Лесная быль. Рассказы и повести

ЗАБИЯКА

Их было четверо. И так как мать их была ежиха, то и они были ёжики. Отец их тоже ёж, но они его никогда не видали, в воспитании он участия не принимал.

Ежовое молоко превкусное. Так, по крайней мере, думали маленькие ежата, судя по тому, как они толкались и лезли к брюшку своей матери-ежихи в норке под корнями старой джиды[1], недалеко от берега реки Сыр-Дарьи.

Особенно нетерпелив и несносен был один ежонок. Он много крупнее других, таким уж родился.

Колоть братьев иголками он ещё, правда, не мог: ёжики родятся совсем мягкие, и иголочки на них тоже мягкие и твердеют только со временем. Но он расталкивал своих братишек, первый добирался до материнского брюшка и высасывал бóльшую долю молока.

Мать довольно равнодушно относилась к их ссорам, как и вообще к самому их существованию. Она приходила в норку покормить их, чтобы отделаться от стесняющего её молока. И как только чувствовала, что они отсосали достаточно, вставала и, стряхнув ежат, уходила по своим делам, не приласкав и даже не осмотрев своих детишек.

Поэтому и ёжики, когда были сыты, особого интереса к матери не проявляли.

Они росли, и вскоре уже должно было наступить время их. первой прогулки по лесу. Во время этой прогулки ежиха должна была покормить их дождевыми червями и показать им прекрасный надземный мир, как это делают все ежихи.

И вдруг… она исчезла.

Как это произошло — ёжики так и не узнали. Может быть, хитрая лисица столкнула её в воду, которой ежи не терпят. В воде ёж разворачивается, а лиса хватает его за рыльце и загрызает.

Может быть, её утащил из лесу в шапке какой-нибудь любопытный мальчишка или наступила на неё зазевавшаяся лошадь, — как бы там ни было, а ёжики, проголодав один день, продолжали голодать и следующий.

Младшие ежата сбились в кучу в дальнем уголке норки и жалобно пищали. Но ёжик-забияка не очень унывал. Если молока нет в норке — надо идти его добывать. И ещё раз обежав все закоулки родного домика, он осторожно прошёл по коридору и высунул наружу острое рыльце.

Ах, как светло! Слабые глазки зажмурились, и ёжик попятился было обратно. Но голод подгонял его. Забияка осторожно выбрался из норки и спрятался под ближайшим кустиком травы.

Для начала недурно. В первую минуту от волнения он забыл даже о еде. Его чёрные бусинки-глаза так и бегали по сторонам, а длинное рыльце презабавно дёргалось, нюхая воздух. Ведь тонкие запахи со всех сторон говорят острому обонянию ежа гораздо больше, чем могут видеть его слабые, подслеповатые глазки. Молоком ниоткуда не пахло, но другие запахи, ещё незнакомые, обещали не меньше и волновали ёжика.

Что-то зашевелилось перед самым его носом. Забияка попятился и ощетинился. Это «что-то» было совсем маленькое и ползло в сторону. Молоком от него не пахло, но возбуждало аппетит. И, осторожно вытянув мордочку, ёжик вдруг схватил его и торопливо зачавкал. Так вот что! Да это вкуснее молока!

Глаза ёжика разгорелись. Ещё минута — и другой червячок-гусеница попался на его острые зубы. А вот запахло и настоящим обедом. Раскидав листья, Забияка ухватил громадного, жирного дождевого червя. Червяк закрутился и хвостом ударил ёжика по носу. Забияка ощетинился, но не выпустил добычи, пока не дожевал последний извивающийся кусочек.

Блаженная сытость в животике подсказала ему, что за будущее беспокоиться нечего: еда просто-таки сама лезет в рот в этом удивительном мире!

До тонкого слуха ёжика донёсся слабый писк голодных братьев из норки. На минуту он прислушался, но тут же, равнодушно отвернувшись, свернулся клубочком, готовясь заснуть.

И вдруг на него чуть кто-то не наступил. Словно гора обрушилась на кучу листьев — его новый дом, и он еле-еле успел отскочить в сторону.

Испуганно фыркнув, он свернулся в клубочек так проворно, точно его этому учили.

Два мальчика и девочка в пёстрых халатиках не заметили притаившегося в листьях ёжика, они подошли и наклонились к норке.

— Вот здесь, здесь пищат, — говорила девочка. — Юнус, ты слышишь, давай копать, посмотрим, кто пищит.

