Лгуньи

2

Комиссар Сервион ничего не знал о планах, вынашиваемых в «малой Корсике». Он был в ярости от того, что не может арестовать убийц, хотя и знал, кто совершил преступление на перевале Вильфранш. Но Юбер не желал отказываться от своих показаний. Он по-прежнему утверждал, что его друзья никуда не отлучались. Подслушивание телефона Консегуда тоже ничего не дало. Было очевидно, что эта шайка пользовалась другими средствами коммуникации, подозревая, что их могут подслушать. Слежка за Кабрисом и его дружками тоже ни к чему не привела. Тут ведь не кража, когда преступникам нужно побыстрее сбыть награбленное.

Комиссар не спал всю ночь. Анжелина дважды вставала приготовить ему отвар, но ничего не помогало. Сервиону так и не удалось уснуть.

— Знаешь, мамуля, мне кажется, что Антуан и Доминик спрашивают меня, чего я жду, почему я до сих пор не схватил убийц? Они, наверное, думают, что я боюсь этих подонков.

— Не говори глупостей, Оноре! Они знают тебя и верят тебе!

— Если бы эта упрямая Базилия заговорила!

— А ты уверен, что она была там?

— Я говорил с ней!

— Да, ты прав. Они с Домиником всегда были вместе. Да и Анна никогда не оставила бы детей. Но как же бандиты не заметили их?

— Они их не искали. Они очень торопились. Три трупа — это и так уже слишком, особенно если среди убитых — полицейский.

— А как ты думаешь, почему она не хочет довериться тебе?

Он нервно пожал плечами.

— Поди догадайся, что она вбила себе в голову! Она всегда была бабой с характером, ею никто не мог командовать, даже муж. Я думаю, она боится.

— Боится? Это как-то не вяжется с тем, что ты сказал.

— Анжелина, она не за себя боится, а за детей!

Так прошло две недели. Комиссар так и не нашел способа отомстить за своих друзей. Появились новые дела, которые нужно было расследовать, и комиссар, скрипя зубами, почти прекратил свои поиски. У полицейских всегда много работы, и они не могут позволить себе роскоши заниматься бесплодными поисками.

Прослушивание телефона Консегуда прекратили, и дело об убийстве на перевале Вильфранш практически закрыли, правда не официально.

Анжелина часто навещала Базилию, которая с детьми жила теперь на пенсию Антуана, его страховку и свои скромные заработки — некоторые портные в старом городе иногда подбрасывали ей работу. Анжелина восхищалась ее мужеством. Окажись она на месте Базилии, смогла бы она так стойко держаться? Даже ради детей?

Подобные рассуждения никак не способствовали успокоению Оноре, который не мог смириться с мыслью, что люди, в виновности которых он был уверен, оставались на свободе.

А Гастон Консегуд понемногу успокаивался, хотя и не чувствовал себя в полной безопасности. Он не был до конца уверен в том, что у Сервиона нет никаких улик против него и его сообщников. Может, он затаился и выжидает только удобного момента? Знает ли Базилия Пьетрапьяна, кто убил ее близких? А если знает, то почему молчит? А если она уже сказала, то почему Сервион бездействует?

Прошло еще две недели. Решив, что опасность миновала, Консегуд собрал своих людей в задней улице кафе на площади Гаррибальди, где они всегда встречались.

Когда Гастон пришел, все уже были в сборе и молча пили. Обслуживая их, хозяин входил в потайную дверь. Говорили тихо, боясь, чтоб посетители в зале ничего не услышали. Когда Консегуд вошел, все повернулись к нему, а Кабрис произнес:

— Здравствуйте, патрон!

Гастон не ответил. Он переводил взгляд с одного на другого, пытаясь определить, кого из них нужно опасаться, кто из них в случае чего может расколоться и потянуть за собой всех. Толстяк Мариус Бандежен, единственной радостью которого было напиться и нажраться? Он никогда не пьянел. Сколько бы он ни выпил, малая крупица разума, которой наградила его природа, оставалась ясной. Пижон Барнабе Пелиссан, который корчит из себя плейбоя? Каждый месяц он тратит целое состояние на портных и парикмахеров, бегает за каждой юбкой. Считая себя неотразимым, он всегда говорит о женщинах с легким пренебрежением, как и полагается владельцу стада.

Верзила Жозе Бероль, глуповатый, но по-собачьи преданный? Гастон знал, что даже если все покинут его, Жозе останется с ним, как старый верный пес, не задающий никаких вопросов.

