Лес разбуженных снов

Катастрофа в суде

– В качестве свидетеля обвинения вызывается специальный агент отдела по расследованию серийных убийств при министерстве внутренних дел доктор Стелла Конвей, – раздался в динамиках голос секретаря суда.

Стелла дожидалась вызова на свидетельское место в коридоре. За два с половиной часа, которые прошли с момента начала пятого дня процесса, она успела выпить два бокала кофе из автомата (на редкость отвратительного), прочитать от корки до корки последний выпуск «Королевского сплетника» (бульварный листок на первой странице сообщал о секс-скандале в школе – учительница рисования завела интрижку с тринадцатилетним учеником и умудрилась от него забеременеть) и просмотреть первую страницу монографии по психологии серийных убийц известного датского врача (она не запомнила ни слова: слишком велико было волнение).

Доктор Стелла Конвей выступала в суде достаточно регулярно, поэтому причин для беспокойства вроде бы не было. Однако дело Вацлава Черта (да, такая была у него фамилия – под стать натуре!) представлялось ей особым.

– Доктор, ваш выход, – доложил охранник, открывая дверь зала суда.

Стелла поднялась с неудобной скамьи, поправила темно-красный костюм, раскрыла сумочку и достала очки. Так она будет выглядеть внушительнее и произведет на судью и присяжных нужное впечатление.

Она шагнула в зал. По распоряжению судьи слушание дела происходило при закрытых дверях.

Заявки на аккредитацию подали более двухсот изданий и телекомпаний – процесс над Вацлавом Чертом, которого еще до поимки, по злой иронии судьбы, пресса окрестила Кровавым Дьяволом», вызвал всеобщий ажиотаж. Как специалист по составлению психологического портрета особо опасных преступников, Стелла Конвей прекрасно знала, что обыватели, сами того не понимая, превращают маньяков в некое подобие «национальных святынь». Только два года назад, во время суда над новым Вулком Сердцеедом, убивавшим девиц легкого поведения и вырезавшим у них сердца, пресса буквально сходила с ума, делая из беспощадного убийцы героя новостных выпусков. Такая же участь ожидала, по всей видимости, и Вацлава Черта. Но его отправят в тюрьму, ибо он (доктор Конвей была в том совершенно уверена) был полностью вменяем и отдавал себе отчет в любой момент совершения своих ужасных деяний.

Стелла Конвей обвела взглядом зал, где находились зрители, допущенные в качестве наблюдателей, родственники жертв Черта и представители нескольких СМИ, которым все-таки было разрешено присутствовать на процессе.

– Свидетель, займите свое место! – провозгласил судья, полный мужчина лет шестидесяти с бульдогообразным красноватым лицом и большой проплешиной. Судья, облаченный в черную мантию, восседал в большом кресле.

Секретарь суда провел Стеллу на место, предназначенное для свидетелей.

Доктор Конвей опустилась на стул и посмотрела сначала налево – там располагались представители обвинения. Она слегка улыбнулась заместителю прокурора Экареста, коренастому чернобровому мужчине лет сорока, облаченному в элегантный костюм жемчужного цвета с галстуком цвета бордо (Феликс Дарбич всегда тщательно отслеживал последние веяния мужской моды). Обвинитель не отреагировал на ее слабую улыбку и зашелестел бумагами, лежавшими перед ним на столе. Что же, если учесть, что расстались они не совсем мирно (Стелла бросила его, чем задела самолюбие Феликса), то реакция господина заместителя прокурора столицы вполне объяснима.

Затем взгляд доктора Стеллы Конвей переместился вправо, где находились обвиняемый и его адвокат. Сердце у Стеллы забилось с удвоенной силой, но на лице не дрогнул ни единый мускул (профессиональная выдержка!). После поимки Вацлава Черта почти полгода назад она знала, что рано или поздно ей придется снова встретиться с ним в суде. И вот этот момент настал.

И все же… Былой кошмар возвращался к ней во сне, иногда раз в месяц, иногда – три раза в неделю. Каждый раз она просыпалась в холодном поту с криком на устах и с ощущением того, что в спальне она не одна. Кто бы знал, что доктор Стелла Конвей, одна из самых известных профайлеров страны, специализирующаяся на поимке серийных убийц, последние десять месяцев спит с включенной настольной лампой, потому что боится остаться в темноте…

