Джордж Гилдер
«Жизнь после капитализма.
Смысл богатства, будущее экономики и временная теория денег»
@importknig
Перевод этой книги подготовлен сообществом "Книжный импорт".
Каждые несколько дней в нём выходят любительские переводы новых зарубежных книг в жанре non-fiction, которые скорее всего никогда не будут официально изданы в России.
Все переводы распространяются бесплатно и в ознакомительных целях среди подписчиков сообщества.
Подпишитесь на нас в Telegram: https://t.me/importknig
Оглавление
ГЛАВА 1. Жизнь после капитализма
ГЛАВА 2. Деньги - это время
ГЛАВА 3. Миф об экономическом человеке
ГЛАВА 4. Рост - это обучение
ГЛАВА 5. Богатство - это знание
ГЛАВА 6. Информация о материале
ГЛАВА 7. Новый каменный век или новый углеродный век?
ГЛАВА 8. Экономика - это не подсчет атомов
ГЛАВА 9. Эффлоресценция изобилия
ГЛАВА 10. Финансовый разгул
ГЛАВА 11. Дилемма банкиров
ГЛАВА 12. Являются ли деньги товаром?
ГЛАВА 13. Биткойн
ГЛАВА 14. Теория информации и экономика
ЭПИЛОГ
ГЛАВА
1
.
Жизнь после капитализма
Материалистическое суеверие - это великая ошибка всех доминирующих школ экономической мысли. Это вера в то, что богатство составляют дефицитные материальные вещи.
В рамках этого материалистического суеверия экономика становится главным образом наукой о распределении неустранимо дефицитных материальных ресурсов.
Если экономика - это распределение дефицита, то политика становится принуждением к этому несчастному распределению; а война, увы, остается стремлением к политике другими средствами.
Даже великие теоретики и защитники капитализма сходятся во мнении, что богатство народов проистекает из "корысти", уничижительно "жадности", известной ранее как "корень всех зол". Это зло, как ни парадоксально, порождает блага. Однако эти блага не являются комплиментом для мясника или пекаря, которые преследуют лишь свои собственные интересы в рамках механической системы рынков, бессознательно предписанной невидимой рукой, чтобы дать людям определенную порцию хлеба и мяса.
Ценность этих "товаров" заключается в их нехватке, они неявно связывают богатство богатых с нуждой бедных. Сам Адам Смит считал, что если потребности людей никогда не будут удовлетворены, то движущая сила системы потерпит крах.
Сегодня триумфы капитализма, похоже, приводят к самому полному на сегодняшний день отказу от этой системы. В то время как глобальный всплеск капиталистического изобилия освобождает бедных, критики капитализма нашли новую жертву капитализма - саму землю. И преступниками являются не просто капиталисты - империалисты, банкиры, торговцы, монополисты или евреи (хотя Израиль по-прежнему подвергается особому осуждению), - а само человечество. Мы - бич Земли.
Это последнее и неопровержимое по своей сути обвинение против капитализма: изобилие становится бедностью, потому что оно опустошает мир. Этот аргумент - аргумент не в пользу социализма, как такового, а в пользу экономической устойчивости, управляемой государством - является аргументом, который, по-видимому, победил.
Правда, около 57% зарегистрированных демократов симпатизируют социализму, а кандидат в президенты от Демократической партии в 2016 и 2020 годах был зарегистрированным социалистом. Но процент американцев и европейцев, которые верят в ту или иную версию "устойчивого развития", намного больше, чем процент тех, кто когда-либо принимал социализм. Социализм никогда не преподавался в американских начальных и средних школах. Но устойчивое развитие почитается как единственный способ избежать экологической катастрофы. Согласно опросу BBC, 56 процентов школьников считают, что человечество обречено из-за уничтожения планеты. Согласно новому материализму, мы должны относиться к углекислому газу, основе органической жизни, как к яду, производимому капиталистами. Регулирование этого яда дает возможность эффективно социалистической бюрократии, прикрывающейся именем устойчивости.
У нас также есть навязывание "чрезвычайного социализма" - хотя он тоже не называется так, а скорее под именем "науки", и презумпция того, что правительственные "эксперты" знают лучше всех. Тем не менее, мы можем назвать его тем, чем он на самом деле является. Чрезвычайный социализм оправдывает захват государством почти всей американской экономики и американской социальной жизни во время пандемической паники COVID-19. В этой форме чрезвычайный социализм проходит; но инструменты и методы, пропаганда и запугивание, теперь являются признанным оружием антикапитализма, которое может быть использовано при любой необходимости или возможности.
Как никогда ранее в Америке мы сталкиваемся с перспективой жизни после капитализма в его самом негативном смысле: жизни в условиях дефицита, лишений и страха.
Но есть и другая, лучшая версия жизни после капитализма, которая не только лучше понимает капитализм в его истинном виде, но и полностью опровергает идею о том, что человеческая производительность и процветание являются смертельной угрозой для планеты. Теория капитализма с самого начала противоречила его самой фундаментальной реальности - изобилию, которое он порождает. Адам Смит и его наследники стремились не к созданию экономической системы, а к описанию того, как экономика, по их наблюдениям, работает на самом деле; и, хотя их усилия были благородными и выдающимися и привели к большим открытиям, они допустили фундаментальную наблюдательно-философскую ошибку. Положив капиталистическую теорию на ошибочный фундамент материалистических вознаграждений и наказаний, а не на человеческую изобретательность, творчество и накопление мудрости, они совершили критическую ошибку, которая со временем усугубилась. Цель этой книги - исправить эту ошибку и восстановить экономику на четырех основополагающих истинах: Богатство - это знание. Рост - это обучение. Деньги - это время. Информация - это удивление.
Богатство - это знание
Я написал эту книгу, частично, на Гавайях, куда я приехал для окончательного редактирования вместе с моим консультантом и соавтором двух глав этой книги - экономистом Гейл Пули из Университета Бригама Янга на Гавайях. Среди тропического изобилия мы с женой и моим редактором Ричардом Вигиланте оказались в окружении богатых продовольственных ресурсов. Поблизости росли кокосовые орехи, на лужайке кудахтали куры, деревья макадамии рассыпали свои щедроты по траве, ананасы были в изобилии на полях, а рыба в изобилии водилась в близлежащем океане. Но мы даже не подумали о том, чтобы собирать кокосы и ананасы, ловить рыбу или сворачивать шеи цыплятам. Вместо этого мы проехали семь миль и поели в ресторане в Халейве, заплатив за обслуживание 147 долларов. Конечно, мы могли бы пойти в магазин и купить ингредиенты для салата "Кобб" с омаром и блюда из махи-махи, которые мы заказали, и приготовить их самостоятельно на домашней кухне. Но мы этого не сделали. Вместо этого мы обменяли наши деньги - результат наших знаний, которые мы использовали в информационных бюллетенях, книгах и выступлениях, - на знания владельца ресторана, поваров и официантов, чтобы они приготовили привлекательные блюда с прибылью для себя и по цене, которую мы считали справедливой. То, что мы, как люди, обменивали, было дифференцированным знанием, которое мы называем богатством.
По дороге в ресторан мы извлекли еще один экономический урок. Мы заправили нашу машину бензином, сделанным из нефти с 10-процентной примесью биотоплива этанола. Мы также проехали мимо массива гигантских ветряных мельниц, вырабатывающих электроэнергию, которая, возможно, когда-нибудь будет использоваться для электромобилей. Предполагается, что электроэнергия, вырабатываемая ветряными мельницами, устойчива, а нефть - нет. Но идея о том, что нефть не является устойчивым ресурсом, а ветер - является, выражает логическое заблуждение.
Считается, что ветер, как и солнечный свет, "бесплатен". Нефть считается дефицитной и даже "драгоценной", приближающейся к "пику" доступности. Но все виды энергии, по сути, бесплатны. На протяжении несметных веков нефть оставалась в основном под землей или просачивалась на поверхность, но человек не имел представления ни о ее ценности, ни о том, как ее добывать, не говоря уже о том, как перерабатывать ее в бензин, смешивать с предписанным политиками эликсиром этанола и транспортировать по всему миру на автозаправочные станции, которые могут продать ее желающим потребителям дороже, чем стоила ее переработка и транспортировка. Когда вы вставляете свою кредитную карту в бензонасос, на самом деле вы покупаете знания, которые делают эту операцию возможной.
Неважно, из какого материала - первобытного ли углерода, полученного от разлагающихся динозавров, просроченного ли зоопланктона и водорослей, или даже кукурузы для этанола. Атомы обильны и свободны; ими управляют физические и химические законы, регулирующие сохранение материи и энергии. Именно знания, начиная с химического машиностроения, добычи нефти, нефтепереработки, строительства станций техобслуживания, сетей грузоперевозок, производства микрочипов и всех аспектов цепочки поставок, делают возможной каждую заправку, которую мы воспринимаем как должное.
Адам Смит, первый великий экономист капитализма, назвал свой классический труд "Богатство народов". Он приписывал это богатство "разделению труда", когда разные люди сотрудничают, обменивая навыки и продукцию на деньги. Выделив разделение труда, Смит подошел дразняще близко к определению истинного источника богатства, которым является знание.
Рост - это обучение
Специализация, как при разделении труда, ускоряет обучение, и богатство наций развивается благодаря обучению наций.
Самым мощным двигателем глобального экономического роста за последние полвека является закон (Гордона) Мура о микрочипах, согласно которому их вычислительная мощность будет удваиваться каждые два года.
Закон Мура - это феномен обучения, связанный сложным образом с так называемой кривой обучения, в данном случае выражающейся в количестве транзисторных переключателей, которые можно соединить вместе на одном кусочке кремния размером с ноготь большого пальца. Идея кривой обучения была популяризирована в 1950-х и 1960-х годах Брюсом Хендерсоном из Boston Consulting Group и Биллом Бейном из Bain and Company. Теория кривой обучения предсказывает, что в рыночной экономике стоимость любого товара или услуги будет снижаться на 20-30 процентов при каждом удвоении общего количества проданных единиц. Применимо ко всему: от куриных яиц до километров грузоперевозок, от долларов страхового полиса до мест в самолете и строк программного кода, кривые обучения являются наиболее полно задокументированным явлением в экономике бизнеса.
Кривая обучения - это показатель того, насколько увеличивается объем знаний по мере того, как работники и менеджеры наращивают объемы производства и продаж, или, другими словами, по мере роста опыта и технической подкованности. Они учатся создавать лучше, быстрее и эффективнее, сокращая расходы.
Исследование Института Санта-Фе показало, что хотя закон Мура основан на времени, а не на производстве, по сути, он является кривой обучения. Причина, по которой закон Мура кажется уникальным - увеличение количества вычислений в секунду в миллион раз (и увеличение плотности памяти в 2 миллиарда раз) за пятьдесят лет - заключается в том, что объемы транзисторов на чипе росли беспрецедентными темпами. Кривая обучения ускорилась, когда промышленность перешла от обработки материи с помощью химических реакций - нагревания, давления и изменения фаз - к манипулированию материей изнутри с помощью микромира квантовой физики. Благодаря конкуренции, подражанию, исследованиям, экспериментам и инженерному гению полупроводниковая промышленность научилась уменьшать размеры транзисторов настолько, чтобы удваивать эффективность вычислений каждые два года.
Большинство людей, включая экономистов, рассматривают деньги как меру стоимости; и, конечно, деньги являются расчетной единицей, хранилищем стоимости, и средством совершения сделок. Огромная международная инфраструктура управляет их использованием по всему миру. Для определения их стоимости требуется огромная индустрия эконометрики, паритетов покупательной способности, индексов потребительских цен, дефляторов валового внутреннего продукта, измерителей производительности и других сложных процедур. К сожалению, в итоге получается неразбериха, или то, что я назвал "денежным скандалом".
Не понимая, что мы перешли в новую сферу за пределами капитализма, мировые центральные банкиры и правительства участвуют в бесполезном и извращенном процессе манипулирования деньгами во имя создания богатства. Результатом этого является затуманивание бизнеса и, следовательно, эрозия знаний - того самого богатства, к которому они стремятся.
В информационной теории экономики ценность проистекает из объема. Кривая обучения показывает, что объем способствует обучению, а знания, в свою очередь, создают богатство.
В 2022 году мировой валовой внутренний продукт (ВВП) впервые превысил годовой показатель в 100 триллионов долларов - и это произошло даже на фоне войны между Украиной и Россией, продолжающейся (пусть и остаточной) паники из-за пандемии и вопиющей государственной бесхозяйственности некоторых ведущих экономик мира. Кремниевые технологии являются далеко и далеко не самым важным инструментом этой экономики стоимостью 100 триллионов долларов, двигателем практически всего экономического прогресса. Большая часть ВВП в 100 триллионов долларов исчезла бы без них.