Эспри Аскрос — самый опасный. Он никогда не теряет самообладания, каждое дело тщательно обдумывает. Он единственный возражал против плана, но из соображений дисциплины подчинился. Жена его, Мирей, тоже очень неглупая бабенка, они вместе составляют слаженную команду.

Фред? С каждым днем Консегуд все больше жалел, что назначил Кабриса своим заместителем. Смелый, сильный, преданный, Фред обладал одним недостатком: он был глуп. Так же глуп, как и его подруга Анаис, вечно впутывавшаяся в темные делишки, недостойные жены человека, пользующегося доверием Консегуда.

Странное дело, оказывается, Консегуд больше всего доверяет новичку Полену Кастанье. Его не ввел в заблуждение предлог, который тот выдумал, чтобы не участвовать в авантюре Кабриса на перевале Вильфранш. У парнишки есть нюх и голова на плечах, а таких Консегуд уважает.

Консегуд тяжело плюхнулся на стул. Вошел хозяин, вынул из шкафа бутылку коньяка, которую держал специально для господина Гастона, поставил ее на стол и исчез так же незаметно, как и появился. Консегуд не спеша наполнил рюмку, понюхал, попробовал, затем выпил залпом.

Удовлетворенно крякнув, он тихо произнес.

— Думаю, вы догадываетесь, что я не очень доволен?

Никто не ответил. Тогда он повернулся к Аскросу.

— Ты меня удивляешь, Эспри. Ну ладно, Фред не понимает, но ты-то…

Аскрос пожал плечами.

— Фред — ваш заместитель, патрон. Мне остается только подчиняться.

Консегуд кивнул. Эспри прозрачно намекнул, что раз ты связался с дураком, сам теперь и расхлебывай.

Гастон снова наполнил рюмку, поднял ее и, ни на кого не глядя, заметил:

— Ни одна должность не дается навечно, особенно, если допускаешь такие ошибки…

Фред встрепенулся.

— Но патрон, вы же дали добро!

— На одно убийство, не на три!

— Но я не мог оставить двух свидетелей!

— Значит, нужно было отложить дело. В нашем ремесле бессмысленное убийство — самая страшная ошибка!

Ты не можешь быть руководителем, Фред!

— Я пообещал Анаис…

Консегуд яростно стукнул кулаком по столу.

— Мне плевать на Анаис, понятно?! И когда она выйдет из кутузки, посоветуй ей не попадаться мне на глаза!

— Она моя жена, — упрямо проворчал Кабрис.

— Ну и что? С каких это пор жены диктуют законы? Из-за нее мы вляпались в историю, которая нам всем может очень дорого стоить.

— Дорого? — выпучив глаза, переспросил Фред.

— Дурак! Ты что, считаешь, что Сервион оставит нас в покое?

— Юбер нас не выдаст.

— Кто знает?

Все настороженно переглянулись.

— Вы… вы думаете, что… Юбер может нас заложить?

— Нет, я думаю, он — настоящий мужчина.

Все с облегчением вздохнули. Консегуд искоса наблюдал за ними. Когда все успокоились, он заметил:

— Может, Сервиону и не нужен Юбер, чтобы сцапать тебя, Фред? И тех кретинов, которые тебе помогали?

— У него нет свидетелей!

Гастон помолчал, потом с деланной наивностью спросил:

— Ты, возможно, не знаешь, что у Доминика Пьетрапьяна была жена, у Антуана — мать, а у Анны — свекровь? И что зовут ее Базилия Пьетрапьяна.

— Знаю, конечно, но, к счастью, ее там не было.

— Почему ты так в этом уверен?

— Мы осмотрели весь дом. Ни старухи, ни детей там не было.

— Дурак!

— Но, патрон…

— А тебе не пришло в голову, что пока взрослые играли в карты, дети с бабушкой пошли погулять?

— Мы их увидели бы.

— Почему?

— Потому что… потому что…

Гастон заметил, что Мариус развязал галстук. Он понял, что толстяк испугался. Эспри так смял в руках сигарету, что она раскрошилась. Барнабе перестал полировать ногти, а Фред затравленно оглядывался, надеясь на поддержку товарищей, но те не смотрели на него. И только Полен был спокоен.

Консегуд помолчал немного, потом сказал:

— Я думаю, что Базилия (кстати, некоторым из вас не помешало бы иметь такую жену) видела вас. Она где-то спряталась и не показывалась, потому что с ней были дети…

— Боже мой! — воскликнул Эспри.

— Если бы она видела нас, легавые Сервиона уже обложили бы всех, — заикаясь пробормотал Фред.

