Поговорим о смерти за ужином. Как принять неизбежное и начать жить

Я сошел со старого парома. Дождь в районе острова Вашон был настолько сильным, что казался сплошным облаком тумана. Я нервничал, потому что понятия не имел, сколько людей придет в разгар зимы, в такую погоду, чтобы послушать, что я расскажу о смерти. На Вашоне около десяти тысяч жителей, однако свои дома они покидают редко, особенно зимой. На этой неделе запланирована дюжина мероприятий, посвященных этой теме. Мое – одно из них. Это называется Фестивалем смерти. Разве я мог отказаться?

Снаружи здание старшей школы выглядело чистым и светлым, словно новехонький автомобиль, сошедший с конвейера всего пару месяцев назад. Каменные дорожки пересекались с рядами тополей и небольшими участками, засаженными местной флорой. Пахло густым лесом. Фасад из хрустального стекла приветственно выдавался вперед. Когда двери открылись, я попал в теплые объятия улыбающихся бабушек, которые, казалось, были необычайно взволнованы моим присутствием. Своих дедушек и бабушек я не знал, так что ощущение было новым и подавляющим: тронут, но вместе с тем испытываю неловкость. Видимо, эти пожилые леди с нетерпением ожидали встречи с «парнем смерти»

На верху массивной лестницы стояла девочка лет четырнадцати в шотландке, волосы ее были заплетены в косы. Белизну лица подчеркивали темные тона многочисленных трубок волынки, похожих на щупальца осьминога. Не успел я опомниться, как огромный вестибюль наполнился потусторонними звуками. На глазах невольно выступили слезы, однако я сдержался. Здесь и камню упасть было некуда, а сотни жителей Северо-Запада в простых ботинках от L. L. Bean[11] замерли, вслушиваясь в печальную песнь волынки, похожую на плач. Смущенно утерев лицо, я решил отступить от привычной схемы выступления и попросил присутствующих закрыть глаза, чтобы немного успокоиться.

Пошутив о том, что собираюсь включить волынку в свой райдер[12], я, к собственному удивлению, предложил присутствующим представить дорогого им человека, которого больше нет с нами. Дело в том, что хотя я всегда начинаю ужины именно с такой фразы, но никогда еще не использовал ее в публичных выступлениях.

«Теперь, когда вы все подумали об умерших близких, – сказал я, – представьте роскошный ужин. Еда только что из духовки, пахнет превосходно, а за столом сидят дорогие нам люди. В том числе и те, кого уже нет. Вам легко и уютно, и вы предвкушаете долгий ужин, полный историй и смеха».

Когда все открыли глаза, я сказал, что не привык вещать со сцены, что мне комфортнее просто общаться за столом и как бы я хотел, чтоб существовала магия, способная сотворить вот такой большой званый ужин. Я попросил людей назвать имена тех, кого они представили. Не в каком-то определенном порядке, а как придет в голову. Ребекка, Мэри, Дэвид, Хавьер, Элизабет… Более пятидесяти имен было произнесено в тишине зала, то шепотом, то как пушечный выстрел. И произошло то, что всегда случается: время остановилось, и нам показалось, что наши любимые прямо сейчас где-то рядом с нами.

Я имею в виду не религию или веру, а атмосферу, какая бывает в старой, хорошо знакомой церкви.

Тот вечер был одним из лучших, которые мне случалось провести в компании – неважно, насколько большой. Ведь на самом деле, это не я позвал их, это они пригласили меня к себе. И вместе мы ступили на борт корабля, который отправился в путешествие к смерти, в глубины наших переживаний и потерь. В места, где мы смогли увидеть, как хотим провести остаток жизни.

Яркое майское утро в Мельбурне было и близко не похоже на выступление в Вашоне. Я стоял на подиуме в безжизненном гостиничном конференц-зале, глядя в глаза сотне аборигенов, а они пялились на меня, недвижимые, словно статуи. Я был уже на середине выступления и не получил ни единого эмоционального отклика.

