Лёнька едет в Джаркуль

Секретная работа

Все мальчишки из Старой крепости помнили Майрам, маленькую девушку с толстой косой. Она часто торопилась куда-то, размахивая чемоданчиком. Однако с тех пор как Майрам уехала на Камни, Алик Мирзоев, ее младший брат, стал рассказывать о ней самые несусветные вещи. Майрам, например, занималась спортом, за какое-то общество играла в теннис, а теперь, оказывается, она стала чемпионом по плаванию на Нефтяных Камнях. Даже среди мужчин не было никого, кто бы мог обогнать ее. Разве не удивительно?

Не проходило дня, чтобы Алик не рассказывал о ней чудеса. Если верить ему, Майрам запросто могла прыгнуть в воду с сорокаметровой нефтяной вышки, а однажды, ныряя, нечаянно угодила на проходящий танкер, и ничего — только ногу слегка вывихнула. Был случай, когда под водой лопнула труба и нефть хлынула в море. Никто не знал, что делать, Майрам нырнула, нашла в трубе дыру, закрыла ее своим телом и полчаса не дышала, пока не приехали ремонтники. Алик клялся, готов был сквозь землю провалиться, если он выдумывает хоть одно словечко. О таких мелочах, как спасение людей, Алик даже рассказывать не хотел — их она вытаскивала из воды по нескольку штук в день, как котят. Люди там часто падают в море, что в этом удивительного? Ведь они работают на эс-та-ка-де, узенькой такой дорожке на высоких сваях, забитых в морское дно.

Собрав ребят в кружок, чтобы никто не подслушал, Алик шепотом говорил:

— Она возьмет меня с собой…

— Куда? На Камни?

— А куда еще!

— Но туда же ребят не пускают.

— Америку открыл — не пускают! Конечно, не пускают. Вот если захочешь поехать ты, тебя не пустят, а если Майрам захочет, она кого угодно провезет.

— Врешь!

— Я-то могу соврать, мне ничего не стоит, — признавался Алик. — Но зачем ей врать? Сказала — значит, возьмет.

— Кем же она там работает?

— Работа у нее секретная, — понизив голос, сообщал Алик. — Никто точно не знает, она даже отцу не говорила…

В общем, из Алькиных намеков выходило, что Майрам ищет нефть на дне моря, где-то в новых местах, о которых никто на свете не должен знать.

Вот какие чудеса рассказывал Алик о своей сестре. Ребята только переглядывались: верить или не верить? Во всяком случае, они ему завидовали. Съездить на Камни каждому хотелось…

И вот однажды, еще не было и двенадцати часов, отец Алика, Анвер Мирзоев, закрыл фруктовую лавку, повесил над прилавком фанерную табличку «Закрыто на учет» и ушел домой. Люди, привыкшие покупать у него фрукты, читали табличку и пожимали плечами: разве уже конец месяца?

В тот день на улицах Старой крепости не было видно Алика Мирзоева. И это было удивительно. Крепость словно уснула. Не слышно было диких воплей, никто не гремел на самокатах, сумасшедшим клубком не носились ребята, гоняя футбольный мяч. А с крохотных балконов, похожих на стеклянные фонари, не неслись вслед ребятам проклятия хозяек. Просто Алик сегодня никуда не выходил. Дело в том, что приехала его сестра Майрам и в доме по этому случаю был праздник.

У старого Анвера было семеро детей, а Майрам — самая старшая. Но она была, конечно, и самой умной из детей Анвера. Просто не понять, в кого она удалась такая. Во-первых, она училась в университете, и, значит, из нее наверняка выйдет большой человек; во-вторых, она уже сама себя кормила — работала на морских промыслах и получала тысячу двести рублей на старые деньги. У Анвера Мирзоева язык не поворачивался сказать — сто двадцать рублей, словно это уронило бы авторитет Майрам. Многие ли родители могут похвастаться такой дочерью?

И вот Майрам приехала в гости. По такому случаю можно закрыть палатку на учет — разве у покупателей отвалятся ноги сходить за фруктами в соседний квартал?

К Майрам льнули ее маленькие сестры и братья, за ней неотступно следил Алик. Мать, крупная, усталая женщина, смотрела на свою старшую дочь и всхлипывала неизвестно отчего. Майрам была маленькая, в отца, и крепкая, как орех, сразу видно было, что любая работа ей по плечу. Она смеялась над мамой и все норовила помочь ей. Вот и сейчас она хлопотала по хозяйству, кормила братишек и сестренок и совсем не чувствовала себя гостьей. Мать вытирала передником слезы и кричала, чтобы та не вмешивалась в ее дела.

