Летняя королева

7 Дворец Пуатье, лето 1137 года

В алом платье из тончайшего шелка, с короной Аквитании в руках Алиенора сидела в одиночестве у пруда в дворцовом саду. Неумолимое солнце палило весь день, и теперь над городом сгущались сумерки.

Никто пока не искал ее, но скоро найдут. Свобода делать все, что заблагорассудится, не для нее. Последние две недели она или участвовала в важных встречах и пирах, или путешествовала от одного места назначения к другому, всегда в сопровождении слуг, вассалов и родственников. Каждое мгновение было расписано, словно зоркий купец перебрасывал отпущенные ей часы, как костяшки на счетной доске. Даже стоя на коленях в церкви или занимаясь рукоделием, она знала, что за ней внимательно наблюдают и Людовик, и его свита. Муж не мог оторвать от нее глаз и хотел, чтобы она всегда была рядом, словно драгоценный камень, украшавший его камзол.

К ночным обязанностям она привыкла, и теперь ей было не так больно; а если Людовик дольше обычного целовал и ласкал ее – даже приятно. Если бы только он не опускался каждый раз на колени, прося Божьего благословения, до того как лечь с ней в постель, и после, благодаря Его, ожидая при этом, что жена присоединится к нему! По пятницам и воскресеньям Людовик не ложился с ней в постель, уверяя, что они должны быть чистыми перед Господом, и Алиенора в эти дни спала по старинке, обнявшись с Петрониллой, – только это было уже не то. Замужество и постель оторвали ее от детства. Петронилла требовала рассказать, каково это – спать с мужчиной, но Алиенора отговаривалась туманными замечаниями о том, что таков долг жены.

Алиенора никак не могла понять, каков Людовик на самом деле. Иногда он казался надменным и отстраненным французским принцем, взирающим на всех с высоты своего положения, но в то же время оставался ребенком, которому соперничающие за его внимание придворные указывали, что думать и делать. Как всякий ребенок, он порой бывал капризным, упрямым и неразумным. И к тому же удушающе набожным – к этому привело его воспитание церковными иерархами, а также его чрезмерная потребность в порядке и системе во всем. В отличие от Алиеноры Людовик не умел приспосабливаться к обстоятельствам. И все же французский принц бывал милым и обаятельным. Он хорошо знал природу, любил деревья и небо, наслаждался скачками в веселой компании, где забывал о надменности и улыбался – обворожительно и нежно. Алиенора находила мужа привлекательным и физически: он был стройный, даже изящный, его светлые кудри блестели на солнце, а темно-синие глаза сверкали.

Сегодня ему вручили корону Аквитании, и выражение гордости и удовлетворения на его лице, когда диадему водрузили на его чело, наполнило Алиенору скорее обидой и недовольством, чем гордостью. Людовик будто бы считал само собой разумеющимся тот факт, что Аквитания должна принадлежать ему, потому что так было угодно Богу. Когда ей тоже надели корону, Алиенора, достаточно трезво смотревшая на мир, озаботилась тем, чтобы обуревавшие ее чувства не отразились на лице, но, увидев его сидящим в герцогском кресле с блеском превосходства в глазах, она снова ощутила прилив горя и одиночества из-за смерти отца и окончательно осознала, что Людовик никогда не сможет занять его место.

– Вот вы где! – По садовой дорожке к ней торопливо шла Флорета. – Вас повсюду ищут! Скоро стемнеет.

– Я думала об отце. Как бы мне хотелось, чтобы он по-прежнему был с нами, – с тоской призналась Алиенора.

– Мы все желаем этого, госпожа, – сочувственно откликнулась Флорета, но тут же практично и бодро добавила: – Однако следует радоваться тому, что имеем. Ваш отец сделал все возможное, чтобы вы были в безопасности.

Алиенора вздохнула и встала, стряхивая пыль с юбки. Над каменными стенами замерцали первые звезды, но прохлада так и не пришла.

– И еще я думала о маме, – сказала она. – Я по ней очень скучаю.

– Вас назвали в ее честь. – Флорета обняла Алиенору. – Она никогда вас не оставит. Да и сейчас, наверное, присматривает за вами с небес.

Алиенора направилась вместе с кормилицей во дворец. Присматривать с небес – это, конечно, хорошо, но ей хотелось, чтобы мать была рядом. Хотелось обнять ее, лечь в постель и чтобы мама закутала ее в одеяло, как маленькую. Хотелось, чтобы кто-нибудь снял с ее плеч все тяготы и позволил уснуть без забот. Флорете, пусть и всегда участливой, не понять истинной глубины ее тоски. Никому не понять.

