Лестница в небо

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Обычно по завершении торжеств император с семьей уезжал на побережье отдохнуть от суеты и набраться сил. Очень часто лишь мысль о предстоящих неделях на закрытой даче позволяла пережить всю тяжесть церемониала без нервных срывов. Но не в этот раз. Семья паковала багаж, а вот самому государю отдыхать не придется.

Поэтому тот, кто смог бы заглянуть этим вечером в кабинет первого лица государства, был бы очень удивлен открывшимся зрелищем: босой император в расстегнутом мундире и с ослабленным ремнем на брюках валялся на диване, задрав ноги на спинку. А рядом в кресле кляксой растекся Тихон Сергеевич. Вольностей в одежде, подобно боссу, он себе позволить не мог, но вот от возможности вытянуть ноги и откинуться на спинку кресла даже этот несгибаемый человек сегодня не мог отказаться.

— Каждый год одно и то же! Вроде и присесть некогда, а набираю к концу три-четыре килограмма! — пожаловался император соратнику.

— Пара недель — и все вернется в норму, — отозвался Тихон Сергеевич, дипломатично не уточняя, что с возрастом часть наеденных за праздники сантиметров все же оседала на августейшей талии.

— Эх! Мои уже завтра в море купаться будут! А мы с тобой, Тихон, так и останемся в этом году зелеными лягушками! Ладно… К отъезду все готово?

— Да. Самолет ждет, проверен. Экипаж готов. Ждем только приказа.

— Вот и хорошо! Провожу завтра своих — и можно будет спокойно делами заняться. Что с перевозкой?

— На сегодняшний день перевезли около десяти тысяч тонн. Об условиях добычи я вам уже докладывал. Один самолет разбился, но груз уже собрали и отправили поездом.

— Диверсия?

— Нет, простая халатность и ошибка пилота. Люди работают на износ, государь.

— И все равно надо поторопиться. Слишком близко к границе. А уральские болота ничем не хуже. Надо же! Веками распространяли сказки про Карелию, считая, что казну увезли восточнее, а оно правдой оказалось!

— Неисповедимы пути господни, — пожал плечами безопасник.

— Аминь! Сколько, думаешь, еще осталось?

— Даже не знаю. Оценить трудно, он по-разному залегает. Но наш новоиспеченный граф уверенно говорил о семистах-восьмистах тысячах тонн. Не знаю уж, откуда у него такие цифры взялись.

— Так уж и не знаешь?

— Расчеты он мне показывал, но почему именно пять процентов? Не один, не два, не три — как у нас в хранилище? Я, конечно, мог бы его спросить со всем тщанием, но зачем?

— Да уж! Начинаю думать, что было что-то такое в этой потемкинской безумной евгенической программе. Хотя… если учесть, что единственный ожидаемый результат у них получился случайно… я бы даже сказал — вопреки всему… Как там, кстати, твой протеже поживает?

— Уехал со всей своей кодлой в Екатеринбург на завод к Потемкину. Налаживают там производство новых двигателей. Но к сентябрю должен вернуться — в академии занятия начнутся, а он вроде не собирался планы менять.

Константин встал и прошелся, наслаждаясь ощущением мягкого ковра под босыми ступнями. От попытки собеседника встать следом он отмахнулся:

— Сиди! Тоже ведь устал! — Благодарный советник не стал отказываться. — А признайся, Тихон, была ведь у тебя мысль потемкинский клан под себя с его помощью загнать? Наверняка та смятая бумажка с Пашкиным прошением где-то у тебя хранится, а?

— И мысль была. И бумажка хранится, — не стал отрицать глава Приказа. — Но теперь думаю, что именно вы были правы, государь, — не упустил возможности польстить боссу опытный царедворец, — чем укоротить Петра и подобных ему, если начнут зарываться, — мы знаем, а этот вольный и гордый птенец… А ваше решение с графским титулом было намного изящнее.

— Вольный и гордый птенец… Надо будет запомнить. Сдается мне, об этой птичке у нас еще не раз разговор зайдет, так что из виду его не упускай! И бумажку все же не выкидывай, мало ли…