Николас Блейк Личная рана

Посвящается Чарльзу и Салли

Душевная рана – нет глубже, больней.

У. Шекспир. Два веронца

Часть первая

Глава 1

Настало время поведать эту историю. Не уверен, захочу ли я когда-нибудь опубликовать ее. И не потому, что огласка причинит боль множеству людей – большинство действующих лиц этой драмы уже мертвы, – просто мое повествование слишком похоже на исповедь, а я не люблю произведений этого жанра.

Когда я вспоминаю то удивительное лето 1939 года в Западной Ирландии почти тридцать лет тому назад, у меня перед глазами всегда встает одна и та же картина. Я лежу на постели, весь покрытый потом. Она стоит у открытого окна, наслаждаясь прохладой лунной ночи. Я снова вижу ее фигуру, подобную песочным часам, эти покатые плечи, коротковатые ноги и тревожащую впадинку позвоночника, наполовину скрытую рыжими волосами, которые становятся черными в лунном свете. Фуксии под окном похожи на сгустки темной крови. Река внизу что-то бормочет во сне. Женщина обнажена.

Возможно, потому, что она все еще тревожит мой покой, потому, что при жизни она довольствовалась немногим, потому, что она заслуживает такого «надгробия» (а кто еще о ней вспомнит?), хотя бы из благодарности, я должен рассказать эту историю. Историю, начавшуюся для меня идиллией, продолжавшуюся пошлой комедией и закончившуюся трагедией.

Мои читатели скажут, что эта повесть совсем не в духе Эйра. Чересчур романтическая. Возможно, они будут правы.

Но это мое прошлое. И мне бы очень хотелось считать его вымыслом. Господи, как я желал бы, чтобы ничего подобного со мной не случалось.

* * *

Это произошло в год моего тридцатилетия. Две мои первые книги были приняты неплохо, и от издателей поступило предложение выплачивать по триста фунтов в течение следующих трех лет, чтобы я мог посвятить себе написанию новых произведений. Эти деньги вместе с небольшим наследством, полученным от моей бабушки, позволили мне оставить преподавательскую работу. Я стремился удрать куда-нибудь подальше не только от нее, но и от литературных ученых мужей и прочих всезнаек, встреч с которыми невозможно избежать в Лондоне.

Мой отец начинал свою карьеру в качестве священника ирландской церкви в Тьюамском соборе. Наша семья переехала в Англию во времена моего детства, и с тех пор я не бывал в Ирландии. Смерть отца в 1937 году вызвала у меня благоговейную дрожь, и я дал слово при первой же возможности посетить Голуэй, Мейо и Слайго.

Слово «благоговение» может удивить моих читателей. В те дни моим кумиром был Кристофер Ишервуд, и благоговение перед чем-либо не значилось среди достоинств его ранних романов. Тогда я мнил себя представителем школы наблюдателей – отстраненным, искушенным, ироничным. Однако в Западной Ирландии вышел из роли безразличного наблюдателя и превратился в объект пристального наблюдения сам. Рано или поздно каждый человек чувствует потребность возвратиться к своим корням, просто со мной это произошло скорее, нежели с остальными.

К тому же надвигалась война, и даже политики наконец осознали, что скоро беда и нас коснется. Я не собирался от нее бежать. Нет, это неправда – я не мог убежать от нее, как кролик не может спастись от гипнотизирующего взгляда удава. Мне хотелось получить передышку от страха.

Я мог бы невинно провести отпуск со своей невестой Филлис, но она еще в начале года отправилась в кругосветный круиз со своей мамашей и папашей-финансистом. Известие о заработанных мной на последней книге деньгах, возможно, и произвело бы впечатление на все семейство, но мое письмо еще гонялось за ними вокруг земного шара. Да и Филлис я писал нечасто. Умеренно влюбленная девушка, чье лицо, отделенное несколькими сотнями морских миль, начало тускнеть в моей памяти.

Окружающие полагали, что рано или поздно Филлис и ее миллионы окажутся у меня в руках. Но (интересно, чувствовали ли это другие) неизбежность войны посеяла в душе какую-то безответственность, непозволительную опрометчивость, далекую от моей обычной осмотрительности. Где-то внутри, ни в чем пока не проявляясь, рос лев, который вскоре станет искать жертву – или соперника. Добыча вопреки предположениям поджидала меня в мерзком захолустном городишке далеко на западе.

* * *

Проведя пару ночей в Дублине, где удалось купить подержанную машину, я начал колесить по Ирландии. Посетил Тьюам, затем направился к Уэстпорту, а потом свернул на дорогу, ведущую назад к заливу Голуэй, – бесцельное, неугомонное странствие. Я взял в дублинском агентстве недвижимости несколько адресов, но дома, предлагаемые им, оказывались либо слишком большими, либо жуткими развалюхами. Крыша одного из них – коттеджа неподалеку от Баллинроба – окончательно провалилась сразу же после внесения дома в альбомы агентов. Я не спешил. Впереди было все лето и Атлантический океан, а в Ирландии часов не наблюдают. Помню, что по пути на юг от Голуэя меня не оставляло ощущение предопределенности: мне казалось, что я с первого взгляда узнаю место, где поселюсь. Мне обязательно будет подан знак.

В тот вечер я собирался переночевать в отеле городка Эннис. Но, поедая сандвичи во время ленча, я заметил на карте название, которое почему-то ускользало от моего внимания раньше. Вероятно, я видел его на указателе, но тогда в моем мозгу не зазвенел колокольчик: Шарлоттестаун.

За несколько месяцев до поездки я прочел внушительный роман Соммервилля и Росса, называвшейся «Истинная Шарлотта». И вот я оказываюсь менее чем в десяти милях от Шарлоттестауна. Чем не знак судьбы? Хотя действие романа происходило в другой части страны, я вдруг почувствовал странную привязанность к этому месту – не ностальгическую грусть, приведшую меня в Тьюам, на родину, а неудержимое беспричинное любопытство. Возможно, во мне взыграла кровь ирландских предков, пробудившая семена суеверия, которое я обычно презирал.

По дороге в Шарлоттестаун я выбросил все это из головы как полнейшую чепуху. Местечко явно не представляло для меня интереса. Типичный западноирландский городишко с единственной широкой улицей, ведущей к перекрестку, а затем сбегающей вниз к «ослиному» мостику через реку. Приземистые невзрачные домишки по обе стороны, каждый второй из которых щеголял пыльной витриной магазинчика, забитой непривлекательными товарами. Полагаю, местечко выглядит достаточно живописно для туриста, но я уже успел повидать достаточно грязных маленьких поселков подобного рода.

Я уже хотел было миновать его, но услышал какой-то назойливый стук в двигателе. Древний старик, опирающийся на насос у бензоколонки, открыл капот моего автомобиля, долго что-то рассматривал и щупал внутри, а потом вернулся в сомнамбулическое состояние.

– Ну и что случилось? – не выдержал я.

Он приоткрыл один глаз.

– А черт его знает!

– Тогда вам лучше послать именно за ним, – резко заявил я.

Рот старика приоткрылся в беззубой ухмылке, которую он поспешно перекрестил.

– Не выйдет. Вам нужен мой кузен. Я тут вместо него управляюсь с насосом. Говорят, бензин этот неплохой. Вам заполнить бак?

– А ваш кузен в гараже? – осведомился я.

– Нет. Он продает лошадь в Клифдене, – соизволил сообщить мой дряхлый собеседник.

– И когда вернется?

– В десять или в одиннадцать. Как бог даст. Он вас починит. Шейн разбирается в машинах. У вас славный автомобиль, он проделал немалый путь из большого города. Вы, должно быть, отличный водитель.

Последние слова сопровождались звоном монет в моем кармане.

– Отель «Колони», – продолжил он, махнув рукой в сторону единственной улицы. – Прекрасный отель. Управляющий – дядя мужа моей внучки. В этом году он обновил там бар. Я понесу ваши чемоданы?

– Но…

– Успокойтесь. Шейн все починит завтра утром. Даю вам слово. Ехать, когда внутри у машины что-то стучит, будто барабаны погромщиков-оранжистов, опасная вещь!

Итак, волей-неволей мне пришлось провести ночь в занюханном городишке. Старикан дотащил мои пожитки до отеля и принялся колотить в запертую дверь. Ничего не случилось, если не считать появления дюжины веснушчатых детишек позади нас. Мой провожатый снова ударил кулаком в дверь и повысил голос до визгливого вопля. Юная девушка, открывшая дверь, бросила на нас перепуганный взгляд и произнесла:

– Пресвятая Богородица, неужели он хочет комнату?

– А что еще может быть нужно этому джентльмену, Мейв? Давай поворачивайся! Лучшую комнату. Ту, что с ванной. Господин страдает от пыли, которой он дышал на дорогах, путешествуя с края света к могилам своих предков. И может быть, от жажды, – добавил старик, слегка мне подмигнув.

Положив в карман мой шиллинг, он рысцой поспешил куда-то. Скорее всего, в обновленный бар.

Комната вопреки ожиданиям оказалась чистой и уютной. Я так много встречал сельских гостиниц по пути сюда, что успел привыкнуть к омерзительному вкусу ирландцев в обставлении интерьеров. Правда, в те дни мой вкус тоже был не слишком утонченным. Милые занавески и постельное покрывало с узором из ярко-красных роз забавно контрастировали с ядовито-зеленым ковром. Над кроватью висел образ Девы Марии.

Я распаковал один из чемоданов, оставив другой, с черновиками моего нового романа, запертым, и отправился прогуляться по городу. Дети спустились вниз по улице и залезли на мой автомобиль. Они смело смотрели на меня в упор и слезли, лишь когда я подошел поближе. В отличие от сонной английской деревни в полдень Шарлоттестаун, казалось, был переполнен жителями: мимо катили телеги, мужчины подпирали стены домов, женщины сновали туда-сюда, входя и выходя из лавочек, или болтали друг с другом прямо через улицу.

Один из магазинчиков, расположенный как раз у перекрестка, был роскошнее других – комбинация бакалейной лавки, аптеки и винного магазина – с надписью на витрине золотыми буквами: «Магазин Лисона». Когда я проходил мимо, из него торопливо вышел темноволосый моложавый мужчина. Высокомерно кивнув мне, он с озабоченным видом отворил дверь добротного дома из серого камня, расположенного неподалеку. Следуя за этим господином по дорожке, сворачивающей вправо от главной улицы, я обнаружил, что через сто ярдов она превращается в мощенную камнем тропинку, в конце которой друг на друга уныло глядят фермерский дом и невысокая ирландская церковь. Въезжая в город, я заметил католический храм в восточной его части. Я повернул на восток, к перекрестку, где обнаружил почту и отправил матушке цветастую открытку с изображением Коннемарского коттеджа. И, пройдя триста ярдов, снова вернулся на окраину, где Шарлоттестаун обрывался мостом, пастбищем и болотом. Я подумал, что вдоль и поперек исследовал городок, представляющий собой скорее деревню с претенциозным названием. Ну, если Шейн действительно разбирается в механизмах, как утверждает его кузен, то завтра я уберусь из этого захолустья. Я вернулся назад в гостиницу под пристальными взглядами всего населения Шарлоттестауна, чувствуя себя раджой, разъезжающим на слоне по Пикадилли.

Не потребность в выпивке, а скорее ощущение собственной чуждости этому миру и привлекательности моей персоны для зевак подвигло меня посетить бар отеля через час. Немногочисленные посетители некоторое время пялились на меня, а потом продолжили беседу приглушенными голосами. Я заказал двойной джемисон. В этот момент какой-то краснолицый здоровяк взволнованно обратился ко мне:

– Мистер Эйр? Простите, я отлучился перед вашим приездом. Я – Дезмонд Хаггерти. Надеюсь, Мейв вас хорошо разместила.

Он энергично пожал мне руку. Очевидно, это и был управляющий, дядя мужа внучки ископаемого с бензоколонки.

– Нечасто у нас гости в самом начале сезона. Ужасно, что ваша машина сломалась! Ну ничего, ваши проблемы – наша удача. А Шейн отремонтирует ее, будьте уверены, мистер Эйр! Он здорово разбирается в механизмах. Что это вы пьете?

– Ну, я…

– Ни слова больше. Выпейте со мной. Патрик, еще порцию для мистера Эйра. На этот раз белое виски, запомни. Вы когда-нибудь пробовали белый джемисон? Нет? Ну вот. Пейте до дна. Такое стоит попробовать. Ваше здоровье!

– За удачу, мистер Хаггерти!

– Наверняка путешествие из Дублина чертовски утомительное. Возможно, вы захотите отдохнуть у нас пару дней.

Я объяснил, что уже целую неделю странствую по западу.

– Неужели? А вы в наших местах впервые?

– Да. Но я родом из Тьюама.

Здоровяк вытаращил глаза.

– Не может быть! У меня там кузен священником. Отец Райан. Мы должны выпить за такое совпадение! Патрик, наполни-ка!

Затем он снова провозгласил тост за мое здоровье. Остальные посетители тоже подняли стаканы и добродушно закивали в мою сторону. Почему это, черт побери, я счел местных жителей недружелюбными и подозрительными?! Они застенчивы, словно животные: к незнакомцам нужно сперва принюхаться. Согретый виски, я испытывал болезненное удовольствие от возможности быть принятым в их компанию. Приход в Англии, государственная школа, Кембридж, интеллектуальные метания – все это побудило меня перестать отгораживаться от общества, примириться с жизнью обывателей, даже разделить ее. «Внутри каждого оторванного от реальности интеллектуала, – размышлял я, – прячется Обыкновенный Человек, отчаянно стремящийся к общению с себе подобным».

– Вы теперь живете в Англии? – расспрашивал Хаггерти.

– Да. В Лондоне, – подтвердил я.

– Я был там один раз. Ужасно шумный город! – воскликнул мой собеседник.

– И станет еще шумнее, когда нас начнут бомбить, – мрачно заявил я.

– Вы думаете, будет война? – вежливо поинтересовался управляющий.

– Я совершенно в этом уверен.

– Дай бог, чтобы ее не было! – заметил Хаггерти довольно небрежным тоном. – А зачем вы сюда приехали, мистер Эйр? Может быть, бизнес? Или поручения английского правительства?

– Нечто вроде. Можно сказать, частный бизнес.

Мне не хотелось разглашать свою профессию. Лучше оставаться просто приезжим.

– Магазин, не так ли?

– Один очень закрытый магазинчик, – беспечно подтвердил я.

Хаггерти пронзительно взглянул на меня, будто о чем-то вдруг догадался, и поспешно опустил глаза, словно пытаясь скрыть свое озарение. Если бы я тогда смог понять этот взгляд, то, возможно, избавил бы себя от серьезных неприятностей в будущем.

Но в тот момент в бар вошла женщина, отвлекшая мое внимание.

Я постараюсь как можно точнее восстановить мое первое впечатление о ней. На голове у посетительницы было нечто среднее между ярко-вишневой жокейской фуражкой и студенческой кепкой, модной теперь у молодежи обоих полов. Мой взгляд зацепился за копну темных с рыжиной волос под кепкой, подстриженную под «пажа» (подобные прически были распространены в Англии несколько лет назад). Незнакомка передвигалась странной, перекатывающейся походкой, видимо немного косолапя, и размахивала руками. Ее светло-зеленая шерстяная водолазка контрастировала с коротенькой юбочкой шафранового цвета, похожей на килт. Посетительница была первой женщиной, встреченной мной в ирландском баре, что, возможно, и спровоцировало ту отстраненность, с которой обращались к ней остальные завсегдатаи этого заведения.

– Как дела, Дезмонд? – обратилась она к Хаггерти.

Обычное ирландское приветствие, но в ее голосе не было и намека на ирландский акцент. Тембр голоса был обволакивающим, смутно походившим на говор западноанглийской глубинки.

– Превосходно. А сам с тобой?

– Был. Зашел в туалет, наверное, – спокойно ответила незнакомка.

И снова я почувствовал легкое замешательство среди посетителей бара. В этот момент в помещение нетвердой походкой вошел крупный, неряшливо одетый мертвенно-бледный седеющий человек в вельветовых брюках и неописуемо поношенной куртке для верховой езды. Все приветствовали гостя по имени. Сначала я воспринял обращение «Фларри» как прозвище, но потом припомнил, что имя Флоренс и сокращенное от него Фларри вполне обычны для мужчин ирландцев. Вошедший обменялся несколькими негромкими словами с Хаггерти, стоявшим теперь за стойкой бара. Женщина уселась на высокий табурет рядом с ним. Она бросила на меня быстрый оценивающий взгляд и взяла виски, мгновенно налитое расторопным барменом.

Я заметил, что великан украдкой вручил Хаггерти чек, получив взамен несколько банкнотов. Покосившись на меня через плечо, он о чем-то спросил управляющего. Мне показалось, что в ответ Хаггерти произнес: «Из Западной Англии» – в Ирландии такое происхождение не считалось особым достоинством.

Хотя я никогда не страдал приступами паранойи, но целый год травли в школе развил у меня обостренное чутье на реальное или мнимое недружелюбие. Но в этот момент я ощутил не столько враждебность, сколько чувство изоляции – словно посторонний, невольно попавший в компанию заговорщиков. В воздухе будто бы на самом деле запахло заговором: двое мужчин о чем-то тихо совещались у бара, женщина нарочито сосредоточилась на своем виски, демонстративно игнорируя окружающих, парни на скамьях, покрытых красной кожей и поставленных у стены, не менее нарочито старались не смотреть друг другу в глаза.

Это мгновение промелькнуло очень быстро. Хаггерти и великан поспешно подошли ко мне.

– Мистер Эйр, простите, что оставил вас в одиночестве. У меня тут было кое-какое дело с мистером Лисоном. Он хочет с вами познакомиться.

Великан ответил удивительно вялым рукопожатием.

– Дезмонд говорит, что вы остановились в этом грязном караван-сарае, да поможет вам бог! – Шутка мистера Лисона была такой же тяжеловесной, как и его фигура.

– Ну что ты, Фларри! – визгливо запротестовал управляющий.

– Вы должны познакомиться с моей женой. Гарри! Сюда!

Женщина соскользнула со своего табурета восхитительно плавным и грациозным движением. Ладонь, поданная мне, была узкой, с изысканно утонченным запястьем, но пожатие было сильным. Хаггерти куда-то испарился.

– Очень рада с вами познакомиться, – сказала она с абсурдно искусственной интонацией.

Ее тонкие губы были густо и не очень искусно накрашены, но, заглянув в большие зеленовато-карие глаза, я изумленно осознал, что передо мной настоящая красавица. Помню, что на меня произвел неприятное впечатление презрительный изгиб большого рта и выражение внутренней силы, таящееся на дне слишком близко посаженных глаз; силы либо подавленной, либо растраченной.

Нелепая парочка уселась за мой столик. Фларри и Гарри. Наверное, Гарриет.

– Ну а теперь расскажите нам о себе.

Это была фраза Фларри, скорее шумного, чем действительно заинтересованного.

– Прямо не знаю, с чего начать. Я родился в Тьюаме в богобоязненной семье. В возрасте трех лет…

Гарри рассмеялась. Зубки у нее были мелкие, острые и очень белые. К тому же от нее остро пахло какими-то дешевыми духами.

– Не донимай его, Фларри! Он что, должен пересказывать нам историю всей своей жизни?

– Отстань! В этой богом забытой дыре не так много приезжих, чтобы мы могли оставить их в покое. Верно ведь, Гарри? А вы надолго сюда?

Я в красках описал происшествие с машиной.

– И как вам у нас нравится? – тут же поинтересовался мой настырный собеседник.

– Это замечательная страна. Я и не знал, что Шарлоттестаун – такое милое местечко. Должно быть, это мимо вашего магазина я проходил…

– Нет, мне так не повезло! Он принадлежит моему братишке Кевину. Моему младшему братишке. Мы называем его мэром. Он владеет половиной города. Честолюбивый парень наш Кевин! А вы чем занимаетесь?

– Я пишу книги.

Признание вырвалось у меня раньше, чем я успел подумать о последствиях. Мне следовало бы проглотить свой язык, ведь я понимал, что пытаюсь произвести впечатление на Гарри. Я украдкой оглянулся. Казалось, никто из посетителей меня не услышал.

Глаза у Фларри расширились.

– Писа-а-атель? – ошеломленно произнес он, растягивая «а». – Чтоб мне сдохнуть, Гарри! Майра с ума сойдет от такого знакомства!

– Я буду звать его писакой, – нахально заявила эта особа.

– Не смейте! Нет, серьезно, я не хочу, чтобы люди знали, что я…

– Вы стыдитесь книг? – прямолинейно спросила женщина.

– Конечно же нет! – запротестовал я. – Но…

– Значит, вы здесь изучаете местное население? – предположил Фларри.

– Нет-нет! – пустился я в пространные объяснения. – Я просто хотел найти тихое местечко, чтобы спокойно писать свой следующий роман. Действие в нем будет происходить вовсе не в Ирландии.

Фларри хлопнул меня по плечу.

– Тогда оставайтесь у нас! – горячо воскликнул он. – Сколько пожелаете. У нас масса комнат. Гарри! Проснись! Разве это не прекрасная идея?

Идея показалась мне ужасно неподходящей. Я был наслышан об ирландском гостеприимстве, но такого оборота не предполагал. Я объяснил, что собираюсь снять небольшой домик, где мог бы остаться наедине со своим творением.

– Если вы стеснены в средствах, то можете снять комнату в нашем доме. Какую цену вы в состоянии заплатить?

«Так вот чего добивается этот добродушный олух!» – сообразил я.

Настырный собеседник, должно быть, догадался о чем-то по выражению моего лица.

– Вы могли бы составить компанию Гарри, – поспешно пробормотал он. – Два англичанина в обиталище диких ирландцев. Ну ничего. Не хотите – не надо.

Последовала неловкая пауза, заполненная новым заказом выпивки.

– А как насчет коттеджа «Джойс»? – неожиданно спросила Гарри, некоторое время молча глядевшая в свой стакан.

Муж хлопнул ее по колену своей огромной ручищей.

– Видит бог, у тебя в голове кое-что есть!

И он с энтузиазмом пустился в пространные рассуждения, набивая цену коттеджу, расположенному в полумиле от его дома. Его последняя владелица, вдова Джойс, недавно преставилась, и дом купил Кевин Лисон, приспособив для нужд отдыхающих. Насколько Фларри известно, братишка еще не нашел постояльца на лето. Фларри хитро посмотрел на меня и добавил:

– А я нагрею братца Кевина на комиссионные, и мы все будем довольны!

Дьявольская ирландская интуиция, обернувшаяся против меня и проникшая в мои тайные мысли!

– Мы должны это обмыть, – объявил Фларри, словно сделка уже состоялась.

Он сгреб наши стаканы и пошел к стойке.

Я почувствовал на себе пристальный изучающий взгляд моей новой знакомой. Сняв свою абсурдную кепку, она тряхнула головой. Как четко я помню это мгновение: запах торфа от потухшего камина, аляповато обставленное помещение «обновленного» бара, приглушенный гул голосов и ощущение незаметно образовавшейся между нами магической связи. Женщина слегка кивнула, словно найдя ответ на какой-то невысказанный вопрос. Мы заговорили одновременно.

– Вы ездите верхом? – спросила она.

– Почему «Гарри»? – в свою очередь заинтересовался я.

– Просто так меня всегда называет Фларри, – равнодушно пояснила моя собеседница.

– Кому-кому, а вам совсем не подходит мужское имя.

Гарри не подала вида, что оценила мой комплимент.

– Имя Гарриет – такое пуританское и старомодное, – улыбнулась миссис Лисон. – А вас как зовут?

– Доминик.

– Боже мой! Это еще хуже, – дерзко заявила она. – Имечко для школьника-паиньки.

– В школьные года я немного ездил верхом, – заметил я нейтральным тоном.

– Но теперь вы знаменитый писатель и выше подобных мелочей?

– Конечно нет, – раздраженно возразил я. – И я не знаменитый писатель!

Едва заметная самодовольная улыбка коснулась ее губ. По молодости я не разбирался в уловках слабого пола и не понимал, что женщина, заинтересовавшаяся мужчиной, сначала испытывает на нем свои чары, доводя до белого каления. И никогда не станет дразнить того, кто ей безразличен.

– Принесите нашу выпивку, писака! – приказала эта нахалка. – Фларри совсем о нас забыл.

– Не пойду, если будете меня так называть!

– Ах, вы обидчивы. Ну, тогда Доминик.

У стойки бара Лисон увлеченно беседовал с каким-то рыжеволосым типом. Я сам заказал виски и вернулся к столику.

– Ваше здоровье, – подняла стакан Гарриет. – С кем это там болтает Фларри? О, да это Шеймус!

– А кто такой этот Шеймус? – Я порадовался возможности сменить тему разговора.

– Он у нас вроде управляющего имением. Шеймус О'Донован. Не знаю, что бы Фларри делал без него!

– Приятный человек.

– Наверное, – пожала плечами моя знакомая. – Меня он злит. Всегда повторяет, что мы разорены, что необходимо продать пастбище, а еще заново перекрыть крышу коровника… И все в том же духе.

– Но ведь в этом и состоит работа управляющего, не так ли?

Гарри зевнула, обнажив свои острые зубки, и потянулась всем телом под тонкой шерстяной водолазкой.

– Черт, у меня закончились сигареты! Фларри! – заорала она. – Принеси табачку!

Я протянул ей сигарету. Гарриет прикуривала одну сигарету от другой. Вскоре ее муж вернулся с полной пачкой.

– Я послал Шеймуса позвать Кевина к нам завтра днем. Вы можете встретиться с ним и договориться насчет коттеджа. Я вам позвоню сюда утречком, мистер Эйр.

– Его зовут Доминик, – вмешалась молодая женщина.

– Кого зовут? – удивленно переспросил Флоренс. – А, его! Шустрая у меня жена, правда, Доминик? Поосторожнее, а то она скрутит вас в бараний рог! Пошли, Гарри, я хочу обедать.

Фларри слегка пошатнулся и оперся о стол, восстанавливая равновесие. Я заметил, что на его руке не хватает двух пальцев.

– А не пообедать ли нам вместе? – осенила Лисона новая идея.

Я пробормотал какие-то невнятные извинения.

– Ну да ладно, я вас не принуждаю! Стряпня Гарри пользуется дурной славой по всей Ирландии.

– Заткнись, старый дурак! – грубо оборвала его Гарриет.

Фларри рывком поставил жену на ноги и обратился ко мне:

– Спокойной ночи! Увидимся утром! Вы уверены, что не хотите пойти с нами?

– Нет, спасибо, – еще раз вежливо отказался я.

– Тогда спокойной ночи!

– Спокойной ночи, писака! – съязвила на прощанье Гарри.

Через некоторое на улице послышались какие-то подозрительные хлопки и грохот. В окно я увидел Фларри с женой на заднем сиденье, укрощающего мотоцикл.

– Этот мужик обязательно когда-нибудь кого-нибудь угробит! – высказался один из завсегдатаев бара.

– Ему не впервой, – подтвердил другой.

– Точно!

Глава 2

Флоренс Лисон позвонил мне на следующее утро. Меня приглашали в усадьбу Лисонов на чай.

– Не заметить ее невозможно. Поезжайте по дороге южнее отеля. Потом поверните направо. Проедете с милю, пока не упретесь в кусты. Наши ворота прямо за ним, справа. И не забудьте их за собой закрыть, а то скотина разбежится, – инструктировал он меня между приступами кашля. – Вы рыбак?

– Ну… – протянул я.

– Я одолжу вам удочку.

Не успел я объяснить, что не рыбачил с детства, как Фларри бросил трубку.

Когда я заглянул в полдень в гараж, Шейн продемонстрировал свои познания в механизмах. Двигатель снова работал как часы.

– Жаль, что меня не было, когда вы прибыли, мистер Эйр! От Пэдара никакого толку!

