Леонардо да Винчи

К несчастью, Джулиано Медичи был человеком весьма безвольным, хотя и великодушным. Почести ему воздавались исключительно как брату папы. А тот, как только заполучил папскую тиару, тут же решил удалить Джулиано из Флоренции, дабы назначить на его место более решительного человека ввиду предстоявших военных действий. Джулиано на эту роль не годился.

Леонардо, которому исполнился уже шестьдесят один год, надеялся навсегда обрести в Риме приют. Однако пребывание в этом городе оказалось наихудшим периодом его жизни. Здесь его ждали одни только неприятности, разочарования и унижения. Прежде всего унижения.

Этот престарелый художник, которого богачи единодушно хвалили за его удивительные автоматы, инсценировки и проводимые им праздники, которого собратья по искусству превозносили за несколько шедевров, прогремевших по всей Италии, ни у кого не вызывал ни малейшей симпатии. Напротив. Политики-интриганы в Ватикане видели в нем протеже французов, являвшихся источником постоянной угрозы. Подозрительный человек! Художники бросали на него ревнивые взгляды, усматривая в нем опасного конкурента. Рафаэль боялся потерять свое место папского фаворита, а Микеланджело, всегда ненавидевший Леонардо, с ужасом встретил его появление. Именно эти двое занимали тогда привилегированное положение в Риме. И еще Браманте, который, правда, скорее был рад встретить достойного, равного себе соперника.

В городе, в котором царили папы, трудной была жизнь для художников, не имевших покровителя. А найдя такового, они попадали в полную зависимость от перепадов настроения хозяина, капризного и деспотичного, который видел в их работе лишь средство для укрепления собственного престижа. Не было места для дружеских отношений. Получая заказ, художник держался за него зубами и ногтями, готовый на все, чтобы отбиться от конкурентов. Живя в этой атмосфере зависти и интриг, художники вели себя по отношению друг к другу точно так же, как сеньоры, дравшиеся за крохи с папского стола. Леонардо был полон решимости не участвовать в этой войне.

Это ему было сделать тем проще, что он совсем не получал заказов! К тому же Бельведер, предоставленный в его распоряжение, был в состоянии, совершенно не пригодном для проживания. Требовались большие ремонтные работы. Его свита тем и занялась, пока сам Леонардо отсутствовал, выполняя задание Джулиано Медичи. Он был направлен в заболоченные окрестности Рима, дабы изыскать способ осушения болот, являвшихся рассадником лихорадки, от которой постоянно страдали римляне. В этой местности, изобиловавшей москитами, Леонардо провел несколько недель, в течение которых шел ремонт Бельведера. Этих нескольких недель ему хватило, чтобы заразиться малярией. Он, ни разу не болевший за всю свою жизнь, не мог понять, что с ним происходит. Он решил, что умирает, и принялся приводить в порядок свои дела, даже записался в братство монахов-мирян, бравших на себя миссию по организации похорон одиноких людей. Он уже сделал соответствующий взнос, но болезнь отступила и услуги похоронной братии не понадобились.

И тем не менее происшедшее явилось для него неприятным откровением. Оказывается, гигиенические меры, которые он неукоснительно соблюдал в течение всей жизни, не помогли ему сохранить здоровье. На сей раз Леонардо, следуя рекомендации Джулиано, даже обратился к врачу. Но так ли уж это было необходимо? Что мог поделать врач с его одряхлевшим организмом? Для Леонардо это была лишь минутная слабость, следствие «дурного воздуха» (что буквально означает слово «малярия»). Он поправился, но навсегда утратил ту чудесную силу, которой гордился всю жизнь.

Рим тогда кишел алхимиками и прочими шарлатанами, наживавшимися на страхах людей. И Леонардо рекомендовали обратиться к ним. Однако он всегда бежал от них как от чумы. И на сей раз он обошелся собственными средствами, диетой, травяными отварами, опираясь на поддержку Салаи, Мельци и «колдуна» Зороастро, большого мастера по изготовлению напитков – более или менее волшебных… Болезнь отступила, но Леонардо было страшно, очень страшно. Отныне он знал, что смертен. Появился еще один повод, чтобы ускорить работу по приведению в порядок его драгоценных записных книжек, по подготовке их к публикации.

Бедный и покинутый, Леонардо долго пребывал в состоянии, близком к отчаянию. Переболев малярией, он словно потерял половину самого себя. Но разве Рим не служил воплощением красоты, поиски которой всегда увлекали его? Итак, едва оправившись от болезни, он отправился делать свои открытия. И увиденное не оставило его равнодушным.

Никогда еще с тех пор, как во Флоренции правил Козимо Медичи, в одном месте не собиралось столько великих художников. По всему Риму можно было видеть замечательные новшества, которые прежде и представить было невозможно. Браманте спроектировал собор Святого Петра, проявив себя подлинным гением архитектуры. А наряду с этим – сколько «новых» руин, открытых в ходе раскопок, свидетелей прекрасных античных времен!

Вообразите себе сцену: Леонардо в сопровождении Джулиано Медичи, Рафаэля, Салаи, Мельци, Браманте и, вероятно, нескольких учеников Рафаэля впервые входит в Станца делла Сеньятура!

Одного взгляда на «Афинскую академию» ему достаточно, чтобы понять, художественное явление какого масштаба открылось перед ним. Да, Рафаэль – гений в своем наиболее полном воплощении. Он постиг все секреты искусства. В Платоне Леонардо не мог не узнать самого себя. Но почему Рафаэль придал его облик Платону, тогда как сам он больше любил Аристотеля?

А какие чувства испытал он, войдя в Сикстинскую капеллу? Сопровождавший его Мельци ничего не сообщает об этом. Леонардо по своему обыкновению сумел сдержать обуревавшие его эмоции. Произведение Микеланджело выдавало тот же духовный кризис, подавленные страдания и огромные надежды, которые переживал и сам Леонардо… Как можно было не почувствовать этого? Красноречивым свидетельством служит сон, пересказанный в его записных книжках: «Пройдя некоторое расстояние между нависавших скал, я оказался у входа в большую пещеру и на мгновение остановился, оцепенев от удивления, ибо у меня было такое чувство, что я уже знал о ее существовании; согнувшись, схватившись левой рукой за колено, а правую приставив к бровям наподобие козырька, я долго всматривался в темноту пещеры, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в ней; два чувства внезапно овладели мною – страх и желание: страх, навеваемый угрожающим мраком пещеры, и желание узнать, не таит ли она в себе что-нибудь чудесное». Творение Микеланджело было подобно этой таинственной пещере.

Хотя Микеланджело и выразил с такой силой его сокровенные чувства, он был слишком враждебен к Леонардо, чтобы тот открыто сообщил ему об этом. Братские отношения между художниками, похоже, были под запретом. Рим оставался той «клоакой беззакония», о которой писал еще Лоренцо Великолепный.

В городе насчитывалось более семи тысяч проституток, заболевание сифилисом приняло повальный характер. Спустя лет двадцать Бенвенуто Челлини утверждал, возможно, ничуть не преувеличивая, что этой болезнью переболели все служители церкви. К счастью, Бельведер был расположен несколько в стороне от Ватикана, на возвышенности, окруженной огромными садами, напоминающими дикий лес, поэтому воздух там менее вредоносен, чем в прочих местах Рима. Там и обрел Леонардо свое уединенное убежище, наконец-то получив возможность остаться наедине с собой.

Упорное, скрытное и коварное недоброжелательство Браманте и Сангалло по отношению к Микеланджело, неблагодарность, а затем демонстративное безразличие к тому же Микеланджело Рафаэля словно бы улетучились, сменившись единодушной ревностью их по отношению к Леонардо, как только тот появился в Риме. И это несмотря на то, что Леонардо был старше их и никогда не скрывал своего восхищения их творениями. В глубине души каждый из них, вероятно, признавал его превосходство. Однако условия существования художников и их отношения друг с другом были таковы, что они не могли во всеуслышание заявить об этом. Леонардо же хотел во что бы то ни стало держаться подальше от этих постыдных склок. Он рассчитывал на своего покровителя, Джулиано Медичи, чтобы жить, не пятная себя подобной низостью. Однако тот обладал слишком хрупким здоровьем и слишком слабым характером, чтобы с его помощью можно было выстоять в этой борьбе. К тому же ему пришлось покинуть Рим, дабы отправиться во Францию для вступления в брак. Незадолго до своего отъезда он добыл для Леонардо один из тех заказов, которые в иные, более благополучные времена могли бы порадовать его, но теперь, когда не было никакой другой работы, воспринимались как унижение. Леонардо предлагалось найти способ, как уменьшить изнашиваемость монет Ватикана, которые стирались слишком быстро. Монеты утрачивали свою гравировку, и невозможно было рассмотреть их номинальную стоимость. На долю Леонардо выпал также заказ на малоформатную мадонну для папы. И ничего другого! Правда, Джулиано попросил его еще подумать над созданием зажигательных зеркал. Эта идея давно уже занимала Леонардо, и чтобы ускорить ее реализацию, Джулиано пригласил из Германии двух специалистов этого дела.

Леонардо воспользовался заданием по улучшению качества монет для сочинения памятной записки об операциях по чеканке, которые давно уже использовались на монетных дворах. Эта работа оставляла ему много свободного времени, и он обратился к папе, известному широтой своих взглядов, за разрешением вновь заняться анатомическими исследованиями в госпитале. Леонардо всё больше и больше увлекала тайна рождения человека. Столкнувшись лицом к лицу со смертью, он почувствовал страстное желание понять, откуда берутся люди. Особенно его интересовали репродуктивные органы женщины. Почувствовав приближение смерти, он решил во что бы то ни стало завершить свой анатомический трактат и, по возможности, опубликовать его. Не мудрствуя лукаво он записал:

«Я хочу творить чудеса. Чтобы проводить такие исследования, ты не сможешь быть столь же спокоен, как те, кто ведет безмятежную жизнь или кто мечтает однажды разбогатеть. Ты долго будешь жить в великой нужде, как это есть и всегда будет с алхимиками, изобретателями, глупыми некромантами и магами».