Тот, кто научил ее бояться темноты, кто являлся ей в ночных кошмарах, сейчас сидел всего в каких-то пяти-шести метрах. Вацлав Черт – самодовольный блондин с тонкими бескровными губами и узкими серыми глазами. Одет в темно-синий костюм в полоску с темным галстуком, по внешнему виду – менеджер среднего звена в страховой компании или продавец в небольшом ювелирном магазине. В действительности Черт, юрист по образованию, работал в администрации президента, был одним из многочисленных чиновников – отвечал за координацию работы с провинциями. Относительная близость к власти и бордовое удостоверение с тисненным золотом гербом и надписью «Администрация Президента Республики Герцословакия» позволяли ему в течение многих лет оставаться неуловимым и каждый раз оставлять полицию с носом, избегая засад и ловушек. У Черта была великолепная сеть невольных осведомителей – друзей, знакомых, сослуживцев в различных ведомствах страны, в том числе в министерстве внутренних дел, генеральной прокуратуре и министерстве юстиции. Если ему требовалось узнать, что замышляет полиция для поимки Кровавого Дьявола, он просто снимал трубку служебного телефона, набирал номер того или иного ведомства и, поболтав со знакомым или с приятельницей, как бы между прочим переводил разговор в нужное русло и задавал невинные вопросы любопытного обывателя, в действительности же добирался до конфиденциальных и вообще-то разглашению не подлежащих сведений.

Произошло то, чего Стелла так боялась: она встретилась взглядом с Вацлавом Чертом. В последний раз, когда он смотрел ей в глаза, она находилась в его полной власти и только чудом осталась жива. Черт усмехнулся и провел языком по губам. Стеллу передернуло от отвращения – для всех это невинный жест, а для нее – напоминание о прошлом! Внезапно Черт подмигнул ей, и Стелла поняла, что он ее не забыл.

Подле Кровавого Дьявола, в течение почти семи лет нападавшего на молодых женщин, насиловавшего их и душившего, а после этого превращавшего их квартиры или дома (Черт никогда не нападал на жертвы на улице или в публичных местах, предпочитал заставать несчастных врасплох в их собственных убежищах) в место кровавой бойни, сидела его защитница, госпожа адвокат Амелия Гольдман, внучка, дочь и племянница тех самых Гольдманов, что блистали еще при королях, а потом переметнулись на службу коммунистическим бонзам. Амелия, производившая фальшивое впечатление хрупкой анемичной особы (темные локоны, алебастровое лицо, фиалковые глаза), считалась одним из самых удачливых, свирепых, красноречивых, опасных и дорогих адвокатов по уголовным делам Герцословакии. Черт никогда бы не смог нанять ее себе в защитницы, однако Амелия сама предложила Кровавому Дьяволу, убившему по крайней мере двадцать восемь женщин, свои услуги – совершенно бесплатно. Судачили, что на одной из вечеринок, где присутствовали сливки экарестского общества, Амелия заявила, что добьется для Черта оправдательного приговора, а затем напишет о провальном для прокуратуры процессе книгу, которая непременно станет бестселлером.

Стелла не была представлена Амелии, однако была знакома с ее репутацией. Адвокатша, которой принадлежали небольшой палаццо в Венеции (часть отступного при разводе со вторым мужем – итальянским графом) и островок в Эгейском море (презент благодарного клиента, бывшего премьер-министра страны, обвинявшегося в зверском убийстве молодой любовницы и признанного в итоге невиновным), не любила проигрывать. Благодаря великолепному знанию законов и еще более великолепному знанию лазеек между законами, Амелия Гольдман почти во всех делах умудрялась разрушить линию защиты, посрамить прокуратуру и добиться если не оправдательных, то невероятно мягких приговоров для подопечных – проворовавшихся министров, эксцентричных звезд, олигархов и не ведающих запретов детишек властей предержащих.

Почти во всех делах, но не во всех. Стелла знала, что Черту ничто не поможет – уж слишком серьезными были улики против него, и одним красноречием, пускай ни в чем не уступающим знаменитым филиппикам Цицерона, их не опровергнуть. Странно, что подсудимый отверг предложение прокуратуры признать себя виновным и не выходить на процесс – в таком случае его обещали поместить до конца жизни в комфортабельную, недавно введенную в эксплуатацию тюрьму для госчиновников, где имелись обширная библиотека, разнообразное меню в столовой и даже бассейн. Черт отказался сотрудничать со следствием, не отвечая ни на один из вопросов, и заявил на первом заседании, что виновным себя не признает.

Пока что Амелия мало себя проявила, лишь добилась отвода двух свидетелей и подвергла сомнению выводы экспертизы метахондрий. Стелла Конвей знала: если дело пойдет так и дальше, то Черт получит двадцать восемь раз пожизненное заключение (по количеству жертв) и отправится в печально известный тюремный комплекс, условия содержания в котором парламентарии и комиссии Европейского Союза постоянно подвергали самой резкой критике.