— Это еще ничего не значит.

— Но…

— Где твои мозги, Фред? В нашем ремесле без них нельзя! С этой минуты твое место займет Эспри.

— Это несправедливо…

— Справедливо или несправедливо — решаю я!

Кабрис умолк. Консегуд повернулся к Аскросу.

— Ты понял, почему Сервион не спустил на нас свою свору?

— Он ждет, что мы захотим прикончить старуху.

— Совершенно верно. И нам нельзя попадаться в эту ловушку.

— Позвольте, патрон, возможно есть и другое объяснение, — тихо произнес Полен.

— Я слушаю.

— Может быть, старухи действительно не было на перевале в тот день?

— Может быть. Но есть и третий вариант, малыш: она все видела, но молчит, потому что боится за детей.

— Верно!

— И вот теперь нам нужно точно узнать, была Базилия на перевале или нет, когда Фреду пришло в голову изобразить из себя гангстера. Для этого вам нужно погулять по старому городу, поболтать с людьми и постараться незаметно все выпытать. А когда мы будем знать правду, мы решим, как нам быть. Кто пойдет первым?

Никто не проявил энтузиазма. Наконец, Мариус Бандежен решился:

— Я люблю старый город… Там неплохо кормят… Я даже знаю местечко, где можно найти настоящее «Сен-Жане». Я знаком с хозяином виноградника… как раз у подножия горы Баус.

Базилия в своей квартирке, куда никогда не заглядывало солнце, жила в постоянном напряжении, как наседка, вглядывающаяся в небо, не появится ли коршун. Прислушиваясь к играм детей, она не спускала глаз с улицы. Она ждала. Плакать она будет потом. Думать, как не умереть с голоду с детьми — тоже потом. Когда отомстит. А пока она выжидала. Она была уверена, что убийцы придут, не могут не прийти. Она была не глупее Консегуда и хорошо представляла себе ход мыслей старого бандита. Ему нужно точно знать, может ли Базилия быть свидетелем обвинения. Она рассчитывала на это, чтобы привести свой план в исполнение. И еще она рассчитывала на помощь Святой Девы Марии. Старуха перед битвой накапливала силы.

Мариус вошел в старый город со стороны площади Гаррибальди. Он шел по новой улице, здороваясь с прохожими, раскланиваясь со стариками в полосатых майках, сидевших на порогах кафе. Бандежен вырос в этом квартале и знал почти всех. Многие догадывались, что он пошел по кривой дорожке, но на юге у людей не такие строгие требования, как у северян.

— Привет, Мариус! Гуляешь?

— Надо же иногда отдыхать!

— О, тот день, когда ты устанешь, еще не скоро наступит!

— Почему ты так говоришь, Анжелен? Ты хочешь моей смерти?

Похлопыванием по плечу, грубыми шутками, смехом и солеными словечками эти люди выражают свое расположение, говорят, что рады видеть вас, что светит солнце и стоит жить на свете.

Бандежен пошел по кривой дорожке, потому что оказался неспособным ходить по прямой. Нельзя сказать, что он был злым, но его лень переходила все мыслимые границы. Большую часть своей жизни он проводил в постели или за столом. Из-за его фантастической лени ни одна женщина не решилась связать с ним свою судьбу. Сам же он считал любовь занятием слишком утомительным. По-настоящему счастливым он чувствовал себя только в кровати, за столом хорошего ресторана или на табурете у стойки бара.

На улице Круа он нырнул в подвальчик к своему дружку Фане, главным достоинством которого было то, что он подавал настоящее «Сен-Жане».

Им обоим было уже под сорок, а знакомы они были с детства, когда, собрав несколько монет, лакомились у бродячих торговцев горячей пиццой или соккой. Фане превратился в белокожего рыхлого толстяка. Он почти не видел солнца и стал похож на обесцвеченных рыб, обитающих в подземных водоемах.

— Ты ли это, Мариус? Ты что, упал с кровати? Ведь еще только одиннадцать!

Бандежен тяжело вздохнул.

— Жизнь становится совершенно невыносимой. Так недолго и в ящик сыграть. Налей-ка мне стаканчик. Мне нужно подкрепиться.

— А что ты здесь делаешь? — спросил Фане, наливая вино.

— Так… слушаю… расспрашиваю…

— О чем?

— Об убийстве этих несчастных.

— С чего это ты вдруг заинтересовался этими корсиканцами?

Мариус наморщил нос, сощурился и медленно произнес:

— На твоем месте, Фане, я не задавал бы вопросов… Много будешь знать…

Тот понял и поспешил заверить:

— Ты прав… Я ничего не говорил… Еще стаканчик?

