2

Обучение в академии Лейк-Форест, привилегированной школе с двенадцатилетней системой обучения, расположенной в зеленом пригороде Атланты, где я работаю методистом, стоит 24 435 долларов. С учетом пятипроцентной инфляции тринадцать лет пребывания вашего чада в этих священных стенах обойдутся вам более чем в четыреста тысяч, и это еще до того, как оно поступит в колледж. У нас учатся сыновья и дочери главврачей и директоров компаний, банкиров и предпринимателей, ведущих крупных новостных каналов и профессиональных спортсменов. Отпрыски самых богатых и состоятельных родителей и самые испорченные дети, каких только можно себе представить.

Я вхожу в двустворчатые двери в начале одиннадцатого – опоздав на добрых два часа, благодаря неторопливости Уилла и гвоздю на дороге – и направляюсь по застеленному ковром коридору. В здании стоит тишина, какая бывает, только когда ученики сидят по классам, уставившись в экраны своих ноутбуков, естественно самой последней модели. Сейчас середина третьего урока, так что можно не торопиться.

Завернув за угол, я не слишком удивляюсь, когда вижу двух подростков, стоящих в коридоре около двери в мой кабинет, склонив головы над своими гаджетами. Ученики знают, что мои двери всегда открыты для них, и часто этим пользуются.

Но тут из класса в коридор выбегают еще ребята, они возбужденно переговариваются, и тревога, звучащая в их голосах, заставляет мои ноги прирасти к полу.

– В чем дело? Почему вы не в классе?

Бен Уиллер поднимает голову от айфона.

– Самолет упал. Говорят, он вылетел из Хартсфилда.

Ужас сдавливает мне грудь, сердце прекращает биться.

Я приваливаюсь к шкафчику для одежды.

– Какой самолет? Где?

Он пожимает худым плечом:

– Подробности пока не известны.

Я протискиваюсь через толпу учеников, кидаюсь к столу и хватаю трясущимися руками компьютерную мышку.

– Ну давай, давай, – шепчу я, выводя компьютер из спящего режима. Лихорадочно пытаюсь вспомнить, что мне известно про рейс Уилла. Его самолет полчаса как должен быть в воздухе и уже подлетать к Флориде. Несомненно, совершенно точно, упал совсем другой самолет. Я имею в виду, так ведь может быть? Из аэропорта Атланты каждый день вылетают тысячи самолетов, и они просто так не падают с неба. И конечно же никто не пострадал.

– Миссис Гриффит, с вами все в порядке? – окликает меня от дверей Эва, хрупкая десятиклассница, но у меня так шумит в ушах, что я с трудом слышу ее слова.

Интернет-браузер наконец загружается, и я негнущимися пальцами набираю в поисковике адрес новостного сайта CNN. И начинаю молиться: «Господи, пожалуйста, только не Уилл».

Фотографии, которые заполняют экран через несколько секунд, шокируют. Развороченные останки самолета разбросало взрывом, на обугленном поле там и сям валяются дымящиеся обломки. Жуткая катастрофа, худшее из того, что могло произойти, в таких случаях надежды найти выживших не остается.

– Вот бедняги, – шепчет Эва прямо над моей головой.

Накатывает тошнота, в горле начинает саднить, и я прокручиваю изображение вниз, пока не нахожу сведения о рейсе. «Либерти эйрлайнс», рейс 23. Тут я с шумом выдыхаю и чувствую, как от облегчения мое тело становится ватным.

Эва осторожно касается моей руки:

– Миссис Гриффит, в чем дело? Чем я могу помочь?

– Все в порядке. – Слова даются мне с трудом, воздуха по-прежнему не хватает, как будто легкие еще не вспомнили, как дышать. Знаю, я должна испытывать сострадание к пассажирам рейса 23 и их семьям, к тем несчастным, разорванным на куски в небе над кукурузным полем где-то в Миссури, к их родным и друзьям, которые узнали о произошедшем так же, как и я, из соцсетей и этих ужасных фотографий на экранах компьютеров, но вместо этого ощущаю лишь облегчение. Оно действовало на меня как валиум, быстро, мощно и эффективно. – Уилла не было в том самолете.

– Кто такой Уилл?

Я тру руками щеки и стараюсь успокоиться, но паника не отступает.

