Летающая женщина

Ленку выписали из диспансера первого числа, Магду пятого. Ленка перекантовалась где-то четыре дня и пришла Магду встречать. Была оттепель, Ленка стояла напротив больничных ворот ботинками в неглубокой луже, Магда бежала к ней на тонких-претонких ножках, обтянутых голубыми джинсами, через голубой мокрый асфальт. Каблуки гнулись под невесомой Магдой, она думала, что вот — надо же! — разучилась ходить, если на каблуках и в толпе, хочется вскинуть руки и схватиться за воздух. Кто бы сказал про нее сейчас «балерина»? «Кто бы сказал?» — согласно с ней думала Ленка. Сейчас не верилось, что это Магда столько протанцевала в больничном коридоре. Прозрачная, ломкая, она вскидывала к потолку тонкие ручки или бросала вверх ножку с оттянутым носком, и вдруг начинала кружиться, иногда быстро-быстро. Балетный станок ей заменяла труба радиатора, а вместо зеркала могло служить окно, конечно, если наступал вечер и в коридоре включали свет. Но лампочку в этом конце зажигали редко, отсюда не вело никаких дверей и никому не было нужды здесь ходить, это был тупик. Магда танцевала в темном тупике на фоне потухающего окна, как на экране телевизора, под выключенную музыку. Казалось, мелодию можно было напеть под Магдины движения: та-та-ри-ла-лу, нет, та-ра-ру-ла-ла, — все равно не так.

Ленке и в голову бы не пришло, что с ней захочет познакомиться Магда Кокс — летающая женщина, как звали ее девчонки в отделении. В Ленке жил спрятанный от всех комплекс, втиснутый в одно словечко «корова». Угловатая, тощая — все два года, с тех пор как она оставила родительский дом, никто и не думал так ее называть, какой бы она ни была неуклюжей. Но с координацией движений у Ленки, без сомнения, что-то было не так. Взглянув повнимательней, это мог заметить любой, хотя на первый взгляд все было в порядке. Как объяснил Ленке врач Георгий Андреевич, все, что она может предпринять, кроме вечных, пока живешь, таблеток и упражнений, — это внушить себе, что она понятия не имеет, что с координацией у нее что-то не так. Ленка вспомнила мамины страхи и спросила, сможет ли она когда-нибудь выйти замуж. Георгий Андреевич рассердился и сказал, что при Ленкиных способностях об учебе надо думать в первую очередь. Ленка посмотрела на него жалобно и спросила, все-таки сможет ли кто-нибудь влюбиться в нее. Георгий Андреевич сказал: «Разумеется, да» — и Ленке почему-то стало неприятно, и потом еще было неприятно вспоминать об этом разговоре и неловко было снова говорить с Георгием Андреевичем о чем-либо.

Ленке запрещено было ходить в отделении по палатам. Ей говорили, что лежа в постели, можно читать книги, а если она захочет — сможет научиться вязать. Ленка не пробовала учиться вязать, ей больше нравилось проверять на знакомых психологические тесты, вычитанные в разных журналах. Но, конечно, прогулки по отделению ей были запрещены не из-за тестов, а оттого, что многие больные думали, что Ленка своими ручками умеет снимать боль. Сейчас медицина, вроде, признает за некоторыми людьми такую способность, по крайней мере, не вполне отрицает ее. Кто-то когда-то слышал или читал, что научиться снимать боль может абсолютно любой человек, было бы желание, а кто-то, наоборот, слышал или читал, что с этой способностью надо родиться. Ленка не знает, что она думает на этот счет, да и вообще, похоже, она что-то делает не так. Вот она водит руками над чьим-то лбом или над животом, или над грудью, и ее руки делаются очень старыми на глазах и причудливо изгибаются, становясь похожими на корни деревьев, а над больным местом, как говорят, начинает кружиться легкий ветерок, который как будто разгоняет боль, и в конце концов ничего, кроме едва уловимого шевеления воздуха, не остается, и ей говорят: «Спасибо, я теперь посплю». Потом у Ленки болит голова, руки выкручивает судорога, желудок выворачивается наружу. Проблевавшись и прополоскав рот, она идет в свою палату и слышит на пути чей-то голос: «Доченька, пойдем ко мне. Я лягу, поводишь ручками. Укол просить неохота, закололи меня».

Впрочем, Ленкины способности признают далеко не все. Ей рассказывали о парне из восьмой палаты, который при упоминании о ней крутил пальцем у виска, и еще о пенсионерке, сказавшей о ней «девочка со странностями». Ленка потом долго думает, почему эти люди относятся к ней именно так, а не по-другому, и при этом она даже не пытается провести перед собой черту вроде той, что отделяет жизнь Магды Кокс от жизней больных на соседних кроватях.

