Level Up. Женский взгляд

Глава 19. Самая сердобольная

Иду прогулочным шагом, по направлению к дому. Мысли о потерянных детях; о сходящих с ума, медленно умирающих от тоски, не нашедших и живущих с этой болью в сердце родителях; о разбитых семьях и судьбах. Я же реально могу им помочь. Я хочу, чтобы дети были дома, чтобы у них было счастливое радостное детство. Чтобы они не росли воришками, превращаясь с годами в бомжей, алкашей и наркоманов. Не должны дети страдать. Я все силы брошу, но помогу тем, кому смогу.

А кого мне спасать? Где эти дети? Лазить по стройкам, чердакам и подвалам? Приставать к попрошайкам, вызнавая, где логово бездомных детей? Ну и долго я так прохожу — небитая?

Идти в полицию и спрашивать, не нужно ли им помочь в поиске детей — страшно. Начнутся вопросы. Вспомнят, что намедни я при столкновении с газелью не пострадала и вышла сухой из воды. А теперь сама явилась с бредовыми предложениями. Буду казаться вдвойне подозрительнее. А то и к психиатру направят, заподозрив скрытые повреждения.

Пойти в детский дом? Еще страшнее. Как смотреть детям в глаза? Кто-то рассказывал, как дети за руки тебя хватают, заглядывают в глаза и умоляюще спрашивают:

— Ты моя мама? Пожалуйста, забери меня домой. Будь моей мамой, я буду слушаться! — умоляет тебя малыш.

А ты стоишь в панике, не зная, что и как бедному ребенку ответить. Врать — язык не повернется. А сказать правду, да легче умереть:

— Извини, малыш, я не могу стать твоей мамой, потому что боюсь ответственности. Что про меня соседи скажут? Что подумают? Я слишком зависима от мнения окружающих. Да и вообще, чужого ребенка растить не хочет никто, чужие дети никому не нужны — все хотят собственных родить, родных. А неродной ребенок вдруг в маньяка-наркомана вырастет? Против генов не попрешь, а кто их знает, какие они ребенку достались? Или больного какого-нибудь в детдоме подсунут, мучайся с ним потом.

Ну вот, подумала о детдоме. Так сердце защемило, так тяжело стало на душе. Как теперь туда НЕ пойти? Ощущение теперь, будто дети сидят в детдоме и ждут только меня. А я приду и всех спасу. Ну, конечно, и как, интересно, они без меня там раньше жили?

Что я вообще могу-то? Узнать, кто их родители? Интересно, если ребенок подкидыш, а фамилию ему дали в детдоме сотрудники, какая фамилия высветится? По идее должна гореть официальная, родительская, или нет? Правда, что ли, попробовать? А если ничего не получится? Боже, как же страшно!

За этими мыслями не замечаю, как дохожу до дома, на автомате здороваюсь с бабушками у подъезда, поднимаюсь на свой этаж, захожу домой, сажусь на диван и так сижу, смотря в стену напротив. Даже не знаю, сколько я так просидела, будто выпала куда-то, так замечталась о спасении детей всего мира.

Проверяю телефон в который раз, и, в который раз — пусто. Ни пропущенного звонка, ни смски ото Льва. Нет мочи больше терпеть. Набираю номер, слушаю длинные гудки. Никто не берет трубку.

Может работает, занят? Или посетители. Попробую еще раз, попозже набрать. Мыкаюсь по квартире, пытаюсь готовить обед, но все валится из рук. Не могу думать ни о чем другом.

Долго сомневаюсь, теребя телефон в руках и надеясь, что он увидит пропущенный и перезвонит сам. Но, так и не дождавшись, все же через полчаса решаюсь. Набираю повторно. Спустя серию долгих гудков, уже практически готова сбросить вызов, но на том конце отвечают:

— Да, — голос сонный и хриплый.

Начинаю клясть себя на чем свет стоит, разбудила человека.

— Прости, пожалуйста, не думала, что ты спишь. — вкладываю в голос всю вселенскую грусть.