Это колкое замечание адресовано его немецким ассистентам, которые должны были помогать ему в работе по созданию зажигательных зеркал, но систематически саботировали работу, отбив тем самым у него всякую охоту заниматься ею. И все же у Леонардо никогда не было покровителя интеллектуально более одаренного, более преданного искусству и a priori более расположенного всячески содействовать ему в работе, чем Джулиано Медичи. Никогда не доводилось ему вращаться в обществе более избранном, более блестящем и творческом. Он должен был бы обрести в нем свое место, но не сумел этого сделать. Ситуация, казалось, была благоприятна для него, но он чувствовал себя парией. Восхищение, радость и энтузиазм были для него потеряны, остались далеко позади, в великом братстве тосканских мастерских. В Риме же – каждый за себя, и в самом воздухе словно разлита ненависть.

Наконец-то борода

Переболев малярией, Леонардо отрастил более длинные волосы и отпустил бороду. Наконец-то, после шестидесяти лет жизни, он приобрел тот облик, который повсеместно запечатлелся в представлениях о нем! Именно таким должен представать в массовом сознании великий ученый. И сам он хотел, чтобы таким видели его современники и сравнивали с Аристотелем (а не Платоном, каким увидел его Рафаэль). Он словно бы уже не принадлежал своему времени. Его современники были бы рады согласиться с этим и похоронить его заживо. Впрочем, представая в облике философа, разгадавшего вселенскую тайну, он лишь стремился оставаться тем денди, которым был со времен своей ранней молодости. Он так и не утратил потребности подчеркивать собственную исключительность…

Пребывание в Риме, где Леонардо надеялся работать в собственное удовольствие, ознаменовалось для него всякого рода неприятностями и даже кошмаром. Только укрывшись за стенами своего мирного Бельведера, он хоть в какой-то мере мог чувствовать себя защищенным от злобного недоброжелательства. Постоянно оказываясь жертвой темных интриг, он к тому же еще вынужден был бороться с неуместным любопытством. Как мы знаем, он с энтузиазмом взялся за работу по созданию зажигательных зеркал. Уже давно увлекала его мечта об использовании солнечной энергии; надо было лишь найти способ уловить и сохранить ее, направить в нужное русло… Прежде всего, требовалось сконцентрировать ее при помощи параболических зеркал. Для этого Джулиано Медичи дал ему двоих помощников-специалистов, немцев, один из которых называл себя Джованни дельи Спекки, Иоганн Зеркальщик. На пару со своим приятелем они прямо-таки терроризировали Леонардо. Иоганн Зеркальщик с самого начала стал без зазрения совести использовать прежние работы Леонардо в личных целях, то есть на продажу ради собственной выгоды. Что же до его напарника, то он только и знал, что пьянствовать и стрелять птиц из арбалета[46], при этом обворовывая Леонардо и его приятелей, словно разбойник с большой дороги. Поскольку же эти два немца также были поселены в Бельведере, обстановка там становилась невыносимой.

Этих, с позволения сказать, помощников Леонардо вынужден был не только поселить у себя, но также и содержать и обучать, рассчитывая взамен получить от них практические сведения по производству зажигательных зеркал. Оказавшись в столь деликатной ситуации, он впервые в жизни вынужден был обратиться к собственному покровителю, дабы тот помог ему разрешить конфликт с обидчиками и избавиться от них. Возымело ли это обращение свое действие или нет, но спустя два месяца после начала совместных работ по созданию зажигательных зеркал Иоганн Зеркальщик тайком съехал с квартиры, прихватив с собой множество краденых документов, которыми не преминул воспользоваться. По чертежам Леонардо он сконструировал и продал ряд технических приспособлений, над изобретением которых мастер трудился годы, желая облегчить жизнь тех, кто добывал себе пропитание собственным трудом.

Обращаясь за помощью к Джулиано Медичи, Леонардо надеялся выиграть дело, как когда-то ему это удалось, прибегнув к покровительству французского короля. Однако в первый день января 1515 года Джулиано покинул Рим. Он намеревался жениться на Филиберте Савойской. По трагической случайности его отъезд совпал с облетевшей всю Европу вестью о кончине другого покровителя Леонардо – короля Людовика XII.

Женившись, Джулиано Медичи стал дядей нового короля Франции.

Шесть месяцев, в течение которых Джулиано не было в Риме, стали для Леонардо периодом сплошных огорчений. Лев X не собирался покровительствовать ему. Порой хватало одних только слухов, чтобы вызвать неодобрение со стороны папы. Так, Леонардо обвинили в некрофилии и, что хуже того, в надругательстве над покойниками, имея в виду его анатомические исследования. Некрофилия, некромантия, что еще? Говорили, что в распускании слухов особенно усердствует пресловутый Иоганн Зеркальщик, видимо, задавшийся целью погубить Леонардо. Аноним Гаддиано приводит слова этого недоброжелателя:

«Он не ограничивается одним только вскрытием и изучением трупов. Гораздо больше усердия он прилагает к разыскиванию красивых молодых людей, больных или выздоравливающих, дабы удовлетворять свою извращенную половую потребность. Все в госпитале испытывают от этого стыд и отвращение, требуя положить конец этому. И вообще следует запретить ему появляться в госпитале. Слухи об этом уже дошли до папы…»[47]

При всей своей толерантности Лев X был возмущен услышанным. Он запретил Леонардо вскрывать трупы, тем самым лишив его возможности заниматься анатомией. Свое решение он обосновал тем, что он, папа, рискует навлечь на себя всеобщее осуждение, покрывая подобного рода святотатство. Леонардо рассчитывал на ббльшую терпимость со стороны представителя рода Медичи, во всяком случае надеялся на то, что ему дадут возможность завершить его анатомический трактат. Однако он имел дело с папой, подверженным влияниям, готовым поверить любым злоречивым слухам – настоящим флорентийцем и, что хуже всего для Леонардо, одним из тех Медичи, которые, как он полагал, всегда вредили ему, еще с его юных лет, проведенных во Флоренции.

В отсутствие своего брата папа наконец-то предложил Леонардо, словно бы извиняясь перед ним (так полагал сам мастер), написать картину маслом. Леонардо тут же принялся за изготовление нового лака, экспериментируя с маслами и травами. Когда эта информация дошла до ушей папы, тот, как рассказывают, воскликнул: «Этот человек никогда ничего не сделает, потому что он принимается завершать свое произведение, еще не приступив к нему!» О Леонардо в его шестьдесят три года всё еще спорят, подает ли он надежды как художник! Неважно, что он всегда заявлял, что первым делом он старается узнать всё о предмете, который собирается изобразить. Отсюда его интерес к анатомическим занятиям и стремление в первую очередь изготовить лак, которым будет покрывать готовую картину.

Дурная репутация Леонардо бежит впереди него, дискредитируя его работу, делая подозрительным даже такое невинное занятие, как изготовление отделочного лака. Если нет оснований объявить его шпионом или колдуном, то по крайней мере можно обвинить в том, что он снюхался с наихудшим городским сбродом. Тогда уже можно будет судачить о его нравах и неподобающем круге общения. И так повсюду, куда бы он ни прибыл. Хорошо еще, что в Риме с ним его дорогой Зороастро, вместе с которым он еще двадцати лет от роду подвергся во Флоренции постыдному обвинению по делу Сальтарелли. Как и прежде, Зороастро продолжает растирать для Леонардо краски, исполняет роль прорицателя и служит кузнецом: он изготовил для него богато украшенный кинжал и просит носить его при себе. По случаю он может приготовить то ли яд, то ли укрепляющий напиток, возвращающий силу ослабевшему и убивающий злодея как по мановению волшебной палочки… Настоящий маг!

Чувство юмора не покидает Леонардо, несмотря ни на что. Он старается показать, что невзгоды скорее забавляют его, нежели удручают. Он совершает поступки, которые позднее назовут проделками или розыгрышами. «К спине большой ящерицы, найденной в винограднике, которая самим своим видом способна обратить на себя внимание, Леонардо приделал крылья, изготовленные из кожи других ящериц, которые (крылья) при движении рептилии начинают махать, – рассказывает Вазари. – Он снабдил ее также дополнительными глазами, рогами и бородой, а главное – приручил ее. Он носил ее в кармане, чтобы, внезапно вытащив ее, пугать людей, обращавшихся в бегство при виде этого чудовища…» Имел ли место такой случай или нет, но он многократно пересказан биографами Леонардо, стремившимися с его помощью передать атмосферу, царившую тогда в Риме.

Леонардо повстречался в Риме и с Аталанто, служившим тогда интендантом папских мастерских. Видимо, с ним он занимался акустическими экспериментами. Оба они были хорошими музыкантами. Хотя прошло много времени с того знаменитого музыкального конкурса в Милане, они по-прежнему любили на пару помузицировать.

