Либитина (СИ)

Найденная спустя время страница

Оборвались нити связей с куклами, но ощущения остались. Мокрое, будто от дождя, лицо, привкус горько-пряного питья во рту, тепло, из живота распространяющееся по телу до кончиков пальцев, испарина пота на затылке и спине, будто я действительно выпила горячий напиток. И глухие быстрые удары какого-то неведомого барабанчика в груди, сливающиеся в грозовой рокот… Я чувствовала, что лежу на довольно твердой кушетке, а пальцы свесившейся с нее левой руки касаются холодного пола. Что со мной? Я должна была умереть. Но это непохоже на смерть.

— Пришла в себя, так открывай глаза. Довольно уже, поленилась и хватит, — фальшиво-ворчливый, волнующийся голос Нонуса. Я открыла глаза и не удержала удивленного вскрика. Все вокруг было… тканью, сотканной из мириадов разноцветных, мягко светящихся нитей. В них угадывались очертания предметов. Сотканные из серого, коричневого и золотого стены — в сложных переплетениях этих нитей я могла читать всю историю места, где нахожусь. Подземелья под дворцом Макты, логово Атера, а, прежде всего этого, — капище забытых богов. Красным светилась простая старинная мебель, серебристым — новейшие научные измерители, зеленым и золотым — остатки питья в стакане на столике передо мной.

Нонус был здесь. Белая фигура, проросшая и оплетенная черными нитями проклятия carere morte. Я вскрикнула еще и вцепилась в качестве поддержки в его протянутую руку.

— Ну, полно, Колосок, я тут. Давно тут. Что ты чувствушь? Что видишь? — спрашивал Нонус. Звук его голоса вызвал еще шквал новых ощущений. Я увидела, как мелодия его речи и скрытая за ней мелодия чувств колеблют нити, из которых соткан мир, подсвечивая и подкрашивая их. Все вокруг запестрело его тревогой, радостью и неистребимым, родственным моему любопытством. Я закрыла глаза. Но руки Нонуса не выпустила и чувствовала, как сплетаются, срастаются нити, составляющие нас на каком-то очень тонком уровне, где любая, даже самая слабая связь имеет великую власть.

— Я поняла, где мы, Нонус. Бывшая лаборатория Атера и бывший дворец Макты. Но всего разобрать не могу. Я думала, ты умер. Как хорошо, что ошиблась!

— Ты поняла, что я дал тебе выпить?

— Зелье, подобное тому, которое Атер готовил для Макты? — предположила я, вспомнив зелено-золотое переплетение.

— Да. И я, кажется, получил то, о чем мечтал: воплощение Бездны любви. Открой же глаза! Ты так ничему не научишься!

Я улыбнулась:

— От твоего нетерпения все вокруг звенит! Но как же мое тело… Охотники хотели сжечь его водой Источника… А моя частица проклятия carere morte? Она исчезла?

— Охотники сожгли не тебя, — теперь все вокруг задрожало от его язвительного удовольствия. — Помнишь третьего купальщика в нашем мысленном море?

— Семель?

— Да. Ты очень долго была в беспамятстве от боли, Ариста. Многое произошло за это время. Спустя сто лет после твоего купания новый владыка вампиров развязал большую войну и с охотниками, и со старейшими, и пятерка Вако отправила Семель в тыл врага. Та не справилась с заданием, владыка пытал ее водой источника. Ей досталось едва ли не больше, чем тебе. После такого рассудок Семель сдался, а твой, вот уж не знаю, почему, нашел, что тело Королевы — наилучшее вместилище для духа Аристы. Ты пребывала в двух телах одновременно — в своем и ее, и с течением времени все реже возвращалась в свое. Может, оно было слишком полно болезненной памяти, перед которой померкла даже телесная боль Семель? Я же тем временем восстанавливал твое настоящее тело, моя галатея, опыт восстановления Макты помог. И все ждал случая, чтобы дать тебе зелье Атера и преобразить тебя и мир.

— Ты же… Ты так и хотел с самого начала, верно? Когда говорил, что я не должна забывать тебя, чтобы осталась возможность что-то изменить для меня… — слова рассыпались, раскатывались как гладкие бусины по ткани мира, — О, если б я вспомнила раньше. Но я забыла все, даже мысленное море! Увы, я и сейчас его не чувствую, Нонус! Впрочем, чувствую другое и это… больше того моря.

— Будучи в теле Семель ты не могла его чувствовать: перед тем, как отправиться к владыке вампиров она поставила крепкую мысленную стенку на моем пути к ее мыслям, и ты соскользнула за нее от меня. А сейчас ты вовсе не можешь его почувствовать, потому что наша мысленная связь сгорела вместе с твоим проклятием, когда, сразу после дачи зелья, я плеснул в твое вновь прелестное личико водой из источника Донума.

— Я исцелена… Но я думала, так исцеляют только новообращенных?