Является ли это богатство - все эти деньги - в каком-либо важном смысле материальными? Материальной основой кремниевой экономики, непрозрачной и прозрачной, кремниевых чипов и кремниевых оптоволоконных линий, является песок. Два других ключевых элемента в химическом составе чипа - кислород и алюминий. Короче говоря, то, что определяет большую часть стоимости мировой экономики в 100 триллионов долларов, не имеет ничего общего с нехваткой материалов и ничего общего с деньгами как таковыми. Это имеет отношение к знаниям.
Как заметил Гордон Мур, известный своим законом Мура, соучредитель корпорации Intel и один из ключевых изобретателей кремниевых устройств: «Кремний, кислород и алюминий в микрочипах - это три самых распространенных элемента в земной коре». Они дешевы, потому что они - грязь. Практически вся ценность полупроводниковой и оптической промышленности обусловлена знаниями, которые они воплощают, знаниями, накопленными со временем.
Деньги - это время
В сделках с ценными экономическими знаниями мы неизбежно обращаемся к роли денег. Когда мы платим за бензин или еду, мы предлагаем наличные или кредит в обмен на товар и услугу. Когда кто-то покупает недвижимость на берегу моря, он использует капитал для обмена. Когда работодатель нанимает сотрудника и покупает оборудование для своего бизнеса, он использует оборотный капитал. Когда экономисты суммируют всю эту экономическую деятельность и то, какую пользу она приносит каждому из нас, они называют ее богатством.
Успешные финансисты склонны считать свое богатство наградой за превосходные знания. Правительства, как правило, соглашаются с этим, хотя они обычно выступают против предполагаемого финансового легитимизма, "власти денег", "внутренней торговли" и "монополии", поскольку это оправдывает расширение их противодействующих бюрократических полномочий по увеличению регулирования и налогов, а также поручение центральным банкам печатать деньги десятками триллионов для государственного перераспределения и субсидий.
Подозрения в отношении "власти денег" носят глобальный характер. На Западе "устойчивое развитие" оказывается эффективным способом расширить возможности правительства в борьбе с предполагаемой хищностью энергетических компаний и подавить частное предпринимательство. В Китае они выпускают комиссаров "всеобщего процветания", чтобы запугать таких титанов предпринимательства, как Джек Ма из Alibaba и Пони Ма из Tencent.
Но вся эта озабоченность "властью денег" неуместна. Как я надеюсь доказать с помощью Гейла Пули, профессора экономики Университета Бригама Янга в Лайе, Гавайи, и Мэриан Тупи из Сент-Эндрюсского колледжа в Шотландии и Института Катона, деньги должны служить не волшебной палочкой для банкиров и политиков, а измерительной палочкой для предпринимателей. Наша цель - ниспровергнуть другую большую ошибку модной экономики: идею о том, что деньги - это товар, вещь, которая воплощает экономическое богатство, а не просто исчисляет его. Деньги, как мы покажем, - это мера времени. Деньги - это не то, что можно накапливать и чем можно манипулировать для достижения экономических целей; это мера изучения кривой времени, объема и стоимости.
Это не означает, что деньги - это просто прохождение часов и минут. Это не оптовое или аморфное время. Это символизированное время, заработанное в производственных процессах; чем больше мы производим за определенное время, тем большую ценность мы можем получить в обмен. По мере увеличения количества единиц продукции в час или минуту растет производительность - или время, которое можно посвятить другим целям.
Компания описывает это увеличение времени как денежную прибыль. Рабочий описывает это как увеличение денежной заработной платы. Но реальные деньги в конечном счете коренится в жетонах времени. Когда у вас заканчиваются деньги, на самом деле у вас заканчивается время, чтобы заработать больше денег. Время - измеряется ли оно скоростью света или продолжительностью жизни - является господствующим экономическим и физическим дефицитом, который регулирует измерение стоимости.
Пули и Тупи, опираясь на революцию временных цен, начатую Уильямом Нордхаусом из Йельского университета в 1972 году, и широко развитую впоследствии Джулианом Саймоном, показывают, что спрос - это продукт изобилия, а не дефицита. Это вариация закона Сэя о том, что предложение создает свой собственный спрос. Возьмем, к примеру, наш микрочип. При всем своем вкладе в экономический рост, сама индустрия микрочипов составляет чуть более шести десятых процента мировой экономики: 650 миллиардов долларов из 100 триллионов долларов. Если бы полупроводники стоили в десять раз дороже, экономист мог бы подсчитать, что они дали бы большую долю мирового ВВП, потому что он измерял бы их стоимость материально, деньгами . Но при десятикратной стоимости микрочипы не будут и на десятую часть полезнее. Их доля в общем ВВП не увеличится, а уменьшится.
Реальная отдача от полупроводников - это время, время, сэкономленное для других целей, включая другие продукты, которые могут быть произведены. Транзистор - это то, что мы назвали "определяющим изобилием" экономики, обеспечивающим наиболее эффективное и продуктивное использование других ресурсов. Время - единственный по-настоящему дефицитный ресурс - не транзисторы, стоимость которых сегодня приближается к миллиардным долям цента.
Экономический рост происходит благодаря обучению, накоплению знаний через опыт и фальсифицируемые эксперименты (включая прибыль и убытки на рынке, полигоне для предпринимательских экспериментов). Богатство - это знания, измеряемые деньгами, а время - это то, что остается дефицитным, когда все остальное становится изобилием. Время - это конечный измеритель производительности, экономической ценности и изобилия.
Информация - это сюрприз
Сюрприз - это само определение новой информации, а "теория информации" - это основа современных вычислений и коммуникаций, незаменимая наука для информационной экономики. Когда Клод Шеннон из Массачусетского технологического института создал теорию информации для американских военных, он сделал это для того, чтобы выяснить, как максимизировать связь по ограниченному каналу, будь то телеграф, телефон, радио или даже аварийные маяки. Первым шагом, как он показал, является экономия на самом сообщении, устранение всего лишнего. До появления радио корабли в море подавали друг другу сигналы с помощью флагов, на которых был, возможно, один символ. С помощью кодовой книги один или два символа могли превратиться в предложения с инструкциями. Шеннон понял, что в большинстве сообщений нужна только удивительная, непредсказуемая часть. Новая информация, на основе которой мы учимся, - это удивительная информация.
Любое правительство, которое понимает теорию информации (и информационную экономику) и хочет увеличить богатство своей страны, обеспечит свободный рынок - который является информационной системой спроса и предложения, прибыли и убытков, и кооперативных ценовых сигналов - настолько нерегулируемым, насколько это возможно, чтобы экономическая информация, новая информация, удивительная информация, свободно распространялась, увеличивая обучение и, таким образом, увеличивая производительность. Именно знания и инновации, которые появляются благодаря неожиданной информации, превращают материальные вещи, которых в природе много - продукты питания и волокна, топливо и руду - в богатство. Жизнь после капитализма - это экономика, ограниченная только конечным ресурсом Саймона, ограниченностью человеческого знания и творчества; или, говоря иначе, это экономика сверх избыточности по мере расширения информации и знаний.
ГЛАВА 2. Деньги - это время
Каждый год, начиная с 1986 года, Американская федерация фермерских бюро проводит опрос о стоимости ужина в День благодарения, включающего 16-фунтовую индейку и все необходимое: 14 унций начинки из кубиков, три фунта сладкого картофеля, фунт зеленого горошка, 1 фунт овощей, 30-унцевый тыквенный пирог, 12 унций свежей клюквы, 12 булочек, две формы для пирога, полпинты сливок для взбивания, галлон молока и несколько дополнительных продуктов.
Фермерское бюро отмечает, что хотя номинальная цена праздника Дня благодарения за 36 лет выросла на 70,1%, это в основном связано с монетарной инфляцией. В реальных долларах, с поправкой на инфляцию, цена Дня благодарения осталась практически неизменной.
Фермерское бюро считает это хорошей новостью, но есть и другие способы взглянуть на это. Потребительская база Америки за этот период значительно выросла в размерах и покупательной способности, а государственные субсидии фермерам составляли от 5 до 30 миллиардов долларов в год. Фермеры и сельскохозяйственные дистрибьюторы сделали огромные инвестиции в машины и транспорт, исследования и технологии, и все же Фермерское бюро считает, что с 1986 года наши отрасли производства и распределения продуктов питания находятся на беговой дорожке. Они не смогли повлиять на реальные цены на продукты питания. Может ли это быть правдой? Или мы неправильно измеряем цены?
Реальная цена, которую мы платим за что-либо, не лучше всего выражается в манипуляциях с государственными деньгами и небрежной корректировке инфляции. Реальная цена - это количество времени, которое требуется, чтобы заработать деньги для покупки товаров и услуг. Когда мы тратим деньги, мы тратим наше время, время, которое потребовалось нам, чтобы накопить деньги. Как показал нобелевский лауреат Йельского университета Уильям Нордхаус, из-за неучета времени преобладающие представления об экономической истории значительно недооценивали экономические достижения. Он доказал это, скрупулезно проанализировав, как люди производили свет на протяжении тысячелетий, от пещерных костров до вавилонских фитильных ламп, свечей, ламп накаливания и флуоресцентных ламп, и какой ценой.
В 1994 году Нордхаус написал эссе для Национального бюро экономических исследований. Она называлась «Отражают ли реальный доход и реальную заработную плату реальность? История освещения показывает, что нет». Нордхаус заключил:
Одна современная 100-ваттная лампа накаливания, горящая в течение трех часов каждую ночь, производит 1,5 миллиона люмен-часов света в год. В начале прошлого века [1800] для получения такого количества света потребовалось бы сжечь 17 000 свечей, и среднему работнику пришлось бы трудиться почти 1 000 часов, чтобы заработать доллары для покупки свечей. В современную эпоху, при использовании компактной люминесцентной лампы, на 1,5 миллиона люмен в час потребуется 22 киловатт-часа, которые средний рабочий может купить примерно за 10 минут работы [в 1990 году], или в шесть тысяч раз меньше. Для экономистов, которые обратили на это внимание, исследование Нордхауса стало сменой парадигмы. Как я писал в журнале "Знание и власть" в 2013 году, экономисты ошибались, потому что «они концентрировались на денежных ценах, а не на реальных затратах труда - сколько часов работники должны были трудиться, чтобы купить свет».
Однако одна из очевидных трудностей подхода Нордхауса заключается в том, что он не масштабируем. Никто не может оценить "истинное" влияние всех бесконечных изменений и усовершенствований товаров и услуг современной экономики. Но сделать исследование Нордхауса масштабируемым - это именно то, над чем работали мои любимые экономисты Гейл Пули и Мэриан Тупи, заменив чрезвычайно подробные расчеты Нордхауса одним простым уравнением. Разделив номинальные цены на номинальную заработную плату, они объединили в одном числе два ключевых эффекта инноваций: рост заработной платы и снижение издержек.
Если мы проверим это на примере обеда в День благодарения, разделив номинальную денежную цену на почасовую зарплату, чтобы получить цену времени в часах и минутах, то цена обеда в День благодарения с 1986 года снизилась на 29,7 процента для неквалифицированного работника и на 31,5 процента для квалифицированного "синего воротничка". Тем не менее, для каждого конкретного работника даже эти цифры обманчивы. Неквалифицированные работники, как правило, не остаются неквалифицированными на протяжении всей своей карьеры. Подавляющее большинство таких работников поднимаются в средний класс.
Если предположить нормальное продвижение по службе и кривую обучения, то обед на День благодарения, который в 1986 году стоил 32,9 минуты для неквалифицированного рабочего, в 2021 году обойдется ему всего в 9,2 минуты, если предположить, что этот рабочий достиг статуса квалифицированного "синего воротничка". Цена его времени снизилась более чем на 70 процентов.
Используя свое уравнение, Тупи и Пули смогли продемонстрировать, что на протяжении более чем полутора веков, измеряемых по ценам на время - количество покупаемой продукции на единицу времени, затраченного на труд - изобилие ресурсов росло со скоростью 4 процента в год. Это означает, что каждые пятьдесят лет так называемые природные ресурсы реальной экономики увеличиваются примерно в семь раз. Везде, где предприниматели могут свободно создавать и продавать свои изобретения, цены на время падают. Цены времени показывают, что в течение первых двадцати лет этого века экономика Китая росла в среднем более чем на 10 процентов в год в условиях режима экономической либерализации.