— Ну, мама, я прошу тебя, отдохни немножко. Мне же это удовольствие, пойми!

— Как же можно, доченька? Что люди скажут? В конто веки приехала в гости, и тут же завалить человека работой! Все равно не переделаешь всего.

В дом то и дело забегали соседские ребята, Алькины приятели, будто за книжкой, за мячом или еще зачем, а на самом деле — чтобы получше рассмотреть Майрам. Они, как овцы, пялили на нее глаза, Алик гнал их из дому, а потом, во дворе, объяснял, что Майрам все равно ничего не расскажет, потому что подписала страшную клятву никому не рассказывать о своей секретной работе.

В обед семья собралась за общим столом. Ребята, красивые, черноглазые, худенькие, лезли к Майрам на руки, дрались за место возле нее. Старый Анвер поглаживал ее густые волосы, уложенные, как у взрослых женщин, пучком, и удивлялся: неужели это его дочь? Даже Сурия, его жена, в молодые годы не была такой ладной.

В глазах Майрам было что-то независимое и сильное, они излучали какой-то незнакомый свет. У девушек, выросших в тесных, грязных переулках Старой крепости, не увидишь в глазах такого света. Такой свет появляется, наверно, у людей, привыкших к другим просторам. Может быть, от волн, которые плещутся вокруг, такой свет в ее глазах?

Алик молча смотрел на сестру, но не лез, подобно малышам, к ней на колени, не дрался за место. Он только упорно не сводил с нее темных беспокойных глаз. Он уже тайком исследовал ее чемодан с вещами, который лежал в спальне. В нем были платья, туфли, книги, деньги, справки и сберкнижка. Он даже пересчитал деньги — сто тринадцать рублей. Заглянул в сберкнижку — триста! — и прищелкнул языком. Это было в первый же час ее приезда. А сейчас он сидел в уголке, издали наблюдал за сестрой и думал, как бы выпросить у нее денег на новый футбольный мяч. И еще он думал: как бы сделать так, чтобы она не попадалась ребятам на глаза — ужас, как он боялся всяких ненужных разговоров. Если говорить правду, Алик даже не очень рад приезду сестры. То есть рад-то, конечно, рад, только не знает, как выкрутиться из нелепого положения.

— Что ты на меня так смотришь, Алик? — спросила Майрам за обедом. — Ну подойди же ко мне, чего ты дичишься?

Алик покраснел и забился в угол. Но она встала из-за стола, вытащила его оттуда и, как редкого звереныша, стала рассматривать около маленького окошка, сквозь которое пробивался в тесную комнату серый свет.

— Скажите, он подстригается у вас когда-нибудь?

Сурия, возившаяся в кухне, крикнула мужу:

— Ты же давно собираешься подстричь его! У тебя руки отсохнут, если ты приведешь голову мальчика в порядок?

Анвер поскреб жиденькие свой усы и усмехнулся.

— Теперь все молодые люди носят такие прически. Такие патлы теперь в большой моде. Попробуй договорись с ним, чтобы он дал себя подстричь.

Майрам пошла в спальню, где лежал ее чемодан, и принесла деньги.

— На вот, — сказала она Алику, — возьми, пожалуйста, и сходи в парикмахерскую. Пускай сделают из тебя красивого мальчика.

Майрам совала ему в руки три рубля, но он не брал. Он прикидывал, хватит ли этих денег на новый футбольный мяч, но все же денег не брал. Майрам заставила взять их, Алик неловко запихал деньги в карман и подумал: Майрам добрая, только все равно лучше бы она скорее уехала на свои Камни.

Из кухни вышла мать, вся пропахшая жареным луком и дымом.

— Зачем ты даешь ему деньги? Отдай сюда деньги! Хватит на стрижку десяти копеек.

— Мама, я прошу тебя, не трогай его. В парикмахерскую мы сходим вместе. Ты пойдешь со мной в город?

Только теперь, оставшись с Майрам наедине и шагая по красивым улицам города, Алик заговорил. Он, правда, еще стеснялся сестры, но это не мешало ему расспрашивать о ее новой жизни. Майрам всю дорогу рассказывала о людях с морских промыслов, о своей работе, и Алик все больше и больше скучнел. Да, подвиги, о которых он рассказывал ребятам, к Майрам не имели никакого отношения.

