Глава 7

Я так и не узнала, что вышло из разговора Клайва с Бланш насчет ее лживой версии о проведенной мной ночи в гостинице. Я особенно и не надеялась, что он ее спросит или получит ответ о причине вражды между нами. Мой прощальный укол был сделан в сердцах, впоследствии он заставил меня краснеть от стыда и страстно желать, чтобы получатель оставил его без внимания.

Клайв так и поступил. В течение нескольких дней мы общались более чем сдержанно, но потом, даже не сообщив мне, что он помнит старого Эвана Моргана, Клайв сам предложил решение его проблемы.

Эван звонил мне каждый день в назначенное время, чтобы узнать про здоровье Таффи и сообщить о своих успехах в поисках подходящего жилья. Но пока его мечты о «доброй вдове» с комнатой не увенчались успехом. Я поняла: он опасался, что скоро не сможет платить за номер в отеле. И тут вмешался Клайв.

Он сообщил, что знает кое-кого, кто мог бы подойти Эвану. Перед отъездом за границу у него работала домохозяйка, служившая еще у его родителей, которая, выйдя на пенсию, переехала в Рингдаун. Насколько Клайв помнил, эта женщина всегда любила кошек. Но в последний раз она сказала ему, что уже стара и страдает артритом; а поэтому ее ужасает мысль, что станет с ее любимой кошкой после ее смерти.

— Конечно, пока она не собирается умирать, — заметил Клайв. — Она по-прежнему энергична и жизнерадостна, и в ее доме есть свободная комната. Так что если ваш пожилой друг согласится помогать ей по дому или ходить в магазин, уверен, она не станет выдвигать очень суровые требования, и они все втроем заживут прекрасно.

— Значит, она примет и Таффи? Хорошо бы! Дадите мне ее имя и адрес, чтобы я могла сообщить Эвану.

Клайв, продиктовав мне адрес, спросил:

— Если вас все устроит, вы сами повезете Таффи?

— Я обещала Эвану. Так что мне придется поехать.

— Тогда дайте мне знать, и я подброшу вас на машине. Я давно хочу повидать Элен, и она напоит нас чаем.

Я надолго запомнила тот день: нашу поездку в Рингдаун, возвращение Таффи Эвану и, наконец, совместное чаепитие у миссис Мейдер — счастливейший день в то лето.

Миссис Мейдер, которая овдовела сорок лет назад, оказалась седой и румяной старушкой с прелестным норфолкским акцентом и обращалась ко всем, включая мужчин, «мой дорогой». Каждый из нас по очереди оказывался «дорогим», кроме Таффи, которого она называла «мой котик». Было приятно видеть радость старушки, когда Таффи спокойно вошел в свой новый дом.

Миссис Мейдер знала Клайва почти всю жизнь, и пока они предавались воспоминаниям, я представила его мальчишкой, детство которого прошло так же, как и мое. Обстановка была уютной и располагающей, и угроза в лице Бланш Энтони отодвинулась куда-то далеко. Конечно, она вновь появится. Мне не избежать встречи с ней. Но за столом в гостях у Элен Мейдер, в окружении вязанных крючком салфеток, образ Бланш будто растаял в воздухе.

Я так и не сообщила Салли о возвращении Клайва, и теперь, когда половина ее каникул была уже позади, а Джон чувствовал себя гораздо лучше, казалось бессмысленным упоминать об этом. Однако Салли вновь напомнила о себе взволнованным письмом, которое я не могла оставить без внимания.

Она писала, что они с Джоном как-то обсуждали будущее гостиницы, когда он упомянул о лицензии, поинтересовавшись, надо ли ее продлевать и не появилось ли каких-то новых правил, по которым в доме должен кто-то проживать не только днем, но и ночью?

Какой ужас! Салли со свойственной ей красноречивой манерой подробно описала эту возможность. Она внезапно вспомнила, что действительно такое правило существовало, а она, будучи легкомысленной идиоткой, рисковала своей лицензией и подставляла меня под удар, позволив мне ночевать дома.