— В очень редких случаях от воды или солнца исцеляются даже старейшие вампиры. Те, которым удалось преодолеть страх небытия… Я рискнул, а, чтобы риск не был слишком велик, прежде дал зелье, надеясь, что ты, во всяком случае, переродишься, а не сгоришь. Так и произошло. Прости, что решил за тебя, каким будет твое новое воплощение, но позволить тебе уйти в небытие побежденным страхом Терратиморэ я не мог.

— Думаю, если б я не была готова и не желала в глубине души такого превращения, его бы не случилось. Но ты… ты все-таки сумасшедший, — радостно выдохнула я и, приподнявшись на кушетке, вновь открыла глаза.

То же разноцветное переплетение нитей мира, только теперь краски тонули в белом сиянии, исходившем от фигуры Нонуса. Даже черные нити проклятия carere morte истончились и едва угадывались в этом свете.

— Знаешь ли ты, как прекрасна? — произнес Нонус. — Как всегда была прекрасна. Только я все не мог найти открывшемуся мне еще при первой встрече образу достойное воплощение… Смотри!

Он поднял прислоненное к столику зеркало без рамы и повернул его зеркальной стороной ко мне. Сначала я видела только переплетение серебристых и голубых нитей поверхности, потом мазками золотой краски на нем проступили очертания женской фигуры. Постепенно, то густыми тенями, то полутонами теней проявлялся мой облик. Позабытое удлиненное бледное лицо с чуть раскосыми темными глазами, высокими скулами и немного выступающей вперед тяжеловатой нижней челюстью. Мое лицо, покрытое как бы вуалью мягкого белого света. Без единого шрама ожога, но со всеми честно прожитыми морщинками.

Пока я разглядывала себя в зеркало, переплетение нитей вокруг скрылось. Вернулось обычное человеческое зрение, и я облегченно выдохнула. Так пока, все же, было легче.

— Нонус, ты волшебник. Нет, больше, чем волшебник: просто ты тот, кого я люблю… — но, когда я вспомнила его облик из нового восприятия — белую фигуру, оплетенную черными нитями проклятия Макты, будто наточенное копье больно кольнуло ожившее сердце. — Но почему ты не присоединился ко мне? Ты тоже сможешь избавиться от проклятия Макты, я уверена!

— Еще не все закончено, — Нонус поднялся, отошел от кушетки. Комнату будто выморозило, я почувствовала, как на границе двух восприятий задрожало от холодного огня старых, горьких чувств и воспоминаний вампира переплетение нитей ткани бытия. — Макта еще цел, как и Арденсы. Я должен прежде закончить их историю, чтобы ничто не мешало строительству нового мира. Кстати, ты не против, что я использовал и буду еще использовать некоторые твои наработки для собственных спектаклей? А когда история Макты будет завершена, я присоединюсь к тебе, не волнуйся. Я ведь отыскал новую посланницу — Голос Бездны, она поможет мне. А в естественных науках за последнее столетие произошло множество взрывных открытий — и другие мои ученики сейчас прорабатывают научное обоснование всех существующих воплощений Бездны и проторяют путь к новым.

— А ты опять ими дирижируешь? — Я соскочила с кушетки, пошла к вампиру. Странно, земля будто отталкивала меня, пока я шла. Переплетение нитей то появлялось, то пропадало, и я ясно видела в нем прорехи, в которые будто стремилось окружающее меня сияние. Скользнуть бы за его лучами, посмотреть, какова изнанка мира! Но это потом. Сейчас сердце колола тревога за Нонуса. Я начинала осознавать, как сильно прошедшие столетия изменили его. Сначала он показался даже помолодевшим… но когда Нонус встал в тени у стены, незнакомые мне морщинки превратили его лицо в злобную насмехающуюся маску, и знакомые по встречам с вампирами Вако искорки жестокости заблестели в его глазах. Чтобы пройти трудный путь до звезды — мечты, мечтателю-волшебнику пришлось стать расчетливым и холодным кукловодом. Так что он почти забыл свою мечту и сейчас не верил, что наконец-то может купаться и пить ее близкий свет… Я подошла к Нонусу, обняла, прижалась всем телом.

— Ты исцелил меня. Теперь я попробую исцелить тебя, насколько смогу. Я вижу: проклятие carere morte прорастает в телах и душах глубоко. У меня, наверное, хватило бы сил вырвать его, но тогда останутся повреждения. Ты должен сжечь его сам, ты это можешь — это я тоже вижу.

— Я всецело в твоей власти, моя Королева, — он усмехнулся, но уже по-доброму, знакомо. Его оттаивающей душе было больно сейчас, я чувствовала, но то была нужная боль исцеления. Это воодушевило, все вокруг засияло белым светом моей радости. И в ее сиянии опять сплелись наши руки — как и нити, составляющие их на тонком, доступном лишь Бездне любви уровне.

