Лицо на картине

Классический детектив строится по схеме: загадка (преступление), улики, версии, догадка и финал, где сыщик изобличает преступника. Справедливость и добро торжествуют (обязательно!). А читатель сверяет свои догадки с рассказом сыщика. классический детектив - это Артур Конан Дойль, Агата Кристи, Джон Диксон Карр, Эллери Квин… По сути, классический детектив - литературная игра, где кроме занимательности (это обязательное условие!) есть еще возможность для читателя поупражнять свое логическое мышление, свое творческое воображение, свою интуицию. Рассказ в жанре классического детектива дает читателю меньше возможностей для логического анализа по сравнению с романом (на одной странице невозможно уместить много улик и запутанные сюжетные линии), но в нем больше пищи для интуиции и развития фантазии.

Этим целям и служит серия рассказов Павла Амнуэля о старшем инспекторе Борисе Берковиче. Преступление? Вот оно. Улики? О них тоже сказано, но что-то осталось вне внимания читателя. Что-то, о чем читатель вспоминает, когда старший инспектор отправляет арестованного в камеру: «да я же мог догадаться…» А может, читателю действительно удастся указать на преступника раньше, чем это сделает Беркович? Это вполне возможно. Собственно, это одна из целей автора. Внимательно читайте, думайте, и ваша интуиция, ваш собственный «дедуктивный метод» подскажут правильное решение. И еще: старший инспектор Беркович не схема, он живой человек со своим характером. Он живет в мире обычных людей, и ничто человеческое ему не чуждо.

- Я и не знал, что его настоящее имя Иосиф Парицкий, - сказал Беркович, положив на стол газету.

- Ты же никогда не интересовался живописью, - отозвалась Наташа, наливая мужу крепкий, как он любил, кофе. - Если бы ты хоть раз побывал на его выставке, то знал бы, конечно, что Офер Бен-Ам - псевдоним. Сын народа… Он так и жил, между прочим. Якшался со всяким сбродом. В молодости предпочитал постимпрессионизм, а в последние годы работал в манере примитивистов.

- Да, - согласился Беркович, - примитива там хватает.

- Жалко человека, - вздохнула Нашата.

- Жалко, - кивнул Беркович. Если бы Наташа видела художника после смерти, она пожалела бы его еще больше. Пуля попала Бен-Аму в глаз, выстрел сделали в упор. Судя по всему, произошла драка, Бен-Ам сцепился с нежданным гостем, должно быть, держал пистолет в руке, но грабитель оказался сильнее, повернул ствол и…

- Бен-Ама действительно пытались ограбить, или это версия для прессы? - спросила Наташа.

- Скорее всего, - сказал Беркович. - Время было позднее, три часа ночи. Мастерская на первом этаже, а спал художник на втором. Наверное, услышал какое-то движение внизу, взял пистолет и спустился. Застал вора в мастерской, началась драка…

- Выстрел должны были слышать, - осторожно заметила Наташа.

- Конечно. Он разбудил почти всех соседей. Но спросонья люди не очень соображают. Несколько человек видели, как от виллы художника отъехала машина. А все остальное… Двое утверждают, что это был «шевроле», а трое - что это «сузуки». Один свидетель уверен, что машина была бордового цвета, а другой - что темно-зеленого. И так далее. Все это нормально, Наташа, свидетели еще и не так путаются, но нам-то от таких показаний какой прок?

- А следы? - продолжала спрашивать Наташа, пользуясь тем, что муж охотно отвечал на вопросы. - Отпечатки пальцев или след шин…

- Вижу большого любителя детективной литературы!

- Не иронизируй, - нахмурилась Наташа. - Что я такого сказала?

- Ничего, - вздохнул Беркович. - Дождей, ты знаешь, давно не было, на асфальте никаких следов. А в мастерской отпечатки пальцев только самого художника. На пистолете и на ручке двери.

- Значит, пистолет был в руке у Бен-Ама?

- удивилась Наташа.

- Именно. Кстати, репортер «Новостей» сделал из этого вывод, что художник покончил с собой. Выстрелил себе в глаз, видишь ли.

- Почему нет?

- Во-первых, машина. Ее свидетели не выдумали. Во-вторых, пулевой канал. Бен-Ам не мог сам сделать такой выстрел. Кто-то старался вывернуть художнику руку, в которой тот держал пистолет, и последовал выстрел.

