Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг.

Что такое «рабочая оппозиция»?

Что такое «рабочая оппозиция»? Надо ли в интересах нашей партии и мировой рабочей революции приветствовать ее существование или, наоборот — это явление вредное, разлагающее партию, «политически опасное», как в одной своей речи во время дискуссии по профсоюзам недавно сказал тов. Троцкий?

Чтобы ответить на эти вопросы, которые занимают и тревожат многих наших товарищей, рабочих и работниц, надо прежде всего выяснить: во-первых, кто входит в рабочую оппозицию и как она сложилась? Во-вторых, в чем корень разногласия между руководящими товарищами наших партийных центров и рабочей оппозиции?

Очень характерно. И на это нельзя не обратить внимание наших центров, что в оппозицию входит передовая часть классово организованных пролетариев, коммунистов. Оппозиция состоит почти исключительно из профессионалистов, как показывают и подписи сторонников оппозиции под тезисами о роли производственных союзов. Кто такие профессионалисты? Рабочие, та часть передового авангарда русского пролетариата, которая на своих плечах вынесла все трудности революционной борьбы и не распылилась по советским учреждениям, утратив связь с рабочими массами, а осталась с ней связанною. Быть профессионалистом, сохранить крепкую живую связь со своим союзом, а значит. И с рабочими своего производства за эти бурные годы, когда центр общественной и политической жизни был перенесен за пределы союзов, — это дело не легкое и не простое. Пенистые волны революции подхватили и далеко увлекли от профсоюза лучшие, сильные и деятельные элементы промышленного пролетариата, раскидав кого на фронт, кого в советские учреждения, посадив третьих за столы с зеленым канцелярским сукном и груды «исходящих бумаг», «смет» и «предложений».

Профсоюзы обезлюдели. И только крепче всего пропитанные классовым пролетарским духом рабочие, настоящий цвет восходящего революционного класса, кого бессильна была развратить «власть», мелкое тщеславие, погоня за «советской карьерой» или советский бюрократизм, — остались внутренне связанными с массами, с рабочими, с теми самыми «низами», из которых они сами вышли и органическую связь с которыми не вытравили никакие «высокие» советские посты. Как только полегчало на военном фронте, и маятник жизни качнулся в сторону хозяйственного строительства, так эти типичные, неискоренимые по духу пролетарии, самые яркие и устойчивые представители своего класса поспешили сбросить «френчи», кожаные тужурки и отложить на стол папки «исходящих и входящих» бумаг, чтобы отозваться на молчаливый призыв своих братьев по классу, фабричных и заводских рабочих, миллионов русских пролетариев, влачащих и в советской трудовой России каторжное позорно-жалкое существование… Классовым чутьем поняли эти товарищи, стоящие во главе «рабочей оппозиции», что дело неладно. Что за три года революции мы, правда, построили советские аппараты и утвердили принцип рабоче-крестьянской трудовой республики, но что сам рабочий класс как класс, как единая нераспыленная социальная единица с едиными однородными классовыми запросами, а следовательно, и однородной, выдержанной, четко-ясной политикой играет все меньшую роль в Советской Республике, все слабее окрашивает мероприятия своего же правительства, все менее руководит политикой и влияние на работу и направление мысли центральных органов власти. В первоначальный период революции кто стал бы говорить о «верхах» и «низах»? Массы, именно рабочие массы и партийные руководящие центры — слились воедино. Те запросы, что в низах рождала жизнь и борьба, находили свое более точное выражение, более четкую и научно обоснованную формулировку в руководящих партийных центрах. Противоположения верхов и низов не было и быть не могло. Сейчас оно есть, и никакой агитацией и никакими мерами «запугивания» не изгонишь из сознания широких масс образования характерного нового «социального слоя» — советско-партийных верхов.

Профессионалисты — существующее ядро рабочей оппозиции — это поняли, вернее, почуяли здоровым классовым инстинктом. Первое, что они сделали — это связаться с низами, войти в своей классовый орган — профсоюз; орган, который всего меньше подвергся за эти три года разлагающему влиянию скрещивающихся, посторонних, не пролетарских интересов (крестьянства и приспособившихся к советскому строю буржуазных элементов), уродующих наши советские учреждения и уводящих нашу политику из четкого классового русла в болото «приспособленчества»…

Итак, рабочая оппозиция — это прежде всего пролетарии, связанные со станком или шахтой, плоть от плоти рабочего класса.

Рабочая оппозиция удивительна тем, что у ней нет крупных, выдающихся личностей, то, что принято называть «вождями». Она родилась, как всякое здоровое, неизбежное, классово обоснованное движение, из недр широких рабочих низов, зарождаясь и пуская сразу глубокие корни во всех концах Советской России, куда слух об оппозиции еще не успел долететь.

«У нас понятия не имели о том, что в Москве идут разногласия и дискуссии о роли профсоюзов, — говорил делегат из Сибири на съезде горнорабочих, — а нас уже волновали те же вопросы, что стоят перед вами». За рабочей оппозицией стоят пролетарские массы, или точнее: рабочая оппозиция — это классово спаянная, классово сознательная и классово выдержанная часть нашего промышленного пролетариата, которая считает, что нельзя подменить великую творческую силу пролетариата в деле строительства коммунистического хозяйства формальной вывеской диктатуры рабочего класса.

Чем выше подняться по лестнице советских и партийных «постов», тем меньше приверженцев оппозиции. Чем глубже уйти в массы, тем больше отклика находит платформа рабочей оппозиции[36]. Это характерно, это знаменательно, это следует учесть руководящим центрам нашей партии. Если массы уходят от «верхов», если образуется брешь, трещина между руководящими центрами и низами, — значит, в верхах не все благополучно, особенно тогда, когда массы не молчат, а мыслят, выступают, защищаются, отстаивают свои «лозунги». Верхи могут увести массу с прямого пути истории, ведущей к победе коммунизма только тогда, когда масса молчит, подчиняется, следует пассивно и доверчиво за вождями. Так было в 1914 г. при начале мировой войны, когда рабочие поверили вождям и решили: «Они лучше нас знают пути истории. Инстинктивное чувство протеста против войны нас обманывает, надо молчать, подавить его и слушаться старших». Но когда масса волнуется, шевелит мозгами, когда она упрямо голосует против любимых вождей, часто подавляя чувство личной симпатии к ним, — тогда дело становится серьезным. И тогда задача партии не замалчивать разногласия, не обзывать оппозицию необоснованными, ничего не объясняющими кличками, а серьезно вдуматься в вопрос, где же, в чем корень разногласия, чего хочет рабочий класс, носитель коммунизма и его единственный творец…

Итак, рабочая оппозиция — это передовая часть пролетариата, не порвавшая живой связи с организованными в союзы рабочими массами и не расплывшаяся по советским учреждениям.

Корень разногласий

Раньше, чем разобраться, в чем корень расхождения «рабочей оппозиции» с официальной точкой зрения наших руководящих центров, надо твердо запомнить два факта: прежде всего, что рабочая оппозиция родилась из недр промышленного пролетариата Советской России, что ее взрастили не только каторжные условия жизни и труда семимиллионного промышленного пролетариата, но я ряд отклонений, качаний, противоречий и прямо уклонений нашей советской политики от четких, ясных, классово выдержанных принципов коммунистической программы.

Во-вторых, что оппозиция не угнездилась одном каком-либо центре, не явилась плодом личных раздоров и несогласий, а широко разлилась по всей Советской Республике, дружным ответным эхом со всех концов России откликаясь на каждую попытку товарищей рабочих сформулировать, выразить, оформить корень разногласий и определить: чего же хочет рабочая оппозиция.

Сейчас создалось впечатление, будто весь корень расхождений «рабочей оппозиции» с многочисленными течениями верхов заключается исключительно в различном понимании задач и роли профсоюзов. Это не верно. Расхождения глубже. Представители оппозиции не всегда умеют их ясно выразить и точно установить, но стоит затронуть ряд вопросов строительства нашей, республики, и разногласия выявятся сразу по ряду основных положений хозяйственного и политического характера.

Впервые две точки зрения руководящих верхов нашей партии и представителей классового организованного в союзы пролетариата сказались на IX съезде партии по вопросу о «единоличии» и «коллегиальности». Оппозиции еще не было как сформированной группы, но характерно, что за «коллегиальность» выступили представители профсоюзов, т. е. Чисто классовых по составу организаций, против высказывались руководящие верхи партии, привыкшие расценить все явления под углом зрения советско-ведомственной политики, требующей изощренного умения приспособиться к социально неоднородным, подчас политически противоречащим друг другу запросам различных социальных групп населения (пролетариата, мелких собственников — крестьян и буржуазии в лице спецов и лжеспецов всех видов и формаций).

Почему именно профсоюзы упрямо, не умея подкреплять свои доводы научно обоснованными положениями, стояли за «коллегиальность», а защитники «спецов» одновременно отстаивали «единоличие»? Да именно потому, что в этом споре (хотя обе стороны и отрицали «принципиально» значение вопроса) [столкнулись] по существу две исторические, непримиримые точки зрения. Единоличие — есть плоть от плоти индивидуалистического (т. е. Из себя самого исходящего) мировоззрения буржуазного класса. Единоличие, т. е. Оторванная от коллектив, «свободная», изолированная воля человека, проявляющаяся во всех областях — начиная от утверждения самодержавного главы государства и кончая самодержавием директора завода, — это высшая мудрость буржуазного мышления. Буржуазия не верит в силу коллектива. Она любит лишь «сколотить массу в послушное стадо» и по своей единоличной воле погонять это стадо туда, куда найдет нужным руководитель.

Рабочий класс и его идеологи, наоборот, знают, что новые коммунистические задачи класса осуществимы лишь путем коллективного совместного творчества, общих усилий самих рабочих. Тем теснее будет рабочий коллектив, чем больше воспитаны будут массы в духе проявлений своей общей коллективной воли и общей мысли, тем полнее и скорее класс осуществит свою задачу, т. е. Создаст новое, не распыленное, а единое, гармонически спаянное коммунистическое хозяйство. Только тот, кто практически связан с производством, может внести в него оживляющие новинки. Отказ от принципа, именно от принципа коллективность в управлении производством — был уступкой момента со стороны нашей партии, приспособленчество, уклонение от той частицы классовой линии, которую мы так страстно утверждали и отстаивали в первый период революции.

Почему это произошло? Как случилось, что наша выдержанная, закаленная в бою революции партия позволила увлечь себя с прямого классового пути и начать колесить по тропинкам столь ненавистного ей же и так ею же заклейменного «приспособленчества»?

На это мы ответим ниже, пока же перейдем к вопросу о том, как образовалась и развилась «рабочая оппозиция».

Девятый съезд был весною. Летом оппозиция ничем себя не проявляла. Не было слышно о ней ни на бурных дебатах о профсоюзах во время II съезда Коминтерна. Но глубоко по низам шла своя работа накопления опыта и критической мысли. Эта работа нашла свое еще далеко не законченное проявление на партийной конференции сентября 20-го года. Пока еще мысль бродила в области отрицания, критики. Не было своих оформленных положительных предложений. Но уже ясно было, что партия вступает в новую полосу, что в ней идет брожение, что «низы» требуют «свободы критики» и заявляют громогласно о том, что бюрократизм их душит, не дает простору для живой деятельности, для проявления инициативы.

Руководящие партийные верхи учли начавшееся брожение и, в лице тов. Зиновьева, надавали много словесных обещаний о свободе критики, о расширении самодеятельности масс, о необходимости бороться с вредными уклонами бюрократизма и о строго преследовании всех верхов, отступающих от принципа демократии… Сказано было много и изрядно хорошо. Но от слов до дела дистанция изрядная. Конференция сентябрьская, вместе с многообещающей речью Зиновьева, ничего не изменила ни в партии, ни в жизни широких рабочих масс. Корень, питающий ростки оппозиции, не был уничтожен. В низах шло, нарастая, глухое недовольство, критика, работа мысли.

Это глухое брожение докатывалось до руководящих верхов, плодя и там неожиданно обострившиеся разногласия. И характерно, что в центральных руководящих кругах нашей партии разногласия обозначились со всей остротой именно по вопросу о роли профсоюзов. Это и естественно.

Сейчас этот пункт расхождения оппозиции и верхов партии, не являясь единственным, все же составляет приданном положении вещей центральный вопрос всей нашей внутренней политики.

Раньше, чем рабочая оппозиция со своими тезисами и оформила те основы, на которых, по ее мнению, должна покоиться диктатура пролетариата в области организации производства, руководящие верхи еще резко разошлись в своей оценке роли классовых рабочих организаций при воссоздании производства на новых коммунистических началах. ЦК партии разбился на группы, тов. Ленин против Троцкого с Бухариным как буфером посредине.

Только на VIII съезде Советов и непосредственно после выяснилось со всей очевидностью, что внутри партии имеется сплоченная группа, объединяемая, прежде всего, вокруг тезисов о задачах профсоюзов, и что оппозиция эта, не имея ни одного крупного теоретика-лидера, встречая самый резкий отпор со стороны наипопулярнейших вождей партии, растет и крепнет, а главное, стелится и стелится по трудовой России… Если бы она гнездилась только в Москве и Петрограде. Но нет, уже с Донбасса, с Урала, из Сибири и ряда промышленных центров в ЦК нашей партии летят донесения, что и там «образуется и действует рабочая оппозиция». Правда, оппозиция эта далеко не всюду выявляет себя на тех же пунктах, на которых сходятся рабочие столицы Советской Республики; порою в проявлениях, требованиях и мотивировках оппозиции много еще неясного, сумбурного, мелочного, тогда как основные пункты упущены, но одно остается неизменным — это вопрос о том: кому осуществлять творчество диктатуры пролетариата в области хозяйственного строительства? Органам ли классовым по составу, непосредственно, жизненными нитями связанным с производством, т. е. Производственным союзом или же советским аппаратом, оторванным от непосредственной, живой хозяйственно-производительной деятельности, к тому же смешанным по своему социальному составу? В этом корень расхождения. Рабочая оппозиция стоит за первое. Верхи нашей партии, как бы ни разошлись их тезисы в отдельных менее существенных пунктах, в трогательном единении стоят за второе.

Что же это показывает?

Это показывает, что партия наша переживает свой первый серьезный кризис за время революции, и что от оппозиции надо не отмахиваться дешевыми словечками вроде «синдикализма», а надо всем товарищам призадуматься: чем вызван этот кризис? И на чьей стороне классовая истина — на стороне ли руководящих органов или на стороне здоровых классовым чутьем рабочих, пролетарских масс?

Кризис партии

Прежде чем рассмотреть основные пункты разногласий между руководящими верхами нашей партии и рабочей оппозицией, приходится поискать ответа на вопрос о том, как могло случиться, что наша партия, боевая, стойкая, могучая и непобедимая именно своей твердой и ясной классовой линией, может начать уклоняться от этой выдержанной линии.

Чем дороже нам коммунистическая партия, сделавшая такой решительный шаг вперед по пути освобождения рабочих от ига капитала, тем меньше имеем мы права закрывать глаза на ошибки руководящих ее кругов.

Сила нашей партии заключалась и должна и впредь заключаться в том, что руководящие ее центры чутким ухом улавливают назревшие запросы и задачи, объединяющие между собой рабочих, и, уловив эти запросы, умели их направить так, чтобы через них толкнуть массы на завоевание еще одной исторической позиции. Так было. Но сейчас этого нет. Наша партия не только замедляет свой стремительный бег в будущее, но все чаще «благоразумно» оглядывается назад: а не забежали ли мы слишком вперед? Не пора ли приостановиться? Не разумнее ли стать поосторожней, избегая смелых, еще не виданных в истории опытов?

Чем же вызвана эта «мудрая осторожность» (особенно ясно проглядывающая в недоверии руководящих верхов партии к хозяйственно-производственным способностям рабочих союзов), которая за последнее время обуяла наши центры? Где причина?

Если мы посмотрим повнимательнее на причину, порождающую расхождение в нашей партии, то убедимся, что тот кризис внутри партии, какой сейчас имеется налицо, вызван тремя основными причинами.

Первая, главная, основная причина, — это те тяжелые исторические условия, в которых нашей партии приходится работать и действовать. РКП принуждена строить коммунизм и воплощать в жизнь программу партии: 1) в обстановке полного развала и разорения народного хозяйства; 2) при неослабевающем в течении трех лет революции натиске империалистических держав и белогвардейщины; 3) рабочему классу в России выпало на долю воплощать коммунизм, строить новые, коммунистические формы хозяйства в стране экономически отсталой, с преобладающим крестьянским населением, где не имеются еще налицо все экономические предпосылки (условия) для обобществления и централизации народного хозяйства и в которой капитализм не успел еще завершить полного курса своего развития (от неограниченной борьбы конкуренции первоначальных ступеней капитализма к высшей его форме — регулировке производства через хозяйские союзы — синдикаты, тресты).

Естественно, что все явления тормозят практическое осуществление нашей программы (особенно в основной ее части — строительства народного хозяйства на новых принципах) и вместе с тем вносят пестроту влияний, отсутствие единства в нашу советскую экономическую политику.

Из этой основной причины вытекают и две последующие. Прежде всего экономическая отсталость России и преобладание в ней крестьянства создает ту пестроту и неизбежно отклоняет в жизненной практике политику партии от ее твердо выдержанной в принципе, в теории линии. Партии, стоящей во главе смешанного по социальному составу советского государства, приходится волей неволей считаться и с запросами «хозяйственного мужичка», с его мелкособственническими замашками и отвращением к коммунизму, и с многочисленным слоем мелкобуржуазных элементов прежней, капиталистической России, всяких скупщиков, посредников, мелких торговцев, приказчиков, хозяйчиков, ремесленников и мелких чиновников, которые быстро приспособились к советским органам. Это они-то, главным образом, и заполняют советские учреждения, являясь «агентами» Наркомпрода, заведующими снабжениями армии, юркими «практиками» в различных главках и центрах. Недаром нарком продовольствия Цюрупа на фракции VIII съезда привел такие характерные цифры, что в продовольствии занято 17 % рабочих, 13 % крестьян, менее двадцати процентов спецов, а остальные пятьдесят с лишним процентов — это бывшие «ремесленники, приказчики» и т. д. И «мелкий люд», в большинстве даже безграмотный (слова тов. Цюрупы), и что, по его мнению, служит гарантией их демократического происхождения, но ничего общего не имеющих с классовым пролетариатом, с производителями ценностей, с фабрично-заводскими рабочими.

Именно этот слой, широко разлитый по советским учреждениям, слой мелкой буржуазии, мещанства с его враждебностью к коммунизму, приверженностью к косным нравам прошлого, с отвращением и страхом к революционным действиям, и разлагает наши советские учреждения, внося туда дух, совершенно чуждый рабочему классу. Это два мира, и мира враждебных. А мы в Советской России принуждены убеждать и себя, весь рабочий класс, что мелкая буржуазия, мещанство (не говоря уже о крестьянстве в образе хозяйственного и трудолюбивого среднего) великолепно могут ужиться под общей вывеской «вся власть советам», забывая, что именно в ежедневной практике жизни интересы рабочих и пропитанного мелкобуржуазной психологией мещанства и крестьян неизбежно сталкиваются, дергая советскую политику в разные стороны и искажая ее классовую четкость.

Помимо мужичка-хозяина в деревне и помимо мещанского (не рабочего, а именно мещанского) элемента в городе, нашей партии в ее советской государственной политике приходится считаться еще с влиянием представителей крупной буржуазии в лице спецов-техников, инженеров, бывших воротил финансово-промышленного мира, всем своим прошлым связанных с капиталистической системой производства, не умеющих представить себе форм производства вне привычных для них рамок капиталистического хозяйства. Чем больше Советская Россия нуждается в специалистах в области техники и руководства промьшленностью, тем сильнее влияние этих чуждых рабочему классу элементов на ход и развитие форм и типа нашего хозяйства. Отброшенные в сторону в первоначальный период революции, занимая [в] самые трудные месяцы нашей революции выжидательно, а то и открыто враждебную к советской власти позицию (исторический «саботаж» интеллигенции), эта социальная группа крупных воротил капиталистического производства, послушных, наемных, великолепно оплачиваемых слуг капитала, с каждым днем приобретает все большее влияние и значение в политике.[37]

Нужны ли имена? Каждый товарищ-рабочий, следящий за нашей внутренней и внешней политикой, сам вспомним не одно такое лицо…

Пока центр нашей жизни составлял военный фронт, влияние этих господ, этого чуждого рабочему классу элемента на правление нашей советской политики, особенно в области строительства хозяйства, было сравнительно ничтожно.

«Спецы», выходцы [из] прошлого, всем нутром своим тесно и неразрывно связанные с упраздняемым нами буржуазным строем, вкрапливались и в нашу Красную Армию, внося сюда свой дух прошлого (чинопочитание, «нашивки», отличия, слепую субординацию, вместо классовой дисциплины произвол бывших начальников и т. д.), но на общую политическую линию Советской Республики их влияние не распространялось. Пролетариат не оспаривал их руководство в военном деле, здоровым инстинктом класса чувствуя, что в военном деле рабочий класс как класс не может сказать нового слова, бессилен внести коренные изменения системы милитаризма, пересоздать ее сущность на новых классовых началах. Милитаризм военщины — порождение пройденных человечеством ступеней развития; милитаризму, военщине, войнам — не будет места в коммунистическом обществе. Борьба пойдет по иной линии, выльется в совершенно иные формы, недоступные нашему воображению. Милитаризм доживает свой век в переходную эпоху диктатуры, и потому естественно, что творческого, классово нового, кладущего в основу для будущего развития общества рабочие как класс не могли принести в милитаризм, его формы и систему. Есть и в Красной Армии блестки творчества класса, но суть военщины осталась прежняя, и руководительство выходцев из прошлых офицеров и генералов прежней армии не настолько отклоняло советскую политику в военном деле в чуждую нам сторону, чтобы рабочие могли ощущать в этом смысле явный ущерб для себя, т. е. Для класса и его основных задач.

Не то в области народного хозяйства. Производств — его организация; это и есть суть коммунизма. Отдалить рабочих от организации производства, лишить их, т. е. Производственные организации — эти выразители классовой группировки пролетариата — возможности вносить свое творчество в производство, в организацию новых форм хозяйства, доверяясь «умению» специалистов, выдрессированных и подготовленных для ведения хозяйства при господстве совершенно иной системы производства. — это значит соскочить с рельс[ов] научно-марксистского мышления. Но как раз то и делается сейчас верхами нашей партии. Учитывая всю катастрофичность нашего хозяйства, все еще построенного на капиталистической системе (плата за труд деньгами, тарифы, категории труда и т. д.), верхи нашей партии в припадке безверия в творческие силы рабочих коллективов ищут спасения от хозяйственной неурядицы — у кого? У выходцев из буржуазно-капиталистического прошлого, у дельцов и техников, творческие способности которых как раз в области хозяйства засорены рутиной, навыками, приемами капиталистического способа ведения производства и хозяйства. Это они-то и вносят смехотворно-наивную веру в то, что коммунизм можно насадить бюрократическим способом. Там, где еще надо искать и «творить», они уже «предписывают»…

Чем больше фронт военный отступает перед фронтом хозяйственным на второй план и чем острее и мучительнее наша нужда, тем устойчивее становится влияние той группы населения, которая не только внутренне чужда коммунизму, враждебна ему органически, но и абсолютно бессильна проявить живое творчество в области отыскания новых форм организации труда, новых двигателей для поднятия интенсивности труда, новых приемов сочетания производства и потребления. Вес эти техники, практики, деловые люди, которые выплывают на поверхность советской жизни, начиная накладывать руку на хозяйственно-производственную политику, оказывают свое давление на верхи нашей партии через советские органы и внутри этих органов.

Партия оказывается в тяжелом и затруднительном положении, ей приходится в процессе управления советским государством прислушиваться и приспособляться к трем разнородным по социальному составу, а значит, и экономически разнородным по своим интересам группам населения. С одной стороны, пролетариат. Пролетариат требует наибольшей чистоты и бескомпромиссности политики, спешного, форсированного марша на коммунизм. С другой стороны, крестьянство с его мелкособственническими поползновениями, симпатией ко всякого рода «свободам», и прежде всего, свободе торговли и невмешательству государства в его хозяйские дела. К крестьянству примыкает мещанин в виде «агента» советских служащих, снабженцев армии и т. д., приспособившихся к советскому строю, но по своей психологии извращающих нашу политику в сторону мелкобуржуазных тенденций.

Но центр эти мелкобуржуазные элементы оказывают меньше влияния, но на местах, в провинции и в низах советской работы — влияние их огромно и зловредно. Наконец, третья группа населения — это люди практики, бывшие воротилы при капиталистическом строе. Это не магнаты капитала, разумеется, не Рябушинские и Бубликовы, от которых очистилась трудреспублика еще в первый период революции, но это бывшие самые талантливые слуги капиталистической системы производства, «мозг и гений» капитализма, его истинные творцы и оплодотворители. Весьма одобряя централистские тенденции советской политики в области хозяйства, учитывая всю пользу третирования и регулировки производства (этим же занимается капитал и в наиболее промышленно развитых буржуазных государствах), они хлопочут лишь об одном: чтобы вся эта «регулировка» шла не через рабочие органы (производственные союзы), а через их руки под фирмою советских хозяйственных аппаратов, главков, центров, Совета Народного Хозяйства, где они пустили уже достаточно прочные корни. Влияние этих господ на «трезвую» государственную политику наших верхов большое, значительно большее, чем это желательно. Влияние их сказывается и в линии утверждения и отстаивания системы бюрократизма (с уступками в сторону «улучшения», но не изменения самой системы). Оно ощущается особенно наглядно в области налаживания торговых сношений с капиталистическими державами, сношениями, идущими через головы как русского, так и иностранного организованного капитала. Оно сказывается в ряде мероприятий, урезывающих самодеятельность масс и утверждающих руководство выходцев из мира капиталистического прошлого.

Среди всех этих разнородных групп населения нашей партии приходится лавировать, находя равнодействующую в политике, которая не нарушала бы единства государственных интересов. Отчетливая классовая политика нашей партии в процессе отождествления себя с советским государственным аппаратом превращается все более и более в ту надклассовую политику, которая есть не что иное, как — «приспособление» руководящих органов к разнородным и противоречивым интересам социально разнородного, смешанного состава населения. Это приспособление ведет к неизбежным шатаниям, к неустойчивости, к уклонам и ошибкам. Достаточно припомнить зигзагообразный путь нашей политики по отношению к крестьянству, приведший нас от курса «на бедняка» к курсу на «хозяйственного трудолюбивого мужичка-собственника». Пусть этот курс политики свидетельствует о «политической трезвости» и «государственной мудрости» наших руководящих верхов, но историк, беспристрастно оценивающий ступени нашего господства, учтет и укажет, что вот тут-то уже сказался «опасный уклон» от классовой линии, чреватая последствиями тенденция к «приспособленчеству», к лавированию…

Или вопрос о внешней торговле. Туг несомненная двойственность в нашей политике, о чем свидетельствуют и непрекращающиеся трения между Коминтерном и Внешторгом. Трения эти носят не только ведомственный характер — они глубже, и если бы эта закулисная работа руководящих органов была вынесена на суд низов, кто знает, во что бы вылились разногласия, отделяющие друг от друга народный комиссариат индел от торговых представителей республики за границей.

Скрытые от низов ведомственные, но по существо социально более глубокие трения, необходимость советской политики приспособляться к трем разнородным социальным группировкам населения (рабочим, крестьянам и представителям прежней буржуазии) порождает вторую причину, вызывающую кризис в нашей партии. И пройти мимо этой причины никак нельзя. Она слишком характерна, слишком чревата возможностями. Долг верхов партии в интересах жизнеспособности и единства партии вдуматься в эту причину и извлечь необходимый урок из порождаемого ею широко расстилающего[ся] по низам недовольства.

Пока рабочий класс в первичную эпоху революции ощущал себя единственным носителем коммунизма — единство в партии было полное. Не могло быть речи о верхах и низах в пооктябрьские дни, когда передовой слой пролетариата спешно осуществлял и закреплял один задругам пункты нашей классовой, коммунистической программы. Крестьянин, получивший землю, еще не осознал себя частью и полноправным гражданином совреспублики. Интеллигенция, специалисты, деловые люди и все мещанство, лжеспецы, постепенно пробирающиеся все выше и выше по ступеням советской лестницы под видом «спецов», выжидательно сторонились, давая простор творчеству передовых рабочих масс.

Теперь наоборот; рабочий чувствует, видит, ощущает на каждом шагу, что «спецы», а еще хуже — неграмотные и вовсе не вышколенные лжеспецы, «люди практики» выталкивают «серого» рабочего за негодность и неприспособленность к практической сметке и заполняют собою основные руководящие хозяйственно-производственные органы. А партия, вместо того, чтобы осадить этот чуждый рабочему классу и коммунизму элемент, потворствует им, ищет не у рабочих организаций, а именно у них спасения и избавления от хозяйственной неурядицы. Нерабочим, не союзным, классовым объединениям, а им дарит партия свое доверие. Рабочие массы это чувствуют; и вместо слитности, единства партии и класса получается брешь, не тождество, а разъединение… Массы неслепы. Какими бы словами популярнейшие вожди рабочих ни прикрывали своего отступления от четко классовой политики, своих уступок то «мужичку», то мировому капитализму, — в доверии, оказываемом ученикам капиталистической системы производства, мысы чуют, где начинается отступление. Рабочие могут питать самую горячую преданность и любовь к личности тов. Ленина, могут восхищаться великолепным, несравненным ораторским талантом тов. Троцкого и его организаторскими способностями, могут чтить ряд других вождей как личностей, персонально, но, когда масса чувствует недоверие к себе, к творчеству класса, она, естественно, говорит: нет, стой! Далее мы слепо не идем за вами. Давайте разберем положение. Ваша политика, выбирающая равнодействующую между тремя социальными группами населения, весьма мудрая политика. Но она пахнем старым знакомым приспособленчеством, оппортунизмом. Для сегодняшнего дня мы, быть может, с помощью подобной «трезвой политики» что-нибудь и выиграем, но как бы мы не попали на ложную дорогу, которая своими поворотами да зигзагами незаметно не увела бы от будущего в дебри прошлого… Недоверие класса к руководящим верхам растет, и чем эти верха трезвее, чем больше из них вырабатываются опытные «государственные мужи» с их политикой, скользящей на лезвии ножа между коммунизмом и уступками буржуазному прошлому, тем глубже пропасть между «верхами» и «низами», тем меньше понимания и тем болезненнее и неизбежнее кризис внутри партии.

Третья причина, объединяющая [sic] внутрипартийный кризис, — это то, что реально, наделе, практически за эти три года революции экономическое и бытовое положение широких рабочих масс, производителей, фабрично-заводского люда не только не улучшилось, но стало тяжелее. Этого никто из руководящих верхов партии не отрицает. Глухое, но широко разлитое недовольство рабочих (заметьте, рабочих) имеет под собою реальную почву.

От революции непосредственно выиграло крестьянство; к новым формам советской системы и жизни прекрасно приспособилось не только мещанство, но и представители крупной буржуазии, занявшие ответственные и руководящие посты в советских органах (в особенности, в области управления хозяйством), промышленностью или налаживанием торговых отношений с капиталистическим западом [sic]. Один только основной класс советской республики, выносящий на своих плечах всю тяжесть ответственности периода диктатуры, в массе своей влачит позорно жалкое существование.

Трудовая республика, управляемая коммунистами, этим «авангардом» рабочего класса, который, по словам тов. Ленина, «вобрал в себя революционную энергию класса», не удосужилась поразмыслить о том, чтобы поставить не отдельные, случайно вынырнувшие перед совнаркомом ударные предприятия и отрасли промышленности в особо благоприятные условия, а массы, широкие массы рабочих и работниц — в сколько-нибудь человеческие условия существования.

Наркомтруд — самый мертвый из всех наших комиссариатов. В советской политике серьезно, во всероссийском масштабе, не ставился и не обсуждался вопрос: что же надо и можно сделать при современной тяжелой хозяйственной разрухе, учитывая все неблагоприятные внешние условия, для того, чтобы изменить быт рабочего к лучшему, чтобы сберечь его трудовую силу для производства, чтобы поставить труд рабочего в мастерской в сколько-нибудь приемлемые условия? Советская политика отличалась до самого последнего времени отсутствием какой бы то ни было политической линии, какого бы то ни было продуманного и намеченного плана в области организации быта рабочих и улучшений условий труда. Все, что делалось в этой области, делалось случайно, урывками, местной властью, под давлением самих масс.

Пролетариат геройски в эти три года гражданской войны нес неисчислимые жертвы революции. Он терпеливо ждал. Но теперь, на переломе событий, когда нерв жизни республики перенесен на хозяйственный фронт, массовый рабочий считает излишним «терпеть» и «выжидать». Как? Разве не он строитель жизни на коммунистических началах? Так возьмемся же за это строительство сами, благо мы лучше «господ из главков» знаем, где у нас болит…

Массовик-рабочий присматривается. Он видит, что до сих пор вопросу гигиены, санитарии, улучшению условий труда в мастерских, охраны здоровья рабочего и работницы, другими словами, организации быта и улучшению условий труда в нашей политике отводится последнее место. Далее вселения рабочих семейств в неудобные и неприспособленные для них буржуазные квартиры мы не пошли в разрешении жилищного вопроса и, что хуже, до сих не приступили к практической разработке плана реорганизации жилищ. К стыду нашему, не только в глухой провинции, но в сердце республики — в Москве — процветают вонючие, перенаселенные, антигигиенические рабочие казармы, куда войдешь, и кажется, будто и революции-то не было… Мы все знаем, что жилищный вопрос не поддается разрешению в несколько месяцев и даже лет, что при нашей нищете он представляет особые трудности, но факты обостряющего, нарастающего неравенства в положении привилегированных групп населения Советской России и рядовых рабочих, «остова диктатуры» пролетариата, порождает и питает растущее недовольство.

Рабочий-массовик видит, как живет советский чиновник, «человек практики», и как живет он сам, тот, на котором держится диктатура класса… Он не может не учесть, что за все время революции всего менее уделено было внимания жизни и здоровью рабочего в мастерской, что где до революции существовали сколько-нибудь сносные условия, там они поддерживались фаб — и завкомами, а где их не было, где сырость, духота, вредные яды отравляли, заражали и изнуряли организм рабочего, там эти явления так и остались не устраненными… «Не до того было… Помилуйте, гражданский фронт…» И однако, чтобы отремонтировать помещение для советского органа, находились и материалы, и рабочие руки… Попробовали бы мы посадить «спецов», «людей практики» в области торговых сделок с иностранным капиталом в те конуры, в которых продолжают жить и трудиться массы пролетариев, они подняли бы такой вопль, что пришлось бы мобилизовать весь жилищно-земельный отдел для устранения недопустимой «бесхозяйственности», мешающей продуктивности работы специалистов.

Заслуги рабочей оппозиции в том, что вопрос организации быта рабочих со всеми будто мелочами, пустяковыми требованиями рабочих она включила в общий народнохозяйственный план. Поднятие производительных сил не осуществимо без одновременной организации быта рабочих на новых, целесообразных, коммунистических началах.

Чем меньше было до сих пор предпринято и намечено (я не говорю уже — осуществлено) в этой области, тем глубже непонимание, отчуждение и значительный рост обоюдного недоверия между руководящими верхами партии и широкими рабочими массами. Нет единства, нет сознания общности нужд, запросов и требований. «Верхи одно, мы другое. Может, вожди и лучше умеют управлять страною, но нашего рабочего дела, жизни мастерской, ее нужд и непосредственных задач — они не понимают и не знают». Отсюда инстинктивное доверие к союзным центрам и отшатывание от партии. «Свои-то они свои, да только попал в главк и ушел от нас… По-иному живет. Наше горе ему что? Не свое горе, стало!»

И чем больше партия наша выкачивала наиболее сознательные, преданнейшие элементы из предприятий и союзов, перебрасывая их на фронт и на работу в советских органах, тем больше порывалась непосредственная связь широких рабочих масс с руководящими политическими центрами. Нарастала брешь, образовывалась трещина… И сейчас эта трещина дает себя чувствовать уже внутри самой партии. Рабочие через рабочую оппозицию вопрошают: кто мы? Действительно ли мы хребет классовой диктатуры или же мы безвольное стадо, быдло, которое служит подпоркой для тех, кто, оторвавшись от масс и угнездившись под надежную сень партийной вывески, творит политику и строит хозяйство без нашего руководительства, без нашего классового творчества?

И как бы партийные верхи ни отмахивались от рабочей оппозиции, это та нарастающая здоровая классовая сила, которая несет особую жизненную энергию возрождения народного хозяйства и самой начинающей линять и пригибаться к земле коммунистической партии.

Итак. Три причины порождают кризис нашей партии: прежде всего, высшие, объективные условия, в которых протекает и осуществляется насаждение начал коммунизма в России (гражданская война, экономическая отсталость России, ее великая разруха после стольких лет войны); вторая причина: мешанный состав ее населения — семимиллионный пролетариат, затем крестьянство, мещанство, бывшая крупная буржуазия — дельцы всех видов и формаций, влияющих на политику советских органов и вливающихся в партию. В-третьих — пассивность партии в деле непосредственного улучшения положения пролетариата при неумении, бессилии соответствующих советских учреждений поставить и разрешить эти вопросы.

Чего же хочет оппозиция? И в чем ее заслуга?

Ее заслуга в том, что она вынесла перед партией все эти наболевшие вопросы, что она оформила то, что глухо бродило в массах и что уводило беспартийные рабочие массы все дальше и дальше от партии, что она ясно и безбоязненно бросила в лицо партийным верхам: «Остановитесь, оглянитесь, призадумайтесь. Куда вы нас ведете? Не сбиваемся ли мы с классового пути? Плохо будет положение партии, если остов-то диктатуры — рабочий класс — останется сам по себе, а партия сама по себе… В этом гибель революции». Задача партии в момент настоящего кризиса — бесстрашно участь свои ошибки, насколько ни были, и прислушаться к здоровому классовому зову широких масс рабочих: через творчество самого восходящего класса в лице производственных союзов к воссозданию и развитию производительных сил страны, к очищению самой партии от затесавшихся в нее чуждых ей элементов, к выправлению работы партии путем возвращения к демократизму, к свободе мнений и критике внутри партии.

О роли и задачах профсоюзов

Мы отметили в основных, хотя и беглых чертах, чем вызывается наш внутрипартийный кризис. Теперь рассмотрим, каковы главные пункты расхождения верхов нашей партии и рабочей оппозиции. Пунктов этих два: роли и задачи профсоюзов в период воссоздания народного хозяйства и организации производства на коммунистических началах и вопрос о самодеятельности масс и бюрократизме в партии и советах. Остановимся на первом вопросе — второй непосредственно вытекает из первого.

Период «тезисотворчества» в нашей партии по вопросу о профсоюзах закончен. Перед нами лежит шесть различных платформ, шесть партийных группировок. Такого разнообразия и «тонкости оттенков» еще не видала партия, и партийная мысль еще никогда не обогащалась таким богатым творчеством формулировок по одному и тому же вопросу. Очевидно, вопрос важный, основной.

Так оно и есть. Дело идет о том, кому строить коммунистическое хозяйство и как его строить. Это же суть нашей программы. Это — ее сердце. Вопрос не меньшей, если не большей важности, чем вопрос о захвате политической власти пролетариатом. Только группа демократического централизма с тов. Бубновым во главе может быть настолько близорукой, чтобы находить, будто: «Вопрос о профсоюзах в настоящий момент отнюдь не имеет ни особо крупного объективного значения, ни особой теоретической сложности».

Естественно, что он волнует партию и что по существу это вопрос о том, куда [по] вернуть колесо истории — дать ему передний или задний ход? Естественно и то, что нет такого коммуниста, который остался бы в стороне от дискуссии о роли профсоюзов. В результате — 6 различных группировок.

Но, если внимательно проглядеть все тезисы различных, тончайших по оттенкам группировок, то окажется, что по основному вопросу — кому строить коммунистическое хозяйство и организовать производство на новых началах — существует только две точки зрения. Одна, выраженная и запечатленная в тезисах рабочей оппозиции, другая, объединяющая все остальные оттенки многообразных, но по сути единых платформ.[38]

Что проводят тезисы рабочей оппозиции и как понимает она задачу и роль профсоюзов, точнее, производственных союзов, в настоящий момент? «Мы полагаем, что вопрос о восстановлении и развитии производительных сил нашей страны возможен лишь при условии изменения всей системы организации управления народным хозяйством» (из докл[ада] тов. Шляпникова 30 дек[абря 1920 г.], курсив мой — А. К.). Заметьте, товарищи, «при условии изменения всей системы». Что это значит? «Сущность спора, — говорится дальше, — заключается в том, какими путями наша коммунистическая партия в переживаемый переходный момент будет проводить свою хозяйственную политику: через организованные в союзы рабочие массы или через их голову, бюрократическим путем, посредством канонизированных чиновников» (оттуда же). Вот именно: суть спора — будем ли мы осуществлять коммунизм через рабочих или через их головы руками советских чиновников. И пусть товарищи призадумаются: возможно ли осуществить, построить коммунистическое хозяйство и производство руками и творчеством выходцев из чужого класса, проникнутых рутиной прошлого? Если мы будем мыслить по-марксистски, по-научному, мы ответим себе ясно и категорически — нет. Предполагать, что «люди-практики», техники, специалисты в области налаживания капиталистического производства сумеет вдруг выскочить за пределы тех обычных приемов, взглядов и подхода к труду, которые воспитаны в них, органически в них въелись за все их служение капиталу, и начнут созидать новые коммунистические формы хозяйства (а в нахождении этих новых форм производства, новой организации труда, новых стимулов-побудителей к труду заключена вся суть), — значит забывать неоспоримую истину, что систему хозяйства изменяют не отдельные гениальные люди, а потребности класса.

Вообразите себе, если б в эпоху перехода от феодально-помещичьего хозяйства, построенного на крепостном труде, к системе капиталистического производства с его якобы свободным наемным трудом в мануфактурах буржуазный класс, еще очень неопытный тогда в организации своего капиталистического хозяйства, пригласил бы себе в роли главных организаторов мануфактур наиопытнейших, юрких и умелых управителей и приказчиков, помещичьих имений, привыкших иметь дело с рабски-безвольным, крепостным трудом. Что бы получилось? Сумели ли бы эти опытные люди, спецы в своей области, воспитанные на власти кнута, поднять производительность труда «свободного», хотя и голодного пролетариата, который имел все-таки возможность уйти от грубой руки управителя мануфактуры, поступить в солдаты, стать поденщиком, бродягой, нищим, но все же уйти от постылого труда. Не развалили бы они начавшуюся складываться новую организацию труда и всю на ней построенную систему капиталистического производства? Отдельные управители крепостных крестьян, отдельные бывшие помещики, приказчики умели приспособиться к новым формам производства, но не из них вербовались истинные творцы и созидатели буржуазно-капиталистического хозяйства Классовый инстинкт подсказывал хозяевам первых мануфактур, что лучше медленно и неумело, да своим умом, своей «сметкой» находить верный путь, определяющий взаимоотношения труда и капитала, чем позаимствовать непригодные, мертвящие приемы у устарелой, непригодной больше системы эксплуатации труда, не повышающей, а понижающей производительность. Классовое творчество верно подсказало капиталистам в эпоху первоначального капиталистического накопления, что вместо кнута приказчика и капиталиста [sic] имеется другое погоняло к труду — соревнование, конкуренция рабочих перед лицом безработицы, нищеты. И капиталисты, уловив этот стимул, этот побудитель к труду, сумели его использовать в интересах развития новых, буржуазно-капиталистических форм производства, сразу подняв производительность «свободного» наемного труда.

Буржуазия пять веков тому назад действовала ощупью, слепо, повинуясь лишь классовому инстинкту. Она доверяла больше своей сметке, чем опыту умелых специалистов в области организации крепостных, помещичьего хозяйства. И была права, права исторически.

Мы обладаем великим орудием, помогающим нам находить кратчайший путь к победе рабочего класса, сокращающим его крестные страдания по этому пути и утверждающим новую систему хозяйства — коммунистическую. Это орудие — материалистическое понимание истории. И вместо того, чтобы использовать его, углубить наш опыт и проверить наши искания на истории, мы готовы отбросить исторические истины и пуститься в дебри слепых экспериментов — авось… Как бы тяжко ни было наше хозяйственное положение, до такого взрыва безнадежности нам доходить нет основания. В отчаяние могут приходить капиталистические правительства, действительно стоящие с иссякнувшим творчеством капитализма в тупике, но не мы, не трудовая Россия, перед которой с октябрьской революции открываются небывалые, широкие возможности хозяйственного творчества, образование невиданных еще форм производства с неслыханно высокой продуктивностью труда. Но надо научиться брать не из прошлого, а давать простор творчеству будущего.

Это и делает рабочая организация. Кто может явиться творцом, создателем коммунистического хозяйства? Тот класс (а не отдельные гениальные выходцы прошлого), который органически связан с новообразующимися, мучительно перерождающимися формами производства более продуктивной и совершенной системы хозяйства. Какой орган, рабочие ли производительные союзы или мешанный, чиновничий по составу хозяйственно-советский аппарат, может выявить, провести в дело творческие задатки в области ново-организации хозяйства и производства? Рабочая оппозиция считает, что первый, т. е. Рабочий, производственный, а не чиновничье-бюрократический и социально мешанный коллектив с сильным привкусом «дельцов» и «строителей» старого капиталистического закала, ум которых засорен мусором капиталистической рутины.