Конечно, лучше поздно, чем никогда, так что не могу ли я переехать в ее дом? Если же мои родные будут против, смогу ли я договориться со своей помощницей и ее мужем? Или с кем-то другим?

Сначала я понятия не имела, как разрешить эту проблему, но когда сама посмотрела лицензию, нашла в ней так испугавший Салли пункт. Я как раз размышляла на эту тему, сидя в пристройке, когда за окном мелькнула тень Клайва. Он направлялся к гаражу.

Клайв! Наш шанс! Я выскочила из дома, остановила его и вручила ему письмо Салли.

— Пожалуйста, прочтите. Это от Салли Дьюк. Она только что сообразила, что гостиница может попасть в неприятное положение, если… В общем, прочитайте сами.

Клайв взял письмо. Потом я показала ему лицензию и поняла, что он догадался, в чем дело.

Клайв указал пальцем на лицензию.

— «Постоянно жить в доме», — процитировал он. — Необязательно, чтобы это был сам владелец, поэтому вы думаете, что моего нахождения здесь будет достаточно?

Я благодарно кивнула:

— Мне кажется, вполне.

Клайв сложил письмо и отдал его мне.

— Вне всякого сомнения, хотя странно, что это не пришло в голову самой миссис Дьюк, вы не находите?

— Да, но дело в том, что я не упоминала о вашем приезде и о нашем соглашении.

Клайв удивленно взглянул на меня:

— Нет? Но почему?

Я стала оправдываться:

— Мне казалось, что нельзя расстраивать ее, потому что я знала, что вы можете поставить все предприятие под угрозу, если решите выкинуть меня на улицу.

— И хотя наше соглашение о ненападении продержалось уже некоторое время, вы все равно ей не написали? Странно…

После такого разговора я заставила себя написать Салли обо всем: как Клайв неожиданно ворвался в дом, попыталась нарисовать его портрет, описала нашу борьбу насчет условий аренды, даже отношения Клайва с Бланш Энтони и «Пэн-Олеум». Но как показало время, лишь возбудила ненасытное любопытство Салли.

Мое письмо отправилось авиапочтой, и как только добралось до Швейцарии, Салли позвонила. Меня в этот момент не было, трубку снял Клайв, а когда я появилась, сообщил:

— Звонила миссис Дьюк. Она рада, что все закончилось благополучно, и скоро напишет вам. Подробнее о нашем разговоре с ней я расскажу позже.

И действительно, час спустя Клайв нашел меня в вольерах, где я причесывала одну из длинношерстных кошек, которая отчаянно царапалась и мяукала. Он натянул рукавицы, взялся подержать эту кошку и внезапно попросил:

— Объясните мне, пожалуйста, что на современном жаргоне означают слова «голубая мечта»?

Я уставилась на него:

— Голубая мечта? Ну, так говорят про обаятельного мужчину, от которого все без ума. Но почему вы спрашиваете?

— Просто миссис Дьюк сказала, что вы обманули ее, описав меня, как огнедышащую гаргулью, которую наполовину приручили, но все равно побаиваетесь. И добавила, что, по ее мнению, я настоящая голубая мечта всех женщин, и она не ожидала, что хозяин дома может оказаться таким. Так кто же я на самом деле?

Я бы с радостью отшлепала Салли.

— И что вы на это ответили?

— Отрицал, что я огнедышащий. Никогда не имел дела с огнем. Гаргулью я сдержанно принял и уж точно обратил внимание на голубую мечту.

— И…

— И ничего. Она засмеялась, а потом нас разъединили.

Клайв открыл дверцу клетки.

Посадив туда кошку, я заметила:

— Я рада, что вы поговорили. Значит, Салли больше не придется волноваться. Знаю, что она обожает все драматизировать, но не могу понять, откуда она взяла огнедышащую гаргулью и как узнала о нашем соглашении?

