Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование

2.1. Типология и классификация преступников

Все лица, совершившие преступления, отличаются друг от друга по демографическим, правовым, психологическим и иным признакам, с одной стороны, а с другой — они по тем же признакам схожи между собой, образуют устойчивые группы. Поэтому возникает необходимость классификации и типологии преступников. В советской юридической науке эти вопросы вначале решались с позиций уголовного права и исправительно-трудового права. В связи с этим в основу классификации брались социально-демографические (пол, возраст, род занятий и т.д.) и правовые критерии (характер и степень тяжести совершенных преступлений, длительность преступной деятельности, повторность совершения преступлений, объект преступного посягательства, форма вины и т.п.). Классификации, предлагаемые криминологами, обычно исходят из нравственных и психологических признаков личности преступника, степени общественной опасности правонарушителей, ее глубины, стойкости, содержания.

Для того чтобы правильно решить вопросы классификации и типологии преступников, что имеет большое научное и практическое значение, необходимо определить принципиальные методологические подходы к этим приемам научного познания. Прежде всего отметим, что классификация и типология при всей их схожести не одно и то же.

Классификация, являясь более низким уровнем обобщения, представляет собой устойчивую группировку исследуемых объектов по их отдельным признакам и строится на весьма жестких критериях групп и подгрупп, каждая из которых занимает четко зафиксированное место. Типология же не содержит такой жесткой дифференциации.

Классификация — это система соподчиненных понятий, классов объектов какой-либо области знания или деятельности человека, используемая как средство для установления связи между этими понятиями или классами объектов. Классификация содействует движению науки от эмпирического накопления знаний до ее теоретического осмысления, в частности с помощью типологического анализа. При классификации объекты всегда разделяются по единым основаниям. Так, в одной и той же классификации нельзя делить часть преступников по признакам возраста, а часть, скажем, по повторности совершенных преступлений. Кроме того, в классификации должны быть представлены все группы классифицируемых объектов, а не только часть этих объектов. Например, классификация преступников по признаку возраста не может состоять только из несовершеннолетних преступников и лиц в возрасте 25—30 лет. Классификация по этому признаку должна быть построена следующим образом: лица до 18 лет, от 19 до 25 лет, от 26 до 30 лет, от 31 года до 40 лет и т. п. Здесь представлены все возрастные группы, иных не может быть. Разумеется, могут быть образованы иные классы: липа до 18 лет, от 19 до 30 лет и т. д.

Типология — метод научного познания, в основе которого лежит расчленение систем объектов и их группировка с помощью обобщенной, идеализированной модели или типа. Типология опирается на выявление сходства и различия изучаемых объектов, стремится отобразить их строение, выявить их закономерности. В теоретическом отношении типология по сравнению с классификацией представляет собой более высокий уровень познания. При построении типологии, в отличие от классификации, не требуется вычленения всех без исключения типов, составляющих части познаваемого объекта. Так, среди преступников возможно выделение и изучение одного типа, например личности насильственного преступника, собственно, типологический анализ личности преступника вообще допускает обращение к этой личности как к единому и самостоятельному типу. В качестве такового он может быть выделен среди других социальных типов, причем не предполагается, что при этом должна быть составлена типология всех без исключения социальных типов, существующих в обществе. Самым же важным отличием классификации от типологии является то, что первая дает описание изучаемого объекта, а вторая (наряду с другими методами) его объяснение, т.е. с помощью типологии можно успешнее вскрыть его природу, причины, закономерности зарождения и развития, составить прогноз. Напомним, что основная функция любой науки — объяснение.

Классификация преступников может быть построена по различным основаниям, среди которых следует выделить две большие группы: социологические, в том числе социально-демографические, и правовые. К первым из них относятся: пол, возраст, уровень образования, уровень материальной обеспеченности, социальное положение, наличие семьи, социальное происхождение, занятость в общественно полезном труде, род занятий, наличие специальности, место жительства. К правовым относятся: характер, степень тяжести совершенных преступлений, совершение преступлений впервые или повторно, в группе или в одиночку, длительность преступной деятельности, объект преступного посягательства, форма вины. Целесообразным представляется, в частности, характеристика личности преступников, совершающих преступления как умышленно, так и по неосторожности.

По названным классификационным основаниям могут быть выделены и отдельные типы, например несовершеннолетние преступники, женщины-преступницы, насильственные преступники, преступники — городские жители. В целом же типология представляет собой расчленение целого на отдельные группы по наиболее важным, сущностным признакам. Именно типология дает возможность вскрыть природу, причины, закономерности преступного поведения, создать основы его прогнозирования и антикриминогенного воздействия.

Так, заслуживает внимания типологизация отдельных категорий преступников в зависимости от их принадлежности к устойчивой, социально-корпоративной, обособленной группе. К ним, в частности, относятся: работники правоохранительных органов, военнослужащие, государственные чиновники, депутаты.

Следует отметить, что криминолого-психологических исследований в отношении этих категорий преступников ранее в надлежащей степени не проводилось. В то же время криминальная активность представителей этих групп с учетом высокой латентности и кажущейся мнимой статистической незначительности представляет особую, повышенную общественную опасность, поскольку, имея тесные связи со всеми ветвями власти, а подчас напрямую их представляя, они обладают реальными возможностями для длительной безнаказанности, теневой преступной деятельности.

В отечественной криминологии, как уже выше указывалось выше, имеется опыт создания типологий преступников по мотивам совершенных преступлений. Почему в основу типологии был положен именно мотив?

Мотив — внутреннее побуждение к поведению, это то, ради чего оно осуществляется, в нем заключается его субъективный смысл. Поэтому можно сказать, что мотив наиболее ярко характеризует человека и личность такова, каковы ее мотивы. Проиллюстрируем данное положение примерами.

Так, среди виновных в корыстных преступлениях заметно выделяется группа людей, совершающих такие действия из престижных мотивов, т.е. для того, чтобы занять в жизни более высокое социальное, в первую очередь должностное положение, завоевать авторитет среди окружающих, быть все время на виду и т.д. Это часто сопровождается неправильным пониманием производственных и иных интересов своего предприятия или учреждения. Корысть, понимаемая в смысле личного обогащения, если она здесь есть, выступает в качестве дополнительного мотива. Следовательно, названных преступников можно объединить в престижный тип.

Однако по престижным мотивам совершаются не только так называемые корыстные преступления. Давно установлено, что иногда кражи, грабежи, разбои, хулиганство, даже убийства и изнасилования и некоторые другие преступления отдельные лица совершают для того, чтобы завоевать авторитет в группе, закрепиться в ней, если членство в группе представляется ценным. Насильственные действия нередко допускаются и для того, чтобы утвердиться в собственных глазах, доказать самому себе, что «я смог» это сделать, тем самым повысить самоприятие. Подобные мотивы весьма характерны для преступников молодежного возраста, причем соображения личного обогащения, если, например, насилие сопровождается завладением материальными благами, не всегда являются ведущими. Стало быть, и такого рода преступников целесообразно относить к престижному типу либо к самоутверждающемуся.

Вообще вопрос об определении типа личности преступников, совершающих корыстно-насильственные преступления (разбои и грабежи), достаточно сложен. Для его решения необходимо исходить из того, какие мотивы были главными. Так, если разбой был совершен в целях обогащения, то субъект должен быть отнесен к корыстному типу. Среди грабителей и разбойников немало тех, для кого совершение преступлений во многом игра, напоминающая игру в «казаков-разбойников». Таких лиц надо причислять к игровому типу.

Корыстные мотивы доминируют в действиях тех, кто совершает кражи или преступные действия, связанные с предпринимательской (финансовой) деятельностью, в том числе с использованием насилия. Не менее сложной выглядит психолого-типологическая характеристика членов гангстерских организаций, в действиях которых можно обнаружить и престижные (включая сюда самоутверждение), и игровые, и корыстные, и насильственные мотивы. Мотивы насильственных преступлений (убийства, нанесения вреда здоровью, изнасилования, хулиганства и др.) достаточно разнообразны. Вообще называть насилие мотивом всех насильственных преступлений ошибочно, потому что совершение насильственных действий ради них самих можно наблюдать далеко не всегда. Понятие насилия чаще отражает внешний характер действия и не во всех случаях его сущностное, внутреннее содержание. Преступления против личности могут совершаться по мотивам личного обогащения, поэтому виновных следует относить к корыстному типу. Некоторые убийства, нанесение вреда здоровью, а иногда даже изнасилования совершаются из хулиганских побуждений, по мотивам мести и ревности. Лица, действия которых направляются указанными стимулами, могут быть отнесены к насильственному типу, а виновные в изнасиловании и других половых преступлениях на почве сексуальных побуждений — к сексуальному.

Таким образом, среди основной массы лиц, совершающих так называемые общеуголовные преступления, по мотивационным критериям можно выделить корыстный, престижный, игровой, насильственный и сексуальный типы. Их выделение имеет условный характер. Разумеется, могут быть выделены и другие типы. Легко заметить в приведенной типологии, что вид преступлений не совпадает с типом личности преступника, совершающего одно из преступлений этого вида. Так, виновный в убийстве, являющемся насильственным преступлением, по мотивам личного обогащения должен быть отнесен к корыстному типу.

Мотив — главный, но не единственный признак для типологии преступников. Их типологические группы могут быть построены и по характеру преступной направленности, и по степени общественной опасности.

По характеру преступной направленности могут быть выделены следующие типы: корыстный, насильственный, корыстно насильственный и универсальный. О первых трех говорилось выше. Универсальный тип преступника назван так потому, что составляющие его лица способны совершать самые разные преступления: экономические и сексуальные, присвоение имущества и истязания и т.д. Следовательно, у них можно обнаружить определенную гибкость и изменчивость мотивов, сочетание разных из них.

Более сложной является типология по степени общественной опасности. Попытки построения типологии по этому признаку уже предпринимались, причем в качестве ведущего обстоятельства признавалась стойкая антиобщественная установка, что проявлялось в длительном преступном поведении. Однако такой признак не представляется достаточным: нетрудно представить себе карманного вора, который на протяжении длительного времени совершает кражи, но тем не менее нет оснований относить его к числу особо опасных преступников. Представляется, что в основание названной типологии нужно положить следующий признак: отношение преступника к главной ценности — человеческой жизни. В соответствии с этим можно выделить следующие типы.

Абсолютно опасные — совершающие серийные убийства, в том числе наемные и сексуальные, а также убийства нескольких человек одновременно, как правило, ранее незнакомых, либо общеопасным способом, например в ходе совершения террористического акта.

Особо опасные — совершающие убийства, как правило, в конфликтной ситуации, а также длительное время совершающие корыстные (с причинением большого материального ущерба) и корыстно-насильственные преступления. Сюда же следует отнести лидеров организованных преступных групп и сообществ.

Опасные — совершающие преступления против личности или (и) собственности, нарушающие общественный порядок и т.д., но не посягающие на жизнь.

Представляющие незначительную опасность — остальные преступники, в первую очередь те, которые совершили преступления по неосторожности, непредумышленно или в силу неблагоприятного стечения личных обстоятельств, но не против жизни человека.

2.2. Убийцы

Если обратиться к статистике убийств, то регистрируемое их количество, казалось бы, имеет тенденцию к снижению (1997 г. — 28 467; 1998 г. — 28 794; 1999 г. — 30 337; 2000 г. — 31 052; 2001 г. — 32 792; 2002 г. — 32 285; 2003 г. — 31 630; 2004 г. — 31 553; 2005 г. — 30 849; 2006 г. — 27 462; 2007 г. — 22 227; 2008 г. — 20 056). Однако следует отметить, что эти данные весьма далеки от реальности. С учетом этого убийства уже не представляется возможным относить к традиционному низколатентному виду преступности. Об этом наглядно свидетельствует значительное число лиц, пропавших без вести, а также обнаруживаемых ежегодно неопознанных трупов с явными признаками насильственной смерти, сведения о которых в официальную статистику об убийствах не попадают. По самым скромным экспертным оценкам, убийств в России фактически ежегодно совершается в полтора-два раза больше. Подавляющее большинство убийц составляют мужчины (90%), но убийства являются той сферой, в которой всегда проявляли активность и женщины. Хотя среди преступниц только 1 % составляют осужденные за убийства и покушения на них, удельный вес убийц среди всех женщин, совершающих преступления, примерно такой же, как и в аналогичной категории насильственных преступников среди всех мужчин, совершающих преступления. Об этом говорят, например, данные Всесоюзной переписи осужденных. Оказалось, что среди лиц, отбывающих наказание в исправительных учреждениях (ИУ) (убийцы, как правило, именно там и отбывают наказание), мужчин, осужденных за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах, — 4,9%, женщин — 4,3%, за умышленное убийство без отягчающих обстоятельств соответственно 6,2 и 10,9%, за неосторожное убийство — 0,1 и 0,1%. Убийство — преступление взрослых, подростки совершают его сравнительно редко, однако в 1990-х гг. отмечался рост числа несовершеннолетних, наказанных за это преступление. Если в 1990 г. в убийствах и покушении на них участвовало 534 подростка, то в 1995 г. — вдвое больше. В последующие годы количество убийств, совершаемых несовершеннолетними, имело стойкую тенденцию к росту (1998 г. — 1024; 1999 г. — 1123; 2000 г. — 1331; 2001 г. — 1670). В последние годы эта тенденция продолжает сохраняться. Статистика ежегодно фиксирует, что больше всего убийств совершают лица в возрасте 20—40 лет. Это в общем-то неудивительно, поскольку самые тяжкие преступления «должны» совершать лица, чей возраст больше связан с высокой социальной активностью, с накоплением тяжких переживаний и аффективных состояний, с ростом тревоги за себя. Конечно, возможность действовать во все более существенных общественных масштабах, опираясь на свое знание жизни, отнюдь не является предпосылкой совершения толькоубийств и других насильственных действий, а не каких-нибудь других, в том числе вполне социально приемлемых поступков.

Поэтому, имея в виду возраст, есть все основания предполагать, что здесь немалую роль играет то, что период высокой социальной активности связан со временем наибольшего накопления конфликтов личности как внутри ее самой, так и со средой. Естественно, что эти две группы противоречий неотделимы друг от друга, причем у некоторых людей по мере возрастания активности и притязаний к среде, попыток определения своего места в ней и приятия самого себя могут обостряться конфликты индивидуально-психологического и социально-психологического характера. С началом взрослости могут окончательно или в большой степени развеяться иллюзии по поводу себя или (и) других людей, по отношению к жизни в целом, желаемые роли в которой можно отвоевать разными способами, в частности с помощью насилия.

В названном возрасте выясняется, в какой мере и как может управлять человек своим поведением, своими инстинктами, влечениями и страстями, насколько усвоил он социальные, в первую очередь нравственные нормы, стали ли они регуляторами его поведения.

По сравнению с другими категориями преступников убийцы имеют более низкий образовательный статус, что, впрочем, присуще всем насильственным правонарушителям и хулиганам. Это давно установленный факт, который обычно не вызывает сомнении, поскольку использование грубой силы есть удел примитивных и нецивилизованных натур. Рассматриваемый факт неудивителен и потому, что среди убийц до 60% лиц, имеющих различные психические аномалии в рамках вменяемости, а подобные расстройства отнюдь не способствуют получению и повышению образования, приобщению к культуре. Такую же негативную роль играют патологии в психике в трудовой адаптации людей, и убийцы, конечно, здесь не исключение. Среди них доля работающих не превышает (по разным данным) 70—80%, а те, которые работали, чаще были заняты тяжелым ручным, неквалифицированным, непрестижным трудом, которым обычно не дорожили и бросали при первой возможности. Если названные обстоятельства суммировать с низким образовательным уровнем убийц, распространенностью среди них психических аномалий, невысокой долей тех, кто состоял в зарегистрированном браке (50%), то можно сделать однозначный вывод о том, что это весьма дезадаптированная категория людей.

К сказанному следует добавить, что криминогенность сожителей не менее чем в пять-шесть раз превышает криминогенность лиц, находящихся в зарегистрированном браке. Что касается поведения разведенных супругов, главным образом мужей, то доля тяжких насильственных преступлений, совершенных ими, за последние 15—20 лет увеличилась примерно в три раза. Обычная житейская практика убедительно свидетельствует о том, что разведенные супруги злоупотребляют спиртными напитками чаще и больше, чем те, которые состоят в зарегистрированном браке. Разумеется, сказанное отнюдь не снимает сложной проблемы убийства жен (мужей), многие из которых совершаются в нетрезвом виде. Вообще 80—90% всех убийств совершаются в состоянии алкогольного опьянения, но этот несомненный факт отнюдь не делает опьянение причиной совершения убийств и любых других преступлений. Этот факт лежит на поверхности и всегда привлекает к себе повышенное внимание, но очень редки попытки объяснить его действительное значение.

Оно состоит в том, что опьянение снимает внутренние запреты, сформированный всей предыдущей жизнью самоконтроль, т.е. уничтожает то, что привито человеку цивилизацией, и возвращает, образно говоря, в состояние дикости. Подобный регресс для многих людей весьма желаем, хотя об этом они, как правило, ничего не знают, поскольку это потаенное стремление, скрытое от сознания в глубинах психики. Если имеет место фактическое отрицание цивилизации путем ухода в далекое прошлое, то совершенное в рамках этого ухода преступление можно назвать проявлением психического атавизма.

Еще одна важная функция опьянения при совершении убийства: оно способствует забыванию содеянного, вытеснению в бессознательное психотравмирующих воспоминаний и переживаний о совершенном убийстве. Реализация этой защитной функции наиболее часто наблюдается среди тех, кто убил своих близких: отца, мать, детей, жену, сожительницу. Нет сомнений, что в некоторых случаях преступники лгали, утверждая, что ничего не помнят из-за опьянения, но во многих случаях так и было. В этом убеждают не только стойкие, начиная с первого допроса, утверждения о забывании случившегося, но и то, что обвиняемые не отрицали своей вины, признавали, что убили, однако не могли вспомнить и описать очень многие важные эпизоды и детали происшествия.

П., 28 лет, грузчик с восьмиклассным образованием, ранее судимый за хулиганство, на почве ревности пытался задушить жену, а когда она убежала, ударами головой о стену убил их дочерей двух и трех лет. П. — привычный пьяница и из семьи привычных пьяниц: постоянно пьянствовали его отец и мать; злоупотребляла спиртными напитками и его жена. Убийство детей совершено в состоянии сильного опьянения, он пил до этого несколько дней подряд, об обстоятельствах преступления ничего рассказать не мог, хотя и не отрицал, что мог совершить такое. Подлинным мотивом этих убийств является то, что, поскольку дети ощущались П. психологическим продолжением жены, убив их, он мстил ей.

Отнюдь не случайно то, что чаще всего вытесняются из сознания тс действия, в результате которых погибли родные и близкие, поскольку прежде всего такие преступления принято расценивать как наиболее безобразные. Даже те, которые вначале лгали, что ничего не помнят, в дальнейшем, за долгие годы пребывания в местах лишения свободы и после освобождения, как бы убедили себя, что им нечего вспоминать, и таким путем перевели психотравмирующие воспоминания в невспоминаемую сферу психики. В ИУ осужденные за убийства тщательно избегают разговоров на тему о том, за что они осуждены, и попытки вызвать их на откровенность часто безрезультатны, причем здесь имеются в виду расспросы сотрудников названных учреждений и исследователей. Некоторые осужденные за убийства прямо просят не вспоминать содеянное ими или особенно стараются обойти молчанием детали.

В аспекте потребления спиртных напитков убийцами представляют интерес данные, полученные в результате опроса убийц из случайно сложившихся пьянствующих уличных компаний, о культуре потребления этих напитков в их среде. Более 2/3 из них считают нормальным пить суррогаты, пагубно влияющие на психическое состояние и здоровье; не закусывая, и в местах, запрещенных законом; подавляющее большинство не находят ничего предосудительного в доведении себя до состояния сильного алкогольного опьянения, в нецензурной брани в процессе выпивки. К числу запретов, принятых в таких группах, относятся поступки, ущемляющие права участников компании, связанных с выпивкой: нельзя часто пить за чужой счет, наливать себе спиртного больше, чем другим, присваивать деньги или купленную на общие деньги водку, навязываться в компании, не внеся своей доли. В условиях дефицита денежных средств при повышенной потребности в алкоголе такие проступки влекут суровые групповые санкции.

Нетрудно заметить, что многие из перечисленных норм достаточно нравственны (например, запрет на присваивание общих денег), в то же время все они весьма красноречиво характеризуют этот низший, материально необеспеченный, люмпенизированный слой общества. Между тем в рамках именно этого «пьяного» (или «полупьяного») слоя совершается относительное большинство самых распространенных убийств — на бытовой почве. Причем в значительной части таких преступлений в нетрезвом виде были и преступники, и жертвы. Насилие в названном слое столь же привычно, как каждодневный прием пищи, оно впитывается с детства, становится привычной формой общения и принятым способом разрешения конфликтов. Сквернословие и побои четко представлены в отношениях родителей и детей, между супругами, между соседями, между членами неформальных малых групп. Это особая культура, в которой бутылка водки есть признанная единица измерения материального и духовного благосостояния.

В качестве иллюстрации приведем бесхитростный рассказ о своей семье 3., которая была осуждена за то, что свою пятимесячную дочь ударила головой о выступ фундамента и бросила ее там. Ребенок скончался сразу. Матери было всего 16 лет.

«У моих родителей четверо детей. Старшая, 24 лет, замужем, потом я, еще брат шести лет и сестра двух лет, но она живет в детдоме, поскольку отец запретил матери брать ее домой, пригрозив убить ребенка. Он пил каждый день, даже одеколон, половину зарплаты пропивал. Бил мать, меня, сестру. Перебил мне палец, сломал кость на кисти, матери — переносицу. Брата тоже бил, он летал по квартире. В доме от отца постоянно слышался мат. Мать тоже пила, а когда пили они с отцом, то обычно потом дрались между собой. Когда я родила, отец все время ругал меня, грозил убить ребенка, выбрасывал пеленки. Я отсюда, из колонии, отправила домой 34 письма, получила только одно, от мамы».

Таких рассказов можно привести множество. В каждом из них непроизвольно звучит тема загубленной жизни, а проживший ее человек нередко становится виновником гибели другого человека.

Бессознательная потребность в опьянении для достижения определенных состояний психики может соединяться с такой же бессознательной потребностью в убийстве, что, конечно, бывает не всегда. Однако в случае названного объединения вероятность совершения убийства и, следовательно, общественная опасность соответствующего лица неимоверно возрастает.

Среди убийц высок удельный вес ранее судимых лиц, причем тех, «кто отбывал наказание в местах лишения свободы». Если кражи, грабежи, разбои и хулиганство часто совершаются в течение года после освобождения из ИУ, то убийства имеют место по прохождении более значительного времени. Очевидно, для совершения такого наиболее значимого преступления, как убийство, необходимо больше времени для накопления и обострения внутренних конфликтов, вызывающих сильные психотравмирующие переживания.

Вместе с тем нужно должным образом оценить два взаимосвязанных и схожих обстоятельства: нахождение в период совершения преступления в среде тех, кто ведет антиобщественный образ жизни, и пребывание среди преступников в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства формируют в человеке склонность решать свои проблемы с помощью силы, не считаясь с жизнью, здоровьем и достоинством других. Таких проблем достаточно много у лиц, которые вернулись в условия свободы, но не смогли успешно адаптироваться к ним. Многие из ранее судимых лиц являются носителями социально порицаемой субкультуры и тех психологических особенностей, которые они унаследовали или усвоили в течение своей жизни. В зависимости от типа и структуры личности указанные черты могут более или менее жестко регламентировать и регулировать ее поведение.

Среди ранее судимых убийц большую часть составляют те, которые в прошлом наказывались не за убийства, а за другие преступления, прежде всего кражи. Э. Ферри, сторонник теории прирожденного преступника, еще в конце прошлого века для объяснения причин изменений преступного поведения призывал не смешивать различные типы воров. Он писал: «Простой вор, похищающий при помощи ловкости, обмана и проч., может вследствие привычки дойти до взлома и до разбоя; но он с трудом переходит к предумышленному убийству, совершаемому исключительно и прежде всего для ограбления жертвы. В известных случаях он может совершить и убийство, но лишь для того, чтобы обеспечить себе безнаказанность, побуждаемый к этому криками, сопротивлением жертвы и проч. Наоборот, кровожадный вор есть лишь разновидность предумышленного убийцы; таким он является по врожденной склонности, чаще всего проявляющейся внезапно до возраста возмужалости, но иногда, вследствие благоприятных внешних условии, совсем не проявляющейся или проявляющейся поздно. И в этом случае вору нет надобности меняться, потому что тип убийцы у него был до совершения убийства».

Конечно, не только кражи и другие преступления нередко предшествуют убийствам, но и наоборот: убийцы после убийства вполне могут совершать преступления, не связанные или связанные с насилием над личностью, в частности новые убийства. Такое можно наблюдать среди представителей организованных преступных групп, для которых преступления являются существенной частью их образа жизни, а убийство иногда выступает в качестве средства обеспечения такого существования.

Можно отметить и постепенное нарастание агрессивности у многих преступников: вначале совершаются мелкие хулиганские действия, наносятся оскорбления, побои, легкие телесные повреждения и только затем — убийство. Возможен и другой путь: хулиганство грабежи, разбои -> убийство. Но ни в коем случае не следует утверждать, что убийствам всегда предшествуют менее опасные преступления и мелкие правонарушения, поскольку нередко убивают те лица, которые ранее не допускали никаких аморальных поступков. К числу таких убийц относятся, например, те, которые убили из ревности или мести в состоянии сильного душевного волнения. Но то, что благополучные в прошлом люди насильственно лишают кого-то жизни, ни в коем случае не говорит о том, что это лишь случайность в их жизни. Любой поступок, насильственно-смертельный в том числе, есть порождение внутренних сил и конфликтов данной личности, он, этот поступок, субъективно логичен и целесообразен для нее.

Данное деяние — убийство — совершено данным человеком, а не другим, и деяние таково, каково оно есть, но не какое-нибудь иное, во всем этом нельзя не усмотреть закономерность, присущую именно интересующему нас лицу. Те лица, в жизни которых раньше не имели места правонарушения, могут совершить преступление, поражающее своей жестокостью, однако это не значит, что оно случайно.

Убийцы чаще всего действуют в одиночку — около 90% всех убийств (если, конечно, не включать сюда убийства на войне и убийства, связанные с войной или иными вооруженными конфликтами, например истребление мирных жителей, а также уничтожение людей в концлагерях). Совершение преступления в одиночку больше всего характерно как раз для убийц, ни одна другая категория преступников не действует так. Группы преступников, сорганизовавшиеся для убийств или нанесения тяжкого вреда здоровью, встречаются чрезвычайно редко; если они образуются, то после совершения одного из таких преступлений распадаются. В большинстве случаев антиобщественные группы, члены которых совершили убийства, при своем формировании не преследовали цель лишить кого-либо жизни, а складывались на социально дефектной основе при совместном проведении досуга с выраженной тенденцией к пьянству, наркотизму, азартным играм, хулиганству, разврату. Убийство выступает непредвиденным итогом анархической разнузданности подобных малых неформальных групп.

Почему убийства чаще, чем любые другие преступления, совершаются в одиночку? Ответ надо искать в содержании самого деяния, в его исключительно интимном характере, который заключается во встрече убийцы со смертью. То, что в данном случае смерть чужая, не играет, по-видимому, решающей роли, учитывая всеобщую значимость этого фактора, хотя преступник может и не осознавать его глобальности, а сознание иногда может не принимать, даже отвергать факт лишения другого жизни. Если каждый умирает в одиночку, то и дверь «туда», хотя бы и не для себя, тоже открывает один.

Если иметь в виду те убийства, которые совершаются группой, то надо учитывать распределение ролей в ней. Одно дело, когда все члены группы принимают непосредственное участие в данном преступлении, все становятся его исполнителями. Другая складывается ситуация, когда роли распределены иначе. Встреча со смертью в большинстве случаев более значима для исполнителей, а пособники и организаторы часто не видят ни самого убийства, ни трупа.

Если обратиться к нравственно-психологическим чертам убийц, общим для этой категории преступников, то нужно отметить следующее.

Убийцы — это чаше всего импульсивные люди с высокой тревожностью и высокой эмоциональной возбудимостью, для которых в первую очередь важны собственные переживания и интересы и у которых не сформирована установка относительно ценности жизни другого человека. Образно можно сказать, что их не хватает для сопереживаний из-за высокой тревожности, предопределяющей расходование своей энергии в основном на самого себя. Они неустойчивы в своих социальных связях и отношениях, склонны к конфликтам с окружающими. От других преступников убийц отличает эмоциональная неустойчивость, высокая реактивность поведения, когда оно обычно принимает форму реакции на внешние раздражители, сугубо субъективно воспринимаемые и оцениваемые. Они внутренне неорганизованны, а высокая тревожность порождает такие качества, как подозрительность, мнительность, мстительность, как правило, сочетающиеся с беспокойством, раздражительностью, напряженностью.

Среда ощущается убийцами как враждебная. В связи с этим у них затруднена правильная оценка ситуации, и данная оценка легко меняется под влиянием аффекта. Повышенная восприимчивость к элементам межличностного взаимодействия приводит к тому, что индивид легко раздражается при любых социальных контактах, ощущаемых как угроза для него.

Такие люди обладают достаточно устойчивыми представлениями, которые, однако, с трудом поддаются корректировке, а тем более существенным изменениям. Другими словами, если они о ком-то или о чем-то имеют свое мнение, то их трудно переубедить. Все затруднения и неприятности, с которыми они встречаются в жизни, интерпретируются как результат чьих-то враждебных действий. В своих неудачах они склонны обвинять других, а не себя, что весьма облегчает снятие с себя какой-либо ответственности.

Наиболее чувствительны убийцы в сфере личной чести или того, что они считают честью, поскольку для них характерно повышенное сознание своей ценности. Из-за наличия постоянного аффективного переживания, что менее достойные пользуются большими правами и возможностями, чем они, у них может возникнуть потребность защитить свои права, и они начинают играть роль «борца за справедливость». Поэтому «справедливое» убийство можно наблюдать не только при разбоях, когда как бы перераспределяется имущество, но и при совершении убийств из мести или ревности, когда якобы отстаивается личная честь, и даже при учинении хулиганских действий. Убийцам свойственны эмоциональные нарушения, психологическая, а иногда и социальная отчужденность, а также трудности, связанные с усвоением моральных и правовых норм. Последнее может зависеть от наличия расстройств психической деятельности, препятствующих надлежащему нравственному воспитанию. Такие люди совершают преступления чаще всего в связи с накопившимся аффектом в отношении того или иного человека или ситуации, причем аффект возникает и развивается по своим внутренним закономерностям и автономно от среды. Поэтому иногда бывает так трудно, а часто и невозможно урезонить домашнего дебошира или уличного хулигана. Убийцы часто переносят на других то, что свойственно им самим, а именно агрессивность, враждебность, мстительность, и воспринимают их уже с такими ими же спроецированными качествами. Для потенциальных убийц понятно, что от людей с дурными намерениями нужно защищаться, лучше всего нападая на них, а поэтому, совершая акт насилия, убийца считает, что защищает других людей. Следовательно, убийц отличает не только высокая восприимчивость в межличностных отношениях, но и искаженная оценка их. Насильственные реакции с их стороны могут происходить но принципу «короткого замыкания», когда даже незначительный повод может сразу вызвать разрушительные действия.

Вспоминается уголовное дело о зверском и весьма своеобразном умышленном убийстве, совершенном на бытовой почве.

В один из майских праздничных дней в 1970-х гг. к знакомой самогонщице зашли два не вполне трезвых покупателя. Хозяйка радушно встретила гостей, угостила их, а затем слезно пожаловалась на соседа по лестничной клетке, который утром, покупая у нее самогон, якобы нахально украл ее любимые наручные часы. Возмущенные гости немедленно отправились разбираться с преступником. Дверь в квартиру была не заперта и, войдя туда, «поборники справедливости» обнаружили пьяного хозяина, сидевшего за столом с головой, опущенной в грязную тарелку.

Кое-как растормошив его, гости с возмущением потребовали вернуть украденные часы, на что пьяный сосед, не понимая, в чем его обвиняют, бормотал что-то невразумительное.

Решив соблюсти справедливость, гости пригласили соседку и устроили «судебное» разбирательство. Поскольку перекрестный «допрос с пристрастием» результатов не дал, а слегка протрезвевший «преступник» так и не смог сообразить, в чем его обвиняют и что собственно от него хотят, его «приговорили» к высшей мере наказания и жестоко насмерть забили.

С чувством исполненного долга «судьи» спокойно вернулись в квартиру самогонщицы и продолжили возлияния, с гордостью комментируя справедливость возмездия в отношении подлого ворюги. А вскоре хозяйка, случайно заглянув под стол, обнаружила злополучные часы, которые она, будучи в подпитии, сама уронила на пол.

Убийцы бывают весьма решительны, но эта решительность не всегда продуманна, и они зачастую плохо представляют себе всю совокупность последствий своих поступков, в том числе непреступных. При низких моральных устоях у них узкий личностный спектр возможностей и средств решения возникающих проблем, имеющих для них важное, а во многих случаях глобальное значение. Одни из таких преступников способны убить, подчиняясь групповому давлению, в то время как другие сами могут руководить группой лиц, готовящих и совершающих убийства. Однако и в том и в другом варианте, независимо от взятой на себя роли, они обладают теми общими психологическими признаками, которые указаны выше.

Убийства в отличие от некоторых других преступлений чрезвычайно разнообразны по своей мотивации, наполненности страстями, способам и орудиям совершения преступления, количеству жертв и количеству соучастников, особенностям личности тех и других, использованию внешних ситуаций и т. д. Особенно поражают сами убийцы-исполнители, проявляемая некоторыми из них чудовищная жестокость, большое количество убитых ими людей. Создается впечатление, что это вырвавшиеся из преисподней злые силы, находящиеся по ту сторону добра и зла, которым абсолютно неведомы людские установления, сострадание и жалость.

Несомненным «рекордсменом» последних лет нужно считать сексуального убийцу Чикатило, который, каждый раз проявляя особую жестокость и изуверство, убил 53 женщины и мальчика, получая при этом сексуальное удовлетворение. Он съедал отдельные части тела потерпевших, копался во внутренностях, вырывал и отрезал половые органы.

Но в нашей кровавой истории есть изуверы пострашнее Чикатило. В начале 20-х гг. XX в. преступник по кличке Мишка Культяпый участвовал в совершении 78 убийств. Он отличался изощренным садизмом: связывал своих жертв веревкой и укладывал их так, что ноги одного несчастного ложились на ноги другого, а туловища из центра расходились веерообразно, под углами. Завершив свои приготовления, убийца шел по кругу и раздроблял головы жертв острием топора.

В те же годы в Подмосковье и некоторых соседних регионах свирепствовала банда Василия Котова-Смирнова, убившая 110 человек. Сам главарь действовал с исключительной жестокостью, вырезая целые семьи, иногда сразу по 11 — 13 человек, на крестьянских хуторах, при этом топором убивал одних членов семьи на глазах других, не жалея женщин и маленьких детей. В 1922—1932 гг. на юге России, в основном в Ростовской области, орудовала банда Башкатова, которая убила 459 человек! Главарь вел список своих жертв, причем убивал якобы с целью ограбления, но среди жертв были совсем неимущие, о чем преступник не мог не знать, и дети. Сам Башкатов, как можно полагать, не считал, что совершил что-то из ряда вон выходящее, о чем свидетельствует его заявление, в котором он написал, что просит «наказать пятилетним одиночным заключением, чтобы я мог себя исправить». Представляется, что в отношении всех трех (Мишки Культяпого, Котова-Смирнова, Башкатова) можно утверждать, что их нападения в целях ограбления лишь видимая часть мотивации их поведения. Главное — причинение смерти многим.

Все, что нам известно о Котове-Смирнове, позволяет сделать вывод: он является ярко выраженным некрофилом, который стремится к уничтожению других людей, это становится для него единственным смыслом и целью жизни. Смерть влекла его к себе. И хотя он не смог бы облечь это в слова, но тайную силу ее бессознательно ощущал. Котов-Смирнов — нечто вроде спонтанно и слепо карающей силы, посланной на землю для расправы над людьми, грешными и безгрешными, убивающей всех без разбора, даже животных, т. е. предназначенной для глобального, по возможности, уничтожения. К сожалению, это не первый и не последний «посланец» с такой миссией. Это убийца, убивающий ради убийства.

Иногда такие лица признаются невменяемыми, и у них стремление к уничтожению другого ради самого уничтожения выражено наиболее ярко. Влечение к убийству носит неодолимый характер, но наличие у них душевной болезни отнюдь не освобождает от научной обязанности объяснить, ради чего совершаются подобные поступки.

Разумеется, далеко не все убийцы похожи на Котова-Смирнова. Это давно уже предопределило необходимость типологизации, разделения их на отдельные группы, поскольку только такой путь позволяет уяснить действительную природу этих самых опасных преступников. Представляет интерес типология убийц, содержащаяся в исследованиях, проведенных в середине 1980-х гг. Результаты этой работы были опубликованы в научном труде, который следует отнести к числу наиболее глубоких в отечественной криминолого-психологической литературе, собственно говоря единственной, содержащей психологическую типологию убийц. К сожалению, эта работа неизвестна широкому кругу читателей, даже специалистам. Это и неудивительно, поскольку ее тираж был всего тысяча экземпляров, да еще с ограничительным грифом «Для служебного пользования», который был снят лишь в 1992 г. Авторы получили необходимую информацию об убийцах путем всестороннего изучения личных дел осужденных, особенно приговоров, психологических бесед с ними, а также применения 16-факторного опросника Р. Кеттелла и Методики многостороннего исследования личности, которая является адаптированным MMPI.

Каждому выделенному типу дано название, отражающее ведущее психологическое свойство.

Возбудимый тип. У представителей этого типа ярко выражены социальная активность и стремление к лидерству, но им не свойственна четко выработанная жизненная позиция. У них зафиксированы повышенная эмоциональная возбудимость и склонность к накоплению аффекта. Они вспыльчивы, долго помнят нанесенную действительную или мнимую обиду, агрессивны, вспышки ярости возникают легко и по любому незначительному поводу. В этом состоянии их поведение может становиться неуправляемым, и они способны совершать грубые акты насилия. Поэтому совершаемые ими преступления отличаются крайней жестокостью.

Постоянно накопляемые отрицательные эмоциональные переживания могут непосредственно реализовываться в поведении в виде аффективной агрессии, сопровождающейся сужением сознания и резким двигательным возбуждением. По определению российского психиатра А. К. Личко, их можно сравнить с разрывом парового котла, который постепенно и долго закипает. Повод для взрыва может быть случайным.

