Личное начало и роковые силы в истории

Приступая к печатанию III тома своих Основных вопросов философии истории, который будет посвящен исследованию «сущности исторического процесса и роли личности в истории», я считаю не лишним познакомить заранее читателей первых двух томов с предметом третьего тома. Содержание следующих страниц не будет представлять для них ничего нового: все высказанные здесь взгляды подробнее были изложены в первых двух томах, но они собраны здесь вместе, и из них сделаны кое-какие выводы, которые явятся исходными пунктами сочинения о Сущности исторического процесса и о роли личности в истории. Настоящая статья будет служить как бы своего рода связью между Основными вопросами философии и их продолжением. Отсюда несколько отрывочный характер статьи, притом прямо вводящей читателя in medias res.

Рассматривая историю, как процесс, в котором главную роль играет деятельность личностей, мы имеем полное право видеть в личности единственный фактор истории, по отношению к коему все остальное, что мы охотно представляем себе также действующим в истории, будет иметь значение простых условий. Действует, в прямом значении этого слова, в истории одно реальное существо — человек, и историческая наука изучает как самые деяния человека, так и их результаты, деятельность же эта происходит среди известных условий, так или иначе влияющих на человека и его действия: если мы говорим и об условиях этих, что они действуют в истории, то понятие действия употребляется тут совсем в ином смысле, нежели тогда, когда мы имеем в виду поступки и деяния человеческой личности. Эти условия могут иметь громадное значение в истории народа, могут даже весьма удовлетворительно объяснять ее главные и основные черты, но все их «действие» будет заключаться в их влиянии на деятельность отдельных личностей, которая и создает историю. Другой вопрос, как понимать отношения, существующие между деятельностью личностей и ее условиями, и иной также вопрос, как понимать отношения, в коих одни к другим находятся отдельные действия людей, слагающиеся в историческую деятельность целого общества, — во всяком случае единственным фактором истории является человеческая личность, хотя бы даже в своих действиях она лишь пассивно передавала влияние на нее окружающих условий.

Я думаю, далее, — и это будет также немаловажным тезисом защищаемой мною теории — что личности принадлежит в истории вообще значение более важное, нежели роль фактора, способного передавать через себя влияние окружающих ее условий без всякого действия от себя. В этом смысле я позволяю себе говорить не только о роли личности в истории, т. е. о том, что может иметь и пассивный только характер, но и о личном начале в истории, уже не допускающем такого понимания. Для того, чтобы выяснить, какие условия имею я в виду, как влияющие на деятельность личностей и только в таком словоупотреблении «действующие» в истории, а также чтобы показать, в чем заключается личное начало в смысле, противоположном пассивному подчинению личности этим условиям, я должен сделать здесь небольшое вступительное рассуждение, исходным пунктом которого с удобством может быть одно место из первого тома Основных вопросов философии истории, именно то, где дается объяснение существованию в истории общих течений прагматического и культурного характера.

«Личность — единственный фактор истории, но есть некоторые общие условия, которые вносят в деятельность многих личностей, т. о. народа, известное общее направление. Личность определяется либо извнутри прирожденными свойствами, либо извне разными обстоятельствами; первые условия мы назовем органическими, вторые, т. е. окружающую природу и культурно-социальные формы — условиями неорганическими и над-органическими, разумея под последними вообще продукты человеческого творчества, определяющие деятельность человека. Когда эти условия общи многим лицам, то они придают их деятельности некоторое общее направление. Ход истории создается деятельностью людей; непосредственная причина деятельности — воля; воля действует по мотивам и известным образом обусловлена: одни условия лежат в организме волящего субъекта, во всей совокупности его прирожденных свойств; другие по отношению к организму нечто внешнее; это внешнее есть среда, в которой человек действует, и среда эта есть результат либо процесса физического (природа), либо духовно-общественного, т. е. продукт человеческого творчества (культура и социальная организация). Эти три категории условий всегда на лицо при всякой деятельности человека, и поскольку люди подчиняются одинаковым условиям, постольку они действуют приблизительно одинаково»1. Итак, условия, о коих идет речь, как о направляющих историческую деятельность народов, суть 1) внешняя природа занимаемой им страны, 2) прирожденные свойства его расы и 3) созданная его историей культурно-социальная среда, и можно сказать, что в том порядке, в каком перечислены здесь эти условия, они выдвигались одно за другим на первый план при объяснении судеб отдельных народов, так что и внешняя природа, и расовые свойства, и культурно-социальные формы принимались за главные действующие в истории силы, по отношению к коим деятельность личностей имела значение подчиненное и второстепенное.