Юнус, сняв болтавшийся на ремешке пояса ножик, поспешно принялся копать мягкую землю.

Земля и корни так и летели во все стороны, а девочка нетерпеливо помогала руками, чуть не попадая под самый нож.

Младший братишка наклонился над норкой и внимательно наблюдал за работой старших.

— Подожди, — сказал Юнус, — я попробую руку просунуть.

— А вдруг там змея? — со страхом в голосе спросила девочка.

Юнус быстро выдернул уже засунутую руку, но тут же устыдился своей трусости.

— Змеи не пищат, — сказал он. — Эх ты, трусиха! — и, улёгшись на землю, запустил руку до плеча в образовавшееся отверстие. — Ой, есть, что-то есть, маленькое! — в восторге закричал он, стараясь продвинуть руку как можно дальше.

— Я, я, пусти меня! — кричала девочка, отталкивая его.

— Ты змей боишься! — поддразнивал её Юнус и весь изогнулся от напряжения. — Зацепил что-то! Ого, смотри!

На ладони у него лежал крошечный ежонок. Он жалобно разевал рот и пищал слабо, еле слышно.

— Юнус, Юнус, это что такое? — кричали мальчик и девочка, прыгая около него.

— Ёжик, — отвечал тот с гордостью, — разве не видите? Маленький он, есть хочет. Я сейчас ещё достану! И тем же порядком на свет появились остальные ежата.

— Тише, Рашида, — сказал Юнус, — ты их задушишь. Понесём домой.

— Домой! Домой! — кричали дети. — Мы им молока дадим, каймаку[2], шурпы[3], всего!

— Глупые вы, — засмеялся Юнус. — Их и молоком-то надо будет через тростинку поить, а вы — шурпой…

И весёлые голоса детей затихли вдали.

Ёжик Забияка вылез из-под своего укрытия и осторожно подошёл к разгромленному дому.

Разрытая земля заставила его попятиться. Ото всего этого пахло как-то тревожно, и странный шум, который подняли эти громадные существа, тоже не внушал доверия. Поморщив лобик и выставив острое рыльце, Забияка мелкой рысцой затрусил прочь от развалин родного дома.

Дорога была не особенно ровной: громадные брёвна, холмы и канавы, с ёжиковой точки зрения, пересекали её, и Забияка скоро измучился до смерти. Но вот на пути вдруг попалась совершенно готовая норка. Что это? Даже ёжиками запахло? И наш Забияка доверчиво сунулся в неё.

Сердитое фырканье заставило его попятиться. Не мудрено, что тут пахло ежами, — здесь жила их целая семья. Трое малышей присосались к брюшку матери, чавкая и захлёбываясь.

От тоски по родному дому и тёплому молоку у Забияки защемило под ложечкой. Тихонько прижавшись в уголке, он смиренно ждал, пока ежиха отфыркается и успокоится. Затем осторожно, шаг за шагом, он стал продвигаться всё ближе и ближе. Ежат было всего трое. Забиякино рыльце продвинулось между ними, тёплое молоко полилось ему в рот. Ежиха фыркнула затихла. А Забияка пил и пил. Раньше он никогда так остро не ощущал тепла и уюта родного угла.

На следующий день новая мать вывела всю семью на прогулку. Ежата были больше и взрослее родных братьев, и Забияка не обижал их. Они дружно бежали за матерью, а она принюхивалась, разрывала листья и, найди большого червяка, делила его детям по кусочку.

Ёжики быстро росли и толстели. Они уже научились добывать себе пропитание, почти не требовали материнского молока и только по привычке держались ещё вместе. Их желтовато-серые иголочки уже окрепли и могли уколоть неосторожного врага.

Раз утром они весело бежали по тропинке за матерью. Вдруг что-то длинное жёлтое пересекло им дорогу.

— Ш-ш-ш! — раздалось шипение, да такое страшное, что ёжики, как по команде, разом свернулись в колючие клубочки.

Однако Забияке не терпелось посмотреть, что будет дальше, и он осторожно вытянул острую мордочку, готовый при малейшей тревоге свернуться обратно.

На тропинке началась страшная возня. Ежиха-мать вся ощетинилась и с сердитым хрюканьем бросилась на ползучего зверя.

А тот свернулся большим жёлтым кольцом и, подняв голову кверху, с громким шипением поворачивал её во все стороны, угрожая ежихе, которая бегала вокруг него, ощетинившись и хрюкая.