– Свидетель, назовите свое полное имя, возраст и профессию! – произнес судья.

Стелла Конвей охотно пояснила:

– Меня зовут Стелла Конвей, тридцать один год, последние пять лет являюсь специальным агентом отдела по расследованию серийных убийств при министерстве внутренних дел.

– Господин прокурор, можете приступить к допросу свидетеля! – разрешил судья.

Феликс Дарбич, поднявшись из-за стола, пружинистой походкой направился к Стелле. Вопросы были рутинными, ответы на них заранее согласованы с прокуратурой – Амелия не должна найти ни единой зацепки. Стеллу несколько удивило то, что при подготовке процесса Феликс не пожелал ее видеть и прислал к ней своего помощника, который притащил папку с вопросами и заранее напечатанными ответами. Доктор Конвей выпроводила ретивого молодчика, а затем позвонила Феликсу и заявила ему, что не собирается выступать в роли попугая, повторяющего заученные фразы. Феликс во время того телефонного разговора был сух и резок – вероятно, никак не мог простить ей, что она сама ушла от него, а не дождалась, пока он ее бросит. Или (эта мысль пришла Стелле позднее) он все еще любит ее? Впрочем, какая разница – у Феликса жена, с которой он состоит в законном браке больше пятнадцати лет, трое детей-школьников и перспектива через год-два занять место прокурора столицы.

– Благодарю вас, доктор, – произнес прокурор, на лице которого играла торжествующая улыбка.

Судья обратился к Амелии Гольдман:

– Госпожа защитник, вы будете допрашивать свидетеля?

Адвокатша, облаченная в черный брючный костюм, с нитью отборнейшего бахрейнского жемчуга на тонкой шее, ответила завораживающим мелодичным голосом:

– Да, ваша честь, не премину воспользоваться данной возможностью.

Амелия не торопясь поднялась из-за стола, одарила присяжных доброй улыбкой, подошла к Стелле и участливо поинтересовалась:

– Вы хорошо себя чувствуете, доктор Конвей?

Стелла несколько резковато ответила:

– Более чем.

– Я рада, – ответила Амелия Гольдман. – Хотя вообще-то у меня создается впечатление, что вы не в своей тарелке, доктор Конвей. Хотите бокал воды?

– Нет, – ответила Стелла.

– Может, на вас так угнетающе действует спертая атмосфера в зале? Кондиционеры, увы, еще старые, социалистические… – многозначительно произнесла адвокатша, повернувшись к присяжным.

Из рядов, где восседали журналисты, послышались отдельные смешки.

Стелла подумала, что наличие у Черта, лишившего жизни почти тридцать дам, женщины-адвоката, по мнению Амелии, наверняка производит положительное впечатление на присяжных.

Судья, нахмурившись, произнес:

– Госпожа защитник, переходите к допросу свидетеля.

– Ваша честь, я уже допрашиваю свидетеля, – почтительно ответила Амелия, повернулась лицом к Стелле и спросила: – Или ваше хорошее настроение испортилось по причине того, что вы находитесь в одном помещении с господином Чертом?

– Ваша честь, протест! – подал голос прокурор Феликс Дарбич. – Не понимаю, к чему защита адресует свидетелю совершенно посторонние и совершенно нелепые вопросы. Хотел бы я видеть человека, за исключением самой госпожи защитника, кто был бы в диком восторге от общества подсудимого – жестокого убийцы и насильника!

Представители прессы снова закхекали.

– Господин обвинитель, советую вам приберечь подобные остроумные, с позволения сказать, замечания для пресс-конференции! – заявил судья. – Господин Черт, пока не доказана его вина, не может быть назван убийцей и насильником, и доказать это – ваша задача. Что же касается защиты, то, госпожа Гольдман, прошу не ходить вокруг да около, иначе буду вынужден сделать вывод, что свидетель вам не требуется, и тогда я отпущу доктора Конвей.

– Ваша честь, у защиты имеются все основания полагать, что доктор Конвей предвзята в своих суждениях. Этим и объясняются мои вопросы, – ответила Амелия.

– Продолжайте, – бросил судья.

Стелла на мгновение закрыла глаза. Черту инкриминировалось двадцать восемь убийств. Но их могло бы стать двадцать девять. О том, что Кровавый Дьявол напал на нее десять месяцев назад, вскоре после того, как она выступила в ток-шоу, где обсуждались деяния маньяка, знали только она сама и, разумеется, Вацлав Черт. Он изнасиловал ее и приготовился убить, но Стелле удалось вонзить ему в правое предплечье ножницы. Черт попытался задушить свою жертву, но не смог сделать это одной рукой и ретировался, оставив ее в полуобморочном состоянии на ковре спальни. Доктор Конвей приняла решение не информировать полицию. Черт овладел ею, а даже спустя десять месяцев после происшествия Стелла никак не могла отделаться от чувства дурноты, временами накатывающего на нее, когда она всего лишь вдруг вспоминала тошнотворный запах его дорогой туалетной воды.