«Рабочие союзы от современного пассивного содействия органам народного хозяйства должны быть вовлечены к активному и индивидуальному участию в управлении всем народным хозяйством»(тезисы раб[очей] опп[озиции]). Искать, находить и творить новые, более совершенные формы хозяйства, нащупывать новые стимулы повышения производительности труда — могут лишь коллективы, наиболее неразрывно связанные с нарождающейся формой производства, из своего будничного опыта делая ряд практически мелких на первый взгляд, но теоретически высокоценных умозаключений в области подхода к трудовой рабочей силе в новом трудовом государстве, где погонял ом труда перестала быть безысходная нужда, безработица и конкуренция на трудовом рынке.

Найти стимул, повод к труду — величайшая задача рабочего класса на пороге к коммунизму. Не кто иной, кроме самого рабочего класса в лице его классового коллектива, не в силах одолеть эту задачу.

Задача производственных союзов дает простор практическому опыту, классовой сметке в налаживании и нащупывании новых форм производства и организаторским способностям пролетариата, т. е. Того класса, который один только может стать творцом коммунизма.

Так подходит к делу рабочая оппозиция. Так понимает она задачи профсоюзов. Отсюда один из важнейших пунктов ее тезисов: «Организация управления народным хозяйством принадлежит всероссийскому съезду производителей, объединяемых в профессиональные и производственные союзы, которые избирают центральный орган, управляющий всем народным хозяйством Республики» (тез[исы] раб[очей] оппозиции). Этим пунктом обеспечивается простор для проявления классового творчества, не сжатого и не изуродованного бюрократическим аппаратом, пропитанным духом и рутиной буржуазно-капиталистической системы управления народным хозяйством. Рабочая оппозиция доверяет силе творчества своего же класса, класса рабочих. Из этого положения и вытекает вся ее дальнейшая программа.

Но как раз на этом-то пункте и начинается расхождение рабочей оппозиции с нашими руководящими партийными верхами. Недоверие к рабочему классу (разумеется, не в области политической, а в области хозяйственно-творческих способностей класса) — вся суть тезисов, подписанных нашими руководящими верхами. Верхи партии не верят в то, что грубыми руками технически плохо вышколенных рабочих создадутся те основные мазки, контуры хозяйственных форм, из которых разовьется во временем стройная система коммунистического производства. И тов. Ленину, и Троцкому, и Зиновьеву, и Бухарину кажется, что производства — такая «тонкая штука», что тут нельзя без «руководителей»; раньше «воспитай» рабочих, раньше «научи их», а там, [когда] подрастут, мы уберем учителей из ВСНХ и позволим производственным союзам овладеть управлением хозяйства.[39]

Характерно, что все тезисы наших партийных верхов сходятся на одном существенном пункте: пока не давать производства и управления народным хозяйством в руки профсоюзов. Пока «погодить». Правда, точки зрения Троцкого, Ленина, Зиновьева, Бухарина расходятся по вопросу, почему не давать пока управления хозяйства профсоюзам, но положение о том, что пока это управление должно совершаться чрез головы рабочих, посредством бюрократической, унаследованной от прошлого системы, — на этом все сходятся, в этом все товарищи в верхах партии трогательно солидарны. «Центр тяжести работы профсоюзов в настоящий момент, — говорится в „тезисах 10-ти“, — должен быть перенесен в область организационно-хозяйственную. Профсоюзы, как классовые организации пролетариата, построенные по производственному принципу, должны взять на себя главную работу по организации производства» (курсив мой — А. К.). «Главную работу» — это растяжимо, не вполне точно, дает широкую возможность толкования, но и позволяет думать, что платформа 15-ти больше даст простору профсоюзам в управлении народным хозяйством, чем цектранизм т. Троцкого. Так ли это? Дальше в тезисах 10-ти разъясняется, что надо понимать под главной работой союзов: «Самое энергичное участие во всех центрах, регулирующих производство, организации рабочего контроля, регистрации и распределении рабочей силы, организации обмена между городом и деревней, деятельное участие в демобилизации промышленности, борьбе с саботажем, проведении всеобщей трудовой повинности и т. д.». И все. Не ново и не больше того, что до сих пор делали профсоюзы и что не спасает наше производство и не помогает двинуть основной вопрос о развитии и восстановлении производительных сил страны. Чтобы не оставить уже никаких сомнений в том, что в платформе 10-ти профсоюзам отводится не руководящая, а подсобная роль в народном хозяйстве, сказано: «В развитом виде (не сейчас, заметьте, а в развитом виде — А. К.) профсоюзы в процессе происходящей социалистической] революции должны стать органами социалистической власти, работающими, как таковые, в соподчинении с другими организациями по проведению в жизнь новых начал организации хозяйственной жизни». Следующий вопрос идет о соподчинении профсоюзов ВСНХ и его органам. Какая разница со «сращиванием» т. Троцкого? Разница в методах. Тезисы 10-ти усиленно подчеркивают воспитательный характер союзов. В задачах профсоюзов — главным образом, в области организационно-хозяйственной и воспитательной. В вопросе о роли и задачах профсоюзов наши руководящие верхи из политиков неожиданно превращаются в «педагогов».

Разворачивается прелюбопытный спор не о системе управления хозяйством, а о системе воспитания масс. В самом деле, перелистывая тезисы, стенограммы речей наших руководящих верхов, изумляешься неожиданно сказавшейся в них педагогической жилке. Каждый творец тезисов выдвигает свою наиболее совершенную систему воспитания рабочих масс. Но все эти системы «воспитания» построены на отсутствии простора для опыта, для воспитания и проявления творческих сил воспитываемого. И в этом смысле, как педагоги, наши верхи отстали от времени.

Дело в том, что задачу профсоюзов тт. Ленин, Троцкий, Бухарин и другие сводят не к управлению хозяйством, не к овладению производством, а к средству воспитания масс. В дискуссиях некоторым товарищам казалось, что тов. Троцкий стоит за «огосударствление союзов» — не сразу, но постепенно, но все же признать за профсоюзами задачу управления народным хозяйством, как и сказано в нашей программе, и этот пункт как будто сближал Троцкого с оппозицией, в то время как группа тт. Ленина-Зиновьева, отрицая «огосударствление», центр деятельности профсоюзов и их задачи видят в «школе коммунизма». «Профсоюзы, — громит (Зиновьева) Троцкий, — нужны для черновой обработки» (стр. 22 докл[ада] 30 дек[абря]). Сам Троцкий как будто иначе понимает задачи союзов; по его мнению, основная работа союзов — это организация производства. В этом он глубоко прав. Прав т. Троцкий и тогда, когда говорит: «Поскольку союзы — школы коммунизма, они становятся такими школами не в смысле общей коммунистической пропаганды в союзах (ибо при таком подходе к делу союзы играли бы просто роль клубов) и не в смысле мобилизации членов союза для продовольственной и военной работы, а в смысле всестороннего воспитания их членов на почве их участия в производстве» (докл[ад] Троцкого 30 дек[абряр. Все это неоспоримые истины. Но упущено лишь одно: союзы не только школы «коммунизма», но и творцы коммунизма.

Творчество класса упущено. Его подменяет т. Троцкий тем, что «действительными организаторами производства» внутри союза являются «руководящие в союзах коммунисты» (из доклада т. Троцкого от 30 дек[абря]). Какие коммунисты? По Троцкому (тезисы первой формации [sicp — назначением тех, кого партия по ряду соображений, часто ничего общего с хозяйственными и производственными задачами союза не имеющих, посылает и ставит на данный союзный или хозяйственный пост. Т. Троцкий откровенен. Он не верит в подготовительность рабочей массы творить коммунизм и в муках искать, ошибаться, но созидать новые формы производства. Он и это высказал открыто и прямо. Он провел свою систему «палочного воспитания» масс и подготовки их к роли «хозяина» в цектране, переняв приемы обучения масс в ремесленных мастерских. Правда, после битья по голове колодкой ученик, ставши мастером, доведет дело своей забитостью до захирения, но зато, пока над ним палка хозяина-учителя, он — ничего себе, работает, производит.

В этом-то, по мнению т. Троцкого, и есть перенесение центра вопроса с «политики на производственные задачи». Поднять, пусть временно, производительность какими угодно мерами — в этом вся суть, вся задача. К этому должна сводиться учеба в профсоюзах по т. Троцкому.

Т. Ленин и Зиновьев с этим не согласны. Они «педагоги» более «современного толка». «Много раз говорилось о том, что профсоюзы являются школами коммунизма. Что это значит — школа коммунизма? Если серьезно брать это определение — это значит, что в школе коммунизма надо прежде всего учить и воспитывать, а не командовать (аплодисменты). Камешек в огород (Троцкого), и тов. Зиновьев добавляет: „Профсоюзы… выполняют огромную работу в пролетарском, а потом и чисто коммунистическом духе. Это основная (курсив мой — А. К.) роль профсоюзов“. Теперь у нас начинают это основательно забывать, когда думают, что с профдвижением, с этой самой широкой рабочей организацией, можно обращаться слишком неосторожно, слишком грубо, слишком дубовато. Надо помнить, что у этой организации есть особые задачи: не непосредственное командование, не начальствование, не диктаторство, а задачи, которые прежде всего сводятся к вовлечению миллионных масс в русло организованного пролетарского движения»…

Итак, педагог т. Троцкий пересолил, переусердствовал в своей системе воспитания. Но что же предлагает сам тов. Зиновьев? Давать в рамках союзов первоначальные уроки коммунизма, «учить их (массы) первоначальным основам пролетарского движения». Как? На живом практическом опыте, в практическом творчестве новых форм хозяйства (то, чего хочет оппозиция)? Ничего подобного! Группа Ленина-Зиновьева стоит за систему воспитания «прописями» и моральными поучениями, хорошо подобранными примерами. У нас полмиллиона коммунистов (из них, к сожалению, много «чужих», пришельцев из иного мира) на 7 мил. Рабочих. Партия, по словам т. Ленина, вобрала в себя «авангард пролетариата», и отборные коммунисты в тесном сотрудничестве со специалистами в советских хозяйственных органах лабораторно выискивают формы коммунистического хозяйства. Эти коммунисты, работающие под наблюдением «добрых педагогов» из ВСНХ, главков и центров, хорошие, примерные Вани и Пети — ученики — «пятерочники» при прежней 5-тибальной системе. А рабочие массы в профсоюзах должны глядеть на этих примерных Ванек и Петек и поучиться. Но рук своих к рулю управления не протягивать-рано. Недоучились…

По мнению т. Ленина, профсоюзы (т. е. Рабочая, по существу, классовая организация) вовсе не творцы коммунистических форм хозяйства, а «профсоюзы создают связь авангарда с массами, профсоюзы повседневной работой убеждают массы, массы того класса»… и т. д.

Это уже не «папочная» система т. Троцкого. Не домострой. Это германская система Фребель-Песталоцци, основанная на «наглядном обучении». Профсоюзы ничего существенного не делают в хозяйстве, но они убеждают массы и служат связью с авангардом класса, с партией, которая (заметьте это!) тоже сама, как коллектив, не управляет, не организует производство, а создает советские хозяйственные органы мешанного состава, куда вливают и коммунистов…

Которая система лучше — еще вопрос. Система Троцкого, во всяком случае, отчетливее и потому реальнее. На одних «прописях» и «примерах», взятых с добродетельных Петек и Ванек, педагогики не двинешь. Это следует помнить, и помнить твердо.

Группа Бухарина занимает среднюю позицию или, вернее, пытается сочетать обе системы воспитания; заметьте, и группа т. Бухарина не признает за производственными союзами самостоятельного творчества в хозяйстве. По мнению т. Бухарина и его группы, профсоюзы «выполняют двойную роль (так сказано в тезисах), с одной стороны, она (очевидно, „роль“) — „школа коммунизма“, посредник между партией» и беспартийной массой (это из Ленина), аппарат, вливающий широкие пролетарские низы в активную жизнь (заметьте, товарищи, а активную жизнь, а не в творчество новых форм хозяйства, не в нащупывание и выявление новой системы производства); а, с другой стороны, они (очевидно, союзы) — и притом в возрастающей степени — составная часть хозяйственного аппарата и аппарата государственной власти. Это уже из Троцкого, «сращивание».

Спор идет опять не о задачах союзов, а о методах воспитания масс через союзы. Троцкий стоит (точнее, стоял) зато, чтобы [с] помощью цектрановской системы вбивать мудрость коммунистического хозяйственного строительства в головы профессионально организованных союзов и с помощью «назначенцев», «перетряхивания» и всякого рода чудодейственных мер, «по ударной системе» так перевоспитать союзы, чтобы они слились, срастились с советскими хозяйственными аппаратами и являлись послушными проводниками хозяйственных планов, разработанных ВСНХ. Зиновьев и Ленин не спешат слить и «срастить» союзы и советские хозяйственные аппараты. Союзы, говорят они, пусть остаются союзами. Управлять производством будут нами отобранные люди. Оргбюро на это мастер. Когда в союзах воспитаются добронравные и прилежные Пети и Вани — мы их «перельем» в советские хозяйственные органы. И союзы исчезнут, растворятся.

Творчество в области хозяйства мы поручаем ВСНХ и другим советски-бюрократическим органам, а союзам оставляем роль «школы»… Таков девиз Зиновьева-Ленина. Бухарин хочет «выиграть» на радикализме в системе внутри союзного воспитания, за что и заслужил выговор со стороны т. Ленина и даже обидную «кличку» «смидикомиста». Бухарин и его группа, подчеркивая воспитательную роль профсоюзов в современной политической обстановке, стоит за самую широкую рабочую демократию внутри союзов. Выборность. Только выборность и не «условные», а обязательные кандидатуры профсоюзов. Помилуйте, какой демократизм! Почти сама рабочая оппозиция. Но с маленькой оговоркой: рабочая оппозиция признает профсоюзы управителями и созидателями коммунистического хозяйства. Бухарин же, вместе с т. Троцким и Лениным, отводит им роль «школы» коммунизма и только. Почему не порадикальничать в вопросе «выборности», особенно когда знаешь, что эта выборность ни пользы, ни вреда системе управления производством не принесет? Ведь управление хозяйством остается за рамками профсоюзов, вне их, в руках советских органов… Бухарин напоминает тех педагогов, которые ведут обучение по старой системе, «по книжечкам», от сих пор, но зато поощряют «самодеятельность» учеников при выборах дежурного по классу, по столовой, по организации спектакля…[40]

Так две системы великолепно уживаются и сочетаются. А что из этого получится, на что потом годны будут воспитанники педагогов-эклектиков-это уже вопрос иной. Если б Ан[атолию] Васильевичу] Луначарскому пришлось бы на педагогических собраниях опровергать подобные «эклектические ереси» — положение Наркомпроса было бы безнадежно…

Впрочем, не следует преуменьшать воспитательных методов наших руководящих товарищей по отношению к профсоюзам. Они все, и тов. Троцкий в том числе, понимают, что в деле воспитания «самодеятельность» играет не последнюю роль. Поэтому они выискивают те области, где профсоюзы без вреда для общей, бюрократической системы управления производством могут проявить свою самодеятельность и свое хозяйственное творчество. Наиболее безвредной областью самодеятельности масс и «активного участия в жизни» (по Бухарину) могут проявлять профсоюзы в области улучшения быта. Рабочая оппозиция много отводит места улучшению быта, но рабочая оппозиция прекрасно понимает, что основная область классового творчества — это создание новых хозяйственно-производственных форм, куда организация быта входит лишь как частность. По мнению же тт. Троцкого и Зиновьева, производство налаживают и создают советские органы, профсоюзам же предлагается заняться полезным, но узеньким делом внутреннего хозяйства. Тов. Зиновьев, напр[имер], видит «хозяйственную роль» профсоюзов в распределении прозодежды или поясняет: «Нет другой более важной задачи, как хозяйственная»; «отремонтировать сейчас одну баню в Петербурге является делом в 10 раз более важным, чем прочитать 5 хороших лекций».

Что это: наивное смешение или сознательная подмена организационно-творческих задач профсоюзов в области производства и развития производительных сил узкими задачами упорядочения быта, хозяйственным распорядком? Несколько в иных выражениях, но ту же мысль мы встречаем у Троцкого. Тов. Троцкий предлагает великодушно профсоюзам проявлять самую широкую самодеятельность в области хозяйства.

Но в чем эта самодеятельность (или содействие в улучшении положения масс) сказывается? В том, чтобы «застеклить окна» в мастерской, засыпать лужу перед заводом (из речи т. Троцкого на съезде горнорабочих)… Тов. Троцкий, помилосердствуйте! Это уже не просто из области «домоуправления», и если вы сведете творчество союзов только к подобным перлам самодеятельности, то союзы станут школами не коммунизма, а учебными заведениями для управляющих зданиями… Впрочем, тов. Троцкий расширяет область «самодеятельности масс», привлекая их не к самостоятельной организации быта на местах (так далеко заходит только «сумасбродная» рабочая оппозиция), а к восприятию уроков от ВСНХ по улучшению быта рабочих. «Когда решают вопрос о рабочих, об их питании, об экономии рабочих сил, нужно, чтобы профсоюзы точно знали (не участвовали сами активно в данном деле, а только знали) не только в общих чертах, как обыватели, а знали бы основательно всю текущую работу, которая совершается ВСНХ» (речь от 30 дек[абря]). Учителя из ВСНХ не только заставляют профсоюзы «выполнять» свои планы, но и «разъясняет ученикам» свои предписания. Шаг вперед по сравнению с системой цектранизма…

Но каждому мыслящему рабочему ясно, что, как ни полезно застеклить окна мастерской, в этом действии нет ничего общего с управлением производством. Производительные силы и их развитие остаются в этом случае ни при чем. А вопрос именно в том, как их развить. Как так построить хозяйство, сочетав новый быт с производством, чтобы сберечь наибольшую сумму трудовой энергии для производства, понизив сумму непроизводительного труда. Партия может воспитать красноармейца, политработника, вообще исполнителя уже оформившихся задач. Но партия не может воспитать строителя коммунистического хозяйства — лишь союз дает поле производственно-строительной деятельности.

Да и задача у ней не та. Задача партии — создать условия, т. е. Простор для воспитания в широких рабочих массах, объединенных единством хозяйственно-производственных задач, рабочего-отвода новых приемов труда, новой системы использования рабочих рук, нотой группировки трудовых сил. Чтобы победить разруху, чтобы создать коммунистическое хозяйство, рабочий должен, прежде всего, в мозгу своем родить новый метод организации труда и новые приемы управления хозяйством.

Но эта простая марксистская истина не разделяется сейчас нашими верхами. Почему? Да именно потому, что в верхах больше веры в чуждый нам элемент бюрократических и технических выходцев из мира прошлого, чем в творчество, стихийно здоровое, классовое творчество рабочих. Во всякой другой области еще можно сомневаться, кому должно принадлежать руководство: рабочему ли коллективу или бюрократам, специалистам в области просвещения масс, развития науки, организации армии, здравоохранения, но только не в области хозяйства. Тут вопрос бесспорен и ясен для всех, кто еще не забыл историю.

Каждому марксисту известно, что воссоздание производства и развитие производительных страны зависит от двух условий (факторов): от развития техники и от целесообразной организации труда умелым повышением трудовой энергии, отысканием новых побудительных причин к труду. Так было при переходе от низшей ступени развития хозяйства к высшей на всем протяжении существования человечества.

В трудовой республике развитие производительных сил [с] помощью успехов техники отступает на второй план по сравнению со вторым фактором — целесообразной организацией труда и творчеством новой системы хозяйства. Даже если б Советской России удалось полностью провести план электрификации, не внося коренных новшеств в систему управления и организации хозяйства и производства, Россия только догнала бы в своей развитии капиталистические страны. Напротив, в вопросе о целесообразности использования трудовых сил и созидании новой системы производства — трудовая Россия находится в особенно благоприятных условиях, дающих ей возможность далеко опередить все буржуазно-капиталистические страны в смысле развития производительных сил. Стимул (побудительная причина к труду) безработицы в Советской России уничтожен. Открывается возможность для рабочего класса, освобожденного от ига капитала, сказать свое творческое, новое слово в области нахождения стимулов к труду и создания невиданных еще в истории человечества форм производства.

Но кто может проявить творчество, разумную сметку в этой области? Бюрократические элементы, заправители советских учреждений или производственные союзы, члены которых на опыте перегруппировки сил в мастерской набредают на творчески полезные, практические указания в области реорганизации и всего народного хозяйства?

Рабочая оппозиция отстаивает положение, что управление народным хозяйством — дело профсоюзов, и этим она мыслит более по — «марксистски», чем теоретически вышколенные верхи.

Рабочая оппозиция не настолько невежественна, чтобы не учитывать великой роли техники и технически вышколенных сил. Она вовсе не мыслит создать свой орган управления народным хозяйством, избранный на съезде производителей, и затем распустить Совнархозы, главки и центры. Нет, она мыслит иное: подчинить эти необходимые, технически ценные центры управления своему руководству, давать им теоретические задания, использовать их так, как в свое время фабриканты и заводчики пользовались наемной силой специалистов-техников для осуществления ими намеченных и задуманных планов. «Спецы» могут внести громадный вклад в область повышения техники, могут облегчить искания класса — они нужны, необходимы, как вообще необходима и ценна сама наука и ее расцвет для каждого восходящего и борющегося класса. Но буржуазные спецы, даже с приклеенным к ним ярлыком коммунизма, бессильны и духовно немощны в деле поднятия производительных сил в государстве не капиталистическом, в деле нахождения новых приемов организации труда и отыскания новых стимулов его интенсификации. Здесь слово за классом, т. е. За его наиболее четким, рельефным выражением — за производственными союзами.

Когда на рубеже средних и новых веков класс нарождающейся буржуазии вступил в экономическую борьбу с экономически дряхлеющим классом феодалов, помещиков, он не обладал никакими техническими преимуществами перед последним. Скупщику — этому первому капиталисту — приходилось закупать товар у того же кустаря, ремесленника, который [с] помощью ручных напильников, ножей и примитивных веретен создавал товар и для «своего барина», помещика, и для чужого скупщика, с которым он вступил в «свободную» трудовую сделку. Но крепостное хозяйство, дойдя в своей организации до высшей точки, перестало давать избыток, началось замедление роста производительных сил. Перед человечеством стоял вопрос: хозяйственный регресс (т. е. Упадок) или же отыскание новых форм труда и, следовательно, новой системы хозяйства, которая повысила бы его производительность, раздвинула, расширила рамки производства и открыла новые возможности расцвета производительных сил.

Кто мог найти, нащупать новые пути в области реорганизации производства? Разумеется, только представители того класса, которые не были связаны рутиной прошлого, которые понимали, что резец и веретено в руках крепостного дает несравненно меньшую производительность по сравнению с тем же орудием труда, но в руках якобы свободного, т. е. Наемного рабочего, за которым стоит погоняло нужда…

И нарождающийся, восходящий класс, нащупав в нем основной двигатель производительности труда, построил на нем всю сложную — и по-своему великую — систему капиталистического производства… Техники пришли на помощь капиталистам много позднее. Основой являлась новая система организации труда, новое взаимоотношение труда и капитала.

То же и сейчас. Никакой специалист и техник, пропитанный рутиной прошлой системы производства, не может внести живого, обновляющего творчества в области организации труда и налаживания, создания коммунистического хозяйства. Здесь слово за рабочим коллективом. И великая заслуга оппозиции рабочей, что этот вопрос глубочайшей важности она вплотную и напрямик ставит перед партией.

Тов. Ленин считает, что коммунистическое творчество в области хозяйства мы можем проводить [с] помощью партии. Так ли это? Прежде всего, как действует партия? Она, по выражению тов. Ленина, «вбирает в себя авангард революционного пролетариата». Затем она же распыляет его по советским, хозяйственным учреждениям, отчасти возвращая его в профсоюзы (лишенные, однако, поля деятельности в области руководства и строительства народного хозяйства), и там эти вышколенные, преданные и, может быть, даже очень талантливые коммунисты-хозяйственники затушевываются, разлагаются в общей атмосфере рутины и бюрократизма, каким проникнуты аппарата, ведающие у нас «хозяйственным творчеством». Влияние этих товарищей стирается, ослабляется, творчество их глохнет.

Иное дело профсоюзы — здесь классовый состав гуще, подбор сил однороднее, задачи, стоящие перед коллективом — тесно слиты с непосредственными бытовыми и трудовыми интересами самих производителей, членов фаб — и завкомов, заводоуправлений и правлений союзов. Творчество, искание новых форм хозяйства, новых двигателей для поднятия интенсивности труда — может рождаться только в недрах этого естественного классового коллектива. Совершать революцию может авангард класса, создавать экономическую основу господства нового общества может только весь класс в будничной практической работе своего основного классового коллектива.

Тот, кто не верит в творчество классового коллектива — а этот коллектив всего ярче выражают профсоюзы, — тот должен поставить крест на строительстве коммунистического хозяйства. Ни тов. Крестинский, ни Преображенский, ни даже т. Ленин или Троцкий не выдвинут безошибочно черед партийный аппарат тех рабочих, которые способны найти, нащупать, указать новые подходы к труду, к системе производства — их подскажет только практика жизни тем, кто сам производит и одновременно организует производство.

Но именно это-то простое и ясное для каждого рабочего-практика положение и упускается из виду нашими верхами. Коммунизм нельзя декретировать. Его можно лишь творить живым исканием, временами ошибками, но творчеством самого рабочего класса.

В страстных дискуссиях между верхами нашей партии и рабочей оппозицией спор идет о том, кому доверяет наша партия строительство коммунистического хозяйства: ВСНХ со всеми его бюрократическими разветвлениями или производственным союзам? Т. Троцкий хочет так «срастить» ВСНХ с профсоюзами, чтобы с помощью первого поглотить вторых. Тт. Зиновьев и Ленин хотят так «воспитать» массы профсоюзов в духе коммунизма, чтобы безболезненно растворить союзы в тех же советских органах. Бухарин и все остальные сочинители тезисов, по существу, говорят то же самое, вариация лишь в формулировке, разница в словах. Суть едина[41]. Одна лишь рабочая оппозиция говорит иное, отстаивает классовые задачи пролетариата в самом процессе творчества и осуществления этих задач.

Руководящим хозяйственным органом в Трудреспублике в настоящий переходный момент должен быть орган, избранный производителями-рабочими. Все остальные производственно-хозяйственные советские аппараты являются проводниками хозяйственной политики этого основного хозяйственного органа трудовой республики. Все остальное — топтание на месте, говорящее о недоверии к творческим силам рабочих, недоверии, недостойном нашей партии, могуществом которой она обязана именно неиссякаемому революционно-творческому духу пролетариата.

Не будет ничего удивительного, если на съезде партии авторы различных хозяйственных платформ, за исключением рабочей оппозиции, сойдутся на взаимных уступках и компромиссах. В их спорах нет и существенных разногласий.

Лишь рабочая оппозиция не должна идти, да и не может идти на уступки. Это не значит звать «к расколу». Нет, ее задача иная. Даже в случае поражения на съезде — оставаться внутри партии и шаг за шагом твердо отстаивать свою точку зрения, спасая партию и выправляя ее линию.

Еще раз кратко, чего же хочет рабочая оппозиция.

1) Создать орган управления народным хозяйством из самих производителей-рабочих.

2) Для этой цели, т. е. Для перехода союзов от пассивного содействия органам народного хозяйства к активному участию, к проявлению в них творческой инициативы рабочих, рабочая оппозиция устанавливает ряд предварительных мер, постепенность и порядок перехода к этой задаче.

3) Передача управления отдельной отрасли промышленности в руки союзов происходит лишь тогда, когда ВЦСПС признает данный союз достаточно подготовленным.

4) По всей линии назначение на административно-хозяйственные посты не допускается без согласия союза. Все кандидаты союза обязательны. Все поставленные союзом работники — ответственны перед союзом и отзываются союзами.

5) Для проведения всего намеченного плана надо начать с укрепления низших ячеек союза, подготовляя фаб- и завкомы к управлению хозяйством.

6) Путем сосредоточения в одних руках управления всем хозяйством республики (без существующей двойственности ВСНХ и ВЦСПС) создается единство воли, облегчающее проведение единого плана создания коммунистической системы производства. Это ли синдикализм? Не есть ли это, напротив, то, что сказано и в нашей партийной программе? И не уклоняются ли от нее, напротив, тезисы остальных товарищей?

О бюрократизме и самодеятельности массы

Бюрократизм или самодеятельность масс? Вот второй пункт разногласия между верхами партии и рабочей оппозицией. Вопрос о бюрократизме поставлен был, но крайне поверхностно обсужден на VIII съезде советов. Здесь, как в вопросе о роли и задачах профсоюзов, дискуссию направляют по ложному руслу. Спор и в этом пункте глубже, чем это кажется. Суть его в том, какая система управления трудовым государством в момент созидания экономической базы коммунизма обеспечивает больший простор для классового творчества: система бюрократически-государственных органов или система широкой практической самодеятельности рабочих масс? Вопрос о системе управления — спор о двух взаимно исключающих друг друга началах: бюрократизм или самодеятельность? А его хотят втиснуть в рамки вопроса о способах «оживления советского аппарата»! Та же подмена предмета спора, как и в дискуссии о роли профсоюзов.

Надо ясно и определенно сказать, что полумерами, изменением взаимоотношений между главками, местными органами управления и другими такими же мелкими, несущественными нововведениями, вроде перетасовки ответственных работников или вливания партийных сил в советские аппараты, где коммунисты невольно поддаются общей системе «обюрокрачения» и растворяются среди чужих по духу выходцев из буржуазии, — никакой «демократизации» и никакого оживления советских аппаратов достигнуто не будет.[42]

Дело не в этом. Каждый ребенок в Советской России знает, что задача в том, чтобы втянуть самые широкие трудовые массы рабочих, крестьян и всей трудовой мелкоты в строительство хозяйства, трудового государства и самой жизни. Задача ясная. Другими словами: разбудить инициативу, самодеятельность масс. Но что делается для того, чтобы поощрять, облегчать самодеятельность? Ничего. Наоборот. Мы, правда, на каждом митинге призываем рабочих и работниц: «Творите новую жизнь! Стройте! Помогайте советской власти!» Но стоит массе, группе рабочих или работниц принять к сердцу наш призыв и на практике попытаться его осуществить — как какой-нибудь из бюрократических органов, считающий себя обойденным, спешить дать рукам слишком прытким инициаторам… Каждый товарищ легко вспомнит десятки примеров, как рабочие вздумали сами организовать столовую, ясли, подвозку дров и т. д., и как каждый раз живой, непосредственный интерес к делу умирал от волокиты, от мертвечины нескончаемых бумаг, хождений по отделам, отказов, новых ходатайств и т. д. И там, где под горячую руку своими силами удалось бы оборудовать столовую, наладить подвозку дров или организовать ясли, получался «отказ» за неимением в центральных аппаратах предметов оборудования столовой, лошадей для подвозки дров или помещения для яслей… А сколько горечи накапливается у рабочих и работниц, когда они видят и знают, что, будь им дано право и возможность действовать, они сами наладили бы дело. Как обидно получать отказ в тех материалах, которые они уже разыскали, которыми заручились…

Инициатива падает, желание делать отмирает: «Коли так — пусть сами чиновник и заботятся о нас». Получается вреднейшее разделение: мы, т. е. Трудовой люд, а они — это советские чиновники, от которых все зависит. В этом все зло.

Но что же делают верхи нашей партии? Пытаются ли они отыскать корень зла и открыто признать, что сама система, которую мы проводили и осуществляли через советы, не только не поощряет самодеятельности масс, а мертвит и убивает ее? Нет, наши верхи этого не делают. Наоборот, вместо того, чтобы поискать, как поощрить инициативу масс, которая прекрасно вольется в наши гибкие советские органы при известных условиях, наши верхи вдруг становятся защитниками, рыцарями бюрократизма. Сколько товарищей вслед за т. Троцким повторяют, что «мы страдаем не оттого, что усвоили дурные стороны бюрократизма, а оттого, что не усвоили его хороших сторон» («Об едином хозяйственном плане», Троцкий).

Бюрократизм — прямое отрицание самодеятельности масс, а потому тот, кто принимает за основу системы управления трудреспублики принцип вовлечения масс в это управление путем поощрения самодеятельности, не может усматривать в бюрократизме ни хороших, ни дурных сторон, а должен просто и ясно отрицать эту непригодную систему.

Бюрократизм не есть явление, вызванное нашей нищетой, как уверяет тов. Зиновьев, и не отражение слепой «субординации» начальству, привнесенной из военного ведомства, как говорят другие, — явление это глубже. Оно проистекает из того же источника, который порождает нашу неустойчивую двойственную политику в отношении к профсоюзам: из растущего влияния на наши советские органы социальных групп населения, чуждых по духу не только коммунизму, но и элементарным стремлениям и задачам пролетариата. Бюрократизм — бич, просочившийся в самую глубь нашей партии и проедающий насквозь советские органы, что отмечается не только рабочей оппозицией, но признается и многими более вдумчивыми товарищами, стоящими за пределами этой группы.

Сужена инициатива не только беспартийной массы (это еще было бы понятно и логично вытекало бы из напряженной атмосферы гражданской войны), но урезана до последней степени инициатива членов партии. Каждый самостоятельный почин, даже новая мысль, не прошедшая сквозь цензуру руководящего партийного центра, рассматривается как «ересь», как нарушение парта иной дисциплины, как попытка нарушить права центра, который должен все «предвидеть» и все «предписать». А не предписал — жди.

Придет время, центр удосужится, предпишет, и тогда в строго указанных рамках — можешь проявлять свою «инициативу»…

Что бы произошло, если б, например, члены РКП — любители певчих птиц вздумали организовать общество «охраны птиц»? Дело как будто полезное, приятное и, во всяком случае, не грозит нарушить «государственные планы». Но это только так кажется. Сейчас завились бы бюрократические органы, которые предъявили бы свои права на налаживание этого дела, «влили» бы общество в советский аппарат и этим умертвили бы непосредственную инициативу, а взамен того развели бы кучу циркуляров и инструкций, которые задали бы работу еще нескольким сотням чиновников и усложнили бы почту и транспорт.

Суть бюрократизма, его вред не только в канцелярской волоките, как желают убедить нас товарищи, переносящие спор на почву «оживлении советского аппарата», а в решениях всех вопросов не путем обмена мнений, не живой, непосредственной инициативой заинтересованных лиц, а путем формального разрешения вопроса «сверху» единолично или до крайности суженными коллегиями, где заинтересованные лица зачастую совершенно отсутствуют. Кто-то третий решает вашу судьбу — такова суть бюрократизма.

Перед растущими страданиями рабочего класса, рожденными неурядицей нашего переходного времени, бюрократизм особенно бессилен и немощен. Чудо энтузиазма в поднятии производительных сил и улучшении быта рабочих может совершить лишь живая инициатива заинтересованных рабочих масс, не стесняемая и не ограничиваемая на каждом шагу иерархией «разрешений» и «предписаний». Марксисты, большевики в частности, тем и были сильны всегда, что они не столько гнались за непосредственными, ближайшими успехами движения (эту линию преследовали оппортунисты, соглашатели), сколько стремились поставить пролетариат в такие условия, где бы создалась возможность закалить его революционную волю или развить его творческие способности. Инициатива рабочих нам необходима. Но мы ей-то и не даем простору.

Боязнь критики и свободы мысли, сплетающаяся с системой бюрократизма, доходит у нас порою до карикатурности.

А между тем, какая же самодеятельность без свободы мнений и мысли? Самодеятельность проявляется ведь не только в определенной инициативе, в работе, в действиях, но еще больше в самостоятельной работе мысли. Мы боимся самостоятельности масс, мы боимся дать простор классовому творчеству, мы боимся критики, мы перестали доверять массам — вот откуда весь наш бюрократизм. И вот поэтому рабочая оппозиция и считает, что бюрократизм — наш враг, наш бич и величайшая опасность для жизненности самой коммунистической партии.

Чтобы изжить бюрократизм, угнездившийся в советских учреждениях, надо, прежде всего, изжить бюрократизм в партии. В этом и есть борьба «с системой». Как только партии, не в теории и не на словах, признает основой нашего управления самодеятельность масс — так советские аппараты сами, силой вещей снова превратятся в живые органы, осуществление революционно-коммунистических заданий и перестанут быть лишь аппаратами «учета», хранилищами бумаг или лабораториями мертворожденных инструкций, в которые они все больше вырождаются.

Что же надо сделать, чтобы уничтожить бюрократизм в партии, чтобы осуществить в партии «рабочую демократию»?

Прежде всего, надо понять, что наши верхи не правы, когда говорят: сейчас мы согласны несколько «распустить вожжи в партии», пока на фронтах нам не грозит острая опасность. Но как только мы почуем опасность, мы вернемся к «военной системе» в партии. Не правы они потому, что надо вспомнить, что геройство спасло Петроград, отстаивало не раз Луганск, другие города и целые области? Одна ли Красная Армия? Нет, Геройская самодеятельность и инициатива широких рабочих масс. Каждый товарищ вспомнить, что именно в минуту острой опасности партия всегда взывает к самодеятельности масс, видя в ней якорь спасения. Правда, в момент опасности требуется усиление классовой и партийной дисциплины, исполнительности, точности, самоотвержения, но между этими проявлениями классового духа и «слепой субординацией», какую за последнее время развивает партия, — огромна разница.

Рабочая оппозиция, вместе с группой ответственных работников Москвы, требует во имя оздоровления партии и изгнании из нее вредного бюрократизма — проведения демократических начал не только в момент передышки, но и в случае обострения внутреннего и внешнего положения. Это первое и основное условие оздоровления партии, возвращения ее к принципам собственной программы, от которой она под давлением чуждых ей элементов все более на практике уклоняется.

Второе условие, за которое со всей решительностью стоит Рабочая оппозиции, — это очистка партии от непролетарских элементов. Чем крепче становится советская власть, тем большее количество чуждых, карьеристских, обывательских, а подчас и прямо враждебных элементов присосеживаются к партии. Чистку надо провести основательную. Причем надо исходить из того, что наиболее революционные элементы из нерабочей среды влились в партию в партию в первый период по октябрьской революции. Партия должна стать партией рабочей, только тогда она сможет отражать стойко воздействие извне со стороны мелкобуржуазных элементов, крестьянства или привычных слуг капитала — спецов.

Рабочая оппозиция предлагает: перерегистрировать не рабочих, вошедших в партию после Октября, и исключить всех не рабочих, вошедших в нее после 1919 года, предоставив им право в 3-месячный срок апеллировать о приеме обратно.

Одновременно следует установить «рабочих стаж» для всех не рабочих элементов, стремящихся вернуться в партию или войти в нее, предложив каждому пробыть известный срок на физической работе, в условиях жизни и труда рабочего.

Третьим решительным шагом к демократизации партии является «орабочение всех центральных органов», другими словами, так составлять губко-мы, уездкомы и ЦК партии, чтобы обеспечить в них преобладающее влияние рабочих, связанных непосредственно с массами.

В тесной связи с этим пунктом требований рабочей оппозиции находится и пункт о превращении всех наших партийных центров, начиная от ЦК партии и кончая уездкомами, из органов, руководящих мелочами повседневной советской политики, вмешивающихся в назначения, перемещения и переброску сил с чисто ведомственной точки зрения, — в орган контроля над политикой советских аппаратов.

Мыуже отмечали, что кризис нашей партии порождается скрещиванием трех родов тенденций различных по своему составу социальных групп — рабочего класса, крестьянства и мещанства и, наконец, остатков прежней буржуазии в лице спецов, техников и дельцов.

Задачи общегосударственного характера заставляют как местные, так и центральные советские органы, комиссариаты и даже Совнарком и ВЦП К прислушиваться, приноравливаться к этим трем разнородным группам населения трудреспублики, отчего теряется устойчивость и чистота классовой линии, носителем которой в интересах революции должна остаться наша партия. Соображения «общегосударственные» начинают перевешивать интересы класса рабочего.

Для того, чтобы ЦК и парткомы стояли на стороне чистоты нашей классовой политики и призывали наши советские органы в порядку, каждый раз, когда в советской политике намечается уклон в сторону от программы (наприм[ер], по вопросу о роли и задачах профсоюзов), необходимо сократить до возможного минимума персональное совместительство руководящих работников и советских органах и партийных центрах. Надо помнить: Советская Россия пока еще представляет собою не однородную по экономическим интересам, а, наоборот, разнородную социальную массу, государственной власти приходится объединять эти подчас противоречивые интересы, выбирать среднюю линию, балансировать.

Для того, чтобы ЦК нашей партии стал высшим идейных центром классовой политики, органом мысли и контроля над практической политикой советов, духовным воплощением основ нашей программы, — необходимо, особенно в ЦК, сократить до минимума совместительства членов ЦК и высших органов советской власти.

С этой целью рабочая оппозиция предлагает: для создания такого рода партийных центров, которые действительно являлись бы органами идейного контроля над советскими учреждениями и руководили бы этими последними в выдержанном классовом духе, а также для усиления внутрипартийной работы, провести повсеместно следующее: по меньшей мере, одна треть всех наличных членов партийных центров персонально не должна совмещать партийной и советской работы.

Четвертным основным требованием рабочей оппозиции является: юз-вращение нашей партии к принципу выборности.

Назначение допустимо в виде особых исключений, а оно стало «правилом». Назначенство — это характерный признак бюрократизма — стало явлением всеобщим, признанным, законным. Назначенство создает нездоровую атмосферу в партии, нарушая отношения равенства и товарищества, назначенство питает карьеризм, дает почву для кумовства и для других вредных явлений нашей партийной и советской практики. Назначенство понижает чувство ответственности лица, поставленного сверху, перед низами и углубляет пропасть между «верхами» и «низами».

Назначенец фактически находится вне контроля, так как верхи не в состоянии следить за его действиями, а низы лишены возможности призывать его к порядку и сменять непригодного работника. Вокруг назначенцев создается обычно атмосфера казенщины, подобострастия, заискивания, заражающая сотрудников и дискредитирующая партию. Назначенство является полным отрицанием коллегиальности в работе. Назначенство питает безответственность. Назначенство сверху должно быть упразднено и заменено выборностью по всей партийной линии. «Уполномоченными» могут быть только товарищи, выбранные в руководящие центры съездом или конференцией (например, члены ЦК, губкома, уездкома).

Наконец, необходимым условием для оздоровления партии и для изживания бюрократизма внутри партии — это вернуться к тому положению вещей, когда все основные вопросы партийной жизни и советской политики раньше обсуждаются низами, а затем уже суммируются верхами. Так было во времена подполья, так было даже в момент заключения Брестского мира.

Но так не бывает теперь. Несмотря на широковещательные обещания, принятые Всероссийской] сентябрьской партийной конференцией, такой серьезный вопрос, как концессия, свалился как снег на голову массам.

И только вследствие обострения внутри самих верхов вопроса о задачах профсоюзов пункт этот вынесен был на широкую арену дискуссий.

Широкая гласность, свобода мнений, свобода дискуссий, право критики внутри партии и среди членов производственных союзов — таков решительный шаг к упразднению системы бюрократизма.

Свобода критики, обеспечение за течениями права свободных выступлений на партийных собраниях, право дискуссий — сейчас уже перестало быть требованием одной рабочей оппозиции. Под растущим давлением масс целый ряд мероприятий, на которые указывали низы еще до Всероссийской конференции, теперь стали официально признанными истинами. Стоит почитать платформу МК по партийному строительству, заготовленную к съезду, чтобы сказать: оппозиция может гордиться своим растущим влиянием. Не будь ее, разве можно было бы ожидать подобного «полевения» от МК? И все же нельзя переоценивать это «полевение», пока оно является лишь декларацией к съезду. Как бы не случилось с этой платформой того, что за эти годы неоднократно совершается с постановлениями наших верхов: на съездах и конференциях под свежим напором низов они принимают самые радикальные решения, но пройдет съезд, жизнь входит в свою колею, и решение остается забытым пожеланием…

Разве не так было с постановлением VIII съезда о чистке партии от «примазавшихся» элементов? О большей разборчивости при приеме в партию не рабочих? А что стало с постановлением партийной конференции 20 г. о замене назначенства рекомендациями? Не устранены неравенства внутри партии, несмотря на неоднократные постановления с этой области. Что касается преследований товарищей, имеющих «особое мнение», не согласное с предписанием сверху, то оно фактически не устранено… Таких примеров можно насчитать много. Но если эти решения не проводятся, значит, надо устранить основную причину, мешающую их осуществлению, т. е. убрать из партии тех, кому не выгодна гласность, строгая ответственность перед низами и свобода критики. Не выгодно же это либо не рабочим элементам в партии, либо рабочих с обуржуазившейся психологией под влиянием этих же элементов. Мало очистить партию от не рабочих элементов перерегистрацией, усилением контроля при приеме и т. д., надо еще суметь открыть широкий доступ рабочим в партию. Надо облегчить вступление рабочих в партию, надо в самой партии создать более товарищескую атмосферу, чтобы рабочий чувствовал себя в ней дома, чтобы в ответственном работнике партии он видел не начальство, а более опытного товарища, готового поделиться с ним знаниями, опытом, готового отнестись внимательно к его нуждам и запросам. Скольких товарищей, особенно молодых рабочих, мы отталкиваем от партии тем, что проявляем к ним нетерпимость, требовательность, взыскательность вместо того, чтобы вдумчиво направлять, перевоспитывать их постепенно в духе коммунизма.

В нашей партии вместе с духом бюрократизма воцарилась казенщина, официальщина. Товарищество — есть только еще в низах.

Задача партийного съезда — учесть и этот неблагоприятный факт и понять, почему рабочая оппозиция настаивает на большем равенстве, на уничтожении привилегий в партии, на укреплении ответственности каждого работника перед пославшими и выбравшими его низами.

