Личный враг князя Данилова

I

Николай никак не мог проснуться. Он чувствовал, что спал очень долго, что и солнце встало, что и к завтраку пора выходить. Да и отцу нужно помочь разобраться с бумагами.

Данилов открыл глаза и увидел солнце. Маленькое, тусклое, но все-таки это солнце, потому что оно нестерпимо резало глаза. Николай опустил ресницы, но под плотно сомкнутыми веками красные круги в черном обрамлении.

«Какие бумаги? — мысль появилась внезапно. — Мы же не в Дорогобуже! А где мы?» Размышления напрягли; так и не определив местонахождение, Николай вновь провалился в черноту сна.

Но здесь ему неуютно, потому что ужасный нечеловеческий голос начал громко, удивительно громко, и четко проговаривать фразы. Язык понятен — русский, а смысл сказанных слов никак не удавалось ухватить: «От советского информбюро. Сегодня, двенадцатого июля, после упорных кровопролитных боев, войсками Западного фронта оставлен город Орша». Николай понимал, что такое упорные кровопролитные бои, ему известно, где находится Орша, он готов согласиться, что сегодня двенадцатое июля. Но где это «информбюро» и что за такие «войска Западного фронта»? Может, Кутузов объединил две армии?

Чернота сна снова поглотила, затихающий голос все глуше, неразборчивей. Потом стало белым-бело, заснеженная полянка с молодым дубком, подсвеченным желтым светом, сменила темное покрывало, а в ушах снова зазвучал, казалось бы, совсем исчезнувший голос: «…двенадцатого июля». Беспокойная мысль стучала в голове — что-то не так! Что? Что не так? Дерево? Да! Но не в дереве дело! Что еще? Снег? Но снег обычный. Что, черт подери!! Да, конечно, снег! Снег! Снег! Снег двенадцатого июля!

И сразу вспомнилось все — заснеженный лес, поляна, граф «Каранеев». Рука непроизвольно дернулась, сжимая рукоять палаша, но в кулаке лишь пустота. А где противник? Резким движением, легко, будто и не лежал только что, Данилов вскочил. Он не знал, что это уже не поляна, а кровать. С грохотом подполковник полетел на пол, снова резко подскочил и, озираясь, ничего не понимая, стал посреди темной комнаты. Он ничего не смог рассмотреть, кроме светлого прямоугольника открытой двери и косого, такого же светлого пятна на полу. Мимоходом проскользнула мысль, что в соседней комнате горит слишком много свечей.

Внезапно Николай ослеп, яркий свет ударил в глаза, будто маленький осколок солнца влетел в комнату. Кто-то вошел, послышались быстрые шаги.

— Ложитесь, ложитесь, — произнес девичий голос, — чего всполошились?

Выговор мягкий, немного странный, словно девушка откуда-то из западных губерний. В грудь уперлась рука, слегка подталкивая к кровати. Данилов попытался открыть глаза, но не смог, резь становилась нестерпимой, стоило лишь слегка приоткрыть веки.

— Где я?

— В госпитале.

— В госпитале? А где?

— В Красном.

В Красном? Как он сюда попал? Значит, его нашли в лесу, кто-то шел по следам. А потом привезли в госпиталь.

— Я ранен?

— Нет. Врач сказал, что вы абсолютно здоровы, только проснуться никак не можете.

Звук топающих сапог заставил Николая напрячься. Он вновь попытался открыть глаза, но опять это не удалось, хотя резь уменьшилась.

— Машка, — раздался громкий грубоватый голос вошедшего, — кто разрешил тебе разговаривать с ним? Все доложу лейтенанту!

— Давай! А я расскажу, что ты дрых, как суслик, вместо того чтобы сторожить больного.

Вошедший замолчал, такой оборот ему не понравился. Потом проговорил уже другим тоном:

— Лейтенант велел доложить сразу, как только он придет в себя.

— Ну так иди, доложи! — голос девушки немного насмешлив. — И свет выключи.