Неужели Черт сообщил о нападении на нее Амелии? И она намерена использовать это каким-то образом в своих целях?

– Доктор Конвей, – произнесла Амелия Гольдман, – доводилось ли вам встречаться с подсудимым, господином Вацлавом Чертом, до сегодняшнего дня и при каких обстоятельствах?

Все взгляды устремились на Стеллу. Она опустила голову и попыталась совладать с паникой, охватившей ее. Что же делать? Сказать правду? Но тогда придется признать факт нападения и изнасилования, а также то, что она, специальный агент министерства внутренних дел и в то же время – сотрудник команды по поимке Кровавого Дьявола, намеренно скрыла от следствия чрезвычайно важную информацию. Ведь после нападения на нее Черт лишил жизни еще четырех женщин. Если бы его схватили после нападения на нее, они бы, может быть, остались в живых…

– Нет! – ответила она громко и сама поразилась, как неестественно звучит ее голос. Иной возможности, как все отрицать, у нее нет.

Феликс с беспокойством посмотрел на Стеллу. Доктор Конвей ощутила желание выбежать из зала, где шел процесс над Чертом. Эта мысль ее развеселила, и Стелла улыбнулась.

– Вам смешно, доктор Конвей? – тонкие брови Амелии взлетели вверх. – Неужели мой вопрос был таким уж забавным? Или вы радуетесь тому, как вам удалось обвести вокруг пальца присяжных и судью?

– Инсинуация! – вставил Феликс Дарбич. – Беспочвенные обвинения, рассчитанные на то, чтобы при помощи дешевого эффекта дискредитировать важного свидетеля…

– Ваша честь, – предваряя реплику судьи, заявила Амелия Гольдман, – разрешите мне разъяснить уважаемому суду и несведущему господину обвинителю следующее: доктор Конвей только что намеренно солгала, заявив, что до сегодняшнего дня не встречалась с подсудимым. Это не так! В моем распоряжении имеются вещи, принадлежавшие доктору Конвей и подаренные ею господину Вацлаву Черту. Причем некоторые из вещей весьма интимного характера, что позволяет нам сделать некоторые выводы о том, в какой именно связи состояли господин Черт и доктор Конвей.

– Ваша честь! – взвился Феликс. – Прошу вас не поддаваться на провокацию со стороны…

Судья прервал его:

– Продолжайте, госпожа защитник. Однако вынужден вас предупредить: если окажется, что ваше заявление не более чем попытка очернить свидетеля, то это будет иметь чрезвычайно серьезные для вас последствия.

– Уверяю вас, ваша честь, – сказала Амелия, – уважаемый суд сейчас убедится в том, что так называемый свидетель обвинения – лгунья.

Стелла онемела. Она со всеми находившимися в зале напряженно следила за тем, как Амелия вернулась к столу, вытащила небольшую кожаную сумку и расстегнула «молнию». Блеснула догадка: Вацлав Черт был склонен к фетишизму и забирал с места преступления вещи и одежду жертв. Покидая квартиру Стеллы, он, видимо, прихватил кое-какие аксессуары.

– Вот мобильный телефон, зарегистрированный на имя доктора Конвей… ночная рубашка со следами ее ДНК… записная книжка с отпечатками ее пальцев… любимые духи доктора Конвей, опять же с отпечатками ее пальцев на флаконе… – комментировала Амелия. А когда сумка опустела, она спросила: – Если вы никогда ранее не встречались с подсудимым, доктор Конвей, то как оказались у него все эти вещи?

– Они были украдены у меня, – ответила Стелла.

– Украдены? Какой оригинальный ответ! В таком случае прошу подвергнуть свидетельницу телесному осмотру.

– Что? – переспросил судья.

– Мой клиент утверждает, что был интимно близок с доктором Конвей, и я могу представить заверенное у нотариуса описание тела доктора Конвей, составленное со слов господина Черта. Мой подзащитный называл, например, родинки на лопатке и на животе, шрам от аппендицита, особенности формы грудей. Это доказывает, что доктор… гм… знала, причем во всех смыслах, господина Черта, хотя только что утверждала обратное!

Феликс Дарбич попытался возразить, но судья остановил его:

– Защита выражает сомнения в правдивости показаний свидетеля, поэтому обращаюсь к вам, доктор Конвей, с просьбой отправиться в мое бюро, где сотрудники аппарата суда, разумеется, женского пола, подвергнут вас осмотру.