Однажды Ленку прогнали с позором именно из палаты Магды Кокс. Ленка пришла к Тане, своей подружке, и вдруг старушка у окна, увидев ее, заохала:

— Молоденькая-то какая! Моложе Таньки. Смотрю я на вас, детки, смотрю и плачу. Вам бы жить!

Ленка знала, что останется жить, но эта будущая, послебольничная жизнь существовала пока только в ее сознании и была чем-то крайне слабым, непрочным, способным исчезнуть равно от чужого знания или незнания о ней, от любого слова, коснувшегося ее. Надо было защищать свою будущую жизнь. Ленка посмотрела в бабушкины глаза, шагнула к ее кровати:

— Оставьте при себе свою жалость. Я не просила вас обо мне причитать. Все у меня будет хорошо.

И в наступившей тишине добавила:

— И у Таньки тоже, — просто так, без всякого знания о Таньке.

Каждая палата — семья, и в этой семье начинают кричать, чтобы Таня не дружила с девчонкой, которая не умеет разговаривать со старшими, и чтобы Ленкиной ноги в их палате не было, и Ленка вылетает за дверь вся красная.

Она стояла у окна в конце коридора. Магде Кокс пора было заниматься балетом. Это было ее место. Ленка повернулась, чтобы уйти.

— Смотрю я на вас, — сказала вдруг Магда, и Ленка вздрогнула, впервые за два месяца услыхав Магдин голос, — Вот смотрю и все хочу спросить: отчего вы так редко расчесываете волосы? У вас чудесные волосы, но надо же давать им элементарный уход…

Магда и Ленка решили поселиться вместе, когда их выпишут из больницы. Ленка не хотела возвращаться в свое общежитие, а Магда сказала, что ей вообще некуда идти. Ленке исполнилось в больнице девятнадцать лет, Магде — сорок два. В тот вечер, когда Ленку выгнали из Магдиной палаты, Магда спросила:

— Как ты думаешь, сколько мне лет?

Ленка смотрела-смотрела в Магдины длинные, темные, страдающие глаза, да и ляпнула:

— Сорок два!

Магда обиделась:

— Мне никто не дает больше двадцати восьми.

Ленка сказала:

— Я бы и не дала. Иногда я читаю мысли.

Магда спросила:

— Можешь сказать, сколько я еще проживу?

Ленка ответила:

— Я не знаю.

Магде обещали ключи от дома, где только что сделан ремонт. Хозяева отложили свой переезд до весны — это был не единственный их дом, и одна знакомая их, заодно — знакомая Магды, — рассказала им о тяжело больной женщине, очень, очень порядочной. Женщине оказалось негде жить. Представьте, от мужа ушла, а ведь знала, что без жилья останется. Привычка жить чувствами, этакий взрослый ребенок. Приезжая, нет прописки, но очень, очень порядочная. Водить она никого не будет — знаете, не то воспитание. Магда встретила свою знакомую возле кинотеатра. Ленка стояла в стороне, у ларька, ждала, пока Магде вручат ключи и бумажку с адресом и расскажут, как тяжело было уговорить этих незнакомых людей, и как ручалась Магдина знакомая, что Магда — человек очень, очень порядочный.

Дом стоял на старой-престарой улице среди черных деревянных построек. Шестиэтажный, он возвышался, как небоскреб — свежевыкрашенный, голубой, нарисованный на голубом небе и не раскрашенный никак. Воздушный замок. Магда с Ленкой шли к нему и боялись, вдруг это не их новый дом, а им надо в один из соседних, черных. Магда не сразу решилась сверить номер воздушного замка с номером на своей бумажке.

Их квартира оказалась на последнем этаже. В ней много комнат. Они выбрали себе по комнате. Магду ждала кушетка с матрасиком. Матрасик они перетащили в комнату Ленки. В одной из комнат не было окон, и хотя она была очень большая, Магда сказала, что это, конечно, чулан. В чулан она и затолкнула Ленку вместе с курточкой и ботинками, когда услышала, как поворачивается в замке ключ. Хозяева пришли посмотреть, как устроилась Магда. За дверью чулана раздавались голоса. Магда как будто оправдывалась и часто говорила «спасибо». Мужской голос сказал:

— Что это в чулане свет жжете? Внимательней надо быть.

Стало темно.

— Подумай, каково мне будет, если ты теперь от меня уйдешь, — говорила проводившая гостей Магда, открывая чулан.