У каждого человека, будь то богатый или бедный, в сутках всего двадцать четыре часа. Но по мере снижения цен на время наибольшую выгоду зачастую получают бедные люди. Вместо того чтобы тратить почти каждый час бодрствования на охоту и собирательство (буквально или метафорически), они получают возможность "специализироваться как производители" и "диверсифицироваться как потребители". Например, как показано в книге Тупи и Пули "Сверхизбыток", цена времени на приобретение риса, достаточного для дневного рациона в Индии, снизилась с семи часов в 1960 году до менее часа сегодня. Цена времени на приобретение сопоставимого количества пшеницы в Индиане снизилась с часа до 7,5 минут. Индийский крестьянин получил шесть часов и две минуты, чтобы заняться другими делами, в то время как покупатель пшеницы в Индиане получил около 52 минут. От такого экономического прогресса выигрывают все, но больше всего выигрывают бедные.
Используя данные Тупи и Пули, мы также можем убедиться, что ресурсы и энергия не иссякают, рост населения не является "неустойчивым", а так называемое "изменение климата" не сеет хаос по всему миру. Тупи и Пули показывают, что хотя с 1980 года содержание углекислого газа в атмосфере увеличилось на 22 процента, последствия этого не были ни экологически токсичными, ни экономически катастрофическими: мировая экономика выросла на 518,98 процента, и в этом измерении - постоянно растущее изобилие ресурсов продовольствия и других товаров и услуг.
Нигде в этих временных ценах нет никаких признаков снижения уровня жизни среднего класса или уменьшения покупательной способности. Любой американский упадок носит скорее культурный и семейный характер, чем экономический. Но американцы всех классов, если они заняты семьей и продуктивной работой, живут лучше, чем когда-либо.
В 1935 году известный британский экономист Лайонел Роббинс подвел итог двум столетиям экономической мысли, определив экономику как науку о дефиците: «Экономика... изучает поведение человека как взаимосвязь между целями и ограниченными средствами, которые имеют альтернативное применение». (Большинство экономистов до сих пор думают именно так, но они ошибаются).
Их ошибка дорого обошлась в прошлом, и под видом "устойчивости" может оправдать ужасные действия в будущем. Борцы за устойчивое развитие являются сторонниками исторически дискредитированной концепции преподобного Томаса Мальтуса о фатальном конфликте между геометрическим ростом населения и линейным ростом запасов продовольствия для его поддержания. В 1798 году Мальтус заявил, что рост населения в конечном итоге "неустойчив" в условиях ограниченности ресурсов Земли.
Как отмечает Мэтт Ридли, автор книги "Рациональный оптимист", "Во время великого ирландского голода Чарльз Тревельян, помощник секретаря казначейства в Лондоне, который был учеником Мальтуса, назвал голод "эффективным механизмом сокращения избыточного населения", добавив: «Высшая мудрость воспитала постоянное добро из преходящего зла».
После Второй мировой войны знаменитый философ и математик Бертран Рассел вновь поднял вопрос о перенаселении как о глобальном кризисе. Он заметил, что в качестве средства борьбы с ростом населения даже война оказалась "разочаровывающей". Он мрачно предположил, что в будущем "возможно, бактериологическая война окажется более эффективной".
В конце 1970-х годов экономист из Беркли Пол Эрлих продолжил эту мрачную кампанию своим бестселлером "Бомба для населения", в котором он предсказал глобальный голод, если население Земли не будет сокращено вдвое. Он признавал: "Операция потребует принятия многих, очевидно, жестоких и бессердечных решений. Боль может быть сильной". Но, по его мнению, это будет «принуждение во имя благой цели».
Ридли отмечает, что эта логика "цель оправдывает средства" использовалась уже много раз: «Калифорнийские программы принудительной стерилизации в 1920-х годах, массовые убийства в Германии в 1940-х годах, полупринудительная стерилизация в Индии в 1960-х годах и китайская политика одного ребенка в 1980-х годах - все они оправдывали огромные страдания на том основании, что они принесут пользу будущим поколениям». Конечно, они не принесли пользу будущим поколениям; они уничтожили будущие поколения.
Вера в неизбежный конфликт между растущим населением планеты и скудными планетарными ресурсами поражает мировых политиков, одурманивает большую часть мировой экономики, деморализует молодых матерей, наводит уныние на будущее человечества и побуждает к пустым глобальным кампаниям за "устойчивое развитие".
Но Пули и Тупи доказывают, что устойчивость сама по себе неустойчива. Они показывают, что с 1980 по 2020 год, в то время как население выросло на 75%, временные цены на пятьдесят основных товаров, поддерживающих жизнь, упали на 75%. Это означает, что на каждый прирост населения глобальные ресурсы увеличивались в восемь раз. Они выдвигают аргумент Джулиана Саймона о том, что единственным значимым дефицитом является человеческая жизнь. Люди не являются бременем для ресурсов; они - главный ресурс. Пули и Тупи превращают экономику из "мрачной науки о дефиците" в искупительную науку о высвобождении творческого потенциала человека для создания изобилия, где единственным ограничением является время.
То, что остается дефицитным, когда все остальное становится изобилием, - это наши минуты, часы, дни и годы. Время - единственный ресурс, который нельзя переработать, сохранить, продублировать или восстановить. Цены на время рассчитывают количество часов и минут, необходимых для того, чтобы заработать деньги на покупку товаров и услуг. В отличие от денежных цен, цены времени однозначны и универсальны. Все другие цены являются круговыми, измеряя стоимость измеряемыми стоимостями, товары - товарами, рыночные капиталы - денежными рынками, в то время как цены времени признают, что деньги - это всего лишь устройство, позволяющее перевести нехватку времени в транзакции и оценки как токенизированное время. Вне этой неизбежной реальности цены субъективны.
Мера цены времени трансформирует и уточняет практически все экономические расчеты и предположения, от темпов экономического роста до веса долга, степени неравенства, воздействия углекислого газа на атмосферу и уровня истинных процентных ставок.
Как показывают Тупи и Пули, во всем мире с 1980 по 2022 год работники смогли купить на 300 процентов больше товаров и услуг за свои часы и минуты. Сельскохозяйственные и морские товары, включая чай и кофе, креветки и лосось, стали дешевле на 80 процентов. Нет необходимости вычислять физическую эффективность и доходность каждого товара в корзине. Достаточно подсчитать часы и минуты работы и разделить их на любой денежный показатель соответствующей части экономики.
Это прорыв, но это еще только начало мудрости.
Цены на время показывают, что экономический прогресс продолжается гораздо быстрее, чем предполагают экономисты. Реальные процентные ставки, измеряющие реальную среднюю отдачу от затрат времени, не упали в отрицательную область, как будто время может двигаться назад, а остаются на уровне 3-4 процентов. И Китай растет быстрее, чем утверждает даже Коммунистическая партия. Это означает, что Китай с его радикально более низкими государственными расходами (менее 20 процентов ВВП), чем в США (37 процентов ВВП), возможно, до сих пор обеспечивал более свободную среду для бизнеса. При более низких налоговых ставках и более низких государственных расходах как доли ВВП Китай может увеличить свои фактические государственные расходы быстрее, чем любая другая страна в мире, хотя однопартийная политика Китая может в конечном итоге убить золотого гуся.
Используя работу Пули и Тупи, мы можем опровергнуть семь гипотез, часто выдвигаемых в дебатах о политической экономии.
Глобализация плоха для США, но почему-то хороша для Китая и других авторитарных государств. Цены времени показывают, что обе страны получили огромную выгоду.
Мировой экономический рост замедляется с 1980 года. Временные цены не дают никаких доказательств значительного замедления экономического роста за пределами Великой рецессии 2008 года.
Технологические инновации переживают глобальный спад. Цены времени объединяют два измерения выгод от инноваций в одном числе - затраты и доходы - и демонстрируют продолжающийся рост инноваций.
Торговый разрыв нанес определенный ущерб экономике и среднему классу США, и его необходимо кардинально "исправить". По мере роста торгового разрыва цены на время резко упали. Экономический рост увеличивается примерно пропорционально торговле, умноженной на цены времени, независимо от "баланса" между счетами товаров и услуг и счетами капитала.
Низкие или отрицательные реальные процентные ставки вызывают "пузыри" в экономике и на фондовых рынках и дисбаланс, который необходимо кардинально исправить. С поправкой на манипуляции с деньгами и сутяжничество центральных банков реальные процентные ставки остаются на нормальном уровне. Центральные банки не могут существенно повлиять на реальные ставки, измеряемые временными ценами.
Дефицит США, превышающий триллион долларов, предвещает будущий экономический кризис. Как показывают временные цены, экономический рост США остается устойчивым, и, если его не подорвать торговыми войнами, политическими сбоями в цепочке поставок, пагубным повышением налогов или чрезвычайным социализмом, он может поддерживать большой дефицит.
Навес мирового долга в 250 триллионов долларов является совершенно неустойчивым и в какой-то момент приведет к инфляционному взрыву. Экономический рост в мире продолжается на уровне примерно 5,05%, удваивая экономику каждые 14,07 лет. Если Соединенные Штаты не остановят рост мировой торговли войной или протекционизмом, не задушат прогресс высокими налоговыми ставками или чрезмерным регулированием своего технологического сектора, то навес долга вполне управляем.
Расширение мировой торговли и экономической свободы создало золотой век для мировой экономики. Для поддержания этого золотого века, однако, нам нужна экономика, которая резонирует с фактами наблюдаемого изобилия. Несмотря на свое изобилие, капитализм никогда не мог защитить себя от социализма. Главным образом потому, что, какими бы ни были различия в их политике, их метафизика была идентичной.
Капиталистическая теория, по крайней мере, начиная с Адама Смита, покоится на том же материалистическом суеверии, которое поддерживает социализм. Материалистическое суеверие заключается в том, что богатство состоит из вещей, а не мыслей, из накопленного капитала, а не накопленных знаний - что люди в основном потребители, а не творцы, рты, а не умы. Капиталистическая теория остается связанной языком, который не может избежать тех же самых материалистических и детерминистских предпосылок социализма. Эти предпосылки в корне искажают не только содержание, но и саму цель экономической мысли.
Капитализму нужна экономическая теория, которая не только объясняет экономический рост, но и оправдывает его, которая основана на истине, что экономический рост последних веков был достигнут не за счет опустошения "природных" ресурсов, а за счет их регенерации, не за счет накопления материи, а за счет замены ее разумом, не за счет растраты энергии, а за счет более изобретательного ее использования, что мы накапливаем богатство не за счет кражи у земли, а за счет пополнения накопленных человечеством знаний. Именно изобретательность человека создает экономический рост и богатство.
ГЛАВА 3. Миф об экономическом человеке
Критики капитализма и почти все его защитники согласны с тем, что капитализм - это, по сути, система стимулов. В 2021 году тележурналист и колумнист Джон Стоссел рассказал о дебатах между ветераном экономики предложения Дэном Митчеллом из Центра свободы и процветания и Робертом Райхом, бывшим министром труда при президенте Билле Клинтоне, а ныне профессором Беркли. Митчелл утверждал, что миллиардеры являются признаком успеха капиталистической системы, говоря: "Я надеюсь, что у нас появится сто новых супермиллиардеров, потому что это означает, что сто новых людей придумали, как сделать нашу жизнь лучше".
Райх осудил этот аргумент во имя равенства и призвал к программе "ликвидации миллиардеров" с помощью "налога на богатство", который для достижения своей цели должен быть конфискационным. Он отрицает, что это оттолкнет сверхбогатых людей от инвестиций и инноваций. "Предприниматели, такие как Джефф Безос, были бы так же мотивированы 100 или даже 50 миллионами долларов", - сказал он.
Митчелл, казалось бы, соглашаясь с материалистической стимулирующей моделью экономики Райха, отрицал, что стимулы были бы достаточно велики, если бы Райх добился своего: при уменьшении доходов и богатства на сотни миллионов, возможно, миллиардеры "просто успокоятся... уйдут на пенсию, отправятся на яхте вокруг света... будут потреблять вместо того, чтобы экономить и производить".
Большинство экономистов, таких как Митчелл и Райх, рассматривают капитализм как механизм, управляемый материальными вознаграждениями и наказаниями: человек - homo economicus, рационально рассчитывающий свои интересы на основе гедонистической калькуляции удовольствия и боли.
Но хотя материальные стимулы могут мотивировать поведение человека, они не имеют ничего общего с инновациями, которые стимулируют экономический рост. Каждый бомж в приюте для бездомных может стремиться к богатству Форда или Рокфеллера, Гейтса, Безоса или Джобса. У всех одинаковые нейронные системы и ориентация на удовольствие и боль. Но какие бы богатства вы ни предлагали, если только эти бомжи не являются скрытыми гениями с огромным творческим потенциалом, впечатляющей трудовой этикой и горячим желанием учиться и применять знания, они не превратят свой новообретенный капитал в создание Model T и не распространят его на новую транспортную экономику, нефтяную промышленность или компьютерную операционную систему и интернет.