— Должно быть, прочла между строк.

— Строк, которых не было, — отрезала я.

— В доказательство я должен потребовать копию вашего письма.

Я поняла, что Клайв нарочно подкалывает меня, поэтому ничего не ответила и уже собралась уйти, как он схватил меня за руку.

— Лорел!

Его голос при этом как-то странно изменился, стал более твердым. Я обернулась, и мы оказались так близко друг к другу, словно любовники, готовые к поцелую. Если бы на его месте был Николас, то он меня обязательно поцеловал бы. Но это был не Николас, который, впрочем, через пару секунд постучал в ворота. Легок на помине.

Клайв отдернул руку.

— Кто это?

— Наверное, Николас Берн. Я позвала его взглянуть на Кэрна.

Я открыла ворота, и, коротко кивнув Николасу, Клайв пошел по своим делам под привычное приветствие ветеринара:

— Извините за опоздание.

Клайв не оглянулся.

Работы было много, сезон находился в самом разгаре. Обычно в сентябре-октябре дела шли потише, но, возможно, из-за жуткого лета в тот год, казалось все люди решили поехать в отпуск осенью.

Конечно, слова «приходилось трудиться круглые сутки» не могут описать моего обычного рабочего дня, но порой именно так оно и было, и тут в самое неподходящее время тетя Анита обратилась ко мне с просьбой.

Она была секретарем Городской гильдии женщин, в ее обязанности входил поиск желающих выступать на встречах, и она решила попросить Бланщ Энтони показать собравшимся цветной фильм о жизни на Канарских островах.

— Я знаю, у нее есть великолепные слайды Гранд-Канарии и Тенерифе. И хотя многие там сами побывали, их все равно заинтересует будничная жизнь местных жителей — походы по магазинам, уборка в доме, погода, так что я подумала…

Я оторвалась от бумаг, которые принесла домой.

— Но откуда ты знаешь, что Бланщ Энтони умеет выступать публично?

Однако тетю Аниту, если она что-то решила, было не так-то легко разубедить.

— Бланш очень интересно рассказывает, ты должна сама это знать, милая, если когда-нибудь ее слушала. А если она может развлекать гостей за чаем или кофе, то почему бы ей не подняться на трибуну и не показать слайды?

— Потому что выступление с трибуны и болтовня за чашкой чая — очень разные вещи, как обнаружила Алма Фрейн, когда впервые решила читать лекции о своем творчестве и путешествиях.

Тетя Анита кивнула:

— Да, пожалуй, но когда я предложила миссис Энтони выступить, она согласилась так быстро и уверенно, что я решила: ей эта идея понравилась. К тому же она всегда так прекрасно выглядит, что людям доставит большое удовольствие только смотреть на нее.

Я также была уверена, что Бланш Энтони еще и с удовольствием насладится всеобщим вниманием, но промолчала.

— Я тут подумала… — продолжила тетя Анита. — Вот ты что-то сказала об Алме Фрейн, и я вспомнила про тот метод, который ты придумала для нее. Помнишь?

Я помнила, как составляла краткие планы ее лекций, состоящие из ключевых слов и заголовков. Они должны были напомнить о важных или смешных эпизодах, которые она собиралась упомянуть. Я выбирала эти фразы из ее готовых лекций и печатала их заглавными буквами, чтобы было достаточно бросить на них один взгляд. Благодаря им Алма выступала свободно и уверенно, и создавалось впечатление, будто она почти не обращается к своим записям.

— Да, только это не мое изобретение. Я позаимствовала его у сэра Уинстона Черчилля, который таким образом запоминал свои речи. Но о чем ты подумала?

— Не могла бы ты оказать мне маленькую услугу? Допустим, миссис Энтони вкратце напишет все, о чем она хочет рассказать, а ты выпишешь для нее ключевые слова, как для миссис Фрейн.