— Давай… Но раз уж ты сам заговорил о корсиканцах, скажи мне, что там случилось. Ты ведь знаешь?

— Как и все.

— Мне тут кое-что неясно.

— Что именно?

— Почему убийцы оставили в живых старуху и детей? Они ведь могут стать нежелательными свидетелями.

— Наверное, их там не было.

— А тебе не странно, что бабушка с детьми осталась в городе?

— Да от корсиканцев всего можно ждать… Я с ними не вожусь. А этих я знал только в лицо. Мы даже не здоровались.

— Легавые хотят пришить это дело Фреду.

— А это точно не он?

— Можешь мне поверить.

— Вот гады!

— Поэтому Фред хочет узнать, была старуха на перевале Вильфранш или нет. Если она была там, она может подтвердить, что Фред к этому делу не имеет никакого отношения. Понял?

— Может, ты бы поспрашивал друзей Пьетрапьяна? В «малой Корсике», наверное, все знают.

Сестра инспектора Кастелле Арлетт с мужем Пьером держала молочную лавку на улице Россетти в самом центре старого города. Кастелле при каждом удобном случае заглядывал к ним, чтобы повидаться с племянниками — Жаном и Мари-Агнессой по прозванию Блошка. Эти коротенькие визиты всем доставляли удовольствие.

Так случилось, что в это утро Кастелле, выйдя от зятя, заметил Бандежена. Полицейский встревожился, увидев, что люди Консегуда рыщут в старом городе. Он пошел следом за Мариусом.

Увидев, что тот направляется в «малую Корсику», он понял, что дело Пьетрапьяна еще рано сдавать в архив, что бы там ни думали в Управлении. Полицейский удовлетворенно хмыкнул. Он опасался, что бандиты после преступления залягут на дно и погибшие останутся неотомщенными.

Полицейский спрятался в уголке, откуда ему была видна вся «малая Корсика». Он решил не вмешиваться, по крайней мере до тех пор, пока Бандежен не войдет в дом Базилии.

Мариус, не отличавшийся особой изворотливостью, не знал, с чего начать, чтобы добыть нужные патрону сведения. В конце концов он решил, что лучше всего идти прямо к цели. Он постоял немного, не зная, куда войти — в колбасную лавку или в бакалейную. В конце концов он выбрал бакалейную, вспомнив, что ему нужен кофе. Он толкнул дверь, на которой много лет назад художник красивыми буквами написал «ЖАН-БАТИСТ МУРАТО».

Сначала Мариус подумал, что в лавке никого нет, потом услышал детский голосок:

— Что вам угодно, месье?

Оглянувшись, он увидел маленькую, немного сгорбленную старушку с живыми глазами на поблекшем лице.

Расплатившись за кофе, Бандежен спросил:

— Скажите, мадам, здесь жили те несчастные, которых убили на перевале Вильфранш?

Антония насторожилась. Неужели это один из убийц?

— Да… такое несчастье… такие славные люди…

— Говорят, что в живых остались только дети и бабушка?

Антония уже не сомневалась, что он пришел сюда не за пакетиком кофе.

— Да, слава Богу, Базилия с детьми по-прежнему живет здесь.

— Значит, она не ездила вместе со всеми на перевал?

Антония задрожала. Базилия была права: убийцы явились сюда.

— Вот этого я не знаю… Понимаете, у нее такое горе… мы не решаемся расспрашивать ее… да она и не выходит никуда…

— Послушайте, мадам… Я журналист. Я хотел бы написать об этой трагедии. Вы не могли бы узнать, была ли мадам Пьетрапьяна на перевале в момент убийства?

Мадам Мурато решила разыграть дурочку.

— А какое это имеет значение?

— Тогда моя статья станет сенсацией. Так я могу рассчитывать на вас?

Чтобы развеять последние сомнения бакалейщицы, Мариус вынул из кармана несколько 100-франковых бумажек.

— Если вы мне поможете, я буду очень вам благодарен…

Антония быстро схватила деньги и спрятала их в карман.

— Приходите сегодня вечером часиков в 11. Я схожу к Базилии, поговорю с ней, а потом расскажу вам все, что узнаю.

— Не слишком ли поздно?

Старуха, хитро подмигнув, прошептала:

— Лучше, чтобы мой муж ничего не знал, а он ложится не раньше одиннадцати.

Заинтригованный инспектор Кастелле, подождав, когда Бандежен уйдет, тоже зашел к Антонии Мурато.