При капитализме капитал перемещается не к тем, кто может его лучше всего потратить, а к тем, кто может лучше всего его расширить. Расширение богатства и обогащение многих жизней зависит от знаний и обучения, а не от простых стимулов. Рассматривая капитализм в первую очередь как систему стимулов, управляемую материальными вознаграждениями и наказаниями, преобладающая экономика упускает из виду то, что действительно является движущей силой экономического роста - творчество, знания и обучение, и не дает простого способа ответить на обвинения социалистов в жадности. Модель стимулов подразумевает, что проблема экономики заключается в мотивации людей к созданию богатства, а не в том, чтобы дать им возможность сделать это.
Это ошибочное понимание того, как создается богатство, объединяет экономистов-либертарианцев, экономистов, ориентированных на предложение, и экономистов-социалистов. Все они в той или иной форме отражают традиционное экономическое мышление. Все они ошибаются.
Либертарианец считает, что, следуя материалистическим стимулам, люди создадут "спонтанный порядок", в котором каждый будет более свободным и реализованным, а государственные правила и нормы будут нужны лишь в минимальной степени.
Стимулы настолько сильны в стимулировании роста, что люди будут платить больше налогоплательщикам при более низких налоговых ставках, чем при более высоких, инвесторы будут накапливать капитал для получения все более высоких доходов, и даже государственные расходы будут процветать.
Левые профессора хотят создать систему стимулов, ориентированную на такие цели, как равенство, справедливость, демократия, равные условия, справедливость для меньшинств, бесплатные услуги, такие как здравоохранение, образование, жилье, гарантированные доходы, экологическая устойчивость для защиты планеты, и все это в соответствии с планами, разработанными научно подготовленными экспертами и идеалистами.
Либертарианец стремится к минимальному государству, сторонник предложения - к благоразумно благодетельному государству, а социалист - к управленческому и научному государству. Все они - от Торговой палаты США до Коммунистической партии Китая - согласны с тем, что экономика функционирует за счет поощрений и наказаний граждан.
И поэтому экономисты всех мастей сосредотачиваются на предсказуемой, по их мнению, реакции homo economicus на стимулы. Эффективный рынок соответствует "закону одной цены" в режиме "совершенной конкуренции". При таком эффективном режиме рыночные экономисты считают, что рынки стремятся к равновесию на основе спроса и предложения. Однако эта модель не может объяснить неожиданности, которые приводят к инновациям, росту и процветанию, и кривые обучения, которые ускоряют их.
Когда Адам Смит основал экономическую науку, его моделью была ньютоновская физика, с фиксированной точкой - в случае Ньютона, гравитация (или в экономике, равновесие спроса и предложения) - где изменение направления невозможно без применения силы (стимулов) и где каждое действие имеет предсказуемую и необходимую реакцию. Современные экономисты добавили новые схемы из дарвиновской и неодарвиновской биологии, химии и физики. Они представили всю Вселенную с ее звездными громадами, черными дырами, множеством планет, первичными пребиотическими супами, зарождением жизни и, наконец, человеческими популяциями как результат инертных материальных причин. Они считали, что только так их наблюдения могут обрести достоинство науки.
Экономист свободного рынка Фридрих Хайек считал, что экономика развивается снизу вверх с той же неуправляемой спонтанностью, что и биологические системы. Нобелевский лауреат либеральный экономист Пол Кругман ссылался на ту же идею в своем раннем тексте "Самоорганизующаяся экономика". Идея заключается в том, что экономика возникает естественным образом, достигая сложности и равновесия под влиянием стимулов, точно так же, как биологические экосистемы развиваются на основе собственных стимулов, эгоистичного гена, выживания сильнейшего. Материалист стремится объяснить Вселенную тем, что он может увидеть и измерить, но отвергает идею о том, что за этим стоит некий творческий замысел; все должно быть результатом детерминированных материальных сил.
В то время как мы можем легко наблюдать и описывать стимулы на работе, творчество практически не поддается наблюдению, за исключением его последствий. Мы знаем, почему мы предпочитаем дешевые цены дорогим, или более высокие зарплаты более низким. Но гораздо труднее представить себе каскады изобретений и инноваций, которые делают эти вещи возможными. Поэтому мы сводим все это к реакции на стимулы.
Такое понимание стимулов, разделяемое почти всеми современными экономистами, параллельно дарвиновскому представлению о человеческом разуме как продукте стимулов естественного отбора, которые благоприятствуют определенным случайным мутациям. Проблема дарвиновской теории в том, что она тавтологична. Выживает то, что приспособлено; выживает то, что приспособлено. Такой тавтологический редукционизм преследует и современную экономику. В результате она мало что говорит нам об идеалах, стремлениях и моделях поведения, способствующих хорошему и продуктивному обществу, где процветает творчество, развивается обучение и изобилует богатство.
Подобно тому, как Дарвин отрицал, что Бог был творцом или "разумным дизайнером" мира (который вместо этого был результатом слепых, материалистических сил), большая часть современной экономической науки отрицает, что разумное проектирование или создание возможно даже человеческими существами, действующими в мире. Изображая предпринимателя как простого разведчика возможностей, арбитражера или сборщика доступных химических элементов, экономическая теория не может объяснить изобретение радикально новых товаров и услуг. Ее взгляд на экономическую экспансию ограничивается "накоплением капитала" или ростом населения. Она фокусируется на жадности, а не на творчестве, на конкуренции с нулевой суммой за скудные существующие материальные ресурсы, а не на человеческой изобретательности, которая порождает изобилие.
Этот материалистический взгляд является оправданием социализма (и теории устойчивого развития), даже если он препятствует созданию нового богатства. Как ни странно, современные экономисты склонны игнорировать самое поразительное экономическое развитие нашего времени. Речь идет о теории информации, которая привела в движение высокотехнологичную революцию в области компьютеров и коммуникаций. Решающим в теории информации, разработанной Клодом Шенноном из Массачусетского технологического института, было отделение содержания от проводника - информации от средства ее передачи. Для передачи высокоэнтропийных (непредсказуемых) сообщений необходим носитель с низкой энтропией (предсказуемый). Шеннон определил информацию как неожиданные биты, или "новости", и рассчитал их прохождение по "каналу" по сложным логарифмическим правилам. Этим каналом может быть провод или другой путь через пространство, или передача информации через промежуток времени, как в эволюции.
Этот принцип отделения содержания от канала лежит в основе всей компьютерной науки через концепцию универсальной вычислительной машины. Машина Тьюринга" - это идеализированный компьютер, который может быть создан из любого доступного материала, от пляжного песка до шариков, от микрочипов до спичечных палочек. Тьюринг ясно дал понять, что суть компьютера заключается не в его материальной субстанции, а в архитектуре идей.
Компьютер предлагает непреодолимое препятствие для материалистического суеверия. В компьютере, как показывает теория информации, содержание явно не зависит от его материального субстрата. Никакие возможные знания о материалах компьютера не могут дать никакой информации о реальном содержании его вычислений. Можно целый день разглядывать внутренности компьютера через микроскоп или созерцать полный перечень его компонентов, но так и не получить никакого представления о его выводах. Неспособность чисто физических теорий о канале объяснить информацию, которую он несет, отражает шенноновскую меру "новости". Информация определяется своей независимостью от физической детерминации: если информация определяется каналом, по которому она проходит, то она предсказуема и, следовательно, по определению не является информацией.
Чтобы что-то было информацией, оно должно отличаться от материала, из которого оно состоит или который его передает. Информация стоит на первом месте: она регулирует материальный мир, а не наоборот. Начало Евангелия от Иоанна Богослова фактически является центральной догмой информатики, экономики и самой настоящей науки: в начале было Слово.
Когда эта мысль впервые пришла мне в голову в 1990-х годах, я все еще был амбивалентно светским интеллектуалом. Но после пятидесяти пяти лет изучения и написания статей о науке и технике я могу подтвердить этот принцип эмпирически. Практически в каждой технической области сегодня - от квантовой теории и молекулярной биологии до информатики и экономики - практики и теоретики все чаще и чаще обращаются к слову.
У нее много имен: логос, логика, биты, байты, математика, программное обеспечение, знание, синтаксис, семантика, код, план, программа, последовательность, дизайн, алгоритм, кубит, а также вездесущее "информация". В каждом случае информация не зависит от ее физического воплощения или носителя. Биологи обычно размывают информацию в скользкой синекдохе ДНК, материальной молекулы, и подразумевают, что жизнь - это биохимия, а не обработка информации. Но дезоксирибонуклеиновая кислота, на которой написано слово, сама по себе словом не является. Подобно листу бумаги или чипу памяти компьютера, ДНК несет сообщения, но ее химический состав не имеет отношения к содержанию. Нуклеотидные "основания" формируют "слова" без помощи связей с обрамляющей их спиральной сахарно-фосфатной основой. Генетические слова диктуются химией их каркаса не больше, чем слова в "Эрудите" определяются химией их деревянных стоек или силой тяжести, которая их удерживает.
Эта реальность выражает ключевую мысль Фрэнсиса Крика, нобелевского лауреата, сооткрывателя двухспиральной структуры ДНК. Крик изложил и закрепил то, что он назвал "центральной догмой" молекулярной биологии. Эта центральная догма показывает, что влияние может идти от расположения нуклеотидов на молекуле ДНК к расположению аминокислот в белках, но не от белков к ДНК.
Когда в начале двадцатого века выяснилось, что атом - это не "массивная нерушимая частица", как представлял себе Исаак Ньютон, а сложная арена квантовой информации, классическая физика начала разрушаться. Контрапунктом атома в физике является клетка в биологии. Оказалось, что биологическая клетка - это не "простой комок протоплазмы", как считалось долгое время, а микрокосмический процессор информации и синтезатор белков со скоростью суперкомпьютера. На сайте после этого открытия рушится и устоявшаяся биология дарвиновского материализма.
Ни одна эволюционная теория не сможет преуспеть, если не столкнется с клеткой и словом. В каждой из примерно 15 триллионов клеток человеческого тела слова жизни проносятся через нашу нервную систему со скоростью, совершенно не сравнимой со скоростью передачи данных всех суперкомпьютеров мира. Чтобы собрать около 500 аминокислотных единиц в каждую из триллионов сложных молекул гемоглобина, которые переносят кислород из легких в ткани организма, требуется в общей сложности около 250 пета-операций в секунду. (Пета - это десять в пятнадцатой степени.) Затрачивая всего лишь нановатты энергии, это быстрее, чем скорость обработки данных суперкомпьютерами, которым требуются миллионы ватт.
Однако, ограничиваясь информационными функциями, компьютерные модели клеток выполняют лишь начальные шаги по расшифровке ДНК и цифро-аналоговому преобразованию информации. Модели не способны совершить другие подвиги клетки, начиная с синтеза белковых молекул на основе кода, а затем изысканно точного складывания белков в точную форму, необходимую для их объединения в функциональные системы. Просто моделирование - ни в коем случае не выполнение - этого процесса синтеза белка и "плектики" обоснованно провозглашается AlphaFold от Google величайшим прорывом искусственного интеллекта и машинного обучения.
У материалистов есть несколько ответных аргументов, чтобы отрицать главенство слова. Все они могут быть сведены к попытке подчинить себе слово, сведя его к физической функции. Подобно кружащимся тиграм из детской сказки, рекурсивные петли имен для слова гоняются за своими хвостами по древу жизни, пока на дне не остается только мутная лужа того, что К. С. Льюис назвал "ничего маслянистого". Это был способ Льюиса подытожить позицию публичных ученых, которые заявляют, что "жизнь", или мозг, или вселенная - это "ничто иное, как" материя в движении.
Так, Марвин Мински из Массачусетского технологического института знаменито утверждал: "Мозг - это не что иное, как "мясная машина". В своей книге "ДНК: Секрет жизни" (2003), сотрудник Крика Джеймс Уотсон упорно настаивал на том, что открытие ДНК "доказало", что жизнь - это «просто химия и физика». То есть, попросту говоря, "ничего масляного": эпистемология плоской вселенной, ограниченной тем, что технологи называют "физическим уровнем", самым нижним из семи уровней абстракции в информационных технологиях, между кремниевыми чипами и кварцевым волокном внизу и программами и контентом наверху.
Однако после ста или около того лет попыток философского выравнивания выяснилось, что Вселенная упрямо иерархична: слово наверху, а материя внизу. Как бы ни пытались отрицать это редуктивные науки, в конце концов им придется признать эту неумолимую реальность. Теперь мы знаем, что никакое накопление знаний о химии, биологии и физике не даст ни малейшего представления о происхождении жизни, процессах вычислений, источниках сознания, природе интеллекта или причинах экономического роста.