Итак, в борьбе за укрепление демократизма в партии и упразднение бюрократизма рабочая оппозиция проводит три основных принципа:

1) выборность по всей линии, с упразднением «назначенства» и уполномоченных, при усилении ответственности перед низами;

2) установление гласности внутри партии (как в отношении общих вопросов, так и при установлении личных характеристик), прислушивание к голосу низов (широкое обсуждение вопросов по низам и затем суммирование мнения низов верхами, присутствие любого члена партии на заседаниях партийных центров, за исключением особо секретных дел), обеспечение свободы критики и мнений (права не только свободных дискуссий, но и права на материальную субсидию для издания литературы внутри партийных течений);

3) «орабочивание» всей партии и сокращение персонального совместительства в руководящих партийных и советских органах.

Это последнее требование особенно важно и существенно еще и потому, что не следует забывать: наша партия не только должна уже строить коммунизм, но обязана подготовлять массы, воспитывать их к длительному, быть может, периоду борьбы с мировым капитализмом, который может принять самые неожиданные и новые формы. Было бы слишком наивно воображать, что, отразив нападение белогвардейщины и империализма на красных военных фронтах, мы можем не опасаться натиска мирового капитала и его стремления овладеть Советской Россией другими обходными путями, проникнуть в нашу жизнь, использовать Трудреспублику в интересах капитализма. Тут-то и надо «смотреть в оба», тут-то задача партии — встретить врага во всеоружии, собирать пролетарские силы вокруг отчетливо классовых задач (другие группы населения будут льнуть к капитализму). Готовиться к этой новой странице нашей революционной истории — обязанность наших руководящих партийных верхов.

Самое правильное решение вопроса будет, если нам удастся тесно связать партию по всей линии не только с советскими органами, но и с профсоюзами. Здесь персональное совместительство не только не грозит уклону политики партии от чистоты партийной линии, а, наоборот, придает партии в наступающую эпоху классовую устойчивость против влияний мирового капитализма (через торговые договоры и концессии). «Орабочить» ЦК — значит создать такой ЦК, где представители низов, спаянные с массами, перестали бы играть роль «парадных генералов» на купеческой свадьбе, а в самом деле будут неразрывно связаны с широкими беспартийными рабочими массами в профсоюзах и сумеют учесть, суммировать лозунги момента, нужды, стремления класса и направляли бы политику партии по классовой линии.

Такова линия рабочей оппозиции. Такова ее историческая задача. И как бы пренебрежительно ни отмахивались от нее верхи нашей партии — оппозиция рабочая единственная живая, действенная сила, с которой партии нашей приходится считаться, и с которой она считаться будет.

Историческая нужность оппозиции

Теперь остается ответить: нужна ли оппозиция? Надо ли в интересах мирового освобождения пролетариата от ига капитализма приветствовать ее образование, или это явление нежелательное, понижающее боевую энергию партии, разлагающее ее ряды?

Всякий товарищ, который заранее не предубежден против оппозиции и захочет беспристрастно подойти к вопросу и своим умом, не по указке признанных авторитетов, разобраться в вопросе, — убедится их этих беглых заметок, что оппозиция нужна и полезна. Она полезна прежде всего потому, что нарушила спячку мысли. За эти годы революции мы так отвлечены были делом, практическим делом, что совершенно перестали оценивать наши же шаги с принципиально-теоретической точки зрения. Мы забывали, что не только в период борьбы за завоевание власти пролетариат может наделать крупных ошибок и свернуть в болото оппортунизма, приспособленчества. Но что и в эпоху диктатуры пролетариата эти ошибки возможны, особенно когда кругом бушуют волны империализма, и советской республике приходится действовать в капиталистическом окружении. Тут надо быть не только мудрыми «государственными» политиками, но и уметь вести партию, а следовательно, и весь рабочий класс по линии классовой непримиримости и классового творчества, все время подготовляя класс к длительной борьбе с новыми (формами овладения советской республики буржуазными влияниями со стороны мирового капитализма. «Быть начеку», «быть классово четким» — таков, более, чем когда-либо, сейчас должен быть лозунг нашей партии.

Рабочая оппозиция поставила эти вопросы в порядок дня — в этом ее историческая заслуга. Мысль зашевелилась. Начался анализ сделанного. Началась критика. А где есть критика, анализ, где работает, шевелится и ищет мысль, там есть творчество, жизнь, а значит, движение вперед, в будущее. Ничего не страшнее и вреднее косности мысли, шаблона рутины… А мы начали впадать в рутину, и, не прояви себя оппозиция (а проявилась она, еще далеко не созрев), мы могли бы незаметно для себя съехать в сторону от классовой прямой дороги к коммунизму и сами бы этого не заметили. А наши враги, от радости потирая руки, хихикали бы, и меньшевики бочком бы к нам подскакивали, злорадно указывая наши растущие «уклоны». Теперь это уже невозможно. Съезду, а значит, и партии придется считаться с точкой зрения рабочей оппозиции и, если не сойтись с нею на компромиссе, то, во всяком случае, сделать ряд существенных уступок под ее давлением, под ее влиянием.

Вторая заслуга рабочей оппозиции — это то, что она поставила на обсуждение вопрос о том, кто же, в конце концов, призван творить новые формы хозяйства — техники, деловые люди, связанные всей своей психологией с прошлым, советские чиновники с вкрапленными в них единицами идейных коммунистов или классовый рабочий коллектив, какими являются профсоюзы.

Рабочая оппозиция сказала то, что еще написано было в «Ком[мунистическом] манифесте» Карла Маркса и Энгельса и что служит основой нашей программы, а именно, что строительство коммунизма может и будет делом только самих рабочих масс. Творчество коммунизма — принадлежит рабочим.

Наконец, рабочая оппозиция подняла своей голос против бюрократизма и осмелилась сказать, что бюрократизм связывает крылья самодеятельности и творчеству рабочего класса, что он мертвит мысль, задерживает хозяйственную инициативу и опыт в нахождении новых приемов производства, одним словом, беднит творчество новых форм производства и жизни. Вместо бюрократизма как системы — систему самодеятельности трудовых масс. И в этой вопросе партийные верхи уже сейчас пошли на уступки, на «признание» уклонов партии во вред коммунизму и в ущерб интересам рабочего класса (осуждение цектранизма). На съезде в этой области будет, разумеется, сделан еще ряд уступок рабочей оппозиции, таким образом, несмотря на то, что рабочая оппозиция выявилась, как внутрипартийная группировка, всего несколько месяцев тому назад, она уже сделала свое дело, она уже встряхнула мысль, вывела ее из застоя и заставила руководящие партийные центры прислушаться к здоровому голосу рабочих, пролетарских коллективов.

Как бы сейчас партийные верхи ни гневались на рабочую оппозицию, за ней историческое будущее. Так как мы верим в жизненную силу нашей партии, то мы знаем, что после некоторого упорства, колебаний и зигзагообразных политических ходов наша партия все же вступит на тот путь, который стихийно классово прокладывают плечом к плечу классово организованные пролетарии. Раскола не будет. Если и отпадут от партии отдельные группы, то, во всяком случае, не те, кто стоит в рядах рабочей оппозиции. Отпадут лишь те, кто вздумает возвести в принцип временные вынужденные отклонения от общего духа коммунистической программы, вызванные острой гражданской борьбой, и будут за них держаться, как за суть нашей политической линии.

Но вся та часть нашей партии, которая привыкла отражать классовую точку зрения растущего и расправляющего крылья гиганта-пролетариата, вберет, претворит в себя все крепкое, практически здоровое и жизненное, что приносит в наше партийное строительство рабочая оппозиция. Недаром массовик-рабочий говорит уверенно и примиряющее: «Ильич подумает, обмозгует, послушает нас да повернет партийный руль на оппозицию. Ильич еще будет с нами!»

Чем скорее партийные верхи учтут работу оппозиции и шагнут по намеченному низами пути — тем скорее изживем мы кризис партии и тем скорее мы переступим заповедный рубеж, где человечество, освобожденное от экономических, вне его лежащих законов, начнет по воле богатого научными ценностями коллектива сознательно творить историю человечества эпохи коммунизма.

Обращение

к революционному пролетариату и всем революционным элементам, оставшимся верными борющемуся рабочему классу.

«В тяжелые месяцы идейной растерянности и разброда в партии и апатии среди рабочего класса мы, группа коммунистов, ставим своей задачей выявление классовой пролетарской позиции», — под таким лозунгом самоопределилась и оформилась осенью 1921 года… в журнале «Рабочая Правда».

Группа «Рабочая „Правда“» организовалась прошлого осенью. Год НЭПа (восстановление нормальных капиталистических отношений) в сильнейшей степени обострил классовые противоречия в нашей республике и создал необходимую предпосылку для более широкой работы.

Наше обращение является одним шагом на этом пути.

Пора приступить к собиранию своих сил и организовать отпор наступающему и все более наступающему капиталу.

Рабочий класс России, малочисленный, неподготовленный, в крестьянской стране, в октябре 1917 г. совершил исторически необходимую Октябрьскую Революцию. Руководимый РКП, он свергает и уничтожает власть господствующих классов, в течение долгих лет Революции и гражданской войны твердо сдерживает натиск международной и российской реакции.

Несмотря на понесенные рабочим классом неслыханно тяжелые потери, Октябрьская Революция остается крупнейшим и героическим событием в истории борьбы российского пролетариата Российская октябрьская революция дает борющемуся международному пролетариату огромной ценности опыт для борьбы с капиталом.

В результате Октябрьской Революции все преграды на пути экономического развития России уничтожены, нет уже гнета помещиков, царской паразитической бюрократии и буржуазии, опиравшихся на реакционные группы европейского капитала. После успешной революции и гражданской войны перед Россией открылись широкие перспективы быстрого превращения в страну передового капитализма. В этом несомненное и огромное достижение революции в октябре.

Но что изменилось в положении рабочего класса? — Рабочий класс России дезорганизован, в умах рабочих царит путаница: в стране ли они «диктатуры пролетариата», как неустанно повторяет устно и печатно Коммунистическая партия, или в стране произвола и эксплуатации и, в чем убеждает их на каждом шагу жизнь? Рабочий класс влачит жалкое существование, в то время как новая буржуазия (т. е. Ответственные работники, директора заводов, руководители трестов, председатели исполкомов и т. д.) и нэпманы роскошествуют и восстановляют в нашей памяти картину жизни буржуазии всех времен. А впереди снова долгие и тяжелые годы борьбы за существование. Но чем сложнее обстановка, тем большая ясность и организованность нужна борющемуся пролетариату. Внести классовую ясность в ряды рабочего класса России, всемерно помочь организации революционных сил борющегося пролетариата — вот наша задача.

Международная экономика и соотношение классовых сил

Во время войны произошел разрыв хозяйственных связей между отдельными странами. Это сделало необходимым для отдельных национальных хозяйств создание в пределах государства условий для самостоятельного существования. С другой стороны, война с ее гигантской истребительной техникой властно заявляла национальной промышленности о своих нуждах.

Результатом явилось государственное регулирование и государственная организация производства под знаком войны — военно-государственный капитализм. Социализма в нем нет, понятно, и помина: отношения между пролетариатом и другими классами и распределение национального дохода в общем и целом остались такими же, как и до государственного капитализма.

С восстановлением разорванных мировых связей по окончании войны, естественно, стали слабеть вмешательство и регулирующая роль государства в хозяйственной жизни, но тенденция к централизации производства, трестированию и синдицированию не только не ослабела, но усилилась; стимулирует её мировая конкуренция.

Что же изменилось за эти годы в отношении классовых сил современного общества? Буржуазные группы оказались неспособными стать выше интересов отдельных предприятий и анархических методов хозяйствования, оказались также неспособными руководить государственным капитализмом военного периода, а тем более восстановить нормальную систему мирного производства в столь усложненной послевоенной обстановке.

Пролетариат же был еще не подготовлен к организации общества на новых началах.

Все больше и больше начинает выдвигаться техническая организаторская интеллигенция, руководящая и выполняющая всю организацию производства.

По методам своей работы и своей идеологии эта интеллигенция насквозь буржуазна и построить она может только капиталистическое хозяйство. Новая буржуазия создается путем слияния деловых элементов старой буржуазии и все больше выдвигающейся организаторской интеллигенции.

Капитал сорганизовал свои силы и выступает в поход против завоеваний рабочего класса. Перед международным пролетариатом остро становится задача объединения всех своих сил.

РКП и рабочий класс

Коммунистическая партия, в годы революции — партия рабочего класса, становясь правящей партией, партией организаторов и руководителей государственного аппарата и хозяйственной жизни на капиталистических началах при общей отсталости и неорганизованности рабочего класса, все бесповоротнее теряет связь и общность с пролетариатом. Советская, партийная и профессиональная бюрократия и организаторы государственного капитализма находятся в материальных условиях, резко отличных от условий существования рабочего класса; само их материальное благополучие и устойчивость их общего положения зависят от степени эксплуатации и подчиненности им трудящихся масс — все это делает неизбежным противоречивость их интересов и разрыв между коммунистической партией и рабочим классом.

Общественное бытие коммунистической партии определяет собой неизбежно и соответствующее общественное сознание, интересы и идеалы, противоречащие интересам борющегося пролетариата.

РКП стала партией организаторской интеллигенции. Пропасть между РКП и рабочим классом все больше углубляется, и этот факт нельзя затушевать никакими резолюциями и постановлениями коммунистических съездов, конференций и т. д.

Экономика и соотношение классовых сил в России

На крупной промышленности в России, теснейшим образом связанной с промышленностью Запада, разрыв мировых связей сказался чрезвычайно болезненно. Громадное напряжение производительных сил, испытанное хозяйственным организмом страны во время войны империалистической и революционной, окончательно расшатало его. Дальнейшему развитию крупной промышленности поставлены тесные пределы: а) сильно суженой материальной его базой, б) технической отсталостью по сравнению с западной (более высокие издержки производства) и в) слабой покупательной способностью населения, в большинстве своем крестьянского, хозяйство которого подверглось к тому же разрушительному влиянию войны.

НЭП, т. е. Возрождение нормальных капиталистических отношений и интенсивная экономическая дифференциация крестьянства, усиленная голодом 1920–1921 гг., обусловил усиленный рост крепкого кулацкого слоя в российской деревне. Мелкий неорганизованный характер крестьянского хозяйства при разрушенных средствах сообщения определяет на ближайшее время господствующую роль торгового капитала, а вместе с последним растет и влияние государства как представителя общенациональных интересов капитала и лишь руководящей аппаратом государственного управления и регулирования хозяйства организаторской интеллигенции. Пролетариат, распыленный вследствие разгрома промышленности, ослабленный потерей и отрывом (буржуазным пленением) части наиболее активных элементов и идеологической путаницей, при отсутствии своей пролетарской партии и революционных рабочих организаций сколько-нибудь влиятельной роли играть не способен.

Профдвижение в России

Классовые интересы господствующих в России буржуазных групп естественно требуют затушевания классовых противоречий в нашей республике, и, вследствие этого, представители правящей партии, руководящие профдвижением, всемерно стремятся путем всяких мероприятий и соответствующей пропаганды к поддержке стихийного экономизма, отчетливо наметившегося в рабочих массах.

НЭП в сильнейшей степени усилил стремление рабочих к улучшению своего материального положения, и, несмотря на заметный подъем заработной платы, борьба за «пятачок» становится наиболее упорной и ожесточенной. Бюрократия профсоюзов не в состоянии овладеть этим движением. Поскольку даже чисто экономические требования задевают интересы капитала, — волна экономизма перекатывается ныне через голову оппортунистической профбюрократии. Возрождающаяся активность рабочего класса ищет себе выхода.

Необходимость создания Рабочей Партии

Несмотря на катастрофическое свертывание промышленности, материальное положение работающих рабочих, значительно отставая от прожиточного минимума, все же постепенно улучшается. Освобождаясь частично от погони за куском хлеба, рабочие снова показывают классовую энергию, у передовых рабочих снова растет пока еще глухой, сбивчивый протест против намеченного капиталистического строя. Еще немногочислен революционный элемент, слабо оформлена его идеология, сильны еще коммунистические фетиши, но рост классовой активности у передовых беспартийных рабочих и классово мыслящих элементов внутри РКП создает необходимую предпосылку для создания партии Российского пролетариата.

Задача Российской Рабочей Партии

Как отражающее с наибольшим успехом наиболее жизненные интересы современной России и, следовательно, прогрессивное, нынешнее правительство должно пользоваться, поскольку оно не мешает классовой борьбе, поддержкой рабочего класса. То же относится к правящей партии, чуждой рабочему классу, но единственно способной руководит нашей республикой.

Поскольку рабочий класс в капиталистических условиях может влиять на иностранную политику своей буржуазии, он стремится к поддержке прогрессивных капиталистических групп и бойкоту реакционных. В соответствии с этим рабочий класс России должен стремиться:

1. к установлению тесной связи Российской республики со странами передового капитала — Германией и Америкой — и к бойкоту реакционной Франции;

2. к всемерной поддержке национальной буржуазии стран нарождающегося капитализма Востока (Индии, Китая, Египта и т. д.) в их борьбе с колониальными империями, ведущими хищническую политику в колониях.

В капиталистических условиях рабочий класс естественно борется за демократию т. е. За условия, обеспечивающие минимум возможностей в политической, экономической и культурной борьбе рабочего класса. В Российской республике, где даже оппозиционные буржуазные группы пользуются фактически и частью юридически свободой печати, коалиции и т. д., рабочий класс должен бороться:

1. за свободу печати и коалиции для революционных элементов пролетариата;

2. против административного произвола, поскольку это возможно в условиях отсутствия выборных законодательных учреждений;

3. против фетиша «монопольных» избирательных прав для трудящихся и фетиша свободы использования этих прав.

В области профработы, при отсутствии каких бы то ни было пролетарских массовых организаций, неотложной задачей революционных элементов российского рабочего класса, является превращение нынешних оппортунистических профсоюзов, в большинстве случаев не пользующихся доверием рабочих масс, в боевые организации пролетариата.

Борьба должна идти под лозунгами:

1. Действительной, в соответствия с настоящими ресурсами промышленности, защиты экономических интересов невыносимо эксплуатируемого пролетариата.

2. Фактического осуществления кодекса законов о труде и

3. Настойчивого разъяснения скрытых борьбой «за пятачок» политических интересов пролетариата.

Особенно ясный подход и напряжение работ необходимы к области культработы среди пролетариата. Под маской коммунистической, советской, якобы пролетарской, буржуазная идеология, в частности, идеология организаторской интеллигенции пленила десятки и сотни тысяч активных рабочих, не только советских и хозяйственных работников, комсоставов из рабочих, рабочих-учащихся (через Рабфаки и т. п.), но и множество рабочих у станков. В борьбе против буржуазной идеологии (культуры) за пролетарскую задачи революционных элементов рабочего класса сводятся:

1. К непримиримой борьбе с мещанскими и авторитарными тенденциями внутри рабочего класса.

2. К всемерной поддержке пролетарских культурных организаций и проведению через них идей пролетарской идеологии.

3. К развитию культработы (политической, просветительской и профессионально-технической) в первую очередь для рабочих у станков, к борьбе с перенесением максимума средств и внимания на вузы, наполняемые бывшими рабочими и уходящими от пролетариата.

4. К резкому отграничению от официальной советской литературы и искусства и всемерной поддержке пролетарских литературных и т. п. Организаций.

В области организации рабочей молодежи революционным элементам, учитывая революционную восприимчивость и активность рабочих подростков, следует обратить всемерное внимание на пропагандистскую работу среди них, на подготовку кадров будущих борцов за освобождение рабочего класса. Поскольку, несмотря на мелкобуржуазный и оппортунистический характер Коммунистического Союза Молодежи, внутри него имеются ценные революционные элементы, необходимо обратить внимание на работу среди пролетарской части комсомольцев, не отказываясь от самостоятельной, вне союза работы среди подростков.

Отношение к социалистическим партиям

Наше отношение к меньшевикам определяется оценкой их последней платформы. Давая ценный во многих отношениях анализ социальной и идеологической эволюции РКП, меньшевики делают глубоко ошибочные и вредные выводы о необходимости возвращения национализированной собственности ее бывшим владельцам, совершенно не учитывая глубокого и прогрессивного изменения российской экономики; их платформа — плод их безнадежной оторванности от российской действительности и превращения в чисто интеллигентскую группировку.

Осколки эсеров — партии российского крестьянства — оторвались от своей базы и растеряли свое влияние. Ныне роль эсеров, особенно в части защиты крепкого крестьянства, перешла к РКП.

Отношение к рабочей оппозиции

Группа рабочей оппозиции была ценна наличием революционных элементов, но объективно она реакционна, стремясь к возрождению до конца изжитых лозунгов и методов военного коммунизма. Наша задача привлечь революционные элементы «Рабочей Оппозиции», отрешившиеся от реакционных идеалов.

Центральная группа «Рабочая Правда» обращается ко всем революционным рабочим и активным классово-мыслящим, примкнувшим к борьбе пролетариата элементам с горячим пролетарским призывом очнуться от навеянной коммунистическими иллюзиями классовой бездеятельности и путаницы и начать усиленную работу по организации революционных элементов и разъяснению рабочим массам действительного грозного положения дел.

Некогда передовой пролетарский отряд — Российский Рабочий Класс — сейчас далеко отброшен чуть ли не на десятилетия назад.

Работа предстоит долгая и упорная, и в первую очередь идеологическая. Всюду на заводах фабриках, в профорганизациях, рабфаках, совпартшколах, Коммунистическом Союзе Молодежи и партийных организациях должны быть созданы пропагандистские кружки, солидарные с «Рабочей Правдой».

Организуйте пропагандистские кружки и не забывайте основных условий развития Революционных организаций в странах наступающего капитала — тщательный отбор товарищей и строгую конспирацию.

За работу, товарищи!

К тт. коммунистам всех стран

Современное состояние производительных сил в странах развитого и особенно передового капитализма придает движению пролетариата этих стран характер борьбы за коммунистическую революцию, за власть мозолистых рук, за диктатуру пролетариата. Или человечество, обливаясь собственной кровью в непрерывных международных и внутренних гражданских войнах, впадет в варварство, или пролетариат исполнит свою историческую миссию: завоюет власть и раз навсегда покончит с эксплуатацией человека человеком, гражданскими классовыми войнами между народами, нациями, водрузив над землей знамя вечного мира, труда и братства.

Бешеная скачка воздушных вооружений Англии, Франции, Америки, Японии и т. д. Грозит новой невиданной войной, в которой может погибнуть не один десяток миллионов людей и веками создававшиеся богатства города, фабрики, заводы и прочее, созданное вековым трудом рабочих и крестьян.

Задачей пролетариата каждой страны является сокрушение собственной национальной буржуазии. Чем скорее пролетариат покончит с буржуазией своей страны, тем скорее разрешит свою историческую задачу пролетариат всего мира.

Чтоб покончить с эксплуатацией, угнетением и войнами, пролетариат должен бороться не за грошовые прибавки, не за сокращение рабочего дня — это когда-то было нужно, но теперь он должен бороться за власть.

Буржуазия и прочие угнетатели всех видов и мастей очень довольны социал — прохвостами всех стран и народов именно потому, что последние отвлекают внимание пролетариата от основных задач борьбы против власти буржуазии, против гнета, а все время выставляют грошовые, пятачковые требования, не грозящие гибелью гнету и насилию.

Социалисты всех стран в данный момент — единственные спасители буржуазии от пролетарской революции, потому что многочисленные массы рабочего класса привыкли с недоверием относиться к тому, что исходит непосредственно от их угнетателей, а если то же самое преподносится рабочему классу как защита его интересов, да еще с набором социалистических фраз, то рабочий, отуманенный этими фразами, верит и растрачивает свои силы на бесполезную борьбу. Лучших адвокатов буржуазия не имеет и не будет иметь.

Коммунистическому авангарду пролетариата необходимо прежде всего разрушить это буржуазный хлам в головах своих товарищей по классу, надо завоевать сознание их, чтоб повести в кровавый последний бой. Но чтоб этот буржуазный хлам сжечь, надо быть вместе с ним, с пролетариатом во всех его бедах и несчастьях. Когда эти идущие и до сих пор за приказчиками буржуазии пролетарии вступают в стачечную борьбу, то не бежать от них надо, презрительно бросая в их сторону клички осуждения, а оставаться с ними и бороться, непрестанно разъясняя, что эта борьба идет только на пользу буржуазии. Точно также, чтоб сказать слово правды ему, иногда надо взбираться на навозную кучу (идти в парламент), не боясь запачкать своих честных революционных ботинок.

Конечно, все зависит от соотношения сил в каждой стране. И может быть такое положение, что ни в парламент идти, ни в стачках участвовать не надо, а прямо начинать бой. Нельзя все страны стричь под одну гребенку. Разумеется, завоевывать симпатии пролетариата необходимо всеми путями, но не урезыванием, не забвением, не отказом от своих основных лозунгов. Кто отказывается от своих основных лозунгов, хотя бы для временных соглашений, тот не ведет и не старается вести массы, а плетется в хвосте у них и не завоевывает их, а подчиняется тому, с чем он должен бороться.

Нельзя точно также оглядываться по сторонам и ждать начала пролетарской революции сразу во всех странах, нельзя свою нерешительность прикрывать незрелостью пролетарского движении во всех странах, нельзя так рассуждать: мы-то готовы к революции, и сил у нас хватит, да другие-то не готовы, а вдруг я побью свою буржуазию, а другие нет, что тогда будет? Предположим, что германский пролетариат набьет морду своей буржуазии и социал-прохвостам — что тогда будет? А будет вот что: буржуазия и социал-прохвосты всех мастей убегут от пролетарского гнева во Францию, в Бельгию и будут слезно молить Пуанкаре и Кº расправиться с пролетариатом Германии, обещая французам за это свято блюсти Версальский договор и, может быть, с прибавкой Рура и Рейна в придачу, т. е. поступит так, как поступила и поступает русская буржуазия и социал-прохвосты. Пуанкаре, конечно, с великим удовольствием примется за святое дело спасения Германии от германского пролетариата, как то делали хищники всего мира в отношении Советской России. Но беда Пуанкаре и прочей кампании состоит в том, что они будут посылать армию, состоящую из рабочих и крестьян, которые, увидев, что идут вместе с германской буржуазией и ее приказчиками против немецкого пролетариата, против Советской Германии, повернуть штыки в сторону своей буржуазии в сторону Пуанкаре, и Пуанкаре, спасая свою шкуру и шкуру своей буржуазии, отзовет войска и оставит бедную германскую буржуазию и социал-прохвостов на произвол судьбы, и это не смотря на то, что германский пролетариата порвет Версальский договор, прогонит Пуанкаре с Рейна и Рура и провозгласит мир без аннексий и контрибуций, с правом самоопределения народов. Пуанкаре ничего не стоит расправиться с Германией Куно и фашистов, но он поломает себе зубы о Германию Советскую, пролетарскую.

Значит, если есть силы, надо драться, а не оглядываться по сторонам. Есть еще опасность для пролетарской революции — это раздробление сил.

В интересах мировой пролетарской революции надо объединить усилия всего революционного пролетариата. Если победа пролетариата немыслимы без решительного разрыва и самой отчаянной борьбы с врагами рабочего класса, с социал-предателями из 2-го чуть-чуть не интернационала, которые вооруженной рукой подавляют революционное движение пролетариата как в своих, так и в чужих странах, то также немыслима эта победа пролетариата без объединения всех сил, стоящих за коммунистическую революцию, за диктатуру пролетариата. Вот почему мы, Рабочая группа Российской Коммунистической партии (б), считая себя как по организационным, так и по идейным связям в семье партий, объединяемых Третьим Интернационалом, призываем всех честных революционных коммунистических пролетариев объединить свои усилия для последнего и решительного боя. Все партии, входящие в Третий Интернационал, партии, объединяемые 4-м Интернационалом, а также и отдельные организации, почем-то не входящие ни в одно из этих международных объединений, но преследующие те же цели, что и они, — мы призываем создать единый фронт. Единый фронт для боя и победы.

Начало сделано. Пролетариат России расправился по всем правилам пролетарского коммунистического искусства с буржуазией и ее приказчиками всех сортов и оттенков, так рьяно защищавшими буржуазию (эсеры-меньшевики и пр.). И, как видите, будучи более слабым, чем германский пролетариат, он сумел достаточно сильно набить морду всей мировой буржуазии, кинувшейся на него по приглашению русской буржуазии, помещиков и социалистических прохвостов.

Дело за пролетариатом запада. И он должен объединить усилия свои и двинуться в бой за власть.

Конечно, вредно закрывать глаза на те опасности для русской Октябрьской революции, а значит, и для мировой, которые идут из недр Советской России.

Советская Россия сейчас переживает один из тягчайших моментов. В ней много таких недостатков, которые могут стать роковыми для пролетариата России и всего мира.

Недостатки эти объясняются слабостью самого русского рабочего класса и слабостью мирового пролетарского движения.

Пролетариат России не может теперь еще противопоставить свою волю ликвидаторским тенденциям Октябрьских завоеваний, идущим со стороны перерождающей в условиях новой экономической политики бюрократии, и потому завоеваниям русской пролетарской революции грозит большая опасность — не столько извне, сколько изнутри.

Пролетариат всего мира прямо и непосредственно заинтересован в ограждении Октябрьских завоеваний от всех опасностей. И меть такую страну, как Россия, в качестве базы мировой коммунистической революции — это значит иметь наполовину победу обеспеченной, потому-то передовому отряду всемирной армии пролетариата — коммунистам всех стран и надо сказать свое веское, пролетарское слово о тех недостатках и болезнях, которыми страдает Советская Россия и российской отряд коммунистической армии пролетариата — РКП(б).

Рабочая группа Российской Коммунистической партии (б) как наиболее близко соприкасающаяся с российской действительностью и берет на себя почин.

Мы не придерживаемся того взгляда, что если на свете существуют социал-прохвосты и просто прохвосты, то нам, пролетариям-коммунистам, нельзя разговаривать о своих недостатках потому, видите ли, что это может быть использовано этой почтенной кампанией против Советской России и коммунизма вообще. Все эти опасения — явные пустяки. Наши враги, будь то явные или тайные, все равно, — по самой своей природе пакостники, они жить не могут без того, чтоб нам, пролетариям, борющимся за свержение ига капитала коммунистам, не пакостить. Но что из этого следует. Мы должны молчать о наших болезнях и недостатках, а не говорить о них, не принимать меры у своевременному искоренению их?

А что будет, если мы, смертельно испугавшись социал-прохвостов всех мастей, будем помалкивать во имя их бытия? Можем ведь домолчаться до того, что от завоеваний Октябрьской революции останется одно воспоминание. Вот это-то и будет козырем, фактом в пользу социал-предателей, это-то и будет смертельным ударом по мировому пролетарскому коммунистическому движению.

Так что в интересах именно мировой пролетарской революции и русского рабочего класса мы, Рабочая группа Российской Коммунистической партии (б), решительно и смело берем на себя почин и, не дрожа от страха перед предательским мнением, ставим во всю величину проклятые вопросы международного и русского пролетарского движения.

Мы уже говорили, что недостатки эти объясняются слабостью как мирового, так и русского рабочего движения, и, конечно, самой лучшей поддержкой пролетариату России со стороны пролетариата прочих стран [может быть] революция в собственных странах, хотя бы в одной или двух странах передового капитализма. Но раз на это сил сейчас нет, то на то, чтоб помочь русскому рабочему классу удержаться на позициях Октябрьской революции, на позициях коммунизма до момента, когда пролетарии всех прочих стран восстанут и победят — на это и теперь уже сил у него хватит.

Рабочий класс России, ослабленный мировой империалистической войной, гражданской войной и голодом — слаб, но с опасностями, которые есть, он справится, справится именно потому, что сумел разглядеть эти опасности и напряжет все силы для преодоления их, и совместными усилиями с пролетариями всех стран он их и преодолеет.

Рабочая группа Росс[ийской] Коммунистической партии (б) забила тревогу, и зов ее гулким эхом отдается во всех концах великой Советской России. Все, что есть пролетарского и честного в РКП, объединяется и начинает борьбу. Мы сумеем внушить тревогу за судьбы октябрьских завоеваний пролетариата в умы всех мыслящих пролетариев России.

Борьба трудна. Нас загнали в подполье — мы нелегальны. Наш «Манифест» не мог быть напечатан в России. Печатаем и продолжаем печатать нелегально на пишущих машинках. Товарищей наших только по одному подозрению в сочувствии нашей группе — исключают из партии, из союза, арестуют, ссылают.

На XII съезде РКП(б) тов. Зиновьев с одобрения съехавшихся партийно-советских чиновников провозгласил новую формулу расправы со всякой критикой со стороны рабочего класса. Он сказал: «Всякая критика Центрального К[омите]та РКП(б) и справа, и слева есть меньшевизм» (см. его речь на XII [съезде] РКП). А что это значит? А то, что если любому рабочему-коммунисту линия ЦК покажется неправильной, и он, по своей пролетарской простоте, начнет критиковать, то его исключат из партии, из союза, а затем, объявив его меньшевиком, — посадят в ГПУ. ЦК РКП(б) не хочет терпеть никакой критики — считая себя также, как и Римский папа, непогрешимым.

Наши тревоги, тревоги русских рабочих за судьбу октябрьских завоеваний объявляются контрреволюционными.

Мы, Рабочая группа РКП(б), пред лицом пролетариата всего мира заявляем, что Советская Россия — есть одно из величайших достижений мирового пролетарского движения. И мы поэтому именно бьем тревогу, что Советской власти как власти пролетариата, октябрьским завоеваниям рабочего класса России грозит опасность превращения в капиталистическую олигархию.

Мы заявляем, что всем попыткам свергнуть Советскую власть мы противопоставим всю нашу силу и энергию. И это мы сделаем несмотря на то, что нас именем Советской власти сажают в тюрьмы и ссылают.

Если господствующая в РКП(б) группа наши тревоги за судьбу октябрьских достижений признает незаконными, контрреволюционными, то вы, революционные пролетарии всех стран и, в первую голову, входящие в III Коммунистический Интернационал, на основании знания этого Манифеста скажите свое веское слою. На вас, товарищи, обращены взоры пролетариев России, сердца и умы которых встревожены опасностями для Великого Октября.

Мы, товарищи, от вас не большого хотим. Мы хотим, чтоб вы обсудили на своих собраниях наш Манифест и настояли нагом, чтоб делегаты вашей страны на V конгрессе III Коммунистического Интернационала поставили вопрос о внутрипартийной и советской политике РКП(б).

Обсуждайте, товарищи, наш манифест и выносите резолюции! Знайте, товарищи, что этим вы поможете измученному, обессиленному рабочему классу России спасти свои октябрьские завоевания. А наш Октябрь есть часть мирового Октября.

Задело, товарищи!

Да здравствуют октябрьские завоевания российского пролетариата! Да здравствует Мировой Октябрь!

Вместо предисловия

Всякий мыслящий рабочий, которому не чужды страдания и муки его класса и та титаническая невиданная борьба, которую ведет рабочий класс, не раз задумывался над вопросами о судьбах нашей революции во всех ее стадиях.

Каждый понимает, что судьба ее теснейшим образом связана с судьбой мирового движения пролетариата.

Еще в старой соц[иал]-дем[ократической] программе говорилось, что «развитие обмена установило такую тесную связь между всеми странами цивилизованного мира, что движение пролетариата должно было стать и давно уже стало международным».

И русский рабочий за это время научился себя рассматривать как солдата мировой армии пролетариата, а свои классовые организации — как отряды этой армии. Вот почему всякий раз, как только встает тревожный вопрос о судьбе завоеваний, сделанных в октябре 1917 года, взор его пытливо вперяется туда, за рубеж, где объективные условия революции имеются налицо, а самой революции нет и нет.

Но пролетариат не будет хныкать и впадать в хандру по тому случаю, что к назначенному часу революции не произошло, а он всегда в этом случае задает вопрос — что же делать, чтобы она произошла.

Когда же его взор обращается внутрь собственной страны, он видит, что русский рабочий класс, произведший социалистическую революцию и обратившийся после тягчайших испытаний к нэпу, тревожно спрашивает себя при виде жиреющих непомерно героев нэпа, сравнивая с положением их свое собственное положение, — спрашивает: куда мы идем? Горькие мысли забредают в голову его — он, рабочий вынесший все тяготы величайших из гражданских и империалистических войн, он, которого во всех газетах России почитают за героя, он, который этой борьбой обескровлен, живет, влача жалкое существование, перебиваясь с хлеба на квас, а они, сеявшие горе и ужас, они, только что бросившие оружие, которым они кололи этого рабочего, они живут, катаясь как сыр в масле. Куда мы идем? Что же будет дальше? Неужели нэп уже обращается в «НЭП», т. е. Новую Эксплуатацию Пролетариата? Что сделать, чтобы отвратить от нас эту опасность?

Когда он встает вплотную с этими вопросами, он невольно оглядывается назад, на пройденный путь, чтобы установить связь, чтоб понять, как он оказался в этаком положении.

Как ни горьки опыты, как ни поучительны они, а не всякий из рабочих может разобраться в той пестрой исторической сети событий, которая прошла перед его глазами.

Мы по мере сил хотим помочь разобраться в этом и по возможности указать пути к победе пролетариата.

Мы совсем не хотим быть каким-то врачевателями недугов, пророками, слово которых свято и непогрешимо, наоборот, мы хотим, чтоб все сказанное нами подверглось самой суровой критике и исправлению.

I. Характер классовой борьбы пролетариата

«Вся история общества была до сих пор историей борьбы классов. Эта классовая борьба достигла той ступени, на которой эксплуатируемый и угнетаемый класс (пролетариат) не может освободить себя от эксплуатирующего его класса (буржуазии), не освободив в то же время и навсегда всего общества от эксплуатации и угнетения и классовой борьбы».

Значит, с тех пор, как разложилось первобытное общинное землевладение, с тех пор, как появилась частная собственность на средства производства, как из этой первобытной общины выделилась группа лиц, захватившая в свои руки власть и богатство общины и поработившая ее, с тех пор ведется классовая борьбы.

Но классовая борьба достигла только теперь той ступени, когда рабочий класс, чтобы освободиться от эксплуатации и угнетения, должен освободить и все человечество от порабощения человека человеком и классовой борьбы, а раньше. Предположим. Сто лет назад, был и тоже угнетенные, но они и не могли ставить так этого вопроса. Их освобождение не значило уничтожения классового общества.

«Человечество ставит себе только разрешимые задачи».

Было время, когда рабство было желанием очень многих людей, и оно со всех точек зрения было прогрессивным явлением.

«Феодализм существовал в нуждах людей, еще не существуя фактически — первая эпоха; во вторую — он существовал фактически, постепенно переставая соответствовать нуждам, и это последнее обстоятельство положило конец его фактическому существованию. Еще ни одна революция не совершалась иным путем».

Целиком то же самое можно сказать про рабство, про феодализм и капитализм.

Если это верно, то верным будет и то, что «нужды» людские, удовлетворявшиеся рабством, феодализмом, капитализмом, были нуждами определенных классов, стремившихся к этому строю, ведя классовую, революционную, гражданскую войну, и в каждый исторический момент по-своему.

«Производство есть цель общественного союза, а потому люди, руководящие производством, всегда стояли и всегда будут стоять во главе общественного союза».

Стало быть, цель всех господствующих в истории классов сводилась к тому, чтобы стать во главе союза, государства, а это можно было достигнуть тогда, когда роль этого класса в производстве по сравнению с господствующим классом была большей — тогда-то и наступала эпоха революции.

«Главную особенность современного капиталистического общества составляет товарное производство на основе капиталистических производственных отношений, при которых самая важная и значительная часть средств производства и обращения товаров принадлежит небольшому по своей численности классу лиц, между тем как огромное большинство население состоит из пролетариев и полупролетариев, вынужденных своим экономическим положением постоянно или периодически продавать свою рабочую силу, т. е. Поступать в наемники к капиталистам и своим трудом создавать доходы высшим классам общества».

«В то же время усовершенствование техники, концентрируя средства производства и обращения и обобществление процесса труда в капиталистических предприятиях, все быстрее и быстрее создает материальную возможность замены капиталистических производственных отношений коммунистическими, т. е. Той социальной революции, которая представляет собой конечную цель всей деятельности международной коммунистической партии как сознательной выразительницы классового движения».

Стало быть, есть уже налицо те условия, когда капитализм, существуя фактически, перестал удовлетворять нуждам людей, и это должно положить конец его фактическому существованию. Кроме того, есть уже сила, которая совершит этот революционный переворот. Эта сила — рабочий класс. Значит, наступила эра социалистической революции.

II. Диалектика классовой борьбы

Всякое данной классовое общество (как уже сказано выше) появилось в результате борьбы классов, выросших на определенной материальной основе. Только господствующий класс, непосредственно выросший из первобытной земельной общины. Не совершал революции для своего господство, но все последующие классы, чередовавшиеся в истории как классы господствующие, достигали этого господства путем классовой борьбы, гражданской войны; если это так — а это так, то каждый класс являлся проповедником этой классовой борьбы, гражданской войны, проповедником революции.

Но если каждый класс являлся проповедником гражданской войны, то с такой же неизбежностью каждый класс является проповедником и гражданского мира. Любви и всепрощения — и это делал один и тот же класс, но в различное время.

Всякий класс, стремившийся встать во главе «союза», проповедуя гражданскую войну, и [sic], в конце концов, достигал своей цели. Но, как только он достиг этой цели, как только взял власть, «стал во главе союза», тотчас же начинал проповедовать мир в человецех и благословение, оберегая свое господство, и проповедь любви и всепрощения становилась тем сильнее и неистовее, чем ближе подходил конец его господству.

Значит, тогда, когда этот класс выступал проповедником гражданской войны, он был революционным, защищал интересы человечества и нации. Тогда же, когда он проповедовал гражданский мир и любовь, он защищал только свои узкоклассовые интересы, идущие вразрез с интересами человечества.

Но вот его свергают; Господству его пришел конец; остается ли этот вчерашний господин и проповедник любви и всепрощения и сегодня, после того, как его свергли, таким же ярым сторонником гражданского мира и спокойствия? О, нет! Он сегодня уже мечет гром и молнии и проповедует беспощадную расправу с вчерашними поборниками гражданской войны, со вчерашними рабами и сегодняшними господами, сегодняшними поборниками гражданского мира.

В этом случае класс, только что свергнутый, тоже проповедует гражданскую войну, но проповедь эта уже реакционна, контрреволюционна, проникнута узко-эгоистичными классовыми интересами, идущими в разрез с интересами человечества, общества, нации. Он защищает свое вчерашнее господство.

Когда он выступал в первый раз сторонником классовой борьбы, сторонником гражданской войны и вел ее, тогда он защищал и свои классовые интересы, и интересы человечества, которые совпадали.

После того, как он победил и стал господином, в недрах этого общества развились новые нужды, новые силы, и он из недавнего революционера превращается в консерватора, проповедника мира и любви, но эта проповедь мира и любви также, как и проповедь гражданской войны, в одном случае революционна потому, что она закрепляет положение класса, представляющего в данный момент интересы человечества, но с известного момента она становится реакционной, задерживающей развитие «союза». Но все продолжающие развиваться внутренние силы с неизбежностью приводят к свержению его, и он проповедует гражданскую войну.

Класс, проповедник гражданской войны до победы — революционен, представляет интересы человечества.

Он же победил — проповедует гражданский мир — тоже революционен и человечен.

Закрепил свое господство, стал окончательно во главе «союза» Ф. Но за это время появились новые силы, которые оспаривают уже его главенство в производстве, появился новый класс, не прочь помериться силами и выступает как проповедник гражданской войны.

Господствующий класс продолжает проповедь мира, единения и любви и подавляет всякую попытку к свержению его. В этот момент проповедь мира и любви уже реакционна, контрреволюционна, узко-эгоистична. Наконец, он свергается и опять становится сторонником гражданской войны, но эта гражданская война так же контрреволюционна, как вчерашняя его проповедь единения, мира и любви, и он погибает.

Только рабочий класс, несущий уничтожение всякого классового общества, освобождающий навсегда человечество от эксплуатации, гнета и классовой борьбы, остается революционен и человечен одинаково и тогда, когда он проповедует гражданскую войну, и тогда, когда проповедует гражданский мир.

III. Савлы и Павлы в русской революции

Каждый сознательный рабочий, для кого уроки революции не остались бесполезными, видел перед своими глазами, как различные классы превращались «чудодейственным» образом из Савла в Павла, из проповедников «мира» и единения в проповедников гражданской войны и наоборот.

Если вспомнить события за последние 15–20 лет, то перед нами предстанет довольно яркая картина этих превращений.

Поглядите-ка на буржуазию, помещиков, попов, эсеров и меньшевиков. До 1917 года кто из попов, помещиков проповедовал гражданскую войну? Никто. Больше того, за эту проповедь они сажали в тюрьму, пытали, вешали, стреляли и проповедовали мир в человецех и благословение. А после Октября? Кто более страстно проповедовал и проповедует гражданскую войну до сих пор? Эти же верные сыны христианской церкви: попы, помещики и офицеры.

А буржуазия в лице кадетов разве не стояла когда-то за гражданскую войну с самодержавием? Вспомните-ка Выборгское восстание, а разве не Милюков говорил с трибуны кратковременного правительства: «Мы держим красное знамя в своих руках, и отнимут его у нас, только перешагнувши через наши трупы»? Правда, что греха таить, говаривал он и другие вещи в Государственной думе: «Эта красная тряпка, намозолившая всем глаза». Но до 1905 года можно определенно сказать, что буржуазия стояла за гражданскую войну. А в 1917 году, во времена существования кратковременного правительства, кто более неистово кричал: «Мир, гражданский мир, единение между всеми классами общества — есть спасение нации»? Они — буржуазия, кадеты. А после Октября? Не они ли до хрипоты и теперь кричат: «Долой советы, долой большевиков! Война, гражданская война есть спасение нации»? Они — это те самые хорошие и добрые баре и слезливые «революционеры» так тигрически настроены.