– Это тот старик…

– Тот самый! – подтвердил механик. – Один из моих кузенов. Его выставили с работы лет десять назад. Он с удовольствием сторожит заправку в мое отсутствие. Дело придает смысл его жизни.

Шейн, светлоглазый и темноволосый молодой ирландец, привычным жестом вытер свои перепачканные смазкой пальцы о свитер.

– Слышал, вы собираетесь здесь поселиться, мистер Эйр.

– Вероятно, на некоторое время, – подтвердил я.

– Лучше всего вам выбрать домик матушки Джойс, упокой господь ее душу!

Я подумал, что любой чужак здесь у всех на виду, как золотая рыбка в аквариуме. Однако в таком преувеличенном интересе к незнакомым людям чувствовалось нечто симпатичное.

– Если вы желаете отдохнуть, то здесь самое место, – рассудительно продолжал механик. – Представьте себе, вся здешняя молодежь с ума сходит по столице, а то и по Америке. Для них тут слишком скучно. Но ведь хорошо там, где нас нет, верно?

– Ах, чтоб тебя! – внезапно заорал Шейн на веснушчатого мальчишку, попытавшегося залезть на капот. – На заднее сиденье я положил немного мяса. Брайан просил завести в усадьбу Лисонов для хозяйки. У него снова сломался фургон.

Если в этих местах на надежность автомобилей нельзя было положиться, то «беспроволочный телеграф» работал исправно.

* * *

Все утро небо было затянуто тучами. Словно следуя укоренившемуся представлению о переменчивости ирландской погоды, после ленча выглянуло солнышко, и через час небо приобрело глубокий синий оттенок, далекие горы стали фиолетовыми, а ближе к городу землю пятнали коричневые и изумрудные заплатки, такие яркие, что рябило в глазах.

Я свернул направо и выехал на усеянную рытвинами узкую колею, бегущую меж полей, с островками весенних цветов по краям. Простиравшиеся вокруг пашни были пустынны, но у каждого из немногочисленных домиков, попавшихся на моем пути, из засады выскакивала колли, рыча и пытаясь прокусить шины на моих колесах.

Дорога, становясь с каждой минутой все хуже, змеилась по кочковатым лугам. Мне уже казалось, что автомобиль преодолевает не пастбища, а штормовые просторы не отмеченного на карте зеленого моря, но тут появилась веха, о которой говорил мне Фларри, – колея нырнула в туннель из высоких кустов, за которыми показались ворота.

Извилистая аллея ясеневых деревьев за воротами через четверть мили привела меня к дому. Не знаю, что я ожидал увидеть, но определенно не двухэтажное элегантное белое здание с высокими окнами по обе стороны двери и балконом, обращенным к реке, струящейся по скалам в нескольких ярдах от дома.

Я некоторое время рассматривал жилище Лисонов, почти жалея о своем отказе от радушного предложения хозяина погостить у него. Выйдя из машины, преодолел по каменной лесенке низкую стену, отделяющую поместье от небольшого сада. Разглядев строение поближе, я понял, что первое впечатление оказалось чересчур радужным. Кирпичная дорожка одного дома была полуразрушена, дверь вот уже лет десять нуждалась в покраске, а стекло в очаровательном веерообразном окошке над входом треснуло. На месте звонка зияла проржавевшая дыра. Позеленевшая дверная колотушка выглядела так, словно несколько веков провела на морском дне.

Я постучал. Потом еще раз. Вокруг царила тишина, лишь подчеркиваемая неумолчным бормотанием реки. Толкнув послушно распахнувшуюся дверь – в Ирландии никто не запирается на замок, – я позвал: «Есть здесь кто-нибудь?» – чувствуя себя странником из хрестоматийной баллады. Откуда-то из недр дома послышались шаги.

– Это вы! Здравствуйте! Добро пожаловать во владения Лисонов! – раздался голос хозяина. – Дама прихорашивается в ожидании гостей. Нас сегодня почтит визитом мэр со своим семейным капелланом. Он прибудет чуть позже, чем полагал, поэтому попросил показать вам коттедж.

При свете дня цвет лица Фларри Лисона казался еще более землистым, чем вчера.

– У меня жуткое похмелье, – признался он. – А теперь пошли! Тут совсем близко!

Мы вышли из сада и направились вдоль реки. Миновав рощицу, мы подошли к щедро поросшей травой длинной косе, которая выдавалась в воду.

– Видите этот омут? В прошлом месяце я тут поймал рыбину в пять фунтов. Но сейчас вода стоит низко, нам нужен дождь. Я думал, пойдет сегодня утром. А вы не привезли с собой удочку?

– Ну, на самом деле я не такой уж и рыбак… – начал оправдываться я.

– Ничего! Мы вас обеспечим. У меня удочек полно!

«Как все зануды, – подумал я, – Фларри Лисон не обращает внимания на слова собеседника».

– Ваша усадьба была названа по имени реки, не так ли? А потом «Лиссаун» превратилось в «Лисон»?

– Я так не думаю. – Он подмигнул. – Никому не говорите, но я ни слова не знаю по-ирландски. Ирландский для меня чертовски трудный, можно язык вывихнуть. Мой прадед переехал сюда из Уэксфорда и выстроил этот дом. У него не было никакого образования, зато он слыл прекрасным коннозаводчиком. Говорят, все ирландцы рано или поздно становятся ненормальными, Лисоны же – чокнутые от рождения.

Фларри хлопнул себя по ляжке и разразился визгливым хохотом, видимо в подтверждение своих слов. Мы спустились по горной тропе, огибающей речку, и скоро приблизились к коттеджу с тыла.

– Теперь ждите, пока я раздобуду ключ.

Вскоре хозяин поместья появился вновь, и мы продолжили путь, пройдя еще ярдов десять.

– Кевин держит дом запертым, пока он пустует, – извиняющимся тоном пояснил Флоренс. – Мой братец из нечокнутых Лисонов. Он на следующих выборах намеревается баллотироваться в дойл, и не потому, что тамошние депутаты тупы, как пробки. Подождите лет десять, и вся Ирландия будет скандировать: «Да здравствует Кевин Лисон!» Ну и что вы об этом думаете? Райское местечко! Верно?

Мы стояли на тропе, ведущей в поместье Лисонов. Зеленая изгородь из фуксии закрывала коттедж от любопытных взглядов, над ней возвышалась лишь на удивление прочная, крытая тростником и соломой крыша. Коттедж был недавно побелен изнутри и снаружи. Дверь вела сразу в обширную комнату, занимающую весь первый этаж дома, с крошечными окошками с двух сторон. Комната была отвратительно обставлена разностильной мебелью, но в одном углу нашлась новая газовая плита, раковина, глиняная посуда и явно новые кухонные принадлежности, в другом обнаружился стол, два стула с твердой спинкой и старинное кресло. Наверху, куда вела крутая деревянная лестница, располагались две комнатки: спальня с пуховой периной на удобной кровати и душевая с сидячей ванной.

– Не хотел бы я карабкаться по такой лестнице спьяну! – крикнул мне снизу Фларри. – Кевин неплохо все устроил?

Кажется, все было неплохо. Я спустился, и Фларри показал мне приличный запас торфа, водяной насос и удобства в саду, оставшаяся часть которого была отдана сорнякам и неописуемой мусорной свалке.

Несмотря ни на что, местечко мне понравилось.

– Дом вполне подходящий. И сколько ваш брат хочет за него?

– Этого я не знаю. Но обязательно торгуйтесь. По части сделок братишка – человек отчаянный. При случае готов продать останки своей родной бабушки. Вам лучше всего иметь дело с Майрой – Кевин у нее по струнке ходит. Привезите сюда свою жену, вдвоем вам здесь будет очень уютно.

– Я не женат.

– Неужели? Как же это получилось? – Мой собеседник развел руками. – Думаю, барышни в очереди стоят за таким парнем.

– До сих пор я не замечал за ними такой привычки.

– Ну, мы это быстро исправим!

Полный энтузиазма, Фларри определенно намеревался силком женить меня на какой-нибудь дальней родственнице с тем же успехом, с каким всучил мне коттедж своего братца. Он не догадывался, что в этом жилище меня привлекла его уединенность, ничем не нарушаемая тишина и возможность делить свое одиночество лишь с героями новой книги.

Мы покинули дом и повернули назад по узкой дороге, пробираясь сквозь заросли кустов вверх по извилистой тропе, к поместью Лисонов.

* * *

Подойдя с тыльной стороны дома, мы ступили на заросший сорняками двор, миновав хозяйственные постройки по обеим сторонам.

Мой спутник позвал:

– Шеймус! Ты здесь?

Из конюшни вышел коренастый рыжеволосый мужчина.

– Это Шеймус О'Донован. Он ведет наше хозяйство. Не знаю, что бы я без него делал!

Шеймус вытер руку о штанину и пожал мою ладонь, застенчиво взглянув на меня. Я почувствовал в нем какую-то настороженность. Он широко расставлял ноги при ходьбе, как это делают искусные наездники, а вот руки у него были мягкими.

– Китти должна ожеребиться сегодня ночью, Фларри, – произнес он.

Они с минуту тихо переговаривались. Обычным отношением хозяина к работнику тут и не пахло. Я почувствовал, что их объединяет что-то большее, чем совместный бизнес.

– За всем необходимым обращайтесь к Шеймусу, – предупредил меня Лисон. И тут же пояснил управляющему: – Мистер Эйр собирается снять коттедж «Джойс». Мой братец еще не пожаловал?

– Нет еще. Клэнси возьмет жеребенка.

– Пусть берет! А почем?

И они снова погрузились в разговор. Шеймус время от времени искоса посматривал на меня своими очень светлыми голубыми глазами. Рядом с крупным неуклюжим Фларри, который был выше его дюймов на восемь, рыжеволосый управляющий напоминал проворного адъютанта перед своим командиром. А вот командир выглядел несколько помятым, отчего казалось странным выражение лица Шеймуса, смотревшего на хозяина дома не с уважением, а с чувством, которое я бы назвал благоговением перед героем, если бы Фларри не был столь мало похож на героя. Или это было простое желание угодить своему большому пустоголовому хозяину?

– Миссис Лисон просила на завтра Фергуса, – продолжал О'Донован.

– А ты ей не доверяешь? – уточнил Флоренс.

– Я бы лучше потренировал его сам. Он в это время года слишком норовист.

– Она с ним не справится? – встревоженно спросил Лисон.

– Она может оседлать хоть самого дьявола! – воскликнул ирландец. – Руки у нее на месте. Но Фергус – конь не для женщины.

– Гарри шкуру с меня спустит, если я ей откажу!

– Да нет же! – хитро ухмыльнулся Шеймус. – Мы же не хотим, чтобы Фергус попортил, прыгая, каменную ограду, а если миссис Лисон увидит даже Великую Китайскую стену, ей наверняка захочется взять это препятствие.

– Тогда ладно, Шеймус! – неуверенно кивнул хозяин.

Я услышал отдаленный шум приближающегося автомобиля.

– Это они! Вперед, Эйр, судьбе навстречу!

Я последовал за Фларри в дальнюю часть дома. Мы вошли в комнату с балконом, обращенным к реке, довольно запущенную и неубранную, с пятнами плесени на стенах, едва тлеющим торфяным камином и немногочисленными изящными безделушками, привлекающими внимание среди нагромождения безвкусной мебели. Гарриет Лисон уже находилась там, облаченная в клетчатую юбку и терракотовую обтягивающую безрукавку, подчеркивающую ее полноватые, как у кухарки, плечи, забавно сочетающиеся с точеными запястьями. Она поманила меня пальчиком, не отрывая взгляда от дешевого женского журнала.

– Что скажет святоша о твоей краске на лице? – с тяжеловесной иронией поинтересовался муж.

– Он знает, что за меня молиться бессмысленно, Фларри, – безразлично ответила она.

– Пойди и умойся, Гарри! Ты всего лишь дразнишь Майру.

– К черту Майру! – резко бросила Гарриет.

В холле послышались голоса, а вскоре показались и их обладатели. Майра Лисон оказалась хорошенькой женщиной с каштановыми волосами, высокими скулами, лицом без следа косметики и большими, слегка навыкате глазами. За ней следовал отец Бреснихан. Я заметил, что тыльную сторону его ладоней покрывали волосы, густые брови нависали над горящими темными глазами, выдававшими умную и, возможно, фанатичную натуру. Его лицо было бледным, худым и каким-то изможденным. Кевин Лисон оказался тем самым человеком, который вчера в полдень выходил из «Магазина Лисона». Кевин представлял собой улучшенную версию старшего брата – решительный, аккуратно одетый, важный, с хищной акульей улыбкой.

Нас представили друг другу. Потом на мгновение установилось смущенное молчание.

– Мистеру Эйру понравилось, Кевин! – прервал затянувшуюся паузу старший брат. – Местечко ему подходит!

– Я рад. Опасался, что вы сочтете его слишком уединенным, все-таки далековато от цивилизации.

– Ничего себе «далековато»! – возмутился Фларри. – Дом же всего в миле от процветающего города Шарлоттестауна!

Кевин нахмурился. Очевидно, ему здорово доставалось от неуклюжих издевок старшего братца.

– Вы ведь родом из Ирландии, мистер Эйр, не так ли? – осведомился он.

– Я родился в Тьюаме, – пояснил я. – Но почти всю свою жизнь провел в Англии.

– И вы подумываете остаться здесь на все лето? – уточнил младший Лисон.

– Да. Если найду…

– Больше ни слова! – вмешался Фларри. – Вы уже нашли!

Все заинтересованно воззрились на меня. Я почувствовал себя экспонатом музея, выставленным на всеобщее обозрение. Мне очень ясно представилось, как Майра Лисон указывает на меня пальцем.

– Я слышала, вы пишете книги, – произнесла она. – Не думаю, что прочла хоть одну из ваших.

– Думаю, он есть в справочнике, – заметил Фларри.

– Ошибаешься. – Голос священника оказался чрезвычайно приятным баритоном. – Я смотрел. Надеюсь, мы будем с вами часто встречаться, мистер Эйр.

– Откройте секрет, мистер Эйр, какие именно книги вы пишете? Романы? Я просто обожаю книги! – воскликнула Майра Лисон.

– Да, я написал два романа, – коротко объяснил я.

Сидя в кресле у камина, Гарри неожиданно ухмыльнулась в мою сторону, и ее красные губы вытянулись в безмолвное: «Писа-а-ака!» Я отвел взгляд.

Майра Лисон засыпала меня обычными вопросами: пишу ли я пером или использую машинку? Сижу ли я за работой каждый день? Приехал ли я в Ирландию в поисках местного колорита? Я отвечал сдержанно. Мне очень хотелось хотя бы в Ирландии отдохнуть от литературных диспутов. Она наконец отстала, слегка обиженная, и, с некоторым ехидством глядя на голые плечи Гарри, осведомилась, где та купила себе обновку.

Трое мужчин беседовали о каких-то действиях местного правительства, не пытаясь вовлечь женщин в общий разговор. Я окончательно понял, что Ирландия была, по местному выражению отца, страной мужчин. Кроме того, братья Лисоны уважительно прислушивались к мнению отца Бреснихана по поводу мирских дел, что очень отличалось от взаимоотношений английских священников со своими прихожанами. Святой отец здорово меня заинтересовал. Он великодушно изрекал истины в последней инстанции, словно великодушный глава – основатель фирмы, наставляющий своих подчиненных. Но мне показалось, что под напускным спокойствием кроется сдерживаемое до поры кипение страстей или какие-то тайные душевные муки; бледное, аскетичное лицо церковника время от времени нервно подергивалось.

Фларри втащил поднос тусклого георгианского серебра и раздал всем виски в высоких стаканах от «Вулвортс». Отец Бреснихан пододвинул свой стул к креслу Гарриет, Майра Лисон подняла свой стакан, улыбнувшись Фларри, а Кевин Лисон повернулся ко мне.

– Ваше здоровье! А теперь просветите нас, что думают в Лондоне о международном положении? – спросил он, надувшись от важности.

– Полагаю, большинство людей стыдятся переговоров Гитлера и Чемберлена, но в глубине души они почувствовали облегчение.

– И все-таки вы считаете войну неизбежной? – самоуверенно поинтересовался Кевин.

– Да, безусловно, – подтвердил я.

– И наверняка англичане заявляют, что мы наносим им удар в спину, держа нейтралитет? – продолжал разглагольствовать хозяин магазина.

– Несомненно, некоторые именно так и говорят. Вы вряд ли помогаете Британии, подкладывая бомбы.

Кевин Лисон заморгал, и в его глазах появилось настороженное выражение. В прошлом январе Англию потрясли взрывы и беспорядки, спровоцированные ИРА, и можно было ожидать еще худшего.

– Зачем все это? – продолжал я, охваченный безрассудным желанием сбить с Кевина спесь, и добавил: – Для Лондона подобные действия – всего лишь булавочные уколы, но они несут смерть ни в чем не повинным людям.

– Ирландцы – дикий народ! Так они протестуют против разделения. Думаю, эти люди пытаются создать ситуацию, которая бы вынудила реализовать стремления народа, родившиеся еще в 1916 году. Не все из них мне близки, но…

– Несчастья Англии – шанс для Ирландии? – прервал я его излияния.

– Очень удачное выражение. Вы не согласны с такой позицией? – самодовольно улыбнулся мэр.

– Согласен, – ответил я, к его крайнему изумлению. – Но умение воспользоваться ситуацией – это одно дело, а убийство мирных граждан – совсем другое.

Лицо Кевина потемнело.

– А сколько несчастных мирных ирландцев, в том числе женщин и детей, вы убили в войне черно-пегих? Вы можете ответить?

– Я достаточно знаю о черно-пегих и добровольцах, – резко заявил я. – Но цель не оправдывает средства!

Комната погрузилась в молчание. Отец Бреснихан смотрел на меня насмешливо. Гарри вернулась к своему журналу.

– Я не помню наизусть сводок об экстремистах ИРА, – уже спокойнее произнес Кевин, – но их целями в Англии были электростанции и тому подобное.

– В таком случае они действовали безрассудно и неэффективно. Им удалось взорвать только почтовые ящики да случайных прохожих.

– Согласен, мистер Эйр, – вмешался святой отец. – Но подобные ошибки доказывают, что никакого сговора с германцами не было. Уж нацисты бы добились большей… эффективности.

– Вы правы, – обратился я к священнику. – Но…

– Вы гуманист, мистер Эйр? – вопросил священник.

– Я так не думаю, святой отец. Во всяком случае, не с богословской точки зрения.

– Но вы обвиняете ирландцев в том, что они слишком дешево ценят человеческую жизнь? – продолжал церковник. – Может быть, и так. Но это вопрос убеждений. Если веришь в бессмертие души и понимаешь, что гибель человека не является концом его существования, отношение к смерти меняется.

– Вы уели его, святой отец! – воскликнула Майра Лисон.

– Но любые убеждения не оправдывают убийство, – возразил я, раздосадованный ее угодливостью. – Коммунисты уничтожают людей сотнями тысяч, жертвуя их светлому будущему и человеколюбивым идеалам. Но от этого преступление не перестает быть преступлением.

– Я согласен, мистер Эйр. Убийство не прощается никогда, – торжественно заявил отец Бреснихан. – Оно лишь может быть забыто.

Кевин Лисон озадаченно изучал меня. Его брат резко встал.

– Собираюсь посмотреть, не поднялась ли вода. Опять небо пасмурное. Если вы что-нибудь понимаете в рыбалке, Доминик, предлагаю пойти полюбоваться на рыбака из рыбаков за работой.

Я проследовал за ним в противоположный конец коридора. Комнаты находились в неописуемом беспорядке. Пара весов для рыбы на краю стола, металлические коробочки с грузилами и искусственными мушками, наваленные горой рядом, высокие узкие шкафы с удилищами и баграми, бюро, захламленное старыми счетами, пять пил, свисающих с гвоздей на стене, фотографии пойманных рыб и резвящихся коней, рыболовные сети, брошенные в углу, барометр и температурный график на стене, концы веревок, высовывающиеся из ящика комода, и старинный радиоприемник создавали потрясающую композицию.

Я обнаружил медаль, полускрытую хламом, на каминной полке. Это оказалась награда участника Войны за независимость.

– Вы участвовали в беспорядках? – изумился я.

Фларри смущенно моргнул.

– Просто купил по случаю на распродаже. Вы соблаговолите взять удочку?

– Спасибо, но сегодня вечером я лучше посмотрю, – поспешил я отказаться от столь высокой чести.

Фларри неуклюже заковылял к выходу, непроизвольно учащая шаг, словно алкоголик, завидевший заветную бутылку. Мы приблизились к поросшей травой песчаной косе, находящейся ярдах в ста от дома. Остальные последовали за нами.

Старший Лисон определенно знал свое дело. Наживка опускалась на воду так же легко, как пальцы виртуозного пианиста прикасаются к клавишам. Остальные едва успели подойти к нам, когда Фларри сделал резкое движение левой рукой. Вода заволновалась, катушка стала разматываться.

– Поймал! – взволнованно воскликнула Майра.

Все лицо Фларри напряглось, словно леска. Он словно скинул с плеч лет десять, в глазах появился воинственный огонек. Рыба рванулась на глубину, потом выскочила на поверхность и начала метаться, изгибаться и бить хвостом по воде. В ее движениях было что-то возбуждающее, эротическое. Когда Фларри постепенно вывел добычу на отмель, мелькнуло ее серебряное брюхо.

– Веди ее, Фларри! Веди! – завопил Кевин. Его высокомерная манера держаться исчезла. – Подтащи ее сюда! У меня есть багор!

Мэр ударил по рыбине. Последние конвульсии. Фларри улыбнулся отцу Бреснихану:

– Она здорово сопротивлялась, верно?

Я мрачно смотрел на них, стоя в нескольких ярдах.

– Сопротивлялась! – буркнул я себе под нос. – Как будто у нее был хоть один шанс вырваться!

На мгновение чьи-то пальцы сжали мое запястье. Гарриет Лисон прошипела мне в ухо:

– Верно. Я тоже все это ненавижу! Просто с души воротит. Какое лицемерие!

– Вы обязательно должны зайти к нам как-нибудь вечером с удочкой, отец Бреснихан. – Фларри все еще не мог отдышаться. – Вы уже сто лет не рыбачили в этом озере. Не можете же вы целыми днями гоняться за грешниками!

Через несколько минут мы зашагали назад к дому. Кевин Лисон, уже не похожий на взволнованного маленького мальчика, догнал меня.

– Так, значит, вам понравилось ваше жилище, мистер Эйр?

– У него есть определенные достоинства, – нейтрально ответил я. – Сколько вы за него хотите?

– Пять фунтов вас устроит?

Лицо мое вытянулось. «Пять фунтов в неделю?» – ужаснулся я, а вслух произнес:

– Не думаю, что смогу себе это позволить.

– Пять фунтов в месяц, конечно же, – успокоил меня младший Лисон, видимо догадавшийся о моих мыслях по выражению лица.

Фларри, шедший впереди, резко повернулся, словно был поражен услышанным, и недоверчиво уставился на брата.

– На длительный срок, – добавил Кевин. – Вы ведь пробудете в Ирландии месяцев шесть, не так ли?

– Да, – подтвердил я и неожиданно для себя добавил: – Договорились. Пять фунтов в месяц.

Оправившись от кошмарного предположения о пяти фунтах в неделю, я решил, что Кевин не такой уж отчаянный скупердяй, каким описал его старший брат.

По возвращении в дом Фларри снова налил нам выпить.

– Нет, я должен идти, – вежливо отказался священник. – Рад буду вашему соседству, мистер Эйр. Мы обязательно должны как-нибудь поужинать вместе. Нам в Шарлоттестауне нужна свежая кровь, ведь молодежь от нас уезжает. Нет, спасибо, Майра, я пройдусь пешком. Мне нужно еще заглянуть по дороге к Кессиди.

Когда отец Бреснихан откланялся, Фларри обратил свой меланхоличный взор на нас.

– Молодежь уезжает! – иронически воскликнул он. – Подумать только! И кого в этом винить, кроме себя самого?

Майра Лисон бросилась в атаку:

– Фларри! Ты говоришь ужасные вещи! И о ком? О нашем приходском священнике! Мне стыдно за тебя!

– Тогда выясни у молодого Имонна, почему он сбежал в Лондон, – равнодушно произнес он. – И если уж на то пошло, спроси у Клэр!

– Это гнусная ложь! Верно, Кевин? – обратилась Майра к мужу, ища поддержки.

– Согласен, – важно подтвердил владелец магазина. – Некоторое преувеличение.

– Что? – переспросила Гарри.

– Тебе следует удерживать мужа от распространения гнусных сплетен! – напустилась на нее рассерженная красотка.

– Моя дорогая Майра, я не смею приказывать своему мужу, – промурлыкала Гарри с невинным видом.

Красивое лицо Майры вспыхнуло.

– Если ты полагаешь…

– Эй, перестаньте кусать друг дружку, вы, двое! – вмешался хозяин дома и обратился ко мне: – Святоша застукал Имонна и Клэр на сеновале. Он приволок девчонку домой, стегая по заднице крапивой. А Имонн потерял работу и вынужден был уехать. Прямо не святой отец, а святой террорист! Рвет и мечет, чтобы спасти непорочность всех ирландских девушек!

– А почему бы и нет?! – со злостью закричала Майра. – Разве он не священник вашего прихода? Его долг перед Господом – хранить свою паству от разложения.

– Его долг – держать себя в руках к тому же, а не махать кулаками, тем более если дело касается молоденьких девушек. Разве не так, Кевин?

– Ну право, я не…

– Святой отец имеет право пресекать грех! – завизжала жена Кевина. – Как только видит его!

В горячности Майры было нечто заставившее всех прекратить разговор. Младший Лисон в конце концов прервал неловкое молчание, обратившись ко мне и спросив, какие запасы мне понадобятся. Он пришлет их из своего магазина, если я предоставлю список. Договорились, что я перееду послезавтра.

Я поспешил распрощаться со всеми. Захлопнув парадную дверь, я, поддавшись порыву, свернул налево, а не направился прямо к своей машине. Мне хотелось взглянуть на реку и сад, примыкавший к задней части дома. Как только я приблизился к приоткрытой балконной двери, внутри послышались голоса.

– Пять фунтов в месяц! – Это был возглас старшего из Лисонов. – Что это на тебя нашло, Кевин?

– Просто хочу за ним присмотреть. Только и всего, Фларри, – успокаивающим тоном произнес младший брат.

Они оба отошли от окна. Я больше ничего не расслышал, поэтому, расстроенный и обеспокоенный непонятным замечанием Кевина, вернулся к автомобилю. Я подумывал расторгнуть договоренность и покинуть Шарлоттестаун следующем же утром, но, пока заводил машину, из дома выбежала Гарриет.

– Вы забыли свой портсигар! – закричала мне миссис Лисон.

– Нет, – покачал головой я, ощупывая карман пиджака.

– Это был просто предлог, – прямо заявила она, подходя поближе.

Гарри просунула голову в окошко автомобиля.

– Вы действительно намерены снять коттедж?

– А вы этого хотите? – Не знаю, что побудило меня задать этот вопрос.

– Да, Доминик! – просто ответила женщина.

– Почему?

– Так, значит, снимаете? – настаивала она.

В машине повеяло резким запахом ее дешевых духов.

– Наверное. – Я пожал плечами.

– Молодчина! Не верьте всяким дурацким сплетням!

И с этим загадочным утверждением Гарри, помахав мне рукой, исчезла в доме.

Глава 3

Неделю спустя я сидел за письменным столом в своем коттедже. Живая изгородь из фуксии заслоняла далекие горы. Работа у меня спорилась, и я наслаждался безыскусной жизнью отшельника, готовя пищу собственноручно. Кевин нанял соседку мне в помощь, но одной попытки Бриджит поджарить яичницу с меня хватило, и после я доверял ей лишь уборку постели и мытье полов. Мне доставляло удовольствие жить без телефона, совершать одинокие прогулки по сельской местности и время от времени выпивать в баре отеля «Колони».