В конце 1514 года произошла неожиданная встреча Леонардо с одним из его братьев – Джулиано, вторым сыном сера Пьеро. Именно он был главным бойцом в баталиях, которые затеяли братья Леонардо с целью оспорить полученное им наследство. Как помним, им тогда не удалось аннулировать завещание, составленное их дядей. Джулиано, разумеется, стал нотариусом. Ему тридцать пять лет, он женат, отец семейства. Его сближение с Леонардо отнюдь не было ни бескорыстным, ни случайным: ведь его знаменитый старший брат, пусть и бастард, имеет связи, весьма полезные для молодого амбициозного нотариуса. Письмо Леонардо, адресованное одному из советников папы, свидетельствует о его ходатайстве в пользу брата-просителя. Другое его письмо, адресованное брату в тот момент, когда тот стал отцом, свидетельствует скорее о цинизме, нежели остроумии автора: «Ты радуешься, произведя на свет недремлющего врага, всеми силами устремленного к свободе, которую он обретет лишь в смерти…»

Самим образом своей жизни Леонардо удивляет, приводит в недоумение, раздражает окружающих. Многообразие его занятий интригует как самого папу, так и папский двор в Ватикане. Леонардо ведет беспорядочную, своенравную жизнь, живя одним днем. Сетуют на его безответственность, неспособность выполнять полученные заказы, завершать начатые работы. Его обвиняют в том, что он разлюбил искусство, забросил его ради науки… Он отказывается от всех заказов, чтобы всецело посвящать себя удовлетворению собственной любознательности, и этого ему не прощают. Результат не заставляет долго ждать себя: больше никаких заказов Леонардо и, после отъезда Джулиано, никаких денежных выплат. Забывают даже заплатить ему то, что должны. Протестовать бесполезно.

Увлечение Леонардо воздушными потоками, бурями достигает апогея. Он теперь рисует исключительно вихри, водовороты, наводнения. Это тревожит Мельци. Видимо, это даже еще больше, чем физическая слабость и болезнь Леонардо, обескураживает и Салаи. В Бельведере царит мрачное настроение. Леонардо после болезни, во время которой он заглянул в бездну, утратил определяющий элемент своей жизнерадостности, своей возобновлявшейся каждое утро энергии. В значительной мере утратил свою силу. Свою потрясающую жизнестойкость.

Впрочем, следует напомнить, что водные стихии всегда пленяли его. Его неудержимо влекло к воде, и он регулярно возвращался к ней.

Разрыв

Салаи, по всей видимости, полагал, что исполнил свой долг в отношении Леонардо, и, в свою очередь, ничего не ждал от него. Считая, что мастеру недолго осталось жить, он покидает его. Это решение приходит внезапно. После стольких лет совместной жизни, в которой случалось всякое. Салаи оставляет его в Риме при обстоятельствах, далеко не идеальных, резко обрывая длинную череду дней, проведенных вместе. На протяжении двадцати лет он верно следовал за мастером, и вот теперь этому приходит конец. Салаи возвращается в Милан, где намерен построить дом на месте виноградника Леонардо. Однако ему не суждено будет долго наслаждаться жизнью: он умрет зимой 1523 года.

Мы не знаем, какие чувства переполняли Леонардо, когда он узнал об этом дезертирстве. Страдал ли он, или, быть может, предполагал подобное завершение многолетней связи? Как бы то ни было, больше он ни разу не упомянет этого красивого «дьяволенка», занимавшего столь большое место в его жизни. Лишь спустя несколько лет, во Франции, в свой смертный час он включит его в завещание, передав ему скромную долю своего наследства.

С Леонардо остались последние верные ему люди – Баттиста да Вилл анис, преданно служивший ему еще в Милане, и обожаемый Франческо Мельци, решительно связавший собственную судьбу с судьбой этого великого человека. Не случайно он был встревожен тяжелыми мыслями и странными рисунками Леонардо, этими водоворотами, грозовыми бурями и вихрями, постоянно воспроизводившимися им на бумаге. Это было своего рода предощущение бездны. Действительно, беда не приходит одна, и несчастье следовало за несчастьем. Леонардо запирается в своей лаборатории, занимаясь изготовлением таинственных инструментов и странных травяных экстрактов, много пишет в своей зеркальной манере, используя нечитаемые анаграммы, режет трупы… Все его занятия приводят в недоумение окружающих, задающихся вопросом: что за странные наклонности у этого человека? Не являются ли его ученые занятия лишь предлогом? Но предлогом для чего? Увлечение Леонардо анатомией тем более представляется странным, что в ту эпоху большинство даже профессиональных врачей считали анатомические исследования лишними. А ведь у Леонардо уже не было покровителя… Джулиано уехал, а никто другой не возьмет на себя труд защищать его. Мало что изменилось и после возвращения Джулиано из Франции летом 1515 года. Джулиано был слишком слаб и болен, чтобы отстаивать интересы своего протеже. Едва возвратившись, он тут же удалился в монастырь Фьезоле для лечения. В действительности же – умирать. Из Фьезоле он больше не воротится.

Леонардо тоже чувствовал себя неважно. На сей раз его мучила не малярия, хотя в те годы жители Рима никогда не находились в полной безопасности от этой болезни. По некоторым сведениям, он страдал туберкулезом – той же болезнью, которая свела в могилу Джулиано Медичи. Другие говорили даже об апоплексии. При этом, как единодушно свидетельствуют современники, Леонардо по-прежнему уделял много внимания гигиене и здоровому питанию: не переедал, употреблял только растительную пищу, избегая каких бы то ни было гастрономических излишеств, и в первую очередь алкоголя.

Итак, летом 1515 года Леонардо не рисует ничего, кроме потопов и водоворотов. Он словно зациклился на них, наблюдая за движением воды. Он сравнивает ее с человеческими волосами, мускулатурой плеча и шеи, которая, в свою очередь, напоминает ему систему корабельных снастей и парусов. Он мыслит исключительно аналогиями и ассоциациями: кости человеческого тела уподобляет скалам, а кровеносную систему – рекам; волосы же с их завитками ассоциируются у него с листвой деревьев и цветками…

Леонардо без труда переходит от занятий наукой к искусству – и наоборот. Однако не находит в этом удовлетворения. Не болезнь ли внушает ему образы водоворотов и вихрей? Во всяком случае, с того момента, как парализовало его правую руку, которой он писал кистью и красками. Впрочем, в свидетельствах очевидцев нет единодушия: одни утверждают, что была парализована правая рука; другие – что вся правая половина тела. А может быть, паралич медленно прогрессировал в период с 1515 по 1519 год?

Последние унижения

У Леонардо была еще одна, возможно тайная, причина для огорчения: в начале 1514 года умер Браманте, вероятно, единственный представитель художественного мира Рима, которого он мог считать своим союзником. Среди многочисленных деятелей искусства, собравшихся в Риме с начала понтификата Льва X, были три величайших гения той эпохи, и каждый из них готов был заступить на место покойного Браманте: Рафаэль, Микеланджело и Леонардо да Винчи. Похоже, что наибольшие шансы имелись у Леонардо, поскольку он с бблылим основанием мог претендовать на должность архитектора.

И Джулиано ходатайствовал за него перед своим братом. Однако Лев X явно не доверял Леонардо. Словно бы нарочно, он тянул с назначением преемника Браманте, чтобы в конце концов поручить это ответственное дело Рафаэлю, своему любимому живописцу.

То, что папа выбрал Рафаэля в преемники великому архитектору, убедительно свидетельствует о том, какие жестокие интриги разворачивались тогда вокруг папского престола. Сам папа следующим образом объяснил, почему отверг кандидатуру Леонардо и отдал предпочтение Рафаэлю: «Увлекшись изобретением новых машин для облегчения человеческого труда и изготовлением мазей для ускорения роста ногтей или придания мужской силы незадачливым любовникам, Леонардо, определенно, забудет, что целью его работы является возведение, как можно скорее, собора Святого Петра…»

Рафаэлю уже за тридцать. Он в самом расцвете сил. Поскольку предпочтение отдано Рафаэлю, Микеланджело, этот несчастный титан, ослепленный завистью и пожираемый роковыми страстями, теперь ненавидит Рафаэля так же, как прежде ненавидел Леонардо.

Получив назначение, Рафаэль тут же объявил концепцию Браманте нелогичной и принялся искажать его великий замысел. Собор Святого Петра был задуман как своего рода пантеон, и связать свое имя с его возведением значило обеспечить себе бессмертие. Величайшая заслуга Браманте состоит в создании плана собора, а вклад Микеланджело – в возведении купола, чему он посвятил последние двадцать лет своей жизни. Одно это может свидетельствовать об огромном реальном и символическом значении собора Святого Петра. Леонардо оказался непричастным к этому великому делу, участие в котором могло бы если и не осчастливить, то во всяком случае прославить его в конце жизни. Явная антипатия к нему Льва X все больше и больше огорчала мастера.

К счастью, внешняя политика стала занимать папу больше, чем раздоры в среде художников. Вступив в начале 1515 года на французский трон, Франциск I, новый король Франции, сразу же заявил о своих правах на владения в Италии. Само собой разумеющееся дело, ибо все французские короли считали себя законными претендентами на некоторые итальянские города-государства. Флорентийцы, традиционные союзники французов, с пониманием отнеслись к притязаниям нового короля Франции, о чем первым заявил ему Джулиано Медичи, прибывший с матримониальными целями. Джулиано прихватил с собой в качестве подарка несколько работ Леонардо.

Потерян для Италии…

Прежде чем начать завоевательный поход в Италию, новый король Франции сделал остановку в Лионе, крупном центре торговли тканями, где сильны были позиции флорентийцев. По случаю его визита лионцы устроили грандиозный праздник. Навстречу королю вышел большой механический лев; он остановился перед королем, словно бы узнав его, и ударил себя в грудь, из которой посыпались охапки лилий, торжественно преподнесенных высокому гостю. Находясь под сильным впечатлением от увиденного, король поинтересовался, кто является создателем этого шедевра. Ему рассказали о таинственном ученом, итальянце, который, возможно, еще жив. Удачное совпадение, ибо король как раз направлялся в Италию.

Его талант стратега, а также просчеты итальянских правителей, неверно оценивших ситуацию, открыли ему прямой путь в эту страну.