Вацлав Черт усмехнулся.

Стелла тяжело вздохнула и решилась:

– Ваша честь, я готова сделать заявление. Вещи, продемонстрированные защитой, принадлежат мне…

В зале раздались возгласы.

– Тишина в зале! Иначе все зрители будут выдворены в коридор! – пригрозил судья.

– Однако речи не может быть о том, что они были подарены мной подсудимому, – продолжила свидетельница. – Он, как я уже сказала, похитил их у меня. Вацлав Черт… пытался убить меня десять месяцев назад, в ночь с 12 на 13 января этого года.

Невзирая на предупреждение судьи, зал снова загудел. Признание доктора Конвей вызвало бурю эмоций. Корреспонденты застрочили в блокнотах, один, сидевший с краю, поднялся и покинул зал. Судья в ярости воскликнул:

– Каждый, кто без моего разрешения удалится из зала, понесет наказание за неуважение к суду и будет препровожден в камеру на семь суток! Прошу охрану задержать господина, только что в спешке проскользнувшего в коридор, чтобы оттуда, я в том нимало не сомневаюсь, известить свою редакцию или телекомпанию о сенсационных разоблачениях раньше всех.

Удрученного журналиста вернули в зал.

– Вами я займусь позже, – бросил ему судья, а затем обратился к Стелле: – Доктор Конвей, вы понимаете, что сделали сейчас чрезвычайно важное заявление, от которого зависит не только ваша карьера, но и текущий процесс?

– Да, ваша честь, – твердо заявила Стелла.

Амелия Гольдман, чьи глаза радостно сияли, спросила:

– Доктор Конвей, вы огорошили всех нас двумя противоположными, более того, взаимоисключающими заявлениями: пять минут назад вы, по вашим словам, знать не знали господина Черта и под присягой заявили, что не видели его до сегодняшнего дня, теперь же пытаетесь нас уверить, что мой подзащитный пытался убить вас. Так что же правда? Ваше первое заявление, ваше второе заявление или, не исключено, ни первое, ни второе?

– Я говорю сейчас правду, – сказала Стелла. – Вацлав Черт напал на меня… – Она запнулась, покраснев, закончила фразу: – Изнасиловал, как делал это и с другими жертвами, и приготовился лишить жизни. И только оказав сопротивление, я избежала смерти. На правом предплечье подсудимого наверняка имеется шрам от ножниц, которыми я его ранила.

Амелия Гольдман немедленно откликнулась:

– Ваша честь, вы дозволите моему клиенту снять пиджак и рубашку, дабы все присутствующие, в первую очередь уважаемые присяжные, имели возможность убедиться в том, справедливы ли слова доктора Конвей.

– Я не большой поклонник превращения заседания в цирковое представление, а тем более сеанс стриптиза, – заявил судья, – но коль нечто похожее уже произошло, то пускай господин Черт снимет пиджак и рубашку и продемонстрирует нам свое правое предплечье.

Обвиняемый, как будто дожидавшийся этого момента, поднялся, ловко снял пиджак, быстро расстегнул пуговицы рубашки, сбросил ее и обнажил торс, поросший рыжеватыми волосками. Амелия Гольдман подошла к Черту и, указав на правое предплечье, спросила:

– Видит ли кто-либо шрам или что-то подобное?

Предплечье было гладкое, без шрамов, царапин и порезов. Стелла удивилась. Как же так? Она прекрасно помнила, что вонзила ножницы глубоко. У Черта обязательно должен был остаться след!

– Разрешите продемонстрировать уважаемому суду и левое предплечье, дабы не возникло сомнений, не перепутала ли доктор Конвей право и лево, – саркастически заметила защитница и попросила Черта повернуться другим боком, что подсудимый охотно и сделал. Но шрама не было и на левом предплечье.

Стелла судорожно сглотнула. Что за наваждение? Наверняка и зрители, и судья, и, что важнее всего, присяжные считают ее обманщицей. Но это Черт вместе со своей ушлой адвокатшей пускали пыль в глаза, а не она!

– Как видите, утверждения доктора Конвей не выдерживают проверки опытным путем, – заявила Амелия Гольдман. – Ваша честь, разрешаете ли вы моему клиенту одеться?

– Да, да, – рассеянно проговорил судья, Вацлав Черт принялся натягивать рубашку, а госпожа защитник проронила:

– Итак, не вызывает сомнений, что доктор Конвей не являлась – подчеркиваю, не являлась! – жертвой моего клиента, а была его добровольной любовницей.

– Ваша честь! – возражающе воскликнул Феликс Дарбич, чей лоб был покрыт испариной.

