Лес

. . .

Старая Анна исчезла в день, когда Гриша прыгал с тарзанки в озеро. Это был один из лучших дней того странного лета, и мальчик хорошо его запомнил. Утром он сидел на кухне и быстро доедал кашу — ребята уже ждали его на бревне у дома № 5. Накануне он нашел в сарае моток крепкой веревки, оставалось найти какую-нибудь классную толстую палку, и можно будет сделать тарзанку.

В соседней комнате работал телевизор, шла одна из таких передач, в которых все на всех орут. Голоса говорили громче, похоже, назревала драка. Гриша схватился руками за стол, наклонился назад, балансируя на стуле, и заглянул в комнату через дверной проем. В студии с желтыми диванами голосили люди.

— Я раньше тоже пила по-черному! — кричала черноволосая тетка с густо накрашенными губами. — Но, когда у меня ребенок появился, бросила вмиг! Потому что для матери ребенок...

— Вы меня не смейте винить, вы моего мужа не знаете! — кричала в ответ тетка с красным лицом. — Вы с ним поживите с мое, вы сначала поживите...

— Спасибо, но ваш муж нам не нужен, — сказала бабушка и щелкнула пультом. Телевизор утих. — Гриша, не смотри всякую дрянь, от нее мозги разжижаются, сколько раз объяснять. Чернику будешь?

Бабушка подошла к холодильнику и задумчиво посмотрела на дверцу, будто вспоминая, зачем к нему подошла. Передвинула красный пластиковый квадрат на календаре. Июль, виды Карелии, сосновый лес на берегу безлюдного озера. Гриша молниеносным движением размазал остатки каши по тарелке, засунул ее в раковину и открыл воду.

— А я уже доел.

Бабушка бросила взгляд на тарелку, затопленную водой. По ее выражению лица было непонятно, что она думает.

— К обеду не опаздывать. И череп себе не проломи, будь добр.

— Не вопрос!

Мальчик обрадовался, засунул ноги в растоптанные кроссовки, не развязывая шнурков, в два прыжка пересек короткую дорожку, выложенную кирпичом, и побежал по широкой, пыльной, залитой солнцем, пахнущей цветами, летом и навозом улице к дому № 5.

Он хорошо запомнил то утро и тот день с прыжками с тарзанки в ледяную воду, брызгами, в которых появлялась радуга, ярким теплым солнцем, назойливыми кусачими слепнями и разговорами с ребятами о всякой ерунде. Он хорошо запомнил тот вечер с приездом отца и дяди. Много лет спустя он будет вспоминать этот день как один из самых счастливых и беззаботных дней детства, когда ничего еще не случилось, когда все еще было хорошо.

Но, несмотря на убежденность Гриши, что помнил он тот день минута в минуту, было кое-что, чего он все же не запомнил, потому что просто этого не видел. Когда он выскочил из дома и побежал к ребятам, сидевшим на бревне, за его спиной из дома напротив на улицу вышла старая Анна и решительно пошла через дорогу. Гриша бежал к ребятам, подбрасывая вверх толстый моток веревки, добытый для тарзанки, и, к сожалению или к счастью, так ни разу и не обернулся и не увидел старуху, открывшую калитку его двора и зашедшую внутрь. И этот факт изменил в то лето решительно все.

1

Машина подпрыгнула на кочке, Гриша ударился головой о стекло, открыл глаза и спросонья не сразу понял, где находится и почему движется. Твердая поверхность давно закончилась, они ехали по разбитой грунтовке, проложенной посреди карельского леса, уходившего по обе стороны до самого горизонта. Была глубокая ночь, фары высвечивали узкую полосу перед машиной и краешки соснового леса, в темноте казавшегося сплошной стеной. Отец ехал медленно, внимательно глядя на поверхность дороги: встретить другую машину ночью здесь было практически невозможно, но не было ничего проще, чем пробить колесо.

— Я пить хочу, — сказал Гриша.

Бабушка обернулась и протянула бутылку. Мальчик сделал глоток. Машина дернулась снова — отец не заметил яму, — Гриша пролил воду на штаны, тихо сказав: «Да блин». Танечка, спавшая рядом, захныкала. Гриша протянул руку и хотел погладить сестренку по голове, но бабушка шепотом сказала:

— Не трогай, разбудишь окончательно.

Гриша убрал руку, выпил еще воды, приоткрыл окно, впустив прохладный ночной воздух в машину, и сразу взбодрился. Ему страшно нравилось происходящее. Через заднее стекло мальчик попытался рассмотреть, что происходит во второй машине, ехавшей метрах в двадцати за ними. Там были тетя, дядя и волк, но из-за светящихся фар, похожих на два огромных, широко расставленных глаза, крадущихся по дороге, их было не видно. Больше всего мальчику хотелось увидеть, как там волк. С одной стороны, Гриша был счастлив, что бабушка разрешила его взять с собой («Он член семьи, конечно, он едет с нами», — сказала она, и это был первый раз, когда она признала, что волк тоже их семья), а с другой стороны, расстроен, что волку не разрешили ехать в одной машине с ним.

Бабушка сказала, что не позволит зубастой псине ехать рядом с ребенком, не хватало еще заразить младенца блохами, покусать и обоссать. Под ребенком она подразумевала Танечку, Гриша перестал считаться ребенком сразу после рождения сестры.

— Но это его первая поездка! Вдруг он будет нервничать! Вдруг его укачает и стошнит! — сказал мальчик.

— Тем более, — отрезала бабушка.

— Тогда я поеду с тетей, дядей и волком.

— А кто будет следить, чтобы Танечка не упала с сиденья? — сказала бабушка тоном, предполагающим, что правильный ответ всего один, и волк поехал во второй машине.

Гриша открыл окно полностью и высунул голову, прищурившись и прикрываясь рукой от света фары. Из второй машины высунулся силуэт волчьей головы. Выражения морды было не разобрать, но, по крайней мере, силуэт не тошнило. Гриша обрадовался, высунулся из окна по пояс и стал размахивать руками. Волк не реагировал, он никогда не реагировал ни на какие проявления любви, видимо, из каких-то принципиальных волчьих соображений, но Гриша знал, что в глубине души волку приятно.

— Ты чего творишь, эй, сейчас вывалишься, — возмутилась бабушка, перегнулась через сиденье и схватила мальчика за край штанов. — Совсем малец ошалел. Не устал? Тебя подменить?

Гриша сначала подумал, что она обращается к нему и тоже хочет высунуться из окна и махать волку руками, но бабушка обращалась к отцу.

— Почти приехали.

Вскоре они свернули с дороги и въехали в деревню. Фары осветили широкую улицу с деревянными одноэтажными домами. Некоторые из них выглядели заброшенными и таинственными, с разбитыми окнами и упавшими заборами. Один дом был даже двухэтажный, весь перекошенный, с рухнувшей крышей и зарослями почти до второго этажа — может, в таком доме даже водятся настоящие привидения, призраки его предыдущих хозяев, так и не нашедшие покой.

Некоторые дома были ухоженные, рядом с одним из них стояло что-то вроде беседки. Во дворе залаяла большая собака. «Интересно, найдет ли волк себе здесь друзей? — подумал Гриша. — А я, интересно, найду?» Насколько он видел в темноте, дома стояли в два ряда — по правой и левой сторонам улицы, за домами были какие-то сараи, а дальше уже начинался лес. Машины быстро доехали до конца улицы и остановились у небольшого одноэтажного дома, обнесенного кривоватым забором.

— Этот? — спросила бабушка.

— Вроде, — ответил отец.

— Приехали? — спросил Гриша и, получив утвердительный ответ, открыл дверцу и выскочил из машины.

Из второй машины вышла тетя, как всегда, улыбающаяся, сияющая и жизнерадостная, будто совсем не уставшая после долгих сборов и долгой дороги. Пройдя мимо мальчика, она взъерошила ему волосы, спросила, как дела, и, не дожидаясь ответа, пошла дальше к бабушке с отцом, а мальчик бросился к волку, мягко выпрыгнувшему из машины с невозмутимым видом. Волк потянулся и стал ходить кругами, с интересом принюхиваясь к земле. Гриша попытался его обнять, тот дежурно огрызнулся: мол, мы с тобой друзья, но не перегибай.

Взрослые пошли к дому. Гриша побежал к ним, позвав волка за собой. Тот пошел, сделав паузу в секунд пять, чтобы никто не подумал, что он идет, потому что его позвали.

— ...Не открыть, — говорил дядя Саша, когда мальчик вошел во двор, — нужен топор.

Минут пять взрослые спорили, где лежит топор, бегали к машинам, открывали багажники, светили фонариками и суетились, Гриша осматривал двор: метра три в ширину, метров десять в длину, есть грядки, но, судя по всему, пустые, забор невысокий, кривой, но крепкий — такой вот, значит, будет первый его собственный забор в жизни. Какое же классное приключение! Вернулись отец и дядя с топором, бабушка и тетя с Танечкой на руках. Немного жаль, что сестра пока совсем глупая и ничего не соображает, ей, наверное, что в одном доме спать, что в другом — она даже не заметит, как все изменилось.

Отец включил фонарик. Дядя подошел к двери и ударил топором по замку. По деревне раскатился звон. Танечка проснулась и заплакала, в темноте залаяли собак десять разом, волк, успевший лечь поперек грядок, вскочил на ноги и практически беззвучно, но очень страшно зарычал, приподняв верхнюю губу. Даже Гриша побаивался, когда волк так рычал, а деревенские собаки должны были описаться от страха, но они не умолкали. Тетя укачивала плачущую Танечку. Дядя ударил еще раз. В доме через дорогу загорелся свет, бабушка обернулась и посмотрела на горящее окно и женский силуэт в нем, но из дома никто не вышел. Отец повернулся, фонарик высветил глаза бабушки и ее напряженный, нехороший взгляд, чем-то похожий на волчий, от яркого света она поморщилась.

— Куда светишь, на дверь свети, — возмутился дядя Саша.

В доме подальше тоже загорелся свет, а затем и в следующем, и в следующем, собаки надрывались, деревня просыпалась дом за домом. Бабушка переводила нехороший взгляд с одного дома на другой.

— У меня фейерверк есть, с Нового года остался, — внезапно сказала тетя. — Хочешь, запустим? Раз все проснулись и смотрят, пусть им хоть будет на что посмотреть.

Бабушка посмотрела на тетю и неожиданно расхохоталась. Танечка от удивления замолчала. Дядя нанес еще удар, замок развалился на части.

— Заходим, — скомандовал он.

Дверь распахнулась, и один за другим они зашли в темноту дома, кроме волка, на которого бабушка цыкнула — и он послушно улегся на грядки. Дядя Саша зашел последним и плотно закрыл дверь. До исчезновения старой Анны, продолжавшей стоять у окна и внимательно наблюдать за домом напротив, оставалось две недели.

2

Соседи начали приходить с самого утра. Гриша выходил из дома, стоял рядом со взрослыми на крыльце и смотрел. Местные были странные — толстые, краснолицые, неуклюжие, старые. Особенно плохо выглядел один скособоченный дед, у которого не шевелилась половина лица, но и остальные были не симпатичнее. Они задавали одни и те же вопросы: кто такие, откуда приехали, — родители отвечали. Если дверь открывал отец или дядя, разговор завершался за пару минут. Если дверь открывала тетя, разговор длился минут двадцать.

Бабушке открывать дверь запретили, после того как одна из соседок стала задавать слишком много вопросов и бабушке это не понравилось. Тете пришлось выбегать во двор и спасать ситуацию, после чего она сказала, что будет лучше, если бабушка не будет открывать дверь и разговаривать с соседями.

— Ой, да пожалуйста, — ответила бабушка.

Гриша хотел пойти погулять по деревне, сходить в лес, к реке, к озеру, но бабушка сказала, что никаких прогулок, пока они не приведут дом в порядок. На это ушел почти весь день.

Дом начинался с прихожей, заваленной куртками, сапогами и коробками, дальше был короткий коридор с еще одной дверью и кухня с квадратным столом и кучей коричневых шкафчиков, висевших и сверху, и снизу. Гриша открыл одну из дверец нижнего шкафчика, она тут же отвалилась и упала ему на ногу, он вскрикнул и запрыгал на одной ноге. Тетя осмотрела ногу и сказала, что это просто синяк, кости целы, а бабушка сказала больше не трогать никакие дверцы и ящики: черт его знает, что тут еще отваливается. Когда боль в ноге прошла, а бабушка была в другой комнате, Гриша все-таки не удержался и открыл высокий желтый холодильник. Его одежда, волосы и кухня провоняли мгновенно. Больше дверцы он не открывал.

Одна из дверей на кухне вела в крохотную ванную с треснувшим низким унитазом, небольшой стиральной машинкой, раковиной и квадратным душевым поддоном, прикрытым голубой занавеской. Другая — в четыре спальные комнаты, располагавшиеся квадратом вокруг большой белой печи. По комнатам можно было бегать по кругу: дверь из первой вела во вторую, из второй в третью, из третьей в четвертую, а из четвертой снова в первую.

В первой комнате был вход в погреб — деревянный люк с чугунным кольцом, закрывавший черную дыру, пахнущую сыростью и землей. Еще в первой комнате была кровать и длинный шкаф, состоявший из большой прозрачной секции с какими-то статуэтками и фотографиями за стеклом. Гриша хотел посмотреть, что в ящиках шкафа, но после истории с холодильником не рискнул.

Работа кипела. Дядя Саша ходил по дому с отверткой, молотком и плоскогубцами, открывал дверцы шкафов, раскачивал кровати и что-то прикручивал. Отец возился с инструментами на заднем дворе, иногда крича дяде Саше: «А кинь в меня скотчем!» — и дядя кидал скотч прямо в открытое окно. Гриша хотел помогать дяде или отцу, но тетя выдала ему ведро, тряпку и сказала отмыть все окна до блеска.

— Когда окна грязные, кажется, что в доме грязно; если они станут прозрачными, дом сразу начнет выглядеть чище.

Все было ровно наоборот: если бы окна были чистыми, грязь в доме стала бы еще заметнее. Пыль и паутина были повсюду; если провести пальцем по кухонному столу, он становился черным. Тетя, увидев это с утра, разволновалась.

— Лучше бы ужинали вчера в машинах, там хоть дизентерию не подхватишь.

Мальчик мыл окна. Сначала он убирал из углов паутину, если там был паук, ловил его и выпускал во двор, протирал стекла и откосы с обеих сторон мыльной водой, смывал чистой и повторял. Когда стекла становились прозрачными, он спускался с подоконника и мыл его. Это занятие Грише не нравилось, зато, пока он мыл окна в первой и второй комнатах, он видел все, что происходит на улице.

— Снова идут! — кричал он, увидев, что к дому приближаются люди, и кто-то из взрослых шел открывать дверь.

Тетя с бабушкой тем временем открывали шкафы, заглядывали под кровати, доставали оттуда вещи и часть из них складывали в ветхие картонные коробки. Когда коробки наполнялись, они просили дядю отвлечься и отнести их на помойку.

— А можно мне тоже на помойку? — спросил Гриша, и ему разрешили сходить с дядей и отнести самую легкую коробку.

Это был один из лучших моментов дня, жаль, помойка располагалась близко: нужно было обойти дом, пройти по тропинке к сараям, а прямо за ними начиналось поле, на котором была большая свалка. Гриша перевернул коробку над свалкой, и из нее высыпались бумаги, фотографии, тряпки и несколько статуэток.

К трем часам с уборкой было покончено — дом сверкал чистотой. Он стал пустым, но вполне уютным. Тетя заставила Гришу помыться, и теперь он ходил босыми мокрыми ногами по теплому деревянному полу и не чувствовал на нем ни соринки. Паутины больше не было нигде, отмыты были даже верхушки шкафов: дядя Саша вставал на табуретку, чтобы протереть на шкафах пыль, хотя кто бы ее там увидел. Окна были распахнуты, чистые прозрачные занавески, принесенные из машины, колыхались от теплого летнего ветра. На половицы падали солнечные лучи, в квадрате света пыталась научиться вставать Танечка, она хваталась за перила кроватки, приподнималась и почти сразу падала обратно, но ни капли от этого не расстраивалась, только смешно бурчала.

Отец закончил колдовать во дворе, и дома появилось электричество, Гриша некоторое время развлекался, включая и выключая его. Трогать в доме стало разрешено любые предметы. Холодильник взрослые вытащили на улицу, помыли хлоркой и оставили проветриваться. Семья пообедала, и началась вторая часть — перенести все вещи из машины.

Солнце было уже низко, когда семья закончила с переездом. Гриша валялся на кровати и рассматривал картинки в найденной в доме энциклопедии, когда в его новую комнату зашла тетя и спросила, хочет ли он прогуляться: есть дело. Он, конечно, согласился, и они пошли вдвоем по улице, разглядывая и обсуждая дома и дворы. Деревня пахла летом, трещали цикады. По дороге брели коровы, Гриша обрадовался, подошел к одной из них и стал гладить ее по горячему шершавому животу. Мужчина, сопровождавший корову, засмеялся и подсадил его, Гриша оперся на корову одной рукой и погладил ее по голове и загривку.

Они минут за десять дошли до конца пыльной улицы, хотя она была вовсе не длинной, из десяти минут целых семь заняло общение с коровой. В конце улицы направо уходила грунтовка, по которой они приехали накануне. Впереди блестела узкая река, а за рекой начинался лес. Деревня закончилась.

— А вот сюда-то мы и шли, — сказала тетя. — Общалась сегодня с соседками, они рассказали про это здание, возможно, подойдет мне для работы.

Они стояли у единственного в деревне каменного здания с двумя окнами. Наверху было написано синей краской: «Больница». У здания не было забора, но было что-то вроде палисадника, заросшего травой. Мальчик с тетей пробрались через высокую траву. Тетя походила по бетонной дорожке вдоль дома, заглянула в темные окна, вернулась к двери и подергала замок.