Две из таких теорий, так называемые «теория климата» и «теория расы», уже были мною рассмотрены во втором томе Основных вопросов философии истории, а потому, не обсуждая их здесь в целом, я укажу лишь вкратце на то место, какое они отводят личному началу в истории по самой своей сущности.

«Теория климата», — видящая, впрочем, не в одном климате, но и в других физических условиях страны главный фактор, действующий в истории населяющего последнюю народа, — «теория климата» может быть формулирована, в таком положении: человек есть раб окружающей природы, которая и приспособляет его к себе. Другими словами, теория эта по самому существу своему есть отрицание личного начала в истории, поскольку односторонне подчиняет человека природе, т. е. превращает человеческую личность в простой объект влияний, идущих к нему со стороны устройства поверхности страны, ее климата, почвы, естественных произведений и т. д. Серьезно считаться с таким воззрением в наше время совершенно не стоит, тем более, что самый видный представитель этой теории в XIX веке, Бокль сделал в ней важную поправку сравнительно с своим предшественником из XVIII века, Гердером, видевшим в истории почти только одно действие природы и культуры на человека, пассивно воспринимающего их влияние. Поправка Бокля касается другой стороны дела, т. е. активной роли человека по отношению к природе, так что в воззрении английского мыслителя история утратила характер одностороннего действия физической среды на личность, а явилась в виде взаимодействия между человеком и природою: по словам Бокля, «все перемены, которыми полна история, все перевороты в человечестве, развитие и падение народов, их счастье и бедствие, — все это — результат двоякого действия: влияния внешних явлений (природы) на дух человека и влияния духа человеческого на внешние явления. Вот те материалы, прибавляет он, из которых должна быть построена философия истории»2. Мало того: основу последней составляет у Бокля различие. между цивилизациями европейскою и вне-европейскою именно в том, что в Европе человек стремится подчинить себе природу, а вне Европы, наоборот, природа подчиняет себе человека3. В этом общем взгляде Бокля обращает на себя внимание то обстоятельство, что писатель, наиболее в наши дни преувеличивавший влияние природы на историю, в то же время признал активную роль человека по отношению к природе, роль, в которой человек выступал уже задолго до начала истории, когда первобытным дикарем сделаны были первые попытки подчинения себе природы. Признавая вместе с Боклем совершающееся в истории взаимодействие между человеком и природою, хотя и не сводя к этому всю историю, мы тем самым признаем за личностью самостоятельное значение по отношению к неорганической среде, как бы ни было мало действие первой на последнюю. В конце концов важна способность человека к самостоятельной и активной деятельности по отношению к той самой природе, в рабскую зависимость от которой ставила человека «теория климата».