Раздался негромкий щелчок, и Николай, по-прежнему пытающийся разомкнуть веки, почувствовал, что стало намного легче. В темной комнате, свет в которую проникал лишь через открытую дверь, лица девушки не разглядеть. Только силуэт в белой одежде и косынка на голове. Данилову хотелось спросить, что такое яркое горело в комнате. Но он как будто почувствовал, что спрашивать не надо, лучше самому разобраться. Он сел на кровать.

Через пару минут вновь раздался топот сапог.

— Поднимайтесь, — голос принадлежал все тому же обладателю грубого голоса, — начальство требует!

«Ну что ж, — подумал Данилов, — это хорошо, не придется ждать до утра».

Девушка нагнулась и вытащила из-под кровати странной формы тапочки и бросила их на светлое пятно на полу.

— Обуйтесь!

Николай засунул ноги, вышел за дверь и остолбенел. Немигающими глазами, хотя слезы так и катились по щекам, он смотрел на свешивающуюся с потолка веревку, на конце которой огромная прозрачная капля светилась ярким светом. Таким ярким, что ни свеча, ни дерево, ни бумага никогда не смогли бы гореть так же.

Майор Лемешев, начальник особого отдела дивизии, спал урывками уже третьи сутки. А с тех пор, как сведения о четырех парашютистах, выброшенных на вечерней заре, поступили в отдел, о сне пришлось забыть окончательно. Прочесывания близлежащих лесов, усиленные патрули на станциях, тотальная проверка машин на трассе Москва — Минск и других дорогах не дали ничего. Или почти ничего. Взвод пехотинцев, направленный на прочесывание под Гусино, нашел в лесу двоих мужчин. Они лежали на поляне абсолютно голые, без сознания, но и без следов ранений. Санинструктор определил, что оба они живы, но привести в сознание их не смог. Командир взвода приказал одному отделению доставить их в Красный, а с остальными отправился заканчивать прочесывание квадрата.

Врачи госпиталя тоже не смогли ничего сделать, только задумчиво покачивали головами и говорили — надо подождать. Ждать Лемешеву было некогда, но, с другой стороны, он понимал, что парашютисты, раз их не обнаружили сразу, вряд ли найдутся в последующие дни. А потому эти странные субъекты рассматривались как последний шанс, который бы позволил прояснить ситуацию. Интуитивно майор понимал, что они вряд ли имеют хоть какое-нибудь отношение к парашютистам, однако его работа заключалась в том, что он обязан проверить все. И до конца.

Успевший окончить университет, Олег Лемешев в рядах НКВД был явлением скорее чужеродным, чем типичным. Не совсем пролетарское происхождение он с лихвой компенсировал природным умом, отличным образованием и великолепной интуицией. Начальником отдела майор стал чуть больше недели назад, когда его предшественника убило во время первой же бомбежки. Организуя прочесывания и другие мероприятия по поиску незваных гостей с неба, он не забывал о транспортировке секретных документов, о выявлении шпионов в рядах беженцев и о многих других делах, которые сваливаются как снег на голову во время беспорядочного отступления армии.

Найденных в лесу он поручил лейтенанту Клюку, офицеру весьма недалекому, безмерно гордившемуся высоким положением. Сын свинопаса, по характеру мало чем отличался от подопечных отца. В двадцатые годы тот преуспел в раскулачивании односельчан и смог возглавить парторганизацию всего района. В наследство сыну досталось презрение ко всем, кто ниже по положению.

Особый отдел размещался в нескольких комнатах общежития механизаторов, расположенных в конце длинного коридора. Рассвет, тихонько забрезживший за окном только в половине пятого, порадовал затянутым тяжелыми тучами небом, — бомбежек не ожидалось, по крайней мере, с утра. Майор решил, что нужно поспать, хотя бы пару часов, буквы уже расплывались перед глазами. Выключив настольную лампу, он хотел уже запереть дверь, чтобы улечься на стоящую возле стены кушетку, как вдруг послышался крик. Лемешев выскочил в пустой коридор и здесь обнаружил, что шум раздается из открытой двери одного из кабинетов, занимаемых особым отделом. Влетев вовнутрь, майор увидел двух сержантов, безуспешно пытающихся скрутить руки невысокому темноволосому мужчине, в котором Олег сразу узнал одного из принесенных из леса. Клюк поднимал вытащенный из кобуры наган. Мгновенно сориентировавшись, майор заорал во весь голос;

— Отставить! Смир-р-р-на!!