А эсеры? Разве не эсеры убили Плеве, Сергея Александровича, Богдановича и прочих столпов самодержавия? Но разве эти ярые революционеры не взывали к единению и гражданскому миру в 1917 году, во время того же кратковременного правительства? Взывали, да еще как! А после октября? Остались ли они такими же миролюбивыми? Как бы не так! Они превращаются опять в ярых, но теперь уже ррр-реакционеров и стреляют в т. Ленина. Они проповедуют гражданскую войну.

А меньшевики — до 1908 года они стоят за вооруженное восстание, за 8-ми часовой рабочий день, конфискацию помещичьих земель, демократическую республику, а с 1908 года до 1917 год[а] за некое «сотрудничество классов» — за свободу коалиции и легальные формы борьбы с самодержавием — и все-таки не прочь его свергнуть, но не во время войны, конечно, ведь мы патриоты, то бишь «интернационалисты»; в 1917 году до Октября стоят за гражданский мир и так же, как монархисты, кадеты, эсеры, за гражданскую войну после Октября.

Наше ли, русское ли только это явление? Нет. Французская, английская, германская и т. д. Буржуазия до свержения феодализма стояла за гражданскую войну и вела ее. После того, как феодализм был повержен во прах и буржуазия встала у власти, она стала сторонницей гражданского мира, особенно после того, как на сцене показался новый претендент на власть в лице рабочего класса, который тоже хочет бороться насмерть.

Поглядите теперь, где буржуазия стоит за гражданскую войну? Нигде! Везде и всюду, за исключением Советской России, она проповедует мир и любовь. А как она будет вести себя после того, как пролетариат возьмет власть в свои руки? Будет она проповедницей гражданского мира? Будет она также взывать к единению и миролюбию? Она превратится в яростного проповедника гражданской войны и будет вести ее насмерть, до издыхания.

А мы, пролетарии России, разве составляем какое-нибудь из этого исключение? Отнюдь не бывало.

Взять хотя бы тот же 1917 год — разве наши Советы рабочих депутатов не возникли как органы гражданской войны? Да.

Но вот в том же 1917 году они овладели властью. Хотели ли они, чтобы буржуазия, помещики, попы и все прочие обиженные ими (Советами) восстали против них? Разве не хотели они, чтоб буржуазия и все их большие и малые соратники покорились без драки? Хотели.

Значит, пролетариат до завоевания власти стоял за гражданскую войну, а после завоевания против нее, за гражданский мир.

Правда, во всех этих превращениях много исторической инерции. Даже тогда, когда все — от монархистов до меньшевиков и эсеров включительно — вели гражданскую войну против Советской власти, они все еще продолжали выступать под лозунгом «гражданского мира», а пролетариат фактически хотел мира, а все еще провозглашал войну. Даже в 1921 году в одном из циркулярных писем ЦК РКП мелькает эта неосознанность положения — лозунг гражданской войны даже в 1921 году рассматривался как признак большой революционности.

Но как то, так и другое может рассматриваться как исторический курьез и нисколько не колеблет нашей точки зрения.

Если мы сейчас в России, всемерно укрепляя завоевание пролетарской октябрьской революции, всемерно укрепляя власть пролетариата, будет везде и всюду проповедовать гражданский мир и утверждать эту власть пролетариата, то везде, где власть находится в руках буржуазии, там столь же решительно все пролетарские и честные элементы должны объединиться под лозунгом гражданской войны, кровавой и суровой.

Если теперь рабочий класс видит истерику всех эксплуататорских слоев населения в буржуазных странах, с которой они проповедуют гражданский мир и в человецех благословение, то надо сейчас же дать себе полный отчет в том, что если пролетариат этих буржуазных стран захватит власть в свои руки, то все сегодняшние миролюбцы от помещиков до второго и двух с половинного интернационала включительно завтра будут вести гражданскую войну против пролетариата, захватившего власть.

Мы со всей силой и энергией, на которую только способны, должны призвать пролетариат всех стран к гражданской войне, беспощадной кровавой войне — мы будем сеять ветер, ибо хотим бури.

Но еще с большей силой мы будем проповедовать гражданский мир и в человецех благоволение [sic] во всех странах, где пролетариат победит и станет у власти.

Помещики, буржуа, меньшевики, эсеры всех стран будут проповедовать гражданский мир во всех странах капиталистического гнета и гражданскую войну более жестокую и кровавую, чем то проповедует пролетариат во всех странах, где власть захватит пролетариат.

IV. Основные задачи сегодняшнего дня

Развитие производительных сил во всех передовых капиталистических странах достигло той ступени, когда капитализм сам становится фактором разрушения этих производительных сил. Мировая война и последующие события, Версальский мир, проблема репараций, Генуя, Гаага, Лозанна, Париж и, наконец, оккупация Рура Францией — все это, а также колоссальнейшая безработица и бесконечная волна стачек с наглядностью показывают, что бьет последний час капиталистической эксплуатации, и экспроприаторы должны быть экспроприированы.

Историческая миссия пролетариата состоит в том, чтобы спасти человечество от варварства, в которое ввергает его капитализм. И сделает он это совсем не борьбой за пятачок, борьбой за восьмичасовой рабочий день, борьбой за частичные уступки, которые капитализм может сделать, нет, наоборот, крепкой организацией пролетариата для решительного боя за власть.

Всякая проповедь забастовок с целью улучшения материального положения пролетариата в передовых капиталистических странах в данный момент есть вредная проповедь, укрепляющая иллюзии, надежды на реальные улучшения жизненного уровня пролетариата в пределах капиталистического общества.

Передовые рабочие должны принимать участие в забастовках, должны, если обстоятельства слагаются так, то и возглавлять их. Должны выдвигать практические требования, если масса пролетариата все еще надеется улучшить свое положение этим путем, если это создает большое влияние в пролетариате, но они должны решительно указывать пролетариату на то, что это не путь спасения, это не путь улучшения положения рабочего класса. Если можно организовать пролетариат для решительного боя путем решительной его поддержки во всех его столкновениях с капиталом, то необходимо не только поддерживать, но, возможно, и возглавлять это движение, выдвигая более решительные и высокие требования, практические и понятные пролетариату, не переставая, однако, указывать ему, что до тех пор, пока он не возьмет власть в свои руки, до тех пор не может радикально измениться его положение, чтоб каждая стачка, каждое столкновение было уроком пролетариату, доказывающим необходимость завоевания политической власти и экспроприации экспроприаторов.

Коммунисты всех стран должны вести себя здесь также, как они ведут себя в парламентах — они туда идут не для положительной законодательной работы, а для агитации и пропаганды, для взрыва этого парламента силам и организованного пролетариата.

Точно так же, когда объявляется необходимость начать стачку за пятак, за час — идти сюда надо, но не для того, чтобы поддерживать надежду в пролетариате, что он может реально улучшить свое экономическое положение путем этих стачек, а, наоборот, для разрушения этих надежд для того, чтобы на каждом, самом незначительном жизненном акте показать пролетариату несбыточность этих надежд, для того, чтоб использовать всякое столкновение для организации сил пролетариата, подготовляя одновременно сознание его для окончательного доя. Лозунг восьмичасовой рабочий день [sic] был когда-то революционным, но теперь он потерял все свое революционное значение во всех странах, стоящих под знаком социальной революции. Здесь мы вплотную подходим к вопросу о едином фронте.

V. Единый социалистический фронт

Но прежде, чем говорить о нем по существу, необходимо вспомнить ту обстановку, при которой были выдвинуты, обсуждены и приняты тезисы тов. Зиновьева — о едином фронте у нас в России.

19-21 декабря 1921 года происходила конференция РКП(б), на этой конференции и поставлен был вопрос на обсуждение. До этого нигде — ни в печати, ни на партийных собраниях — никто ничего не говорил и не писал об едином фронте. На конференции же тов. Зиновьев зажарил из «максима» по конференции, та от неожиданности задрала руки вверх, единогласно приняв тезисы.

Все это говорим не для того, чтоб кого-то обидеть или обругать, а для того, чтоб отметить: во-первых, что тактика единого фронта обсуждалась по-солдафонски, а во-вторых, и проводится-то она в России особым манером.

Инициатором этой тактике в Коминтерне выступала РКП(б) и убеждала съехавшихся заграничных товарищей, что благодаря этой тактике единого фронта мы, русские революционеры, и победили, что эта тактика зиждется на опыте всей «предреволюционной» эпохи в России и, в частности, опыте борьбы большевиков с меньшевиками.

Товарищи, съехавшиеся изо всех стран, знали только один факт, что пролетариат победил, и им хочется победы над своей буржуазией, а тут их уверяют, что победил он в результате применения единого фронта. Ну как же не признать ее? Они на слово поверили, что победа русского рабочего класса есть результат тактики единого фронта. Они не могли не поверить, потому что не знали истории русской революции. Один раз тов. Ленин очень резко выразился о верующих на слово, но, должно быть, это не относилось к тем, кто ему на слово верит.

Чему же, однако, учит нас опыт нашей русской революции? Было время, когда большевики поддерживали прогрессивное движение, направленное против самодержавия: п. [sic] а) «социал-демократия должна поддерживать буржуазию, поскольку она является революционной или оппозиционной в своей борьбе с царизмом; б) что поэтому социал-демократия должна приветствовать пробуждение политического сознания русской буржуазии, но что, с другой стороны, она обязана разоблачать ограниченность и недостаточность освободительного движения буржуазии всюду, где бы ни проявилась эта ограниченность и недостаточность» (резолюция II [sic] съезда РСДРП «Об отношении к либералам», 1913 год, август).

Резолюция III съезда (состоявшегося в 1905 году в апреле месяце) повторяет эти два пункта, рекомендуя товарищам: 1) разъяснять рабочим антиреволюционный и противопролетарский характер буржуазно-демократического направления во всех его оттенках, начиная от умеренного либерального, представляемого широкими слоями землевладельцев и фабрикантов, и кончая более радикальным, представляемым «союзом» освобождения и многочисленными группами лиц свободных профессий; 2) энергично бороться в силу изложенного против всяких пыток буржуазной демократии взять в свои руки рабочее движение и выступать от имени пролетариата и отдельных групп его.

Начиная с 1898 года, социал-демократия поддерживает «единый фронт» (выражаясь современным языком) с буржуазией. Но здесь мы видим три стадии этого единого фронта:

1) в 1901 году она поддерживает всякое «прогрессивное движение», направленное против существующего строя;

2) в 1903 году имеется налицо сознание необходимости борьбы «с ограниченностью движения буржуазии»;

3) в 1905 году, в апреле, уже принимаются практические шаги для этой борьбы, «настоятельно рекомендуя товарищам разоблачать антиреволюционный и противопролетарский характер буржуазно-демократического направления во всех его оттенках», энергично борясь с ними за влияние на пролетариат.

Но какие бы виды ни принимала поддержка буржуазии, остается налицо тот факт, что было время до 1905 года, когда большевики выстраивались единым фронтом с буржуазией.

А как бы мы посмотрели «на того революционера», который на основании русского опыта предложил [бы] единый фронт с буржуазией в данный момент?

В сентябре месяце того же 1905 года конференция, созванная специально по вопросу о «Булыгинской думе», свое отношение к буржуазии определяет следующим образом: «Иллюзией народного представительства самодержавие стремится к политическому сближению с значительной частью утомленной рабочим движением и жаждущей порядка буржуазии и, обеспечив за собой ее сочувствие и поддержку, к подавлению, уже в союзе с ней, революционного движения пролетариата и крестьянства».

В резолюции же большевиков, предложенной объединительному съезду (1906, апрель), раскрывается секрет перехода большевиков от поддержки буржуазии к борьбе с ней: «В среде крупного капиталистического класса и помещиков происходит резкий переход от оппозиции к сделке с самодержавием в целях подавления революции». А так как «главной задачей рабочего класса в переживаемый момент демократической революции является доведение ее до конца», то необходимо установить «единый фронт» с такими партиями, которые этого хотят. На этом основании были отвергнуты всякие соглашения с партиями, стоящими правее кадетов, а заключались соглашения с партиями, стоящими левее их, т. е. С эсерами, энесами и трудовиками; т. е. Устанавливается «единый социалистический фронт» а борьбе за последовательное проведение демократической революции.

Верна ли была тактика большевиков за означенный выше период? Мы не думаем, что в среде активных борцов за Октябрь найдутся люди, оспаривающие правильность этой тактики. Мы устанавливаем здесь тот факт, что большевики с 1906 года и до 1917 включительно проповедовали «единый социалистический фронт» в борьбе за последовательное проведение демократической революции, долженствующей закончиться образованием временного революционного правительства, которое созывает Учредительное Собрание.

Никто никогда не истолковывал, да и не мог истолковать эту революции как революцию пролетарскую, как социалистическую, а все прекрасно понимали, что эта революция — буржуазно-демократическая революция, и тем не менее большевики предлагали и проводили наделе тактику «единого социалистического фронта», объединяясь на практической работы с эсерами, меньшевиками, энесами и трудовиками.

Но вот тогда, когда вопрос встал не о том, чтобы бороться за демократическую революцию, а за социалистическую, какова была тактика большевиков в этот момент? Может быть, и борьба за власть Советов тоже требовала «единого социалистического фронта»?

Революционные марксисты всегда смотрели на партию социалистов-революционеров как на «буржуазно-демократическую фракцию с туманно-социалистической идеологией», что она подтвердила в полной мере всей своей деятельностью на протяжении всей революции до наших дней; и, как буржуазно-демократическая фракция, она не могла ставить себе как практическую задачу борьбу за социалистическую революцию, борьбу за социализм, а, прикрываясь этой «туманной социалистической терминологией», всячески противодействовала этой борьбе. А раз это так — а это так, — то не единый социалистический фронт мог быть тактикой победы восставшего пролетариата, а борьба беспощадная, кровавая борьба с этими буржуазными фракциями с туманной социалистической терминологией, могла дать победу. Такбыло оно и на самом деле. Не в единении с эсерами, меньшевиками, трудовиками, энесами русский пролетариат одержал победу в Октябре, а в борьбе с ним[и].[43]

Правда, большевики сумели отколоть значительную часть партии эсеров и меньшевиков к моменту Октября, освободив из плена туманной социалистической терминологии рабочие массы, совместно с ними произвести переворот, но это, конечно, ни в какой мере не может рассматриваться как единый фронт с буржуазными фракциями.

Чему же учит русский опыт?

1. В известные исторические моменты необходимо выступать «единым фронтом» с буржуазией в тех странах, где историческая обстановка в общем и целом и теперь похожа на обстановку, бывшую в России до 1905 года, необходимо будет в той или иной мере рекомендовать проводить эту тактику.

2. В тех странах, где историческая обстановка в общем и целом совпадает с исторической обстановкой России с 1906 года по 1917 гг., необходимо рвать с тактикой «единого фронта» с буржуазией и проводить тактику «единого социалистического фронта».

3. В тех же странах, где вопрос встал о непосредственной борьбе за власть пролетариата, необходимо рвать с тактикой «единого социалистического фронта» и готовить пролетариат к тому, что «буржуазные фракции с туманной социалистической терминологией», каковыми являются в данный момент все партии, входящие во второй и двухсполовинный интернационалы, в самый решительный момент выступят с оружием в руках в защиту капиталистического строя.

Необходимо стремиться к объединению всех революционных элементов, ставящих себе целью низвержение эксплуататорского капиталистического мира, каковыми является Германская рабочая коммунистическая партия, голландская группа, возглавляемая Герман[ом] Гортером, и другие партии, группирующиеся вокруг 4-го Интернационала, товарищески борясь со всяким вспышкопускательством и преждевременными выступлениями, ослабляющими пролетариат. Стремиться отколоть от партий, входящих в 2 и 2 ½ Интернационалы, все честные пролетарские революционные элементы, плененные туманной социалистической терминологией.

«Победа мировой пролетарской революции неосуществима без принципиального решительного разрыва и беспощадной борьбы с тем буржуазным извращением социализма, которое одержало победу в верхах официальных социал-демократических партий. Оппортунисты и социал-шовинисты, будучи слугами буржуазии, являются прямым классовым врагом пролетариата, особенно теперь, когда они в союзе в капиталистами вооруженной рукой подавляют революционное движение пролетариата как в своих, так и чужих странах» (см. программу РКП).

Так что тактика единого социалистического фронта в понимании тезисов Исполкома Коминтерна, построенная якобы на опыте русской революции, на самом деле есть оппортунистическая тактика, тактика соглашений с прямыми врагами рабочего класса, подавляющими вооруженной рукой революционное движение пролетариата как в своих, так и чужих странах и стоит в полном противоречии с опытом русской революции.

В тех странах, которые живут под знаком социальной революции, нужно проводить «единый фронт» против буржуазии и их лакеев из 2 и 2 ½ Интернационалов.

Но эта тактика (тактика единого социалистического фронта), как сказано уже выше, приобретает все свое революционное значение в тех странах, где пролетариат борется с самодержавием, поддерживаемым буржуазией, борется за буржуазно-демократическую революцию.

Там же, где пролетариат еще борется с самодержавием, против которого в действительности и выступает буржуазия, необходимо проводить тактику «единого фронта» с буржуазией.

Требования Коминтерна к коммунистическим партиям всех стран проводить тактику единого социалистического фронта во что бы то ни стало есть догматическое требование, затрудняющее решение конкретных задач сообразно условиям в каждой отдельной стране и безусловно вредно отзывается на всем революционном движении пролетариата.

VI. Пара слов о тезисах Исполкома Коминтерна

Как понимается тактика «единого социалистического фронта» творцами ее — ярко вырисовывается из тезисов, опубликованных в свое время (год тому назад) в «Правде».

Несколько слов о заголовке. Всем известно, какой в России «популярностью» пользовались, начиная с 1917 года, соглашатели всех стран и народов и особенно германские Шейдеман, Носке и Кº.

Каждый большевик, особенно рядовые, неискушенные в политиканстве, на каждом перекрестке кричали по адресу этих соглашателей: «Предатели, изменники рабочего класса, мы вас на телеграфном столбе повесим. Вы виноваты в мировой бойне, стоившей океана крови трудящимся всех стран. Вы убили Розу Люксембург, Либкнехта, вы залили кровью восставших против гнета и капиталистической эксплуатации рабочих улицы Берлина, вы творцы Версальского мира, вы совершили бесчисленные преступления против мирового пролетарского движения, предавая на каждом шагу его». Согласитесь, что так настроенному рабочему-коммунисту преподнести «единый социалистический фронт», т. е. Единый фронт с Носке, Шейдеманом, Вандервельде, Брантингом и компанией не совсем удобно. Надо его замаскировать — и маскируют. Озаглавлены тезисы не просто «Единый социалистический фронт», а «Об едином рабочем фронте и об отношении к рабочим, входящим во 2 и 2 ½ — Амстердамский — Интернационалы, а также к рабочим, поддерживающим анархо-синдикалистские организации». Почему так длинно? А видите ли. Тот же тов. Зиновьев очень недавно в своих писаниях приглашал нас на похороны 2-го Интернационала и, получив, очевидно, сообщения от 2-го Интернационала, что сведения т. Зиновьева о смерти его несколько преувеличены, т. Зиновьев не растерялся и приглашает нас на свадьбу Коминтерна со 2-м Интернационалом, потому-то и понадобилось окрестить сего порося в карася. А речь-то ведь идет о соглашениях не с рабочими, а с партиями 2 и 2 ½ Интернационалов. А всякому рабочему, даже и не побывавшему в эмиграции, известно, что партия представляется Центральными Комитетами, а сидят в них Вандервелъде, Брантинги, Шейдеманы, Носке и Кº. С ними будут вступать в соглашение. Кто был на Берлинской конференции 3-х Интернационалов? Кому Коминтерн предлагал руку и сердце? Вельсам, Вандервельде и Кº.

А попытались ли договориться с Рабочей коммунистической партией Германии, где, по словам того же т. Зиновьева, находятся очень ценные пролетарские элементы? Нет. А ведь та же Рабочая коммунистическая партия стоит за организованный захват власти пролетариатом.

Правда, т. Зиновьев в своих тезисах говорит, что никакого объединения Коминтерна со 2-м Интернационалом не проводится, и он сохраняет организационную самостоятельность: «Абсолютная самостоятельность и полная независимость каждой коммунистической партии, вступающей в то или иное соглашение с партиями 2 и 2 ½ Интернационалов, во изложении своих взглядов. Налагая на себя дисциплину в действиях, коммунисты при этом обязательно должны сохранить за собой право и возможность не только до и последействия, но, если нужно, и во время действия высказывать свое мнение о политике всех без исключения организаций рабочего класса. Поддерживая лозунг максимального единства всех рабочих организаций в каждом практическом действии против капиталистического фронта, коммунисты, вместе с тем, ни в коем случае не могут отказаться от изложения своих взглядов» (см. тезисы Исполкома Коминтерна на конференции РКП [19]21 года).

В Российской социал-демократич[еской] рабочей партии существовали до 1906 года две фракции, и они имели не меньшую самостоятельность, чем предоставляется только что приведенными местами из тезисов Исполкома.

Дисциплина действия и самостоятельность в изложении своих взглядов формально признается уставом РКП(б) для внутренней жизни партии. Это вот что значит: делай то, что постановило большинство, но критиковать можешь. Делай, что велят, но если тебе уж очень досадно и ты наверняка знаешь, что это дело вредит мировой революции, так тебе разрешается во время дела, до дела и после дела отвести душу — поговорить. Это равносильно отказу от самостоятельных выступлений (совсем как Вандервельде подписал Версальский договор и оговорился).

В тех же тезисах Исполком выдвигает лозунг рабочего правительства, подменяя лозунг пролетариата социалистическим министерством. Ибо что такое рабочее правительство? Это правительство составлено ЦК партий, вошедших в соглашение. А так как, например, в Германии Эберт (социалист) президент, да если еще составить этакий же кабинет к нему, то и получим идеал — программу, по этим тезисам исполненную. Там же, где этот лозунг не пройдет, то коммунисты должны поддерживать своими голосами социалистических премьеров и президентов: в Швеции — Брантинга, в Германии — Эберта.

Наша самостоятельность критики нам рисуется в следующем виде: тов. Зиновьев как председатель Коминтерна приходит в ЦК германской соц[иал] — демократической] партии, увидев там Эберта, Носке, Шейдемана, бросается на них чуть ли не с кулаками и кричит: «Предатели, изменники рабочего класса! (Те в ответ приветливо улыбаются и низко кланяются.) Вы убили Розу Люксембург и Карла Либкнехта, вождей германского пролетариата, мы вас на телеграфном столбе повесим!» (Те еще приветливей улыбаются и ниже кланяются.) А за сим т. Зиновьев предлагает единый фронт — предлагает образовать социалистическое с коммунистической надбавкой правительство, заменяя, таким образом, виселицу — министерским портфелем, гнев — милостью.

Носке, Шейдеман, Эберт и Кº пойдут на собрание рабочих и расскажут, что Коминтерн амнистию издал — виселицу заменил министерским портфелем, но с одним условием, чтобы хоть один плохенький портфелишко дали коммунистам.

Дать или не дать? Голосуют. Решили дать. Они расскажут всему рабочему классу, что коммунисты признали, что борьба за социализм возможна только вместе с ними, а не против них. Посмотрите на них: попрыгали, поскакали — не раз нас хоронили, вешали, а к нам пришли. Ну, мы их простим, как простили, очевидно, и они нас. Взаимная амнистия.

Коммунистический Интернационал выдал 2-му свидетельство политической благонадежности, а получил от него свидетельство политической бедности.

Чем же все-таки вызван такой переворот?

Почему тов. Зиновьев Шейдеману, Носке и Кº вместо виселицы министерский портфель предлагает?

Почему он так недавно пел отходную, заупокойную 2-му Интернационалу, вбивая в его могилу осиновый кол, [а] теперь поет здравицу? Неужели «воскресение» его увидевши и поклонися ему?

Тезисы тов. Зиновьева так отвечают на этот вопрос: «Мировой хозяйственный кризис обостряется. Безработица растет. Капитал переходит в наступление, стремясь понизить жизненный уровень пролетариата». Да и война неизбежна. На этой основе рабочий класс левеет. Реформистские иллюзии из-живаются. Широкие круги рабочих только теперь начинают ценить мужество коммунистического авангарда… А потому… Потому надо выстраиваться в единый фронт с Шейдеманом.

Это поистине: начал за здравие, а кончил за упокой.

Мы были бы несправедливы, если бы не привели и еще положений, выдвинутых в тезисах т. Зиновьева в защиту единого фронта. Тов. Зиновьев делает замечательное открытие: рабочий класс, оказывается, к единству стремится.

Ну, сами посудите, как же тут не объединиться с Шейдеманом? Всякий сознательный рабочий, которому не чужды интересы его класса и мировой революции, может спросить: да разве теперь только, в момент обоснования необходимости «единого фронта», рабочий класс стремится к единству? Все, кто жили в гуще рабочего класса в момент выступления его как класса на арену политической борьбы в России, разве не знают тех недоумений, возникающих у рабочего: зачем спорят меньшевики, трудовики, большевики, эсеры? Все они добра желают народу — и чего же они спорят? Всякий рабочий пережил и переживает эту полосу. Но что из этого следовало? Надо было организовать этот рабочий класс в самостоятельную классовую партию и вести за собой, противопоставляя себя всем другим. Преодолевая наши мелкобуржуазные предрассудки. Это было правильным. Остается правильным по настоящее время. Нам надо готовить рабочий класс во всех капиталистических странах, где наступила эра социалистической революции, к открытой вооруженной схватке именно с международным меньшевизмом и эсерством, в этом случае надо учесть опыт русской революции. Надо твердо усвоить рабочему классу всего мира, что во главе контрреволюции стоят и будут стоять социалисты из 2 и 2 ½ Интернационалов. Проповедь единого фронта с социал-предателями всех мастей убеждает в том, что и соц[иал]-предатели тоже борются за социализм против буржуазии, а не наоборот. Произвести революцию в умах пролетариата может открытая смелая проповедь гражданской войны за захват политической власти рабочим классом.

Время, когда рабочий класс мог улучшать свое материальное и правовое положение путем забастовок и парламентских выступлений, безвозвратно миновало. Надо открыто об этом сказать. Борьба за ближайшие интересы — есть борьба за власть. В своей пропаганде надо выявить, что, хотя мы и призывали в различных случаях к забастовкам, но они реально улучшить положение ваше (рабочих) не могут, но вы, рабочие, еще не изжили старые реформистские иллюзии и ведете борьбу, которая истощает только и главным образом вас. Мы — партия революции, партия, желающая, чтобы рабочий класс взял власть в свои руки. Мы пойдем за вами и в забастовке, и там, где можно набить, хотя бы частично, морду буржуазии, мы это будем делать, но знайте, что это не избавит вас от гнета, рабства и нужды беспросветной, а путь к этому миру счастья — это завоевание власти вами, мозолистые руки.

Но и это еще не все. Тов. Зиновьев решил солидно обосновать тактику единого фронта: оказывается, мы понятие «эпоха социальной революции» подменили моментом, т. е. Стали понимать это так, что не сегодня, так завтра произойдет социальная революция, а на поверку оказалось, что «эпоха социальной революции есть длительный революционный прогресс». И советует спуститься на землю и завоевать рабочие массы. А массы же мы завоевали, объединяясь с меньшевиками и эсерами самым различным образом с 1903 по 1917 год, и, как видим, победили, а потому, чтоб победить Эберта, Шейдемана и Кº, надо с ними… (не воевать, нет) объединиться.

Мы не будем спорить о том, что эпоха социальной революции есть длительный или не длительный процесс, а если длительный, то насколько длительный, потому что это будет похоже на спор двух монахов о том, сколько чертей усядется на булавочную головку, или на спор — с какого волоса начинается плешь, но хотим определить само понятие «эпоха социальной революции». Что это такое? Это прежде всего состояние материальный производительных сил, которые встали в противоречие с формой владения. Если ли налицо необходимые условия, материальные условия, при которых социальная революция становится неизбежной? Есть. Что еще не хватает? Не хватает субъективных, личных предпосылок — не хватает того, чтоб рабочий класс передовых капиталистических стран осознал необходимость этой революции, не когда-то в отдаленном будущем, а теперь-сегодня, завтра. А что для этого нужно делать тем передовым рабочим, авангарду, которые осознали необходимость этого? Бить в набат, сзывать на бой, используя в своей агитации за открытую гражданскую войну решительно все — и локауты, и стачки, и близость войны, и понижение жизненного уровня, — подготовляя, организуя рабочий класс для схватки в ближайший из моментов.

Говорят, что российский пролетариат победил, потому что он объединился с меньшевиками и эсерами? Это — сущий вздор. Российский пролетариат победил буржуазию и помещиков прежде всего в борьбе, кровавой борьбе с меньшевиками и эсерами.

Тов. Троцкий в одной из своих речей о необходимости тактики единого фронта говорил, что мы победили — но поглядите, как мы дрались. Мы с меньшевиками и эсерами шли все время единым фронтом — потому. Что и мы, и меньшевики с эсерами сидели в одних и тех же советах.

Если тактика единого фронта состоит в том, что[бы] сидеть в одном и том же учреждении, то начальник каторги и каторжане — тоже единый фронт образуют: тот и другой сидит в тюрьме.

Наши коммунистические партии участвуют в их парламентах — значит ли это, что они выступают единым фронтом со всеми сидящими? Лучше было бы, если бы тт. Троцкий и Зиновьев порассказали тов. Коммунистам всего мира, как хорошо вели себя большевики, когда они не шли в «предпарламент», созванный эсером Керенским в августе 1917 года, и не шли во временное правительство, возглавляемое социалистами — это бы их большему научило, а не сообщать сомнительные вещи об едином фронте большевиков с меньшевиками и эсерами. Мы уже говорили, что было время, когда большевики выстраивались единым фронтом с буржуазией. Но когда это было? До 1905 года. Выступали с проповедью единого фронта со всеми социалистами — но когда? До 1917 года. А в 1917 году, когда встал вопрос о борьбе за власть рабочего класса, большевики объединялись со всеми революционными элементами, начиная с левых эсеров и кончая анархистами всех сортов и мастей для борьбы, вооруженной борьбы с меньшевиками и эсерами, идущими единым фронтом с «демократией», т. е. Буржуазией и помещиками. В 1917 году пролетариат России переживал начало «эпохи социальной революции», которую переживает пролетариат передовых капиталистических стран. И там необходимо применить победоносную тактику русского пролетариата 1917 года, учтя уроки последующих лет — отчаянное сопротивление, которое оказала буржуазия совместно с эсерами и меньшевиками рабочему классу России, взявшему власть в свои руки. Эта тактика объединит рабочий класс передовых капиталистических стран, потому что «изживание реформаторских иллюзий налицо», и принесет ему победу не единый фронт со 2 и 2 ½ Интернационалами, а война с ними. Вот лозунг, при котором будет происходить социальная революция во всем мире.

[VII.] Единый фронт в России равен пролетарской демократии

Совершенно особый подход к вопросам тактики должен быть во всех странах, где уже социалистический переворот совершился, где уже пролетариат является правящим классом. Но здесь опять-таки приходится отметить, что нельзя наметить одной и той же тактики для всех ступеней революционного процесса в каждой данной стране, как нельзя наметить и одной тактической линии для всех стран, произведших социальный переворот, для одной и той же стадии революционного процесса.

Если мы вспомним нашу собственную историю (чтобы не ходить далеко), историю нашей собственной борьбы, то мы увидим, как различны способы, которые применялись нами в борьбе с нашими врагами.

Вот 1906 и последующие года, «три кита»: 8-ми часовой рабочий день, конфискация земель и демократическая республика.

Эти «три кита» включили в себе свободу слова и печати, собраний, стачек и союзов, и т. д., и т. д.

Вот февраль 1917 г.? «Долой самодержавие, да здравствует Учредительное Собрание!» Это кричат большевики.

Но вот апрель-май 1917 г. — начинается крутой перелом: есть и свобода собраний, печати и слова, но не конфискована земля и у власти не рабочие; выплывает лозунг «Власть Советам»

Всякая попытка буржуазии в это время заткнуть нам рот вызывала отчаянный отпор: «Да здравствует свобода слова, печати, собраний, стачек, союзов, совести!» Захватывай землю! Контроль над производством! Мира! Хлеба! И свободы! Да здравствует гражданская война!

Но вот Октябрь победоносный. Власть у рабочего класса. Старая государственная машина угнетения разрушается до основания, создается новая, машина освобождения в лице советов Р[абочих.] С[олдатских] и т. д. Депутатов.

Могли пролетариат в это время также провозглашать лозунг свободы слова, собраний, печати, коалиций. Всем господам от монархистов до меньшевиков и эсеров позволить проповедовать гражданскую войну? Больше того, мог ли пролетариат как державный класс дать отдельным своим сынам, пролетариям, свободу слова и печати для проповеди этой же гражданской войны? Нет и нет.

Всякая проповедь гражданской войны против пролетарской власти, только что организовавшейся, было бы контрреволюционным делом, защитой эксплуататоров, поработителей. И чем «социалистичнее» были эти проповедники, тем больше время могли принести они. А потому самая суровая, «беспощадная расправа даже и с проповедниками из пролетарской семьи».

Но вот пролетариат подавил сопротивление эксплуататоров, организовался как единственная власть стран[ы], сконструировался как национальная власть, стал властью фактически признанной, даже всеми капиталистическими правительствами. Перед ними стала новая задача — организовать хозяйство страны, создать как можно больше материальных благ, и эта задача также исключительна и велика, как и завоевание власти и подавление сопротивления поработителей. Больше того, завоевание власти и подавление сопротивления эксплуататоров не было самоцелью — лишь средством для достижения социализма, для достижения большего материального благополучия и своды, чем это было при капитализме, при господстве и угнетении одного класса другим.

Для решения этой задачи так форма организации и способы работ, которые применялись для подавления угнетателей, не годятся, здесь нужны новые подходы.

При наших скудных средствах, при всех страшных разорениях, которым подвергалась страна в течение империалистической и гражданской войн, задача создания ценностей, чтоб действительно показать рабочему классу и примыкающим к нему группам населения привлекательность этого мира, мира, создаваемого пролетариатом, мира социалистического, показать, что он хорош не только потому, что там нет буржуев, жандармов и прочих прелестей, но что там сытнее, вольнее, и что пролетариат чувствует себя хозяином, уверенным в том, что все ценности, все богатства, каждый удар молотка идет на улучшение быта прежде всего и раньше всего обездоленных, угнетенных, униженных при капитализме и что это не царство, где умеют хорошо голодать, а царство, в котором этих богатств создается больше, чем когда-либо. Разрешить этакую задачу предстоит в настоящий момент российскому пролетариату, задачу грандиознее всех предшествующих.

Да, грандиознее, ибо разрешить только две первые задачи, завоевать власть и подавить сопротивление угнетателей, это при наличии жгучей ненависти у пролетариата и крестьянства к помещикам и буржуям все-таки не так велики, при всем величии своем, как велика третья — цель. Каждый рабочий особенно теперь может спросить, для чего это было? Стоило ли огород городить? Стоило ли кровь проливать? Стоило ли переносить муки неизбывные, страдания бесконечные? Кто разрешит этакую задачу? Кто будет кузнецом нашего счастья? Какой организации это будет под силу?

Для решения этой задачи нужна организация, кующая волю всего пролетариата. Нужды Советы Рабочих Депутатов как производственные организации на всех предприятиях, отвоеванных у буржуазии (национализированных предприятиях), которые опять должны будут подчинять своему влиянию огромные слои попутчиков.

Но что такое теперь наши Советы? Разве хоть чуточку они похожи на Советы Рабочих Депутатов, «основные ячейки государственной власти на фабриках и заводах»? Разве они похожи на советы, которые ковали волю пролетариата к победе? Нет у них сути советской — производственной основы.

Длительная гражданская война, сосредоточившая внимание всего пролетариата на задачах сокрушения, сопротивления угнетателям, отодвинула, заслонила все остальные задачи и совершенно незаметно для самого пролетариата преобразовала его организацию — Советы. Советы Рабочих депутатов на заводах умерли. Да здравствуют Советы Рабочих Депутатов!

А разве не так же дело обстоит с пролетарской демократией вообще? Неужели также, как и в период ожесточенной гражданской войны, в период восстания рабовладельцев, мы должны отнестись к свободе слова и печати для пролетариата? Разве пролетариат, взявший власть, умевший отстоять ее от тысячи сильнейших врагов, перестраиваясь теперь для преодоления колоссальных трудностей на почве производства, заправляя этим производством и всей страной, — разве не может позволить себе мыслить вслух?

Пусть буржуи молчат, но право на свободное слово пролетария, отстоявшего своей кровью власть свою, кто посмеет оспаривать?!

Что для нас свобода слова и печати — бог, фетиш?

Для нас чистой демократии, абсолютных свобод, даже пролетарской демократии в качестве фетиша, идола — не существует.

Как никогда никакая демократия не была и не будет фетишем и для контрреволюции, буржуазии, помещиков, попов, эсеров, меньшевиков всех стран и народов. Для тех и других это является средством для достижения своих классовых целей.

До 1917 года свобода слова и печати для всех граждан была нашим программным требованием. В 1917 году мы добились этих свобод и воспользовались ими для агитации, пропаганды и организации пролетариата и попутчиков его, интеллигентов и крестьянства. После того, как мы, пролетарии, сорганизовали силу, способную победить буржуазию, мы двинулись в бой и захватили власть в свои руки. Чтобы не дать воспользоваться словом и печатью буржуазии для организации гражданской войны против нас, мы признали, что свода слова и печати не только для всех граждан, но и для некоторой части пролетариата и попутчиков не может быть признана до тех пор, пока в России не сломлено сопротивление буржуазии.

Но вот мы, поддержанные большинством трудящегося населения, расправились с сопротивляющейся буржуазией, можем ли мы теперь позволить себе, пролетариям, разговаривать?

Свобода слова и печати до 1917 г. — это одно, свобода слова и печати в 1917 г. — другое, в 1918–1920 гг. — это третье, и свобода слова и печати в 1921–1922 гг. — это четвертое отношение нашей партии в этому вопросу.

Но не будут ли эти свободы использованы врагами советской власти для свержения ее? Может быть, для Германии, Франции, Англии и т. д., если бы они находились на этой стадии революционного процесса, — это было бы полезно и необходимо, потому что там многочисленный рабочий класс и нет такой громадины крестьянства. А у нас и тот немногочисленный пролетариат, который сохранился в результате войн и разрушения хозяйства, измучился, исхолодался, изголодался, он изранен, устал, нервен, долго ли такого измученного, исстрадавшегося толкнуть на гибельный путь, на путь свержения советской власти? Кроме пролетариата, у нас имеется солидная часть крестьянства, которое тоже не в радостях и веселье живет, а тоже мучается и страдает — не будет ли использовано это слою для организации крестьянства в контрреволюционную силу? Нет, вот когда мы подкормим рабочего, кое-что дадим крестьянству, тогда посмотрим, а теперь и думать нечего. Таковы, примерно, рассуждения благомыслящих коммунистов.

Ну а как же вы, позвольте вас спросить, хотите решать грандиозные задачи по организации социалистического хозяйства, которые стоят перед вами без пролетариата? Или с пролетариатом, но таким, который молчаливо кивал бы головой, когда захочет его добрая няня? Вам это нужно?

Рассуждать так: ты, рабочий и крестьянин, сиди смирно, не бунтуй, не восставай и не умствуй лукаво, потому что у нас есть хорошие ребята, такие же рабочие и крестьяне, которых мы посадили к власти, так они этой властью так распоряжаются, что ты даже не заметишь, как в социалистическом раю окажешься. Рассуждать так — это верить в героев, критически мыслящих личностей, ярко окрашенных, многосочных, многогранных индивидуальностей и не верить в классы; потому что эта масса серого цвета с серединным и идеалами, которая, самое большее, представляет из себя материал, из которого наши герои — коммунистические чиновники — будут лепить коммунистический рай.

Мы не верим в героев и завеем всех пролетариев не верить в них.

Освобождение рабочий есть дело самих рабочих.

Да, мы, пролетарии, измучились, да, мы изголодались, да, исхолодались. Да, мы устали, но те задачи, которые стоят перед нами, ни один из классов, ни одна из групп населения за нас не решит, и решить надо нам же. Если вы докажете, что задачи, стоящие перед нами, рабочими, сумеет решить интеллигенция, ну хотя бы и коммунистическая, то мы согласны вверить ей свою пролетарскую судьбу, но никто этого доказать не сумеет, а потому довод, что пролетариат устал и потому ему не надо всего знать и решать, никуда не годится.

Если у нас иная обстановка, чем в 1918–1920 гг., иное отношение должно быть и к этому вопросу.

Когда, товарищи благомыслящие коммунисты, вы хотите бить морду буржуазии, это хорошо, но беда-то наша в том, что вы замахиваетесь на буржуазию, а у нас, пролетариев, ребра ломаются и кровь из зубов.

У нас коммунистического рабочего класса нет. Есть просто рабочий класс, среди которого есть и большевики, и анархисты, и эсеры, и меньшевики (все это не обязательно партийные, а лишь по складу мыслей своих). Какое отношение к нему? Никаких рассуждений с кадетами буржуа, профессорами, адвокатами и докторами, здесь одно лекарство — мордобитие; другое дело с рабочим классом. Надо его не в страхе держать, а идейно влиять на него и вести за собой, а потому не принуждение, а убеждение — вот линия, вот закон.

Закон-то закон, но не для всех. На последней партийной конференции при обсуждении вопроса о борьбе с буржуазной идеологией было насчитано до 180 буржуазных издевательств (в Москве и Петрограде), с которыми конференция, по заверению докладчика т. Зиновьева, собиралась бороться на 9/10 не путем репрессий, а путем, очевидно, идейного воздействия. А на нас как воздействуют? Тов. Зиновьев знает, как на некоторых из нас воздействовали. Хоть бы десятую часть свободы для буржуазии отвели и нам, грешным.

Товарищи, рабочие, ведь не мешало бы, а?… Стало быть, с 1906 до 1917 гг. тактика одна. В 1917 г. до октября — другая. С октября по конец 1920 г. — третья и с начала 1921 г. — четвертая. Единый фронт в России равен пролетарской демократии настоящего момента.

VIII. «Национальный вопрос»

Проведение тактики единого фронта в СССР особенно осложнялось той национальной и культурной пестротой народов, которые объединяет этот союз.

Губительное действие политики господствующей группы в РКП(б) сказались особенно остро и здесь, в национальном вопросе. Бесконечные ссылки («плановые переброски») за всякое несогласие, а также навязывание, назначение зачастую прямо самодурного назначения [sic] (абсолютно непопулярных, не внушающих никакого доверия в данной местности товарищей) в республики, находившиеся долгие десятки и сотни лет под безудержным национальным гнетом Романовых, представлявших в своем лице Великороссию как господствующую нацию, — такие назначения только пробуждают с новой силой шовинистические тенденции в широких трудящихся массах и так или иначе просачиваются в местную национальную организацию коммунистической партии. Социалистический переворот в этих советских республиках, несомненно, произведен своими, местными силами, силами местного пролетариата при активной поддержке крестьянства. И если та или иная коммунистическая партия другой нации оказывала необходимую, важную и нужную поддержку, то она оставалась только поддержкой местной организации пролетариата и крестьянства в борьбе с местной же буржуазией и ее прихлебателями. Но партийная практика господствующей в РКП(б) группы после проведения этой революции, основанная главным образом, на недоверии к местным силам, игнорируя местный опыт, непрестанно навязывает национальным коммунистическим партиям нянек, зачастую другой национальности, что порождало шовинистические тенденции, больше [того] — создало в широких трудящихся массах впечатление оккупации этой страны.

Проведение принципов пролетарской демократии в строении местных организаций, как партийных, так и государственных, уничтожит корни недоверия рабочего класса и крестьянства одной нации к пролетариату и крестьянству другой.

Проведение же этого «единого фронта» в республиках, произведших социалистический переворот, проведение пролетарской демократии — это значит организация национальных коммунистических партий, которые входят на равных правах с РКП(б) в Коммунистический Интернационал, образуя особую секцию.

Но так как у всех социалистических республик имеются общие задачи и так как во всех них руководящую роль играет коммунистическая партия, то для обсуждения и решения этих общих вопросов для трудящихся всех национальностей, входящих в состав Союза Советских Социалистических Республик, периодически созываются партийные общесоюзные съезды, которые для постоянной работы избирают Исполнительный Комитет Коммунистических партий Союза Советских Социалистических Республик.

Такое строение организаций, во-первых, оздоровит местные коммунистические партии всех наций Союза ССР и, несомненно, в корне уничтожит возможность какого-либо недоверия между пролетариатом различных наций, а кроме того, имеет крупнейшее агитационное значение для всего коммунистического движения всех стран.

IX. Новая экономическая политика

Новая экономическая политика обусловлена состоянием производительных сил нашей страны.

И в самом деле, допустим, что наша страна покрыта густым летом фабричных труб, что земля обрабатывается не сохой, а трактором, что снимается хлеб не серпом и косой, а жнейкой и косилкой, молотится не цепом, а молотилкой, веется не лопатой, когда господь-бог ветру пошел, а веялкой, да еще все эти машины приводит в движение тот же трактор, то скажите, пожалуйста, понадобилась бы нам новая экономическая политика? Не понадобилась бы.