Ежиха уже несколько раз бросалась на змею, но та успевала, в свою очередь, кинуться на неё. Тут ежиха сворачивалась с такой быстротой, что змея стукалась головой об её колючую спину и больно кололась. Тогда ежиха моментально высовывала голову и кусала змею за хвост или за спину.

Наконец искусанная змея так разъярилась, что, кинувшись на ежиху, обвилась вокруг неё, не обращая внимания на уколы иголок.

А ежиха, ловко вытянув голову, вцепилась змее в самую шею и перегрызла её.

Шипение змеи и её быстрые движения так напугали ежат, что они сидели под кустиками травы, не смея подойти к матери.

Но её весёлое хрюканье быстро ободрило их.

Вот это был пир! Каждому досталось по большому куску жирной змеи, и ежата наелись до того, что их животики готовы были лопнуть.

Однажды ёж Забияка нашёл на самом берегу реки превкусную лягушку и не счёл нужным поделиться с остальными. Те, не заметив его, пробежали дальше, а ёжик остался один набивать свой жадный желудочек.

Вдруг раздалось громкое топанье, такое, как в тот день, когда исчезли братья Забияки. Мир потемнел вокруг него, точно наступила глубокая ночь.

— Готово, поймал, под шапкой сидит! — раздался весёлый голос.

Ёжик ничего не понял, но почувствовал, что его поднимают, и в тоске выпустил изо рта оставшуюся половину лягушки.

Опять посветлело. Он лежал в чём-то мягком, и над ним наклонились любопытные люди.

— Он как называется? — спросила тоненькая девочка и вдруг закричала: — Ой, папа, смотри, из него иголки торчат!

— Так это же ёжик, — засмеялся мальчик, повыше ростом, в синей рубашке.

Ёжик, начавший было разворачиваться, быстро свернулся обратно.

— Ты что, не знаешь, что из ежа иголки сами растут? — спросила другая девочка, толстенькая и краснощёкая.

— Вот так история! — сказал отец. — Неужели ты про ежей никогда не слыхала?

— Я и сама знаю! — смущённо проговорила тоненькая девочка. — Только вдруг забыла. Ой, какой смешной! Папочка, возьмём его домой, хорошо?

— Возьмём, — согласился отец. — Он у нас, кстати, мышей переловит, а то кот стал такой ленивый, что ему мыши скоро самому хвост отгрызут.

И Забияка разделил участь своих братьев. Только те попали в казахскую юрту, в степь, а его в шапке снесли в маленький домик на краю города.

Мать зажала уши от визга, когда дети влетели в дом со своей добычей.

— Ёжик! — кричали они. — Мама, смотри, он мышей ловит, папа говорит, он всех мышей поймает, чтобы Ваське хвостик не отгрызли.

— Мамочка, смотри, он уже приручился, не сворачивается.

И правда, Забияка уже освоился и только дёргал рыльцем во все стороны, изучая новую обстановку.

Его вынули из шапки и поставили перед чем-то плоским и белым. Ого, вот это приятно! И, сунув рыльце в тёплое молоко, он напился досыта, а затем, громко стуча коготками, побежал осматривать новый дом и с разбегу накатился на сидевшего к нему спиной кота Ваську.

И Васьки был дурной характер. Раздражённо обернувшись, он зашипел и дал ему полновесную пощёчину.

Шипение сменилось диким воем. Пощёчина пришлась по колючей спине свернувшегося ежа. Васька с фырканьем и визгом прыгнул на стол, оттуда на шкаф и, злобно сверкая зелёными глазами, принялся лизать раненую лапку.

Дети умирали со смеху. А Забияка уже бежал по полу дальше, тщательно исследуя всё на своём пути.

— Он чей будет, твой или мой? — спросила Митю Лена, помогая ему строить в углу «ежовый дом» из тряпок и поставленного боком ящика.

— Мой, конечно, — ответил Митя. — Ведь ехал-то он в моей шапке.

— Ну, так, значит, мой, — торжественно возразила Лена. — Ведь тряпки мои и ящик — тоже.

Миг — и тряпки разлетелись по комнате.

— Вот твои тряпки! — кричал весь красный от обиды Митя. — Я ему из своих тряпок дом сделаю, а ты не суйся!

— Пфф-мяаау, — ворчал Васька, не решаясь, однако, спрыгнуть со шкафа.

