Личное счастье

СНОВА ЯШКА КЛЕТКИН

На площадке у младших ребят сегодня было очень шумно и весело. Взрывы неудержимого ребячьего смеха разносились по всему двору, проникали в раскрытые окна окрестных домов, и жильцы, улыбаясь, говорили друг другу:

– Что-то наши ребята затевают веселое!

А другие высовывались из окон и старались разглядеть, что творится там, под сиреневыми кустами.

По белым, посыпанным песком дорожкам, между качелями и грядкой анютиных глазок, расхаживал Колобок. Самый настоящий Колобок, розовый, подрумяненный, с большими синими глазами, с большим смеющимся ртом, с растопыренными руками. А оттого, что голова у Колобка была огромная и туловища не было совсем, ручки и ножки казались очень маленькими. И фигура получилась такая уморительная, что все кругом – и малыши, и большие ребята-пионеры, и Зина – просто умирали от смеха. Полянка так смеялась, что свалилась со скамейки прямо в песок. Не смеялся только сам Колобок – ведь он-то не видел, какой он смешной!

– Ну, Колобок получился хороший. – Елена Петровна вытерла слезы, которые выступили от смеха. – Снимай костюм, Антон!

Зина помогла Антону вылезти из картонного шара – Колобка. Антон, разрумянившийся и счастливый, глядел то на одного, то на другого своими широкими голубыми глазами.

– А думаете, я вас не видел? Я вас тоже всех видел! В дырочки!

– Что – нас! – ответил ему Кондрат. – Если бы ты себя самого видел!

И «Умелые руки», и библиотека, и игры, и рукоделие сейчас были оставлены. Вся площадка участвовала в подготовке ребят к спектаклю. Ведь спектакль будет поставлен в заводском клубе, придут смотреть отцы и матери!

– Колобок хорош, а как Заяц?

Зайца изображала смешливая проказливая Поля. Все видели, что это Поля, потому что лицо у нее было открыто, но все-таки и Заяц получился занятный: большие белые уши качались у него на голове, а сзади топорщился очень смешной кургузый хвостик.

Волком был Сенька Шапкин. Он рычал и фыркал. На лице у него скалилась зубами страшная волчья пасть. И, когда Сенька совался к девочкам, те визжали и спасались от него с криком и с хохотом.

В разгар шума, веселья и деловой суеты на площадку неожиданно вошла Тамара Белокурова. Она вошла, как входит темная туча в сияние солнечного дня, как недобрая весть – в круг безмятежных событий. Глаза ее глядели мрачно, каштановые кудри, причесанные кое-как, торчали в разные стороны.

Все сразу умолкли. Серый волк уставился на Тамару, оскалив зубы, девочки перестали бегать и прыгать.

Увидев Елену Петровну, Тамара смутилась: она не ожидала встретить здесь учительницу.

– Входи, входи! – приветливо сказала Елена Петровна. – Вот это подарок! Ты тоже хочешь помочь нам?

Тамара сдержанно поздоровалась.

– Нет, – ответила она и отрицательно потрясла кудрями, – просто мне… мне очень нужно поговорить с Зиной.

– Что случилось? – спросила Зина, не выпуская из рук клетчатого сарафана, который шила для «бабки».

– Мне надо с тобой поговорить, – повторила Тамара.

– Зина, я отпускаю тебя, – сказала Елена Петровна. – Когда освободишься – придешь.

Зина с сожалением отложила свое шитье и медленно пошла с площадки вслед за Тамарой.

– Зина, ты куда же?

Зина слышала этот жалобный возглас Антона, но не ответила. Тамара рассердила ее.

– Что случилось? – спросила она, едва ворота лагеря закрылись за ними.

– Ты долго будешь возиться с этой мелюзгой? – В голосе Тамары слышалась досада. – Уже второй раз прихожу к тебе сегодня, а тебя все нет и нет. Ты что, нанялась сюда на работу, что ли?

– А почему ты спрашиваешь? Просто мне интересно с ними, вот и все.

– Ты что… в педагоги готовишься?

– Ну, если бы я смогла стать педагогом!

– Хм! Блестящая карьера!

– Я не думаю о карьере. Просто люблю ребятишек.

Тамара усмехнулась:

– Перестань. Что там любить? Не лицемерь хоть со мной.

Зина внутренне вскипела, но сдержала себя. Это трудная наука – смолчать, когда хочется оборвать человека, нагрубить ему, наговорить негодующих слов. Зина осваивала эту науку, потому что сама она не выносила несдержанных, крикливых людей и не хотела быть похожей на них. А сдержаться было очень трудно: Тамара оскорбляла ее!

Но Зина справилась, она только слегка пожала плечами:

– Не хочешь – не верь. Зачем ты искала меня? Говори, потому что видишь – мне некогда.