— Хочешь, за топором сбегаю? — предложил Гриша.

— Да не нужно, сейчас разберемся.

Она достала из высокого пучка волос тонкую длинную шпильку и начала ковырять замок. Секунд через десять он щелкнул и открылся. Тетя вынула замок из петель, они зашли внутрь. В больнице было так же пыльно, как и в их новом доме, она состояла из двух комнат и небольшой ванной с маленьким пластиковым умывальником. В первой комнате был стол и пара стульев с когда-то красной, но давно потускневшей обивкой, во второй — белая, порванная шторка-гармошка, кушетка и прозрачный шкаф, в котором стояло несколько пузырьков с коричневой жидкостью. Один из пузырьков был опрокинут, жидкость из него растеклась и застыла лужицей на стеклянной полке.

— Классное место, — сказала тетя, — к дороге близко, окна целы. Комнаты даже две. Уберемся здесь завтра, в порядок все приведем. Ладно, пойдем ужинать.

Уже стемнело, семья зажгла свет на крыльце и доедала на улице остатки обеденного капустного пирога. На лампочку слетелись мошки. Вода в чайнике закончилась, и дядя Саша пошел вскипятить новую порцию, когда к калитке подошла высокая сухонькая старушка со строгим лицом.

— Добрый вечер! — сказала тетя. — Заходите! Мы ваши новые соседи! Как вас зовут? Пирог будете?

— Я Анна, — ответила старушка без малейшей симпатии в голосе, — живу в доме напротив. Вы по какому праву дом Таньки захватили? А если я в полицию позвоню, скажу, что вы сюда приехали, замок выломали, дом чужой заняли?

— Ой, да мы не захватили, — ответила тетя, — мы купили этот дом, приехали вчера, такая долгая дорога была, так устали, дети у нас еще, а замок заклинило, представляете. Мы его ключом пытались открыть, пытались, он не открывался, ну не ночевать же с детьми на улице, у нас тут не юга, сами понимаете, на улице холодно даже летом, вот мы замок и выломали, извините, что так шумно было, всех разбудили.

— Купили, значит? — сказала старушка. — Документ, что вы купили, покажите!

— Что вам еще показать? — холодно спросила бабушка.

Постороннему человеку показалось бы, что бабушка совершенно спокойна, но Гриша хорошо различал оттенки ее интонаций и понял, что старушке лучше уйти. Тетя бросила быстрый взгляд на бабушку, вскочила со ступенек, подошла к старой Анне, положила ей руку на плечо и начала тараторить, предлагая чая, пирога, конфет, рассказывая, что она днем заметила флоксы в старушкином дворе, и это красота неописуемая, какая старушка молодец, что выращивает такую прелесть, и не даст ли она тете семян, потому что тетя тоже хочет что-нибудь вырастить, у нее, конечно, нет такого таланта к садоводству, но если старушка ее проконсультирует...

Если бы тетя была супергероем, ее суперсилой было бы умение заговорить противника до смерти. Старушка пыталась вставить хоть слово, но тетя не давала ей произнести ни звука. По глазам старушки уже было видно, что она передумала что-либо выяснять и хочет просто уйти, когда на крыльцо вышел дядя Саша с чайником.

— О, а вот и чай, налить вам чая? У нас еще пирог есть, чаю с пирогом хотите? — спросила тетя.

Старая Анна перевела взгляд на дядю, остановившегося на крыльце, и вдруг сказала:

— Вы кто? Я вас где-то видела.

— Меня? — удивилась бабушка.

— Да не вас, его. — Старушка показала на дядю.

Тот ответил:

— Ну, я вас не знаю.

— А я вас знаю, у меня память на лица фотографическая, один раз увижу — никогда не забуду. Вас зовут как?

— Александр, — ответил дядя.

— Вы откуда?

— Из Пенинга, — сказала тетя, — это поселок в Муезерском районе, у нас там дом был маленький совсем, ну просто страх, а у нас детей двое, Гриша вот, его вы видите, отличный пацан, а в доме еще Танюша спит, она кроха совсем, такая милашка, самая очаровательная девочка на свете и спокойная, главное, вот Гришаня наш, когда был маленьким, давал жару, все время орал, мы думали, умом все двинемся, а Таня спокойная, улыбчивая, дружелюбная, моя маленькая копия, я вас потом познакомлю, она вам понравится, она всем нравится, очаровательный ребенок, так вот, о чем это я, дом в Пенинге был маленький, у нас было всего три комнаты. А тут так повезло, что соседи решили расшириться, и они нам, значит, и говорят...

Старушка выпалила:

— У меня на плите молоко! — И пошла к калитке, не обращая внимания на продолжающую тараторить тетю. Но напоследок она обернулась, внимательно посмотрела на дядю Сашу и сказала: — Я вас точно где-то видела. Такое лицо у вас...

Он молча пожал плечами. Когда старушка скрылась в темноте, тетя мгновенно замолчала. Стало слышно, как мошки бьются об лампочку на крыльце. Бабушка посмотрела на тетю, дядю, отца и тихо сказала:

— Кто-нибудь ее раньше видел? Что еще за нахрен?

Но Анну никто не узнал.

3

Больницу тетя с Гришей привели в порядок вдвоем, точнее втроем с волком, но последний не помогал, а только спал под старой яблоней во дворе, иногда засовывая внутрь голову прямо через окно и спрашивая, есть ли что поесть. Тетя пыталась заставить Гришу и тут помыть окна, но он устроил скандал — бабушки-то рядом не было — и сказал, что мыть окна два дня подряд он не будет, это издевательство и он не позволит с собой так обращаться. Тогда тетя поручила ему вынести хлам, вытереть пыль и самое приятное — сделать табличку на дверь.

Тетя мыла окна, рассказывала про дальние страны, людей с других концов света и океан, который она однажды видела, который как самое большое и бескрайнее озеро на свете, и волны на нем такие высокие, что если встать на берегу у кромки воды, то через минуту, максимум две, придет большая волна и накроет тебя с головой.

— А зимой волна из льда будет и ударит по голове?

— Нет, океан не замерзает на зиму. По крайней мере тот, который я видела.

— Как не замерзает?

Больше всего на свете он любил рассказы тети о том, как она странствовала давным-давно, еще до того, как он появился на свет. К сожалению, рассказы тети все время прерывали местные, приходившие поглазеть на происходящее теперь сюда.

— Гришань, а мы суперзвезды, — смеялась тетя.

Деревенские жители выглядели, конечно, странно, но были добрые: одна бабушка проговорила полчаса с тетей, потом ушла, вернулась с целой тарелкой пирожков и проторчала в больнице еще час. Грише казалось, местные не столько хотят что-то выяснить, сколько просто поговорить. Не понравился ему только скособоченный дед, у которого не шевелилась половина лица, он пришел к больнице и устроил скандал:

— Это волк? Вы долбанулись, что ли?

Вчера волк спал на заднем дворе, поэтому заметил его дед только сейчас.

— Ой, да какой это волк, — начала говорить тетя, — это польская овчарка, специальная порода такая, выведенная для съемок в кино. Ну, когда надо показать волка, киношники берут польскую овчарку и...

— За идиотов людей держите? Считаете, что здесь никто никогда волков не видел?

Тетя тут же атаковала деда потоком слов, и он предпочел уйти, но по глазам было видно, что в легенду о польской овчарке он не поверил ни на секунду. Напоследок он пробормотал что-то про «пристрелить тварь к чертовой матери».

— Самого бы его пристрелить, — прокомментировал Гриша.

— Не надо так говорить, — резко ответила тетя. — Нельзя так.

К вечеру они закончили. Больница преобразилась, в ней стало чисто и просторно. Окна они завесили плотными непроницаемыми шторами, стулья укутали черной тканью, а на дверь повесили деревянную табличку с выжженной мальчиком надписью:

Ванда

Ясновидящая

А дома их ждала потрясающая новость: дяде с отцом удалось подключить телевизор, и они ужинали, а потом и просто сидели в комнате перед экраном и смотрели все передачи подряд. Гриша заснул перед телевизором, когда пошла совсем скучная передача — даже взрослые ее не слушали, а просто сидели и разговаривали о своем, — на секунду проснулся, когда отец взял его на руки и отнес в кровать, но сразу же заснул снова. Последнее, что он запомнил из того дня, — это как тетя говорила, что ей надо сотворить какое-нибудь чудо, чтобы поползли слухи, что у нее есть магические способности, и вот тогда бизнес попрет. «Какое еще чудо?» — подумал Гриша и окончательно заснул.

4

Отец и дядя уехали в город — у них начался новый ремонт, и они планировали вернуться не раньше, чем через месяц. Всегда грустно было, когда отец с дядей уезжали. Гриша хотел пойти погулять и осмотреть деревню, но третий день не мог оторваться от телевизора и смотрел передачу про обитателей Амазонки, когда в дверь заколотили. Во дворе громко разговаривали люди.

— Овчарка эта ваша породистая, вы говорили, умная она? След взять сможет?.. Мужики в лесу ищут, кричат, не отзывается она...

Какая-то женщина громко рыдала, другая так же громко ее утешала. Гриша выглянул в окно, во дворе стояли несколько человек, на крыльце — тетя. Люди говорили наперебой, мальчик уловил суть: родители пошли за грибами в лес с маленькой дочкой, отвернулись на секунду, а ее нет.

— Помочь? — крикнул он.

— Я разберусь, последи за Танечкой! — крикнула в ответ тетя и ушла с соседями вниз по улице, а Гриша перенес сестру в комнату с телевизором, положил на ковер и продолжил смотреть передачу.

Все-таки карельские реки были бы гораздо интереснее, если бы в них водились крокодилы и пираньи, а лесам не хватало анаконд и обезьян. С другой стороны, амазонские кабаны были ни о чем, мелкие какие-то, суетливые, куда им до наших, карельских, видимо, идеального леса все же не существует. Крокодил подкрадывался к анаконде, отдыхающей на камне, — Гриша затаил дыхание — когда вернулась тетя и возмутилась, что Танечка жует тапок.

— Девочку нашли? — спросил Гриша.

— Да, нашли, маленькая совсем, потерялась в лесу, так перепугалась, в овраг забралась, спряталась, плакала, бедная. Родители хороши, конечно, такого маленького ребенка зачем за грибами тащить.

— Меня вы таскали.

— А ты у нас не терялся. Ты весь день будешь телевизор смотреть или, может, пойдешь погуляешь? Там настоящее лето, между прочим, теплынь такая.

— Досмотрю и пойду. А ты когда-нибудь видела Амазонку?

— Не-а.

— А крокодилов?

— В зоопарке только.

— А почему я в зоопарке не видел?

— Мы были в зоопарке, в котором нет крокодилов.

— А...

— А когда-нибудь сходим в зоопарк, в котором крокодилы есть.

Передача закончилась, и Гриша пошел гулять. Чтобы попасть в лес, нужно было дойти до конца улицы и пересечь речку Шеелу по самодельному мосту из трех толстых бревен, обмотанных веревкой. Река была такой узкой, что больше напоминала ручей. Подумав, Гриша разбежался и прыгнул, немного не рассчитав силу толчка и скользнув ногой на другом берегу, но все-таки удержался на ногах.

Послышались аплодисменты. Он обернулся: метрах в двадцати от моста на камнях сидели девочка и три мальчика. Девочка закончила аплодировать и помахала рукой. Он поднял руку в ответ и пошел в лес.

От моста уходила широкая тропа, сначала он шел по ней, но минут через десять свернул и пошел в чащу по мягкому мху. Запаха деревни сюда уже не доносилось, лес привычно пах хвоей и смолой. Может, они с отцом и тут построят шалаш. Когда он был маленький, они с отцом построили простой треугольный шалаш, собранный из плотных обточенных кольев, обитый снаружи высушенным мхом и корой. В полный рост там стоять было неудобно даже мальчику, но сидеть внутри могли одновременно хоть трое, правда, Гриша обычно сидел один, только иногда к нему присоединялась тетя или мама. Волк отказывался заходить внутрь — не любил замкнутые пространства — и лежал снаружи, поперек входа в вигвам, периодически засовывая огромную голову внутрь и вопросительно глядя на Гришу: мол, осталось ли у тебя что поесть, сойдет и твое дурацкое печенье. В шалаше на полу лежал полиэтилен, а поверх него старое одеяло и несколько подушек.

Мальчик шел по лесу, вслушиваясь в шелест веток и переклички певчих птиц. Он был достаточно взрослым, чтобы построить новый шалаш в одиночку, но все-таки с отцом веселее. Если бы отец вернулся хоть на неделю, они бы вместе построили шалаш. Гриша вздохнул и пошел обратно.

Он уже подходил к тропе, когда услышал хруст веток в двадцати метрах слева от него. Спиной к нему стояла и растерянно озиралась девочка. Гриша сделал несколько шагов по направлению к ней, намеренно наступив на сухую ветку, девочка вздрогнула, вскрикнула, обернулась.

— Вот ты где, ты чего по лесу ходишь один, а чего к нам не подошел, я же тебе махала?

Гриша пожал плечами.

— Ты с тропы, что ли, сошел и в лес один пошел? Ты что, заблудишься, это же лес, здесь заблудиться можно в момент, а потом попробуй выйти обратно. Слышал, как сегодня девочку здесь искали?

Она размахивала руками и тараторила прямо как тетя. Танечка говорить пока не умела, но уже любила издавать звуки и махать руками. «Может, все девчонки такие? — задумался Гриша. — Хотя бабушка совсем не такая, она, наоборот, не любит говорить, особенно с незнакомыми. С другой стороны, она уже старая, может, когда она была девчонкой, она тоже такой была».

— Все думают, что не заблудятся, — продолжала девочка, будто он с ней спорил, хотя он молчал, — потом сворачивают с тропинки и исчезают, ищи-свищи, знаешь, сколько таких случаев, каждый год кто-то пропадает. Всей деревней можно человека искать и не найти или найти уже мертвого. В прошлом году две бабки из соседней деревни в лес ушли, и все: потом одну нашли, но мертвую, на части разорванную, вторую вообще не нашли. А в позапрошлом году дед с бабкой потерялись, бабка вышла, а дед так и остался где-то в лесу. Так ты чего к нам не подошел, я же махала?

— Зачем?

— Познакомиться!

— А ты зачем за мной пошла?

— Хотела сказать, чтобы ты не ходил в лес один.

Ребята пошли к деревне. Девочку звали Анкой, не Аней, это разные имена: Анка — персидское имя, Аня — русское. Она была из Москвы, в деревне жила ее бабушка. Каждое лето мама привозила Анку к бабушке в гости, иногда на два месяца, иногда на все лето. Девочка уже сбилась со счета, сколько раз она была в деревне, знала здесь все: и глубокое холодное озеро в километре от деревни, в котором можно было купаться, и заброшенную деревню Шижню в паре километров, и город в часе езды с торговым центром и кинотеатром, конечно, не таким большим, как в Москве, но тоже большим. В Москве девочка ходила в школу, в этом году она закончила третий класс и в сентябре пойдет уже в корпус с большими ребятами. В деревне у Анки были трое друзей: Кир, он был постарше и жил в доме напротив Гриши с бабушкой и родителями, и братья Назаровы — они жили в пяти домах вниз по улице от дома Гриши.

Ни о чем из этого Гриша не спрашивал, девочка рассказала все сама. Мальчик рассказал, откуда они с семьей приехали, повторив, как взрослые говорили соседям, что в той деревне было все так же как и в этой, ничего особенного: улица, река, лес, дома, магазин, озеро. Ошибся он только один раз — когда Анка спросила, что у него за большая собака.

— Это волк, — брякнул Гриша, тут же об этом пожалел и добавил: — То есть овчарка, похожая на волка. Специальная порода такая. В кино снимается.

— В кино? В каком?

— Ну, конкретно мой волк, то есть овчарка, ни в каком, но вообще такие овчарки в кино снимаются.

— А как его зовут?

— Волк. Потому что похож очень.

— А он не кусается?

— Ну, он не любит, когда его трогают, зарычать может, огрызнуться, но не укусит никогда. Когда маленький был, очень больно кусался, у меня даже шрам остался, вот, и еще на ноге есть шрам, а потом вырос и перестал.

Кир и братья Назаровы все еще сидели на камнях недалеко от моста. Гриша с Анкой пошли к ним.

5

А в двух километрах от поселка стояла сожженная колдуньей деревня Шижня.

Когда-то давным-давно это была цветущая деревня, и люди жили в ней богато и счастливо, пока однажды, темной зимней ночью, в деревню не пришла колдунья. Она постучалась в дверь первого дома и попросила пустить ее погреться, но хозяйка побоялась впускать колдунью. Тогда она постучалась в дверь второго дома, но и там ей ответили отказом. Она обошла все дома, но никто не впустил ее, и она уже уходила из деревни, когда вслед ей крикнули: «Костер разведи и согрейся, не пустим колдунью в наши дома!»

Колдунья обернулась, расхохоталась, и от ее смеха стая воронов взлетела в небо и закружилась над деревней, и волки завыли в лесу, и медведи проснулись, вылезли из берлог и взревели, и все жители деревни почувствовали леденящий душу ужас. Колдунья подняла руки к небу, хлопнула в ладоши — и на дверях домов появились железные замки, хлопнула в ладоши еще раз — и замки защелкнулись. И когда колдунья хлопнула третий раз — дома загорелись. Люди ломились в двери и кричали: «Пощади хотя бы детей!» — но колдунья только хохотала, и стаи ворон кружили над деревней, и волки выли в лесу. Никого не пощадила колдунья, и люди сгорели заживо в собственных домах вместе со своими детьми, а тех, кто смог выбраться и убежать, в лесу растерзали звери. Так погибла деревня Шижня. И до сих пор, если прийти в нее темной зимней ночью, поднять руки и хлопнуть в ладоши три раза, можно услышать смех, доносящийся из леса, и увидеть, как...