Содрогнувшись от крика все четверо, включая неизвестного, замерли на месте. Профессионально Лемешев отметил, что так среагировать на команду немецкий парашютист, даже знающий русский язык, не мог. Самый подходящий для ситуации вопрос — в чем дело, лейтенант? — задавать не было смысла, просто достаточно взглянуть на окровавленные губы Клюка. Ощущение, что происходящее имеет какое-то логическое несоответствие, сразу же охватило майора. Неизвестный, найденный в лесу, заехал по физиономии лейтенанту НКВД. Даже если он и не знал, что имеет дело с особистами, то Клюк сообщил ему об этом сразу, с первых слов. Он всегда хвастается этим. Далее мужчина полез в драку с сержантами, но по команде принял положение «смирно». Странно!

Дальше Лемешев действовал интуитивно, но быстро и решительно.

— Лейтенант! Почему воротник расстегнут?! — голос майора строг. — Немедленно приведите себя в порядок! Какой пример вы подаете подчиненным!

Темноволосый сделал шаг в сторону майора.

— Разрешите предста…

— Отставить!! — перебил Олег. — Проводить задержанного в мой кабинет!

Это уже сержантам. Выходя следом в коридор, майор обернулся.

— Бардак у вас, лейтенант Клюк! Чуть стрельбу в помещении отдела не открыли. В следующий раз будете наказаны!

И ушел, плотно закрыв дверь.

В кабинете майор вновь зажег лампу. Данилов покосился на ярко вспыхнувший под абажуром свет, но ничего не сказал, решив, что сейчас не время задавать вопросы.

Дождавшись, когда под его строгим взглядом сержанты вышли, Олег произнес негромко:

— Я готов вас выслушать, но при условии, что будете говорить тихо и ни одно слово не просочится в коридор.

— Подполковник Данилов. Состою при штабе Кутузова. В настоящее время командую эскадроном, который имеет особое задание.

Лемешев был неплохим профессионалом. Задержанный может говорить на первом допросе все, что ему вздумается. Мешать не надо — надо помочь разговориться.

— Майор Лемешев, особый отдел дивизии. Так, стало быть, вы из дворян?

Данилов немного изумился, глядя на симпатичного офицера. Светловолосый майор с усталыми темными глазами располагал к себе.

— Конечно, наше родовое княжеское имение находится под Дорогобужем.

Теперь удивился Олег. И даже не тому, что только ненормальный может сказать такое офицеру НКВД. Раз решил прикинуться психом, то это как раз будет правильной линией. Особиста удивило другое.

— Простите мое любопытство, ваше сиятельство, но насколько я понимаю, оно находится на берегу Днепра, на левом берегу. Недалеко от Дорогобужа со стороны Вязьмы?

— Нет, майор! Это имение графа Истомина. Наше на другом, правом берегу. Недалеко. Если переплыть Днепр, то всего две версты. Но если ехать через мост в Дорогобуже, то все пятнадцать будет.

А вот это уже почти повергло Олега в шок. Ведь все верно. Но три четверти выпускников его факультета — исторического факультета университета — этого не знают. Кто же перед ним? Немецкий парашютист с легендой умалишенного? Зачем ему такая точность в исторических подробностях?

— Понятно, князь. Да вы садитесь! — показав на стул около стола, предложил майор. — А что у вас там произошло с лейтенантом?

— С кем?

— С тем офицером, которым вы разговаривали только что…

— Офицером? — в голосе слышалось явное удивление. — Разве это офицер? Быдло!