Как отметил в 1961 году известный химик Майкл Поланьи, все эти области зависят от химических и физических процессов, но не определяются ими. 9 Основная ошибка материализма в целом и дарвиновского редукционизма в частности заключается в том, что они являются мыслями, отрицающими мысль. Мысль не материальна. Слово нельзя свести к химическим и физическим процессам, и попытка упрямой материалистической науки сделать это не что иное, как фарс. Как сказал лауреат Нобелевской премии биолог Макс Дельбрюк (получивший образование физика), попытка нейробиологов объяснить мозг как просто мясо или материю «напоминает мне попытку барона Мюнхгаузена вытащить себя из болота, потянув за собственные волосы».
В 1931 году Курт Гёдель, возможно, выдающийся математик двадцатого века и близкий коллега Альберта Эйнштейна, опубликовал свою теорему о неполноте. Она продемонстрировала, что каждая логическая система, включая математику, зависит от предпосылок, которые она не может доказать. Эти предпосылки не могут быть продемонстрированы внутри или сведены к самой системе. Они находятся вне системы.
Опровергая самоуверенные заявления Бертрана Рассела, Альфреда Норта Уайтхеда и Дэвида Гильберта о том, что вся математика может быть подчинена механическому разворачиванию правил символической логики, "доказательство Гёделя" стало кульминационным моментом в современной мысли. После Гёделя все исследователи на границах природы и экономики должны столкнуться с бесполезностью изгнания "веры" из "науки". От физики и нейронауки до психологии и социологии, от математики до экономики, каждый научный вывод, который мы делаем, основан на нашей вере в логические предпосылки, которые мы не можем доказать.
Математик Грегори Чайтин показал, что биология не может быть выведена из физики или химии; физические и химические законы содержат гораздо меньше информации, чем биологические явления, которые мы наблюдаем. Алгоритмическая теория информации Чайтина демонстрирует, что вся биология несводимо сложна, так же как математические аксиомы в конечном итоге несводимы. Слово эпистемологически выше химических и физических правил и использует химию и физику в своих целях. Как сказал мне выдающийся химик Артур Робинсон: "Использовать физику и химию для моделирования биологии - все равно что использовать блоки Lego для моделирования Всемирного торгового центра". Этот инструмент просто слишком груб.
В двадцать первом веке слово - любое имя - первично. Как и в "центральной догме" Крика, утверждающей приоритет ДНК над белками, слово само по себе не является вершиной иерархии, не является самой высокой ступенькой на лестнице эпистемологии. Где бы мы ни встречали информацию, она исходит от разума. Если вывести иерархию за пределы слова, то центральная догма гласит, что слово подчинено разуму. Разум может порождать слова и придавать им смысл, но слова сами по себе не могут породить разум или интеллект. Коды ДНК могут служить основой для создания мозга, но мозг как совокупность белков не может породить информацию в ДНК. Везде, где есть информация, будь то в бизнесе или экономике, есть предшествующий интеллект.
Классическая экономическая аналогия между стимулами и силами вселенной Ньютона позволила создать экономику спонтанного порядка. Спонтанный порядок делал ненужным порядок, созданный людьми. Он сводит к минимуму необходимость в активном разуме. Классический либерализм Адама Смита и австрийская экономическая школа в лице Фридриха Хайека считали, что навязанный правительством порядок регулярно, пусть и непреднамеренно, создает хаос и разрушает богатство; они полагали, что это происходит потому, что правительство нарушает спонтанный порядок, равновесие спроса и предложения. Теория спонтанного порядка была использована для борьбы с правительствами, склонными слишком много думать. Хайек понимал, что государственное планирование и регулирование может нарушить поток информации на свободном рынке. Но что он, возможно, не до конца понимал, так это то, что экономические стимулы не могут ни объяснить творчество, ни породить его, так же как физика не может породить биологию.
Дэвид Берлински, пишущий о развитии теории неполноты в математике, утверждал: «Возможно, что огромные разделы нашего опыта могут быть настолько богаты информацией, что навсегда останутся за пределами теории и останутся просто тем, что они есть: уникальными, невыразимыми, непостижимыми, несводимыми». Это великолепное, хотя и суровое, правило иерархии, превосходства веры, слова и разума над материальным. Принятие его ведет ко все более глубокому пониманию не только экономики, но и всей жизни, сознания, космоса и творения.
Творчество, воображение - порождение неожиданностей, будь то в виде проверяемой гипотезы или эпической поэзии - логически предшествует стимулам. Без видения того, что может быть, зачем вообще стремиться? Информационная теория экономики отражает реальность экономики, и в процессе она навсегда изгоняет Маркса, изгоняя классовую борьбу как политический принцип, материализм как философию управления и жадность как экономический мотив. Это действительно то, как устроен мир.
ГЛАВА 4. Рост - это обучение
Рост происходит благодаря обучению, приобретению новых знаний через встречу с информацией, определяемой как открытие или удивление. Это процесс с потерями, и чистый выигрыш неуловим для экономистов, пытающихся его измерить. Но это единственный реальный источник экономического роста.
Однако для того, чтобы способствовать росту, мы должны иметь возможность проверить, является ли то, что мы узнали, истинным или хотя бы полезным. Согласно великому парадоксу Карла Поппера, чтобы считаться даже потенциально истинными, любые научные гипотезы должны быть сформулированы таким образом, чтобы их можно было "фальсифицировать". То, что нельзя опровергнуть, нельзя считать доказанным или даже доказуемым.
Карвер Мид, профессор физики и инженерии Калтеха, исследователь и знаменатель закона Мура о микрочипах, рассказал о том, как проницательность Поппера применялась в его классах:
В моей исследовательской группе мы собирались раз в неделю. И первое, что мы всегда делали, это то, что мы называли "исповедь", потому что было абсолютно необходимо, чтобы, если вы провели эксперимент, который не сработал, вы поделились этим с другими людьми. Вот почему это называлось "исповедь", потому что обычно люди не хотят говорить о том, что не работает. Но на самом деле именно тогда вы учитесь.
Если это вещь, которая не подходит, это информация. Если она делает то, что вы думали, вы ничему не научились. Поэтому, если вы собираетесь быть в этой группе, вы просто обязаны, когда вы получаете что-то, что не работает, поделиться этим.
Если вы разобрались с проблемой, вы можете поделиться тем, каким было решение. А если вы не разобрались, очень часто кто-то скажет: "А может, это бла-бла-бла?". И это может направить вас на путь, который решит проблему, но информация всегда есть.
Бизнес-проекты в экономике - это то же самое, что эксперименты в научной лаборатории. Рынок играет роль фальсификации или подтверждения через прибыли и убытки, успех или банкротство. Это то, что бизнес-консультанты и экономисты называют "кривой обучения". Большую часть своей профессиональной жизни я изучал кривые обучения.
Сначала, однако, я неправильно понял эти кривые как эффект стимулов. Затем я принял их за эффект физики полупроводников, микрочипов и других технологий.
Например, в моей книге "Богатство и бедность", в которой представлена философия экономики предложения, я объяснил и прославил кривую Лаффера - демонстрацию экономиста Артура Лаффера о том, что низкие налоговые ставки обычно приносят правительству больше доходов, чем высокие. Более низкие налоговые ставки увеличивают доходы, так я полагал, за счет создания стимулов для предпринимателей делать креативные инвестиции, а не придумывать хитроумные схемы ухода от налогов.
Как я написал в своей книге: "Высокие налоговые ставки не перераспределяют доходы. Они перераспределяют налогоплательщиков - от продуктивных рабочих мест и инвестиций на поля для гольфа и тропические пляжи, от заводов и офисов в налоговые убежища и иностранные налоговые гавани". Вместо того чтобы распределять богатство между массами, высокие налоги перераспределяют налогоплательщиков от предпринимательского создания новых активов к накоплению и спекуляции существующими активами. Созданные при старых налоговых ставках, существующие активы становятся более привлекательными, чем предпринимательские активы, которые сначала несут риски, а затем сталкиваются с новыми более высокими налоговыми ставками.
В то время, когда я писал эту книгу, эти идеи казались очень актуальными. В 1980-х годах, казалось, почти все читали "Богатство и бедность". Книга стала мировым бестселлером. На пике популярности она достигла №3 в списке New York Times. В течение шести месяцев она была книгой №1 во Франции. Президент Рейган тоже прочитал ее и сделал меня самым цитируемым из ныне живущих авторов.
Но из всех звонков и писем, которые я получил, ни одно не было более судьбоносным, чем звонок от Билла Бейна, бывшего ведущего аналитика Бостонской консалтинговой группы Брюса Хендерсона (BCG), которая прославилась тем, что начала карьеру Митта Ромни и Биби Нетаньяху. В дальнейшем Бэйн основал собственную консалтинговую компанию Bain and Company.
Бейн сказал мне, что кривая Лаффера - это не просто эффект стимулов, а в первую очередь проявление обучения. Он познакомил меня с кривой обучения, популярной в BCG, которую Бейн переработал и назвал "кривой опыта". Еще одна форма кривой обучения, она предписывает, что при каждом удвоении общего количества проданных единиц продукции затраты на единицу продукции снижаются на 20-30%. Он сказал, что его фирма и BCG задокументировали кривые обучения в каждой отрасли экономики.
Поразительно - и именно это стало причиной звонка Бейна - вы можете обнаружить кривую обучения даже у юристов и бухгалтеров, направляющих своих клиентов в вопросах избежания налогов! По мере роста налогов совокупные усилия по их избежанию возрастали. Все юристы и бухгалтеры становились лучше. В частности, когда эффективное управление налогами в корпорациях становится таким же важным, как эффективные производственные линии, финансовые директора и их приспешники сами становятся производственными линиями, производя новые способы уклонения от уплаты налогов. Чистые налоговые ставки - то, что корпорации фактически платят по сравнению с номинальными ставками - падают, как и государственные доходы, как и предсказывает кривая Лаффера.
Самая мощная кривая обучения, которую я когда-либо изучал, - это кривая обучения, называемая законом Мура.
В 1965 году интернет был зачатком "межгалактической компьютерной сети" в голове слабоумного психолога по имени Джей Си Р. Ликлайдер. Кремниевая долина производила больше абрикосов, чем электронных устройств, Стив Джобс отращивал волосы и изучал вычитание, и никто еще не представлял себе кремниевую память DRAM, микропроцессор или компьютер размером меньше холодильника. Преобладающая мудрость теоретиков в IBM предполагала неизбежный триумф нескольких хороших мэйнфреймов. В разгар этого допотопного мира молодой директор по исследованиям и разработкам дочерней компании Fairchild Camera and Instrument Гордон Э. Мур опубликовал статью в отраслевом журнале Electronics, в которой пророчествовал поражающее воображение предсказание.
В футуризме действует правило: "Вы можете сказать "что" или "когда", но не то и другое сразу". Что сделало эссе Мура таким дельфийским и ослепительным, так это его предсказание того, как чудеса интегрированной электроники будут разрабатываться с течением времени. К своей журнальной статье он приложил график. С годом на горизонтальной оси и логарифмом количества компонентов в интегральной схеме на вертикальной оси, график отображал всего четыре точки данных - количество транзисторов в интегральных схемах в 1962, 1963, 1964 и 1965 годах. Эти точки образовали почти прямую диагональную линию под углом 45 градусов, пересекающую график, указывая на то, что количество компонентов удваивалось каждый год, начиная с 23 или 8 транзисторов, продолжая 24 и заканчивая 26 или 64 транзисторами. Переворот Мура заключался в том, чтобы смело продлить линию до 1975 года, когда на одном чипе будет записано 216 или 65 000 транзисторов. Этот подвиг был достигнут в указанном году в лаборатории IBM.
На практике темп ежегодного удвоения замедлился до конечного темпа в полтора года, а затем до 24 месяцев. Как я пишу в 2022 году, после 33 удвоений с 1962 года, чип Flash RAM с 16 миллиардами транзисторов приближается к 24-месячному темпу прогресса, который теперь известен как закон Мура.
В последние годы многие предсказывали предполагаемый конец закона Мура, поскольку туннелирование электронов и другие факторы ограничивают возможности уменьшения размеров микросхем. Однако оказалось, что закон Мура — это не просто механическое упражнение. Сейчас инженеры разрабатывают архитектуры, позволяющие довести объем памяти до терабитов или триллионов бит. Компания под названием Cerebras полностью избежала ограничений, накладываемых микросхемами, и вписала и соединила около 5,2 триллиона транзисторов на 12-дюймовой пластине.
Кривые обучения являются наиболее фундаментальным фактом капиталистического роста, и, как мы видели, закон Мура и теория кривых обучения на самом деле представляют собой одно и то же явление, измеренное разными способами; именно закон Мура объясняет то, что мы называем информационной революцией, проявившейся в интернете, облаке данных и смартфоне.