Рассказав комиссару о своем посещении, инспектор закончил:

— Мадам Мурато заявила, что не знает его, что он зашел купить пакетик кофе. Она утверждает, что он ничего не говорил об убийстве на перевале. Но мне кажется, эта старушенция надувает нас.

— Согласен. А вот почему она лжет нам?

— Как только я ушел, она тут же побежала к мамаше Пьетрапьяна.

— Значит, она знает Бандежена или догадывается, кто он такой.

— Но к чему эти тайны?

— Не знаю, и это меня очень тревожит. Я убежден, что Базилия видела бандитов. Она не хочет называть их, потому что боится… Но это совсем на нее не похоже. А может она ждет чего-то, о чем я не имею ни малейшего представления…

— Может, установить наблюдение в «малой Корсике»?

— Это ничего не даст. Но все же нужно обеспечить охрану этой упрямицы. Хотя я не думаю, что Консегуд и компания решатся убить старуху. Но что бы там ни было, нужно установить круглосуточное наблюдение.

Пока Кастелле совещался со своим начальником, Антония совещалась с Базилией. Женщина, у которой убили мужа, сына и невестку, готовила план мести за пролитую кровь.

Анжелина по одному виду мужа сразу поняла, что у него что-то случилось. Опыт подсказывал ей, что в таких случаях лучше помалкивать и ждать. Обычно комиссар не выдерживал и сам выкладывал все. И на этот раз, садясь за стол, он пробурчал:

— Эта Базилия меня до инфаркта доведет!

Анжелина с облегчением вздохнула. Теперь нужно только слушать.

— Хотел бы я знать, что она затевает! И не говори мне, что это мои выдумки! Я уверен, что эта сумасшедшая старуха собирается сделать какую-то глупость! Она воображает, что может сама наказать негодяев, это в ее-то годы! Эти древние старцы смотрят на меня, как на сопливого мальчишку, который сует нос в дела взрослых! Это уж слишком!

Если бы комиссар узнал о плане Базилии, его хватил бы удар.

Днем и вечером патрульные, дежурившие в старом городе, сообщали, что все спокойно. Они не заметили Бандежена, который в 10 минут двенадцатого тихонько постучал в дверь Антонии Мурато.

Ему не пришлось долго ждать. Дверь почти сразу же приоткрылась, и он услышал шепот:

— Это вы?

— Да.

— Входите.

Мариус вошел в темную лавку и услышал, как за его спиной закрылась дверь. В нос ударил сильный запах пряностей, и он чуть было не чихнул. Старуха схватила его за руку.

— Пошли.

Он оказался в слабо освещенной комнате. На столе стояли два стакана — один с вином, второй — пустой. Антония пригласила его сесть и убрала грязный стакан.

— Это стакан моего мужа, — пояснила она. — Мы всегда перед сном выпиваем по стаканчику «Ратафиа». Это улучшает пищеварение, потому что я кладу в вино горькие апельсиновые корочки. Хотите попробовать?

Бандежен пил все подряд, а кроме того, он решил, что нужно выпить со старухой, чтобы создать атмосферу доверия.

— С удовольствием.

— Для такого мужчины, как вы, нужен стакан побольше. Я сейчас принесу.

Она вынула из буфета высокий стакан и, поставив его перед гостем, налила до краев.

— Думаю, вы будете довольны. Я раздобыла интересующие вас сведения.

— Правда?

Мариус ликовал. Уж теперь-то и Консегуд, и все остальные иначе будут относиться к нему. Старуха поднесла к губам стакан, и Бандежен последовал ее примеру.

— Базилия была на перевале Вильфранш… И она видела, кто убил ее близких…

— Но… но где же она была?

— Она с малышами спряталась в рощице.

Бандит задрожал от страха. Чтобы немного прийти в себя, он залпом выпил стакан и сморщился. Черт, какое горькое!

— А… что она собирается делать? — спросил он.

— Базилия? Она ждет своего часа, чтобы прикончить всех… в том числе и вас, месье Бандежен.

— Меня?

— Да, вы ведь убийца.

Бандежен хотел что-то сказать, но почувствовал, что его парализует страшный холод… холод… Он попытался встать. Антония поднесла стакан к губам и проговорила:

— Не торопитесь. Умирайте спокойно, мой мальчик.

Когда она допила вино, Бандежен был уже мертв, и старуха спокойно принялась ждать своих подруг.