В детстве мне частенько нужно было включать обаяние, чтобы добиться любви. Дома у нас никогда не было спокойно, так что о внимании не могло быть и речи, если ты не прикладывал все усилия, чтобы его добиться. Лишенный любви дома, я понял, как получить ее в школе: позаботился о том, чтобы учителя обожали меня, всегда был в центре внимания самых популярных учеников и в то же время оставался любимчиком у изгоев. Мне и до сих пор нравится, что меня любят. Но все, чему я научился в детстве, в юности, будучи художником, ресторатором, а затем и хозяином ресторана, все мои попытки очаровать обернулись ничем в тот день, на сцене в Мельбурне.

Шаг за шагом я с трудом продирался через сухую статистику. Говорил о том, какой успех наш проект обрел за столь короткое время, делился историей о том, как все началось с краудфандинга[13], собравшего 11 000 долларов, и как дошло до сотни тысяч подобных ужинов по всему миру… Толпа оставалась равнодушной.

Смысла продолжать не было. Мы, я и соучредитель «О смерти за ужином» Анджела Грант, выступали там, чтобы запустить проект в Австралии, и это казалось поистине грандиозным замыслом. Мы были на первых полосах в течение десяти дней, выступали на самых громких ток-шоу ТВ и радио. Премьер-министр пригласил нас на обед, и мы заняли целиком весь выпуск австралийского шоу «60 минут», для которого был отснят ужин с участием австралийских кинозвезд и политических деятелей. Успех стартовой недели пьянил нас. И все же в то утро ничто из этого не имело значения для пятидесяти вождей аборигенов, равнодушных к моему обаянию.

Как и на Вашоне, я отклонился от сценария, но на сей раз по совершенно другой причине. Я закрыл ноутбук, вышел из-за трибуны и спросил, что их привлекает или не привлекает в нашей инициативе. И в ответ на мою честность, я немедленно получил искренний ответ от пожилой женщины из толпы:

– Дело в названии.

Я попросил пояснить.

– «Давайте поговорим о смерти за ужином», – она слегка поморщилась. – У нас не принято говорить о «смерти».

– Что вы имеете в виду? – спросил я.

– Мы всегда называем это «возвращением домой».

Казалось, что толпа чуть оживилась, и я начал замечать проблески интереса в глазах.

– Хорошо, – заметил я. – «Возвращение домой» звучит просто замечательно. Что еще вас не устраивает в названии?

– «Ужин», – ответила она. – Это позерство. У нас есть только старая добрая еда.

Атмосфера в зале потеплела, послышались смешки, а я, хоть и путался в терминах, но ощущал, что речь все еще идет о приеме пищи.

– И чем сопровождается «старая добрая еда»?

– Много вкусной пищи и много вкусных баек! – выкрикнул кто-то, и толпа взорвалась смехом. Это и было то, что нужно. Тот самый секретный ингредиент для разговора с большой аудиторией.

Мы сдвинулись с мертвой точки, и лица моих гостей начали оживляться: всю неделю они слышали о том, что пугало их, и наконец смогли высказаться открыто. Я повернулся к пожилой женщине, которая заговорила самой первой:

– Итак, что если мы откажемся от названия, построим совершенно новый проект и назовем его «Байки о возвращении домой»?

Послышались возгласы в толпе. Несколько человек медленно кивнули, пытаясь осмыслить услышанное, и я видел, как люди без слов совпадали во мнениях, когда присутствующие старейшины проводили что-то вроде невербального опроса.

А женщина ответила:

– Да, это может сработать.

Я сошел со сцены, и за отдельными столами мы устроили мозговой штурм, пытаясь понять, как это должно выглядеть, кто будет организовывать такие «неужины», кому они окажутся полезны, как их правильно выстроить и кто может стать нашим партнером по этому проекту. К концу часа у нас уже был составлен план совершенно новой инициативы. А наутро, когда мы покидали Австралию, крупнейшая в стране благотворительная организация уже пообещала нам поддержку.

Разница между Вашоном и Австралией научила меня тому, что нет никакого универсального способа пригласить людей к разговору о смерти. Иногда дело в языке, который мы используем, но это лишь один фактор.

ДНК, эпигенетика, детские переживания, культурные ценности, личные психотравмы, эго, самооценка, мелкие радости и потери – все эти факторы по-своему влияют на историю. Ключ есть всегда. Весь фокус в том, чтобы его подобрать.