Вопреки опасениям Фларри и Гарри не пытались нарушить мое уединение. Я обедал с ними однажды – Гарри очень забавно поглощала пищу, так осторожно пережевывая ее, словно у нее был полон рот плохо подогнанных зубных протезов. В бросаемых на меня взглядах не было двусмысленности, а реплики отличались не столько язвительностью, сколько мальчишеской прямотой. Фларри придерживался своей обычной тяжеловесно-шутливой манеры разговора. Вечер прошел довольно скучно. В памяти сохранилось только два эпизода. Я узнал, что Гарри была дочерью владельца магазинчика где-то на границе Глостершира и Уорикшира, что подтверждалось ее провинциальным акцентом.

– Папаша Гарри разорился. Я подобрал ее в сточной канаве, – заявил Фларри, одарив жену любящим взглядом.

– Ты так говоришь, словно подобрал меня на улице! – запротестовала она.

– Тогда в навозной куче, – хихикнул муж. – Гарри работала конюхом на бегах до нашей встречи.

И гораздо позже, перед уходом, когда у меня язык развязался от выпитого виски, я спросил у Лисона:

– Почему, черт возьми, Кевин так стремится присматривать за мной?!

Фларри озадаченно посмотрел на меня.

– Присматривать? Странное заявление. С какой стати это взбрело вам в голову?

Я молча выдержал его испытующий взгляд.

– Никогда не знаешь, что у Кевина на уме, – уклончиво пробормотал Фларри. – Он у Майры под каблуком, а она преклоняется перед отцом Бресниханом. Думаю, они хотят удостовериться, что вы не станете совращать местных девственниц.

Его жена хмыкнула.

– Писака и ежа-то не догонит, не то что девчонку! – вставила она идиотское замечание.

– Не будь такой уверенной! – оборвал ее муж.

Настаивать было бесполезно. Разговор начистоту явно не входил в намерения хозяина дома. Или, возможно, я неверно понял случайно подслушанное замечание Кевина. Я откланялся, размышляя о недотепе Фларри и его вздорной женушке.

* * *

В тот же вечер меня посетил Шеймус О'Донован. Я приводил в порядок бумаги и раздумывал, поужинать ли мне в отеле «Колони» или приготовить дома яичницу с ветчиной, как вдруг заметил входящего в ворота управляющего Лисонов. Он мне здорово помог с переездом и, казалось, неплохо ко мне относился, оставаясь для меня личностью загадочной, самоуглубленной и застенчивой.

– Теплый вечерок, – смущенно произнес он.

– Входите и выпейте со мной, – предложил я.

Шеймус прошел за мной в гостиную и тут же уселся на стул у окна.

– Миссис Лисон спрашивает, не отвезете ли вы ее завтра на побережье. Денек будет хороший. Хозяйка думает, вы захотите устроить пикник. Если, конечно, поездка не помешает писать книгу.

Шеймус с любопытством воззрился на мой стол.

– Замечательно! – искренне обрадовался я.

– Она будет ждать вас около половины двенадцатого. Ваше здоровье, мистер Эйр! Вы ведь еще не были у моря.

Это было скорее утверждение, чем вопрос.

– Говорят, за Талливарной прекрасные пляжи, – продолжал О'Донован.

– А вы сами там разве не были? – удивился я.

– Нет. Пески там слишком зыбучие для поездок верхом. Результат приливов, – пояснил управляющий.

– Неужели? – спросил я, заинтересовавшись этим явлением.

– Похоже на ночной кошмар – хочешь убежать, а ноги никак не вытащить из песка.

Что-то в его тоне заставило меня поднять глаза, но разглядеть в полумраке выражение лица я не мог – ирландец сидел между мной и окном. Я взглянул поверх головы Шеймуса на зеленую изгородь из фуксии и на небо, сияющее над ней.

– Красивая страна, – беспечно заметил я.

– Да. Но и ожесточенная, мистер Эйр, – хмуро добавил мой собеседник.

– Ожесточенная? – Такое определение не приходило мне в голову.

– Мы никогда не оправимся от Гражданской войны, – тихо проговорил О'Донован. – Она выжгла наше милосердие и не оставила нам ничего, кроме ожесточенности. Половина населения до сих пор воюет – на словах.

Голос Шеймуса был невыразимо печальным. Я разлил новую порцию виски.

– Вы были солдатом регулярной армии или волонтером?

– Я соблюдал нейтралитет, – спокойно ответил он. – Мне и Фларри хватило войны с черно-пегими.

– Неужели вы участвовали в ней? – не поверил я своим ушам.

– Участвовал. С шестнадцати лет. Был в бригаде вместе с Фларри Лисоном.

– С Фларри? Я видел медаль у него на каминной полке. Он сказал, что купил ее на аукционе.

Шеймус хрипло рассмеялся:

– С него станется!

– Не могу представить себе Фларри солдатом. Он такой… – Я подыскивал не слишком обидное слово. – Такой беспечный.

Шеймус поднялся на ноги и поворошил торф в камине. Посыпались искры, и к потолку поднялось облачко пахучего дыма. Синие глаза ирландца сверкнули в полумраке.

– Фларри командовал бригадой в Голуэе. Я был одним из Фианна Эйре, которых вы называете у себя бойскаутами. Мы передавали донесения. Однажды люди Фларри напали из засады на отряд черно-пегих за деревней. Кто-то из этих мерзавцев остался в живых, и через пару часов они вернулись с подкреплением. Враги ворвались в деревню, расстреливая все живое. Потом подожгли дома. Двое парней, участвуя в засаде, были тяжело ранены. Их нельзя было перенести в безопасное место. Несчастные сгорели заживо в одном из домов. Фларри оставался рядом с ними, но ничем не смог помочь. Женщина, в доме которой они прятались, выскочила, не выдержав жара. Несколько черно-пегих загнали ее обратно, в пламя.

– И вы тоже там были?

– Был. Меня послали к Фларри с донесением, а чернопегие нагрянули раньше, чем я успел удрать. Получил пулю в ногу. Фларри взвалил меня на спину, когда пламя охватило уже весь дом, и выполз через черный ход, отстреливаясь. Вот тогда он и лишился двух пальцев. Не знаю, каким чудом ему удалось спастись и вытащить меня, тогда я надолго отключился. В те времена мистер Лисон был на удивление сильным мужчиной и знал себе цену.

Бесстрастный голос Шеймуса смолк.

– У этой истории есть продолжение? – подтолкнул его я.

– Фларри не мог забыть гибель своих людей и кричащую в огне женщину. Он разыскивал троих ублюдков, которые это сделали. Командир выслеживал их больше месяца. Ходил за ними по пятам. В один прекрасный день его бригада разгромила их барак. Люди Фларри привели в лагерь троих пленников.

– И что дальше? – Несмотря ни на что, мне хотелось услышать конец этой жуткой повести.

– Они подпалили им ноги, а потом бросили в болото охладиться.

Невинные синие глаза заглянули мне в душу.

– Вы шокированы, мистер Эйр?

– Трудно представить те дни, – в замешательстве произнес я. – Сейчас эта земля кажется такой мирной!

– В те дни с Фларри лучше было не связываться, точно. Люди говорят, что он перегорел… – Как странно, что я услышал подобные слова впервые в 1939 году! – …но я ради него готов на все. На все, что угодно, мистер Эйр! Я присоединился к его бригаде, оправившись от ранения. И командир не раз спасал мне жизнь. В конце войны ему осточертела кровь. Вы не знаете, что может вытворять солдат, совершая набеги! Некоторые из нас ожесточились, некоторые зашли слишком далеко. Когда я слышу речи бравых парней, никогда не спавших на голом камне и не смотревших в дуло вражеского ружья, слышу весь этот вздор о Священной Ирландии и о границе, предательстве Большого Брата и о том, что Дэв еле ноги волочит…

О'Донован замолк на полуслове. Рука, держащая стакан, дрожала. Внезапная горячность этого обычно невозмутимого человека меня почти напугала.

«Ирландцы, – подумал я, – никогда не кажутся такими театральными, как в тот момент, когда они искренни и серьезны».

– А Кевин Лисон тоже принимал участие в беспорядках? – небрежно осведомился я.

Шеймус настороженно взглянул на меня.

– Мистер Лисон – мастак в политике! Он обязательно станет депутатом, да поможет ему бог!

– Я имел в виду войну.

– Может, и участвовал. Возможно, – пожал плечами управляющий. – Меня тогда не было в этих краях. Своего шанса он не упустит. Ловкий парень, вы так не считаете?

Явная уклончивость Шеймуса раздражала меня.

– И с ним тоже опасно связываться? – прямо спросил я.

– А вам-то зачем с ним связываться? – простодушно заявил в ответ Шеймус.

Последние фразы этого странного разговора все еще крутились в моей голове во время утренней поездки к дому Лисонов. Теперь я знал причину глубокой привязанности Шеймуса к Фларри Лисону. И самого Фларри я теперь воспринимал по-другому. Но почему управляющий замялся, когда разговор коснулся Кевина?

Младший брат Фларри с его аккуратным костюмом и вкрадчивыми манерами казался исключительно практичным, деловым человеком. Но и Большой Брат, Майкл Коллинз, наверняка выглядел не хуже, разъезжая по Дублину на велосипеде и уничтожая британскую шпионскую сеть, когда за его голову была назначена награда.

Однако Коллинз – шумный, вспыльчивый, несдержанный на язык, преданный друг, рыцарь с донкихотской жилкой – характером совсем не напоминал Кевина. Но разве молодой Фларри был не таким же? А теперь он – развалина, а не человек!

День стоял просто замечательный, как и предсказывал О'Донован. Земля стряхнула утренний туман и простиралась передо мной, переливаясь всеми своими красками. Гарри поджидала у перелаза с ранцем через плечо, и я с облегчением заметил отсутствие на ее голове нелепой жокейской кепки.

Она осведомилась о моей жизни в новом доме. Ни тогда, ни потом Гарри ни разу не поинтересовалась моей книгой. Эта женщина никогда не притворялась, будто интересуется тем, что было ей безразлично.

Мы проехали с опущенным верхом через Шарлоттестаун и свернули на запад. Дорога извивалась между вершинами пологих холмов, прямо под нами один за другим открывались пляжи, казавшиеся белыми в ярком солнечном свете. Сорока пролетела перед нами дорогу. За ней последовала еще одна.

– Ничего, – пробормотала Гарри.

– Вы суеверны?

– Две – это к радости! – убежденно произнесла моя собеседница.

Я был уверен, что она тайком изучает меня.

Время от времени мы проезжали мимо заброшенных коттеджей, с крышами и без. Какой-то крестьянин, ведущий осла, груженного мешками с торфом, помахал нам.

– Что за забытая богом местность! – заметила Гарри.

– Зато красивая! – не согласился я.

– Мне она надоела до чертиков, – фыркнула женщина. – Можете забирать ее себе!

– Шеймус говорил, что вы хотели поехать в сторону залива. К отмели севернее его.

– Куда угодно, лишь бы вырваться из дома! – воскликнула миссис Лисон.

– Во всяком случае, управляющего мы там не встретим, – миролюбиво проговорил я. – Он поведал мне, что никогда не бывает в тех местах.

– Уже кое-что! – раздраженно заявила Гарриет.

– Почему вы недолюбливаете О'Донована? – осторожно поинтересовался я.

– Сторожевого пса Лисона? Да нет, он ничего!

– По крайней мере, он – преданный сторожевой пес, – продолжал я. – Рассказывал, как Фларри спас ему жизнь во время мятежа. Ваш муж – довольно внушительная личность.

Я резко вывернул руль, чтобы не задавить колли, бросившуюся на нас, оглашая окрестности яростным лаем.

– Нет! – закричала Гарри. – Не нужно уступать им дорогу. Они никогда не попадают под колеса.

– Сгусток лающей ярости и никаких мозгов, – мрачно высказал я свое впечатление.

– Вы боитесь собак?

– Просто не люблю никого убивать, – улыбнулся я натянуто.

– И вы говорите, что вы ирландец! – язвительно рассмеялась спутница. – Ну конечно же нет! Вы – англичанин. И не хмурьтесь так, котик! Это вас портит. Я тоже англичанка.

Миль через десять дорога превратилась в узкую, мощенную камнем колею, сбегающую с холма и изобилующую невероятными поворотами и внезапными крутыми подъемами.

И вдруг перед нами открылся великолепный вид на чудесный песчаный пляж, огражденный низкими холмами, темнеющими вдалеке скалами и переливчатым морем.

Я затормозил, сверяясь с картой. Оказалось, что U-образный залив не имеет названия. Мы оставили автомобиль в поле возле тропы, перешли по камешкам мелкий ручей и направились к кромке прибоя. Начинался отлив. На песке виднелись следы копыт, ведущие к поросшему травкой склону. Далеко позади возвышалась Слив Карви.

Поэтическое описание Шеймусом здешних песков оказалось точным. Обманчиво твердые в первый момент, они становились все более вязкими, так что каждый шаг стоил больших усилий. Гарри сняла туфли, чулок же она не носила. Ее маленькие изящные ступни гармонировали со стройными щиколотками. Мы вскарабкались на скалы, а потом взобрались на поросший травой склон холма, отделяющий залив от устья ручья. Ручей, который мы преодолели, впадал в море, огибая берег залива, видневшийся под нами. Легкий западный ветерок ерошил наши волосы. Перевернутая лодка, сплетенная из ивняка и обтянутая кожей, лежала поблизости, подпертая камнями.

Гарри открыла ранец: сдобный домашний хлеб, густо намазанный маслом, куски ветчины, пирог, два засохших апельсина и полбутылки виски составляли все наши припасы. Окружающее спокойствие благотворно подействовало на мою спутницу, сейчас она казалась менее своевольной и язвительной, чем обычно.

– Расскажите мне о своей подружке, – попросила она некоторое время спустя, опускаясь спиной на дерн. – Она хорошенькая? Как ее зовут?

– Филлис. Довольно привлекательная девушка, – отозвался я.

– Сказано без особого энтузиазма, – заметила Гарриет.

Возможно, так оно и было. Но Гарри я бы в этом не признался. Она некоторое время расспрашивала о Филлис, несмотря на мое явное нежелание отвечать. Любопытство хозяйки поместья было неутомимым. Немного погодя я почувствовал себя раскованно и начал разглагольствовать, получая какое-то извращенное удовольствие от бессовестного приукрашивания моей невесты и одновременно ощущая себя предателем.

– Так-то лучше! – заметила она наконец. – Оказывается, ничто человеческое и вам не чуждо! А я-то считала вас черствым высоколобым интеллигентом! Значит, вы вскоре женитесь и заживете счастливо.

Интонация женщины заставила меня сесть и посмотреть ей в лицо. У Гарри глаза были на мокром месте, маленькие бриллианты слез блестели на ресницах.

– А вы разве не счастливы? – мягко спросил я.

– Нет, – ответила она очень тихо.

После этого Гарриет начала плакать, беззвучно, но слезы покатились ручьем. Я до сих пор не могу спокойно смотреть на женские слезы – либо я таю, либо превращаюсь в глыбу льда. В те дни я совсем не умел защищаться от внезапно возникающего в таких случаях чувства близости. Филлис была сильной личностью.

– Гарриет! Что такое? Что случилось? – бессвязно воскликнул я.

– Фларри… – прошептала она сквозь слезы.

– Но он… нет, не может быть, чтобы он плохо обходился с вами! На первый взгляд вы с ним неплохо ладите, – пытался я успокоить Гарри.

– Он старается изо всех сил! Но эта заварушка, в которой он побывал… она его доконала, – сбивчиво произнесла собеседница. – Он больше ни на что не способен. Кроме рыбалки. И мы так бедны. Если бы он не пил так сильно! Я ничего не могу с ним поделать!

Ее бессвязные слова умолкли.

– Но вы такая красивая женщина, – вырвалось у меня помимо воли, – привлекательная и…

– Все меня ненавидят в этой забытой богом дыре! – яростно бросила жена Фларри.

– Ну что вы, Гарри!

– Они терпят меня только из-за Фларри. Великого героя, – добавила она с горечью. – Им наплевать, что он собой представляет! Ирландцам женщины нужны разве что для рождения потомства. Если у тебя нет детей, значит, ты – шлюха.

Ее пальцы вырывали с корнями невысокую траву.

– А вы не хотите иметь детей? – сочувственно предположил я.

– Как бы не так! Он… мы не можем, – застенчиво пояснила Гарри. – Священник наверняка думает, что я принимаю противозачаточные.

Что я мог ответить? Горе молодой женщины было вызвано детской жалостью к самой себе, но почему-то, общаясь с Гарри, я очень остро чувствовал собственную зрелость и инстинктивно стремился опекать ее.

– У него такой ужасный характер! – продолжала миссис Лисон. – Вы даже представить себе не можете!

– У отца Бреснихана? – не понял я.

– Да нет же! У Фларри.

Гарри перестала плакать. Она испытующе смотрела мне в лицо зеленовато-карими глазами, похожими на кусочки торфа (пришло мне на ум другое сравнение).

– Когда он напивается, то бьет меня.

Наверное, выражение лица у меня было скептическим. Мне вдруг пришло в голову, что эта женщина может оказаться расчетливой соблазнительницей или патологической лгуньей. И в то же мгновение она, придвинувшись поближе, встала на колени и приподняла свой джемпер. Никакого белья под ним не было. Ее ослепительно белую кожу покрывало множество кровоподтеков.

– Теперь вы мне верите? – грустно спросила она.

– Гарриет! Бедняжка! – воскликнул я потрясенно.

Я непроизвольно потянулся к ней и нежно прикоснулся к ее телу. В этот момент я глядел ей прямо в глаза и уловил их торжествующий блеск. В следующее мгновение жена Фларри прижалась ко мне, тяжело дыша.

Почему я не овладел ею тогда? Я часто потом размышлял над этим вопросом. Я не был ни девственником, ни извращенцем, а Гарриет невероятно меня возбуждала. Может, из тщеславного мужского стремления оттягивать миг удовольствия? Или столь недвусмысленное предложение оказалось для меня слишком неожиданным? Возможно, мне хотелось взять инициативу в свои руки, а не подчиняться чужим капризам? Или меня удержали жалкие остатки верности Филлис? Вероятно, сегодняшним молодым людям трудно меня понять, но тогда мы вели себя не так раскованно или секс для нас еще не превратился в животный инстинкт вроде голода или жажды. Подчиняясь влечению тела, мужчина все же чувствовал раскаяние, особенно если вырос в богобоязненном семействе.

Мы кувыркались и боролись на молодой травке. Наша возня незаметно перешла в невинное состязание, кто кого пересилит. Руки у Гарри были крепкими, но в конце концов я взял над ней верх, натянул джемпер, прикрывая ее гибкое тело, и уселся рядом. Она смеялась вместе со мной, нисколько не огорчившись. Мы словно стали детьми, беспечно барахтающимися среди зелени, – я даже не поцеловал ее. Но я понимал, что эта прогулка станет началом наших отношений. Не сомневаюсь, что жена Фларри Лисона думала точно так же.

– А ты сильный, Доминик! Для писателя, конечно, – ехидно заметила она.

– Мне не нравится, когда меня насилуют, – ответил я, улыбаясь. – А у тебя красивые волосы.

– Красивее, чем у Филлис? – Гарриет эффектно встряхнула головой.

– Гораздо красивее.

Я сказал это без всякой задней мысли. И я даже на мгновение не почувствовал вины перед Фларри, пока мы с его женой продолжали болтовню, обмениваясь намеками и двусмысленностями. Вот что странно. Вероятно, синяки Гарриет глубоко тронули меня.

Помню, я спросил мою спутницу о семействе Кевина Лисона.

– Майра выводит меня из себя, – резко произнесла миссис Лисон. – Она такая зануда, буквально по любому поводу спрашивает совета у святого отца, когда способна оторваться от детей, конечно. Их у нее уже шестеро! Это просто неприлично!

Я рассмеялся. В моменты веселья Гарриет была очаровательна. Даже ее злоба была невинной, не похожей на ядовитую критику моих лондонских литературных знакомых.

– А сам Кевин? – поинтересовался я.

– А вот Кевин – темная лошадка. – Гарри загадочно взглянула на меня, словно испытывая, а потом добавила: – Похоже, он подбивает ко мне клинья.

– Неудивительно, – заметил я. – И насколько удачно?

– Ты действительно хочешь знать? – насмешливо проговорила она.

– Я бы сказал, что тебе тут скучать не дают. Ты – роковая женщина этих мест.

– Майра не спускает с него глаз, – пояснила моя собеседница.

– А он не спускает глаз с других, – съязвил я.

– Я бы сказала, – безразлично заметила Гарри, – он воображает себя маленьким Наполеоном Шарлоттестауна. В каждой бочке затычка.

– Но почему ты считаешь его темной лошадкой, не только из-за привычки приставать к тебе?

– Я не упоминала о привычке, – возразила миссис Лисон. – Я знаю о его загадочных поездках, о которых он никому не упоминает, даже Фларри. А в прошлом месяце я подслушала его разговор с каким-то мужиком в кабинете за магазином. И знаешь? Этот человек говорил с немецким акцентом!

– Ну, это пока еще не преступление, – заявил я. – И о чем же они говорили?

– Если бы знать! Я не сумела расслышать. А потом этот старый Пэдар начал лезть ко мне со своими придирками.

Я поднял голову. Начинался прилив: волны уже бились под утесом, на котором мы сидели, и ручей стал заметно глубже.

– Нам лучше идти, как ты думаешь? – спросил я у Гарри.

– Если хочешь, – отозвалась женщина. – О, мы позабыли выпить виски!

– Мне не хочется.

Я помог Гарриет подняться. Мы какое-то мгновение стояли совсем рядом, глядя в глаза друг другу. Внезапно она улыбнулась каким-то своим мыслям и упала в мои объятия.

Ее губы были неправдоподобно мягкими, с привкусом морской соли, а дыхание сладким. Язык, словно маленькая рыбка, скользил и трепетал у меня во рту. Я прежде не испытывал такого наслаждения. Мы, должно быть, целовались довольного долго. Я пришел в себя, когда женщина, покосившись через плечо, легонько оттолкнула меня.

– Если мы собираемся переходить через потоки, то надо спешить.

Мы неловко спустились на песок. Речка стала еще глубже.

– Ты не мог бы перенести меня на спине, дорогой? – улыбнулась моя спутница.

Вода доходила мне до бедер, а на середине дно напоминало зыбучие пески. Мы благополучно перебрались, и я опустил Гарри на землю.

– У тебя брюки промокли, – заметила она.

– Наплевать! Боже правый, что это еще такое?

По холму справа от нас двигалась процессия. Посреди тихой и уединенной пустой бухты это шествие казалось чем-то неестественным.

Когда процессия вышла к побережью, я насчитал около двадцати мужчин, одетых в черное. Предмет, движущийся перед ними, который я ошибочно принял за обтянутую кожей лодку, был гробом. Во главе процессии, перестроившейся у кромки моря, встал отец Бреснихан. Гарриет, задрожав, больно вцепилась в мое запястье. Я разглядел прямо над нами домик, наполовину скрытый холмами, а вдалеке, кроме моей машины, виднелось еще одно транспортное средство – катафалк.

– Почему они несут покойника этой дорогой? – произнес я изумленно.

– Я думаю, другой дороги нет, – пояснила Гарриет.

Мы разговаривали шепотом.

– Но река! – Во мне нарастало беспокойство. Неужели они решили ее переплыть?

Должно быть, неподалеку был брод, потому что цепочка людей прошлепала по берегу и направилась к потоку, медленно шагая по песку. Не было произнесено ни слова. Я не мог даже расслышать поступь мужчин. Шествие выглядело нереально и причудливо, безмолвные фигуры напоминали группу призраков.

– Ирландцы обожают похороны, – пробормотала Гарри, все еще цеплявшаяся за мою руку.

Процессия обогнула мелкое блюдцеобразное углубление среди песка в сотне ярдов от нас. Удаляясь от нас все тем же размеренным шагом, молчаливая группа прохлюпала через речку в том самом месте, где мы переходили ее по камням, и остановилась у катафалка, в который поднимали гроб, опустив головы. Позади нас шум прибоя усилился, заглушая говор руки.

– Как ты думаешь, отец Бреснихан нас видел? – спросил я, заботясь о репутации Гарри, ведь мы стояли рука об руку.

– Не хнычь! – оборвала меня женщина.

Катафалк загрохотал по каменной тропе. Траурная процессия неспешно выстроилась следом и двинулась вверх по склону холма. Мои глаза следили за одетыми в черное фигурами до тех пор, пока шествие не скрылось за последним поворотом. Послеполуденное солнце клонилось к закату и золотило зазубренные каменные стены на зеленых холмах.

– Ты боишься святого отца? – Внезапный вопрос хозяйки поместья сбил меня с толку.

– Нет, но…

– Он такой же человек, как и все! – с непонятной горячностью воскликнула жена Фларри. – Такой же мужчина!

– А ты разве не католичка, Гарри? – удивился я.

– Нет. Наши дети были бы католиками, если бы…

– Нам лучше пойти, не так ли? – поспешил я сменить тему.

– Если ты хочешь тащиться за ними следом, – фыркнула моя спутница и пояснила: – Они растянулись как раз по всей ширине дороги. В Ирландии не принято перегонять похоронные процессии. Это проявление неуважения к покойнику.

Мы медленно перебрались через речку. Ранец болтался на руке Гарриет, а поднявшийся ветер скрывал ее лицо темными прядями, чуть-чуть рыжеватыми в ярком солнечном свете. Ее правая рука все еще сжимала мою ладонь.

Мы обогнули углубление в песке и оказались на твердой поверхности дюн, покрытой разрозненными клоками похожей на проволоку травы, пятнающей песок вместе с полузасыпанными костями испустившей дух овцы. Где-то у кромки моря плескалась стайка крачек, кружившихся на одном месте, словно компания спятивших автоматов. В небе слышались тоскливые крики чаек.

Гарри обвила мою шею руками и соскользнула на землю одним плавным движением, словно морская нимфа, увлекая меня за собой. Как хорошо я помню эти ее тягучие, податливые, неповторимые движения! Они так резко отличались от ее обычно неуклюжей, лишенной изящества походки. Вслед за ней я опустился на землю так мягко, будто на облако.

Шафрановая юбка задралась, обнажая бедра. Под ней ничего не было надето.

– Я люблю тебя, – промурлыкала женщина, закрыв глаза.

– Не здесь.

– Почему нет? – Она грациозно потянулась.

Я почувствовал мгновенное отвращение, теперь окончательно убежденный, что она затеяла эту поездку лишь для того, чтобы соблазнить меня.

– Пляж – прекрасное тайное место, но здесь вряд ли кто обнимается вместе… – пробормотал я ей на ушко.

– О господи! Стихи! – воскликнула эта насмешница.

Ее тело задвигалось подо мной.

– Ты меня не хочешь?

– Конечно хочу! – Я не собирался отрицать очевидное.

– Ну, значит… ты… холоден, как рыба! – надулась она.

– Я хочу, чтобы ты была обнажена.

– Тогда сними с меня одежду! – Моя нимфа вновь потянулась ко мне.

– Нас могут увидеть. – Теперь я действительно этого опасался.

– Кто? Ты же сам сказал, что тут славное уединенное местечко.

На ресницах ее полуприкрытых глаз снова засверкали слезы. Я осушил их поцелуями, но вскоре появились новые.

– Ты меня не любишь!

– Люблю, – мои губы с трудом произнесли заветное слово.

– Тогда повтори!

– Дорогая Гарриет, я тебя безумно люблю!

Мой голос дрожал, и я едва совладал с ним. Я чувствовал, что вот-вот и сам заплачу.