Гриша завороженно смотрел на Анку, рассказывающую историю.

— Бред это все полный, — сказал Кир. — Детские страшилки. Для кретинов и малолеток.

Ребята сидели на пыльном чердаке заброшенного двухэтажного дома. На улице было уже темно, крыша дома с одной стороны провалилась, и через дыру было видно черное небо и звезды. Фонарики были выключены, Кир передавал по кругу сигарету. Гриша один раз затянулся, но сразу закашлялся, дым был едкий и мерзкий, хуже, чем от костра, зато можно было представить, что чувствовали люди в загоревшихся домах, это делало историю нагляднее. Тем не менее он продолжал затягиваться, ему хотелось стать своим для этих ребят, особенно для взрослого и крутого Кира.

— Бабка моя из Шижни, — продолжил Кир, — не было там никакой мистики, в доме алкашей местных пожар начался, огонь перекинулся на соседние дома. Три дома сгорели. Восемь человек погибли. Бабка моя до сих пор по пьяни эту историю вспоминает.

— А почему пожар начался? — спросила Анка.

— Да не знает никто, бабка бред какой-то несет, каждый раз разный. Как напьется, давай вспоминать, как Шижня сгорела, и каждый раз у нее новая версия.

Была колдунья или нет, но Гриша решил попробовать прийти в Шижню зимней ночью и хлопнуть в ладоши три раза. Главное, взять с собой волка и поводок ему, что ли, сделать, чтобы не убежал, если колдунья действительно начнет хохотать.

— А давайте в Шижню завтра сходим? — предложил Гриша.

— Призрак колдуньи хочешь увидеть? Я же сказал: никакого призрака там нет. Что там делать, один мусор и хлам остался. И потом, ты же на велосипеде ездить не умеешь, дурачок, нам четыре километра пешком переться или мне тебя везти? — резко ответил Кир.

У Гриши было ощущение, что Кир его терпеть не может, он даже пожаловался на это тете и бабушке. Тетя посоветовала поддерживать Кира, когда он разговаривает с Гришей хорошо, и игнорировать, когда плохо, в прямой конфликт ни в коем случае не вступать и на оскорбления оскорблениями не отвечать. Гриша не понял, как следовать этому совету, потому что Кир с ним хорошо в принципе не разговаривал. А бабушка сказала, что она бы на его месте не дружила с этим придурком и что бабка у него чокнутая (бабкой Кира была та самая старая Анна, которая разозлила бабушку вопросами про документы на дом), а яблоко от яблони обычно далеко не укатывается. Этот совет тоже не подходил, потому что дружить с Назаровыми и Анкой без Кира было невозможно, а дружить с ними очень хотелось. В итоге мальчик просто делал вид, что нападок Кира не замечает. Скорее бы вернулся отец, он-то наверняка знает, что делать в таких ситуациях.

— А я бы сходила, — поддержала Анка мальчика. — Мне там нравится. Жутковатое место такое, красивое. Как в кино.

Назаровы тоже сказали, что было бы прикольно сходить, и они договорились пойти в Шижню послезавтра, а завтра сделать тарзанку и искупаться в озере. Кир остался недоволен, но деваться ему было некуда, и он тоже согласился пойти.

6

Гришу разбудил стук в дверь, он открыл глаза и сразу зажмурился: солнечные лучи били прямо на подушку. Потянулся, достал из-под легкого одеяла одну ногу, услышал, как бабушка открывает дверь.

— А Гриша выйдет? — раздался голос Анки.

— Григорий еще спит, — ответила бабушка.

— Я не сплю! — крикнул Гриша, прыжком вскочил с кровати и помчался к двери.

На пороге стояли Анка, Кир и Назаровы.

— Привет! Две минуты, я оденусь — и погнали! — сказал им Гриша.

— Куда погнали, никаких «погнали» без завтрака, — встряла бабушка. — Мойте руки и садитесь завтракать. Кашу будете? А вам, Григорий, еще зубы почистить не помешает.

Ребята посмотрели на чан с кашей, хором сказали, что они лучше подождут на улице, на бревне у дома № 5, и ушли, а Гриша сел за стол и стал быстро заглатывать кашу.

— Чернику будешь?

Бабушка подошла к холодильнику, задумчиво посмотрела на дверцу, будто вспоминая, зачем к нему подошла. Передвинула красный пластиковый квадрат на календаре. Июль, виды Карелии, сосновый лес на берегу безлюдного озера.

Гриша размазал остатки каши по тарелке, затопил ее водой и побежал к дому № 5, забросив на плечо моток веревки. По дороге они прошли мимо больницы, у которой стояла очередь из машин: клиентов у тети за прошедшие дни стало очень много.

— А твоя тетя правда ясновидящая? — спросила Анка.

— Конечно!

Кир покрутил пальцем у виска.

— Она такая красивая, — сказала Анка, — хоть и старая, но очень красивая, как из сказки. Мама вчера сказала, что ей больше бы пошло быть волшебницей, чем ясновидящей, при слове «ясновидящая» сразу слепую старую бабку представляешь, а тетя у тебя просто волшебная.

Тарзанку сделали быстро: Гриша залез на дерево, уселся на толстую ветку и намотал на нее веревку, а Назаровы примотали к другому концу палку.

— Ветка не сломается? — задумчиво сказала Анка и подергала за тарзанку.

— Меня же выдержала, — пожал плечами Гриша. — Не сломается.

Он схватился за палку, разбежался по берегу, взмыл вверх и на самом пике, когда был высоко над рекой, отпустил руки и упал в ледяную воду. Отпускать руки было страшно, Гриша еле удержался от того, чтобы не взвизгнуть, но после короткого падения, когда Гриша ушел с головой под воду, на него накатила расслабленность, а когда он коснулся дна, оттолкнулся и вынырнул, понял, что больше всего на свете хочет прыгнуть еще раз. Следом прыгнули Кир и Назаровы.

— Будешь прыгать? — спросил Гриша Анку.

— Давай! — ответила она и сразу схватилась за палку, разбежалась и прыгнула, подняв кучу холодных брызг. — Класс! — сказала она сразу же после того, как вынырнула. — Хочу еще!

И они прыгали по очереди следующий час или даже два, а когда совсем замерзли, стали сидеть под деревом и разговаривать обо всем подряд. В обед ребята разошлись по домам. Гриша хотел посмотреть передачу про животных, которая шла по будням в 14:00 по Пятому каналу, но бабушка с порога рявкнула:

— Стой, полы мокрые, натопчешь!

Пол и правда был залит водой. Бабушка стояла на коленях с тряпкой, большое железное ведро было наполнено мутной коричневой жидкостью.

— Можно я быстро зайду и телевизор посмотрю?

В глубине дома заплакала Танечка, бабушка посмотрела в сторону комнаты и неожиданно злобно взглянула на Гришу.

— Сказала же — полы мокрые. Выйди и подожди на крыльце, я сейчас приду.

Бабушка практически шипела и смотрела очень зло, Гриша чуть не заплакал от неожиданности. Он вышел на улицу и сел на крыльцо. Бабушка вышла минут через десять, заперла дверь и сказала уже спокойно:

— Извини, день дурацкий. Не надо в доме торчать, пойдем к тете сходим.

У больницы стояли две машины, у одной курила женщина с бордовыми губами и серым лицом, у другой стояла толстая тетенька в платке и с маленькой девочкой, пьющей через трубочку сок из картонной коробочки.

На двери под табличкой «Ванда. Ясновидящая» добавился лист в пластиковом файле с уточнением от руки: «Предсказания, гадания, снятие венца безбрачия, заговор от пьянства, диагностика заболеваний. Порчу не навожу, злой магией не занимаюсь. Возможна запись по телефону».

— Тут вообще-то очередь, — вскинулась женщина с губами, увидев, как бабушка уверенно подходит к двери.

— А нам только спросить! — рявкнула бабушка и без стука зашла внутрь.

Окна были плотно зашторены, в комнате был полумрак. Пахло благовониями и свечным воском. На столе, застеленном черной тканью, стоял хрустальный шар, тетя держала над ним руки и пристально вглядывалась в мутную поверхность. Пожилая женщина с заплаканным лицом, сидевшая напротив на стуле, также укутанном черной тканью, напряженно ждала ее ответа. Тетя вздрогнула и обернулась на бабушку и Гришу.

— Предчувствовала ваше появление. Вести у вас какие-то?

— Извините, — сказала бабушка, — можно вас прервать на пять минут? С глазу на глаз.

— Я сейчас вернусь, простите. Гриш, ты подожди тут, — бросила тетя, встала из-за стола — тот качнулся так, что хрустальный шар проехался по черной ткани, — и вышла с бабушкой во двор.

Гриша сел на пол у стены. Больница, конечно, волшебно преобразилась: из пыльного разрушенного здания она стала по-настоящему впечатляющим мрачным местом. Здорово было бы, если бы тетя была настоящей колдуньей, тогда она могла бы заколдовать кого угодно. Например, Кира, чтобы он превратился в лягушку и только Гриша мог его расколдовать, но без всяких поцелуев.

Пожилая заплаканная женщина посмотрела на мальчика.

— Ты сын ее?

— Кого?

— Ванды.

— Племянник.

Женщина скомкала платок в руках. Расправила, вытерла слезы, скомкала еще раз.

— А у тебя тоже дар есть?

— Нет, дар у тети по материнской линии. От бабушки, и от ее бабушки, и от ее бабушки. Она потомственная ясновидящая в пятидесятом поколении. Или в пятом... Я забыл, в каком-то далеком поколении, вы лучше сами спросите у нее в каком.

Тетя вернулась в больницу, еще раз извинилась перед женщиной, взяла мальчика за плечо и отвела его во вторую комнату больницы.

— Что-то случилось? — спросил Гриша.

— Ой, да как обычно: у бабушки мигрень, банку компота разбила, теперь полы липкие по всему дому, она их моет, а пирожки тем временем сгорели, короче, она не в духе и просила пару часов в доме не мельтешить, не надо ей под руку сейчас попадаться, ну, ты знаешь ее. Вот тебе пакет с конфетами и вот телефон, поиграй во что-нибудь.

Тетя погладила мальчика по голове и ушла в первую комнату, продолжать смотреть в хрустальный шар, а Гриша ел конфеты и играл в шарики на телефоне. Иногда он прислушивался, как тетя общается с клиентами. Заплаканной женщине она сказала, что духи сказали, что скоро все наладится, — не так коротко, конечно, тетя высказалась гораздо подробнее и красивее; женщине с красными губами продала отвар трав, которые нужно пить в каждое полнолуние ровно в полночь, пока та не встретит своего суженого; а женщине с дочкой объяснила, как отучить мужа от пьянства за девять шагов.

Вечером, когда тетя с Гришей вернулись домой, бабушка разговаривала уже нормально. Дом блестел от чистоты, они уселись ужинать, а ночью произошел невероятный сюрприз: домой вернулись отец с дядей, причем отец привез ему настоящий велосипед, мальчик страшно обрадовался, прыгал вокруг отца и хотел с ним пообщаться, и рассказать про Кира, и научиться кататься на велосипеде прямо сейчас, но его заставили идти спать, сказав, что все завтра, а когда Гриша проснулся, отец уже уехал.

7

В Шижню они пошли вдвоем с Анкой: сначала зашли за Киром, но дверь открыл его злой и какой-то дерганый отец, сказал, что тот никуда не пойдет, и захлопнул дверь.

— Видимо, ему попало за что-то, — вздохнула Анка. — Может, узнал, что Кир сигареты его таскает, как думаешь?

Братьев Назаровых они не нашли, зато за ними увязался волк. И они втроем пошли по грунтовке вдоль леса, потом поля, потом снова леса, а в центре второго поля свернули на тропу, когда-то бывшую такой же грунтовкой, но давно заросшую травой. Над полем жужжали шмели, летали стрекозы, а трава была такой высокой, что, если бы инопланетяне, о которых рассказывала Анка, решили оставить на ней таинственные круги, получилось бы не хуже, чем на кукурузном поле. «Почему у иностранцев все интереснее? — думал Гриша. — И анаконды, и крокодилы, и инопланетяне тоже у них, а у нас поле и поле, лес и лес, одни кабаны у нас круче».

Перед входом в деревню стояла покосившаяся ржавая табличка с надписью «Шижня», и сразу за ней начинались дома.

— Как-то слабовата была колдунья, да? — сказал Гриша. — Осилила сжечь только три дома.

Было похоже на то, что Кир прав и история про колдунью — бред (очевидно, что колдунья сожгла бы все дома, а не только три), но Шижня все равно выглядела впечатляюще. Она начиналась с обугленных скелетов домов, через которые прорастали деревья, следом шли уцелевшие деревянные дома, которые издалека казались живыми, будто их хозяева все еще могут быть там, но, если подойти поближе, было видно, что заборы покосились, а кое-где и вовсе опрокинулись, дворы заросли травой по пояс, краска со стен отваливалась крупными хлопьями.

Волк убежал в кусты и зашуршал, Анка, переставшая его бояться и безуспешно пытавшаяся начать с ним дружить, пошла посмотреть, что он там нашел, а Гриша зашел в первый дом. На кухне на плите стоял брошенный казан, на стуле висели поблекшие полотенца с красноватым узором. В доме пахло гнилью и старостью. Из кухни была дверь в комнату, а в комнате еще одна дверь, но она была заперта. На стенах висели фотографии, много блеклых фотографий с женщинами и мужчинами, они сидели на стульях или стояли вокруг. На самом большом портрете был мужчина в военной форме.

Гриша сел на кровать — железную, с несколькими матрасами, — кровать смешно прогнулась под его весом, он несколько раз подпрыгнул на ней, при каждом прыжке над матрасом поднималось облако пыли. Потом он заметил, что из-под кровати что-то торчит, слез, нагнулся и в этот момент услышал за спиной скрип половиц. Он обернулся и понял, почувствовал, что в соседней комнате, за запертой дверью, кто-то есть.

Мальчик попятился назад в кухню, не отводя взгляда от запертой двери. На секунду ему показалось, что ручка поворачивается. Он моргнул — ручка не шевелилась, — сделал пару шагов назад. Половица скрипнула на кухне, и мальчик, не выдержав, вскрикнул и обернулся, но это был всего лишь волк. Он с интересом принюхивался к запертой двери.

— Гриш, ты где? — крикнула во дворе Анка.

Волк продолжал пристально смотреть на дверь, его янтарные глаза будто немного расширились. Он не рычал и не фыркал, только смотрел, будто пытаясь понять, что он почуял и что с этим делать. Мальчик не выдержал и выбежал во двор. Он подумал, рассказать Анке или нет, но решил не пугать, в конце концов, она всего лишь девчонка, и просто сказал:

— Пойдем отсюда, а?

В Шижне стало неуютно.

— Пойдем! — отозвалась Анка. — Вон в тот дом?

— А нам не пора возвращаться?

— Гриш, ты чего, мы же только пришли.

Мальчик обернулся на темные окна дома, на секунду ему показалось, что в окне качнулась занавеска. Хотелось убежать из мертвой деревни, но мальчик не понимал, как это сделать, не объясняя Анке, что в доме, похоже, водится призрак. Анка тем временем обошла следующий дом, продравшись через заросли травы, нашла сзади разбитое окно и, подтянувшись, пролезла через него.

— Залезай, — прозвучал изнутри ее голос, — тут прикольно.

Оставаться одному посреди Шижни было неприятнее, чем лезть в дом, а волк, как назло, куда-то убежал, так что Гриша вздохнул и тоже продрался через траву, подтянулся и залез внутрь. Такие же шкафы, кровати, кухня, пыль и гниль. В одной из спален на полу валялись детские игрушки.

— Не хочешь сестре взять? — сказала Анка, подняв с пола одноглазую куклу.

— Ну нет, — сказал Гриша, — это, как говорит бабушка, японский стыд.

Анка рассматривала фотографии в серванте, а Гриша смотрел в окно, ожидая появления то ли призрака, то ли еще кого. Куда же волк запропастился? Мальчику стало зябко.

— Интересно, — сказала Анка, — вот эта фотография довольно современная, смотри, и женщина тут молодая, может, она жива еще. А если жива, то почему не забрала фотографии отсюда?

Гриша взглянул на фотографию. Женщина смотрела в кадр и улыбалась. От этой улыбки Грише стало еще жутче.

— Пойдем отсюда, — сказал он.

— Испугался?

— Нет, просто бабушка будет ругаться, если к обеду опоздаю.

Они провели в Шижне еще полчаса — очень неприятные полчаса, — залезли еще в два дома и наконец пошли домой в поселок. Пока они шли по полю, мальчик все время оборачивался, ему казалось, что кто-то или что-то смотрит им вслед. Волк бежал впереди, поняв, что они возвращаются домой. На грунтовке остановилась машина, из окон высунулись какие-то туристы и стали фотографировать бегущего волка. Впрочем, увидев идущих следом детей, они решили, что это всего лишь собака, и поехали дальше.

8

Полицейские приехали на машине с красно-синими мигалками, у Гриши в детстве была такая же, но маленькая. Мальчик прижался к стеклу и наблюдал за происходящим: машина остановилась у дома Кира, полицейские зашли внутрь. Гриша торчал у окна и жалел, что у него нет специального аппарата, как в фильме, чтобы направить его на дом Кира и послушать, что там происходит. Неужели отец вызвал полицию из-за того, что Кир таскал сигареты? А вдруг они арестуют Кира? Гриша на секунду обрадовался этой мысли, подумав, что без Кира деревня стала бы только лучше, но ему тут же стало стыдно, тетя бы очень ругалась, если бы узнала, что он так думает.

Через пятнадцать минут полицейские вышли из дома — к сожалению, без Кира, — отец вышел следом за ними, но остановился у калитки, а полицейские пошли дальше, через улицу, глядя прямо на окна Гришиного дома. «Неужели к нам идут?» — удивился мальчик. Они зашли во двор, и он бросился открывать.