— Ладно вам, — ответила Ленка.

В замке есть телефон. Ленке часто звонят.

— Я всем говорю, что ты здесь не живешь, а они снова звонят, — говорит Магда. — Одни и те же голоса. Неужто трудно понять, когда я говорю, что тебя здесь нет? Подумай, что будет, если придут хозяева. Сами возьмут трубку, а там: «Позовите Леночку».

— Хозяева скажут, что кто-то ошибся номером.

— Ну, знаешь, мне ведь никто сюда не звонит. Почему я никому не дала телефон?

Ленка идет в свою комнату. Магда за ней.

— Хотя бы здоровались — эти твои, по телефону. Миша, например, никогда со мной не здоровается. Ты не можешь ему объяснить, что надо здороваться?

— Объясню, — обещает Ленка.

— Миша работает на стройке? — спрашивает Магда.

— На стройке. Я вам уже говорила.

— А почему ты не дружишь с мальчиками из института?

— Я со всеми дружу.

Ленка изможденная, остроглазая, с явно нарушенной походкой. Парни водят ее туда, где едят. Ленку не любят бармены, гардеробщики, швейцары и люди других похожих профессий. Как она знает всегда, везде любое отношение к себе, знает она, конечно, и об этой нелюбви — и объясняет ее себе тем, что на ней написано: девочка приехала из глуши, и городской обслуживающий персонал, весь подряд, думает, что это она, Ленка, должна бы их всех обслуживать, а не наоборот. Ленка изучает свои отражения во всех зеркалах. Свитер, джинсы — обычные, только лицо выдает. Плебейским кажется нос, потом — выражение глаз. Пройдет еще много времени до того, как однажды она вдруг обнаружит, что любовь и нелюбовь многих разных людей куда-то ушла из ее жизни и она уже давно не думала обо всех этих людях. С Мишей не надо думать ни о чем уже сейчас. Они ходят вместе в рабочую столовую, где кормят по талонам и все здороваются друг с другом. Только успевай голову поворачивать. Гардеробщица говорит Ленке:

— Куда ты смотришь? У твоего парня вешалка оторвалась.

В подъезде Миша спрашивает:

— Ты обманула меня, что ты из общежития? Уже третий раз я провожаю тебя сюда.

Магда вбегает в подъезд и спешит мимо них к лифту.

— Это твоя мама? — спрашивает Миша.

— Еще чего. Это подруга.

— Такая старая?

— Скажи, он нравится тебе? — спрашивает Магда, открывая Ленке дверь. Ленка снимает куртку, ботинки, потом говорит:

— Пожалуй, да.

Магда начинает доказывать, что когда девушка действительно влюблена, она отвечает совсем не так, и что она, Магда, понимает, о чем говорит. Ей самой однажды нравился один человек, она с ним даже целовалась. Она провожала его в Питер, и они целовались в аэропорту. Потом она пришла домой и поняла, что уже не может дальше оставаться со своим мужем. А потом в больнице у нее было время все обдумать и принять решение.

— Значит, он скоро приедет из Питера? — спрашивает Ленка, и Магда начинает ей объяснять, что он никак не может приехать и что не стоит требовать от людей невозможного.

Иногда утром бывает хорошо. Они варят картошку в маленькой кастрюльке кипятильником, потом в пол-литровой банке готовят чай. В окна кухни смотрит окно Магдиной комнаты. На карниз слетаются птицы. Если не смотреть вниз, кажется, что там, под окнами, растут вечнозеленые деревья и среди них прячутся старинные гроты.

— Я вижу, что ты много читаешь, — ни с того ни с сего говорит Магда. — Но у тебя никогда не возникает желания поделиться прочитанным.

Ленка пожимает плечами.

— Интересно, а с мамой вы обсуждали прочитанные книжки?

— Далась вам моя мама…

После больницы Магда совсем не занимается балетом, а может быть, она танцует, когда Ленки нет. Ленка думает, что Магда могла бы в школе вести балетный кружок, но Магда говорит, что она не вправе учить детей, поскольку сама не состоялась как балерина, вдобавок, она очень больной человек, да и возьмут ли ее в школу без прописки. А по месту прописки скоро будут платить пенсию, она уже отправила документы.

— Магда, — говорит Ленка, выслушав все объяснения. — Почему вы не родили ребенка?

— Мне прервали беременность. А потом уже я была очень осторожна. Врачи сказали, что мне было бы опасно рожать. Разве тебя не предупредили в больнице, что ты не можешь иметь детей?

— Не предупредили! — говорит Ленка.