Это невозможная женщина открыла глаза и улыбнулась, заглянув мне в лицо. Уголки ее накрашенных красной помадой губ язвительно изогнулись. Я скатился на траву и положил голову ей на колени. И почувствовал, что она вся горит, как в лихорадке. Я уловил запах пота, показавшийся мне восхитительным. Все в Гарри казалось мне восхитительным. Ее пальцы, растрепавшие мне волосы, с силой вцепились в них.

– А ты любитель подразнить, писака.

– Нет, – горячо возразил я. – Просто…

– Мне следовало бы разозлиться, ведь ты отверг меня. Ты первый мужчина, который… – Она замолчала.

– Который не набросился на тебя сразу? – предположил я. – И сколько у тебя их было?

– Да он еще и ревнивец! – ликующим тоном заявила эта нахалка. – Так знай: у меня их были тысячи и тысячи!

– Это в Ирландии-то? – рассмеялся я.

– Ну разве не зануда?! Теперь я тебя дразню.

О, эта смехотворная любовная чепуха! Тогда она мне казалась ангельским пением. Гарриет села, ее волосы каскадом заструились на мое лицо.

– Прочти мне еще стихи. Вспомни до конца тот, что про пляж.

– На самом деле они звучат по-другому: «Могила – прекрасное тайное место»…

– Что за отвратительная мысль! – гневно произнесла жена Фларри. – Это ты сочинил?

– Нет. Один поэт по имени Марвелл.

– Мне противен этот мистер Марвелл, – заявила Гарри. – Так вот почему ты не захотел заняться со мной любовью? Из-за этих дурацких похорон?

– Нет, не думаю, – пожал я плечами. – Хотя шествие произвело на меня изрядное впечатление.

– Мы живем лишь раз. Поэтому жизнь должна быть короткой и веселой, – поделилась собеседница своей незатейливой мудростью. – Вот что я тебе скажу!

– Короткой? – не понял я.

– Я не хочу быть вонючей старушонкой на костылях.

– Дорогая Гарриет! – восторженно провозгласил я. – Ты – просто прелесть!

Она ехидно уставилась на меня.

– А что на это сказала бы Филлис?

– Не смею даже подумать, – усмехнулся я. – На сегодня Филлис с меня достаточно.

Гарриет вскочила на ноги.

– Пошли. Пора ехать!

Но, не доезжая трех миль до Шарлоттестауна, мы все-таки нагнали похоронную процессию, двигающуюся все той же мерной поступью, за цепочкой людей почтительно следовало уже три автомобиля.

Когда мы наконец добрались до усадьбы Лисонов, хозяйка поместья наклонилась ко мне, поцеловала на прощанье и стерла следы помады носовым платком. Потом заново накрасила губы и вышла из машины.

– Я скоро тебя увижу? – осведомился я.

– Если будешь хорошо себя вести.

Она, не оглянувшись, пошла по подъездной дорожке. Я развернул авто и поехал обратно к себе в коттедж. Двигатель я заглушил на маленькой, поросшей травой лужайке, которая служила мне стоянкой. Входя в мое новое обиталище, я был настолько поглощен размышлениями о Гарриет, что мне не сразу бросился в глаза беспорядок среди личных вещей. Кто-то систематически перерыл бумаги, книги и ящики наверху и внизу, не делая особых попыток скрыть этот факт. Значит, здесь копалась не Бриджит. Какой-то бродячий воришка? Но из дома ничего не украли. Это происшествие выглядело загадочным, разве что любопытство местных жителей перешло все границы дозволенного. Я автоматически потянулся к телефону, решил вызвать полицию, но вспомнил о его отсутствии в коттедже. Что бы все это могло означать? Я уселся и уставился в камин, мечтая о новой встрече с женой Фларри.

Глава 4

Я начал вести дневник за два дня до этого нелепого случая. К счастью, неизвестный, обыскавший мое жилище, не мог обнаружить там компрометирующих меня и Гарри записей, и я позаботился, чтобы этого не произошло и впредь. Будучи вынужденным опускать все интимные упоминания о наших отношениях, я не смогу припомнить, где и когда мы впервые занимались любовью.

Как странно, что я не в состоянии восстановить события, ставшие началом моего порабощения! Ну, на самом деле началось-то оно в день нашего пикника. Но какая ночь или какой день чудесного ирландского лета, что вспоминается так отдаленно и пронзительно, был первым, увидевшим нас обнаженными? Все подернулось туманом, сквозь который ярко проступают лишь воспоминания о тайне, опасностях и опрометчивости.

На следующее утро я проходил мимо дома Лисонов. Фларри стоял, опершись о полураскрытую створку двери конюшни, и разговаривал с Шеймусом, находившимся внутри. Я поведал им о том, что мой коттедж обыскивали.

– Ты слышишь, Шеймус? – удивленно воскликнул хозяин дома.

– Слышу! – донеслось из конюшни.

– А это не мог быть обычный бродяга? – поинтересовался Фларри неизвестно у кого.

– Вчера тут на двадцать миль вокруг не было ни одного бродяги, – вновь послышался голос управляющего.

– Кроме того, ничего не украдено, – пояснил я.

– Так что же вас тогда беспокоит? – не понял Лисон. – Просто здешние жители чересчур любопытны.

– Я это заметил, – как можно равнодушнее заявил я. – И я не обеспокоен. Мне просто интересно.

Шеймус подошел к двери со щеткой и скребницей в руках.

– Бриджит исключается, это точно, – весело произнес он, пристально глядя на меня.

– У меня и мысли такой не было! – искренне заверил я собеседников. – Сегодня утром я спросил, не возвращалась ли она в дом после уборки. Она не возвращалась. И я ей верю.

– Ей верить можно. Она – честная девушка, – вставил Фларри.

О'Донован рассеянно пожевал соломинку, которая торчала у него в зубах.

– А кто-нибудь еще знал, что вы отправились на пикник с миссис Лисон? – задал управляющий сакраментальный вопрос.

– Нет. Только любой зевака, видевший наш отъезд из Шарлоттестауна, мог догадаться, что меня не будет дома какое-то время.

– Вы хотите, чтобы я позвонил в полицию? – вежливо спросил муж Гарри.

– Нет, Фларри, конечно же нет! – возразил я.

– А что, если полиция сама проводила обыск? – предположил Шеймус.

– Да зачем это им? – пожал я плечами. – Во всяком случае, они не стали бы делать этого так по-дилетантски.

– Правда, не стали бы, – согласился хозяин и гордо добавил: – Клэнси – штатный полицейский.

И Фларри пустился в пространный рассказ о том, как гарда Клэнси мастерски провел обыск и нашел тайник с оружием ИРА.

– Ну, – заметил я кисло, – в моем коттедже нет никаких тайников с оружием.

– Конечно же я знаю, что нет, Доминик, – похлопал меня по плечу Фларри. – Но кто-нибудь мог от скуки донести на тебя в полицию. Какой-нибудь стукач с навязчивой идеей. В наших местах полным-полно любителей глупых розыгрышей.

– Лучше бы они держали свои дурацкие розыгрыши при себе, – раздраженно заявил я. – Могу сказать вам, кого я подозреваю, если, конечно, в доме рылись не из любопытства.

Фларри и Шеймус смотрели на меня во все глаза.

– Тот, кому наплевать, обнаружу ли я следы обыска или нет. В противном случае он потрудился бы получше убрать за собой. Кто-то слишком самоуверенный, чтобы быть осторожным. И он хотел узнать обо мне побольше. Ведь не стал бы этот некто искать оружие в моих бумагах! Есть кандидаты? – обратился я к собеседникам.

Я уловил, как Фларри и Шеймус смущенно переглянулись.

– Вы, должно быть, великий детектив? – заметил первый с неуклюжим дружелюбием.

– Я должен доделать свою работу, – сухо произнес О'Донован.

Только и всего.

Фларри взял меня под руку и повел в дом. Гарри на кухне попивала чай и читала один из своих низкопробных журнальчиков. Она кивнула головой в мою сторону, даже не взглянув на меня. Была ли вообще вчерашняя поездка на пляж или мне все привиделось? Муж сообщил ей во всех подробностях, значительно приукрасив свое повествование, что «в коттедж Доминика ворвалась шайка разбойников, пока вы с ним развлекались на побережье».

На мгновение у меня кровь застыла в жилах от его намека, потом я облегченно сообразил, что это была просто одна из неуклюжих шуточек Фларри. Думаю, в первый момент тайное опасение – страх любовника быть раскрытым – соединился с моим предвзятым отношением к Флоренсу Лисону.

Гарри особого интереса не проявила.

– Вам лучше запирать дверь на замок, – вот все, что она сказала.

– О, но у меня нечего брать! – возразил я.

В ответ хозяйка дома наградила меня пристальным взглядом и кривой ухмылкой. Бесстыдный взгляд. Наверняка даже Фларри его заметил. Но он продолжал бесцельно слоняться по кухне, тупо пялясь на стоявшие на полке жестянки.

– Тебе что, заняться нечем, старый дурак? – обласкала его женушка.

– Ты слышишь, как она со мной разговаривает? – В тоне Фларри слышалась любовь. – А сама сидит тут, зада не поднимет, словно Королева Шеба.

Я был смущен этой сценой. Зазвонил телефон, и Фларри потащился к нему. Гарриет тут же вскочила со стула и обвила руками мою шею. Мне никак не удавалось ее оттолкнуть.

– Не здесь, бога ради! – бормотал я в отчаянии.

Она надула губки.

– Черта лысого! Чума на оба ваши дома! Ты когда-нибудь скажешь что-нибудь другое, кроме «не здесь!»?

Эта нахалка отпустила мою шею и тут же ущипнула за зад с силой, заставившей меня вскрикнуть от боли. Я схватил Гарри за запястье и завел ее руку за спину, заставив опуститься на колени. Буколические жеребячьи игры. Если бы только мои высоколобые лондонские друзья видели меня сейчас!

По коридору разнесся топот шагов возвращающегося Фларри. Когда он вошел, мы с Гарри примерно сидели на своих местах.

– Это был наш святой отец. Спрашивал, не поужинаете ли вы с ним завтра, Доминик. Я заверил, что обязательно поужинаете. Вы ведь больше никуда не собираетесь, а?

* * *

Экономка священника проводила меня в кабинет.

– Чувствуйте себя как дома, мистер Эйр. Отец Бреснихан присоединится к вам через минуту.

Скамейка, на которую становятся коленями во время молитвы, распятие. Две стены были заняты стеллажами с книгами, третья – картотечным шкафом. Обстановку комнаты завершали потрепанный диван и два кресла, обращенные к камину, и стоящий посередине стол, на котором были аккуратно разложены стопки бумаг. Помещение больше походило на контору, чем на кабинет. Несмотря на горящий камин, я чувствовал холод. У меня была лишь минута, чтобы ознакомиться с книгами – пасторская теология, философия, несколько томов по истории Ирландии, романы XIX века, – когда святой отец внес поднос с графином шерри и двумя бокалами. Налив мне вина, он подложил торфа в камин, закурил сигарету (он прикуривал их одну от другой весь вечер) и осведомился о моей жизни на новом месте.

– Надеюсь, Кэтлин припасла для нас что-нибудь вкусное. Я было подумал, не повести ли вас в «Колони», – мягко заметил священник. – Говорят, в Дублине судят об уровне отеля по числу священников, обедающих в нем.

Его суровое лицо аскета озарилось улыбкой.

– Я редко обедаю в «Колони».

– У вас замечательное шерри, – вежливо произнес я.

– Мне его поставляет Кевин Лисон, – пояснил священник. – Сто лет назад один профессор из Мейнута предложил мне его попробовать.

– Похоже, Кевин – универсальный продавец, – улыбнулся я. – Он и мне помог с коттеджем.

– Рад это слышать! Вы полагаете, что сможете успешно работать в одиночестве? – вежливо поинтересовался хозяин дома.

– Конечно, – с энтузиазмом заверил я собеседника.

– Завидую! У вас есть возможность сконцентрироваться на чем-то одном. – Он махнул рукой в сторону картотечного шкафа. – Приходской священник должен быть педагогом, предпринимателем, организатором благотворительных мероприятий и бог знает кем еще, помимо духовника. Сейчас я собираю деньги на новую школу. Жители здесь очень бедные.

– Но ведь правительство наверняка… – начал я с жаром.

– Министр образования – примерный католик, – прервал мою речь священник. – Но ирландцы не считают обучение исключительно светским делом. Вы полагаете, что это реакционная точка зрения, не так ли?

– Безусловно! В некотором смысле.

Избежать взгляда умных глаз отца Бреснихана, как и заподозрить его в неискренности, было невозможно. Он все еще обосновывал необходимость участия церкви в образовательном процессе, когда нас позвали ужинать. Седло барашка удалось на славу, картофель приготовлен замечательно, зато зелень была отталкивающего цвета, среднего между коричневым и лиловым.

– Не прикасайтесь к овощам, мистер Эйр! Кэтлин никогда не может их как следует приготовить, – посоветовал мне хозяин, когда женщина вышла из комнаты. – Я ем их в качестве епитимьи.

Кларет определенно епитимьей не был. Молодой кот черепахового окраса прыгнул священнику на колени и свернулся там, сладострастно мурлыча. Разговор коснулся цензуры. Отец Бреснихан подтвердил, что большое число произведений европейских и американских писателей запрещены в Ирландии. Он не признавал положительного влияния на ирландскую культуру «плосколицых свиноводов», оправдывая существование цензуры необходимостью сохранить неприкосновенным подлинный дух Ирландии – нации, чьи традиции неотделимы от религии.

– Ведь вы не позволите ребенку играть со спичками, – вдохновенно излагал свои мысли священник. – Ирландские крестьяне – примитивные и впечатлительные люди. Они намного сильнее подвержены тлетворному влиянию литературы, чем скептически настроенная молодежь других стран.

– Вы полагаете, книга может испортить человека? – поинтересовался я.

– Она может вымостить дорогу к моральной распущенности, мистер Эйр. И чем лучше она написана, тем она опаснее! – с чувством воскликнул отец Бреснихан.

При всем моем несогласии с его доводами я ощутил притягательность безмятежно-властной манеры разговора святого отца: его уверенность в собственной непогрешимости заставляла слушателя поверить в то, что правда на стороне священника.

После того как мы снова переместились в кабинет, я поднял тему синерубашечников генерала О'Даффи и эксцентричной приверженности к ним Йитса.

– Уилли Йитс всегда преклонялся перед силой, из него плохой демократ. Но он скоро раскусит этих позеров, – высказал я свое мнение.

– Несомненно, это фашистское движение, – согласился святой отец. – Уверен, здесь оно не будет пользоваться успехом. Ирландцы – самая неуправляемая нация в мире.

Отец Бреснихан принялся рассуждать о зарождении движения синерубашечников в Обществе друзей армии, а также о непримиримой враждебности его к Ирландской республиканской армии.

– Наверняка вам в Англии все это кажется пустяками, не стоящими внимания, – проницательно заметил хозяин дома.

– Мы так мало знаем о нынешней ирландской политике, святой отец! – произнес я. – Вы полагаете, Гитлер пытается воспользоваться движением генерала О'Даффи?

– Этот безбожник?! – воскликнул мой собеседник. – Он может, да, может. Но Де Валера намерен соблюдать нейтралитет.

– В то время как синерубашечники и крайние республиканцы предпочли бы устроить беспорядки, – заключил я.

– Я тоже так считаю. Но я не особенно разбираюсь в политике, – ответил отец Бреснихан, улыбаясь.

– Тогда вы – единственный ирландец, не разбирающийся в этом, – улыбнулся я в ответ.

– О нет, неправда! Просто многие здесь до сих пор не оправились от горя, но большинству наших людей опротивело насилие, и они хотят только мира и спокойствия, – печально произнес священник.

– Евангелие от изоляционизма? – Боюсь, мои слова прозвучали слишком резко.

– Евангелие творцов христианского общества на руинах последних двадцати лет.

– Но разве это не христианский долг – бороться против нацистского мировоззрения? – заявил я.

– Думаю, британская армия пополнится немалым числом ирландских добровольцев, когда придет время.

– Но Дэв не собирается возвращать Англии порты по Договору, – возразил я.

– Не собирается, – подтвердил святой отец. – Это все равно что напрашиваться на вторжение немцев.

Отец Бреснихан налил мне еще чашку восхитительного кофе Кэтлин и открыл новую пачку сигарет.

– А в вашем приходе есть сторонники синерубашечников? – поинтересовался я.

– Слава богу, нет, – ответил церковник. – Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Епископ жестко настроен против этого движения. Однако при всем желании вряд ли можно выяснить, не примкнул ли к ним какой-нибудь честолюбивый юноша в надежде возвыситься.

– Например, Кевин Лисон, – беспечно предположил я.

Святой отец был шокирован:

– Кевин? О нет! Он амбициозен, но не настолько, чтобы играть в темные игры. Кевин черпает силы в соперничестве со старшим братом. Фларри – герой в отставке, но в глазах людей он до сих пор окружен романтическим ореолом. Кевин не участвовал в беспорядках и не сражался в Гражданской войне. Для этого он слишком осторожен.

– Шеймус называет его выскочкой, – заметил я небрежно.

– Неужели? Это уж слишком, – произнес хозяин дома. – О'Донован – один из последних романтиков уходящей эпохи, преклоняющийся перед ее героями. Он никогда не признает, что Кевин помогает возрождению страны.

«И набивает собственный карман», – чуть было не вырвалось у меня. Вместо этого я поведал, что Фларри и миссис Лисон пригласили меня в гости. Отец Бреснихан бросил на меня очень странный взгляд – я на мгновение почувствовал себя голым.

– Надеюсь, вы не станете возражать, если я дам вам один совет, – веско произнес церковник. – Вам следует опасаться миссис Лисон.

– Опасаться? – в притворном изумлении воскликнул я. Во мне бурлило тайное ликование, но я старался сохранить ошеломленное выражение лица. – Опасаться? Но почему?

В первый раз я наблюдал замешательство отца Бреснихан.

– Она не делает попыток войти в наше общество, – неубедительно проговорил священник.

– Но возможно, в этом виновато общество, святой отец? – простодушно спросил я. – Англичанка. Иностранка. Сельские люди всегда подозрительны к чужакам.

– Я уверен в обратном, – резко возразил он.

Казалось, церковник с трудом держал себя в руках.

– Я должен оберегать моих прихожан от скандалов, – нервно продолжал он. – Миссис Лисон провоцирует ссоры.

– Но почему? – с преувеличенной наивностью поинтересовался я.

– Потому что…

Но я так и не узнал, какую причину собирался назвать отец Бреснихан. Его взволнованную речь прервал кот. Животное, мирно дремлющее у него на коленях, рванулось с хриплым мяуканьем из-под руки хозяина и бросилось под стол. Бледное лицо святого отца покраснело, когда он, наклонившись, попытался извлечь кота из убежища.

– Бедный котик! Я сделал тебе больно? Ну, иди же сюда, глупый! – смущенно бормотал хозяин дома.

Глаза кота горели недобрым огнем.

– Ну, не хочешь – не надо! Это кара за то, что я заговорил о скандалах и сплетнях, мистер Эйр. Видит Бог, я не хотел этого делать! – Он сжал дрожащие руки на коленях. – Впрочем, я ожидаю от вас согласия с моими взглядами на смертный грех.

Я изобразил недоумение. Будто не понятно, куда он клонит! Неужели святоша наблюдал наши дурачества на побережье? Но кто он такой, чтобы воспитывать меня, черт побери?!

Я осторожно заметил, что мы с миссис Лисон, выбравшись на пикник, встречали похоронную процессию, бредущую по пескам. По ответным словам святого отца стало ясно, что он нас не заметил.

– Вы должны быть очень осторожны. Говорят, посередине бухты есть зыбучие пески.

– Я видел, как шествие направилось окольным путем.

Мы дружелюбно поболтали об ирландских похоронных обычаях. Я заявил, что традиция выражать солидарность со скорбящими трогательна, но невозможность обогнать процессию доставляет массу неудобств.

Святой отец рассмеялся:

– Это еще не самое худшее! Здесь, на западе, одно время бытовал обычай, когда сидящему у гроба священнику все родственники и друзья покойника давали деньги. Считалось, чем больше человек отдал денег, тем сильнее его скорбь. Деньги как символ теплых чувств, представляете! Хорошо, хоть нам удалось избавиться от подобной практики.

Несмотря на тот единственный неприятный эпизод, вечер мне понравился. Отец Бреснихан проводил меня до двери. Его кот, снова вернувшийся к хозяину, дремал у него на плече. После нашей беседы я проникся к святому отцу каким-то уважением и даже восхищением. Благородный человек, очень умный. Он имел право давать мне советы, и в его присутствии я почти желал им последовать.

– Заходите еще. Да благословит вас Бог, – дружелюбно сказал он, и в его густом голосе не слышалось ни формальности, ни елейности.

Дневник подсказывает мне, что через два дня последовало приглашение в дом Кевина Лисона на тот самый отвратительный обед – точнее, плотный ужин с чаем. Сад позади их основательного каменного дома служил пристанищем многочисленным детишкам. Которые из них были отпрысками Майры и Кевина, мне так и не удалось выяснить. Хозяйка заставила их показать мне все, на что они способны, вплоть до джиги. Она сама аккомпанировала на стареньком пианино у открытого окна: ребятишки танцевали с торжественными лицами, негнущимися руками, телами и ногами, мелькавшими, словно опадающие листья в грозу.

– Кевин хочет, чтобы вы сфотографировались с детьми. Вы не против?

Майра Лисон, выстроив группу детишек вокруг меня, – несколько раз щелкнула кнопкой фотоаппарата.

– Любой из них будет счастлив иметь фотографию, на которой они стоят рядом со знаменитым писателем. Не так ли, дети?

– Да-а-а, – не слишком восторженно подтвердило несколько голосков.

– А теперь я сфотографирую вас одного для моего альбома, – настырно щебетала Майра. – Отойдите, дети! Чай ждет вас в детской!

Я подчинился, надеюсь, любезно. Не важно, сколь умело писатель изображает презрение к подобным вещам, на самом деле ни один человек не остается равнодушным к тому, что с ним носятся как со знаменитостью. Хотя воспоминания о восторженных поклонниках вызывают лишь отвращение, словно книга, складно написанная, но лишенная всякого смысла. Я даже переменил свое мнение о Майре: на свежем воздухе в компании детишек она казалась более раскрепощенной и даже позволила пряди золотисто-каштановых волос упасть на ее раскрасневшийся лоб. Типичная ирландка из среднего сословия, в эти минуты она чувствовала себя на своем месте. Материнство было ее стихией.

Гостиная, куда мы вошли, выглядела уныло. Она была загромождена новым, с иголочки, мебельным гарнитуром, выглядевшим так, словно его только что выписали по почтовому каталогу. Комната не походила на жилое помещение. Я даже представил, как дети Лисонов, дрожа, садятся за пианино на уроках музыки.

Вошел Кевин. Голова высоко поднята, на лице застыла акулья улыбка. Чем-то озабоченный, но любезный. Здесь, в собственном доме, он сильнее обычного производил впечатление подкаблучника. Стол ломился от разнообразных блюд – ячменные лепешки, сдоба, сардины, свекла, вареные яйца, сладкий крем, покрытые сахарной глазурью пирожные, соленья, ветчина и язык, – которыми хозяйка дома усердно потчевала меня.

– Вам надо хорошенько подкрепиться, мистер Эйр, после всей этой сухомятки у себя в коттедже, – ворковала она беспрерывно. – Вы ужасно худой. Правда, Кевин?

– Не докучай человеку, Майра! – сердито ворчал муж. – Он сам знает, что ему нужно. Оставь его в покое!

Я поведал им об ужине с отцом Бресниханом два дня назад.

– Да. Он мне рассказывал, что вы с ним замечательно побеседовали, – болтала Майра. – Вы, наверное, обсуждали очень умные вещи. Книги и тому подобное.

– В основном политику, миссис Лисон, – вежливо ответил я. – Он очень интересовался…

– В этой стране люди свихнулись на политике, – вставил Кевин. – Духовенство прилагает усилия для исправления этой прискорбной ситуации.

– Чтобы оставить политику политикам? Как вы, например? – нарочито небрежно поинтересовался я.

– У меня и без того хлопот полон рот… – уклончиво заявил Лисон-младший.

– Но я слышал, что вы собираетесь выдвинуть свою кандидатуру в дойл, – простодушно заметил я.

– Возможно, – пожал плечами мэр. – Им там нужен здравомыслящий человек от сохи. Половина этих парней до сих пор несет вздор о прошлом, которое лучше всего забыть. Мы лишаем себя пищи, мистер Эйр, пережевывая старые истории. А ими сыт не будешь.

Я выслушал мнение Лисона о синерубашечниках, которых он сравнивал с движением мослеитов в Британии. Он разглагольствовал о генерале О'Даффи и его сторонниках в начале тридцатых годов.

– Ходили слухи, будто они планируют установить диктатуру в случае провала на выборах, но ничего у них не вышло.

Кевин не выказывал заинтересованности, но я почувствовал его внутреннюю напряженность, словно мы ненароком коснулись опасной темы.

– Конечно, через некоторое время эти парни все равно стали бы бесполезными. Но страна нуждается в твердой руке, – произнес хозяин дома, и его акулий рот защелкнулся на последнем слове.

– Кевин, дорогой, мистер Эйр не желает обсуждать политические проблемы, – упрекнула мужа миссис Лисон.

Меня всегда забавляли женщины, уверенные, что только они понимают, чего хотят мужчины.

– Что вы, миссис Лисон! Похоже, я завяз в них по уши, хочу я этого или нет, – усмехнулся я. – На днях кто-то копался в моих бумагах.

– Быть не может! – воскликнула Майра с крайне заинтересованным видом.

– Копался в ваших бумагах?! – вторил ей Кевин. – Что за необычайное событие! Вы хотите сказать, что какой-то вор проник в коттедж, взломав замок?

– Едва ли. Дом не был заперт, – коротко ответил я.

– Но это же серьезное происшествие! Вы позвонили в полицию? – настаивал хозяин дома.

– Нет. Ведь ничего не пропало.

– Ну разве это не загадочно? – вставила Майра.

Мне пришло в голову, что еще загадочнее было поведение четы Лисонов: жить в самом центре сплетен Шарлоттестауна и ничего не слышать о таком неординарном событии. Но как только Кевин стал выяснять, когда именно это случилось, я понял, что он в тот момент был в Дублине.

– Кевин постоянно разъезжает по стране, – заметила Майра.

– Может быть, шпион… – начал я небрежным тоном. Лицо Кевина стало непроницаемым. – …шпион ирландской цензуры, решивший выяснить, не пишу ли я порнографический роман, – закончил я легкомысленно.

– Да что вы, мистер Эйр! Да разве вы на это способны! Такой милый молодой человек!

Майра Лисон была совершенно шокирована.

Через минуту она пустилась в красноречивые рассуждения о чистоте ирландской культуры, традициях древней литературы Ирландии, возрождении национального языка и прочем в том же духе. Назывались имена бардов – О'Бруадер, О'Ратейл, Раферти, О'Каролан, Мерримен. По ее манере разговора я понял, что прежде она наверняка была школьной учительницей, и неплохой. Мне пришлось признать, что мое мнение о ней как об обычной, не слишком образованной и склонной к снобизму даме было ошибочным. Кевин слушал жену, надувшись от гордости. Было бы жестоко объяснять, что ирландский язык в наши дни – тупик для литературы. Тут не место вспоминать некоего политического деятеля, ораторствовавшего на предвыборном митинге: «Ирландская культура ничем не обязана Византии. Ирландская культура ничем не обязана Греции или Риму. Ирландская культура ничем не обязана Великобритании (шквал аплодисментов). Ирландская культура словно непорочная лилия, одиноко цветущая в грязи». (Голос из зала: «Из которой вы вылезли, мистер!») Я удовольствовался лекцией об англо-ирландской литературе от Свифта до Йитса, являющейся величайшей гордостью страны. Мы немного подискутировали о Томе Муре, которого Майра считала извратителем народных мотивов. Я принял это заявление близко к сердцу, ведь я вырос на ирландских песнях. И тут хозяйка выудила внушительный нотный альбом и уселась за пианино аккомпанировать мне. В те дни я много пел. Звуковое сопровождение Майры было не очень гибкими, а обработки Мура выглядели до абсурдности витиевато.