- Грабитель успел что-нибудь взять?

- Нет. Видимо, Бен-Ам спал чутко и спустился в мастерскую буквально через несколько минут после того, как туда влез грабитель.

- А как он влез-то?

- В мастерской два окна, выходящих на море. Вечер выдался жаркий, художник, видимо, любовался пейзажем, а потом пошел спать, оставив окна открытыми.

- Неосторожно…

- У него в мастерской сигнализация, чаще всего он тщательно проверял, заперты ли окна и двери. Но бывало, и, по словам соседей, не так уж редко, забывал обо всем на свете. Однажды уехал на неделю в Париж, а входную дверь оставил открытой настежь. Вспомнил в самолете и звонил из Орли, чтобы соседи нашли в салоне ключ и заперли дверь. В общем, художественная натура. А вчера вечером не запер окно в мастерской.

- Значит, вор его неплохо знал, - заметила Наташа.

- Конечно, - согласился Беркович.

- Оперативники весь вчерашний день работали по связям и знакомым Бен-Ама. Даже нашли четырех подозрительных лиц: один раньше сидел, другой - наркоман, третий давно враждует с художником, и как-то подрался с ним на вернисаже, четвертого сам Бен-Ам терпеть не мог и грозил измордовать при удобном случае… Но ведь это не повод для подозрений?

- У кого-то из них может быть машина марки «шевроле»…

- Или «сузуки». Бордовая или зеленая. Нет, Наташа, ни у кого таких машин нет, что ровно ничего не доказывает, потому что на самом деле свидетели могли ошибиться, и машина была, скажем, темно-серым «фиатом».

Беркович вздохнул и допил уже остывший кофе.

Через час он вошел в мастерскую художника. Эксперт Хан сидел на корточках перед подоконником и пытался отыскать хоть какие-то следы, оставленные грабителем.

- Вчера два часа возился, - пожаловался он, - и теперь вот… Ничего. Убийца был, скорее всего, в мягкой обуви. Босоножки или что-то в этом роде. В них сейчас половина Израиля ходит.

- Неужели в драке он не поцарапался, не порвал на себе рубашку, не оставил какой-нибудь нитки на майке художника?

- Оставил, конечно! Не только нитку, но целый лоскут от рукава. Ну и что? Если ты мне предъявишь порванную рубашку, я тебе скажу, от нее ли лоскут. А без этой улики что я могу сказать? Только то, что на убийце была совершенно стандартная рубашка, которую можно купить в любом магазине.

- Можно хотя бы сделать вывод, что убийца - не миллионер.

- Миллионеры чужих квартир не грабят. И к тому же миллионер, отправляясь на дело, мог надеть рубашку за сорок шекелей, чтобы замести следы.

- Железная логика, - мрачно сказал Беркович и обвел взглядом висевшие на стенах картины. По его мнению, бульшая часть работ представляла собой жуткую мазню: лица людей были перекошенными, серыми или, наоборот, красными, как у индейцев. Несколько картин, впрочем, художник написал в другой манере - назвать это реализмом у Берковича язык не повернулся бы, но все-таки люди здесь выглядели более живыми и узнаваемыми. Женщина, разглядывающая украшения в витрине магазина, - усталое лицо, бедная одежда, у нее наверняка нет денег, чтобы купить кулон или кольцо, но ей хочется… На соседней картине - сцена в кафе: похоже, что двое мужчин выясняют отношения. На третьей - она висела ближе к двери - Бен-Ам изобразил, как один мужчина душит другого.

Беркович сделал шаг назад и едва не опрокинул мольберт, пришлось наклониться и поднять упавшую на пол кисть. Старший инспектор повертел кисть в руке, пытаясь определить место, откуда она упала. На табурете рядом с мольбертом стояла баночка с растворителем, из нее торчали три кисти, но та, которую поднял Беркович, была сухой.

Старший инспектор положил кисть поверх красок и обернулся к эксперту, соскабливавшему что-то с подоконника.

- Рон, - сказал Беркович, - ты разбираешься в живописи?

- Ровно настолько, насколько это нужно для дела, - отозвался эксперт. - Если тебе нужна консультация специалиста…

- Достаточно твоего мнения. Посмотри на эту картину. Можешь ли ты сказать, работал ли над ней художник, и если да, то когда?