Полицейский Марсель Бутафоччи был славным малым. Он обожал свою мать и переносил эту нежность на всех пожилых женщин, всегда переводил стариков через оживленные улицы. Его сердце сжалось, когда он увидел, как четыре старушки толкают тяжело груженную тележку с овощами по улице Сен-Репарат. Хотя он был призван стоять на страже существующего порядка, он все-таки не удержался от проклятий в адрес общества, вынуждающего несчастных старух браться за непосильную работу. Он помог им толкать тележку, и потом со слезами на глазах смотрел, как эти несчастные тащат ее в сторону улицы Префектуры. Они, видимо, купили овощи на рынке Пайон и теперь развозят их по маленьким лавочкам, хозяева которых не любят рано вставать.

Во всяком случае ему и в голову не пришло связать этих несчастных с трупом мужчины, который был найден во дворе дома на улице Солейа.

Комиссар Сервион проснулся таким же озабоченным, каким лег спать. Он никак не мог понять, зачем Бандежен ходил к Мурато. Видимо, бандиты все-таки решили выяснить, была Базилия на перевале или нет. Сам-то он не сомневался, что мамаша Пьетрапьяна была свидетелем убийства. И если Бандежен выведает что-нибудь у Мурато, то бандиты будут вынуждены в целях самосохранения убить Базилию. Прощаясь с женой, полицейский заявил:

— Я сейчас пошлю Кастелле за Бандеженом и, клянусь тебе, я заставлю эту сволочь признаться, за каким чертом он ходил к Мурато.

Придя на работу, Сервион сразу же пригласил Кастелле и приказал:

— Старина, быстренько к Бандежену и притащите его сюда хоть в ночной рубашке.

— В рубашке не получится, патрон. В саване — можно…

— Что?

— Карьера Бандежена кончена. Он в морге.

— Сведение счетов?

— Пока ничего не известно. Не исключено, что он умер естественной смертью. На трупе не обнаружено никаких ранений или следов борьбы. Сейчас идет вскрытие. Вам сразу же сообщат результаты.

— Где его нашли?

— На улице Солейа… Нашли цветочницы, которые шли на базар.

— Улица Солейа — это рядом со старым городом, да?.. Когда его нашли?

— Около четырех часов утра.

— Вам не кажется это странным? Что он делал там в четыре часа утра? И это Бандежен, который всю свою жизнь проводил в постели!

— Не знаю…

— Мне не терпится узнать заключение нашего эскулапа.

Базилия в это утро проснулась не такой печальной, как всегда. Она заглянула в комнату, где спали Жозеф, Мария, Роза, и улыбнулась. Малыши могут спать спокойно! С помощью Пресвятой Девы она исполнит свой долг мести!

А старые мужья в «малой Корсике» не могли понять: их жены сегодня так цветут и ходят так гордо, как королевы. Но они давно уже перестали о чем-то беспокоиться. Шарль Поджио вернулся к своим сломанным часам. Жан-Батист Мурато уселся поджидать первого клиента. Паскаль Пастореккиа меланхолично поглядывал на засыхающие корсиканские колбаски, а Амедей Прато протирал картонные коробки с вышедшим из моды бельем.

Ни Базилия, ни Антония, ни Барберина, ни Альма, ни Коломба не считали, что они совершили преступление. Для них, дочерей древнего гордого народа, главным было только одно: со смертью Бандежена боль утраты стала не такой горькой. Души невинно убитых, витавшие до сих пор во мраке вместе с душами неотомщенных, стали теперь ближе. И чувство хорошо выполненного долга оживляло поблекшие лица.

Жозетта принесла Консегуду завтрак в постель, но рогалик застрял у него в горле, когда он прочитал в «Нис-Матен» о найденном утром трупе Мариуса. От волнения он чуть не задохнулся, и жена долго колотила его по спине. Когда он отдышался, она спросила:

— Что с тобой, Гастон?

— Посмотри! — сказал он, протягивая ей газету.

Жозетта не была особенно чувствительной женщиной. Прочитав сообщение, она заметила:

— Он, конечно, был довольно молод… но я не понимаю, что тебя так взволновало?

— Ты что, считаешь, что это естественная смерть?

— Я думаю, это инфаркт.

Консегуд покачал головой.

— Я не поверю в это до тех пор, пока не узнаю, что он делал на улице Солейа в четыре часа утра!

— Но если бы это была насильственная смерть, полиция уже знала бы! И в газете было бы написано!

— Может быть ты и права… Позвони, мне нужно сегодня встретиться с ребятами.

— Что?!