Ёж спутал весь ход мирной жизни в маленьком домике. Не успела мать, прибежав, помирить старших, как раздался такой страшный крик младшего, что она понеслась туда. Двухлетний Петя долго, с восторженным воркованием ходил за предметом спора и, наконец, выбрав время, когда Забияка остановился, обнюхивая комод, сел на него.

Теперь он катался по полу, крича от боли и испуга, а ёжик уже стучал коготками в соседней комнате.

Мать в отчаянии всплеснула руками.

— Ваня! — позвала она мужа. — Иди ты рассуди. Двое подрались, один укололся! Да что же это ты за наказание такое мне привёз! Выпущу я его сейчас во двор, пускай убирается на все четыре стороны!

Но тут же Лена и Митя кинулись к матери со слезами и просьбой оставить ёжика. Петя вытер слёзы и, потирая уколотое место, кричал:

— Хочу юзика!

Васька на шкафу остался при особом мнении, но на его злобное ворчание не обратили внимания.

— Всех растревожил, вот забияка! — смеялся отец.

И имя Забияки прочно утвердилось за ёжиком, а сам он прочно поселился в весёлом домике в Зелёном переулке.

После боевого дня дети были настроены мирно и устроили в углу под столом премиленькую ёжиковую спальню. Но Забияка упорно вылезал из неё и всё смелее бегал по комнатам, всё обнюхивая.

— Чего же это он днём спал, а сейчас не хочет? — огорчались дети.

— Да ежи всегда так, — объяснил отец. — У них ночью самая охота. Вы заснёте, а они с Васькой мышей пойдут ловить.

— Его бы в сад выпроводить поохотиться, — предлагала мать. — Ведь всю ночь когтями стучать будет, я ни на минуту не засну.

Однако благодаря дружному рёву ребят Забияку оставили в комнатах. Всю ночь он стучал, фыркал и бегал, так что под утро мать не выдержала, завернула его в передник и вытряхнула на грядку с помидорами.

— Хочешь живи, хочешь… куда хочешь девайся, а в комнаты больше не пущу! — сердито сказала она и затворила за собой дверь.

Забияка осмотрелся. Пахло червями и лягушками, и было тенисто. Что ж, не прочь и тут поселиться!

Утром из дома выбежали дети в одних рубашонках.

— Его, наверное, кошки съели! — кричала Лена, обливаясь слезами.

— С каких это пор кошки иголками питаются? — успокаивал её отец. — Ты посмотри, он здесь где-нибудь, под кустиками.

И вдруг слёзы сменились радостным смехом и визгом: Забияка спокойно сидел между грядками, дёргая носиком и разглядывая детей своими бусинками-глазами. За день он привык к странному шуму этих удивительных больших существ, с ними у него смутно соединялось представление о тёплом молоке, и он не ошибся.

— Под живот, под живот бери! — кричала Лена. — Он там не колется, под животом он вовсе мягкий!

Ежа принесли в комнату, и мать налила ему целое блюдечко парного козьего молока.

Забияка ничуть не скучал по норке под старой джидой и по своим покинутым родственникам. Молоко стояло у Лены под кроватью, а в саду сколько угодно было червей и лягушек.

В доме ёжик, по мнению отца, должен был ловить мышей, но мать заявила решительно, что мыши мешают ей меньше, чем ночная топотня Забияки. И, по раз установленному обычаю, Забияка днём пил молоко и спал в своём тряпичном уголке, к большому восторгу детей, а ночью разгуливал по саду и охотился.

Сад кончался обрывом над арыком[4] и этот обрыв, заросший кустарником, служил любимым местом игр старших детей.

Иногда они приносили туда и ежа. Тогда он превращался в «громадного дикобраза», а Лена и Митя — в путешественников по диким горам. Коту Ваське предлагали роль тигра, чтобы можно было на кого охотиться. Но он до сих пор был сердит на задиру ежа и, ощетинившись, больно оцарапал Лену, когда она ласково уговаривала его помириться.

Перемирие так и не состоялось. А Забияка был отличным «дикобразом». Его сажали в пещеру и давали червяков и улиток. Митя уверял, что дикобразы лазают по деревьям. Но Забияка не хотел держаться за дерево лапками и однажды упал, а потом рассердился и убежал куда-то на целый день, так что дети потом дали себе слово больше его на деревья не сажать.