Закон Мура лежит на пересечении кривых обучения с квантовой физикой. Высшей наукой о полупроводниках является квантовая механика, а не термодинамика. Вместо того чтобы управлять материей извне - поднимать ее против гравитации, перемещать против трения, плавить или сжигать, чтобы изменить ее форму или фазу - Мур и его команда научились манипулировать материей изнутри ее атомной и молекулярной структуры. В микромире, как провозгласил Ричард Фейнман в знаменитой речи в Калтехе в 1959 году, «есть много места внизу».
Закон Мура был представлен мне и всему миру Карвером Мидом, физиком-инженером-пророком из Калтеха, который был в аудитории во время выступления Фейнмана. Мид предоставил ключевые исследования, лежащие в основе этого явления, и назвал его в честь Гордона Мура.
Мид рассказывает: "В то время я консультировал компанию Fairchild. Гордон - человек раннего утра, а я - раннего утра, поэтому он приходил в лабораторию Fairchild, которая тогда находилась в Пало-Альто, рано. И всегда было одно и то же - я приходил к нему в офис, а он был единственным, кто был рядом. Так что у нас было около часа до начала работы.
Однажды утром я вошел к нему, и он сказал: "Что вы думаете об этом?". И он протянул картинку, на которой было изображено возрастание сложности чипов с течением времени. У него было по одной картинке за каждый год, и он провел через них линию, которая представляла собой экспоненциальный рост. А затем он просто продлил пунктирную линию от нее".
Как вспоминает Мид, "я сказал: "Ух ты, как здорово". "
Гордон ответил: "Вы работаете над туннелированием электронов, не так ли?".
"Да".
"А туннелирование - это то, что происходит, когда все становится маленьким?"
Действительно, туннелирование электронов - это причудливый квантовый эффект, при котором в определенных условиях электроны могут спонтанно проникать через потенциальные барьеры, через которые они не могли проникнуть или преодолеть при прежнем ньютоновском режиме.
"Да, - сказал Мид, - туннелирование происходит, когда вещи очень малы".
"А разве это не ограничивает размеры транзистора?".
Мид ответил: "Да, конечно, будет".
И он сказал: "Насколько это мало?".
"Единственное, что я мог сказать на данный момент, это то, что затвор транзистора, вход, не может начать потреблять большой ток, иначе вы больше не сможете использовать его в качестве входа." Он будет протекать. "Он начнет потреблять ток, когда оксид затвора опустится до 50 ангстрем".
Ангстрем - это десятая часть нанометра, то есть миллиардная часть метра.
"Это становится довольно тонким", - сказал Мур.
Ответ Мида - пятьдесят ангстрем - был удивительным. В 2021 году, примерно пятьдесят семь лет спустя, передовые фабрики по производству микросхем в Тайване и Корее начали выпускать микросхемы с геометрией оксида затвора всего в пять нанометров. Пять нанометров - это, по-другому говоря, пятьдесят ангстремов.
"Что ж, - вспоминает Мид, - это было очень консервативно, но это дало нам начало, а затем мы занялись разработкой масштаба всего транзистора, и все такое. Это был 1965 год. Это был очень, очень интересный год".
Одно из ярких ранних проявлений закона Мура и магии кривых обучения можно найти в истории телевидения, когда председатель FCC постановил, что все телевизоры, выпущенные после 1964 года, должны содержать тюнеры UHF. Коллега Гордона Мура по Fairchild Semiconductor, продавец Джерри Сандерс (который впоследствии основал Advanced Micro Devices), знал, что среди всех компаний в мире только его компания обладала микросхемой, способной выполнить эту работу: транзистором 1211.
В то время он продавал устройство военным в небольших количествах по 150 долларов за штуку. Поскольку каждый прибор стоил 100 долларов, это приносило 50 долларов валовой прибыли. Но Сандерс слюной обливался от перспективы немного снизить цену и продавать большими партиями, сделав Fairchild крупнейшим в мире поставщиком компонентов для телевизоров. Затем пришли плохие новости. RCA объявила о выпуске новомодной вакуумной лампы под названием Nuvistor, которая также могла выполнять эту работу (хотя и не так хорошо), и назначила цену в 1,05 доллара, что более чем в 100 раз меньше, чем транзистор 1211.
Поскольку объемы производства должны были вырасти с сотен для военных применений до миллионов для телевизоров, Боб Нойс и Гордон Мур из Fairchild предвидели экономию от масштаба, которая позволила бы резко снизить цену: они посоветовали Сандерсу продавать 1211 производителям телевизоров за 5 долларов. В итоге Сандерс пошел еще дальше, достигнув цены Nuvistor в 1,05 доллара, а затем опустившись намного ниже, поскольку объемы производства продолжали расти.
В период между 1963 и 1965 годами компания Fairchild завоевала 90 процентов рынка СВЧ-тюнеров в США. Чем больше чипов производила компания, тем дешевле они становились, тем больший рынок они завоевывали и тем больше денег Fairchild зарабатывала на продукте. К началу 1970-х годов компания Fairchild продавала микросхемы 1211 по 15 центов за штуку.
В обычных экономических моделях производство определяется наличием ключевых ресурсов, эластичностью спроса (насколько больше продукта покупается при снижении цены) и физическими возможностями применяемых материалов и систем. Что касается ресурсов, то, как первым отметил Мур, у интегральных схем есть огромное преимущество перед другими продуктами: кремний, кислород и алюминий - три самых распространенных элемента в земной коре. Производители микрочипов в основном используют готовые конструкции микросхем, которые являются продуктом человеческого разума.
По мере того, как по закону Мура транзисторы становятся ближе друг к другу, провода между ними становятся короче. Чем короче провода, тем чище сигнал и тем меньше сопротивление, емкость и тепловыделение на транзистор. По мере приближения движения электронов к их среднему свободному пути - расстоянию, которое они могут пройти, не ударяясь о внутреннюю атомную структуру кремния, - они становятся быстрее, дешевле и холоднее.
Квантовые туннельные электроны, самые быстрые из всех, практически не выделяют тепла. Инженер Кембриджского университета по имени Брайан Дэвид Джозефсон придумал квантовые туннельные диоды из сдвоенных сверхпроводников, которые стали называться джозефсоновскими переходами и использовались в суперкомпьютерах, датчиках и других приложениях.
Сам акт перехода от макромира к микромиру - сам по себе прорыв в обучении - означал создание промышленного процесса, который вырвался из уз термодинамической энтропии и случайного беспорядка, поразивших все другие отрасли. В квантовой области, по мере того как отдельные компоненты становились быстрее и полезнее, они также работали холоднее и потребляли меньше энергии.
Однако если вы хотите понять экономический рост, то все эти расчеты физики полупроводников, ценовой эластичности спроса и особенностей рынков микрочипов на самом деле являются отвлечением. Точно так же анализ Уильямом Нордхаусом всех деталей различных систем освещения, от пещер неандертальцев и хижин племен до свечей Версаля и ламп из китового жира в рабочих квартирах, от керосина в конце XIX века до методов усиления уличного освещения, лампочек и флуоресцентных ламп, отвлекал его от реального явления, которое он изучал.
Как вспоминает Мид: "Гордон не создавал проекцию из какой-либо физической вещи. Гордон сделал проекцию, наблюдая за тем, что происходит. И он увидел, что эта вещь идет в довольно широком диапазоне, и сказал: "Экспоненты - это интересно". Эти экспоненты повлияли на все процессы экономического роста".
Ничто так не оправдывало Мура, как предсказанный провал закона Мура, когда геометрия схем не могла сокращаться дальше. Вопреки этому предсказанию, чипы продолжали набирать мощность и падать в цене в темпе закона Мура, даже когда дополнительное уменьшение ширины линий замедлилось или стало менее актуальным. Закон Мура был обусловлен не шириной линий, а обучением, как в случае с Cerebras, когда компания выбрасывала чипы и производила устройства непосредственно на пластинах. Именно обучение является общим для всех этих достижений - не только в высоких технологиях, но и в любой отрасли - которые приводят к экономическому росту и снижению потребительских расходов.
Это едва ли можно назвать новым явлением. Генри Адамс в книге "Образование Генри Адамса" изложил то, что он называл "законом ускоряющейся отдачи". Адамс, писавший в конце девятнадцатого века, имел все графики по энергетике, от китового жира до угля, чтобы показать, как кривая обучения работает в экономике. Кривая обучения с таким же успехом могла бы называться законом Адамса.
Обучение - это лучшее определение экономического роста. Это не просто что-то, что применяется в университетах, лабораториях или технологиях. Оно определяет, что такое экономический рост, даже в большей степени, чем рыночная динамика. Если богатство - это знания, то рост - это обучение, увеличение знаний. Это то, что Поппер называл эвристическим процессом.
Рональд Коуз, лауреат Нобелевской премии по экономике из Чикагского университета, ввел в заблуждение несколько поколений экономистов, неправильно определив причину роста компаний. В 1937 году в работе "Природа фирмы", которая стала одной из самых цитируемых работ в истории экономики бизнеса, он представил теорию эффективности для объяснения корпоративного роста. Согласно его теории, корпорации растут до тех пор, пока выполнение операций внутри компании является более эффективным и дешевым, чем транзакционные издержки, связанные с передачей их на аутсорсинг.
Но в своем эссе в Harvard Business Review мудрецы Силиконовой долины Джон Хейгел III и Джон Сили Браун отмечают, что правило Коуза применимо только к стабильным компаниям в статичных экономиках. Они пишут: "В институтах, основанных на масштабируемой эффективности, ответственность человека заключается в том, чтобы соответствовать поставленным задачам и ролям. В институте, движимом масштабируемым обучением, институт должен найти способы эволюционировать и адаптироваться к потребностям людей в организации". Информационная теория экономики объясняет, почему это так. Сюрпризы, кривые обучения и информация ведут к прибыли и экономическому росту.
В условиях турбулентности удивительных перемен компании обнаруживают, что существующие знания всегда устаревают. Компаниям необходимо постоянно учиться и приобретать новые знания, тем самым приобретая новое богатство, испытывать его и продвигать в исследованиях и разработках. Это обучение происходит не за счет стремления к эффективности, делая существующие вещи немного лучше, а за счет стремления к новизне, делая новые вещи.
Этот вид обучения происходит из исключений и неудач, экспериментов и фальсификаций, которые проявляются в основном внутри компаний. Оно часто неуловимо и неявно. Негласное означает, что оно не может быть выражено в контракте или сделке с аутсорсером. В основном он приходит из непосредственного опыта в рамках надежного предприятия, в котором люди могут свободно общаться.
Появление интернета принципиально не изменило эту реальность. Он облегчает и стимулирует явное обучение. Но рост негласных знаний, торговых секретов и интеллектуальных достижений остается интимным и органичным процессом обучения внутри границ.
Любой производственный процесс подчиняется кривой обучения. В теории кривой обучения Хендерсона объем имеет решающее значение: именно накопленное удвоение объема приносит эффективность и снижение затрат на 20-30%. Но не существует меры того, как быстро можно производить большие объемы. Закон Мура показывает, как кривая обучения работает во времени. Однако временные периоды могут быть разными. Начиная с 1915 года, для удвоения объема производства автомобилей потребовалось не 18, а 60 месяцев, и еще 60 месяцев для повторного удвоения объема производства. В первые десятилетия XXI века темпы закона Мура, составляющие 18-24 месяца, кажутся медленными по сравнению с темпами развития оптики, которые в три раза быстрее. Являясь проявлением электромагнитного спектра, волоконная оптика превратилась в острие мирового промышленного прогресса. В форме мультиплексирования с разделением по длине волны она использует несколько каналов, состоящих из различных "цветов" света, каждый из которых несет миллиарды бит в секунду, вдоль одной волоконной нити шириной с человеческий волос.
Лучшим показателем прогресса этой технологии являются лямбда-биты в километрах, умножая количество длин волн (лямбд) на емкость данных каждой из них и расстояние, которое каждая может пройти без медленной и дорогостоящей электронной регенерации сигнала. В 1995 году уровень техники представлял собой систему с 4 ламбдами, каждая из которых передавала 622 Мбита в секунду на расстояние около 300 километров. В 2004 году компания Corvis представила систему из 280 лямбд, каждая из которых передавала 10 Гбит/с на расстояние более 3 000 километров. Это 11 000-кратный прогресс за девять лет. Но даже здесь обучение ускорилось. Благодаря сотням волокон , заключенных в один кабель, оптоволоконная система этого десятилетия может передавать за одну секунду более чем месячный объем интернет-трафика 2004 года.
Обучение развивается благодаря связям, причем обучение усугубляется процессами преподавания, которые усиливают и расширяют обучение. Очень важно, что обучение порождает обучение в ускоряющемся темпе, поскольку новые кривые обучения превосходят или вытесняют старые. В то время как сила микроэлектроники распространяет интеллект через машины, сила коммуникаций распространяет интеллект через сети - не только компьютерные сети, но и компании, общества и глобальную экономику. Это динамическая сила эвристики, обучения и преподавания, пронесшаяся через весь мир.