– Мой муж. – Хотя я уже в который раз повторяю себе, что это не тот самолет, пальцы по-прежнему дрожат, а сердце бьется как сумасшедшее. – Он сейчас летит в Орландо.

Ее глаза широко распахиваются.

– Вы думали, он в том самолете? Господи, неудивительно, что вы так раскисли.

– Я не раскисла, просто… – Я прижимаю ладонь к груди, делаю глубокий вдох и откашливаюсь. – Вообще-то моя реакция полностью соответствует ситуации. Сильный страх спровоцировал резкий выброс адреналина, и тело отреагировало. Но теперь я в порядке. Буду в порядке.

От того, что я громко вслух объясняю физиологические реакции своего тела, облекая их в научные термины, тиски, сжимающие мою грудь, понемногу слабеют, а пульсация в голове стихает. «Слава богу, это был не самолет Уилла».

– Да ладно, я вас не осуждаю. Я видела вашего мужа. Он клевый. – Эва бросает рюкзак на пол и усаживается на стул в углу, закидывая ногу на ногу. Юбка у нее намного короче той длины, которую предписывают школьные правила. Как и многие девочки в школе, Эва подворачивает пояс юбки, пока подол не оказывается до неприличия высоко. Ее взгляд останавливается на моей правой руке, до сих пор прижатой к груди.

– Кстати, классное кольцо. Новое?

Я роняю руку на колени. Конечно, Эва не могла не заметить кольцо. И ей наверняка известно, сколько оно может стоить. Я игнорирую комплимент, сосредоточившись на первой половине фразы.

– Где ты видела моего мужа?

– На вашей странице в «Фейсбуке». – Она ухмыляется. – Если бы каждое утро просыпалась рядом с таким мужчиной, я бы тоже опаздывала на работу.

Я напускаю на себя строгий вид.

– Я, конечно, рада поболтать с тобой, но не пора ли тебе вернуться в класс?

Хорошенькие губки Эвы кривятся в недовольной гримасе. Даже нахмуренная, она все равно великолепна. Незабываемо, до боли прекрасна. Большие голубые глаза. Нежная кожа. Длинные, блестящие каштановые локоны. К тому же она умна и, если захочет, может быть невероятно смешной. Она может заполучить любого мальчишку в школе… и своего не упускает. Эва не слишком разборчива, и, если верить «Твиттеру», добиться ее расположения не трудно.

– Я прогуливаю, – говорит она тоном, каким обычно разговаривают с маленькими детьми.

Одариваю ее профессиональной улыбкой психолога, дружеской и без капли осуждения.

– Почему?

Эва вздыхает и закатывает глаза.

– Потому что избегаю находиться в одном помещении с Шарлоттой Уилбэнкс и дышать с ней одним воздухом. Она ненавидит меня, и, уверяю вас, это чувство взаимно.

– Почему ты думаешь, что она тебя ненавидит? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Вражда бывших лучших подруг, Шарлотты и Эвы, давняя, и о ней всем прекрасно известно. Что именно послужило поводом к войне много лет назад, уже никто не и помнит, все похоронено под ворохом пошлых и обидных сообщений в «Твиттере», в которых выражение «дрянная девчонка» приобрело совсем иной смысл. Судя по тому, что я видела вчера в ленте, сейчас они ссорятся из-за своего одноклассника Адама Найтингейла, сына легенды кантри-музыки Тоби Найтингейла. В прошедший уик-энд, судя по фотографиям, Эва и Адам обнимались в местном фреш-баре.

– Да кто знает? Наверное, потому, что я красивее. – Она придирчиво разглядывает свой совершенный маникюр, ярко-желтый гель сверкает так, будто его только вчера нанесли.

Так же как и у многих других учеников в этой школе, родители Эвы готовы дать дочери все, чего она ни пожелает. Кабриолет последней модели, путешествия первым классом по экзотическим местам, платиновую карту «Американ экспресс» и свое благословение. Но осыпать дочь подарками не означает уделять ей внимание, и, если бы родители пришли ко мне на прием, я посоветовала бы им подавать ей лучший пример. Мать Эвы – известная в Атланте светская львица, обладающая уникальной способностью смотреть в другую сторону каждый раз, как отец девочки, пластический хирург, которого в городе называют «Мистер грудь», лапает очередную девицу в два раза моложе его самого, а это случается часто.