15 августа 1515 года Франциск I вступил на территорию Италии через перевал Аржантьер, чего до него никто еще не делал. Тем самым он проложил южный маршрут, удивив своим новшеством весь свет. Папа со своей армией из швейцарских наемников был захвачен врасплох, оказался в тисках и вскоре был вынужден признать поражение.

Мариньяно, 1515 год

Успешно продвигаясь вперед, французский король завоевывал всё новые территории – вплоть до Мариньяно, где французы одержали полную победу над итальянцами. 16 октября Франциск I вступил в Милан. Этой демонстрации силы оказалось достаточно, чтобы заставить папу пойти на переговоры.

Их встреча состоялась в Болонье в начале 1516 года. Папа, которому стало известно, каким успехом пользовался у нового французского короля механический лев, представленный в Лионе, потребовал, чтобы Леонардо сопровождал его в Болонью. Такое отношение больше всего надрывало душу Леонардо. Когда он нужен, за ним посылают, а в остальное время о нем можно забыть. Раздосадованный, он охотно отказался бы следовать за папой в Болонью, однако, стар ты или молод, утомлен годами или полон сил, нельзя отказывать в повиновении главе Церкви. А кроме того, у французов ему всегда сопутствовал успех, так почему бы не повстречаться с новым королем Франции?

При встрече с Франциском I Леонардо нашел, что тот «молод, весел и полон жажды приключений, счастлив сегодняшним днем, душой и телом предаваясь земным радостям». Его слава большого любителя женщин бежит впереди него. Известно, что он любит красоту, прекрасное во всех его проявлениях, любовь и наслаждения, приятную беседу и роскошь искусства. Франциск I не мог не знать, что его предшественник уже имел намерение ради собственной славы и богатства Франции привлечь ко двору самого великого из художников. Того самого, который так преуспел в организации прекраснейших на свете праздников. Изобретателя знаменитых автоматов.

Болонья

Франциск I принял Леонардо со всем радушием и обходился с ним со всевозможным почтением, как с другом, расположение которого поможет ему завоевать симпатии толпы. В Болонье Леонардо был принят лучше папы, в свите которого прибыл. Именно Леонардо в первую очередь хотел видеть молодой король, именно с Леонардо мечтал он познакомиться и именно с ним вступил в беседу. В этом отношении расчет папы оказался верным. И неважно, что его свита болезненно отреагировала на то, как ею пренебрегли, отдав предпочтение дряхлому старцу из Бельведера.

Король поручил Леонардо организовать праздник, которым он собирался порадовать Милан по случаю своей интронизации. С этой целью мастер распорядился изготовить по собственным макетам автоматы, которые отныне будут украшать праздники при всех дворах Европы. Какой реванш для Леонардо, вынужденного терпеть пренебрежительное отношение к себе со стороны соотечественников! Он присутствует даже при переговорах короля с папой, смиренно просящим французского монарха о мире, практически на любых условиях. Леонардо торжествует перед лицом кардиналов, которые третировали его в Риме. Вновь обретя непринужденное и шутливое расположение духа, он рисует карикатуры на своих прежних недругов и во всеуслышание высказывает едкие суждения относительно их невежества и прочих пороков. Льву X тем более неприятно слышать это, что высказывания Леонардо бесспорно верны и веселят короля.

Франциск I сразу же проникся симпатией к Леонардо как человеку, и с этим папа не мог ничего поделать. Король обращается к Леонардо с потрясающим предложением, которое тот хоть и не сразу, но все же, как увидим далее, примет. Жаль, что старый мастер утомлен, слишком утомлен жизнью. И все же он словно помолодел, пока ехал верхом из Рима в Болонью, стряхнув с себя ту анемичную меланхолию, которая угнетала его, лишая сил, в Бельведере. Так бывало всегда, когда он садился верхом на коня, пускаясь в путь.

Возвращение в Рим

Папа возвращался в Рим, увозя в своей свите и Леонардо – в последний раз. Возвращение в Бельведер вновь повергло мастера в угнетенное состояние духа. Заказов по-прежнему не было. К тому же Леонардо, видимо, болезненно переживал отсутствие Салаи. Правда, в его записных книжках это не нашло отражения; напротив, наш Прометей считал постыдным для себя поддаваться унынию. На людях он держался бодро, несмотря на очередной приступ болезни. Был ли это рецидив малярии или приступ подагры, как считают некоторые читатели его записных книжек? В конце концов эта болезнь приведет к параличу, который начнется с конечностей. Вновь его тело отказывалось подчиняться ему. Но если Микеланджело любил вызывать у окружающих сочувствие к собственным недомоганиям, то Леонардо сдерживал стоны и восклицания. Чем старше становился он, тем надежнее скрывал свои чувства. Ничего не выказывать, не давать ни малейшего повода – скорее для злорадства, чем для сочувствия. Он делал это столь успешно, что если бы не отдельные признания в его записных книжках и редкие свидетельства современников, то мы знали бы о нем исключительно как о веселом и жизнерадостном насмешнике, откалывавшем безумные номера в компании бесшабашных гуляк. Помимо ящерицы, которую он постоянно носил в кармане, время от времени пугая ею окружающих, у него была еще одна коронная шутка: он надувал баранью кишку до тех пор, пока она со страшным треском не лопалась, разлетаясь на мелкие кусочки. Присутствующие сначала пугались, а потом начинали хохотать. Никогда, решительно никогда не терял он своего оригинального чувства юмора. Несмотря на все огорчения, неотступно преследовавшие его в Риме, он, по свидетельству современников, постоянно пребывал в безмятежном расположении духа и всегда был готов шутить. Его неизменное миролюбие проявлялось не только в неприятии войны, но и в сдержанном отношении к злым людям. Это тем более бросалось в глаза, если сравнивать его добрый нрав с дурным характером Микеланджело.

После возвращения из Болоньи положение Леонардо еще больше ухудшилось. Он чувствовал себя во вражеском окружении. Интриги немцев-зеркальщиков служили убедительным свидетельством этого. В довершение всех бед 17 марта 1516 года скончался его покровитель, нежный красавец-меланхолик Джулиано Медичи. Его кончина оставила Леонардо совершенно беззащитным. Под конец своего пребывания в Риме он отметил: «Медичи создали меня, Медичи меня и погубили». Даже когда Джулиано не было в Риме, сам факт его существования служил гарантией безопасности Леонардо. После его смерти у мастера не осталось покровителей, равно как не осталось и средств к существованию. Именно в такой ситуации Леонардо особенно остро ощущал потребность в покровителе. Нарастало почти бессознательное ощущение угрозы. Поневоле приходилось всерьез задуматься об отъезде из Рима. Но куда направить свои стопы? И на какие средства жить?

Великий исход…

В августе 1516 года Леонардо еще находится в Риме, но решение, похоже, уже принято. Он отправляется в Милан, чтобы уладить там свои дела, позволить Франческо Мельци повидаться с семьей и, вероятно, попрощаться с Салаи. Впрочем, на этот счет нет никаких достоверных сведений.

Впервые за многие годы Леонардо один, то есть без Салаи. Определенно, тот был романом всей его жизни, хотя прямых доказательств этого нет, поскольку сам Леонардо тщательно скрывал свои связи. Однако его выдают заметки, эротические, даже порнографические рисунки[48], свидетельства современников, а также чрезмерные денежные траты, подозрительные, когда речь идет об отношениях между хозяином и слугой или мастером и учеником. Такие траты не имеют оправдания, если не предположить наличие любовной связи. Тот факт, что Леонардо в течение более двадцати лет терпел рядом с собой этого одиозного шалопая, беззастенчивого вымогателя, не может быть объяснен ничем иным, кроме безрассудного любовного увлечения, страсти. Салаи постоянно вредил ему, но, несмотря на это, они никогда не расстались бы, если бы тот, предполагая скорую кончину мастера, сам не покинул его.

Друзья, слуги, помощники и ученики Леонардо постоянно жаловались ему на Салаи, которому совершенно не доверяли и которого решительно отвергали. Салаи, этот паршивый пес, не упускал ни одной возможности, чтобы поступить дурно, навредить, украсть, испортить. Как при этом Леонардо мог любить его, и любить столь сильно и столь долго, остается одной из великих загадок его жизни.

Без труда можно представить себе, какое чувство одиночества овладело Леонардо, когда его покинул возлюбленный, умер лучший его покровитель Джулиано, а папа забыл о нем, фактически изгнав его из цеха римских художников. Леонардо фактически был низведен до состояния нищенства, хотя формально его положение и не могло определяться этим словом. Не получая заказы, он вынужден был прибегать к собственным накоплениям. Можно ли было в такой ситуации проигнорировать настойчивые приглашения французского короля? Многочисленные письма Франциска I свидетельствуют о его заинтересованности в Леонардо, даже о личном интересе к нему. Чем привлек к себе этот престарелый оригинал такое внимание молодого короля? Вероятно, тот понимал, в каком положении находился Леонардо после смерти Джулиано. Приглашения от французского короля стали особенно настойчивыми после того, как ему объяснили, что со смертью Джулиано Медичи Леонардо лишился своего последнего покровителя в Италии.

И Леонардо, учитывая деликатность короля и собственное отчаянное положение, принял приглашение. Он решился на дальний переезд, несмотря на свой преклонный возраст, физическую слабость и опасность, всегда сопряженную с переходом через Альпы, особенно в зимнее время, которое неумолимо приближалось. Леонардо всегда был легок на подъем, переезд никогда не пугал его, но на этот раз всё было иначе. Этот переезд неизбежно должен был стать последним для него. Леонардо не питал на сей счет иллюзий: если сейчас он покинет Италию, то уже навсегда. Никогда больше он не вернется сюда. Он умрет во Франции. Своего рода безвозвратное изгнание, прощание с родиной. Правда, понятие родины мало что значило для Леонардо. Он уже тысячу раз доказывал, что его бескомпромиссное вольнолюбие не позволяет ему привязаться ни к одной стране, ни к одному хозяину, ни к одной политической группировке. Но кое с чем трудно было расставаться навсегда: с привычной итальянской едой, итальянским языком, особенно с любимым с детства тосканским наречием, его истоком и началом…

Приближалась зима, поэтому времени на раздумья не оставалось. Если Леонардо принимал приглашение французского короля, то ему надлежало незамедлительно отправляться в путь, еще до первого снега.

