Лицом к подсознанию

Как подкрасться к скрытому чувству

До сих пор я описала три пути к скрытой эмоции: а) разговор, б) размышление и в) записывание. Теперь мне хочется указать вам окольный путь — запасной ход к скрытому чувству.

Любой эстетический опыт, любая форма пассивного отдыха, способная затронуть ваши чувства, может стать материалом для четвертого подхода в самотерапии. Пьеса, опера, концерт, живопись, литература — все, что заставляет вас чувствовать. Рыдаете на фильме с трагическим сюжетом? Не обращайте внимания, что все остальные в зале, по-видимому, делают то же самое: у каждого есть своя, личная причина для слез. Каждый зритель привносит в фильм собственную историю, свои переживания. Каждый думает, что сопереживает герою и героине, но история на экране заставляет вновь вспыхнуть потухшие угли его собственного прошлого, и может быть, это даже не имеет прямой связи с несчастьем экранных любовников.

Здесь открывается чудесная возможность испытать какую-то давно скрытую эмоцию или чувство, и это гораздо легче, чем в других методах самотерапии. Разговаривая, размышляя и доверяясь бумаге, вы пытаетесь разрешить определенную проблему из собственной действительности, прослеживая какую-то неадекватную реакцию. Ваша самооценка уже слегка пошатнулась, когда вы осознали провальность или неадекватность своего поведения. Может быть, вы пытались найти скрытую эмоцию, но вы знаете, что это болезненно, и страх перед этой болезненностью замедляет ход самотерапии. Требуется мужество, чтобы снять верхний слой и почувствовать то, что под ним.

Переживание болезненной эмоции при просмотре фильма — совсем другое дело. Здесь вы не являетесь непосредственным участником, и ваша реальная жизнь не задета: нет ни стыда, ни вины, ни страха, которые могли бы помешать в действительности. Эта печальная история, которая разворачивается на ваших глазах, как будто не имеет с вами ничего общего: вы можете чувствовать себя в полной безопасности. Вы не боитесь почувствовать то, что может обнаружиться под снятым слоем, и поэтому сделать это легче, чем обычно. Вы подкрадываетесь к скрытому чувству.

И еще одно: как правило, процесс самотерапии требует, чтобы вы прекратили на несколько минут мыслить как умудренный жизнью взрослый и вернулись к раннему, детскому мыслительному процессу. Это особенно важно, когда вам надо пережить очень ранний опыт. Трудно отпустить себя, отказаться от контроля, интеллектуального подхода, который позволяет вам почувствовать себя взрослым и в безопасности. Именно в этом и заключается сложность самотерапии (и любой психотерапии). Позабыв все на свете, окунувшись с головой в сюжет книги, симфонию, фильм, вы незаметно для себя уже предпринимаете этот важный шаг. Ваши взрослые интеллектуальные процессы теряют контролирующую силу: вы опускаетесь к более примитивному, детскому уровню. (См. главу по творчеству.) Благодаря этому, вы со значительно большей легкостью продвигаетесь вперед и скоро можете почувствовать скрытую эмоцию.

Вот ваши шаги к запасному ходу, который приведет вас к скрытому чувству: сперва обратите внимание на какую- то сильную эмоцию, к примеру печаль или гнев, которая возникает по ходу кино, пьесы или концерта. Сосредоточьтесь на этой эмоции, позвольте себе прочувствовать ее максимально интенсивно. Потом, продолжая чувствовать, спросите себя: «О чем мне это напоминает? Что меня расстраивает на самом деле?» Вы можете неожиданно припомнить какое-то событие, отношения, проблему из своего прошлого. Теперь постарайтесь пережить заново этот период и почувствовать эмоцию, соответствующую этому давно ушедшему времени. При помощи такого метода можно вернуться к очень ранним переживаниям. Возможно, к вам запоздало придет то чувство, о котором вы часто думали, но не могли вызвать с помощью других техник.

Иногда студенты задают вопрос: «Как можно сохранить в себе эмоцию и исследовать ее, пока действие фильма продолжается? Разве происходящие на экране события, разворачивающийся в книге сюжет не отвлекают от самотерапии?» Нет, вовсе нет. Просто сосредоточьтесь на своем непосредственном чувстве. Если требуется, закройте глаза. Весь процесс настолько стремителен, что вы почти ничего из фильма не упустите. У меня никогда не возникало с этим проблем, хотя, возможно, кому-то из вас было бы полезно удалиться на минуту в другую комнату, если вы боитесь отвлечься.