— А ты не спасала кого-нибудь? — с надеждой спросил Алик. — Ну, там кто-нибудь падал, а ты…

— Зачем я буду у спасателей отнимать хлеб? — рассмеялась Майрам. — Да и им-то делать нечего, редко кто падает.

В парикмахерской Майрам показала сама, как надо подстричь Алика. Алик смотрел в узкое, высокое, почти до потолка, зеркало и видел в нем смуглого мальчика, по самый подбородок закутанного в простыню и, наверное, похожего на снежного человека, о котором он как-то читал и которого до сих пор почему-то не могли поймать. Густые клочья волос летели, как листья в бурю. Голова стала худая и маленькая, в стороны торчали огромные красные уши, обсыпанные кудерьками волос. Это был совершенно чужой мальчик, незнакомый Алику. Встреться ему такой на улице старой крепости, несдобровать пришельцу — сильные руки Алика погуляли бы по его гладкой, как мяч, голове. Алик чуть не умер, глядя на то, что осталось от его головы. Только улыбка Майрам в зеркале за его спиной сдерживала его от того, чтобы тут же не провалиться сквозь землю.

— Одеколончиком? — склонился над ним парикмахер.

— Конечно, — сказала Майрам. — Шипром, если можно.

Не успел Алик закрыть глаза, как на него обрушился пахучий сладкий дождь, от которого он чуть не задохся. Он зажмурился, дышал сквозь зубы и упорно не хотел открывать глаза даже тогда, когда парикмахер вытер ему салфеткой голову и причесал.

На улице Алик небрежно растрепал свой чубчик и заглядывал во все витрины и окна. Странный незнакомец — чистенький, ушастый — преследовал его по пятам.

— Красавец! — говорила Майрам, оглядывая брата. — С таким молодым человеком одно удовольствие пройтись по улице.

Они долго в тот день ходили по магазинам. И теперь (даже страшно посмотреть!) на руке у Алика красовались часы. Правда, часы были куплены для отца, но он-то знал, что это все равно что их подарили ему — отец ни в чем Алику не отказывал. Ребятам накупили разных вещей — книжек с картинками, заводных автомобилей, прыгающих лягушек. Алику же, кроме футбольного мяча, — огромную и довольно нелепую кепку-букле в крупную горошину. Такой не было ни у одного мальчишки в Старой крепости. Он даже не решался сразу надеть ее. Завидев знакомых ребят, он срывал ее с головы, но, глянув в витрину на свое отражение, еще больше терялся. Столько переживаний свалилось на него с приездом Майрам, просто спасенья не было!

Алик нес большую, тяжелую сумку Майрам, битком набитую подарками для всех — для отца, для матери и для ребят.

— Я никого не забыла? — спрашивала Майрам. — Лейлу мы не забыли? А Гюльнар? Рафика?

— Рафик еще маленький, — ворчал Алик, — Не хватало еще Рафику! Он все равно ничего не понимает.

— Это кажется, что ничего. Он все прекрасно понимает, только не говорит. Ты тоже начал поздно говорить. Мы даже боялись: а все ли у тебя в порядке?

Алика передернуло от ее воспоминаний. Еще, пожалуй, начнет рассказывать, как он пачкал штанишки! Ух и память у этих женщин! Майрам еще недавно нянчила своих младших братьев и сестер, знала их не хуже, чем мать. И то, что она была похожа на мать — и заботливостью своей, и памятливостью, — только еще больше расстраивало Алика. Хоть бы что-то, ну хоть самую малость, было бы в ней от того героя, что он сочинил!

Потом они ходили в университет. Алик сидел в коридоре, прижимая к животу толстую сумку, и уныло смотрел, как к Майрам то и дело бросались девушки. Они обнимались, целовались, тараторили. Алик отворачивался, чтобы не смотреть на эти сцены — до чего же они любят целоваться, противно! Подходили высокие, красивые парни, смущенно здоровались, оглядывая Майрам с головы до ног.

— Как ты выросла, Майрам!

— Как там, в море?

— Салют морячке Майрам!

— Приехала сдавать, малыш?

Майрам кивала направо, налево, отвечала одному и другому. Все ее знали, все приветствовали, вокруг нее так и кипел водоворот. Подходили даже солидные профессора и доценты, вежливо здоровались за руку и неторопливо расспрашивали, как там живется, в море, и страшно ли бывает в шторм. А молодой биолог расспрашивал, как чувствуют себя в море голуби, кошки и собаки, — он читал о том, что на промысле сейчас много домашних животных. Не нашел ничего лучшего, как расспрашивать о кошках и собаках! Что, ему здесь не хватает, что ли, всяких тварей?