Оценка готовности

Самый частый вопрос, который я слышу: как вообще заставить стареющих родителей или бабушек и дедушек заговорить о смерти, об их желаниях и убеждениях? Люди, которые спрашивают меня об этом, выглядят встревоженными, и часто у них есть на то реальная причина. Они ощущают, что здоровье – физическое или психическое – начинает подводить их близких, и не сказать об этом просто опасно. Быть может, речь об отце, который садится за руль, хотя ему уже не следовало бы, или продолжает заниматься сделками по акциям, хотя на самом деле не всегда действует трезво. Я все понимаю. Я пишу эту книгу именно потому, что убежден: нежелание говорить о смерти приносит нам лишь беды. И все же на такой вопрос я отвечаю всегда одинаково: нельзя заставить человека обсуждать смерть, если он не готов. Это не приведет ни к чему хорошему. Однозначно.

Несмотря на провокационное название книги, мне никогда не казалось удачной идеей просто наброситься на кого-то с призывом: «Эй, давай-ка поболтаем о смерти!» Здесь требуется осторожность, и ни в коем случае нельзя спешить, даже если времени совсем не осталось. Подобные разговоры должны происходить по взаимному согласию.

Вам следует проявить терпение. Создайте обстановку, в которой человек будет чувствовать себя комфортно и сам захочет вовлечься в разговор. Если он продолжает отказываться, задумайтесь о том, в каких выражениях вы предлагаете ему беседу. Как подступаете к теме? Может быть, вы даете понять, что, по вашему мнению, он должен поговорить с вами? Вы действительно полагаете, что речь идет о долженствовании или же просто не совсем верно формулируете мысль? Поверьте: такая фраза не сработает, и точка. Вам нужно избавить собеседника от ощущения, что он обязан отвечать. Примите его отказ спокойно. Сразу приготовьтесь к тому, что этой беседы будет нелегко добиться, что от вас потребуются честность, открытость, обаяние, готовность идти на риск и проявить себя с лучшей стороны.

Гейл Росс вспоминала, как ее мать умирала от рака. Гейл не переставая поднимала вопрос о том, как та хочет окончить жизнь, и о похоронах. Ее мама была воспитана как ортодоксальная еврейка, однако на протяжении взрослой жизни не очень-то следовала религиозным заветам, так что вопрос оставался открытым: каким традициям иудаизма должны отвечать похороны? На кладбище у нее было заготовлено место подле могилы мужа, однако тот умер задолго до матери Гейл, а похороны в Нью-Джерси не очень-то подходили для жительницы Манхэттена. Больная раз за разом повторяла «не хочу говорить об этом» или «я не готова», и Гейл отступала, но затем снова возвращалась к тому же вопросу. «Мама, – говорила она, – мне нужно это знать». Шаг за шагом они смогли разговориться.

Бесчисленное множество раз я проводил подобные разговоры. Вы не поверите, но, чтобы начать, больше всего подходит электронная почта. Когда вы пишете письмо, то можете тщательно выбрать формулировки, а у вашего собеседника появляется время поразмыслить над ответом. Можно даже просто прислать ссылку на статью со словами: «Я думаю, это интересно, и хотел бы обсудить с тобой. Ты не против?» Если вы решите устроить званый ужин, то для такого случая у нас есть шаблон, и вы смело можете им воспользоваться.

Возможно, это самое необычное приглашение, которое я когда-либо рассылал. Однако проявите терпение. Думаю, это будет удивительный опыт.

Я был бы рад, если бы вы присоединились ко мне за ужином, где речь пойдет о смерти. Однако мы не станем говорить о мрачных вещах. Наоборот, мы будем беседовать о человечности, о том, как мы видим свою жизнь и ее конец, будем делиться нашими мыслями и чувствами. Надеюсь, это поможет всем нам преодолеть страхи и стать ближе друг другу.

Мне случалось получать отказы, где говорилось просто: «Я не готов». Или же «Нам некомфортно обсуждать такие темы, как смерть, в подобной обстановке». И это совершенно справедливо: не всем подходит такой формат, не для всех это «то самое» место и время. Позвольте людям просто сказать «я пас». Не стоит расстраиваться, ведь дело вовсе не в вас. Да, вы можете предложить путь к переменам, продемонстрировать свою открытость к подобному разговору, но на этом все.