А представьте себе теперь, что в Германии, во Франции и в Англии, произошла в прошлом году социальная революция, а у нас в России дубина, с сохой не отошли на покой и их не сменила царица-машина, а они (и дубина, и соха) так же властно царствовали бы. Как властвуют и теперь (а особенно, когда осталась соха, а впрячь в нее некого и самому приходится впрягаться в корень, детишек в пристежки, а жену за сохой пускать), нужна была бы новая экономическая политика? Нужна.

А для чего? Все для того же, чтобы укрепить индивидуальное крестьянское сошное хозяйство и через это пойти от сохи к трактору, для того, чтобы изменить материальную основу мелкобуржуазного хозяйства деревни для расширения экономической базы социалистической революции.

Та работа, которую проделал капитализм над мелким производством и собственностью, как в сельском хозяйстве, так и в промышленности в передовых капиталистических странах (Англии, Америке, Германии и т. д.), у нас в России надо проделать власти пролетариата.

Но как может проделываться эта работа? Путем издания декретов, окрикивающего на мелкобуржуазную стихию: эй, вы, мелкие буржуи, сгиньте! Сколько было таких декретов, кричащих сурово на мелкобуржуазную стихию, не писали и не издавали, а она, мелкая буржуазия, будет жить да поживать и добра наживать. Да и что стали бы, чистейшие пролетарии, делать без них в стране, подобной России? С голоду померли бы! Но, может быть, всех их можно было бы загнать в коммуну-коллектив? И этого нельзя. Значит, не путем законодательства будет борьба с мелкобуржуазной стихией, а путем покорения этой мелкобуржуазной стихии под непосредственную зависимость от однородного же, но машинного рационального хозяйства. Путем борьбы, свободной борьбы хозяйств, основанных на применении машин и всех новейших технических усовершенствований, с остальными, невыгодными способами производства, господствующими в мелком кустарном хозяйстве. На сохе в коммунизм не въедешь.

Не представьте себе, что в Германии или Англии произошла социалистическая революция — имела бы место там в соответствующий момент революционного процесса новая экономическая политика?

Это целиком зависит от вопроса, какое влияние, какой размер имеет мелкобуржуазное производство. Если влияние его на жизнь страны незначительно, то эти страны могут обойтись без «новой экономической политики», а, нажав посильнее на правовую педаль пролетарской диктатуры, могли бы внести новые способы работы в этих хозяйствах.

Значит, там, где мелкобуржуазное производства города, деревни оказывает значительное влияние на экономическую жизнь страны, и без этого производства промышленность города и деревни обойтись не может, новая экономическая политика будет иметь место. Величина нэп будет прямо пропорциональна этой зависимости крупной промышленности от мелкой, и продолжительность целиком будет обусловлена быстротой хода завоеваний экономических позиций буржуазии национальной социалистической промышленностью.

Наша новая экономическая политика «всерьез и надолго» не потому, что так кто-то хочет, а потому, что никто иначе не может. До тех пор, пока наша социалистическая промышленности не перестанет в значительной степени зависеть от судеб мелкобуржуазного производства и собственности, до тех пор никакого разговора об отказе от нэп не может быть.

X. Нэп и деревня

Вопрос об изменении экономической политики, об отказе от нэп встанет в порядок дня тогда, когда мелкобуржуазное господство в сельском хозяйстве будет уничтожено.

Сила и мощь социалистической революции теперь целиком определятся борьбой, свободной борьбой машины с сохой, трактора с сохой. Если трактор отвоюет землю в России у сохи, значит, и социализм победил, но если соха выгонит трактор, то победит капитализм. Со смертью сохи умрет и новая экономическая политика.

Но пока солнце в[з]ойдет, роса может очи выесть, а чтоб наши очи, очи социалистической революции, остались целы, нужно взять правильную линию в отношении рабочего класса и крестьянства.

Наша страна крестьянская. Мы должны помнить, что крестьянин есть решающая сила, завоевать его надо. Мы не можем отдать его во власть буржуазной идеологии, потому что это и есть смерть Советской России и на долгое время паралич мировой революции. Вопросом жизни и смерти русской и международной революции является вопрос о формах организации крестьянства.

Россия вступила на путь социалистической революции при наличии 80 % мелких единоличных хозяев. Мы увлекли крестьянина на экспроприацию экспроприаторов, на захват поместий. Но понимал он эту экспроприацию не как рабочий завода и фабрики. Фабрики и заводы поделить нельзя. Здесь бытие, определяющее сознание. Было иное, чем в деревне. Там каждый крестьянин — единоличный хозяин, желающий расширить свое хозяйство. Поместья же не обладали внутренней организацией, свойственной предприятиям городской промышленности, потому-то надо было провести «социализацию земли», хотя бы это было регрессом, упадком производительных сил, шагом назад. Экспроприировав так или иначе экспроприаторов, мы не могли думать. Что мы может изменить тотчас же и способ производства, так как производительные силы остались неизменными, и крестьянин остался единоличником. Никогда не надо забывать, что форма хозяйства целиком определяется степенью развития производительных сил, и соха наша предрасположить к социалистическому способу производства никак не может.

Нечего и думать, что мы сможет своей коммунистической пропагандой пронять частного собственника, и он бросится бегом в коммуну или коллектив.

Трехлетняя борьба между пролетариатом и буржуазией была борьбой за обладание крестьянством. В ней побеждал тот, кто сильнее в крестьянстве. Мы победили, потому что сильнее, потому что влияние наше больше. Это влияние надо укрепить, усилить, но надо сразу отдать себе отчет в одном: что оно будет расти не пропорционально количеству и качеству речей наших златоустов, а пропорционально росту производительных сил, пропорционально победе веялки над лопатой, автокосилки над косой, жнейки над серпом, трактора над сохой. Пропорционально победе обобществленного хозяйства над мелкобуржуазным производством и собственностью.

Кто доказал, что крестьянин противник применения косилок, молотилок, жнец, сноповязалок и трактора? Никто.

Значит, никто не может доказать, что крестьянин не придет к обобществленным формам хозяйства, но придет он к ним, не запрягшись сам в соху, а въедет на тракторе.

Г. В. Плеханов говорит, что одно из диких племен Африки очень предосудительно относилось к европейцам и все, что делали и как делали европейцы, считали мерзостью. Великим грехом почиталось перенимать нравы, обычаи и способы работы европейцев. Но те же дикари, употребляя топоры из камней и увидев у европейцев стальные, вскоре, с заклинаниями, правда, и, кажется, тайно друг от друга, но постепенно все стали употреблять топоры стальные.

Конечно, мерзостью для крестьянина является все, что делают коммунисты и от чего отдает запахом коммуны, но надо также заставить их заменить соху автоплугом и трактором, как дикари каменный топор заменили стальным. Это сделать куда легче, чем европейцам с дикарями.

Стало быть, чтобы закрепить влияние пролетариата в крестьянстве, надо не так часть напоминать ему, что пролетариат дал ему землю, потому что он может сказать: «Спасибо, милок, а теперь ты зачем пришел? Продналог собирать? Изволь и продналог, но не говори, пожалуйста, что вчера ты был очень хорош, скажи-ка, что хорошего собираешься сделать сегодня. Неужели все за продналогом с речами, что ты хорош был вчера? Вались-ка ты, дружок, откуда пришел».

Все контрреволюционные партии, от меньшевиков до эсеров и монархистов включительно, основывают свои псевдонаучные теории но неизбежном пришествии буржуазного рая на том, что в России капитализм еще не изжил сам себя, что у него здесь были великие возможности развития и процветания, постепенного завоевания всего сельского хозяйства, вводя там фабричные методы работы, а потому, если большевики совершили переворот, захватили власть в свои руки для введения социализма при несозревших материальных условиях, то они должны будут или сами превратиться в самую настоящую буржуазную демократию, или же развившиеся внутри силы взорвут политическую оболочку, скинут сопротивляющихся экономическим законам коммунистов, поставив на их место Мартова, Чернова, Милюкова — коалицию, режим которых даст простор развитию производительных сил страны.

Конечно, всякий знает, что Россия наиболее отсталая экономически страна, чем Англия, Америка, Германия, Франция и т. д. Но каждый должен понять, что если в этой стране у пролетариата хватило сил захватить власть, экспроприировать экспроприаторов, подавить сопротивление, бешеное сопротивление поработителей, поддержанное буржуазией всего мира, то у этого пролетариата хватит сил на то, чтобы анархически идущий процесс машинизации сельского хозяйства при капитализме заменить сознательно планомерным введением этой машинизации через посредство промышленности и власти, находящейся в руках пролетариата, вовлекая в это и сознательное стремление крестьянства к облегчению труда.

Кто говорит, что это легко и скоро можно сделать? Никто. Особенно после того колоссальнейшего разрушения, которое произвели эсеры, меньшевики вкупе с буржуазией и помещиками, начав гражданскую войну. Это сделать трудно, но это будет сделано даже в том случае, если меньшевики и эсеры в обнимку с кадетами и монархистами будут скакать и прыгать, взывая о втором пришествии царства буржуазии.

Нам необходимо поставить этот вопрос в практическую плоскость.

Недавно появилось письмо т. Ленина с благодарностью тов. Американцам, американским эмигрантам за их техническую помощь, которую оказывают они в виде организации образцовых совхозов и коммун, применяя в обработке полей и уборке хлеба американские тракторы. Так, недавно появился отчет в «Правде» о работе такой коммуны в Перми.

Нас, конечно, радует, как и всякого коммуниста, что пролетарии Америки спешат на помощь, и именно в самом необходимом месте. Но наше внимание невольно задерживалось на том месте отчета, где говорится о том, что тракторы стояли долгое время, потому что, первое: бензин оказался нечистым; второе: что его далеко нужно было возить, были задержки; в-третьих: что местные шоферы долго не могли приспособиться к управлению трактором; и четвертое: что дороги для передвижения тракторов не годятся — особенно, мосты.

Если дело механизации сельского хозяйства определяет судьбу нашей революции и уж никак не безразлично для пролетариата всего мира, то его надо ставить на более твердое основание. Отнюдь не отвергая и не умаляя значение этой великой помощи, которую оказывают нам товарищи из-за океана, мы все же должны подумать над результатами, какие даст нам эта помощь.

Нам необходимо, прежде всего, обратить внимание на то, что привозимые тракторы на наших заводах не производятся, да, может быть, не нужно, но если эта помощь будет велика, то наше земледелие будет сращиваться с промышленностью Америки.

Теперь же надо поставить вопрос о том, какой трактор, какой двигатель применимы к русским условиям. 1) Нам необходимо, чтобы он работал на нефти, а не только капризничал от плохого качества бензина; 2) нам необходимо, чтобы он был простой, и не только обученные шофера не могли долго научиться управлять трактором, но чтобы таких шоферов, которые могли бы управлять трактором, можно было бы как блины печь; 3) необходимо выработать тип силы: 100,80,60,40,30,25, в зависимости оттого, что мы будем пахать: целину или уже паханную землю; 4) необходимо чтобы это был универсальный двигатель для пахоты, молотьбы, косьбы, возки хлеба, обмолотки; 5) необходимо, чтобы он производился на русских заводах, а не бежать за тридевять земель в тридевятое царство за океан-море за каждой деталью; иначе получится не смычка нашей промышленности с деревней, а смычка заморских купцов с ней; 6) необходимо рассчитывать на местное топливо.

Наша страна после ужасов, пережитых в войнах, а затем голода, открывает такую широкую и скорую победу машине в сельском хозяйстве, как ни в одной стране мира. Даже сохи, которая является господствующим орудием труда в сельском хозяйстве, за это время не у каждого хозяина имеются, и если имеются, то впрячь-то в нее некого. Только одним прокатом наши машины могли бы так много сделать, что трудно учесть.

Наши техники считают вредом для нашего хозяйства слепую копирку Америки, они же считают, что производство нужных нашему сельскому хозяйству двигателей в массовом масштабе, несмотря ни на что, возможно при наших технических средствах. А если принять во внимание плач и рыдания нашей металлопромышленности от того, что нет у них заказов, что заводы работают не полной нагрузкой, а потому убыточно, и кричать по всякому поводу, к случаю и не к случаю: дайте заказы, эта задача облегчается.

Массовое производство простой конструкции универсальной сельскохозяйственной машины, которую могут обслуживать наскоро состряпанные механики и которые не будут капризничать от не совсем хорошего бензина, а поработает на нефти, — массовое производство таких двигателей должно быть рассчитано на распространение свое в тех районах России, куда хорошо и легко, как по воде, так и по железной дороге, доставить нефть. Необъятное пространство Сибири, таким образом, составляет специальную задачу нашей промышленности. Нефтяной двигатель можно рассчитывать на распространение [на] юге России, Украине, Средней России, на все Поволжьем Прикамье, в Сибири же он не пойдет потому, что доставка нефти будет туда дорога. Но в Сибири есть свои виды топлива, особенно древесное, а потому паровые двигатели там могут завоевать себе довольно солидное место. Но если бы нам удалось хорошо разрешить вопрос о перегонке дерева, о добыче древесного спирта в Сибири, то там мог [бы] заработать на нем такого же типа двигатель. Что будет выгоднее: паровой или двигатель, работающий на древесном спирте, пусть решают техники и практики.

В «Правде» от 10 ноября появилась заметка под заголовком «Грандиозное начинание», в которой говорится об организации на Урале «Международного акционерного общества рабочей помощи воссоздания уральского сельского хозяйства и промышленности». В это общество вошли очень крупные государственные тресты и «Межрабпомгол». Оно располагает и теперь уже капиталом в 2000000 золотых рублей. Это общество вступило уже в деловые сношения с тракторной фирмой «Кейса» на предмет закупки большой партии тракторов, и, как видно, это считается очень выгодным, потому что фирма «Кейса» дает кредит.

Идея воссоздания сельского хозяйства и промышленности Урала, да и всей России, хороша, и тут двух мнений не может быть, но сам подход к решению, может быть, и не верен.

Привлечение иностранного капитала нам необходимо, но в какой области? Нам хочется у всех спросить: если «Межрабпомгол» может нам помочь снестись с фирмой «Кейс», то почему бы он не мог помочь снестись с какой-нибудь другой фирмой для того, чтобы поставить производство нужных нам сельскохозяйственных машин здесь, у нас в России? Не лучше ли было бы, чтобы эти два миллиона рублей, которые имеются у общества, употребить на производство этих двигателей у нас дома? Испробованы ли все возможности? Обязательно ли нужно наше золото везти фирме «Кейс»? Обязательно ли сращивать «Кейса» с нашей деревней?

В одной их технических книжек мы читали, как германские фирмы, желая подчинить своему экономическому влиянию некоторые сельскохозяйственные районы завоеванных местностей, приезжали со своими тракторами и даром вспахивали землю, потом за бесценок уступали их землеробам, а потом, само собой понятно, фирмы стали брать нужную им цену, и трактора пошли. Это было бескровное завоевание.

Готовность фирмы «Кейс» пойти нам навстречу и дать нам кредит, нам кажется, того же характера, и к нему надо отнестись достаточно серьезно.

Сомнительно, конечно, что фирма «Кейс» доставит нам и вполне пригодные к русским условиям трактора, но успех даже таких тракторов (мало пригодных к нашим условиям) при настоящих отчаянных условиях сельского хозяйства, несомненно, обеспечен, потому что у нас теперь такое положение — что ни дай, все сойдет. Но если возможно производство нужных нам двигателей, подходящих к русским условиям во всех отношениях, то почему нам обязательно «Кейс» нужен? А ведь, насколько нам известно, до сих пор не доказано, что мы не можем своими средствами поставить производство нужных машин.

Если идеи и расчеты петроградских инженеров и впрямь верны, то дай это «Общество» золота в два миллиона рублей на производство их, и дело поднятия уральского хозяйства стояло бы на более прочном фундаменте, чем от помощи фирмы «Кейс».

Во всяком случае, этот вопрос обсудить надо серьезно, он имеет не только экономическое, но и политическое значение, и не только для Советской России, но и для всей мировой революции. И с бацу его нельзя решать. Надо копнуть и нас самих, авось да и мы за это золото кой-что сделаем. Надо подумать и обсудить: если знающие люди и авторитетные органы решат, что и пробовать нечего, а лучше сразу за океан махнуть, ну что ж, так тому и быть. Боимся, что мы окажемся крепки задним умом — снесем золото дядюшке «Кейс», а потом и покаемся, до покрепче, во всеуслышание, восхваляя себя зато, что не боимся говорить о своих ошибках.

Вот если механизация сельского хозяйства пойдет внутренним путем, путем производства необходимых машин нашей промышленностью, а не путем закупки у добрых «Кейс» за морем-океаном, здесь-то и будет создаваться неразрывная связь города и деревни на почве роста производительных сил и там, и тут, здесь-то и будет расти и крепнуть идейное сближение города с деревней, тогда-то и нужно будет организационное закрепление его путем организации «особого типа профессиональных союзов» (программа РКП). Это-то и суть непременные условия мирного изживания капиталистических отношений, это-то и явится расширением базы социалистической революции при помощи новой экономической политики.[44]

Наша социалистическая революция несет гибель мелкобуржуазному производству и собственности, но не путем издания декретов о социализации, муниципализации, национализации, а путем сознательного, планомерного руководства борьбой совершенных способов производства с устарелыми, невыгодными путем эволюционного внедрения социализма. В этом состоит сущность прыжка к социалистической свободе от капиталистической необходимости.

XI. Новая экономическая политика и просто политика

И что бы ни говорили «благомыслящие» люди, но политику эту под силу провести активно выступающему рабочему классу в первую голову и крестьянству — в вторую, а не коммунистическим чиновникам, как бы хороши и умны они ни были.

Новая экономическая политика, обусловленная состоянием производительных сил нашей страны, таит в себе весьма грозные опасности для социалистической революции. Помимо того, что социалистическая революция здесь держит практический экзамен хозяйствования, помимо того, что мы здесь, на практике должны доказать выгодность социалистических форм хозяйства и победить этим капитализм, помимо того, что мы призваны доказать преимущество социализма путем экономической борьбы одних форм хозяйства с другими, но нам нужно устоять на позиции социалистической революции, не превращаясь в хозяйствующих капиталистов, держащих власть в своих руках, и сохранить влияние в рабочем классе.

Грозная опасность состоит в том, что в связи с новой экономической политикой стал быстро перерождаться быт очень большой части командующих верхушек. Если в одно время было такое положение, что члены правления какого-либо треста (предположим, сахарного) получали ставку в 200 р. золотом, имея при этом бесплатную машину, дешевую хорошую квартиру, тысячи возможностей приобрести предметы потребления дешевле рабочего, а в это время рабочий (тоже коммунист), работающий на сахарных плантациях, получая сверх госснабжения 4–5 рублей в месяц большим свалом, да из этого же платит за квартиру и свет, то разница получается значительная. Если вот этакие обстоятельства будут не скоропроходящим явлением, а будут влиять в течение десятка, а то и двух лет, то бытие «того и другого определит их сознание, и они встретятся стоящими друг против друга, как борющиеся стороны. А если принять во внимание, что слой, занимающий эти командные посты, очень невелик и остается одним и тем [же] или пополняется элементами отнюдь не пролетарскими, и, хотя бывают часто пересаживания с одного стула на другой, но под влиянием этого бытия начинают смотреть на себя как на единственных держателей секрета, как на единственно способных управлять хозяйством и страною, и всякий разговор о пролетарской демократии, о Советах Рабочих Депутатов на заводах встречают причитаниями»: «Не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого», — рассматривают как влияние мелкобуржуазной стихии, как контрреволюцию, то угрозы завоеваниям пролетариата несомненны и именное той стороны, откуда меньше всего ожидали. Опасность превращения пролетарской власти ВО власть кучки спевшихся и плотно усевшихся людей, спаянных единым желанием сохранить и политическую и экономическую власть в своих руках, конечно, из самых высоких соображений — во имя интересов пролетариата и мировой революции и иных возвышенных материй, — опасность перерождения в олигархию станет налицо.

А в стране, где мелкобуржуазное производство имеет решающее влияние на жизнь ее, и когда экономическая политика обострила, усилила индивидуалистические настроения хозяйчика до максимума, — в этой стране необходим планомерно организованный нажим на самую основу мелкобуржуазной стихии. А кто это сделает? Неужели все те же чиновники — эти спасители страждущего человечества? Да будь они хоть семи пядей во лбу, пусть хоть все будут, как Ленин, им этого не сделать. Это сделать под силу рабочему классу, руководимому партией, живущей его жизнью, страдающей его страданиями, болеющей его болезнями, не боящейся активного участия в жизни страны пролетариата.

Нельзя, вредно, контрреволюционно говорить пролетариату сказки, убаюкивающие его сознание. А что нам говорят? Сиди смирно, выходи на демонстрации по приглашению, пой «Интернационал», когда нужно, а остальное без тебя сделается хорошими ребятами, почти такими же рабочими, как и ты, но умнее тебя, и уж насчет коммунизма они собаку съели, так что ты успокойся — и скоро въедешь в царство социалистическое. Это чистейшая эсеровщина. Это их многосочные, многогранные, ярко окрашенные индивидуальности из всех классов общества (а сейчас на то похоже) творят из этой массы серого цвета (класса) совершенное, высокое царство, где нет ни болезней, ни печалей, ни воздыханий, но жизнь бесконечная. Это целиком из эсеровских «святых отцов».

Надо сменить практику, надо практику, опирающуюся на самодеятельность рабочего класса, а не на боязнь его со стороны партии.

Если в 1917 году надо было широкую демократию, а в 1918,1919, 1920 гг. надо было свернуть все руководящие аппараты, заменяя их всюду единоличием, назначенством, приказами, то в 1922 году, когда перед нами стоят задачи, отличные от всех других периодов, надо, очевидно, и другие формы организации и методы работы. Надо организовать советы рабочих депутатов на фабриках и заводах (национальных), как основные ячейки государственной власти, управляющие ими, надо провести в жизнь пункт программы РКП, где говорится: «Советское государство сближает государственный аппарат с массами так же и тем, что основной ячейкой государства становится не территориальный округ, а производственная единица (завод, фабрика)» (см. Программу РКП, отдел политический, п. 5). Вот эту основную ячейку государственной власти на фабриках и заводах и надо восстановить в лице Советов Рабочих Депутатов, которые заменят наших высокоумных товарищей, управляющих хозяйством и страной.

Ведь есть умные и догадливые читатели, которые сейчас же предъявят обвинение по 102 ст. Уголовного Уложения и зачислят нас по штату крамолы, потрясающую священные основы пролетарской власти. С такими читателями ничего поделать нельзя.

Но есть и другие, которые скажут: «Укажите-ка нам одному страну, где бы рабочие пользовались такими правами и свободами, как в России?» Задав такой вопрос, они почтут себя достойными награждения орденом Красного Знамени за сокрушение крамолы, причем легкое и бескровное. Вот с этими кое-что можно сделать. А укажите-ка вы, милые друзья, на страну, где бы власть признавалась властью рабочего класса? Такой страны нет — значит, и вопрос нелеп. Дело не в том, чтобы быть либеральнее, демократичнее империалистической державы (в этом небольшая заслуга), а в том, чтобы решить в этой единственной во всем мире стране, совершившей октябрьский переворот, задачи, стоящие перед ней, и решить так, чтобы нэп не превратилась в «НЭП» (новую эксплуатацию пролетариата), чтобы этот пролетариат через десяток лет не оказался у разбитого корыта, не вынужден был вновь и вновь начинать борьбу, да, может быть, кровавую, за свержение олигархии и чтоб в этой стране создать достаточные гарантии сохранения основных завоеваний пролетариата. А эти гарантии могут быть созданы путем вовлечения самого пролетариата к решению этих задач, путем проведения рабочей демократии, путем проведения в жизнь одного из основных пунктов программы РКП, который мы приведем полностью: «Буржуазная демократия ограничилась формальным распространением политических прав и свобод», как то: права собраний, союзов, печати одинаково на всех граждан, но в действительности как административная практика, так и, главным образом, экономическое рабство трудящихся всегда ставит последних при буржуазной демократии в невозможность сколько-нибудь широко пользоваться этими правами и свободами.

Напротив, пролетарская демократия на место формального провозглашения ставит их фактическое предоставление прежде всего именно тем классам населения, которые были угнетены капитализмом, т. е. Пролетариату и крестьянству. Для этого Советская власть экспроприирует у буржуазии помещения, типографии, склады, бумаги и т. п., предоставляя их в полное распоряжение трудящихся и их организаций.

Задача РКП(б) состоит в том, чтобы вовлекать все более широкие массы трудящегося населения в пользование демократическими права и свободами, расширяя материальную возможность этого (см. Программу РКП, п. 3, отдел политический).

Нелепо и контрреволюционно было бы выступать с требованием проведения этих пунктов программы в жизнь в 1918,1918 и 1920 гг., еще большей нелепостью и контрреволюцией является выступление против проведения этих пунктов программы в жизнь в 1922 г.

За что бы мы ни взялись: хотим ли укрепить международное положение Советской России, восстановит нашу промышленность, хотим ли расширить материальную базу социалистической революции путем механизации сельского хозяйства, хотим ли бороться с грозными опасностями новой экономической политики — все упирается а рабочий класс, он и только он может это сделать. Чем слабее силы его, тем крепче должен быть он организован.

Не могут же решить эти грандиозные задачи хорошие ребята, заседающие в чиновных апартаментах?!

К нашему великому сожалению, большинство руководителей в РКП думает не совсем так, даже совсем не так. На все разговоры о рабочей демократии т. Ленин в своей речи на IX Всероссийском съезде советов так отвечал, возражая кому-то из профсоюзников: «Любому профсоюзу, который в общих чертах ставит вопрос о том, что профсоюзы должны участвовать в производстве, я скажу: да перестаньте болтать. А вы мне ответьте на вопрос практически и скажите, если вы на ответственном посту, как авторитетный работник коммунистической партии, профсоюза, где вы поставили хорошо производство, сколько лет вы его ставили, сколько вам человек подчинено: тысяча или десять тысяч? Дайте список тех, кого вы ставили на хозяйственную работу, которую вы довели до конца, а не то, чтобы за двадцать дел браться, а потом по недосугу ни одного не выполнить, что у вас в советских нравах бывает, а так, чтоб довести до конца, чтобы в течение нескольких лет ссылаться на успех, чтобы не бояться учиться у такого купца, который 100 % возьмёт, да и ещё себе заберет. А вы напишите прекрасные резолюции о сырье и скажите, что мы — представители коммунистической партии профсоюза пролетариата. Извините, пожалуйста, что называется пролетариатом? Это класс, занятый работой в крупной промышленности, а крупная промышленность где? Какой это пролетариат, где наша промышленность, почему она стоит, потому что нет сырья? А вы сумели его достать? Нет, написали резолюцию, чтобы его собирали, и сядете в лужу. И, стало быть, вы похожи на гуся, предки которого спасли Рим!» И которого, по морали этой басни, договорим мы за тов. Ленина, нужно предлинной хворостиной гнать на базар продавать.

Допустим, что точка зрения бывшей рабочей оппозиции по вопросу о роли и задачах профсоюзов неправильна. Она не точка зрения рабочего класса, стоящего у власти, а точка зрения профессионального ведомства. Для этих товарищей важно оттягать у советских чиновников управление хозяйством, а не вовлечь рабочий класс и управление им путем проведения пролетарской демократии и организации Советов Рабочих Депутатов на предприятиях, как основных ячеек государственной власти, путем пролетаризации, орабочение этих бюрократических гнезд. В этом они неправы.

Но, что бы там ни было, как бы они ни ошибались, но говорить о пролетарской демократии, об участии пролетариата в управлении хозяйством так, как это делает т. Ленин, — нельзя.

Самое важное открытие, сделанное т. Лениным, — этою, что у нас нет пролетариата. Мы можем только поздравить с этим т. Ленина. Вы — стало быть, вождь несуществующего пролетариата? Вы вождь коммунистической партии, но не пролетариата?

В противоположность т. Ленину его коллега по ЦК и по Политбюро т. Каменев держится совсем иного мнения. Он везде видит пролетариат. Он говорит: «1. Итоги октябрьского завоевания заключаются в том, что организованный рабочий класс, как целое, располагает величайшими богатствами всей национальной промышленности, транспортом, лесами, шахтами и рудниками, не говоря уже о политической власти. 2. Социализированная промышленность есть основное достояние пролетариата», и т. д., и т. д. Примеров и выдержек при желании можно увеличить. Тов. Каменев во всех чиновниках, назначенных из Москвы бюрократическим порядком, видит пролетариат. Да он и себя больше, чем любого рабочего, считает пролетарием. Он говорит не «он, пролетариат», а «мы, пролетариат». Такого пролетариата, как тов. Каменев, очень много участвует в управлении хозяйством, потому-то им, пролетариям, и кажутся странными разговоры о пролетарской демократии, об участии пролетариата в управлении хозяйством: «Позвольте, что вы болтаете? А мы чем не пролетариат? Пролетариат организованный как единое целое, как класс?»

Тов. Ленин болтовней считает всякие разговоры об участии пролетариата в управлении хозяйством, потому что пролетариата нет. А т. Каменев — потому что пролетариат «как единое целое, как класс» управляет и страной, и хозяйством, потому что всех бюрократов зачисляет в пролетариат.

Они сговорятся, конечно. Они это умеют делать. Они не то, что мы, тем более, что тов. Каменев со времени октябрьской революции дал обет не вставать в оппозицию т. Ленину, не перечить ему, а сойдутся они на том, что пролетариат есть, конечно, и не только каменевский, но культурный уровень, материальное положение его, политическая безграмотность его властно повелевают: «Предлинной хворостиной этих гусей, кричащих, что их предки Рим спасли, гнать от хозяйства». Так и делают.

Тов. Ленин очень неудачно применил басню Крылова. Крыловские гуси кричали, что их предки Рим спасли (предки, т. Ленин), а рабочий класс России не о предках говорит, а о себе, что он (рабочий класс, т. Ленин) сделал социальную революцию и потому он же хочет управлять страной и хозяйством страны. А тов. Ленин смешал его с крыловскими гусями да предлинной хворостиной гонит на базар и приговаривает:

— Оставьте предков вы в покое, а вы что сделали такое?

А что может ответить пролетариат т. Ленину? Уж не просить ли прощения за несвоевременно сделанную социальную революцию и не лить ли челом ему, прося не смешивать в крыловскими гусями?

Нет. Пусть пугают нас предлинной хворостиной, мы громко заявим, что последовательное, неуклонное проведение в жизнь пролетарской демократии — этот потребность момента, это крик спасения пролетариата, и это брюхом чувствует весь рабочий класс России.

Пусть машут предлинной хворостиной, рабочий класс ответит: «Не запугаете», — и заставит проводить основы рабочей демократии в жизнь — все-таки он ведь сила.

Пусть будет, что будет, а в нашей пролетарской слободке будет праздник.

Новая экономическая политика и управление промышленностью

Новая экономическая политика разделила промышленность на ту, которая осталась в руках государства (тресты, синдикаты и т. д., и. т. п.), и промышленность, (фактически принадлежащую частному капиталу и кооперации. Наша государственная промышленность приобрела характер и черты частной капиталистической промышленности в том смысле этого слова, что она работает на рынок.

Организацию управления этой промышленности со времени IX съезда РКП(б) происходит чисто бюрократическим путем — путем назначения, минуя непосредственное участие рабочего класса.

Создание трестов тоже проходит тем же путем, как в области формирования правлений, так и в области комбинирования, трестирования предприятий. Рабочий класс России не знает, почему их завод, фабрика в этом тресте, а не в ином, почему назначен этот директор, а не другой. И уж, конечно, никакого участия в этом принять не может в силу той политики, которая ведется господствующей в РКП группой.

Нечего и говорить, что рабочий с тревогой смотрит на все происходящее. Он часто задает себе вопрос — как я дошел «до жисти» такой? Он часто вспоминает момент, когда у него на заводе возник и развился Совет Рабочих Депутатов.

Он задает себе вопрос — как случилось, что Совет, мой Совет, который мною создан, не придуман ни Марксом, ни Энгельсом, ни Лениным, ни кем-либо другим, как этот Совет помер? Почему его не стало? И беспокойные мысли тревожат ум его.

Все рабочие помнят, как организовались Советы Рабочих Депутатов.

В 1905 г., когда никто, ни в одной из стран не говорил о Советах Рабочих Депутатов, а во всех книгах писали о союзах, партиях, кооперации, — рабочий класс России создал Советы Рабочих Депутатов фабрик и заводов.

Как организовались эти Советы?

В дни наивысшего революционного подъема рабочего класса каждый цех завода выбирает депутата для предъявления требований администрации и правительству. Эти депутаты цехов для согласования своих требований сходятся на совет, совещаются — это и есть Совет Депутатов.

Где родина Советов? Заводы и фабрики. Рабочие фабрик и заводов без различия пола, веры, национальности, убеждений, профессий объединяются в одну организацию, куют единую волю.

Значит, Совет Рабочих Депутатов — есть организация рабочих предприятий, производственная организация.

Так возникли советы и в 1917 году. Так они вошли, закреплены в программе РКП(б): «Избирательной единицей и Основной Ячейкой Государства становится не территориальный округ, а производственная единица (фабрика, завод)» (см. Программу] РКП), т. е. Даже тогда, когда Советы взяли власть, они сохранили в основании своем производственность, и в этом видели их отличительную черту от всяких форм государственной власти, их преимущество, так как такая организация государства сближает аппарат государственной власти с пролетарскими массами.

Советы Рабочих Депутатов всех фабрик и заводов данного города сходились на общие собрания всех заводских советов, и таким образом возникают городские Советы Рабочих Депутатов с городск[ими] Исполкомами во главе. Съезды Советов губерний и областей образуют губернские и областные Исполнительные Комитеты Сов[етов] Р. Д. Наконец, все заводские советы депутатов выбирают на Всероссийский Съезд Советов, образуя всероссийскую организацию Советов Раб[очих] Депутатов] в лице их постоянно действующего органа, Всероссийского Исполнительного Комитета Советов Рабочих Депутатов.

Разгоревшаяся гражданская война поставила с первых дней февральской революции необходимость втягивания в орбиту революционного движения физической силы — в лице армии, путем организации Советов Солдатских Депутатов. Потребность революционного момента диктовала объединение их, и ни объединились. Так образовались Советы Рабочих и Солдатских Депутатов.

Как только Советы взяли власть, они втягивают в себя крестьянство в лице Советов Крестьянских Депутатов, а затем и казаков. Таким образом организовался ВЦИК Советов Раб[очих], Солдат[ских], Крестьянских и Казацких Депутатов.

Советы Рабочих Депутатов здесь выступают в качестве руководителя, вождя революции не только по существу, но и по форме — солдаты, крестьяне и казаки принимают форму организации пролетариата.

При переходе власти совдепам сразу обнаружилось, что им, Советам, и особенно Советам Рабочих Депутатов, придется почти целиком заняться политической борьбой с восставшими бывшими рабовладельцами, солидно поддерживаемыми «буржуазными фракциями с туманной социалистической терминологией», и последующее время до конца 1920 года Советы заняты подавлением сопротивляющихся эксплуататоров.

За это время черты их производственности стираются, и уже на IX Всероссийском съезде РКП(б) в 1920 году выносится постановление об единоличном управлении фабриками и заводами, единоличие, назначенное потому (как мотивировал т. Ленин), что мы хорошо одно создали — Красную Армию, а там единоличие.

А где же Советы Рабочих Депутатов на фабриках и заводах? Их уже нет, и не только нет, а про них и думать забыли (не переставая, однако, называться советской властью). Нет их и теперь, а наши советы стали очень похожи на городские и земские думы (с надписью «се лев, а не собака»).

Каждому рабочему понятно, что Советы Рабочих Депутатов организовали политическую борьбу за захват власти.

После того, как захватили власть, организовали подавление всяких восстаний эксплуататоров. Гражданская война, затеянная эксплуататорами вкупе и любе с эсерами и меньшевиками против пролетариата, взявшего власть в свои руки, приняла затяжной и такой острый и напряженный характер, что поглощала внимание всего рабочего класса, и он постепенно (как власть Советов рабочих Депутатов) отходил от вопросов производства, отходил от того, за что дрался. Он думал, что управлять производством будет потом — надо раньше отвоевать его у эксплуататоров, поднявших восстание, добиваясь обладания им. И он был прав.

Но вот конец 1920 года, сопротивление эксплуататоров подавлено. Теперь пролетариат, израненный, утомленный, изголодавшийся, исхолодавшийся, должен воспользоваться плодами своих побед. Он отвоевал производство. Теперь перед ним во всем величии своем [в]стала новая задача — организация этого производства. Организация хозяйства страны. Надо создать как можно больше материальных благ, чтобы показать привлекательность этого мира, мира пролетарского.

Судьба всех завоеваний пролетариата целиком зависит от того, сумеет ли он овладеть этим производством и организовать его.

«Цель общественного союза — производство. Кто стоит во главе производства, тот стоит и во главе союза».

Все пойдет прахом, если пролетариат не станет во главе производства и не сумеет организовать его. Реки слез и крови, горы трупов, неописуемые страдания, вынесенные пролетариатом за время революции, будут только удобрением почвы, на которой возродится капитализм, на котором вырастет эксплуататорский мир, мир угнетения человека человеком, если пролетариат не овладеет производством, не покорит, не подчинит своему влиянию всю мелкобуржуазную стихи. В лице крестьянина и кустаря, путем замены материальной основы производства.

Советы Рабочих Депутатов, ковавшие когда-то единую волю пролетариата в борьбе за власть, победили на фронте гражданской войны, на фронте политическом, но, победивши, сами ослабели настолько, что теперь приходится говорить не об улучшении Советов, а об организации их.

Организовать Советы на всех национализированных фабриках и заводах для решения новой великой задачи, для организации того мира счастья, за который пролито столько крови.

Пролетариат ослаб. Основа силы его — крупное производство — находится в плохом положении, не чем слабее силы пролетариата, тем больше единства, спайки и организации должно проявить. Совет Рабочих депутатов — это та форма организации, которая показала свою чудодейственную силу и не только покорила под ноги пролетариата врагов и супостатов его в России, но поколебала господство поработителей во всем мире, поставила под удар социалистической революции весь капиталистический и угнетательский строй.

Эти же Советы Рабочих Депутатов, встав во главе производства, во главе управления фабриками и заводами, кроме того, что вовлекут широчайшие пролетарские и полупролетарские массы к решению задач, стоящих перед ним, они сумет повернуть не на словах, а на деле весь государственный аппарат лицом к производству.

Ведь, организовав Советы Раб[очих] Депутатов] на фабриках и заводах для управления ими, организовав их, как основные ячейки государственной власти, на этом пролетариат остановиться не может, он будет организовывать правление трестов, синдикатов, главков и центром до ВСНХ включительно. Они внесут новое содержание в работу ВЦИК, они заставят каждого члена ВЦИК, как в былое время ходили на фронт гражданской войны, пойти и работать на фронте хозяйственном.

Конечно, все бюрократы, вся хозяйственная братия, смотрящая на себя как на спасителей пролетариата и боящаяся этого пролетариата, его слова, его суда больше всего, вся пригревшаяся в трестах, главках, в правлениях публика поднимает вой. Они будут изображать это как гибель производства, как крах социальной революции, ведь они знают, что многие из них занимают местечки по сватовству, знакомству, связям и уж, конечно, не по способностям своим и не потому, что они пользуются хоть каким-нибудь доверием пролетариата, от имени которого они заправляют.

Ведь они боятся пролетариата больше, чем спецов, чем старых фабрикантов и заводчиков, чем Слащевых.

Ведь всероссийская комедия с красными директорами рассчитана исключительно на то, чтобы пролетариат дал свою санкцию на бюрократическое управление хозяйством, чтобы он благословил эту бюрократию.

Комедией она является и потому, что директора трестов, имеющие высоких кумушек-покровительниц, никак не могут попасть на страницы газет. Все наши попытки изобличить провокатора, получавшего от охранного отделения 80 рублей, высшую провокаторскую ставку за предательское черное дело и стоящего ныне во главе резинотреста, разбились об упорное сопротивление. Мы говорим о Лежаве-Мюрате. Он провокатор. Это ведь достаточно характеризует нравы той группы, которая затеяла кампанию «Красных Директоров».

ВЦИК, избираемый на год, периодически съезжающийся — ведь это самая парламентская канитель. Ну скажите, товарищи, если мы придем на сессию и т. Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин забубнят в течение часов двух о состоянии хозяйства, что мы можем сделать, как не воздержаться или взодрать руку за резолюцию, предложенную докладчиками?

Ведь ВЦИК не занимается хозяйством, а время от времени заслушивает лекции о нем и разъезжается. Бывали и такие курьезы, что проекты, предлагаемые наркомами, голосовались без предварительного зачтения. Что там читать, все равно умнее т. Курского не будешь! ВЦИК превращен в штамповочную мастерскую. А президиум ВЦИК? Это есть, с позволения сказать, высший орган, а он вершит вермишельные дела по сравнению с теми вопросами, которые стоят перед пролетариатом. А ВЦИК, казалось бы, больше всего должен бы быть связан с массами и, как высший законодательный орган, — решать огромные вопросы нашего хозяйства.

Наш же Совнарком, по признанию самого руководителя Совнаркома, есть самый бюрократический аппарат. Но только корень зла-то он видит в том, что в Рабкрине ребята дрянные сидят, и предлагает пересадить с кресло на кресло ребят — и дело пойдет как нельзя лучше.

Мы имеем виду статью т. Ленина в «Правде» от 25 января. Эта статья может служить показателем политиканства. Даже лучшие из товарищей, лучшие из руководителей подходят к вопросу как бюрократы, видящие беду его в том, что Цюрупа, а не Сольц Рабкрином заправляет. Вспоминается басня одна: «Как, друзья, вы не садитесь, а в музыканты не годитесь». Плохими-то они стали под влиянием обстановки, обстановка делает их бюрократами, надо обстановку сменить, тогда и эти ребята в наилучшем виде будут работать.

Сам Совнарком является сколком с совета министров любой буржуазной страны и страдает всеми недугами их. И не лечить его надо мерами сомнительного свойства, а уничтожить, оставив Президиум ВЦИК и при нем соответствующие отделы, как в губернии, уездах, волостях. А сам ВЦИК превратить в постоянно действующий орган с образованием постоянных комиссий, разрабатывающих вопросы. Но чтобы он не был бюрократическим учреждением, необходимо влить новое содержание в его работу, а это будет только тогда, когда его основание, «Основную ячейку государственной власти» — Советы Рабочих Депутатов восстановим на всех фабриках и заводах, реорганизуем тресты, синдикаты, главки и центры путем проведения пролетарской демократии, путем съездов советов, их выбирающих, начиная от уезда и кончая ВЦИКом, вот тогда не нужно будет много пустых слов по борьбе с бюрократизмом и волокитой. Давно ведь известно, что худшие их бюрократов больше всего кричат против бюрократизма.

Реорганизовав, таким образом, органы власти, влив в них действительно чуждые бюрократизму элементы, а это произойдет само собой, мы кардинальным образом разрешаем вопрос и о наших опасениях в условиях новой экономической политики. Заправлять хозяйством и страной будет не кучка бюрократов, грозящая превратиться в олигархию, а рабочий класс.

Что касается Рабкрина, то не путем пересадки с кресла на кресло будет достигнуто улучшение его работы, а путем уничтожения его в том виде, в каком он существует. Прюизводственно-профессиональные союзы в лице своих комитетов должны будут взять на себя контроль над производством и контроль вообще. Нам, пролетарскому государству, бояться пролетарского контроля нечего, и здесь нет и не может быть никаких возражений делового характера, кроме той же боязни пролетариата, которой так страдают бюрократы всех мастей и размеров.

Надо же, наконец, поднять одно, что контроль должен быть поставлен в независимое от подконтрольного положение, а это в наибольшей степени достигается именно тем, что роль нашего Рабкрина или старого Госконтроля возьмут на себя союзы.

Местные заводские ячейки государственных фабрик и заводов превращаются, таким образом, в органы контроля.

Губернские комитеты, объединенные ГСПС — в органы контроля в губерниях. Центральные комитеты, объединенные ВЦСПС — в органы контроля в центре.

Советы управляют — союзы контролируют, вот суть взаимоотношений между эти ми двумя организациями в пролетарском государстве.

На частных предприятиях — сданных в аренду, концессию — завкомы выполняют роль государственного контроля, следят за выполнением законов () труде, за выполнением обязательств, взятых на себя арендатором, концессионером и т. д. В отношении к пролетарскому государству.

Несколько слов о двух группах

Два документа, имеющиеся у нас на руках, [один] за подписью нелегальной группы «Центральная группа Рабочая Правда», другой без всякой подписи, являются ярким показателем нашего политического безвременья.

Даже те невинных литературные забавы, которые всегда позволяла себе либеральствующая часть партии в лице так называемого «демократического централизма», не могут появиться в нашей печати. А такие, несомненно, ни теоретически, ни практически не состоятельные документы ликвидаторского толка, как воззвание группы «Рабочая Правда», [которые], появившись открыто, не имели бы никакого влияния в рабочей среде, грозят завоевать себе симпатии не только среди пролетариата, но и среди коммунистов.

Документ без подписи, принадлежащий, несомненно, либералам в РКП, верно отмечает: 1. Бюрократизм советского и партийного аппарата.

2. Качественное перерождение партии. 3. Отрыв верхушек от масс, рабочего класса и партийных низов. 4. Различие имущественного положения членов партии. 5. Наличие кумовства и сватовства. Как же бороться с этим? А, видите ли, необходимы: 1. Разработка теоретических вопросов в выдержанном пролетарском и коммунистическом направлении. 2. Идейное сплочение и классовое воспитание здоровых передовых элементов партии в том же направлении. 3. Борьба в недрах партии за основную предпосылку её внутреннего оздоровления, уничтожения диктатуры и реальное осуществление свободной дискуссии. 4. Борьба в недрах партии за такие условия партийного и советского строительства, которые облегчили бы преодоление мелкобуржуазных сил и влияния и больше всего укрепили бы силу и влияние коммунистического ядра.