Поведение таких убийц в большей степени определяется не благоразумием или логическим взвешиванием своих поступков, а влечениями и побуждениями, понять смысл и содержание которых они обычно не в состоянии. Сила влечений проявляется в особой манере алкоголизации: когда таким людям хочется выпить и есть возможность достать спиртные напитки, они не думают об опасности острого опьянения и его последствиях, могут пить «до отключения», в результате часто не контролируют свои действия во время опьянения, что потом удивляет их не меньше, чем окружающих.

М., 30 лет, постоянно ссорился с женой, на почве ревности жестоко избивал ее, в результате чего она ушла к своей матери. М., решив помириться, приехал к жене, но ее мать не разрешила ему войти в дом, оскорбляла его и заперла дверь. Когда М. добился, чтобы его впустили, теща стала выгонять его, ругать, выталкивать на улицу. М. просил ее разрешить хотя бы повидать сына, выслушать его, но теща продолжала оскорблять М. и плюнула ему в лицо. Тогда он достал нож и быстрыми движениями стал наносить ей удары, все время повторяя: «На, на, на...». Затем подскочил к жене и нанес ей несколько ударов ножом. По показанию свидетельницы, вид у него был как у «больного», взгляд злой, «было страшно смотреть на него».

Потом М. быстро вышел из дома, по пути выбросил нож и тихим шагом пошел к центру поселка. Работники милиции нашли его сидящим с опущенной головой на ступеньках клуба. Выглядел он устало, на вопросы не отвечал, на приказание следовать в милицию покорно подчинился. В процессе следствия ссылался на запамятование некоторых событий, происходивших во время совершения убийств.

Исследователям бросилась в глаза замедленность мыслительных процессов (тяжеловесность мышления) представителей этого типа. Даже на простые вопросы приходилось подолгу ждать ответа. Если они рассказывают о чем-либо, то много внимания уделяют мелким деталям, не имеющим существенного значения. Их тяжеловесность проявляется и в моторике: движения скованны и замедленны.

Неуправляемый тип. Убийцы, относящиеся к этой категории, по некоторым психологическим особенностям сходны с возбудимым типом и являются его разновидностью. Но их специфика заключается в том, что по сравнению с возбудимыми те же личностные свойства выражены у них более ярко, и это соответствующим образом отражается на поведении, которое приобретает как бы импульсивный характер. У них, как и у возбудимых, выражено стремление к доминированию, которое они склонны реализовать и насильственным путем. Но все-таки они редко становятся лидерами, поскольку не могут прогнозировать свое и чужое поведение, подавлять собственные эмоции, быть хитрыми и расчетливыми.

Представители этого типа импульсивны, и импульсивность является их ведущим личностным свойством, что выражается в неожиданных и кратковременных аффективных взрывах. Они несдержанны и склонны поступать по первому побуждению под влиянием внешних обстоятельств или собственных эмоций. Их крайняя вспыльчивость и агрессивность активно питаются социальной запущенностью, несформированностью нормативной системы, в первую очередь нравственной, а низкий интеллектуальный уровень предопределяет содержание интересов.

Они конфликтны, в местах лишения свободы такие убийцы выделяются тем, что нагнетают вокруг себя «грозовую атмосферу», постоянно допускают нарушения: притесняют других осужденных, недобросовестно работают, провоцируют конфликты, активно участвуют в драках. Самые суровые наказания редко оказывают на них воспитательное воздействие, в беседах они игнорируют любые доводы и аргументы.

Решающим для поведения названных лиц, как и у предыдущего типа, является не благоразумие, а неконтролируемые побуждения. Они находятся во власти своих влечений и стремления время от времени разряжать накопившийся аффект. Поэтому их поведение имеет импульсивный характер, что дает основание говорить о них как об источнике повышенной опасности и высокой вероятности рецидива насилия.

Упорный тип. Ведущее свойство убийц этого типа — повышенная устойчивость аффективно окрашенных переживаний, что может выражаться в честолюбии, стремлении к повышению собственной значимости и повышенной восприимчивости, болезненной обидчивости и легкоуязвимости; ригидности («застреваемости»), что у них проявляется в малой подверженности воздействию различных «сбивающих» факторов в поведении; целеустремленности, при которой любая цель, имеющая к ним отношение, может стать сверхцелью; злопамятности, накоплении обид; устойчивости образовавшейся жизненной позиции и склонности к прямолинейности, решительности в поступках.

Честолюбие и целеустремленность порождают у убийц данного типа тенденцию к лидерству. Но в отличие от возбудимых и неуправляемых такие преступники имеют четко выбранную жизненную позицию, склонны к прямолинейности и завышенной оценке собственной личности. У них черно-белое восприятие мира и поэтому категоричность в высказываниях и поступках, значительные затруднения в коррекции своего поведения в соответствии с новыми обстоятельствами. Целеустремленность и тенденция делать цель сверхцелью дает им возможность бросать на ее достижение все свои силы. Если это делается для того, чтобы захватить лидерство в группе, всех, кто этому сопротивляется, может ожидать жестокая расправа. Они чаше всего вполне подходят для роли лидера и успешно справляются со своими обязанностями.

Основой упорного типа личности является повышенная стойкость аффекта, его представители дольше, чем другие люди, помнят нанесенную обиду, особенно когда оказываются затронутыми их самолюбие и гордость. Поэтому их характеризуют как злопамятных, болезненно обидчивых и мстительных людей, для которых характерны такие побуждения, как месть, ревность, «борьба за справедливость».

Например, Р. постоянно подозревал свою жену в супружеской неверности, следил за ней, устраивал ей проверки. За несколько месяцев до преступления застал ее у подруги с неким К., которого посчитал ее любовником, за что избил ее. После этого постоянно устраивал дома скандалы, бил, если она приходила поздно; однажды во время очередной ссоры, которая происходила на кухне, схватил нож и нанес жене смертельное ранение.

Активный тип. Основной личностной характеристикой убийц этого типа является повышенная активность, которая выражается в постоянно приподнятом фоне настроения и оптимизме, разнообразии интересов, постоянном стремлении к перемене деятельности, что обеспечивается присущей им способностью переключаться с одного объекта на другой и приспосабливаться к новой ситуации. При стремлении к острым ощущениям и риску у них ослаблено чувство ответственности, низкий самоконтроль переплетается с легкомыслием.

Это люди, которые хотят получить от жизни прежде всего удовольствие, отсюда тенденция потакать своим прихотям и влечениям. В поисках удовольствия они теряют грани между дозволенным и недозволенным, что часто приводит к нарушениям закона. То, что препятствует удовлетворению чрезмерной жажды удовольствия, может быть ими уничтожено, в том числе путем убийства, тем более что они любят риск и острые ощущения.

Следует отметить также, что преступники, принадлежащие к активному типу, очень общительны, всегда на виду, не обидчивы, настроение чаще всего хорошее и приподнятое. Если бывают вспышки раздражения, то они проходят, как правило, быстро и бесследно. Им свойственна переоценка своей личности, они много обещают, но делают гораздо меньше, так как слишком быстро переключаются на другое, отвлекаются и не могут долго заниматься одним и тем же делом.

Переоценка своей личности одним из последствий имеет то, что представители данного типа редко раскаиваются в совершенном убийстве. Демонстративный тип. Поведение представителей этого типа определяется прежде всего сильным стремлением любым путем выделиться, добиться восхищения, удивления собой, почитания. Они любят быть в центре внимания, очень высоко оценивают себя, и самое страшное для них — остаться незамеченными. Чтобы добиться признания, они могут охотно идти на ложь, придумывать о себе разные небылицы и причем делать это таким образом, что у собеседника часто даже не возникает сомнений в их правдивости. Это люди, которые способны лгать, иногда даже не осознавая, что лгут. Они обладают богатой фантазией, склонны к позерству, могут совсем «забыть» о том, чего не желают знать.

Многие из них даже отличаются неплохими актерскими способностями, могут вживаться в роль, умеют улавливать настроение окружающих и подделываться под него. Любят рассказывать о себе невероятные истории, всячески приукрашивая свою роль.

Они могут признаться в совершенном убийстве, если это произведет впечатление или само преступление демонстрирует, по их мнению, какие-то их сильные стороны, например характер, физическую силу, ловкость, но при этом они некритичны к себе. Свойственная им необдуманность поступков часто проявляется и в совершенном преступлении, что повышает возможности их установления и задержания. Эмоции таких людей поверхностны, что в немалой степени объясняет отсутствие сопереживания потерпевшему. Безвольный тип. Основной личностной характеристикой таких убийц является недостаток волевых качеств, поэтому их часто называют безвольными или слабовольными. Подобное личностное качество особенно отчетливо выступает в сферах учебы, труда, исполнения обязанностей и долга либо достижения целей. Они обладают повышенной подчиняемостью, и именно по этой причине совершение ими убийств (как и других преступлений) есть следствие подчинения групповому давлению. При этом не обязательно, чтобы другие члены группы тоже обвинялись бы в данном преступлении, они вполне могут остаться в тени.

Тяга к удовольствиям, бездумность, с одной стороны, и повышенная тенденция к подчинению, с другой стороны, приводят их к нарушениям правил поведения. В местах лишения свободы безвольные убийцы, привлеченные уголовной «романтикой», тянутся к группам с отрицательной направленностью. Но трусость и недостаточная инициативность не позволяют таким людям добиться авторитета, поэтому лидеры указанных групп используют их для выполнения мелких поручений или в качестве объекта скрытой гомосексуальной связи.

Представители безвольного типа обычно живут настоящим и безразличны к своему будущему, не строят планов, не мечтают о какой-либо профессии. Интеллектуальный уровень у них низкий, что в немалой степени связано с такими их личностными свойствами, как безволие и отсутствие инициативы. Возникает впечатление, что им просто «лень подумать», а поведение целиком определяется жаждой сиюминутного удовольствия. В сложных ситуациях они иногда бывают нерешительны и робки, внешне часто производят впечатление запуганных, боязливых, тревожных и беззащитных людей.

В общении с ними трудно рассчитывать на постоянство или верность слову, тем более при отсутствии у них устойчивых интересов и привязанностей, а также при предрасположенности к наркотизации и алкоголизации. Демонстративно-застревающий тип. Этот тип убийц представляет собой сочетание уже рассмотренных выше демонстративного и упорного типов личности. Иными словами, у таких лиц максимальная ориентация на внешние обстоятельства переплетается с устойчивостью в достижении цели. Если, например, они стремятся к лидерству, а это бывает часто, то бросают все силы на то, чтобы добиться этого. Отличаются чрезмерным честолюбием, жестокостью, повышенной ранимостью в отношении всех воздействий, затрагивающих их личность, что объясняет совершение ими убийств. Но злопамятности в той форме, которая свойственна чисто застревающему типу, у них нет, что обусловлено хорошо развитым механизмом вытеснения психотравмирующих воздействий.

Поведение демонстративно-застревающих убийц достаточно гибкое, в нем проявляется способность к реагированию в соответствии с изменениями внешней ситуации. Многие обладают артистическими способностями, могут неплохо сыграть принятую роль, что также определяет гибкость их поведения. Умеют подчинять себе других людей и направлять их поведение на достижение своих личных и корпоративных целей, но только в той степени, в какой они совпадают с их личными интересами. В данном случае эгоизм, свойственный застревающей личности, усиливается эгоцентризмом демонстративной личности.

Они умеют производить впечатление принципиальных, имеющих собственный взгляд на жизнь людей, но это либо поверхностное, либо обманчивое впечатление. Углубленное исследование их личности показывает, что, если ситуация становится неустойчивой и такие лица попадают в сферу конфликтов, они готовы пожертвовать своими принципами. Подобные их личностные свойства обусловлены наличием демонстративного компонента, который существенно ослабляет устойчивость представлений, свойственную для застревающих. Это происходит из-за того, что их слова могут расходиться с делом, они гораздо больше обещают, нежели делают, всячески преувеличивая свои личные способности.

Такова типология убийц, основанная на конкретных типологических исследованиях преступников. Следует подчеркнуть, что данная типология больше описывает отдельные типы, схватывая их наиболее важные черты, чем объясняет причины совершения убийств представителями различных типов.

2.3. Сексуальные преступники

С учетом высокой латентности ежегодно регистрируется примерно равное количество изнасилований (1997 г. — 9307; 1998 г. — 9014; 1999 г. — 8346; 2000 г. — 7901; 2001 г. — 8196; 2002 г. — 8117; 2003 г. — 8085; 2004 г. — 8795; 2005 г. — 9222; 2006 г. — 8871; 2007 г. — 7038; 2008 г. — 6208).

Как показывают статистические исследования, лица в возрасте до 21 года включительно составляют среди насильников примерно 2/3. Наиболее высока преступная активность несовершеннолетних в возрасте 16—17 лет. На лиц же в возрасте 32 лет и старше приходится менее 1/10 общего числа выявленных насильников. Приведенные данные указывают на одну из основных проблем изучения изнасилований. Она состоит в установлении факторов, обусловливающих возрастные различия в общественно опасном социальном поведении мужчин. Эти особенности касаются не только криминальной активности, но и других показателей совершения изнасилований, например характера применяемого насилия, совершения их в группе или в одиночку, выбора жертвы.

Сексуальные преступники отличаются большим своеобразием, которое выделяет их среди всех преступников. Особенно сильно это проявляется в мотивации сексуальных преступлений, и, хотя в настоящее время осуществлено значительное число содержательных научных исследований личности сексуального преступника, мотивов и механизмов сексуального преступного поведения, многие возникающие проблемы требуют дополнительного изучения и анализа.

Чем моложе преступники, тем чаще совершают изнасилования в группе. Редко встречаются устойчивые группы, специально сложившиеся для совершения рассматриваемых преступлений. Умысел на совершение группового изнасилования вызревает, как правило, в ходе совместного проведения досуга знакомыми лицами. Если же группа устойчива, то она состоит большей частью из несовершеннолетних, объединившихся в процессе совершения различных по характеру преступлений и иных правонарушений. Доля групповых изнасилований среди всех изнасилований значительно превышает долю совершения группой лиц умышленных убийств или тяжких телесных повреждений.

Изнасилования ранее судимыми лицами совершаются реже, чем ранее не судимыми. Рецидивисты чаще совершают убийства и наносят тяжкий вред здоровью.

Во многих работах отмечается низкий образовательный и культурный уровень насильников, который тем не менее выше, чем среди тех, кто виновен в совершении убийств и причинении тяжкого вреда здоровью. Среди насильников отмечается также наличие отрицательных привычек поведения. Так, по выборочным данным, неоднократные нарушения общественного порядка и пьянство характерны для более чем 2/3 данного контингента. Для нравственно-психологических свойств лиц, совершающих изнасилования, типичен эгоцентризм, при котором собственные желания и чувства рассматриваются как единственно значимые для выбора варианта поведения и подлежащие безусловному удовлетворению. Им свойственно неуважение к женщинам, примитивизм и цинизм во взглядах на половые отношения.

В связи с этим не могут не привлечь внимания полученные нами при опросе осужденных за изнасилования следующие данные: 36% опрошенных указали, что при сходных обстоятельствах они всегда применяли насилие по отношению к женщинам. Следовательно, такой образ действий становится для них стереотипом, отражая в то же время отношение к женщинам в целом.

По результатам ранее проведенных исследований можно выделить следующие нравственно-психологические характеристики сексуальных преступников, и в первую очередь насильников:

1) грубость, зачастую переходящая в жестокость, цинизм, отсутствие чувства стыда, неуважение к людям, эгоизм, потребительское отношение к окружающим;

2) крайний примитивизм во взглядах на взаимоотношения полов, сводящий их к физиологическому акту;

3) взгляд на женщину как на низшее существо, призванное служить мужчине орудием полового наслаждения;

4) разнузданность, не признающая никаких преград на пути к удовлетворению полового влечения;

5) моральная распущенность, рассматриваемая некоторыми из насильников как достоинство.

Западногерманский криминолог Г. Кайзер приводит следующие данные о виновных в изнасилованиях. Среди них, как вообще в «классической» преступности, больше представителей низшего социального слоя и низших групп среднего социального слоя, а также лиц с дефектами социализации. У преступников-насильников встречаются значительно чаще, чем у других половых преступников, ненормальные семейные условия, нарушения поведения в детстве и направления в дом для трудновоспитуемых. Давая более осторожную формулировку, можно сказать, что органами социального контроля регистрируются, прибегая к помощи жертв, и подвергаются санкциям со стороны органов юстиции прежде всего преступники с такими признаками. Для осужденных половых насильников характерны, чаше всего, нарушенные семейные связи, трудности и неуспехи в школе и на работе, а также отклоняющиеся ценностные ориентации.

Для осуществления воспитательной работы в процессе следствия, суда и исполнения наказания важное значение имеет поведение подозреваемых (обвиняемых, подсудимых, осужденных), их отношение к собственным преступным действиям, та позиция, которую занимают они в ходе расследования.

В начале предварительного следствия полностью признавали свою вину и подробно рассказывали о содеянном обвиняемые лишь по 59% уголовных дел. Все разнообразие защитительных позиций, занимаемых обвиняемыми, можно разделить на семь групп: 1) большая группа обвиняемых (45% дел) утверждали, что половой акт был добровольным; 2) по 20% дел обвиняемые, отрицая совершение полового акта, пытались иначе объяснить повреждения, имевшиеся на потерпевшей и ее одежде; 3) по 14% дел допрашиваемые, признавая встречу с потерпевшей во время, близкое к моменту преступления, отрицали, однако, совершение в отношении ее каких-либо сексуально окрашенных действий; 4) по 7% дел обвиняемые соглашались с тем, что предлагали потерпевшим совершить половой акт, «приставали» к ним, но потом отказались от этого намерения; 5) по 5% дел обвиняемые признавали, что были на месте происшествия, но утверждали, что не общались с потерпевшими; 6) по 7% дел обвиняемые выдвигали алиби; 7) по 2% дел обвиняемые вообще не вступали в контакт со следователями либо отказывались давать показания по существу дела.

Специальное изучение показало, что на момент отбывания наказания около 60% осужденных за изнасилования не признавали себя виновными. Особенно это характерно для тех мужчин зрелого возраста, которые изнасиловали несовершеннолетних, почти для всех случаев изнасилования малолетних девочек, дочерей и женщин преклонного возраста. На наш взгляд, подобное отношение к содеянному обусловлено не только боязнью резко отрицательных оценок других осужденных, весьма возможных унижений, «отвержения» с их стороны, но и потребностью насильника выглядеть в собственных глазах лучше, чем он есть на самом деле. Такая самооценка постепенно, а они обычно отбывают длительные сроки наказания, становится устойчивым образованием, прочно закрепляется в психике, выполняя субъективнозащитные функции. Данное образование тем стабильнее, чем раньше оно сформировалось, например в начале предварительного расследования.

У многих насильников, как свидетельствуют беседы с ними, появляется почти искренняя уверенность в том, что, в сущности, они ни в чем не виноваты или их вина невелика. Всю вину они переносят на внешние обстоятельства и на самих потерпевших. Именно поведение последних выступает в рассказах многих осужденных за изнасилования основной причиной их преступных действий. Если бы жертвы вели себя иначе, как вытекает из их слов, то ничего бы не произошло. При этом виновность потерпевших усматривается и тогда, когда объектом сексуального посягательства были девочки 10—14 лет. Разумеется, такое отношение к собственному преступному поведению существенно затрудняет исправление и перевоспитание подобных лиц, повышает вероятность повторения насильственных сексуальных действий.

Криминологи часто и обоснованно обращают внимание на то, что среди насильников заметна доля тех, кто имеет психические расстройства (в рамках вменяемости). Как правило, этим расстройствам дается адекватная криминологическая оценка. На практике очень часто изнасилования, в первую очередь в особенно извращенной, жестокой, наиболее циничной форме, а также сексуальные покушения на малолетних и женщин преклонного возраста пытаются объяснить именно наличием психических аномалий («изнасиловал потому, что психопат», «мозги замкнуло», «заклинило»).

В этом отношении интерес представляет, например, уголовное дело в отношении сексуального маньяка. На вопрос о том, что подвигло его на гнусное преступление в отношении малолетней девочки, которую он зверски изнасиловал и задушил, он пояснил следующее: «Сидя днем за рюмкой водки у телевизора, я спокойно смотрел передачу “Алло, мы ищем таланты”, где под руководством известного телеведущего маленькие девочки, одетые как взрослые “модели” танцевали, с азартом имитируя сексуальные телодвижения, подражая взрослым девицам-танцовщицам. Это зрелище вызвало у меня непреодолимое желание, что-то в голове “замкнуло”, и я, ничего не соображая, помчался в ближайшие дворы на поиски объекта сексуального “удовлетворения”».

Такие выводы о психогенных аномалиях представляются принципиально неверными. Прежде всего отметим, что наличие психических отклонений лишь медицинский диагноз, сам по себе не объясняющий поведение полностью, поскольку не содержит указания на его мотивацию. Следовательно, необходимо психологическое объяснение, психологический анализ субъективных причин поступков с обязательным учетом нарушенной психики. Известно, что множество людей с такой психикой не совершает никаких противоправных действий, и уже одно это свидетельствует о нефатальном характере психических аномалий.

Тем не менее для совершенствования работы по предупреждению изнасилований, для правильного распределения сил и средств, применения адекватных мер воздействия нужно знать, какова среди насильников доля лиц с психическими аномалиями, каков характер этих аномалий. По полученным нами выборочным данным, 61,0% виновных в изнасилованиях психически здоровы. Среди остальных основную массу составляют: психопаты — 15,8%, хронические алкоголики — 9,0%, олигофрены — 6,8%, лица с остаточными явлениями травм черепа — 2,8%. Обращает на себя внимание тот факт, что олигофренов среди насильников вдвое больше, чем среди убийц, воров, грабителей и разбойников. Если всех олигофренов, обнаруженных нами среди преступников, принять за 100%, то их распределение среди осужденных будет таково: за умышленные убийства — 6,3%; нанесение тяжких телесных повреждений — 6,3%; изнасилований — 25,0%; разбой или грабежи — 14,6%; кражи — 18,8%; хулиганство — 20,8%; по совокупности из числа названных с другими преступлениями — 8,2%.

Высокий удельный вес олигофренов среди насильников объясняется тем, что интеллектуальные расстройства мешают им устанавливать контакты с женщинами, в том числе в целях сексуального сближения. Дефекты речи, ограниченный запас слов и их неправильное употребление и произношение, замедленность движений, угловатость, однообразие и бедность мимики и пантомимики, тупое маскообразное лицо, нарушения строения черепа, наружного уха и т. д. в сочетании с неприятностью и неряшливостью — все это с детских лет затрудняет олигофренам взаимоотношения с людьми, вызывает в них озлобление и замкнутость.

В целом изнасилования имеют существенную криминологическую специфику, несмотря на ряд общих моментов, объединяющих их с другими насильственными преступлениями, в первую очередь такими, как убийства и нанесение тяжких телесных повреждений. Относится это и к самим насильникам. Поэтому следует признать обоснованным мнение о том, что хотя убийство и изнасилование объединены одним специальным объектом, поскольку направлены против личности, и хотя оба эти преступления имеют, безусловно, насильственный характер, однако лица, их совершающие, во многом и существенно различаются между собой.

Как представляется, такие различия могут быть обнаружены скорее не в социально-демографических характеристиках насильников и, например, убийц. Если здесь различия и имеются, то они вряд ли столь существенны для объяснения преступного поведения. Очевидно, важнее найти отличительные признаки в причинах этих преступлений, способствующих им условиях, мотивации. Гораздо сложнее установить выделяющиеся черты в действиях и личности тех, кто совершил убийства или нанес тяжкие телесные повреждения, и тех, кто совершил изнасилование, а затем убил потерпевшую или нанес ей тяжкие телесные повреждения. Очень возможно, что подобные черты вообще не существуют.

Исследование латентности изнасилований показало, что чаще всего о совершенном на них сексуальном посягательстве (по понятным причинам) не сообщают замужние женщины. Чаще заявляют о подобных преступлениях лица, которые были не только изнасилованы, но которым к тому же были нанесены телесные повреждения или (и) у них было похищено имущество. Отсюда вывод: учтенные изнасилования соотносятся с изнасилованиями латентными как 1 : 3.

Можно выделить следующие наиболее типичные группы изнасилований по их внешним, объективным признакам.

1. Внезапные нападения на женщин, в том числе на малолетних девочек и несовершеннолетних, лиц преклонного возраста, а также случаи, когда потерпевшие находятся с мужчинами. Жертвами могут быть и те, которых и раньше знали насильники.

2. Изнасилования, связанные с совместным свободным времяпрепровождением в малых группах. Это наиболее характерно для несовершеннолетних и молодых взрослых преступников, часто принимает форму группового изнасилования.

3. Изнасилования, совершаемые в результате контактов (обычно досуговых) между мужчиной и женщиной, причем знакомство их часто бывает коротким по времени.

4. Изнасилования женщин, находящихся в родственных и семейных связях с преступниками, а также являющихся соседями или товарищами по работе.

5. Иные случаи изнасилований.

Ненадлежащее поведение потерпевшей может наблюдаться во всех выделенных группах, но чаще всего по второй и третьей. Неосторожное, неосмотрительное поведение может встречаться и в рамках первой группы. Осуществленное совместно с В. П. Голубевым и Ю. Н. Кудряковым исследование изнасилований и виновных в их совершении лиц позволило выявить следующие типы насильников:

1) охотящийся (внезапно нападающий в целях изнасилования на незнакомых женщин);

2) регрессивный (совершающий изнасилования девочек-подростков 7—14 лет);

3) тотально-самоутверждающийся (совершающий изнасилования женщин и в то же время убийство находящихся с ними мужчин или наносящий им телесные повреждения);

4) конформный (совершающий изнасилования под влиянием группы);

5) аффективный (совершающий изнасилования малолетних девочек (до 7 лет) и женщин преклонного возраста);

6) импульсивный, или ситуативный (совершающий изнасилования в ситуациях, субъективно оцениваемых как благоприятные);

7) отвергаемый (человек с умственной недостаточностью и другими физическими и психическими аномалиями. В силу этих недостатков он не может удовлетворить свои половые потребности обычным путем, а поэтому прибегает к насилию);

8) пассивно-игровой (совершающий изнасилования в связи с сексуально-провокационным поведением женщин и собственным неумением найти выход из создавшейся ситуации).

Это не исчерпывающий перечень типов насильников, возможны и другие. Внимание общественности и правоохранительных органов не только России, но и всего мира привлекают в последние годы преступления, тесно примыкающие к тем, которые выделены в уголовном законе в группу деяний против половой неприкосновенности и половой свободы личности. Это вовлечение в занятие проституцией (ст. 240 УК РФ), организация и содержание притонов для занятий проституцией (ст. 241 УК РФ), незаконное распространение порнографических материалов или предметов (ст. 242 УК РФ). Такие преступления особенно опасны, если в их орбиту вовлечены несовершеннолетние. За последние пять лет число уголовных дел, возбужденных по ст. 240—242 УК РФ, увеличилось почти вдвое.

В последние годы сотрудниками органов внутренних дел была предотвращена деятельность нескольких организованных преступных групп, изготавливавших и распространявших через Интернет и международные почтовые компании порнографические материалы с участием российских детей, а также занимавшихся похищением несовершеннолетних и принуждением их к занятию проституцией. Названные преступные группы действовали в пяти областях европейской части страны. Только по одному уголовному делу во время обысков были изъяты магнитные и иные носители, содержащие более 30 тыс. порнографических изображений с участием детей.

В России отмечается растущий поток девушек, в том числе несовершеннолетних, которые направляются для занятия проституцией практически в любой регион мира.

Очень активно используется Интернет как эффективный канал распространения порно- и другой сексуально ориентированной продукции, размещения рекламных сведений о ней и ее производителях. По оценкам зарубежных экспертов, «раскрученный» порно-сайт приносит доход до 3 млн. долл., в год.

По одному уголовному делу организатор группы, гражданин России, проживающий в г. Москве, установил связь через Интернет с гражданами Украины и Германии, распространявшими порнографические материалы в Интернете в индивидуальном порядке. Им же было организовано производство и распространение порнопродукции, распределение обязанностей и разделение доходов. На имеющихся в распоряжении преступной группы порно-сайтах россиянином размещалась порнопродукция, получаемая через Интернет от украинских производителей. Ее отличали крайняя степень цинизма и высочайшая извращенность.

В целях сокрытия следов криминальной деятельности для работы в Интернете злоумышленники использовали похищенные улегальных пользователей реквизиты доступа и регистрировали сайты на подставных лиц. В 2007 г. правоохранительные органы России пресекли деятельность группы лиц, занимавшейся перепродажей и пересылкой через сеть Интернет порновидеопродукции со сценами насилия и издевательства над малолетними детьми. Ресурсы были размещены преступниками в российском сегменте сети Интернет с использованием технологии редиректа (перенаправления) в целях сокрытия реального электронного адреса ресурса. Главари и организаторы этой преступной группы, проживающие в Юго-Восточной Азии, были осуждены на родине, некоторые находятся в розыске.

В 2002 г. в Перми была арестована преступная группа из семи человек, которая совершала половые сношения, развратные и иные насильственные действия сексуального характера в отношении несовершеннолетних из неблагополучных семей, занималась изготовлением и распространением детской порнографической продукции в сети Интернет. При обыске у них было обнаружено около 2 тыс. порнографических фотоснимков с детьми.

2.4. Корыстные преступники

Корыстные преступления чрезвычайно многообразны, столь же разнообразны и разновидности людей, совершающих такие преступления. Поэтому особенно важной представляется типология личности корыстных преступников. Она позволяет строить предупредительную работу предметно и адресно, а при расследовании уголовных дел и их рассмотрении в судах ясно представлять себе, кем является конкретный обвиняемый, к какой типологической группе он принадлежит. Предлагается типология по трем признакам: по мотивам преступного поведения, по степени устойчивости преступной установки и по характеру преступных действий.

Рассмотрим типологию личности корыстных преступников по мотивам (имеются в виду ведущие мотивы).

Корыстолюбивый тип. Его составляют лица в основном алчные и жадные, которые похищают ценности ради их накопления. Чаще всего они имеют постоянное место работы, там могут даже пользоваться уважением и доверием, среди них немало хороших специалистов.

Утверждающийся тип. Это лица, которые совершают кражи, хищения и другие корыстные преступления ради того, чтобы утвердить себя в глазах окружающих, а иногда даже и в собственных глазах, если совершение преступления требует особых умений или храбрости. Среди представителей этого типа довольно много молодых людей, для которых совершение корыстных преступлений представляется удачным способом показать себя. Дезадаптированный тип. Его составляют главным образом люди, находящиеся за рамками социально одобряемого общения. Как правило, это преступники-рецидивисты, даже профессионалы, для которых совершение, в первую очередь, краж, а также иных преступлений имущественного характера является основным или единственным источником получения средств к существованию. Такие лица обычно не имеют семьи и места работы. Чаще это люди среднего и старшего возрастов.

Семейный тип. Его представляют лица, совершающие корыстные преступления в основном для обеспечения нужд своей семьи. При этом семейные потребности следует понимать в самом широком плане, начиная от питания членов семьи до учебы детей в престижных вузах или за границей. Сами такие семейные преступники могут быть людьми достаточно скромными и из похищенного себе лично не брать ничего или очень мало. Наверное, такие лица не представляют особой опасности для общества.

Игровой тип. Его составляют лица, для которых совершение корыстных преступлений представляет собой увлекательную игру с опасностью, с риском.

Для них важен сам процесс похищения или иного незаконного завладения ценностями или имуществом.

Разумеется, соответствующий мотив функционирует только или преимущественно на бессознательном уровне, однако его реализация доставляет огромное удовлетворение тем людям, которые включены в активную деятельность в форме совершения различных корыстных преступлений. Неправильно думать, что корыстные мотивы двигают только карманными или квартирными ворами. Такие мотивы вполне могут наличествовать и у крупных расхитителей, взяточников, представителей преступных организаций, специалистов в области компьютерной техники, которые, совершая корыстные преступления в сфере высоких технологий, в то же время решают сложные интеллектуальные задачи, тем самым вступая в игру и заведомо рассчитывая на получение материального и морального удовлетворения.

К игровым преступным типам с определенной степенью условности можно отнести также лудоманов (игроманов), страдающих стойкой психологической зависимостью и хронической тягой к азартным играм.

Для них постоянная и всевозрастающая потребность в деньгах «на игру», так же как у алкоголиков и наркоманов, создает предпосылки для изыскания любых для этого средств, возможностей, в том числе сугубо криминальных. Причем противоправные пути и способы органически могут восприниматься как желанное и верное средство адреналинового возбуждения и удовлетворения.

Повышенная общественная опасность игроманов, количество которых постоянно растет и достигает сотен тысяч, определяется и подтверждается еще и тем, что этой болезненной напасти подвержены и бедные и богатые, несовершеннолетние и молодые, взрослые и лица преклонного возраста, т. е. «от мала до велика».

Остается сожалеть, что надлежащего государственного и общественного внимания к этому социально-психологическому бедствию своевременно не последовало.

Алкогольно-наркотизированный тип. Его составляют те, кто находится в патологической зависимости от алкоголя и наркотиков и совершает имущественные преступления главным образом для того, чтобы обеспечить себя спиртными напитками или наркотическими средствами. Чаще всего такие субъекты оказываются на социальном дне, и их ресоциализация представляет собой исключительную сложность. Как правило, она должна сопровождаться лечением.

Дезадаптация и отчуждение подобных лиц стремительно прогрессируют при наступлении таких поводов, как распад семьи, уход от родителей, переезд на жительство в другой регион, перемена длительного рода занятий (например, увольнение из армии), а также освобождение из мест лишения свободы, — иными словами, их «скатывание» имеет место тогда, когда значительно ослабляется или вообще перестает действовать привычный, но достаточно жесткий социальный контроль. Здесь наблюдается внешне противоречивая картина: многие из них стремятся избавиться от такого контроля, но, обретая «свободу», в силу своей общей неприспособленности к жизни, весьма слабых субъективных адаптационных возможностей быстро деградируют. Надо отметить, что некоторые из них осознают это, но не находят в себе сил изменить ставший обычным образ жизни.

Наблюдения показывают, что такие лица, даже имея определенное место жительства (часто формально, но не проживая там) и работу (причем ее они постоянно меняют и поэтому не работают), ведут, по существу, дезадаптированный образ жизни. Их связи с семьей и трудовыми коллективами весьма поверхностны и неустойчивы, в ряде случаев связей попросту нет, они систематически пьянствуют, кражи являются для них основным источником поддержания такого существования и, главное, получения средств на употребление спиртного. Такие лица, как правило, совершают мелкие кражи государственного, общественного и личного имущества. При этом они нередко крадут и друг у друга, а также у родственников, соседей, знакомых, что еще раз убедительно свидетельствует об их дезадаптации в микросреде. Все похищенное почти сразу же пропивается.

Для иллюстрации приведем рассказ Б., 42 лет, имеющего среднее специальное образование, судимого четыре раза за кражи личного имущества граждан.

«Родился в Украине. Отец погиб на фронте, мать умерла, когда мне было шесть лет. Жил вначале у бабушки, но она со мною не справлялась, и меня отдали в детский дом. Оттуда я часто убегал и просто так, и к бабушке. Там закончил 10 классов, там же стал употреблять водку. Закончил военное училище, стал офицером. В 1968 г. женился, в 1970-м родился сын. Служил в Иркутске, но в армии мне не нравилось, так как не было свободного времени, и я уволился в запас. Жили мы у тещи, работал инженером по снабжению, а затем заместителем директора птицефабрики. Имея свободный доступ к материальным средствам, стал злоупотреблять этим, скопил капиталец, но часто пил. Уволился оттуда сам, так как почувствовал, что рано или поздно все вскроется и меня могут посадить за хищения. Уехал с семьей в Харьков. Там получил квартиру и вначале жил хорошо. Устроился работать в фотографию, ездил по селам и брал заказы. Затем стал странствовать и очень много пить. Как-то приехал в Улан-Удэ, познакомился с женщиной, поселился у нее. Запил сильно, дошел до ручки, познакомился с подобными себе и в основном общался с ними, нигде не работал. Во время одного запоя вошел в фотоателье погреться. Там лежала куртка клиента. Я надел ее и вышел, но был задержан и осужден. После освобождения вернулся к сожительнице (с семьей отношений давно не поддерживал), но на работу не устраивался и вообще уже никогда больше не работал. Она иногда меня кормила.

Пил каждый день, в том числе одеколон, настойки, политуру и другие заменители. Изо дня в день воровал на рынке мясо и другие продукты. Как-то пьяный зашел к знакомому и пока тот ходил в магазин за водкой, украл у него куртку и транзистор, понес продавать их на рынок. Однажды с сожительницей встречали Новый год у ее матери. Там я похитил мельхиор на 12 персон, все спиртное и унес домой. Были и другие случаи краж в состоянии сильного опьянения, подробностей обычно не мог вспомнить. Спал в подъездах и других местах, у малознакомых женщин, заразился сифилисом.

Стал я спиваться еще в армии, но она все-таки как-то удерживала. Если бы остался с женой, ничего бы не случилось, но я не стал с ней жить, не стремился вернуться к ней. Почему — не знаю».

Б. — дезадаптированный алкоголик. Его отчуждение началось с детства (смерть родителей, отказ бабушки от воспитания) и закрепилось в детском доме. Социальный контроль для него неприемлем, он вступает в противоречие с его основными мотивационными тенденциями «выхода» из среды. Отсюда увольнение из армии и уход от семьи в целях ведения дезадаптированного существования, одним из основных элементов которого является избегание контроля, при всем том, что его отсутствие часто ощущается как условие, способствующее деградации. Это ощущение снимает состояние опьянения, снижающее уровень тревоги по поводу своего положения. Совершение краж надо рассматривать только в аспекте такого образа жизни, который характеризуется постоянным пьянством, отсутствием семьи и места работы, устойчивого круга общения. Кражи — способ обеспечения такого существования.

У Б. можно отметить некоторые проявления самоконтроля: во время отбывания наказания за последнее преступление бросил курить, занимается спортом, не нарушает режим, т. е. в условиях жесткого контроля может демонстрировать правопослушное поведение и стремление к ведению социально одобряемого образа жизни. Однако такие тенденции вступают в противоречие с ведущими мотивами поведения Б., содержанием которых является стремление избавляться от социального контроля. Поэтому вероятность рецидива преступного поведения здесь достаточно высока.

Б. — представитель наиболее деградированного подтипа корыстных преступников, который наряду с бродягами составляет, по существу, деклассированную группу людей. Однако среди дезадаптированных преступников, постоянно совершающих кражи, нередко встречаются и такие, которые отличаются иными типологическими особенностями. Во-первых, многие из них не склонны к алкоголизму и употребляют спиртные напитки относительно редко. В силу этого их поведение менее дезадаптировано, отношения с ближайшим окружением, на первый взгляд, более широки и устойчивы, они активнее участвуют в общественно полезном труде или, в худшем случае, создают видимость такого участия, что может говорить об их более высоких адаптивных способностях. Вместе с тем углубленное изучение их личности и образа жизни свидетельствует, что их социальные связи и отношения все-таки недостаточно стабильны и широки: значительная часть из них не имеет семьи, не трудится длительное время в одном и том же коллективе, не имеет стойких привязанностей, не дорожит мнением и оценкой окружающих. Для них характерны частые изменения места жительства.