Зина остановилась. Ей не терпелось вернуться в лагерь, разговор с Тамарой не предвещал радости, не интересовал ее. Ну что она ее задерживает?

Тамара взяла Зину под руку и снова потянула за собой.

– Некогда тебе! Я, может быть, под поезд брошусь сегодня, а ей некогда!

Зина испугалась:

– Тамара, что ты говоришь?!

– Ну, а для чего жить на свете, для чего? – У Тамары задрожал голос, слезы мешали ей говорить. – Ну говори – для чего?

– Я никогда не думала об этом, – сказала Зина. – Мне даже в голову никогда это не приходило, как-то всегда было некогда. А потом, просто мне очень хочется жить. И потом, а как же отец? А ребятишки как без меня?

– Опять – отец, ребятишки! Опять – всё для кого-то!

Зина задумалась, нахмурив светлые бровки.

– А может, тебе потому и жить не хочется, что ты живешь только для себя? – осторожно спросила она, боясь, что очень обидит Тамару.

Но Тамара даже не заметила этой обиды.

– Ты как маленькая все равно, – сказала она. – Ты занимаешься какими-то своими маленькими делами – и ничего тебе не надо. И всегда ты спокойная, ты даже и волноваться-то не можешь, не умеешь. Как же тебе понять, если человек страдает?

Зина невесело усмехнулась. Да уж, где ей волноваться! Мгновенно пронеслись в памяти картины черных, горестных дней после смерти матери, часы беспомощной тоски и тревоги из-за ребятишек, тяжело пережитое унижение, когда снимали с нее пионерский галстук, – это и сейчас не забыть, и сейчас побаливает где-то в глубине сердца. И последнее разочарование, которое так неожиданно приготовила ей жизнь – дружба Антона с Клеткиным! И разве не она совсем недавно так отчаянно рыдала, прощаясь со своими летними радостями и мечтами? Да, Зина очень спокойная!

– Ты не знаешь, что это такое, – продолжала Тамара, – когда вдруг поймешь, что человек, которого ты любила… что этот человек просто… грязь, слякоть!

Зина быстро взглянула на нее. Кто этот человек? А, это Рогозин!

– Конечно, тяжело, – согласилась она. – Только мне кажется… Уж если ты увидела, что это слякоть, то надо забыть его поскорей. Выкинуть.

– Выкинуть! А это легко? Ты еще не понимаешь…

– А разве люди только легкое должны делать? Люди и трудное делают.

– Я знала, что ты не поймешь меня, – сумрачно сказала Тамара, вытирая слезы. – Только мне больше не к кому пойти. Поеду к отцу! Хотела прямо сегодня ехать… А потом подумала – пускай пришлет ответ. А то, может, его в совхозе нет, выехал куда-нибудь.

– Поезжай, поезжай, – живо подхватила Зина, – это ты хорошо придумала. Только… а как же мама?

– А мама – как хочет.

Лицо Тамары стало замкнутым, жестким. Зину поразило это. Она не любила грубую, глупую, самодовольную Антонину Андроновну. Но ведь Тамаре-то она мать?

Может быть, плохая мать? Может быть, плохие матери тоже бывают? И как получается это – матери, которых так горячо любят, матери, которые так нужны своим детям, вдруг умирают? И как получается, что матери, которые живы, здоровы и долго еще будут жить, не нужны своим детям?

– А пока ответ придет… даже не знаю, как и жить.

В голосе Тамары послышалась растерянность, и это тронуло Зину. Все строит из себя взрослую, а сама так же, как Антон, запуталась и не знает, как из этого вылезти и что делать.

– Займись чем-нибудь, – ласково, словно перед ней была младшая сестра, сказала Зина. – Я знаю, что тебе с ребятишками скучно. Но ты попробуй. Они такие потешные, такие занятные, вот ты увидишь! И ты можешь нам помочь. У нас сейчас столько хлопот, прямо вздохнуть некогда! Пойдем со мной!

Зина повернула обратно. Тамара равнодушно последовала за ней. Ей было все равно куда идти, только бы не остаться одной.

Елена Петровна встретила их внимательным взглядом. Зина улыбнулась ей:

– Тамара будет нам помогать!

– Ну помогать так помогать, – сказала Елена Петровна. – Садитесь к столу, надо «деду» рубаху с красными ластовицами сшить.

Зина проворно начала разбираться в разноцветных лоскутьях материи, чтобы найти подходящий кусок. Тамара взяла иголку, вдела нитку. А потом склонилась головой на руку и забыла, где она и зачем сюда пришла.