Вот основное, что имеется у этих либералов.

Ну, скажите, пожалуйста, кто из той группы, которая заправляет в партии, будет против предлагаемого? Никто. Наоборот, они сто очков дадут вперед по части этого словоблудия.

Эти либералы всегда служили руководящей партийной группе именно тем, что принимали вид ярых оппозиционеров и тем самым обманывали рабочий класс и широкую коммунистическую публику, у которой, действительно, есть основание быть недовольными, и недовольство которых настолько велико, что бюрократам партийным и советским надо выдумывать оппозицию против себя, чтоб это недовольство влить в желательное русло. Но тут им трудиться не надо, им помогают каждый раз либералы с присущей [им] оппозиционной надутостью и пустословием, подменяющие ответы общими фразами.

Ну, скажите, кто из настоящего состава Цека будет возражать против самого радикального из пунктов — «борьбы в недрах партии за такие условия партийного и советского строительства, которые облегчили бы преодоление мелкобуржуазных сил и влияний и больше всего укрепляли силу и влияние пролетарского коммунистического ядра»?

Не только не будут возражать, а еще ярче формулируют. Возьмите-ка последнюю статью т. Ленина, и вы увидите, что он говорит очень «радикальные (с точки зрения либералов) вещи»: наш госаппарат, за исключением Наркоминдел, в наибольшей степени представляет пережиток старого, в наименьшей степени подвергнутого сколько-нибудь серьезным изменениям, — и идет навстречу либералам, обещает их включить в состав расширенного Цека и ЦКК, ну, они ведь дальше этого и не идут. А само собой разумеется, как только они окажутся в Цека, будет мир в человецех и благоволение. Разглагольствуя о свободной дискуссии внутри партии, они забывают маленькую мелочь — пролетариат. Ведь без свободы слова пролетариату никакой свободы внутри партии никогда не было и не будет. Странная вообще та свобода мнений внутри партии, которая предполагает отсутствие этой свободы у класса, интересы которого она представляет, и вместо того, чтобы сказать о необходимости проводить основы пролетарской демократии в понимании программы, они болтают о свободе для передовых из коммунистов. Ну, а ясное дело, что самыми передовыми являются Сапронов, Максимовский и компания, а т. Зиновьев, Каменев, Сталин, Ленин считают себя самыми передовыми — так они порешат на том, что они «оба лучше», все хороши, и устроят расширение Цека и Цекака, и все пойдет по-хорошему.

Наши либералы необычайно либеральны и, помимо всего прочего, требуют свободы группировок. Ну, а если их спросить, да для чего вам, что вы хотите сказать нам, чему научить? Это все, что у вас уложилось в две странички? Пожалуйста, сколько вашей душеньке угодно. А если вы делаете вид угнетенной невинности, вид политических изгнанников, то это только нам выгодно — вы этим околпачите тех, кого надлежит околпачивать.

Кончаются эти тезисы совсем «радикально», больше даже, «революционно»: им, видите ли, весьма желательно на XII съезде удаление из Цека одного-двух (вот как, знай наших!) наиболее фракционно-настроенных, наиболее разложивших партийную среду, наиболее способствующих развитию бюрократизма под прикрытием фраз (Зиновьев, Сталин, Каменев).

Ну, прямо прелесть! Как только не станет в Цека Сталина, Зиновьева, Каменева, а сядет туда Максимовский, Сапронов, Оболенский, то будет не просто хорошо, а преотлично. Мы уже сказали, что вам, товарищи либералы, тужить нечего — на XII съезде будете и вы в Цека, а все остальное приложится, и ни Каменев, ни Зиновьев, ни Сталин вам не помещают, мир да любовь вам!

Группа «Рабочая Правда», по их заверению, состоит из коммунистов.

Мы, как и каждый пролетарий, к которым они обращаются, охотно поверили бы им, но беда-то вся в том, что эти коммунисты особого сорта. Они говорят, что прогрессивное значение русской октябрьской революции состоит в том, что «перед Россией открылись широкие перспективы быстрого превращения в страну передового капитализма». В этом несомненное, как заявляет эта группа, огромное достижение революции в октябре.

Что сей сон значит? Он значит не больше, как призыв назад к капитализму от лозунгов октября, от лозунгов октябрьской социалистической революции. Не укреплять позиции социализма, пролетариата, как господствующего класса, а, наоборот, ослаблять их, сводя рабочий класс из правящего к положению борющегося за пятачок.

В соответствии с этим основным положением находится то, что они говорят о том, что уже восстановлены нормальные капиталистические отношения. Раз это так, то рабочему классу советуют отказаться от «коммунистических иллюзий» и приглашают бороться против фетиша «монополии» избирательных прав для трудящихся и фетиша использования этих прав, т. е. Трудящиеся должны отказаться от монополии избирательных прав. Но позвольте, господа коммунисты, вас спросить, в чью пользу?

Но разве они дураки, чтобы прямо так сказать — в пользу буржуазии. Какая бы вера их словам была со стороны тех пролетариев, к которым они обращаются? Ведь они сразу бы поняли, что старые меньшевистско-эсеровско-кадетские погудки на новый лад, а это совсем не входит в их расчеты. Однако ни проговорились. Они, видите ли, ставят своей задачей борьбу против «административного произвола», но «оговариваются»: «поскольку это возможно при отсутствии выборных законодательных учреждений». То, что трудящиеся России выбирают свои Советы, Исполкомы, — все это, изволите ли видеть, не избрание, а избранием называется то, что будут избирать не трудящиеся, а буржуазия и коммунисты из «Рабочей Правды». Ну, скажите, чем это «не коммунистично» и не революционно? Чего же вы, милые «коммунисты», не договариваете, что это будет: всеобщее, равное, прямое и тайное избирательное право при нормальных капиталистических отношениях? Что это будет самая настоящая буржуазная демократия? Вы хотите в мутной водице рыбку ловить?

Вы, господа коммунисты, думаете, что непрестанным склонением слова «революция» вы скроете свои реакционные и контрреволюционные цели? Рабочий класс России за эти шесть лет видел столько р-р-революционеров, что ваше поползновение околпачить его он разглядит. Единственно[е], что может дать вам успех — это отсутствие пролетарской демократии, отсутствие возможности открыто высказаться рабочему классу.

Об остальных словоговорениях этой группы мы говорить не будем, одно лишь заметим, что тип мышления этой «Рабочей Правды» заимствован у А. Богданова.

Партия

РКП(б), несомненно, и сейчас является единственной партией, представляющей интересы пролетариата и примыкающего к нему трудящегося населения России. Другой партии нет. Программа партии, устав ее есть последнее слово коммунистической мысли. Но оттого момента, как РКП(б) организовала пролетариат для восстания и завоевания власти, с того момента, как она стала партией правительственной и в условиях ожесточенной гражданской войны осталась единственной силой, противостоящей всем силам старого буржуазно-помещичьего режима до эсеров и меньшевиков включительно, она за это трехлетие в лице руководящих кругов партии усвоила себе методы работы, пригодные и победоносные в условиях этой ожесточенной гражданской войны, и перенесла их целиком в совершенно новую обстановку, новую фазу социальной революции с совершенно иными задачами, стоящими перед пролетариатом. Из этого основного несоответствия проистекают все недостатки партийного и советского механизма.

Недостатки эти настолько велики, что грозят заслонить все, что есть хорошего и нужного в работе РКП, больше того, грозят уничтожением этой партии, как партии передового отряда всемирной армии пролетариата, и превращением в условиях нэпа в группу господствующих лиц, держащих в своих руках и экономические ресурсы страны, и власть, грозят превратить в олигархическую касту.

Свою партию может излечить от этих недугов только сам пролетариат. Как ни слаб он, как ни тяжки условия его бытия, но сил для того, чтобы поправить накренившийся корабль свой, свою партию, чтобы достигнуть берегов обетованной земли, — на это сил у него хватит. Должно хватить.

Условия внутрипартийного режима, как следствие применения способов работы эпохи гражданской войны в обстановке текущего момента, совершенно не позволяет сказать нужное слово, а потому поневоле приходится пользоваться «непартийными» методами для партийных целей.

При настоящих условиях объективно неизбежно образование рабочей коммунистической группы, организационно не связанной с РКП, но целиком принимающей устав и программу партии, и такая группа создается, несмотря на бешеное сопротивление, которое окажет господствующая партийная, советская профессиональная бюрократия. Задача этой группы будет состоять в том, чтобы оказать решающее влияние на тактику РКП(б) и через завоевание симпатий широких пролетарских масс заставить отказаться от линии, ведущей к гибели всех октябрьских завоеваний пролетариата и тормозу мировой социальной революции.

Заключение

1. Движение пролетариата всех стран, особенно стран передового капитализма, достигло той ступени, когда задачей сегодняшнего дня стал вопрос о борьбе за уничтожение эксплуатации, и гнета, и классовой борьбы, борьбы за социализм.

Капитализм угрожает ввергнуть все человечество в варварство. Рабочий класс должен выполнить свою историческую миссию и спасти человечество.

2. История классовой борьбы с наглядностью показывает, что одни и те же классы в различной исторической обстановки были проповедниками гражданской войны и гражданского мира. Проповедь гражданской войны и гражданского мира одним и тем же классом то была революционна и общечеловечна, то контрреволюционна, узко эгоистична, защища[ла] узкоклассовые интересы, [шла] вразрез с интересами общества, нации, человечества.

Только пролетариат революционен и общечеловечен и тогда, когда проповедует гражданский мир, и тогда, когда проповедует гражданскую войну.

3. Русская революция дает разительные примеры того, как различные классы превращались из сторонников гражданской войны в сторонников гражданского мира и наоборот.

История классовой борьбы вообще и история ее за последние 20 лет в России в частности учат тому, что современные господствующие классы, проповедующие гражданский мир, будут проповедовать беспощадную, кровавую гражданскую войну после того, как пролетариат возьмет власть в свои руки, то же относится и к «буржуазным фракциям с туманной социалистической фразеологией», к партиям 2-го и 2 ½ Интернационалов.

Партия пролетариата должна со всей силой и энергией проповедовать гражданскую войну во всех странах передового капитализма и против буржуазии, и против их приказчиков и гражданский мир во всех странах, где победит пролетариат.

4. Борьба за пятачок и за час посредством стачек, парламента и т. д., и т. д. При современных условиях потеряла былое революционное значение и лишь ослабляет силы пролетариата, отвлекает его от основной задачи, поддерживает в нем иллюзии возможного улучшения положения в пределах капиталистического общества. Идти к стачечникам и в парламент надо, но не для того, чтоб проповедовать борьбу за пятачок и за час, а для организации сил пролетариата для окончательной и решительной схватки с миром гнета.

5. Солдафонское обсуждение вопроса о «едином фронте» (как и всех вопросов) у нас в России и своеобразное проведение его и до сих пор не дает возможности серьезно подойти к этому вопросу, так как всякая возможность критики исключена.

Ссылка на опыт русской революции рассчитана на невежество и ни в какой мере не подтверждается этим опытом, выраженным в исторических документах (резолюциях съездов, конференции и т. д.).

Марксистско-диалектическое понимание вопросов классовой борьбы подменяется догматическим.

Опыт одной исторической эпохи со своими задачами и целями переносится в другую, со своими, отличными от всех других эпох, чертами, что неизбежно приводит к навязыванию коммунистическим партиям всего мира оппортунистической тактики «единого фронта». Тактика «единого фронта» со 2-м и 2 ½ Интернационалами стоит в полном противоречии с опытом русской революции и программой РКП(б). Эта тактика есть тактика сделки с прямыми врагами рабочего класса.

Единый фронт необходим со всеми революционными организация ми рабочего класса, стоящими на почве борьбы (сегодня, а не когда-нибудь) за диктатуру пролетариата, готовыми к борьбе и с буржуазией, и с ее фракциями.

6. Тезисы Исполкома Коминтерна являются классической маскировкой революционными фразами оппортунистической тактики.

7. Ни тезисы, ни дискуссии на конгрессах Коминтерна не затрагивают совершенно вопроса о «едином фронте» в странах, произведших социалистический переворот, где рабочий класс является диктатором. Помехой этому служит та роль, которую играет РКП(б) в Коминтерне и политике РКП(б) внутри партии и страны в целом. Своеобразность вопроса о едином фронте заключается в том, что в различные моменты революционного процесса он различно разрешается: одно решение в эпоху подавления сопротивляющихся эксплуататоров и их «фракций» и иное, когда оно [sic] подавлено. И пролетариат вступил в полосу созидания социалистического строя, хотя бы и при помощи нэпа и не выпуская из рук винтовки.

Национальный вопрос. Практика господствующей группы в РКП(б) с бесконечными назначениями, игнорированием местного опыта, навязыванием нянек и ссылками («плановыми перебросками») в применении к национальным партиям стран, входящих в союз социалистических советских республик обострили шовинистические тенденции у трудящихся масс большинства мелких национальностей и через них просачиваются в коммунистические партии.

Для решительного изживания этих тенденций необходимо проведение принципов пролетарской демократии в организации коммунистических партий со своим ЦК во главе каждой нации, входящими на равных правах с КРП(б) в 3-ий Коммунистический Интернационал, образуя там самостоятельную секцию. Для решении общих задач коммунистических партий союза социалистических республик устраиваются периодически съезды коммунистических партий, избирающие для постоянной работы исполнительный к[омите]т коммунистических партий союза социалистических республик.

9. Нэп — есть прямое следствие состояния производительных сил нашей страны. Она должна быть использована для закрепления позиций пролетариата, занятых в октябре.

Даже в том случае, если бы в одной из передовых капиталистических стран произошла революция, даже и тогда нэп был бы необходимым этапом развития социалистической революции. Она (революция) в одной из стран могла бы оказать влияние на темп, на быстроту движения изживания нэпа.

Ною всех странах передового капитализма в соответствующий момент пролетарской революции необходимость нэпа будет обусловлена степенью влияния мелкобуржуазного способа производства на социализированную промышленность.

10. Изживание нэпа в России целиком зависит от быстроты завоевания земли машиной, победой машины над сохой. На этой основе, на основе роста производительных сил в городе и деревне будет создаваться органическая связь между ними.

Расчеты на ввоз нужных сельскому хозяйству машин из-за границы не верен. Он вреден и экономически, и политически — это сращивание нашей деревни с купцами заморскими и ослабление нашей промышленности.

Производство нужных машин в России возможно, и это укрепит и промышленность, и органически срастить деревню и город, сотрет материальную и идеологическую разницу между ними и скорее создаст условия возможности отказа от нэпа.

11. Новая экономическая политика таит в себе грозные опасности для пролетариата. Кроме того, что социалистическая революция держит практический экзамен хозяйствования, кроме того, что мы должны на деле показать выгодность именно социалистических форм хозяйственной жизни перед капиталистическими, — кроме этого необходимо удержаться на социалистических позиций, не превращаясь в олигархическую касту, держащую экономическую и политическую властью в своих руках, боящуюся больше всего рабочего класса.

Чтобы помешать процессу перерождения нэпа в «Н. Э. П.» (в новую эксплуатацию пролетариата), необходимо немедленно привлечь к решению грандиознейших задач, стоящих в данный момент перед пролетариатом, привлечь пролетариат на основе последовательного проведения принципов пролетарской демократии, что даст рабочему классу возможность оградить свои завоевания, сделанные в октябре, от всех опасностей, с какой бы стороны они ни исходили, и в корне изменить внутрипартийный режим и отношение между ним и партией.

12. Проведение принципа пролетарской демократии должно находиться в соответствии с основными задачами текущего момента.

Пролетариат, решив задачи военно-политические (завоевал власть и подавил сопротивление эксплуататоров), перешел к решению самой большой и трудной задачи: перестройки старых капиталистических отношений в социалистические, задачи экономической. Решив эту задачу, пролетариат сможет считать себя победителем, и только с этого момента, а то все пойдет прахом — и кровь, и трупы, и страдания будут удобрением почвы для мира гнета и насилия, для буржуазного господства. Для решения этих задач необходимо, чтобы пролетариат участвовал в управлении промышленностью: кто стоит во главе производства, тот стоит во главе «союза», «государства».

Необходимо: 1) организовать советы рабочих депутатов на всех фабриках и заводах (национализированных); 2) съезды советов избирают правления трестов, синдикатов, главков, центров; 3) необходимо ВЦИК сделать органом, управляющим и страной, и промышленностью, приблизить его к тем задачам, которые стоят перед пролетариатом путем проведения принципа пролетарской демократии в управлении промышленностью. Сделать его постоянно действующим органом с соответствующими при нем отделами и комиссиями по разработке всех вопросов. Совнарком же, как слепок с любого буржуазного совета министров, упразднить, а его работа будет исполнена ВЦИК. 4) Кроме того, необходимо усиление пролетарского влияния и в другом направлении: необходимо профессиональные союзы, как чисто классовые пролетарские организации, сделать органом контроля — передав им права РКИ и средства; завкомы и фабзавкомы контролируют на заводе, губотделы, объединенные ГСПС, контролируют губернии и ЦК, объединенные ВЦСПС, — органы контроля в центре. Сейчас же профсоюзы играют не свойственную им роль в пролетарском государстве, что умаляет их роль и значение в международном движении.

Тот, кто боится подобной роли профсоюзов, боится пролетариата и потерял с ним всякие связи.

13. На почве огромного недовольства рабочего класса возникают различные группы и пытаются организовать пролетариат. Две платформы — платформа либералов из «демократического централизма» и «Рабочей правды» — указывают, с одной стороны, на политическое безвременье в России, а с другой, на искания рабочего класса. Рабочий класс ищет форму выражения своего недовольства.

Та и другая группа, в которых, очень возможно, есть пролетарские честные элементы, неправильно оценивают положение и приходят к ошибочным выводам.

14. Внутрипартийный режим, являющийся результатом отношения партии к классу, в данный момент не позволяет выдвинуть никаких вопросов, почему-либо неудобных для господствующей в РКП(б) группы.

Поэтому становится неизбежным образование Рабочей группы РКП на основе программы и устава РКП(б) для решительного давления на господствующую группу в РКП.

И мы зовем все пролетарски честные элементы, группирующиеся вокруг «демократического централизма», «Рабочей правды», примыкавшие к Рабочей оппозиции, как состоящие в партии, так и находящиеся вне рядов ее, объединяться на основе манифеста Рабочей группы РКП(б). Чем скорее сумеем мы сорганизоваться, тем меньше трудностей придется нам преодолевать.

За дело, товарищи!

Освобождение рабочих — есть дело самих рабочих.

XV съезд будет подводить итоги той ожесточенной внутрипартийной борьбе, в ходе которой ЦК, не дожидаясь съезда, уже начал раскол сотнями исключений из партии тех, кто не согласен с его оппортунистической политикой.

В ряде наших документов — в платформе 15-ти, обращении к Октябрьскому пленуму ЦК и ко всем членам партии, в контртезисах о перспективном плане промышленности и о работе в деревне — мы дали критику политики ЦК и выдвинули, в противоположность ей, свою линию и свои конкретные предложения. Все последующие события целиком подтвердили правильность нашей критики.

Мы говорили, что темп развертывания промышленности недостаточен, что он отстает от потребностей народного хозяйства. ЦК оспаривал это. А на деле оказалось, что промышленность не только не поглощает нового притока рабочей силы, но даже по ряду отраслей производит теперь сокращение рабочих. Безработица угрожающе растет. Товарный голод все обостряется. Дошло дело до того, что «недостаток, а местами полное отсутствие встречного предложения промтоваров», как констатирует Госплан в конъюнктурном обзоре за октябрь 1927 г. («Экономическая жизнь», № 274), привел прямо-таки к катастрофическому падению хлебозаготовок за октябрь они составили только 2/3 заготовок соответствующего месяца прошлого года, а за первую половину ноября — меньше половины прошлогодних.

Мы указывали на нелепость той политики цен, которую ведет ЦК и которую он, неизвестно на каком основании, называет политикой снижения цен. Мы говорим, что на деле эта политика есть политика повышения цен и ведет только к уменьшению промышленного накопления и обострению товарного голода, к разбуханию торгового аппарата и наживе спекулянтов. Теперь действительно оказывается, что цены не падают, а растут, и что даже в Москве, при снижении отпускных цен за один октябрь «на частном рынке цены мануфактуры повысились на 5,7 %, обуви — на 10,6 % и металлов — на 4,8 %» (см. тот же конъюнктурный обзор).

Мы указывали на ухудшение условий труда рабочего, на то, что заработная плата уже два года стоит почти на одном уровне в то время, как нагрузка на рабочего (интенсивность труда) все увеличивается. Теперь рабочих текстильной промышленности переводят с трех станков на четыре, а реальная заработная плата, после некоторого повышения в период апрель-сентябрь, в октябре, согласно тому же конъюнктурному обзору Госплана, вновь падает на 2 %. В то же время в письме по перезаключению колдоговоров ВЦСПС дает директиву об «освобождении хозорганов от несвойственных им расходов без значительного ухудшения в бытовых условиях рабочего», т. е. Прямо соглашается на ухудшение, лишь бы оно не было «значительным».

Мы говорили, что политика задержки роста заработной платы рабочего и неправильная жилищная политика неизбежно ведет к ухудшению и без того невозможно плохих условий рабочего. Теперь, по пятилетнему плану жилищного строительства, составленному Госпланом, выходит, что жилплощадь на одного человека в течение пяти лет уменьшается с 11,31 кв. арш. В 1925/26 г. до 10,71 кв. арш. В 1930/31 г., в то время, как минимальной санитарной нормой считается 16 кв. арш.

Мы говорили, что введение водки всего больше бьет по рабочему. Мы требовали «немедленно начать сокращать выпуск водки, особенно в городе, с таким расчетом, чтобы в течение двух лет прекратить его совершенно», ЦК утверждал, что водка только «вытесняет самогон». А на деле оказывается, что со времени выпуска 40-градусной водки, с 1924-26 гг., число алкоголиков в Москве (среди которых 85–90 % составляют рабочие и члены их семейств) выросло вчетверо, вчетверо же увеличилось и число смертных случаев от алкоголизма, а число задержанных в Ленинграде в пьяном виде увеличилось в 9 раз (см. статью Дейчмана в «Большевике», № 19–20). Несмотря на это, в перспективном плане наиболее быстрый рост предусмотрен для производства водки — почти в три раза за пять лет.

Мы требовали немедленного повышения заработной платы сравнительно с довоенной на столько же, на сколько интенсивность труда рабочего сейчас превышает довоенную интенсивность. Мы требовали усиления рабочих масс в управлении производством, мы требовали, чтобы был уничтожен знаменитый треугольник — единый фронт директора фабрики, председателя фабзавкома и секретаря ячейки против рабочих, чтобы профсоюзы стали действительными органами защиты рабочих в соответствии с решениями XI съезда партии, чтобы они наделе стали школой коммунизма. Мы требовали проведения семичасового рабочего дня на деле соответствующим повышением сдельных расценок.

Мы настаивали на прекращении той растраты государственных средств в пользу спекулянта, которая получается в результате проводимой ЦК политики цен, требовали сокращения расходов на бюрократический аппарат, усиления налогов на нэпмана и кулака. Мы требовали увеличения за счет этих средств заработной платы, усиления жилищного строительства для рабочих, усиления помощи бедняцким хозяйствам на основе перехода их к коллективному хозяйству, такой политики кооперирования середняцкого хозяйства, которое так же вело бы его по пути коллективизации.

Мы требовали проведения внутрипартийной демократии на основе решений X съезда партии, т. к. Только при этом условии может быть укреплена связь между партией и рабочим классом, только при этом условии пролетарская часть партии может дать отпор враждебным классовым влияниям на партию, в частности, очистить ее от «бывших» меньшевиков, эсеров, бундовцев, петлюровцев, дашнаков и пр., прочно закрепившихся сейчас в партийном аппарате и в партийной печати. Мы требовали возвращения в партию и Коминтерн тех, кто был исключен из них за борьбу против оппортунизма. Мы требовали, наконец, прекращения вмешательства государственного аппарата и ГПУ во внутрипартийные дела и освобождения арестованных коммунистов.

За эти наши требования, проведение которых только и может направить СССР по пути укрепления диктатуры пролетариата, вместо того пути сползания и перерождения, по которому все более быстро ведет его ЦК, нам брошено обвинение в «неоменьшевизме» и просто в меньшевизме, во фракционной работе и в нарушении устава партии. Эти обвинения особенно усердно поддерживали те бывшие меньшевики и эсеры, а порой и кадеты, против которых и были направлены наши требования. Их руками защищался ЦК против пролетарской части партии.

Мы считаем ниже своего достоинства отвечать на нелепые обвинения в меньшевизме или «неоменьшевизме». Что же касается обвинений в нарушении партийного устава и фракционной работе, то, если уж говорить об этом, не мы, а ЦК является здесь виновной стороной. Не оппозиция, а ЦК отложил съезд вопреки уставу партии на год. Не оппозиция, а ЦК применял во внутрипартийной борьбе силу государственного аппарата. Не оппозиция, а ЦК положил под сукно резолюции X и XIII съездов о внутрипартийной демократии. Наконец, не оппозиция, а ЦК узурпировали юлю съезда, производя во время предсъездовской дискуссии массовое исключение оппозиционеров и арестовывая их. Если начатый раскол партии станет совершившимся фактом, то вся ответственность за это перед партией и рабочим классом ложится на ЦК.

Последние тезисы ЦК — о работе в деревне, о перспективном плане промышленности, об основных началах землевладения и землеустройства являются попыткой показать, что ЦК делает поворот налево, загладить впечатление от откровенно правых шагов, которые он сделал в последние годы. Поэтому они неизбежно страдают половинчатостью и внутренней противоречивостью.

ЦК обещает пересмотр плана развертывания промышленности в сторону его увеличения. Но, наряду с этим, он целиком сохраняет всю ту политику, благодаря которой у него не хватает средств даже на проведение того плана, который намечен теперь. При этих условиях его директива об усилении развертывания промышленности, в которой он тщательно обходит вопрос о том, за счет каких средств может быть произведено это усиление, остается беспредметным пожеланием.

Обещание семичасового рабочего дня, которым ЦК пытался «перекрыть» требования оппозиции об улучшении положения рабочих, уже явно для всех превратилось только в новый предлог для увеличения интенсивности труда при восьмичасовом рабочем дне. А все последние решения по вопросам труда и заработной платы открыто объявляют, что отставание зарплаты от производительности труда является незыблемой основой рабочей политики советского государства. Директива же ВЦСПС о перезаключении коллективных договоров прямо предполагает, как указано выше, ухудшение условий труда и жизни рабочих.

ЦК обещает «форсированное наступление на кулака», и вместе с тем, издеваясь над марксизмом, ленинизмом и просто здравым смыслом, утверждает в своих тезисах, что экономический рост кулака идет одновременно сего политическим ослаблением, что кулак растет, а беднота уменьшается. Тем самым он протягивает руку откровенным сторонникам лозунга «обогащайтесь», которые давно утверждают, что хозяйственный рост кулака благодетелен для всех слоев деревни и никакой политической опасности не представляет.

Списывая у оппозиции некоторые лозунги, делая, главным образом на словах, кое-какие левые мероприятия, ЦК в то же время с тем большим ожесточением преследует тех, кто отстаивает левую линию и которые одни только наделе могли бы эти мероприятия провести. Это лучше всего показывает, что «уступки» налево — лишь маневр для того, чтобы обеспечить закрепление правого курса. Когда сторонники ЦК, провозгласившего «форсированное наступление на кулака», в день десятой годовщины Октября по директиве ЦК рвали на глазах всей рабочей массы плакаты с лозунгами «против кулака, нэпмана и бюрократа», — это лицемерие было разоблачено до конца.

Мы говорили, что внутрипартийная политика ЦК есть на деле политика раскола партии и ее ликвидации. История последней предсъездовской «дискуссии» целиком подтверждает это. Выборы на XV съезд, созываемый вопреки уставу после двухлетнего промежутка, на тот съезд, который будет решать судьбу партии, были произведены до начат дискуссии и даже до опубликования тезисов ЦК к съезду. Дискуссионный листок был превращен в листок против оппозиции. Ни единой статьи и даже тезисов оппозиции, стоящей на платформе 15-ти, не было напечатано. Платформа 15-ти заранее, до съезда, которому она была адресована, была признана ЦК антипартийной и сделана, таким образом, недоступной широким массам партии. Подписавших платформу 15-ти, тт. Дашковского и Сапронова исключили из партии, за распространение и пропаганду платформы рабочих исключали из партии и арестовывали. Взгляды оппозиции были скрыты от партии, а всяким клеветническим выпадам против нее был дан полный простор. Эти исключения и аресты стали будничным явлением, составной частью «партийной дискуссии».

Только путем скрывания от партии взглядов оппозиции, путем организованной кампании клеветы против нее, организованной обструкции, организованного насилия над партией со стороны партийного и государственного аппарата, ЦК удалось получить «подавляющее большинство голосов». Но эта «победа» куплена дорогой ценой, ценой дальнейшего подрыва авторитета партии в глазах рабочего класса. Всем известно, что настроение рабочих совсем не соответствует результатам дискуссии.

На фабриках Орехово-Зуевского района, на заводах «Манометр», «Дукс», фабрике «Красный Октябрь», на подольском заводе «Госшвеймашина», в Харькове на заводе ВЭК, типографии им. Петровского, открытых собраниях ячеек и заводских собраниях рабочие, при постановке вопроса об оппозиции, требовали докладчиков от оппозиции и покидали собрания, когда аппаратчики в этом отказывали. Перечисленные факты не единичны, они носят массовый характер. Попытки ЦК привлечь на свою сторону в борьбе против оппозиции беспартийных рабочих потерпели крах. Разрыв между партией и рабочим классом — к этому результату ведет неизбежно его политика.

Одержав «победу», ЦК хочет использовать ее до конца. Он не довольствуется тем, чтобы навязать партии свою оппортунистическую линию. Он хочет выбросить за пределы партии всех тех, что против этой линии борется, хочет лишить оппозицию и в будущем всякой возможности отстаивать в партии пролетарскую линию. Более того, всех, кто борется против оппортунизма, он объявляет государственными преступниками. ГПУ пущено в ход против оппозиции уже без всякого стеснения. «Кто попытается бороться с партией (оппортунисты считают себя теперь партией), будет сидеть в тюрьме», — цинично заявляет Томский. «Если оппозиция попробует вызвать „катастрофу“, партия и мокрого места от нее не оставит», — грозит и хвастается Бухарин. А со стороны Угланова сыплются такие же угрозы — но уже не по адресу оппозиции, а по адресу рабочих: «Дух сапроновщины мы оттуда в ближайшее время вышибем и научим их работать по Ленину» (т. е. По Угланову — Ленин здесь ни при чем), — грозит он рабочим Дедовской мануфактуры, которые единогласно отказались проводить углановскую «рационализацию», т. е. Переходить с 12 станков на 15 без повышения зарплаты и выбросить на улицу своих товарищей. Борьба против оппозиции и борьба против рабочих идут рука об руку.

Политика ЦК вплотную подводит партию к формальному расколу и ликвидации, с одной стороны, и разрыву с рабочим классом — с другой. Будучи вынуждены, в угоду мелкой буржуазии, все больше давить на рабочих, лишая пролетарскую часть партии, путем исключения ее из партии, всякой возможности влиять на политику советского государства, ЦК вплотную подводит к перерождению и диктатуру пролетариата, хотя объективное соотношение классовых сил в стране дает полную возможность ее сохранения и укрепления. Недаром линию ЦК одобряют Устрялов и Отто Бауэр, недаром они приветствуют исключение оппозиции из партии, недаром буржуазная пресса расхваливает руководителей ЦК как «реальных политиков».

Мы отдаем себе ясный отчет в том, что на оппозицию в ближайшем будущем могут обрушиться жесточайшие репрессии. Мы не закрываем глаз на то, что под ударами этих репрессий наименее выдержанные, наиболее связанные в прошлом с бюрократией элементы оппозиции и даже целые группы могут отказаться от своей линии или от активной борьбы за нее. Оппозиционное движение не является результатом злой воли отдельных лиц или групп. Оно имеет глубокие корни в рабочей части партии и в рабочем классе. Оппортунистическая политика ЦК будет только усиливать протест против нее со стороны всех революционных рабочих. Никакие репрессии, никакие шатания в рядах самой оппозиции не смогут уничтожить идущего из самых низов, из масс пролетариата протеста против политики сдачи завоеваний Октябрьской революции, не может остановить того движения, которое ставит своей задачей торжество пролетарской диктатуры, торжество коммунизма.

Предисловие

Если и говорят, что книги имеют свою «судьбу», то разумеется, что эта «судьба» начинается с момента появления на свет: будут ли ее зачитывать до дыр или она будет спокойно лежать в магазинах, на складах, в библиотеках, в архивах, раздражая всех своим скучным видом, своей ненужностью, своей непристроенностью, чтобы в конце концов пойти на оберточную бумагу.

Да и тогда, когда ее будут читать — много ли, мало ли, то какое она влияние окажет на читающего — даст ли она ему что-нибудь? Откроет ли кусочек истины, правды… Вызовет ли желание пойти той дорогой, куда зовет книга или же она вызовет злобу, раздражение против себя и вокруг нее загорится борьба…

Или, наконец, она вызовет платоническое, бездеятельное сочувствие одних: очень, мол, все это хорошо, но… пусть будет так, как есть, потому что дорога, путь указываемый книгой, это путь тернистый, тяжелый — путь борьбы и лишений, невзгод и страданий… Другие же, проникнувшись к ней злобой и ненавистью, примут все меры, чтобы она попала в разряд кандидатов на скучное прозябание в складах, магазинах, чтобы потом пойти на рынок обслуживать торговцев и покупателя в качестве обертки…

Самая разнообразная, мыслимая и возможная судьба, которую они испытывали, испытывают и будут испытывать — это судьба всех тех, которые уже имели счастье появиться на свет… Предлагаемая же читателю брошюра начала испытывать давление всех сил, будучи еще в «утробе матери своей». Написана она два года тому назад в гор. Эривани, куда автор был сослан после трех с половиной-летнего пребывания в одиночках московской внутренней тюрьмы ГПУ, томской тюрьмы и вятской…

Появилась на свет недозволенным порядком, не законным, а как плод умствований лукавых, как плод дерзаний… и, появившись, должна была прятаться от руки Ирода, от руки потребителя незаконнорожденных и незаконопослушных младенцев… Пришлось ей побывать и в земле сырой, закопанной в железной банке, и томиться, испытывая вечный страх, что вот-вот иродово племя нагрянет и откроет тайник…

А потом… Крадучись, ночью пробирается некто… Зорко глядит по сторонам. Пошел. Остановился у ворот. Поглядел в ту и другую сторону. Все хорошо. Спокойно. Нет никого из племени Ирода… Шмыгнул в ворота и с заднего хода заходит. Стучится. Отворяет.

— Давайте. Мы ее в несколько рук через копировку перепишем за один день. Пусть оригинал идет в Москву, а мы оставим себе копии.

Сказано — сделано.

Оригинал поехал в Москву. Да и поездка — это не просто пойти, взять билет, поудобней устроиться на облюбованном месте в вагоне на шестидневное пребывание в пути… Нет. Это не так. И совершенно исключена возможность отправиться почтой… А, обманывая зоркость племени Ирода, приезжает посланец… И со всеми предосторожностями достигает благополучно до нас. Забирает. И тайно ускользает. А там, в Москве, оригинал копируется всеми способами и ходит по рукам в вечном страхе за свою жизнь и жизнь всех тех, к кому он в руки попадает…

Оставшаяся копия у меня испытала «судьбу» автора… А автор, 7-го ноября 1928 года, вышедши на демонстрацию, домой не возвратился, а где-то по дороге сбрил усы, бороду, волосы, одел другой костюм и с портфелем, туго набитым рукописями, сел на извозчика и поехал на вокзал… А там купил билет до г. Джульфа. И ждал поезда. Поезд опоздал на 2 ч. 30 мин.

Тучи стали рассеиваться… Это нехорошо. Ночь будет светлая… «Эх, темная ночь, выручай!» Луна на ущербе и появится предутренней зарей! Но лучше, если были бы тучи, ветер, дождь или снег… И темно-темно… А нет. Ну и пусть. Приходит поезд. Садится. Тесно. Лезет на верхнюю полку. Удобнее — глаз меньше.

А около двенадцати часов ночи поезд проходил между станциями Дорошан II-ой и Джульфа, и здесь автор на ходу прыгнул с поезда и бегом к реке, чтобы, пользуясь прикрытием поезда и шумом, невидно и неслышно добежать до реки Араке… Спешно раздевается. Привязывает на голову портфель и одежду и — в Араке. Вода жжет: холодная, ледяная. Шумит Араке. Тучи ходят. Идет небольшой снежок. По руслу дует резкий ветер… Переплыл. Она, рожденная головой, переплыла на голове…

А потом… арестовали власти Персии автора и рукописи… Полицейские участки, тюрьмы…

Зорко следит иродово племя. Хотят похитить… И тут, обманывая бдительность и полиции Персии, и ГПУ, уезжают рукописи в одну сторону, а автор бежит в другую…[45]

Два раза портфель, остававшийся у меня, видел руки, которые забирали все содержимое… Но рукописей уже не было. Они уехали… И два раза племя Ирода не нашло новорожденных бунтовщиков и забирало чистую бумагу… Но вот автор переправляется нелегально через персидско-турецкую границу и снова в полицию, тюрьмы, и ссылку, чтобы потом поехать подальше от мест, где ГПУ чувствует себя хозяином…

Полицейский участок маленького городка Kara-koesa, и там родилась другая: «Краткая критика теории и практики ВКП(б) и Коминтерна».

Без стола и стула, питающийся милостью полицейских. Без единой печатной строки, на бумаге, данной полицейскими, строчка за строчкой ложатся мысли… А потом ссылка в гор. Амасия…

И старания друзей и их поддержка открывают дорогу в Константинополь: приговор на четыре года тюрьмы отменен.

Константинополь и другая: «Какое государство в СССР» И новая попытка украсть у меня рукописи. Полиция арестовывает Ивана Железова за то, что тот подкупал за 1000 турецких лир, чтобы выкрасть у меня рукописи…

Наконец, Франция… И то, что не удалось ни в Персии, ни в Турции, то удалось во Франции, в Париже.

Из Персии через Берлин — в Париж, миновав все преграды, приехали мои долгожданные и вновь соединились и с портфелем, в котором они переправлялись через Аракс и с головой, на которой переправлялись и которая родила их. Это был праздник. Большой праздник! А 3-го октября 1930 г. их не стало. Не стало и портфеля.

Долгие годы одиночного заключения в ГПУ выращивали их. Надо было не только написать, но и переправить за пределы тюремных стен, а там охранить от Иродова нашествия. А при отправке из одной тюрьмы в другую, а затем в ссылку надо было их провезти. Они жили под вечным страхом истребления… Все миновали, все преодолели и у типографского станка, «среди бела дня», в центре Парижа пропали. И их пропало много: 1) «Немного правды», состоящая из: а) двух писем Сталину, по одному Бухарину и Зиновьеву и Рыкову, написанных в одиночках Томской и Вятской тюрем; б) Записка разговора с Максимом Горьким в Эривани; в) И воспоминания о побеге из СССР; 2) «Краткий комментарий Коммунистического Манифеста Карла Маркса и Ф. Энгельса»; 3) «О рабочем государстве»; 4) «Критика программы Коминтерна»; 5) Проекты программы и устава Рабочих коммунистических Партий СССР; 6) «Три вопроса»; 7) «Краткая критика теории и практики ВКП (б) и Коминтерна» (или открытое письмо Троцкому по вопросу организации Рабочих Коммунистических Партий СССР); 8) «Мысли материалиста» (неоконченная); 9) «Проект Платформы Рабочего Коммунистического Интернационала»; 10) Три главы воспоминаний; 11) Черновики, конспекты, наброски. Полон портфель.

Если это не рука ГПУ, то все те рукописи, которые есть в архивах ГПУ и ЦК ВКП, ЦК обязан возвратить, доказав тем самым, что он не боится появления их в свет. Если это не будет сделано, то этим устанавливается факт, что это сделано агентами ГПУ, по прямому указанию ЦК.

«Очередной обман» случайно миновал судьбы своих товарищей — он был на прочтении. Сохранилась и «Какое государство в СССР». В копиях сохранились в Германии «Краткая Критика теории и практики ВКП(б) и Коминтерна» и «Проект Платформы Рабочего Коммунистического Интернационала». Сохранилась и «Новейшее Ликвидаторство» (ответ Сорину и Бухарину на их книжку «Рабочая Группа» («мясниковщина») и шесть номеров газеты «Рабочий путь к власти», нелегально издававшейся в Москве.

Судьба брошюрки «Очередной обман» более счастливая, чем ее родных собратий… Не потому ли, что она меньше всех их? Она выходит в свет после долгих скитаний и мытарств…

Расчет воров простой: автор занят работой по добыванию средств пропитания, и занят весь день. Писать ему нет времени. То, что написано — беспокоит, опасно. На них могут учиться пролетарии всех стран… Из них могут понять природу современной власти в СССР и, поняв, решить вопрос: за что бороться? Гнет и эксплуатация в странах частнособственнического капитализма — невыносимы. Наемное рабство должно быть уничтожено. Ноне заменять одну эксплуатацию другой — буржуазную — бюрократической, а уничтожить все виды эксплуатации — такова цель пролетариата. Госкапиталистическая эксплуатация СССР должна быть уничтожена. Но чем заменить? — Вперед или назад? К частнособственническому капитализму или к Рабочему государству? Все эти работы освещали эти вопросы, обосновывая ответы как теоретически, излагая философию пролетарской революции, так и практически, разъясняя, что значат слова Маркса: «Первым шагом рабочей революции должно быть возвышение пролетариата на ступень господствующего класса, завоевание демократии», показывая на истории Парижской Коммуны и опыта трех русских революции, что это означает: давая конкретные, ясные ответы на вопросы — что такое рабочее государство. Это опасно. Бюрократия это понимала и понимает… А отсюда все качества…

Два года прошло с тех пор, как написана брошюрка. Написана она по настоянию товарищей; по настоянию Вр[еменного] Центрального Организ[ационного] Бюро Рабочих Коммунистических Партий СССР (Рабочей Группы), считавшего необходимым отозваться на новый трюк бюрократии, выдвинувшей новый лозунг «самокритики». И вот в течение двух с лишним лег этот лозунг не сходит со страниц «Правды» и «Известий» и всех СССР-овских газет вообще. Это постоянство удивительно. И это делает брошюрку современной, нужной и необходимой. Больше того — за это время этот лозунг, рожденный затхлой атмосферой всевластничества бюрократии, предназначенный исключительно на предмет обмана пролетариев СССР, через Коммунистический Интернационал перекочевал во все секции и сделался одним из идейно-организационных устоев коммунистических партий всех стран и приобрел тем самым международное значение, и критика его сделалась еще более необходимой.

Вот это перенесение методов организационного строительства из обстановки всевластвующей, господствующей бюрократии, из специфических условий господства, присущих бюрократии: из условий однопартийной формы управления государственного капитализма, перенесение в совершенно иную историческую обстановку, на совершенно иную классовую почву изобличает удивительную «диалектичность» и «марксистскую выдержанность» всего комплекса мыслей, приведших к этому, как утех, которые это стремятся перенести, так и утех, кои не критически воспринимают это и рабски проводят в жизнь.

Господствующая бюрократия этим путем свидетельствует факт, что она разделяет судьбу всех до нее господствовавших классов и с критических и диалектических методов мышления перешла к догматическим, видя в форме своего господства идеал государства (и его же не прейдеши), и стремится пролетариату всего мира навязать как программу своего господства, так и организационные методы. Это выявляет классовую сущность и природу ее устремлений, и, помимо всего прочего, она достигает этим путем укрепления своего господства.

От Троцкого до Сталина, от меньшевиков до «Последних Новостей» все политические направления меряют классовую сущность и природу государства СССР — государственной собственностью средств производства и успехами в области экономического строительства.

Платформа 83-х (троцкистов-зиновьевцев), критикуя «теорию построения социализма в одной стране», выдвинула вместо сталинской пятилетки с 9 % роста индустрии свою, интернациональную, пятилетку с 20 %. Им казалось, что 20 % роста — это интернационализм, а 9 % это «национальная узость и ограниченность», а бюрократия во главе со Сталиным взяла да и выдвинула пятилетку с 30 % роста и в течение двух лет успешно проводит ее в жизнь со значительным превышением первоначальных наметок пятилетки, и есть все основания думать, что предположения пятилетки будут выполнены в четыре года. Казалось бы, для каждого честно мыслящего человека обязательным признать, что мерило, критерий «интернационализма» и национальной ограниченности не выдержали испытания жизни, и разногласия свои обязательно надо обозначить менее возвышенным названием. Конечно, можно сказать, что количество переходит в качество и здесь больше всего это можно ожидать. В самом деле: если не 9 %, а 5 %, а если не 5, а 2 % роста, то в то же самое время сектор частнособственнического хозяйства неминуемо будет расти интенсивнее, и если при 20 % роста индустрии он будет расти 2 %, то при 9 % он будет расти 3–5 %, а при 2 % он неминуемо будет расти 7–9 %, иначе быть не может, так как в противном случае получается остановка развития производительных сил — т. е. Крах. Сказать это можно. Но кто может, оставаясь в рамках честного, добросовестного спора, предъявить обвинение Сталину и К°, что они могли пойти на это? Ведь всякому понятно, что вопрос о % роста есть вопрос не принципиальный, а арифметический. Ни Сталин и К°, ни Троцкий-Зиновьев (покойник) ни на минуту не допускали, что % роста государственной промышленности будет ниже % роста частного сектора СССР, а это значит, что частная собственность и частная промышленность, торговля осуждены всем ходом экономического развития на вымирание. Не соха, серп, коса, прялка имеют будущее, а машина, крупнозаводского типа промышленность. Крестьянин — представитель старого, буржуазного мира, мира частной собственности, а бюрократия, организованная в партию и свое государство, распоряжающаяся всеми ресурсами крупной индустрии и индустриального земледелия — она стоит на ступени господствующего класса и олицетворяет в себе представителя крупномашинной промышленности.

