Лестинца

17

Уже две недели они стояли возле обрыва. Их осталось только двадцать три человека, и работы по строительству шли не так быстро, как хотелось. Люди работали от восхода до заката и, иногда ночью, при свете факелов. Крын, казалось, был сразу во всех местах стройки одновременно, успевая и взмахнуть топором, и объяснить нерадивой балке, в чем она не права, и наставить добровольных помощников на путь истинный. И при этом по вечерам он успевал еще и учиться у Грола, вместе с Тороком, которому чудом удалось выжить в сражении. Теперь он ни на шаг не отходил от пятерых спутников.

— Вот так ноги расставь, — говорил Грол, — и бей в мою ладонь!

Крын послушно бил, но весь его удар тонул в широкой ладони, а сам Грол стоял не шелохнувшись.

— Я же тебе говорил, — плохо сдерживаясь, в сотый раз повторял он, — бей не рукой, а всем телом! От задницы должен удар начинаться! Не будь я Грол Оружейник! Понял?

Крын послушно кивал, бил вновь и вновь выслушивал гневную тираду.

Грол ревел и плевался, но с упорством буйвола продолжал начатое дело.

— Ты когда топором дерево рубишь, — вновь объяснял он, — бьешь же не руками!

— А чем? — искренне не понимая, хлопал глазами тот.

— О Ёнк! Всем телом, не пить мне стеблевки! Давай сначала!

А Торок неслышной тенью стоял чуть поодаль, старательно повторяя все, что видел.

Изредка появлялись ватажники. Они подходили, начинали разговоры, осматривали мост, но никогда не помогали.

Подходил праздник Дня Мертвых. К этому радостному дню Крын обещал закончить мост. Узкий, едва двоим разминуться, мост уже вытянулся над обрывом, не доставая другого конца каких-то пятнадцати шагов. Его замысловатая конструкция, опираясь в трещины на груди утеса на этом берегу, обрастая все новыми балками, словно силилась дотянуться до другого берега.

Крын даже решил, не строить мост до самого конца, а просто перекинуть до другого конца надежный помост, уменьшив пропасть до десяти шагов. И эта идея грела ему душу необычайно.

Итернир, руководивший командой скалолазов, крепившей опорные балки в трещины скалы, в последнее время получил и ряд лишних забот, хотя последние были ему в радость. Три дня назад, к нему подошли все четверо пастухов, непривычно тихие.

— Нам бы поговорить, — тихо сказал один из них, нерешительно сжимая шапку.

— Ну, — благодушно согласился Итернир, — давай поговорим. Только, почему шепотом?

— Да это так, — смущенно улыбнулся тот, — скоро День Мертвых…

— Неплохо, — согласился Итернир, — и что?

— И… — начал первый, — веревой настойки у нас вдосталь, мяса — тоже, а уж стеблевки… — выговорил он и замялся.

— Ты же жонглером был? — перехватил инициативу другой.

— Ну, — согласился Итернир.

— На ходулях-то ходить умеешь?

— Да как на ногах, — пожал плечами Итернир.

— Гей, братцы! — обрадовался пастух, — наконец-то у нас настоящий Ёнк будет!

— Эй! Постой, — воскликнул Итернир, — а меня-то как насчет спросить?

— Да нешто откажешься? — улыбнулся пастух.

— Да ни в жисть! — подхватил тот.

И вот теперь наступил день, которого долго ждали. На утро решили положить помост на ту сторону, уже сооруженный заблаговременно, а сегодня в ночь справить праздник Дня Мертвых. Они не могли уйти, не помянув своих товарищей. Поскольку это был единственный день в году, когда повелитель царства теней Ёнк возвращался к своим подданным — душам умерших. Это был единственный день, когда веселый, бесшабашный и всегда полупьяный Ёнк возвращался к своим прямым обязанностям, позволяя умершим оставить сиротливое и тоскливое свое существование, и погрузиться в веселье. Власти запрещали пьянство, но запретить этот праздник они не могли, хотя ненавидели его люто. И это был единственный день когда простой люд мог напиться, и чем веселее будет на земле, тем веселее будет уже ушедшим. Всякий должен был помянуть знакомых и родственников, а высшей мерой уважения было переодеться умершим и в этом наряде провести весь праздник.

Вкруг костра в полном молчании отчужденно сидели Гривен, нежно обнимая Неженюшку, сидел пастух Нерен и соломеноволосый парень, как оказалось, звали его Ихан, сидел крестьянин Рост и Нерк, охотник за головами. Сидел у костра, средь мертвых и живых и третий принц Рен-Тун.