— Который час? — судя по шуршанию и звукам в трубке, Лев трет лицо рукой, — Ночью операция была внеплановая, прилег тут на диване в кабинете, и заснул, шея затекла, не поворачивается. Извини, некогда мне было позвонить.

— Да что ты, я все прекрасно понимаю. Может, как освободишься, на ужин придешь? — закусываю губу, предвкушая ответ.

— Не смогу, Жень, на четыре еще операция, и бумажек гора. Извини, я плохой друг. У меня всегда на первом месте единственная любимая женщина — работа.

— Жаль. Ну ладно, пусть у тебя там все хорошо пройдет. Если появится время — звони сам, ладно? Не буду больше отвлекать.

— Добро.

Судорожно думаю, о чем бы еще спросить. В трубке подозрительная тишина. Смотрю на экран телефона, и тот сообщает мне о завершении вызова. Положил трубку. Ни здрасьте вам, ни до свидания. — расстраиваюсь, вздыхаю. Зато честно ответил, мол, я занят, и работа для меня важнее, не юлит и не врет. Это самое важное. Ненавижу ложь.

Чем же мне тогда сегодня заняться?

Принимаю, наконец, душ после пробежки. Переделываю все домашние сиюминутные дела, но мысли о детдоме так меня и не отпускают. Решаюсь на разведку и начинаю собираться.

Прихожу к детскому дому. Страшно. Оделась, нарочно попроще: в футболку и джинсы. Может, никто не обратит на меня внимание?

Передо мной большое четырехэтажное здание, вокруг которого огорожена довольно большая территория: детская площадка, футбольное поле, беседки — все новое. В прошлом году по государственной программе выделились деньги, сделали комплексный капитальный ремонт всего сооружения. Стены зашили большими квадратными панелями, пластиковые окна, которых в здании явно больше двухсот, новый асфальт вокруг, еще черный, даже затоптаться не успел. Футбольное поле газоном засеяно, а может и покрытие, отсюда не видно. Не хочется думать, сколько все это стоило, ведь автоматически умножаешь в уме, сколько же тогда украли. Ничего святого нет у этих бюрократов. Надеюсь, они поплатятся за свои деяния. Пусть будет как в том анекдоте:

«Умирает политик, попадает в Чистилище. Там его встречает апостол Петр и говорит: „Дружище, ты, конечно, заслужил Рай, но сегодня у нас акция, поэтому давай мы тебя на экскурсию отправим в Ад, чтобы ты сравнил“. „Ну, на экскурсию, так на экскурсию“, — подумал политик, и отправился в Ад. Смотрит, а там знакомые все лица, никаких тебе котлов и прочего обещанного антуража. Наоборот, все веселятся, спиртное льется рекой, симпатичные чертовки-официантки подносят изысканные закуски, демоны во фраках раздают карты. Удивился политик. Подошла экскурсия к концу, вернулся он в Рай. Бродит по его просторам — скукотища: кругом однообразный, хоть и приятный пейзаж, ангелочки поют песни, играет тихая музыка, но никаких тебе развлечений и удовольствий, даже поговорить не с кем, все в Аду остались. Промаялся он так день, а потом отправился к апостолу Петру и попросил отправить его в Ад: там, мол, веселей. Ухмыльнулся апостол, но просьбу выполнил. В тот же миг очутился политик в Преисподней. Глядь, а кругом безжизненная пустыня, его бывшие коллеги собирают мусор, черти уже волокут котлы, а чертовки хлопают кнутами, подгоняя нерадивых грешников. „Как же так?“ — спрашивает политик. „Так то была предвыборная компания, — засмеялся главный черт. — А теперь ты свой выбор уже сделал“».