Бюрократия — представитель машины — частный собственник, крестьянин — представитель сохи. Борьба не равная. Соха на ладан дышит. Бюрократия совершает свое триумфальное шествие, и это ни на йоту не меняет классовой сущности государства.

Коллективизация — это внедрение государственного капитализма в деревню, как правильно сказал тов. Сапронов. Это первоначальная стадия вытеснения частнособственнического, сошного хозяйства. Второй этап — это превращение всех коллективов в совхозы, а мелкого буржуа в пролетария…

Бюрократия не может остановиться на этапе коллективов, артелей и коммун.

Что такое хорошо оборудованный и организованный коллектив? — Это фабрика, завод сельскохозяйственных продуктов, но разница между фабрикой городской промышленности и коллективом состоит в том, что во главе фабрики стоит бюрократ, единодержавный и единоличный, назначенный комиссией бюрократов, а во главе коллектива стоит выборное управление, и он похож на фабрику, где Советы Рабочих депутатов фабрики управляют производством.

Это принципиально не приемлемо бюрократии. Это соблазн для пролетариата. Он может сказать: вчерашний мелкий буржуа, крестьянин, он может стоять во главе производства, управляя им, а я потомственный, почетный пролетарий не могу делать этого? — Долой бюрократию, да здравствуют Советы Рабочих депутатов предприятий! — А это смерть бюрократии. Этого она не захочет. И хотя однопартийная форма управления бюрократического государства дает возможность бюрократии подбирать состав правления, но все-таки тут есть много неведомых для бюрократии моментов, и она неминуемо будет стремиться к превращению коллективов, коммун и артелей в совхозы с назначенным директором во главе, чтобы тем самым уничтожить соблазн для пролетариата городов.

Успех государственного капитализма в области экономического развития несомненен. Отрицать его могут только слепцы и реставраторы частнособственнического капитализма. Но эти успехи наряду с кризисом частнособственнического капитализма во всех странах только свидетельствуют одно: государственный капитализм прогрессивнее частнособственнического, сильнее его.

И в самом деле. В 1920 году вся промышленность городов была разорена и доведена до 15–20 % от 1913 года. Белогвардейские орды вкупе и любе с капиталистами всех стран рыскали по стране, уничтожая все, что только можно уничтожить и достигли небывалого в истории успеха в области разорения страны, разрушения ее производственных сил.

С 1921 года в условиях финансовой и экономической блокады начинается тяжелый, длительный процесс восстановления разоренной промышленности. И это достигается в пять лет. К 1926 году промышленность достигла довоенного уровня. А с 1926 по 1930 год достигла 200 % довоенного. И это в условиях отсутствия кредита, финансовой блокады!

Какая страна частнособственнического капитализма могла бы выдержать финансовую блокаду, какую выдержал СССР? И не только дать в этих условиях рост, подобный росту индустрии СССР, а сохраниться и миновать катастрофы? — Такой страны нет. И если в условиях самого тесного экономического сотрудничества и финансирования буржуазия переживает кризис, угрожающий самому существованию ее господства, существованию частной собственности, то что было бы с любой буржуазной страной, если бы она жила в условиях фактической блокады в продолжение больше чем 12 лет? Да начала бы свое развитие с 20 % 1913 года? — Что было бы с ней? Она перестала бы существовать как страна частнособственнического капитализма, в ней была бы революция. А СССР не только живет, но и растет. Растет бурно: так растет, как никогда и ни одна из стран буржуазии. И это при скованности, бюрократической опеке и боязни творческих сил пролетариата, крестьянства и интеллигенции. А что было бы, если бы сами пролетарские массы стояли во главе производства в лице своих Советов Рабочих Депутатов предприятий, во главе распределения в лице Кооперации и во главе государственного контроля и над деятельностью Советов, и над деятельностью Кооперации в лице своих производительных, профессиональных союзов, да так построенное государство имело бы многопартийную форму управления, обеспечивая все права и свободы и юридически, и фактически за всеми пролетариями, крестьянами и интеллигентами в неизмеримо большей мере, чем в любом буржуазном государстве: свободы коалиций (организации партий), слова, печати, собраний и т. д., давая простор всем творческим силам трудящихся масс, скованных вековым гнетом, насилием — разве тогда могло бы иметь место вредительство? Смоленские, артемовские истории? Мелкие и крупные хищения? А теперь нет ни одного крупного строительства, где бы не было хищения, нет ни одного торгпредства, где не было бы казнокрадства, грабительства. И рост, колоссальный рост, невиданный рост экономического, культурно-бытового строительства показывал бы истинные чудеса. И разве так организованный пролетариат — в свое государство — не являлся бы в действительности отечеством всех трудящихся, угнетенных масс? Разве там не находило бы убежище все разномыслящее рабочее племя — гонимое за борьбу против капитализма? А теперь это убежище бюрократии и при том бюрократии, целиком и полностью разделяющей убеждения бюрократии СССР. И будь ты хоть самым патентованным бюрократом, вроде Троцкого, — но раз ты имеешь самые малюсенькие, крохотные разногласия вроде тех, что имели и имеют наши именитые оппозиционеры, сущность которых сводилась к тому, с какого волоса начинается плешь или с какого % роста производства начинается интернационализм — и эти не имеют права думать вслух, «смеяться скопом» и рассаживаются по тюрьмам, рассылаются по гиблым местам, изгоняются из страны, а то и пристреливаются в тиши внутренних тюрем ГПУ, то все многомиллионное пролетарское племя всех стран, все разномыслящее, разноязычное, стремящееся низвергнуть наемное рабство не могут видеть в нем своего отечества. И если все-таки влияние бюрократии СССР велико, то это происходит за счет эксплуатации ореола русской ноябрьской революции и во-вторых — служит показателем того, как тяжко живется пролетариату: хоть черту на рога, но чтобы избавиться от вечного наемного рабства. И одним фактом своего существования Рабочее Государство делало бы больше, чем все ухищрения бюрократии, чем все златоусты и писатели. Оно было бы набатным зовом, зовущим на сокрушение стен эксплуататорского Иерихона.

Успехи СССР в области экономического строительства показывают лишь, что государственный капитализм сильнее частнособственнического, как успехи буржуазии своего времени показывали прогрессивность ее производственных отношений по сравнению с феодальными.

Те же доказательства, что бюрократия СССР борется против частнособственнического капитализма, как внутри Союза так и вне его доказывают, что государственный капитализм враждебен частнособственническому и являются доказательствами того, что бюрократия верна своим классовым интересам. Как и буржуазия, борясь с СССР, остается верной своим классовым интересам, охраняя свое господство. Она не хочет быть экспроприированной ни бюрократией, ни пролетариатом. И это ни в какой мере не может служить доказательством пролетарской сущности государства СССР.

На частном вопросе «о самокритике» брошюра освещает вопросы программы: за что бороться, вопросы тактики — как бороться, вопросы устава — как строить ряды, чтобы победить. Но все эти вопросы мало разработаны. Другие, сохранившиеся рукописи: 1) «Краткая критика теории и практики ВКП (б) и Коминтерна», 2) «Какое государство в СССР», 3) «Проект платформы Рабочего Коммунистического Интернационала», 4) «Проект Устава Рабочих Коммунистических Партий СССР» — дают более конкретный материал для программно-тактической уставной дискуссии.

Товарищи, те, что действительно болеют и мучаются болезнями и муками пролетариата, все, что дерзают сметь суждения свои иметь, все, что смелое и честное есть в пролетариате всех стран, пойдут на эту дискуссию. Они должны знать, за что бороться, как бороться и как строить свои ряды, чтобы победить. Ясные, точные ответы на эти вопросы развяжут энергию пролетариата и помогут организоваться для боя и побед.

Заграничное представительство временного Центрального Бюро Рабочих Коммунистических Партий СССР не имеет материальной возможности пользоваться формально, законно признанными свободами буржуазным государством и не может без помощи товарищей издать эти материалы. Необходима материальная поддержка. Будь эта поддержка, мои рукописи не были бы украдены, а давным-давно были бы в печати. Помогайте, товарищи!

Вторая помощь — это продвижение всех брошюр, книг в СССР пролетариям СССР. Надо найти пути, закрепить их и начать работу.

Прекратившийся журнал «Рабочий Путь к власти» должен быть продолжен изданием здесь. Нужны средства, сотрудничество, связи.

Помогайте!

Слово покойникам

В сентябре 1843 г. Маркс писал Руте:

«До сих пор философы имели в своем портфеле разрешение всех загадок, и глупому миру непосвященных оставалось только раскрыть рты, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки. Теперь философия сделалась светской… Если конструктирование будущего и окончательные результаты для всех грядущих времен не наше дело, то я говорю о беспощадной критике всего существующего, беспощадной в двух смыслах: в том, что эта критика не боится собственных результатов, и в том, что она не отступает от столкновения с предержащими властями».

Этому критическому настроению одного из будущих авторов «Манифеста» вполне соответствовало настроение другого его автора, Фридриха Энгельса, как это хорошо видно из его интересной статьи, в которой много места отведено изложению взглядов Карлейля.

Карлейль признавался, что у него нет никаких «мориносовых пилюль», никаких панацей для лечения общественных бедствий. Указав на это признание, Энгельс замечает:

«В этом он тоже прав. Еще не совершенна та общественная философия, которая выдает два три положения за свой конечный результат и предлагает „мориносовые пилюли“. Нам не так нужны голые результаты, как изучение. Результаты без развития, которое ведет к ним — ничто: это мы уже знаем со времени Гегеля. А результаты, которые фиксируются как неизменные и не кладутся в основу дальнейшего развития, хуже, чем бесполезны. Но результаты все-таки должны принять определенную, хотя и временную форму; развитие должно вывести их из туманной неопределенности и сделать из них ясные мысли».

В течение времени, протекшего с тех пор, как написаны были эти строчки, социальная философия Маркса-Энгельса тоже пришла в своем развитии к известным результатам, которые получили первое систематическое выражение в «Манифесте Коммунистической партии» и затем пополнялись в других сочинениях авторов. Эти результаты никогда не грешили туманной неопределенностью… Но если справедливо замечание Энгельса о том, что надо дорожить не столько результатами, сколько тем развитием, которое ведет к ним, и что вообще результаты имеют лишь временное значение, то можно спросить себя: не устарели ли результаты, изложенные в «Манифесте», и не осуждены ли они дальнейшим ходом того самого развития, которое некогда привело к ним? Один остроумный француз заметил, что он не хотел бы думать как Вольтер в такое время, когда Вольтер думал бы иначе. Если бы мы захотели думать, как Маркс и Энгельс в такое время, когда Маркс и Энгельс думали бы иначе, то показали бы этим полную неспособность усвоить живой критический дух их учения и, отстаивая его мертвую букву, мы были бы от него гораздо дальше, чем те догматики, о которых говорил Маркс в цитированном выше письме к Арнольду Руге.

Маркс и Энгельс беспощадно критиковали все существующее и не боялись результатов своей критики. Ученики Маркса и Энгельса не должны бояться критиковать результаты, добытые их учителями.

Казалось бы, что это само собой разумеется и что говорить об этом излишне, говорит Г. В. Плеханов, но это не правда, что это само собой разумеется и совсем не излишне об этом говорить теперь, в наше время, когда самой высокой добродетелью провозглашается слепая вера в мудрость «философов», заседающих в Политбюро ЦК ВКП, которые «имеют в своих портфелях разрешение всех загадок, и глупому миру не посвященных пролетариев остается только раскрыть рот, чтобы ловить жареных рябчиков абсолютной науки». Совсем не лишне об этом говорить, когда «всякая критика линии партии, линии ЦК ВКП и справа и слева считается меньшевизмом» со всеми вытекающими отсюда последствиями для дерзновенных критиков. Неправда, что ЦК ВКП не имеет «мориносовых пилюль», никаких панацей для лечения общественных недугов; если бы не имел, то критику считал не только уделом дерзких головорезов, недолгом каждого марксиста, долгом каждого революционера. А что они похожи на догматиков, о которых говорил К. Маркс, и, помысли Г. В. Плеханова, стоят гораздо дальше от Маркса, чем эти догматики, так в наше время никого, уважаемый папаша русского марксизма, в ЦК ВКП этим не смутишь.

Хорошо Вам, уважаемый Г. В. Плеханов, говорить что «ученики Маркса-Энгельса не должны бояться критиковать результаты, добытые их учителями», когда Вы находитесь вне пределов досягаемости. А мы вот, следуя Вашему совету, попробовали критиковать «результаты», добытые учениками Маркса-Энгельса, и испытали и испытываем неловкости «результатов» нашей критики. Но так как Вы нас учили, следуя Марксу-Энгельсу, не «отступать от столкновения с предержащими властями», то мы решили продолжать думать так, как бы думали Маркс и Энгельс, находясь в нашем положении.

И это делаем потому, что: «Сознательные рабочие, ведя дальше свое движение, должны постоянно оглядываться на пройденный рабочим движением путь и обдумывать снова и снова, правилен ли этот путь, нет ли возможности улучшить его». И потому, что: «Только людям неумным и боящимся участия широких масс в политике кажутся неуместными или излишними открытые и страстные споры о тактике, которые постоянно наблюдаются в рабочей печати. На самом деле именно эти горячие споры и помогают тому, чтобы все рабочие втягивались, приучались всесторонне обдумывать свою, рабочую политику, вырабатывали твердую, ясную, определенную классовую линию движения», — как говорил другой, бывший в то время, когда Вы писали свое «Предисловие», в 1900 г. Вашим другом и соратником, другой ученик Маркса и Энгельса Н. Ленин.

Но кроме того этот же Н. Ленин говорил: «Бывают такие споры и такая борьба мнений в печати, которые помогают читателям понять вопросы политики, глубже дать себе отчет в их значении, тверже решить их.

Бывают споры, которые вырождаются в перебранку, в сплетни и дрязги.

Передовым рабочим, которые знают свою ответственность за ход работы, превращающей и организующей пролетариат, надо внимательнейшим образом смотреть затем, чтобы неизбежные споры, неизбежная борьба мнений невырождались в перебранку, сплетни, дрязги, клевету».

Он же находил, что «политическая невоспитанность россиян сказывается, между прочим, в неумении искать точных доказательств по спорным и важным историческим вопросам, в наивном доверии к восклицаниям и выкрикам, к заверениям и клятвам заинтересованных лиц» (стр. 14). И что «всякий разумный человек понимает, что если идет горячая борьба из-за какого бы то ни было предмета, то для установления истины необходимо не ограничиваться заявлениями спорящих сторон, а самому проверять факты и документы, самому разбирать, есть ли показания свидетелей и достоверны ли эти показания.

„Спора нет, это сделать не всегда легко. Гораздо „легче“ брать на веру то, что попадается, что доведется услышать, о чем более „открыто“ кричат и тому подобное.

Но только людей, удовлетворяющихся этим, зовут „легонькими“, легковесными людьми, и никто с ним серьезно не считается. Без известного самостоятельного труда нив одном серьезном деле истины не найти, и кто боится труда, тот сам себя лишает возможности найти истину“ (стр. 84).

„Только тот заслуживает названия члена партии и созидателя рабочей партии, кто внимательно изучает, обдумывает и самостоятельно решает вопросы и судьбы своей партии“ (стр. 116).

„Поэтому мы обращаемся только к тем рабочим, которые этого труда не боятся, которые решились самостоятельно разбираться и стараться найти факты, документы, свидетельские показания“ (стр. 84).

Причем не бояться критиковать результаты, добытые Марксом-Энгельсом — не Плехановым, не Лениным и не ЦК РКП.

Тов. Ленин говорит: „Тов. Чудновский говорил здесь о том, что он позволил себе подвергнуть действия комиссаров резкой критике. Здесь не может быть речи о том, можно или нельзя позволить себе резкой критики, эта критика составляет долг революционера, и народные комиссары не считают себя непогрешимыми. Критика — долг революционера“»

I. Бюрократическое вранье и пролетариат

Всякий грамотный и неграмотный рабочий и крестьянин неожиданно оглушен воем и криками всех партийно-советских профессиональных бюрократов о «самокритике».

Каждая газета, каждый журнал только что голосили, завывали, требуя расправы со всяким иначе-думающим — оппозиционным рабочим, крестьянином и пролетарским интеллигентом, — требуя применения крови и железа, требуя расправ направо и налево. И вот, рассовав не одну тысячу рабочих, крестьян и интеллигентов по тюрьмам и ссылкам очень «социалистического» отечества, эта бюрократическая орава вдруг заголосила благим матом о «критике», «самокритике», о «беспощадной, сверху до низу, критике»! В чем дело? Почему эта бюрократическая орава, решающая все важнейшие вопросы многомиллионной страны вдали от пролетарских и крестьянских глаз, в тиши кабинетов политбюро ЦК ВКП(б), постановления которого объявляются более непогрешимыми, чем постановления святейшего синода, почему она, только что расправившись с честнейшими рабочими, крестьянами и интеллигентами без всякого гласного суда, без права защиты, Шемякинским судом застенков, только потому, что эти честные революционеры дерзнули сметь свое суждение иметь, да и высказать его, расправившись более жестоко, чем самое подлое из подлых буржуазных правительств (Бела Кун осужден буржуазным, гласным судом к 3 месяцам тюрьмы, а организатор побега из германской тюрьмы, т. Браун, осужден на 6 месяцев), вдруг провозглашает лозунг самокритики?

Партийные и беспартийные рабочие, крестьяне и интеллигенты ошеломлены этим наглым лицемерием и стоят в недоумении: неужели поворот? Неужели теперь над иначе-думающими, чем бюрократия из Политбюро ЦК ВКП(б), рабочими, крестьянами, интеллигентами не будут учинять безгласной, в тиши подвалов ГПУ, внесудебной расправы за то, что они будут высказываться на собрании и в печати? Неужели отныне постановления бюрократии, заседающей в Политбюро ЦК ВКП(б), теряют свою святость и неприкосновенность? Неужели постановления оравы бюрократов, съезжающихся на вселенские и поместные соборы (партсъезды), можно критиковать и вести борьбу за их изменение, набирая большинство? Разумеется, нет. Это очередной обман бюрократии.

Недовольство рабоче-крестьянских масс всевластием, бесконтрольностью, произволом, казнокрадством бюрократии, неспособной даже на самое простое дело: обеспечить хлебом города страны, экспортирующей хлеб, настолько велико, что бюрократия, организованная в господствующий класс и партию, стоящая во главе производства, распределения и государства, вновь почувствовала, что расправа с оппозиционными пролетариями, крестьянами и интеллигенцией не помогли ей, и почва под ее ногами стала более горячей, чем когда-либо. Вот почему она так неистово завопила о «бюрократизме», о «самокритике».

Но, разумеется, «самокритика», «критика» — должны идти на пользу бюрократии, укоренить власть и господство бюрократии, очистив ряды этой бюрократии от явных казнокрадов, растлителей, бандитов, особенно озлобляющих пролетариат и крестьянство, и этим путем отвести их недовольство самой системой господства бюрократии на мелочи: на уголовные делишки мелкой сошки от бюрократии, бюрократической мелкой шпанки. Бюрократия борется за «честных» бюрократов и призывает рабочих и крестьян помочь ей почистить бюрократические конюшни. Вот рамки «критики», «самокритики», выход за которые бюрократия будет «пресекать» всеми средствами: подкупом, клеветой, тайной расправой в ГПУ, ссылками и тюрьмами. Рабочий класс, трудовики крестьяне, а также честная, пролетарски мыслящая интеллигенция — будут бороться за уничтожение господства бюрократии, за слом всей бюрократической машины, за устранение бюрократии от руководства производством и за замену ее Советами Рабочих Депутатов предприятий, выбирающими все органы управления промышленностью: правления трестов, синдикатов, ВСНХ, в то же время делая эти Советы «основными ячейками государственной власти» (программа РКП(б)); они будут бороться за устранение бюрократии от руководства торговлей, за уничтожение всех наркомторгов, госторгов и передачи всех капиталов, прав и обязанностей кооперации; они будут бороться за устранение бюрократии от государственного контроля и передачу всех прав и обязанностей бюрократической, а не рабоче-крестьянской инспекции, производственным (профессиональным) союзам; они будут бороться за рабочее государство, за диктатуру пролетариата, за пролетарскую демократию, зная, что бюрократия не способна хоть в какой-нибудь значительной мере уничтожить казнокрадство, взяточничество, произвол, издевательства, угнетение и эксплуатацию рабоче-крестьянской массы.

И хотя в своей повседневной борьбе пролетариат будет бороться за частичные требования, за частичное уничтожение бюрократического зла, повышение заработной платы, улучшение охраны труда и прочие реформы социал-бюрократического режима, но борясь с бюрократическим злом, пролетариат должен знать природу этого зла, которая лежит в самой системе государственного капитализма, во всей системе социал-бюрократического строя.

Только уничтожение этого строя и замена его рабочим государством уничтожит самую почву бюрократии и пакостей ее.

2. Бюрократическая ложь в прошлом и настоящем

Не первый раз социал-бюрократия криками о критике, самокритике, о демократии советской и пролетарской заглушает свой страх перед растущим недовольством рабоче-крестьянских масс, прикрывая в тоже время этим «свободолюбивым» завыванием расправы с иначе-мыслящими пролетариями, крестьянством и интеллигенцией.

Все помнят, как в 1923 году после самых свирепых расправ с пролетариями из «Рабочей группы» РКП(б), преступления которых состояли в том, что они выступили с критикой теории и практики бюрократии в «Манифесте Рабочей группы», выступили с критикой «скопом», группой, критикой организованной, — все помнят, как учинив свирепую, тайную, подвально-гепеускую расправу над ними, бюрократия тогда также заголосила благим матом о советской демократии, о пролетарской демократии. Как потом, в 1924-25 годах, когда недовольство рабоче-крестьянских масс стало выливаться в стихийные забастовки и восстания, эта бюрократия вновь и вновь завопила о «критике» и «самокритике». Так, на XIII Московской партконференции в январе 1925 года теперешний вожак бюрократии Сталин говорил: «Вопрос стоит так: либо мы, вся партия, дадим беспартийным рабочим и крестьянам критиковать себя, либо нас пойдут критиковать путем восстаний». Грузинское восстание — это была критика. Тамбовское восстание — тоже была критика. Восстание в Кронштадте — чем же это не критика?

«Одно из двух: либо мы откажемся от чиновничьего благополучия и чиновничьего подхода к делу, не будем бояться критики и дадим критиковать себя всем беспартийным рабочим и крестьянам, которые ведь испытывают на собственной спине результаты наших ошибок; либо недовольство будет накапливаться, будет нарастать, и тогда критика пойдет путем восстаний».

Кто не узнает в этой речи испуганного, паникерствующего чинушу, до которого докатились волны рабоче-крестьянского недовольства, и который все пообещает, чтобы потом, как только усмирят рабочих и крестьян совокупным действием лжи, провокаций, подкупов и насилия, обмануть их?

Тамбовское, грузинское и кронштадтское восстания — это была критика. Критика рабочих и крестьян принимала форму восстаний и забастовок потому, что они до сих пор не имели права иной критики линии правящей бюрократии и ее партии, права критики устным и печатным словом, сознается Сталин, поэтому-то он и говорит: «Либо мы дадим критиковать себя (бюрократию) всем беспартийным рабочим и крестьянам, либо недовольство будет накапливаться, нарастать и тогда пойдет критика путем восстаний».[46]

Значит, по признанию вожака бюрократии Сталина, до 1925 года рабочие и крестьяне были лишены всех политических прав: свободы слова, печати, собраний, организации партий (свободы союзов), лишены права критики.

Всевластие, произвол, насилия бюрократии не имеют никакого предела. Потому-то рабочие и крестьяне, испытывая на собственной спине результаты политики Сталиных и Кº и доведенные до отчаяния, решили выявить свое недовольство путем восстаний и забастовок.

«Либо мы откажемся от чиновничьего благополучия и чиновничьего подхода к делу, не будем бояться критики и дадим критиковать себя всем беспартийным рабочим и крестьянам, — либо недовольство будет накапливаться, нарастать, и тогда критика пойдет путем восстаний».

Сам вожак бюрократии от имени всей бюрократии изрекает «свободолюбивые» либеральные фразы и выбалтывает, что на эти фразы его вынуждает страх перед растущим недовольством рабочих и крестьян, которое может вылиться в форму восстаний. Кроме того, этот главчинуша зовет своих собратий отказаться от чиновничьего благополучия, от чиновничьего подхода к делу, т. е. Призывает их изменить своей мелкобуржуазно-бюрократической природе. Разумеется, что из этого ничего не вышло. И сам вожак, как и вся орава чиновников, как были бюрократами, такими и остались.

Замечательно в этом паническом признании вожака бюрократии то, что «чиновничий», «бюрократический» подход к делу загонял недовольство внутрь; что всякая критика со стороны рабочих и крестьян и справа и слева всей линии этих бюрократов и их партии считалась меньшевизмом и контрреволюцией и с ней расправлялись втихомолку, вдали от пролетарских глаз, в тиши подвалов ГПУ, и тем не менее это не спасло бюрократию, и вожак зовет ее отказаться от бюрократического подхода к делу и дать возможность критиковать себя, не доводя своим «бюрократическим подходом к делу» — т. е. Произволом и насилием — рабочих и крестьян до критики путем восстаний и забастовок.

«Самая большая опасность, — продолжает Сталин, — состоит в том, что многие наши товарищи не понимают этой особенности положения в данный момент. Часто говорят: что же в Москве наши лидеры взяли за моду говорить о крестьянстве? Это, должно быть, несерьезно. Это дипломатия. Москве нужно, чтобы эти речи говорились для заграницы. А мы будем продолжать старую политику» (там же). «Вся беда, самая большая опасность состоит в том, что местные работники будут рассматривать новую линию не как линию, а как способ объегоривания заграницы, и будут по-старому, по чиновничьи подходить к делу, рассматривая, как и раньше, всякую критику и справа, и слева, и со стороны крестьян, и со стороны рабочих как меньшевизм, как контрреволюцию и по-старому же будут расправляться с нею: будут „тащить и не пущать“».

Сталин сознается, что ему могут не поверить даже его товарищи, так как часто говорились эти «свободолюбивые» речи о свободе критики для обмана рабоче-крестьянских масс, и местные работники могут посмотреть на это как на очередной трюк, фокус на предмет обмана рабоче-крестьянских масс.

Так оно и оказалось. Если бы была свобода критики с 1925 года для всех рабочих и крестьян, то зачем же вновь в 1928 году заговаривать о «самокритике» и «критике»? Тогда обманывали на «критике» для всех рабочих и крестьян, а теперь на «самокритике».

Не только беспартийным рабочим и крестьянам нельзя критиковать всевластвующую бюрократию, т. е. Издавать газеты, журналы, книги не бюрократического толка, не казенного направления, выступать на собраниях, организовываться в группы, партии и выступать на выборах, конкурируя с партийной бюрократией, но и нельзя было выступать с критикой партийным же товарищам, а как только выступили да попробовали отстаивать свою точку зрения, и бороться в партии за большинство, так тогда с ними расправлялись со свирепостью и жестокостью, которой позавидовали бы даже твердолобые фашисты Италии, расправляющиеся с коммунистами, в большинстве случаев, через гласный суд. А у нас гласный суд существует для воров, убийц, растлителей, казнокрадов, белобандитов, генералов, капиталистов и их наймитов, а с инакомыслящими пролетариями, крестьянами и интеллигентами расправляются втихомолку, в тиши подвалов ГПУ. И пока не обеспечат за рабочими, крестьянами, интеллигенцией самых элементарных прав на гласный суд и на право защиты, которые признаны за всеми категориями уголовных преступников, а также за шпионами, провокаторами, жандармами, генералами и т. д., и т. п., пока с инакомыслящими рабочими, крестьянами, интеллигентами будут расправляться в тиши подвалов ГПУ без права гласной защиты, пока будет существовать для них Шемякинский суд застенков, — до тех пор рабочие и крестьяне не могут поверить бюрократии и их вожакам, что они действительно допускают свободу критики, до тех пор всякие разговоры о критике и самокритике есть наглая ложь, обман и провокация.

В 1925 году бюрократия выступила с лозунгом «критики для всех рабочих и крестьян». В 1928 году с лозунгом самокритики. Но цена этим лозунгам одна и та же, ибо и в 1925, и в 1928 годах ГПУ расправлялось и продолжает расправляться со всяким инакомыслящим рабочим, крестьянином и интеллигентом в своих застенках без гласного суда, без прав защиты. И пока томятся в тюрьмах и ссылках рабочие, крестьяне и интеллигенты, засаженные туда за инакомыслие, за политику, без гласного суда, без права гласной защиты, до тех пор никто не может поверить клятвам и заверениям Сталиных и Кº, что это не очередной бюрократический обман.

3. Разделение труда у бюрократов

Во всех удобных и неудобных случаях, под всякими предлогами и без всякого предлога бюрократические вожаки из Цека ВКП (б) объясняются в любви к пролетариату и сердито порицают бюрократизм. Каждый раз лечение недугов бюрократической машины государства они обещают проводить через вовлечение рабочих и крестьян в государственную работу, и каждый раз все это кончается тем, что они несколько бюрократов из интеллигентов и крестьян заменяют бюрократами из рабочих, чтобы спекулировать на рабочем происхождении чиновников. Но как президент Германской республики — шорник Эберт, как президент Совета министров деревообделочник Шейдеман, как токарь по металлу военный министр Носке и т. д. И т. п. Не меняли сущности буржуазного государства, так не изменят чиновники из рабочих сущности социал-бюрократического, некапиталистического строя. Как для превращения буржуазного государства в государство рабочее необходимо «возвышение пролетариата на ступень господствующего класса», так и для превращения социал-бюрократического государства госкапиталистического строя в государство рабочее необходимо возвышение пролетариата на ступень господствующего класса. Разница только в том, что в частнокапиталистическом обществе пролетариат устраняет от руководства производством и распределением буржуазию, захватывая в руки Советов Рабочих Депутатов предприятия, управление всем производством, а в руки кооперации весь торговый аппарат буржуазии, становясь главой распределения; делая производственные (профессиональные) союзы организациями государственного контроля и над работой Советов Рабочих Депутатов предприятий и кооперации. В госкапиталистическом же обществе рабочий класс устраняет от руководства производством и распределением бюрократию, ставя на место бюрократов: директоров, начей, завов и т. д., Советы Рабочих Депутатов предприятий во главе производства, кооперацию во главе распределения и союзы во главе контроля. В частнокапиталистическом обществе пролетариат низвергает со ступени господствующего класса буржуазию, а в госкапиталистическом обществе — бюрократию. Там он разрушает буржуазную государственную машину, а здесь бюрократическую. Буржуазия борется против попыток пролетариата возвыситься на ступень господствующего класса, борется и будет бороться против попыток пролетариата стать господствующим классом и бюрократия. Буржуазия охраняет свое классовое господство, бюрократия — свое. Социал-прохвосты из II-го и Амстердамского Интернационалов, охраняя господство буржуазии, неистово орут, что они борются за социализм, а социал-бюрократы из Политбюро, охраняя госкапиталистический строй, называют его социализмом и рабочим государством.

Чего не хочет буржуазия? Превращения пролетариата в господствующий класс, превращения Советов Рабочих депутатов предприятий в главу производства и «в основную ячейку государственной власти» (программа РКП), а кооперации — в главу распределения. Этого буржуазия не хочет, ибо это ее гибель, смерть. Но почему не хотят этого Сталины и Кº, так громко кричащие о том, что они за вовлечение рабочих в хозяйственно-государственную работу, что они борются за рабочее государство, за коммунизм? Как только поставишь этот вопрос — все становится ясным, все фразы, все хорошие слова о коммунизме, о диктатуре пролетариата, — все сразу становится очевидной для всякого рабочего ложью, наглым обманом, сплошным лицемерием. Сталины, Бухарины и К° не хотят организации Советов Рабочих Депутатов предприятий и передачи им управления производством, а кооперации — передачи всей торговли, всех прав и обязанностей и капиталов наркомторгов, госторгов, и передачи всех функций рабоче-крестьянской инспекции — производственным союзам. Не хотят этого потому же, почему не хочет и буржуазия. Те и другие охраняют свое господство, свои классовые, корыстные интересы — прикрывая эту защиту различными хорошими разговорами.

Если Советы Рабочих Депутатов предприятий будут управлять всей промышленностью, принадлежащей государству, по общему плану для всей промышленности, являясь в тоже время «основными ячейками государственной власти», как говорится в программе РКП(б), а кооперация возьмет всю госторговлю, все права и обязанности и капиталы наркомторгов, госторгов, производственные же союзы возьмут себе всю совокупность прав и обязанностей Рабкрина, то вот та партия, которая добивается этого и, добившись, будет руководить так организованным пролетариатом, — какой она партией является? Рабочей или буржуазной? Ясно, что рабочей!!!

А вот та партия, которая всеми мерами и средствами борется против превращения пролетариата в господствующий класс: во главу производства, распределения, контроля и государства, то какой партией она является? Антирабочей, противопролетарской. Если же это есть партия, которая защищает от нападений пролетариата частнокапиталистический строй, то это будет партия буржуазная. Если же партия защищает госкапиталистический строй, то эта партия бюрократическая. Когда пролетариат организован в Советы Рабочих Депутатов предприятий, в кооперацию, в профсоюзы, да стоит во главе производства, распределения контроля и государства, то это ведь и есть смерть бюрократии. И тот, кто стоит против такого превращения пролетариата в господствующий класс, тот на самом деле стоит против борьбы с бюрократизмом, тот криками о критике, самокритике, о борьбе с бюрократизмом — прикрывает свою собственную классовую сущность: одни бюрократы управляют производством, другие торговлей, третьи ими обоими, а четвертые говорят и пишут о бюрократизме, критике, самокритике: простое разделение труда между бюрократами на предмет укрепления экономического и политического господства этих бюрократов и физического и духовного порабощения пролетариата.

4. Рабочая революция и рабочее государство

«Первым шагом рабочей революции должно быть возвышение пролетариата на ступень господствующего класса, завоевание демократии», — говорят Маркс-Энгельс в «Коммун<истическом> Манифесте».

Рабочая революция есть та революция, которая первым своим шагом возвышает пролетариат на ступень господствующего класса, ставит во главе производства и распределения.

Как пролетариат может возвыситься на ступень господствующего класса? Как он для этого должен быть организован?

В этом же «Коммун<истическом> Манифесте» Маркс-Энгельс говорят, что выполнить свою историческую миссию могильщика буржуазии пролетариат может, только организовавшись в класс посредством ассоциации. Это значит, что только охватывающим поголовно весь пролетариат коллективом пролетариат может подняться на ступень господствующего класса и взять на себя все функции по управлению производством и распределением, которые до рабочей революции были в руках буржуазии, которые и делали буржуазию экономически господствующим классом. Захватывая в свои руки, в руки своей поголовной классовой ассоциации весь аппарат управления производством и распределением, пролетариат не перестанет быть производящим, работающим классом, работающим коллективом.

Это поголовно организованный пролетариат организует производство, работу, сам же и работает, это самоорганизующийся, самовозглавляющийся труд, работающая артель, корпорация, коллегия, как называл позже Маркс.

Изучая опыт Парижской Коммуны, Маркс-Энгельс дали наглядное, практическое разъяснение, что такое пролетариат, возвышавшийся на ступень господствующего класса.

«Самым важным декретом Парижской Коммуны предписывалась такая организация крупной промышленности и даже мануфактуры, для которой не только требовались ассоциации на каждой данной фабрике и заводе, ной нужно было объединить все отдельные ассоциации в один большой союз».

«Такая организация производства, — как Маркс справедливо заметил в „Гражданской войне <во Франции>“, — с необходимостью вела к коммунизму, к прямой противоположности прудонизма».[47]

Маркс-Энгельс категорически утверждают, что только такая организация пролетариата, организация его в Советы Рабочих Депутатов предприятий, объединенных в один большой союз, охватывающий все отдельные фабрично-заводские советы, с необходимостью ведет к коммунизму.

«Тайна Коммуны заключается в том, что она по существу своему была правительством рабочего класса, результатом борьбы между классом производящим и классом присваивающим, той давно искомой формой, в которой и могло совершиться экономическое освобождение труда.

Без этого последнего условия — коммуна немыслима, без него она пустой призрак, обман. Политическое господство производителей не может существовать рядом с увековечением их социального рабства. Коммуна должна была поэтому служить орудием ниспровержения тех экономических устоев, на которых зиждется самое существование классов, а следовательно, и классовое господство».[48]

«Ассоциация», поголовная, всеобъемлющая организация пролетариата на каждом предприятии ниспровергала власть собственника буржуа-эксплуататора; сам поголовно организованный в «ассоциации» — в Советы Рабочих Депутатов предприятий, — пролетариат вставал во главе производства, превращая эту ассоциацию в «основную ячейку» государства. Этим он ниспровергал те экономические устои, на которых держалось самое существование классов, а, следовательно, и классовое господство. Без этого условия Коммуна (рабочее государство) немыслима, она превратится в пустой призрак, в обман.

Тайна-то Коммуны и заключалась в том, что «ассоциация» пролетариата встала во главе производства, во главе труда. Такая организация, как Советы Рабочих Депутатов предприятий, и ведет с необходимостью к коммунизму. Это-то и есть давно искомая политическая форма, в которой и может совершиться экономическое освобождение труда. Вот единственная дорога к коммунизму.

Ленин в своем [sic] «Государство и революция», развивая мысли Маркса-Энгельса, пишет: «Один остроумный немецкий социал-демократ 70-х годов прошлого века назвал почту образцом социалистического хозяйства. Это верно. Теперь почти все хозяйство организовано по типу государственно-капиталистической монополии. Империализм сводит все тресты в организации подобного типа. Над простыми рабочими, которые завалены работой и голодают, здесь стоит та же буржуазная бюрократия. Но механизм общественного хозяйничанья уже готов. Свергнуть капиталистов, разбить железной РУКОЙ вооруженных рабочих сопротивление этих эксплуататоров, сломать бюрократическую машину современного государства — и перед нами освобожденный от паразита высокотехнически оборудованный механизм, который вполне могут пустить в ход сами объединенные [в Сов<еты> Раб<очих> Деп<утатов> — Г. М.] рабочие, нанимая техников, надсмотрщиков, бухгалтеров, оплачивая всех их, как и всех государственных чиновников, заработной платой рабочего. Вот задача конкретная, практическая, осуществимая тотчас же по отношению ко всем трестам, избавляющая трудящихся от эксплуатации, учитывающая опыт практически уже начатый (особенно в области государственного строительства) Коммуной.

Вот какое государство на какой экономической основе нам необходимо строить. Вот что дает уничтожение парламентаризма и сохранение представительных учреждений [Сов<етов>Раб<очих>Деп<утатов> предприятий — Г. М.], вот что избавит трудящиеся массы от проституирования этих учреждений буржуазией».

В споре с Каутским по вопросу о рабочем государстве Ленин пишет: «В социалистическом обществе, пишет Каутский, могут существовать рядом друг с другом самые различные формы предприятий: бюрократические (???), тред-юнионистские, кооперативные и единоличные. Существуют, например, предприятия, которые не могут обойтись без бюрократических организаций, таковые, например, — железные дороги. Тут демократическая организация может получить такой вид: рабочие выбирают делегатов, которые образуют нечто вроде парламента, и этот парламент устанавливает распорядок работ и наблюдает за управлением бюрократического аппарата. Другие предприятия можно передать в ведение рабочих союзов, третьи можно организовать на кооперативных началах». Так пишет Каутский.

«Это рассуждение ошибочно, представляя из себя шаг назад по сравнению с тем, что разъясняли в 70-х годах Маркс и Энгельс на примере уроков Коммуны», — возражает Ленин.

«Железные дороги решительно ничем не отличаются сточки зрения необходимой будто бы бюрократической организации от всех вообще предприятий, крупной машинной индустрии, от любой фабрики, большого магазина, крупнокапиталистического сельскохозяйственного предприятия. Во всех таких предприятиях техника предписывает безусловно строжайшую дисциплину, величайшую аккуратность при выполнении каждым указанной ему доли работы под угрозой остановки всего дела или порчи механизма, порчи продукта. Во всех таких предприятиях рабочие будут, конечно, выбирать делегатов, которые „образуют нечто вроде парламента“» [СРД пред<приятий> — Г. М.]. Как видим, Ленин, когда он был революционным марксистом, не мыслил себе рабочего государства без СРДп., без «ассоциаций» пролетариата, стоящих го главе производства на месте свергнутой буржуазии. Вслед за Марксом и Энгельсом он видел в этих СРДп. «давно искомую политическую форму, в которой может свершиться экономическое освобождение труда». И вне этой «политической формы» рабочее государство немыслимо, оно превращается в пустой призрак, обман.

А Сталины, Бухарины и К° сажают в подвал ГПУ каждого пролетария как контрреволюционеров за то, что они осмелятся заговорить об организации СРДп. И называют сами себя марксистами-ленинцами!!! А бюрократию, стоящую во главе производства и государства, его бюрократическую машину называют рабочим государством! И горе тем, кто дерзает в этом усомнится.

«Организуем крупное производство, исходя из того, что уже создано капитализмом, сами мы рабочие опираясь на свой рабочий опыт, создавая строжайшую дисциплину, поддерживаемую государственной властью вооруженных рабочих [т. е. СРДп. — Г. М.], сведем государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, ответственных, сменяемых, скромно оплачиваемых надсмотрщиков, бухгалтеров (конечно, с техниками всех сортов, видов и степеней), вот наша пролетарская задача, вот с чего можно и должно начать при совершении пролетарской революции».[49]

Маркс и Энгельс в «Комм<унистическом> Маниф<есте>» говорят, что первым шагом рабочей революции должно быть возвышение пролетариата на ступень господствующего класса — завоевание демократии, а Ленин говорит, что с этого надо начать при совершении пролетарской революции, надо начать с превращения СРДп. В главу производства и в основную ячейку государства.

Вожаки же бюрократии — Сталины, Бухарины и Кº — пишут программу Коминтерна, а о возвышении пролетариата, организованного в класс посредством СРДп., на ступень господствующего класса — ни звука! Но если пролетарий напомнит им об их измене марксизму, тогда они расправляются с ними под одобрительное улюлюканье всей бюрократической оравы.

5. Частнособственнический и государственный капитализм и пролетариат

Почта в современном капиталистическом обществе организована по типу госкапиталистической монополии, говорит Ленин. Если все крупные предприятия, тресты превратить, как и почту, в госкапиталистическую монополию, в собственность государства, дай управлять им как почтой, через чиновников, директоров, начальников и т. д., и т. п., то мы будем иметь госкапитализм. Крупная буржуазия исчезла. Во главе производства стоит бюрократия, она из подчиненного в буржуазном обществе слоя превратилась в господствующий класс. Значит госкапитализм — это бюрократия, организованная в господствующий класс, бюрократия, стоящая во главе производства и государства. Бюрократия распоряжается всеми ресурсами промышленности, которыми до нее распоряжалась буржуазия. Господство буржуазии сменилось господством бюрократии. Как буржуазия подчиняет себе все выборные государственные организации в буржуазном государстве, так бюрократия подчиняет их себе в своем государстве. Рабочий класс и при бюрократическом государстве остается экономически и политически порабощенным классом. Только теперь не буржуазия выступает в качестве эксплуататора и поработителя, а бюрократия.

«Государство, берущее на себя роль частного предпринимателя, занимается капиталистической эксплуатацией точно так же, как и частный предприниматель, и оно может эксплуатировать даже еще сильнее. Госкапитализм есть самая худшая форма капитализма, так как он сосредотачивает в одних руках экономическое и политическое могущество и, таким образом, может еще острее, еще интенсивнее, нежели частный капитализм, угнетать и эксплуатировать рабочих», — говорит Вильгельм Либкнехт в своей речи на Эрфуртском съезде, обосновывая Эрфуртскую программу. Чтобы избавиться пролетариату от новых захребетников, от новых эксплуататоров, поработителей — от бюрократии, ему надо самому возвыситься на ступень господствующего класса, ему надо организоваться в класс посредством СРД п., и все те функции, которые делают бюрократию господствующим классом, — руководство и управление производством и распределением — взять в руки СРД п. Надо чтобы не бюрократ: директор, нач., зав, зам был распорядителем на фабрике, заводе, предприятии, тресте и т. д., а выборный СРД п. Орган. Вот это и будет означать то, что говорил когда-то Ленин: «Свести государственных чиновников на роль простых исполнителей наших поручений, <…> оплачиваемых средней платой рабочего». Вот это и есть наша пролетарская задача. Вот с этого и надо начать при совершении пролетарской революции, говорил Ленин. Это и только это подрывает основы социал-бюрократического строя, основы бюрократического всевластия, эксплуатации, порабощения, основы бюрократического режима. Вне этого все разговоры о борьбе с бюрократизмом есть разговоры, предназначенные на предмет физического и духовного порабощения пролетариата, на предмет обмана рабочих и крестьян.