В лагере шумела пестрая, полная веселых забот жизнь. Там, над кустами сирени, взлетали краснокрылые и серебряные самолеты – ребята готовились к соревнованиям по запуску моделей. В другой стороне слышались музыка и песни. На открытой спортивной площадке ребята учились прыгать через препятствия. Всюду звонкие голоса, смех, движение…

Но Тамара не чувствовала этой атмосферы безмятежной ребячьей радости. Шум и смех раздражали ее. Лагерный сад казался жалким: насажали каких-то липок, а от них даже и тени почти нет. А эти самодельные палатки называются беседками? А этот грубый дощатый шкаф, набитый книжками, – библиотека? А эти картонные и жестяные самолеты, что взовьются сейчас над кустами, – дело, которым можно всерьез заниматься? А эта учительница, которая тратит время на пустяки, – с ней можно дружить?

– Ну что я буду тут делать? – угрюмо пробормотала она. – Зачем ты привела меня сюда?

Зина не ответила. Она тревожно оглядывала площадку. Где же Антон? Неужели опять убежал и обманул ее?

Зина, как встревоженная птица, облетела площадку. И в самом дальнем углу, за кустом, она увидела Антона. Антон стоял на коленях и, пригнувшись, испуганно выглядывал из-за куста. Зина облегченно перевела дух.

– Фу, Антон! Ты меня испугал. Ты что, в прятки играешь?

Увидев Зину, Антон выскочил из-за куста, бросился к ней и, как маленький, схватился за ее руку.

– Что с тобой, Антон?

Антон, оглянувшись вокруг, заставил Зину наклониться к нему.

– Он приходил! – прошептал Антон ей в самое ухо. – Он там стоял. У ворот.

– Кто стоял?

– Яшка. И рожи строил. А тебя нету… Я испугался и спрятался. Только он все равно меня видел.

Зина огорчилась. Опять эта черная тень Антоновой жизни – Яшка Клеткин!

– Ничего, Антон, – сказала она как можно спокойнее, – играй. Яшка тебе ничего не сделает.

А сама прошла прямо к Елене Петровне.

– Елена Петровна! Что делать? Опять этот Яшка здесь. Ну чтоб он пропал куда-нибудь! Почему такие люди живут на земле? Хоть бы он провалился!

Зина готова была расплакаться от досады. Она так устала бороться с этим противным, отвратительным Яшкой!

– Ты опять за свое, Зина? Зачем же Яшке куда-то проваливаться? Он ведь тоже человек.

– Ну какой же он человек, Елена Петровна? Он уже и сейчас вор и бродяга, а когда вырастет, будет бандит. Это разве человек?

– А все-таки пока что человек. Надо выручать его.

– Откуда выручать?

– Да вот из той трясины, в которую он попал. Он сейчас как слепой, он не понимает, куда идет.

– Да разве с ним можно сговориться? Вы, Елена Петровна, еще не знаете, как мы все намучились из-за него. Хоть бы он куда-нибудь сбежал! Он уже убегал из дому, только его поймали. Ну пусть бы убежал так, чтобы его и не поймали больше, чтобы мы избавились от него!

Елена Петровна опустила шитье на колени, подняла на Зину глаза, и между бровями у нее появилась знакомая горькая морщинка.

– Зина, Зина, что ты говоришь! Ну мы избавимся от него. А те люди, к которым он явится, пускай мучаются? И вообще, пускай пропадает человек? Человек, который мог бы сейчас готовиться вступать в комсомол, который стал бы учиться и работать, как настоящие советские люди.

– Он не будет учиться и не будет работать.

– Попробуем, посмотрим. Яшка тебе кажется страшнее, чем он есть. Поверь мне.

Зина почувствовала, что не права. Но ей было так жалко Антона, который, притихший и все еще испуганный, сидел в дальнем уголке площадки и глядел на нее оттуда своими широко раскрытыми глазами. И себя жалко. Разве не из-за этого противного Яшки так расстроился отец, и разве не из-за него она не пошла с ребятами в поход?

И все-таки она была не права, а права Елена Петровна. Только как же быть? Значит, так и терпеть этого противного Яшку?

– Терпеть не надо, – сказала Елена Петровна, и опять морщинка появилась между бровей. – Надо нам с тобой постараться сделать так, чтобы этот противный Яшка не стал бы противным. А стал бы таким же хорошим парнишкой, как и все наши ребята.

– А разве это может быть?

– А почему же нет? Давай постараемся. Трудно очень, но если мы с тобой все-таки очень постараемся?

Зине было приятно слышать это «мы с тобой», в сердце росло чувство признательности к ее с детства любимой учительнице. Но все-таки ей трудно было согласиться с Еленой Петровной.

– Я не могу, – сказала Зина, – я не люблю его. Я не хочу глядеть на него. Не могу глядеть.

Елена Петровна вздохнула и снова принялась за шитье.

– Я понимаю тебя, Зина, ты слишком от него натерпелась. Но ведь каждый человек многогранен. Ты увидела только самые плохие стороны Яшки. А может, он так повернется, что станут видны и хорошие. И тогда ты скажешь сама себе: «А ведь я была к нему несправедлива!»