– Согласен, – устало произнес судья. – Последние слова защиты из протокола изъять.

Но Амелии было достаточно того эффекта, который уже был произведен, – ей удалось убедить присяжных в том, что нельзя верить ни единому слову Стеллы Конвей. Все наукоемкие объяснения касательно вины Вацлава Черта, представленные доктором в качестве ответов на вопросы обвинения, были моментально забыты, в памяти осталось одно: свидетельница – лгунья и, не исключено, любовница человека, обвиняющегося в двадцати восьми убийствах. Более того – может, и соучастница, кто знает?

– Ваша честь! – заявила вдруг Амелия Гольдман. – Вынуждена признаться, что изучение сексуальных эскапад доктора Конвей еще не завершено.

– Ну что еще? – проворчал судья, до крайности недовольный развитием событий на процессе, но не в состоянии запретить защите выступление.

– Я хотела бы продемонстрировать уважаемому суду неопровержимые доказательства того, что весь так называемый процесс – не более чем интрига, сплетенная доктором Конвей и ее сообщником для того, чтобы лишить моего клиента свободы.

– Это переходит всяческие границы, ваша честь! – закричал Феликс Дарбич. – Мало того, что защита…

– Мне решать, переходит это всяческие границы или нет, – перебил судья, он внимательно посмотрел на Амелию Гольдман и произнес: – Учтите, госпожа защитник, если в итоге выяснится, что происходящее – срежиссированный вами спектакль, то вам не сносить головы. Подобное сурово карается – например, исключением из адвокатской корпорации и пожизненным запретом заниматься адвокатской практикой.

– Ваша честь! – воскликнула мадам адвокат. – Мое единственное желание – представить вам и общественности неопровержимые доказательства того, что доверять доктору Конвей нельзя. Она, как мы только что убедились, лжет под присягой, и никто не гарантирует, что ее показания не направлены на то, чтобы упечь моего клиента в тюрьму. Но если бы мы имели дело с одной лишь нечестной женщиной, желающей отомстить своему бывшему любовнику – господину Вацлаву Черту… – Под грозным взором судьи Амелия исправилась: – Пардон, последнюю фразу прошу не вносить в протокол. Компетентным органам еще предстоит выяснить, отчего доктор Конвей решила обманывать высокий суд. Однако, ваша честь, разрешите продемонстрировать уважаемым присяжным доказательства того, что верить нельзя не только доктору Конвей, но и официальному представителю обвинения, заместителю прокурора Экареста господину Феликсу Дарбичу…

Стелла увидела, как побледнел Феликс.

Амелия Гольдман тем временем подошла к судье и положила перед ним большой конверт из плотной бумаги. Судья, нацепив очки, извлек из конверта пачку фотографий. Мельком просмотрев их, он снял очки и произнес:

– Запрещать вам демонстрировать эти фотографии я не могу, ибо вы правы – они имеют к разбираемому делу непосредственное отношение. Пожалуй, даже предпочту, чтобы вы презентовали их публике в зале суда, а не на пресс-конференции. Хотя, боюсь, сегодня вечером вы сделаете и это, госпожа защитник.

Амелия, победоносно улыбаясь, сгребла фотографии и подошла к присяжным. Подняв над головой фотографии, она заявила:

– Дамы и господа! На снимках запечатлены два человека, которые вам знакомы. Мужчина и женщина в ситуациях, которые не оставляют сомнений в том, что они – любовная пара.

Адвокатша раздала фотографии присяжным. Доктор Стелла Конвей заметила, как заместитель прокурора попытался ослабить узел галстука. А Вацлав Черт, сцепив руки на животе, ухмылялся.

Присяжные, рассматривая фотографии, охали и бросали взгляды, полные негодования и отвращения, в сторону Стеллы и Феликса Дарбича. Однако доктор Конвей не сомневалась, что основной аудиторией для продолжавшей разглагольствовать адвокатши были вовсе не присяжные и даже не судья, а журналисты, с жадностью ловившие каждое ее слово.

– На фотографиях изображены доктор Стелла Конвей и заместитель прокурора Феликс Дарбич. Представитель обвинения и один из главных свидетелей состоят в интимной связи! Ведь так, доктор Конвей? – продолжила Амелия Гольдман, резко повернулась к Стелле и быстрым шагом подошла к ней. – Не забывайте, что вы все еще находитесь под присягой и обязаны говорить правду, что, впрочем, не удержало вас от ложных показаний всего несколько минут назад, – не преминула вкрадчиво отметить защитница Черта. – Доктор Конвей, вы состояли в любовной связи с заместителем прокурора Дарбичем?