— Пацан, позови кого-нибудь из взрослых, — сказал полицейский.

Он был старый, гораздо старше отца Гриши, возможно ровесник его бабушки, и толстый — необъятное пузо, по форме напоминающее бочку с квасом, возвышалось над ремнем, застегнутым на последнюю дырку. Полицейский тяжело дышал, будто прогулка через улицу далась ему нелегко, на красном лбу выступили капельки пота. Второй полицейский был молодой, худой, усатый и нервный.

— Бабушка! К нам полиция пришла! — крикнул Гриша, и с заднего двора пришла бабушка, на ходу вытирая руки полотенцем и удивленно глядя на полицейских.

— Добрый день. Чем могу помочь? — улыбнулась она.

— Майор Ефремов, добрый день, можем зайти в дом?

— Конечно, прошу.

Полицейские вместе с бабушкой зашли на кухню, Гриша увязался за ними и планировал послушать, но бабушка выгнала его в комнату и сказала следить за Танечкой. Он прижался ухом к двери. Полицейский сказал, что ими было принято заявление на розыск их соседки («Это какой соседки?» — удивился мальчик), и попросил бабушку предъявить документы. Слышно было плохо, потому что Танечка не переставала что-то лепетать, никогда еще она его так не раздражала.

Бабушка что-то тихо сказала, а старый полицейский сказал усатому покурить на улице и что тут он разберется сам, усатый вышел из дома. Бабушка зашла в комнату, бросив быстрый взгляд на Гришу, подошла к серванту и достала оттуда конверт. Ушла обратно на кухню. Танечка громко лепетала, Гриша шикал на нее, но она все не успокаивалась.

— ...Не любят вас соседи, — услышал он майора Ефремова. — Что же вы так, с соседями отношения портите. Нехорошо. С соседями дружить надо.

Послышались шаги, хлопнула дверь, мальчик посмотрел в окно: толстый полицейский тоже вышел из дома. Гриша выбежал на кухню, там на стуле сидела о чем-то задумавшаяся бабушка.

— Чего они хотели? — выпалил Гриша.

— Документы посмотреть, не переживай.

— А что это?

— Бумажки такие, в которых написано, кто мы.

— А мне можно посмотреть?

— Гриш, не делай мне мозг, я думаю.

Мальчик промолчал минуту, длившуюся бесконечно, и не выдержал:

— А кого они ищут?

— Соседка Анна, эта старая дура из дома напротив, в лесу заблудилась, похоже, — ответила бабушка.

С улицы доносились голоса. Мальчик понял, что от бабушки ничего интересного не добиться, и выскочил на крыльцо. У дома напротив стояли отец и мать Кира, и соседка из левого дома — Гриша знал, что ее зовут бабка Маша. Молодой полицейский стоял рядом с машиной с мигалками и курил, а толстый говорил с отцом Кира — низким худощавым мужиком с каким-то раздраженно-скорбным выражением лица. Гриша подошел к забору, чтобы было лучше слышно, к счастью, Ефремов говорил громко:

— Я вам еще раз говорю, ваша мать просто в лес ушла, за ягодами там или грибами, и заблудилась, как мы ее там искать будем, у нас людей нет. Куда она еще могла деться? Сами ищите, вас тут целая деревня, договоритесь с соседями, вон у вас какие активные соседи.

«Как можно заблудиться в лесу?» — подумал Гриша.

— Не уходила она в лес, — говорил отец Кира высоким, почти срывающимся на крик голосом. — Она одна никогда в лес не ходила. Она боялась заблудиться, не пошла бы она одна туда. Она зашла в дом к этим людям, которые непонятно кто вообще такие и откуда взялись, которые дом чужой захватили, я поспорить готов, что они его не покупали, просто выломали замок. Маша вот, — соседка активно закивала, — видела, как она туда заходила, и слышала шум какой-то в том доме, но не видела, чтобы мама оттуда выходила.

— Анюта зашла в дом к этим людям! — визгливо раскричалась Маша. — Я в окно видела, как она заходит к ним, а потом она долго не выходила, я еще подумала: что они там, чай пьют, что ли, все знают, что они с этой бабкой терпеть не могут друг друга, стали бы они чаи распивать. А потом Венька сказал, что Анны дома все нет, ушла куда-то и не возвращается. Вы этих людей проверьте, они странные, не местные, приехали непонятно откуда, непонятно, на каком основании в доме этом живут!

«Сама ты странная, — подумал Гриша, — себя проверь. Что она говорит-то такое».

Толстый полицейский раздраженно посмотрел на соседку и рявкнул:

— Я не с вами разговариваю, женщина! — Затем он повернулся к отцу Кира. — Еще раз повторяю: у нас нет людей искать вашу мать, в доме следов преступления нет, тела тоже нет, оснований подозревать, что ваша мать пропала в результате преступных действий, нет. Я полагаю, что она пошла в лес и заблудилась, в каждой деревне таких случаев по пять в год. Мы ее там как искать будем, нам вдвоем в лес переться, кричать «ау»?

— Вы вообще слышите, что вам говорят? Она зашла в тот дом и не вышла, она никогда бы не пошла в лес одна, она не собиралась в тот день идти в лес! — закричал отец Кира и показал рукой на дом Гриши. — С теми людьми что-то не так, они ей странными казались, она все время говорила, что что-то с этой семейкой нечисто, а потом просто зашла в их дом и не вышла!

«В смысле? — подумал Гриша. — Это он на что намекает, что моя семья какая-то не такая? Вот в кого Кир такой мерзкий, в отца своего, правильно все бабушка говорила про яблоко и яблоню».

— Ты как разговариваешь? Ты вообще понимаешь, с кем разговариваешь, урод? — зашипел полицейский. — Я тебя задержу сейчас на трое суток за оскорбление представителя власти, ты у меня довыпендриваешься, пожалеешь, что на свет родился.

Полицейский подходил все ближе к отцу Кира и практически нависал над ним. Грише не нравилось, как он себя ведет. С другой стороны, он и правда несколько раз повторил, что старуха Анна заблудилась в лесу, а на него продолжают голосить и аргументы не слушают, тут любой бы разозлился. Майор Ефремов сплюнул на землю и пошел к машине.

— Заводи, — бросил он молодому.

Отец Кира кинулся к машине.

— Простите, скажите хоть, кто люди эти, соседи наши, вы документы у них проверили? Кто они такие?

— Ты меня еще поучи работу делать! — взревел Ефремов. — Трогай!

Молодой полицейский что-то тихо сказал отцу Кира и развел руками. Толстый полицейский резко ударил его кулаком по плечу. Машина тронулась. Отец Кира посмотрел ей вслед и пошел к дому. На крыльцо вышел сам Кир, до него было далеко, но Гриша почувствовал, что он смотрит прямо на него и взгляд его не обещает ничего хорошего. Мальчик отвел взгляд и посмотрел на свой дом, там качнулась занавеска. Он понял, что бабушка наблюдала за происходящим из окна. На улице было больше смотреть не на что, и он пошел домой.

— А к нам правда старая Анна приходила, а после этого пропала? — спросил Гриша, вбежав на кухню.

— После не значит вследствие, — задумчиво ответила бабушка. — Да, заходила она на пять минут, опять скандалила, достала меня страшно, теперь волк твой ей не нравится, видите ли. Потом ушла. И наверное, после этого в лес за грибами и пошла.

— А ты сказала это полиции?

— Конечно.

— И отцу Кира и этой бабке Маше?

— Да.

— А почему бабка Маша сказала полиции, что старуха Анна из нашего дома не вышла?

Бабушка повернулась и посмотрела с таким удивлением, будто он сказал страшную глупость.

— Эта бабка Маша была у себя дома, видела, как Анна ко мне зашла. Вряд ли она не отрываясь у окна стояла. Видимо, отошла куда-то и не увидела, как Анна через пять минут вышла. Вот и получилось — зашла, но не вышла. Теперь ходит сплетничает, заняться ей больше нечем.

— Но почему они про нас плохо говорят?

— Да потому что мы не местные. Гришань, они живут десятилетиями в этой сраной деревне, все друг друга знают, а тут мы — новые люди, еще и с деньгами, с их точки зрения, конечно. Вообще, денег у нас нет, но с их точки зрения, если люди не живут по уши в дерьме, значит, они богачи, миллиардеры, олигархи, а значит — преступники. Мы им не нравимся. Здесь каждое лето пропадают люди, то в одной деревне, то в другой, и каждый раз причина одна: человек зашел в лес и заблудился, но местным хочется какого-то развлечения, драмы, а тут такие кандидаты на роль злодеев — мы, вот они ментов и вызвали, вместо того чтобы бабку свою в лесу поискать. Не любят они нас.

— Мне не кажется, что они нас не любят.

Гриша вспомнил дядьку, поднявшего его на руки, чтобы он смог погладить корову по голове, бабушку, угостившую его пирожками. И как другая бабушка дала ему ведро яблок и сказала отнести родителям.

— Ты маленький еще, не понимаешь. Не замечаешь многого.

— А как бабушка Кира могла в лесу потеряться?

— Да запросто.

— Как?

— Тебе сложно это представить, ты маленький еще, но лес — страшное место для тех, кто не умеет по нему ходить. Лес умеет пугать, водить кругами, запутывать. Он может разговаривать чужими голосами, кричать как человек, звать по имени, показывать видения и уводить все глубже в чащу, чтобы столкнуть с обрыва, утопить в болоте, уморить голодом и холодом. Лес очень опасен, особенно если не воспринимать его всерьез, а деревенские не воспринимают его всерьез. Деревенские думают, что если они выросли рядом с лесом, то умеют по нему ходить. Они берут ведро и идут за грибами. И рано или поздно не возвращаются.

— Но я никогда не видел ничего страшного в лесу, — сказал мальчик.

— Так то ты. Не сравнивай нас с этими деревенскими алкашами.

Мальчик хотел спросить, почему они алкаши, но тут в дом вбежала запыхавшаяся тетя и стала тараторить, что услышала о приезде полиции и хотела сразу прийти, но тут приехала клиентка и нужно было с ней поговорить, и вот она как только закончила, то сразу побежала. Бабушка ей начала пересказывать, как общалась с полицейскими. До самого вечера разговоры в доме были только о полиции и исчезновении Анны.

9

Гриша проснулся от стука в окно и крика Анки.

— А Гриша выйдет?

— Еще спит! — крикнула в ответ бабушка.

— Там волонтеры приехали!

— Кто? — удивилась бабушка.

Гриша побежал к двери. На крыльце стояла растрепанная, но страшно довольная Анка.

— Волонтеры! В лесу искать бабку Кира будут! Зовут всех желающих помочь с поиском, я их знаю, они в прошлом году тоже приезжали, пойдем им помогать?

Грише удалось уговорить бабушку отпустить его без завтрака, и ребята побежали к лесу. Анка на ходу объясняла, что приехала местная организация «Северная сова», они ищут заблудившихся людей и выводят их из леса, это они в прошлом году нашли тело местной старухи, а в позапрошлом тоже приезжали на поиски, но никого не нашли, а вот теперь приехали искать Анну, их, наверное, позвал отец Кира.

Уже с середины улицы было видно, что на краю деревни стоят машины и какие-то люди в оранжевых ярких жилетах, как у дорожных рабочих. Вблизи было еще интереснее. Машин было много, все разные, они стояли на грунтовке друг за другом, хвост уходил за поворот, к нему присоединялись подъезжавшие новые машины. Людей было больше, чем во всей деревне, кто-то был в жилете, кто-то без, у некоторых были черные рации на поясе. Люди ходили, курили, разговаривали наперебой. Анку кто-то окликнул, и она остановилась, а Гриша пошел вдоль машин, пытаясь их пересчитать.

— Есть лишние жилеты у кого?

— У Таньки вроде были, спроси у нее! — крикнул в ответ высокий бородатый мужик, сидевший в машине с распахнутыми дверцами и переобувавшийся в высокие ботинки на шнуровке.

К двери его машины была привязана на короткий поводок небольшая рыжая собака, Гриша хотел погладить и сделал шаг в ее направлении, собака залилась лаем и начала клацать зубами.

— Аккуратно, кусается, — предупредил его бородач. — Лучше руки не тянуть. Зато нюх отличный, в лесу кого угодно найдет.

— А у меня тоже есть собака, — похвастался Гриша, — только она сейчас снова в лес убежала. У нее тоже нюх крутой, кого угодно найти может. Но она не кусается, только рычит и огрызается иногда.

— Какой породы?

— Польская овчарка.

— Не слышал о такой.

Над толпой раскатился громкий механический голос:

— Ребят, через полчаса в лес выходим, пока ждем опаздывающих.

Гриша дошел до хвоста машин и вернулся в начало к толпе людей. Мальчик подпрыгнул и увидел на капоте разложенную карту. Вокруг капота столпилось человек десять, мальчик заметил в толпе худого сгорбленного отца Кира, и скособоченного деда, и еще пару местных женщин. Высокий мужчина с седыми волосами и рупором на груди рисовал что-то на карте маркером и спорил с женщиной, стоявшей рядом, люди вокруг гудели и что-то обсуждали. У машины рядом был открыт багажник, к ней периодически подходили люди и клали туда пакеты с едой, две женщины в косынках рассматривали пакеты и обсуждали, что хлеба на такую толпу не хватит, нужно будет ехать в ближайший магазин.

— Ближайший в десяти километрах, — сказала местная женщина, — но мы принесем хлеба, вы что, не надо никуда ехать.

Гриша хотел пролезть поближе к капоту, на котором лежала карта, но увидел, как из больницы вышла и пошла к толпе тетя в длинной серой юбке и пиджаке, и побежал к ней.

— Представляешь, тут двадцать машин разом, а людей человек пятьдесят, больше даже, — делился впечатлениями мальчик, когда тетю заметили местные.

— А вы чего пришли? — сказал отец Кира. — Это она, смотрите, она из той семьи странной. Ясновидящей себя называет. Она, может, на мать мою и напала.

— У вас совесть-то есть, вы зачем сюда пришли? — крикнула местная женщина в платке, которую Гриша не знал.

Люди замолчали и с интересом посмотрели на тетю — красивую женщину в длинной серой юбке с темными волосами, убранными в высокий пучок. Гриша тоже посмотрел на тетю. Она выглядела очень спокойной.

— Я не нападала на вашу мать. Никто не нападал, — коротко сказала тетя, немного покраснев от того, сколько людей на нее смотрят. — Мне не нравятся слухи, которые ходят про мою семью, и в моих интересах найти Анну, чтобы вы уже перестали про нас плохо думать и говорить. И я не называю себя ясновидящей, я и есть ясновидящая. Я знаю, что ваша мать заблудилась в лесу, сегодня во сне я видела ее. Ей страшно, она очень устала и не может больше идти. Я хочу ее найти, так же как и вы. Она там, ждет помощи. — Тетя показала рукой на лес, и люди невольно обернулись посмотреть на блестевшую реку, деревянный мостик из бревен и тропинку, уходящую в темные, непроницаемые ряды сосен. — Давайте не будем терять время и спасем ее.

Отец Кира с неприязнью посмотрел на тетю, но сказал уже мягче:

— Ладно, чем больше людей, тем лучше, наверное. Но одна вы в лес не пойдете.

— В лес один никто не пойдет, — вмешался высокий седой мужчина в жилете и с рупором на груди, — не хватало нам новых пропавших. Нас шестьдесят два человека, разделимся на четверки, ищем в две смены. Собираемся, подходим на инструктаж! — сказал он в рупор, и люди стали подходить к нему поближе.

— А я не поняла, — сказала молодая женщина, нашедшая все-таки лишний оранжевый жилет, — мы ищем живую старушку или ее тело?

Отец Кира вздрогнул и побледнел. «Жалко его все-таки, — подумал Гриша, — хоть он на нас и бочку катил, и человек вообще неприятный».

— Пока исходим из того, что Анна жива, — ответил мужчина. — Всего четвертый день, тепло на улице, она может быть жива. Работаем на отклик, прочесываем лес. Подходим ближе, оперативнее давайте, чего плетемся-то, бодрее, веселее, — повторил он в рупор. — Паш, ты в кроссовках опять? Сколько можно повторять, в кроссовках в лес не пущу, подожди тогда, пока кто-то вернется, ботинки попросишь.

— Он у них, видимо, главный, да? — шепнул Гриша подошедшей Анке.

Та кивнула.

— В прошлом году тоже он командовал.

Инструктаж был коротким, мужчина объяснил, что на сегодня задача — проверить квадраты с первого по тридцатый. Людей разделили на четверки, в каждой был старшина с рацией. Первые десять четверок, включая тетю и отца Кира, зашли в лес, оставшиеся разошлись кто куда, кто-то ушел гулять по деревне, кто-то лег на берегу реки.

Гриша хотел попасть в четверку с бородатым мужиком и его злобной рыжей собакой, решил, что с собакой найти Анну шансов больше, но командир сказал, что дети в лес не пойдут.

— Я отлично по лесу ходить умею, — возмущался Гриша, — лучше всех хожу, даже лучше бабушки, тетя, скажи! — Он обернулся, но тетина четверка уже перешла мост и приближалась ко входу в лес, мальчика тетя не услышала.

— Исключено, малец, — говорил командир, — не хватало нам еще тебя потом искать. Хочешь помочь — помоги Таньке, вон, бутерброды сделать. Через два часа люди возвращаться будут, надо будет их кормить.

Гриша расстроился, Анка шепнула ему, мол, она же говорила, что их в лес не пустят, но помогать они все равно смогут, видимо, хотела так утешить, но от этого он расстроился еще больше. «Можно одному ночью сходить поискать, — подумал он. — Вылезти через окно. Вот круто будет, если они ее не найдут, а я найду и приведу домой». . . .