Во-вторых, преступное поведение таких лиц отличается большей общественной опасностью, так как они обычно совершают крупные кражи, часто в группах, в которых нередко выступают организаторами. Особенно отметим среди них квартирных и карманных воров, а также тех, кто совершает кражи из магазинов, складов и других охраняемых помещений. Их выявление и разоблачение представляет, как правило, большую сложность. Мировоззрение подобных индивидов отличается сформированностью и достаточной четкостью, у них есть то, что можно назвать убеждениями. Они стремятся к доминированию в группах, способны убеждать других и направлять их поведение, их высказывания спокойны и отличаются силой. Интеллектуальнее развитие таких преступников выше, чем у представителей первого подтипа.

В целом криминологически значимым представляется необходимость подчеркнуть, что их дезадаптация в большинстве жизненно важных сфер сопровождается адаптацией на криминальном уровне.

Рассмотрим типологию личности корыстных преступников по степени устойчивости преступной установки. По этому признаку можно выделить следующие типы.

Ситуационный тип. Его составляют те лица, которые пользуются благоприятными ситуациями для совершения преступлений — самых разнообразных. Это могут быть и мелкие карманные кражи, обирание пьяных, кражи в магазинах, а также имущественные преступления по месту трудовой деятельности, когда из-за плохой организации работы и контроля создаются благоприятные условия для совершения преступлений.

Неустойчивый тип. Это лица, близкие по своему психологическому облику к ситуационным преступникам. Однако они не только используют благоприятную обстановку, но нередко сами ее создают. Их неустойчивость проявляется, как правило, в том, что они подвержены колебаниям в выборе вариантов поведения между дозволенным и запретным, чаще всего склоняясь в пользу второго.

Представителей неустойчивого типа можно встретить среди тех, кто совершает преступления в сфере экономической деятельности, а также среди молодых людей, которые не в состоянии устоять перед искушением совершить преступление либо под давлением сверстников или взрослых.

Злостный тип. Его составляют те лица, которые сами активно и целенаправленно создают благоприятные ситуации для совершения преступлений. Для них характерны: хорошее знание обстановки, условий, предварительная подготовка, отбор соучастников, умения и навыки в совершении определенных преступных деяний.

Особо опасные типы. К ним относятся те лица, которые совершают крупные махинации, не только на региональном, но межрегиональном и международном уровнях. Они не только активно обеспечивают благоприятную ситуацию для себя, но создают систему для долгосрочной и безопасной преступной деятельности. Эти лица, как правило, сотрудничают с преступными сообществами, нередко входят в их состав. Надо отметить, что так называемые воры в законе относительно мало представлены среди этой категории преступников.

Некоторые особо опасные корыстные преступники обычно богаты, располагают большими связями, в том числе в правоохранительных органах, имеют вес в политике, особенно на региональном уровне, и их изобличение представляет весьма сложную задачу. Такие преступники наносят огромный ущерб обществу.

Среди преступников такого типа есть представляющие чрезвычайную опасность корыстные убийцы, и среди них — нелюди, убивающие детей для использования их органов и тканей.

Небезынтересна также типология личности корыстных преступников по характеру преступных действий.

Воры, и особенно воры, которые сделали воровство своей профессией. Хотя не они, как показывают выборочные исследования, составляют основную массу подобного типа преступников.

Грабители, разбойники, вымогатели, похитители людей, убийцы. Разумеется, эта категория корыстных преступников, особенно похитители людей и убийцы, представляет собой повышенную опасность.

Взяточники.

Растратчики, мошенники, расхитители, лица, совершающие преступления в сфере финансовой и экономической деятельности.

Иные корыстные преступники.

По результатам проведенных в ряде регионов России (Московская, Новосибирская, Омская области, Ставропольский край) опросов лиц, осужденных за все основные виды корыстных преступлений против собственности, выяснилось, что в среднем 44% из них считали, что совершенные ими деяния несправедливо отнесены к числу преступлений; 48% — что за совершенные ими преступления установлены чрезмерно суровые наказания; 4% были готовы совершить преступление даже в случае неизбежного привлечения к уголовной ответственности.

Анализ этих данных позволяет сделать вывод, что для совершающих наиболее распространенные виды корыстных преступлений против собственности характерны весьма низкий уровень солидарности с соответствующими нравственно-правовыми запретами.

Некоторые виды корыстных преступлений против собственности (присвоение или растрата, отдельные формы мошенничества, хищения предметов, имеющих особую ценность), 3/4 видов корыстных преступлений в сфере экономической деятельности и все виды преступлений против интересов службы в коммерческих и иных организаций совершаются лишь лицами, имеющими специальный статус, обеспечивающий соответственно облегченный доступ к вверенному имуществу, занятие определенным видом экономической, в том числе предпринимательской деятельности, либо управление имуществом или персоналом в коммерческой или иной организации.

В криминологии принято считать, что психические аномалии влияют в основном на насильственное преступное поведение. Они играют заметную роль и при совершении корыстных преступлений. Среди изученных криминологией воров более 2/3 человек уже привлекались к уголовной ответственности неоднократно, а более половины — совершили первое преступление в подростковом возрасте. При прохождении судебно-психиатрической экспертизы более половины признаны невменяемыми. В отношении 60% рекомендовались принудительные меры медицинского характера, 36% испытуемых страдали органическими поражениями центральной нервной системы, 19,7% — шизофренией, 10% — олигофренией в различной стадии дебильности, 10% — психопатиями.

Основная часть воров с патологическими особенностями воспитывались в неполных семьях или семьях, где родители недостаточно заботились о своих детях, не проявляли тепла и ласки. Подобное отношение пагубно отразилось на формировании личности, породило ощущение незащищенности, ненужности, тревожности, со временем привело к девиантным и патологическим изменениям личности. Такие преступники неплохо ориентируются в социальных требованиях и нормах, но им свойственно внутреннее неприятие этих норм, сознательное нарушение или недобросовестное их выполнение. Хотя многие формально признали свою вину в преступлении, у них отсутствует чувство вины, реакция самоупрека и самообвинения.

Гораздо в большей степени, чем у здоровых, у этих воров выражено снижение или отсутствие критики к своему состоянию и совершаемым кражам, вызванное нарушениями сознания, памяти, восприятия, мышления, умственной работоспособности, наличием психопатологических синдромов. Они отличаются высоким уровнем социальной неадаптированное™ в то время как психически здоровые лица, обвиняемые в кражах, обычно достаточно социабельны. Почти 75% имеют низкие умственные способности, а некоторая часть — незначительное умственное отставание, что во многом объясняет высокий уровень нигде не работающих и не учащихся среди них. Им также свойственны импульсивность, эмоциональная неустойчивость, нетерпеливость, 1/3 из них конформна, подчиняема. Они склонны изменять свое поведение в зависимости от влияния других людей, с тем чтобы оно соответствовало мнению окружающих, повышенно внушаемы. Кроме того, им оказались присущи такие состояния, как быстро возникающие гнев и ярость, и в то же время беспомощность, острое переживание собственной неполноценности.

2.5. Корыстно-насильственные преступники

Мы представим здесь характеристики разбойников и вымогателей — наиболее опасных преступников из числа корыстно насильственных. В количественном отношении в последние годы регистрируется относительно стабильное число разбоев (1997 г. — 34 317; 1998 г. — 38 509; 1999 г. — 41 135; 2000 г. — 39 473; 2001 г. — 44 802; 2002 г. — 47 052; 2003 г. — 48 678; 2004 г. — 55 448; 2005 г. — 63 671; 2006 г. — 59 763; 2007 г. -45 318; 2008 г. — 35 366).

По результатам изучения уголовных дел о разбоях за последние 15 лет, доля мужчин в разбойных нападениях составила 94,5%, доля женщин — 5,5%. Наибольшее число разбоев совершают мужчины, однако в последнее время наблюдается некоторое увеличение доли женщин среди данной категории преступников. Скорее всего, это лишь кажущаяся активизация со стороны женской части корыстно-насильственных преступников, и происходит она прежде всего потому, что на фоне реального роста преступности соответственно увеличивается доля женщин в составе преступников.

Разбойные нападения в основном совершаются лицами молодежного возраста. Наибольшую криминогенную активность проявляют лица в возрасте от 18 до 24 лет (44%). Остальные возрастные группы распределились следующим образом: 14— 17 лет — 7%; 25-30 — 28,9%; 31-40 — 15,9%; 41-50 лет -2,5% общего количества совершивших разбои.

Таким образом, можно выделить наиболее криминогенный в корыстно-насильственном смысле возрастной период — 18—30 лет.

Не может не вызывать тревоги наметившийся в последние годы высокий уровень разбойных нападений, совершаемых несовершеннолетними. В последние десятилетия количество этих опасных преступлений колеблется в пределах 4—6 тыс. в год.

Разбойники обладают невысоким уровнем образования, в основном они имеют среднее и неполное среднее образование, значительно реже — среднее специальное, высшее образование — лишь единицы. Причем, как показали исследования, проведенные среди осужденных за разбои, у этих лиц отсутствует желание повышать свой культурный и образовательный уровень. Одна из характерных особенностей лиц, совершающих разбойные нападения, — это устойчивое ведение паразитического образа жизни, отсутствие какой-либо определенной профессии, постоянного места работы, определенного места проживания. Эти лица в основном нигде не работают либо находятся на случайных, временных работах. Среди преступниц часто встречаются женщины, занимающиеся проституцией, сводничеством, нередко лишенные материнских прав, наркоманы и пьяницы.

Проведенное исследование показало, что лишь менее половины обследуемых работает (48,3%). В основном это рабочие низкой квалификации, часто меняющие место работы. Учащиеся составили 10,4% общей массы разбойников. Большинство среди них являлись учащимися старших классов школ и ПТУ, однако далеко не все, судя по характеристикам, данным администрацией учебных заведений и находящимся в уголовных делах, числятся трудными подростками и состоят на учете в милиции.

Можно предположить, что подобное явление связано не столько с ослаблением социального контроля в отношении подростков со стороны учителей и воспитателей, сколько с общей сложившейся атмосферой недоверия и недовольства в обществе, что, естественно, не могло не отразиться на подрастающем поколении.

Основную массу (41,3%) составили лица, не занятые социально полезной деятельностью. Эти лица, как правило, часто употребляют спиртные напитки, иногда наркотики. В последние годы все больше среди этой категории преступников встречается лиц, специализирующихся в разбойных нападениях. Причем подчас они не только хорошо подготовлены физически, но и обладают набором оружия — от ножей и кастетов до огнестрельного.

Таким образом, большинство совершающих разбои составляют лица, не занятые общественно полезным трудом либо обладающие низкой квалификацией и занятые в основном на «черных», малооплачиваемых работах.

Подводя итог, можно выделить следующие основные черты разбойников:

1) подавляющее большинство преступников, совершающих разбои, составляют мужчины, несмотря на увеличивающуюся долю женщин среди них;

2) наиболее криминогенным среди разбойников является возраст от 18 до 30 лет. В последнее время возрастает тенденция к их омоложению;

3) личность преступника, совершившего разбой, характеризуется, как правило, невысоким уровнем образования, отсутствием желания повышать культурно-образовательный уровень;

4) среди преступников, совершивших разбои, значительна доля лиц, не имеющих семьи и не занятых общественно полезной деятельностью.

Как известно, в основе любой человеческой деятельности лежат потребности, которые определяют, в чем нуждается сама личность и ее организм. От уровня сформированных потребностей зависят ценностная ориентация и общая поведенческая направленность человека. Потребности, стимулирующие преступную деятельность, далеко не всегда асоциальны, они могут иметь и положительный характер с точки зрения морали. Например, стремление улучшить свое материальное положение присуще как законопослушным гражданам, так и преступникам. Однако пути и формы реализации этой потребности у них различны. Преступник потому и преступник, что он выбирает криминальное решение.

Изучение потребностей помогает выявлению устойчивых побуждений к преступному поведению, раскрытию источников ее мотивационной сферы. Изучение уголовных дел и беседы с осужденными за разбои позволили определить наиболее характерные для разбойников потребности, удовлетворение которых выразилось в совершении преступных действий. Среди них можно назвать следующие: 1) приобретение денег, престижных вещей, модной одежды, а также удовлетворение своих потребностей в алкоголе и наркотиках (59,4%); 2) поднятие своего авторитета в глазах соучастников (11,4%); 3) потребность отомстить потерпевшему (8,2%).

В некоторых случаях материальные потребности совершивших разбой связаны с удовлетворением потребностей в алкоголе и наркотиках. Однако большинство посягательств совершается в основном в целях приобретения престижных, модных вещей, дефицитных товаров, иногда драгоценностей, антиквариата, т. е. предметов далеко не первой необходимости, лишь в 6,7% ситуаций преступник испытывал крайнюю нужду, и разбой в этом случае выступал в качестве способа приобретения средств к существованию, обычно паразитическому и дезадаптивному. В данной категории наибольшее количество лиц, крайне деморализованных в социальном плане, они часто не имеют жилья и работы, пробавляются кражами, грабежами, разбоями.

Рассмотренная группа потребностей питает корыстную мотивацию преступлений. Однако корысть является далеко не всегда основным мотивом корыстных преступлений, тем более корыстно-насильственных. Как известно, мотив и потребность далеко не одно и то же. В мотиве конкретизируется потребность, преломляясь через определенные условия внешнего или внутреннего характера. Поэтому с изменением условий изменяются и мотивы, они не остаются постоянными. В системе мотивов, регулирующих человеческое поведение, далеко не все мотивы одинаково значимы, действенны и устойчивы. У одной категории людей мотивы носят относительно устойчивый характер, создавая стройную иерархическую структуру, у другой легко меняются в процессе жизни, опыта или под влиянием ситуации. Под влиянием социальной среды и личностных качеств мотив образует особое свойство субъективного характера, в котором фокусируются ведущие жизненные тенденции личности.

Как показывают многочисленные исследования в области преступной мотивации, мотивы далеко не всегда осознаются виновным. Так, 10% преступников, совершивших разбой, не смогли ответить на вопрос, зачем они это сделали, и обосновали свое поведение состоянием опьянения. Пытаясь объяснить свои действия, преступник, как правило, не осознает истинную их причину. Более того, его объяснения имеют в основном оправдательный характер и более всего направлены на смягчение наказания. Истинные же мотивы преступного поведения лежат глубоко в психике человека, и иногда их сложно определить. Объяснения самого преступника по сути дела — мотивировки.

Разбой относится к той категории преступлений, которые объединяют в себе несколько мотивов, т. е. является полимотивированным преступлением. Корысть тоже входит в этот комплекс и определяет цель самого посягательства. Однако любое разбойное нападение сопровождается насилием, выраженным в физической или психической форме, либо в той и другой одновременно. Источником, детерминирующим насильственные действия, является не только корысть, но и другие мотивы, например самоутверждение, в том числе путем подавления другой личности. Все эти мотивы, включая корыстный, не всегда равнозначны, один (или несколько) выступает в роли ведущего, другой — второплановым, фоновым.

Ведущим или смыслообразующим мотивом является тот, который в наибольшей степени детерминирует поведение преступника, и в нем, в основном, заключен психологический выигрыш от выполненных действий. Второстепенный или мотив-стимул выполняет лишь роль эмоционального побудительного фактора, способствующего совершению преступления. Корысть охватывает лишь немногим более половины ситуаций разбоев, остальная, немалая их часть совершена по другим мотивам, хотя, конечно, мотив корысти присутствовал в них тоже, но не являлся смыслообразующим, основным мотивом, питающим преступление.

Во многом наличие такого распространенного мотива, как самоутверждение, в разбойных нападениях объясняется социальной и возрастной структурой самого контингента разбойников. На процесс мотивации несовершеннолетних и преступников молодого возраста, несомненно, влияют особенности возрастного и индивидуального характера. Речь идет об особенностях мышления, восприятии окружающей среды, недостатке жизненного опыта и т. п. Эти факторы обусловливают наибольшую подверженность внешнему влиянию, в том числе отрицательному. Причем довольно часто у несовершеннолетних подобные мотивы связаны с наличием острых противоречий между сложившимися формами взаимоотношений со средой и индивидуальными физическими и психологическими возможностями и притязаниями. Подобное сочетание иногда приобретает своеобразную форму криминального характера, возрастает он и в условиях социального кризиса у людей молодого поколения. Утверждение умственных возможностей в той среде, которая выбрана ими в силу различных эмоционально-личностных симпатий и предпочтений, нередко выражается в групповых формах преступления.

Одним из распространенных мотивов разбойных нападений является мотив мести (8,2% случаев); если результатом насилия стало убийство особо жестоким способом, этот процент увеличивается (до 24,6% случаев). В ситуациях, не связанных с особой жестокостью и характеризующихся психическим насилием, выраженным в угрозах или в физическом насилии без квалифицирующего признака, посягательства, имеющие мотив мести, составили более 4%. Такой значительный разрыв в соотношении одного и того же мотива говорит о том, что степень примененного насилия во многом определяется характером и сущностью мотивации поведения. Мотив мести, как известно, обусловлен межличностными отношениями преступника и потерпевшего. Как правило, эти отношения складываются не ситуативно, а в течение довольно длительного периода времени, причем некоторая их доля имела родственный или сексуальный характер. Остальная часть взаимоотношений преступника с потерпевшим основывалась в основном на организации совместной преступной деятельности, проведении свободного времени. Здесь мотив мести являлся своеобразным возмездием за причиненное ранее зло или за нарушение неписаных внутригрупповых правил.

В целом на процесс мотивации разбойных нападений, особенно на групповую мотивацию, решающее влияние оказали такие человеческие свойства, как паразитизм и негативизм. Эти черты в основном присущи разбойникам несовершеннолетнего возраста. Искаженные потребности в общении, аморальное проведение досуга, стремление утвердиться в группе с противоправной ориентацией в сочетании с извращенным пониманием эталона мужественности — все эти факторы питают групповую преступную среду несовершеннолетних.

Невозможно не сказать еще об одной особенности разбойников. Весьма значительное число преступников систематически употребляет алкогольные напитки. В состоянии алкогольного опьянения разбойное нападение совершили 73% преступников. И хотя всего 8,4% осужденных за разбой признаны хроническими алкоголиками, стремление добыть деньги на выпивку или на удовлетворение других квазипотребностей характерно для многих.

Как уже было отмечено выше, для лиц, совершающих разбой, характерно стремление к совместным действиям. При этом ведущее положение занимают социально-психологические мотивы, выражающиеся в стремлении утвердить себя в неформальной социальной среде, в преступной группе. Часто подобный мотив присущ женщинам-соучастникам, которые, подтверждая свое присутствие в группе и оправдывая собственную роль, совершают опасные преступные действия, порой не уступающие в жестокости мужским. Рассмотрение уголовных дел позволило установить наличие в преступных действиях несовершеннолетних определенного криминального профессионализма. Некоторые из них хорошо владеют приемами рукопашного боя, обладают в том числе огнестрельным оружием, пользуются «наводкой», тщательно планируют свои действия, пути отхода, методы маскировки и места сбыта похищенного. Их действиям, по сравнению с действиями преступников старших возрастов, в большей степени присущи безжалостность, жестокость и цинизм. Нередко в подобных налетах участвуют девочки, совершая наряду с юноша-ми-ровесниками тяжкие преступления. Основная черта этих групп — особая форма их организации — банда, целью которой является совершение нескольких преступлений аналогичного характера.

Разбойничий «вкус» у несовершеннолетних преступников заметно поменялся. Если буквально пять-шесть лет назад основными предметами среди похищенного были импортная одежда, радио-, видеоаппаратура, музыкальные инструменты, винно-водочные и табачные изделия, небольшие суммы денег, то сейчас наблюдаются зачатки криминального «профессионализма» не только в отношении способов нападения, но и в выборе похищаемых вещей. Естественно, это говорит о повышенной общественной опасности и отсутствии каких бы то ни было запретов у данной категории разбойников.

В группах, насчитывающих более пяти человек, обычно выделяются два или три наиболее активных ее члена, которые берут на себя организаторские функции. Причем, чем устойчивее преступная группа, тем сложнее соподчинительная иерархия. Остальные участники группы представляют собой простых исполнителей или имеют только касательное отношение к разбою.

Преступники более молодого возраста чаще выступают в роли непосредственных исполнителей разбойных нападений, а лица более старшего возраста — организаторами этих преступлений. В подавляющем большинстве разбоев роль лидера в группе совпадает с ролью организатора, этому же человеку принадлежит инициатива совершения нападения. Организаторы разбойных нападений — это в основном злостные преступники, неоднократно судимые.

Женщины обычно выполняют функции пособниц — завлекают жертву, спаивают ее, помогают соучастникам скрыться с места происшествия, сбывают похищенное и т.д. Как правило, они находятся в интимных отношениях с некоторыми из соучастников или занимаются проституцией, часть заработка отдавая сутенеру — участнику группы, либо находятся в иной зависимости от мужчин, вместе с которыми совершают преступления.

Группы, состоящие из двух или трех участников, в большинстве своем неустойчивы и возникают случайно. Для них менее характерно четкое распределение ролей, не так тщательно продумываются преступные акции.

Одним из важных элементов, характеризующих личность преступника, особенно его общественную опасность, является наличие судимостей. Рецидив преступлений в любом случае характеризует лицо как повышенно опасное, с более устойчивой антисоциальной направленностью. В настоящее время уровень рецидива среди лиц, совершающих разбои, достигает 35%. Исследование показало, что среди разбойников почти каждый второй ранее привлекался к уголовной ответственности, причем около половины из них — это лица, имеющие по нескольку судимостей в основном за такие преступления, как кражи, грабежи, хулиганство. В целом можно сказать, что у большинства осужденных за разбой уже сложилась стойкая корыстная направленность линии поведения.

Почти каждый седьмой до достижения совершеннолетия уже совершал преступные деяния. Остальные в детстве, как правило, были «трудными» подростками, состояли на учете в комиссиях по делам несовершеннолетних или подвергались частым приводам в милицию за совершение правонарушений. Около половины ранее осужденных к лишению свободы уже имели общий «стаж» нахождения в местах лишения свободы менее трех лет. Однако почти у каждого 10-го этот период составил 10 лет и более. Надо сказать, что у осужденных за раз-бой, в отличие от воров и насильников, почти отсутствует специальный рецидив (он составил всего 5,7%), хотя корыстная направленность почти у половины разбойников прослеживается довольно четко (за кражу было осуждено 30,3%).

Для выявления мотивации преступного поведения виновных в разбое весьма важно знать, какие преступления были ранее ими совершены наряду с разбоем. Изучение уголовных дел помогло выявить такую картину: за убийство было осуждено 15,9%; за изнасилование — 1,2%; за другие сексуальные преступления — 1,2%; за нанесение вреда здоровью — 15,2%; за кражи — 15,2%; за иные преступления — 25,6%. В целом более 38,8% лиц наряду с разбоем совершили преступления с ярко выраженным насильственным характером. Это еще раз подтверждает приоритет насильственной мотивации в разбойных нападениях над корыстной.

Как известно, физические или психические аномалии лица всегда сказываются на поведении и могут выступать в роли условий, способствующих антиобщественному поведению.

Проведенный анализ психического состояния лиц, совершивших разбой, показал, что немногим менее половины (41%) психически здоровые люди, остальные же имеют какие-либо психические заболевания или аномалии. Так, почти каждый восьмой страдает психопатией с различной симптоматикой или обнаруживает психопатические черты характера. Психопатии вообще характерны для лиц, совершивших насильственные преступления, или тех, кто применил насилие в ходе своих преступных действий.

Хроническим алкоголизмом страдают 8,4%, причем данное заболевание характерно для лиц как молодого возраста, так и зрелого. Это одна из особенноностей, отличающая разбойников от насильников. Среди последней категории молодежи, страдающей алкоголизмом, значительно меньше, чем взрослых.

Органическим заболеванием центральной нервной системы подвержены 4,2% разбойников, почти столько же лиц имеют остаточные явления травм черепа. Обычно эти расстройства сочетаются с другими, например с психопатиями и дебильностью.

Вообще для лиц, совершающих насильственные преступления, характерно подобное сочетание психических девиаций.

Небольшое количество составили лица, страдающие хронической наркоманией, — 3,4%. Столько же оказалось больных шизофренией в стадии стойкой ремиссии. Интересно, что в основном это люди зрелого возраста, для которых характерно предварительное обдумывание нападения и тщательная подготовка к нему. Как правило, они совершают преступление в одиночку и порой выбранный способ посягательства отличается жестокостью и безжалостностью. Здесь присутствует весьма сложный мотивационный механизм, цели преступления и достигнутые результаты имеют парадоксальное значение. Олигофренией в стадии дебильности страдают 1,5% лиц, совершающих разбои, в отличие от насильников и хулиганов, в числе которых их значительно больше. Причем нередко разбой у этих лиц одновременно сочетается с изнасилованием. Это говорит о том, что в силу умственной отсталости и характерного внешнего облика они по большей части лишены возможности удовлетворять свои сексуальные потребности естественным путем, в силу чего часто прибегают к насильственным действиям.

Лиц, у которых диагностированы реактивные состояния, неврозы и эпилепсия, среди разбойников почти не встречается.

Все перечисленные нарушения так или иначе могут приводить к стабильным личностным изменениям, не носящим характера психической болезни. Сами по себе психические аномалии не являются субъективной причиной преступного поведения, однако же психологические особенности личности, которые формируются под их влиянием, могут активно способствовать такому поведению. Преломляясь через психологию субъекта, психические расстройства способны вызывать общественно опасные поступки.

Сами действия лиц с психическими аномалиями нередко носят разрушительный и жестокий характер по отношению как к жертве, так и к третьим лицам. Поведение этих лиц в основном регулируется на бессознательном уровне. Надо отметить и то, что у 1/3 изученных лиц данные о психическом состоянии в материалах уголовных дел и в личных делах осужденных отсутствовали вообще, что, естественно, затрудняет возможность дать объективную картину психического состояния лиц, совершающих разбои. Картина была бы неполной, если не отметить, что всего около 1/4 страдающих психическими заболеваниями или аномалиями состояли на учете у психиатра.

В основной своей массе разбойники не испытывают чувства вины за содеянное, зная тем не менее, что они нарушили уголовный закон. Им чуждо раскаяние, и истинное признание вины — явление для них чрезвычайно редкое. Тем не менее в ходе следствия или в стадии судебного разбирательства обвиняемые нередко признают себя виновными, чаще в надежде на смягчение наказания. Исследование показало, что только 21% осужденных за разбой сожалеют и раскаиваются в содеянном, хотя их раскаяние — скорее формальное признание фактических обстоятельств события с оттенком сожаления о неблагоприятных последствиях. Они далеки от истинного покаяния и не считают себя виновными в полном смысле этого слова.

Остальная доля преступников безразлична к своему поведению, не признает свою вину или признает ее частично, оправдывая свое поведение объективными обстоятельствами, действиями или личностью потерпевшего. Однако даже в том случае, когда лицо осуждает свои действия, оно в то же время полностью отвергает корыстный характер своего деяния, объясняя собственное поведение желанием напугать жертву либо проучить ее за дерзкое или демонстративное поведение.

Обратимся к характеристике личности вымогателей. В последние годы имеет место тенденция уменьшения числа зарегистрированных фактов вымогательства (1997 г. — 14 503; 1998 г. — 15 991; 1999 г. — 14 613; 2000 г. — 12 547; 2001 г. — 11 772; 2002 г. — 9368; 2003 г. — 8877; 2004 г. — 8144; 2005 г. — 9320; 2006 г. — 8927; 2007 г. — 7189; 2008 г. — 6140).

Соответственно уменьшилось количество выявленных лиц, совершивших преступления (1997 г. — 9183; 1998 г. — 9835; 1999 г. — 8602; 2000 г. — 7022; 2001 г. — 6483). В 2002-2008 гг. указанная тенденция сохранилась. Следует, правда, помнить о высоком уровне латентности этих преступлений. Большинство вымогателей — это лица мужского пола (96,5%), удельный вес женщин, совершивших вымогательство, составляет всего 3,5%. Несмотря на незначительную долю женщин-вымогательниц, их личность тем не менее представляет определенный интерес для анализа. Это связано с опережающим приростом доли женщин-вымогательниц по сравнению с мужчинами. Среди женщин можно выделить следующие основные типы вымогателей:

1) организаторы и участницы и уличного и школьного вымогательства, а также в студенческой среде. Как правило, это женщины, проживающие в общежитиях. Мотивом преступления является возможность реального обогащения за счет другого человека. Если говорить о девочках-вымогательницах, то зачастую это заброшенные, не нужные ни обществу, ни родителям дети, которые пытаются с помощью вымогательства добыть себе деньги на карманные расходы. Не стоит забывать о подобных способах самоутверждения, свойственных «трудным» подросткам;

2) вымогательницы-шантажистки. Как правило, шантаж требует таких свойственных многим женщинам качеств, как коммуникабельность, находчивость, живой ум, наблюдательность, сноровка. Шантажистки, как правило, используют сведения, порочащие потерпевшего или его близких, и совершают вымогательство на бытовой почве;

3) женщины-вымогательницы, являющиеся членами преступных группировок или преступных организаций. В подобном случае они редко бывают организаторами вымогательства, являясь в основном соучастницами преступлений.

Увеличение доли женщин, совершающих вымогательства, связано, прежде всего, с негативными социальными изменениями в обществе — рост безработицы или трудоемкая, но низкооплачиваемая работа, тогда как культ обогащения получил немалое распространение. Не стоит забывать и о женской эмансипации, культивируемой СМИ, о преобладании у многих современных женщин некоторых черт мужского характера (например, агрессивности); женщины наравне с мужчинами вынуждены зарабатывать себе средства к существованию.

Уличные группировки, в основном состоящие из «трудных» подростков, занимаются сбором «дани» с одноклассников или сверстников с других улиц, районов, зачастую представляя собой примитивную модель будущей организованной преступности. В среде учащихся ПТУ, техникумов, колледжей, институтов и университетов также в достаточной мере развито такое криминальное явление, как вымогательство. Нередко учащиеся помимо небольшой стипендии имеют дополнительные заработки в свободное от учебы время, что может привлекать к ним внимание со стороны вымогателей из числа одноклассников, сокурсников или людей более старшего возраста. Образовательный уровень вымогателей распределился следующим образом. Основная масса преступников (52,5%) имеет обязательное для всех в течение последних 25 лет среднее образование. Начальное образование — у 3,5% вымогателей, неполное среднее имеют 15,6%, среднее специальное — 15,7%, неполное высшее — 5,6%, высшее — 7,1%.

Преобладание среди вымогателей лиц с неполным средним, средним и средним специальным образованием имеет свои объективные причины. В недавнем прошлом в период перестройки многие молодые люди оставили дальнейшее образование, которое, как им казалось, не являлось гарантией хорошего заработка и надлежащего уровня жизни. В процессе передела собственности многие из них остались без определенного места работы и занялись преступной деятельностью; составили бригады «по выбиванию» долгов из коммерсантов, занялись рэкетом, пополняя ряды организованной преступности. При этом лидеры преступных организаций, как правило, имеют высшее образование.

Отказ от получения дальнейшего образования характерен для несовершеннолетних вымогателей, трудных подростков и лиц, уже обладающих криминальным опытом, которые в последующем имеют все шансы пополнить ряды организованной преступности. Многих из них толкала на преступный путь их корыстно-паразитирующая установка: нежелание учиться, собственным трудом зарабатывать себе на жизнь, а также эгоистические наклонности.

Как показали данные исследования, только 48% вымогателей являлись жителями сверхкрупных городов. Остальные 52% составили лица, проживающие в средних, малых городах, поселках городского типа, причем только 2,5% из них не имели постоянного места жительства.

В процессе изучения уголовных дел о вымогательстве нами было установлено, что подавляющее большинство вымогателей временно или по каким-то причинам не работали. Для такой категории лиц вымогательство являлось одним из возможных способов получить средства к существованию. Как показал анализ судебной практики, большинство преступников состояло в преступных организациях.

Велик удельный вес вымогателей, работавших в различных потребительских сферах (водителями, охранниками, слесарями, грузчиками), — 14,7%. Весьма значительно количество преступников, совершивших вымогательство, среди лиц, занятых в сфере бизнеса, — 12,6%. Учащиеся составляют 9,1% вымогателей, работники милиции и других правоохранительных органов — 7,6%, работники частных охранных предприятий — 2%.

Как показали результаты изучения уголовных дел, среди лиц, совершивших вымогательство, нередко фигурируют работники правоохранительных органов. Они вымогают деньги с подозреваемых в совершении преступлений, обещая не возбуждать против них уголовных дел или прекратить начатое дело. Нередки случаи вымогательства со стороны работников патрульно-постовой службы, вымогающих деньги с приезжих иногородних лиц, не имеющих временной регистрации в столице; со стороны должностных лиц ГИБДД, закрывающих глаза на ДТП и правонарушения за определенную мзду со стороны водителей. Наконец, встречаются случаи нелегального «крышевания» некоторыми представителями правоохранительных органов предпринимательских структур на основе регулярно получаемой от них денежной «дани», «спонсорской помощи» и т.п.

Среди вымогателей преобладают лица, которые не состоят в браке (54%). Данное обстоятельство частично объясняется тем, что вымогатели в большинстве своем молодые люди, зачастую не рассматривающие институт брака как социальную ценность. Их вполне могут устраивать кратковременные связи или фактические брачные отношения, как бы снимающие с них ответственность перед семьей за последствия их криминальной деятельности. Ранее судимые вымогатели составляют 20,7% общего числа изученных преступников. Специальный рецидив вымогательства составляет 18,7%, два раза осуждались за совершение вымогательства 1,5%, три раза — 0,5% преступников. Большинство вымогателей были ранее судимы за грабежи и разбои, кражи, незаконный оборот оружия и наркотиков. Вымогательству часто сопутствуют такие преступления, как захват заложника, похищение человека, незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия, самоуправство. Наиболее часто вымогательство сопряжено с другими корыстно-насильственными преступлениями, например с грабежом или разбоем.

В состоянии алкогольного опьянения вымогательство совершили 14,7% лиц, из них 1,5% судом было назначено принудительное лечение от алкоголизма. Преступники при совершении вымогательства редко находятся в состоянии сильного алкогольного опьянения, что объясняется спецификой объективной стороны данного вида преступления (демонстрация силы, реализация отдельных насильственных действий). Алкоголь в основном выступает в роли допинга, придает вымогателю больше уверенности в себе, облегчает с психологической точки зрения сам процесс совершения преступления, притупляя при этом такие позитивные человеческие качества, как совесть, сочувствие, сострадание. Вместе с тем совершение вымогательства в состоянии алкогольного опьянения само по себе может привести к трагедии.

Так, П., С., И., имея умысел на вымогательство денег у своего «должника» С., похитили его. В процессе понуждения жертвы отдать им долг они все вместе распивали спиртные напитки на квартире у вымогателей. Наконец, прилично опьянев и возмутившись тем, что С. отрицал свою задолженность, они стали избивать его различными предметами, которые попадались под руку, в результате чего С. умер. Протрезвев, преступники уверяли родных жертвы и следствие, что у них не было умысла на убийство С., которого изначально предполагалось просто запугать.

Однако встречаются случаи, когда умысел на вымогательство возникает внезапно, под воздействием спиртного, что характерно больше для преступлений, совершенных на бытовой почве.

Так, В., употребляя спиртные напитки в компании своей сожительницы И., узнал от нее о ее знакомой С., которая, по мнению И., «сжила со свету своего мужа» и теперь получила от него в наследство большую трехкомнатную квартиру. Возмущенный подобной «несправедливостью», В. в тот же день позвонил С. и, представившись дальним родственником ее покойного мужа, потребовал от последней продать унаследованную ею квартиру, после чего передать ему часть вырученных денег.

Случаи нахождения вымогателей в момент совершения преступления в состоянии наркотического опьянения немногочисленны и отличаются большей латентностью, чем в состоянии алкогольного опьянения. Вымогатели-наркоманы чаще всего встречаются среди подростков и молодежи (от 18 до 24 лет), которые в большинстве своем употребляют наркотики. Для наркоманов-одиночек со стажем, особенно в состоянии абстиненции, наиболее характерны такие виды преступлений, как кража, грабеж, разбой, дающие им, в отличие от вымогательства, возможность быстрого обогащения.

Обобщение приведенных выше данных, характеризующих личность вымогателя, позволяет определить типологию этого корыстно-насильственного вида преступников. Данную типологию целесообразно сформировать по нескольким группам.

Вымогатель-школьник, участник школьного и уличного вымогательства. Вымогатели данной категории в силу возрастных особенностей больше склонны к групповым формам совершения преступлений. Многие из них относятся к категории «грудных подростков», некоторые при этом состоят на учете в милиции. Из-за возрастного эгоизма и стремления к самоутверждению в соединении с устойчивой корыстно-насильственной установкой вымогательство достаточно распространено среди данной категории лиц. Под различными, зачастую искусственно созданными самими вымогателями-подростками предлогами у малолетних жертв вымогаются деньги: в качестве «прописки» новичка в новом коллективе учебного заведения, компенсации за мнимые обиды, за право нахождения на улице, во дворе, где проживает юный вымогатель, и т.п. В школьном вымогательстве распространены и «счетчик», и организация охраны, и шантаж.

Практически все вымогатели-школьники — это дети из неполных и неблагополучных семей. Они плохо учатся в школе, находятся в конфликтных отношениях с учителями и одноклассниками, подавляют сверстников, которые слабее их. Представители данного вида вымогателей могут входить в качестве «новичка» в преступные организованные группы и сближаться с вымогателями-профессионалами.

К следующей категории вымогателей можно отнести лиц, действующих в студенческой среде (студенты лицеев, колледжей, институтов, университетов и т.п.). Вымогатель-студент в меньшей степени склонен к совершению вымогательства в преступной группе, чем вымогатель-школьник. Вымогатель-студент чаще, чем вымогатель-школьник, совершает преступление в одиночку. В силу своей психологической зрелости он чаще всего не нуждается в психологической поддержке и одобрении сверстников. При этом мотив самоутверждения как бы уходит у вымогателя-студента на второй план, уступая место корысти, жадности, потребительству, а вымогательство чаще всего оправдывается реальными или мнимыми долговыми обязательствами жертвы.

У вымогателей-студентов бывают кратковременные или длительные связи с асоциальной средой, но эти вымогатели редко относятся к злостному типу личности преступника. Вымогатель-студент и вымогатель-школьник чаще всего относятся к ситуативному типу преступника, который совершает преступление в силу влияния криминогенных обстоятельств внешней среды, невысокой материальной обеспеченности. Данный вид преступления становится для молодого вымогателя источником средств к существованию, а также удовлетворения иных потребностей.