В университете меня учили, что природа и воспитание в равной степени влияют на характер человека, но мой профессиональный опыт говорит о том, что воспитание всегда берет верх. Чем больше ошибок совершают родители, тем больше их совершает ребенок. Вот так все просто.

Но я также уверена, что у всех, даже у самых плохих родителей и самых невоспитанных детей, есть оправдание. В случае Эвы оно заключается в том, что она ничего не может с собой поделать. Ее такой сделали родители.

– Уверена, что если ты немного подумаешь, то сможешь найти причину получше…

– Тук-тук. – В дверях возникает директор старшей школы Тед Роулингс. Тощий и долговязый, с шапкой густых темных волос, Тед напоминает мне пуделя, он серьезен во всем, только не в выборе галстуков. У него их, должно быть, сотни, и все они совершенно чудовищны, нелепы и непременно со школьной тематикой, но каким-то непостижимым образом ему удается выглядеть в них обаятельно. Сегодня на нем ярко-желтый галстук из полиэстера с физическими формулами. – Полагаю, вы уже слышали об авиакатастрофе.

Я киваю и перевожу взгляд на фотографии на экране. Несчастные люди. Несчастные семьи.

– Наверняка в том самолете были чьи-то знакомые, – говорит Эва. – Вот увидите.

От ее слов у меня по спине бегут мурашки. Конечно, она права. Атланта – большая деревня, где точно действует теория шести рукопожатий. Вероятность того, что у кого-то из учеников или сотрудников школы могут оказаться знакомые среди жертв авиакатастрофы, очень велика. Остается только надеяться, что среди них не будет чьих-то родственников или близких друзей.

– Дети встревожены, – говорит Тед. – Это вполне понятно, так что о работе в классе сегодня можно забыть. Но я хотел бы с вашей помощью попытаться извлечь уроки из этой трагедии. Нужно создать для учеников место, где бы они чувствовали себя в безопасности и могли поговорить о произошедшем или задать вопросы. И если мисс Кэмпбелл права и кто-то в Лейк-Форест потерял близких в катастрофе, мы должны быть готовы оказать им моральную поддержку.

– Звучит превосходно.

– Отлично. Рад, что вы со мной согласны. Я объявлю общее собрание в актовом зале, и вы поможете мне его провести.

– Разумеется. Только дайте мне пару минут на то, чтобы взять себя в руки, и я присоединюсь к вам.

Тед ударяет кулаком по двери и торопливо удаляется. Услышав, что урок литературы отменен, Эва поднимает рюкзак и некоторое время копается в нем, пока я ищу в ящике стола пудреницу.

– Вот. – Она вываливает мне на стол кучу тюбиков с дорогой косметикой. Chanel, Nars, YSL, Mac. – He обижайтесь, но вам это сейчас нужней, чем мне.

И она мягко улыбается.

– Спасибо, Эва. Но у меня все есть.

Однако Эва не спешит убирать косметику и стоит, переминаясь с ноги на ногу и крутя одной рукой лямку рюкзака. Она покусывает губы и внимательно разглядывает мыски своих оксфордских туфель, и мне приходит в голову, что за бравадой вполне может скрываться застенчивость.

– Я правда рада, что вашего мужа не было в том самолете.

На этот раз облегчение накатывает медленной волной, согревая меня, как жар разгоряченного во сне тела Уилла сегодня утром.

– Я тоже.

Когда она наконец уходит, я достаю телефон и набираю номер Уилла. Я знаю, что он сможет ответить еще только примерно через час, но мне нужно услышать его голос, пусть даже на автоответчике. От мягкого, знакомого голоса напряжение в мышцах ослабевает.

«Это голосовая почта Уилла Гриффита…»

Я дожидаюсь сигнала, откинувшись на спинку кресла.

«Привет, малыш, это я. Я знаю, что ты еще в воздухе, но самолет, вылетевший из Хартсфилда, разбился вскоре после взлета, и пятнадцать ужасных секунд я думала, что ты мог быть там, мне просто нужно было… не знаю, убедиться, что с тобой все в порядке. Я, наверно, глупая, но позвони мне сразу, как приземлишься, ладно? Дети возбуждены, так что я буду в актовом зале, но обещаю, что отвечу на звонок. Ну все, мне надо бежать, поговорим позже. Ты мой самый любимый человек, и я уже соскучилась».

Сую телефон в карман и направляюсь к двери, косметика Эвы так и остается лежать горой на моем столе.

Загрузка...