Этот отъезд поразительным образом напоминал его бегство из Флоренции тридцатью четырьмя годами ранее. С той лишь разницей, что теперь сам король предоставил ему эскорт, дабы он мог без особого труда перебраться через Альпы и перевезти свой скарб. Леонардо никогда не останавливался перед опасностью или трудностями. Ничто не могло остановить его и на этот раз.

Франция

Накануне зимних холодов Леонардо уложил свои пожитки в дорожные сумки, погрузил их на мулов и отправился в путь в сопровождении Франческо Мельци и Баттиста да Вилланис, своего верного слуги. Путь его лежал через Ломбардию, Пьемонт, Альпы, Савойю, долину реки Арв. Леонардо тщательно фиксировал маршрут движения в своих записках, дабы потом его легче было восстановить в памяти. Рано наступившая в тот год зима сильно осложнила завершающую часть путешествия, и без того достаточно опасного. Измученный трудным переездом, Леонардо не мог в полной мере насладиться ни красотами открывавшихся перед ним пейзажей, ни теплотой оказанного ему при королевском дворе приема. Правда, самого Франциска I при этом не было. Государственные дела требовали его присутствия в другом месте, но освободившись, он тут же поспешил навестить великого человека, которого по его распоряжению поселили в небольшом замке Клу, в котором прошли детские годы самого короля, поблизости от Амбуаза, где двор проводил часть года и где жили мать и любимая сестра короля, знаменитая Маргарита Валуа. Последняя вскоре тоже привязалась к Леонардо.

Национальный архив в Париже хранит свидетельство выплаты «мастеру Леонардо да Винчи, итальянскому живописцу, суммы в две тысячи золотых экю в качестве его пенсиона на два года». Тысяча экю в год – огромная сумма. И это не считая многочисленных подарков, которыми суверен осыпал своего дорогого гостя по прибытии во Францию. В том же самом документе Леонардо официально поименован «королевским живописцем».

Едва ли ради обещанных благ – огромной суммы денег, роскошного жилья, обеспеченного будущего, жизни без забот о хлебе насущном, о чем всегда он мечтал, – Леонардо отправился в дальний путь. Главным побудительным мотивом для принятия судьбоносного решения, скорее всего, явилось личное обаяние короля, весьма лестное для Леонардо восхищение им, которое откровенно выражал Франциск I. Монарх не жалел для Леонардо ни восторгов, ни щедрых подарков. Да, причиной, по которой художник в свои шестьдесят четыре года решился отправиться в добровольное изгнание, несомненно, послужило то, что французский король предоставил ему возможность в покое и довольстве закончить свои дни, в той гармонии с собой и окружающими, к которой он так стремился, особенно после того, как его покинул Салаи.

К счастью для Леонардо, ему сразу же понравились пейзажи Турени. Это позволило ему легче и быстрее освоиться с новой обстановкой. Немалую роль сыграло и комфортное проживание в замке, предоставленном в его полное распоряжение, со всем внутренним убранством, мебелью и даже прилегающей территорией. Король любезно заверил Леонардо, что он, пока живет во Франции, может делать с этим подарком всё, что захочет, даже, если угодно, продать его или подарить.

Леонардо наслаждался популярностью, которую приобрел при французском дворе еще до того, как появился там. Это была настоящая слава. Ему надо было дожить до преклонных лет и оказаться на положении изгнанника в чужой стране, чтобы получить то признание, о котором он мечтал с давних пор, славу и богатство… Возможно, от него ждали новых шедевров.

Последние Годы

Уже говорилось, что Леонардо да Винчи всегда любил природу, боготворил ее. Природа служила первейшим источником его вдохновения и радости. Так будет до конца его дней. Сельская местность, раскинувшаяся по берегам Луары, своей тишиной и покоем глубоко умиротворяла его. Кроме того, жилище, в котором поселился Леонардо, вселяло в него чувство уверенности. Он чувствовал себя здесь хорошо, словно дома. Толстые стены, удобное расположение комнат. Целый этаж был отведен под мастерскую. Предметом особого внимания для Леонардо стало приведение в порядок его записных книжек, в чем неоценимую помощь оказывал ему Мельци. Черновые записи должны были обрести вид, в котором их можно было бы однажды издать. В гостиной был большой камин, а окна комнаты, примыкавшей к мастерской, выходили на Луару. Помимо великолепной конюшни с лошадьми, которую король предоставил в распоряжение Леонардо по его прибытии, ему была отдана в услужение повариха Матюрина, кормившая короля, когда тот был ребенком. Хотя Амбуаз, королевский замок, и располагался неподалеку – на расстоянии 800 метров, все же Клу оставался тихой гаванью, местом покоя и изысканного уединения[49].

Современный, сравнительно недавно построенный замок обеспечивал комфорт, который Леонардо в свои годы мог по достоинству оценить. Построенная из красного кирпича и серого песчаника, усадьба располагалась на местности с легким уклоном и была огорожена стеной с небольшой сторожевой башней. Вдоль внутренней части стены шла длинная галерея, образуя своего рода лоджию. Ниже по склону располагались фруктовый склад, огород и пруд, окруженный пышной растительностью.

В ту эпоху Франция переживала время перемен. Важнейшие события, предшествовавшие правлению Франциска I, такие как открытие Америки и изобретение книгопечатания, раздвигали горизонты человеческой деятельности как в физическом, так и в духовном отношении. Правители, стремясь использовать открывавшиеся возможности, изыскивали средства для придания своему материальному процветанию налета благородства. Именно такая роль отводилась Леонардо в королевстве Франциска I. Не случайно: ведь этот человек олицетворял собою Ренессанс.

Как только Леонардо устроился в Клу, король попросил его организовать праздник по случаю крещения своего первого сына, дофина Франциска. 3 мая 1517 года в Амбуазе состоялось двойное торжество: крещение сына короля и бракосочетание его племянницы, Мадлен де ля Тур д’Овернь, с Лоренцино, представителем рода Медичи, племянником папы. Среди флорентийцев, прибывших по этому случаю во Францию, было немало тех, кто восторженно приветствовал Леонардо, тогда как в бытность его во Флоренции откровенно презирал его! Правда, молодоженам не суждено было долго наслаждаться радостями супружеской жизни: через год оба скончались, произведя на свет дочь Екатерину, которая войдет в историю как знаменитая Екатерина Медичи, «Черная королева», или «королева-змея».

На площади возвели триумфальную арку, которую венчала обнаженная фигура, державшая в одной руке лилии, а в другой – символический образ дофина. На одной стороне арки – изображение саламандры[50] с девизом короля: «Nutrisco et exstinguo» («Питаю и гашу»), а на другой – горностая с девизом рода Сфорца: «Лучше умереть, чем замараться». Воплощением этого девиза служила для Леонардо его приятельница Чечилия Галлерани, знаменитая «Дама с горностаем», портрет которой он с таким удовольствием в свое время писал.

А спустя две недели – новый праздник! Чествовали победу при Мариньяно, одержанную двумя годами ранее. Леонардо поразил публику фантастическими механизмами и эффектами, которые позднее назовут театральными приемами и спецэффектами. От всего этого великолепия остались только рисунки костюмов. В разгар праздника сокольничие запустили с гребня крепостной стены бумажные и тряпичные снаряды, а пушки со страшным грохотом осыпали толпу шарами, которые, упав на землю, подпрыгивали, не причиняя никому вреда и вызывая лишь раскаты хохота зрителей. Очередное изобретение Леонардо, впечатляющий спецэффект.

Турень

Годы еще не погасили чудесный огонь его гения. Благодаря невероятным декорациям, костюмам, машинерии и автоматам Леонардо без труда изумлял придворных и королевское семейство, приводил их в восхищение. По правде говоря, это не были новинки. Мастер лишь вносил поправки в свои прежние изобретения и давал указания ремесленникам, как лучше воплотить его замысел. Это занятие по-настоящему увлекало его, заставляя забывать обо всем остальном.

Было несколько причин, по которым король поселил своего гостя в Клу. Во-первых, потому что двор часто останавливался в Амбуазе, и Леонардо не чувствовал себя изгнанником. Совсем наоборот. А кроме того, Клу стоял в самом центре местности, в которой предполагалось развернуть масштабные работы – под руководством Леонардо.

Прежде всего, поскольку двор всё больше и больше разрастался, король собирался построить новый королевский дворец на берегах Луары, где богатые сеньоры состязались друг с другом в возведении замков, один роскошнее другого. Король пожелал, чтобы для него спроектировали современный дворец. До наших дней сохранился план дворцового ансамбля, который предполагалось возвести в окрестностях Роморантена.

Далее, предполагалось осушить болота в расположенной поблизости от Амбуаза области Солонь – задача, которая была решена, да и то лишь частично, только во второй половине XX века! В свое время Леонардо предложил план проведения работ, который фактически и реализовали спустя четыре столетия!

Леонардо изучил местность, водный режим Луары и ее притоков и предложил проект строительства канала, который бы способствовал хозяйственному освоению этой местности и приблизил бы Италию к Франции, обеспечив транспортное сообщение через Сону между Туренью и Лионнэ, областью, которая тогда являлась центром торговых отношений между двумя странами. Этот проект был вполне осуществим, однако ни Леонардо, ни король не довели его до конца. Отсутствие воли? Скорее, причина в другом: люди, назначенные королем для реализации плана Леонардо, оказались не на высоте его замысла.