– У вас красивый голос, – произнесла Майра после первой песни.

– Прошу вас, продолжайте, – попросил Кевин. – У вас прекрасно получается!

Но самое сильное впечатление этим вечером на меня произвела картина, которую я увидел, случайно глянув в окно, когда напевал «Она далеко от родной земли»: кучка ребятишек в ночных рубашках, молча и восхищенно смотревших на меня. Последние лучи заходящего солнца превратили волосы малышей в сияющие нимбы…

Моя память запечатлела все детали с такой четкостью из-за событий, последовавших за этим ужином. Мне не удается восстановить, сколько дней спустя это случилось, и я не уверен, было ли это впервые. Поросшая травой намывная коса надолго стала нашим с Гарриет местом любовных свиданий.

В полночь, когда полумесяц ласкают раскачивающиеся ветви деревьев, я жду ее там, дрожа от возбуждения и страха. Я вижу стройную фигуру моей возлюбленной, словно привидение движущуюся ко мне через рощицу. На ней лишь длинная белая ночная рубашка. Мы бросаемся в объятия друг друга. Я невнятно что-то бормочу о Фларри. Гарри отвечает, что муж напился и спит, как бревно. В лунном свете черты ее лица смягчались, она казалась сверхъестественно красивой. Я снимаю с нее ночную рубашку, потом свою одежду. Мы опускаемся на колени, наши тела соприкасаются – два белых призрака у могилы, мы смотрим друг другу в глаза. Я хочу, чтобы этот миг длился вечно. Но красавица нетерпелива: она притягивает меня к себе, и я опускаюсь поверх нее, расслабленно лежащей на траве.

Скалы Лиссауна жадно пьют струящуюся воду. От нее поднимается легкий туман, а во мне вскипает любовь. Или это пряди тумана мерцают у меня перед глазами? Или все это существует только в моих воспоминаниях? Горячая волна желания опрокидывается слишком скоро. На ее ресницах хрустально переливаются слезы, и она тихонько всхлипывает.

Тогда я вхожу в нее снова. Женщина словно бы пассивна, но ее тягучие движения сливаются с моим ритмом. Будто плывешь в нектаре. Груди поднимаются и опадают, словно волны. Вот теперь ее руки оплетают меня все сильнее, цепко, словно гирлянды белых вьюнов. Наконец я слышу напряженный стон – она никогда не вскрикивала громко, занимаясь любовью, – и чувствую, как ее тело тает, расслабляясь.

Мы лежим молча и неподвижно, бок о бок. Два зверя, ненадолго забывшие о беспощадном времени и страхе перед охотниками. Потом Гарриет наклоняется надо мной, и я совсем близко вижу ее соски, подобные закрывшимся на ночь бутонам. Она лениво целует меня, бормочет «доброй ночи», накидывает ночную рубашку и убегает.

Глава 5

Перечитывая написанное, я чуть было не вычеркнул последний абзац. Грубая простота плотского соития со временем стерлась, оставив лишь терпкость двух месяцев близости, проступающую сквозь вуаль лунной пыли. Но тогда я не знал, что так случится. Я писал эти строки, превратившись в того самого юного романтика, о котором повествую. Нечестно судить его глазами человека, лишившегося иллюзий. В конце концов, я не пишу учебника о сексуальных отношениях в Западной Ирландии. Возможно, я нарушил первое правило писателя – не влюбляться в своих героев. Но ведь я был влюблен в Гарриет! А в самого себя? Да! Любовь соединяла нас в одно целое.

А что она думала обо мне? Бог знает. Эта удивительная женщина сочетала в себе грубость и изящество. Изящные запястья, уши, щиколотки, грубые плечи и ягодицы, на ощупь твердые, как отполированный мрамор. До абсурдности утонченное поглощение пищи и грязные выражения, слетавшее с ее языка; неуклюжие подразнивания и трогательное простодушие.

– Я так долго была чиста, пока ты не появился, – однажды произнесла моя возлюбленная.

– Чиста? – удивился я.

– Ты понимаешь, о чем я говорю. – Она слегка покраснела.

Я понимал. Но Гарриет воспользовалась таким необычным словом! Я не знал, можно ли верить ее признанию, ведь она неоднократно намекала на ухаживания не только Кевина, но и других мужчин. Возможно, эти намеки должны были лишь возбудить во мне ревность.

Не сомневаюсь, сегодня подобную женщину назвали бы нимфоманкой. Она была ненасытна. Однако в моменты близости жена Фларри никогда не пользовалась обычными уловками опытной женщины, чтобы возбудить меня. Никакой бесстыдной эротической болтовни. Ее желание было непритворным и простым, как у животного.

Гарриет вела себя вызывающе только на публике. Расхаживая со мной по Шарлоттестауну, она то осыпала меня насмешками, то вешалась мне на шею на глазах у мужа. Меня это всегда смущало. Но я научился игнорировать ту часть моей личности, что симпатизировала Фларри, и быстро привык считать его услужливым рогоносцем и занудой.

Был ли наш роман заранее спланирован Гарриет? Я просто-напросто не знаю. После нашей бурной близости она дней десять выжидала, прежде чем договориться о новом свидании. Если же мы с ней в эти моменты охлаждения случайно встречались, она вела себя со мной безразлично. Делалось ли это нарочно, чтобы поддерживать во мне кипение желания? Я подозреваю, что нет. И все-таки эта бесстыдница получала удовольствие от своих выходок, и чем они были возмутительнее, тем лучше. Но потом, когда период охлаждения заканчивался, она становилась навязчивой и капризной. И я снова удивлялся, неужели Гарриет все это проделывает нарочно, поддерживая в моей метущейся душе ощущение неопределенности?

Я воображал ее то образцом женственности, то шлюхой.

В те дни, когда миссис Лисон не хотела меня видеть, я не чувствовал себя несчастным. У меня была моя книга. И я проводил монотонные часы, прогуливаясь по побережью с биноклем и наблюдая морских птиц.

Опрометчивость Гарриет внушала любовь и привязывала меня к ней все больше и больше. К примеру, она никогда не пользовалась противозачаточными средствами и не позволяла этого мне. Она верила в «безопасный» период и заявляла, что раз не забеременела от Фларри, то не забеременеет и ни от кого другого. Мне эти идеи не казались бесспорными. Но я заразился беспечностью моей подруги, я блаженно сходил с ума и ничуть не одумался, обнаружив однажды майским вечером записку, вставленную в мою пишущую машинку:

«Предупреждаю, прекрати все это!»

Я такой же трус, как и большинство обычных людей, и не стану притворятся, будто угроза не вызвала у меня приступа паники. Пару дней я чувствовал параноидальные симптомы. Но, сообщив о записке Гарриет, я столкнулся с ее небрежным безразличием, обычным для очередного периода охлаждения. Фларри я ничего не сообщил. Определенно из чувства вины, а также потому, что я не считал его способным на угрозы. Я размышлял, уж не дело ли это рук незнакомца, обыскивавшего коттедж, но тогда что же я должен прекратить, черт возьми?!

В конце концов я проникся беспечностью Гарриет. Как многие молодые люди, я жаждал восхищения своей девушки и хотел выглядеть храбрецом в ее глазах.

И вот таинственное преследование, если оно существовало, позабыто. Мы с Гарриет снова вместе. Ночные свидания на поросшей травой косе возобновились. Иногда возлюбленная приходила в мой одинокий домик, и мы занимались любовью прямо на полу, слишком нетерпеливые, чтобы подняться по лестнице в спальню. Где бы мы ни оказывались наедине – под деревьями в усадьбе Лисонов, на горном склоне или у ручья, она тут же обвивала меня изящными, но сильными руками, и мы опускались на землю. Я был ею околдован. Это было чудесное сумасшествие. Солнце светило весь день, пробиваясь сквозь грозовые тучи и низкие облака. Англия, мои друзья, надвигающаяся война – все казалось обрывком какой-то другой жизни.

Иногда мы с Гарриет устраивали верховые прогулки. Она изумительно держалась в седле, и я скакал следом за ней по отмелям и преодолевал каменные стены, решив ни за что не показывать ей своего страха. На лошади она выглядела так величественно, что казалась мифической героиней.

Все случилось после нашего возвращения с одной из таких прогулок теплым июньским вечером. Я в одиночестве направлялся к своему жилищу, когда кто-то выстрелил в меня наугад из густых кустов, обрамляющих аллею.

Мне показалось, что выстрел прогремел прямо над ухом: звук был таким громким, что походил на взрыв. Я никогда не оказывался прежде под ружейным огнем, поэтому на несколько мгновений остолбенел. Моя высокая твидовая шляпа с большими полями валялась в пыли. Ошеломленный случившимся, я наклонился, чтобы поднять ее, и услышал удаляющиеся шаги. На тулье шляпы обнаружилось два пулевых отверстия. Заросли рядом со мной были очень густыми, и я не смог бы продраться сквозь них, преследуя нападавшего, даже если бы у меня достало храбрости. Моей злости хватило только на немедленное возвращение в дом Лисонов.

Фларри сидел наедине с рыбацкими принадлежностями и стаканом виски. Постучав в окошко, я ворвался внутрь.

– Какой дьявол гонится за тобой, Доминик? Ты весь белый, как простыня, – пробормотал он невнятно и слегка раздраженно.

– В меня только что стреляли! – воскликнул я нервно. – Из кустов. Посмотрите на шляпу!

Фларри с трудом сфокусировал взгляд на дырах от пуль.

– Боже мой! Вы правы, – заплетающим языком произнес он. – А вы заметили стрелка?

– Нет, – коротко информировал я.

Лисон налил мне полстакана чистого виски.

– Выпейте. Это поможет. Бога ради, кому это понадобилось вас подстрелить?

– Откуда мне знать! – гневно ответил я.

– Может, он стрелял в кролика? – неуверенно предположил хозяин дома.

– Тогда этот кролик летает!

– Да, в этом что-то есть, – нехотя согласился Лисон-старший. – Но негодник с ружьем должен был болтаться поблизости. Спросим у Шеймуса, не видал ли он кого-нибудь.

Управляющий чистил упряжь в своей комнатушке под конюшней. Нет, он никого не видел в усадьбе, но последние полчаса он ухаживал за лошадьми. Этот исполнительный адъютант задал мне кучу вопросов, прежде чем глубокомысленно сообщить:

– Знаете, что я думаю, мистер Эйр?

– И что же? – заинтересовался я.

– Если этот парень действительно засел так близко, то у него была прекрасная возможность снести вам голову.

– Но он был близко! Я чуть не оглох от выстрела! – возмущенно возразил я.

– Значит, он намеренно целился выше. Весь заряд прошел у вас над головой, кроме двух пуль. – Казалось, О'Донован не слишком взволнован случившимся.

– Но зачем кому-то понадобилось стрелять поверх его головы? – заинтересованно осведомился Фларри.

Я почувствовал себя предметом академического обсуждения и не замедлил высказаться:

– Зачем кому-то вообще понадобилось стрелять в меня?

Шеймус взирал на меня вежливо и равнодушно.

– Об этом можете знать только вы, мистер Эйр.

– Уверен, Доминик – смирный парень. Настоящих врагов он тут не нажил, – с готовностью поддержал меня Фларри.

Я едва его слышал. Неужели управляющий на что-то намекает? Невольно я обозрел комнату. Ружья нигде не было видно, и вряд ли мне удастся обыскать пристройки и усадьбу, если Шеймус спрятал его.

– Вы не боитесь, мистер Эйр? – произнес О'Донован. – Я мог бы проводить вас домой.

– У меня от страха душа ушла в пятки. Завтра отправлюсь в полицию и потребую охрану, – саркастически ответил я.

Мне показалось, что во взгляде Шеймуса промелькнуло уважение.

– Вот это парень! – закричал Фларри в пьяном восхищении. – Да пусть они все идут к черту! Пошли перекусим немного. Гарри, должно быть, уже вылезла из ванны. Не понимаю, почему это женщины в наши дни так любят мыться?

Я вежливо отклонил его приглашение.

На следующее утро я направился в полицию Шарлоттестауна, где долго беседовал с недоверчивым сержантом.

– Ну, не прострелил же я лично две дыры в своей шляпе! – воскликнул я через некоторое время, раздраженный безрезультатностью разговора.

– Конечно нет! – успокоил меня сержант. – Мы обязательно этим займемся.

– Заметьте, дырка у меня в шляпе, а не в голове! – язвительно продолжал я.

Полицейский счел мое замечание отличной шуткой.

– Тонко подмечено! Я должен рассказать об этом происшествии инспектору. Вы здесь надолго? Вам наши места нравятся?

– Очень. Но только если меня не принимают за фазана. – Боюсь, я был не слишком любезен.

– В самую точку, мистер Эйр! – добродушно произнес сержант. – Ребята в наших местах часто браконьерствуют. Парень наверняка целился в птицу.

– Будем надеяться, – скептически заметил я. – Но поблизости не было никаких птиц!

– Неужели не было? Откуда вы знаете? – в притворном изумлении воскликнул полицейский.

– У меня есть глаза! – резко бросил я.

– А к ним, как я слышал, прилагается неплохой полевой бинокль, – невинно продолжил собеседник.

– Да. Мне нравится наблюдать за птицами.

Итак, за мной следит недремлющее око полиции.

– Вы орнитолог, мистер Эйр? – осведомился этот Фома неверующий.

– Нет. Просто любитель.

На лице сержанта возникло недоуменное выражение, но он быстро с собой справился. Я раздумывал, сказать ли ему об обыске в моем доме. Я принял решение, возможно не слишком разумное, – не усиливать его недоумения, подозрения или черт его знает чего еще. Мы расстались с выражениями взаимного почтения.

Когда я усаживался в машину, оставленную у дороги, меня окликнул отец Бреснихан. Священник соскочил со своего велосипеда неподалеку от автомобиля, его мохнатые брови и горящие глаза оказались в опасной близости от меня.

– Итак, вы не послушались моего предупреждения, мистер Эйр, – заявил он без всякого вступления.

– Вашего предупреждения?

Я с испугом подумал об анонимной записке.

– Но ведь…

– Моего совета, – пояснил он возмущенно.

«Ах да! Во время нашего обеда. Об опасности общения с Гарриет Лисон». Я решил изобразить простодушное недоумение. Святой отец мгновенно раскусил мое притворство:

– Вы прекрасно знаете, о чем я говорю!

– Но, отец… – начал я.

– Я не ваш отец! – гневно возразил он. – За вас я не несу ответственности. Но я должен искоренять неблаговидные поступки моей паствы.

Злоба и презрение в его взгляде вызвали мою ярость.

– Значит, ваш долг – выслушивать грязные сплетни?

– Не испытывайте моего терпения, молодой человек! – вскипел церковник.

– О чем это вы, черт возьми?! – не уступал я.

– Вы прекрасно знаете о чем!

Брызги его слюны попали мне в лицо. Священник сдавленно произнес:

– Ваша связь с миссис Лисон вызовет скандал.

– Прискорбно слышать, – язвительно ответил я. – И как вы полагаете, я уже погряз в разврате или пока еще только замышляю это гнусное преступление?

Отец Бреснихан с трудом овладел собой. Его волосатые пальцы дрожали, когда он тяжело оперся о дверцу моего автомобиля.

– Не стоит со мной препираться, молодой человек! Вы слишком дерзки.

Его лицо постепенно расслабилось. Красивый голос приобрел просительную интонацию:

– Доминик! Вы не возражаете, если я буду называть вас по имени? Поклянитесь мне, что вы не… – его бледное лицо вспыхнуло, – …вы ведь не познали плотски… вы ведь не намереваетесь…

– Святой отец, если вы считаете, что я хочу соблазнить миссис Лисон, вам следует предупредить об этом ее мужа, не так ли? – нахально заявил я.

Священник на мгновение смолк. Я внезапно возненавидел себя за эти ничтожные хитрости и осознал, насколько вульгарно себя веду. Гарриет вытащила на свет божий тварь, о существовании которой в моей душе я не подозревал. Однако подобные мысли были предательством нашей любви. Мне стало стыдно вдвойне.

– Это не так просто, – пробормотал отец Бреснихан. – Вы гуляете повсюду втроем и даже заходите в местный бар. Вы понимаете, что, если бы не Фларри, вас давным-давно бы выдворили из города? Люди считают вас находящимся под защитой Фларри.

Эта идея была неожиданной и здорово смутила меня.

– Но вы-то наверняка не боитесь Фларри? – уже спокойнее поинтересовался я. – Почему бы вам не поговорить с ним?

– Может быть, и побеседую. Но я все больше боюсь за него. За его душу. И за вас, Доминик, – печально ответил священник.

Мне так нравился этот заслуживающий уважения человек! Я почувствовал неожиданную потребность успокоить его. Но я мог выдавить из себя лишь следующее:

– Я вот думаю, подобный разговор на улице английской деревни был бы просто невероятным.

Святой отец слабо улыбнулся. В этот момент из своего магазина поспешно выбежал Кевин Лисон.

– Вас тут срочно спрашивают, отец Бреснихан! Подойдите к моему телефону.

Когда я отъезжал, у меня в голове вертелись две строчки:

Свидетель есть, недремлющее око,

И никакое колдовство не сможет ослепить его!

Если полиция и предприняла какое-то расследование, то ничего не выяснила. С неделю все шло своим чередом. По вечерам я частенько заглядывал в бар «Колони» с Гарриет и Фларри. Не знаю, сознательно ли отец Бреснихан преувеличивал остроту ситуации, но я не чувствовал никакой враждебности со стороны обитателей Шарлоттестауна. Воспринимать человека, которому наставлял рога, как своего защитника было неприятно, но в те дни все мои моральные устои и угрызения совести были сметены страстью к Гарриет. Я начинал понимать, что для местных жителей Фларри служил своего рода талисманом – напоминанием о великих днях Ирландии, о славе и подвигах. Я же видел человека, превратившегося в развалину, подтачиваемого изнутри безумием и вызывающего ощущение безнадежности. Я не мог питать к нему отвращение из-за его дерзкого и добросердечного ирландского обаяния, но воспринимать его серьезно было выше моих сил. Помню, однажды, когда мы с Гарриет поддразнивали друг друга в гостиной Лисонов, Фларри предложил мне положить ее на колено и хорошенько выпороть. Меня вдруг пронзила мысль, что мы похожи на двух мышат, безнаказанно играющих перед дряхлым и парализованным серым котом.

Я не ожидал от себя подобной похвальбы перед читателем. Я лишь пытался рассказать правду об этих странных отношениях, отделенный от моих героев непреодолимой пропастью времени. Теперь мне ясно, что этот громоздкий человек с пепельного цвета лицом либо был импотентом, либо просто устал от темперамента своей жены. И эта его слабость вызывала у меня глубокое презрение – презрение молодого самца к старому, потерявшему свою былую силу. Я никогда не пытался узнать его поближе. И что было узнавать об этой пустой оболочке? А подобная самоуверенность оказалась большой ошибкой.

Мы с Гарриет вели себя все опрометчивее. Помню, я верил (и это наимерзейшее признание в моей исповеди), что в безрассудстве залог нашей безопасности. Фларри, вероятно, не мог подозревать нас, так открыто симпатизирующих друг другу и так невинно дурачащихся у него на глазах.

Гарри тоже мучилась угрызениями совести. Хотя муж время от времени отсутствовал, моя подруга лишь один раз позволила заняться с ней любовью в доме Лисонов. В ту ночь Фларри был в Дублине, а Гарри слегка перебрала спиртного. Шел легкий дождь, и мы не захотели мокнуть на нашем обычном месте. Гарриет повела меня в свою спальню, которую я тогда увидел впервые. Именно эта ночь так отчетливо отпечаталась в памяти. Я помню мою возлюбленную обнаженной у окна – фигура в форме песочных часов, блестящая в лунном свете кожа, волнующая впадина позвоночника, темные с рыжим отливом волосы и река, сонно ворчащая внизу.

О, это была замечательная ночь! Я и сейчас не могу вспомнить, сколько раз мы наслаждались друг другом.

– Сделай мне больно! – жарко шептала женщина.

Я щипал ее спину, стягивая за волосы с постели. Она злобно кусалась, словно лисица. Эти забавы приводили ее в восторг. Когда мы затихли, утомленные, жена Фларри довольно промурлыкала:

– Я чувствую себя кошкой, съевшей миску сливок.

А потом:

– Завтра я вся буду сине-черная. У меня так легко появляются синяки!

Я вспомнил эти слова, возвращаясь в свое обиталище на рассвете, в тумане, чувствуя себя разбитым, словно из моих костей вынули весь костный мозг.

Кровоподтеки, которые эта бесстыдница показывала на нашем первом пикнике. Она заявила тогда, что Фларри ее побил. Но скорее всего, эти синяки появились после любовной ночи. С Фларри? Или с каким-то другим мужчиной. Значит, Гарри – лгунья? Верно, Гарри – лгунья. Но мне-то какое дело?..

Однажды вечером в конце июня, собравшись сделать кое-какие покупки в Шарлоттестауне, я заглянул к Кевину домой, решив вручить ему чек за аренду дома. Меня приняла Майра Лисон, сообщив, что ее муж скоро вернется. Хозяйка многословно извинилась за свой растрепанный вид – она только что закончила печь пироги, провела меня в прохладную гостиную и настойчиво предложила выпить чаю или стакан шерри. Я выбрал последнее. Майра торопливо вышла и вернулась с графином, наполненным тем же самым шерри, что я пробовал у отца Бреснихана. Жена Кевина осведомилась о моей работе над книгой. В последнее время сюжет романа зашел в тупик. В неразберихе моей связи с Гарриет образы героев становились все более плоскими и вымученными.

Я ответил хозяйке, что работа продвигается не так успешно, как хотелось бы. Майра задала мне множество разумных вопросов, и я с удивлением отметил растущую симпатию к ней и удовольствие от нашей беседы. Я стал понимать, как мне не хватало такого интеллектуального общения в последние месяцы. Гарриет и Фларри никогда не говорили о литературе и не проявляли ни малейшего интереса к моему творчеству. А мать семейства оказалась не такой уж и пуританкой, как можно было предполагать. Мы, к примеру, коснулись «Госпожи Бовари», и она заговорила о достоинствах и недостатках произведения с точки зрения литературы, а не морали. Потом сравнила существование Эммы Бовари в провинциальной Франции того времени с положением женщины в современной Ирландии. Неужели Майра скучала? И пыталась мной манипулировать?

После нескольких стаканов шерри я почувствовал приступ несварения желудка, которым страдал в то время. Я спросил у хозяйки дома, как пройти в туалет. Я чуть было не поднял руку, спрашивая разрешения, так она напоминала мне учительницу. Майра вспыхнула и проводила меня мимо кабинета Кевина к двери. Предупредила, что поднимется наверх уложить младших детей в кровать. Найду ли я дорогу в гостиную? Кевин вот-вот вернется.

Только я расположился в туалете, как услышал, что дверь кабинета скрипнула, открываясь. Вошли двое. Я различал голоса Кевина и еще одного незнакомого мужчины. Мысль о появлении из туалета в самый разгар деловой беседы смутила меня. Сквозь тонкую еловую дверь я уловил, что Кевин и тот, другой разговаривали по-ирландски, время от времени сбиваясь на английский.

– Насилие никому не принесет пользы, – говорил незнакомец. – Вы лишь напрасно потратите время. Вам следует обратиться к… – И назвал имя, которое я не расслышал.

Я шумно дернул слив унитаза. Войдя в кабинет, я застал Кевина в одиночестве. Я извинился за невольное вторжение.

– Я вовсе не хотел подслушивать…

Кевин смерил меня подозрительным взглядом с головы до ног.

– Подслушивать?

Он вдруг приобрел довольно внушительный вид.

– …ваш деловой разговор, – невинно продолжил я. – Впрочем, вреда от этого не будет. Я не понимаю ирландский.

– Неужели? – не особенно удивленно переспросил он. – Ну конечно. Да и зачем вам его знать?!

Когда я нервничаю, то начинаю нести чушь:

– Но я полностью согласен с утверждением о насилии. Не люблю жестокости.

– Неужели?

Странно непроницаемое выражение лица Кевина изменилось.

– Вы правы, вреда от вашего невольного любопытства не будет. Пойдите и выпейте еще. Жена составит вам компанию, пока я не вернусь. Я должен удалиться на пару минут, чтобы повидаться с одним человеком. Вы поужинаете с нами, и никаких возражений.

Кевин проводил меня назад в гостиную. Майра, уложив детей спать, писала письмо.

– Налей мистеру Эйру, дорогая. Я вернусь через несколько минут. Потом мы поужинаем и, может быть, немного помузицируем.

Несмотря на мою оплошность, вечер оказался очень славным. У Кевина был приятный баритон, а потом я исполнил несколько песен соло, закончив любимой «Часто в тихую ночь…». И основательно испортил эту мелодию – виски, влитое в меня Кевином, не позволило мне чисто воспроизвести ее предательски простое, протяжное звучание.

Направляясь домой в легком подпитии, я размышлял, что в ирландском гостеприимстве есть что-то симпатичное. Непринужденное «принимайте нас такими, какие мы есть» сочеталось здесь с приятной церемонностью – вас везде принимали как друга.

Я оставил машину неподалеку от моего жилища. Распахнул дверь и вошел. Позади возникло какое-то колебание воздуха. В следующее мгновение я почувствовал ужасный удар, словно моя голова раскололась надвое, а содержимое вот-вот вывалится наружу.

Глава 6

В висках пульсировала острая боль, словно какой-то зверек внутри моего черепа пытался прогрызть себе путь на свободу. Я попытался поднять руки, чтобы задержать его внутри или выпустить наружу, но руки мне не повиновались. Где-то рядом слышался непонятный ритмичный звук, частота которого не совпадала с пульсацией в моей голове.

Попытка повернуть голову вызвала новый приступ непереносимой боли, словно мозг пронзила молния, поэтому некоторое время я оставался в неподвижности. Должно быть, меня терзает чудовищное похмелье. Но потом я собрал обрывки воспоминаний и восстановил последние события: ужин с Кевином Лисоном, возвращение в коттедж, удар по голове.

Не знаю, сколько времени я приходил в себя. Но в конце концов я открыл глаза и с трудом сфокусировал взгляд на ближайшем предмете. Это оказалась кожаная спинка кресла, а сам я был засунут на заднее сиденье автомобиля, позже оказавшегося моим собственным. Волна тошно ты подкатила к горлу, но меня не вырвало. Я понял, что рот мой заткнут чем-то вроде кляпа. Вспомнив случаи, когда люди задыхались от блевотины, я снова затих, пытаясь сладить с упрямым желудком.

Через некоторое время мне полегчало. Мой взгляд заскользил по рулю, панели управления, ветровому стеклу, а потом я стал всматриваться в пейзаж, открывавшийся передо мной. Как младенцу, мне приходилось собирать из мозаики своих ощущений связную картину.

Песок, скалы, волны, небо, окрашенное в розовые тона. Пейзаж показался мне знакомым. Так оно и было. Старательно сопоставив все детали, я обнаружил, что нахожусь на сиденье собственной машины, стоящей на песчаной отмели, где мы с Гарриет впервые были на пикнике. Зарождался новый день. Ритмичным звуком, который я слышал в забытьи, оказался шум морских волн, набегающих на отмель. Мои руки были связаны за спиной.