Во дворе детского дома пусто. Еще бы, притащилась в такую рань, наверняка у детей какие-то занятия с утра проходят? Ну конечно, тот же садик, школа. Что они, не дети, что ли? Идиотка. Что же делать? Ждать? Сажусь на лавочку, недалеко от ограды. Слышу за спиной разговор подростков, оглядываюсь. Стоят трое мальчишек и курят. Невольно становлюсь свидетелем их разговора — они сбежали из детдома, с занятий. Тем временем в голове зреет план.

Встаю, иду по направлению к детям. Начинаю их ругать, и читать лекцию о вреде курения. Все трое ошарашенно уставились на меня, а мне того и надо — поймать их взгляды. Быстро считываю информацию и, от греха, прогоняю детей. Стою, гашу носком туфли тлеющие бычки: Ну и чего я добилась?

Не успеваю присесть на лавку, как Система напоминает о себе мелким подхалимажем:

«Повышен навык Проницательность (2)

За поднятие второстепенного навыка +500 очков опыта».

Да, сказать, что Система провоцирует меня на благие дела — ничего не сказать. Да я разве ж против? Если я реально смогу помочь этим детям — мне никакого опыта не надо, я буду вполне счастлива.

Изучив характеристики ребят из детского дома, я убедилась в правильности своей теории. Все трое: замечены в противоправных действиях, из навыков развиты лишь те, что помогают выжить «на улице» — воровство, лицемерие, эгоизм, ложь. Явно не то, чем стоит гордиться.

Уверенность в себе у детей очень низкая, а показатели жизненных сил и удовлетворенности, далеки от ста процентов. Еще бы: травить растущий организм в четырнадцать лет, когда идет самый рост, и организму и так тяжко без посторонних дурных влияний.

Уровни социальной значимости варьируются от двух до четырех. Из этого делаю вывод, что дети закрытые, нелюдимые и глубоко несчастные. Тот, у которого самый высокий уровень, четвертый, похоже, у них заводила.

Два мальчика, видимо, братья — у них одна фамилия. Возраст тринадцать лет. Вспоминаю их лица, ну да, вроде похожи, но не близнецы. Может двойняшки? Вася и Петя Мирошниковы. Пойди, теперь, разбери, как было дело: попали ли они в детдом в один день подкидышами, и персонал детдома присвоил им одну фамилию на двоих или реально родственники. Ведь имена явно не родители давали. Сейчас так детей не называют. Сплошь Платоны, да Аристархи. Вчера в парке бегала когда, услышала разговор девочки с мамой. Так смеялась потом на бегу. Ну как разговор, девочка кричала на всю детскую площадку: «Мама, забери Елизаветины игрушки. И Елизавету тоже забери. Елизавета описалась!» Королевна мокрых портков, не иначе. В наше время все проще было. Лизка и точка.

Что же до мальчишек…

Вася «Сталкер» Мирошников, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 2.

Класс не выбран.

Родители: мать Татьяна Мирошникова, 27 лет. Отец: Хусейн габиб оглы Мамедов, 49 лет.

Петя «Мирон» Мирошников, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 3.

Класс не выбран.

Родители: мать Татьяна Мирошникова, 27 лет. Отец: Хусейн габиб оглы Мамедов, 49 лет.

Вздыхаю с облегчением: братья. Значит, и фамилия настоящая. Очень интересно. Мать родила их в 14 лет? Да уж, вряд ли это были желанные дети. Интересно, сейчас она о них вообще вспоминает?

Как же мне это узнать? Попробовать искать ее в соцсетях? Фамилия достаточно редкая, если брать в пределах города или области. Но в масштабах страны — это не реально. Отец, судя по возрасту, национальности, и отказу от детей, о беременности или не знал, или сразу слился.

Вот найду я родителей, и как я им докажу, что это их дети? А что скажу: «Ай-яй-яй! Как вам не стыдно рожать и сдавать детей в детдом!»?

Одни вопросы без ответов.

Третий мальчик:

Илья «Парик» Власов, 13 лет.

Уровень социальной значимости: 3.

Класс не выбран.

Сирота.