В своем месте было нами отмечено, что в XIX веке господствовавшую в прошлом столетии «теорию климата» на время заменила в философских построениях истории «теория расы»4. Последняя с иной стороны, нежели рассмотренная, отрицает в истории личное начало. Для «теории климата», взятой во всей ее односторонности, отдельный человек и целый народ представляют из себя лишь то, чем им повелевают быть физические условия страны, в которой они живут, так что как за единичною особью, так и за массою индивидуумов отрицается всякая самостоятельность по отношению к внешней природе, и человек является какою-то tabula rasa, могущею получать содержание от одних только условий физической его обстановки. По «теории расы», совсем наоборот, у этой обстановки отнимается всякое значение сравнительно с тою ролью, какую заставляют играть принадлежность человека к тому или другому племени: он уже не tabula rasa, а — если можно так выразиться — сосуд, наполненный множеством духовных качеств, свойственных только известной расе, передаваемых исключительно путем органической наследственности, так что с этой точки зрения и отдельная личность, и целая нация суть лишь то, что из них делает их происхождение, следы коего они носят на себе в продолжении всего своего существования, противостоя всем иным влияниям. Разбирая эту теорию в ее исключительности, я отметил, как одно из ее основных понятий, без которого она не имела бы никакого смысла, представление расы, как совокупности совершенно однородных особей, одаренных какими-либо специфическими качествами, встречающимися только у этих особей и притом, если не у всех, то у громадного их большинства5. Логически развивая такое воззрение, пришлось бы в каждой личности данного народа видеть лишь единичный экземпляр общего типа, не заключающий в себе ничего оригинального. Повидимому, «теория климата», считающая человека неспособным противу стоять идущим на него извне влияниям, и «теория расы», приписывающая ему, наоборот, необычайную устойчивость перед действием на него внешних влияний, должны были бы быть столь же противоположны и в отношении своем к личному началу в истории, но на самом деле обе теории одинаково заключают в себе отрицание личного начала, одна отнимая у человека возможную для него самостоятельность, другая — лишая личность возможной для нее оригинальности. В своем разборе теории расы я, между прочим, коснулся и предполагаемой монотипичности особей одной и той же расы: факты опровергают такую гипотезу, ибо оказывается, что одинаковые человеческие типы и темпераменты встречаются в самых различных расах6, а потому в пределах одной и той же расы возможно большое разнообразие личностей. Наконец, индивидуальная изменчивость вообще есть факт, не подлежащий сомнению, если бы мы даже и не стали ему придавать такого значения, какое приписывает ему Дарвин в процессе образования новых видов: индивидуальная изменчивость свойств, прирожденных семье, роду, племени, расе, — есть та основа, на которой развивается личная оригинальность в жизни. Не входя в дальнейшее развитие этой мысли, можно ограничиться простым признанием ложности «теории расы», поскольку последняя представляет все единицы, входящие в состав известной расы, как бы вылитыми в одну форму.

Теории «климата» и «расы», каждая в своей исключительности, не раз уже подвергались более или менее основательной критике, и в одной из таких критик обе теории были прямо обвинены в фатализме7. Действительно, здесь есть доля фатализма, если под последним разуметь невозможность для отдельной личности или для целого народа освободиться от некоего исторического рока, проявляющегося в природе страны или в свойствах расы, т.-е. в условиях, которым приписывается непреодолимость по отношению к другим условиям, равным образом, окружающим человека или сопровождающим его появление на и свет. Не подлежит сомнению, что против сил природы, действующих на человека, последний выдвигает собственные силы, которые он и прилагает к природе с целью подчинить ее себе, и что рядом с силами, создавшими и поддерживающими единство расового типа, существуют другие силы, производящие в нем разнообразие и многочисленные индивидуальные от него уклонения, т.-е. создающие особенности, которые принадлежат только отдельным личностям. Раз человек имеет возможность действовать на природу, подчиняя ее силы своим целям, природа уже не может рассматриваться, как рок, безраздельно господствующий над историческою жизнью человечества, и раз возможны индивидуальные уклонения от основного характера расы, и этому последнему приходится отказать в значении своего рода исторического рока. Уже одно то, что существуют две теории, из коих каждая до известной степени верна, т.-е. одно то, что можно признать два разных исторических рока, действующих очень часто в направлениях, диаметрально противоположных, — уже одно это свидетельствует об относительности «климатических» и «расовых» условий истории и следовательно о принципиальной возможности для личности стать в более независимое положение по отношению к условиям, ее создавшим и продолжающим на нее действовать. В этом освобождении личности от роковых сил внешней природы и ее собственного происхождения главную роль играет историческая жизнь человека: история есть между прочим и история подчинения и природы человеку путем накопляющихся технических изобретений, и история переработки самого человека путем его воспитания в над-органической среде, т.-е. в вырабатываемой историческою жизнью духовно-общественной обстановке.