В царстве мертвых царила тоска, скука и одиночество. Солнце давно скрылось за горизонтом, и все вокруг объяла густая ночная тьма. Звезды холодно мерцали в провале неба, но мертвым и живым у костра было пусто и одиноко.

Сначала донеслись песни и смех. Казалось, они доносятся из невообразимого далека, с другой стороны мира. Шум усиливался, приближаясь отовсюду одновременно. Взгляды сидящих, до того недвижимо уставленные в огонь приобрели чуть осмысленное выражение, кто-то заозирался.

В топот, шутки и смех, доносившиеся со всех сторон, вплелся скрип тележных колес. На лицах сидящих возле костра появились улыбки и предвкушение буйного веселья.

Наконец, в кругу света появилась процессия Ёнка.

Впереди, естественно, шел сам Ёнк. Высокий, настолько, что шапка с головы падала, если стоя у его ног пытаться разглядеть лицо, наряженный в цветастые лоскутья ткани с косматой головой и огромным красным носом, он шел, сильно пошатываясь, так что ноги то и дело задевали одна за другую, но каждый раз ему удавалось не упасть.

— Какая сволочь шатает землю?!! — грозно, но риторически вопрошал он.

А у его ног шумно шутя, ругаясь и расплескивая вокруг стеблевку, веселилась свита — пьяны. Только появившись, эти спутники Ёнка тут же заполнили все вокруг шумом, гамом, песнями и плясками. Покатились по земле бочки, со стеблевкой, привезенные на телегах, в руках замелькали бурдюки с пьяным козьим молоком, кувшины с веревой настойкой. Всем сразу стало весело.

— Пить мне!!! — потребовал Ёнк, привлекая всеобщее внимание.

Дрожащий пьян несмело протянул своему непредсказуемому и порой жестокому повелителю кувшин и, отделавшись пинком, радостно заверещал.

— Напьемся, как боги!!! — провозгласил Ёнк, и праздник начался.

Шум и гам тут же многократно возрос. Живые и мертвые пили, больше проливая на землю. Пьяными все стали практически вмиг, старательно поминая умерших товарищей, и, заботясь о том, чтобы они весело провели это время.

Кан-Тун смотрел на огонь, словно не замечая, пляски вокруг. Он отказывался от протягиваемых кувшинов и кубков. Пляска языков пламени завораживала, а он изо всех сил старался вспомнить своего брата, костюм которого сейчас носил, пытаясь понять при этом, почему же вдруг смерть родственника так потрясла его. Его принца крови, того, кто с рождения должен воспринимать смерть близких лишь как исчезновение с доски еще одной фигуры.

Грол напротив, сколько ни пил, все было мало. За последнее время он практически не касался спиртного. Отдавал команды, заботясь о людях, пошедших за ним. Он вновь был воеводой. И тем горше был каждый погибший в той битве. И сейчас, вспоминая их, он вспоминал одновременно и битвы его Отдельного Латного. Сражение в ущелье Ветров, бой у Кровавой лощины, битвы при Огранке, при Гернольстеен. Перед его глазами стояла картина, когда в ночи, в свете костров его парни, лучшие парни из Отдельного Латного, убивали друг друга в лесу, что там, внизу под стеной. Убивали как звери, забыв про оружие, подчиняясь нелепой слепой ненависти. Рвали друг друга зубами, и безумно хохотали. Он пил бочонками и не чувствовал опьянения. Пьяны хохотали вокруг, хватали за руки, толкали, но перед глазами стояли те, кто шел раньше рядом. В последнее время, ему становилось не по себе в День Мертвых. Все эти лица тех, кто уже ушел будили непонятный страх и чувство вины, как будто, это его личину должны были носить его товарищи, а происходит наоборот.

Изредка он взревывал, бил себя в грудь, но легче не становилось. Тяжелый комок встал попрек горла, горький и давящий. И его не удавалось смыть даже стеблевкой. Если бы он мог плакать, думалось ему, если бы только можно было все вернуть…

Но все остальные веселились от души. Вливая в себя хмель и пьянея на глазах, радостно и весело. Этого дня ждали целый год. К этому дню готовились, и, хотя здесь, на Лестнице никто не мог запретить пить во внеурочное время, пили все, как будто в последний раз.