В ту ночь Людовик приступил к любовным утехам с особой страстью, желая исполнить свой долг и с успехом заключить удачный день посвящения в герцоги Аквитании. Алиенора отвечала ему пылко – казалось, что иначе она потеряет себя, и они закончили соитие, свившись в потный, задыхающийся клубок, отчего у нее осталось ощущение, будто ее протащили через сердце грозы. Людовик и правда вел себя так, словно его поразила молния, а когда они потом молились, он долго стоял на коленях у маленького алтаря, его влажные серебристые волосы упали на лицо, а руки он стиснул так, что костяшки пальцев побелели.

– Я подумала, что нам стоит посетить аббатство в Сенте, – сказала Алиенора, когда они вернулись в постель. – Моя тетя Агнес там аббатиса. Она сестра моего отца и не смогла приехать на свадьбу. Теперь, став герцогиней, я хочу сделать аббатству пожертвование.

Людовик сонно кивнул:

– Богоугодное дело.

– А еще я хочу посетить могилу матери и превратить ее часовню в настоящее аббатство.

Он снова пробормотал согласие.

Алиенора поцеловала его плечо.

– Возможно, мы могли бы подольше остаться в Аквитании.

Она почувствовала, как Людовик напрягся.

– Зачем?

– Еще не все вассалы присягнули нам на верность. Если мы уедем сейчас, они, пожалуй, вообразят, что им все позволено. Нам нужна их преданность, и чем дольше мы тут пробудем, тем вернее будут нам люди. – Она осыпала короткими, чарующими поцелуями его ключицу и шею. – Ты можешь отослать Сугерия и остальных во Францию и будешь сам принимать решения без того, чтобы тебе постоянно указывали, что делать.

Он помолчал, обдумывая услышанное, а потом спросил:

– И надолго нам задержаться?

Алиенора прижалась губами к его шее. «На столько, на сколько получится» – таков был бы откровенный ответ.

– Совсем чуть-чуть, – ласково проворковала она. – Пока не спадет жара, чтобы путешествовать с удобством, и пока вассалы не успокоятся.

Он хмыкнул и перевернулся на бок, отстранившись от нее и натянув простыню на плечо.

– Я подумаю, – послышался ответ.

Алиенора не стала настаивать. Пусть он придет к решению сам, утром, на свежую голову. У нее еще будет время склонить его в нужную сторону – до Сента ехать несколько дней. Чем дольше они останутся в Аквитании, тем лучше для нее.

Ночью Алиенора проснулась от короткого стука в дверь – щелкнула задвижка, вспыхнули факелы. Она рывком села, стряхивая остатки сна, и встревоженно вскрикнула, когда Рауль де Вермандуа отдернул шторы вокруг кровати. Его взгляд мимолетно скользнул по ее растрепанным волосам и обнаженному телу, а затем переместился на дальнюю сторону кровати, где сидел Людовик, прищурившийся от яркого света факела, пылавшего в руках оруженосца Рауля.

– Что случилось? – едва ворочая языком, вопросил Людовик.

– Сир, из Франции пришли печальные вести. – Рауль опустился на одно колено и склонил голову. – Пять дней назад в Бетизи вашему отцу и господину стало хуже, и сегодня, на закате, он отдал душу Господу. Вы должны немедленно вернуться во Францию.

Людовик уставился на него пустым взглядом. Алиенора прижала руку к губам, впитывая слова Рауля, осознавая, насколько все изменилось в одно мгновение. Боже правый, значит, теперь Людовик – король Франции, а она – королева. Ее планы остаться в Аквитании были лишь пустой болтовней. Им придется безотлагательно отправиться в Париж и не просто стать членами королевского дома, а возглавить его.

Людовик, пошатываясь, встал с кровати и преклонил колени перед алтарем, опустив голову на сцепленные руки.

– Благословенный святой Петр, я прошу тебя за моего отца, пусть будет дарован ему вход на небеса. Смилуйся, Господи, смилуйся.

Он бесконечно повторял эти слова, раскачиваясь взад и вперед.

Сенешаль смотрел на него с недоумением.

– Сир?

Алиенора встала, надела сорочку и повернулась к Раулю. Его камзол был вывернут наизнанку, а густые седые волосы стояли дыбом, словно он явился к ним прямо с постели.

– Аббату Сугерию сообщили?

По лицу Рауля пробежала гримаса.

– Я послал за ним слугу. Он обедал с архиепископом и намеревался там же заночевать.

Быстро улавливая детали, Алиенора давно заметила трения между Сугерием и Раулем де Вермандуа. Мужчины были не в ладах друг с другом, хотя оба решительно это отрицали. – Сударь, нам нужно одеться и взять себя в руки.