Лемешев ждал, ему интересно, что будет дальше.

— Что ж, раз он офицер, то тогда мне придется пристрелить его на дуэли!

— Насчет быдла, — совсем тихо проговорил Олег, — я с вами абсолютно согласен, ваше сиятельство. Только вам не стоит говорить это. А стреляться… Разве император не запретил дуэли?

Данилов молчал. Конечно, запретил. Но здесь совсем другой случай! Как можно еще наказать подлеца, поднявшего руку на штаб-офицера?

— Скажите, князь, а вам ничего не кажется здесь странным? — палец, казалось бы, механически щелкнул выключателем настольной лампы.

— Как вам сказать, господин майор… Конечно, кажется! Я даже не знаю, из каких вы войск. Вроде офицеры, а одеты… Такую ткань солдатам дать стыдно. Кивера — это насмешка над головным убором. На сапоги посмотреть — безрукий сапожник тачал.

Майор НКВД и историк в одном лице внимательно смотрел на Данилова. Историк понимал, что человек, сидящий напротив него, абсолютно точен в словах, ни одной фальшивой ноты. Наверное, именно так и вел бы себя настоящий кутузовский адъютант каким-либо чудом оказавшийся сейчас в кабинете. Майор НКВД старался понять — зачем? Для чего нужна такая абсолютно точная игра? И не находил ответа.

— А вот этого, — Николай коснулся абажура лампы, — понять не могу. Как же оно там горит? Ни дыма, ни запаха.

Он помолчал немного, задумавшись, и продолжил:

— И вот что еще… когда на поляне… — Данилов запнулся, — я потерял сознание, была зима. Точно помню. А сейчас лето. Верно? Не ошибаюсь?

— Верно. Лето!

— Я так долго был без памяти?

Лемешев пытался понять, что стоит за этими словами, но не мог разобраться. А этого он очень не любил. Если не угадаешь ходы противника, то непременно проиграешь!

— Боюсь, что довольно долго, князь! Давайте сделаем так, вы сейчас вернетесь в госпиталь и ляжете в постель. Мне нужно определиться, что будем делать дальше. Прошу вас, ничему не удивляйтесь и не задавайте никаких вопросов. Договорились?

Олег стоял у кровати второго из найденных в лесу мужчин. Позавчера он осматривал его и обратил внимание, что дыхание было очень редким. Теперь же лежащий перед ним человек дышал значительно чаще.

— Вы не сможете долго прикидываться, раз пришли в сознание. Рано или поздно захотите есть и пить, — по-немецки произнес майор.

Пауза длилась долго. Наконец раздался приятный негромкий голос:

— Вы можете говорить по-русски. А вообще вы правы.

Мужчина сел на кровати. Свет, пробивающийся в узкое окно, создавал в комнате серый сумрак. Это усложняло задачу, но майора трудно смутить.

— Вы немец?

— Нет!

Лемешев сосредотачивался на нюансах голоса, стараясь ничего не пропустить.

— А кто вы?

— Русский. Лев Каранеев.

От майора не ускользнула крохотная, практически незаметная пауза перед ответом.

— Тоже барон?

На это раз пауза была значительно ощутимей.

— Кто барон?

— Вы. Как и ваш друг.

— Мой друг? Какой друг? Простите, не понимаю. А сами вы кто?

— Майор Лемешев! — на этот раз Олег решил пропустить упоминание об особом отделе. — Я имею в виду того человека, которого нашли вместе с вами.

— Последний человек, которого я помню, пытался убить меня. Причем безоружного.

— В лесу на поляне?

— Да, майор, именно там.

Голос ровный, пауз нет. Так мог бы говорить человек, который действительно пережил подобное приключение.

— А вы не вспомните, когда вас пытались убить, шел дождь?

— Конечно нет! Было очень холодно и снегу по колено.