— Странно. Ты взрослая девушка. Тебе должны были сказать, что ты не можешь стать матерью… Да, кстати, знаешь. Пока ты гуляла с Мишей, звонила твоя мама, из района. Я сказала, что ты здесь не живешь.

— Почему? — беспомощно спрашивает Ленка. — Она бы не стала сюда часто звонить. Это межгород, дорого…

— Откуда я знаю, стала бы или нет? Я не знаю, что у тебя за мама. Она к тебе даже не приезжала, — начинает оправдываться Магда. — Сколько ты лежала в больнице? Три месяца?

— Я не писала ей, что болею! — кричит в ответ Ленка.

— Но ты не едешь к ней сейчас, — говорит Магда.

— Сколько можно объяснять, я оформляю в институте академический отпуск!

— Ты уже оформила и не едешь к ней!

— Я буду ходить в городе на подготовительные курсы. Мне, наверно, придется бросать институт. Кто меня переведет из одного в другой без денег? Мне надо поступать в университет, на факультет психологии. Неужто это сложно понять?

— Я понимаю одно, — улыбается Магда, — ты живешь со мной, какая бы я ни была.

— Могу уйти в общежитие!

— Хочешь наказать меня? Да, ты можешь так меня наказать. Ты знаешь, что тебе ничего не стоит наказать меня…

— Не надо было отвечать, что я здесь не живу, — уже примирительно говорит Ленка. — Я не просила так никому отвечать.

— Подумай, а если придут хозяева? Междугородний звонок, и опять-таки Леночку, пожалуйста!

Снова звонит телефон. Ленку зовут на день рождения. Она записывает адрес, думая: «Кто ж такие?» Женщина встречает ее на остановке и говорит:

— Вы с Люсей вместе лежали в больнице. Помнишь Люсю? Я что хотела — не возьмешься лечить моего сына? У него астма.

В доме крошка сын бегает наперегонки с мамиными гостями, прыгая через диван. Ленка налегает на торт, и ей кажется почему-то, что все другие гости здесь, как и она, в первый раз. Хозяйка дома вместе с одним парнем выходит в подъезд курить. Ленку тянут с собой — поддержать компанию.

— Вы давно знакомы? — спрашивает Ленка в подъезде.

— Очень давно, — отвечает парень. — Наташа утром говорила, что мы знакомы порядка четырехсот лет, а теперь она думает, что восемьсот.

«Хозяйку Наташей зовут» — отметила про себя Ленка.

— Да, восемьсот, — подтвердила Наташа. — И в позапрошлой жизни ты мне крупно насолил.

— Чем же? — спросил парень.

— Я не помню, это было так давно. Зато в прошлой жизни я была причиной твоей смерти. Помнишь Варфоломеевскую ночь?

— Как не помнить.

— Я тогда была мужчиной, — продолжала Наташа. — А ты — ты был высокий блондин, один из этих, ну как их там…

— А Лена слушает нас и ничего не может понять, — сказал парень.

— Лена все может понять, — ответила Ленка.

— А ну-ка, — он повернулся к ней, — закрой глаза. Посмотрим, развит у тебя третий глаз или нет.

— Не мучь ребенка, Виктор, — сказала Наташа. — Я вижу, у нее очень слабое биополе. Этот ребенок…

— Я и не мучу, — он водил руками возле ее лица. — Лена, ты чувствуешь что-нибудь? Что ты чувствуешь?

Ленка сказала:

— Я умею снимать боль.

— А что ты для этого делаешь?

— Я тоже руками, как вы.

— Виктор, у нее очень слабое биополе Я поняла, не надо трогать ее. Знаешь, за что мне нравится этот ребенок?

— Знаю.

— Не знаешь. Этот ребенок все видит в первый раз. В прошлые жизни она жила не больше трех-четырех недель. А сейчас ее выпустили и никак не могут загнать обратно.

— Кто не может? — спросила Ленка.

— Высшие силы.

— Постучите по дереву, сглазите.

Наташа постучала о дверной косяк.

— А обратно загнать ничего не стоит, — сказала Ленка. — Жизнь — очень хрупкая вещь.

— Ты чувствуешь эту хрупкость? — спросил Виктор.

Шли к остановке, и Ленка отчетливо слышала, как шелестит ее длинное платье. Наташа сказала, что в прошлые жизни Ленка умирала младенцем. Могла она ошибаться или нет? Ленка чувствовала плавность и невыразимую грациозность своей походки. Сзади, наверно, кто-то держал шлейф. Но в дорогом тяжелом наряде трудно было оглянуться и посмотреть.