Во всех своих проектах Леонардо умудрялся делать самые простые вещи чрезвычайно амбициозными. Двери комнат по его замыслу должны были автоматически закрываться с помощью противовеса. Лестницы превращались в нечто величественное, наподобие той, с двумя витками, которая позднее была построена в замке Блуа. Как утверждают некоторые, она была выполнена по проекту Леонардо, хотя убедительных доказательств этого не существует: имеются лишь разрозненные рисунки, служащие весьма шатким основанием для легенды…

Некоторые очевидцы утверждали, что Леонардо тогда был болен, но, несмотря на это, разъезжал на королевских лошадях по дорогам Турени и болотистым территориям Солони. Тогда же он был занят возведением, по крайней мере виртуальным, на бумаге, идеального королевского дворца, благодаря которому пригород Роморантена превратился бы в столицу королевства. Королевский двор Франции еще со времен Столетней войны предпочитал пребывать в долине Луары, не вполне доверяя Парижу, слишком лояльному правителям Бургундии и их сторонникам. Тур, политическая, финансовая и духовная столица Франции, не имел достаточных возможностей для расширения. Вот почему король поручил Леонардо создать проект нового города практически на голом месте. Созданные тогда Леонардо чертежи и рисунки свидетельствуют, что он продолжил разработку проекта идеального города с того места, на котором прервал работу над ним в Милане более двадцати лет назад.

В 1517-1518 годах Леонардо часто разъезжал вместе с королем, пытаясь реализовать тот или иной из своих замыслов, поясняя суверену, что следовало бы сделать в той или иной местности. Например, осушить Солонь, обширную равнину, пропитанную водой, точно губка, и покрытую болезнетворными болотами. Леонардо уже занимался осушением болот в окрестностях Венеции и Рима, он знал, как организовать подобного рода работы. Во Франции же дело не пошло дальше осмотра местности и обсуждения поэтапного проведения работ.

Возвращаясь в Югу, Леонардо диктовал Мельци свои соображения относительно того, что следует сделать для реализации намерений короля. Оставалось время и для работы над записными книжками. Леонардо не терял надежды завершить работу хотя бы над некоторыми из них, прежде всего над своим трактатом о живописи и исследованием по анатомии. Вероятно, надеялся он закончить и свои изыскания в области полетов человека…

Последние празднества

Весной 1518 года по случаю крестин будущего герцога Бретонского, сына Франциска I, Леонардо в последний раз исполнял роль главного устроителя праздника. Как всегда, праздник удался на славу. Молодой король, привыкший брать от жизни всё, мечтал о том, чтобы Французский двор стал образцом хорошего вкуса. Леонардо в очередной раз блеснул своим талантом создателя эфемерных шедевров, дав волю собственной фантазии. Живописец, архитектор, декоратор, костюмер, творец удивительных машин – все свои таланты он использовал ради того, чтобы гениальными импровизациями доставлять удовольствие сильным мира сего.

Несомненно, король любил его, наносил ему визиты, с приятностью проводил время в его компании и при каждом удобном случае охотно повторял: «Я не думаю, что на целом свете есть хоть один человек, который бы знал столько же, сколько Винчи, этот великий философ, или умел бы столько же, сколько Винчи, этот великий художник».

Не по заказу ли Франциска I Леонардо написал или завершил своего «Святого Иоанна Крестителя»? Некоторые придерживаются такого мнения. А может быть, существовало несколько вариантов этой картины? Следы «Святого Иоанна Крестителя» прослеживаются еще в Риме. Тот из вариантов, который известен нам, отличается наибольшим совершенством живописной техники.

Бенвенуто Челлини во время своего пребывания во Франции встречался с Леонардо и писал о нем как о весьма престарелом господине, «очень учтивом, который познал всё, знает всё и может всё…», который разрабатывает архитектурные планы замков, проектирует канализацию, но главным образом знаменит как организатор праздников. Никто не сомневался, что для этого Леонардо и пригласили во Францию. За торжественными церемониями следуют праздники, и Леонардо с энтузиазмом берется за их подготовку. На каждом великолепном празднике его, точно ребенка, увлекает общее веселье.

Самый знаменитый из этих праздников был устроен 19 июня 1518 года в Клу. Одни биографы полагают, что в честь короля, другие придерживаются мнения, что король пригласил свой двор, дабы воздать почести великому художнику. Во всяком случае, праздник проводился у Леонардо, который задумал его по образцу Райского праздника, некогда устроенного им в Милане.

Он превратил день в ночь, снабдив ее ночными светилами. Он воссоздал небесный свод, украсив его игрой света. Для этого Леонардо распорядился соорудить большой деревянный каркас и покрыть его голубой тканью, усеянной золотыми звездами. Получился своего рода шатер размером 18 на 9 метров, внутри которого возвышался помост для высоких гостей, украшенный разноцветными тканями и венками из плюща. Леонардо объединил красоту наступающего вечера, игру искусственных огней и магию ароматов лета. На искусно воссозданном небесном своде восходили, заходили и двигались звезды и основные планеты, двенадцать знаков зодиака. Горела сотня факелов, своим светом разгонявших тьму ночи. На самом верху, в танце теней, виднелся Млечный Путь. Так Леонардо представлял себе рай – видение, воспевавшееся хронистами спустя еще и пятьдесят лет. Равно как и спустя пятьсот лет. Это был последний праздник, устроенный Леонардо лично, хотя были еще и другие, но их подготовкой он руководил на расстоянии, не видя результата и не присутствуя на представлении. Последней из таких инсценировок, проведенных по сценарию Леонардо, явилась церемония его похорон. Он испустил дух в то самое время, когда в Сен-Жермен-ан-Лэ крестили второго сына короля.

Незавершенное, как сама жизнь

Занимался ли Леонардо живописью, перебравшись во Францию? Легенда гласит, что именно в Клу он написал «Леду» и «Помону» – ту «Леду», которая обнаженной обнимает лебедя. В настоящее время историки искусства, в частности Даниэль Аррас, доказали, что Леонардо, находясь во Франции, не мог писать кистью и красками, поскольку его правая рука была парализована. Он лишь рисовал и продолжал работать над записными книжками – делал то, на что была способна его левая рука.

Картины, которые он привез с собой из Италии, так и остались незавершенными. Незавершенными, как сама жизнь, особенно его жизнь, клонившаяся к закату…

Почему так много незавершенного?

Художник в той или иной мере чувствует себя отцом своих творений. Идентифицируя себя с собственным отцом, Леонардо поступал со своими творениями так же, как отец поступил с ним самим: произведя на свет очередную картину, он бросал ее незавершенной, больше не заботясь о ней. Не составляли исключения и те из них, при создании которых внутренним побудительным мотивом служили впечатления раннего детства. Леонардо оставил незавершенной и собственную жизнь, сделав это с исключительным талантом, и потомкам остается лишь сожалеть по этому поводу. Но не стоит ли согласиться с предположением некоторых историков, что именно непостоянство, свойственное Леонардо, и его склонность оставлять начатое незавершенным открывали перед ним всё новые и новые перспективы?

Тайна последних произведений

В настоящее время считается, что Леонардо принялся за написание своей первой «Леды», еще находясь в Риме, а также, что существовало несколько незаконченных вариантов «Святого Иоанна Крестителя», два варианта «Вакха» и пресловутый «Воплощенный ангел».

И всё же: продолжал ли он писать кистью и красками во Франции? Попробуем ответить на этот вопрос.

Сейчас почти никем не подвергается сомнению тот факт, что еще в Италии Леонардо приступил к созданию своих шедевров («Джоконда», «Святой Иоанн Креститель», «Святая Анна» и, возможно, «Вакх»), а находясь в Клу, он лишь дорабатывал и поправлял их. Их он повсюду возил с собой. Но писал ли он другие картины? Этого нельзя утверждать. Он мог рисовать карандашом левой рукой, что же касается его последних картин, то он, как принято считать в настоящее время, поправлял их с помощью пальцев, о чем свидетельствуют сохранившиеся их отпечатки. Но мог ли он писать кистью и красками той же рукой, которой рисовал карандашом? На этот вопрос нет ответа. Закончил ли он работу над упомянутыми шедеврами, еще находясь в Вечном городе? Вероятнее всего – нет. Но как знать, ведь до конца своей жизни Леонардо любил представлять публике все свои работы как незавершенные, словно кокетничая этим. Андре Грин пишет о поздних работах Леонардо да Винчи:

«В них вновь встречаются все противоречия, не только смешение мужского и женского, но и переплетение экстаза с грустью, доходящей до состояния скорби. Рот – чувственный, но вместе с тем и детский, слегка приоткрытый, безмолвный, но готовый заговорить. Роскошные вьющиеся волосы в равной мере могут принадлежать представителям обоих полов. Глядя на картину, испытываешь тягостное чувство неловкости»[51].

Известно, что Леонардо привез с собой во Францию «Джоконду», которой не суждено было более вернуться в Италию[52]. Он подарил ее королю Франции. К нему она и перешла после кончины мастера.

Это был лучший способ сохранить ее для потомства. Такова же оказалась участь и «Святого Иоанна Крестителя». Но которого из «Святых Иоаннов Крестителей»? И которой из «Джоконд», которой из «Лед»? Тех ли, что сейчас можно видеть в Лувре?

Некоторые исследователи полагают, что Леонардо привез с собой в Италию одну из «Лед», обнаженную либо одетую, больного «Вакха» и, вероятно, «Святую Анну». Возможно, именно эти картины и находятся сейчас в Лувре, хотя с уверенностью сказать этого нельзя, не зная определенно, какими путями они попали во Францию.