Культурно-социальная среда составляет, как мы видели, третью, рядом с внешнею природою и врожденными свойствами, категорию условий, среди коих происходит человеческая деятельность. Главное содержание истории — изменения этой среды, и когда мы говорим о личности в истории, то разумеем не то, что сделано человеком для подчинения себе природы, и не то, что сделано природою в постоянном творчестве индивидуального разнообразия, а взаимные отношения личности и над-органической среды, т.-е. нравов, обычаев, привычек, навыков, идей и учреждений, в которых живут и воспитываются единицы и массы. Исследовать эти отношения — задача крайне сложная и трудная, но в высшей степени важная, и ей именно посвящаю я готовящийся к печати 3 том Основных вопросов философии истории. В нем более не придется возвращаться к теориям «климата» и «расы», так как все внимание наше будет сосредоточено в нем на отношениях культурно-социальных. Да и краткий разбор обеих теорий, сделанный на предыдущих страницах, предпринят был мною в виду того, что есть исторические воззрения, переносящие на культурно-социальную среду то роковое господство над личностью, которое приписывали «климату» или «расе». Здесь не место говорить о происхождении этих воззрений вообще и некоторых из них в частности; здесь я изложу только общее свое отношение к вопросу, уже достаточно выпукло намеченное в первых двух томах Основных вопросов философии истории.