Другой часто задаваемый вопрос: «Зачем мне использовать самотерапию каждый раз, когда я плачу в кино? Это обязательно невротический симптом?» Разумеется, нет. Сопереживание чужим проблемам нормально и вполне свойственно человеку. Этот аспект самотерапии не исследует неадекватного, провального поведения. Я просто обращаю ваше внимание на то, что вы способны заплакать за другого, потому что в вашем прошлом было что-то, что делает проблему героя значимой для вас. В этом и заключается прелесть редкого шанса, позволяющего подкрасться к скрытому чувству через запасной ход, застать его врасплох. Зачем же терять этот шанс? Каждый день мы совершаем много глупостей, которые не способны позволить себе распознать. Подумайте, сколько раз вы перекладывали ответственность за случившееся на чужие плечи, винили в своих злоключениях судьбу-злодейку или того, кто рядом. Как часто мы игнорируем важные знаки, которые показывают нам на наличие неадекватной реакции, — хорошего материала для самотерапии. Пока мы смотрим фильм, у нас появляется шанс компенсировать другие упущенные случаи, когда нам не хватало сил использовать самотерапию в связи с реальными жизненными проблемами. Чем больше скрытых чувств вы проживете, тем здоровее будете, так что используйте весь материал, встречающийся на вашем пути.

Но что если вы настолько увлечены историей, что нет времени использовать ее для самотерапии? Можно ли обратиться к ней позже, по возвращении домой? Да, если вы все еще чувствуете эмоцию, которая была вызвана историей, или если вы можете ее воссоздать тем или иным способом: размышляя о фильме или обсуждая его. Здесь важно помнить: не теряйте времени зря, не «анализируйте» свое чувство после того, как оно остыло, когда вы уже успокоились. Ваши чисто интеллектуальные догадки, по всей вероятности, будут неверными, но даже при условии правильности они вам не помогут, так как вы не чувствуете истинной скрытой эмоции.

Мне довелось посмотреть «Лебединое озеро» в исполнении труппы Большого театра. Сочетание великолепных костюмов, романтической музыки и безупречной техники танцоров образовали сказочную реальность, куда моему взрослому скептицизму не было дороги, и весь балет я просидела с открытым ртом, совсем как наивный ребенок. Глядя, как разворачивается хорошо знакомое трагическое действо сказки, я все больше и больше погружалась в по-детски искренний транс, полностью растворившись в мире сценической фантазии. Потом наступил момент, где Принц в ужасе узнает, что обманут злым Колдуном: он принял фальшивого Черного Лебедя за свою единственную любовь, Белого Лебедя. Звучит чарующий мотив, и Белый Лебедь манит его в видении. Принц понимает, что обречен потерять его навсегда, тянется к нему, в агонии желания и разочарования, тот ускользает из его видения, и занавес опускается.

Я была глубоко потрясена, мне хотелось плакать. Зажегся свет, наступил антракт, люди потянулись к выходу, и я осознала, как абсурдно для взрослого человека плакать над волшебной сказкой. Однако я никогда не упускаю подобных возможностей, поэтому весь антракт я просидела на своем месте в слезах, позволив себе сполна прочувствовать печаль ситуации, когда человек теряет свою возлюбленную. Когда чувство стало достаточно интенсивным, я спросила: «О чем мне это напоминает? Кого же я потеряла?» И ответ пришел сразу, словно поджидал вопроса: мою мать! Мне было пять лет, когда отец забрал меня от нее. В те ранние годы я не могла полностью осознать свою потерю, не могла оплакать ее, не могла поверить, что это навсегда. Я была слишком занята автоматизмом продолжающейся жизни: привыкание к приемной матери, к новой школе, к новым друзьям. Возможно, маленький ребенок не в состоянии почувствовать всю глубину трагедии: он еще недостаточно силен эмоционально, чтобы взглянуть правде в глаза. Мне доводилось слышать от взрослых, как они были не способны плакать на похоронах своих родителей в детстве, не могли поверить в реальность утраты.

И вот теперь, сорок лет спустя, я наконец позволила внутреннему ребенку вволю наплакаться. Как часто случается в самотерапии, у меня появился запоздалый шанс пережить то, что я должна была пережить многие годы назад. Сидя там, в театре, я чувствовала себя маленьким ребенком, горестно оплакивающим потерю матери. Мне приходилось приглушать рыдания носовым платком (взрослый во мне все же функционировал и не желал выставлять себя на публичное посмешище). Скрытое чувство переживалось мной около двух минут, после чего, ощутив — как обычно после эпизода самотерапии — свежий прилив сил, я устроилась поудобнее и продолжала наслаждаться представлением.

Как-то раз я посмотрела в кинотеатре итальянский фильм «Две женщины»[4]. Страдания матери в мире, сокрушенном войной, ее тщетные попытки защитить любимую дочь — все это разбило мне сердце. Тогда я еще не разработала технику запасного хода, поэтому не остановилась и не спросила себя: «О чем мне это напоминает?» Но мысли о фильме никак не шли у меня из головы. Всю дорогу домой и позже вечером я продолжала думать о нем, и меня не оставляло ужасное чувство непоправимого горя.