Комиссар Сервион взял себя в руки и уже спокойно выслушал по телефону результаты вскрытия трупа с улицы Солейа, потом повесил трубку и сказал своему помощнику:

— Бандежен был отравлен. Цианистый калий. Смерть наступила около полуночи. Предполагают, что труп перевозили, следовательно, версия самоубийства исключается. В складках его одежды найдены кусочки капусты, ботвы моркови, листиков салата.

— Но почему на улице Солейа?

— Видимо, это самое близкое место, куда можно было оттащить труп, не привлекая внимания.

— Самое близкое от чего?

— От места преступления. Я не могу себе представить, что убийца разгуливал с трупом по всему городу. Поэтому я предполагаю, что убийство было совершено в старом городе.

— Но вы же не думаете, патрон, что эти старики…

— Думаю! И я сию же минуту еду к Базилии. Я хочу сказать ей пару слов.

Базилия спокойно смотрела на комиссара, а он не знал, какие еще использовать методы, чтобы заставить ее заговорить.

— Чем обязана радости видеть вас? — невинно поинтересовалась она.

— А вы не догадываетесь?

— Нет.

— Мариус Бандежен — это имя говорит вам что-нибудь?

— Кто это?

— Один из тех, кто убил ваших.

— О!

— Он умер сегодня ночью.

— Раз бог призвал его к себе, пусть он его и судит.

— А не вы ли со своими друзьями помогли ему отправиться на свидание с Господом Богом?

— Я вас не понимаю.

— Нет, вы меня хорошо понимаете! Я не знаю, как вам удалось это сделать, но я убежден, что это вы отравили Бандежена!

— Я? В мои-то годы? Вы в своем уме?

— Бандежен заходил в ваш квартал вчера утром.

— Сюда многие заходят.

— Да, но он тут был со специальной целью: узнать, видели ли вы убийц, представляете ли вы для них опасность или нет. Вы солгали, Базилия. Вы были на перевале Вильфранш. Скажите одно только слово, и я засажу всю эту кодлу в тюрьму.

— А потом?

— Что потом?

— Потом они найдут адвокатов и выйдут сухими из воды.

— Значит, вы все-таки видели их?

— Нет.

— Базилия, эти глупости вы будете рассказывать кому-нибудь другому! Хотите, я скажу вам, что я думаю? Вы вбили в свою упрямую башку мысль отомстить за своих! Но времена изменились, Базилия! Времена дикарей миновали! Существует закон. Я его представляю, и я заставлю вас уважать его! Видит бог, Базилия, я очень люблю вас, я очень любил Доминика, Антуана и Анну. Но я клянусь вам, если я найду доказательства вашей причастности к убийству Бандежена, я посажу вас в тюрьму!

— А дети? — с улыбкой спросила Базилия.

— Им придется идти в приют, потому что их бабушка выжила из ума!

— Анжелина не позволит вам этого!

— Оставьте в покое мою жену!

Сервион схватил ее за плечи.

— Неужели вы не понимаете, что все будет намного проще, если вы расскажете мне? С какой радостью я схватил бы Консегуда, Кабриса и всю эту компанию! И они уже не ускользнули бы от меня! Но если вы будете молчать, они в конце концов доберутся до вас!

— Я не понимаю, о чем вы говорите, комиссар. Я ничего не знаю, — спокойно сказала она.

Сервион яростно нахлобучил шляпу и вышел, хлопнув дверью.

Его гнев еще не остыл, когда он вошел в лавку Мурато. Жан-Батист меланхолично накладывал горчицу в горшочек. Появление полицейского было для него неожиданным развлечением.

— Добрый день, комиссар.

— Здравствуйте. Когда вы вчера легли спать?

— Огорошенный этим вопросом, Мурато помолчал немного, потом сказал:

— В 9 часов, как обычно.

— А ваша жена?

— Жена? Не знаю. А зачем вам?

— Нужно. Она здесь?

— Конечно.

— Позовите ее, пожалуйста.

— Антония! — надтреснутым голосом крикнул Жан-Батист.

Появилась Антония.

— Ты мне дашь спокойно закончить работу? О, господин комиссар!

— Антония, в котором часу вы легли спать вчера?

— А зачем вам это?

— Я задал вам вопрос, Антония.

— Ладно, ладно, не сердитесь… Ну, наверное, около десяти…

— А не около полуночи?

— Может и около полуночи.

— А почему так поздно?

— Да как вам сказать…

— Не потому ли, что вы ждали гостя?

— Что за глупости! Я уже не в том возрасте, чтобы назначать свидания по ночам.

— Я не шучу, Антония! Речь идет о смерти человека!