Еще одна распространенная группа — вымогатели, совершающие преступления на бытовой почве. Надо отметить, что это в определенной степени распространенное явление. Бытовой вымогатель — это лицо любого возраста, различного рода деятельности и образования, совершающее преступление по личным мотивам (вражды, мести, зависти, из хулиганских побуждений и т. п.). В бытовом вымогательстве к мотивам алчности и корысти, которые как бы уходят у преступника на второй план, присоединяются элементы обиды, жадности, ложно понимаемой несправедливости, зависти, конкуренции и иные подобные им чувства. Особенность данной группы вымогателей состоит в том, что жертва не всегда обладает какими-то значимыми для преступника материальными ценностями или правами на них, хотя встречаются и такие случаи. Бытовой вымогатель очень часто использует шантаж для достижения своих целей и чаще всего относится к злостному и ситуативному типу. Последняя и наиболее распространенная категория вымогателей — вымогатель-рэкетир. Это постоянно эволюционирующая категория. Данный тип имеет прямое отношение к рыночной экономике, складывающейся в нашей стране на протяжении последних 10—15 лет.

С началом рыночных реформ многие молодые люди, не желая довольствоваться мизерной ежемесячной заработной платой, ринулись в коммерцию, а кто-то встал на преступный путь. В конце 80-х гг. XX в. вымогательство было «вульгарным наездом», т.е. представляло собой получение от собственника денежной дани под угрозой насилия, повреждения или уничтожения имущества (поджога складов, ларьков, магазинов). Следующий шаг в развитии рэкета — создание бригад «по выбиванию» долгов за определенный процент от суммы задолженности. И наконец, самой совершенной формой вымогательства данного вида является организация постоянных нелегальных или легально действующих «крыш» по защите предпринимательских структур на основе регулярно получаемой от них денежной дани по гибкой ставке, изменяющейся в зависимости от инфляции и расширения предпринимательских операций, от посягательств со стороны других преступных группировок. Сегодня многие коммерческие и государственные структуры в сфере бизнеса, торговли, производства и т. п. находятся «под крышей» преступных организаций мафиозного типа. Многие предприниматели уверены в том, что находиться под такой опекой гораздо надежнее, чем под защитой правоохранительных органов.

Современный рэкет представлен как минимум на двух уровнях. Во-первых, это обычный «черный рэкет», который «собирает дань» с мелких торговцев. Во-вторых, существуют более сложные формы рэкета в отношении солидных предпринимателей, когда с мафиозными структурами заключаются договоры на обслуживание, охрану, оказание маркетинговых услуг, совместную деятельность. На таком уровне представители «крыши» официально вводятся в руководящие органы коммерческих структур, включая банковскую систему. Злостный тип вымогателя имеет все признаки вымогателя-профессионала, он многократно совершает преступления и имеет асоциальную установку. В рядах рэкета, как правило, состоят молодые люди, имеющие среднее, среднее специальное и неоконченное высшее образование. Многие из них занимались спортом в различных клубах (некоторые из них профессионально), секциях, так называемых качалках. Отдельные лица раньше занимались частной охранной деятельностью и имеют навыки обращения со специальными средствами и с огнестрельным оружием.

По данным, полученным в ходе изучения материалов уголовных дел о вымогательстве, на момент совершения преступления 86,9% вымогателей были психически здоровы, 4,5% преступников имели различные психические расстройства, не исключающие вменяемости.

2.6. Участники организованных преступных групп

Организованная преступность — это наиболее опасный и разрушительный для общества и государства вид криминальной деятельности. Она оказывает супернегативное и деформирующее воздействие на социально-экономические, морально-психологические, социокультурные и иные базовые ценности и процессы в обществе.

В организованную преступность активно вовлекаются самые различные социальные слои общества.

За последние 10 лет количество организованных преступных формирований в России увеличилось в 16 раз, в пять раз возросло число его участников. В настоящее время на территории Российской Федерации действует около 130 крупных преступных сообществ, которые пользуются поддержкой коррумпированных должностных лиц всех уровней власти, располагают прочными и влиятельными позициями в государственных органах, включая правоохранительные, могучим аппаратом лоббирования своих интересов в представительных структурах.

Российская организованная преступность стала неотъемлемым элементом транснационального организованного преступного сообщества, а в своем собственном государстве — фактически формой социальной организации жизни.

Для того чтобы охарактеризовать личность участника организованной преступности, необходимо принять во внимание два обстоятельства.

Во-первых, тот контингент населения, из которого формировалась в России организованная преступность.

Во-вторых, внутреннюю структуру организованных преступных группировок и сообществ, поскольку она чрезвычайно неоднородна и образована людьми с самыми разными социально психологическими свойствами.

Что касается контингента, то его особенность в России состояла в том, что первоначальной его основой были «теневики», т.е. дельцы скрытой, незаконной экономической деятельности, существовавшей еще в 1920-е гг., а затем ставшей бурно расцветать после окончания войны и смерти Сталина. Ход развития этой незаконной деятельности, постепенно превратившейся в организованную преступность, у нас сильно отличался от возникновения и развития организованной преступности на Западе (США, Италия, Германия и др.). Там предпринимательство было и осталось сферой легального бизнеса и преступникам в нем делать было нечего: они осваивали иные сферы (наркотики, игорные дома, ограбление банков, сутенерство и т.д.). Поэтому и основной формой организованной западной преступности был и до сих пор остался гангстеризм — понятие, сходное с русским термином «бандитизм».

В советской России частное предпринимательство было запрещено под страхом уголовного наказания, но оставалось весьма прибыльным делом. Поэтому, несмотря на запреты, именно в эту сферу устремились «деловые люди» — специалисты по производству предметов ширпотреба (например, джинсовой ткани), которые никак не могла освоить государственная промышленность, и т.п. Именно из таких «теневиков» — людей предприимчивых, ловких, энергичных, профессионально грамотных, собственно, и стала складываться организованная преступность в СССР и России в 70—90-х гг. XX в. А затем, с возрождением частной собственности и ослаблением всех форм государственного контроля, эта сфера стала быстро расширяться, повторяя западные образцы: игорные дома, наркобизнес, кража и продажа автомашин и т.д. И люди понадобились несколько другие. Как показали социологические исследования, к началу XXI в. большинство преступных сообществ образованы в конечном счете выходцами из следующих социальных групп: 1) бывшие «теневики» — опытные дельцы, занимающиеся незаконным бизнесом далеко не первый год; 2) бывшие комсомольские и партийные работники, оказавшиеся «не у дел», но сохранившие старые, весьма полезные для них связи в государственном аппарате; 3) «новые русские», т.е. более молодые по возрасту бизнесмены самых различных специальностей (в основном экономисты, финансисты, торговцы, товароведы, программисты, инженеры и т. п.); 4) бывшие спортсмены, а также бывшие военнослужащие, не имевшие другой профессии; 5) ранее судимые лица, рецидивисты, профессиональные преступники, «воры в законе».

К началу XXI в. в России сложились, не считая примитивных традиционных преступных групп (уличные грабители, карманники, автомобильные воры, мошенники, квартирные воры и т.п.), две основные структурные разновидности организованной преступности.

Организованная преступная группировка, имеющая иерархическую структуру, строгое единоначалие, функциональное распределение ролей, криминальный профессионализм. Такие группы автономны, отличаются устойчивой криминальной сплоченностью. Под их контролем находятся нередко большие территории, различные сферы легального и нелегального бизнеса и т.д.

Преступная организация, криминальное сообщество, имеющее сплоченную сетевую иерархическую систему управления и функционирования, разведку, контрразведку, связи с коррумпированными властными структурами, правоохранительными органами. У таких сообществ имеется устойчивая и разветвленная сеть высокодоходных легальных и нелегальных материальных источников (банки, предприятия, фонды, фирмы, корпорации и др.).

Нетрудно заметить, что состав участников указанных преступных группировок неоднороден, многолик и многообразен.

Достаточно перечислить наиболее распространенные сферы их деятельности, чтобы понять, какой широкий круг лиц из самых разных социальных слоев привлекается как непосредственно к криминальной деятельности, так и к обеспечению ее безопасного функционирования на всех необходимых уровнях.

К указанным участкам организованной криминальной деятельности относятся:

1) банковские и финансовые легальные, полулегальные и нелегальные учреждения, используемые для мошенничества, отмывания денег и незаконных финансовых операций как внутри страны, так и за рубежом;

2) нелегальные и полулегальные промышленные и сельскохозяйственные предприятия и структуры (начиная от производства фальсифицированных промышленных и продуктовых товаров, алкоголя и заканчивая выращиванием и переработкой наркотических веществ);

3) нелегальная торговля на мировом рынке похищенным в России сырьем (полезные ископаемые, нефть, морской промысел и т.п.), а также оружием и наркотиками;

4) игорный бизнес, порнография, проституция, сутенерство, продажа женщин и детей за рубеж;

5) заказные убийства, похищение людей, вымогательство, насилие над представителями законного предпринимательства и охрана крупных деятелей преступного мира.

Все эти группы имеют тесные и разветвленные региональные и международные связи.

На этом фоне в упрощенном виде вырисовывается перечень участников организованной преступности:

1) лидеры организованных преступных группировок и сообществ. Это предприимчивые, грамотные, волевые, авторитетные люди. Если для группировок характерны, как правило, главари сугубо криминальной ориентированности: «воры в законе», «авторитеты» со всем присущим этой категории лиц комплексом психологически значимых черт и приверженностей (воровская идеология, соответствующие правила жизнедеятельности и т.п.), то лидеры преступных организаций, сообществ непосредственно к сугубо криминальному контингенту чаще всего не имеют никакого отношения и являются представителями социально-элитарных слоев, предпочитая большей частью оставаться в тени. Это могут быть руководители крупных финансовых и промышленных структур, государственных и представительных органов;

2) специалисты самого разного профиля (финансисты, экономисты, инженеры, плановики, эксперты, юристы и т. д.). Все они неплохо подготовлены, имеют обычно высшее образование, владеют иностранными языками. Это высокооплачиваемый персонал.

Представляет интерес последовательность приоритетов, на которые тратят заработанные (и украденные) деньги эти высокооплачиваемые люди — высший слой организованной преступности. Анонимное социологическое исследование выявило следующую картину.

На первом месте — расходы на личную охрану (так считают 77% опрошенных богатых дельцов).

Далее идут следующие расходы: недвижимость за рубежом (78%), загородный коттедж (76%), престижная квартира (75%); престижный автомобиль (71%), расходы на связи с органами власти (59%), расходы на связи с криминальным миром (56%), дорогая одежда (33%). Сумма цифр гораздо выше 100%, так как одновременно назывались несколько приоритетов. Этот перечень ясно рисует систему ценностей опрошенных: личная безопасность, роскошная жизнь, двойная подстраховка: со стороны властей и от конкурентов;

3) технический персонал, необходимый в любой организации. Их отличительная особенность — скрытность относительно места и характера работы, кадров учреждения, его подлинного предназначения, а также размеров доходов;

4) низшее звено: охрана, боевики, внутреннее и внешнее наблюдение, разведка, лица, физически непосредственно участвующие в различных операциях (подкуп, рэкет, угрозы, насилие, убийство).

Понятно, что при таком разнообразии функций и сфер деятельности преступных групп и сообществ характеристики личности их участников оказываются весьма многоликими и разнообразными, не поддающимися какой-либо единой оценке.

Есть лишь одна черта, которая их всех объединяет: неуемная страсть к большим деньгам. Естественно, что эти «большие деньги» выглядят по-разному у лидеров (это миллионы и миллиарды долларов или рублей), у их подчиненных (сотни и десятки тысяч) и, наконец, у низшего звена (тысячи и сотни). Размер оплаты разглашать не принято. Многие лидеры организованных преступных группировок и сообществ чаще всего стараются вести респектабельный образ жизни, заботятся о своем имидже, охотно участвуют в благотворительных акциях, в последнее время все активнее внедряются в политическую жизнь страны. Для этой категории лиц характерны такие личностные качества, как повышенный уровень притязаний, честолюбие, алчность, цинизм, нигилизм, нарциссизм, жестокость.

Для низшего и среднего звеньев необходимо строгое подчинение ряду обязательств, налагаемых преступной организацией: тайность операций и имен, неразговорчивость с посторонними, беспрекословное подчинение и выполнение любых заданий. Вступающие в преступную группировку подлежат тщательной проверке. Все это ведет к выработке таких личностных свойств, как приспособленчество, цинизм, жестокость, ложь, скрытность, двуличие, безразличие и равнодушие к чужим судьбам и интересам и т.п.

Каков же резерв организованной преступности? Есть ли он в нашей стране и из кого он состоит?

К сожалению, такой резерв есть, и если говорить о нижних ступенях организованной преступной иерархической лестницы, то состоит он главным образом из малообеспеченных и социально неблагополучных слоев населения.

Тот, для кого 10 долл. — большие деньги, а 1 тыс. долл. — немыслимая сумма, легко поддается соблазну, а то и жизненной необходимости выполнить вначале мелкую услугу знакомому дельцу, а потом и согласиться поработать у него на вполне пристойной работе (например, автоперевозках). Только он до поры до времени может и не знать, что в автомашине — не консервы, а наркотики, и везет он их не в партнерскую фирму, а в следующее звено преступной цепочки, протянувшейся вплоть до Западной Европы. Узнает — будет уже поздно.

В свою очередь, возможно активное вовлечение в организованную преступную деятельность и людей из вполне благополучных слоев нашего общества. Это могут быть высокообеспеченные, образованные и самодостаточные личности, которые хотят быть ещё богаче, ещё «круче», иметь возможность для удовлетворения всех своих капризов и суперпрестижных материальных и морально-психологических потребностей. Естественно, что представить, как уже упоминалось выше, анализ психологических характеристик всего спектра личностей, вовлекаемых в организованную преступную деятельность, не представляется возможным из-за их исключительного многообразия.

В то же время если исходить, например, из степени криминальной активности и общественной опасности отдельных социальных групп участников организованных преступных сообществ, то несомненный криминолого-психологический интерес представляют этнические преступные формирования в России и их конкретные представители.

В настоящее время на оперативный учет поставлены различные этнические преступные группировки, дислоцированные в разных регионах страны. В численном отношении преобладают и отличаются однородностью этнического состава представители кавказских регионов. Среди них преобладают азербайджанцы, далее следуют чеченцы, дагестанцы, грузины, армяне, ингуши, абхазцы.

Этнические преступные формирования обычно специализируются по определенным видам преступной деятельности. Как правило, эти группировки возглавляются «ворами в законе». Характерно, что примерно 60—70% всех «воров в законе» составляют представители упомянутых национальностей. Азербайджанское сообщество специализируется на незаконных торговых операциях, корыстно-насильственных преступлениях, мошенничествах, подпольном изготовлении алкогольной продукции, торговле наркотиками, вымогательствах.

Чеченское сообщество занимается незаконным экспортом нефти и нефтепродуктов, редкоземельных металлов, банковскими операциями, похищениями автомобилей, вымогательствами.

Дагестанское сообщество склонно к корыстно-насильственным и имущественным преступлениям.

Грузинское сообщество специализируется на квартирных кражах, разбойных нападениях, вымогательствах.

Армянское преступное сообщество совершает преступления в сфере экономики, занимается незаконным автобизнесом, мошенничеством, вымогательством, торговлей оружием.

Для ингушского сообщества характерны незаконная деятельность в сфере золотодобычи, операции с оружием.

Определенная криминальная специализация этнических преступных формирований в первую очередь обусловлена устоявшимися тенденциями распределения сфер влияния. При этом немалую роль играют и особенности национального характера конкретной этнической общности.

В настоящее время этносоциальные аспекты организованной преступности нарастающими темпами проявляются в таких сферах, как экономика, банковская (отмывание преступных доходов), внешнеэкономическая деятельность, финансовые «пирамиды», валютный оборот, таможни, производство и реализация алкогольной продукции.

Следует особо подчеркнуть, что выбор упомянутых национальных групп абсолютно не связан с какой-либо целенаправленной тенденциозностью, а является объективной констатацией того фактического состояния, согласно которому, как показывает статистический анализ, более чем в 55% всех известных и взятых на учет организованных преступных группах в качестве активных участников либо руководителей фигурируют жители закавказских государств и северокавказских республик России.

Справедливости ради следует отметить, что в поле зрения оперативных служб постоянно находятся также этнические преступные объединения из числа татар, украинцев, таджиков, узбеков, молдаван, цыган и др. Криминогенную обстановку осложняют также преступные формирования вьетнамцев, корейцев, китайцев, нигерийцев и др.

Однако по сравнению с сообществами из числа жителей кавказских регионов указанные преступные группировки не оказывают столь серьезного влияния на общую криминогенную ситуацию на региональном и межрегиональном уровнях.

Для всестороннего и полного анализа этносоциальных особенностей организованной преступности и успешной борьбы с ней весьма полезными представляются сведения об обобщенных характеристиках национальной психологии наиболее криминально активных этнических общностей, впервые предложенные в соответствующих научных трудах.

Подобного рода исследования и тем более публикации в открытой печати долгие предшествующие годы, в советский период, фактически были под запретом.

Так, азербайджанцы любознательны, сообразительны, в определенной мере смелы, соблюдают данные ими обещания, эмоциональны. При общении с азербайджанцами следует проявлять больше подлинного уважения. Доверием, дружеским отношением и участием от них можно добиться большего, нежели давлением и принуждением. В конфликтных ситуациях азербайджанцы эмоционально невыдержанны, но не так безоглядно, как, например, чеченцы или осетины. Однако с представителями других национальностей они подчас склонны решать вопросы «с позиции силы», вступаются за своих земляков вне зависимости от того, правы они или нет в данном случае.

Большинство азербайджанцев в основном проявляют добросовестное отношение к труду. Вместе с тем есть немало и таких, у кого проявляются лень, желание найти «тепленькое место». Есть люди, которые стремятся быть обеспеченными, ничего для этого не делая. Азербайджанцы вообще нередко подходят к жизни излишне прагматически, часто руководствуясь лишь сиюминутной выгодой. Они очень чувствительны к успеху, почету, известности. Азербайджанцы любят хвалиться своими успехами, всячески подчеркивают личные заслуги и достижения, делают все, чтобы другие люди обращали на это особое внимание. Они охотно общаются и взаимодействуют с людьми разных национальностей.

Армяне обладают острым умом, высоким образовательным уровнем; они предприимчивы, привержены своей национальной культуре, традициям. Армянская семья отличается крепостью уз, страстной привязанностью к детям. В отличие от других народов Кавказа большим авторитетом в Армении пользуется не только отец, но и мать. Огромен авторитет также бабушки. Женщина практически освобождается от участия в других работах, в основном занимается домашним хозяйством и воспитанием детей. Для армян нет человека, после общения с которым он «никак» к нему не относится. Мнение составляется полярное: или друг, единомышленник, или чужой, «не наш», «враг» — и никак иначе. Любое общение армяне стремятся перевести в плоскость неформальных межличностных отношений. Армяне коммуникабельны. В профессиональных и личных отношениях, как правило, придерживаются стиля, который отличается дружелюбием и доброжелательностью. Подобного же поведения они ожидают и от других. Армяне способны устанавливать деловые контакты с представителями любых национальностей. В личных взаимоотношениях с ними резкости не проявляют. Они умеют в различных ситуациях сдерживать чувства, но вместе с тем очень самолюбивы, болезненно воспринимают просчеты и упущения при достижении поставленных целей.

Грузины испокон веков с особым уважением относились к военному делу. Каждый мужчина считается воином, который должен защищать свою Родину, близких, самого себя. Грузинам присуща смелость. В различных ритуалах используется оружие как символ борьбы со злом. Существует культ креста, шашки и кинжала. Грузины обладают обостренным чувством национальной гордости и национального достоинства. В психологии населения Грузии имеют место такие черты национального характера, как уважение к людям, обладающим знаниями, остроумие и находчивость. Грузины высоко ценят дружбу. Известно грузинское гостеприимство. Психология терпимости, такта и сотрудничества в межличностных отношениях и общении характерна для народов Грузии. Грузины с иронией и юмором относятся к своим недостаткам.

Дагестанские народы очень самобытны, впечатлительны, смелы, обладают хорошими организаторскими способностями, с лучшей стороны зарекомендовали себя в экстремальных условиях. В многонациональных коллективах держатся независимо, в их среде очень сильны родоплеменные связи. На первых порах для них характерны замкнутость, скованность в общении, настороженность в поведении. Мало внимания они уделяют общественно-политической жизни. В межличностных отношениях не стремятся занимать лидирующее положение. У большинства дагестанцев высоко развито чувство национального достоинства и чести. У них низкий образовательный уровень. Часто они очень религиозны.

Ингуши являются представителями родственного чеченцам вайнахского народа. Для них свойственны неспешность в действиях и поступках, проницательность и сообразительность, выдержанность и умение контролировать свое поведение, общение. Ингуши предпочитают улаживать свои отношения с представителями других этнических общностей на основе взаимопонимания и сотрудничества, корректного отношения к обычаям и привычкам других народов.

Осетинам свойственны такие национально-психологические особенности, как высокая национальная гордость и самолюбие, честность и добросовестность в отношениях со своими близкими и единомышленниками, преданность начатому делу, стремление всегда достигать своей цели, чего бы это им ни стоило. В их среде сильны кровнородственные связи и отношения, которые восходят своим содержанием к строгому соблюдению своих обязанностей, долга перед близкими, своими единоверцами и ради поддержания которых осетины готовы пойти на многое, это для них дело принципа.

Черкесы отличаются твердым характером, верностью слову, настойчивостью, терпением в достижении поставленных целей, неприхотливостью в быту. Они впечатлительны, кажутся несколько легкомысленными, но вместе с тем энергичны и упорны.

Чеченцы в своем историческом развитии перешагнули феодальный этап и почти не знали рабства, поэтому клановые и родовые отношения, составляющие основу их общества, до сих пор находятся в полном расцвете. У них ярко выражено чувство родового коллективизма. Его представители всегда ощущают себя частью семьи, рода (тейпа). Внутриродовые связи здесь часто более тесны, чем у других этнических общностей. Они поддерживают отношения с родственниками до пятого колена.

При этом чувство принадлежности к тейпу преобладает над национальной принадлежностью. Члены рода связаны кровным родством по отцовской линии, пользуются одинаковыми личными правами. Свобода, равенство и братство в тейпах составляют главный смысл существования. В тейпах строго соблюдаются законность происхождения и права членов своего рода, поддерживать славу и могущество которого каждый его представитель считает своей личной обязанностью. От тейпа же, в свою очередь, зависит безопасность каждого индивида, поскольку оскорбление и убийство любого члена рода не остаются безнаказанными (обычай кровной мести). Членам тейпов не дозволено жаловаться в государственные органы, прибегать к их защите от обидчиков. За каждым тейпом стоят вооруженные формирования, которые подчиняются лишь родовым авторитетам. У чеченцев множество стереотипов поведения во всех областях жизнедеятельности. Они базируются на строгом соблюдении национальных традиций и обычаев, приверженность к которым зачастую имеет гипертрофированный характер. Существенной особенностью национальной психики чеченцев является осознание правомерности любых, даже самых жестоких действий в качестве возмездия за нанесенное оскорбление, покушение на достоинство, жизнь и честь родственника. В многонациональных коллективах чеченцы держатся независимо. Как правило, они стараются группироваться строго по этническому признаку. На первых порах в общении для них характерны замкнутость и настороженность, но, освоившись, они могут занимать в группе лидирующее положение.

Анализ социально-психологических особенностей народов Закавказья и Северного Кавказа позволил представить их обобщенные характеристики, учет которых в значительной мере может способствовать повышению эффективности антикриминогенного противодействия деятельности этнических преступных формирований. Большинство из них наделено:

1) высокоразвитым, обостренным чувством национальной гордости, самолюбия и самоуважения, большой, нередко фанатической приверженностью национальным традициям, обычаям, религиозным канонам;

2) чертами холерического и сангвинического типов темперамента, взрывной эмоциональностью в ответ на чужие поступки, ярко выраженным стремлением к самовыражению и самопрезентации;

3) большой самостоятельностью, активностью и инициативностью, упорством и настойчивостью, особенно в тех случаях, когда это выгодно;

4) подчеркнутым вниманием и уважением к старшим по возрасту, социальному положению и должности;

5) стремлением к лидерству среди представителей других этнических общностей и в многонациональных коллективах, а также образованию микрогрупп по земляческому признаку.

Приведенные характеристики в определенной мере позволяют выявить этносоциальные детерминанты организованной преступности. Установлено, в частности, что идеология этничности, представления о нации, ее интересах на уровне социальных и политических институтов обычно не совпадают с представлениями, стереотипами людей. В ходе проведенных исследований было опрошено около 300 представителей различных национальностей. Многие респонденты, особенно в моноэтнической среде, затруднялись ответить, что их объединяет, роднит со своим народом. Например, большинство русских в России называли в лучшем случае один-два признака, характеризующих народ, а дать стереотипы других национальностей вообще отказывались.

Анализ статистических данных и выводов проведенного исследования позволяет заключить, что этносоциальные особенности преступности, которые наиболее отчетливо проявляются в деятельности этнических преступных формирований, не могут быть логически выведены исключительно из наличия, например, объективных противоречий между экономическими потребностями и возможностями общества, диспропорций в сфере распределения материальных благ, разбалансированности хозяйственной структуры, интенсивного расширения внешнеэкономических связей, упрощения порядка выезда и въезда, нерегулируемой миграции населения, ослабления пограничного и таможенного режима, наличия «горячих точек» одновременно на территориях нескольких государств, несовершенства законодательства, резкой социальной дифференциации населения по уровню доходов, инфляционных процессов, безработицы, нестабильности политической системы, нестабильной уголовной политики, а также других криминогенных факторов, включенных в механизм детерминации преступности. Эти факторные комплексы преступности являются лишь катализаторами, питательной основой криминальной активности конкретной этнической общности. Применительно к этносоциальной проблеме преступных формирований самостоятельное и решающее значение имеет исследование миграционных процессов, активно детерминирующих этническую преступность. При этом региональные различия во влиянии этнических факторов на криминогенную обстановку обусловлены степенью полиэтничности и развитием процессов миграции лиц из числа криминально активных этнических общностей.

В отечественной криминологии бесспорным признавался факт влияния миграционных процессов на преступность, в частности на личность преступника.

В конце 1960-х гг. в ходе изучения влияния миграции на преступность удалось сформулировать ряд выводов, имеющих принципиальное значение. Было установлено, в частности, что данные о соотношении уровня преступности среди мигрантов и коренного населения подтверждают известную зависимость между статистическими показателями миграции населения и уровнем преступности, и эта зависимость не является случайной.

Уровень преступности приезжих лиц в местностях с особенно высокими показателями интенсивности миграции существенно превышает уровень преступности, средний для данной местности. Одновременно в районах активной миграции имеет место тенденция к возрастанию как абсолютного числа тяжких преступлений, совершаемых приезжими, так и доли этих преступлений в структуре преступности.

Отрицательное влияние миграции усиливается, когда она выступает во взаимосвязи с другими факторами, действующими в том же направлении.

В ходе проведенного исследования удалось установить также, что криминальная обстановка значительно обостряется при увеличении количества приезжих из представителей народностей Северного Кавказа.

Для мигрантов в повышенной степени характерны такие психологические свойства, как тревожность и отчужденность, порождающие страх быть униженными средой, постоянное ощущение ее враждебности. Это во многом проясняет облегченный переход от правопослушного поведения к противоправному. В дальнейшем при исследовании миграционных процессов была выявлена непосредственная связь этносоциальных особенностей преступности и миграции населения.

Признавая в целом позитивное значение миграции, способствующей развитию и расширению производства, культурному обмену и т.п., вместе с тем из проведенных исследований видно, что в настоящее время она приобрела характер вынужденных переселений. По данным миграционной службы России, последние годы каждый четвертый мигрант являлся беженцем или вынужденным переселенцем. Значительное их число прибывало на новое место жительства без официальной регистрации.

Одновременно миграция населения сопровождается значительными изменениями экономического, социально-психологического, культурного, организационного характера. Исследования показали, что часть этих изменений приобретает явно криминогенное значение.

В частности, при усилении миграционных потоков наблюдается резкое отставание темпов социального развития от темпов хозяйственно-экономического развития соответствующего региона. В условиях обострения проблемы безработицы, вызванной спадом и повсеместным свертыванием производства, кризисными явлениями в различных сферах жизнедеятельности людей, диспропорция в темпах экономического и социально демографического развития значительно обостряет криминогенную обстановку в регионе.

Осложняется демографическая ситуация.

Возникает и в дальнейшем усугубляется диспропорция в структуре населения, и как следствие этого — отрицательные последствия социально-психологического характера. Этот разрыв становится особенно заметным в межэтнических отношениях, когда приезжие из числа других национальностей ориентируются на свою эталонную группу. Различными способами они подчеркивают свою этническую определенность, различными путями добиваются сохранения собственных ценностей и символов.

В демографии под миграцией понимается перемещение людей со сменой постоянного местожительства или для временного проживания по месту прибытия. Эта перемена места жительства может быть:

1) стационарной, когда люди переселяются на новое место жительства для постоянного проживания;

2) сезонной, связанной с временным переездом для выполнения конкретных задач;

3) маятниковой, когда люди совершают ежедневные переезды от места жительства к месту работы и обратно;

4) эпизодической, связанной с временной переменой места жительства на период, зависящий от целей переезда (командировка, учеба, туристическая поездка и т.п.).

Применительно к этносоциальным аспектам современной организованной преступности продуктивным может оказаться сочетание позитивистского и этносоциологического подходов к исследованию миграции.

При позитивистском подходе предполагается, что каждый мигрант полностью осведомлен обо всех условиях предстоящего перемещения, о возможных выгодах и потерях, имеет одну рациональную цель, состоящую, как правило, в получении определенной материальной выгоды. Этносоциологическое же исследование миграции преследует цель показать, как особенности культуры этноса отражаются на миграционном поведении его членов, а также выявить различные аспекты совместимости мигрирующей группы со средой вселения.

Очевидно, что позитивистский подход имеет силу преимущественно в обществах, основанных на рыночных отношениях. Если учесть, что организованные преступные формирования характеризуются общностью корыстных интересов его участников и конечная цель их деятельности сводится к получению сверхприбыли, то данный подход к исследованию миграционных процессов различных этнических общностей может иметь весьма важное методологическое значение.

По данным Федеральной миграционной службы, в настоящее время в России на нелегальном положении находятся более 1,5 млн. иностранцев.

Длительное время находясь на нелегальном положении в стране пребывания и не имея законных средств к существованию, иностранные граждане объединяются в организованные группы и преступные сообщества, совершают корыстные и насильственные преступления, смыкаясь зачастую с местной уголовной средой.

Получают распространение такие преступления, как торговля малолетними детьми, вовлечение в проституцию молодых женщин при вывозе их за границу, изготовление и распространение порнографических материалов с использованием международной компьютерной сети Интернет и др.

2.7. Террористы

Если попытаться дать общую психологическую характеристику террористам, то можно прийти к выводу, что они принадлежат к экстремистскому типу сознания. Однако подобное суждение выглядит достаточно расплывчатым и неоднозначным, если не назвать конкретные психологические черты, присущие именно террористам. Между тем их уже неоднократно квалифицировали как шизофреников, садистов, фанатиков, ущербных личностей, самоутверждающихся, пожираемых амбициями, морально глухих и даже как бескорыстных и чистых мучеников за идею. О террористах как об отдельном психолого-психиатрическом и даже социальном типе можно говорить лишь в том случае, если будут найдены такие их черты, совокупность которых свойственна именно им, а не другим типам.

Тогда можно будет обоснованно судить о мотивации террористического поведения. В целом психолого-психиатрическая информация о личности террориста нужна для решения многих практических задач в ходе оперативно — розыскной и оперативно-боевой деятельности, расследования преступлений террористического характера и их профилактики, задержания преступников и проведения с ними отдельных следственных действий, построения следственных версий, для ведения переговоров с террористами и т.д.

За последние годы накоплена значительная научная информация о личности террориста, которая с успехом может быть использована в борьбе с этим явлением. Однако соответствующие исследования еще не имеют систематического характера, психологические и психиатрические сведения о террористах достаточно отрывисты. Они чаще всего основаны не на эмпирических изысканиях, не на обследовании конкретных террористов, а на общих представлениях тех или иных авторов о том, какими личностными особенностями должны обладать эти преступники.

По мнению большинства исследователей, террористы не составляют специфическую диагностико-психиатрическую группу.

Хотя в некоторых работах прослеживается ряд от нормального типа до психопата, подавляющая часть сравнительных исследований не обнаружила никакой явной психической ненормальности в большинстве случаев. Тем не менее на путь терроризма чаще становятся люди со специфической личностной предрасположенностью, которая, как мы увидим ниже, не приводила бы ни к каким негативным последствиям, если бы не воздействие микросреды. Если суммировать результаты ряда исследований, в том числе тех, которые были проведены нами, наиболее характерными для террористов особенностями являются следующие.

Приводимые ниже данные основаны на изучении группы лиц, обвиняемых в терроризме, захвате заложников и похищении людей. Для их обследования специально была составлена анкета, в которую вносились данные биографического, криминологического, психологического и психиатрического характера. При этом широко использовались клинические беседы и психологическое тестирование.

Это выборочное исследование дало следующие результаты.

Общая черта многих террористов — тенденция к экстернализации, поиску вовне источников личных проблем. Хотя эта черта не является явно паранойяльной, имеет место сверхсосредоточенность на ней. Причем необходимо отметить, что экстернализация присуща практически всем категориям террористов: политическим, сепаратистским, этнорелигиозным и др. Такая особенность является психологической и идеологической основой для сплачивания террористов и, несомненно, принадлежит к числу ведущих. Она активно питает ненависть к представителям иных национальных, религиозных или социальных групп, приписывание им самых отвратительных черт, объяснение собственных недостатков, неудач и промахов только коварством и злобой врагов. Отсюда особая жестокость при совершении террористических актов, отсутствие сопереживания их жертвам. Как показали проведенные нами обследования конкретных лиц, обвиняемых в терроризме, им непереносимо признать себя источником собственных неудач.

Другие характерные психологические черты личности террористов — постоянная оборонительная готовность, чрезмерная поглощенность собой и незначительное внимание к чувствам других, иногда даже их игнорирование. Эти черты связаны с паранойяльностью террористов, которые склонны видеть постоянную угрозу со стороны других и отвечать на нее агрессией. Так, для 88% обследованных нами лиц, обвиняемых в совершении преступлений террористической направленности, типична агрессия как реакция на возможную опасность со стороны окружающей среды.

Паранойяльность у террористов сочетается с ригидностью, «застреваемостью» эмоций и переживаний, которые сохраняются на длительный срок даже после того, как исчезла вызвавшая их причина. Ригидные явления и процессы ведут как бы автономные от личности переживания.

Многие террористы испытывают болезненные переживания, связанные с нарциссическими влечениями, неудовлетворение которых ведет к недостаточному чувству самоуважения и неадекватной интеграции личности. Вообще нарциссизм имманентно присущ террористам, причем не только лидерам террористических организаций, но и рядовым исполнителям. Эту черту можно наблюдать как у политических, так и у этнорелигиозных террористов,

особенно в их высказываниях, в которых звучит явное торжество по поводу их принадлежности к данной группе. Они убеждены в своем совершенстве, в своих выдающихся личных особенностях и превосходстве над другими только или главным образом по той причине, что принадлежат к данной этнорелигиозной группе, которая является «единственно правильной». Чтобы доказать это себе и другим, такой террорист совершает дерзкие нападения и пренебрегает общечеловеческими ценностями.

Общественную опасность группового нарциссизма подчеркивали многие исследователи, в частности Э. Фромм. Эту особенность надо учитывать в антитеррористической пропаганде, в работе с населением тех регионов, где имеют место этнорелигиозная нетерпимость и экстремизм. В местах лишения свободы могут возникнуть большие проблемы, если там будут содержаться группы из людей одной этнорелигиозной принадлежности, осужденных за преступления террористического характера. Будет достаточно сложно переориентировать их на позитивное отношение к представителям других народов.

При нарциссических установках люди воспринимают мир черно-белым, а все причины своих неудач и ошибок видят только в окружающем их обществе, они уверены, что все эти причины никак не могут быть порождением их собственной группы. Вот почему они отщепляют от своей личности низкооцениваемые и причиняющие психотравму части и проецируют их на другие национальные и религиозные группы, на культуру, которую они считают враждебной, и уже в таком качестве воспринимают ее.

Для многих людей, профессионально занимающихся терроризмом, характерна замкнутость на своей террористической группе, ее ценностях, целях ее активности. Такая сосредоточенность вроде бы свидетельствует о цельности и целостности личности, но на самом деле ведет ее к культурологической изоляции, накладывает жесткие ограничения на индивидуальность человека и свободу его выбора. Он начинает еще более резко делить весь мир на свой и чужой, постоянно преувеличивая опасности, грозящие со стороны других культур.

Лица, склонные к терроризму, принадлежат к людям того склада, для которого характерен примат эмоций над разумом, непосредственных активных реакций на действительность над ее осмыслением; предвзятость оценок, низкий порог терпимости и отсутствие должного самоконтроля, они достаточно легко и естественно сживаются с идеей насилия. Не случайно среди обследованных нами преступников террористической направленности 44% отличаются явной эмоциональной неустойчивостью, а для 80% характерны эмоционально насыщенные ассоциативные образы. 51 % обследованных склонны скорее действовать, чем осмысливать происходящее и строить обоснованный прогноз. Разумеется, указанные особенности личности террористов не исключают продуманности и рациональности их агрессивных действий, что еще раз свидетельствует о полимотивации последних. Так, среди обследованных нами лиц, причастных к терроризму, у 68% в основе лежали корыстные стимулы, а у 24% — достижение таких конкретных целей, как освобождение арестованных и осужденных соучастников и иных лиц, связанных с террористами.

Среди террористов много тех, кто движим игровыми мотивами. Для них участие в террористических актах — игра: с обстоятельствами, врагом, правоохранительными органами, судьбой, даже со смертью. Особенно это характерно для молодых людей, в том числе подростков. Не исключено, что это может быть и чертой национального характера.

Такую особенность личности террористов необходимо учитывать при проведении конкретных антитеррористических мероприятий, например, в переговорах с теми, кто захватил заложников. Нужно учитывать, что подобные ситуации террористы бессознательно воспринимают именно как захватывающую игру, ставкой в которой может быть их жизнь. Но надо помнить, что это их, во всяком случае многих из них, не испугает: для них собственная жизнь, не говоря уже о жизни других людей, лишь плата за то несказанное удовлетворение, которое они испытывают от участия в столь захватывающей игре. При этом насыщаются и их нарциссические влечения.