Как и многое из того, что касается Леонардо, эта тайна до сих пор, спустя пять веков после смерти мастера, не раскрыта, и весьма сомнительно, что ее когда-нибудь раскроют. Но как бы то ни было, тот или иной вариант этих картин всегда находился в мастерской Леонардо. Мастер буквально окружил себя этими образами и на протяжении многих лет постоянно подправлял их, чтобы они сохраняли сходство с Салаи. Нет сомнений насчет того, что он, парализованный или нет, не мог отказать себе в этом удовольствии, делая их то более темными, то более голубыми, то более прозрачными, дописывая их, точно покрывая поцелуями, до конца своих дней.

Что же касается смелых истолкований загадки его «Святого Иоанна Крестителя», единственного или существовавшего во множестве вариантов, равно как и других поздних работ Леонардо, то их было великое множество, ибо на протяжении столетий почти ежегодно появлялись различные версии.

В своих произведениях Леонардо осмеливался игнорировать несносное для него противостояние полов, создав образ андрогина в чистом виде, воплотившего в себе наиболее восхитительные человеческие черты. Андрогин заменил для него эфеба, став символом совершенства. В известном смысле он пытался найти третий пол – высшее существо, превосходящее и мужчину, и женщину, объединяющее в себе лучшие черты их обоих и не имеющее их недостатков. В качестве воплощения этого совершенного андрогина Леонардо представил «Святого Иоанна Крестителя».

Интересные результаты дает сравнение «Святого Иоанна Крестителя», «Вакха» и того странного рисунка, представляющего собой комбинацию акварели и граффити, который получил название «Воплощенный ангел». На нем можно разглядеть изображенный в несколько завуалированном виде достаточно большой мужской член в состоянии эрекции. Этот рисунок, производящий странное впечатление, вызывающий смешанное ощущение трепета и тревоги, многое может сказать о природе сексуальности Леонардо да Винчи. В сочетании с двумя другими упомянутыми картинами он со всей очевидностью обнаруживает гомосексуальность Леонардо. Все три человека, изображенные в этих произведениях, поднимают указательный палец к небу. У «Вакха» он располагается менее вертикально, чем у двух других, но это тот самый жест. Правда, смысл этого жеста совсем не тот непристойный, который зачастую придают ему. Он означает приветствие Марии, дабы она заступилась за нас, несчастных грешников, перед своим сыном. И все же, не заключает ли в себе этот жест некий эротический подтекст? Что же касается языческого «Вакха», гермафродита (женоподобное тело с грудной мышцей, напоминающей женскую грудь), то его обращенный к небу указательный палец воплощает в себе всю двусмысленность мира. Здесь особенно откровенно, по замыслу автора, сочетаются высокая духовность и самые низменные желания…

«Святой Иоанн Креститель», представляясь ангелом, ведет себя как вульгарное создание. Гомосексуалист представляется трансвеститом, и его ангельское приветствие сразу же превращается в нечто непристойное, наподобие жеста, которым проститутка заманивает клиента. В результате же улетучивается даже малейшая ассоциация с Девой Марией. Тем более что у этого воплощенного ангела впавшие глаза, нездоровый вид, порочный или больной или же то и другое сразу. Невольно возникает ассоциация с будущими жертвами СПИДа. Эти андрогины Леонардо, красивые молодые люди с женскими чертами в облике, не опускают глаз, смотрят какими-то победителями, триумфаторами, коим бессильно противится благо. Эта чарующая улыбка позволяет предполагать некую любовную тайну.

Те же ассоциации возникают, когда всматриваешься в «Леду», как в первой, так и во второй версии, – и в обнаженную, и в одетую. То же самое касается и «Святой Анны». Все образы, представленные в последних произведениях Леонардо, служат квинтэссенцией чувственности и вместе с тем духовности, как будто автор сумел схватить и живописно передать самое редкое в мужчине и самое ценное в женщине. Порок и святость в неразрывном переплетении…

Всё ближе к концу

Настал час горестных сожалений, до времени таившихся во мраке. Молодость, сила и красота, что с ними сталось? Стоило ли так утруждать себя поисками разгадки секретов небес? Сморщенный, как старый распутник, уже лысый[53] и без зубов, раньше времени состарившийся, конечности, деформированные подагрой, правая рука, которой прежде он укрощал самых ретивых коней, парализована. И это называется жизнью?! Глухое беспокойство, потайное отчаяние, в молодости побудившие его написать «Святого Иеронима», теперь еще настойчивее преследуют его. Всю свою жизнь искал он способа открывать изнутри тюремную дверь. И не раз чудилось ему, что нашел. Вечное упоение свободой! И вот теперь всё кончено…

Что с ним сталось

Ему исполнилось шестьдесят пять лет, затем шестьдесят шесть, шестьдесят семь… И вдруг этот человек, который всегда, в любом возрасте казался прекрасным, предстал более чем семидесятилетним немощным старцем. По всеобщему мнению, он выглядел лет на десять старше своих лет. И сам он чувствовал себя стариком, уставшим от жизни, на которого навевает скуку внезапно обретенное благосостояние, избавляющее от беспрестанной погони за деньгами. Необходимость более не подстегивает его амбиций, и он теряет интерес ко всему. Чем заняться? Приводить в порядок свои записные книжки? Этим он и занялся с помощью Мельци. Угождать малейшим желаниям короля? Теперь он может лишь давать указания помощникам и исполнителям. Его удручало гнетущее сознание того, что он не успел сделать и четверти задуманного, и теперь уже не сделает, ибо силы покидают его. Слишком поздно! Настал день, когда уже всё слишком поздно.

С каждым днем всё больше и больше съедает его коварная печаль. Синева неба и яркая красота окружающих пейзажей более не радуют его. Он всецело поглощен болезненным состоянием, в котором перемешались паралич, усталость и досада. И безутешное огорчение от утраты Салаи? Вот уже Леонардо не садится на лошадь, потом отказывается от прогулок, вообще не выходит из дома… Он превращается в того таинственного старика, автопортрет которого, написанный сангиной, хранится в Турине. Смерть приближается, но, как порой бывает, неспешными шагами.

Вечность

Отныне он – герой, звезда, первый среди великих! Если верить расхожим представлениям, то Леонардо стал тем, кем хотел стать, и достиг всего, чего хотел достичь. Но чего бы он ни совершил в своей жизни, объектом почитания сейчас является не реально существовавший человек, а легенда о нем. Признание и почести пришли к нему одновременно. И не где-то еще, а во Франции – стране, питающей столь неодолимое влечение к Италии. Всё, что приходит из-за Альп, во Франции встречается с интересом и становится модным – произведения искусства, сады и многое другое. При Французском дворе, во дворцах и мастерских работало множество итальянцев, и это давало Леонардо возможность насладиться звуками родной речи. А кроме того, поскольку он стал своего рода историческим памятником, многие из его соотечественников специально приезжали, чтобы повидать его.

Леонардо, которому всегда претила узость местного патриотизма, неожиданно для себя открыл, что у него есть родина. Во Франции погруженный в стихию непонятной для него речи, оказавшись в непривычном для него климате с его туманами и изморосью, он вдруг почувствовал себя итальянцем. Он не всегда любил свою страну, но оставался ее сыном. Теперь, чувствуя себя стариком, он рад был видеть людей, прибывающих из страны, в которой прошла его молодость. Огромное удовольствие испытывал он от того, что говорил с ними на родном языке, равно как и от итальянских песен, которые исполняли молодые люди.

Все, кто посещал Леонардо, больного паралитика, удивлялись ясности его ума и простоте обращения. Кроме того, все отмечали неизменную любезность, с какой он принимал гостей.

О визите кардинала Арагонского, который специально сделал крюк, дабы навестить Леонардо да Винчи, после того как засвидетельствовал свое почтение императору Карлу V, рассказывает его секретарь Антонио де Беатис:

«Он показал нам три картины: портрет флорентийской дамы, написанный по заказу покойного Джулиано Великолепного, святого Иоанна Крестителя, а также Мадонны с младенцем, сидящей на коленях у святой Анны. Все три картины отличаются редким совершенством. Правда, ввиду паралича его правой руки не приходится более ждать новых его шедевров… Он получил от короля Франции кров и стол, а также тысячу экю в год пенсиона и триста на содержание своих помощников»[54].

Это сообщение о Леонардо во время его пребывания в Клу вновь заставляет вспомнить о тайне трех картин. Картины, весьма приблизительное описание которых здесь приводится, те ли самые, которые сейчас можно видеть в Лувре?

Всегда была неясность относительно заказчика (или заказчиков) «Джоконды» и того, сколько «Джоконд» существовало. В XVII веке сообщалось об одной картине под названием «Джоконда» и другой, которую называли «Мона Лиза»: на первой позирует одетая женщина, на другой – обнаженная на темном фоне; одна написана по заказу купца Джокондо, супруга Лизы, другая – по заказу Джулиано Медичи, и на ней изображена его любовница. А была будто бы и еще одна «Джоконда», на которой изображен Салаи в женском обличье… Сказанного достаточно, чтобы понять, сколь запутанна история этой картины, окутанная завесой тайны с самого начала и до наших дней… Известно также, что Салаи продал с полдюжины «Джоконд», которые собственноручно изготовил и без зазрения совести подписал именем Леонардо да Винчи. Вплоть до конца XVII века в обороте находилось множество «Джоконд», написанных в довольно слащавой манере.

«Святой Иоанн Креститель» не вызывает подобного рода вопросов: именно та картина, которую Леонардо привез с собой во Францию, и находится в Лувре. Но откуда взялся «Вакх»? Какая версия «Святого Иоанна Крестителя» висит в Лувре, если известно, что их было несколько? Те же вопросы возникают и относительно «Святой Анны». Считается, что в Лувре висит та самая, которую Леонардо привез из Италии. Но каково происхождение той, которая находится в Лондоне?