Боже, как же мне детей этих жалко. Они уже взрослые, маленьких-то еще худо-бедно усыновляют. И то, это такая коррупированная система. Помню, как на одном из предыдущих мест работы одна женщина жаловалась: «Своих родить не можем. Решились на усыновление. Два долгих года сбора документов, а одобрения все нет. Предлагают детей инвалидов, без каких-либо конечностей, или даунов, или больных смертельными заболеваниями».

Жалко, конечно, этих детей. Но чем лучше жизнь с больным ребенком, чем без ребенка вовсе. Вместо тоски от одиночества наполнить свое существование болью за родного тебе человечка? Отличная альтернатива.

В итоге, пошли те будущие родители к управляющей детским домом. Все до противного просто — цена фиксированная, работа налаженная — сто тысяч рублей, один месяц, и вы обладатель полноценного, здорового, розовощекого карапуза.

И это в нашем-то Мухосранске такие расценки. Сущие копейки, не находите? Зато вы приобретаете счастье, умиротворение и покой. Стоит ли мелочиться? Интересно, а столько тогда «счастье материнства» в Москве стоит? Миллион? Два? Кто сказал, что торговлю людьми на Руси отменили?

Как же душа болит за наш народ: терпят поборы, ругают систему, но при этом продолжают молчать, покрывать, поощрять коррупцию и взяточничество.

Вон отстроили детдом — хоромы, полная чаша. Живи — не хочу. Разве стало детям от этого лучше?

Почему не делают ничего, чтобы образумить людей? Не уговоришь же каждую отказывающуюся от ребенка мать оставить новорожденного, какой-то процент все равно неизбежен, но хотя бы стимулировать на усыновление: давать те же четыреста тысяч, как за рождение второго ребенка. Да, это тоже своеобразная торговля людьми, но хотя бы официально, и на пользу детям.

Либо делать открытые благотворительные выставки-праздники каждую неделю, в людных местах, или в том же детдоме, где дети выставляли бы свое творчество. Куда могли бы приходить все желающие. Один человек, может и хочет прийти, но боится. А в толпе не страшно, и можно к детям присмотреться. Либо таким образом навещать небезразличного тебе ребенка каждую неделю. Детям и праздник, и официальный доход. Им ведь тоже хочется карманных денег. А воровство — не лучший вариант, но для них, похоже, чуть ли не единственный.

Все так просто, и сложно одновременно.

Прихожу домой, и первым делом включаю компьютер. Хорошо, что я не стала его продавать, если я всерьез займусь поиском людей — он будет мне необходим. Открываю все соцсети, в которых у меня есть аккаунты, и начинаю поиск Татьяны Мирошниковой двадцати семи лет от роду. По стране больше сотни Татьян, подходящего возраста. Вот незадача: не такая уж и редкая фамилия. Смотрю по нашему городу — Татьяна Мирошникова одна единственная. Это слишком просто, чтобы быть правдой.

Столько переживаний за этот день, устала я морально. Ну их, всех этих детей вместе с их мамашами. Завтра еще один выходной-вот завтра и проверю.

«Система, самый простой и сытный вариант ужина», — отдаю приказ. Система производит перерасчет меню, анализирует мои вкусовые предпочтения, и, поскребя по сусекам, выдает мне рецепт «Гречки с курицей». «Прекрасный выбор», — одобряю я и приступаю к готовке.

Утолив свой адский жор (кто бы знал, как он мне уже надоел)решаю отвлечься от проблем и разочарований. Устраиваюсь уютно на диване в ворохе одеял и подушек, и погружаюсь в волшебный мир новой книги любимого автора. Так увлеклась, что не заметила, как плавно опустилась ночь. Читаю, наслаждаясь процессом, ворочаюсь с бока на бок, ища удобную позу. К сожалению, ни конфет, ни семечек, Система для максимально приятного чтения купить в магазине мне не дала. Довольствуюсь дольками яблока, политыми медом.

На самом интересном месте, не дав мне дочитать буквально пару глав, меня прерывает сигнал домофона.