Четверки уже начали возвращаться из леса, Анка помогала женщинам делать бутерброды, а Гриша сидел на капоте рядом с седым командиром, принимавшим сообщения по рации, и слушал доклады о результатах: «Квадрат проверен, никого». — «Возвращайтесь». — «Проверено, никого». — «Возвращайтесь». «Вырасту — тоже буду командовать волонтерами», — думал Гриша. Он за время, проведенное с настоящим командиром, выяснил кучу всего интересного: почему в лес нельзя в кроссовках (потому что в кроссовках легко можно подвернуть и сломать ногу; это, конечно, было сомнительно: вся семья мальчика ходила в кроссовках, но ноги никто не ломал), сколько людей «Северная сова» нашла в лесу за все время работы (сто двадцать), и сколько из них нашли живыми (пятьдесят). Командир объяснял Грише, как правильно искать взрослых, а как детей, и в чем разница, когда со стороны грунтовки к ним подошла женщина с черными волосами. Женщина была очень старой, возможно даже старше бабушки Гриши, но не была седой и, в отличие от бабушки, была густо накрашена, так ярко не красилась даже тетя.

— Здрасте, я Тамара, все уже на поисках, да? Я приехала, как только смогла, из Москвы, через Петрозаводск.

— Вы из Москвы к нам на поиски приехали? — удивился командир.

— Да, я подруга Анны, сама из Туезерска, в Москве на съемках была, Анна до меня дозвониться пыталась, я не могла ответить, снимали как раз, столько пропущенных было, я заволновалась, что что-то случилось, перезвонила, а она трубку не берет. Потом ей домой звоню, а ее нет, на следующий день снова звоню, и тут сын ее говорит, что пропала она...

Из леса вышла тетина четверка, мальчик побежал навстречу. Тетя приветственно махнула ему рукой. Она выглядела бодрой, хотя остальные в ее четверке были уставшие, все-таки в его семье все очень сильные, не то что местные.

Гриша подбежал к тете, и они пошли вместе к машине с едой, по дороге она рассказывала, как они проверяли квадрат и что ничего там не было, кроме белых грибов, которых в лесу сейчас, конечно, невероятное количество, надо будет сходить собрать, что-то они после переезда ни разу в лес даже нормально не сходили за грибами и ягодами.

У машины с едой тетя стала помогать разливать чай и общаться.

— Да что вы говорите, на съемках? — услышала она Тамару. — Боже мой, как интересно, а я всю жизнь мечтала стать актрисой.

— А я вот никогда не хотела, жизнь заставила, — воодушевленно рассказывала Тамара. — Я сама отсюда, местная...

— Да вы что, вот меня бы жизнь заставила в телевизор попасть! А как так получилось? — заинтересовалась тетя.

Грише тоже было интересно, как может жизнь заставить оказаться в телевизоре, но командир стал рисовать на карте новый план, и он решил, что учиться у командира важнее, а про тетку и телевизор за ужином все равно расскажет тетя, и он побежал обратно к первой машине.

Поиск продолжался весь день и всю ночь, но что было ночью, Гриша уже не увидел, тетя сказала ему, что никаких ночных дежурств, они идут домой спать. Мальчик планировал сбегать ночью в лес поискать Анну самому, но его так переполнили впечатления за день, что он прилег на минуточку и сразу заснул.

10

Волонтеры уехали через неделю — замечательную очень длинную неделю, когда Гриша сидел на капоте рядом с командиром и учился искать людей, пока в теории. Жаль только, волонтеры уехали ни с чем, так и не найдя ни Анну, ни ее следы. Командир сказал, что, к сожалению, так часто бывает: лес слишком огромен, а взрослый человек может за день пройти по лесу и тридцать километров, то есть, возможно, старушка пьет чай с Дедом Морозом где-нибудь в Финляндии и рассказывает местным про свои невероятные приключения.

Волонтеры уехали, и необычайно жаркое лето продолжилось: прыжки с тарзанки, прогулки по лесу, поездки в заброшенную Шижню, вот только Назаровы и Кир с Гришей больше не дружили. Один раз Гриша пробовал зайти к Киру, но тот сказал ему, чтобы он убирался и больше не попадался ему на глаза, а то он его убьет. Рядом был волк, и Гриша не испугался, но все равно обиделся. Зато Анка не перестала с ним дружить.

— К нам вчера соседка приходила. Говорила моей маме, чтобы она запретила мне с тобой общаться.

Ребята закончили прыгать с тарзанки и теперь сидели на берегу.

— Что за бред? — спросил Гриша.

— Они на кухне сидели разговаривали, я подслушала. Соседка сказала, что все считают, что твоя бабушка убила Анну и спрятала где-то ее тело, а потом еще пропала эта Тамара после дружбы с твоей тетей, и что все знают, что семья у тебя странная и лучше с ней не связываться.

— Куда Тамара пропала? — удивился Гриша. — Я видел, как она с чемоданом из дома Кира вышла, села с его отцом в машину, и они уехали. Видимо, он отвез ее домой.

— Он ее до остановки автобусной подвез, а потом она домой должна была ехать на автобусе, но так и не доехала. Это не я, это соседка так сказала. Он домой ей звонил, сестра сказала, не приезжала она, и на мобильный она не отвечает.

— И? — сказал Гриша, получилось почти с бабушкиной интонацией.

— Я думаю, что Назаровы и Кир поэтому с нами больше не общаются. С тобой — потому что соседке поверили, а со мной — потому что я с тобой общаюсь. Мама моя соседке сказала, что она не верит, что твоя бабушка могла бы убить человека и избавиться от тела, она бы и поднять его не смогла, и полиция приезжала, опять же, и ничего не нашла, никаких следов преступления. А что Тамара тоже куда-то пропала, пообщавшись с твоей тетей, — это просто бред. Если бы все люди пропадали после дружбы с твоей тетей, в деревне бы людей уже не осталось. И что тетя твоя человек отличный, и мама моя не поверит в жизни, что она замешана в каком-то преступлении.

— Молодец твоя мама.

— Ну да, но бабушка моя спорила с ней потом. Говорила, что все знают, что бабушка твоя с бабкой Кира все время ссорилась, и соседка ваша говорит, что Анна заходила к вам в дом и не вышла, и что люди вас не просто так не любят, а у них основания на это есть. И что Анна не пошла бы в лес одна, никогда не ходила, она боялась леса с детства.

— Ты что сказать хочешь? — холодно спросил Гриша, и получилось снова с бабушкиной интонацией.

— Я спросить хотела. Ты ничего необычного в доме не заметил в день, когда бабка Кира исчезла? Может, следов крови каких-то?

— Ты дура совсем?

— Извини. Извини, пожалуйста, я не хотела тебя обидеть.

— Да пошла ты.

— Извини.

— Дура.

Прав был Кир: все девчонки дуры и дружить с ними нельзя. Гриша поднял велосипед и, не попрощавшись с Анкой, уехал.

Дома тоже было невесело, бабушка сразу же припахала Гришу к делам. Он яростно подмел полы, так резко, что пыль отрывалась на метр от пола («Поаккуратнее, эй», — сказала бабушка). Повозил по полам грязной мокрой тряпкой и оттер духовку до блеска. На сорняках его злость иссякла, и он выдергивал их довольно медленно, когда бабушка позвала его обедать. Пока работал во дворе, он заметил, что из дома напротив на крыльцо вышел Кир и смотрит на него. Волк, до этого дрыхнувший в тени забора, проснулся и стал в ответ так же пристально смотреть на Кира. Тот ушел в дом.

После обеда бабушка учила его арифметике, которую Гриша ненавидел и понять которую было совершенно невозможно.

— А теперь что делаем?

— Вычи... вычитаем?

— Молодец! — сказала бабушка, но посмотрела на него с таким неодобрением, что было очевидно: она вовсе не думает, что он молодец, она думает, что он мог бы соображать и побыстрее.

Через час напряжения на пределе возможностей Гриша успешно закончил все три упражнения, и бабушка немного повеселела, даже погладила его по голове и предложила сделать какао. Он с радостью согласился. Они пошли на кухню, бабушка налила в железный ковш молоко и поставила на плиту. Гриша сидел на стуле.

— А можно спросить? — сказал мальчик.

— Жги, — ответила бабушка.

— Почему все говорят, что мы что-то сделали с бабушкой Кира?

Бабушка обернулась и внимательно посмотрела на Гришу.

— Я же объясняла тебе про местных. Делать им нечего, вот и говорят. Анна эта пошла в лес и заблудилась. Может, на нее зверь напал, может, еще что.

— Но, — спросил Гриша, — почему она в лес одна пошла? Говорят, она никогда одна в лес не ходила. И почему волонтеры ее не нашли?

— Гриша, — сказала бабушка, — я понятия не имею, зачем она пошла в лес, почему никого не предупредила и что с ней там случилось. Это следовало бы спросить у нее самой, но, к сожалению, это невозможно. Можешь у тети вон спросить, она в хрустальный шар посмотрит и расскажет, ей раз плюнуть. Тебя это почему вообще волнует?

— Ребятам дружить со мной запретили, Киру и Назаровым, только Анка теперь со мной общается.

Бабушка задумалась и села на стул.

— Эти деревенские ребята... — сказала она, — тебе не друзья. Тебе только кажется, что вы дружите, но это временно. Пока что-то не произойдет. У нас есть только мы, наша семья. Другие люди нам друзьями быть не могут. По-настоящему ты можешь дружить только с нами и ты можешь доверять только нам. А от этой шпаны тебе стоит держаться подальше. В конце концов, у тебя есть волк, можешь дружить с ним. Понимаешь? Тебе на самом деле очень повезло в жизни. У тебя есть семья, у многих нет даже этого. Вырастешь — поймешь.

Гриша ни черта не понял, но все равно кивнул, сделав вид, что все он понял. Бабушка ушла готовить тесто для пирожков. Сегодня они были с черникой. . . .

В окно заглядывала круглая луна. Семья спала, была глубокая ночь, деревенские собаки давно отлаяли свое. Гриша не мог заснуть. Он злился на Анку, думал о бабушке, тете, отце Кира, переживал, будет ли Анка еще с ним общаться после того, как он назвал ее дурой, или начнет дружить с Назаровыми и Киром, снова злился (не будет — и к черту ее) и снова переживал: а что, если то, что говорят в деревне, правда.

Вот то, о чем он раньше совсем не думал. Что, если старушка Анна поссорилась с бабушкой и та ее и правда убила. Но как бы бабушка это сделала, она же добрая на самом деле и только угрожает, вон, Грише сколько раз угрожала оторвать голову, но и пальцем ни разу не тронула. Ей посмотреть достаточно, ее и так все боятся, кто будет с ней спорить и доведет до такого, чтобы она действительно голову оторвала. И потом, она слабая, никогда не таскала ведра с водой сама, просила отца, как она могла прикончить старушку и куда бы дела тело?

Гриша услышал стук в окно, вздрогнул, вскочил с кровати и посмотрел: ничего, просто ветка. «А что, если, — подумал Гриша, — бабушка на самом деле монстр?» Как в том фильме ужасов, который они смотрели недавно с Анкой. Он вспомнил, как она вяжет носки в своем большом кресле перед телевизором и от очков отражается синий свет. Как она быстро и тихо, почти бесшумно, ходит по дому, появляется внезапно за спиной, когда ее не ждешь. И как отец — такой большой и сильный — иногда смотрит так, будто ее боится. И дядя на нее иногда так смотрит. А тетя вообще прямо говорит: «Я иногда тебя боюсь». «Если она монстр, — подумал мальчик, — то понятно, как она убила старушку и зачем и как спрятала ее тело. Сожрала. Монстры могут все». Мальчик представил разорванное на части тело Анны и бабушку, сидящую рядом на корточках и ухмыляющуюся. Рот бабушки был перепачкан кровью. Он видел такую сцену в одном фильме, смотрел на экран, боясь моргнуть, отвернуться не мог, но и смотреть на это было невыносимо, а потом сзади неожиданно и, как всегда, тихо возникла бабушка, сказала: «Что за дрянь ты смотришь?» — и щелкнула пультом.

«Вот я дурак, — подумал Гриша. — Если бабушка убила старую Анну, то единственное место, куда она могла спрятать тело, — это погреб». Во все остальные комнаты в доме Гриша постоянно заходит, а в погреб давно не заглядывал. Что, если старая Анна там? Мальчик представил окровавленное тело Анны, лежащее у них в погребе, и от страха под одеялом сама дернулась нога. «Надо быть смелым, — подумал Гриша. — Вот пойду и проверю, отец бы на моем месте точно проверил». Бабушка громко храпела в соседней комнате. Гриша тихонько встал с кровати и аккуратно, на цыпочках, стараясь не дышать, по шагу за раз пошел в гостиную. Путь занял вечность. Один раз на улице гавкнул чей-то пес, мальчик замер и стоял без движения пару минут.

Погреб был в первой комнате, в ней обычно спал отец, но отец с дядей сейчас были на работе. Мальчик зашел в комнату и сел на корточки. Отдернул край ковра, под ним была крышка погреба, замаскированная под половицы, на ней большое железное кольцо. На крышке следов крови не было, это обнадеживало. Гриша взялся за кольцо и потянул, оно не поддавалось. Он встал, твердо уперся двумя ногами, наклонился и изо всех сил потащил кольцо на себя. Крышка приподнялась, и в этот момент мальчик подумал: «А вдруг из погреба вылезут руки Анны и утащат меня туда, вниз, в темноту?» От испуга он выпустил кольцо, и крышка с громким стуком упала обратно.

Гриша пулей бросился к себе в комнату, уже не пытаясь двигаться тихо, прыжком упал на кровать, завернулся в одеяло с головой, отвернулся к стенке и попытался дышать тише. Кровать в комнате бабушки скрипнула, послышались тихие шаги. «Идет сюда», — понял Гриша и задрожал от ужаса. Он услышал, как она ногой забросила ковер обратно на крышку погреба и тихо пошла дальше. Дверь в его комнату открылась. Шаги продолжились. Гриша боялся обернуться, но знал, чувствовал кожей, что она стоит рядом с его кроватью. Он зажмурился и постарался не дышать.

Бабушка наклонилась над ним так низко, что он почувствовал ее дыхание, и шепотом сказала на ухо:

— А давай, малец, ты будешь спокойно спать и не будешь больше меня будить.

Она хлопнула рукой по его волосам, торчащим из-под одеяла, вышла из комнаты и тихонько закрыла за собой дверь.

11

— Гриша, иди завтракать.

Впервые за неделю он проснулся не от прихода Анки. Ну и к черту ее, раз она такая дура. Из окна в комнату падали раздражающе яркие лучи света, лучше бы дождь пошел. Он сел на кровати, подтянул колени к себе, привалился спиной к ковру и мрачно сидел, пока в комнату не зашла бабушка.

— Иди завтракать.

— Нет.

— А это был не вопрос.

Гриша лег лицом к ковру и натянул одеяло на голову. Бабушка схватила одеяло за край и сдернула его, Гриша вцепился руками в кровать.

— Вставай, умывайся, быстро.

Он вцепился в кровать еще сильнее, но бабушка не стала пытаться его поднять, она просто вышла из комнаты, будто не сомневаясь в том, что он послушается. Гриша разозлился еще сильнее. Он продолжал лежать еще минут пять и думать, что делать дальше: сбежать и жить одному в лесу, найти колдунью, подружиться с ней и натравить ее на Анку и ребят, уговорить их сглазить, чтобы у них прыщи на заднице выскочили. Дальше лежать ему надоело, к тому же был риск, что бабушке придется повторять трижды, а она и дважды повторять не любила, и Гриша пошел завтракать, но с бабушкой демонстративно не разговаривал и даже не смотрел на нее.

Еще и волк куда-то запропастился. Волк не появлялся третий день, он и раньше уходил в лес, но обычно возвращался на следующее утро, максимум на второй день. С ним не могло ничего случиться, скорее, случиться могло с теми, кто встретит волка, но Грише было грустно без него, он хотел рассказать последние новости и погулять вдвоем. К тому же он не хотел встречаться с Киром без волка, не нравилось ему, как тот на него смотрел, не то чтобы он боялся, но все-таки.

Мальчик доел кашу, помыл тарелку и ложку, с грохотом положил их на сушилку, чтобы бабушка поняла наверняка, что он недоволен, и ушел. Деревня привычно пахла навозом, солнце грело даже слишком сильно. Чем заняться, было непонятно. Круто было бы искупаться в озере, но он боялся встретить там ребят. Точнее, не боялся, а не хотел. Он быстрым шагом дошел до конца улицы, у больницы не было машин, и он зашел внутрь — и чуть не задохнулся от тяжелого запаха духов, запаха тети. Посетителей не было, тетя сидела за столом и рассматривала пузырьки с лаками для ногтей.

— Чего такое, зайчик?

— Гулять иду.

— Ну давай, в лес идешь? Глубоко не заходи, в болота не лезь. А чего один, где Анка, где волчара твой, не вернулся еще?

— Не вернулся.

— Красный или коричневый? — спросила тетя, показав на шеренгу пузырьков. — Или мятный? Лето же, черт возьми, пусть будет мятный. Или нет, как-то несерьезно будет, если я буду с мятными ногтями, клиенты не поймут. Лучше коричневый.

Гриша сидел на стуле напротив и раскачивал ногой.

— Ты о чем-то поговорить хотел? — внимательно посмотрела на него тетя.

— Нет.

— А чего пришел?

— Просто.

Он и правда не понимал, зачем пришел.

— Ну ладно, — пожала плечами тетя. — Но, если захочешь поговорить, я всегда тебе рада, имей в виду.

— Я пойду, — ответил Гриша, встал, стул с грохотом опрокинулся. Что за день.

Он поднял стул, поставил его на место и вышел из больницы. После полумрака показалось, что на улице стало еще ярче, он поморщился.

— Погоди секунду! — крикнула вслед тетя и через минуту вернулась с пакетом, в котором лежало три овсяных печенья и пять конфет. — Возьми. И если захочешь поговорить, приходи.