Делать что-то для Бланш мне хотелось меньше всего, но ради тети Аниты я нехотя согласилась:

— Ладно, только пусть она принесет уже готовую речь, чтобы я могла работать одна. Не желаю, чтобы она дышала мне в затылок.

Несколько дней спустя тетя Анита принесла мне речь Бланш, и я взяла ее с собой в гостиницу, чтобы заняться ею в свободное время.

Бланш исписала крупным почерком целый ворох листов. Я насчитала их двадцать. Там приводилось множество фактов, но они были настолько громоздко выражены, что я начала раздумывать над тем, как их изложить попроще, с легким юмором. И вдруг поняла, что читаю что-то совсем другое — это оказался написанный тем же почерком черновик письма, который каким-то образом застрял между страницами.


«Грэм, дорогой. (Грэм? Это имя мне кого-то смутно напомнило. Да, Грэма Мортимера, сотрудника „Пэн-Олеума“, с которым Бланш обедала в „Синем кабане“, когда мы с Клайвом ездили в Стейнтон. Хотя это нехорошо, но я не смогла устоять и прочитала письмо до конца. Затем перечитала его еще раз, ненавидя каждое слово.)

Прости, что беспокою, но не пора ли уже перестать увиливать? В конце концов, ты должен не хуже меня, а теперь и не хуже его — бедный дурачок! — знать, что нет никакой надежды на воплощение в жизнь мечты К. Я надеюсь, что ты сможешь осуществить его проект. Предпочтительнее такой, чтобы он не знал, пока я не воплощу в жизнь мои планы на его счет. Важно, чтобы ты этим занялся. Я уже говорила тебе, что он собирается уехать из Англии в сентябре, и я хочу, чтобы он ушел из „Пэн-Олеум“ с пустыми руками. Он также остановится там, где я захочу, конечно же, не в палатке в пустыне Сахара. Я желаю, чтобы у меня был цивилизованный медовый месяц. Если же тебя не убедят все мои уговоры, а уговаривать я умею, то у меня есть в запасе нечто, что может не понравиться „Пэн-Олеум“…»


На этом письмо обрывалось. Я с отвращением отбросила его в сторону. Я досадовала на себя за то, что нарушила неписаный закон среди культурных людей и прочитала чужое письмо, а еще пришла в ужас оттого, что угрозы Бланш оказались не пустыми: она знала, как заставить «Пэн-Олеум» или по крайней мерю Грэма Мортимера сделать то, что ей нужно, и собиралась обмануть Клайва.

Скорее всего, оригинал этого письма был уже отправлен Грэму Мортимеру. Значит, завтра или на следующей неделе Клайв получит одобрение своего проекта, и я никогда не узнаю, приложила Бланш к этому руку или нет. Эта мысль была мне ненавистна.

Я заставила себя просмотреть остальные листки, и когда решила, что ничего не смогу сделать из этих записей, это стало поводом отправиться к Бланш домой.

Тетя Анита предложила:

— Я попрошу ее как-нибудь вечерком заглянуть к тебе.

Но поскольку мне не нужны были свидетели предстоящего разговора с Бланш, я сама отправилась в Мейпл-Коттедж. После дождя наступил ясный вечер, и Бланш лежала на кушетке посреди газона. Она предложила мне высокий плетеный стул, и я уселась, радуясь, что хозяйка не пытается быть гостеприимной.

Если бы я питала к Бланш симпатию, то наверняка повела бы себя более тактично в отношении ее рукописи. А я прямо посоветовала ей урезать длинные описания, поскольку у нее есть слайды и цветной фильм, и лишь разбавить демонстрацию их шутками, какими-нибудь остроумными замечаниями или рассказами смешной истории о самой себе.

— Такие вещи всегда пользуются успехом, — пояснила я, но, когда Бланш вяло взяла у меня из рук листы, подумала, что вряд ли она в своей жизни выставляла себя в смешном свете.

— А вы, конечно, все знаете? — усмехнулась она.