Сталины, Бухарины и Кº называют возглавляемое ими государство рабочим. Это для того, чтобы рабочий класс поверил им и не боролся за рабочее государство. Они охраняют свою власть, власть и господство бюрократии. Но если то государство, в котором во главе производства и распределения стоит бюрократия, есть рабочее государство, то каким же будет государство, в котором пролетариат наделе является господствующим классом, т. е. Классом, стоящим во главе производства, распределения, контроля и государства, когда его СРДп. Стоят во главе производства, являясь в тоже время «основной ячейкой государства пролетариата», кооперация возглавляет торговлю, выполняя все функции госторгов, наркомторгов и т. д., производственные союзы выполняют всю совокупность обязанностей Рабкрина, то вот это государство какое? Маркс-Энгельс-Ленин говорят, что рабочее государство. А что скажете вы, господа вожаки бюрократии Сталины, Бухарины и Кº? За один этот вопрос вы готовы расправится с нами излюбленными вами способами: в тиши подвалов ГПУ, но от этого вопроса вам не отделаться никакими расправами. Пролетариат будет ставить и решать его вопреки вам и в борьбе с вами. А все честное, смелое, идейно чистое перейдет от вас на сторону пролетариата для борьбы и побед.

Для уничтожения бюрократизма, необходимо: 1) При сохранении существующих Сов<етов> Крестьян<ских> Депут<атов> (Сельсоветов) и Городских Советов (советов обывателей городов) организовать СРДп., передав им, как госорганизациям, управление производством. 2) Кооперации передать все капиталы, права и обязанности наркомторгов, госторгов, уничтожив последние. 3) Производственным союзам передать всю работу бюрократической машины государственного контроля, именуемого ныне рабоче-крестьянской инспекцией. 4) Уничтожить все Совнаркомы, созданные по образу Советов министров любого буржуазного государства, передав всю совокупность прав и обязанностей Президиумам ЦИК, организовав при них соответствующие отделы. 5) ЦИК сделать постоянно работающими организациями, а не сессионными бестолковыми говорильнями, съезжающимися для санкции действий бюрократии. 6) Уничтожить институт тайных расправ с инакомыслящими рабочими, крестьянами и интеллигенцией путем упразднения судебных функций ГПУ, обеспечивая возможность за каждым тружеником гласность суда к защиты. 7) Признание прав и свобод за рабочими, крестьянами и интеллигенцией: свободы слова, печати, собраний, свободы организаций партий (коалиций) и т. д., не в меньших размерах, чем в передовых странах буржуазной диктатуры: Германии, Англии, Франции, Америки и т. д. 8) Амнистия всем рабочим, крестьянам и интеллигентам, засаженным в тюрьмы и ссылки за политику тайным судом ГПУ.

Но разве бюрократия в лице Сталиных, Бухариных и К° на это пойдет? Ведь все это — смерть бюрократии, конец ее господству. Она также будет сопротивляться против организации рабочего государства, как буржуазия любой частнокапиталистической страны. Разве захочет буржуазия, чтобы пролетариат организовался в СРДп. И превратил их в организации, управляющие и производством и страной? Разве захочет буржуазия того, чтобы кооперация захватила торговый аппарат буржуазии и управляла и внутренней, и внешней торговлей?

Разве захочет буржуазия, чтобы производственные (проф<ессиональные>) союзы взяли на себя работу министерств государственного контроля? Нет! Она будет бешено сопротивляться этому, сопротивляться всеми мерами и средствами.

А как сопротивляется этому наша бюрократия? Разве не более сурово расправляется она с любым пролетарием, вздумавшим вести мирную пропаганду и агитацию за рабочее государство, чем буржуазия Германии, Франции, Англии, Америки и т. д., и т. п.?

Разве пролетариат имеет хоть часть тех формальных прав и свобод: свободы слова, печати, собраний, организации партий, которые он имеет в упомянутых частнокапиталистических странах?

Бюрократия говорит, что пролетариат имеет очень мало прав и свобод в частнокапиталистических странах, в странах диктатуры буржуазии. Да, это верно! Но пусть эта бюрократия даст хотя бы те же права и свободы рабочим, крестьянам и интеллигенции, какие они имеют в буржуазных государствах! Буржуазия признает за пролетариатом права на свободы: слова, печати, собраний, организации партий и т. д., но так как все средства производства, и в том числе и типографии, и бумажные фабрики, и дома, и транспорт, и связь находятся в руках буржуазии, то, чтобы воспользоваться этими свободами, пролетариат должен собрать по копеечкам из своих трудовых грошей средства, чтобы иметь возможность издавать нужные ему газеты, журналы, книги, нанимать помещения для комитетов, собраний и т. д… Здесь свобода и права пролетариата ограничены экономическим рабством его.

В странах государственного капитализма все средства производства, принадлежавшие раньше буржуазии, находятся в распоряжении бюрократии. В этом суть отличия госкапитализма от частнособственнического капитализма. Бюрократия России распоряжается всеми средствами производства, как и буржуазия частнокапиталистических стран, но помимо этого экономического порабощения пролетариата она еще лишает его тех формальных прав и свобод: слова, печати, собраний, организации партий даже в тех рамках и пределах, в каких допускает это буржуазная диктатура. Здесь даже на свои трудовые, облитые кровавым потом гроши нельзя издавать газет, журналов, книг (не бюрократического направления), ни организовываться в партии (кроме бюрократической), чтобы бороться за освобождение от ига бюрократии и за свое рабочее государство. Рабочее же государство, наряду с формальным, законным признанием прав и свобод за всеми тружениками, обеспечивает также материальную возможность пользоваться этими правами и свободами, делая типографии, дома, транспорт и связь, находящиеся в руках СРД п., доступными для пользования всем трудящимся.

Пролетариат как класс прямо заинтересован в существовании нескольких партий, чтобы иметь возможность выбирать между различными линиями и программами этих партий, чтобы не дать одной какой-нибудь партии захватить власть в свои руки и из слуг пролетариата превратиться в его повелителя и угнетателя, превратиться из борца за права и свободы для пролетариата в его поработителя, лишающего прав и свобод.

Когда бюрократия кричит, что она зовет пролетариат частнокапиталистических стран бороться за свержение буржуазии, то пролетариат всех стран должен спросить: а кого стремится бюрократия поставить во главе производства — пролетариат, организованный в СРД п., или бюрократов, директоров, начальников, завов, замов и т. д.? Кого она стремится поставить во главе распределения — кооперацию или госторги и наркомторги, т. е. Все тех же бюрократов? А кого она стремится поставить во главе государственного контроля — производственные союзы (профессиональные союзы) или бюрократию, назвав ее рабоче-крестьянской инспекцией? А будет ли пролетариат иметь права и свободы: слова, печати, собраний, организации партий, союзов и т. д. Не меньше, чем он пользуется ими в частнокапиталистическом обществе, при диктатуре буржуазии?

За что бороться им, за государственный капитализм, за бюрократическое государство или за рабочее государство?

Прежде чем пойти на борьбу, пролетариат всех стран должен знать, за что бороться, чтобы освободиться рази навсегда от эксплуатации и порабощения.

Старое Марксово знамя «Манифеста Коммунистической Партии», объявив задачей рабочей революции «возвышение пролетариата на ступень господствующего класса, завоевание демократии», есть знамя пролетарской борьбы против частнособственнического капитализма и госкапитализма; и против буржуазии, и против бюрократии. Под ним соединятся пролетарии всех стран и победят.

6. Программа бюрократического обмана

Бюрократия во главе со Сталиными и Бухариными объявила, что их власть, власть бюрократии и их партии — это и есть диктатура пролетариата в союзе с крестьянством. Тот, кто усомнится в этом да и выскажет это вслух, тот будет иметь удовольствие побывать в подвалах ГПУ и испытать на себе «товарищеское» воздействие бюрократии. Бюрократия зорко охраняет власть и господство свое и свирепо расправляется с каждым тружеником, дерзнувшим поднять свой голос против всевластия, за рабочее государство. Вся «программа» самокритики, «рамки», в которые бюрократия ставит всякого «самокритика», есть рамки охраны и укрепления господства бюрократии с присущей бюрократическому государству однопартийной формой управления. В своем обращении «Ко всем членам партии, ко всем рабочим» ЦК ВКП(б) после бесшабашного бахвальства переходит к практическим мероприятиям, которые ЦК ВКП(б) намерен провести в жизнь. В области советского аппарата:

1) «Борьба с бюрократизмом и дальнейшее смелое упрощение аппарата!» Вы не шутите? Прямо жуть берет от их смелых начинаний! Сами себя хотят истребить! Но послушаем их — как же они хотят бороться с бюрократизмом.

2) «Выдвижение рабочих на государственную и государственно-хозяйственную работу, причем это выдвижение должно быть проводимо в порядке неуклонной, систематической, идущей неослабно изо дня вдень работы». Вот видите? — целая революция! «Выдвижение рабочих на государственную и государственно-хозяйственнуюработу». Так что же, казалось бы, проще: дадим пролетариям организоваться в СРД п., превратим их в хозяйственную и государственную организацию, организацию, управляющую хозяйством, производством, в тоже время являющуюся «основной ячейкой государства». Это и по Марксу и по Энгельсу и по программе РКП(б) (не программа Коминтерна, а РКП(б), ибо из программы Коминтерна этот пункт, представляющий суть программы рабочей революции, тщательно вытравлен). Таким образом, пролетариат, организованный через СРД п., поголовно, изо дня вдень, систематически и неуклонно принимает участие во всей государственной и хозяйственно-государственной работе, снизу до верху. Это и есть смерть всем бюрократам, бюрократизму, власти бюрократов над рабочими. Ведь это будет власть рабочих над бюрократией. А чтобы покончить совсем с бюрократизмом, надо еще и в области торговли послать побоку все бюрократические наркомторги и госторги. И все капиталы, аппарат, права и обязанности передать кооперации, за укрепление которой так рьяно, в каждой газете, изо дня вдень завывает бюрократия. А чтобы в области госконтроля не оставить бюрократию, которую для обмана рабочих и крестьян назвали «Рабоче-крестьянской инспекцией», — надо передать всю работу РКП, производственным союзам, пролетариям, организованным в свои поголовные организации — союзы. Вот и рабочим госконтроль!

Что вы, помилуйте, вопит бюрократия, да можно ли поголовные всеобъемлющие организации пролетариата СРДп. Превращать в госорганизации?! Да виданное это дело? Вот даже Каутский и тот говорит, что этого делать — никак нельзя. Пусть он говорит. «Советы, — пишет Каутский, вспоминая их возникновение в 1905 году, — создали такую форму пролетарской организации, которая была наиболее всеобъемлющей из всех, ибо она обнимает всех наемных рабочих, в 1905 году они были местными корпорациями, в 1917 году — Всероссийским объединением».

«Уже теперь, — продолжает Каутский, — советская организация имеет за собой великую и славную историю. А предстоит ей еще более могучая и притом не только в одной России. Таким образом, — заключает Каутский, — советская организация есть одно из важнейших явлений нашего времени. Она обещает приобрести решающее значение в великих решающих битвах между капиталом и трудом, к которым мы идем навстречу. Но вправе мы требовать от Советов еще большего? Большевики, которые после ноябрьской революции 1917 года приобрели вместе с левыми социалистами-революционерами большинство в русских Советах РД, перешли после разгона Учредительного Собрания к тому, чтобы из Совета, который был до тех пор боевой организацией одного класса, сделать госорганизацию».

О каких Советах идет речь? Может быть, о сельских советах крестьянских депутатов, о земстве, поголовной организации мелкой буржуазии? Нет. Речь идет о СРДп., о поголовной, всеобъемлющей организации наемных рабочих всех предприятий.

«Великолепно, организуйтесь в Советы, пролетарии и беднейшие крестьяне. Но боже упаси, не смейте побеждать. Не вздумайте победить. Как только вы победите буржуазию, так вам тут и капут, ибо госорганизациями в пролетарском государстве вы быть не должны. Вы должны немедленно после вашей победы распуститься!»

«О, великолепный „марксист“ Каутский! О, бесподобный теоретик ренегатства». Так говорит Ленин.[50] Итак, «бесподобный теоретик ренегатства» против превращения СРД п. Во главу производства и в «основную ячейку государства». Он за роспуск их. А бюрократия? А Сталины и Бухарины? Они тоже против. Они за роспуск их. Если Каутский бесподобный теоретик ренегатства, то кто же в таком случае эти наши Бухарины и Сталины? Ведь, по мысли Маркса-Энгельса, эти СРД п. Есть «давно искомая форма, вне которой и без которой рабочее государство немыслимо, превращается в призрак, в обман». Чьими же последователями являются Сталины и Бухарины в этом коренном вопросе пролетарской революции, в вопросе о рабочем государстве, в вопросе: что же такое пролетариат, организованный в господствующий класс? Каутскианцы или марксисты?

Бюрократия не только против превращения СРДп. Во главу производства и в государственную организацию, но она со звериной злобой и лютой свирепостью набросится на пролетариев, дерзнувших заговорить об организации СРД п. Они ренегаты в квадрате. Мы уже говорили, за какое «орабочение» госаппарата они ратуют — за такое же, как и буржуазия. Ведь буржуазия также вербует из рабочей среды чиновников, чтобы при помощи их еще лучше держать пролетариат в повиновении. То же самое делает и бюрократия, которая непрестанно спекулирует на рабочем происхождении некоторых бюрократов.

Но это неправда! Клевета! Самая гнусная инсинуация (клевета) и поклеп на нашу «когорту» и «старую гвардию». Ведь стоит же она за производственные совещания! Вот послушайте: «Оживление работы производственных совещаний. Обеспечение наделе возможно более быстрого проведения в жизнь практических предложений рабочих».

Ну вот, то-то же и есть! Однако немножечко истории. Когда узаконены производственные совещания? После выступления «Рабочей группы» РКП в 1923 году. Чтоб не организовывать СРДп., как того требовала «Рабочая группа», поддержанная рабочими, бюрократия, почуяв беду, решила подменить их «производственными совещаниями». И последние были выдвинуты исключительно как орудие обмана пролетариата в руках бюрократии, чтоб дезорганизовывать движение пролетариата в пользу создания СРДп. Это рабочие совещания без всяких прав. Бесплатное приложение к всевластной бюрократии: директору, начу, заву, заму и т. д. Примерно с такими же правами, как Булыгинская дума. Но помимо этого Бухарин выболтал тайну «производственных совещаний». Оказывается, в Америке буржуазия тоже имеет производственные совещания. Разница между нашими и американскими производственными совещаниями одна, и состоит она в том, что в Америке пожелания производственных совещаний проводятся на 85 %, а у нас же на 35–40 %.[51] В этом, и только в этом разница. Но как в Америке производственные совещания нетолько не ослабляют господства буржуазии, но и удешевляют издержки ее господства, так и у нас они не только не ослабляют господства бюрократии, но удешевляют издержки господства бюрократии над рабочим классом; ибо она, а не кто-нибудь, воспользуется советами и опытом рабочих по улучшению процессов производства, и она же эту видимость участия пролетариата в управлении производством всячески использует для того, чтобы держать в узде и повиновении рабочих.

Чего не хочет и не захочет буржуазия Америки? Превращения этих производственных совещаний в СРДп., которые бы взяли управление производством и государством. Этого буржуазия Америки не хочет и не захочет. А почему же она этого не хочет? Да потому, что это ее социальная смерть, уничтожение буржуазии.

Ну, а разве наша бюрократия хочет, чтобы мы, рабочие, превратили эти производственные совещания в СРДп. И поставили бы их во главе производства и государства? Конечно, нет! Она наговорит тучи хитросплетенной лжи, чтобы запугать пролетариев и затуманить их сознание. Если же пролетарии все-таки захотят этого, то против них будут пущены в ход все силы ГПУ. Бюрократия не остановится перед кровавой расправой с рабочими, защищая свое государство. И, тем не менее, пролетариат захочет это сделать и сделает.

Почему не хочет бюрократия превращения производственных организаций в СРДп.? Потому же, почему не хочет этого буржуазия Америки, ибо это также есть социальная смерть самой бюрократии, уничтожение бюрократии.

Но, кроме производственных совещаний, созданы контрольные комиссии. ЦК ВКП(б) постановляет: «Распространить контрольные комиссии на все отрасли производства и транспорта». Тоже немножко истории. Контрольные комиссии созданы в 1925 году. И это было ответом на лозунг «Рабочей группы» — «контроль производственным союзам»! Это было ответом на лозунг передачи всех функций рабоче-крестьянской инспекции производственным союзам. Чтобы отвлечь внимание рабочих от этого лозунга, затемнить их сознание, не поступившись ни капелькой из своих прав, бюрократия создала временные контрольные комиссии с теми же правами, что и производственные совещания (т. е. Без всяких прав), и, конечно, будет всеми силами и средствами сопротивляться передаче всех прав и обязанностей Рабкрина Союзам. Томские, Догадовы и Кº играют при этом ту же роль, какую играли меньшевики и эсеры в С<оветы> Р<абочих> и С<олдатских> Д<епутатов> до Октября 1917 года, всячески отказываясь взять власть в руки Советов и старательно отговаривая от этого пролетариат. Разница же между ними та, что Скобелевы, Чхеидзе и Кº отказывались брать власть в руки Советов в пользу буржуазии, а Томские и Догадовы в пользу бюрократии. Томские, Догадовы и прочая профбюрократия старательно уговаривают рабочих не брать в руки своих поголовных организаций-союзов дело госконтроля, а оставить его в руках бюрократии, именуемой Рабкрином. Еще старательнее бюрократия профсоюзов внушает рабочим, чтобы те не вздумали организовывать СРДп. И превращать их в государственные организации, возглавляющие производство. Для этого все пускается в ход: застращивание, подкупы, клевета, тайные расправы ГПУ, и все это обильно прикрывается бесшабашной трескотней о рабочем государстве, диктатуре пролетариата и пролетарской демократии.

Так борются с бюрократизмом в госаппарате и «оживляют» работу профсоюзов.

Теперь посмотрим, каким образом «оживляют» партийную работу. Всякий знает, что каждый год, и того чаще, у нас «оживляют» работу Советов, союзов, кооперации, партии и т. д… Так что ничего специально «самокритического» в этом очередном и теперешнем «оживлении» нет. Это обычные бюрократические штуки, к которым все привыкли и цена которым известна всем. На этот раз мы уже видели, как бюрократы оживляют работу Советов и профсоюзов. Есть и другие пункты «оживления» их, но, так как они никакого принципиально важного значения не имеют, то мы на них останавливаться не будем. Партийную работу решили «оживить» так: 1) «Обеспечить свободу внутренней критики». 2) «Обеспечить полную выборность партийных инстанций».

Просмотрите все постановления с 1921 года и до настоящего момента по вопросам партийного строительства и партийной жизни и найдите хоть одно, которое не заботилось бы о внутрипартийной демократии, о свободе критики, о выборности всех партийных инстанций и т. д.?…

И каждый раз начинают с этого самого места: с «оживления» путем «свободы критики» и «выборности всех инстанций». Почему это? Потому что бюрократия не способна по самой природе своей строить жизнь партии на основах пролетарской демократии. Требовать от бюрократии, чтобы она строила жизнь своей партий на основах пролетарской демократии — это все равно, что от лягушки требовать песен соловья. Наше дело вскрыть всю фальшь и ложь всех этих марксистских словечек и фраз, предназначенных для обмана пролетариата и крестьянства. Бюрократия для оправдания собственного господства форму управления своего государства выдает за рабочее государство, за идеальное государство. В этом она похожа на господствовавшие прежде нее классы, выдававшие форму своего господства за «царствие Божие на земле», за идеал, и его же не прейдеши. Утверждая это, бюрократия должна обосновать, и вот выдвигается теория, что пролетариат не может осуществлять свою диктатуру через поголовную всеобъемлющую организацию — СРДп., а через нее, через бюрократию, через ее партию, и отсюда уже положение, что диктатура класса (пролетариата) есть власть одной единственной и единой партии, не допускающей существование никаких других партий. Эта горе-теория нелепа. Всякий знает, что в частно-капиталистических государствах помимо правящей партии существует множество других. Больше того. То и дело во всех буржуазных государствах правят, стоят у власти несколько партий сразу, образуя коалицию: правительство «левого блока» во Франции, министерство Мюллера в Германии, Брантинга в Швеции и т. д. И т. п… Не кто-нибудь, а «Правда» сообщала, что в выборах в Германский Рейхстаг участвовало тридцать партий, во Французскую палату до десяти и т. д., в том числе и партии коммунистические, ставящие себе целью вооруженное низвержение буржуазии. Но значит ли это, что в частнокапиталистическом обществе диктатуры не существует? Ничуть не значит. Раз существует государство, то существует и диктатура, и демократия. Это неотделимые свойства всякого государства.[52] Многопартийная форма правления буржуазного государства отнюдь не мешает наличию диктатуры, как однопартийная форма управления мелкобуржуазно-бюрократического государства России не мешает наличию демократии для господствующего класса, для бюрократии.

Однопартийная форма управления присуща не только господству бюрократии, она присуща была и дворянству, феодалам, средневековью. Там тоже диктатура класса, дворянства, была диктатурой партии, как диктатура и власть партии в современной России есть диктатура бюрократии. Надо полагать, что древнее государство родовой и племенной знати, на смену которого пришли рабовладельческие республики Афин и Рима, были тоже с однопартийной формой управления. Так что история человечества знает две формы, две системы управления — однопартийную и многопартийную. Но как при той, так и при другой существует диктатура и демократия. В современной России мы имеем однопартийную форму управления, и диктатура партии здесь равна диктатуре класса — бюрократии, которая стоит во главе производства, распределения и государства, сосредотачивая в одних руках и экономическое и политическое могущество. Бюрократия внушает пролетариату, что ее господство и есть рабочее государство. Она руководствуется при этом исключительно своими корыстными, классовыми интересами, желая обмануть пролетариат, подчинить его своему духовному влиянию и тем самым укрепить, охранить свое господство. Охраняя свое господство и государство с однопартийной формой управления, бюрократия не хочет и не может допустить такой критики ее политики, которая послужила бы основой, платформой другой партии. Пусть это будет самая мирная, самая умеренная и угодническая критика (как октябристская критика самодержавия), самая «умеренная» и «аккуратная» платформа либералов (вроде Троцкого, Зиновьева и Каменева), но она не будет допущена до организационного оформления, до организованной критики, до критики группой (до «смеха скопом»), партией, организацией, до критики ежедневной, постоянной, изо дня вдень воюющей за влияние на массы пролетариата, крестьянства и интеллигенции; на выборах в правления союзов, кооперации, кассы социального страхования, в Советы и т. д., везде и всюду конкурируя с правящей партией, выдвигая свою программу и своих кандидатов.

Если бы бюрократия допустила это, то охранять свое господство сделалось бы для нее трудней. И она сделает уступку эту только под действием силы. Но и тогда она еще не потеряет своего господства. Но это будет началом конца. Пролетариат же тогда скорее поймет необходимость организации СРДп. И превращения их во главу производства и госорганизации, необходимость передачи кооперации всех функций госторгов, наркомторгов, а производственным союзам всех прав и обязанностей рабкрина. А это и будет могилой бюрократическому всевластью, насилию и господству. Значит, оставаясь верной своим классовым интересам, бюрократия не потерпит организованной критики, которая только и доступна пролетариату, не потерпит критики ее линии, линии Политбюро ЦК ВКП(б), линии ее партии и комитетов. Но раз бюрократия не потерпит «платформенной критики», критики, имеющей свою точку зрения, свою платформу, свою программу, то это и значит, что она не потерпит никакой критики — ибо критики не «платформенной», критики, которая не имеет своей точки зрения, своей программы — такой критики нет. А если же такая и водится в природе, то это просто пустая болтовня, сплетни, «критика» грязненьких делишек маленьких людишек. Такую критику допускают самые деспотические государства. Там, где нет свободы организации партий (свободы коалиции), там нет и не может быть свободы критики. Это азбука, которую нам преподавали в нелегальных кружках низшего типа в 1906 году. Теперь эту азбуку старательно забывают, и немало стараний прилагается для того, чтобы ее забыли все пролетарии.

Господство бюрократии наиболее полно обеспечивается при однопартийной форме управления, когда существует только одна партия, партия бюрократии. Поэтому бюрократия употребит все силы, чтобы не допустить возникновения других легальных партий. А это и значит, что бюрократия не потерпит, не допустит критики своей политики, своей линии. И всякую критику линии ее партии бюрократия будет изображать как контрреволюцию, меньшевизм, пугая всех и все адом кромешным и муками за всякое инакомыслие, ересь и неверие. А если же не поможет и это, тогда на помощь придет ГПУ и будет внушать пролетариям, крестьянам и интеллигентам правильность аргументации ЦК ВКП(б) уже по-своему.

Оставаясь верной себе, может ли бюрократия допустить внутрипартийную критику? Разумеется, нет. Ибо внутрипартийная критика есть прежде всего критика политики комитетов, в том числе и ЦК. Критика их линии и противопоставление ей своей линии, а это неизбежно упирается в вопрос о группировках, о фракциях. Фракция же есть потенциальная, скрытая возможность особой, другой партии. И тот, кто не будет допускать существования партий, тот не допустит существования групп, фракций. А это значит, что тот, кто не допускает внепартийной критики, тот не допустит и внутрипартийной. Вот почему расправились с оппозицией, без различия направлений, методами ГПУ. И когда бюрократия после этой расправы в тысячу и первый раз возвещает миру, что она желает «обеспечить свободу внутрипартийной критики», то понимающие дело пролетарии знают, что это бюрократические фокусы для обмана пролетариата и крестьянства.

7. Пролетарская демократия — смерть бюрократии

При зарождении большевизма в 1904 году, в июле месяце, состоялась конференция 22-х большевиков, которая вынесла следующее уставное постановление: «Гарантирование уставным путем партийных способов ведения партийной борьбы. Необходимость такой реформы выясняется из всего опыта послесъездовской борьбы. Требуется обеспечить в уставе партии право всякого меньшинства, чтобы этим путем отвести постоянные и неустранимые источники разногласий, недовольства и раздражения из старого обывательского русла скандала и грязи в непривычное еще русло оформленной и достойной борьбы за убеждения. К необходимым условиям такого поворота мы относим следующее: Предоставление меньшинству одной (или более) литературной [sic] группы с правом представительства на съездах самых широких формальных гарантий относительно издания партийной литературы, посвященной критике деятельности центральных учреждений партии. Формальное признание права комитетов получать (в общепартийном транспорте [sic]) те издания, которые им угодно. Точное определение границ влияния ЦК влиять наличный состав комитетов».[53]

О чем гласит это постановление, господа бюрократы? Эй, вы, кто там?! Сталины! Бухарины! Не прячьтесь за ГПУ, а скажите нам, о чем здесь постановляли большевики? О том ли, чтобы обеспечить права меньшинства, одной или более групп для идейной борьбы с большинством, чтобы меньшинство могло критиковать деятельность, теорию и практику центральных учреждений партии, в том числе и съездов; или о том, чтобы запретить и не дать никакой группе членов партии критиковать деятельность центральных учреждений? Чего хотели здесь большевики? Скажите-ка нам, непогрешимые казеннокоштные вожаки «марксизма»!

Да, большевики не боялись ни критики, ни антикритики и ее результатов. Никаких икон! Никакого запрета для критики всякого постановления съездов, конференций, центрального и местных комитетов. Наоборот! Большевики заботились о том, чтобы как можно шире и реальнее обеспечить права всякого меньшинства по изданию литературы, направленной против центральных учреждений партии, и этим путем они стремились облагородить борьбу, поднять ее выше дрязг, сплетен, скандалов — до достойной борьбы за убеждения. Что имеет общего этот большевизм с тупой унтер-пришибеевщиной Сталиных, Бухариных и К°?

Теперь, спрашивается, как выглядят в уставе партии те гарантии, о которых заботятся 22 большевика? На первом же съезде после этой конференции устав был изменен и в него внесены эти «гарантии прав меньшинства». «Центральный комитет обязан созвать в течение двух месяцев съезд, если созыва съезда требуют партийные организации, имеющие вместе право на половину голосов на съезде. В случае отказа ЦК созвать съезд при требовании половины комитетов съезд созывается организационным комитетом выбранных на конференции представителей от полноправных комитетов. О. К по созыву съезда пользуется всеми правами ЦК» (там же). Таким образом, группы меньшинства получили гарантии, что если бы они своей критикой деятельности центральных учреждений партии собрали на своей платформе 1/2 членов партии (в последующих постановлениях съездов это количество было снижено до 1/3), то они имеют право потребовать созыва чрезвычайного съезда. А если ЦК откажется созвать его, то эти группы образуют Организационные Ком<итет> и сами, помимо ЦК, в прямой борьбе с ним, созывают этот съезд. Вот как выглядят уставные гарантии прав меньшинства. Так было до 1921 года. Этот опыт большевиков испытан огнем трех революций: 1905 и 1917 годов. Такое внутреннее строение партии тесно смыкало ее с живыми силами революций и дало великие и славные победы, каких не видел мир.

Что имеет общего этот большевизм с мымрецовщиной Сталиных, Бухариных и К°? Только после переворота, подготовленного сдвигами в соотношении классовых сил в пользу мелкой буржуазии с 1917 по 1920 гг., в результате которого пролетариат был низвергнут со ступени господствующего класса, а его место заняла бюрократия, что и было формально зафиксировано IX съездом РКП, постановившим упразднить коллегиальность и выборность управления промышленностью и ввести единоначалие и назначенство, — только после закрепления переворота в согласии с обозначившимися стремлениями бюрократии к однопартийной форме управления на X съезде выносится постановление уже не о гарантиях прав меньшинства, не о гарантиях прав одной или более групп на критику теории и практики центральных учреждений партии, а о воспрещении всем членам партии организованной критики, о воспрещении организовываться в группы, фракции. Постановление это обильно прикрыто болтовней о внутрипартийной рабочей демократии, о праве каждого члена на критику и т. д., и т. п… Критикуйте, товарищи, только не «скопом», не скопляйтесь, не группируйтесь, и покритикуйте без платформы, без точки зрения, без программы. Но ведь это значит лишить членов партии всякой критики, оставив право сплетен, дрязг, склок, взаимных подсиживаний и скандальчиков? И потому-то с тех пор каждый год, а то и два раза в год, выносятся постановления о внутрипартийной демократии, о свободе критики, выборности и т. д… Своими ежегодными постановлениями бюрократия красноречивее всего рассказывает, что никакой внутрипартийной критики, никакой свободы критики, никакой выборности не было и быть не могло. Только возвратившись к революционным традициям революционного марксизма (большевизма), регулировавшим жизнь партии с самого ее зарождения и до 1921 года, можно будет провести внутрипартийную пролетарскую демократию. Но для этого надо быть пролетарской партией, а не бюрократической. «Рожденные ползать летать не могут».

Теперь о выборах. Выбирают там, где есть из чего выбрать. Когда вы приходите в магазин и находите там один сорт папирос, то выбирай, не выбирай, а этот сорт возьмешь. Там, где имеется всего только одна точка зрения, одна программа, одна линия, и им нельзя противопоставлять никакую другую, то выбирай, не выбирай, — эта программа, эта система политики, эта точка зрения будут проводиться. Придешь ли ты на выборы или не придешь, будешь ли выбирать или не будешь, выберешь ли ты Степана, Ивана, Кондрата или еще там кого-нибудь, линия, система политики, программа будет осуществляться та же. Здесь выборы теряют всякий смысл и превращаются в пустую, поистине бюрократическую формальность, где бюрократия получает формальное право продолжать свое правление и господство все в том же духе. Так дело обстоит с «выборностью всех партийных инстанций». То же самое можно сказать о выборах в союзные, кооперативные, советские и т. д. Органы. Коль скоро на выборах принимает участие одна партия, партия бюрократии, то выбираешь ли ты или нет, а за этой партией большинство всегда обеспечено. Придешь ли ты на выборы или нет, — пройдут кандидаты все этой же партии. Если же наряду с ними пройдут еще и «честные беспартийные», то только потому, что так было угодно бюрократии, которая по этому поводу не замедлит развести демагогию: «А вот, посмотрите, — начнет она кричать, — всюду такая свобода выборов, что даже беспартийные проходят в члены Советов».

А на самом деле-то ни одна из групп населения, ни пролетариат, ни крестьянство, ни интеллигенция не имеют права организованного участия в выборах: группой, партией со своей программой, тактикой, конкурируя с партией бюрократов. Влиять же на выборы можно только организованно. Что сказала бы бюрократия про выборы в Германский Рейхстаг, если бы там имела право участвовать в выборах одна партия — расисты? Что бы она сказала про получаемое расистами большинство? А если бы в этой Германии проведена была система государственного капитализма, буржуазия была бы уничтожена, все крупные и средние предприятия являлись бы собственностью государства, управляемые через назначение партией директоров, начов и т. д. и т. п., и тевтонцы (фашисты Германии) сосредотачивали бы в своих руках все ресурсы промышленности, торговли, транспорта, связи, печать, дома и т. д., и т. п., и из года в год на всех выборах во все организации проходили бы кандидаты тевтонцев с придатком «беспартийных» (честных!), то что бы сказала бюрократия? Что было бы в данном случае в Германии: рабочее ли государство и пролетарская демократия? Пожалуй, тевтонцы сказали бы, что у них социализм, а идут они к коммунизму. На самом же деле пролетариат выбирает здесь того иди другого члена господствующего класса, который будет представлять и подавлять пролетариат, даст свою санкцию, свое благословение всевластвующей бюрократии. Многие товарищи так пленены «теорией» бюрократии, что диктатура класса есть власть одной единственной и единой партии, не допускающей существования никаких других партий, что никак не могут возвратиться на позиции марксизма по этим вопросам. Они говорят: «Хорошо, у нас государство не рабочее, а бюрократическое, но оно будет рабочее тогда, когда все у нас будет сделано по Марксу СРДп. возьмут управление производством, кооперация — торговлю, а Союзы всю работу Рабкрина, СРДп… помимо управления производством, вместе с СКД (сельсоветами) и Городскими Советами начнут управлять страной, государством». Но кто же все-таки будет здесь руководить пролетариатом? Партия? Да, партия. Ну, так ведь это значит, что диктатура пролетариата опять будет диктатурой партии! Совсем не значит. Это значит то, что пролетарское государство не обходится без политических партий, которые, то одна, то другая, то третья, а то и все вместе, руководят в данный момент государством. Но это совсем не значит, что, как только та или иная партия дорвалась до власти, то лишала все население, в том числе и пролетариат, права организации партий (права коалиций). Совсем напротив. Крестьяне, которые имели в буржуазном обществе права организации партий, а значит и свободы слова, печати, — в пролетарском государстве не лишаются этих прав и свобод. Если мы хотим обеспечить себе симпатии крестьянства, то как мы можем ставить себе задачей лишение его всех прав и свобод, которыми он пользовался в буржуазном государстве? Если разговоры о союзе, о смычке пролетариата и крестьянства не звук пустой или обман, то мы должны этот союз строить на общих интересах пролетариата и крестьянства. А ясное же дело, что крестьяне заинтересованы — и кровно заинтересованы — в том, чтобы обладать всеми правами и свободами, в том числе и свободой коалиций не в меньшем объеме, чем это имеют крестьяне в буржуазном государстве. И они, возможно, будут иметь свою партию, а может быть, не одну. Дело пролетариата не лишать прав и свобод крестьянство, а обеспечить за ним материальную возможность пользоваться ими, обеспечить: типографиями, бумагой, транспортом, связью, домами: обеспечить эти партии наравне с другими партиями. Кроме того, рабочая партия — если она только действительно рабочая — не может ставить себе целью лишать пролетариат прав и свобод. Наоборот, потому-то она и рабочая партия, что борется за права и свободы для пролетариата. Та же партия, которая под тем пли иным предлогом лишает пролетариат прав и свобод, — перестает быть рабочей партией. Если пролетариат пойдет на борьбу против буржуазного государства, на борьбу тяжелую, жертвенную, то совсем не потому, что хочет лишить себя прав и свобод: слова, печати и т. д., какие он имел в буржуазном государстве. Наоборот, он ведет борьбу за приобретение новых прав и свобод, за уничтожение ограниченности и недостаточности их в буржуазном государстве, за безграничное их расширение для себя. Помимо законного, формального признания прав и свобод: слова, печати и т. д., которые признаны и в буржуазном государстве, пролетарское государство обеспечивает эти права материальными средствами, предоставляя партиям типографии, бумагу, дома, транспортные средства и связь. Этим пролетарская демократия отличается от буржуазной и бюрократической. Помимо этого — многопартийная форма управления служит гарантией от захвата власти одной партией и превращения ее из слуги народа в его повелителя, эксплуататора и поработителя.

А не может ли эта пролетарская свобода быть использована для свержения пролетариата? Нет. И вот почему. Во-первых, рабочее государство есть самое прогрессивное из всех форм и типов государств, когда-либо существовавших, оно наиболее полно обеспечивает интересы всех тружеников и человечества в целом, давая небывалый простор развитию производительных сил общества. Значит, опасность существует не от партий, не от классов, представляющих будущее, а от классов и партий, представляющих прошлое. Во-вторых, в Англии, где 90 % пролетариев, 5 % капиталистической буржуазии, существует эксплуатация, угнетение пролетариата со стороны этой кучки в 5 %. Там существует много партий, в том числе и партия Коммунистическая, ставящая себе целью вооруженное низвержение буржуазии, и анархисты, и синдикалисты с подобными же целями. Существуют они легально. Помимо этих революционных партий существуют партии правого порядка, буржуазные партии, консерваторы, либералы, рабочая партия, независимая рабочая партия. В чем сила буржуазии? В том, что в её руках все материальные средства, и она своим экономическим господством подчиняет пролетариат и духовно и политически; из 90 % пролетариата всего каких-нибудь 5 % голосуют за Компартию.

Допустим теперь обратное. Пролетариат возвысился на ступень господствующего класса, и овладел всеми материальными средствами, и организовался в свое государство. Теперь СРД п. управляют производством и страной, кооперация — торговлей, а союзы контролируют. Спрашивается, если буржуазия, составляя 5 % населения и владея всеми средствами производства, распределения, транспорта и т. д., которыми теперь завладел пролетариат, не нуждалась в течение сотен лет своего господства в формальном запрещении пролетарских организаций, то пролетариат, составляя 90 % населения, владея теми же средствами, что и буржуазия, совсем не будет нуждаться в формальном запрещении организаций буржуазии. Легальное существование буржуазных партий в пролетарском государстве будет менее опасно для пролетариата, чем легальное существование пролетарских партий в буржуазном государстве для буржуазии. Так стоит вопрос. Но это, разумеется, для периода после гражданской войны, после подавления эксплуататоров. И если военно-политические обстоятельств продиктуют необходимость лишения прав и свобод — слова, печати и т. д. — тех элементов, которые явно содействуют и сочувствуют врагу пролетариата, ведущему вооруженную борьбу с ним, то сделать это нужно твердо и без колебаний.

Итак, многопартийная форма управления наиболее полно обеспечивает интересы пролетариата, крестьянства, интеллигенции и всех тружеников, давая простор сильнейшему развитию производительных сил рабочего государства, что ведет к превращению всего общества в одну большую работающую корпорацию, в большую «фабрику» и превращение всего общества в свободную «ассоциацию производителей, где счастье каждого явится условием счастья всех», ведет к коммунизму, к отмиранию государства, диктатуры, демократии и политических партий. Если господству буржуазии не угрожает опасность, когда в выборах в ее рейхстага принимают участие тридцать партий, то господству пролетариата не будет угрожать опасность, если в СРДп., в сельские советы, в городские Советы, в правления кооперативов, союзов и т. д. будут принимать участие триста партий.

Бюрократия против такой критики, которая подрубает самые основы всевластья бюрократии, которая стремится возвести пролетариат на ступень господствующего класса, которая критикует не только грязненькие делишки маленьких людишек артемовцев, смоленцев и т. д., а всю линию бюрократии, возглавляемой Политбюро ЦК ВКП(б), создающих затхлую атмосферу, приводящую к смоленским, артемовским и т. д. историям. Она против такой критики, которая зовет к уничтожению господства и всевластия бюрократии. Она будет бороться всеми мерами: тайными расправами, ссылками, тюрьмами, клеветой, провокацией, обманом с такой критикой, прикрывая свою расправу обильной болтовней о «свободе критики», о «самокритике».

Весь разговор о «свободе критики», о «самокритике» есть один из способов обмана пролетариата и крестьянства, чтобы укрепить господство бюрократии. Особенно назойливо и разнузданно кричит о «самокритике», о «свободе критики» «Комсомольская Правда», которая одна из первых требовала расправы с иначе думающими, чем бюрократия из Политбюро ЦК ВКП(б), рабочими, крестьянами и интеллигентами.

Кого сейчас под треск фраз о «свободе критики», о «самокритике» рассаживают по тюрьмам, рассылают без всякого суда и защиты в «гиблые места»: Березовки, Обдорски, Турухански, обрекая на медленную смерть? Кого? Разве не пролетариев, крестьян и интеллигентов, осмелившихся критиковать систему бюрократического всевластия, господства насилия и произвола?

«В эту самокритическую чистку мы должны вовлечь широкие массы наших рабочих, уничтожая все те препятствия, которые мешают сейчас свободе критики», — пишет «Комсомольская Правда».[54] А какие это «препятствия, которые мешают свободе критики»? Первое из них — это тайная расправа в застенках ГПУ со всякими иначе думающими рабочими, крестьянами и интеллигентами. Второе «препятствие» — отсутствие прав у вышеназванных вести критику организованно, «скопом», группой, партией систематически во всех формах. Третье «препятствие» — отсутствие прав крестьян, рабочих интеллигентов вести критику, имея свою точку зрения, платформу, программу, издавая не казеннокоштные, социал-бюрократические газеты, журналы, книги.

Господа писучие бюрократы из редакции «Комсомольской Правды», вы против уничтожения этих «препятствий»?

Или вы будете делать так: писучие бюрократы из редакций газет, журналов будут кричать об «уничтожении» «препятствий», «которые мешают свободе критики», а бюрократы ГПУ под шум и треск этих фраз будут расправляться в своих подвалах с иначе думающими, чем писучая бюрократия редакций (вроде «Комсомольской Правды») рабочими, крестьянами, и интеллигентами?

И вот хотят, чтобы рабочие верили этой бюрократической пачкотне о «свободе критики»! Нет, этот номер не пройдет!

«Беда в том, что многие рабочие не верят еще в безопасность критики начальства, и, главное, в „применение критики“. Когда вчерашний густопсовый бюрократ и „зажимщик“ за ночь меняет свою личину и выступает в роли стопроцентного апостола самокритики, рабочий не может сразу проникнуться доверием к нему и излить ему всю душу свою», — пишет та же газета. Что правда, то правда Рабочие не могут поверить не только вчерашним густопсовым бюрократам, но и сегодняшним, которые произвели разделение труда между собою: один в тиши подвалов ГПУ тайно, вдали от пролетарских глаз расправляется с инако-думающими пролетариями, крестьянами и интеллигентами, а другие густопсовые бюрократы, заседающие в редакциях газет, пишут, что у нас есть свобода критики, чем и прикрывают эти расправы. Вчера еще густопсовые бюрократы из редакции «Комсомольской Правды» требовали расправ над оппозицией, над всеми рабочими, крестьянами и интеллигентами, выступавшими с организованной оппозиционной критикой бюрократического всевластия, произвола и насилия, а сегодня орава густопсовых бюрократических писак неистово горланит о «свободе критики», «выступая в роли стопроцентного апостола самокритики», проливая слезу насчет того, что, мол, наша «беда в том, что многие рабочие не верят в безопасность критики», не верят этой очередной стряпне бюрократической кухни. Это хорошо. Правильно, товарищи рабочие! Не верьте болтовне бюрократии. До тех пор, пока не прекратятся тайные расправы в ГПУ над инакомыслящими рабочими, крестьянами и интеллигентами, до тех пор, пока рабочие, крестьяне, интеллигенты не будут иметь права издавать газеты, книги, журналы иного направления, чем издает бюрократия, до тех пор, пока томятся в тюрьмах, ссылках рабочие, крестьяне и интеллигенты, запрятанные туда бюрократией, горланящей о свободе критики, до тех пор, пока бюрократия не даст все эти гарантии, — нельзя верить бюрократической ораве писак и болтунов, горланящих о свободе критики!!! Рабочие, крестьяне, интеллигенты будут, конечно, пользоваться всякой возможностью, чтобы изобличить казнокрадов, взяточников, насильников, но, делая это, они будут твердо знать, что уничтожение всевластия, произвола, насилия, порабощения и эксплуатации бюрократии возможно только путем «возвышения пролетариата на ступень господствующего класса, завоевания демократии»: только когда пролетариат, организованный в класс посредством СРД, встанет во главе производства вместо бюрократии, когда он, организованный в кооперацию, встанет во главе распределения — вместо бюрократических госторгов, когда пролетариат, организованный в производственные союзы, возьмет всю сумму прав и обязанностей бюрократической, с позволения сказать, рабоче-крестьянской инспекции, когда СРДп. вместе, в союзе с Советами Крестьянских Депутатов (сельсоветами) и Городскими Советами будут управлять государством, образуя государство смычки, союза рабочих, крестьян и интеллигентов, только тогда они будут иметь права организации партий (свободу коалиций), иметь свободы: слова, печати, собраний несравненно в больших размерах, чем в самых свободных буржуазных государствах. Впервые в истории человечества за все века существования классового общества труженики будут поистине свободными. Только этим путем будет положен конец господству, всевластию, насилию, произволу и порабощению со стороны бюрократии.

Рабочие! Берите знамя «Коммунистического манифеста» в свои руки, и вперед на борьбу! Помните: «Освобождение рабочих — дело самих рабочих»!