Некоторое время я блаженствовал, радуясь, что остался жив. Кто-то нанес мне сокрушительный удар предыдущей ночью, запихнул в автомобиль и привез сюда. Почему? Зачем тратить столько времени и сил? Если меня собирались убить, можно было придумать более эффективный способ, чем тащить меня на эту косу, где, несмотря на безлюдье, рано или поздно кто-нибудь появится и заинтересуется машиной. Нападавший не мог подумать, что его удар лишил меня жизни, иначе не стал бы вставлять мне кляп и связывать руки.

Значит, это предупреждение? Третье предупреждение что-то «прекратить»? Я снова почувствовал неприятный холодок в груди, осознав, что служу мишенью для анонимного врага.

В этом неопределенном положении мне потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить, что для замирания сердца есть более веская причина. Автомобиль время от времени покачивался, незаметно увязая в песке все глубже и глубже. С каждым толчком взаимное расположение ветрового стекла и линии бурунов вдалеке изменялось. Теперь я понял, что машина находилась в той самой блюдцеобразной впадине, о которой меня предупреждали. «Если это и в самом деле зыбучие пески, – глупо хихикнул я, – то зыбь у них очень медленная».

Но вскоре я заметил, что линия прибоя приближается. Начался прилив. Вероятно, через полчаса море заполнит впадину. Насколько я знаю, вода усилит вязкость зыбучих песков. Или море зальет машину (точно, окно рядом со мной наполовину открыто) и утопит меня раньше, чем я дождусь помощи в этих предательских песках.

«О, злое, коварное, алчное море».

Я загипнотизированно следил за подступающей линией бурунов.

Что происходит в душе человека, наблюдающего неотвратимое приближение собственной смерти? Я не помню ничего, кроме удушающей паники. В романах потенциальная жертва всегда находит острый предмет, которым можно перерезать веревку. Я метался на заднем сиденье, обезумев от ужаса, но внутри машины не было ничего острого. Я старался ослабить узел веревки на запястьях, но он не поддавался. Мне удалось перебраться на кресло водителя (машина была двухдверная) и уцепиться пальцами за ручки, но обе дверцы оказались заперты. Я попытался изжевать пластырь, затыкающий рот. Безнадежно. Я снова вернулся на заднее сиденье. Мне оставалось только безмолвно кричать.

Машина снова накренилась и опустилась. Море приближалось, чтобы ускорить мой конец. Теперь оно находилось всего лишь ярдах в пятидесяти от меня. От набегающих волн меня отделял невысокий, поросший травой каменный гребень, где мы с Гарриет в первый раз поцеловались. Губы мои болели, слезы катились по щекам.

Я отчаянно боролся со своим страхом, желая встретить неизбежную гибель как человек, а не как попавшее в капкан животное. Умереть если не с достоинством, не возможным в такой ситуации, то хотя бы с подобающей храбростью. Мне нужно было примириться с собой и с Богом. Но храбрости у меня уже не оставалось, а сохранять фальшивое спокойствие было выше моих сил. Все, чего я добился, – своеобразный фатализм, приглушивший мой страх, пока я наблюдал подбирающиеся волны.

Я следил за подползающим морем с таким вниманием, что сначала даже не услышал голос, окликавший меня:

– Есть тут кто-нибудь?

Я глянул налево. Черная фигура неуклюже бежала по отмели. Когда она оказалась совсем близко, я узнал отца Бреснихана. Я попытался просунуть голову в полуоткрытое окошко, отчаянно кивая ему. Священник приблизился к краю впадины, узнал меня, сделал ободряющий жест, а потом начал пробираться ко мне по обманчиво твердой поверхности песков. Я видел, как с каждым шагом его ноги увязают все глубже, но святой отец все-таки сумел добраться до машины. Ее бампер теперь находился на уровне песка. Встав на него, священник дернул дверцу, потом наклонился и опустил боковое стекло до предела.

– Все хорошо, Доминик! – мягко произнес он. – Я вызволю вас через минуту.

Каким-то чудом ему удалось подхватить меня под мышки, приподнять и с невероятным усилием выдернуть через отверстие. Святой отец был удивительно сильным. Я рухнул лицом вниз у его ног.

– Вставайте! – нетерпеливо прикрикнул он. – Вы можете идти?

Оказалось, что могу. Ноги не были связаны. Поддерживаемый моим спасителем, я с трудом дотащился до твердой почвы. Там, вынув из кармана внушительный перочинный нож, святой отец перерезал веревку, стягивающую мои руки.

– Запястья немного поболят, – произнес он, с усилием растирая мне кисти рук, чтобы восстановить кровообращение.

Потом одним решительным движением он сорвал пластырь с моего рта. Я наконец смог озвучить свою благодарность.

– Ни слова больше! – прервал мои излияния священник. – Слава богу, я увидел вас вовремя! Пойдемте, отмель скоро покроется водой. Моя машина ждет у дороги. Вы сможете пройти такое расстояние?

– Вчера ночью кто-то ударил меня по голове и… – бормотал я.

– Это может подождать. А теперь пошли!

Отец Бреснихан положил в карман перочинный нож и, прихватив свернутую веревку, помог мне добраться до ближайшего к берегу края песчаной косы. Там мы перешли речку вброд и уселись в его автомобиль. Святой отец рванул машину с места и развил неплохую скорость. По пути в Шарлоттестаун он поведал мне, что всю ночь провел в доме на холме, утешая вдову хозяина, чьи похороны мне пришлось наблюдать. Женщина пребывала в крайне подавленном состоянии.

Я снова попытался выразить свою благодарность. Пережив смертельную опасность, человек становится болтливым. Отец Бреснихан резко прервал меня:

– Как вы сказали, вас спасло Провидение. – Он искоса посмотрел на меня. – Надеюсь, вам это происшествие пойдет на пользу. Провидение может и не дать вам еще одного шанса, Доминик.

Сегодня святой отец имел полное право читать мне мораль.

– Я остановлюсь у гаража Шейна узнать, не сможет ли он вызволить ваш автомобиль. Упряжка лошадей могла бы вытянуть его, когда начнется отлив. В той впадине пески не особенно вязкие, иначе вы бы сейчас не сидели со мной рядом.

Я подумал, что святой отец мог бы с пользой провести время, распространяясь об опасностях духовной трясины, но он воздержался от проповеди.

Священник уложил меня в постель у себя дома. После того как доктор осмотрел мою несчастную голову и сообщил, что я буду жить, меня сморил глубокий сон. Я, должно быть, пробыл в забытьи целые сутки. Помню только, что Кэтлин, домоправительница, разбудила меня, войдя с завтраком на подносе.

– Приятный денек, мистер Эйр! Надеюсь, вы хорошо себя чувствуете. Отец Бреснихан просил вас встать к полудню, если, конечно, вы сможете это сделать. С вами желает переговорить представитель полиции…

Денек действительно был приятным, но лишь из-за мягкой погоды. Выйдя в маленький садик за домом проверить свои ноги, оказавшиеся вполне здоровыми, я почувствовал на лице мягкий ирландский дождичек, который, как мне всегда казалось, капал сквозь маленькие отверстия небесной лейки. Нити дождя, едва видимые, ласкали кожу прикосновением паутинки.

Я вскоре вернулся домой. В кабинете меня поджидал кофейник. Не успел я выпить чашку кофе, как вошел отец Бреснихан с незнакомым мужчиной в твидовом костюме цвета зеленого терновника. Нас представили друг другу. Это была моя первая встреча со старшим офицером Конканноном. Его квадратной формы лицо было бледным и довольно аскетичным. Я подумал, что полицейский вполне мог бы сойти за интеллектуала, священника или профессора.

После обмена любезностями он сообщил мне, что еще вчера удалось вытащить из песков мою машину. Она была тщательно осмотрена, и Шейн сейчас колдовал над ней, пытаясь привести в божеский вид.

– Никаких отпечатков пальцев вы не обнаружили? – настороженно поинтересовался я.

– Есть несколько. На тех деталях, которые остались над водой. Вам очень повезло, что вы спаслись, мистер Эйр.

Я заметил привычку Конканнона повышать голос в конце фразы, что придавало утверждению оттенок завуалированного вопроса.

– Святой отец поведал мне, что у вас и раньше были неприятности, – продолжал офицер, не дождавшись ответной реплики. – Вы сообщали об этом в полицию?

– Да. Последний эпизод я в деталях описал здешнему сержанту, – сухо ответил я. – Однако, похоже, безрезультатно.

– Кейси? Вот иезуит! – наигранно воскликнул Конканнон, улыбаясь нам с отцом Бресниханом.

Меня поразила подобная открытость и неформальность ведения следствия, очень отличающаяся от методов английской полиции. Ни один британский детектив не позволил бы местному священнику присутствовать на допросе.

– Ну а теперь я должен выслушать ваш полный отчет обо всех происшествиях. Вы уверены, что достаточно отдохнули, чтобы ответить на несколько вопросов, мистер Эйр? – вежливо произнес офицер полиции. – Хорошо. Я только кликну Кэтала, он должен все записать. Если вы позволите, святой отец.

Вошедший полицейский в форме уселся на стул и вытащил записную книжку. Меня расспрашивали о прошлых неприятностях: обыске в доме и выстреле из кустов. Конканнон помогал мне, задавая время от времени наводящие вопросы:

– Ничего не было украдено?.. А в ваших бумагах не было никакой информации, за которой могли бы охотиться?.. Сколько минут прошло между выстрелом и вашим возвращением в особняк Лисонов?

Когда мое повествование добралось до эпизода двухдневной давности, Конканнон заставил меня воссоздать до мельчайших подробностей предшествующие события. Я описал свой визит к Лисону-младшему, неумышленное подслушивание в туалете и последующий приятный вечер.

– Как долго отсутствовал мистер Лисон после того, как проводил вас в гостиную? – поинтересовался офицер, когда я исчерпал тему.

– Около пяти минут. Может, чуть дольше, – коротко ответил я.

– И в котором часу вы ушли? – продолжал полицейский.

– Без четверти двенадцать.

– Вы в этом уверены?

– Да. Я посмотрел на часы и удивился, что уже так поздно, – объяснил я.

– И тогда вы поехали прямо к себе домой, – резюмировал мой собеседник. – Вы не останавливались по дороге?

– Нет. Прямо домой.

– А мимо вас никто не проезжал? – настаивал он.

– Нет, – отмел я его догадку. – Я и сам об этом думал. Но Кевин физически не мог попасть в коттедж раньше меня.

Конканнон с любопытством посмотрел на меня.

– А зачем ему причинять вам вред?

– А зачем это делать кому-то еще? – пожал я плечами.

– Но мистер Лисон мог договориться с кем-нибудь за те пять минут, что он отсутствовал, верно? Вы ведь это имели в виду? – заинтересованно произнес офицер.

– Несомненно, мог. Но какого дьявола ему за мной охотится?!

– С оружием? – въедливо уточнил полицейский.

– Нет, это просто манера выражаться! – раздраженно рявкнул я.

– Я понял метафору, – заявил Конканнон с ледяным спокойствием. – А вы, случайно, не знаете, по какой причине кто-то за вами охотился?

– Нет, – уверенно произнес я.

Отец Бреснихан, молчавший все это время, рассматривая свои пальцы, внезапно взглянул на меня в упор.

– Это неправда, Доминик.

Момент был очень неловкий. Я понимал, что рано или поздно слухи о моей любовной связи с Гарриет просочатся в полицию, но надеялся, что поздно. Мне оставалось только храбро броситься в атаку.

– Отец Бреснихан полагает, – сухо проинформировал я, не глядя на священника, – что я обращаю излишнее внимание на миссис Лисон.

Грифель карандаша стенографа сломался. Лицо Конканнона покрылось легким румянцем. Святой отец одобрительно мне кивнул.

– И это действительно так, мистер Эйр? – с умеренным любопытством уточнил Конканнон.

– Мне она очень нравится, и мы довольно часто с ней видимся, живя по соседству. Она и Фларри очень добры ко мне, – как можно небрежнее заявил я.

– Понятно. И вы считаете, что ваши дружеские чувства могли быть неверно истолкованы, – елейным голосом проговорил Конканнон с полувопросительной интонацией.

– Вполне. Отцом Бресниханом, например, – не удержался я от язвительной колкости.

Губы церковника гневно скривились, но он ничего не сказал.

– Значит, вы полагаете, что все эти нападения на вас были совершены из-за миссис Лисон? – тем же елейным тоном продолжал офицер.

– Конечно нет! Я считаю эту идею полной чепухой. – Кажется, мой ответ прозвучал не слишком уверенно.

– Ревнивый муж? – осторожно спросил Конканнон.

– Он никогда не устраивал сцен ревности, – возразил я. – Но конечно же вы должны выяснить, где он… и Кевин… и остальные были в ту ночь.

– Я уже взял у них показания, мистер Эйр. – Конканнон откинулся на спинку стула, заложив руки за голову. – У вас есть паспорт, мистер Эйр? – благодушно осведомился он.

– Я не брал его с собой, – ответил я и пояснил: – Он не был нужен для путешествия в Ирландию.

– Полагаю, как писатель, вы много путешествовали, – с оттенком вопроса заявил полицейский. – Местный колорит и все такое…

– Я был во Франции. И в Италии. И один раз в Греции. Но…

– А больше нигде в Европе? – заинтересовался следователь. – В Германии, например?

– Боже правый, никогда! – воскликнул я. – Только не при нацистском режиме!

– Эти грешники обрекли себя на вечное проклятие, – подтвердил Конканнон. – Вы не против, чтобы послать за вашим паспортом и показать его мне?

– Конечно нет. Но какое это имеет отношение к…

– Тогда договорились, – прервал меня офицер. – Я вам чрезвычайно благодарен, мистер Эйр. А теперь мы должны подумать о вашей защите. Не так ли, святой отец? – добавил Конканнон по-дружески.

– Защита? Вы считаете, что нападение может повториться? – ошеломленно пробормотал я.

– Возможно, – подтвердил собеседник. – У вас есть оружие?

– Откуда ему у меня взяться? Направляясь сюда, я не задумывал ввязываться в перестрелку, – буркнул я.

– Конечно. – Умное лицо Конканнона расползлось в чисто мальчишеской улыбке. – В таком случае мы попросим святого отца в следующее воскресенье прочитать проповедь о геенне огненной, дабы отвратить паству от греха убийства.

Отец Бреснихан воспринял его фразу совершенно серьезно.

Я же задумался над словом «отвратить», заронившим в мою голову фантастическую идею. Появление святого отца, вызволившего меня из машины в самый критический момент, выглядело слишком подозрительно. Возможно, это нападение организовал он сам, намереваясь не лишить меня жизни, а лишь напугать и заставить отказаться от Гарриет. Немного смущало, что он выбрал ту ночь, когда утешал больную вдову в доме на холме. Конечно, у священника мог быть сообщник, способный оглушить меня и привезти на отмель. Ведь отец Бреснихан пользуется в этих местах непререкаемым авторитетом, а его фанатичное усердие в искоренении плотских грехов было всем хорошо известно.

Едва все это успело пронестись у меня в голове, как я осознал полную абсурдность подобных мыслей. Должно быть, я плохо соображаю после удара по голове.

– Итак, вы отправляетесь в свой коттедж? – осведомился Конканнон.

– Да. И буду запирать дверь на задвижку по ночам. Если, конечно, вспомню о ней.

Определенно это была бравада. Как у многих робких людей, у меня время от времени возникала неодолимая потребность спровоцировать надвигающийся кризис, чтобы наконец разобраться в происходящем. Конканнон одарил меня незаслуженно восхищенным взглядом.

– Тогда все в порядке. Мы некоторое время подержим ваш дом под надзором, пока я не разузнаю все об этом нападении на вас. – Он глянул на меня ободряюще. – А вы не слишком любопытный человек, мистер Эйр, не так ли?

– Что вы имеете в виду? – не понял я.

– А разве вам не интересно узнать о показаниях, взятых у ваших соседей?

– Я считал, что подобные вещи полиция не разглашает, – разъяснил я.

– О да, у нас тоже есть полицейские, помешанные на секретности больше, чем тайная полиция. Но я не принадлежу к их числу.

Конканнон поведал мне, что Фларри и Гарри, судя по их показаниям, были в постели во время нападения. Кевин со своей женой готовились ко сну. Шеймус О'Донован утверждает, что спал. Хотя никто не может подтвердить его слова, поскольку он спит один в комнате над хозяйственной постройкой дома Лисонов. Обитатель коттеджа, расположенного в сотне ярдов вниз по дороге, сообщил, что его разбудил шум проезжавшей мимо машины. Не успел он снова заснуть, как автомобиль пронесся мимо дома в противоположном направлении.

– А теперь я попрошу составить список всех людей, с которыми вы познакомились в Шарлоттестауне. И немедленно затребуйте свой паспорт. Но есть еще одна проблема, более важная. Надеюсь, вы окажете любезность и поможете мне, – по-деловому закончил детектив.

– Непременно.

– Припомните, пожалуйста, все разговоры, слышанные вами после прибытия в Шарлоттестаун, – Конканнон произнес эти слова очень серьезно и настойчиво, – и сообщить мне обо всех эпизодах, когда вы почувствовали особенную заинтересованность вашей персоной со стороны собеседника.

– В этом можно смело обвинить всех, с кем я познакомился, – улыбнулся я.

– Да, мы все здесь очень любопытны. Верно, святой отец? Я имею в виду, мистер Эйр… Как бы поточнее выразиться? Любого мужчину или женщину, которые могли бы подумать (или которых вы невольно могли бы ввести в заблуждение), что вы не тот, за кого себя выдаете, – писатель в творческом отпуске. Любого, кто пытался подцепить вас на крючок, чтобы выудить настоящую личность.

– Милая метафора, – отвечал я. – Но я действительно не могу…

– Не торопитесь, мистер Эйр. Не надо спешить. Такая ситуация могла возникнуть в магазине, на улице, с первым встречным, знакомству с которым вы в то время не придали значения. В баре «Колони». В любом другом месте. Ну, теперь вспомнили? – добавил он с легким волнением.

В моей голове тихонько зазвенел звоночек. Бар «Колони». У меня прекрасная вербальная память, поэтому я почти дословно пересказал Конканнону часть моего диалога с управляющим отеля во время моего первого посещения.

– Хаггерти спросил, что меня сюда привело, бизнес или правительственное поручение. Я ответил: «Можно сказать, частный бизнес». Я не хотел распространяться о своем писательском ремесле и к тому же был слегка раздражен его настойчивостью. Тогда он начал выяснять, не держу ли я лавку. И для того, чтобы окончательно запутать его, я ответил: «Один очень закрытый магазинчик». На лице Хаггерти появилось очень любопытное выражение…

– Опишите его, – коротко приказал полицейский.

Я попытался описать свои ощущения.

– И что потом?

– Потом появились Лисоны – Фларри и Гарри, и наш разговор оборвался.

– Тем незнакомцем, беседу которого с Кевином вы случайно подслушали, не мог быть Хаггерти? – уточнил детектив.

– Определенно нет! Совершенно другой голос, – возразил я.

– С тех пор вы разговаривали с Хаггерти?

– О, довольно часто. Но только о событиях дня, сплетнях и прочем, о чем обычно говорят в барах, – пояснил я.

Конканнон понимающе кивнул святому отцу:

– Вот оно что! Хаггерти – человек простодушный, не так ли?

– Верно, – отозвался отец Бреснихан, – но ему нравится считать себя коварным.

– Точно, – подтвердил офицер.

– О чем это вы?! – раздраженно воскликнул я.

Конканнон ободряюще улыбнулся мне:

– Разве вы не понимаете, какое впечатление производят подобные слова на парней типа Хаггерти?

– Нет, не понимаю, – пожал я плечами.

– Вы случайно намекнули (вернее, ему так показалось), что вы шпион. Британский шпион, – спокойно разъяснил он.

– Боже правый!

В голове у меня забурлил водоворот мыслей, словно вода под корабельным винтом.

– В старые трудные времена в дублинской разведке было довольно много, извините за выражение, западных британцев, – продолжал мой собеседник.

– Но…

– А ведь Британия интересуется происходящими у нас событиями, не так ли? Какие разговоры ходят о нейтралитете? И не ратуют ли некоторые экстремисты за германскую интервенцию?

– Британия никогда так не поступит! – запротестовал священник.

– Но ее правительство воспользуется любой возможностью, чтобы принудить ирландский парламент вернуть шесть графств, – спокойно возразил детектив. – А война между Германией и Англией вот-вот начнется. Естественно, Британии необходимо знать истинные чувства ирландцев.

Я все еще пребывал в ошеломлении.

– Видите ли, Доминик, если Лондон вообразит, что мы восстанем против Севера, с поддержкой Германии или без, англичане используют эту угрозу как предлог для первого удара. Они охотятся за портами, сохранившимися за Британией по Договору, – проинформировал меня отец Бреснихан.

– Я понял вас, святой отец. Значит, не моя мнимая греховная связь, а гипотетические шпионские происки превратили меня в мишень для вашего прихожанина, – злорадно подвел итог я.

– Обыск в вашем жилище подтверждает это, – заметил Конканнон, – в отличие от остальных происшествий. Вы когда-нибудь гуляли в окрестностях залива Голуэй или Клифдена со своим огромным полевым биноклем?

– Я часто хожу к Голуэю. И один раз я появлялся в Клифдене. С моим огромным полевым биноклем. Но в каких коварных замыслах можно подозревать невинного натуралиста, наблюдающего за птичками? Ведь эти места не входят в разряд договорных портов, не так ли?

– Ими можно воспользоваться. С помощью более мелких судов, – коротко ответил детектив.

– Я считаю все эти домыслы бредом сумасшедшего, – заявил я в бешенстве. – Везде ваша запутанная политика! Все это сплошное любительство!

– Поймите, Доминик, никто не может быть большим любителем, чем политик. И никто не сравнится компетентностью с бывшим профессионалом.

– Верно сказано, святой отец! – Конканнон задумчиво взирал на меня. – У Майкла Коллинза теперь короткий разговор с британскими шпионами. Может, вам следует взять билет на первый же самолет до Англии.

И опять эта вопросительная интонация в конце фразы.

Неожиданно я интуитивно почувствовал (или это было очередным заблуждением?), что этот интеллигентный полицейский предубежден против меня и никак не может поверить в мою искренность. Ощущение было на редкость мерзким. Никогда прежде я не казался себе чужаком на земле моих предков.

Я решил перейти в наступление:

– Будь я шпионом, в чем вы, видимо, уверены, мой долг вынудил бы меня остаться. Будь я обычным обывателем, здравый смысл заставил бы меня немедленно отправиться домой. Тем не менее я остаюсь. Но я не шпион. Я просто англичанин ирландского происхождения, прошу прощения, западный британец, не привыкший подчиняться давлению. Пусть полиция ведет расследование, пожалуйста! Но вы обязаны позаботиться о моей безопасности.

Чертовски помпезная речь, но она произвела эффект на смутившегося Конканнона.

– Мы знаем свои обязанности, мистер Эйр, – ответил он сдержанно. – А теперь мне бы хотелось взять ваши отпечатки пальцев, чтобы отличить их от чужих в вашей машине.

– С превеликим удовольствием. Но неужели местные преступники не знают о существовании перчаток? – заинтересованно спросил я.

– Мы – отсталая нация, мистер Эйр, – улыбнулся старший офицер снисходительно.

Отец Бреснихан оставил за собой последнее слово:

– Есть преступники и люди, преступившие закон, Доминик. Подобно тому, как существуют грешники и греховодники.

Глава 7

На следующий день я вернулся в свое жилище. Шейн снова чудесно отремонтировал мой автомобиль. Парадная дверь не была заперта, ключ лежал в ящике, где я обычно его хранил, пишущая машинка и рукопись – на столе. Я был подавлен и время от времени испытывал приступы беспричинного страха. Последуют ли новые нападения? И какими они будут? Конканнон поведал мне по секрету, что поселил по соседству охранника в штатском, с которым я буду время от времени «случайно» встречаться; или, возможно, это будет череда сменяющих друг друга незнакомцев, бессистемно заделывающих рытвины на дороге или подстригающих чахлую траву. Я действительно слышал по ночам шаги человека, обходящего вокруг коттеджа. Несомненно, полицейские были не местными, вызванными из Голуэя или Энниса. Но в таком крохотном городке любому обитателю уже через несколько минут будет известно, что эти люди не дорожники.

В следующий полдень я отправился полями в усадьбу Лисонов. Фларри и Гарри пили чай на кухне. Хозяин дома похлопал меня по плечу.

– Доминик! Как ты? Такой торжественный момент! Возвращение героя. О твоем невероятном спасении от неминуемой гибели нужно снимать кино. Мы должны выпить за это чудо, Гарри!

И он тяжелым шагом отправился на поиски виски. Гарриет бросилась в мои объятия.

– С тобой все в порядке? Ты получил мою записку?

– Нет, любимая.

– Этот чертов священник! Могу поспорить, он ее порвал, – смеясь, воскликнула она. – Нет, в ней все очень пристойно. Совершенно невинное выражение сочувствия от нас с Фларри.

Женщина взволнованно заглянула мне в глаза и ощупала мой затылок.

– Бог мой! Ну и шишка! Ты действительно…

– Давай, Гарри! Поцелуй его. Он этого заслужил, – послышался голос старого Лисона от двери.

– Я просто ощупывала шишку у него на голове, – фыркнула его жена. – Она громадная!

– Я легко зарабатываю синяки, – прозвучал мой ехидный комментарий.

Гарри одарила меня улыбкой соучастницы.

– Ладно. Так и быть. Я запала на раненого героя.

И она быстро поцеловала меня в губы на глазах у Фларри. Я был смущен, однако ее опрометчивость наполняла меня страстным желанием.

Мы немного поболтали. Мне пришлось поведать историю от начала до конца специально для них. Глаза миссис Лисон сверкали.

– Наконец-то хоть что-то произошло в этой тухлой дыре!

– Большое спасибо, Гарри! Я надеюсь, что в следующий раз вас развлечет кто-нибудь другой, – язвительно заявил я.

– В следующий раз? – удивленно переспросила моя подруга.

– А вы думаете, ваш доморощенный убийца не попытается еще раз прикончить меня?

– Писака, а ты, случайно, не треплешься? – усмехнулась Гарри.

– Делать мне больше нечего. А вы как думаете, Фларри?

Бледно-серые глаза на землистого цвета лице смотрели тревожно. Что это: разочарованный взгляд убийцы, который промахнулся, или беспокойство лентяя, не желающего неприятностей?

– Даже не знаю. Я переговорил с Шеймусом, но он ничего не слышал о личности преступника. А у Конканнона есть идея насчет этого… черт побери! Забыл слово… Мотива? – беспечно заметил хозяин дома.

Я сообщил ему версию офицера насчет мнимой шпионской деятельности. Подобная мысль привела наивный умишко Гарриет в восхищение. На Фларри же не произвела никакого впечатления. Он сказал:

– Это ты-то шпион! Да поможет нам бог, что они еще могут выдумать?!

Я был здорово уязвлен его замечанием. Не в первый раз Фларри давал понять, что не считает меня человеком действия.

– Вам лучше переехать сюда на некоторое время, – категорично заявил Лисон-старший. – Мы с Шеймусом… Вы можете рассчитывать на нас в качестве телохранителей.

– Покорно благодарю, но я не хочу никого беспокоить, – возразил я.

– Ну, теперь он обиделся! Неужели вы и в самом деле вообразили себя в плаще, при шляпе и в темных очках, Доминик? – расхохотался Флоренс.

Снова эта чертова ирландская интуиция! Такой свинтус, как Фларри, не имеет права быть настолько проницательным.

– Ну хорошо, – продолжал он, нисколько не раскаиваясь. – Если вы решили изобразить одинокого волка, то лучше держать дверь на замке. Держать волка за запертой дверью. Неплохо сказано, Гарри?!

– Ха-ха-ха, – невесело поддержал я. – А насчет ключа это интересная идея. Как мог ждавший меня в засаде человек предположить, что дверь не заперта?

– Здесь никто не запирает дверей, – пожал плечами муж Гарриет.