— Из доверительных рассказов моей работодательницы. Ей пришлось учиться на своих ошибках, зато теперь она профессионал.

Бланш бегло перелистала страницы.

— Но я не могу все заново переделывать. Я делаю это из благотворительных целей, а не ради денег.

Благотворительность! Но меня не проведешь.

— Расходы выступающих оплачивает гильдия, — возразила я. — Также, если вы настаиваете, вам могут заплатить. Мне казалось, что вы хотите, чтобы ваше выступление осталось в памяти слушателей как успех, а не как чудовищный позор. Так что, если вздумаете последовать моим советам, я все переделаю. Но теперь мне хотелось бы поговорить с вами о другом. — Я взяла в руки копию письма. — По ошибке вы вложили это в рукопись, и я должна признаться, что прочла письмо.

Глаза Бланш блеснули.

— Но, это же частное письмо!

— С которым вы поступили весьма небрежно, — напомнила я.

— И у вас хватило наглости его прочитать?!

Я кивнула:

— Наглости у меня хватило, но было бы нечестно скрыть это от вас.

— Нечестно! Как это по-детски! И что, теперь ваша совесть чиста? Я так понимаю, что вы нарочно прочли его, когда узнали, что оно касается Клайва?

Была не была!

— Да, — призналась я. — Дважды.

Бланш притворилась изумленной:

— Так-так! Очень мило. Я бы даже сказала, дерзко. И зачем же вы его прочли? Ничего нового вы не узнали, ведь я уже вам говорила, что буду помогать Клайву. Но может, вы прочли его два раза, чтобы получше запомнить и потом сообщить ему? Или сделали копию, как доказательство моих интриг?

Я спокойно ответила:

— Я не делала копии и не собираюсь ничего говорить Клайву. Можете поверить мне на слово.

— Тогда зачем вы мне об этом сообщили, кроме того, что хотели очистить совесть?

— Чтобы попросить вас этого не делать. Попросить мистера Мортимера не использовать никаких нечестных способов, чтобы дать ход проекту Клайва. Просить вас, если вы любите Клайва, дать ему необходимое время, чтобы он сам пробился в «Пэн-Олеум». Это хороший проект, и Клайв намерен доказать свою правоту. И если проект пройдет, не вынуждайте Клайва отказываться от его истинного признания ради того, чтобы жениться на вас. Он заслуживает лучшей участи.

Бланш встала и принялась складывать кушетку. Я решила, что наша встреча подошла к концу, и тоже встала. Она бросила через плечо:

— Вы ведь влюблены в него? Вы лучше дадите ему пропасть, чем позволите возвыситься с моей помощью.

— Оставьте его в покое, и он не проиграет, — ледяным тоном сказала я.

— Как трогательно и честно! — Бланш выпрямилась и повернулась ко мне лицом. — Как жаль, что, когда «Пэн-Олеум» одобрит этот проект, вы так и не узнаете, кто за этим стоит — я или он. Спокойной ночи!

Я не ответила и молча вышла. Все карты были у Бланш.

Только лежа ночью в постели, я вспомнила, что не видела в саду Бобо. Странно. Пес был настолько привязан к Бланш, что стал бы громко выражать свое недовольство, запри она его в доме. Я ничего не могла понять, но утром тетя Анита мне все объяснила:

— Конечно, ты рано или поздно узнаешь, но я надеялась, что миссис Энтони сама тебе обо всем скажет. Понимаешь, она рассталась с Бобо. Бланш решила, что так будет лучше, поскольку осенью она уезжает из Англии. Так она сказала своей соседке, миссис Аббакорт.

— Рассталась? — Я не могла поверить своим ушам. — Но ведь они обожали друг друга, по крайней мере, так говорила Бланш. Как она могла?

Тетя Анита пожала плечами:

— Я знала, что ты так отреагируешь. У тебя, милая, черное — всегда черное. Бланш сказала миссис Аббакорт, что собирается дать объявление о его продаже.

— Продать его? Продать любому, кто обратится по объявлению?