И именно потому, что все были поглощены праздником, никто не заметил, как из тьмы возникли, словно тени, хмурые воины, окружив празднующих.

— Хватит! — вдруг вступил в круг света вооруженный человек, и кругами по воде затих смех и радость вокруг.

— А что это он, — навалился на него кто-то из лесорубов, совершенно пьяный, — давай-ка выпьем! Ты мертвый, или живой?

Человек брезгливо вонзил в него нож и отпихнул в сторону. Лесоруб, хрипя, корчился на земле, из распоротого живота сочилась кровь. Он умирал медленно. Человек вытер кинжал об одежду умирающего и посмотрел на остальных. Воины за кругом приготовили оружие. Лучники положили на тетивы стрелы.

Только тогда мятежники начали трезветь.

— Что тебе надо, Тирмен? — встал принц, гордо выпрямившись.

— Что мне надо? — спросил человек, даже будто несколько удивившись, — Что мне надо? А ничего! Мне не нужно ничего! Все, что я делаю, я делаю ради своих людей! Ваши сказки опасны! Мои парни стали задавать слишком много вопросов. Зачем, зачем вы придумали все это? Лестницы дальше нет! Нет! И никогда не было! Зачем строить какой-то мост?! Все обречено на неудачу! Я решил. Я решил прекратить эту опасную затею.

С этими словами он выхватил из огня пылающую головню и направился к мосту. Ватажники натянули луки, выцеливая самых ретивых.

— Почему ты говоришь?.. — начал было Кан-Тун.

— Оставь, — тихо подошел к нему Итернир, — он пришел сюда не спорить.

Мятежники, скованные смесью опьянения и изумления, не способные даже воспринять происходящее как реальность, стояли, застыв, там, где их застал окрик, не в силах пошевелиться. Несколько ватажников, подбежав, тоже выхватили горящие ветки и, бросившись к мосту, помогли разжигать его. Затрещало пламя, расползаясь по дереву моста сначала нерешительно, а затем все быстрей.

— Что же вы делаете?! — взревел Грол, бросаясь вперед, паскуды рваные!

Он подбежал к мосту, и, одним взмахом руки отшвырнув ватажника, принялся затаптывать огонь.

— Назад! — закричал Ригг.

— Назад! — заревел Грол, когда к нему бросились ватажники.

— Назад! — ревел он, расшвыривая их прочь, один долгим криком проводил себя в бездну, — не будь я Грол Оружейник!

Свистнула стрела. Насевшие на воеводу расступились и всем стало видно белое оперение, расцветшее на груди.

Засверкала сталь наконечников копий, смотревших прямо в грудь мятежникам, оцепеневшим на месте.

— Не-е-ет! — протяжно закричал Ригг, — он же пьяный, оставьте его!!!

Грол недоуменно посмотрел на пронзившую его стрелу.

— Ничего, — мрачно заверил он своих врагов в худших опасениях, — ничего…

И еще три стрелы с хищным свистом вонзились в дородное тело: плечо, нога, грудь.

Остальные мятежники стонали от бессилия. Безоружные, окруженные готовым ко всему врагом.

Мост уже полыхал.

— Ничего, — пробормотал Грол, делая шаг вперед, — не будь я…

И опять стрелы.

Шаг.

Свист. Глухие удары.

Шаг.

Пение тетивы.

Шаг.

Шаг.

Шаг.

Невольно опустились луки…

Мост полыхал, объятый огнем, и его было уже не спасти.

Тирмен ничего не говоря, скомандовал своим людям жестом, и они исчезли в красном свете объятой пламенем мечты.

Ригг подбежал к распростертому на земле Гролу, упал на колени.

— А-а, — узнал его Оружейник, — ты… один ты и есть человек… рожа моя ему не нравится…

Он схватил руку Ригга, вцепившись в него уходящим взглядом:

— Дойди, парень…

— Ничего, — шептал Ригг, — вместе же… вместе дойдем… дойдем?

— Не-ет, — печально смотрел воевода, — уже нет… пройди эту проклятую Лестницу! Обязательно пройди! И еще… Не медли! Натянул тетиву — стреляй! Не иначе… Только пройдите! Вы сможете!.. вашу козу… пройди… и богов этих… всех… не будь я…

— Зачем? Зачем смерть? Зачем?! — еще долго спрашивал Ригг у безмолвных небес, не обращая внимания на говорящих ему что-то Итернира, Крына, сидящего рядом Ланса и принца, стоящего чуть поодаль.