Гриша пошел к лесу, на ходу разгрызая первое печенье. Он решил съесть два печенья, третье оставить для волка, а конфеты съесть, пока волк будет есть печенье. Волк не очень любил овсяное печенье, но очень любил, когда его чем-то угощали, всегда ел предложенное до последней крошки, а после вежливо облизывался. К тому же он, наверное, три дня питался одними зайцами и соскучился по нормальной еде.

Рядом с рекой, на скамейке в двадцати метрах от моста, сидели Кир и Назаровы. То есть они не на озере. Заметив Гришу, они встали со скамейки и пошли к мосту. Гриша замедлил шаг. Пацаны молчали. «Я не боюсь», — сказал себе Гриша, поднял голову и пошел к мосту, стараясь выглядеть так, будто он и правда не боится, но, приблизившись к пацанам, все-таки вздрогнул и на всякий случай свистнул и крикнул «Ко мне!», будто обращаясь к волку, который где-то здесь недалеко. Назаровы стали озираться по сторонам, а Кир только ухмыльнулся своей мерзкой ухмылочкой. Гриша вступил на мост и пошел, насвистывая и помахивая пакетом с печеньем, стараясь не ускоряться, но на середине моста не выдержал и все-таки пошел быстрее. Он не оборачивался, но спиной чувствовал взгляд Кира и его ухмылку.

Зайдя в лес, он дошел до поворота тропинки и теперь, когда его точно не было видно от моста, не выдержал и побежал. Он добежал до изогнутой березы, свернул с тропинки и некоторое время быстро бежал по мху, веткам и листьям. Его никто не преследовал. «Построю шалаш, — думал мальчик, — построю шалаш и буду жить в нем». К черту эту деревню, этих людей, Анку эту глупую, бабушку, всех. Может, уговорить отца, когда тот приедет, чтобы он забрал его с собой в город на работу? Они будут втроем с отцом и дядей Сашей строить дома, сидеть на раскачивающихся лесах высоко в небе и есть бутерброды с белым хлебом и колбасой, запивая их чаем из термоса, а чертову кашу и компот есть не будут больше никогда, потому что кашу на леса не затащишь — она разольется. С другой стороны, где будет волк, в небо он точно не полезет, да и города не любит.

Мальчик лежал на влажном мху, утопая в нем как в перине, и смотрел на раскачивающиеся на ветру кроны высоких сосен. Вдали запел тетерев. Волк все не появлялся. Вообще, он уже должен был почуять мальчика и прибежать. Гришу кольнуло нехорошее предчувствие, но он отогнал от себя плохие мысли. Видимо, волк просто ушел дальше обычного, отдыхая от деревенской жизни, и не может почуять его на таком расстоянии.

Гриша вздохнул, убедил себя, что ребята давно ушли, а если не ушли, то он просто от них убежит — в конце концов, на краю поселка в больнице сидит тетя, и бежать до нее от моста совсем недалеко, — и пошел обратно. На тропинке ребят не было, на мосту тоже, он быстро дошел до больницы, остановился, посмотрел на солнце — до обеда была еще масса времени — и решил взять велосипед, на котором дурацкая Анка чуть-чуть научила его ездить, и поехать кататься. . . .

Он ехал по проселочной дороге на велосипеде — слева лес, справа лес, сзади, уже в паре километров от него, поселок. Равновесие он уже почти научился держать. Воздух пах хвоей, пылью и мокрой травой, пели цикады. Гриша крутил педали. Настроение его улучшилось, жаль только, что волк не бежит сейчас рядом. Один раз цепь с велосипеда соскочила, он завилял, Гриша спрыгнул и натянул цепь обратно, измазал руку в черном масле, вытер о футболку и поехал дальше. Из-за поворота выехал дед Ваня на старенькой красной «Ладе» и проехал, задымив из выхлопной трубы всю дорогу. Увидев машину, Гриша вспомнил, что отец с дядей должны скоро вернуться, и обрадовался. Может, они привезут что-нибудь интересное из города. Как-то они привезли ему деревянного клоуна, который распахивал челюсть, говорил «привет» и смеялся, если ударить его по голове.

— Какая жесть, — сказала бабушка, — у мальчика кошмары будут. Да что у мальчика — у меня. Вы где это нашли, вы зачем ребенку это притащили?

— Перестань, мам, — ответил отец, — Грише вот нравится.

— Привет! — сказал клоун и захохотал.

— Когда-нибудь я сбегу из этого дурдома, — сказала бабушка и ушла на кухню.

Танечке привезли тогда большой разноцветный леденец, она разрешила Грише пару раз его лизнуть, а он разрешил ей ударить клоуна по голове. Классный был клоун, жаль, они при переезде не взяли его с собой.

До поселка оставалось меньше километра, когда он увидел пацанов, идущих по дороге. Они заметили его издалека, остановились и слезли с велосипедов. Анки с ними не было, их было трое, Кир стоял чуть впереди. Гриша затормозил, первой мыслью было развернуться и поехать в обратном направлении, но как — он ездит на велосипеде гораздо хуже них. Вот убежать по лесу он бы точно смог. Гриша подумал, что можно бросить велосипед и побежать в лес, но вдруг они сломают или спрячут велосипед, как он без велосипеда потом... Отец расстроится.

Гриша решил прорваться. Он начал крутить педали все интенсивнее, вставал на них с сиденья, нажимал всем весом, разгонялся все сильнее. Но, когда он приблизился, Кир бросился к нему и ногой ударил по колесу. Гриша перелетел через руль кубарем, проехался животом и коленями по пыльной дороге, мгновенно стерев руки и ноги до крови.

Он попытался вскочить и броситься в лес, но Кир повалил его обратно на землю пинком под колено и начал бить ногами по животу, груди и лицу. Назаровы подскочили и тоже пару раз ударили его ногами, но Кир бил гораздо яростнее. Гриша пытался отбиваться, ему удалось перевернуться на спину и один раз ударить его в ответ, но встать все не получалось.

— Это тебе за бабку, тварь, — сказал Кир, это было единственное, что он произнес.

«Только бы не заплакать, — думал Гриша, — только бы не заплакать». Кир ударил ногой в лицо, нос пронзило острой невыносимой болью, он не хотел этого, но на глазах сами собой выступили слезы. Он услышал, как Борька кричит: «Кир!» — увидел мелькнувшую темную тень и потерял сознание.

Он не понял, долго ли был без сознания. Когда очнулся, его лицо вылизывал волк, обычно таких нежностей себе не позволявший. Вокруг никого не было. Из пасти и от шерсти волка неприятно несло сладким и тухлым, морда была в крови. Гриша сел, обнял волка за шею, прижался к грязной жесткой шерсти и разрыдался. Волк рычал, фыркал, тряс головой и очень злился, но все-таки терпеливо ждал, пока мальчик закончит плакать.

Гриша обнимал волка и плакал долго, может быть десять минут, может полчаса, потом встал — все тело сводило спазмами от боли, к носу нельзя было даже просто прикоснуться, — поднял велосипед, валявшийся на обочине, и похромал в поселок, держа велосипед за руль. Волк шел рядом. Гриша попытался держать велосипед только правой рукой, чтобы левой погладить волка по голове, но чуть не уронил велик на себя, поэтому схватился за руль снова обеими руками. Волк все понял и оставшуюся часть пути шел совсем близко, иногда поглаживая головой мальчика. . . .

Домой в таком виде идти было нельзя. Гриша пришел в больницу, закатил велосипед внутрь двора и бросил на дорожку. Тот упал, некрасиво смяв высокую траву. «Тетя будет ругаться», — отстраненно подумал он, но поднимать велосипед не было сил. Он подошел к двери, хотел открыть, но услышал внутри голоса, решил подождать и сел на крыльцо. Волк стоял у забора соседнего дома и смотрел на бегающих внутри раскудахтавшихся кур.

В больнице послышались шаги, Гриша встал с крыльца и сделал пару шагов в сторону, дверь распахнулась, на пороге появилась тетя, говорившая соседке:

— ...На рассвете, запомнили? Главное, не оборачивайтесь, даже если услышите голос, особенно если услышите голос...

— Мать честная, — сказала соседка, — что с ребенком?

— Гриша! — вскрикнула тетя.

— Ваш волчара там что, на курей моих охотится? — переключила внимание соседка.

Тетя громко свистнула. Волк обернулся и посмотрел на нее. Тетя мотнула головой и строго посмотрела ему в глаза. Волк оторвался от забора и потрусил к больнице. Гришу он никогда так не слушался.

— Гриша, малыш, пойдем, — сказала тетя, схватила мальчика за локоть и увлекла внутрь больницы. — Извините, мы пойдем, — бросила она соседке, — если что, приходите, запомнили, да? — И, не дожидаясь ответа, захлопнула дверь.

Тетя повела Гришу во вторую комнату, посадила на кушетку и вытащила из шкафчика бинты, вату, пузырьки с какими-то жидкостями. Она взяла полотенце, облила его какой-то жидкостью и стала протирать лицо, тело, ноги и руки мальчика. Жидкость жглась, Гриша вскрикивал и дергал ногой, стараясь не заплакать.

— Что случилось, — спрашивала тетя, — что случилось-то?

— Ничего, — ответил Гриша.

— Да уж, вот это ничего, — сказала тетя. — Давай рассказывай.

— Я упал с велосипеда.

— С велосипеда?

— Ага.

— Ну ясно. Волк никого не съел? Там, где ты с велосипеда упал.

— Не знаю, я не видел.

Тетя вздохнула и кинула полотенце в урну. Гриша был уже почти чистый, порезы и ссадины были хорошо видны. Тетя начала покрывать ссадины зеленкой. Жглось уже меньше, но все равно жглось. Затем она открыла пачку с бинтами и стала ловкими быстрыми движениями перевязывать колено. Гриша сопел.

— Гриш, — сказала тетя, не прекращая бинтовать колено, — я хочу, чтобы ты понял. Ты ни в чем не виноват, понимаешь. Они нас не любят, а не тебя, они на тебя просто проецируют свою злость и страх. Это несправедливо, ты ничего не сделал.

— А вы что сделали? — вдруг спросил Гриша.

— Ничего, — ответила тетя после небольшой паузы. — Мы ничего не сделали. Мы просто другие, вот и все, за это нас не любят. Люди боятся чужаков, это у них в крови.

Гриша посмотрел на тетю. Она была расстроенной и сосредоточенной на работе, вот и все.

— Они все думают, что бабушка что-то сделала с этой старухой.

— Анной. Ничего она не сделала.

— А почему они так думают?

— Потому что у бабушки твоей дурной характер и она вечно портит со всеми отношения, вместо того чтобы научиться общаться с людьми.

— Но она не убивала Анну?

— Не убивала.

— А еще Тамара эта, говорят, пропала.

— Неправда, ее отец Кира отвез на автобусную остановку, и она уехала, я сама видела.

Тетя перевязала колени и закончила покрывать Гришу зеленкой, теперь он был похож на зеленого инопланетянина, которого видел в мультике. Потом тетя помогла ему спуститься с кушетки и проводила до двери больницы. Он удивился, когда она вышла с ним на улицу и закрыла дверь. Они вместе пошли домой.

— А бабушка — плохой человек? — спросил Гриша, когда они уже подходили к дому.

— Плохой, хороший — это относительное понятие, — серьезно ответила тетя. — Мы все можем быть плохими с точки зрения одних людей и хорошими с точки зрения других. Ты, главное, знай, что бабушка тебя очень любит. . . .

Бабушка посмотрела на Гришу, ее брови поползли вверх и на секунду застыли. По ее выражению лица невозможно было понять, о чем она думает.

— Гриша упал с велосипеда, — быстро сказала тетя.

Бабушка мрачно посмотрела в глаза тете, тетя поежилась. Затем перевела взгляд на волка, скользнула взглядом по бурым пятнам на шерсти и снова посмотрела на Гришу.

— А там, где ты упал с велосипеда, волк кого-нибудь сожрал?

— Не знаю.

— Как себя чувствуешь? Сильно болит?

— Хорошо, — ответил Гриша. — Вообще не болит.

— Тогда идите руки мойте и ешьте, суп на плите. И к слову, терпеть не могу, когда мне врут. — Бабушка развернулась, ушла в гостиную, села в кресло и задумалась о чем-то своем.

Танечка спала в кроватке. Гриша с тетей быстро ели суп и молча переглядывались. Казалось, с каждой минутой молчания температура воздуха опускается на градус. Гриша бы не удивился, если бы от холода цветы на подоконнике замерзли и рассыпались на кучу маленьких льдинок. Волка бабушка в дом не пустила, но суп ему налила и вынесла на крыльцо. Тот ел его так громко, что было слышно даже в доме.

После обеда тетя ушла обратно в больницу, а бабушка тоном, не терпящим возражений, сказала, что они с Гришей будут лепить вареники. Гриша и не думал возражать, больше всего на свете ему хотелось сейчас быть дома и желательно рядом с бабушкой. Сначала они вынимали косточки из вишни — бабушка справлялась гораздо быстрее Гриши, — а когда очищенной вишни набралось две полные миски, бабушка посыпала мукой стол, раскатала тесто, стаканом поделила его на кружочки, и они стали класть вишню на кружки теста и защипывать края. Грише больше всего нравилась эта часть, доставать из вишни косточки он не любил.

Кружочков теста осталось совсем мало, когда во дворе послышалось:

— Уберите зверя!

Гриша вздрогнул. Бабушка пристально посмотрела на него, вышла во двор и плотно закрыла за собой дверь. Гриша не двинулся с места. Он боялся выглянуть в окно, но изо всех сил прислушивался к разговору во дворе.

— ...Собаку на детей! — послышался истеричный голос соседки.

Бабушка ответила что-то тихо и неразборчиво. Соседка сказала что-то в ответ голосом потише, Гриша привстал на стуле, ничего не было слышно. Со двора доносился то один голос, то второй, но невозможно было разобрать, что они говорят.

— ...Полицию! — снова послышался голос соседки.

Разговор длился уже минут пять, о чем они говорят, не было слышно. Гриша съежился, ему хотелось провалиться сквозь землю. «Если меня выгонят из дома, — подумал он, — я заберу волка, и мы уйдем в лес. Будем там жить вдвоем и никогда сюда не вернемся, и никто нас не посмеет обидеть, никто». — Но тут он услышал, как дверь в дом приоткрылась и раздался четкий жесткий голос бабушки.

— Все было не совсем так, — сказала бабушка. — А как все было, я вам сейчас объясню. Эти дети втроем напали на мальчика и избили его. Хорошее дело — втроем на одного, не хотите заняться их воспитанием? Не перебивайте. Пес это увидел и разогнал их, убить или покалечить он никого не хотел, у него есть мозги и честь, в отличие от ваших малолетних подонков. Не перебивайте, я сказала. Мальчики остались живы, руки-ноги на месте? Значит, пес не хотел никого калечить. Захотел бы — покалечил, даже не сомневайтесь, и если они полезут к нему еще раз, то и покалечит. Я вам крайне рекомендую объяснить вашим пацанам, чтобы они к Грише больше не подходили. А ментам можете позвонить, конечно, но вы же понимаете...

Дверь снова захлопнулась, что бабушка сказала дальше, Гриша не разобрал. Через минуту бабушка зашла в дом, посмотрела на Гришу, стоявшего посреди кухни. Перевела взгляд на кружочки теста на столе.

— Тесто же сохнет, Гриш. Заворачивай быстрее.

Гриша все-таки разревелся. Второй раз за день, как какая-нибудь девчонка. Бабушка подошла к нему, обняла и гладила по голове и спине, пока в соседней комнате не заплакала Танечка и бабушка со вздохом не пошла к ней. Затем она вернулась с Танечкой на руках и стала ее кормить пюре из банки: «Открывай ротик, летит самолетик». Танечка махала руками и метко сбивала пюре с ложки. . . .

Вечером Гриша лежал и слушал через открытое окно, как на крыльце разговаривают тетя и бабушка.

— Уезжать нужно, — говорила бабушка. — Уезжать, пока чего похуже не произошло.

— Может... Не хочу я никуда уезжать, только бизнес пошел, нормально жить стали, я зарабатываю уже больше, чем Сашка с Лешей, а дальше еще больше будет. Не хочу я все бросать, как я клиентов перетащу? И детям тут хорошо. У Гриши первые друзья появились.

Бабушка промолчала, и Гриша понял, что она сейчас выразительно смотрит на тетю.

— Ну допустим, Кир и его дружки — действительно какие-то малолетние отморозки, — продолжила тетя, — но Анка вот отличная девчонка, хорошо, что они дружат. Да и вообще, пацан на велосипеде стал гонять, с людьми общаться, ну подрался, это нормальное детство для пацана вообще-то, никакой трагедии, заживет.

Бабушка вздохнула.

— Ты понимаешь, что про нас в деревне говорят? Насколько все серьезно?

— Да ничего страшного не говорят, просто сплетничают. Есть люди, которые считают, что Анна пропала не без нашей помощи. Есть те, кто считает, что она просто ушла в лес и заблудилась. Я бы не сказала, что прям все нас подозревают. Про Тамару еще пара человек вопросы задавали, но в целом на нее всем плевать, она-то не местная.

— Мне Венька угрожал, — сказала бабушка. — Пьяный был, пришел сюда, в дверь ломился. Я его выставила.

— Ты что, а чего говорил?

— Что дом нам спалит за то, что мать его убили. Что всех убьет.

«Венька — это отец Кира, — понял Гриша. — И он угрожал поджечь дом, вот же гад. Вот в кого Кир такой урод, ну точно». Мальчик сел на кровати, тело отозвалось болью, он подавил стон.

— Серьезно он это говорил, думаешь?

— Да говорю же, пьяный был. Хрен его разбери. Я бы свалила отсюда от греха подальше.

— Плохо, — сказала тетя. — Плохо-плохо.