— Возможно, но слушай дальше. Миссис Аббакорт умоляла её этого не делать, потому что она знает одну молодую семью, которая очень страдала, когда потеряла своего пуделя и Бобо отправился к ним. Бланш отвезла его в прошлый понедельник, он уже там привыкает, бегает по большому саду, а миссис Аббакорт будет сообщать ей новости. Он остался в Рингдауне. И знаешь, ему, может быть, лучше резвиться с детьми, чем с Бланш Энтони, для которой, я должна признать, он кое-что значил. То же, что и норковая шуба, бриллианты или «роллс-ройс».

Я очень удивилась, поскольку тетя Анита впервые критиковала Бланш. Я и подумать не могла, как она поразится через несколько дней, когда увидит истинное лицо этой женщины.

Тетя Анита не часто приходила ко мне на работу, но в то утро, когда телефон в гостинице звонил не умолкая, она отчаялась до меня дозвониться и пришла сама.

Я только что в сотый раз повесила трубку, и мы разговаривали с ней в прихожей.

— Милая, что ты думаешь? Миссис Энтони внезапно отказалась выступить с лекцией. И это теперь! До собрания остался один день, и я уже не смогу найти другого выступающего. Она уверяет, что у нее какая-то важная встреча. Но ведь она смотрела в своей записной книжке при мне и заявила, что свободна.

— Я уже тебе говорила, что Бланш не отдала мне рукопись, когда я предложила ей внести исправления.

— Да, но… Милая, ты думаешь, у нее нет никакой встречи, просто она обиделась на тебя и поэтому отказалась?

Я была совершенно уверена, что Бланш обиделась отнюдь не на мою критику. Но это были наши личные счеты, и я была в ярости оттого, что она решила выместить злость на тете Аните и ее любимой гильдии.

— Возможно. Мне очень жаль. Но если бы я не попросила ее кое-что изменить, члены твоей гильдии умерли бы со скуки, — ответила я.

Тетя Анита меня не слушала.

— Как нехорошо она поступила! Конечно, я больше не буду ее умолять, но и не знаю, кого поставить на ее место. Ладно, дитя мое, не буду больше тебя отвлекать. Ты и так занята. Я позвоню президенту. — Тетя Анита принялась натягивать перчатки.

Внезапно в прихожей появился Клайв, и тут же зазвонил телефон. Тетя Анита продолжала болтать с ним, когда я положила трубку. Тетя обернулась ко мне с сияющими от радости глазами:

— Слышала, Лорел? Мистер Марч согласился выступить вместо Бланш. Он расскажет нам о своей работе. Как великодушно!

Клайв улыбнулся:

— Вовсе нет. Я не обещаю рассказывать о проекте нашей организации, по которому любой желающий может за полкроны купить дерево и посадить его в пустыне.

— Говорите что хотите, добрый человек, — с улыбкой проворковала тетя Анита. — Я лишь прошу удержать внимание моих слушателей всего на сорок пять минут. Я знаю, что вам это по плечу. Значит, завтра? В три тридцать? — Послав мне воздушный поцелуй, тетя Анита удалилась.

— Вы тоже там будете? — спросил Клайв.

Я покачала головой:

— Боюсь, что нет. Гильдия для тех, кому нечего делать. Я же принадлежу к рабочему классу.

— А также, по словам вашей тети, к одной из моих новообращенных, которой не стоит читать проповедь? Завтра? Так, завтра восемнадцатое. Знаете, я должен проверить, действительно ли мне надо выступать. Может, миссис Норт ошиблась насчет Бланш? — Клайв снял трубку и объяснил. — Я совершенно уверен, что Бланш собирается выступать перед гильдией восемнадцатого. Значит, у нее не могло быть другой встречи…

Он набрал номер, но я не стала ждать. Я знала, что при необходимости Бланш могла соврать, но я не была уверена, что Клайв не поверит ее лживым словам.

Загрузка...