– И даже по ночам? Даже если он якобы связан с британской разведкой? Они не имели права делать ставку на незапертую дверь. Поэтому у них обязательно был ключ, просто на всякий случай. У кого есть дубликат ключа? Замок ведь сменили после покупки коттеджа вашим братом.

Фларри вновь разразился своим неистовым хохотом:

– Вот это здорово! Разве это не убийственная мысль, Гарри? Значит, удар вам нанес мэр. Замечательно! Но Кевин – трус. Он не больше…

– Кевину не нужно было делать это собственноручно. Он мог лишь отдать приказ, – мрачно пояснил я.

Фларри мгновенно протрезвел.

– Но чего ради?!

– Если он тайно связан с экстремистами и решил, что я об этом узнал случайно или намеренно…

– А-а-а! Продолжайте!

Я поведал им о невольно подслушанном разговоре Кевина с каким-то незнакомцем.

– Он не мог быть до конца уверен, что я не понимаю по-ирландски. И его приглашение на ужин сразу после нелепого инцидента выглядело довольно странно. Весь вечер Кевин держал меня под присмотром, а в ту минуту, когда я вошел в дом…

– Чтобы у вас не было времени передать информацию кому-нибудь еще?

Лишенные блеска глаза Фларри внезапно вспыхнули: мне показалось, что сквозь них сейчас смотрит старый командир бригады. Следующий поступок Лисона только усилил это впечатление. Он выскочил из комнаты, и я услышал его трубный призыв Шеймусу.

Пока муж отсутствовал, я коротко расспросил Гарриет о той ночи, когда на меня напали.

– Фларри к полуночи уже спал с тобой?

– Да. А что? Ты ревнуешь? – нахально улыбнулась она.

– Бога ради, будь наконец серьезной! – отмахнулся я. – Ты бы проснулась, если бы он ушел?

– Думаю, да. Хотя мы улеглись в постель немного выпивши, – безразлично ответила она. – Это чему-нибудь помогло?

– Я просто хотел убедиться, что последняя история не его рук дело.

Гарриет весело рассмеялась:

– О, мой мальчик! Что за драма!

– Конечно, сам он не повез бы меня на побережье, чтобы бросить там вместе с машиной. Ему пришлось бы возвращаться пешком.

– Полагаю, у него был сообщник, – заметила Гарри с легкой насмешкой. – О, Доминик, дорогой, ты – осел! Повзрослеешь ты, наконец, или нет?!

В этот момент вернулся Фларри с О'Донованом. Шеймус довольно прохладно поздравил меня с выздоровлением от последствий несчастного случая.

– Это все ерунда. Главное, он жив. Доминик, поделитесь с Шеймусом сведениями, которые только что рассказывали нам.

Мне пришлось повторить свое повествование.

– Шеймус, мой мальчик, ты – глаза и уши Шарлоттестауна. Ты не слышал каких-нибудь сплетен об участии моего братца в делишках ИРА?

Управляющий задумался. Блестящие синие глаза были устремлены вдаль, на горы за окном.

– Ни одного слова, – наконец ответил он.

– Вообще никаких слухов? – уточнил Фларри.

О'Донован покачал головой:

– Только не о нем. Люди всегда сплетничают о политических заварушках и тому подобном. Многие из волонтеров Гражданской постоянно устраивают какие-нибудь беспорядки. Конечно, есть и такие, кто боится собственной тени. Но моих ушей никогда не достигала подобная болтовня о вашем брате.

– Этот незнакомец, беседовавший с Кевином… В тот день в Шарлоттестауне был какой-нибудь чужак? – задумчиво спросил Лисон-старший.

– Был. Какой-то парень заезжал к Шейну за бензином. Похоже, он здорово торопился, – отозвался ирландец. – Шейн мне рассказывал. Он даже не успел переброситься с ним парой слов о погоде.

– И в какое время он приезжал? – поинтересовался я.

– Шейн говорит, около половины шестого.

– Он вполне мог бы быть тем таинственным собеседником Кевина, чьи слова я нечаянно подслушал, – сделал я неутешительный вывод.

– А Шейн не описал его? – вмешался муж Гарриет.

– Нет, Фларри. Но я узнаю у него. И порасспрашиваю в округе, не видел ли этого типа кто еще.

– Сделай это, Шеймус. Но мы разобрались только наполовину, – заявил Фларри. – Один человек отвозил Доминика на берег, а другой потом подбросил сообщника на своей машине.

– Должно быть, так оно и было. Если только нападавший не стукнул мистера Эйра, а потом не вернулся к себе домой.

Они некоторое время совещались. Я все сильнее ощущал себя деревенским лопухом, в первый раз взятым на операцию. Теперь эти два бывших боевика взяли инициативу в свои руки. Вежливо исключенный из разговора, я медленно закипал, бессильный перед сумасшедшей ирландской смесью поверхностной открытости с глубинной замкнутостью. Переменчивый народ!

Фларри и Шеймус все еще делились своими соображениями, когда я решил удалиться. Они рассеянно попрощались со мной. Гарриет немного проводила меня вдоль реки. Когда нас уже нельзя было увидеть из окон, она поманила меня под дерево и прижалась всем телом. Я крепко ее поцеловал, но на большее был не способен. Слова отца Бреснихана звенели в моей голове, порождая мучительные угрызения совести. Я чувствовал свою вину перед Фларри.

– Ты больше не хочешь меня, дорогой? – надулась моя подруга.

– Конечно хочу. Но моя голова… Я еще не совсем здоров, – пробормотал я.

Гарриет почуяла неладное с безжалостной женской проницательностью. Зачем нужны детекторы лжи, когда вокруг столько женщин? Однако она лишь улыбнулась:

– А через две ночи ты поправишься? Я пройду вниз по течению, если ночь будет теплая. Ты помнишь, что прошло больше недели после нашей близости? – Она больно дернула меня за ухо, а потом прошептала в него: – Я с ума по тебе схожу, мой бедный маленький раненый герой! Лучше приходи, а то влипнешь в новые неприятности. А до тех пор береги себя!

И она ушла через рощу, напевая себе под нос и не оглядываясь…

* * *

Итак, все вернулось на круги своя. Впрочем, нет, не все было как прежде. У нашей любви появился привкус отчаяния, а с ним какая-то нежность у Гарриет ко мне, которой я не чувствовал раньше. Моя любовница никогда не была надоедливой, но теперь она смотрела на меня ласковым, почти жертвенным взглядом.

Что до меня, то я оставался таким же безрассудным, похотливым и дерзким. Иногда я грубил моей возлюбленной, проверяя свою власть над ней. Я не стремился измерить глубину ее чувства. В письме я разорвал помолвку с Филлис, сообщив, что мы не подходим друг другу. Гарриет не просила меня об этом, да я ей ничего и не сказал. Филлис ответила без враждебности, освобождая меня от обязательств. Но мне никогда не приходило в голову жениться на Гарриет. Она была жрицей в храме плотской любви, искусной и загадочной, но никто не женится на жрицах. Кроме того, ее чувственное высокомерие заставляло меня видеть в ней противника, бросающего вызов. Именно это ее высокомерие, поддерживающее во мне накал страстей, и не позволяло моей подруге заметить, что во всем остальном, кроме постели, я находил ее не особенно привлекательной.

Любовные связи подобны озерам. В какое-то незаметное для любовников мгновение они переполняются и вскоре их воды стремительно сбегают вниз, к морю. Наш роман достиг этой точки в июле. Разочарование еще не наступило, но в наших отношениях уже чувствовался привкус отчаяния, какое возникает от вида ярких осенних цветов перед первыми заморозками.

Из-за этого беспокойства, усиленного приближающейся войной и моим сомнительным положением в Шарлоттестауне, наши встречи с Гарриет обрели постоянство, а я совершенно перестал обращать внимание на присутствие Фларри. Нападений больше не происходило, не было ни предупреждений, ни анонимных писем. Словно кто-то умыл руки. Отец Бреснихан отдалился, но был вежлив. Несколько раз за это время я встречал Майру и Кевина. Они оба заботливо справлялись о моем здоровье и моей книге, и я не мог распознать никаких признаков вины или беспокойства в поведении Лисона-младшего. Конканнон дважды приходил повидаться со мной, но на вопросы о расследовании отвечал рассеянно и скупо. Я пришел к выводу, что следствие зашло в тупик. Мой паспорт детектив нашел в полном порядке: я никогда не бывал в Германии, во всяком случае судя по этому документу. Но если бы я был секретным агентом, в моем распоряжении наверняка бы находилась куча поддельных паспортов.

Чем закончились поиски, предпринятые Фларри и Шеймусом, я не имел ни малейшего представления. Я решил, что хозяин усадьбы старается не ради меня, а ради собственного братца. Отзываясь о Кевине иронически, Фларри, однако, покровительствует ему. К тому же, как мне однажды разъяснила Гарри, для мужа позор Лисона-младшего означал бы катастрофу, ведь время от времени мэр помогал ему выбраться из долгов.

Самого же Флоренса, все такого же шумного и надоедливого, я научился игнорировать. Он словно бы превратился в неизменное препятствие, бункер на поле для гольфа, который необходимо научиться обходить, чтобы потом получать удовольствие от того, что «облизал» его. Мы с Гарриет жили словно зачарованные. Однажды мы занимались любовью на сеновале. Внезапно в конюшню вошел Фларри.

– Ты здесь, Гарри? – спросил он.

И она крикнула сверху:

– Я здесь, наверху. С Домиником. Что тебе надо?

– Каким чертом вы там занимаетесь?! – добродушно осведомился он.

– Ничем хорошим, – ответила она, даже не пытаясь накинуть джемпер.

– Ну, тогда продолжайте! – так же добродушно заявил он.

Гарриет больно укусила меня за плечо и широко раздвинула ноги.

– Тише! – бормотал я. – Он может…

Я попробовал столкнуть ее с себя.

– Не трусь! – прошептала она. – Он не любит карабкаться по лестницам.

Шаги Фларри отдалялись, он вышел на мощеный двор.

– Вот видишь? – засмеялась его жена. – Это совершенно безопасно. Давай, я уже готова!

* * *

Должно быть, это случилось неделю спустя, в последние дни июля. Я возил чету Лисонов в маленький городишко у пролива Голуэй. Там должна была состояться конная ярмарка, а днем позже скачки.

– Гарри будет участвовать в скачках на лошади, которую мы продали в прошлом году одному местному парню, – сообщил мне Фларри. – Я поставлю на нее последнюю рубаху. Даже моя жена не сможет проиграть, если под ней наш Бармбрак.

Мы выехали в одиннадцать часов: Шеймус и Фларри на заднем сиденье, Гарриет – рядом со мной, сильно накрашенная, в лучшем своем костюме для верховой езды.

– Где ваша кепка, миссис Лисон? – осведомился Шеймус, когда мы оставили позади несколько миль.

– Мне она не нужна. Во всяком случае, для этих скучных скачек, – равнодушно заявила женщина.

– Клеопатра желает похвастаться своими прекрасными волосами, – усмехнулся Фларри. – Ты должна надеть кепку, глупая корова!

– Ой, да умолкни ты! – фыркнула она в ответ.

Эта бесстыдница больно ущипнула меня за бедро. Я не переставал удивляться силе ее изящных пальцев. Гарри была сильно возбуждена предстоящим развлечением.

– Не знаю, поклонник ли вы скачек, Доминик, – заметил Флоренс Лисон, – но вы наверняка ощутите разницу между скачками здесь, на западе, и соревнованиями где-нибудь у вас, в Аскоте.

– Наверняка, – подтвердил О'Донован.

– Никаких цилиндров и шампанского. Только лошади и наездники, большинство которых не умеют сидеть даже на хромом осле.

– Твоя жена может оседлать и ураган, – подмигнул хозяину Шеймус. – Но осторожнее на последнем участке скаковой дорожки, миссис Лисон! Там наверняка за поручнем будет топтаться подвыпившая толпа, а какой трюк они могут выкинуть, сам дьявол не угадает. Бармбрак – животное нервное, помните об этом!

Когда мы приехали, крутая главная улица городка была битком набита народом. Деревенские жители в плотных черных костюмах, поденные работники, нищие, толпы детишек, священники и полиция; дорогу загромождали автомобили, рессорные двуколки и тележки с впряженными ослами. На обочине болтали несколько женщин деревенского вида, и везде бродили небольшие группы туристов, напяливших фуфайки из лучшей местной шерсти и потевших на жаре. Из толпы доносилось невнятное бормотание. В воздухе стоял прежний запах виски, портера, пива, бензина и навоза.

Мы спустились вслед за запоздавшим фургоном с лошадьми вниз по холму и припарковались на поле рядом с рекой. Узкая колея вела к травянистой пустоши, где проводилась ярмарка. По периметру этой базарной площади стояли дешевенькие палатки с зазывалами, расхваливающими свой товар, барышнями, напоминающими старых дев, которые призывали желающих испытать удачу в игре «Узнайте даму» и в других платных развлечениях, а также прилавками с лимонадом, омерзительного вида едой и сувенирами. В этот гвалт ворвался голос из мегафона, взывающий к замешкавшимся: «Внесите свою лепту! Номера 3, 7 и 16 ждут вас! Давайте выводите лошадей! Мы не можем ждать вас целый день!» Мы отнесли бутерброды и выпивку на низкий бугорок, с которого открывался вид на арену. Гарриет лениво поковыряла свою еду, а потом устремилась своей перекатывающейся походкой на поиски владельца коня, на котором она участвовала в скачках.

Результаты заезда оглашались по громкоговорителю.

– Это подкуп! – воскликнул Шеймус. – Это сговор, черт побери! Владелица коня в прошлом месяце купила пару лошадей у главного судьи. Конечно же он даст ей первый приз, если она выедет хоть на облезлой кляче из цыганского табора! Он даст ей приз, даже если она оседлает трехногую табуретку! Неужели в этом отвратительном месте не осталось ни стыда ни совести?!

Тут же разразилась перебранка с соседями, не разделяющими мнение ирландца. Поэтому я ускользнул, чтобы поближе рассмотреть обсуждаемых животных. Я ничего не имел против лошадей: эти существа, en masse, предпочтительнее писателей, поскольку обычно красивы и к тому же лишены дара речи. Зато ирландские лошадники гораздо болтливее, чем их английские собратья.

Следующим был показ коннемарских пони. Лощеных животных с диким взглядом повели по кругу. Пони, элегантные, словно фарфоровые статуэтки, изящно вышагивали по рингу. Группа немцев – женщин, разодетых, словно кинозвезды, и мужчин в дорогих твидовых костюмах, черных очках, с мощными биноклями – обсуждали достоинства животных громкими уверенными голосами. Я отошел подальше и наткнулся на Майру и Кевина Лисонов. Мы перекинулись несколькими словами. Потом я заметил, кивнув на группу тевтонцев:

– Не понимаю, как вы можете терпеть этих преступников в вашей стране!

– Они приносят нам доход, – возразил Кевин. – Нищие не выбирают.

– Вы ведь привезли Гарри? – поинтересовалась Майра безразличным тоном. – А часто вы бываете на бегах в Англии?

Она сделала еле заметное ударение на последнем слове.

– Я подбросил Гарри, Фларри и Шеймуса. Они бродят где-то здесь. Фларри сообщил, что он поставит на Бармбрака последнюю рубаху.

– У него не останется рубашек, если он будет продолжать в том же духе, – резко сказала Майра.

– Вы полагаете, он не выиграет? – учтиво спросил я.

Жена Кевина пожала плечами:

– Меня приводит в ужас мысль о том, что на лошадей ставят деньги. Пари – такое же зло, как алкоголь!

– Одна маленькая ставка и можно пристраститься на всю жизнь? – поддакнул я.

– Мой отец почти разорился таким образом, – объяснила Майра. – Упокой бог его душу!

Пока мы беседовали, я заметил невзрачного человека, подающего едва заметные знаки ее мужу, сразу же ленивой походкой последовавшему за незнакомцем сквозь толпу.

К четырем часам арбитраж закончился. Я отыскал Флоренса, который, как большинство мужчин на поле, оплачивал свои регулярные отлучки в городские забегаловки, и мы, захватив Шеймуса, зашагали к месту проведения скачек. Финиш располагался на более низком конце поля, а скаковой круг простирался на милю вдоль поросшего травой берега реки. К этому времени Гарри, должно быть, выехала на старт. Я не видел ее весь день и был этим сильно расстроен.

Мы нашли места у ограждения на дальнем от реки конце дорожки. Управляющий распространялся насчет очередного «подкупа». Единственным опасным соперником Бармбрака считался конь по кличке Леттерфрак, на котором скакал известный англичанин-любитель, гостивший в доме владельца. Букмекерские ставки на Леттерфрака и Бармбрака были почти равны.

Где-то зазвенел колокольчик, и установилась относительная тишина. Заезд Гарри был последним в программе. Мы посмотрели три других, причем ее муж с каждой минутой нервничал все больше и больше. Я не хотел спрашивать у Лисона, сколько он поставил на Бармбрака. Некоторые типы за ограждением напротив нас уже допились до неуправляемого состояния. Позади них стоял полицейский, но дебоширы не обращали на него никакого внимания.

– Они стартовали! – выкрикнул Фларри.

Это был последний заезд. Встав на цыпочки, я навел свой бинокль на далеких лошадей. Вот от плотной группы отделились две лошади – мощный чалый с жокеем-мужчиной в охотничьем костюме и вороной Бармбрак. Волосы Гарри развевались, словно флаг на ветру. Насколько я мог разглядеть, она на несколько ярдов отставала от Леттерфрака, но шла хорошо. Финиш располагался примерно в двадцати ярдах слева от нас. Лошади, быстро приближаясь, скакали уже ярдах в пятидесяти, чалый шел впереди.

– Матерь Божья! Я этого не вынесу! – бормотал себе под нос Фларри.

– Подстегни его! – завопил О'Донован.

Гарри, словно услышав его, наклонилась к шее коня, сказав что-то ему на ухо, и вонзила шпоры в бока. Бармбрак стрелой понесся вперед.

И тогда произошло несчастье. Какой-то пьяный у дальнего конца ограждения закричал и замахнулся ясеневой тростью. Несомненно, он намеревался огреть англичанина. Но у подвыпившего хулигана была замедленная реакция. В этот самый момент миссис Лисон, скакавшая вприпрыжку к ограждению, обгоняла англичанина. Действительно ли пьяный ударил ее коня, я не видел, только испугавшись его крика и взмаха трости, нервный Бармбрак рванулся влево и со всего размаха врезался в Леттерфрака. Я увидел, как Гарри полетела на землю. Англичанин, сумевший удержаться в седле, поспешил к финишу.

Шеймус со слезами на глазах повернулся к Фларри и ко мне:

– А ведь она выиграла!

Но Флоренс уже перепрыгнул через ограждение и бежал к своей жене, неподвижно лежавшей на беговой дорожке. Ирландец последовал за ним. Они не обращали внимания на лошадей, несущихся прямо на них. Я увидел, как Фларри опустился на колени рядом с Гарриет, глядя на нее безумными глазами, и положил ее голову себе на колени. Что он ей говорил, нельзя было расслышать в общей суматохе. Многие зрители были уверены, что англичанин нарочно сбил коня Гарри и вышиб ее из седла. Группа плечистых мужчин с угрожающим видом проследовала за ним до загона. Им навстречу выступила цепочка полицейских.

Когда я подошел, Лисон кивнул головой в дальний конец ограждения и приказал Шеймусу:

– Найди мне этого парня и проследи за ним!

Управляющий удалился. Фларри отрешенно посмотрел на меня. Слезы катились по его щекам.

– Ну наконец-то, Доминик!

– Она… – Я не осмелился высказать вслух свои предположения.

– Контузия. Где эти ребята с носилками, черт их подери! – прорычал бывший командир бригады.

Женщина лежала на траве, ее волосы растрепались. Со своей яркой косметикой она была похожа на куклу, брошенную на пол каким-то ребенком. Толпа сгрудилась вокруг нас почтительным кружком. Многие негромко выражали сочувствие Фларри. Он поднял яростные глаза.

– Когда она падала, Леттерфрак мог ударить ее задними копытами. – Он снова наклонился к жене. – Гарри, старушка, очнись!

Но Гарриет Лисон так и не очнулась. Она была все еще без сознания, когда мы привезли ее в больницу. Какой-то врач сообщил нам, что у нее нет переломов, только тяжелое сотрясение мозга.

– Через пару дней она будет в полном здравии, мистер Лисон.

– Дай-то бог! – Фларри вытер вспотевший лоб. – У нее голова из железа. Смотри хорошенько за ней приглядывай! – заявил он медсестре, стоящей рядом, а потом сообщил врачу: – У меня тут есть одно дело в городе. Я вернусь через часок. Пошли, Доминик!

Мы вышли на главную улицу. С момента падения Гарри я чувствовал себя отчужденным от происходящих событий. Я не мог выказать большего сочувствия, чем обычно ожидается от доброго знакомого. И теперь, пробираясь в толпе, я казался себе ржавым гвоздем, притянутым силовым полем магнита.

– И пятьдесят фунтов коту под хвост! – буркнул Фларри.

Он завернул в кабак, но, осмотревшись, тут же вышел. Я следовал за ним по пятам.

– Кого вы ищите? – осторожно спросил я.

– Парня, к которому у меня дело.

Несколько человек окликали Фларри, но он проходил мимо, не обращая на них внимания. Было странным, что он, заходя в пивную, не выпивал там ни капли. В третьей, которую мы посетили, я разглядел О'Донована за столиком с кружкой пива. Он кивнул Лисону, потом неспешно поднялся и похлопал по плечу мужчину у стойки бара.

– Вас спрашивают, мистер.

Неповоротливый краснорожий тип покрутил головой.

– Кто меня спрашивает?

Фларри двинулся вперед.

– Я!

Мужик схватился было за трость, но Шеймус ловко вырвал ее из рук пьяного.

– Это ты – тот самый тип, который не дал моей жене выиграть скачки? – угрожающе произнес Флоренс Лисон.

– Отстань! Я целился в англичанина! – запротестовал дебошир.

– Ну а теперь мой кулак нацелен тебе в рожу, грязный сукин сын! – заявил муж Гарри.

Несколько дружков мужчины двинулись на Фларри, ругаясь и размахивая руками. В то же мгновение Шеймус встал перед ними, держа правую руку в кармане пиджака.

– Если хоть один из вас, бездельники, двинется с места, получит свинец в живот, – сказал он преувеличенно спокойным тоном.

Группа слегка попятилась назад.

– Так ты будешь драться или нет? – осведомился Фларри таким ледяным голосом, что даже сталь могла бы замерзнуть и развалиться на куски. И снова в этом приволакивающем ноги, равнодушном человеке проснулся командир бригады, превосходивший даже черно-пегих в безжалостной жестокости.

– Ты будешь драться? Или я накину тебе петлю на шею и приволоку домой к твоей мамочке в собачью конуру? – язвительно продолжал он.

Придя в ярость, пьяный бросился с кулаками на противника. Фларри блокировал удар и нанес встречный свинг, от которого драчун чуть было не протаранил стойку бара. Пьяный тип схватил с нее пинтовый стакан, разбил его о край стойки и бросился на Фларри, целя ему в лицо.

– Брось это или я тебя уложу на месте! – закричал О'Донован.

– Оставь его! – приказал Лисон. – Отойди отсюда!

Фларри отступил на шаг, потом размахнулся и нанес удар башмаком в колено. Отпрянув, противник потерял равновесие. В то же мгновение Фларри ребром ладони ударил его по запястью, и стакан упал на пол.

– Теперь он по стенке размажет этого придурка, – повеселел Шеймус.

Противник Фларри протрезвел. А он был сильным мужчиной. Но бывший боевик продолжал его отделывать. Он заломил дебоширу руку за голову и ударил кулаком в лицо с такой силой, что наверняка сломал парню нос. Пока тот очухивался, закрыв лицо руками, Фларри пнул его коленом в низ живота. Противник согнулся пополам, всхлипывая от непереносимой боли, что позволило Фларри поймать его шею в захват одной рукой, а другой нанести несколько быстрых ударов в лицо – четыре удара за пару секунд. Затем он швырнул мужчину на пол и, прежде чем тот успел откатиться, двинул каблуком ботинка ему в промежность.

Что командир бригады сделал бы со своей жертвой дальше, я не осмеливаюсь даже представить. Но управляющий оттащил его прочь от извивающегося, стонущего тела на полу.

– Хватит, Фларри! Остановись или ты искалечишь мерзавца!

Фларри, тяжело отдуваясь, оглядел бар.

– Есть еще желающие позабавиться?

Предложение не было принято. Те, кто не нырнул за стойку бара, безмолвно замерли у дальней стены.

– Тогда ладно, Шеймус. Шагом марш!

И он прошествовал вон из пивной. Как только мы вышли на улицу, я сказал ирландцу:

– Здорово, что у вас случайно оказался револьвер.

– Револьвер? Зачем мне револьвер? Я позаимствовал железку из вашей машины.

Шеймус извлек из кармана гаечный ключ и вручил его мне, слегка покраснев.

– Мне нужно промочить горло, – заявил муж Гарриет.

– Ты не в форме, – заметил О'Донован. – Если бы этот кретин оказался покрепче, он бы тебя уложил на обе лопатки.

– В любом случае, – вставил я, – этот пьяница больше не ограбит вас на пятьдесят фунтов.

– О чем это ты? – воззрился на меня Лисон.

Я повторил свою фразу. До конца дней я не забуду взгляда, которым в ответ наградил меня Фларри; его наивного удивления, медленно превращавшегося в откровенное разочарованное презрение.

Глава 8

Три дня спустя мы с Фларри забирали Гарриет из больницы. Она, казалось, снова была здорова. Никаких санкций из-за жестокого избиения краснорожего типа, лишившего Гарри победы в скачках, для Фларри не последовало. В Ирландии, похоже, драки – дело личное. Обратиться в полицию с жалобой значило бы заработать клеймо информатора.

В день своего выздоровления Гарриет пришла ко мне в коттедж. Она хотела услышать о схватке и, когда я в красках описывал побоище, слушала со сверкающими глазами. Полагаю, нет такой женщины, которая не восхищалась бы мужчинами, ломающими из-за нее копья, но реакция Гарри показалась мне вульгарной.

– Никогда бы не подумала, что Фларри способен на такое! – завороженно произнесла она. – Никогда!

– Но ведь он же колотил тебя! – не выдержал я. – Во всяком случае, так ты сама говорила.

Моя подруга опустила глаза. После минутного молчания она спросила:

– Ты боишься? Испугался, что он и тебя может так отделать?

– У него есть на это полное право, – мрачно ответил я.

– Но ты ему нравишься, – возразила Гарриет. – Он не ревнив, надо отдать ему должное.

– Откуда ты знаешь? Неужели ты разговаривала с ним обо мне? – насторожился я.

– Муж нечасто со мной разговаривает, – пожала плечами моя любовница.

– Так я тебе и поверил! Не выкручивайся!

– Мы давно не ведем задушевных бесед, – упрямо стояла на своем Гарри.

Я понял, что мы на краю ссоры. Смешно, но мне было обидно за Фларри, и я горел желанием разнести в клочья равнодушие Гарри.

– Бога ради, неужели у тебя к нему не осталось никаких чувств? – воскликнул я раздраженно.

– Как мило! – усмехнулась женщина. – И кто бы это говорил!

– Я спрашиваю тебя, Гарриет! – вскипел я. – Можешь не вдаваться в подробности, но ведь он – твой муж!

– Не будь таким нахалом, черт тебя подери!

Она встала, чтобы уйти, но я снова толкнул ее в кресло.

– Он знает, что мы с тобой любовники, или нет? – допытывался я настойчиво. – Разве это тебя не волнует?

– Я не знаю. – Гарри раздраженно тряхнула головой. – И это меня нисколько не интересует.

Внезапно мне пришла в голову безумная догадка.

– Как ты думаешь, почему Фларри так жестоко избил того парня в пивной?