- Раз он ее писал, то, ясное дело, работал, - резонно сказал Хан, но все же подошел к картине, изображавшей процесс удушения, и принялся внимательно всматриваться в лица мужчин. Минуту спустя он потер пальцем какую-то шероховатость на подбородке мужчины, душившего соперника.

- Знаешь, - сказал эксперт, - эту морду подправляли совсем недавно. Дня два назад, не больше. А скорее - вчера. Но ведь картина написана в прошлом году, вон в углу дата.

- Если снять верхний слой краски, - возбужденно сказал Беркович, - ты сможешь восстановить лицо, которое было под ним?

- Запросто, - уверенно заявил эксперт.

- Только зачем?

- А затем, что там изображен убийца!

- Что за странная идея? У Бен-Ама не было времени…

- Было! Ты же сам сказал, что картине больше года!

- Ну-ка, - потребовал Хан, - изложи подробнее.

- Потом, - отмахнулся Беркович. - Сними картину и займись делом. И кстати, захвати с собой кисть, вот эту, которая сухая. Вряд ли там есть отпечатки пальцев, но все же…

Вечером Беркович вернулся домой в отличном расположении духа и с порога объявил:

- Наташа, я это дело прикончил! Художника убил его давний приятель и коллега, представляешь? Негодяй вчера давал показания в числе прочих друзей Бен-Ама, и никому даже в голову не пришло…

- Ничего не поняла, - сказала Наташа, накрывая на стол. - Когда ты голоден, то изъясняешься очень непонятно.

- Сегодня утром я рассматривал картины в мастерской, - начал объяснять Беркович, - и мне показалось, что на одной из них лицо мужчины какое-то странное, будто двойное - из-под очертания подбородка видна краска другого оттенка. А рядом стоял мольберт, причем все кисти, кроме одной, торчали из банки с растворителем, а одна - сухая - лежала отдельно. И я подумал: почему кисть не в банке? Если Бен-Ам ею пользовался, то должен был положить в растворитель, верно? И зачем он подрисовывал лицо мужчины на картине? Кстати, там Бен-Ам изобразил убийство: один человек душил другого. Допустим, подумал я, кисть держал не художник, а некто, пришедший ночью в мастерскую. Он подправлял лицо на картине, а в это время явился с пистолетом хозяин, узнал посетителя, тот бросил кисть, началась драка, ну дальше все, как определил эксперт. Случайный выстрел и все такое.

- Кому нужно подрисовывать чье-то лицо? - удивилась Наташа.

- Все выяснилось, когда Хан снял верхний слой краски. Художник изобразил Игаля Цукермана, одного из приятелей, тоже художника. Мы пришли к этому Цукерману. Хан нашел рубашку, от которой был оторван лоскут. В общем, несколько лет назад Цукерман задушил некоего Арнольда Векслера, дело тогда пришлось закрыть, потому что убийцу не нашли. А Бен-Ам обо всем догадывался или знал наверняка - сейчас уже не скажешь. И нарисовал эту сцену в своей примитивистской манере. Манера манерой, но узнать Цукермана можно, у него очень характерная внешность. Картина стояла в мастерской, и Цукерман как-то ее увидел. Вида он не подал, не станет же человек признаваться в убийстве! И вот Бен-Ам решил ее выставить в галерее Орена. Оставалась неделя. Цукерман не знал, что делать. Сказать Бен-Аму, чтобы тот не выставлял картину? Это означало - признаться. Сделать вид, будто ничего не происходит? Но на выставке его могли узнать десятки людей, сопоставить факты… В общем, он решил подправить лицо, надеясь, что Бен-Ам в спешке перед самой выставкой не заметит. А потом, как надеялся убийца, видно будет…

- Цукерман знал привычки приятеля, - продолжал Беркович, - приехал поздно ночью, окно, как он и думал, оказалось открытым, он забрался в мастерскую и принялся исправлять собственное изображение. А тут явился Бен-Ам с пистолетом в руке.

- Кошмар, - сказала Наташа. - А за что он задушил того?…

- А, - махнул рукой Беркович. - Шерше ля фам. Любовь.

- Ты сказал это так, будто любовь - великое зло, - возмутилась Наташа.

- Если из-за женщины убивают, то любовь - зло, - твердо сказал Беркович и отправился в ванную, оставив за собой последнее слово.

Рисунок Людмилы Слюсаренко.