Лесной царь

Лесной царь

Лесной царь

1554 г. от заселения Мунгарда, Подгайск, Белоземье, Веломовия

Страшен лес ночью. Особенно Дикая Пуща – древняя, колдовская, наполненная непонятной для человека жизнью. Не отваживались сюда ходить селяне даже в ясный день по протоптанной ещё до Войны за веру дороге. А уж вечером по звериным тропам, через бурелом и трясину по скользким кочкам и колючим кустам в чащу вовсе никто не забредал. Боязно было с самым дорогим – с душой – расстаться.

Нечистая сила из каждого дупла выглядывала. Демоны скрипели стволами и трещали сухими сучками, выли твари волчьими голосами. Успокаивал старый жрец в храме Пресветлого-милостивого:

– Нет демонов. Их колдуны-Сумеречники, что жили на другой стороне Пущи в Чёрном замке, выдумывали. Это они из людей все соки сосали. Лучезарные воины в голубых плащах выгнали Сумеречников во время Войны за веру. Нечего теперь честным пресветловерцам бояться.

Но как взглянешь на серо-зелёную громадину, как качается она на ветру и поёт зловещие песни, весь дух зайцем в пятки ускакивает.

Не пошла бы Зофья по своей воле в Дикую Пущу, только лихо из родительского дома выгнало.

Отец по дереву резал искусно. Такие наличники у него выходили, что глаз не отвести: цветы, птицы, звери, люди на них – целый мир. Ни одна фигура, ни один узор не повторялись. Купцы за его поделками со всех краёв Веломовии и соседней Кундии съезжались, на границе с которой стоял их родной городок – Подгайск.

Хорошо они жили, дружно и богато, только постучалась к ним в дом сиротка в серых лохмотьях.

– Милана, Милка по-домашнему, – присела она в учтивом поклоне. – Родители в войну погибли, от Сумеречников простой люд защищали. Осталась я одна, от голода и холода умираю. Помогите, чем можете!

Отец пожалел её и взял в дом.

Вскоре Милка, как кукушонок, начала родного птенца из гнезда выживать: то пряжу испортит – запутает и порвёт, то полотенце с теста сдёрнет, и не поднимутся пироги, а то и дохлую мышь в постель подкинет. Никто не верил, что Милка гадости делает.

– Плохая из тебя хозяйка, Зофья, не кивай на других, – ругали родители и на горох в углу коленями ставили, пока она слезами умывалась.

Похорошела Милка: лохмы расчесала, в толстые чёрные косы заплела. Тёмные омуты глаз очарованием вспыхнули, тело полнотой налилось, щёки зарумянились. Что она не портила, то за своё мастерство выдавала, а Зофью запугивала:

– Пряди больше, тки и шей. Пироги вкуснее и пышнее готовь. А иначе так перед всем городом опозорю, что тебя камнями побьют и в лес прогонят.

Зофья терпела молча. А что ещё делать, когда ни родители, ни подружки её не слушали?

Повзрослели они, стали невестами. К Милке женихи всех мастей сватались, а на Зофью никто не смотрел. Заморыш – сухая и маленькая, волос мышастый, кожа бледная с голубыми жилами, глаза блёклые прозрачные. Но она радовалась всё равно. Как Милка сыграет свадьбу, так в дом мужа уйдёт. Жизнь вернётся, как до неё была, когда матушка и батюшка любили Зофью и слушали.

Только отказывала всем Милка:

– Что мне селяне, ремесленники или купцы? Я за знатного хочу, за воина, нет, за короля!

Кого другого засмеяли бы, но её подружки слушали. А Зофья подружек растеряла. Мечтала она, чтобы хоть самый бедный юноша позвал её в жёны. Любовь ведь – главное, а что они беднее храмовых мышей жить станут – так разве это важно?

Назначили к ним в Белоземье губернатором Заградского из Стольного града. Приезжал он посмотреть на вверенные ему земли, и в Подгайск напоследок заглянул. Как вышла его Милка хлебом-солью встречать, так забыл Заградский обо всём: и что невеста дома ждала, и что прежде не желал он в этот сырой, богатый разве что торфом край переезжать. Поставили губернатору большую усадьбу на высоком и сухом месте между Волынцами и Подгайском, и взял он в жёны Милку.

Зофья родителей кротостью задобрить старалась, в храме свечки ставила, чтобы Пресветлый-милостивый ниспослал счастье и удачу. Ведь говорил жрец:

– Пресветлый всех, даже сирых и убогих любит, всем поможет, если сердце открыть.

Только не вышло. Родители серчали:

– Вон Милка-бесприданница, младше тебя будет, а такого мужа отхватила! В мехах и жемчугах ходит. А на тебя даже босяки не смотрят. Из рук всё валится, ни одна работа не спорится. Так ещё на Донайтайд гадалка объявила, что бездетной ты до конца своих дней проживёшь.

Смирилась Зофья, что вечно одна будет. Как судьбе противиться-то? Хоть отец пока за порог не гнал.

Родила Милка Заградскому сына. Много гостей собралось в храме на наречение. Пригожий малыш оказался, крепкий, голосистый. Все нарадоваться не могли.

Зофья по обыкновению в тени пряталась. Дождалась она ночи, чтобы одной в храме остаться. Хотелось ещё раз божьей милости попросить и за завистливые мысли прощение вымолить. Зофья зажгла свечи. Их держали в руках Крылатые посланники в голубых плащах –отец в подарок храму вырезал. Лица светились добротой и одухотворением.

Зофья выплакалась и побежала домой, но что-то дёрнуло её в сторону. В темноте осинового круга слышались голоса. Звонко и мелодично шептала Милана, скрежетал в ответ некто в плаще беззвёздной ночи.