Стелла молчала, поняв, что попала в ловушку. До сих пор Амелия пыталась убедить суд и присяжных в том, что она руководствуется личными антипатиями и намеренно лжет под присягой, но теперь адвокатша явно хотела инициировать крах всего процесса. Ведь если выяснится, что один из главных свидетелей обвинения и заместитель прокурора любовники, то у защиты появится уникальный шанс: Амелия наверняка потребует от судьи признания процесса недействительным.

– Да или нет, доктор? Мы ждем! – буквально пропела Амелия и уставилась на Стеллу фиалковыми глазами.

Молодая женщина на свидетельском месте замерла в растерянности. Произнесенное ею сейчас «да» будет означать конец карьеры Феликса и, вероятнее всего, ее собственной. И, что хуже всего, Вацлаву Черту удастся внести сумятицу в умы, перетянуть на свою сторону общественное мнение и представить себя жертвой юридического произвола. «Нет» же равносильно самоубийству: отрицать очевидное бессмысленно.

Вацлав Черт, ухмыляясь, нагло уставился на Стеллу. Его тонкие губы зашевелились, и доктор Конвей уловила смысл его беззвучной фразы: «Ты скоро станешь моей!»

– Так в чем же дело, отчего вы молчите? – вопрос Амелии вернул Стеллу к действительности. Следом и судья произнес строго:

– Свидетель, потрудитесь немедленно дать ответ на поставленный вопрос! Напоминаю вам, что вы поклялись говорить правду, только правду и ничего, кроме правды!

Феликс Дарбич, откинувшись на спинку стула, все еще теребил галстук. Лицо заместителя прокурора столицы приняло пепельный оттенок, руки предательски дрожали. Стелла подумала о том, что честолюбивым мечтам Феликса пришел конец. Они ведь и поссорились-то из-за того, что тот откровенно заявил – развестись с женой он не может, хотя ее и не любит, поскольку развод означал бы для него отказ от продвижения по службе.

– Да, – выдавила из себя, уставившись в пол, Стелла.

Амелия Гольдман, сияя, воскликнула:

– Доктор Конвей, а не могли бы вы громко и четко повторить то, что произнесли? Боюсь, ваш придушенный голос доносится не до всех присутствующих в зале!

Она не только хотела разрушить ее карьеру и вывести из игры как чрезвычайно опасного для своего клиента свидетеля, но и растоптать. Однако ответа не избежать… Стелла подняла взгляд и, уставившись в лицо адвокатше, отчеканила:

– Да, вы правы. Феликс Дарбич и я были любовниками.

– У защиты более вопросов нет! – бросила, отвернувшись, Амелия.

Зал гудел, судья потирал виски, Феликс в оцепенении сидел, механически, сам того не замечая, играя карандашом.

– На основании вскрывшихся фактов, ваша честь, – произнесла Амелия Гольдман, – в частности, того, что заместитель прокурора Дарбич и свидетельница обвинения доктор Конвей состояли в любовной связи, обладая, следовательно, возможностью для сговора и подтасовки улик, я требую объявить процесс недействительным! Прошу отправить дело на дорасследование, исключив из него все имеющиеся улики, ибо они могли быть фальсифицированы обвинением и так называемыми экспертами. Мой клиент Вацлав Черт стал жертвой беззакония, поэтому прошу заменить заключение под стражей – ведь ордер на арест базируется на косвенных доказательствах, к тому же, вполне вероятно, подтасованных прокуратурой! – на подписку о невыезде.

Каждое слово Амелии отдавалось звоном в ушах Стеллы. Минуту назад она собственноручно подписала смертный приговор, причем не только себе, но и Феликсу.

Судья, взывая к тишине, отчаянно заколотил молоточком. Когда волнение в зале улеглось, он объявил:

– Ходатайство защиты удовлетворяется по всем пунктам. Закон полностью на стороне защиты. Процесс признается недействительным, жюри присяжных заседателей распускается. Заместитель прокурора Экареста Дарбич отстраняется от участия в следующем процессе, если до оного вообще дойдет дело. Улики, фигурирующие в деле по обвинению Вацлава Черта в двадцати восьми убийствах, изымаются из дела. Ордер на арест признается недействительным. Обвиняемый освобождается из-под стражи в зале суда – без подписки о невыезде. Желаю всем отличного дня!

Судья, с гневом поднявшись, покинул зал заседания через дверь, располагавшуюся у него за спиной. Журналисты атаковали Феликса, который, прокладывая себе путь через толпу, отвечал на все вопросы хриплым голосом одно и то же: «Без комментариев!»