— Может, ты и будущее уже научилась читать, как книгу? — засмеялся Нонус. А я загадочно улыбнулась. Да, кое-что я уже ясно разбирала в оплетающей весь мир паутине нитей. Я ускользаю в одну прореху и вижу, вижу…

На южной границе владений Либитины разожгли костер охотники, победившие Владычицу страхов. Они устали, осунулись, но новое знание и бестрашие сияет в их глазах. И разговаривают они по-прежнему громко, опять и опять побеждая мертвую тишину замкнутого мрачного северного края. Только две девушки не принимают участия в общей беседе. Сидя у костра, они перебирают разнородные листы моей рукописи, перечитывают, иногда показывают друг другу и обмениваются краткими, то возмущенными, то потрясенными репликами.

— Эмендо — эта фамилия, действительно, встречается в списке гостей первого Бала Карды, но имена там другие и их всего два. Это была старая бездетная пара.

— А на то, как подобраны фамилии в списке «безопасных» гостей, ты обратила внимание, Солен? Дэви, Алитер, Митто, Вако, Калькар — будто в насмешку взяты главнейшие вампирские фамилии!

— А история семьи Диос, не имеющая ничего общего с той, что записана в архивах ордена?

— Да, много противоречий, слишком много. И как апофеоз — купель у церкви! А кто же тогда приходил на службу Дэви?

— И ее чувствам я не поверила. Никто бы не смог писать так, до самого последнего мгновения. Это просто физически невозможно!

— Но при этом как точно она наш отряд описала и все про нас угадала! Совершенно сумасшедшая…

— Что вы изучаете с таким вниманием уже третий день, дамы? — к ним незаметно подходит глава отряда. Посмеиваясь после чьей-то шутки, из-за которой до сих пор большая компания охотников стонет от хохота, он подбирает один лист, отнесенный ветром к огню и уже почерневший с уголка. — Хм… Рукопись? Чья это рука?

Девушки галдят наперебой, с явным облегчением:

— Это Либитина оставила!

— Ее рука…

— Я нашла в каморке рядом с ее главным логовом…

— Что-то вроде жизнеописания…

— Мемуары Кукловодши, — глава отряда с напускной строгостью глядит на них, а его губы кривятся — призрак недавнего смеха: — Последняя загадка Либитины… Вы уже забыли, охотницы, как следует поступать с ее загадками?

Все еще посмеиваясь, он возвращается в компанию охотников, а девушки мрачнеют. Переглядываются. Потом одна берет стопку листов, нерешительно протягивает огню, но тут же опускает руку:

— Жалко. И знаешь… — она замолкает, испугавшись.

— Что?

Та бросает краткий взгляд на черные строчки, и вдруг морщится, будто увидела отвратительных пауков.

— Страшновато. Тебе не показалось, что в этой рукописи спрятана частичка Бездны? Громадное чудовище в тесной клетке грязных строк… Ну, как вырвется сейчас!

Собеседница в поисках поддержки оборачивается к главе отряда, но тот занят разговором с Гесси. Повисает пауза. Только ветер шелестит страницами рукописи, и кажется в неверном закатном свете, будто по белой бумаге действительно шествуют цепочки пауков…

— Страху нужно смотреть в лицо. Нельзя бежать от него: он поползет следом, занимая мир позади, который ты сдала ему без боя, — наконец, тихо, но решительно говорит старшая охотница и ее лицо проясняется. — Ариста об этом и писала… Думаю, она была бы довольна, если б мы уничтожили ее рукопись.

— Ты полагаешь?

Девушка усмехается:

— Это же Либитина! Давай вместе.

Вместе они швыряют рукопись в костер. Бумага шипит и сворачивается, скаредно пряча записанную на ней историю от ненасытного огня, но тут же чернеет и обращается серым пеплом вместе с драгоценными словами. Я слежу, как все, составлявшее меня прежде, уходит в окончательное небытие, но не испытываю горечи. Я чувствую освобождение от последних незримых оков и, как знак долгожданной свободы от пронизанного нитями страха и тоски прошлого, за моей спиной распахиваются новые крылья — белые и мягкие, как лебяжий пух.

— Ого! — удивляется Нонус. Его улыбка радостна и невинна сейчас, как улыбка ребенка. И я обнимаю вампира крепче и заключаю нас обоих в колыбель широких крыльев. Скоро окончится время стоянки охотников, они уйдут дальше — в Карду, в Дону, чтобы оттуда, от источника Донума, начать наступление на темный мир carere morte, а серую пыль их кострища разметает ветер, уничтожая последний след Либитины, владычицы мертвых, богини страхов. Наступает время надежды, я уже вижу ее золотистый луч, с сего момента вплетающийся в ткань бытия и тут же начинающий вывязывать свои узоры. Нам всем остается лишь, не оступившись, пройти по этому тонкому лучу.