После нескольких часов, когда мне так и не удалось избавиться от навязчивых мыслей, я наконец догадалась, что фильм, видимо, имеет для меня какое-то скрытое значение. Оставаясь в эпицентре этого чувства, зарыдав и полностью отождествившись с матерью в страхе и горе, я спросила себя: «О чем мне это напоминает?» И немедленно получила ответ: «Когда-нибудь на меня обрушится ужасная катастрофа: Берни не станет, мне придется продолжать жить без него и держаться, потому что дети нуждаются во мне, но я буду слишком беспомощна, чтобы их защитить». Этот страх всплыл наружу из укрытия, как будто только и ждал этого годами, и я заплакала от ужаса перед будущим. Через минуту все прошло: я успокоилась, и навязчивые мысли о кино прекратились. Скрытая эмоция, показав свое лицо, улеглась на неопределенное время.

Несколько лет спустя я посмотрела другой итальянский фильм «Пять дней в Неаполе»[5]. Здесь тоже речь шла о матери, пытающейся найти защиту для своих детей в разрушенной от войны стране. И снова меня переполнило горе. Я спросила себя: «О чем мне это напоминает?», но все, что мне удалось, — вспомнить скрытое чувство (страх будущего), которое проявилось после прежнего фильма. На этот раз оно мне не помогло. Я поняла, что настало время снять следующий слой, и поэтому в тот же вечер, заговорив о фильме с Берни, снова вызвала у себя внешнюю эмоцию. О чем же это мне напоминало? Я отождествляю себя с детьми, поскольку сама потеряла мать в пять лет? Новое чувство не обнаруживалось, и мне пришлось начать сначала. Я закрыла глаза и заново пережила самые душераздирающие сцены картины. Мое лицо опухло от слез, глаза болели, и бедный Берни, без сомнения, устал от происходящего, но я продолжала с прежней настойчивостью: о чем же мне это напоминает?

Наконец, ответ пришел: «Я и есть та мать». Впервые я заговорила о том периоде, когда родился наш первый ребенок. Берни служил за границей, родительская ответственность меня ужасала, ни у кого из моих друзей детей еще не было, и рядом не было матери, у которой можно спросить совета. Весь этот год я отправляла Берни бодрые письма, пряча от него и от себя всю глубину своего чувства неполноценности, страх, что я не сумею защитить драгоценный хрупкий комочек жизни, который он оставил под мою ответственность. И вот теперь, наконец взглянув правде в лицо, я смогла вернуться в то время и заново пережить все тревоги первого года. Через несколько минут с этим было покончено, и я могла забыть о кино и своих прошлых проблемах. Первый фильм, «Две женщины», помог снять один слой — страх будущего. Второй дал мне шанс проникнуть глубже и прожить укрывшийся под ним страх из прошлого.

Память об этом скрытом чувстве помогает мне в отношениях с первым ребенком. Иногда, сильно на нее рассердившись, я могу распознать в этом гневе неадекватную, провальную реакцию. Потом я обращаюсь к самотерапии и опять прихожу к своей старой тревоге и беспомощности («Я не Абсолютно Идеальная Мать: мне не известны все ответы»), после чего способна избавиться от псевдогнева и найти разумный выход из ситуации.

Запомните, что, подбираясь к скрытому чувству через запасной ход, вам может не удастся с первого раза определить паттерн, возможно, вы не узнаете, как именно использовать новую информацию о ребенке внутри себя. Но каждый раз, когда вы снимаете новый слой, на свет выходит нечто новое, и это новый материал для работы. При каждом удобном случае развивайте свое самопознание.

Некоторые защиты, невротические симптомы, которые я никогда не исследовала посредством самотерапии, по степенно прошли сами за семнадцать лет моей работы с собой. Все это время я старалась вскрыть и прожить как можно больше скрытых чувств и, очевидно, не подозревая об этом, я избавилась от старых способов защиты (прикрытий, неадекватных реакций), когда необходимость в них отпала сама собой.

При использовании «запасного хода» к скрытой эмоции, как и в любой другой технике самотерапии, следует неизменно придерживаться того же основного правила: вы должны почувствовать внешнюю эмоцию. Если вы попытаетесь понять, почему плакали на вчерашнем сеансе, не переживая заново внешнего чувства, вам, вероятно, удастся сделать интересные догадки, основанные на интеллектуальном знании о себе, но вряд ли вам удастся раскрыть то, что вы побоялись вчера почувствовать. В фильме «Давид и Лиза»[6] есть одна душераздирающая сцена, которая происходит в художественной галерее. Маленькая девочка, страдающая шизофренией, взбирается на колени большой статуи сидящей женщины. Там она сворачивается калачиком и безмятежно засыпает, будто в объятиях реальной матери. Когда ее силой пытаются стащить оттуда, она плачет и жалобно жмется к статуе. Этот эпизод вызвал у меня острый приступ печали. Я спросила себя, что это значит лично для меня, о чем мне это напомнило. Этот бедный ребенок, ищущий любви у мраморной статуи, видимо, совсем был обделен материнской любовью. Ее трагическая потребность напомнила мне о том, какой неполноценной матерью я была в первый год после рождения моего ребенка. Нельзя сказать, что я не любила или была неласкова с малышкой, но неуверенность и тревожность настолько подавляли меня, что моей любви могло быть недостаточно. Я обнаружила скрытое чувство вины, как будто девочка с экрана — моя собственная дочь, которая ищет любви у статуи, и при мысли об этом мое сердце разрывалось на части.

