Лицом к погоне

Свисают, в коросте кишащего гада.

Ленивые ленты чудовищных змей...

Я, может, еще покажу мальчугану

Поющих дорад и мальков золотых.

Исхлёстан волной, подчинен урагану, Я все-таки счастлив в злосчастьях своих.

Услышав, как стонут ворочаясь волны.

Широты смешав, позабывши про крен, Я мрака букеты ловлю и невольно, Как женщина, не подымаюсь с колон, Когда на корму, загрязненную тиной

И птичьим помётом, отдавши концы.

Один за другим заплывают картинно, Чтоб передохнуть и поспать мертвецы.

И всё же я беглый бродяга, который

Из бухты с трудом, но уплыл наконец.

Меня не возьмут на буксир мониторы, Не выловит в море ганзейский купец.

Я, весь фиолетовый в дымке ненастья.

Туда продираюсь, подкинутый ввысь, Где - о, стихотворца находка и счастье -

Лишь солнца лишай да лазурная слизь.

Я в сетке конвульсий, я в бликах, я в гуще

Эскорта светящихся рыб, и вперед

Лечу над волнами туда, где ревущий

Июль на куски расколол небосвод.

Я, видевший шумную случку Мальстрома, Скиталец, не знающий слово «жильё».

Грущу по Европе и сердце влекомо

К ее парапетам, к перилам ее.

Я, видевший звёздные архипелаги

Небес, что открыты безумству пловца.

Подумал: не здесь ли сиянье отваги

Для птиц, исполняющих волю творца?

Но поздно. Я плакал, пожалуй, что слишком.

Луна беспощадна, а солнце черно.

И, вспученный оцепенений излишком, О, море, хочу на песчаное дна!..

А если Европа вдали замаячит,

То пусть она будет, как лужи застой.

Пусть грустный кораблик в ладошке не прячет

Мальчишка, склоняясь над мутной водой.

А я не могу, убаюкан во влаге,

Войти в монотонный фарватер судов

И плыть сквозь огни и кичливые флаги

Под жутким прищуром понтонных мостов!