Ответ уверенный, словно так оно и было на самом деле. Получается, они заранее сговорились про снег. Здесь поговорить они не имели ни малейшей возможности. Или? Олега даже прошиб пот от мысли, — а вдруг и правда была зима? Да нет! Конечно, сговорились! Черт, какие только мысли не лезут в голову от недосыпа. Но вот что понять Лемешев не мог. Нажраться какой-нибудь дряни, чтобы на несколько дней потерять сознание, это можно, наверное. У немцев отличные химики. Только зачем? Они хотят, чтобы их приняли за сумасшедших? Но не похожи! Олегу как-то приходилось иметь дело с сумасшедшими.

Разговор не прибавил ясности, но майор не сдавался.

— Хорошо. А скажите, почему он не убил вас?

— Не знаю, может, он тоже впал в беспамятство.

— Как и вы? А от чего?

— Не знаю.

На это раз голос выдал говорившего. Врет! Хорошо, попробуем с другого конца.

— А почему он пытался вас убить?

— Кажется, перепутал с кем-то.

— Разве это основание, чтобы убивать? А с кем?

Мужчина молчал. И Лемешев почувствовал, что сейчас из него можно выжать нечто очень важное, приближающее к разгадке.

— Так с кем?

— Он решил, что я лазутчик.

— Немецкий?

— Почему немецкий? — в голосе искреннее удивление. — Французский!

Лемешеву хотелось заорать. Да, этот человек врал! И не однажды! Но сейчас, анализируя голос, майор готов был дать голову на отсечение, что последняя фраза произнесена абсолютно искренне. Мало того, его хваленая интуиция, которая помогла на четвертый день войны в Минске на вокзале выхватить из огромной толпы троих диверсантов, говорила то же самое.

С трудом справившись с собой, особист ровным голосом произнес:

— Хорошо. Оставайтесь здесь. Вас покормят. Если кто-нибудь станет задавать вопросы — не отвечайте, скажите, что Лемешев запретил.

Майору удалось поспать полтора часа. После этого он сразу отправил рапорт в особый отдел армии, где не только изложил факты, но и добавил свое мнение. Поздно вечером ему позвонили и приказали завтра с утра доставить найденных в штаб армии.

II

Данилов слегка поеживался на утреннем холоде, стоя в одной рубахе в окружении двух сержантов и давешнего лейтенанта, с которым он подрался вчера. С точки зрения подполковника, вооружение их было весьма скудным: только по одному пистолету в кожаных чехлах, короткое, почти игрушечное ружье за спиной у одного из сержантов с непонятным кругляшом снизу, да кинжал на поясе у другого. Ни сабель, ни палашей.

Огромная повозка необычной прямоугольной формы, изрыгая странный звук, подъехала к зданию госпиталя. Откуда-то снизу струился сизый дымок, пахло довольно неприятно. Николай стоял остолбенев. Если честно, он еще надеялся, что все станет на свои места, что кто-то сможет объяснить ему, почему сейчас лето, а не зима, почему люди в такой необычной одежде. Что за громкий голос иногда гремит в его ушах и отчего так ярко светятся большие прозрачные капли. Теперь Данилов понял, что с тем миром, к которому он так привык, случилось что-то непонятное.

Вчера поздно вечером майор Лемешев сказал, что утром Данилова отвезут в штаб армии.

— К Кутузову? — задал вопрос Николай.

— Не совсем, — ответу он не предал тогда серьезного значения. Главное в штаб, где уж непременно помогут во всем разобраться. И вот теперь, когда подъехала повозка без лошадей, он вдруг понял, что неприятности не закачиваются, а, скорее всего, только начинаются.

— Давай, — услышал он за спиной команду Клюка и почувствовал, что его валят на землю и выкручивают руки. Ошарашенный подполковник практически не сопротивлялся и легко дал связать себя. У повозки опустили задний борт, и его закинули внутрь на грязные доски.

— Пошли за вторым, — раздался голос лейтенанта, и стало тихо. Только лошадь, которую Данилов заприметил сразу, как только они вышли из здания госпиталя, негромко всхрапывала у коновязи.