– Полагаю, он потерял кучу денег из-за этого типа, – фыркнула жена Лисона.

– И я так думал. А теперь сомневаюсь, – признался я. – Полагаю, он взбесился, узнав о наших с тобой отношениях, и отыгрался на этом бедняге.

– Что за бредовая идея! Только ты можешь измыслить подобную заумную чушь! – язвительно заявила Гарриет.

– Никакую не заумную! Дурья твоя башка! Ты говоришь, я ему симпатичен, – попытался я высказать свои соображения. – Ты для него тоже не безразлична. Поэтому Фларри сдерживается, чтобы не поколотить твоего хорошенького мальчика. И разряжается на ком-нибудь другом.

– Чепуха!

– Как по-твоему, насколько снисходителен может быть муж? – втолковывал я ей, словно ребенку. – Ты воображаешь, он покорно будет сидеть в сторонке и на все соглашаться, даже если мы с тобой сбежим вместе?

Последняя фраза была ошибкой. Выражение лица Гарри переменилось.

– А что, ты сбежал бы со мной? – спросила она серьезно. – Это было бы романтично. Мы могли бы…

– О, Гарриет! Очнись от своих фантазий, они годятся только для дешевых женских журналов! Ты прекрасно знаешь, что я не могу жениться на тебе!

И, произнося вслух эти слова, я понял, что говорю правду.

– А почему? – обиженно надула губы моя девушка. – Ты больше меня не любишь?

– Дело не в моей любви, – неловко отвечал я. – Я тебе наскучу даже скорее, чем наскучил Фларри. Мы… мы не подходим друг другу.

– Ты уже устал от меня? – грустно спросила моя подруга.

– Брак – это не одна постель! – Моя фраза прозвучала чересчур напыщенно.

– Хочешь сказать, твои интеллектуальные друзья станут меня презирать?

– Да черт с ними, с моим интеллектуальными друзьями! – взорвался я. – Через год нам не о чем будет говорить. Какие у нас с тобой общие интересы? Ты не способна рассказать даже о Фларри!

Последовало продолжительное молчание. Наконец Гарриет сказала:

– Значит, ты меня больше не хочешь.

– Неправда, любовь моя. Как я могу не желать тебя!

– Тогда иди ко мне…

* * *

Итак, она снова торжествовала победу. Мое тело все еще было ей покорно. «Ты свистни, тебя не заставлю я ждать». Впоследствии я бунтовал, пытаясь покончить со своим рабством и с ощущением, что я опускаюсь до уровня Гарриет (в это время мы барахтались на полу коттеджа, совокупляясь, словно дикие звери). Но мой бунт усмирялся нежностью, все еще захлестывающей меня в моменты нашей близости. Каждый раз, когда мы, обессиленные, лежали рядом, Гарри из объекта моей плотской чувственности превращалась в единственную на свете женщину, уязвимую, непостижимую, ставшую моей дорогой сообщницей. Сообщницей тем более притягательной, что я никогда не доверял ей полностью.

Несколько дней спустя мы с четой Лисонов повстречались в баре «Колони». Я случайно упомянул, что на следующий день еду в Эннис. Гарриет, казавшаяся озабоченной, вскоре попросила меня отвезти ее домой, заявив Фларри, что у нее разболелась голова. Мы оставили его напиваться в одиночестве.

На полпути к усадьбе Лисонов Гарриет потребовала остановить машину. Я решил, что мы займемся любовью на заднем сиденье, – прежде мы часто так развлекались. Но она спросила:

– Ты купишь мне кое-что в Эннисе, дорогой?

– Обязательно. А что ты хочешь? Золотое ожерелье? – улыбнулся я.

– Мне нужен хинин, – серьезно произнесла женщина.

– Хинин? – переспросил я ошеломленно.

– Да. Порошок хинина.

– Но зачем? – допытывался я.

– Я не хочу покупать его тут, – пожала плечами моя подруга.

– А зачем тебе понадобился порошок хинина, любовь моя? – не унимался я.

– Если тебе любопытно, у меня будет ребенок, – бесстрастно объяснила она.

Моей первой недостойной реакцией была мысль: «пошлый трюк». Потом мне стало стыдно. Меня переполняли раскаяние и тревога.

– Ты уверена? – глупо спросил я. – И как долго у тебя не было…

– Два месяца.

– Ты должна была мне раньше сказать, дорогая. Мы с ума сошли, что не предохранялись, – говорил я взволнованно.

– Незачем переживать, когда все уже случилось, – возразила она добродушно. – Но с меня достаточно и одного Доминика.

Неужели моя возлюбленная лгала? Неожиданно мне стало это безразлично. На меня нахлынул поток нежности, я почувствовал иррациональную потребность опекать ее.

– А это не опасно? – забеспокоился я.

– Раньше у меня получалось, – равнодушно ответила Гарри.

– Порошок хинина?

– Да.

– И с чьим же ребенком? – недоверчиво выяснял я. – Ты говорила, что Фларри…

– Не твое дело! – фыркнула женщина раздраженно. – Просто достань мне его. Я думала, что, свалившись с лошади, я избавилась от ребенка.

– А если на этот раз средство не поможет? – настаивал я.

– Придется соврать, что ребенок от Фларри. Чудо. Как у той девицы, как бишь ее, из Библии.

От мысли о подобной подлости у меня перехватило дыхание. Сделать Фларри отцом моего предполагаемого ребенка! И одновременно я почувствовал постыдное облегчение.

– Ты не можешь этого сделать! – воскликнул я в растерянных чувствах.

– Уже сделала, – отстраненно произнесла она.

– Что ты «уже сделала»?

– Тебе что, повторить по буквам? Я заставила Фларри поверить, что он мог зачать ребенка. Месяц тому назад, – скучным голосом объяснила моя подруга.

– Но я думал…

– Он пока еще способен. Пока.

Все эти откровения привели меня в смятение. Мое представление о Гарриет снова изменилось. Если она всерьез настроилась сбежать со мной, она должна была бы воспользоваться своей беременностью, как рычагом, а не пудрить мозги Фларри.

– Ну, молодец, ты уже обо всем позаботилась, – грубо заметил я. – Могла бы признаться мне раньше.

– И ты бы наверняка сбежал. Без меня, – ехидно заявила моя любовница. – Разве нет? Я дала бы тебе прекрасный повод для отступления.

– Я все равно скоро возвращаюсь домой, – возразил я, уязвленный обвинительными нотками в ее голосе.

– Ладно, хватит. В любом случае нам с тобой осталась всего пара месяцев.

Гарриет произнесла эти слова так грустно, так искренне, что я едва не расплакался. Потом ее настроение снова переменилось.

– Интересно, сможешь ли ты это сказать, даже если так не думаешь?

– Сказать что, дорогая?

– Разве тебе не хочется иметь от меня ребенка? – невинно улыбнулась моя возлюбленная.

«Опять она за старое, – подумал я, – однажды получив отказ, эта женщина любыми путями старается добиться своего».

– Я… Я никогда не думал об этом, – пробормотал я вслух.

Ее лицо, такое загадочное в темноте, обернулось ко мне.

– Ложись в кровать и подумай об этом. Давай! Поехали! Или Фларри скоро заявится на своем мотоцикле. – Ее голос сорвался в рыдания. – Боже мой, и зачем только я в тебя влюбилась…


Я купил Гарриет необходимое снадобье. Два дня спустя Фларри прислал с Шеймусом записку: Гарри плохо, и она просит меня прийти подбодрить ее. Я отложил свою книгу, сюжет которой в последние недели развивался все медленнее, а теперь совсем застопорился: герои казались мне тусклыми и нереальными, как языки пламени в камине при ярком солнечном свете.

Муж провел меня наверх в ее спальню. Гарри лежала на большой кровати, бледная без обычного макияжа, похожая на больного ребенка.

– Что случилось? – спросил я.

– Просто расстройство желудка, – ответила она, широко улыбнувшись мне.

– Глупышка не хочет обращаться к врачу, – объяснил Фларри. – Потрогай ее кожу, какая она горячая!

Я приложил тыльную сторону ладони к ее щеке. Она горела.

– У меня голова гудит, – пожаловалась Гарриет.

– Ладно, Доминик, оставайся и убеди ее позвать доктора, – похлопал меня по плечу хозяин дома. – Она так чертовски упряма, что даже не сказала мне о своем недомогании.

Когда он оставил нас одних, я прошептал:

– Сработало?

– Еще нет. Я трижды принимала допустимую дозу, – заявила женщина, беспечно улыбаясь. – Фларри здорово перепугался. Думает, я умираю.

– Он знает?

– Не будь таким придурком! – фыркнула она в ответ. – Он бы убил меня при мысли, что я избавляюсь от ребенка, которого муж считает своим. Не стоит мрачнеть, милый, меня надо развлекать.

Я описал Гарриет сон, приснившийся вчера. Я был мухой, попавшей в паутину. Меня окружал безжалостный кордон пауков с лицами моих знакомых – Фларри, Шеймуса, Бреснихана, Кевина, Майры. Насекомые стали приближаться ко мне. Я силился высвободиться, но мои попытки напоминали бег по зыбучим пескам. Внезапно я стал самим собой и оказался на памятном песчаном берегу, а ко мне подбирались морские волны.

– И тут появилась я и спасла тебя? – засмеялась моя любовница.

– Тут я проснулся.

– А меня разве не было в твоем сне? – спросила Гарри обиженным голосом.

– Ты не можешь быть везде, любимая, – улыбнулся я.

Гарриет погладила меня по руке.

– Можешь меня поцеловать. Я не заразная.

Это был невинный поцелуй, словно целуешь ребенка на ночь.

– Я волнуюсь за тебя, – заботливо проговорил я. – Ты уверена, что такая большая доза не опасна?

– В прошлый раз я выжила, – «успокоила» она меня. – Разве тебе неинтересно, из-за кого я страдала тогда?

– Можешь поделиться со мной, если хочешь. Это был не Фларри? – заинтересовался я.

– Кевин, – просто ответила моя подруга.

– Боже правый!

Я подумал, что Гарриет чересчур легкомысленна. Или она хочет заставить меня ревновать?

– Да, я его соблазнила. Как соблазнила тебя, – радостно сообщила она. – Только за братцем Фларри мне не пришлось бегать столько времени. Не хмурься, дорогой, с твоим появлением я дала ему отставку.

– А после? – Черт меня дернул спросить об этом.

– Я сумею его вернуть, когда ты уедешь домой, – заявила Гарриет со своей надменной чувственностью.

– Я тоже так думаю, – уныло согласился я.

– Ты не ревнуешь? – чуть-чуть насмешливо проговорила моя девушка.

– Ревную? Ревнует наверняка он, – буркнул я в ответ.

– Да, он же ничего о нас не знает!

– А мне кажется, что в Шарлоттестауне о нашей связи знает каждая собака. Или в лучшем случае подозревает. А ревность взрастает не только на фактах, но и на подозрениях, – заключил я.

– Ну разве ты не великолепен!..

Но порошок хинина не сработал. Гарриет, похоже, не слишком расстроилась: ее страсть не ослабела. Стоял август, и затяжные дожди вынудили нас прекратить любовные свидания на природе. Гарри незаметно проникала ко мне в коттедж, лисицей прокрадываясь по лугу. Каждый раз я давал себе зарок: «Это будет ее последний визит». Однако я кривил душой. Я знал, что уеду в конце месяца, и не стремился разрывать нашу связь до того времени.

Горы продолжали скрывать свои вершины под шалью тумана. Я чувствовал приступы клаустрофобии в своем маленьком домике, окруженном пустынными землями.

Сюжет моей книги не продвигался, и я даже однажды поехал в Голуэй за каким-нибудь чтивом, истощив скудные запасы местных книжных магазинов. Я также однажды взял книги у Майры Лисон, которая радушно встретила меня, но казалась озабоченной.

– Старший полицейский офицер Конканнон был у нас, – бросила она, – и задавал иезуитские вопросы.

Я неосознанно искал предлог для поездки в Шарлоттестаун (например, что-нибудь купить или поболтать с Шейном в гараже), просто чтобы встретиться с другими людьми. Возможно, я не создан для уединенной жизни. К тому же я стал заглядывать в бар «Колони» в такое время, когда Фларри и Гарри там не бывали. Хаггерти стал держаться со мной то ли отстраненнее, то ли почтительнее. Похоже, я стал объектом его пристального внимания.

Визиты Гарриет в мое жилище лишь ненадолго разгоняли тоску, потому что после занятий любовью говорить нам было не о чем. Меня утомляла ее болтовня о пустяках, грубость ее чувств, и оттого я все сильнее ощущал себя предателем. Я пытался скрывать свои эмоции, но все реже и реже стремился к Гарриет всей душой, а не только телом. Прежнее очарование ушло, и я остался, духовно опустошенный, во власти стыда. Но я сознавал свою ответственность за Гарри и не мог закалить свое сердце против ее бурной страстности.

Я пребывал в дурном расположении духа, считая, как школьник, дни до отъезда домой и почти желая, чтобы хоть что-нибудь случилось. Пусть даже это будет новое мелодраматическое нападение на меня, способное разорвать монотонность существования и снова вдохнуть в меня жизнь. Однажды вечером я услышал стук в дверь. Сердце у меня упало, но я заставил себя подойти к окну. Моя масляная лампа давала достаточно света, чтобы разглядеть фигуру отца Бреснихана. Я отпер дверь и впустил его в дом.

– Погода проясняется, – вежливо заметил он. – Завтра будет хороший денек.

Я усадил святого отца со стаканом виски в кресло, предчувствуя, что мне предстоит суровое испытание.

– Вы скоро уезжаете домой, Доминик? – поинтересовался священник.

– Полагаю, в конце месяца.

Отец Бреснихан расспросил меня о моей матери, о жизни в Лондоне, о моем новом романе.

– Роман беспомощно застрял на месте, – честно ответил я. – Сомневаюсь, смогу ли я что-нибудь написать здесь… Я хочу сказать, в Ирландии.

Мой собеседник смотрел мне в глаза умным, всепонимающим взглядом.

– Драма ваших героев бледнеет перед драматическими событиями вашей жизни?

– Я бы сказал, что вы правы, – подтвердил я.

Святой отец о чем-то размышлял несколько минут.

– Простите меня за несдержанность в тот день в Шарлоттестауне, – вежливо извинился он. – В конце концов, вы ведь не нашего вероисповедания.

– Думаю, вы имели полное право меня отчитывать, – признался я.

– Очень мило с вашей стороны так думать. Я надеюсь, вы не обидетесь на пару вопросов, которые могут показаться неуместными, – осторожно произнес священник.

– Спрашивайте! – согласился я.

– Вы не планируете… Люди, с которыми вы общаетесь, дружеские отношения, возникшие у вас здесь… не послужит ли все это материалом для вашего романа?

– Определенно нет, святой отец! – облегченно пообещал я. – Конечно, пережитый опыт отразится на моем творчестве. Но факты непременно будут подвергаться значительным изменениям. Я могу поклясться, что никогда не желал оклеветать вас или обмануть ваше доверие…

– Вы меня неправильно поняли, – прервал меня отец Бреснихан. Легкая морщинка пересекла его чело. – Скажу прямо. Я не могу представить ничего столь… столь пугающего, как мысль воспользоваться молодой женщиной ради материала для…

– И я тоже, – возмущенно ответил я. – Я не принадлежу к подобным экспериментаторам!

Когда отец Бреснихан закурил новую сигарету, его руки дрожали.

– Слава богу, я тоже не хотел бы о вас так думать!

– А второй вопрос, который вы уже задавали мне раньше, не живу ли я в грехе с Гарриет Лисон? – догадался я.

Священник взглянул на меня в упор.

– Так это правда?

Почему я решил больше не лгать ему, не знаю. Я устал от тайн. К тому же церковник был неплохим человеком.

– Да, святой отец, – коротко ответил я.

Он глубоко вздохнул. Красивый голос священника звучал почти просительно, когда он заговорил:

– О, Доминик! Вы ведаете, что творите? Неужели вы не понимаете, какой смертельной опасности подвергается ее душа?

– Святой отец, а вы не задумывались, что любовь между мужчиной и женщиной прекрасна? – возразил я скорее по привычке.

– Любовь? И вы называете животную похоть любовью? – Мой собеседник с трудом держал себя в руках. – Вы возьмете ее с собой в Англию и разрушите жизнь ее мужа? У него больше ничего не осталось, вы же знаете!

– Не возьму. Мы распрощаемся в конце месяца, – искренне произнес я.

– Понятно. – Отец Бреснихан еще раз пристально посмотрел на меня. – Тогда почему вы откладываете расставание? Потому что вам так удобнее?

– Не грубите мне! – воскликнул я раздраженно.

– А разве вы этого не заслужили? Послушайте меня, Доминик. С каждой встречей, когда вы с миссис Лисон… – рот церковника скривился от отвращения, – вы лишний раз терзаете себя, а ваша постыдная привязанность становится сильнее. Вы можете не верить в существование смертного греха. Но вы наносите себе непоправимый вред. Вы, как и я, прекрасно отдаете себе отчет, что у вас с миссис Лисон не может быть ничего общего. Использовать ее лишь для плотского удовольствия цинично, а цинизм приводит к разочарованию и неосознанному презрению ко всему женскому роду. Сблизившись с женщиной из одного лишь плотского желания, вы помимо воли губите свой будущий брак: от всего сердца вы пожелаете жениться на своей избраннице, но ваше сердце будет осквернено. – Священник вздохнул. – Я знаю, вы прискорбно поддались искушению. Если бы ваш отец был жив, я уверен, он посоветовал бы держаться подальше от соблазна и больше не поддаваться ему в оставшиеся дни.

Я был зачарован силой слов святого отца, показавшихся мне, однако, неточными и чересчур упрощающими ситуацию. Я едва не проговорился ему о ребенке (но действительно ли родится ребенок? И от меня ли он?). Сейчас я преклонялся перед отцом Бресниханом.

Тот ласково улыбнулся:

– Вы немного трусите перед серьезным решением, Доминик, как и все мы. Вы обязаны объяснить миссис Лисон при следующей встрече, что вы должны немедленно расстаться. Будьте безжалостны, и не только к ее мольбам, но и к своей гордости самца.

Я хотел было возразить ему, но святой отец быстро продолжил:

– И я тоже вынужден бороться с собственной трусостью. Я непростительно долго откладывал разговор с Фларри Лисоном. Завтра же вечером пойду к нему и предупрежу, чтобы он был с женой построже.

– Но… – беспомощно пробормотал я.

– Он знает о ее отношениях с вами?

– Святой отец, я в этом не уверен. Конечно, мы с Гарри не скрываем нашей дружбы. Фларри никогда не намекал мне, что подозревает нас в чем-то большем, – поразмыслив, сообщил я.

– Понятно.

Аскетичное лицо святого отца выглядело бесстрастным в свете лампы.

– Либо муж покрывает ее грехи, либо он гораздо глупее, чем я думал, – заключил священник. – Все будет в порядке, Доминик. Я не раскрою вашей тайны. Я просто заявлю мистеру Лисону, что его жена позорит мой приход и я не могу мириться с этим больше.

Прежние нотки самоуверенности вернулись в его голос.

– Вы здорово рискуете, святой отец! – улыбнулся я.

– Фларри – жестокий человек, вернее, когда-то был таким. Но я надеюсь, у него не поднимется рука на священника. А вы какого о нем мнения? – заинтересовался отец Бреснихан.

– Он мне симпатичен, хотя ведет совершенно бесцельное существование. Наверное, я смотрю на него немного снисходительно. Флоренс дружелюбен и гостеприимен, но он – человек не моего круга, – косноязычно делился я своими впечатлениями.

– Как и его жена, – подвел итог святой отец. – Считать его пустым человеком, не заслуживающим такой очаровательной жены, не уважающим ее, не уделяющим ей достаточного внимания, – разве это не успокоительно для вашей совести?

– Боюсь, что это правда, – согласился я подавленно.

– Доминик, вы никогда не пытались представить себя на его месте? – Взволнованный голос церковника зазвучал приглушенно и искренне. – Солдат, не понимающий, что его война закончилась. Человек, пьющий, чтобы забыть о ней. Мужчина, у которого ничего не осталось, кроме заложенного поместья и гулящей жены? Разве у вас нет жалости к нему?

Я был невыразимо тронут речью отца Бреснихана. И еще долго после его ухода эти слова звучали у меня в ушах.


На следующее утро лето вернулось во всей красе. Я встретил Гарриет в полдень, упражняющейся в верховой езде, и сказал, что хочу побеседовать с ней.

– Приходи на наше место у реки, – тут же согласилась она. – В десять. Отец Бреснихан сообщил по телефону, что в это время придет к Фларри. Я потихоньку выскользну из дома.

Женщина вонзила шпоры в бока коню и ускакала, прежде чем я успел вымолвить хоть слово. Мое следующее испытание оказалось гораздо труднее, чем я думал.


Когда я явился в тот вечер на поросшую травой лужайку недалеко от жилища Лисонов, Гарриет уже ждала меня. Она неподвижно сидела под деревом в одной ночной рубашке, и вскоре я понял, что моя подруга довольно сильно пьяна. Речка бурлила после августовских ливней, но вечер стоял теплый.

– Гарриет, я должен поговорить с тобой! – начал я неловко.

– Сначала люби меня. – Женщина обняла меня. – Я хочу тебя.

– Нет.

– Сделай то, что я тебе сказала, дорогой.

Она скинула ночную рубашку и снова потянулась ко мне.

– Нет, Гарриет, – резко заявил я. – Мы должны это прекратить.

– Но почему? – встряхнула она растрепанной гривой волос.

– Это нечестно по отношению к Фларри.

Моя возлюбленная села, ее тело светилось в наступающей темноте.

– Что это на тебя нашло, Доминик? – требовательно спросила она. – Муж не возражает.

– Откуда ты знаешь? – произнес я недоверчиво.

– С чего ты вдруг понес эту чушь о Фларри? Ты больше меня не хочешь? – обиженно проговорила Гарри.

Не упоминая священника, я попытался объяснить, почему мы должны прекратить нашу связь. Это было бесполезно.

– Если ты вдруг стал таким богобоязненным, можешь увезти меня, а потом жениться, – беспечно заявила она. – Я готова пойти с тобой хоть на край света.

– Мы уже спорили об этом, любимая, – мягко возразил я. – Ты же знаешь, мы не созданы друг для друга. Через несколько месяцев я тебе надоем.

– А по-моему, надоем тебе я, – фыркнула в ответ моя подруга. – Почему ты не можешь честно сказать, что устал от меня?

– Дело вовсе не в этом.

Ночной ветерок донес до меня тревожащий запах ее кожи. Последовало продолжительное молчание.

– Итак, ты собираешься сбежать и бросить меня одну с твоим ребенком, – кинулась в атаку женщина. – Должна сказать, это безумно храбрый поступок!

– Откуда мне знать, что ребенок мой? – вспылил я, уязвленный презрением в ее голосе, и продолжил: – Откуда мне знать, захочешь ли ты вообще оставить его?

Гарриет резко вздохнула, словно я ее ударил. Потом она повернула свое гневное лицо ко мне.

– Боже мой! Ну и мерзавец же ты! – воскликнула она в ярости. – А чей он, как ты думаешь? Кевина? Хотя он больше похож на мужчину, чем ты!

– Мне все равно, чей это ребенок, – заявил я грубо. – Но я не собираюсь больше обманывать Фларри.

– Но ты ведь совершенно счастлив взвалить на него собственную ношу? Верно? – не унималась моя любовница.

– Неправда. Я совсем не радуюсь этому.

– Значит, ты пойдешь и выложишь все ему? Твоя жена беременна от меня, и я только что прозрел? И что меня ждет? – Ее голос сорвался в рыдания.

Я молчал.

– Кто-то тебя надоумил, – сказала она подозрительно. – Сам бы ты никогда не додумался до таких глупостей.

– Вчера вечером я переговорил с отцом Бресниханом, – отстраненно сообщил я.

– Так я и знала! Этот мерзкий святоша! Какого черта он сует свой нос куда его не просят! – Ее голос стал злобным. – Я убью его, этого лицемерного любителя чужих любовных похождений!

– Никакой он не любитель! – встал я на защиту священника. – Ему, наоборот, все это не по душе!

Мы препирались почти час. Потом Гарриет сказала:

– Давай перестанем ссориться! Лучше иди ко мне. Еще один разок. Один разок не считается.

Когда женщина опустилась на колени рядом со мной, ее соски коснулись моего лица. Она принялась расстегивать кнопки моей одежды. Тело моей возлюбленной было таким горячим, таким прекрасным. И все-таки я почувствовал смутное отвращение, которое помогло мне опомниться. Мы немного поборолись, потом я вывернулся из ее рук и убежал прочь. Позади я слышал ее сдавленные рыдания, а потом – тишина.

* * *

Но в ту ночь я не мог спать. Мой мозг в сотый раз прокручивал все, что мы наговорили друг другу, и все, что я хотел бы сказать моей Гарриет. Я плохо справился со своей задачей. Я должен был объяснить ей причины нашего расставания более ласково.

И тогда вся любовь, что некогда была между нами, нахлынула на меня снова. Это чувство не было животной страстью, в нем были привязанность и нежность. Сцены из недавнего прошлого возникли у меня перед глазами. Я бросил Гарриет в ту минуту, когда она больше всего нуждается во мне. Я – трус! Она никогда больше не вернется. Нельзя распутать любовный клубок, попросту жестоко оборвав все нити.

На восходе солнца что-то подтолкнуло меня встать и одеться. Я был опустошен своей утратой. Гарри больше никогда не вернется ко мне. Словно место наших прежних свиданий могло облегчить мои страдания, ноги сами привели меня на лужайку у реки.

И там меня ждала Гарриет! Я выбежал из рощи, мое сердце прыгало от радости, вчерашняя решимость позабылась. Ее ночная рубашка лежала в том же месте, куда она ее бросила. При свете восходящего солнца ее лежащее ничком тело отливало жемчужно-белым, а рассыпавшиеся волосы были черны, как ночь. Она, должно быть, уснула после моего бегства. Я поспешил разбудить ее и проводить домой, пока Фларри не проснулся. Она, наверное, ужасно замерзла, глупышка! Пролежать на земле голой всю ночь!

Я потряс Гарриет за плечо и нежно заговорил с ней. Плечо и вправду было ледяным. Я в отчаянии перевернул тело. Грудь и живот спереди были искромсаны ножевыми ранами, похожими на маленькие черные губы, и кровь, сочившаяся из них, тоже казалась черной в солнечном свете.

Человек оправляется от шока быстрее, чем принято думать. Около минуты я стоял, пялясь на изуродованный труп и ничего не чувствуя. Потом я приказал себе: «Не дотрагивайся до убитой, оставь это полиции». Прекрасно, я только один раз прикоснулся к плечу, переворачивая ее. На моей одежде не осталось следов крови. Хотя почему «убитой»? Возможно, мое предательство заставило Гарриет совершить самоубийство? Смехотворно! При ней в ту ночь не могло быть никакого ножа. И разве смогла бы она нанести себе столько ножевых ударов? Поблизости ножа тоже не оказалось. Я проверил это, обыскав густую траву, тревожась, не оставил ли я случайно следов своего присутствия здесь.

Моим первым порывом было броситься в усадьбу Лисонов за помощью. Но теперь я понимал, что не смогу взглянуть Фларри в глаза, не осмелюсь признаться, зачем пришел сюда на рассвете. Да и кто мне поверит? Обнаружится, что Гарриет была беременна, откроется, что я был ее любовником. Трусливые любовники (банальная история!) иногда убивают женщин, которые зачали от них детей. Полиция не станет вдаваться в подробности.

Я наклонился и коснулся холодной щеки Гарриет. Ее глаза уставились на меня невидящим взглядом. Я развернулся и устремился прочь мимо деревьев, крадучись, словно и впрямь был убийцей.

Загрузка...