А потом Майрам ушла в деканат, и Алик с целый час дожидался ее. На него уже подозрительно косилась вахтерша, которая стояла в дверях и строго спрашивала у входивших студенческие билеты. Алик посматривал на стены, увешанные портретами бородатых людей, каких-то ученых. От них так и веяло скукой. Наверно, зубрилы были, каких поискать! Через дверь, ведущую во двор, он видел, как студенты играют в баскетбол. Площадка, огороженная высокими проволочными щитами, была залита ярким солнцем. Игроки перекидывались мячом и ловко забрасывали его в сетку. Возле площадки появилась Майрам. Игра сразу прекратилась.

— Майрам, к нам!

— Нет, к нам!

— Ой, мальчики, мне некогда!

А сама пошла играть, да так увлеклась, что совсем забыла об Алике. Она перекатывалась по площадке, как шарик, шумела, наверно, больше всех, а в общем, играла не так уж плохо. Это Алик должен был признать, хотя большой радости игра ему не доставила.

На пятый день Майрам, к великому облегчению Алика, уехала в море. В доме сразу исчезло оживление, наступила привычная скука. Алик снова бегал по кривым улочкам, оглашая крепость ослиными воплями, и снова сумасшедшим клубком носились ребята, гоняя новенький футбольный мяч. А с тесных балконов, похожих на стеклянные фонари, неслись вслед ребятам проклятия хозяек.

Старая крепость, по слухам, доживала свой дни. Уже возводились на окраине города красивые новые кварталы. Кое-кто уже выезжал из крепости. Иногда можно было видеть, как по узким улочкам на плечах вытаскивали старый домашний скарб — стулья, шкафы и узлы. Все это выносилось на широкий проспект за крепостной стеной, где поджидали грузовики, потому что по тесным улочкам не могла бы даже пройти телега.

Алик бегал по крепости в новенькой кепке-букле, огромной, как плетеная кошелка. Он не расставался с ней даже в жару. Конечно, он бы забросил ее подальше, но уж очень кепка шла к новеньким часам, которые блестели у него на руке. В таком виде он выглядел старше по крайней мере лет на пять!

«Это Майрам ему купила, — говорили женщины. — На такого лоботряса переводить деньги!»

Как и раньше, Алик часто пропадал с ребятами в приморском парке. Он показывал в сторону моря, и странное дело: чем меньше верили ему ребята, тем упорней и отчаянней сочинял он о сестре небылицы, приписывая ей все, что только выдумывала его беспокойная голова. Словно враль какой-то поселился в нем и никак, ну никак не хотел уходить. Опровергнуть ребята его не могли — ведь с Майрам поговорить им так и не удалось. Алик же так клялся и божился, он готов был даже драться, защищая сестру. Ему так хотелось верить в то, что он сочинял!..

Недавно ребята узнали от Алика, что вертолет, часто летавший над морем к Нефтяным Камням и обратно, возит по разным делам не кого-нибудь, а Майрам. И, взяв с ребят великую клятву молчания, он рассказал, что на дне моря роется тайная скважина, не скважина, а целая улица длиною в тысячу километров, и что будто бы уже спускали людей в скафандрах в эту скважину, и что, наверно, Майрам тоже была там. Эта новость была настолько ошеломляющей, что заколебались даже самые стойкие. И так вот, сочиняя, Алик постепенно и сам начал верить в свой сказки — и в тайные перелеты Майрам, и в скважину на дне моря, и во все другое. Разве это не могло быть? Ведь это так было похоже на правду!

Прошло немало времени с тех пор, как уехала Майрам. У Алика снова отросли волосы, голова приобрела привычные размеры.

— Анвер, — кричала мать, — посмотри, что делается у него с головой! Остриг бы этому бездельнику волосы. Приедет Майрам, что она скажет?

— Сейчас так модно, — говорил Анвер. — Все молодые люди носят такие прически.

— Вот приедет Майрам, она с тобой поговорит!

Имя Майрам часто произносилось в доме. Ее вспоминали, когда надо было кого-то из ребят пристыдить. Именем ее даже угрожали друг другу. Но чаще всего, предпринимая что-то, спрашивали: как бы это понравилось Майрам?

Как-то в соседний кинотеатр привезли новую картину.

— Ты не видел ничего? — спросили у Алика ребята.

— Нет, а что?

— Разве ты не был в кино?

— А что, что такое?

— Ой, он не видел ничего! Там же про вашу Майрам показывают!