Позже я обсудила этот фильм с одним из моих студентов, которого тоже сильно взволновал тот эпизод. Он, так же как и я, использовал самотерапию для выявления своего скрытого чувства. Но его эта сцена со статуей заставила почувствовать себя тем самым ребенком, отчаянно нуждающимся в материнской любви. Интересно, что мать этого студента чрезмерно опекала его, тогда как я в возрасте пяти лет лишилась матери. Нетрудно догадаться, что если бы я попыталась понять, что означает для меня этот эпизод, оставаясь при этом хладнокровной, я отождествила бы себя с лишенным любви ребенком.

Однажды я ходила на оперу Верди «Трубадур». Там есть сцена, где старая цыганка рассказывает, как ее мать была сожжена на костре по приказанию старого графа. Дочь решила отомстить. Украв у графа сына, она решила бросить его в тот же костер, но обезумев от горя, совершила страшную ошибку: сожгла собственного ребенка. Музыка, действие, сюжет — у меня мурашки бегали по спине от всего этого. Я была в ужасе. Тогда я спросила себя: «О чем мне это напоминает?» И снова почувствовала, как страдаю от старой скрытой вины, вспоминая с сожалением глупые ошибки, которые совершала как молодая мать. На какой- то жуткий момент я почувствовала себя этой старой ведьмой, плачущей горькими слезами утраты и раскаяния. Я и не помыслила бы никогда о таком скрытом чувстве, если бы подождала, успокоилась и подумала об этом хладнокровно. Напротив, я, вероятно, предположила бы, что мерзкая старуха напоминает мне жестокую мачеху, превратившую мою жизнь в возрасте с семи до девяти лет в настоящий ад. Я помню, как всегда говорила себе, что моя мачеха на самом деле ведьма, а не человек из плоти и крови.

Я только что проиллюстрировала, как кино и опера, два совершенно разных опыта, позволили мне пережить одно и то же скрытое чувство: вину, связанную с родительской ролью. И наоборот, один и тот же опыт, вызывающий идентичную внешнюю эмоцию, может в разные периоды жизни раскрывать нам разные скрытые эмоции. Много лет назад, когда наша семья была в трауре по смерти мачехи, я пошла вместе с отцом на оперу. Мы смотрели «Риголетто», трагическое повествование придворного шута, который был сводником при своем хозяине, герцоге, и в конце концов пал жертвой собственной интриги. В трагичной финальной сцене Риголетто обнаруживает, что невольно стал причиной смерти своей любимой дочери. Я плакала вместе с ним, бедным отцом, испытывающим ужасные муки потери, горя и вины. Но когда я спросила у себя, о чем я на самом деле плакала, о чем мне это напомнило, раскрылось нечто совершенно другое. Я отождествляла себя не с отцом, а с умирающей дочерью, и моим скрытым чувством было желание, чтоб мой собственный отец заботился обо мне так же, как Риголетто, — чтобы его отцовская любовь ко мне была такой же сильной.

Много лет спустя, уже будучи матерью, я снова смотрела «Риголетто» и была глубоко взволнована этой финальной сценой. И опять моим внешним чувством была жалость к душевным мукам отца. Однако, сняв этот слой, я обнаружила, что отождествляю себя с ним неким особым образом. Я чувствовала вину за собственные ошибки и неадекватность в качестве родителя. За все эти годы между первым и вторым представлением оперы я проделала немало работы в самотерапии; я осмелилась пережить многие скрытые чувства, связанные с моим отцом. Очевидно, теперь я была готова окончательно повзрослеть и почувствовать себя настоящим родителем.

Через несколько лет я еще раз ходила на «Риголетто». Как обычно, меня ужасно впечатлила душераздирающая сцена прощания отца с дочерью. Как обычно, я сострадала герою оперы. Но на этот раз на вопрос: «О чем мне это напоминает?» я получила другой ответ. Я подумала о том, какой Берни преданный и любящий отец, и как бы он страдал, если бы что-то случилось с его дочерью. Годами я проникала в самую глубину своих чувств и изучала собственные слабости; теперь наконец я была готова проявить подлинную заботу о другом человеке: моем муже.