Рауль бросил на нее острый взгляд, как будто он заново оценивал предмет, который оказался более интересным, чем он думал сначала. Потом он поклонился.

– Я пришлю ваших слуг.

– Нет, – ответила она. – Я сама их сейчас позову. Мой супруг и господин в крайнем огорчении, и было бы неосмотрительно позволить слугам увидеть его в таком состоянии. А вы успеете переодеть камзол до прибытия доброго аббата.

– Переодеть камзол? – Он посмотрел на себя и ощупал швы. Губы де Вермандуа искривились в печальной улыбке. – Я разберусь с этим и прослежу, чтобы вас не беспокоили, пока вы не будете готовы.

Он удалился, шагая стремительно и властно. Алиенора подумала, что вельможе доставит огромное удовольствие отказать аббату Сен-Дени, отложив его встречу с Людовиком хотя бы на несколько минут.

Она опустилась на колени рядом с мужем. Она знала, каково это – потерять отца, но ее собственная молитва к Господу была быстрой и практичной. Мир ждал за дверью их спальни, и если они не выйдут ему навстречу, то он придет к ним и они окажутся в его власти.

– Людовик? – Она обняла его. – Людовик, мне очень жаль, что твой отец умер, но пусть за него помолятся и отслужат мессы в положенных местах. Ты не можешь сделать все сам здесь и сейчас. Нам пора встать и одеться; нас ждут.

Его молитва затихла и прекратилась. Он поднял на нее до крайности потрясенный взгляд.

– Я знал, что он болен и что его дни сочтены, но не думал, что ему осталось так мало и я больше никогда его не увижу. Что мне делать?

Она заставила его сесть на кровать и выпить вина, пока сама принесла их одежду из сундука, куда слуги сложили ее накануне.

– Успокойся и одевайся, – сказала она. – Де Вермандуа отдаст все нужные приказания слугам, а за Сугерием уже послали.

Людовик кивнул, но Алиенора видела, что он понимает далеко не все. Она вспомнила, как сама будто оцепенела, когда ей сообщили о смерти отца. Слова окружающих звучали бессмысленно. Она обняла его и погладила по голове. Примерно так же она утешала и Петрониллу, как будто она была матерью, а он – ребенком. Он повернулся к ней с тихим стоном и уткнулся лицом в ее шею. Она затрепетала, и он прижался к ней. И вдруг поднял голову и поцеловал ее, приоткрыв губы. Она испугалась, но, поняв его чувства, ответила на поцелуй и открылась ему.

Когда все закончилось, он остался лежать рядом с ней, пыхтя, как потерпевший кораблекрушение моряк, выброшенный на берег. Она нежно гладила его по спине между лопатками и шептала слова утешения, сама едва не плача. Они разделили нечто важное. Она пропустила его горе и панику через свое тело и успокоила.

– Все будет хорошо, – сказала она.

– Я, в сущности, не знал своего отца. – Людовик сел и уткнулся головой в поднятые колени. – Он отдал меня монахам, когда я был совсем маленьким, а забрали меня из монастыря только после смерти брата. Отец заботился о моем благополучии и образовании, но отдал в чужие руки. Если у меня и есть отец, то это аббат Сугерий.

Алиенора выслушала его с интересом, но без удивления.

– Я думала, что хорошо знаю своего отца, – ответила она. – С шести лет была его наследницей. Но когда он умер, я поняла, что едва ли хоть что-то о нем знаю… – Она замолчала, чтобы не сказать то, о чем будет сожалеть.

За дверью раздался гул властных мужских голосов. Прибыл Сугерий, слышался и голос архиепископа Жоффруа. Она быстро уговорила Людовика одеться.

– Ты должен показать всем, что способен занять королевский трон, даже когда ты оплакиваешь своего отца, – произнесла она, надевая ему туфли на ноги. – Ты Божий избранник. Чего тебе опасаться?

Он с усилием сосредоточился, пристально глядя на нее, и лицо его прояснилось.

– Пойдем со мной, – попросил он, пока она застегивала его ремень.

Алиенора поспешно набросила платье и собрала волосы в сетку из золотой проволоки. Сердце ее колотилось, но она вздернула подбородок и, не выказывая ни страха, ни опасения, взяла мужа за рукав и потянула к двери. Он дрожал.

В прихожей собрались придворные, которые в шелесте ткани преклонили колени, среди них был и Сугерий. Глядя на ряды опущенных голов, Алиенора подумала, что они похожи на булыжники на дороге, ожидающие, когда на них ступят новые король и королева.