Исследуя конкретных террористов, можно убедиться в том, что большинству из них присущи предельная нетерпимость к тем, кто думает иначе, и фанатизм, порожденный максималистскими идеями «спасения» своей этнорелигиозной группы, ее торжества, полного посрамления и уничтожения ее врагов, которые ненавидимы. Террористам свойственна твердая вера в обладание абсолютной, единственной и окончательной истиной или в то, что те, кому они подчиняются, конечно же, обладают ею. Отсюда вера в свое мессианское предназначение, высшую и уникальную миссию во имя «спасения» и счастья своей нации или сторонников своей веры. Убежденность в собственной миссии может быть чисто эмоциональной, а может основываться на «рациональных» идеологических постулатах, святости традиции, мудрости лидеров. Подобная убежденность отличает истинных террористов от «попутчиков», которые согласились совершать террористические акты из корыстных соображений, и от «темных», неосведомленных, попавших под чье-то влияние людей.

В целом этнорелигиозные террористы принадлежат к закрытому типу личности, что исключает всяческую критическую мысль и свободу выбора, поскольку они видят мир только в свете предустановленной «единственной истины». Логическим следствием «закрытости» и фанатизма является поразительная, подчас парадоксальная узость, односторонность взглядов, ведущая к максималистской абсолютизации частного, произвольно вырванного из общей системы связи и совершенно не учитывающего другие позиции и представления. Очень часто вследствие этого мир теряет для них реальное очертание, само же сознание и его образы становятся мифологизированными. Формирующиеся в нем символы приобретают бытийное значение, поэтому посягательства на них, действительные или мнимые, воспринимаются крайне болезненно.

Закрытость личности террористов, равно как и другие их особенности, следует прежде всего учитывать при проведении переговоров с ними и их допросов в ходе расследования уголовных дел. Однако прямолинейные и тем более грубые попытки разрушить их «закрытую оборону» могут привести к весьма нежелательным результатам, сделать невозможными доверительные контакты с ними.

Психолого-психиатрические особенности личности террориста во многом определяются тем, что он непосредственно соприкасается со смертью, которая влияет на его психику, поступки и на события, в которые он включен. Личностная специфика террориста такова, что он стремится к смерти. Террорист разрушает последние преграды, отделяющие от нее.

Это террорист-некрофил. У террориста отсутствует задача выживания, чаще всего он и не ставит таковую перед собой, поскольку сам стремится к смерти. Раз приблизившись к ней, такой человек начинает приобретать опыт, который либо осознается и становится основой внутреннего развития, либо не осознается и на уровне личностного смысла определяет поведение, в том числе через потребность вновь и вновь испытывать дрожь от соприкосновения с тем, что находится за гранью. Наркотическая для террористов атмосфера близости к смерти может толкать на совершение самоубийственных террористических актов, а также убийств, не обязательно террористических, например при участии в разных военных конфликтах.

Террористы, которые видят в смерти, своей или чужой, единственный путь решения вставших перед ними проблем, естественно, не испытывают страха перед возможной гибелью. Поэтому профилактический эффект неотвратимости уголовного наказания в отношении таких людей практически ничтожен. Они не боятся смерти, а перспектива длительного, даже пожизненного лишения свободы обычно не принимается ими во внимание, они просто не думают об этом. Только уже после вынесения приговора такие люди начинают осознавать, что им всю жизнь или значительную ее часть предстоит провести в местах лишения свободы. Их страдания, связанные с наказанием, начинаются с этого момента.

Всех обследованных нами террористов мы сопоставили с теми людьми, которые совершили убийства в сфере быта, семьи и досуга. Приведем вначале некоторые общие показатели, характеризующие эти две группы.

Прежде всего оказалось, что средний возраст террористов (28 лет) несколько ниже, чем возраст бытовых убийц.

Семейная адаптация и состояние в браке в этих группах были сходными. Как показатель внутрисемейной адаптации учитывалась роль обследуемого лица в семье. При этом роль лидера в семьях была одинаковой в обеих группах, однако роль подчиненного в основной группе обследованных отсутствовала, в то время как в группе «обычных» убийц она встречалась в 16%.

Уровень образования в основной группе был выше за счет лиц, имеющих высшее или незаконченное высшее образование (26% против 10%).

Число лиц, занятых умственным трудом, более чем в три раза превышало этот показатель в группе сравнения (17% против 5%). Лиц, занятых физическим трудом, в основной группе было на 10% меньше; здоровых, но не работающих — вдвое больше.

Без особенностей прошли армейскую службу 37% подэкспертных основной группы и 47% — из группы сопоставления. Не служили по иным причинам 13% из группы террористов и 21% — из группы сопоставления.

Таким образом, можно полагать, что в целом уровень социальной адаптации в основной группе был несколько выше, чем в группе лиц, совершивших «обычные» убийства, за счет более высокого образовательного уровня, хотя число неработающих оказалось больше.

Среди психиатрических данных обращает внимание меньшая психопатологическая отягощенность у этих испытуемых. Так, среди родственников шизофрения встречалась примерно одинаково в обеих группах (6 и 7,5%), в то время как алкоголизм в пять раз реже (8% в основной группе против 42% в группе сопоставления). Патология в родах также отмечена у первых в два раза реже.

Половина подэкспертных основной группы воспитывалась в полных семьях. Значительных нарушений типа воспитания не было, только в 4% случаев можно было отметить пониженный уровень опеки, в то время как в группе сопоставления почти у половины прослежена гипоопека и у трети — гиперопека. Возможно, это связано с некоторыми национальными особенностями воспитания.

Известно, что в развитии агрессивных установок большое значение придается игровой деятельности в детстве. Социально приемлемые формы игровой деятельности прослеживались почти у половины лиц обеих групп, в то время как социально неприемлемые в основной группе встречались почти в два раза реже (соответственно 12 и 21%). Взаимоотношения со сверстниками отличались главным образом по показателю отвержения, отказа от совместных игр. Таких в основной группе было в три раза меньше по сравнению с группой «обычных» убийц (4 и 12%). В то же время показатели равных, партнерских отношений и лидерства в основной группе были ниже, чем среди совершивших убийства (соответственно 33 и 55%, 10 и 14%).

Черепно-мозговые травмы в прошлом отмечались примерно с одинаковой частотой.

Под наблюдением психоневрологических диспансеров в прошлом состояли лишь около 33% лиц из основной группы и 42% — из группы сопоставления. Диагноз «алкоголизм» встречался значительно реже в исследуемой группе террористов. Это заболевание вообще очень редко встречается среди террористов, сам характер террористического поведения обычно исключает чрезмерное увлечение алкоголем.

Судебно-психиатрическую экспертизу по прежним уголовным делам проходили 8% террористов и 27% убийц, причем доля невменяемых оказалась примерно равной — 6 и 7%.

Необходимо отдельно сказать о тенденции к аутоагрессии, важность которой не только в том, что она нередко сопровождает агрессию, но и в том, что в современном мире суицид активно используется для совершения террористических актов. Названный показатель был относительно высоким в группе убийц — более 1/5 совершали суицидные попытки и самоповреждения. В основной группе таких лиц тоже было немало — 10%.

Заслуживает внимания процесс формирования социальных установок, который происходит в юности и имеет большое значение для последующей криминальной активности. При исследовании группы убийц более чем у 1/3 обвиняемых не было выявлено каких-либо особенностей в формировании социальных установок, но у половины остались несформированными общепринятые морально-этические нормы. В основной группе (террористов) формирование обычных социальных установок прослежено почти в половине случаев (46%), их несформированность выявлялась реже. Однако в целом неблагополучное социальное развитие в обеих группах встречалось весьма часто. Вместе с тем к этим данным нужно подходить с немалой осторожностью. Необходимо помнить, что неблагоприятный ход жизни может заключаться как раз в том, что формируются искаженные представления не только о своей нации и вере и нации и вере других, но и в целом негативное отношение к культуре других народов.

Психопатологические показатели двух групп отличаются больше всего. Оценка особенностей психопатологического синдрома в период совершения правонарушения показала, что этот признак в группе сравнения встречался почти в два раза чаше. Так, бредовые и сверхценные образования в основной группе составили 4%, в сравнительной — 22%, аффективные синдромы — соответственно 4 и 23,5%, различные варианты личностных расстройств — 38 и 56,5%, расстройства влечений — 2 и 26,5%, умственная отсталость — 4 и 14%.

Экспертное решение «вменяемы» было принято в отношении 88% лиц основной группы, а в группе сравнения — 63, «невменяемы» — 8% среди первых по сравнению с 31% в группе убийц.

Психиатрический диагноз в результате проведенных экспертиз выглядит следующим образом: «психически здоров» — 42% среди террористов, 10% среди убийц; «шизофрения» — соответственно 8 и 16%; «эпилепсия» — 2 и 2%; «психопатия» — 6 и 15%; «остаточные поражения головного мозга» — 24 и 33%; «алкоголизм» и «наркомания» — 4 и 10%; «умственная отсталость» — 2 и 4%.

Иными словами, в группе террористов доля лиц с психической патологией оказалась значительно меньшей, хотя личностные расстройства встречались довольно часто.

При сопоставительном анализе мотивации общественно опасных действий выяснено, что болезненная мотивация, если в нее включать психопатическую, составила 20% у лиц основной группы и 36% — в сравнительной группе.

Среди вариантов психологической мотивации поведения преобладала корыстная мотивация действий более чем у 68% террористов против 9% в группе сравнения. Это понятно, поскольку в основную группу были включены и лица, обвинявшиеся в захвате заложников в целях выкупа. При этом надо заметить, что корыстная мотивация не самая характерная черта бытовых убийц.

Мотив мести конкретным лицам отмечен лишь в 4% по сравнению с 10% в группе «обычных» убийц. В 1/3 случаев выявлены «иные мотивы» действий. Вообще мотивы террористического поведения не следует делить только на две группы: корыстные и бескорыстные, даже в случае захвата заложников. Такое поведение почти всегда полимотивировано, но некоторые мотивы на глубинном, смысловом уровне могут иметь бессознательный характер и не выявляются при недостаточно квалифицированном личностном анализе.

При анализе мотивов общественно опасных действий, кроме отмеченных выше преобладающих корыстных, выявлены мотивы истерической самоактуализации (6%), «наведение страха» (4%), получение политических выгод (6%), достижение конкретных целей (24%), установление «справедливости» (24%), уничтожение политических и иных противников, обеспечение торжества своей религии или нации (8%).

Психическое здоровье «обычных» убийц оказалось гораздо хуже, чем у террористов, и, следовательно, оказывало большое влияние на их преступные действия. Так, бредовые расстройства обнаружены у 22% среди первых и только у 6% среди вторых, аффективные расстройства — соответственно у 23,5 и 4%, синдромы расстройств личности — у 55,9 и 38%, синдромы расстройств влечений — у 26,5 и 2%, слабоумие — у 13,7 и 4%. Что касается некоторых психологических данных, то они характеризуют террористов следующим образом: мнестические процессы в норме зафиксированы у 84%, высокий темп умственной деятельности — у 26%, достаточный — у 60%, устойчивое внимание — у 11%, устойчивая работоспособность — у 60%, высокий уровень обобщения — у 60%, средний — у 33%, способность обобщать существенные признаки — у 80%, способность к переносу и установлению логических связей — у 60%.

Более половины обследованных террористов были способны к четкому осознанию и постановке целей своего поведения, около половины могли четко оценивать промежуточные цели и прогнозировать возможные последствия своих поступков. Абсолютное большинство преступлений в группе террористов планировалось и готовилось заранее, в то время как в группе «обычных» убийц запланированными было только около 15%.

В этом отношении представляет большое значение выяснение роли того или иного лица в группе и влияние групповых взаимоотношений на поведение. Группоцентрическое поведение, т. е. ориентация на референтные нормы асоциальной группы при регуляции поступков, выявлено более чем у половины лиц из группы террористов. Лидирующее или высокое положение в группе занимали почти 3/4 обследованных, рядовых исполнителей была 1/4. В групповых преступлениях «бытовых» убийц имели место обратные отношения — среди обследованных убийц преобладали исполнители. 75% групп террористов состояли из пяти человек и более.

В криминальном аспекте анамнез в прослеженных группах весьма заметно отличался. В милиции в подростковом возрасте состояли на учете 6% лиц из основной группы и 16% лиц из группы убийц, т. е. почти втрое больше. К. уголовной ответственности до настоящего преступления привлекались 38% лиц из основной группы и около 48% — из группы сравнения. Среди террористов доля привлекавшихся к уголовной ответственности два раза и более составила 14%, а среди убийц — 31,4%. Большинство ранее привлекавшихся к уголовной ответственности в основной группе в настоящее время обвиняются в похищении людей в целях получения выкупа.

Эти данные дают все основания для важного предположения, что мотивы террористических действий в основном формируются не в неформальных малых группах, не под влиянием опасных общеуголовных преступников или в совместном совершении «обычных» преступлений. Возникновение и развитие указанных мотивов происходит в ходе семейного воспитания, под влиянием местных этнорелигиозных обычаев и традиций, носящих сугубо пережиточный характер, под влиянием призывов старших и авторитетных лиц. Данные обстоятельства имеют немалое практическое значение.

В свете сказанного большой интерес представляют полученные нами данные об отношении террористов и «обычных» убийц к содеянному: среди первых полностью отрицают свою виновность 31%, среди вторых — 20%, сожалеют о содеянном соответственно 8 и 12,7%. Такие различия отчасти могут быть объяснены тем, что «обычные» убийцы совершили насилие в отношении главным образом своих, а террористы — исключительно в отношении чужих и чуждых, которых к тому же ненавидели как представителей иной культуры. Последний фактор, как нам представляется, входит в число ведущих.

2.8. Коррупционеры

Под коррупцией как социально-правовым явлением обычно понимается продажность государственных чиновников, должностных лиц, а также общественных и политических деятелей. Познание свойств личности субъектов коррупционной деятельности представляет особый и повышенный интерес в криминолого-психологическом плане.

Личность коррупционера обычно изучается в двух аспектах: во-первых, как объект социальных связей и влияний и, во-вторых, как субъект, способный к активной, целенаправленной, преобразующей деятельности.

Психологические особенности личности коррупционера, в частности, следует понимать как относительно стабильную совокупность индивидуальных качеств, определяющих типичные формы реагирования и адаптивные механизмы поведения, систему представлений человека о себе, межличностные отношения и характер социального взаимодействия. Сравнение полученных в последние годы результатов эмпирического изучения личности коррупционера и личности законопослушного гражданина свидетельствует о наличии у первой некоторых отличительных особенностей, в том числе психологических. Законопослушные граждане намного опережают коррупционеров по социально-позитивному отношению ко всем базовым ценностям, общему самоощущению, оценке смысла своей жизни. Таким образом, личность коррупционера отличается от личности законопослушного гражданина негативным содержанием ценностно нормативной системы и устойчивыми психологическими особенностями, сочетание которых имеет криминогенное значение и специфично именно для преступников. Эта специфика их нравственно — психологического облика является одним из факторов совершения ими преступлений, что, однако, отнюдь не является психологизацией причин преступности, поскольку нравственные особенности складываются под влиянием тех социальных отношений, в которые был включен индивид, т. е. имеют все-таки социальное происхождение.

При этом очевидно, что личность коррупционера существенным образом отличается от личности других преступников. В большинстве своем это люди семейные, хорошие работники (многие из них имеют блестящий послужной список и отличаются исключительными деловыми качествами и высоким уровнем работоспособности), имеющие высшее образование (часто не одно). Это люди с устоявшейся психикой и мировоззрением. Также значительная часть коррупционеров, как это ни парадоксально звучит, — люди с высоким материальным достатком. Нет никаких оснований упрекать большинство из них и в непатриотичном отношении к своей стране. Иными словами, можно смело утверждать, что изучение личности коррупционера лежит, скорее, в области социальной и юридической психологии, нежели в рамках обычных общих подходов к личности преступника.

Структура криминологического портрета российских коррупционеров и степень коррупциогенности выглядит следующим образом: представители исполнительной власти, работники министерств, комитетов и их подразделений на территории субъектов Российской Федерации — 41,1%, сотрудники правоохранительных органов — 26,5%, работники контролирующих органов — 8,9%, работники налоговой и таможенной служб — 3,2%, депутаты — 0,8%, иные категории — 19,6%.

Из приведенного статистического анализа не следует, что в наибольшей степени коррупции подвержены служащие органов исполнительной власти, поскольку численность соответствующих групп лиц, имеющих публичный статус, существенно различается. Также необходимо учесть, что особый уголовно-процессуальный статус депутатов, судей и прокуроров препятствует эффективному выявлению и привлечению к уголовной ответственности коррумпированных должностных лиц из их числа.

Данные уголовной статистики свидетельствуют также, что среди лиц, осужденных за взяточничество, 13% были ранее судимы, из них: за взяточничество — 4%, за иные корыстные преступления — 6%, за прочие преступления — 6%.

Из всей совокупности осужденных за взяточничество 54% осуждены за квалифицированные виды дачи, получения взятки и посредничества во взяточничестве.

Специальный рецидив свойствен в основном так называемым мнимым посредникам (их доля от числа повторно осужденных за взяточничество составила 56%).

Опрос 135 осужденных за коррупционные преступления показал, что 72% из них были осведомлены об уголовной противоправности своего деяния, 96% рассчитывали избежать наказания, 83% считали назначенное им наказание незаслуженно суровым и лишь 2% полагали, что понесли справедливое наказание (15% затруднились ответить).

Если характеризовать социально-демографические признаки личности коррупционеров последних лет, то изменения коснулись и их. Необходимо отметить, что средний возраст взяткополучателя составил 33 года (по состоянию на 2008 г.), т. е. произошло небольшое (в сравнении с данными за 1995 г. — 37 лет) естественное демографическое «омоложение» взяточников. Из всех лиц, осужденных за взяточничество, в возрасте от 20 до 30 лет совершили это преступление 22%, в возрасте от 30 до 40 лет — 32%, в возрасте от 40 до 50 лет — 10%, старше 50 лет — 13%.

Средний возраст коррупционера-взяткодателя оказался выше, чем взяткополучателя (37 лет). Раньше, по данным некоторых исследователей, среднестатистический взяткополучатель обычно был старше взяткодателя. Сравнивая возраст взяткополучателей, данные о котором были получены во время исследований в России в 1990-х гг., и аналогичные современные данные, можно говорить о том, что «омоложение» взяткодателей связано, прежде всего, с «омоложением» государственного аппарата в целом. На «омоложении» взяточников, вероятно, сказалось и значительное снижение средней продолжительности жизни россиян в конце прошлого века. Имеет тенденцию также повышение уровня феминизации коррупционеров (28% — женщины).

Другим свойством личности коррупционера-взяточника является его образовательный статус. По данным нашего исследования, большинство лиц из числа взяткополучателей (74%) имели высшее, незаконченное высшее или среднее специальное образование. В числе взяткодателей с таким образованием насчитывалось 38% осужденных. Следует отметить, что среди посредников высшее образование имели 58% осужденных за это преступление.

Как одну из тенденций следует рассматривать рост уровня образования взяточников, хотя он и без того традиционно высок. В исследуемый период в органы государственной власти на руководящие должности перешло много лиц, имеющих ученые степени, два и более образования, что конечно же сказывается на образовательном уровне такой категории осужденных.

В прежние годы подкупу-продажности более других категорий граждан в основном были подвержены государственные служащие, за ними следовали работники торговли, что было закономерно для того времени. С переходом к рыночным отношениям подкуп-продажность стали затрагивать и новые сферы деятельности: малый бизнес, банковскую систему, земельные отношения, приватизацию и др. Следовательно, период перехода к рынку характеризуется помимо наличия взяточничества в традиционно криминогенных отраслях народного хозяйства и активным криминогенным поражением вновь создаваемых и разнообразных сфер деятельности.

По данным опроса, проведенного Э. П. Тепловым, 37% представителей малого и среднего бизнеса в 1991 г., 59% — в 1992 г. и 78% — в 1993 г. признали факты вымогательства у них взяток государственными служащими.

На это обстоятельство в последнее время указывают и другие исследователи. Как правило, представители малого бизнеса вынуждены постоянно давать взятки за получение различных разрешений, регистраций или лицензий. Таким образом, статистические данные свидетельствуют не только о весьма неблагополучной динамике основных коррупционных преступлений, но и о негативных процессах, связанных с тем, что изменяется и личность коррупционера. При этом следует иметь в виду, что невыявленными остаются большинство коррупционеров. Более того, как свидетельствует исторический опыт, к уголовной ответственности бывают привлечены, как правило, коррупционеры низшего и в крайнем случае среднего уровня.

На протяжении уже длительного времени, например, выявляется и регистрируется в год весьма незначительное количество фактов взяточничества (1997 г. — 5608; 1998 г. — 5804; 1999 г. — 6823; 2000 г. — 7047; 2001 г. — 7909; 2002 г. — 7311; 2003 г. — 7047; 2004 г. — 8928; 2005 г. — 9821; 2006 г. — 11 063; 2007 г. — 11 616; 2008 г. — 12 512). К уголовной ответственности бывают привлечены менее 30% взяточников, а реально осуждены к одной из мер уголовного наказания менее 20%. И это в то время, когда, по единодушному мнению экспертной группы, в крупных мегаполисах, например в Москве, упомянутое количество фактов получения и дачи взяток происходит ежедневно.

Следует еще раз отметить, что коррупция — это далеко не только взяточничество. Она объединяет различные по своей криминологической характеристике криминальные деяния: хищения, должностные преступления, подкуп-продажность и т.п.

Коррупцию, как отмечают ведущие криминологи, следует сегодня рассматривать как определенный и устойчивый сектор криминального рынка — оборота того, что прямо запрещено законом, или оборота в нарушение определенных, специальных норм и правил.

Современный криминальный рынок — это не только незаконный оборот наркотиков, оружия, человеческих органов. Это еще незаконный оборот должностей, голосов избирателей, полномочий и возможностей, различных значимых решений и т.п. Поэтому коррупция активно проявляет себя в самом широком спектре общественного бытия, например в спорте, шоу-бизнесе и др. И сегодня можно уверенно констатировать, что коррупция все теснее и прочнее смыкается с организованной преступностью, приобретает черты высокоорганизованных криминальных формирований и сообществ. И соответственно спектр лиц, втянутых в организованную, групповую и индивидуальную коррупционную деятельность, весьма широк и разнообразен.

Причины данного явления мы видим в следующем:

1) превращение коррупции в главный инструмент продвижения и закрепления на государственно-политическом Олимпе;

2) утверждение коррупции в качестве всеобщего образа жизни большей части населения;

3) рост профессионализма в деятельности преступных сообществ, участниками которых нередко являются коррупционеры;

4) несовершенство действующего законодательства о предупреждении коррупции и об ответственности за коррупционные преступления.

Нельзя не учитывать и того, что коррумпированные лица обладают не только официальным статусом и профессиональными знаниями, но и определенным криминальным опытом; сами могут проявлять инициативу, выполняя те или иные действия (бездействие) в интересах подкупивших их лип. Коррупционеров трудно выявить еще и потому, что уголовной ответственности подлежат как они сами, так и лица, их подкупившие. И те и другие заинтересованы сохранять свою преступную деятельность в тайне, оказывая противодействие расследованию в самых различных формах. Обе стороны стараются действовать без очевидцев, принимают меры к сокрытию и уничтожению следов преступления, прибегают в случае возбуждения уголовного дела к фальсификации доказательств, подкупают или запугивают соучастников и свидетелей преступления, а в последнее время и лиц, производящих расследование. Следует также иметь в виду, что коррумпированные должностные лица оказывают противодействие правоохранительным органам путем использования личных связей во властных структурах.

Личность коррупционера, имеющего высокий служебный статус, во многом остается неизученной.

При исследовании личности коррупционера особую ценность представляют сведения о мотивации его поведения. Исходя из этого было бы ошибочно, например, думать, что коррупционеры совершают преступления исключительно из корыстных побуждений. Достаточно большую их часть составляют люди, совершающие подобные действия по мотивам карьеризма или властолюбия. Этим лицам необходимо постоянно завоевывать авторитет среди окружающих, быть все время на виду и т.п. Корысть, понимаемая в смысле личного обогащения, если она здесь есть, выступает в качестве лишь дополнительного мотива.

Кроме того, следует обратить внимание на так называемые псевдосоциальные мотивы, в основе которых лежит предпочтение норм, интересов и ценностей отдельных социальных групп, противоречащих охраняемым законом нормам, интересам и ценностям общества в целом. К типичным мотивам такого рода относятся в том числе ведомственно-корпоративные как весьма характерные для коррупционеров. Например, значительная часть коррупционеров объясняет совершение преступных действий в целях решения таких вопросов, которые без нарушения закона решить невозможно. При этом коррупционер обычно прекрасно осведомлен о сути конфликта его интересов и интересов общества, которыми он пренебрегает. Именно поэтому типичным мотивом для коррупционера является не ложно понятый интерес группы, общества, а получение определенной пользы для себя. Следовательно, для коррупционера не характерны ложно понятые групповые или ведомственные интересы, выступающие в качестве псевдосоциальных мотивов. Другими словами, преступник не ошибается в правовой и нравственной оценке указанных выше интересов, однако у него есть потребность упрочения или улучшения своего социального статуса, подтверждения своего социального бытия, наконец, страх быть низвергнутым или уничтоженным сложившейся в обществе системой. Последнее обстоятельство может в какой-то степени объяснить, почему определенная часть государственных и муниципальных служащих, подпадая под влияние окружающих их сослуживцев, постепенно втягивается в орбиту преступных взаимоотношений, хотя по своим личностным характеристикам эти лица изначально не собирались становиться преступниками.

Очевидно, что отдельные поступки, а тем более поведение человека в целом, направляются не одним каким-то, а рядом мотивов, находящихся друг с другом в иерархических отношениях. Среди них можно выделить ведущие, которые и стимулируют поведение, придают ему субъективный, личностный смысл. Вместе с тем изучение коррупционных преступлений убеждает в том, что одновременно и параллельно могут действовать два и больше ведущих мотива, например мотив корысти и мотив утверждения себя в глазах престижной группы. Они взаимно дополняют и усиливают друг друга, придавая поведению целенаправленный, устойчивый характер, значительно повышая его общественную опасность. В этом, помимо прочего, можно видеть причину длительного совершения коррупционерами преступлений.

Конечно, в те или иные периоды жизни один из ведущих мотивов как бы приобретает главенствующую роль, затем мотивы могут реализовываться вместе, меняться местами и т.д. Совокупность мотивов и лежащих в их основе потребностей создает мотивационную сферу личности и является ее «ядром». В качестве подобного ядра может выступать в том числе система ценностей, в свою очередь влияющая на мотивы поведения.

При этом между публично провозглашенными и осознаваемыми коррупционером намерениями иногда существует различие. Другими словами, в преступном поведении можно встретить расхождение между провозглашенными намерениями и реальными мотивами. Если они не совпадают, то не только по причине того, что преступник желает обмануть окружающих, включая представителей правоохранительных органов. Скорее, дело в неосознаваемости значительного числа мотивов преступлений, которые из-за этого не совпадают с высказанными намерениями. То, что на первый взгляд представляется коррупционером в качестве ведущего мотива, в действительности может оказаться одним из второстепенных стимулов или вообще не иметь никакого стимулирующего значения. Поэтому перед сотрудниками правоохранительных органов (впрочем, как и перед исследователями, занимающимися рассматриваемой проблемой) стоит задача поиска подлинных мотивов преступлений. При этом следует учитывать, что мотив и мотивировка далеко не одно и то же. Между тем нередко именно мотивировка, определенная следствием или судом или самим преступником, юристами, научными и практическими работниками, воспринимается именно как мотив. Нередко мотивировки, данные обвиняемым, ложатся в основу определения мотивов, формулируемых затем следствием и судом в их процессуальных актах.

Таким образом, мотивировка — рациональное объяснение причин действия посредством указания на социально приемлемые для данного преступника и его окружение обстоятельства, побудившие к выбору данного действия. Мотивировка выступает как одна из форм осознания мотивов; с ее помощью коррупционер иногда оправдывает свое поведение или маскирует его в целях психологической защиты, внутреннего оправдания нарушения установленных правовых предписаний. Например, государственный служащий для привлечения необходимых инвестиций, строительства жилья, ремонта дорог намеренно предоставляет более выгодные контракты каким-либо фирмам, получая за это определенное вознаграждение, однако полученные таким образом деньги вкладывает в освоение региона. При этом, понимая, что он нарушает закон, коррупционер оправдывает свои действия тем, что печется о благе руководимого им региона. Впрочем, не следует упускать из виду и те случаи, когда посредством подобной мотивировки пытаются скрыть подлинные мотивы.

Ценности окружающего мира усваиваются, накапливаются человеком с самых ранних этапов его развития и могут мотивировать его поведение, они могут выступать в качестве побудительных сил человеческой активности. При этом ценности человека в различные периоды времени могут существенным образом видоизменяться. Наиболее стабильные ценности могут и не охватываться сознанием и на этом уровне мотивировать поведение. Именно ядерные образования максимально определяют свойства всей системы, каковой является личность коррупционера. Вместе с тем ядро и периферия обладают различной степенью податливости внешним воздействиям. Исходя из сказанного, особенно учитывая неосознаваемый характер многих мотивов, можно с достаточной степенью уверенности утверждать, что совокупность мотивов шире ценностно-нормативной системы личности. Поэтому объектом индивидуального предупредительного воздействия на личность коррупционера должна быть вся мотивационная сфера, а не только какие-либо ценности. В то же время именно ценности личности в силу рационального характера многих из них в наибольшей степени могут поддаваться изменению и перестройке, в чем видится одна из основ успеха профилактики коррупционных проявлений на личностном уровне.

Между тем правоохранительные органы далеко не всегда могут правильно определить мотивы преступного поведения коррупционеров. Причин подобного положения дел несколько. Во-первых, определяя мотив, правоохранительные органы исходят из перечня, который имеется в некоторых статьях уголовного закона, за пределы которого, даже если это диктуется обстоятельствами дела и личностью виновного, как правило, не выходят. Во многих статьях УК РФ, предусматривающих ответственность за коррупционные преступления, большинство конкретных мотивов данного вида преступлений не указано. Обычно указываются квалифицирующие наиболее опасные виды коррупционных преступлений и не более того. Во-вторых, правоохранительные органы при определении мотивов, как правило, руководствуются устаревшими представлениями о субъективных источниках человеческой активности. В-третьих, многие работники следствия и суда исходят из лжеаксиомы о том, что корыстные преступления совершаются исключительно из корыстных побуждений, а насильственные — из насильственных.

Выявление и изучение мотивов преступного поведения, разработка типологии личности коррупционера важны не только для расследования коррупционных преступлений, но и для решения задач профилактики коррупционной преступности.

Мотивы преступного поведения коррупционеров, как уже отмечалось, выполняют функции защиты их личности. В этом смысле они не фиксируются сознанием. Данный вывод представляется чрезвычайно важным для понимания природы противоправного поведения. При этом изучение мотивов преступного коррупционного поведения, попытка понять его глубинные, неосознаваемые личностью причины продиктованы желанием не оправдать и не защитить преступника, а понять движущие силы преступления, объяснить его.

Разработка типологии личности коррупционера необходима также для того, чтобы наглядно представлять то место, которое занимает личность коррупционера в типологии личности преступника в целом.

Именно по этому критерию целесообразно выделить следующие обобщенные типы личности коррупционера: корыстолюбивый, престижный и игровой.

Коррупционер корыстолюбивого типа последовательно, целеустремленно и постоянно стремится к удовлетворению своих, прежде всего материальных, потребностей, умножению и сохранению личного благосостояния, используя для этого все имеющиеся у него возможности: должностное положение, властные полномочия, связи и т.п.

Для престижного типа характерно стремление не столько обеспечивать себя материально, сколько с помощью криминальных денег создавать и постоянно поддерживать свой личностный статус, имидж. Он должен ощущать всеобщее почтение, уважение, занимать высокое положение в обществе, входить в известные элитарные социальные группы (дорогие клубы и т.п.). Для этого он легко, не скупясь, использует финансовые и иные резервы, добытые в результате преступной, коррупционной деятельности.

Для игрового типа важны прежде всего не власть, не деньги, а сам процесс реализации власти. Ощущение реальной опасности при балансировании на грани правопослушного и преступного, дозволенного и запретного доставляет ему остро требуемое моральное удовлетворение. Для этого он стремится к созданию для себя максимально комфортных условий и возможностей, нарушая закон, «рулить во власти».

Среди последовательных преступников-коррупционеров особое место в современных условиях занимают отдельные представители финансовой, экономической и политической элиты.

Криминолого-психологический анализ этой категории преступников представляется исключительно актуальным и важным в связи с их повышенной общественной опасностью.

Если, например, в советский период самые крупные коррупциогенно уязвимые теневики, взяточники, расхитители независимо от своего должностного или общественного положения всячески маскировали, прятали от посторонних глаз свое богатство, нажитое преступным путем, и старались максимально оградить себя от какого-либо афиширования, публичной шумихи, огласки, что делало их нажитое неправедным путем материальное благополучие, «умение жить, вертеться и делать деньги» не столь уж соблазнительным примером для массового подражания, то сегодня все наоборот.

Определенная часть финансовых воротил, олигархов, руководителей крупнейших корпораций, структур, так называемых нуворишей отечественного бизнеса, считают вполне оправданным и просто необходимым самую широкую рекламу своих миллиардных заработков и других социально-экономических успехов, используя для этого любые возможности и наиболее эффективные рекламные средства и технологии.

И в этих условиях неизбежно возникает реальный риск благоприобретения или активного развития сугубо негативных, психогенных мотивационных установок и состояний, имеющих опасную тенденцию повышенного внимания, болезненно-завистливого восприятия и распространения в социуме, подавляющее большинство которого с трудом сводит концы с концами.

Это в первую очередь патологическое корыстолюбие, алчность, бессовестность, безнравственность, жестокость, цинизм, равнодушие, нарциссизм, уверенность в непогрешимости, вседозволенности и безнаказанности и подчас даже антипатриотизм и др.

С учетом также и того, что работа и личная жизнь подобных субъектов повседневно протекает в постоянной и тесной взаимосвязи, контактах, сотрудничестве, соперничестве с широчайшим кругом самых разных представителей социума (партнеры, конкуренты, друзья, помощники, советники, сотрудники, охранники, пресса и др.), то происходит неизбежное и постоянно действующее активное и исключительно вредное взаимозасорение психогенностью и криминогенностью как на массовом, так и на индивидуальном уровнях сознания.

Можно смело утверждать, что такие, например, распространенные привычки и проявления, как неудержимое хвастовство своими самыми крутыми возможностями, связями, материальным благополучием (яхты, недвижимость, спортивные клубы, автотранспорт, самолеты, раритеты искусства и антиквариата, драгоценности и т.п.), — реальный путь к стойкой психолого-психиатрической зависимости. Другими словами, это можно квалифицировать также как отсутствие в нашем обществе элементарной «культуры богатства».

Так, для определенной, наиболее уязвимой части указанных личностей «яхта меньшей длины и комфортности», «замок или вилла в менее престижном месте», «более скромные затраты на отечественных и зарубежных “звезд”», «меньшие затраты на свадьбы и корпоративные вечеринки» могут порождать реактивные и стрессовые состояния, нервные срывы и тем самым способствовать активизации психогенных и криминогенных проявлений и установок. И не случайно в последние годы появились и успешно функционируют частные клиники и кабинеты, специалисты которых оказывают нуждающимся необходимую психолого-психиатрическую помощь.

В определенной мере подобные криминолого-психологические признаки могут иметь тенденции к благоприобретению и развитию также у криминогенно уязвимых представителей высших эшелонов общественно-политической и чиновничьей элиты. С той лишь разницей, что этим личностям, в силу специфики должностного, профессионального и общественного статуса, в значительно меньшей степени присущи и позволительны публичные бравирование и показуха, но общественная опасность от их теневой противоправной деятельности по своим последствиям неизмеримо более значительна и вредоносна.

Очевидно, что выделение любых типов преступников имеет условный характер. Вместе с тем уяснение глубинных мотивов, которые лежат в основе поведения человека, занимающего важные посты и положение в государстве, может оказать существенную помощь, например, в кадровой политике. Общепризнанным сегодня является тезис о том, что никакое богатство или повышение уровня оплаты труда чиновников, сотрудников правоохранительных органов и других работников исполнительных органов государственной власти не может служить надежной гарантией от коррупции, если у них отсутствуют государственно-патриотическая, профессиональная и нравственная установки, на уровне индивидуального сознания, препятствующие искушению всевозможными соблазнами. Поиск, призыв и ориентирование на людей с надлежащими позитивными установками и есть главная задача общества и государства.

2.9. Преступники — представители правоохранительной системы

Речь идет о личности той категории правонарушителей, которые являются представителями особой многопрофильной системы органов, структур, объединений, функционально предназначенных для решения социально-правовых конфликтов, обеспечения законности в жизни общества, противодействия преступности и другим нарушениям правопорядка.

В системе этих органов выделяются: суд, государственные правоохранительные органы (прокуратура Российской Федерации, Министерство внутренних дел РФ, Следственный комитет при прокуратуре РФ, Министерство юстиции РФ, Федеральная служба безопасности РФ, Федеральная служба охраны РФ, Федеральная таможенная служба, Федеральная налоговая служба, Федеральная служба РФ по контролю за оборотом наркотиков, ведомственная охрана), негосударственные правоохранительные органы (адвокатура, нотариат, частные охранные и детективные предприятия).

Так, преступность и совокупность суда и государственных правоохранительных органов можно рассматривать как две большие, кардинально различающиеся подсистемы современного общества, ведущие постоянную непримиримую борьбу между собой. Преступность наносит огромный урон людям, обществу, государству. Правоохранительная система стремится этот урон предотвратить, минимизировать, выявить и наказать виновных. Преступность в целом аморфна, отдельные ее акты непредсказуемы, она растворена в массе добропорядочных граждан, многолика и изменчива. Государственная правоохранительная система, хотя и не имеет единого центра, состоит из органов, тесно взаимосвязанных между собой и координирующих свою деятельность на основе закона. Можно указать и еще на многие различия. Говоря философским языком, эти две подсистемы олицетворяют собой борьбу добра со злом, права и морали с беззаконием и произволом.

Столь же в принципе различны и люди, из которых состоят эти подсистемы. Не совпадают даже их демографические данные. Если, как говорилось выше, средний возраст преступников колеблется в пределах 25—30 лет, то сотрудники правоохранительных органов в целом заметно старше (около 40 лет). У них более высокий образовательный уровень, устойчивое социальное положение и материальное обеспечение.

Но главное различие не в этом — оно лежит в духовной, мировоззренческой и поведенческой сферах.

Население вправе требовать и рассчитывать на то, что его охраняют честные, неподкупные, опытные и смелые профессионалы, на опыт и знания которых можно положиться в любой опасной и тяжелой ситуации. В целом так и есть. Однако, к сожалению, преступления совершаются и судьями и иными сотрудниками правоохранительных органов, что особенно опасно для общества, если учесть, что эти люди, как правило, обладают большой и авторитетной властью, а их служебное положение охраняется законом.