Через несколько минут в повозку втолкнули еще одного связанного человека, сержанты залезли сами и подняли борт. Хлопнула дверца, потом раздался громкий рокот, и повозка покатила по дороге со скоростью драгунского эскадрона, несущегося во весь опор.

Данилов не сразу обратил внимание на соседа, но неожиданно, когда после очередного ухаба они встретились взглядами, Николай узнал «графа Каранеева». Вернее, французского лазутчика, который выдавал себя за графа. Встрепенувшись, Данилов хотел было закричать сержантам, что вот он, враг, но все события вчерашние и сегодняшние, вся непонятность ситуации так подействовала, что он решил промолчать. Недруг пока связан. Едем в штаб. Там и разберемся.

«Каранеев» же скользнул по Николаю равнодушным взглядом и, отвернувшись, стал смотреть на серое небо над задним бортом.

Повозка остановилась, снова хлопнула дверь, послышался голос лейтенанта:

— Выводи!

Борт открылся, и сержанты вытащили Данилова на дорогу, которая шла через лес, плотно подступающий к обочинам. Лейтенант бил смачно, не торопясь, вкладывая в удар вес. Сержанты придерживали под локти, не давая Николаю упасть.

— Ты, тварь, на кого руку поднял?! Ты, гнида, на НКВД поднял свой вонючий кулак! — все более и более распаляясь, повторял Клюк, нанося удары.

— Товарищ лейтенант, — робко заметил один из сержантов, — живым ведь приказано довести…

Клюк и сам понимал, что если арестованный не будет пригоден для допроса, то ему не поздоровится, но злоба, столько часов сдерживаемая внутри, еще душила его.

— Какое сегодня число? — спросил лейтенант, поднимая вверх голову Данилова.

— Четырнадцатое июля, — сержант был слегка удивлен вопросом.

— Запомни, сволочь! Сегодня будет самый страшный день в твоей жизни! — теперь Клюк обращался к Николаю. — Это еще только цветочки! Грузите!

Но злоба еще не ушла и требовала дальнейшего выхода. Взгляд из глубины кузова лейтенант почувствовал затылком. Обернувшись, увидел, что другой арестованный смотрит на него сощурившись, со слегка презрительной усмешкой на губах.

— Давай этого!

Сержанты не посмели ослушаться. Вытащив Луи, поставили его перед лейтенантом.

— Если ты меня ударишь, то не раз пожалеешь об этом.

Каранелли четко выговаривал слова. Нехорошая усмешка заскользила по губам Клюка. Медленно он достал наган. Ствол прошелся по щеке Луи, потом уперся под нос. Щелкнул взводимый курок.

— Пожалею, говоришь? И что же ты мне сделаешь?

Луи посмотрел на русского в блеклой зеленой форме. Неожиданно перед глазами встал Бонапарт, каким он видел его в день своего отъезда в Рим. Злое лицо, прищуренные глаза, губы, четко выговаривающие слова: «Так и скажи ему — сниму с шеи и засуну в зад. Обязательно именно так и скажи!» Во взгляде Каранелли мелькнуло воспоминание, не понятное никому, кроме него самого.

— Засуну этот пистолет в твой зад, — спокойно проговорил Луи, понимая, что у лейтенанта нет прав убить его.

— Вот как?

Особист аккуратно спрятал наган и всадил кулак в солнечное сплетение арестованного. Еще несколько ударов по обвисшему телу немного успокоили Клюка.

— Поехали! — бросил он и пошел к кабине.

Минут через пять экипаж неожиданно резко затормозил и начал пытаться развернуться. Сержант, высунувшись за ткань, некоторое время внимательно смотрел в поле, сменившее лес у обочины дороги, и вдруг громко закричал:

— Немцы!

— Что?! — другой сержант резко всполошился.

— Танки, немецкие танки!