Припомним, что было сказано мною выше о разделении условий, извне действующих на личность: они бывают либо неорганические, либо над-органические, иначе: либо физические, либо культурно-социальные. Совокупность всех условий той или другой категории составляет из себя по отношению к индивидууму среду, которая и бывает либо неорганическая (природа), либо над-органическая (культура и социальная организация). Всякое живое существо находится в зависимости от окружающей его среды, но зависимость эта, с одной стороны, не есть непременно безусловное подчинение, а с другой, не исключает возможности обратного действия: живое существо в большей или меньшей степени способно противостоять действию на него среды и так или иначе создавать в ней соответствующие его потребностям изменения. Сила сопротивления влияниям той или другой среды, лежащая во врожденных свойствах индивидуума или полученная им каким-либо путем извне, и творческая способность его производить изменения в среде, равным образом прирожденная или благоприобретенная, бывают, разумеется, весьма различны в каждом отдельном случае, и количеством этих двух сил определяется степень развития личного начала в человеке. Но и среда вообще, как физическая, так и духовно-общественная, обладает известной силой сопротивления усилиям человека ее изменить, и сила эта может быть большей или меньшей, равно как далеко не одинаков бывает размер той силы, с какою в том или другом отношении среда действует на человека. Фаталистический взгляд на природу в «теории климата» именно в том и состоит, что физической среде это воззрение приписывает бесконечно великую силу действия на человека и бесконечно великую силу сопротивления его усилиям, отрицая в то же время у человека какую бы то ни было возможность сопротивляться действию природы, с одной стороны, и действовать на нее, с другой. Если возможна в идее фаталистическая теория природы, то в таком же отношении ничто не мешает существованию фаталистической теории над-органической среды, которой с полным правом можно дать название «теории самопроизвольной эволюции». Исторический процесс, отвлеченно взятый, т.-е. quid proprium истории, по нашему определению, состоит во взаимодействии личности и над-органической, т.-е. культурно-социальной среды8, аналогичном тому взаимодействию человека и природы, в коем видел сущность истории Бокль. Достаточно преувеличить и без того всегда весьма значительное действие духовно-общественной среды на отдельного человека и в то же время отбросить иногда еле заметное действие в обратном направлении, чтобы прийти к фатализму над-органической среды. Установляя и анализируя понятие последней, а также характеризуя ее свойства, что было сделано мною во втором томе Основных вопросов философии истории9 я отметил то общее явление, что хотя культура и социальная организация суть, в последнем анализе, продукты человеческой деятельности, тем не менее личность по отношению и к духовной, и к общественной стороне над-органической среды имеет значение совершенно подчиненного элемента. «В социальной организации, говорится там, напр., личность есть член общества, часть целого; по отношению к культуре она есть носительница ее форм, однаиз представительниц известной группы»10. Для индивидуума и социальная организация, и культура одинаково — известного рода среда: «Это — целое, которое обусловливает его бытие; это — известные постоянные системы, которые обусловливают форму, содержание и направление его деятельности. И в том, и в другом отношении индивидуум может находиться в разных степенях зависимости от этого целого и от этих систем — до потери своей индивидуальности, будет-ли то выражаться в безусловном подчинении личного «я» социальной организации или в безусловном сходстве индивидуума с другими индивидуумами одной и той культурной группы»11. Поэтому можно установить двоякое отношение между над-органическою средою и личностью: «социальная организация есть предел личной свободы, культурная группа есть предел личной оригинальности»12. Ту же мысль выражал я только в иной форме, говоря, что культура имеет тенденцию нивелировать личности путем подавления их оригинальности, социальная организация — путем подавления их самостоятельности13. «Эволюция культуры и социальных форм, сказано у меня еще, сама по себе есть отрицание полного самоопределения личности, поскольку последняя лишь бессознательно и непроизвольно повторяет выработавшиеся идеи и обычные поступки, требуемые бессознательно и непроизвольно сложившейся культурою и социальною организацией, и поскольку личность во всех своих требованиях и проявлениях не есть нечто самобытное в культурной группе и самостоятельное в социальной организации»14. Достаточно этих мест, чтобы видеть, в чем именно полагаю я тенденцию над-органической среды, направленную против личного начала в смысле самостоятельности и самобытности индивидуума, и довольно, так сказать, минутного забвения другой стороны дела, т. е. постоянного созидания этой среды деятельностью личностей, чтобы объявить эту тенденцию всегда, везде и во всем достигающею своей цели. Такому результату весьма много способствует и другое обстоятельство: рассматривая историю отдельных элементов культуры или социальных форм, наука уже давно привыкла наблюдать в развитии того или другого элемента, той или другой формы, во-первых, известный порядок, намекающий на существование некоторой правильности в этой истории, а во-вторых, известное сходство между несколькими однородными порядками, указывающее на то, что элементы культуры и социальные формы в своем развитии подчинены некоторым законам. Отсюда недалеко до признания во всей деятельности личностей, результатом которой будет данный элемент культуры или данная социальная форма, лишь простой самопроизвольной эволюции этого элемента или этой формы, — эволюции, которая такова, какова она есть, не потому что так, а не иначе сложились условия произведшей ее деятельности личностей, а потому, что существует роковой закон для развития каждого элемента культуры, каждой социальной формы. Стоит только действительно проникнуться мыслью о зависимости личности от культурно-социальной среды и, даже не закрывая глаз на то обстоятельство, что среда эта создается деятельностью личностей, обратить главное внимание на те случаи, когда развитие ее элементов и форм происходит как бы непроизвольно, в силу неизменно и постоянно действующих законов, — и мы будем иметь историческую теорию, в которой живые личности, составляющие человеческое общество и действующие в истории, явятся сами лишь средою и орудиями самопроизвольной и закономерной, т. е. независимой от человека и его себе подчиняющей эволюции над-органической среды.

Мы не разделяем этой теории, понимая, однако, как она возникла, и даже признавая ту долю истины, которую она в себе заключает. Доводы, на коих можно основать критику этой теории, были высказаны мною раньше в разных местах Основных вопросов философии истории по весьма различным поводам, но их еще нужно развить и привести в такую систему, которая могла бы быть положена в основу научной теории культурно-социальной эволюции. Главное и основное положение этой теории уже было формулировано там следующим образом: «Деятельность общества совершается в известной над-органической среде (культуре и социальной организации), и эволюция этой среды составляет одну сторону исторического процесса. Другую составляет деятельность личностей, влияющая на эту эволюцию»15. Отношение, в каком находятся одна к другой эти две стороны истории, прагматическая и культурно-социальная, есть не что иное, как их взаимодействие16, причем, конечно, и тут мы имеем дело с взаимодействием личности, как фактора истории, и культурно-социальной среды, как совокупности особого рода условий всякой личной деятельности.