Основные преступления, совершаемые сотрудниками правоохранительных органов, предусмотрены в гл. 31 «Преступления против правосудия» УК РФ. Это привлечение заведомо невиновного к уголовной ответственности (ст. 299), незаконное освобождение от уголовной ответственности (ст. 300), незаконные задержание, заключение под стражу или содержание под стражей (ст. 301), принуждение к даче показаний (ст. 302), фальсификация доказательств (ст. 303), провокация взятки или коммерческого подкупа (ст. 304), вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта (ст. 305). Но сюда примыкают некоторые преступления, предусмотренные другими главами УК РФ, например должностные преступления и взяточничество.

Если в 2000 г. за преступления против правосудия было осуждено 2155 лиц, а в 2001 г. — 2487, то в 2008 г. привлечено к уголовной ответственности около 4000 представителей правоохранительной системы.

Статистика свидетельствует о том, что преступлений, совершаемых сотрудниками правоохранительных органов, регистрируется сравнительно немного. Если представить себе уголовное судопроизводство в виде лестницы, то на нижних ее ступенях (оперативно-розыскная деятельность, дознание) преступлений больше, чем на последующих ступенях (следствие, суд, исполнение наказания). Соответственно чаще рассматриваемые преступления совершаются сотрудниками милиции. Если в 2001 г. за должностные преступления было привлечено к уголовной ответственности сотрудников милиции 2171 человек, осуждено — 338, то в 2006 г. — 4020, осуждено — 1964; в 2007 г. — 4367, осуждено — 1200; в 2008 г. — 3785, осуждено — 1629. Реже преступления совершаются прокурорами и судьями. Так, к уголовной ответственности в 2006 г. было привлечено 27 прокуроров, осуждено — 6, в 2007 г. — 22 и 7, соответственно, в 2008 г. — 10 и 4.

За три года (1999—2001) квалификационные коллегии лишили полномочий судьи 342 человека, но только в отношении нескольких были возбуждены уголовные дела. На основании Закона РФ от 26 июня 1992 г. № 3132-1 «О статусе судей в Российской Федерации» к дисциплинарной ответственности за три года (2006—2008) было привлечено 1185 судей. Из них досрочно прекращены полномочия 206 судей, о неполном служебном соответствии предупреждены — 979, дано согласие на привлечение к уголовной ответственности в отношении 63 судей.

Такое распределение числа зарегистрированных преступлений между разными профессиями имеет ряд причин, к числу которых относятся и профессиональный уровень и количественный состав сотрудников разных правоохранительных органов, и характер их работы, и состояние контроля со стороны государственных учреждений и общественности. Достаточно сказать, что если оперативно-розыскная деятельность осуществляется скрытно, то судебное разбирательство — публичное и гласное, доступное и публике, и СМИ. Всякое нарушение закона в этой стадии если и не невозможно, то во всяком случае весьма затруднительно. В целом же для всех упомянутых преступлений, безусловно, свойственна высокая латентность.

Для характеристики личности преступников в правоохранительной системе весьма важно понять особенности формирования преступного поведения и мотивацию их незаконных действий.

Анализ практики показывает, что наиболее частыми являются две разновидности такой мотивации.

Первая разновидность мотивации — это ложно понимаемые служебные интересы, обязанности и полномочия. Наиболее ярким примером такого поведения может служить эпизод из известного телевизионного фильма «Место встречи изменить нельзя». Ответственный сотрудник уголовного розыска Жеглов незаметно подкладывает в карман предполагаемого вора кошелек, украденный у женщины и выброшенный вором, а затем «находит» его и арестовывает подозреваемого. В ответ на замечание своего подчиненного Шарапова, что так поступать недостойно, Жеглов убежденно заявляет: «Вор должен сидеть в тюрьме!» У него нет никаких сомнений в правильности своих действий, не говоря уже о законе и принципах морали.

Несомненно, Жегловым совершено преступление. Каковы же его мотивы? В данном примере — понимаемый им по-своему служебный долг, стремление любыми средствами искоренять преступность. Однако эта мотивация на практике как бы раздваивается: одна часть нарушителей закона, вроде упомянутого персонажа, действует из лучших, даже, можно сказать, благородных побуждений — только закон для них не столь уж важен. Но есть и другая группа с аналогичной мотивацией — поймать и наказать преступника, однако источником этой мотивации служит иное исходное соображение: улучшить показатели работы в своем районе, области, республике. Здесь внешне благородные побуждения часто приобретают карьеристский характер, перерастают в корыстно-личный интерес — быстрого продвижения по службе, получения наград и иных видов поощрения.

Ярким примером подобной психологической установки может служить история печально знаменитого белорусского следователя М. Жовнеровича, прогремевшая на всю страну в 1970-х гг. Тогда говорили: «У Жовнеровича не бывает нераскрытых дел», его часто ставили в пример на региональных и всесоюзных конференциях и семинарах следователей. А трагическим результатом постоянного поддерживания в его сознании уверенности в собственной абсолютной непогрешимости и правоте явились расстрельные приговоры, приведенные в исполнение, в отношении двух как всегда «блестяще разоблаченных убийц» за их страшные преступления, которых, как выяснилось позднее, они никогда не совершали.

Психологические особенности рассматриваемых лиц нужно охарактеризовать в первую очередь в плане уровня их правосознания и нравственных качеств.

Что касается правосознания, то очевидно, что все они достаточно хорошо знают законы, но на деле не считаются с ними. Ложно понимаемые интересы борьбы с преступностью приводят к тому, что они начинают действовать такими же методами, что и те, с кем они борются: ложью, обманом, провокацией, а то и прямым насилием. При этом им, разумеется, хорошо известно, что все подобные методы строго запрещены законом. Но, как уже сказано, это их нисколько не смущает: по мнению многих сотрудников правоохранительных органов (которые разделяет и большинство обывателей), наш закон чрезмерно гуманен, мягок, не помогает борьбе с преступностью, а мешает ей. Надо ли с ним считаться?

Указанная негативная позиция наглядно подтверждается результатами опроса сотрудников органов внутренних дел в г. Москве, проведенного нами в 2008 г. на условиях анонимности. Опрошено было 139 сотрудников. На вопрос: «Способны ли Вы при субъективной уверенности в виновности подозреваемого в тяжком преступлении допустить сознательно нарушение процессуальных норм при сборе доказательств?» — более 65% опрошенных ответили утвердительно, пояснив, что новый УПК РФ создал условия, при которых они считают невозможной нормальную работу по изобличению виновных и их справедливому наказанию.

Почти все опрошенные выражали неудовлетворение своим материальным содержанием и недопустимо низким уровнем престижности своего труда. Продолжением этих взглядов являются и нравственные качества. Гуманистическая идея необходимости человечного отношения даже к заядлому правонарушителю им совершенно чужда. Добиться результата любой ценой — вот как понимают они свою задачу. «Цель оправдывает средства» — эта одиозная формула не всегда произносится вслух, но по существу именно она служит руководством к действию.

Подобная нравственная позиция (ее вернее, конечно, назвать безнравственной) порождает и такие личностные черты, как правовой нигилизм, цинизм, грубость, равнодушие, самодовольство и самомнение, особенно характерные для работников низших звеньев правоохранительной системы.

Здесь уместно напомнить также и о том, что у многих сотрудников правоохранительных органов выработался, особенно в последние годы, комплекс стойкой психологической уверенности в своей безнаказанности, связанный с тем, что, с одной стороны, царит «круговая порука», а с другой — размылись и продолжают активно размываться границы между криминальной средой и органами правосудия.

За время перестройки тысячи бывших профессионалов из числа работников органов внутренних дел, прокуратуры, ФСБ, налоговой полиции перешли и активно переходят «на ту сторону баррикад», пополнив ряды и штаты подчас сомнительных банков, фирм, структур, охранных предприятий околокриминального, а нередко и сугубо криминального характера.

На вопрос: «Не боитесь ли Вы, нарушая процессуальные законы, неотвратимости административного или уголовного наказания?» — 40% вышеопрошенных уверенно ответили «не очень», пояснив при этом, что более достойную работу с их опытом и связями они всегда найдут.

К числу разнообразных причин, формирующих подобную личность, следует отнести постоянное пребывание их в тяжелой среде преступников, алкоголиков, пьяниц, что неизбежно вызывает негативные ассоциации: отвращение, презрение, ненависть или полное безразличие к человеческой судьбе и, как правило, приводит к профессиональной психологической деформации сотрудников.

Имеет значение неадекватная оплата труда и крайняя перегрузка, огромное число уголовных дел, которые надо раскрыть и довести до конца. Невозможность освоить такой объем работы ведет к спешке, нарушениям законной процедуры расследования и рассмотрения дел, а подчас к фальсификации доказательств и принуждению к самооговору, чтобы скорее завершить дело.

Не следует забывать и о том трагическом для нашей страны периоде сталинских репрессий, когда беззаконие и произвол поощрялись высшим партийным и государственным руководством. Ничто не проходит бесследно. Психология самоуправства и пренебрежения к нормам права мы будем искоренять еще не одно десятилетие.

Теперь перейдем ко второй разновидности мотивации — личной выгоде, имея в виду другую категорию преступников из числа сотрудников правоохранительных органов. Это те, кто был назван нашей прессой «оборотнями в серых шинелях» или «оборотнями в погонах». Картина здесь, в известном смысле, противоположна описанной выше. Если предыдущая категория характеризовалась тем, что, нарушая закон, они исходили хотя бы из ложно понятых интересов дела, то здесь нет и намека на какие-либо служебные интересы: мотив преступного поведения у них только один — личная выгода. Подбрасывая не кошелек в карман подозреваемого, а пистолет, боеприпасы или наркотики заведомо невиновному человеку, эти лица рассчитывают на получение взятки, выкупа или иной личной выгоды. И на это «уличенным» гражданам чаще всего приходится идти.

Можно сказать так: в данном случае с социально-психологической точки зрения это не работники правоохранительных органов, совершающие преступления, а обыкновенные взяточники, воры, вымогатели, насильники и убийцы, пролезающие в правоохранительную систему, чтобы легче было скрыть свое истинное лицо.

Достаточно привести вопиющий пример запредельно циничных преступлений, связанных с многоэпизодными кражами государственных наград у ветеранов и инвалидов Великой Отечественной войны, которые совершали в 2009 г. не банальные воры-домушники, а эксперты-криминалисты одного из подразделений УВД Восточного округа г. Москвы. В данном случае вряд ли есть необходимость как-либо комментировать подобные наигнуснейшие деяния уже не оборотней, а выродков в погонах. Поэтому давать детальную личностную характеристику этим преступникам в данном параграфе по сути дела излишне: она уже была исчерпывающе дана в предшествующих параграфах, посвященных личности соответствующих категорий правонарушителей.

Субъективная характеристика таких преступников должна быть дополнена упоминанием о тех упущениях в работе правоохранительной системы, которые сделали возможной такую неприглядную картину. Это плохой подбор кадров, бесконтрольность, отсутствие опоры на широкую общественность, отсутствие необходимой гласности.

Примером недопустимых кадровых просчетов в органах внутренних дел служит трагедия, которая произошла в ночь на 27 апреля 2009 г. в г. Москве, когда майор милиции, начальник ОВД района Царицыно Е. без каких-либо видимых причин застрелил двоих и тяжело ранил семерых человек. Как выяснилось, серьезные негативные нравственно-психологические отклонения отмечались за ним неоднократно и ранее, но необходимых выводов при неоправданном интенсивном кадровом «продвижении» 32-летнего «оборотня» не делалось.

Активизация разоблачений «оборотней», предпринятая в последние годы руководством Министерства внутренних дел РФ, выявила десятки и сотни таких лиц в разных регионах страны. Эти меры не должны превращаться в кратковременную кампанию; очищение правоохранительной системы от преступных элементов должно быть постоянной и приоритетной заботой государства и общества.

В свою очередь, характеризуя личность преступников, представителей негосударственной правоохранительной системы, целесообразно, прежде всего, остановиться на личности адвоката.

Специфика профессиональной деятельности адвокатов требует особого внимания к анализу социально-правовых и нравственно-психологических свойств их личности. В данном случае, тех из них, кто вопреки святой обязанности защищать право, нарушает его.

В адвокатском сообществе таковых немного, ибо большинство российских адвокатов честные и принципиальные профессионалы. Об этом свидетельствует и официальная статистика.

На 1 января 2009 г. в России зарегистрировано 62 тыс. адвокатов, среди которых злостных нарушителей закона совсем немного. Так, в связи со вступлением в законную силу судебных приговоров лишены профессионального статуса в 2005 г. 13 адвокатов, в 2006 г. — 24, в 2007 г. — 19.

В 2008 г. в отношении 136 адвокатов были возбуждены уголовные дела. Из них в суд было направлено 40 дел, а лишены профессионального статуса 23 адвоката. Не следует, правда, забывать о весьма высокой латентности преступлений и правонарушений, совершаемых адвокатами. В связи с этим представляет интерес психолого-криминологическое исследование свойств личности адвоката-правонарушителя.

Призванный обеспечить максимальную правовую защиту клиента, адвокат неминуемо и постоянно находится под значительным психологическим прессом острейшей необходимости в ограниченные процессуальными процедурами сроки найти наиболее эффективные способы, возможности для обеспечения своего процессуального долга зашиты интересов своего подопечного. Причем нередко в условиях острого, и далеко не всегда правомерного, противодействия «коллег» и «соратников» по право-охране.

В этих условиях неизбежно происходит интенсивное формирование стойких и подчас далеко не позитивных нравственно психологических установок и состояний.

Постоянное стремление к поиску смягчающих, оправдывающих (подчас любых) обстоятельств и необходимости их наиболее эффективного (даже эффектного) представления в рамках следственного и судебного производства нередко создает предпосылки для психогенного «раздвоения личности» и фактического, подчас бессознательного перехода на ценностные ориентации и позиции подопечного. «Да, он гнусный убийца, насильник, грабитель, махровый взяточник, коррупционер, мафиози, но!..»

Подобное постоянное психологическое насилие над собственным внутренним кредо и убеждениями может становиться реальной основой к благоприобретению либо закреплению и интенсивному развитию таких негативных личностных свойств, как цинизм, лживость, корыстолюбие, неискренность, готовность к криминальному посредничеству и «взяткодательству» и т.п. Безусловно, самостоятельного криминолого-психологического анализа заслуживает также углубленное исследование свойств личности правонарушителей — сотрудников нотариата, частных охранных и детективных предприятий, имеющих свою особую криминогенную специфику. Так, наличие среди нотариусов лиц, «преступающих закон», связано главным образом с тем, что нотариат является весьма «лакомым» объектом возможного склонения его сотрудников к противоправным действиям по удостоверению фальшивых и сомнительных документов, незаконных сделок с недвижимостью, земельными угодьями, квартирами и т.п., что создает заманчивые предпосылки для взаимовыгодного сотрудничества в сфере криминальных интересов. Подобные соблазны таит в себе также специфика частной охранной и детективной деятельности, профессиональные возможности которых реально могут быть востребованы в сферах криминального захвата предприятий, объектов недвижимости (рейдерства), сбора компрометирующих материалов и использования их в целях запугивания и шантажа в конкурентной борьбе и др. Многие вышеописанные выводы и аналитические характеристики в большинстве своем могут быть применимы и к упомянутым субъектам правоохраны.

Указанные негативные свойства личности должны быть в постоянном поле зрения лиц и органов, ответственных за формирование кадров правоохранительных структур и организаций, сообществ и подразделений, особенно если учесть, что указанные сферы деятельности активно пополняются за счет бывших сотрудников государственной правоохранительной структуры, отдельные представители которой относятся к числу умудренных противоправным опытом прежней работы, а также определенной части далеко не самых лучших выпускников юридических вузов и факультетов.

Речь в данном случае идет о серьезных недостатках и просчетах в системе подготовки юристов в постперестроечный период в России. Если полную потребность в юристах в СССР обеспечивали 52 вуза, то в России в настоящее время официально действует 520 государственных юридических вузов и факультетов и 625 негосударственных, качество обучения и воспитания в подавляющем большинстве которых оставляет желать лучшего.

Это еще один крайне сомнительный резерв кадров, засоряющий системы суда, государственных и негосударственных правоохранительных органов.

Об этом прямо сказал Президент РФ Д. А. Медведев на встрече с участниками президиума Ассоциации юристов России 16 апреля 2009 г.

Как справедливо отметил Президент, «если такой выпускник оказывается в кресле следователя, адвоката или, что еще хуже, судьи или прокурора, это может иметь очень серьезный негативный эффект для всей страны».

2.10. Преступники-военнослужащие

Личность преступника — военнослужащего срочной службы будет рассматриваться в основном по социально-психологическим особенностям поведенческого восприятия действительности.

Что касается психологических особенностей, то здесь, с нашей точки зрения, определяющими по-прежнему являются известные четыре типа темперамента, предложенные в свое время еще Гиппократом и развитые И. П. Павловым (на основе трех свойств нервной системы человека — силы, уравновешенности и подвижности процессов возбуждения и торможения): 1) сангвинический (спокойные, жизнерадостные люди); 2) флегматический (спокойные, но медлительные люди); 3) холерический (вспыльчивые люди); 4) меланхолический (унылые, мрачные люди).

Военнослужащим-сангвиникам присуща быстрота и смелость, военнослужащие-холерики проявляют завидную, хотя и неосознанную решительность и смелость. В то же время они могут испытывать неподотчетный, а потому особенно сильный страх. Военнослужащие-флегматики обладают осознанной решительностью и смелостью, однако данные качества у них сильны только

при выполнении тех задач, к которым они специально готовились. Наиболее не подготовлены для армейской действительности военнослужащие-меланхолики, поскольку их решительность и смелость является кратковременной и проявляется только при преодолении незначительных препятствий. Впрочем, всегда следует помнить определенную условность подобной (как и любой другой) типологии.

Психология воинской деятельности отличается, с одной стороны, динамикой, последовательностью развития событий, одновременно стандартностью или нестандартностью принимаемых решений, а с другой стороны, рутинностью, скукой, невозможностью принятия инициативных решений.

Иными словами, наблюдается известное противоречие между романтикой военной службы, которая оказывает существенное влияние на восприятие молодым человеком армейской службы, особенно в первое время, и повседневной реальностью. Не случайно спустя непродолжительное время после начала службы 31% солдат и 18% сержантов говорят о том, что они не удовлетворены условиями службы. При этом, рассуждая о причинах такого положения дел, они называют: привлечение к хозяйственным работам (21%), негативное отношение к армии со стороны общества (30%), плохие климатические условия (14%), проблемы взаимоотношений в армейском коллективе (8%), недостаточное культурное развитие окружающих (13%). Говорить о том, что молодые люди в стране не испытывают патриотических чувств и изначально негативно относятся к военной службе, неверно (во всяком случае, не всегда верно). Так, перед призывом среди ценностей военной службы они называли: возможность испытать себя (28%), возможность приобрести необходимые жизненные навыки (19%), возможность увидеть другие края (17%), возможность достичь физического совершенства (13%), воинскую честь (3%).

Для любой преступности военнослужащих срочной службы характерна корыстная мотивация. Здесь корысть заключается не только в противоправном обладании материальными благами (хотя это тоже есть), но и в чувстве власти над людьми, в том, чтобы заставить других работать и выполнять всю грязную работу (например, чистку туалетов) вместо себя. Следовательно, для личности преступника — военнослужащего срочной службы характерны в основном насильственные психологические черты: крайняя десоциализированность, стереотипизированность асоциальных поведенческих навыков, крайний эгоцентризм, стремление к немедленному удовлетворению спонтанно возникших желаний, примитивизм и цинизм.

Так, 8 марта 1997 г. курсант Камышинского высшего военно-строительного училища Л. хладнокровно расстрелял своих сослуживцев, находившихся вместе с ним в карауле. Тем самым он хотел привлечь внимание девушки, которая незадолго перед этим объявила ему о разрыве, а также отомстить капитану И., своему непосредственному командиру, который, кстати, называл Л. одним из лучших и которого Л. убил первым. Характерно, что в преступный план Л. посвятил своего приятеля А. Будучи натурой волевой, он каким-то образом сумел убедить А. в том, что, сбежав из части с оружием, они смогут не только уйти от ответственности, но и зарабатывать себе на жизнь. Как выяснилось после задержания, Л. намеревался заняться грабежами и возомнил себя кем-то вроде Робина Гуда.

В первоначальный план входило только убийство И., остальных предполагалось расстрелять только в случае создания с их стороны каких-либо препятствий. Однако, убив И., Л. уже не мог остановиться и убивал под воздействием непреодолимого желания удовлетворить свои внутренние крайне низменные потребности. Его поведение испугало даже А., который пытался спрятаться, чтобы не убегать вместе с Л. Тем не менее Л. подчинил А. своей воле, и, забрав оружие и боеприпасы, они подались в бега, но вскоре были задержаны. В этой истории следователей поразило даже не само убийство шестерых неповинных людей (еще двое были тяжело ранены), а то, что на первом и последующем допросах Л. не только не испытывал чувства раскаяния, но и пытался изображать себя героем-одиночкой (его любимый литературный персонаж — одиночка-рейнджер, без страха и упрека убивающий своих врагов). В этом случае никаких проявлений «дедовщины» не было. Военнослужащий, не справившись с трудностями внутригруппового и личностного характера, решился на демонстративно-агрессивное поведение. Импульсивность, тенденция поступать по первому побуждению под влиянием эмоций, «застревание» аффекта (ригидность), склонность к подозрительности, злопамятность, повышенная чувствительность, а также отчужденность, уход в себя, стремление к соблюдению дистанции между собой и окружающим миром характерны для личности корыстно-насильственных преступников вообще и совершивших вышеописанное преступление в частности.

Как показывают проведенные исследования, негативные качества личности преступников-военнослужащих формируются в крайне отрицательных условиях микросреды, в условиях пониженного социального контроля. Агрессивное поведение часто оказывалось предпочтительным. Как правило, такие люди чаще желают быть одни (что в условиях прохождения военной службы практически невозможно), проявляют насилие и жестокость при разрешении мелких межличностных конфликтов, являются активными сторонниками «дедовщины», причем в самом худшем варианте, с элементами вымогательства. При этом агрессивность может быть как предметно — недифференцированной (состояние озлобленности, конфликтность), так и избирательно-предметной (постоянно направленной на определенные социальные объекты).

В последнем случае агрессивность направляется обычно на более слабых военнослужащих, которые становятся изгоями в коллективе, потому что никто не хочет прийти им на помощь. Их забитость и униженное положение становятся нормой, и они находятся под постоянным давлением старослужащих солдат.

Преступников — военнослужащих срочной службы можно типологизировать следующим образом: 1) случайные, для которых совершенное преступление — результат их неадекватной реакции на внезапно возникшие острые конфликтные ситуации; 2) устойчивые, которые отличаются постоянной агрессивной направленностью и сформированным стереотипом применения грубой силы; 3) злостные, для которых агрессивное поведение является нормой. При этом практически всегда, как уже говорилось выше, агрессивно-насильственное поведение имеет корыстную мотивацию. Кстати, американские криминологи выделяют четыре типа корыстно-насильственных преступников, где к случайным склонным к насилию на постоянной основе, асоциальным добавляются особо жестокие преступники с психическими отклонениями. На последний тип преступников можно было бы не обращать внимания, если бы в армию не призывались психически нездоровые лица. На практике, как известно, в деятельности призывных комиссий случаются ошибки.

Для поведения преступников — военнослужащих срочной службы характерен эффект регресса жизни, а также феномен одиночества толпы. Наиболее ценны становятся не интеллектуальные способности, а сила и умение постоять за себя. Прием пищи (особенно в последнее время) обставляется определенным ритуалом: первыми едят «деды», затем старослужащие, в зависимости от срока службы, и в последнюю очередь — молодые военнослужащие. Участие военнослужащих срочной службы в различных локальных конфликтах привело к тому, что наиболее ценными для них являются качества, позволяющие выжить в экстремальных условиях: умение развести костер, приготовить еду из минимума продуктов и т.п. Однако дело в том, что после увольнения из армии эти качества оказываются невостребованными в обычной жизни. Кроме того, военнослужащие срочной службы практически лишены возможности уйти в себя, сосредоточиться, вспомнить дом и близких. В одних случаях это может привести к агрессивно-насильственному срыву, в других — к решению самовольно оставить часть или, в худшем случае, к самоубийству. За четыре года (2005—2008) суицид в армии унес около тысячи молодых жизней.

О регрессе жизни среди военнослужащих срочной службы наиболее наглядно свидетельствует получивший широкое распространение жаргонизм, практически полностью совпадающий по смысловому содержанию с блатным. Если раньше жаргонизм среди военнослужащих распространялся только на градацию по срокам службы («дембеля», «деды», «черпаки» и т.д.), то в настоящее время его незнание военнослужащими способно вызвать социальный бойкот и изоляцию. Например, «слон, не чадись» означает: «молодой боец, не теряй достоинства»; «если озадачат, то шурши» — «если попросят о чем-либо, сделай это сразу и беспрекословно»; «драй очки» — «не смущаясь, мой унитазы»; «рожай хавчик» — «доставай где-нибудь вкусную еду»; «после вечерухи прочищай хобот» — «после вечерней поверки умывайся и чисти зубы»; «забивай дудки на шакалов» — «не давай офицерам сесть себе на шею» и т.д.

Одна из характерных черт личности преступника — военнослужащего срочной службы — очарование самим собой (феномен нарциссизма) и втягивание в преступную деятельность сослуживцев (эффект групповщины, свойственный преступности молодежи вообще). «Нарциссическая личность или нарциссическая группа могут уничтожить любого человека или другую социальную группу, если посчитают, что те посягают на их интересы...». Выделение такой личности и ее окружения сопровождается принятием определенной клятвы и обставляется почти языческим ритуалом, что также свидетельствует о регрессе жизни, сопровождаемом завышенной самооценкой и пренебрежительным отношением к другим. В 68% случаев насильственные действия военнослужащих срочной службы имели конечной целью установление авторитарной власти с беспрекословным подчинением и насаждением обстановки превосходства и страха.

Преступникам-военнослужащим присущи следующие черты: 1) скудность духовных потребностей и интересов; 2) пренебрежительное отношение к военной службе; 3) неполнота, искаженность или дефективность правосознания; 4) доминирование примитивно-бытовых побуждений извращенного характера; 5) легкость мотивации при неглубокой критической оценке жизненной ситуации, в которой совершается преступление; 6) слабая развитость предвидения последствий своих действий; 7) эмоциональная неустойчивость.

При сравнении личностных черт преступников — военнослужащих срочной службы, совершающих насильственные и корыстные преступления, мы наблюдаем их схожесть: 1) доминирование эгоистических тенденций; 2) примитивность интересов и развитая потребность к спиртному, а в последнее время — к наркотикам; 3) полное или значительное отсутствие высоких человеческих устремлений. В то же время для преступников, совершающих насильственные преступления, характерна явная или скрытая готовность к агрессивному поведению, а для преступников, совершающих корыстные преступления, — направленность на сиюминутное исполнение желаний. Отдельно вкратце необходимо сказать о личности преступника — военнослужащего срочной службы, совершающего преступления на сексуальной почве. Молодые люди насильственно включаются в однополую социальную группу, где вынуждены проводить большую часть времени. Многие из них до призыва уже имели опыт половой жизни. При таких условиях и определенных обстоятельствах сексуальные преступления становятся неизбежными. Чаще всего это изнасилования, но могут быть и случаи насильственного мужеложства, которые, впрочем, помимо сексуальных причин выступают средством устрашения или наказания провинившихся молодых военнослужащих. Для личности сексуального преступника характерна интроверсия, отличающаяся повышенной импульсивностью поведения. Присутствуют среди них и лица, склонные к сексуальным перверсиям (извращениям). Причем если последние не пользуются уважением, то сексуальные насильники в армейской среде (в отличие от уголовной среды) не третируются и не унижаются. Во многом это объясняется тем, что отношение к женщине среди военнослужащих срочной службы (как мы уже отмечали) откровенно цинично (большинство девушек, с которыми юноши встречались до призыва в армию, не могут дождаться их возвращения), а также тем, что сексуальные преступления совершают в основном старослужащие.

Таким образом, для личности преступника — военнослужащего срочной службы характерны: 1) молодой, наиболее криминогенно активный возраст (19—21 год) и агрессивно-разрушительное поведение, присущее этому возрасту; 2) несложившаяся, а потому неустойчивая психика (выше говорилось о том, что окончательное формирование личности человека происходит к 21—22 годам); 3) зависимость несложившейся психики от множества косвенных факторов, объективных и субъективных (например, отношение к новобранцу офицеров, отношение старослужащих, вид и род войск, особенно если юноша мечтал о ВДВ, а попал в военно-строительную часть); 4) «гедонистический риск», т. е. удовольствие от опасности, риска; 5) противоправное анархичное допризывное поведение (согласно результатам одного из опросов 15,6% военнослужащих до призыва привлекались к уголовной ответственности, но обвинения им не были предъявлены по разным причинам, 7,7% привлекались к административной ответственности и состояли на учете в инспекциях по делам несовершеннолетних); 6) опыт употребления спиртных напитков и наркотиков — 50% военнослужащих, привлеченных к ответственности за совершенные преступления, признались, что до призыва употребляли спиртные напитки, причем 11% — ежедневно, 16% — ежемесячно, 23% — реже одного раза в месяц (о масштабах распространения наркотиков среди молодежи мы уже говорили выше); 7) социальный статус — 40% военнослужащих жили в семьях, где уровень доходов был ниже прожиточного минимума, еще 49% жили в семьях с уровнем дохода, не превышающим прожиточного минимума, 15% военнослужащих воспитывались одним родителем (чаще всего матерью), 2% были сиротами; 8) низкий культурный и образовательный уровень — 45% военнослужащих признались, что не читают газет и журналов, более 33% — что не читают книг; некоторые из них были уверены, что Солнце — это спутник Земли; 9) опыт общения в неформальной молодежной среде (при этом следует подчеркнуть, что большинство неформальных молодежных группировок связано с криминальным миром; более того, почти в каждой из них есть своего рода «наставник» — человек с уголовным прошлым, который учит молодых людей «блатным законам» и присущим криминальному миру нормам поведения; в последнее время у молодежи стали популярны нацистские и расистские неформальные объединения); 10) переоценка роли мотива поведения и недооценка объективной общественной опасности правонарушения, а также неумение давать верную оценку своим конкретным действиям (известно немало случаев, когда один военнослужащий наносил другому удар кулаком в область живота, в результате чего потерпевшему причинялся разрыв селезенки, виновный военнослужащий при этом искренне удивлялся, так как, насмотревшись различных фильмов, был уверен, что, сколько ни бей человека, ему ничего не будет); 11) неразвитость привычки сопоставлять свое поведение с законом, незнание или, в лучшем случае, поверхностное знание законов, зависимость правосознания от мнения ближайшего окружения; 12) участие в неформальной армейской структуре и лидирующее положение в ней; 13) хорошее физическое развитие и стремление к регрессивным человеческим ценностям; 14) убеждение в своей правоте и ненависть к более интеллектуально развитым сверстникам, особенная ненависть к лицам, сумевшим получить отсрочку от призыва в армию; 15) возбудимость, вспыльчивость, ничем не спровоцированное агрессивное поведение (принадлежность к холерическому типу темперамента).

Сформулируем следующий вывод. Преступник — военнослужащий срочной службы — это чаще всего несложившаяся личность холерического темперамента, наиболее криминогенного возраста, с неустойчивой психикой, хорошо развитая физически и имеющая приоритетные регрессивные ценности жизни, занимающая лидирующее положение в неформальной армейской структуре, а также имеющая опыт подросткового агрессивно-анархического насильственного поведения, связанный с употреблением спиртных напитков и наркотиков, и клеймо социального аутсайдерства.

Самостоятельного анализа требует характеристика личности преступника-начальника (командира).

К командирам мы относим следующие категории военнослужащих: офицеры, прапорщики, военнослужащие-контрактники на рядовых и сержантских должностях. Для удобства далее употребляется обобщающий термин — «офицер Вооруженных Сил». Данная категория военнослужащих составляет основу Вооруженных Сил и требует серьезного криминологического изучения, поскольку: 1) это профессиональные военные; 2) от них зависит боеготовность войсковых частей; 3) их возраст — от 21 года (выпускники военных училищ) и выше, т.е. в психологическом плане это сложившиеся личности; 4) они находятся в привилегированном социально-бытовом положении по сравнению с военнослужащими срочной службы (живут, как правило, не в казармах; имеют значительно больше свободного времени, которым могут распоряжаться по своему усмотрению; имеют больше возможностей в выборе места службы и военной специальности); 5) они имеют прямой доступ к материальным ценностям Вооруженных Сил (склады с обмундированием, продовольствием, боеприпасами и т.д.); 6) совершение ими преступлений представляет значительную общественную опасность и наносит серьезный моральный и материальный вред. Необходимо признать, что от того, как относится к выполнению своих обязанностей офицер, во многом зависит криминогенная обстановка в воинской части.

Между тем более 60% офицеров считают, что в армии имеются случаи социальной несправедливости, проявляющиеся во взаимоотношениях со старшими начальниками. Около 50% офицеров недовольны сложившейся системой выдвижения на вышестоящие должности. От 50 до 80% офицеров жалуются на плохие жилищные условия. В последнее время наиболее острая проблема для офицеров — задержки с выплатой денежного довольствия. Офицерские семьи еле-еле сводят концы с концами. Все получаемые деньги в большинстве случаев уходят только на пропитание.

В отличие от преступников — военнослужащих срочной службы, личность преступников-офицеров имеет разные характеристики, в зависимости от преступлений, которые совершаются. Поэтому ниже будут рассматриваться отдельно личности преступников, совершающих насильственные преступления, и преступников, совершающих корыстные преступления. В то же время мы полагаем, что большинство характерных черт присущи личности преступника-офицера независимо от того, какие преступления им совершаются.

1. Представляется, что главной особенностью личности офицера-преступника, совершающего насильственные преступления, является ее дезадаптация, а в более широком аспекте — отчуждение.

Довольно часто офицер оказывается внутренне не готов к разрешению серьезных противоречий, возникающих между военнослужащими срочной службы. Не умея грамотно заниматься воспитательной работой и не обладая организаторскими и управленческими способностями, офицер пытается решать сложные вопросы наиболее простыми методами, которые, как правило, связаны с насилием. Известен факт, когда офицер заставлял работать военнослужащих, запирая их в холодные помещения и избивая черенком лопаты. В другом случае лейтенант жестоко избил младшего сержанта за употребление алкогольных напитков. В присутствии других военнослужащих он сломал младшему сержанту челюсть, а затем запер его более чем на сутки в сейфе оружейной комнаты. При этом оказывается, что организовывать работу с подчиненными не умеют не только лейтенанты, но и старшие офицеры.

По результатам проведенных опросов, 35,5% офицеров испытывают затруднения в работе с представителями неформальных молодежных организаций в армии; 65% — в работе с военнослужащими различных национальностей; 35,5% офицеров не видят эффективных способов сплочения воинских коллективов, кроме применения мер физического воздействия на подчиненных; 20% офицеров не знают, как бороться с «дедовщиной» и другими насильственными проявлениями со стороны военнослужащих.

Совершенно естественно, что о насилии со стороны офицеров военнослужащие срочной службы предпочитают умалчивать, опасаясь мести.

О том, что такая месть возможна, свидетельствуют некоторые факты, вскрытые прокурорской проверкой. Например, лейтенант, находясь вместе со своими подчиненными на уборке урожая, регулярно избивал троих военнослужащих, которые, по его мнению, плохо работали. После того как пострадавшие попытались обратиться за помощью к заместителю командира части, тот приказал поместить их в специально отрытую яму глубиной четыре метра, а одного военнослужащего привязал к своей кровати и заставил его так спать. Мать одного из военнослужащих решила пожаловаться на известные ей факты издевательств со стороны старослужащих солдат в отношении своего сына, написав письмо командиру военной части, где назвала поименно тех, кто избивал молодых солдат. Однако командир, даже не назначив служебного расследования, наложил на письме следующую резолюцию: «Подготовьте ответ о подонке-сыне и родителях, которые такого подонка воспитали». Кроме того, рискнем предположить, что насилие, которое офицеры часто применяют для наведения порядка в подразделении, не исключение, а, скорее, правило. Во-первых, большинство из них являются выпускниками военных училищ, где, будучи курсантами, они сталкивались с той же самой «дедовщиной». Во-вторых, в специальную подготовку офицеров входит применение насилия к противнику, причем значительное внимание уделяется психологическому аспекту, поскольку довольно сложно в обычных условиях обычному человеку причинить физическую боль другому. Например, вот как описываются приемы рукопашного боя: «В сердце (под левую лопатку), в левую или правую почку, в печень, в селезенку наносят сильный колющий удар и стараются повернуть нож в ране. В итоге противник мгновенно теряет сознание, поскольку происходит мощный выброс крови внутри тела, и через короткий промежуток времени наступает летальный исход»; «Хорошо заточенным лезвием саперной лопаты легко можно перерезать горло, развалить надвое череп, отделить пальцы от руки, а сильным тычком в живот сделать противнику харакири». В-третьих, офицеры не всегда принимают меры к пресечению «дедовщины» именно из-за того, что многие из них внутренне согласны с тем, что молодые солдаты должны пройти своеобразную «школу выживания». Довольно часто приходится слышать от офицеров (особенно прослуживших в армии значительное количество лет), что порядок в части должен быть такой, чтобы военнослужащим «служба медом не казалась». И, надо сказать, многие офицеры делали все возможное, чтобы таких «тягот и лишений» было как можно больше. В-четвертых, в Вооруженных Силах нет сколько-нибудь эффективного механизма снятия психологических нагрузок. Иногда из-за того, что военнослужащему негде побыть одному (например, в автономном подводном плавании, при выполнении длительного диверсионного задания и т. п.), сосредоточиться, у него начинает снижаться самооценка личности, происходит ее огрубление, усиливается ее психологическая незащищенность и в то же время создается почва для конфликтов с другими военнослужащими. В-пятых, применению насилия (особенно психического) способствует существующая система «накачек» в офицерской среде, когда начальник, заставляя подчиненного офицера выполнять то или иное указание, унижает его честь и достоинство, часто в присутствии не только других офицеров, но и военнослужащих срочной службы. Из тысячи офицеров Московского военного округа, представленных на обследование в военно-врачебную комиссию, 50% были признаны негодными к строевой службе, причем у 68,8% из них был обнаружен невроз, у 22% — психоз, у 9% — прочие болезни, связанные в том числе с плохим и беспорядочным питанием. В-шестых, у значительного числа офицеров (особенно молодых) развита психология «временщика».