Судебные приставы оттеснили журналистов, публика начала покидать зал. К Стелле подошел раскрасневшийся мужчина, сопровождаемый всхлипывающей дамой. Размахивая кулаками перед лицом доктора Конвей, мужчина заорал, брызжа слюной:

– Ты, шлюха, все испортила! Нашу единственную дочь убил этот негодяй, а из-за того, что ты трахалась с прокурором, его отпустили на свободу!

К мужчине, отцу одной из жертв, подоспели охранники. Его жена, вытирая слезы, произнесла:

– Желаю вам тысячу несчастий, доктор! Пускай же вы помучаетесь так, как мучилась моя дочурка!

Стелла опустила взгляд. Что она могла ответить на упреки, совершенно справедливые, со стороны родителей жертвы? Сказать, что ей ужасно жаль и она раскаивается в произошедшем?

Амелия Гольдман, собирая бумаги со стола, давала наставления Вацлаву Черту:

– Сейчас у нас пресс-конференция, говорить буду только я. Вы запомнили? Ни на один из вопросов не отвечайте!

Черт кивал, но его взгляд был устремлен на Стеллу. Он поднялся и сделал несколько шагов по направлению к доктору Конвей. Адвокатша предостерегающе окликнула его:

– Господин Черт, вам не стоит говорить с ней, это может негативно сказаться…

Вацлав Черт, не слушая, приблизился к Стелле, и она уловила тот самый аромат дорогой туалетной воды, что доводил ее до дурноты почти десять месяцев. Черт, уставившись в лицо Стелле, прошептал:

– Спасибо! Ты здорово выручила меня. Думаешь, откуда взялись фотографии? Я же их и сделал – до того, как напасть на тебя в январе, следил за тобой пару недель, выведывал твой график.

Стелла отпрянула, узкая бледная ладонь Черта с длинными, покрытыми редкими золотистыми волосками узловатыми пальцами и с острыми ногтями, дотронулась до запястья Стеллы. Доктор Конвей вздрогнула, как будто ее пронзил электрический разряд.

Серые глаза Черта сузились, превратившись в две щелочки, крылья носа затрепетали, он с шумом втянул воздух и облизал губы кончиком языка.

– Я схожу по тебе с ума, – произнес его и провел ногтем большого пальца по запястью Стеллы. – А что касается исчезновения шрама… спасибо современной пластической хирургии – при помощи лазера можно удалить и не такое. Но сделал я это за границей, так что ничего не докажешь. Нам ведь было так хорошо вместе! Но я так и не успел распробовать тебя!

Вацлава Черта позвала Амелия. Он досадливо дернул плечом и сказал:

– Адвокатша мне ужасно надоела, болтлива, как сорока, и нудна до опупения. Думаю, настало время пришить и ее. Она сделала свое дело – я на свободе! А знаешь, что будет потом? – Губы Черты дрогнули в ухмылке, Стелла увидела его острые, мелкие, ослепительно белые зубы. – А потом я убью тебя, Стелла! – прошептал он. – Я же сказал тебе сегодня: «Скоро ты станешь моей». Я видел, ты прочла это по моим губам. Очень скоро! Очень!

Его рука, как змея, промелькнула в воздухе, Черт отвернулся и пошел небрежной походкой к Амелии. Стелла, набрав в легкие воздуха, крикнула:

– Госпожа Гольдман, берегитесь, он только что сказал, что собирается убить вас! А затем и меня!

Несколько человек, находившихся в зале, с большим удивлением и, как показалось Стелле, с недоверием посмотрели на нее. Черт галантно подхватил тяжелый портфель, принадлежавший Амелии.

А та, повернувшись, произнесла ядовито и торжествующе:

– Вы, доктор Конвей, никак не можете смириться с тем, что проиграли? Понимаю, тяжело в тридцать лет понять, что карьера закончена. Сочувствую вам, доктор Конвей! Я на днях от имени господина Черта подам иск против вас, Дарбича и министерства внутренних дел. Только мы с моим клиентом пока не решили, на сколько десятков миллионов. Увидимся в суде!

И она вместе с Вацлавом Чертом направилась к выходу. Стелла осталась в зале одна. Дверь приоткрылась, появился охранник и нерешительно произнес:

– Доктор, думаю, вам следует покинуть помещение.

Стелла знала, что ее сейчас ожидает. Она вновь тяжело вздохнула и медленно вышла из зала. Послышался треск фотовспышек, со всех сторон полетели вопросы:

– Доктор Конвей, это конец вашей карьеры? Как давно вы состоите в любовной связи с Феликсом Дарбичем? Правда ли, что вы спали с Чертом и ваше выступление в суде – попытка отомстить бывшему бойфренду? Намерены ли вы подать заявление об уходе?