— Ну и что? Вы придаете слишком большое значение смерти, комиссар. Доживете до наших годов, тогда поймете, что думать о смерти не имеет смысла.

— Антония, вы уверены, что не встречались вчера ночью с Мариусом Бандеженом?

— А кто это?

— Он заходил к вам в лавку вчера утром.

— Да? Но я не имею привычки спрашивать у клиентов, как их зовут.

Комиссар готов был прибить ее.

— Запомните, Антония, и вы, Жан-Батист. Если с Базилией случится какое-нибудь несчастье, вы будете виноваты!

И он ушел, не ответив на вопрос Жана-Батиста, который так ничего и не понял в этом разговоре.

В задней комнате кафе Гаррибальди все сидели молча, не глядя друг на друга. Приход Консегуда произвел действие камня, упавшего в колодец.

— Ну?

Все молча повернулись к нему. Он внимательно оглядел их. Вот Кабрис с грубым лицом и сильным гибким телом атлета; Аскрос, похожий на мелкого лавочника; красавчик Пелиссан, одетый как всегда с иголочки, местный Дон Жуан; верзила Бероль; и, наконец, молодой и самоуверенный Кастанье.

— Ну? — повторил Консегуд.

Аскрос, вступивший в должность заместителя при очень неблагоприятных обстоятельствах, счел своим долгом ответить за всех.

— Что вы хотите от нас услышать, патрон? Мы знаем не больше вашего.

— Это-то мне и не нравится. Вы читали вечерние газеты? Мариус умер не от инфаркта. Его отравили! И я очень хотел бы знать: кто и за что?

Эспри пожал плечами.

— Если бы мы знали это, шеф, можете мне поверить, отравитель уже пожалел бы о том, что родился на свет!

— Что он делал в четыре часа утра на улице Солейа, этот лодырь Мариус, черт бы его побрал! — воскликнул Бероль.

— Не смей так говорить об умершем! — подскочил Фред.

— Слушай, Кабрис, твои манеры начинают мне действовать на нервы! — вспыхнул Консегуд.

— Не сердитесь на него, патрон, — вмешался Кастанье. — Фред боится…

Кабрис подскочил к нему.

— Вот я тебе покажу, боюсь ли я!

По знаку Консегуда Аскрос и Пелиссан схватили разъяренного Фреда за руки, а Катанье продолжал:

— Конечно, Фред, ты боишься… впрочем, как и все мы…

— А ну-ка, объясни, — потребовал Консегуд.

— Все очень просто, патрон… Только одно дело может доставить нам серьезные неприятности… кровавые неприятности… Это идиотская история на перевале Вильфранш… Вчера Мариус, выполняя ваше задание, пошел в старый город. И его нашли мертвым. И где? Рядом со старым городом. Не думаю, что это совпадение…

— А что ты думаешь?

— Что убийством этих Пьетрапьяна Фред напустил на нас и полицию, и корсиканцев. Мариус — первая жертва. Кто следующий?

Все подавленно молчали. Наконец, Фред заорал:

— Идиот! Полиция не убивает из-за угла, а в «малой Корсике» одни старики!

— Чтобы подсыпать яд в стакан не нужны мускулы грузчика, — хмыкнул Кастанье.

— Что ты на это скажешь, Фред? — спросил Консегуд.

— Пошлите меня туда, и я вытрясу из этих старых скелетов, кто это сделал, и прикончу его!

— Кретин! Ты только и умеешь, что убивать! Никак не пойму, как это я мог доверять тебе! Нет, мальчики, действовать нужно осторожно, пока не узнаем, кто наш враг… Никаких необдуманных поступков. А кроме того, смерть Мариуса могла быть просто несчастным случаем… Когда он был голоден, он жрал все подряд, а поскольку голоден он был всегда…

— Но не настолько же, чтобы нажраться цианистого калия!

— Да, конечно… Но для нас главное — узнать, что замышляют в «малой Корсике»… если там вообще что-нибудь замышляют.

— Хотите, я схожу поухаживаю за бабульками? — небрежно предложил Барнабе Пелиссан. — Держу пари, что они все влюбятся в меня и расскажут все свои секреты. А завтра вечером я расскажу вам.

Комиссар Сервион переворачивался с боку на бок.

— Что ты вертишься? — не выдержала Анжелина.

— Я не могу уснуть.

— Выпей таблетку.

— Чтобы завтра проснуться с больной головой? Спасибо! И все из-за этих старых идиоток!

— Ты напрасно обвиняешь их! Почему ты думаешь, что они не сказали тебе правду?

— Потому что все они лгуньи!