— Едем ко мне, — шептал Виктор. — Я понял, теперь, в этой жизни… Здесь таких, как ты, больше нет. Девочка, чувствующая хрупкость всей этой жизни, всех этих жизней одной за другой… Этих отрезков, точек среди небытия, среди мертвого космоса, — он крепко держал ее за локоть. — Дома я покажу тебе жизнь и смерть, никто не будет мешать, ты поймешь суть…

— Нет, вы только проводите меня к воротам моего замка, — отвечала ему Ленка. — Я живу в замке на самом деле.

В ночи Ленка жмет на звонок. Магда выскакивает к ней на лестницу, прикрывает дверь, шепчет:

— Хозяева мебель перевозят. Сегодня решили заночевать. Я скажу, что это беженцы звонили, попрошайки. Что я хлеба дала. Все обойдется. Только дай слово, что никуда не уйдешь, дождешься утра. Я всю ночь не усну, если ты не дашь слова, что останешься здесь.

— Где — здесь? — не понимает Ленка.

— Лучше за лифтом. Когда будут уходить, они тебя не увидят.

Утром, как только чету хозяев увозит лифт, Ленка входит в квартиру. Книжки вжимаются в рюкзак вперемешку с бельем.

— Покушай, — слабо говорит Магда и бежит вперед, чтобы загородить Ленке дверь. — Я перед тобой виновата! Скажи только, сколько я еще проживу?

— Три года, — говорит Ленка. — Пустите. Зачем было спрашивать?

— Миша звонил, — безнадежно кидает Магда вдогонку ей. — И знаешь, он снова не поздоровался… — Ленка слышит что-то похожее на смех.

Она позвонила из общежития по бывшему их с Магдой телефону. Хозяева квартиры сказали, что не знают, куда ушла Магда Степановна.

Какое-то время спустя Ленка стала вдруг очень часто вспоминать Магду, причем всегда танцующую у больничного окна летающую женщину, или сидящую задумчиво, спокойно, как в тот вечер, когда Ленка прочла по глазам, сколько ей лет. Ни разу Магда не явилась в ее памяти кричащей или охающей, что скажут хозяева, увидев Ленку. Ленка снова позвонила хозяевам, потом еще раз, но ей теперь отвечали, что не знают никакой Магды.

Ленка училась уже на третьем курсе факультета психологии. Она была замужем за своим однокурсником и ждала ребенка. Димка, муж, поехал в диспансер вместе с ней. Они узнали, что Магда лежала здесь еще раз, около двух лет назад, и была выписана по ее просьбе под наблюдение врачей по месту постоянного проживания. Поехала ли Магда к месту своего постоянного проживания, в диспансере не знали. Ленка переписала Магдин адрес, заранее зная, что ответа на ее письмо никто не пришлет.

Во дворе диспансера стоял человек с прозрачным, просветленным лицом — хоть сейчас в рай.

— Здравствуйте, — сказала ему Ленка. — Может, вы знаете Сердюкову, Магду Степановну? Она здесь лежала…

Человек не видел и не слышал Ленку.

— Магду Кокс, — снова спросила она. — Летающую женщину. Она танцевала, Магда.

По голубому лицу человека прошла волна, глаза посмотрели на Ленку, на ее мужа…

— Не мучь его, — сказал Димка. — Пошли.

Она вывела его старыми переулками к бывшему своему замку. Во дворе замка кто-то выбивал ковер и висело белье, не было красивых вечнозеленых деревьев, и обычных деревьев не было.

— Я здесь жила, — сказала Ленка мужу. — Мне кажется, я уже тогда знала, что познакомлюсь с тобой. Что буду учиться на психфаке. И что покажу тебе этот замок.

— Зачем? — спросил Димка. — У нас с тобой и так все классно, не надо ничего прибавлять.

Он думал, что она сочиняет.

— Я здесь жила, — упрямо сказала Ленка. — Когда здесь никто почти не жил. Мы жили на последнем этаже. С Магдой Кокс, балериной. Она уже умерла.

Слезы готовы были брызнуть из ее глаз, и, может, ей легче стало бы, если бы все-таки брызнули, и, заплакав, она сказала бы Димке, что Магда умерла из-за нее. Если бы Ленка не сказал тогда, что Магде осталось жить три года, если бы она пообещала ей, например, тридцать лет…

Но Димка вдруг резко двумя руками повернул к себе Ленкино лицо, заглянул в глаза.

— Не было никакой Магды, — сказал он с нажимом, точно гипнотизируя ее. — Ты все придумала. Живи спокойно, ее просто никогда не было.