Повозка продолжала дергаться на узкой дороге. Раздалось два сильных взрыва, потом еще один, такой мощный, что ощутимо дрогнула земля. Мгновенно в ткани и бортах появились дырочки, сделанные кусочками металла. Молча, без единого звука, безвольно развалился по доскам сержант. Кровь со лба стекала через открытый глаз на щеку. Экипаж потерял управление и медленно ехал поперек дороги, пока одно из колес не свалилось с обочины. Тогда он перевернулся в придорожную канаву, где и улегся колесами вверх.

Каранелли сумел вовремя сгруппироваться и первым вскочил на ноги. Коротким ударом ноги в подбородок он вырубил пытающегося подняться оставшегося в живых сержанта. Потом упал на спину, неуловимым движением просунул тело в кольцо связанных рук и снова вскочил. Теперь кисти были впереди. Кинжал, вытащенный из ножен на поясе у сержанта, в ловких пальцах легко справился с путами. Натужно заскрежетала дверца кабины, и Луи мгновенно выскользнул наружу.

Когда машина перевернулась, Данилов ударился головой, и теперь все происходящее было как во сне. Кто-то кричал снаружи, но Николай не мог понять о чем. Он то проваливался в темный колодец, то выбирался наружу, пытаясь сфокусировать взгляд хоть на чем-нибудь. Наконец это удалось. Перед глазами появился «граф Каранеев» с игрушечным ружьем в руках, тем самым, что висело за спиной у одного из сержантов.

— Ты жив, подполковник Данилов?

Голос глухой, еле слышный, будто в уши набилась земля. Глаза закрылись, и нет сил разомкнуть веки. Николай почувствовал, что сильные руки подняли его вверх. Но одновременно он провалился вниз на дно колодца.

III

Что-то мокрое текло по лицу, попадало в рот. Николай закашлялся, приходя в себя. Он лежал в траве под березой. Наклонившись над ним, Луи лил из ладошек воду, которую зачерпывал в огромной луже неподалеку.

— Ну что? Ожил? — Каранелли, увидев, что Данилов открыл глаза, сел, прислонившись спиной к другой березе, той, что стояла напротив. — Тяжел ты, подполковник, хоть и не богатырь с виду.

Луи сидел, откинув голову, и тяжело дышал. Николай тоже захотел сесть, но почувствовал, что руки по-прежнему связаны.

— Сейчас! — отозвался догадавшийся француз. — Времени не было, там такой единорог по дороге полз, что я предпочел сбежать в лес раньше, чем он подъедет.

Луи тяжело поднялся, перевернул Данилова, и тот почувствовал, что руки свободны. С огромным трудом Николай сел. Пальцы сначала робко, потом все сильнее начали колоть иголочки, от которых подполковник непроизвольно поморщился. Каранелли, вернувшийся на место, вдруг сказал:

— Ваше сиятельство, я тебе сейчас пистолет дам, только прошу, не наделай глупостей.

— Как только пистолет окажется у меня в руке, я сразу же пристрелю вас. Ненавижу!

— Благородно. Но глупо. Мне казалось, что вы умнее, князь Данилов.

— Вы все знаете обо мне. Может, хотя бы назовете себя?

— Луи Каранелли, бывший командир специального отряда его императорского величества.

— А в каком вы звании?

— Дивизионный генерал.

— Что?! — Данилов не смог сдержаться. — Генерал? Вы командир дивизии?

— Я же сказал — специального отряда. Меньше роты. Бывший.

— А почему бывший?

— Да ты что, ослеп, что ли, подполковник? Давно у вас в России стали ездить в экипажах без лошадей? Или электрические лампочки раньше видел?

— Какие электрические лампочки?

— Те самые, светящиеся, что подвешивают на конец веревок, — резко рубанул Луи, доставая из кармана пистолет. — Или у вас все солдаты вооружены капсюльными пистолетами на шесть зарядов? Ты спрашиваешь, почему бывший? Да потому, что ни специального отряда, ни императора Франции нет! Ты тоже бывший! Потому что ни штаба Кутузова, ни так любимого тобой Александра I тоже нет! Сейчас — сорок первый год! Хочешь ты этого или нет.