2. Для личности корыстных преступников-офицеров характерна в еще большей степени, чем для личности насильственных преступников, психология «временщика», которая ведет к необузданной наживе, алчности, чувству безответственности, разрыву элементарных внутренних социально-контрольных функций и т.д.

При этом особую тревогу вызывают факты злоупотреблений своим служебным положением со стороны высших армейских должностных лиц. Довольно часто преступления совершаются под прикрытием каких-либо фондов (в том числе ветеранских).

Например, был создан некий ветеранский фонд, возглавляемый генералом Н. Затем этот фонд обратился к одному из командующих войсками, для того чтобы тот ходатайствовал перед специальной комиссией при Президенте РФ о предоставлении фонду льгот при перевозке через границу товаров, закупленных этим фондом. Теоретически выручка от продажи необлагаемых таможенными пошлинами товаров должна была бы идти на нужды ветеранов различных войн. Однако пикантность ситуации заключалась в том, что руководитель фонда, обращаясь к командующему, по сути, обращался сам к себе, так как в обоих случаях это было одно и то же лицо. Далее командующий добивался от комиссии желаемого разрешения, и ветеранский фонд доставлял из-за границы партию сигарет на сумму 150—200 тыс. долл., не облагаемую никакими платежами. С реализацией товара также не возникало особых проблем, поскольку руководитель фонда и командующий договаривался сам с собой о том, что вся партия сигарет закупалась военторгом на бюджетные деньги и продавалась на территории армейских войсковых частей, где военнослужащие просто не могли не скупить весь товар, так как другого не было. В другом случае механизм корыстных злоупотреблений развивался по более сложному сценарию, когда в него включалось сразу несколько высокопоставленных должностных лиц. Международным гуманитарным фондом «Россиянин» (руководитель — генерал армии М.) при активном содействии депутата Государственной Думы, заместителя председателя Комитета по безопасности, был заключен договор с одной из венгерских фирм на поставку в Россию продуктов питания на сумму 32 млн. долл. Со стороны некоторых министерств (МВД, Минобороны) последовали ходатайства в уже упомянутую комиссию с просьбой ввезти приобретаемые фондом продукты беспошлинно, поскольку фонд обещал из вырученных от реализации денег предоставить министерствам гуманитарную помощь. В результате, после того как ввезенные продукты питания были реализованы, фонд сумел выделить в качестве гуманитарной помощи: один автомобиль «БААВ» для ФПС; один автомобиль «БААВ» для Управления исполнения наказания ГУВД Санкт-Петербурга; дорогостоящий бильярдный стол для одного из отделов ГИБДД г. Москвы. В войсковые части обещанная гуманитарная помощь так и не дошла.

Еще более распространены случаи злоупотребления служебным положением со стороны военных комиссаров при призыве на действительную военную службу.

Инертность и безразличие должностных лиц на руку представителям организованной преступности, которые стараются активно использовать недовольство офицеров задержками с выплатой денежного довольствия и плохими бытовыми условиями. Они предлагают посреднические услуги при заключении договоров на поставку вооружения, продуктов питания в войска, не без их участия действуют те же ветеранские фонды. Кстати, известные события, связанные с убийством руководителей ветеранских фондов, объединявших военнослужащих, воевавших в Афганистане (М. Лиходей, Д. Матешев, взрыв на Котляковском кладбище), говорят об активном проникновении в Вооруженные Силы организованной преступности. Также имеется достаточно фактов о подкупе организованной преступностью государственных чиновников. Обращают на себя внимание правонарушения со стороны военнослужащих-контрактников, находящихся на рядовых и сержантских должностях, которых в армии становится все больше и профессиональный отбор которых еще не отвечает современным требованиям. Особенно низкие требования к личности военнослужащего-контрактника предъявлялись в период боевых действий в Чечне. Например, после вывода из Чечни одной из войсковых частей, состоявшей в основном из контрактников, около 1/3 военнослужащих самовольно оставили часть. При этом среди оставшихся широко распространилось пьянство, грабежи местного населения, распродажа боеприпасов и оружия.

На личности военнослужащего-контрактника следует остановиться более подробно в связи с особым социальным статусом данной категории военнослужащих и провозглашением все более активного перехода Вооруженных Сил на профессиональную основу. Следовательно, во многом состояние преступности среди военнослужащих в недалеком будущем будет зависеть от них. Динамика качественных характеристик контрактников улучшается. Так, 60% из них — рабочие, 18% — служащие, 6% — интеллигенты, менее 1% — предприниматели. Около 58% контрактников имеют среднее специальное образование, 23% — среднее, 14% — неоконченное высшее или высшее образование. Наиболее серьезно относятся к службе по контракту молодые люди в возрасте от 21 до 30 лет, обладающие корпоративными, специальными или собственными «военными» чертами характера. Наиболее подходящие из них — выходцы из интеллигентов, крестьян и рабочих, имеющие среднее техническое образование, прослужившие срочную военную службу. Среди приоритетных характеристик направленности личности, которые выделяли сами контрактники при опросе, можно отметить следующие: желание продолжить службу по специальности (62%); дисциплина (42%); трудолюбие (34%); профессиональное совершенствование (36%); воинская честь (21%); неудовлетворенность профессиональной перспективой в гражданском обществе (22%); интересная работа (19%); честность (13%); приверженность военным ритуалам (6%); получение необходимых специальностей, которые пригодятся после службы (19%).

Кстати, в последнее время делается немало для того, чтобы привлечь к контрактной службе наиболее подготовленных молодых людей. Так, заметно улучшается их материально-бытовое положение.

На основании изложенного можно сделать вывод, что личности преступников-офицеров присущи следующие черты:

1) возраст от 21 года (окончание военного училища) и старше, т. е. в психологическом аспекте это сложившиеся личности;

2) агрессивно-насильственный опыт, приобретенный в военных училищах, и низкая общая и правовая культура. Низкая правовая культура офицеров проявляется двояким образом: незнание права; сознательное нарушение норм права. В свою очередь, незнание норм права обусловлено: обилием нормативных документов, в том числе приказов и распоряжений вышестоящих начальников; незнанием законодательных актов, которыми офицер должен руководствоваться в повседневной жизни; нарушением закона в деятельности офицера, выражающемся в издании незаконных приказов, распоряжений, а также неправомерном поведении; наконец, отсутствием в обществе традиций законопослушного поведения. Следует подчеркнуть, что офицеры сознательно нарушают закон по следующим побудительным мотивам: во имя достижения конечной высоконравственной цели, т.е. для получения положительного результата любой ценой; по убеждению, что с подчиненными иначе поступать нельзя, поскольку они не в состоянии понять необходимость предпринимаемых шагов;

3) отсутствие хорошей психолого-педагогической подготовки;

4) боязнь принятия ответственных решений по службе и руководство правилом выполнения того, что требует непосредственный начальник, даже если это требование вступает в противоречие с интересами службы и нарушает действующее законодательство;

5) существующая система «накачек», выражающаяся в оскорблении начальниками подчиненных, в том числе за проступки, совершаемые военнослужащими срочной службы;

6) отвлечение офицеров на хозяйственные работы и потеря ими воинского статуса и боевых навыков (имевшие место события в Чечне и других «горячих точках», к сожалению, подтверждают этот тезис);

7) распространенность бытового пьянства и наркотизма, особенно среди молодых офицеров. Число погибших военнослужащих в результате токсического и наркотического отравлений в последние годы постоянно увеличивается. На почве бытового пьянства среди офицеров совершено около 1/3 самоубийств и семейных ссор с тяжкими последствиями, 60% бесчинств по отношению к местному населению, 25% автокатастроф;

8) переложение части своих обязанностей (например, по воспитанию молодых солдат) на военнослужащих срочной службы второго года, или, как их чаще называют, — старослужащих, ведущее к дальнейшему росту глумлений и издевательств одних военнослужащих над другими («дедовщина»);

9) коррумпированность среди должностных лиц (в том числе связь с коррумпированными должностными лицами в гражданском обществе) и втягивание в преступную деятельность сослуживцев, включая военнослужащих срочной службы;

10) связь с представителями криминального мира, в том числе с представителями организованной преступности;

11) алчность, стяжательство, безразличие к судьбам подчиненных;

12) нарциссизм;

13) регресс жизни;

14) психология «временщика», которая может выражаться как в абсолютном игнорировании карьеристских устремлений, так и, наоборот, в доминировании карьеристских побуждений, оказывающих влияние на повседневную деятельность и на отношение к сослуживцам.

Таким образом, преступник-офицер — это сложившаяся личность холерического темперамента, имеющая опыт агрессивно-насильственного поведения (приобретенный в военных училищах), исключительно корыстные побуждения (связанные и не связанные с карьеристскими устремлениями), испытывающая косвенное влияние представителей криминального мира (в том числе организованной преступности), обладающая психологией «временщика» и безразличная к судьбам подчиненных в частности и армии вообще.

Хотелось бы заострить внимание еще на одном немаловажном обстоятельстве.

Существенным психологическим фактором, с нашей точки зрения, отрицательно влияющим на дисциплинированность и правопослушность военнослужащих, следует признать абсолютно непонятную и легкомысленную утрату в армии строгого и неукоснительного соблюдения достойного внешнего вида и приличного форменного обмундирования.

В тяжелейшие годы Отечественных войн русский солдат, офицер и генерал всегда и везде, как в мирное, так и военное время, были одеты по форме (вспомним суворовских гренадеров и офицеров), гордились этим и свято соблюдали эту государственную атрибутику.

В настоящее время всех и вся, кроме торжественных мероприятий, мы видим в неряшливых, уродливых и сиротских камуфляжах, в которых практически невозможно отличить солдата от офицера и генерала, военнослужащего от штатского охранника, а всех вышеупомянутых — просто от бандитов, мошенников и попрошаек-нищих.

Это отрицательно влияет не только на индивидуальное, но и на общественное сознание, поскольку, когда, например, на экранах телевизоров за столом мирных переговоров в зонах конфликтов и военных действий сидят представители противоборствующих сторон, одетые неряшливо, некрасиво и абсолютно одинаково, трудно надеяться, что указанная странная мода последнего времени не будет оказывать негативного и деформирующего воздействия на психологические, идеологические и патриотические установки как военнослужащих российской армии, так и общества в целом.

2.11. Неосторожные преступники

Криминальная неосторожность слагается из различного уровня дефектов поведения и их комбинаций, что предполагает наличие у неосторожных преступников дефектов интеллектуальной, эмоциональной и волевой сфер. Те дефекты, которые считаются устойчивыми, нередко напрямую связываются с отрицательными чертами личности, и эти последние принято рассматривать в качестве основной причины неосторожного преступления. При таком подходе психологические факторы неосторожных преступлений фактически отходят на задний план, хотя именно их анализ и учет позволяют вскрыть действительные механизмы этих преступлений.

Изучение личности неосторожных преступников с помощью ММ ИЛ выявило следующее.

Профиль ММ ИЛ лиц, совершивших неосторожные преступления, свидетельствует, что они являются относительно однородной категорией по своим психологическим особенностям. Профиль определяется выраженным пиком по шкале 7 ММ ИЛ (фиксация тревоги и ограничительное поведение). По сравнению с нормативными данными (выборка законопослушных граждан) совершившие неосторожные преступления имеют статистически достоверные отличия (р < 0,05) по следующим параметрам: Ь, Р, 7, 0 (рис. 4).

Рис. 4. Неосторожные преступники (/); законопослушные граждане (2)

Снижение по шкале Ь (лжи) и повышение по шкалам Р (надежность) и 0 (социальные контакты) по сравнению с нормативными данными можно объяснить, на наш взгляд, воздействием на личность условий лишения свободы.

Например, снижение по шкале Ь и повышение по шкале Р обычно связаны с психическим состоянием и социальной адаптацией. Подъем по шкале 0 интерпретируется как ограничение социальных контактов и связей, что является естественным показателем для осужденных к лишению свободы.

На наш взгляд, особого внимания заслуживает выраженный пик по шкале 7 у лиц, совершивших неосторожные преступления. Причем анализ профиля ММ ИЛ каждого из обследованных неосторожных преступников показывает, что подъем по шкале 7 свойствен практически каждому из них, хотя сам профиль по своей конфигурации может быть различен. Можно поэтому сделать вывод, что среди этой категории преступников встречаются разные типы личности, но психологическое качество, отражаемое пиком по шкале 7, является фундаментальным и ведущим. О том, что среди лиц, совершивших преступления по неосторожности, встречаются различные типы личности, свидетельствует то, что их профиль носит выраженный линейный характер со средней линией 55 Т-баллов и практически совпадает с нормативными данными (за исключением шкалы 7).

Лица, совершившие неосторожные преступления, имеют принципиальные отличия по своим психологическим особенностям от совершивших умышленные преступления. Это показывает сравнительный анализ их данных по ММ ИЛ (рис. 5).

Профиль совершивших умышленные преступления статистически достоверно (р < 0,05) отличается от совершивших неосторожные преступления практически по всем параметрам методики: Р, 1,2, 3, 4, 6, 7, 8, 9. Другими словами, личность совершивших неосторожные преступления имеет принципиальные психологические отличия от совершивших умышленные преступления. Как видно на рис. 5, пик по шкале 7 выделяет неосторожных преступников среди всех остальных.

Особой категорией преступников по своим психологическим свойствам являются расхитители. Они не представляют собой однородной массы, и их усредненный профиль по конфигурации практически совпадает с нормативными данными, преступления (2) но расположен несколько выше.

Рис. 5. Неосторожные преступники (/); совершившие умышленные

На профиле ММИЛ у расхитителей, как и у нормативной группы, не выявлены выраженные личностные черты, присущие всем или большинству из них. Подтверждается это тем, что профиль ММ ИЛ расхитителей имеет линейный, равномерный характер, со средней линией 60 Т-баллов, что обычно связано с неоднородностью психологических свойств обследованных (рис. 6). Как уже отмечалось, профиль ММ ИЛ расхитителей расположен несколько выше нормативного, что можно объяснить, на наш взгляд, наличием у этой категории преступников, в отличие от законопослушных граждан, актуальных социально-психологических проблем, связанных с отбыванием наказания. Об этом же свидетельствуют и незначительные пики профиля расхитителей по шкалам 2 (депрессия), 7 (тревога) и снижение по шкале 9 (активность). Такой профиль отражает актуальное психическое состояние, а не наличие стойких психологических особенностей.

Сравнительный анализ профилей расхитителей и совершивших неосторожные преступления показал наличие между ними статистически достоверных различий (р < 0,05) по следующим параметрам: Ь, 1,2, 3, 4, 7, 0. Но различия по этим шкалам (кроме шкалы 7, поскольку совпадает конфигурация этих профилей) могут свидетельствовать лишь об отличии психических состояний этих категорий преступников, а не об отличительных характерологических признаках. Пик же по шкале 7 на профиле неосторожных преступников изменяет его конфигурацию по сравнению с профилем расхитителей и поэтому отражает психологическое качество, имеющее фундаментальное, а не ситуативное значение (рис. 6).

Рис. 6. Неосторожные преступники (/); расхитители (2)

С остальными категориями умышленных преступников (убийцы, воры, совершившие изнасилования и т.д.) сравнивать неосторожных преступников нецелесообразно, поскольку различия в профилях те же, что и в усредненных данных всех умышленных преступников по сравнению с неосторожными. Усредненный профиль умышленных преступников (как и различных их категорий) характеризуется выраженными пиками по шкалам: Р, 4, 6, 8 (рис. 5), что свидетельствует об однородности по своим психологическим особенностям этих преступников, о том, что среди них встречаются преимущественно одни и те же типы личностей со сходными психологическими состояниями. Этого нельзя сказать в отношении законопослушных граждан, расхитителей и неосторожных преступников. Среди законопослушных граждан и расхитителей в своей массе нет преимущественно распространенных типов личностей и объединяющих их фундаментальных психологических качеств. Среди же неосторожных преступников, исходя из данных ММИЛ, также нельзя выделить преимущественно распространенный тип личности, но существует, как уже отмечалось выше, фундаментальное психологическое качество, встречающееся практически у всех совершивших неосторожное преступление. Оно определяется пиком по шкале 7 профиля ММИЛ неосторожных преступников.

Для лиц, профиль которых определяется пиком по шкале 7, характерна мотивация избегания неудачи, а не мотивация достижения цели, как, например, у умышленных преступников (пики по шкалам 4, 6, 8). В соответствии с этим при мотивации избегания неудачи главным для человека становится не стремление к успеху, а избегание неуспеха, который рассматривается как личная катастрофа.

С позиций типа реагирования на жизненные ситуации для неосторожных преступников характерны интрапунитивные реакции, т. е. возложение вины за происходящее преимущественно на себя (пик по шкале 7), в отличие, например, от умышленных преступников, для которых характерны экстрапунитивные реакции, т.е. склонность возлагать вину на окружающих (пики по шкалам 4, 6).

Интерпретация профиля неосторожных преступников с позиций наличия характерных психологических свойств предполагает рассмотрение пика по шкале 7 как личностной черты, а не состояния.

На наш взгляд, пик по шкале 7 при имеющемся профиле не может рассматриваться как последствие психического состояния, вызванного самим фактом совершения преступления и отбывания наказания. Это связано в первую очередь с тем, что изолированное повышение пика по этой шкале встречается достаточно редко, поскольку существует взаимокорреляция шкал 7, 8 и 2. Поэтому если бы в данных ММ ИЛ отражалось психологическое состояние, то профиль характеризовался бы не изолированным пиком, а системой показателей, другими словами, конфигурация профиля была бы иной.

Пик по шкале 7 у неосторожных преступников не связан с тем, что они отбывают наказание. Если бы условия отбывания наказания способствовали активизации психологических качеств, отражаемых пиком по этой шкале, то аналогичные результаты были бы у расхитителей и других умышленных преступников. Следовательно, имеющийся профиль неосторожных преступников отражает постоянные, изначально присущие им психологические качества, а не ситуативные образования и состояния.

Наличие пика по шкале 7 обычно интерпретируется как склонность к образованию реакции тревоги на различные ситуации. Лица, характеризующиеся такими показателями, обнаруживают неуверенность в себе, склонность к волнениям при стрессе и избыточный самоконтроль. В экстремальных ситуациях такие лица легко поддаются страху и склонны к эмоциональной, а не рациональной реакции на ситуацию, содержащую угрозу. Все это предполагает снижение эффективности выполняемых действий в экстремальных условиях и увеличение количества ошибок. Лица с высокими показателями по шкале 7 обнаруживают пониженную помехоустойчивость, что приводит к нарушению адекватной ориентировки в экстремальных ситуациях и трудностям в принятии решений. Исследование показывает, что для таких лиц являются стрессовыми ситуации с непредсказуемым исходом, быстрой сменой действующих факторов и неупорядоченными параметрами.

В таких ситуациях они обнаруживают склонность к стереотипным, шаблонным способам действий и не в состоянии достаточно объективно проанализировать обстановку, что может приводить к нарушению прогноза. Чем больше выражен пик по шкале 7, «тем меньше способность выделить в совокупности фактов действительно важное и существенное, абстрагироваться от малозначительных деталей».

Такие особенности вызывают определенный подход к реальности со стремлением буквально все проконтролировать и учесть. Каждый новый стимул, появляющийся в «поле зрения», воспринимается обычно как потенциально угрожающий, и при этом возникает стремление держаться того, что уже известно и представляется надежным. Естественно, что такой подход недопустим по отношению к экстремальным ситуациям, возникающим, например, при управлении автотранспортом и другими источниками повышенной опасности. Дело в том, что нельзя предусмотреть все возможные ситуации и их развитие, возникающие в дорожных условиях. Каждая экстремальная ситуация требует: 1) оценки ситуации в целом, выделения главных и второстепенных факторов; 2) мгновенного прогноза возможного ее развития; 3) выбора оптимального решения для данной сложившейся ситуации, которое не может быть стереотипным. Причем важно отметить, что эти требования к успешному разрешению экстремальной ситуации должны осуществляться в считанные секунды (или даже доли секунд), и поэтому времени на ее обдумывание нет.

Из сказанного выше становится ясно, что лица, данные по ММИЛ которых характеризуются повышением по шкале 7, не могут отвечать требованиям, предъявляемым к успешному разрешению экстремальной ситуации в условиях дорожного движения.

Необходимо также отметить, что все обследованные с помощью ММИЛ неосторожные преступники совершили дорожно-транспортные происшествия в состоянии алкогольного опьянения. Известно, что алкоголь снижает возможность творческого подхода к экстремальной ситуации, активизирует у человека привычные, шаблонные методы реагирования. Особенно это характерно для лиц, профиль ММИЛ которых определяется пиком по шкале 7. Поэтому сочетание двух данных факторов — опьянения и тревожности — максимально способствует повышению аварийности среди такого рода лиц в условиях дорожного движения.

Важно также отметить, что психологические качества могут существовать на характерологическом уровне в скрытом состоянии. В обычных условиях эта черта может быть выражена слабо или не проявляться совсем даже при продолжительном наблюдении. Однако под действием определенных ситуаций и психических травм скрытые черты могут выступать ярко, порой совершенно неожиданно для окружающих. Причем это те ситуации и травмы, которые предъявляют повышенные требования к «месту наименьшего сопротивления». Психические травмы иного рода или ситуации, даже тяжелые, могут не выявлять скрытые черты определенного типа.

Другими словами, каждая ситуация и травма в аспекте активизации скрытых черт имеет «своих адресатов», т.е. специфику приложения к конкретному человеку с конкретными, определенными особенностями. Причем активизация ранее латентной черты у человека приводит в дальнейшем к ее функционированию до окончания стресса и обретения личностью внутреннего баланса. Нарушение адаптации, как правило, связано с тем, что оно приводит к активизации тех или иных ранее скрытых черт.

В связи со всем вышесказанным мы считаем, что можно предположить следующее: наличие такой черты, как тревожность (пик по шкале 7), даже в скрытом виде, может способствовать принятию объективно неправильных решений в экстремальных ситуациях. Опьянение, конфликтные ситуации, различные психические травмы, переутомление и т.п. могут приводить к активизации скрытых особенностей, ранее присутствовавших у человека в скомпенсированном, психологически нейтральном состоянии, а это обычно включает привычные способы реагирования и поведения (стереотипы). Такого рода психологический феномен, бесспорно, повышает аварийность в условиях дорожного движения, особенно если скрытым качеством является тревожность (пик по шкале 7). Можно предположить, что наличие пика по шкале 7 практически у всех обследованных нами неосторожных преступников связано с тем, что они имеют это свойство как явно выраженное и постоянно присутствующее либо которое активизировалось вследствие стрессовых факторов.

Исследования Л. Н. Собчик летного состава ВВС, в частности тех, кто часто совершает ошибочные действия, показывают, что многие из них имеют высокие показатели по шкале 7, что выражается в их пониженной помехоустойчивости, высокой тревожности, приводящих в экстремальных условиях к хаотическому поведению. Таким образом, результаты исследования Л. Н. Собчик в принципе не расходятся с полученными нами данными и подтверждают значение показателей шкалы 7 ММИЛ для прогноза склонности к ошибочным действиям в экстремальных ситуациях.

В качестве возможной гипотезы можно рассмотреть и другой вариант интерпретации данных ММИЛ неосторожных преступников. Пик по шкале 7 всегда предполагает наличие чувства вины как качественной особенности личности. Состояние, связанное с испытываемыми чувствами вины, для такого рода лиц является субъективно привычным, и они неосознанно к нему стремятся. Поэтому тенденция к неосознаваемой постановке себя в ситуации, связанные с активизацией чувства вины, может иметь сценарийный, по терминологии американского психолога и психиатра Э. Берне, смысл, т. е. выступать как неосознаваемое жизненное стремление, программа, определяющая поведение человека и являющаяся для него мотивом, пронизывающим все его поступки и поведение в целом. В этом аспекте интерпретации результатов изучения неосторожных преступников можно предположить, что преступление является для них закономерным звеном жизни, определяющейся бессознательным стремлением к постановке себя в ситуации, в которых они могли бы субъективно максимально сильно испытывать чувство вины и находиться в этом состоянии длительное время, а то и постоянно. Неосторожное преступление выступает в рассматриваемом аспекте интерпретации как субъективная возможность максимально испытать чувство вины и всю дальнейшую жизнь продолжать его испытывать. Другими словами, неосторожное преступление можно расценивать как своеобразный экзистенциальный выигрыш, позволяющий разрешить основную жизненную проблему — приобрести факт жизненной биографии, дающий возможность в дальнейшем постоянно испытывать чувство вины независимо от будущих обстоятельств. Все сказанное нами выше в аспекте интерпретации чувства вины как фундаментального личностного качества может рассматриваться только в плане возможной гипотезы, требующей проверки и дальнейших методик.

В целом не вызывает сомнений, что в психологическом аспекте неосторожные преступники — особая категория. По данным применения ММ ИЛ, они наравне с расхитителями наиболее близки к законопослушным гражданам и существенно отличаются от всей основной массы преступников. Это обстоятельство доказывает, что специфические психологические черты, присущие последним, являются не следствием влияния условий мест лишения свободы, а суть их фундаментальные качества. Следовательно, о личности неосторожного преступника можно говорить как об определенном типе личности. Сделанные нами выводы отнюдь не опровергают положения, что многие неосторожные преступления совершаются правонарушителями, личность которых имеет ту или иную степень криминогенной деформации и антиобщественной направленности (установки, ориентации и т.д.). Однако наличие социальных, криминогенных деформаций, антиобщественных установок — внешние, социальные оценки, не раскрывающие внутренних механизмов совершения неосторожных преступных действий. Ведь среди рассматриваемой категории правонарушителей значительную долю составляют такие лица, для которых социальная деформация и тем более антиобщественная установка не являются характерными. Вот почему социально-нравственный аспект изучения обязательно должен сочетаться с психологическим.

Изложенные здесь эмпирические психологические данные и их интерпретация имеют не только теоретическое, но и практическое значение. Может быть, например, следовало бы задуматься над тем, чтобы не допускать к управлению техникой тех лиц, у которых имеются психологические особенности, отражаемые пиком по шкале 7 ММ ИЛ. Для дачи окончательных рекомендаций на этот счет необходимы дополнительные исследования. Однако уже те результаты, которые получены в настоящее время, убедительно свидетельствуют о том, что возможности использования достижений психологии в профилактике неосторожных преступлений весьма значительны. Рассмотрим более подробно особенности психологии личности в случаях неосторожного нарушения правил безопасности полетов.

В криминологической литературе, посвященной проблемам преступлений, совершенных по неосторожности, наблюдается смещение интересов к исследованию социологических аспектов личности в ущерб психологическим, и особенно индивидуально-психологическим, в рамках изучения конкретных видов преступлений. В этом плане нельзя признать обоснованными упреки в излишней психологизации неосторожных преступлений. Так, применительно к преступным нарушениям правил безопасности на транспорте особенно тесно переплетаются социальные, психологические, психофизиологические факторы, предопределяющие на их фоне исключительную роль человеческого фактора.

Не случайно на московском коллоквиуме Международной ассоциации уголовного права (1977 г.) подчеркивалось, что психологические аспекты неосторожности относятся к актуальным проблемам правовых наук криминального цикла.

Существенного внимания в связи с изложенным заслуживает вопрос об особенностях психической деятельности пилотов (авиадиспетчеров) в усложненных условиях полета.

Деятельности пилота, как правило, свойственны: высокий профессионализм, спокойное отношение к опасности, способность легко ориентироваться в стрессовых ситуациях, отсутствие эмоциональной конфликтности, невротичности, вспыльчивости, застенчивости. Подавляющее большинство пилотов, конечно, обладают всеми этими столь необходимыми для их профессии личностными качествами. Однако известны и психологические корреляты предрасположенности пилотов к ошибочным действиям, лежащие в области личностных свойств. Так, у некоторых выявлены черты личности, которые предрасполагают к возникновению авиационных происшествий. К их числу относятся: легкомыслие, переоценка своих возможностей, неадекватный оптимизм, тщеславие, рассеянность внимания, нерешительность, неспособность предвидеть последствия своих действий, повышенный уровень тревожности, ограничивающий свободу действий пилота, и др.

В связи с этим представляется целесообразным проанализировать характерные проявления психофизиологических, психологических и социально — психологических качеств пилотов в типичных усложненных условиях полета. Самым показательным в этом отношении является такой особенно сложный и ответственный этап полета, как посадка воздушного судна.

Рассмотрим наиболее типичные ситуации и их взаимосвязь с личностным фактором.

1. Приближаясь к земле, на высоте 60—80 м и на расстоянии 1000 м от взлетно-посадочной полосы, когда до приземления остается 10—15 секунд, пилот неожиданно обнаруживает, что нормальная посадка исключена или крайне затруднена тем, что самолет имеет значительное отклонение от заданного курса в связи с предельно низкой границей облачности и плохой видимостью.

В сложной ситуации выхода на визуальное пилотирование и при остром дефиците времени это может привести к следующим ошибочным действиям: попытке, невзирая на сложившуюся обстановку, посадить самолет либо запоздалому уходу на второй круг.

Указанные ошибочные действия обусловливаются, как правило, причинами психологического и психофизиологического характера, связанными с недостаточной сенсомоторной реакцией, приводящей к увеличению времени двигательной реакции, запаздыванию в выполнении необходимых действий, а также причинами социально-психологического характера, порожденными излишней самоуверенностью, упрямством, отсутствием профессионального опыта, недостаточным знанием возможностей самолета и т.п.

2. При пилотировании по приборам в районе подхода к аэропорту воздушное судно отклоняется от курса (в связи с интенсивным боковым ветром, выходом из строя приборов, ошибочной командой диспетчера и др.).

При этом в поведении пилота, также связанном с острым дефицитом времени, чаще всего наблюдаются: непроизвольная концентрация внимания на основную группу приборов, блокирование необходимой переработки дополнительного и Закодированного потока информации и принятия решений с учетом новых факторов; дезориентация в форме иллюзий, ложное впечатление о течении времени и местонахождении самолета (пилоту кажется, что прошло много времени и самолет находится в непосредственной близости от взлетнопосадочной полосы); подача неопределенных, трудновыполнимых команд, усиливающих напряжение экипажа, или, наоборот, поощряющих (похвальных) команд, усыпляющих его бдительность (особенно в случае повышенной конформности или заниженном уровне притязаний его членов).

3. Внезапное попадание воздушного судна непосредственно перед посадкой в зону сильной облачности, тумана, густого дыма, ливневых дождей, снегопада, что требует немедленного перехода от визуального к приборному пилотированию.

Для пилотов, не сумевших выполнить своевременно эту операцию, в данном случае характерны: эффект установки и изменения мышечного тонуса; провалы в оперативной памяти (показания приборов кажутся неожиданными, как бы возникшими после перерыва); коллизии восприятий (резкий переход от только что воспринимаемой визуальной информации к необходимости пользоваться только показаниями приборов), что приводит к появлению неосознанных, непроизвольных, судорожных, спонтанных движений; неточность действий или их неполнота, обусловленные резким дефицитом времени и крайним эмоциональным напряжением, пониженная переключаемость, низкий уровень аналитико-синтетической деятельности, необходимой для быстрого считывания и анализа показаний приборов, принятия решений и их исполнения.

4. После пролета ближней радиоприводной радиостанции по приборам пилот, не видя взлетно-посадочной полосы, игнорирует указание диспетчера об уходе на второй круг или запасной аэродром (при наличии достаточного количества горючего), продолжает снижение и пытается совершить посадку в автоматическом режиме.

Поведение пилота при этом характеризуется: нарушением коммуникативности в силу крайне повышенного уровня притязаний; эффектом психологического обеднения (отключения) (испытывая огромное нервно-эмоциональное напряжение, он не реагирует на приказы с земли и сам не дает команд экипажу); возникновением лидирующей доминанты, блокирующей адекватные реакции (господствует одна идея — «приземлиться любой ценой»); непроизвольной навязчивой концентрацией внимания на основных приборах; провалом оперативной памяти; непониманием, невосприятием показаний некоторых пилотажно-навигационных приборов, обусловленным высоким психологическим напряжением.

5. При посадке внезапно обнаруживается отказ какой-либо системы воздушного судна (шасси, двигателей и т.п.).

Неожиданное сообщение о случившемся (нередко в панической форме), острый дефицит времени, внезапное осознание крайне опасной аварийной ситуации могут привести к ряду ошибочных действий, связанных, как правило, с возникновением у пилота эффекта антагонизма механизмов памяти и угнетения интеллектуальной и двигательной активности; неспособностью воспроизвести в памяти причины отказа и выполнить в надлежащем порядке необходимые действия, направленные на устранение возникших дефектов; утратой представлений о соотношении курса, высоты полета и рельефа местности; дезориентацией в форме иллюзий о времени и местонахождении самолета.

В психологическом аспекте наиболее вероятными личностными характеристиками пилота здесь могут быть: слабая подготовка, предрасположенность к растерянности в экстремальной ситуации, дефекты эмоционально-волевой сферы и др.

Приведенные выше примеры показывают проявление и органическое взаимодействие в экстремальных ситуациях психофизиологических, психологических и социально-психологических свойств пилота, которые могут обусловить типичные общераспространенные ошибки, приводящие к происшествиям, но не всегда связанные с виновным поведением.

Так, в описанных выше ситуациях пилот, вменяемый в психиатрическом смысле, тем не менее нередко не может принять правильные, адекватные данной обстановке решения. Причины этого весьма разнообразны. Чаше всего ими являются небрежность, неосмотрительность, беспечность, недостаточная профессиональная подготовка и т.д. Но в ряде случаев правильное решение не могло быть принято в силу того, что оно было за пределами индивидуальных психофизиологических возможностей пилота. Это, безусловно, требует более глубокого изучения человеческого фактора при взаимодействии человека с авиационной техникой, обеспечения принципа ответственности только за вину и принципа справедливости наказания.

Изложенное свидетельствует о том, что в условиях интенсивного развития авиационной техники огромное значение приобретает включение в систему судебно-экспертных исследований вопросов, связанных с выявлением психологических и психофизиологических механизмов поведения субъектов, управляющих воздушным транспортом. Это не только повысит качество расследования авиационных происшествий, но и позволит правильно квалифицировать содеянное и тщательно индивидуализировать меры ответственности и наказания.

Вместе с тем заслуживает внимания и проблема так называемой профессиональной, или специальной, невменяемости, привнесение которой в сферу уголовно-правовой квалификации в свое время предполагалось на страницах юридической печати.

На несостоятельность этих предложений неоднократно указывал в своих трудах И. И. Карпец, справедливо полагающий, что нет надобности конструировать понятие «специальная вменяемость», поскольку сама по себе неподготовленность оператора к работе и его «растерянность» в критических ситуациях не равнозначны понятию «невменяемость».

Нервно-психические перегрузки в системах «человек—машина», безусловно, могут вызвать невменяемость субъекта, его психически болезненное состояние, которое одновременно не дает ему возможности руководить своими поступками. Но это будет не профессиональная или специальная, а просто обычная невменяемость, определение которой возможно в рамках судебно-психиатрической экспертизы.

В системе «человек—машина» возникают также и специфические ситуации группового поведения.

Летный экипаж — это особый производственный коллектив, профессиональными чертами которого являются сложность, ответственность и опасность деятельности по пилотированию воздушного судна, а также постоянное взаимодействие. «Члены летного экипажа связаны отношениями деловой зависимости, общностью целей и мотивов деятельности, чувством долга и профессиональной гордости, сходной профессиональной манерой поведения, определенными нормами и регламентом жизни и деятельности, наглядностью успехов и неудач».

Экипаж воздушного судна являет собой наиболее ярко выраженную модель коллектива, от социально-психологической сплоченности которого зависит успешное и безопасное выполнение заданий.

В этом отношении большой интерес представляют исследования, в процессе которых определялись характерные психологические признаки сплоченности членов экипажа. С помощью современных методик было выведено математическое уравнение, позволяющее диагностировать уровень сплоченности экипажа.

В результате проведенных исследований установлено, что уровень сплоченности групп в значительной мере определяется профессиональной подготовленностью членов экипажа, общей направленностью на наилучшее решение полетных заданий. Низкие производственные показатели — это, как правило, и показатели низкой сплоченности этой группы.

В несплоченных экипажах в большинстве случаев встречаются личности с такими чертами характера, как чрезмерная замкнутость или общительность, стремление к лидерству. Им чаще всего свойственны слабость тормозных процессов саморегуляции, нерешительность, высокий уровень возбудимости, тревожности и т.п. Все эти индивидуальные качества, резко обостряясь в экстремальных условиях, могут явиться причинами авиапроисшествий. Члены несплоченных экипажей, как правило, не удовлетворены социально-психологическими качествами своих командиров. В связи с этим возникает склонность к обсуждению, даже нарушению приказов командира. В ряде случаев данное обстоятельство также приводит к авиапроисшествиям.

Под групповой сплоченностью в социальной психологии понимают степень связанности, единения членов социальной группы. Детерминантами групповой сплоченности являются: общая ценностно-мотивационная основа деятельной группы; общность социальных ожиданий группы; опыт участия в других группах (общественных объединениях, в качестве главы семьи и т.д.).

Наиболее значительными факторами сплоченности летных экипажей являются: профессиональное мастерство, социально-психологическая совместимость, чуткость и доброжелательность в межличностных отношениях, товарищеская надежность участников группы; способность командира к лидерству, его эмоциональная устойчивость (неподверженность нервноэмоциональным взрывам). В указанных исследованиях также просматривается исключительно важный аспект — возможность экспертной оценки уровня сплоченности авиационных экипажей как одного из решающих факторов обеспечения безопасности полетов. Объективные условия совершения преступных нарушений правил безопасности на воздушном транспорте выступают в качестве индикатора свойств личности правонарушителя.

Анализ психического отношения субъекта к преступлению не должен ограничиваться установлением формы вины по отношению к действию и последствию. Неизбежно также возникает вопрос о мотивах нарушений. Механизм противоправного поведения в неосторожных преступлениях в общих чертах такой же, как и в умышленных, хотя в неосторожных преступлениях он действует в сокращенном, свернутом виде.

Поэтому нельзя согласиться с авторами, которые полагают, что в неосторожных преступлениях не могут проявиться потребности, интересы, установки их субъектов, особенно антисоциальные.

Результаты криминологических исследований показывают, что можно установить самые различные интересы и потребности, лежащие в основе мотивации неосторожных преступлений.

К сожалению, в материалах уголовных дел о нарушении правил безопасности полетов и эксплуатации воздушного транспорта далеко не всегда отражаются мотивы совершения этих преступлений. По этой причине, а также в связи с тем, что мотив не устанавливается в тех случаях, когда сами правила были нарушены по небрежности (неосознанно), не представлялось возможным на ограниченном материале дать исчерпывающую классификацию всех мотивов исследуемого преступления. Однако можно выделить несколько видов наиболее типичных групп мотивов умышленного нарушения правил безопасности полетов и эксплуатации воздушного транспорта.