«Почему все так?» — думал Гриша. Почему? Почему они должны уезжать, когда они только приехали? Почему тетя должна все бросать? Почему на него напали? Как несправедливо. Мальчик лежал до глубокой ночи, глядя на кусочек звездного неба и ветки яблони в окне. Плохо, плохо. Он на минуту заснул и сразу же проснулся от озарившей его мысли: нужно всего лишь доказать, что старая Анна потерялась в лесу сама. И вот тогда все станет хорошо. Ночью мальчик придумывал план поисков Анны, вспоминая, как рассуждал командир волонтеров.

12

В обед Гриша с Анкой составляли план оперативно-розыскных мероприятий на бревне у дома № 5. Помирились они еще с утра — Анка пришла и сказала, что знает, что Кир с ребятами на него напали, и ей очень жаль, а Гриша сначала ответил, что напали и напали, зато он с волком здорово отделал этих придурков, а потом все-таки извинился за «дуру» и «пошла ты», и они помирились. Гриша рассказал Анке свой план: провести расследование и доказать, что его семья не имеет никакого отношения к исчезновению старой Анны, она его горячо поддержала.

И вот они сидели на бревне. Волк лежал на траве рядом, высунув язык, и с удовольствием разглядывал гавкающую, но не вылезающую из своего двора большую черную дворнягу.

Как искать Анну, мнения разделились: Гриша предлагал добыть какой-нибудь предмет ее одежды и уговорить волка найти ее в лесу, желательно живой, но это как получится. Сложность была только в том, чтобы убедить волка участвовать в поисках. Анка предлагала опросить соседей и найти свидетелей, которые видели, как она уходила в лес одна. Ребята спорили, когда из дома напротив вышла тетка, с раздражением посмотрела на ребят, хотела что-то сказать, но, увидев волка, передумала. Тетка закрыла калитку и пошла вверх по улице, Гриша задумчиво смотрел ей вслед.

— Это та самая тетка, которая приходила к вам с мамой и говорила, что тебе не стоит со мной дружить? — спросил он Анку.

— Ага.

— Может, ее расспросить поподробнее о том дне, когда бабка Кира пропала? Может, она знает что-то?

— Не будет она с нами разговаривать. — Анка вздохнула. — Она тогда пришла и маме сказала, что разговор не для детских ушей и что при мне она ничего рассказывать не будет, и мама меня сразу отправила в мою комнату.

— Жаль, — сказал Гриша.

— Знаешь, — сказала Анка, — она упоминала Стефанию. Это бабка Кира.

— Бабка же Анна?

— Вторая бабка, дурень. Мама мамы Кира.

— Сама дурень. А что за Стефания, из какого она дома?

— Вон из того, синего, с заброшенным палисадником. Она старая совсем, из дома почти не выходит. Я один раз только ее видела, она на крыльце сидела. И несколько раз видела, как мать Кира к ней заходит с сумками, видимо, продукты ей носит.

— Ого, — сказал Гриша, — я думал, там не живет никто, хотел в тот дом как-нибудь залезть.

— Может, попробуем с ней поговорить? Вдруг она что-то знает?

— А что мы ей скажем?

— Что-нибудь!

Анка спрыгнула с бревен. Волк встал и посмотрел на ребят, поняв, что сейчас они куда-то пойдут. Гриша спустился, погладил волка по загривку, тот рыкнул, но отходить не стал.

В дверь пришлось стучать долго, Гриша с Анкой уже решили, что в доме никого нет, и направились по заросшей одуванчиками тропинке обратно к калитке, когда послышались шаркающие шаги и дверь распахнулась. На пороге стояла старуха в махровом халате, на вид которому лет было не меньше, чем ей самой. Седые жидкие волосы женщины висели сосульками, рука, держащаяся за дверную ручку, немного тряслась. Старуха щурилась, глядя на ребят.

— Это кто здесь? Кир, ты, что ли? Навещаешь бабку, вот обрадовал.

— Э-э-э, — сказал Гриша.

— Да! — выпалила Анка. — А я его подруга, вот решили вас навестить.

— Ой, здорово, ну заходите, заходите быстрее, сквозняк с улицы, холодно.

На улице светило солнце, но в доме действительно было холодно. Хуже холода был только запах, Гриша никогда раньше не чувствовал ничего подобного, даже в заброшенных домах в Шижне пахло приятнее. Волк тоже попытался зайти внутрь, но старуха оттолкнула его ногой, и он, нисколько не удивившись, фыркнул и остался лежать поперек перекошенного крыльца.

— Какая здоровая псина, — сказала старуха. — Это тебе мамка подарила?

— Нет, я его сам нашел. Он маленький еще был, потом вырос.

Он хотел добавить, что это польская овчарка и обычно такие собаки снимаются в кино, но Анка ткнула его в бок, и он промолчал.

Первой комнатой была кухня с многочисленными шкафчиками, плитой и небольшим столом у стены, покрытым клеенкой в цветочек. Сбоку стоял большой новенький сверкающий холодильник, который на этой кухне выглядел инопланетной тарелкой, по ошибке приземлившейся посреди деревни. Старуха предложила ребятам молока и достала из холодильника трехлитровую банку, руки у нее тряслись так, что она чуть ее не уронила, Анка вскочила со стула и перехватила банку.

— Хорошая девочка, — сказала старуха. — Налей молока нам. Стаканы там возьми, рядом с раковиной.

Она опустилась на стул и, прищурившись, уставилась на Гришу. Теперь у нее тряслись не только руки, но и все тело, было видно, что попытка налить молоко отняла у нее все силы. Нужно было что-то сказать. Гриша редко общался с незнакомыми людьми, а Анка, как назло, все возилась рядом с раковиной, перебирая стаканы. «Что бы я сказал, — подумал Гриша, — если бы я был не я, а моя тетя?» Слова пришли сами собой:

— Как вы себя чувствуете?

— Да как, — сказала старуха, — живу помаленьку. Мать твоя заходила вчера, молоко принесла, посидела пять минут и убежала, дела у нее. Совсем меня не навещает, раньше как было: родители — это святое, вот я за своей матерью до последнего вздоха ее ухаживала, полы за ней мыла, а мамашка твоя...

Анка все возилась со стаканами, а старуха все говорила. Гриша думал, как повернуть разговор в нужную сторону. Анка вернулась, открыла холодильник, поставила туда банку молока и села за стол. Стаканы она не принесла.

— ...Врач приезжал, сказал, что все у меня с давлением в порядке, да как в порядке, если я еле дышу, голова болит все время, а как на улице плохая погода — вот как сегодня — с кровати встать не могу. Врач молодой, он не понимает, куда ему понять, вчера институт закончил и давай работать, что он в наших стариковских болезнях понимает...

— Может, вам другого врача позвать? — встряла Анка. — В больнице отличная женщина работает, ясновидящая, бабушке моей очень помогла.

— Не надо к этой женщине ходить, ты что, — сказала старуха и схватила Анку за руку. — Вы с ума, что ли, все сошли, передай своей бабке, чтобы не обращалась к ней. Врет она все. Передай бабке, чтобы близко к ней не подходила.

— Ой, да все понимают, что никакая она не ясновидящая, что про это она врет, — сказала Анка, — но людям она и правда помогает, бабушку мою вылечила.

— Врет она не про то, что ясновидящая. Врет она про то, что она человек, — сказала старуха. — Вы слепые все будто, ничего не замечаете.

Руки у нее тряслись, стол ходил ходуном, тарелки дребезжали.

— В смысле, не человек, а кто? — удивился Гриша.

— Я думаю, — старуха стала говорить тише, — что лешачиха она. Вся семья у них лешие. Нелюди они.

— Чего? — громко сказал Гриша, Анка пнула его под столом. Он посмотрел на нее ошарашенно и сразу переключился на старуху. — Что вы несе... — Анка ударила его снова, и он замолчал.

— Послушай, сынок, умоляю тебя, — говорила старуха. — Держись подальше от них и от пацана их. И к лесу не приближайся больше, нельзя в лес теперь заходить: они глаза отведут, ты к деревне обратно не выйдешь. В деревне-то они слабые; в полную силу входят, когда в лесу окажутся, и вот там ты от них уже не спрячешься. Ты не видел такое раньше, не понимаешь, что они такое, для тебя это бабкины сказки, но это не сказки, я слышала о таком, я сразу поняла, кто они. Я и бабке Анне твоей говорила не связываться, я заклинала ее, она приходила, я говорила: берите пацана и бегите куда угодно, если это снова они — бежать надо, а она отмахнулась — и вот где она теперь, исчезла.

— Нет никаких леших, — сказал Гриша.

— А разве бывают лешие-женщины? — с искренним интересом уточнила Анка.

— Бывают, — ответила старуха, — и женщины-лешие бывают, и дети у леших бывают. Это сказки все, что лешие по одному в лесу живут. Бывают и одиночки, но часто они живут большими семьями, как обычные люди: муж, жена, дети. Своих детей они иметь не могут, поэтому воруют младенцев из окрестных деревень, а если не захотят местные отдавать им своих детей или еще как разозлят, то могут и деревню поджечь, никого не пощадят. Жалости в них нет, людей они ненавидят. Боюсь, здесь скоро как в Шижне будет, знаете же, что с Шижней случилось, тебе бабка-то сто раз, наверное, рассказывала?

— Колдунья там была? — спросил Гриша.

— Какая колдунья, нет никаких колдуний, про колдуний как раз сказки. В Шижню лешие пришли, хотели детей забрать, местные сопротивляться стали, вот они дома им и спалили. А детей лешие все равно забрали. Бабка Анна твоя все видела, она молодой была, глупой, чудом спаслась и отца твоего спасла, один он из детей той деревни с родителями остался, остальных лешие забрали. Она не рассказывала тебе ни разу, что ли?

«Точно, старая Анна же была из Шижни», — вспомнил Гриша слова Кира.

— А зачем лешим дети? — спросила Анка.

— Чтобы их тоже в леших превратить, им же нужно род свой продолжать, а детей своих они иметь не могут. Они ребенка заберут, в лесу его вырастят, воспитают, и он тоже в лешего превратится.

Анка посмотрела на Гришу и улыбнулась, мол, вот это бред, но Гриша вспомнил несколько историй из своего детства, и ему стало страшно. Возможно, старуха говорила не такой уж и бред.

— А почему вы думаете, что моя... эти люди лешие? — спросил Гриша.

— Я сначала сомневалась. Рассказали мне про них — я подумала: ну заняли чужой дом, значит, живут, работают, черт с ними, пусть занимают, все равно же пустовал, они дом хоть в порядок привели, ухаживают. Потом мне сказали, что собака у них странная, очень на волка похожа, огромная, с янтарными глазами, тут я уже заподозрила. Ни один нормальный человек волка держать не будет и к детям не подпустит, да и разве волк будет обычным людям прислуживать.

— Да какой там «прислуживать», вы бы его видели, — хихикнула Анка.

Гриша недовольно посмотрел на нее и махнул рукой: не мешай.

— Но потом про сына их мне рассказали, — продолжила старуха. — Что чудной мальчик он, будто с луны свалился, фильмов не знает, телефона нет, что такое интернет — не знает, уже любая старуха слышала про интернет, а он слова даже такого не знал, удивился, спросил, что это. Про телевизор всем рассказывал, будто только что его впервые увидел. В лес ходит один, родители на это внимания не обращают, хотя не пьяницы вроде, приличные люди, одеты нормально, мужики крепкие, работящие. Какие приличные люди отпустят маленького сына в лесу одного играть, все знают, что в этом лесу заблудиться и сгинуть проще простого. Значит, знают, что не потеряется он. Я тогда уже начала говорить, что лучше от этих людей подальше держаться и детей своих к ним не подпускать, что странные они. А потом эта тетка их, якобы ясновидящая, Кристинку нашла, и тогда все совсем понятно стало.

— Какую еще Кристинку? — спросил Гриша.

С каждым словом старухи ему становилось все хуже. Правду она говорила, правду: он давно понимал, что отличается от местных ребят, но думал, дело только в том, что у него телевизор только сейчас появился.

— Девчонка Макаровых, Кристинка, в лесу от родителей отошла и заблудилась. Они побежали к лешим этим, хотели попросить с собакой девчонку поискать, тетка их врала, что собака обученная, дрессированная. Но тетка без собаки пошла девчонку искать и нашла.

— Как? — нетерпеливо спросила Анка. По ее лицу Гриша видел, что даже она стала относиться к сумасшедшей истории старухи будто бы всерьез.

— Она стала притворяться, будто видит в воздухе нить золотую и та ведет ее через лес прямо к девочке, но Макаров сказал, что видно было — врет. Она изображала, будто видит нить, а сама на землю посматривала и по следам будто шла. Только Макаров сам охотник и никаких следов на земле не видел. Невозможно там было следы увидеть, какие следы от девчонки трехлетней, она же весит как пух. Но она точно что-то видела, потому что они напрямик к девочке вышли. Человек на такое не способен. После этого слухи поползли, что она и правда ясновидящая или, по крайней мере, способности какие-то имеет, и к ней потянулись люди. Идиоты, не понимают, с кем связываются. Ты передай своей бабке, чтобы не подходила к ней. — Старуха схватила Анку за руку. — Передай. Лешие людей ненавидят, помогать в жизни не будут. Не понимает никто пока, зачем она людям помогает и что потом потребует взамен.

— Да она же зарабатывает на этом, — сказала Анка. — Мама моя посчитала, сколько к ней приходят и сколько примерно платят, сказала, что она в Москве таких денег не зарабатывает, хоть тоже в ведьмы подавайся.

— Не нужны лешим деньги, ты глупая, что ли, совсем, они дарами леса кормятся. Деньги им неинтересны. Что-то другое им нужно, только не говорят они пока что. Бежать вам надо отсюда, пока не вышло как в Шижне. Детей они попросят, а если откажутся люди отдавать им своих детей по-хорошему — спалят всю деревню. Противостоять им невозможно. Нелюди это, ни жалости, ни совести у них нет, одна лишь ненависть и презрение к людям. Это только в сказках леший помочь может, в сказках только...

Анка аккуратно отобрала у старухи свою руку и посмотрела на Гришу. Он разглядывал тусклые цветочки на клеенке на столе. «Я монстр, — думал он. — Мы монстры. Моя семья — нечисть, нелюди. И мама моя монстром была». На Анку он боялся даже поднять глаза. . . .

Гриша издалека заметил машину отца и дяди. Еще пару часов назад он бы страшно обрадовался, но сейчас ему было плевать. Дядя Саша с бабушкой сидели на крыльце и о чем-то тихо говорили, Гриша проскользнул между ними в дом, стараясь не смотреть, но все равно зацепился взглядом за длинный белый шрам на руке дяди.

— Малой, — окликнул его дядя Саша, — на охоту на выходных идем, ты с нами?

— Нет, — ответил Гриша и зашел в дом.

Он услышал, как дядя сказал бабушке: «Что это с ним?» — а бабушка пробурчала в ответ что-то неразборчивое. Танечка возилась с плюшевым кроликом в своем огороженном загончике в большой комнате. Увидев Гришу, она заулыбалась, заугукала и поползла к прутьям загончика. Гриша посмотрел на нее, и ему стало тошно, он прошел в свою комнату, лег на кровать и закутался в одеяло. Мысли скакали, наслаивались, бились одна о другую, пока он не провалился в сон.

Проснулся Гриша от того, что его лицо трогали. Он открыл глаза, увидел чудовище с коричневой шерстью и клыками, тянущее лапу с черными длинными когтями к его лицу, закричал и дернулся, оперся спиной о ковер и лягнул чудовище ногой, но то скрутило его и наклонилось так близко, что он зажмурился от ужаса и закричал.

— Да у тебя жар, — сказало чудовище голосом бабушки. — Тихо ты, чего вопишь. Грипп, что ли, подхватил? Ох, ну не было печали.

Следующие пять дней Гриша запомнил урывками. В его комнате попеременно появлялись тетя, бабушка, отец, мать, дядя и чудовища. Они трогали его, щипали, тыкали палкой. Тетя заставляла его сесть и, держа рукой за шею, вливала в него зеленую горькую жидкость — яд. Гриша бил рукой по стакану с ядом, стакан опрокидывался, и зеленый яд разливался по всей кровати. Гриша плакал. Чудовище принимало форму то тети, то бабушки, то матери. Один раз чудовище стало Гришей, он видел себя как в зеркале, но глаза его были очень злые. Гриша швырнул в Гришу подушкой.

— ...Болеет, — слышал он голос бабушки сквозь сон. — Не стоит к нему заходить, заразишься еще.

«Анка, — думал Гриша. — Не заходи сюда, не заходи, они убьют тебя. Убьют и съедят. Не заходи». Он открыл глаза, голоса Анки больше не было, на кровати сидела тетя, в руках у нее была миска.

— Поешь, легче станет, — сказала тетя и протянула вкусно пахнущую ложку, Гриша одним глотком проглотил содержимое. — Нравится? Сварила супчик из твоей Анки. Зря девчонка стала совать нос в наши дела.

Тетя наклонила миску, Гриша увидел, что в ней плавают куски мяса. Тетя захохотала, зачерпнула ложку и поднесла к его лицу: «Открывай ротик, летит самолетик». Гриша закричал.

Он проснулся ночью, в поселке было тихо. Скинул с одной ноги мокрое одеяло. Стало прохладнее, жар больше так не давил. Дверь была приоткрыта, и мальчик услышал, как в большой комнате разговаривают люди.

— Встретили, сказали, что знаем, зачем она приехала, и предложили отвезти к дочери. Она и села сразу, вопросов даже не задавала, — говорил голос отца. — Все как ты сказала, в девять ровно стояла там. А чего она на крышу остановки-то смотрела?

— Я ей сказала, что в девять голубка на крышу остановки сядет и укажет путь, — говорил голос тети.

— Вас видел кто? — спросил голос бабушки.