Бытует легенда, что Франциск I, взглянув на «Джоконду», буквально влюбился в нее, и Леонардо, впервые в жизни свободный от забот о хлебе насущном, позволил себе широкий жест: хотя и сам он испытывал известные чувства к этой картине, с которой никогда не расставался, он подарил ее королю Франции при условии, что тот получит ее только после его смерти. Правда, другая легенда гласит, что Франциск I купил ее за огромные деньги… В сущности, это не имеет значения. Главное, что «Джоконда» в конце концов оказалась в Лувре!

Франция переживала тогда расцвет искусства. Начался настоящий исход итальянских художников, направлявшихся в готические замки. Приматиччо работал в Фонтенбло, тогда как Анн де Монморанси поступил проще, наполнив свой замок Экуэн шедеврами, вывезенными непосредственно из Италии. Амбиции Франциска I породили моду, которую Французский двор охотно подхватил.

Год 1519-й – последний в жизни Леонардо да Винчи. Паралич поразил всю правую половину его тела. Это означало конец путешествиям. Даже из дома он мог выходить, лишь поддерживаемый Мельци и Баттиста. Леонардо лишился возможности самостоятельно двигаться, а поскольку движение всегда было для него синонимом жизни, он понял, что конец близок.

Легенда гласит, что он совершенствует несколько своих машин. Но в начале XXI века легенда эта всё чаще подвергается сомнению. Бернар Жиль высказался по этому поводу как нельзя более определенно: «Надо быть совершенно невежественным человеком и обладать при этом буйным воображением, чтобы делать из Леонардо да Винчи плодовитого изобретателя»[55]. Только XIX век с его прорывом в области технического прогресса мог наделять этого «князя Ренессанса» столь многочисленными достоинствами, делать из него икону. Физик Николя Витковски пишет: «Леонардо был канонизирован историей как героическая фигура Ренессанса благодаря его живописи, и эта канонизация подкрепляется новыми аргументами по мере того, как техника и естественные науки всё более специализируются, удаляясь от его идеала универсализма»[56]. Вошло в привычку делать из Леонардо да Винчи ученого, который изобрел все современные машины. Но взаймы дают только богатым, Леонардо же в этом смысле – настоящий миллиардер!

Последние часы

Леонардо чувствует приближение смерти. Внутри его всё холодеет. Какие еще маски он сбросит с себя? И в каком порядке? Этот человек, который всю жизнь скрывался под разного рода личинами, не может более притворяться, когда подходит смертный час. Итак, он становится самим собой. Но кто он на самом деле? Каков настоящий Леонардо да Винчи? Разве он не изменился по сравнению с тем, каким был в двадцать лет? В нем прибавилось ясности ума, суровости, упорства, но вместе с тем он стал меньше фантазировать, разбрасываться, любопытства ради хватаясь то за одно, то за другое. В нем действительно появилась своего рода философская мудрость, придав ему облик старого мудреца, каким он, вероятно, уже давно стал. На самом деле, без притворства.

Время поджимает Леонардо. Жизнь по капле уходит из него. Он еще пребывает в полном сознании, но надолго ли это? Он велит позвать нотариуса д’Амбуаза, дабы со всей ясностью ума продиктовать ему свою последнюю волю. В здравом рассудке он разделил свое имущество среди слуг, друзей и во всех смыслах далеких от него братьев. Он постарался никого не забыть. У его изголовья мэтр Борро записывает с его слов завещание. Текст точен, до мелочей подробен, словно живописное творение Леонардо. В нем не чувствуется ни перемены настроения, ни злопамятства. Никто не забыт. Кухарка Матюрина, кормившая его со времени прибытия во Францию, наследует замечательное платье, подбитое мехом, черное драповое пальто и два дуката. Баттиста получает половину виноградника, вторая половина которого отходит Салаи. Сколь ни парадоксально, человек, которого Леонардо любил больше всех в своей жизни, получает столько же, сколько и верный слуга: половину виноградника в Сан-Витторе близ Милана. Баттиста, не отходивший от Леонардо до последней минуты его жизни, получил к тому же еще и ренту от Миланского канала, равно как и ценную мебель в замке Клу. Поскольку Франциск I отдал в полное его распоряжение всё, что есть в замке, Леонардо может распоряжаться этим имуществом по собственному усмотрению.

Мельци получил самую лучшую, но вместе с тем и самую неблагодарную часть наследства. Ему отошли все книги, рукописи, рисунки и инструменты Леонардо, всё его интеллектуальное наследие[57]. Получив это богатство, он взял на себя непосильный труд по окончательному приведению в порядок рукописей, чем он уже занимался на протяжении многих лет вместе с Леонардо. Мастер завещал ему также осуществить замыслы, связанные с публикацией его произведений, в первую очередь – трактата о живописи. Для этого он передал Мельци остаток своего пенсиона и все хранившиеся в мастерской деньги, а заодно и весь свой гардероб. Но прежде всего Мельци был назначен официальным душеприказчиком Леонардо да Винчи.

Что касается его братьев, в свое время дошедших до такой низости, что взялись оспаривать у него его единственное наследство, то им Леонардо завещал деньги, хранившиеся на счете в госпитале Санта-Мария Нуова, весьма значительную сумму в 400 экю.

Не были забыты и бедняки окрестных мест. Что же до короля, то ему мастер завещал свои последние картины, с которыми не расставался до последней минуты. Значит, Франциск I, вопреки высказывавшимся предположениям, все-таки не покупал «Джоконду»…

До мельчайших подробностей Леонардо расписал церемонию своих похорон, пышностью едва ли уступавших королевским. Франциск I уважит последнюю волю мастера.

Леонардо никогда не торопил события и меньше всего хотел делать это в отношении своей смерти. Всё шло постепенно, своим чередом. И смерть пришла тихо, как только это возможно.

2 мая 1519 года Леонардо, уверенный, что еще не расстается с жизнью, записал: «Я продолжу…», когда Матюрина позвала его есть суп, пока тот не остыл. Он хотел встать из-за письменного стола и тут же рухнул, чтобы больше уже никогда не подняться.

Баттиста, Мельци и Матюрина бросились к нему. Глаза мастера закрылись навсегда. Он умер за работой, за письменным столом, внося очередную заметку в свои записные книжки.

Те же трое, к которым присоединилась еще сестра короля Маргарита, бодрствовали ночью у тела покойного. Сам Франциск I тогда находился в Сен-Жермен-ан-Лэ, так что никак не могла иметь место трогательная сцена кончины Леонардо на руках у короля, изображенная на картине Доминика Энгра…

Впрочем, это не столь уж и важно, учитывая, что суверен поспешил в Клу, как только смог, возглавив погребальную церемонию. Леонардо, этот великий художник и многоликий человек, то смиренный, то язвительный, то простой, то ироничный, жадный до славы и роскоши, организатор королевских праздников и сочинитель приводящих в изумление фацеций, любитель всего гротескного, даже монстров в человеческом обличье, и вместе с тем самого прекрасного, что есть в мире, не исключая и великолепных нарядов, украшавших смазливых мальчиков, придумал для себя самые что ни на есть помпезные похороны, достойные, как он полагал, его великой славы. Он устраивал последнее свое представление. Зная, с каким восхищением относится к нему Франциск 1, не хотел ли он тем самым показать, что значит ничуть не меньше королевской особы?

Словно желая утереть нос всем, кто как во Флоренции, так и в Риме считал его безбожником, адептом неведомо каких еретических учений, ренегатом, отступником и даже колдуном, Леонардо представил себя добрым христианином, желающим вручить свою душу Богу, Пресвятой Деве, всем святым и ангелам, обитателям райских кущ…

Словно по иронии судьбы, флорентиец Леонардо да Винчи должен был обрести вечный покой в церкви Сен-Флорантен-д’Амбуаз!

Кортеж получился впечатляющий. Непосредственно за гробом шел сам король, за ним – весь двор, а далее уже всё население Амбуаза. Словно и вправду хоронили государя, в погребальной церемонии приняло участие всё духовенство города. Гроб с телом Леонардо несли капелланы, ректор, приор, викарии, монахи. Были отслужены три большие мессы в присутствии диакона и архидиакона, а также тридцать малых григорианских месс. За кортежем следовали, точно ночные призраки, со свечами в руках шестьдесят нищих, каждому из которых заплатили по семьдесят су за то, что они провожали в последний путь бренные останки Леонардо. Мессы были отслужены также в кафедральном соборе Сен-Дени и в церкви францисканцев. Каждая церковь получила по десять фунтов восковых свечей.

1 июня Мельци написал братьям Леонардо горестное письмо, сообщив им о кончине человека, который для него самого был больше, чем отец… Он пообещал передать им копию завещания Леонардо. «Я хочу, чтобы вы узнали о кончине мастера Леонардо, вашего брата, который был для меня как отец. Я не в силах выразить всю мою скорбь по случаю его смерти, до конца своих дней оставшись несчастным из-за утраты человека, столь живо и глубоко любившего меня». Для возвращения в Италию Мельци ждал приезда своего дяди, который должен был принять участие в официальной церемонии погребения Леонардо. Церемония состоялась в августе 1519 года в церкви Сен-Флорантен-д’Амбуаз. Во время Французской революции эта церковь была опустошена, а в 1808 году снесена.

Некоторые утверждают, что тело Леонардо было погребено под полом на хорах. Некий садовник в свое время уверял даже, что подобрал несколько костей из скелета Леонардо, которыми перед тем играли деревенские ребятишки!

Так Леонардо в последний раз повеселил народ!

У величайшего художника эпохи Ренессанса нет ни реальной, ни символической могилы. И следа от него не осталось. В буквальном смысле исполнилось посмертно желание человека, который при жизни так любил скрываться, заметать за собой следы.

Леонардо нигде не покоится.

Легенда может продолжаться.

И она продолжается.