Ребята, уже посмотревшие картину, бегали за Аликом и предательски перемигивались. Он убежал от них в лавку к отцу, сидел на ящиках с фруктами, даже не хотел попробовать липкий инжир, который очень любил, все в нем сжалось и похолодело в предчувствии разоблачения.

Наконец все же он не вытерпел, взял у отца тридцать копеек и пошел в кино. Билет он купил самый дешевый, но забился в последний ряд. Никем не видимый, он смотрел в зал: нет ли знакомых ребят. Потом свет погас, замерцал экран и зашелестели на экране волны. И море, бурное, клокочущее море, выплескивалось из экрана, докатываясь до последнего ряда, где сидел замерший от тоскливого ожидания Алик.

Как во сне, мелькали на экране люди. Автомашины бегали по эстакадам, словно по натянутым канатам. Сновали катера возле причалов. Била из скважины густая черная нефть. И люди вели себя, как дети: мазали щеки нефтью, смеялись и отчего-то плакали. По эстакаде гуляли парни и девушки, совсем как по улице. Какой-то чудак из окошка второго этажа ловил в море рыбу.

Но где же Майрам? Неужели ребята обманули Алика?

Что-то знакомое мелькнуло на экране. Правда, рядом не было волн. Молодые рабочие сидели в читальне и занимались, а у книжных полок стояла Майрам, выдавая читателям книги. Потом она наплыла на экран, стала огромной и во все лицо улыбнулась ему, Алику, а диктор за экраном объявил, что нефтяники в свободное время занимаются в читальне, учатся без отрыва от работы. И на этом кончился киножурнал, и дальше шла картина.

Вся семья Мирзоевых, кроме самых маленьких, перебывала в тот вечер в кино. После кино к ним набились соседки.

— Словно в гостях у дочки побывала! — Сурия все еще не могла успокоиться и вытирала платочком глаза.

— Разве можно дочь, почти невесту, отпускать куда-то в море? — говорили соседки.

— В конце концов, там тоже можно жить, — отвечала Сурия. — В комнатах у них довольно уютно. Кто не видел, тот может сходить в кино и посмотреть.

— Да, она у вас всегда была самостоятельной.

— И не говорите, — соглашалась Сурия. — Разве я была такой в молодости? И вообще, что мы знали раньше? Нынче молодежь другая, ей все надо испытать.

— Конечно, сейчас молодежь другая, — вставлял свое слово Анвер. — Вот растет наш Алик. Я не говорю, что мальчик без недостатков, все мы были такие. Но разве он захочет в лавочке торговать фруктами, когда вырастет? В семье у моего отца было десять человек — о какой учебе могла идти речь? Вот и меня бог детьми не обидел. Конечно, нелегко нам с Сурией — разные нехватки и все такое, но дочери мы все же сможем дать образование. Даст бог, кто-нибудь еще пойдет по ее стопам…

Алик лежал на печке, зарывшись в груду одеял, и вздыхал. Все рассказы его полетели прахом, ребята теперь будут потешаться над ним. Ну и пусть! Ну и пусть смеются, а все равно работа у нее не простая! Библиотекарь — да, но где?! Алик сбросил с себя одеяла и стал прислушиваться к разговорам в комнате. Глупо, конечно, все, что он сочинял, но ведь Майрам ни в чем не виновата, она и в самом деле молодец. Разве стали бы ее хвалить взрослые, если бы это было не так? А если она подвигов не совершила, то просто, наверно, случая не было. Представься ей только случай, еще никто не знает, что бы она могла сделать. Нет, что там ни говори, а замечательная у него сестренка! Зря, что ли, снимали ее в кино? Кто еще из ребят Старой крепости может похвастаться своей сестрой, братом или там еще кем угодно, кого бы снимали в кино? И Алик совсем успокоился.

Что там отец говорит о нем? О каких это его недостатках? Алик не очень ясно понимал, какие у него недостатки. Но, конечно, Алик в палатке с фруктами сидеть не будет, это всякому ясно. А если кто-нибудь пойдет по стопам Майрам, так это, наверно, он, Алик, хотя учиться он и не очень любит. Но раз без этого нельзя, так что же, он постарается…

Было еще далеко до ночи, и можно было погонять по улочкам Старой крепости. Он слез с печки, высунулся из окна и сдержанно завопил, подражая ослу, — сигнал, который хорошо знали ребята. Значит, все соседские мальчишки выйдут сейчас из домов и они еще хорошенько набегаются, пока в Старую крепость совсем не придет ночь…