1. Откровенно эгоистические мотивы связаны с достижением сугубо личных целей. Они характерны для таких нарушений, как самовольный вылет, отклонение от заданных маршрутов по личным нуждам. Тяжкие последствия наступают нередко из-за сопутствующих нарушений (полет без радиосвязи, приземление на неподготовленную площадку и т.д.).

2. Часто встречается стремление скрыть другие нарушения, допущенные по небрежности. При этом нередко сознательно игнорируется возможность тяжких последствий, субъект легкомысленно рассчитывает на их предотвращение.

Отсюда отношение к наступившим последствиям в форме преступной самонадеянности.

Командир корабля М. небрежно руководил предполетной подготовкой судна и экипажа, не пользовался контрольной картой обязательных проверок перед выруливанием на старт. В результате самолет начал вылет с застопоренными рулями. Обнаружив это во время разбега самолета, М. и второй пилот К. взлета не прекратили, пытаясь расстопорить рули в процессе разбега. На выкрики членов экипажа, требовавших прекратить взлет, М. не реагировал. Рули были расстопорены лишь частично, самолет начал уклоняться вправо от центра взлетно-посадочной полосы, продолжая разбег с большим ускорением. Тем самым была создана огромная опасность для жизни пассажиров и экипажа. М. упустил контроль за управлением, самолет сошел на грунт, двигаясь под небольшим углом к взлетно-посадочной полосе. За 300—500 м до конца взлетно-посадочной полосы бортмеханик К. самостоятельно, без команды М., перевел рычаги управления двигателя на самый малый газ, и только после этого последовала команда М. о прекращении взлета. Одновременно было применено основное, а затем аварийное торможение, однако ввиду большой скорости самолета он выкатился на концевую полосу безопасности, столкнулся с бруствером и загорелся. Экипаж и пассажиры срочно покинули самолет и не пострадали, но самолет получил значительные повреждения организма, желание упростить, облегчить свои профессиональные обязанности. Так, некоторые пилоты стремятся избежать заходов на посадку «по схеме» (посадка по приборам при отсутствии возможности прямой визуальной посадки), ради чего нередко вводят в заблуждение диспетчеров относительно условий, в которых протекает полет.

Встречаются и другие случаи нарушений правил работниками авиации из эгоистических побуждений избежать дискомфорта. Так, Б., из-за неправильных действий которого потерпело катастрофу воздушное судно, на вопрос, почему он не пользовался, как полагается, локатором, ответил: «Не хотел лишний раз облучаться, так как здоровье мое и так подорвано».

4. Особую группу составляют мотивы, которые можно назвать ложно понятыми производственными либо иными престижными интересами. Например, нередки случаи, когда экипаж грубо нарушает правила, стремясь выполнить рейс в любых сложных условиях, даже когда правила безопасности это запрещают. Главным образом это выполнение (или окончание) рейса, когда погодные условия не соответствуют минимуму, установленному для данного экипажа.

Сюда же относятся и случаи, продиктованные стремлением перевыполнить объем работ и соответственно связанные с этим перегруз воздушных судов, превышение установленного количества и дальности рейсов (эти нарушения особенно характерны для малой авиации, используемой в народном хозяйстве).

Здесь возникает вопрос о производственном риске. Однако ссылка на производственный риск не может признаваться извинительной, когда речь идет о здоровье экипажа и пассажиров. Как пишет М. С. Гринберг, жизнь и здоровье человека не должны быть объектом риска.

Если в названных выше трех группах мотивов антисоциальная установка субъекта очевидна, то в последней группе она завуалирована производственной необходимостью, хотя и ложно понимаемой. На наш взгляд, антисоциальная установка определяет мотив поведения и в этом случае. Антисоциально само по себе игнорирование правовых предписаний и запретов. Антисоциально и представление о том, что «производственная необходимость», «требование жизни» или выполнение капризов высокопоставленных пассажиров и т.п. могут заслонить, отодвинуть на второй план требования закона. Это есть не что иное, как юридический нигилизм, питаемый дефектами правового сознания.

Достаточно вспомнить обстоятельства трагической гибели в 2002—2003 гг. губернатора Красноярского края А. Лебедя и губернатора Сахалинской области И. Фархутдинова, где имели место грубейшие нарушения правил безопасности полетов, связанные с игнорированием неблагоприятных метеорологических условий и самовольным изменением заданных маршрутов и других допустимых параметров полетов. Характерно, что 6 января 2004 г. в отношении пилотов вертолета, в котором летел губернатор Красноярского края А. Лебедь, краевым судом был вынесен обвинительный вердикт.

К трагическим последствиям привели также грубейшие нарушения правил безопасности полетов, когда высокопоставленные чиновники незаконно охотились с борта вертолета МИ-171 на Алтае 9 января 2009 г. на горных баранов (архаров), занесенных в Красную книгу РФ. В результате погибли семь человек, включая полпреда Президента РФ в Государственной Думе А. Косопкина.

5. Пятую группу составляют мотивы, продиктованные юридическим нигилизмом в чистом виде, без отягощения ложно понимаемыми производственными интересами или какой-либо личной заинтересованностью. Мы имеем в виду случаи, когда субъект игнорирует требования права только потому, что считает их ненужным формализмом вообще, либо потому, что в данной ситуации, по его мнению, соблюдение этих норм необязательно. При этом субъект нередко убежден, что никаких тяжких последствий нарушение данного правила не может повлечь, а это и делает их необязательными. В таких случаях отношение к последствиям наступает из-за преступной небрежности. Однако нежелание соблюдать правила безопасности может сочетаться с преступной самонадеянностью в отношении последствий, которые виновный предвидит, но легкомысленно рассчитывает предотвратить, надеясь на свое «летное мастерство» или опираясь на прежний опыт благополучного исхода при подобных же нарушениях.

Так, при подлете к аэродрому командир самолета Ту-154 в нарушение действующих правил разрешил выполнить заход на посадку второму пилоту, который не был в достаточной степени подготовлен к самостоятельному выполнению этого наиболее сложного элемента полета. На завершающем этапе посадки вторым пилотом были допущены ошибки в пилотировании, которые привели к более крутому снижению самолета с увеличением вертикальной скорости выше допустимой. В свою очередь командир упустил контроль за этими неправильными действиями, поздно вмешался в управление, в результате чего самолет приземлился с большой вертикальной скоростью и разрушился от нагрузок, значительно превысивших предельно допустимые.

В катастрофе погибли 11 пассажиров, а 16 получили травмы и были госпитализированы.

При расследовании причин катастрофы российского аэробуса А-310 под Междуреченском в марте 1994 г., унесшей жизни 75 человек, были установлены грубейшие нарушения правил безопасности, связанные с нахождением в кресле командира посторонних лиц (его детей-подростков).

6. В отдельных случаях умышленное нарушение правил может быть обусловлено конформностью, коммуникативностью поведения, когда, например, член экипажа нарушает правила совместно с командиром экипажа, подчиняясь его авторитету, или диспетчер разрешает посадку в неблагоприятных погодных условиях, учитывая нежелание экипажа уходить на запасной аэродром. Поскольку здесь мотив также сочетается с непринятием для себя требования непременного соблюдения правил безопасности, его тоже можно считать связанным с антисоциальной установкой личности.

Таким образом, мотивы умышленных нарушений правил безопасности полетов или эксплуатации воздушного транспорта при неосторожном отношении к последствиям свидетельствуют о том, что это антисоциальная (или, по крайней мере, асоциальная) установка субъектов данных преступлений.

Когда же сами нарушения правил безопасности совершаются по небрежности, отрицательная социальная позиция виновного не играет решающей роли в этих преступлениях. Проявление неосторожности здесь обусловливается ошибочной реакцией субъекта на особенности ситуации.

Особого внимания заслуживает психологический анализ личности при неосторожных преступлениях военнослужащих. Связано это с тем, что по роду своей деятельности военнослужащие имеют прямое отношение к оружию (в том числе ракетно-ядерному), всем видам транспорта, системам ПВО и другим существенным источникам повышенной опасности.

Совершение военнослужащими неосторожных преступлений может реально привести к самым тяжким последствиям, включая гибель людей и нанесение значительного материального и морального ущерба.

Неосторожного преступника — военнослужащего срочной службы можно определить как лицо, обладающее заниженной или завышенной самооценкой, не всегда способное соизмерять свои действия с необходимостью и допустимостью определенного оправданного риска (в боевых условиях или условиях, когда жизни военнослужащих или охраняемым интересам угрожает смертельная опасность), стремящееся к удовлетворению эгоистических потребностей личностного характера и не соблюдающее (чаще не соблюдающее, чем соблюдающее) элементарные меры предосторожности.

В свою очередь, неосторожного преступника — офицера следует определить как лицо со сложившейся и, как правило, устоявшейся психикой, в которой преобладает стереотип поведения, направленный на отрицание необходимости соблюдения правил безопасности (можно с определенным допущением назвать его «стереотипом неосторожного поведения»). При этом личность неосторожного преступника — офицера более социально опасна, поскольку нарушения, допускаемые такими лицами, подвергают опасности, в первую очередь, не только самого офицера, но и многих людей, как военнослужащих, так и гражданских, поскольку большинство воинских частей расположено недалеко от гражданских объектов. Также нельзя недооценивать и общесоциальное значение преступлений, совершенных офицерами даже и по неосторожности.

Исходя из этого приходится констатировать, что росту неосторожной преступности в армии способствуют прежде всего следующие криминолого-психологические детерминанты, связанные с личностью военнослужащих:

1) эгоистическо-потребительское или легкомысленно-безответственное отношение к установленным правилам безопасности и предосторожности;

2) негативные традиции слабой подготовки юношей для работы со сложной техникой и неумение просчитывать наступление вредных последствий в результате собственных непродуманных действий (для неосторожных преступлений, совершаемых военнослужащими, довольно типично умышленное игнорирование установленных правил, когда военнослужащий не может адекватно оценить степень риска подобного нарушения, поэтому не случайно именно отечественному фольклору принадлежит емкое выражение — «на авось», которое означает «делать что-либо в надежде на позитивную случайность»);

3) неграмотное и непрофессиональное обучение лицами, которые обязаны подготавливать военных специалистов, или же негативные личные примеры вышеназванных лиц, которым склонны подражать другие военнослужащие;

4) психология «временщика», свойственная в последнее время, к сожалению, не только военнослужащим срочной службы, но и офицерам и прапорщикам, выраженная в «непрофессиональном» отношении к выполнению функциональных обязанностей и в руководстве правилом «после меня хоть потоп»;

5) всевозможное давление со стороны вышестоящего начальства, которое требует от подчиненных положительного результата «любой ценой», независимо от степени подготовки военнослужащих (например, от командира требуют высоких результатов на боевых учениях, и он посылает стрелять из гранатомета военнослужащего, явно к этому не подготовленного);

6) ненормированный «рабочий день» военнослужащих, что усугубляется в ряде случаев постоянным штатным личным некомплектом в конкретных воинских подразделениях, и как следствие этого — совершение неосторожных преступлений из-за невнимательности, рассеянности, вызванной переутомлением;

7) гедонистический риск, который свойствен особенно молодому возрасту (в армии, как известно, проходят службу лица наиболее криминогенноактивного возраста), т.е. чувство удовольствия от опасности. При этом в последнем случае криминологическая детерминация проявляется двояко: с одной стороны, прохождение военной службы связано с определенной опасностью, а с другой — именно молодой возраст военнослужащих (особенно срочной службы) не всегда позволяет им правильно оценить степень риска при обращении с оружием, при эксплуатации боевой техники или выполнении приемов рукопашного боя.

Вышеизложенное подтверждается данными социологических опросов, согласно которым источниками социально-психологического напряжения в армии являются:

1) недостаточное материально-техническое снабжение (так считают 60% опрошенных);

2) устаревшая техника и вооружение (35%);

3) утрата веры в необходимость и престижность ратного труда (45%), т.е. то, что мы называем «психология временщика».

2.12. Преступники-рецидивисты

Личность рецидивиста всегда привлекала внимание, но, главным образом, в связи с общими проблемами рецидивной преступности.

Уголовно-правовые и социально-демографические показатели личности рецидивистов показывают, что большинство из них впервые становятся на путь преступлений в несовершеннолетнем возрасте или в первые годы после наступления совершеннолетия. Следовательно, существует зависимость между возрастным началом преступной «карьеры» и последующим поведением: чем раньше молодой человек становится на преступный путь, тем вероятнее, что и дальше он будет совершать преступления в силу прежде всего его дезадаптации. При этом он может принадлежать к асоциальному или антисоциальному типу, совершать разнородные или однородные, даже такие же преступления. Многократно судимые рецидивисты всегда имеют значительный тюремный опыт.

Доля женщин в контингенте рецидивистов в целом в два-три раза меньше, чем среди первичных преступников, однако у них криминогенные качества выражены острее, чем у рецидивистов-мужчин по таким показателям, как алкоголизация, многократность судимостей, утрата социально полезных связей, бездомность, нравственная деградация, огрубление, маскулинизация. По данным А. С. Михлина, мужчин среди судимых в два-три раза значительно больше, чем женщин, но доля тех и других становится примерно одинаковой при наличии семи-восьми судимостей.

Основную массу обследованных составляют люди вполне зрелого возраста — от 26 до 50 лет (около 70%). Лиц в возрасте до 26 лет среди них всего 14%. Однако статистическая картина резко меняется, если обратиться к данным о возрасте, в котором был рецидивист осужден впервые. Оказывается, что более 80% были осуждены впервые в возрасте до 26 лет. Значит, именно они в этом молодом возрасте были цепко схвачены криминальной субкультурой, обстоятельствами криминогенной природы, уже были внутренне готовы продолжать совершение преступлений, ощущая в них наилучший и субъективно наиболее приемлемый способ решения своих жизненных проблем. Это одно из свойств той социальной среды, которая сформировала их личностный, нравственный облик, а они — выходцы из той среды, которая постоянно поставляет преступников. Это низшие страты общества, самые необеспеченные и неблагополучные, самые бездуховные и необразованные. У них выработалась определенная идеология оправдания такой жизни. Она все более крепла под влиянием своего жизненного опыта, своих неудач и катастроф, по мере отчуждения от позитивных ценностей и социальных групп положительной ориентации. У них все время укреплялась психология «постоянного» преступника и соответственно оправдания этого даже независимо от того, какие преступления они совершили, с кем общались, было ли их преступное поведение активным, или они, спившись и опустившись на «дно», просто «плыли по течению». Последних среди них немало, алкоголизм же таких людей лишает какой-либо возможности вернуться в нормальную жизнь.

Около 70% обследованных рецидивистов не состоят в браке, что вполне закономерно, поскольку их брачный возраст совпал с пребыванием в местах лишения свободы. Вместе с тем почти 70% обследованных имеют детей, однако большинство из них не поддерживают с ними связи, что также свидетельствует об их отчуждении. Но у большинства есть родственники, с которыми они эпизодически поддерживают связь, чаще всего это матери, реже братья и сестры. Осужденные переписываются с ними, время от времени родственники приезжают к ним на свидания.

Материалами переписи 1999 г. зарегистрировано большее по сравнению с 1970 г. число лиц, не состоявших в браке. По данным переписи 1970 г., среди рецидивистов не состояли в браке 57,3% мужчин и 60,8% женщин. В 1999 г. зафиксировано 72,8% не состоявших в браке мужчин и 66,4% женщин, совершивших преступление при рецидиве. Процент распавшихся семей остался практически неизменным у мужчин (9,6% в 1970 г., 9,3% — в 1999 г.) и несколько снизился у женщин (в 1970 г. — 20,2%, в 1999 г. — 16,0%). Это может свидетельствовать о нежелании гораздо большего числа граждан, по сравнению с периодом предшествующего десятилетия, связывать себя узами брака.

С особенностями признания совершения преступления при особо опасном рецидиве связан относительно невысокий показатель среднего возраста таких лиц. Не всегда лицо должно иметь судимость за совершение двух или более преступлений. Согласно положению закона одним из оснований такого признания является совершение лицом умышленного тяжкого преступления, если ранее оно было один раз осуждено за особо тяжкое преступление, или особо тяжкого преступления, если ранее оно было осуждено за умышленное тяжкое или особо тяжкое преступление. Для совершения ряда преступлений необходимо более длительное время, и поэтому средний возраст осужденных, имеющих несколько судимостей, растет по мере увеличения их числа. Показатели, характеризующие мужчин, совершающих преступления при рецидиве, практически совпадают с данными о всех рецидивистах. Подобное распределение объясняется тем, что среди рецидивистов более 90,0% составляют лица мужского пола.

Совсем иначе распределяются, по данным специальной переписи, возрастные группы лиц женского пола. Больше всего оказалось тех, кто имел две и три судимости, с четырьмя и более судимостями женщин было меньше, в основном такие многократно судимые рецидивистки были обнаружены в возрасте 30—49 лет — свыше 60%. После этого возраста количество рецидивисток с четырьмя и более судимостями резко падает. В возрасте 50—59 лет — 5,5%, 60 лет и старше — 3,4%.

Характеризующие женщин показатели сильно отличаются от общего распределения рецидивистов и от распределения рецидивистов-мужчин по возрасту. Женщины несколько позже совершают повторные преступления: если средний возраст мужчин, имеющих две судимости, равняется 30,4 годам, то женщин — 32,1. Однако женщины на три-четыре года раньше совершают преступления при особо опасном рецидиве.

Данные об относительной плотности распределения всех осужденных по возрасту также практически совпадают с аналогичными показателями, характеризующими мужчин. В соответствии с этими данными пик криминальной активности у мужчин, имеющих две—четыре судимости, приходится на 25— 29 лет, пять судимостей — на 30—39 лет, шесть и более судимостей — на 40—49 лет. Старше этого возраста рецидивисты чаще всего перестают совершать преступления, но отнюдь не потому, что они исправились и перевоспитались. Обычно это происходит по причине общего спада жизненной активности в связи с достижением определенного возраста, болезнями, которые не могли не обостриться в тюремные периоды жизни, усталости. Некоторые просто спиваются и способны лишь на мелкие кражи, либо, в лучшем для них случае, «консультируют» тех, кто готовит совершение преступлений. У женщин, по данным переписи, большинство имеющих две-три судимости также составляют лица в возрасте 25—29 лет, четыре судимости и более — 30—39 лет. Совершившими преступления при особо опасном рецидиве чаше признаются лица в возрасте 25—29 лет как мужского, так и женского пола. Для сравнения укажем, что среди осужденных впервые самая большая плотность отмечается в группе 18—24-летних независимо от половых различий. Из обследованных нами рецидивистов большинство имеет профессию, хотя никаких документов об этом нам не показывали, как не показывали и документов об образовании, и мы вынуждены опрошенным просто верить на слово. Впрочем, характерно, что результаты нашего исследования совпадают с другими. Около 30% рецидивистов имеет образование в пределах семи-восьми классов, около 40% — полное среднее образование, а 25% — даже среднее специальное. Около 5% рецидивистов утверждали, что они учились в высших учебных заведениях, но это вызывает большие сомнения. А вот то, что многими из них хоть какое-то школьное образование получено в местах лишения свободы, тем более что речь идет о рецидивистах, вполне обоснованное предположение.

Большинство обследованных нами многократно судимых рецидивистов составляют трудоспособные (85%); инвалидов всех трех групп всего оказалось около 10%. Большая же часть (80%) имели постоянное место жительства до ареста; 70% были психически здоровы. Однако по мере нарастания числа лет, проведенных в местах лишения свободы, количество имеющих психические аномалии растет, что еще в XIX в. отмечал Р. Крафт-Эббинг.

Итак, большинство обследованных имело профессию, среднее образование и постоянное место жительства до лишения свободы, было трудоспособно. Однако работали, с их же слов, только 52%; полагаем, что и это число преувеличено. Скорее всего они работали эпизодически, время от времени. Это значит, что они добывали средства к существованию путем совершения преступлений, случайных заработков или паразитировали за счет жены или родственников. Поэтому совершение ими нового преступления закономерно. Приведем и такие полученные нами данные: 4,3% обследованных страдали алкоголизмом, 5,1% — наркоманией. Некоторые другие психические аномалии среди них распределились следующим образом: психопатия — 1,7%, органическое поражение центральной нервной системы — 0,9%, черепно-мозговые травмы — 1,7%, шизофрения — 1,7%, эпилепсия — 0,9%. Как известно, расстройства психической деятельности могут активно способствовать преступному поведению. Если они сочетаются с незанятостью в общественно полезном труде, то такая совокупность становится еще более криминогенной. В то же время многие лица с психическими аномалиями вполне пригодны для трудовой деятельности, во всяком случае к определенным ее видам. Однако само наличие такой аномалии препятствует формированию установки на работу.

Каждый 10-й до ареста состоял на учете в психоневрологическом диспансере.

Основную часть обследованных составляют преступники, осужденные в третий раз, — 46,0%, осужденных в четвертый раз — 32,8%, в пятый раз — 6,8%, в шестой раз и более — 14,6%.

Сходные данные получены авторскими коллективами под руководством А. С. Михлина, осуществившими в разные годы специальные переписи осужденных.

Больше всего многократно судимых рецидивистов, по данным названных коллективов, оказалось, как и следовало ожидать, среди отбывающих наказание в исправительных колониях особого режима, несколько меньше — среди приговоренных к пожизненному лишению свободы.

Таблица 3

Распределение осужденных по числу судимостей (в разные годы)

Следует учесть, что все эти данные не отражают действительной картины преступной активности многократно судимых рецидивистов (табл. 3), поскольку совершенные ими, наиболее опытными преступниками, преступления реже раскрываются.

Для полноты характеристики многократно судимых рецидивистов важно знать, сколько лет в целом они провели в местах лишения свободы, помня, что впервые многие из них не были приговорены к лишению свободы. Нами получены следующие данные: до трех лет — 6,2%; до пяти лет — 16,3%; до 10 лет — 43,6%; до 15 лет — 19,3%; до 20 лет — 7,8%; до 25 лет — 4,2%; свыше 25 лет — 3,6%.

Для объяснения многократного рецидива преступлений небезынтересно, что примерно 13% из числа обследованных до достижения возраста уголовной ответственности уже находились в закрытых учебных (воспитательных) заведениях. Значит, такой подросток вел антиобщественный образ жизни, совершал аморальные поступки, вследствие чего был лишен свободы. Такие закрытые учреждения уже давно являются резервом рецидивной преступности, но это отнюдь не означает, что именно они и только они повинны в этом.

Таблица 4

Повторяемость совершенных преступлений по видам

Во всяком случае, представляется очевидным, что то ведомство, к которому эти учреждения принадлежат, а также общественные организации, которые должны им помогать (впрочем, не всегда такие организации существуют), не выполняют тех задач, которые на них возложены. Ведь не случайно около 40% впервые осужденных из числа обследованных нами были подобным образом наказаны в несовершеннолетнем возрасте.

Выделим наиболее значимые преступления, за которые виновные были осуждены в первые три раза и в настоящее время (в %).

Из табл. 4 видна стабильность совершения убийств, нанесения тяжкого вреда здоровью (тяжкого телесного повреждения) и насильственных действий сексуального характера. Наряду с этим растет удельный вес грабежей, разбоев, вымогательств и изнасилований, но уменьшается доля хулиганства и краж. Однозначные объяснения этим явлениям вряд ли возможны, но в целом можно сделать вывод о стабильности совершения преступлений насильственного характера, а относительно некоторых видов — об их росте. Вместе с тем мы видим, что при любом осуждении, первом или последнем, наибольший удельный вес принадлежит ворам (примерно такие же данные получены другими исследователями).

51% обследованных нами лиц были осуждены к лишению свободы на срок до пяти лет, на срок до 10 лет — 30,6%, до 15 лет — 11,5%, до 20 лет — 4,3%, до 25 лет — 2,7%.

Среди изученных нами рецидивистов не оказалось ни одного «вора в законе», но среди них было обнаружено 7,2% «смотрящих»; 6,8% имели статус «отвергнутых»; остальные — «обычные» преступники. Работой в местах лишения свободы был обеспечен лишь каждый третий, но в то же время каждый четвертый отказывался от работы. Добросовестно относятся к работе чуть меньше половины; активно участвуют в работе самодеятельных (общественных) организаций только 23,4% от числа обследованных, что в совокупности с данными о трудовой занятости свидетельствует о неплохой социальной адаптации к условиям отбывания наказания немалой части многократно судимых рецидивистов. Этому соответствуют общие характеристики многократно судимых рецидивистов: так, положительная характеристика была только у 38,3% из них, нейтральная — у 30,6%; остальные характеризовались отрицательно или как злостные нарушители режима; 8,1% совершили новое преступление во время отбывания наказания.

Добавим к этому, что 44,3% не подвергались дисциплинированным взысканиям, 36,6% не имели за все время нахождения в местах лишения свободы никаких поощрений. Иными словами, основная масса рецидивистов не проявляла себя активно ни в плохом, ни в хорошем отношении, во всяком случае настолько заметном, чтобы это вызвало какую-то реакцию.

Рассмотрим вопросы ресоциализации многократно судимых рецидивистов после освобождения от наказания. Понятно, что решение проблем постпенитенциарного обустройства имеет весьма существенное значение для снижения уровня рецидива преступлений в стране.

Оказалось, что 80% таких рецидивистов имеют жилье, 74,5% — родственников и близких, которые могли бы помочь после освобождения, однако 58,7% тем не менее нуждаются в социальной помощи после освобождения.

Что касается свиданий лишенных свободы (их количество также дает представление о семейной дезадаптации (адаптации) преступников), то и у мужчин, и у женщин также с увеличением числа судимостей уменьшается доля лиц, использующих максимальное количество разрешенных законом свиданий, и увеличивается доля лиц, не пользующихся этим совсем. Согласно переписи осужденных (1999 г.), используют максимальное количество свиданий при одной судимости 25,6% мужчин и 11,3% женщин, а при неоднократных судимостях — только 9,2% мужчин и 5,5% женщин. Не пользуются свиданиями при однократной судимости 42,1% мужчин и 68,7% женщин, при неоднократных судимостях — 72,1% мужчин и 78,6% женщин.

Из приведенной статистики видно, что женщины, попавшие в места лишения свободы, оказываются в большей социальной изоляции по сравнению с мужчинами. Ясно также, что по мере возрастания количества судимостей растет дезадаптация рецидивистов, уничтожаются семейные и родственные связи. Согласно итогам почти всех исследований для большинства рецидивистов, особенно судимых многократно, характерно отсутствие семьи, профессии, постоянной работы и постоянного места жительства, т.е. частичная или даже полная дезадаптация.

Личность осужденных, совершивших преступления при особо опасном рецидиве, характеризуется как наиболее общественно опасная, с трудом поддающаяся исправлению. У таких лиц более ярко выражены антиобщественные установки, хотя вербально выраженное их отношение к такому социальному институту, как семья, незначительно отличается от отношения лиц, совершивших преступление при рецидиве. Но это только вербально выраженное отношение, в действительности они вполне могут не нуждаться в семье, да многие вообще не очень понимают, что это такое.

Разрыв семейных, родственных и трудовых отношений среди таких рецидивистов, усиливающийся по мере возрастания у них числа судимостей, приводит к тому, что после освобождения многие из них не имеют места для проживания. Так, по сравнению с впервые осужденными мужчинами, среди которых жилье не имеют 7,1%, число судимых семь раз и более, лишившихся жилья, возрастает до 25,7%. Аналогичная ситуация и у женщин, среди которых при одной судимости не имеют жилья 7,2%, а при пяти судимостях и более — 24%.

Выше мы приводили наши данные о распространенности психических аномалий среди преступников-рецидивистов. Психически аномальные лица проявляют особую склонность к многократному совершению преступлений. Во-первых, они хуже усваивают нравственные и правовые нормы, регулирующие поведение; во-вторых, их поведение более импульсивно по сравнению со здоровыми, они или вообще не готовятся к совершению преступлений, или эта подготовка у них кратковременна. Нами установлены также некоторые корреляции показателей рецидивной преступности лиц с психическими аномалиями. К числу основных особенностей психически аномальных рецидивистов относятся следующие.

1. Повышенная склонность к повторному совершению преступлений, о чем свидетельствует то, что удельный вес рецидива среди них в два раза больше, чем в общей массе лиц, преступивших уголовный закон. Удельный вес рецидивистов среди лиц, страдающих психопатией, составил 73,3%. За ним по мере убывания следуют: олигофрены (доля повторных правонарушителей — 58,7%); лица, имеющие остаточные явления черепно-мозговых травм (55,2%); хронические алкоголики и наркоманы (48%); лица с органическими поражениями головного мозга (41,4%); эпилептики (33%); лица с иными психическими отклонениями (30,8%).

2. Существует зависимость между повторностью общественно опасных деяний (количество судимостей и величина интервалов рецидива) и клиническими характеристиками преступников с психическими аномалиями.

Так, многократное совершение преступлений и высокая интенсивность рецидива (интервал до двух лет) присущи лицам, страдающим психопатией. Средняя интенсивность рецидива (интервал от двух до пяти лет) и наличие двух-трех судимостей чаще всего наблюдаются у наркоманов и травматиков. Рецидивисты с умственной отсталостью, как правило, ранее привлекались к уголовной ответственности лишь однажды, при этом последнее и предыдущее преступления разделяют небольшие промежутки времени (до двух лет).

3. Структурная характеристика преступного поведения аномальных рецидивистов во многом обусловлена наличием конкретного вида отклонения психики: лица с нарушенным интеллектом в основном совершают имущественные и сексуальные уголовно наказуемые деяния, в то время как хронические алкоголики и правонарушители с психопатическими девиациями обнаруживают склонность к насильственным посягательствам, а наркоманы — к деяниям, связанным с нелегальным оборотом наркотиков.

4. В целом рецидивисты с дефектами психики в рамках вменяемости более склонны по сравнению с психически здоровыми и лицами с аномалиями психики, ранее не совершившими преступлений, к действиям насильственного характера. Преступления, связанные с применением насилия, в структуре рецидивной преступности аномальных субъектов составляют 36,5%, а в структуре психически здоровых рецидивистов — лишь 13,4%.

5. Наибольшая криминогенная активность у изученного контингента рецидивистов приходится на первые два года после отбывания наказания за предыдущее преступление. В период от двух до пяти лет наблюдается затухание такой активности, в период от 6 до 10 лет она вновь повышается, а после 10 лет — минимальна.

6. Степень тяжести последующего деяния главным образом обусловлена характером предыдущего посягательства и видом психического отклонения и при этом чаще всего соответствует предыдущему преступлению. Рецидивисты с психическими аномалиями не способны в большинстве случаев осуществлять предварительную подготовку к противоправным действиям и совершают их по внезапно возникшему умыслу. Это отличает их от психически здоровых преступников.

7. Рецидивисты с аномалиями психики гораздо труднее адаптируются в местах лишения свободы по сравнению со здоровыми неоднократно судимыми лицами, часто нарушают режим и даже предпринимают суицидальные действия в период отбывания наказания; имеют большие трудности в ресоциализации и в местах лишения свободы, и после освобождения от наказания. Подводя итоги общего анализа личности многократно судимого рецидивиста, рассмотрим некоторые обобщающие их характеристики. Здесь мы хотим отметить, что для любого криминологического исследования очень важны конкретные данные, описывающие явление, ставшее предметом изыскания. Но не менее важны и обобщающие характеристики, в которых должны быть и сведения, объясняющие этот предмет.

Отчуждение от позитивной среды, уход в иное, антисоциальное измерение. Для большинства рецидивистов, особенно судимых многократно, характерно отсутствие семьи, профессии, постоянной работы и постоянного места жительства, т. е. частичная или даже полная дезадаптация. С другой стороны, такие люди прекрасно приспособлены к жизни и местах лишения свободы, они чувствуют себя своими в антиобщественных и преступных группах, ценности и нормы которых они разделяют, а часто и участвуют в их создании и формировании. Не надо думать, что рецидивисты, и особенно многократно судимые рецидивисты, все время находятся в оппозиции к обществу: современные исследования показывают, что многие из них охотно сотрудничают и с милицией, и с администрацией ИУ.

Бедность потребностно-мотивационной сферы, преобладание материальных потребностей. Для преступников-рецидивистов типичен невысокий уровень общей культуры, примитивные потребности, в основном сводящиеся к удовлетворению материальных нужд, обеспечению желаемого социального статуса в неформальной антиобщественной среде и личной безопасности в случае совершения преступления. Бытует расхожее мнение, что среди преступников и преступников-рецидивистов много очень талантливых людей. Это выдумка, не подтверждаемая реальной жизнью. «Художественные» произведения преступников, в том числе песенная продукция, примитивны и убоги. Наличие лидерских способностей у рецидивистов. Речь идет о наличии подобных способностей лишь у некоторых из них, а отнюдь не у всех. Если такие способности сочетаются с профессиональными преступными умениями и навыками, то обладатель таких качеств представляет собой существенную общественную опасность.

Деградация личности по мере роста числа судимостей и лет, проведенных в местах лишения свободы. Жизнь от преступления к преступлению, антиобщественный образ жизни, постоянная боязнь разоблачения, отсутствие позитивных социальных контактов постоянно и неуклонно снижают уровень личности, чему столь же активно способствует многократное и длительное пребывание в местах лишения свободы. Чем больше судимостей и лет, проведенных в местах лишения свободы, тем больше лиц, страдающих психическими расстройствами. Наиболее высокий уровень психически аномальных преступников наблюдается среди осужденных в местах лишения свободы особого режима. Большая часть многократно судимых рецидивистов выглядит намного старше своих лет, иногда — глубокими стариками, страдает хроническими соматическими болезнями. Они нуждаются в постоянном медицинском обслуживании и уходе, вряд ли кто-нибудь из них способен постоянно трудиться.

Утрата страха перед наказанием, прежде всего обусловленная тем, что рецидивисты плохо адаптированы к условиям свободы, им хорошо там, где она отсутствует. Поэтому многие из них совершенно не боятся возвращения за решетку, для них тюрьма является родным домом. Известны случаи, когда рецидивисты совершали преступления именно ради того, чтобы вернуться в места лишения свободы. Многим рецидивистам действительно хорошо в исправительных учреждениях, они не могут жить вне жестких рамок регламента жизни и без опеки вышестоящей силы, в роли которой выступают правила отбывания наказания и администрация мест лишения свободы. Для рецидивистов весьма привлекательны существующие в местах лишения свободы антиобщественные группы преступников, членством в которых они весьма дорожат. Еще одна категория рецидивистов, стремящихся в ИУ, — это лица, утратившие связи, особенно родственные, не имеющие места жительства и постоянного источника получения средств к существованию. Среди них много стариков и инвалидов, для которых пребывание в местах лишения свободы означает решение основных жизненных проблем с жильем, питанием, лечением, досугом и т. д. Конечно, это печально, что есть люди, мечтающие о тюрьме как о месте спокойной, сытой и обеспеченной жизни, тем не менее такие люди есть, причем не только в нашей стране, но и практически во всем мире.

Знание правовых норм при отсутствии солидарности с ними.

Необходимо уточнить, что рецидивисты хорошо знают нормы уголовного или уголовно-исполнительного права лишь в части, которая им необходима или с которой они сталкивались во время следствия, суда или отбывания наказания. Поэтому их правовые знания более чем ограничены и закрепляются в их личности лишь на уровне фиксации, но не солидарности с ними. Хотя, впрочем, и здесь нужны определенные комментарии. Преступники, в том числе рецидивисты, по большей части согласны с наличием каких-то уголовно-правовых или уголовно-процессуальных норм в принципе. Например, они считают вполне справедливым наказание за убийство или грабеж, но при этом возражают относительно того, как эта норма применена лично к ним, главным образом в части санкции — срока лишения свободы. Иными словами, они каждый раз находят необоснованным применение именно к ним тех или иных правовых норм.

По результатам нашего опроса, в колониях строгого режима полностью виновными признают себя около 20% рецидивистов, частично виновными (с различными оговорками) — около 60%, невиновными — 20%. При этом заметим такую тенденцию: по мере увеличения числа судимостей увеличивается количество лиц, признающих себя полностью или частично виновными. Причина этого, наверное, заключается в том, что рецидивисты старших возрастов более критически относятся к себе и меньше, чем молодые, склонны перекладывать на других свою вину. Но это не означает, конечно, что их легче перевоспитать, хотя бы потому, что их убежденность в правильности избранного ими образа жизни крепче.

Преступников-рецидивистов отличает стремление к постоянному и интенсивному общению с теми, кто ведет антиобщественный образ жизни, в частности совершает преступления. Таким образом, формируются и закрепляются нормы антиобщественной идеологии и морали, что активно способствует распаду общественно полезных связей и созданию социально-психологической общности статусов и интересов рецидивистов. Устойчивость названных групп обеспечивается как их лидерами, так и преданностью их участников групповым ценностям. Многие рецидивисты заботятся о пополнении преступных группировок, для чего втягивают в них молодых людей, нанося тем самым огромный ущерб обществу.

Тюремная и в целом криминальная субкультура создается и поддерживается в таких группах именно преступниками-рецидивистами, которые отражают в нормах («понятиях») этой субкультуры свой жизненный опыт, собственное видение мира и отношение к нему.

Как показали выборочные исследования, количество рецидивистов, совершивших преступления в группе, уменьшается по мере увеличения их возраста. Наоборот, с увеличением возраста растет число рецидивистов, совершивших преступление в одиночку. В большинстве случаев это может свидетельствовать о высокой общественной опасности личности рецидивиста. Количество рецидивистов, совершающих преступления против собственности, значительно выше осужденных за насильственные преступления: первых — 70—75%, вторых — 10—12%. За совершение насильственных преступлений больше рецидивистов, отбывающих наказание в тюрьме, чем в колониях разного вида режима. При совершении преступлений в сфере экономической деятельности рецидивисты часто использовали жестокость при запугивании и расправах над потерпевшими.

По данным Н. А. Коломытцева, среднее число судимостей у субъектов особо опасного рецидива возросло и составляет в колониях особого режима и тюрьмах 5, в колониях строгого режима — 4,4. Среднее число судимостей в общей массе осужденных к лишению свободы составляет 2,2. Свыше 60% имеют от трех до шести судимостей, что дает основания для вывода о высокой степени общественной опасности, прочно укоренившихся антиобщественных взглядах рецидивистов. В колониях особого, строгого режимов и тюрьмах 8,2% осужденных имеют восемь судимостей и более. По мнению Н. А. Коломытцева, увеличение в составе осужденных количества лиц, имеющих большое число судимостей, будет продолжаться.

В связи с изложенными данными представляется важным еще раз отметить, что количество судимостей отнюдь не всегда свидетельствует о высокой общественной опасности конкретного лица. Как уже отмечалось выше, среди многократно судимых рецидивистов нередко встречаются люди, совсем отчужденные от жизни на свободе по причине старости, болезней, отсутствия родственников. Вряд ли следует говорить о них, что они представляют повышенную общественную опасность. То же самое можно утверждать относительно тех пусть и молодых людей, кто постоянно совершает мелкие кражи. Следовательно, личность нужно отделять от деяния.