То, что говорил Каранелли, разумеется, не могло быть правдой. Николай не сомневался, что хитроумный противник опять придумал какой-то коварный ход. Но сам того не замечая, полез в спор. Конечно, вокруг творились странные вещи, но то, что говорил француз, не могло быть ничем, кроме бреда!

— Не понимаю, в чем заключается ваша игра, — Данилов ехидно скривил губы, — господин дивизионный генерал, однако если верить вам, то у Наполеона в армии ротами командуют генералы…

— Данилов! Ты верблюда видел?

— А причем здесь верблюд?

— Похож ты на него, как две капли вина из одной бутылки. Его тоже ничем не проймешь! Что бы ни случилось, будет жевать одно и то же с гордо поднятой головой!

Луи сплюнул от досады, но продолжал:

— Видел бы ты тот механизм, на дороге. Он весь из железа, весит сотни пудов, а ездит быстрее, чем породистые рысаки! Можешь представить ту силу, которая внутри него сидит? Они летают, слышишь, ваше сиятельство, они летают!

— И что? Воздушные шары уже лет двадцать как изобрели!

Француз вздохнул.

— Я знаю, сам летал. Но они долетают от Москвы до Смоленска за час.

— Откуда ты знаешь? — это вырвавшееся «ты» ясно показало, что Луи смог наконец немного достучаться сквозь завесу ненависти.

— Медсестра Маша рассказала. Госпиталь, в котором мы лежали, неделю назад из Москвы перебросили. Так вот до Смоленска они летели… самолетом.

Каранелли запнулся, произнося незнакомое слово, но справился уверенно.

— Вот как? Так тебе, значит, все рассказали…

— Нет, не все рассказали, — усмехнулся Луи. — Я как очнулся, так еще почти сутки прикидывался, что без памяти. Спрашивать напрямую не мог. Хорошо, что эта Машка такой болтушкой оказалась.

Данилов слушал француза и понимал, что сейчас он говорит чистую правду, что только этим можно объяснить все, что происходит вокруг. И врать ему нет никакого смысла. Просто он не считает Николая врагом, иначе пристрелил бы там, у повозки. А кем он его считает? Другом? Ну уж нет!! Но сейчас они, кажется, должны держаться вместе, пока не разберутся в этом непонятном мире, где русский лейтенант избивает связанного русского подполковника.

Данилов, для которого все становилось на свои места, если смириться с тем, что по непонятной причине исчезло столько лет, молча сидел, задумчиво глядя в пространство мимо Луи. Вообще-то, это не первый случай в его жизни. Целый год пропал на берегу речки Алле в доме Ирэны. Николай перевел взгляд на лицо Каранелли и, задержавшись на несколько секунд, опустил глаза.

— Как же так? — медленно произнес он после паузы, вновь поднимая голову. — Двадцать девять лет…

Каранелли поднялся, подошел вплотную к Николаю, опустился на одно колено, оперся локтем на другое, и их головы оказались на одной высоте. Заглянув в лицо немигающим взглядом серых глаз, негромко проговорил:

— Сто.

— Что сто?

— Сто двадцать девять лет, подполковник!

Выдержав паузу, давая осознать сказанное, Луи протянул пистолет рукояткой вперед.

— Ты только глупостей не натвори. Если застрелишься, плохо мне здесь придется!

IV

Командующий 2-й танковой группой генерал-полковник Гейнц Вильгельм Гудериан уже третий раз перечитывал рапорт командира корпуса.

После первого прочтения Гудериан с трудом сдержался, чтобы не написать в углу листа «Расстрелять». Но генерал считал себя умным человеком, одним из немногих, знакомым с русскими не понаслышке. Ведь не даром в самом конце двадцатых годов он прошел обучение на секретных курсах танкистов в СССР, в школе «Кама». Перечитав в третий раз, Гудериан надолго задумался, потом быстро набросал:

Потом вызвал адъютанта и приказал:

— Обеспечьте немедленную доставку рапорта в «Асканию»!