Обучение - это экспериментальный процесс, управляемый информативными сюрпризами. Оно выявляет причины и, таким образом, позволяет делать фальсифицируемые предсказания. Предел, мотив и мера обучения находятся во времени.
За пределами времени, для всеведущего разума Бога, прошлое и будущее - все известно. Пределы человеческого знания налагают необходимость действовать в условиях неопределенности во тьме времени. Мы всегда неопределенны в той мере, в какой не знаем, что будет дальше. Закон Мура - это кривая обучения, потому что даже предсказание Мура о прогрессе было предсказанием того, что неопределенности будут устранены, а не описанием того, как они будут устранены. Только время покажет.
Как писал Карл Менгер, основатель австрийской экономической школы: «Идея причинности неотделима от идеи времени. Процесс изменения включает в себя начало и становление..... Следовательно... мы никогда не сможем полностью понять причинно-следственные взаимосвязи... или сам процесс, если не будем рассматривать его во времени и применять к нему меру времени».
Экономическая наука перестает быть мрачным исследованием дефицита и становится проводником изобилия в той мере, в какой она показывает нам, как ускорить обучение во времени. О правильности экономической политики следует судить не по тому, ужесточает ли она стимулы, а по тому, ускоряет ли она обучение. Обучение ускоряется, когда информация генерируется быстро и может свободно распространяться. Рынки полезны - то есть они генерируют информацию - в той мере, в какой им позволено служить ареной фальсификации. 8 В форме прибыли рынки добавляют капитал к достоверным гипотезам и забирают его через дефолт и банкротство. По мере накопления достоверных гипотез в копилку знаний растет богатство наций.
ГЛАВА 5. Богатство - это знание
Ни одно утверждение информационной теории экономики не является более радикальным, чем это: богатство - это знание.
Согласно материалистическому суеверию, богатство состоит из изначально дефицитных и дорогостоящих материальных ресурсов, таких как земля, драгоценные металлы и нефтяные месторождения, а также из того, что люди сделали из этих вещей: роскошные поместья, переполненные многоквартирные дома, быстрые автомобили, медленные кареты. Она охватывает их "средства производства": фабрики, железные дороги, строительные краны.
Поскольку они ограничены по количеству и доступности, богатство распределяется в игре с нулевой суммой; считается, что изобилие для одного означает бедность для других. Чтобы получить богатство и избежать бедности, главным инструментом является власть, то есть сила, с помощью которой можно завладеть всеми этими скудными благами. Таким образом, богатство - это вопрос власти: власти над собственностью, власти над вещами, власти над другими людьми. Богатство - это иметь свой собственный путь.
Вера в то, что богатство - это вещи-материя, проистекает из предполагаемой центральной роли "природных" ресурсов. Инвентаризация богатства может начаться с площади земли и перейти к продуктам питания или другим сельскохозяйственным продуктам, которые могут быть выращены на ней. Под землей могут быть найдены металлы или промышленные материалы: золото или серебро, цинк или алюминий, железо или титан; или источники энергии: нефть, уголь, метан, литий, уран. На другом уровне абстракции все богатство может быть оценено как состоящее из химических элементов в различных соединениях и составах. С точки зрения материалиста, все богатство в конечном итоге можно свести к расположению атомов и молекул.
Все эти предположения рушатся перед суждением Томаса Соуэлла о том, что «неандерталец в своей пещере имел в своем распоряжении те же природные ресурсы, что и мы сегодня». Разница в основном заключается в различии знаний.
Однако большинство продолжает считать, что богатство должно иметь материальное воплощение. Нобелевский лауреат по экономике Пол Ромер рассматривает богатство как рецепты комбинаций химических элементов. Он признает, что они практически неограниченны и, следовательно, являются мандатом на свободу предпринимательства. Однако, поскольку он не рассматривает само знание как богатство, он не может окончательно спасти экономическую теорию от скользкой дорожки материализма и идеи материального истощения.
Даже Сезар Идальго из Массачусетского технологического института, чьи идеи опровергают материалистическую точку зрения, в конечном счете, останавливается на том, чтобы свергнуть ее. В своей книге "Почему растет информация: The Evolution of Order, from Atoms to Economies (2015) Идальго предлагает разрушительную антиматериалистическую аналогию. Он описывает самый дорогой автомобиль в мире, Bugatti Veyron, цена которого составляла около 2,5 миллионов долларов. При цене 600 долларов за фунт автомобиль стоил больше, чем его вес в чистом серебре.
Представьте на секунду, что вы только что выиграли Bugatti Veyron в лотерею. Накачавшись, вы решили прокатиться на своем новом автомобиле. В азарте вы врезаетесь на Bugatti в стену, выходите из машины целым и невредимым, но немного расстроенным, так как у вас не было автостраховки. Машина полностью разбита. Итак, сколько же стоит килограмм Bugatti?
Долларовая стоимость автомобиля испарилась за те секунды, которые потребовались вам, чтобы разбить его о стену, но его вес - нет. Стоимость автомобиля испарилась... не потому, что авария разрушила атомы, из которых состоял Bugatti, а потому, что авария изменила способ их расположения. Это расположение и есть информация.
Идальго заманчиво близок к тому, чтобы отождествить богатство с тем, что он называет информацией, или его титульной "эволюцией порядка". Однако даже он не может отделить богатство от материи. Он пишет: "Чтобы выжить, информация должна прятаться, поскольку вселенная, где информация недолговечна, также является вселенной, где информация не может расти. Твердые тела обеспечивают упрямство, которое необходимо информации, чтобы противостоять росту энтропии. Позволяя информации сохраняться, твердые тела позволяют информации рекомбинировать... [что] необходимо для дальнейшего роста информации... в сложных структурах, таких как ДНК... материя, подобная нам... которая может вычислять". Даже для Ромера и Идальго трудно представить богатство без материи.
Но давайте будем смелыми и попробуем!
Чтобы понять это правильно, возможно, будет полезно начать с того, где ошибся даже Идальго. В примечании в конце своей книги Идальго пишет, что, хотя он задался целью объяснить экономический рост, он пришел к убеждению, что этот рост является "не более чем эпифеноменом... роста физического порядка, или информации". В качестве источника информации он сосредоточился на порядке и прочности:
Ценность автомобиля испарилась... не потому, что авария разрушила атомы, из которых состоял Bugatti, а потому, что авария изменила способ их расположения. Это расположение и есть информация.
Как бы проницательно это ни казалось, это глубокая ошибка. Информация не может быть порядком, потому что информация, чтобы быть информацией, должна быть неожиданностью. Как показал Клод Шеннон из Массачусетского технологического института, поскольку информация является новой, она представляет собой беспорядок или энтропию. В старом каштане заключенные ГУЛАГа рассказывали одни и те же анекдоты столько раз, что теперь они просто называют номер анекдота. Но когда заключенный называет номер анекдота, его все равно смеются, потому что выбор номера - это сюрприз. Если бы он действительно рассказал шутку, то получил бы только стоны или еще хуже. Если вы рассказываете мне то, что я уже знаю, вы не информируете меня и даже не развлекаете меня; вы мне наскучили.
Экономический рост - это феномен неожиданности, информативной энтропии. Это удивление субъективно. Если бы Bugatti попал в руки примитивного племени выпускников Массачусетского технологического института, его разбор мог бы принести много сюрпризов, которые они могли бы использовать в свое время для создания собственного Bugatti. Но для инженеров Bugatti, создавших оригинал, еще одна копия неудивительна и неинформативна. Она не может способствовать росту, за исключением тех случаев, когда новое изучение дает неожиданное понимание того, как можно было бы сделать ее лучше.
Представьте себе два общества, одно из которых придерживается идеи, что информация - это порядок, а для другого информация - это сюрприз. Представьте себе указы и политику различных правительств этих стран - и результаты. Первое - это Россия при Сталине или Китай при Мао. Великий голод был результатом того, что Мао перестроил китайскую экономику на основе, как ему казалось, устоявшихся, здравых принципов. Все знали, что богатые страны являются городскими и промышленными, а бедные - сельскими и сельскохозяйственными. Поэтому пропустите медленные, удивительные средние шаги в переходе от одного к другому и наведите порядок, накормив города и уморив голодом сельскую местность, и Китай станет богатым. Но пропуск средних шагов привел к тому, что обучение было уничтожено, и, таким образом, знания оказались в состоянии покоя.
Увы, сегодня мы живем при правительстве, которое все чаще рассматривает неожиданность как неприемлемый риск, как нарушение плана или, что хуже всего, как угрозу для власть имущих. В двадцатом веке эта вера уничтожила сотни миллионов людей во имя якобы устоявшихся наук, от евгеники до научного социализма.
Что касается представления Идальго о том, что информация должна быть сохранена в материи, чтобы выжить, то инструкции не зависят от материи. Они могут быть напечатаны на бумаге, представлены на экране, записаны в памяти. В будущем они могут быть записаны на устройствах памяти, созданных на основе ДНК, - именно так люди хранят свои инструкции сейчас.
Эта инструкция иллюстрирует главный урок теории информации: информация и ее обработка не зависят от конкретных воплощений или субстратов. Память может быть сформирована или вычисления выполнены на любом субстрате, от кремниевых микросхем до блоков Lego и углеродных мозгов.
Ключевая причина, по которой мы не замечаем существенной идентичности богатства и знания, заключается в существовании денег и рынков; они позволяют нам оценивать вещи и совершать экономические сделки. Экономисты фокусируются на представлении Хайека о транзакционных или рыночных знаниях, которые распределяются по всей экономике, обнаруживаются в ценах и передаются через рынок. Однако даже эта важнейшая информация о ценовых сигналах лишь измеряет богатство. Она не составляет богатство. Деньги - это мера стоимости, а рынок обменивает стоимость. Но богатство не состоит главным образом в актах оценки и обмена, торговли и заключения сделок.
Знания, составляющие богатство, задолго до того, как оно будет окончательно измерено в сделках, не проявляются в невидимой руке или спонтанном порядке. Оно приходит в результате обучения на практике, совершенствования технологий производства в свете опыта, а также в результате явных и трудных процессов исследования и производства, идей и экспериментов.
Это не просто знание. Это не только научное знание, и даже не совсем научное знание. Это знание, которое позволяет и выдерживает воплощение на практике. Оно сложное и продуманное, экспериментальное и строгое, негласное и кодифицированное, позволяющее со временем производить товары и услуги. Проявляясь в ценной продукции, будь то Bugatti или микрочип, пакет программного обеспечения или говядина, эти знания являются богатством.
Прежде всего, хотя знания - это сумма того, что известно, каждое приращение знаний, каждый новый элемент информации всегда оказывается неожиданным. Парадоксально, но так же, как весь человеческий опыт учит нас, что существует путь, он учит нас, что следующий шаг всегда неизвестен. Он всегда скрыт непрозрачным занавесом времени. Следующий шаг - это всегда эксперимент, который должен быть подтвержден или фальсифицирован.
В книге "Логика научных открытий" Карл Поппер показал, что наука не может состоять из монолитной системы доказанных или проверенных истин, раскрываемых одна за другой в течение времени в логической прогрессии. Закон гравитации Ньютона уступил место закону относительности Эйнштейна, не как логически подразумеваемый или предсказуемый следующий шаг, а как шокирующий бунт против наиболее твердо установленных положений физики. Химия неделимых атомов Джона Дальтона не предвосхитила валентную теорию Лайнуса Полинга, а была вытеснена ею. Общая относительность сосуществует с квантовой неопределенностью, но они никогда не были полностью примирены.
Прозрения Поппера о процессе научного открытия напрямую применимы к процессу предпринимательской инновации. Поппер известен своим требованием, что научная теория должна быть изложена в терминах, которые делают ее фальсифицируемой. Его позиция запрещает круговые теории, самореферентные концепции, тавтологии, вытекающие из закрытых систем.
Критики Поппера упрекают его в том, что они называют "попперианской догмой", указывая на то, что большая часть науки развивается вопреки фальсификации, которую часто трудно или невозможно достичь. Поппер, не будучи догматиком, понимал это. Он отказывал науке в окончательных доказательствах, которые могли бы накапливаться в неприступное здание.
Парадокс Поппера, параллельно с идеями теории информации Шеннона, заключается в том, что для увеличения знаний всегда требуется "продвижение к менее вероятным или правдоподобным знаниям". Другими словами, весомость научных достижений измеряется той же мерой информации в сообщении: степенью неожиданности. Чем менее очевиден прорыв и чем больше сопротивление ему, тем большее влияние он может оказать.