— Нет, не было там никого.

Гриша провалился в сон.

13

Комнату заливало солнечным светом, за окном лаяли собаки, с улицы доносились голоса. Простыни были мокрые, лежать неприятно, и очень хотелось пить. Гриша встал и пошел на кухню. Бабушка мешала что-то на сковородке, второй рукой прижимая к себе Танечку.

— «Бабушка», — говорила она, — скажи: «Ба-буш-ка».

— А!

— Ба-буш-ка!

— Ба!

— Правильно! Боже мой, ну ты просто гений, а не ребенок, — восхитилась бабушка и поцеловала Танечку в лобик. — Никогда не видела такого классного младенца. Какая же ты у нас сладкая.

— Гу! — обрадовалась Танечка, заметив Гришу.

Бабушка обернулась.

— О, еще один классный младенец к нам пришел. С кровати встал, я уже думала, ты забыл, как это делается. Гриш, как себя чувствуешь?

— Хорошо, — сказал он.

В лучах солнечного света бабушка была совсем не похожа на чудовище. Она подошла, потрогала лоб мальчика, погладила его по мокрой спине и прижала к себе. Танечка дотянулась ножкой до его головы и засмеялась.

— Жара нет, — сказала бабушка, — слава богу, ты нас так напугал, мы уже думали везти тебя в город, класть в больницу. Есть хочешь? Давай я тебе кашу сварю, а ты пока сходи в душ и переоденься во что-нибудь сухое и чистое.

— Можно спросить, — сказал Гриша, — а мы — лешие? Только скажи честно.

Бабушка снова потрогала его лоб.

— Странно, жара вроде нет, — сказала она.

— Скажи серьезно, — настаивал мальчик, — ну пожалуйста. Только честно.

— Если только честно, то я — лешачиха, тетка — колдунья, отец — водяной, а дядька — вампир. Он сейчас в хлеву кровь у соседской коровы пьет, хочешь — сходи, посмотри.

Гриша засмеялся. Он чувствовал себя хорошо, но бабушка все равно не разрешила ему выйти погулять, и он провел день в обществе Танечки и бабушки, а вечером вернулись с охоты отец и дядя Саша, пришла из больницы тетя, и все так радовались Грише и уделяли ему столько внимания, будто сто лет не видели. «Ну какие они чудовища, — думал Гриша, когда они с отцом сидели вечером на крыльце и смотрели на звезды, — никакие они не чудовища».

14

— Не думаю, что мы лешие, — сказал Гриша.

День был очень жаркий, ребята хотели пойти купаться, но бабушка Гришу не отпустила, и они сидели на крыльце его дома.

— Конечно, — ответила Анка, — я в это ни на секунду и не поверила. Ты запах в доме этой старухи чувствовал? Она же сумасшедшая совершенно. Я в шоке, что ты ей поверил. Это же бред какой-то: лешие, похищения детей. Деревенские сказки.

— Ага, — сказал Гриша. — Как сказала моя бабушка, какой дурак похитит чужих детей, тут от своих не знаешь, куда деться.

То, что ему мерещилось во время болезни, он решил не рассказывать. Особенно решил не рассказывать про суп из Анки, но еле сдерживался, чтобы не рассказать. Бабушка выглянула из-за двери и спросила, налить ли компота, ребята согласились.

— Кир с матерью уехали, кстати, — сказала Анка. — К родственникам каким-то. Маме соседка рассказала.

Гриша обрадовался: без Кира в деревне однозначно лучше. Он, конечно, его не боялся, да и волк теперь от него не отходил, но все-таки.

— Нам версии нужны, чтобы Анну найти, — продолжила Анка. — В фильмах, когда детектив расследует загадочное исчезновение, у него всегда есть разные версии. Минимум три, иногда больше.

— Первая версия — Анна сама ушла в лес, так? — подхватил Гриша. — А вторая какая?

— Ее похитили ради выкупа.

— Это как?

— Ну, похитили, чтобы денег потребовать за ее возвращение, но это вряд ли, похититель бы уже связался с отцом Кира.

— О, у меня еще одна версия есть. Ее убил тот дед, у которого половина лица не шевелится.

— Кого убил тот дед? — Бабушка вышла на крыльцо со стаканами компота в руках.

— Это мы фильм обсуждаем, — нашелся Гриша.

— Что за фильм? — Бабушка внимательно посмотрела на Гришу, он растерялся и запаниковал, но тут в доме заплакала Танечка, бабушка показала Грише указательный палец, в том смысле, что подожди секунду, и скрылась в доме.

— Сматываемся, — шепнул Гриша, — компот пей быстрее давай.

Ребята влили в себя компот с такой скоростью, что чудом не захлебнулись, поставили пустые стаканы на крыльцо и помчались к бревну у дома № 5, оборачиваясь, не гонится ли за ними бабушка. Она не гналась. Совещание продолжилось.

— Почему ты думаешь, что дед ее убил? — отдышавшись, спросила Анка.

— Страшный очень, — ответил Гриша. — Ты его видела вообще? Вылитый убийца.

— Хорошо, тогда версии: либо Анна сама ушла в лес, либо ее убил страшный дед, либо он же и похитил, но это вряд ли. А как мы ее в лесу искать будем?

— Чтобы в лесу ее найти, нужен какой-нибудь предмет одежды, мы его волку дадим, и он попробует найти, — сказал Гриша.

— Но волонтеры весь лес прочесали и ничего не нашли.

— У волонтеров не было волка, только рыжая собака мелкая, и та глупая и злобная.

— А мы сможем волка уговорить искать ее?

— Да, наверное. Не знаю.

— Ладно, а откуда предмет одежды ее возьмем?

— Может, из дома их украдем? Ты покараулишь, а я в дом залезу и возьму что-нибудь.

— С ума сошел, нельзя в чужие дома залезать. А если тебя там застанет кто?

— Вот поэтому ты и будешь караулить.

Анка, конечно, временами очень раздражала. Ребята спорили минут пятнадцать, пока не договорились, что сначала попробуют просто попросить предмет одежды у отца Кира, а если он откажет, то тогда уже Гриша залезет в окно и возьмет сам. Они перебежками добрались до дома Кира и сидели на корточках рядом с забором, посматривая на дом Гриши, но бабушка вроде не выходила. Видимо, возилась с Танечкой.

— А Кир точно уехал? — спросил Гриша.

— Точно. Боишься?

— Я никого не боюсь, это он меня пусть боится. Я его, знаешь, как пнул, могу и повторить.

— Окей, — хихикнула Анка.

Ребята пробежали по дорожке к дому и остановились на крыльце. В доме что-то бухнулось на пол. Ребята переглянулись.

— Ты стучи, — сказал Гриша.

— Ладно. — Анка занесла руку, чтобы постучать, но дверь распахнулась сама.

На пороге стоял отец Кира. Глаза у него были красные, как у вампира, а лицо бледное и в розовых длинных царапинах, волосы будто покрыты слоем чего-то жирного и торчали во все стороны. Отвратительно пахло — видимо, от футболки с размазанной овсяной кашей на груди, хотя запах был не похож на запах каши. Он немного покачивался и смотрел на ребят так, будто их не узнает. Гриша отшатнулся и подумал, не лучше ли убежать и все-таки подождать, пока отец Кира уйдет, а потом залезть в дом, но Анка уже выпалила:

— А можно нам взять одежду вашей мамы?

— Че-го? — Отец Кира покачивался и смотрел будто бы сквозь девочку.

— Одежду, мы ее в лесу поищем.

— Ты... Это ты, — уставился отец на Гришу. — А ну заходите. — Он схватил мальчика за плечо и резким движением швырнул его внутрь дома, Гриша от испуга не догадался даже закричать и еле удержался на ногах, а отец уже втянул внутрь Анку и захлопнул дверь. — Заходите, — повторил он, хотя ребята были уже внутри. — Поговорим.

«Мне нравятся приключения, — подумал Гриша, — но не такие». Он пятился внутрь дома и махал рукой Анке, чтобы она подошла поближе, но та замерла в прихожей, посреди разбросанной обуви и курток, валяющихся на полу, и смотрела огромными глазами на покачивающегося отца Кира. «Кухня, — заметил Гриша, — я пришел на кухню».

Кухня была очень грязной, даже грязнее их кухни, когда они только переехали. Раковина и ящики рядом с ней были завалены тарелками с прилипшими к ним коричневыми остатками еды. Над тарелками роились мухи. Стол, покрытый голубой клеенкой со множеством следов от ножа, был усыпан крошками и пеплом, стоял прозрачный стакан с остатками воды на дне. Пепельница была забита окурками, а поверх них лежала еще горящая сигарета, с нее свисал накренившийся хобот пепла, готовый упасть на стол в любую секунду. Гриша к чему-то прилип и, оторвав ногу, заметил, что на полу разлита все та же каша. Поперек стола лежало длинное охотничье ружье. Он замахал рукой Анке, по-прежнему стоявшей в конце коридора. Отец Кира, пошатываясь, дошел до кухни, с неприязнью посмотрел на Гришу, взял стакан и допил остатки воды.

— Сядь, — сказал он.

Гриша сел на стул, не понимая, чего ожидать. Анка подошла поближе и остановилась в дверях кухни. Вид у нее был очень испуганный.

— Вы мать убили? — спросил отец Кира. — За что? Что она вам сделала?

— Мы никого не убивали, — попробовал Гриша ответить уверенно, но получился какой-то писк.

— Вы убили, — сказал отец Кира. — Точно вы. Я только не понимаю за что. Мать, Тамару, скоро за мной придете. Только передай своим, что меня не так просто убить, как двух несчастных старух. Пусть попробуют сунуться. Перестреляю их и сяду.

Он вцепился в приклад, будто хотел поднять ружье или, может, даже выстрелить, рука дернулась, ствол ударил по столу, хобот пепла сорвался и упал на стол. Сигарета продолжала тлеть. Отец Кира отпустил ружье, повернулся и открыл дверцу холодильника. «Может, перехватить ружье и застрелить его? — подумал Гриша. — Дядя Саша на моем месте так бы и сделал, если бы при нем угрожали нашей семье». Гриша вспомнил, будто уже видел что-то похожее, но воспоминание сразу же ускользнуло. Анка по-прежнему стояла у двери, замерев и не произнося ни слова.

— Мы никого не убивали, — сказал Гриша, набравшись храбрости. — Почему вы всем говорите, что мы убили вашу мать? Она в лесу потерялась, чего вы привязались к моей семье?

Отец Кира все-таки нашел в холодильнике небольшую стеклянную бутылку, откупорил ее трясущимися руками и плеснул в стакан еще воды. Запахло чем-то резким.

— В лесу, — засмеялся он, все так же покачиваясь и глядя сквозь Гришу. — В лесу. Так часто про лес повторяли, что я сам чуть не поверил. Уроды. В лесу. А Тамарка тоже в лесу потерялась, да? Я звонил ей, она до дома не доехала.

— Семья Гриши-то тут при чем? — наконец заговорила Анка.

Она держалась рукой за косяк двери, Гриша заметил, что у нее трясутся колени. «Испугалась, что ли?» — подумал он и перестал бояться сам.

— Тамарку я позвал, хотел спросить... спросить. Мама моя все говорила, что мужика из этой твоей семейки где-то видела. Что будто из сна он, что-то не так с ним. А в день, когда... В тот день она Киру сказала, что вспомнила — в Шижне она его видела. В Шижне он был. Нервничала, по дому из угла в угол ходила. Меня дома не было, а Кир тупой совсем, придурок малолетний, на бабку ему плевать, не спросил ничего, сказал, некогда ему, и гулять ушел. На озеро ушел купаться, развлекаться. Вернулся, а бабка уже исчезла.

— А мы-то тут при чем? — практически закричал Гриша. — Хватит семью мою обижать! Я вас сам застрелю, если будете на мою семью наговаривать!

Отец Кира зашелся неприятным булькающим смехом и на секунду даже смог сконцентрироваться на Грише. «Какой же омерзительный от него запах, — подумал Гриша, — а еще на семью мою наговаривает». Анка махала Грише рукой: пойдем отсюда скорее.

— Ты такой же тупой, как мой сынок, да? — отсмеявшись, сказал отец Кира. — Мать мою убили, потому что она что-то знала про твоего дядьку. В Шижне он что-то натворил, а она его узнала, вот они и убили ее. Я только не понимаю за что, что она знать-то могла. Я, когда мы в Шижне жили, маленький был, не помню ничего, а Тамарка-то мамки моей ровесница и тоже из Шижни, я ее попросил приехать. Может, посмотрит на этого мужика и поймет, в чем тут дело. Она приехала, а его не было здесь, мы ждали, пока он приедет, но он так и не приехал. А она, дура старая, все твердила про эту ясновидящую, что сколько по гадалкам ездила, а настоящий дар впервые увидела. Что та все про нее знала. Дура. Я ей говорил: с кем дружишь, идиотка, может, она маму и убила. А она продолжала на кон-суль-тации к той ходить, нет бы головой думать. Так потом эта ведьма ей наплела, где дочь искать, она собралась и уехала, конца поисков матери не стала дожидаться, сука, зачем приезжала — сразу забыла. Я звонил ей потом, хотел сказать, что мужик этот опять в деревне, может, я его сфотографирую и ей пришлю, пусть посмотрит на фото хоть. А ее нет. Сестра сказала, она не вернулась домой. Отсюда уехала, а до дома не доехала, тю-тю, пропала, испарилась, как мать моя. Видимо, тоже в лесу пропала, да? Зашла в лес поссать по дороге, да и пропала? Сволочи. — Отец Кира покачивался все сильнее, держась рукой за стол. Окурки в пепельнице начали загораться. — Сначала многие еще сомневались, были предатели, которые говорили, что мать моя, может, просто потерялась. Но как Тамарка исчезла, все од-но-знач-но стало понятно, теперь-то все понимают. Не жить тебе тут, гаденыш, уезжали бы вы по-хорошему. Полиция ничего не делает, так я сделаю.

— Почему мы должны уезжать, мы ничего не сделали!

Гриша так злился, что ему было совсем не страшно. Желание схватить ружье и выстрелить нарастало. Выстрелить в эту омерзительную воняющую рожу.

— А откуда вообще эта Тамара? — вдруг вмешалась Анка.

— Из Шижни.

— Нет, куда она вернуться домой была должна? Вы сказали, что она из Туе... как там?

— Из Туезерска.

Гриша понял, что с отцом Кира разговаривать бесполезно. Он резко вскочил и подошел к Анке, она, поняв намек, оторвалась от косяка и побежала к двери. Отец Кира что-то крикнул им вслед, но не погнался. . . .

— До Туезерска всего одна ладонь, — сказал Гриша, положив руку на бумажную карту Карелии, которую притащил из дома.

Они сидели у Анки в комнате и уже решили, что нужно поехать за Тамарой, убедиться, что она жива, и притащить ее в деревню: если все увидят, что она жива и здорова и никуда не исчезала, то поймут, что и Анна никуда не исчезала, точнее, конечно, исчезала, но она сама ушла в лес, никто ее не убивал. И тогда все отстанут.

— Это по прямой всего одна ладонь, через лес и озеро, — сказала Анка. — Как мы озеро переплывем? А по дороге нужно ехать сначала в город, потом по другой дороге в Туезерск.

— Все равно близко. На велосипедах доедем.

— Ну не знаю, — сказала Анка, — по-моему, длинное расстояние все-таки получается.

— Боишься ехать, так и скажи, — ответил Гриша. — Один поеду.

Анка замолчала и молчала долго, Гриша уже собирался разозлиться и отправиться к тете в больницу, чтобы запастись печеньем в поездку в Туезерск, когда она сказала:

— Мама поедет завтра в гости к подруге в город. Я могу уговорить ее взять нас с собой и отвезти в кино. Фильм сколько обычно идет, часа три? Она с нами смотреть его не будет, пойдет с подругой пить коктейли и есть всякое вкусное, как обычно. А мы из кино сбежим, доберемся до автостанции, на автобусе быстренько доедем до Туезерска, вернемся обратно... и сядем в кино, будто мы все время тут были.

— Вот это класс! Ты гений! — сказал Гриша.

План чуть не разрушила бабушка, сказавшая, что не пойми с кем Гришу в город не отпустит и, вообще, лучше бы ему дома сидеть. Гриша ныл, канючил, скандалил, а бабушка отвечала:

— Эта мамаша нам никто, я с ней вообще не знакома, я ей внука не доверю.

— Это тебе никто, — ныл Гриша. — Анка — мой единственный друг, почему ты такая злая?

— Молодой человек, — говорила бабушка, — следите за языком, а то заставлю помыть его с мылом.

Угроза была реальной, Гриша перестал скандалить и ушел из дома, громко хлопнув дверью. Он направился в больницу к тете и попросил ее повлиять на бабушку, но тетя сказала, что если бабушка сказала нет — значит нет. Тогда он поругался и с тетей тоже и пошел в сарай к отцу и дяде Саше, мастерившим там новый стол. Они сказали, что если бабушка сказала нет — значит нет, и не нужно ему никуда ехать непонятно с кем, а в кино они отвезут Гришу сами, если он будет хорошо себя вести. С ними он ругаться не стал, но ушел злым.

Мальчик сидел рядом с волком на ступеньках крыльца, когда пришла Анка и сказала, что мама согласилась взять их завтра в кино, выезжать нужно будет утром. Гриша хотел ей сказать, что его не отпускают, но в последний момент подумал. Что сделал бы супергерой на его месте? Вряд ли он стал бы слушаться родителей. И Гриша зачем-то сказал: «Отлично, завтра я к вам приду утром, бабушка не против, она согласилась».

Ранним утром Гриша вылез в окно, перемахнул через забор и побежал к Анкиному дому. Через полчаса они сели в машину. Проезжая мимо больницы, он на всякий случай пригнулся на заднем сиденье, но окна были зашторены, да и вряд ли тетя уже была в больнице.