Маленького Петю мать к арыку не пускала, хотя он очень годился для игры в путешественники. Из него можно было сделать отличную обезьяну. Но мать наотрез отказала:

— Утопленника вы из него сделаете, вот кого! Забудете про него, а он и свалится в арык. Пусть играет около дома.

Такое решение не очень пришлось по душе Петиной предприимчивой натуре. И раз, уследив, когда мать пошла в магазин, он осторожно сполз с крыльца и отправился в самый конец сада.

С трудом перелезая через помидорные грядки, мальчуган торопился: сейчас придёт мать и утащит его, а тут так хорошо!

Вот что-то пёстренькое ползёт, точно верёвочка, и шипит. Петя нагнулся и протянул руку… Но в этот момент что-то толкнуло и укололо его босую ножку. Он вскрикнул и оглянулся.

Забияка! Он проскочил между Петиными ногами и, оцарапав его, кинулся на пёструю верёвочку прежде, чем Петя успел схватить её. Тут началось шипение, хрюканье, возня, всё такое интересное, что Петя забыл об уколотой ежом ножке. Но вдруг он почувствовал, что его быстро поднимают, прямо за рубашонку. Петя закричал и заболтал ножками.

Это кто? Мама! Прижимает его к себе и плачет, и бежит прямо через грядки домой.

— Пусти, пусти! — кричит Петя. — Пусти, там Бияка, Бияка!

От крика и плача папа не сразу разобрал, в чём дело.

— Я за ним издали следила, — говорила мама и так крепко держала Петю, что ему стало больно. — А он присел, протянул ручонку, и вижу — змея, а он её хочет схватить. У меня сразу ноги отнялись. Вижу — уже не успею добежать. И вдруг ёжик прямо у него из-под ног выскочил, схватил змею и с ней дерётся! Спас мальчика. А я-то его выкинуть хотела!

Тут мама и папа с Петей на руках опять побежали в сад.

Забияка не посрамил своего громкого имени. Со змеёй было почти уже покончено — остался только хвост, и Забияка не спеша откусывал от него по кусочку и тщательно разжёвывал.

Он не мог понять, с чего это большие люди лезут к его завтраку. С сердитым хрюканьем он вцепился в остатки змеи, но тут отец удержал руку матери.

— Оставь, ты испортишь ему аппетит. Лучше принеси ему молока запить змеиное жаркое.

И вскоре Забияка с большим удовольствием сунул рыльце в тёплое молоко.

Люди много шумят без толку, но зато приносят вкусное молоко. А теперь хорошо и поспать под листиком. И Забияка мирно свернулся клубочком в тени густого куста крыжовника.

Слушать рассказ о происшествии собралась вся детвора переулка. Лена и Митя чувствовали себя героями, точно это они поймали змею или, по крайней мере, присутствовали при битве. Рассказав всё раз двадцать с начала до конца, они торжественно повели всех детей в сад и позволили издали полюбоваться спящим под кустом Забиякой.

— Он всегда так: когда змеев ест, после спит крепко, — сказала Лена несколько небрежно, как будто это было делом вполне привычным.

Теперь Забияка, если ему хотелось, мог целыми ночами топать и фыркать под маминой кроватью, запрета ему не было ни в чём.

Он вырос в очень крупного ушастого ежа. Его жёлто-серые иголки так и топорщились в разные стороны. Но он не кололся и не сворачивался, когда дети подходили к нему, и с удовольствием позволял почесать у себя под лапкой или горлышко.

Иногда он оставался ночевать в доме, предпочитая кухню саду, и там наутро мать частенько находила полусъеденную крысу или мышиный хвост и уважала Забияку всё больше.

Но вот кончилось лето. Начались дожди, стало холодно. Ёжик сделался сонливым и малоподвижным, а в сухие дни уходил в сад и копался под корнями стоящей на обрыве джиды.

— Это он себе зимнюю квартиру готовит, — сказал отец. — Вот увидите, скоро ляжет в неё и заснёт.

И правда, вскоре Забияка не пришёл утром за своей обычной порцией молока. Дети побежали в сад. Норка под корнем джиды была крепко заткнута сухими листьями.

— Не будите его, — сказал отец. — Пройдёт зима, и он сам проснётся и прибежит к маме попросить тёплого молока.

— Спокойной ночи, Забияка, — сказали дети и пошли домой.

Им было немножко грустно.

— Но ведь зима коротка и скоро кончится, — сказал папа.