Для Поппера лучшая наука - революционная. Заполнение пробелов в существующей теории - совершенствование существующего свода истин - менее ценно, чем запуск новой теории, или - в переводе на язык бизнеса - новая кривая обучения.
Аналогичным образом, наиболее ценные компании-стартапы, как правило, являются наименее ожидаемыми. Их продукты воплощают больше неожиданностей и, таким образом, вносят больший вклад в копилку наших знаний. По выражению Питера Тиля, это те предприятия, которые идут от "нуля к единице", а не от "единицы к "n"" (или от одного ко многим). Первая печатная машинка работала не очень хорошо, но создала непредвиденную индустрию, посвященную ее усовершенствованию. Эти усовершенствованные версии были более практичными, но менее удивительными, чем оригинал.
Затем IBM снова перешла от нуля к единице, изобретя текстовый процессор. Это было грязно, но все равно прорыв.
Неудачные попытки использовать первую печатную машинку или текстовый процессор иногда вызывали больше скептицизма, чем восторга. Аналогично, Поппер ищет теории, которые не являются очевидными или легко принимаемыми. Он предпочитает идеи, которые с большей вероятностью могут быть фальсифицированы, идеям, чья проверка кажется вероятной на основе существующего консенсуса. Он рассматривал научный консенсус как препятствие для истинной науки.
Подчеркивая удивительное и невероятное, Поппер оправдывает ту самую неопределенность, которую критикуют критики рынка и от которой они пытаются защитить нас, субсидируя неудачи. Если проверяемость и состязательность имеют решающее значение для прогресса, то глобальный рынок обеспечивает платформу, более грозную и менее подверженную манипуляциям, чем множество лабораторий и рецензируемых публикаций. Банкротство и неудача, убытки и дефицит - это не столько сдерживающие факторы, сколько сигналы о фальсификации, которые труднее опровергнуть, чем сообщения о явно противоречащих друг другу экспериментах или аномальных наблюдениях.
Усилия правительства по гарантированию результатов на рынке подавляют неожиданность, блокируют информацию, препятствуют получению знаний и тем самым разрушают богатство. Регулирующие органы, выбирающие победителей в энергетике, предоставляющие бесплатное страхование крупным банкам или иным образом вмешивающиеся в работу рынков, подавляют эксперименты и ограничивают обучение.
Инвестиции, которыми манипулирует правительство или которые направляются бюрократами, отделяют частных инвесторов от знаний, которые они имеют о своих средствах. Это подразумевает, что только деньги могут стимулировать инновации. Однако средства ценны лишь в той степени, в какой они воплощают знания, зачастую с трудом заработанные частными инвесторами. Предприниматели и инвесторы учатся в свете сообщений с рынка. Рост их капитала - если он действительно растет - является результатом этого обучения.
Самые эффективные инвесторы в мире - американские венчурные фонды и фонды прямых инвестиций - являются также, безусловно, самыми образованными. В период своего расцвета крупнейшие венчурные фирмы Кремниевой долины возглавлялись не банкирами, а ведущими специалистами отрасли. Многие из них были инженерами с десятилетиями опыта работы в отраслях, в которые они направляли капитал.
Даже эти фонды, ориентированные на знания, чаще промахиваются, чем попадают в яблочко. Их неустойчивый процент успеха в основном является показателем смелости их ставок и степени неожиданности. В поисках "менее вероятных или правдоподобных знаний" они часто терпят неудачу.
Однако, несмотря на эти частые неудачи, средняя доходность венчурных инвестиций намного превосходит доходность однородного индексного инвестирования. Изредка успешное преследование "менее вероятного" предприятия приносит сюрпризы, которые легко компенсируют десять неудачных начинаний.
Более того, неудачные начинания не обязательно являются ошибочными. Они отражают парадоксальную природу прогресса. Предприниматель использует предыдущие знания для поиска следующего шага на пути, но следующий шаг всегда должен быть неожиданным. Дротики не являются неприцельными, но местонахождение яблочка может быть загадкой.
Пока я пишу, китайские венчурные фонды, поддерживаемые правительством, не смогли подстегнуть развитие материковой индустрии микрочипов, достаточно сильной, чтобы конкурировать с мировым мастерством Тайваня. Почему? Потому что китайские коммунисты, стоящие за этими усилиями, находятся в плену материалистического суеверия. Они наблюдали за тем, как американские венчурные капиталисты терпят неудачи в соотношении десять к одному, и извлекли из этого неправильный урок. Они объяснили случайные попадания в яблочко огромным количеством дротиков, случайностью, действующей на большие числа.
Решив, что нужно бросать больше дротиков, китайское правительство использовало мощные стимулы для стимулирования огромного количества венчурных фондов для новичков, большинство из которых управлялись людьми с минимальным опытом работы в отрасли. Благодаря тому, что правительство частично покрывало их усилия, снижая риск и обещая еще большую доходность, дротики разрастались. На сегодняшний день все новые спонсируемые фирмы не достигли цели, в некоторых случаях потратив миллиарды и не произведя ни одного чипа. Многие из них уже закрылись, и в отношении них будут возбуждены судебные дела. Возможно, китайцы считают, что их начинающие игроки нуждаются в более сильных стимулах.
Китайцы упустили из виду, что великие венчурные капиталисты Силиконовой долины не предшествовали полупроводниковой промышленности, они исходили из нее. Первые великие достижения были сделаны людьми, у которых было гораздо больше опыта, чем денег. Их капиталом были их знания.
Крошечная команда Texas Instruments, финансируемая за счет постоянных продаж компанией оборудования для нефтяной промышленности, создала первый кремниевый транзистор еще до того, как слово "венчурный капитал" вошло в язык.
Компания Fairchild Semiconductor, которая впоследствии превратилась в Intel и где Роберт Нойс создал первую пригодную для использования интегральную схему, используя планарный процесс Жана Хоерни, была также первой крупной венчурной полупроводниковой фирмой. Ее финансировали не банкиры, а Шерман Фэйрчайлд, основатель и владелец компании Fairchild Camera and Instrument. Фэйрчайлд был выдающимся инженером, который, будучи студентом Гарвардского университета, изобрел первый синхронизированный затвор камеры и вспышку. Его работа в области аэрофотосъемки привела к тому, что его фирма поставляла 90 процентов аэрофотоаппаратов, использовавшихся союзниками во Второй мировой войне.
Когда Боб Нойс, Джин Хоерни, Гордон Мур и остальные члены "предательской восьмерки" бежали от непомерного эго Уильяма Шокли из полупроводниковой лаборатории Шокли и предложили свою компанию Шерману Фэйрчайлду, они предложили ее человеку, способному понять их идеи и оценить их возможности. С самого начала Силиконовая долина финансировалась инсайдерами с парадоксальным сочетанием большого опыта и готовности удивляться, стремиться к невероятному и неправдоподобному.
Хайек объяснил, что централизованное планирование терпит неудачу именно потому, что оно претендует на знание того, чего знать не может, и поэтому затушевывает удивление и отменяет знание. Самые важные экономические знания, пишет он, «по своей природе не могут войти в статистику и поэтому не могут быть переданы в статистической форме ни одному центральному органу». Это происходит потому, что статистика создается именно путем отбрасывания знаний. "Статистика, которую должен будет использовать такой центральный орган, должна быть получена именно путем абстрагирования от незначительных различий между вещами, путем объединения, как ресурсов одного вида, предметов, которые отличаются по местоположению, качеству и другим характеристикам, образом, который может быть очень существенным для конкретного решения. Централизованное планирование, основанное на статистической информации, по своей природе не может напрямую учитывать эти обстоятельства времени и места".
Представление об инвестиционном капитале как о просто однородной расходной способности, а не как о выражении знаний, напрямую вытекает из материалистического суеверия. Материалистическое суеверие не свойственно экономике и политике. Это доминирующая философия современной эпохи, господствующая в физике, химии, биологии и психологии, а также в экономике. Материализм - это теория плоской вселенной: вся реальность проистекает из случайного взаимодействия материальных частиц в восходящем эволюционном процессе.
Теория информации отстаивает противоположную идею иерархической вселенной. В своем эссе "Транспозиция" К. С. Льюис объяснил важнейший принцип теории информации. Представьте себе, сказал он, что вы - фигура на большой пейзажной картине, живущая в плоском мире. Вы занимаете всего два измерения. Вы проработали все расстояния, цвета и оттенки, тени и свет, текстуры и углы. Вы проанализировали все масла и пигменты. Вы собрали все данные в своем плоском мире и считаете, что у вас есть удовлетворительное двухмерное объяснение реальности. Если к вам придет посторонний человек и скажет, что этот холст - лишь усеченное и ослабленное отражение или бледная имитация огромного трех- или даже четырех- или многомерного космоса за его пределами, вы можете ответить: "Три измерения? У меня нет нужды в этой гипотезе".
Как сказал К. С. Льюис: "То, что происходит в низшей среде, можно понять, только зная высшую среду". Он опроверг предположение о том, что разум, творчество, сознание и созидание - это всего лишь результат действия материальных сил: физики и химии.
Биологи давно свели человеческое тело к смеси физических и химических элементов. Фармакология последовала за ними, используя случайную модель открытия методом проб и ошибок, вводя астрономическое количество молекул сначала крысам, а затем людям. Сегодня, однако, теория информации берет верх над фармакологией: коды ДНК понимаются как информационные сообщения, которые программируют крошечные клеточные машины под названием рибосомы на производство определенных белков.
В разных науках недавние победы теории информации изгоняют материализм и поддерживают иерархию. В компьютере, как показывает теория информации, содержание явно не зависит от его материального субстрата. Никакое возможное знание материалов компьютера не может дать никакой информации о фактическом содержании его вычислений. В обычной иерархии причинно-следственных связей они отражают программное обеспечение, используемое для программирования устройства. Как и конструкция самого компьютера, программное обеспечение создано человеческим интеллектом.
В величайшем математическом открытии двадцатого века Курт Гёдель доказал, что иерархия неизбежна. Согласно его знаменитой теореме о неполноте, любая логическая схема, даже сама математика, обязательно зависит от аксиом вне схемы, которые не могут быть доказаны внутри нее. Алан Тьюринг и Джон фон Нейман расширили эту точку зрения до утверждения, что все вычислительные машины должны иметь внешних программистов, которых Тьюринг назвал "оракулами". Независимо от того, сколько вы знаете о материальной сущности компьютера, вы не можете понять, что делает компьютер, не найдя исходного кода.
Во всех науках информация стоит на первом месте и управляет плотью и миром, а не наоборот. "В начале было Слово" - вот что позволяет понять современная наука.
Информация всегда независима от своего физического воплощения или носителя. Носитель ценится лишь в той степени, в какой он может записать и передать слово, а именно в этом и заключается реальная ценность. Выброшенное электронное оборудование стало последней экологической проблемой; необходимость его безопасной утилизации - это затраты, а не актив. (Джим Тур может изменить эту ситуацию благодаря своему удивительному открытию "городской добычи", в ходе которой из хлама можно получить ценный графен и другие редкие элементы).
Как нельзя понять разум или даже тело, размышляя о физике и химии, так нельзя понять экономику, не объяснив предпринимательское творчество.
Материалистическое суеверие сводит предпринимателя к функции модели, а не к ее движущей силе. Индивидуальные умы - это оракулы, порождающие видения и проекты, изобретения и стремления, выходящие за рамки модели и несводимые к ней. Чтобы постичь реальность, вы должны смотреть вверх - на идеи, слово, разум - а не вниз, на материал. Вы должны стремиться к открытиям; материализм ведет к детерминизму, отчаянию и отрицанию творчества. Вы должны искать необычное, как предприниматель, а не усреднять его до банальности, как бюрократы. Нельзя найти что-то новое на старом месте. Вы не можете иметь гарантированный путь в будущее, изучая ландшафт перед собой. Нельзя найти безопасность в цифрах или даже в больших данных. Сколько бы данных вы ни собрали, обдумывая решение, какими бы актуальными, правдивыми и полезными они ни были, в конечном итоге вы придете к тому, что вам придется "прыгать, не глядя". Все ваши предыдущие исследования и опыт могут помочь, даже значительно, уменьшить неопределенность. Но если вы не гонитесь за мелочами, эксперимент не может обещать уверенности. Для любого открытия необходим некий неустранимый компонент веры, а значит, и потенциал для обильного удивления.
Именно благодаря этому процессу проецирования за пределы того, что мы уже знаем, происходит обретение знания. Иначе и быть не может, иначе каждый предполагаемый прогресс был бы раскрыт как простая тавтология. Стремление и открытие лежат в основе всех экономических знаний и, следовательно, всего богатства.
Как выразился Томас Соуэлл, «экономические сделки - это покупка и продажа знаний».
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги