Life after capitalism

Результатом этого огромного, монументально дорогостоящего, дико спекулятивного глобального плебисцита о деньгах стал измерительный стержень, гораздо менее надежный, чем золото. Система дает оценку только относительной стоимости валют, находящихся в плавающем состоянии. В этом микросекундном механизме информации нет ни якоря, ни привязки, ни сетки, ни стандарта, ни метрики, ни паритетного значения. Не имея корней во внешней реальности, любая система может быть сбита с курса корыстными сторонами. Если валюта оценивается только в других валютах, нет способа удостовериться, что вся система функционирует с пользой. Мировой экономический спад говорит о том, что это не так. Нет никаких оснований ожидать, что самореферентные глобальные валютные рынки будут тяготеть к правильной оценке чего-либо.

Одним из тестов системы торговли валютой является ее волатильность. Колеблются ли валюты больше или меньше, чем предприятия и продукты, товары и экономики, платежи и инвестиции, которые они якобы измеряют? Ответ очевиден. Валюты поднимаются и опускаются гораздо чаще и сильнее, чем стоящие за ними экономики.

Например, с 1990 года курс иены к доллару был гораздо более изменчив, чем взлеты и падения экономики Японии и США. Валютные трейдеры обменивали сотни триллионов иен в день, и обменный курс скакал, как джиттербаг.

В 1990 году курс иены упал со 140 за доллар до 160, а затем подскочил до 120. В следующем году он снова упал до 140, а затем в результате серии скачков и колебаний взлетел до 80 в 1995 году. К 1998 году он снизился до 150, но в начале 2000-х годов вновь приблизился к отметке 100, причем на этом пути было много ухабов. К 2002 году он опустился до 135, а в 2004 году, после многочисленных приключений, он был немного выше 100. И так далее, в конце концов, в 2012 году курс вырос до 80 иен за доллар. Через три года он вернулся к 100. В 2022 году он снова упадет до 115 иен.

Это бездумное жонглирование измерительными палочками открывало бесконечные возможности для торговли ценными бумагами, номинированными в двух валютах. Финансовые издания были полны описаний прибыльной "торговли с переносом", с помощью которой банкиры наживались на иррациональных изменениях курсов валют и их влиянии на относительные процентные ставки и цены облигаций.

Международная валютная торговая система - это альтернатива, которую мы получили, когда Никсон лишил нас золота. Как писал в 1979 году экономист из Стэнфорда Рональд Маккиннон, "мировую валютную систему нелегко понять. Золотой стандарт до 1914 года был прост: внутренние и международные платежные средства были одинаковыми.

Весь мир знает о предполагаемых недостатках золота. Недостатки поплавка фундаментальны. Измерительная палочка не может быть частью того, что она измеряет. Результатом этого стали валюты, которые значительно более волатильны, чем экономическая деятельность, которую они измеряют. Плавающие валюты нарушают саму функцию денег как метрики. Нельзя доказать, что цены валют отражают какую-либо рациональную основу оценки. Но ими могут манипулировать политики, которые, политизируя финансы, усугубляют дисбаланс в распределении капитала между финансовыми и коммерческими корпорациями и политически привилегированными и ущемленными группами.

Политики - не единственные манипуляторы. Торговля валютой - это манеж для финансовых хищников. Поскольку объемы активов, контролируемых отдельными финансистами и банками, намного больше, чем экономика даже крупных стран, злоумышленники могут расстроить финансы стран с "горячими деньгами", заработать состояние и уйти. Финансист-интеллектуал Джордж Сорос является ведущим примером в этой области, построив свое состояние за счет разрушительных операций с валютами Великобритании, Индонезии и Таиланда.

Торговля валютой концентрирует доходы и богатство в финансовых секторах западных экономик, связанных с государством, что приводит к неправильному распределению, вызывающему зависть и недовольство и деморализующему капитализм.

Банкир Уолтер Уристон и экономист Милтон Фридман, оба великие люди, справедливо искали информационный стандарт для информационной экономики. Однако они не приняли во внимание самое фундаментальное правило теории информации. Именно потому, что информация - это сюрприз, каналы, по которым мы передаем этот сюрприз, сами должны быть неудивительными. Чтобы нести высокоэнтропийное содержание, нужен носитель с низкой энтропией. Заполните канал шумом - всегда удивительным, потому что случайным - и сигнал станет невозможно различить.

Плавающие валюты создают изначально шумный канал. Энергия, затрачиваемая на торговлю валютой, начинается как попытка скорректировать шум и заканчивается как схема его использования. Этот феноменальный рост является показателем того, насколько прибыльной стала эта схема.

Тем не менее, худшими результатами являются не поиск ренты, коррупция и вековые болезни развратной валюты, а скорее огромное перемещение власти - благодаря государственному контролю над деньгами и полной путанице в отношении их истинной природы - от продуктивных граждан, инноваторов и предпринимателей к политикам, банкирам и бюрократам. В этом суть жизни после капитализма.

Во время пандемии администрации Трампа и Байдена при сотрудничестве с Конгрессом приказали десяткам миллионов американцев прекратить или резко сократить производственную деятельность. Это было политически возможно только потому, что Конгресс смог сфабриковать, а ФРС облегчила раздачу 10 триллионов долларов внезапно ставшим непродуктивными работникам и предприятиям. Но деньги, не связанные с производством, не имеют никакой ценности. Когда после периода накопления американцы попытались потратить эти деньги, они обнаружили, что их стоимость рухнула перед лицом анемичного производства, извращенных цепочек поставок и самоубийственных ограничений на производство энергии.

Жестокая безыдейность, совершенно случайное уничтожение рабочих мест и предприятий, прогрессирующее бегство от реальности - все это стало возможным благодаря неявной вере правительства в то, что деньги - это продукт власти, а не производительности. Это извращение - платить людям за то, чтобы они не производили, - стало возможным только потому, что правительство имеет право выпускать доллары - которые оно называет деньгами - по своему усмотрению, в полном отрыве от производственной деятельности, которая обычно измеряется деньгами и для содействия которой деньги расширяются.

Этому безумному безрассудству способствуют два ослепительных заблуждения относительно природы денег и источника их стоимости. К ним мы сейчас и обратимся.

ГЛАВА 11. Дилемма банкиров

Создание ликвидности - создание денег с нулевой энтропией из инвестиций с высокой энтропией - является задачей финансового посредничества. Продуктом деятельности банков и источником их прибыли является долг. Они не создают его из воздуха, как полагают многие критики дробного резервного банкинга. За каждым кредитом, который они выдают, стоит залог на какой-то актив, основанный на знаниях.

Гарантируя стоимость долга, банки устраняют информацию. Отсутствие неожиданностей является определяющей характеристикой готовых денег и сутью ликвидности. С другой стороны, определяющей характеристикой инвестиций является обещание сюрпризов в виде роста и возможность потерь в виде падения. Решающее значение для любого инвестиционного процесса имеет неликвидность, вызванная временем.

На каждом этапе создания денег часть информации о лежащем в их основе риске игнорируется, а часть энтропии удаляется. Деньги с нулевой энтропией - это наличные деньги; они не требуют дополнительных переводов, транзакций или исследований, чтобы их можно было потратить. С деньгами без энтропии экономика может поддерживать миллиарды транзакций в день, а предприниматели могут планировать на много лет вперед. Уменьшая объем подробной информации о рисках, связанных с инвестициями, банки повышают ликвидность.

Банки превращают ипотечные кредиты или другие долгосрочные займы, полные липкой и фрикционной высокоэнтропийной информации, в деньги, настолько гладкие и лишенные информации, что их можно взять в торговом центре, на заправке, в нелегальной службе нянь или в PayPal. Банки вытесняют энтропию из долга, чтобы произвести краткосрочную ликвидность. Предприниматели придают высокоэнтропийные знания инвестициям, чтобы получить долгосрочную прибыль.

Прозрачные деньги - это оксюморон. Сторона спроса - сторона денег - почти лишена информации; сторона предложения полна ее. Реальные инвестиции, которые являются долгосрочными, специфическими и высокоэнтропийными, находятся в неумолимом конфликте с транзакционными требованиями ликвидности, которые являются краткосрочными и в идеале имеют нулевую энтропию.

Людям нужна валюта - что происходит от латинского currens, означающего "бег", - и они хотят получить ее сейчас, чтобы купить гамбургер или латте гранде, или iPhone, или широкополосное соединение, или бак бензина, или машину, или дом. Им нужна ликвидность, которая поступает с банковских депозитов, чеков или кредитных карт. В то же время деятельность бургерной, или Starbucks, или Apple, или станции Exxon, или завода Ford, или строительной фирмы зависит в основном от неликвидных и замкнутых цепочек поставок с терпеливым капиталом. Банк с мрамором и хладнокровием посредничает между ликвидными депозитами и неликвидными инвестициями.

Стоимость денег полностью зависит от производственной деятельности на стороне предложения. Именно предложение товаров и услуг во времени, измеряемое временными ценами, создает весь этот мгновенный спрос. Хотя на покупку чего-либо могут уйти считанные минуты времени, на производство и сбыт товаров и услуг уходят годы, даже десятилетия, вложенного капитала и развития навыков. Капитал производственного предприятия связан с цементом, сталью, кремнием, химическими системами, фотолитографическим оборудованием, оптоволоконными линиями, недвижимостью, воздушными перевозками, дорогостоящими обученными инженерами и руководителями по всему миру.

Все банки - это трастовые компании. Финансовые паники отражают разрушение мостов доверия между краткосрочными ликвидными обязательствами и долгосрочными активами, которые их поддерживают. В классическом фильме "Замечательная жизнь" Джордж Бейли сталкивается с проблемой разгрома банка. Он говорит вкладчику банка Bailey Building and Loan, который хочет снять все свои деньги, что:

Вы думаете об этом месте неправильно. Как будто у меня деньги в сейфе. Деньги не здесь. Ваши деньги в доме Джо... прямо рядом с вашим. И в доме Кеннеди, и в доме миссис Маклин, и в сотне других. Вы одалживаете им деньги на строительство, а потом они возвращают их вам, как могут. И что вы собираетесь делать? Обратить на них взыскание?

Центральным элементом экономического прогресса как в развитых, так и в неразвитых странах является процесс извлечения информации для создания транзакционных носителей и вливания информации в инвестиционные проекты, создающие знания и богатство.

Поляризация экономики между деньгами с нулевой энтропией и инвестициями с высокой энтропией является источником напряжения, которое стимулирует рост. Экономика стагнирует и замирает, когда большинство инвестиций становятся низкоэнтропийными (неизменные товары крупных компаний и проекты, гарантированные правительством). Они терпят крах, когда деньги становятся высокоэнтропийными, полными сюрпризов девальвации и неликвидности, возникающих в результате произвольных манипуляций центрального банка. Государственный долг расширяется, поглощая и заглушая все другие способы финансирования. Когда долг становится доминирующим в системе, а политики пытаются его гарантировать, деньги теряют свое информационное содержание и сбивают с толку предприятия. В антиутопической версии жизни после капитализма правительство начинает гарантировать все - ипотечные кредиты, депозиты, пенсии, здравоохранение, промышленные конгломераты, банки-левиафаны, солнечные электростанции, кредиты малому бизнесу, недвижимость на набережной, цены на кукурузу, обучение в колледже, ветряные мельницы, кухонные раковины - все, то есть, кроме стоимости валюты, что было его настоящей задачей со времен Александра Гамильтона.

В начале 1988 года под эгидой Института Катона я посетил Китай вместе с Милтоном Фридманом, к тому времени нобелевским лауреатом и главным авторитетом в мире по теории денег. Будучи либертарианцем по большинству вопросов, он считал денежную политику центрального банка ключом к экономическому прогрессу. Китайская экономика находилась на пороге эпохи головокружительного роста, но в то время она страдала от всплеска инфляции. Мантра Милтона Фридмана "Инфляция всегда и везде является денежной проблемой" казалась актуальной. Кризис был серьезным, но его можно было устранить путем улучшения контроля над деньгами. Милтон сказал китайцам: "Сначала установите контроль над денежной массой".

Милтон Фридман ушел из жизни, но он продолжает побеждать в спорах в таких классических произведениях, как "Капитализм и свобода" и "Свобода выбора". Но в вопросе денег он оказался неправ. Информационная теория денег объясняет, почему.

Государственный контроль над деньгами означает государственную экономическую централизацию. Контролируя денежную массу, центральные банки и их политические союзники решают, кто получает деньги и, следовательно, кто обладает политической и экономической властью. Неудивительно, что эти учреждения поддерживают укоренившиеся экономические и политические интересы. В результате возникает новая, неоспоримая концентрация богатства. Укрепленные сетью государственного регулирования и зависимости, эти комбинации экономической и политической власти являются основной причиной экономической стагнации в мире.

После финансового кризиса 2008 года Вашингтон использовал монетарную политику для национализации банков Уолл-стрит. Правительство перенаправило инвестиции из предпринимательского обучения, которое создает богатство, в валютные манипуляции, "инвестиции" в ESG и "деривативы" в государственные долговые обязательства. Некогда великие банки Уолл-стрит, в свою очередь, субсидируют политические кампании своих вашингтонских благодетелей. Если бы Милтон Фридман дожил до плодов своего монетаризма, он бы отрекся от него. Опровержение этой редкой ошибки Фридмана имеет решающее значение для спасения тех самых свобод, которые он беззаветно отстаивал.

Суммирующим монетаризмом является каноническое уравнение MV=PT, которое все еще можно увидеть на все более выцветшей футболке Милтона Фридмана, которую я иногда надеваю на пробежку. "MV" - это общий объем производства - денежная масса, умноженная на ее скорость или скорость оборота. "PT" - это цены, умноженные на транзакции, или номинальный валовой внутренний продукт. Денежная масса - это "покупательная способность", ликвидные средства. Количество раз, когда доллар тратится за определенный период, представляет собой скорость его оборота. Оборот денег всех определений поддерживает валовой внутренний продукт (ВВП), или, более точно, валовой продукт (ВП), ценный показатель всех расходов в экономике, разработанный Марком Скоузеном, который включает промежуточные расходы на капитальные товары и товары, а не только конечные продажи, включенные в ВВП. В более широком показателе GO, предложенном Скоузеном, потребление уменьшается с 70 процентов экономики до менее 40 процентов.

Фридман и его многочисленные ученики считают, что в уравнении MV=PT правящим фактором является "М". Контролируя денежную массу, вы управляете рычагом, который может двигать всю экономику в желаемом направлении. Вы можете поддерживать номинальный или измеряемый ВВП на желаемом уровне роста. Отсюда совет Фридмана китайским лидерам: "Возьмите под контроль свою денежную массу".

Монетаристская теория Фридмана объясняет мандат Федерального резервного банка не только в том, чтобы служить "кредитором последней инстанции" в кризисных ситуациях, но и в том, чтобы бороться с инфляцией и способствовать полной занятости. Согласно теории, манипулируя деньгами, центральные банкиры одновременно определяют уровень цен (инфляцию), влияют на уровень занятости и, по крайней мере, номинальный рост. Таким образом, монетаризм подразумевает, что даже в условиях свободной рыночной экономики центральный банк является тем институтом, который должен сохранять контроль сверху вниз.

Поскольку каждая валюта имеет центральный банк, преобладающий монетаризм позволяет проводить различную денежно-кредитную политику в каждой стране или регионе. Разделяя национальные экономики, эта система благоприятствует валютам, плавающим друг относительно друга, а их стоимость выравнивается на глобальном рынке обмена валют. Таким образом, глобальная валюта "чеканится" валютными трейдерами в странной новой форме сеньоража: скупой, который брали монетные дворы на протяжении всей истории. Деньги становятся самореферентной системой, в конечном итоге контролируемой каждым сувереном, выпускающим валюту. Суверенные денежные знаки конкурируют друг с другом на рынках по всему миру. Предполагая, что контроль над денежной массой дает правительству власть финансировать инфраструктуру и оборону, обеспечивать рабочие места, поощрять инновации и снижать цены в каждой стране, монетаризм, как и кейнсианство, не только приглашает, но и практически требует государственной монополии на деньги.

Однако для того, чтобы "М" правил, у денег должен быть неупругий элемент, который можно умножить или оттолкнуть. Скорость (или оборот денег) должна быть достаточно стабильной и не зависеть от изменений в "М". То есть люди должны тратить свою валюту с относительно равномерной и предсказуемой скоростью, независимо от предложения денег, а банки должны ссужать деньги в основном по мере их предоставления центральным банком, а не по требованию предпринимателей с перспективными идеями. В противном случае люди (включая банкиров) могли бы противодействовать любой данной денежно-кредитной политике, просто изменив скорость, по которой они тратят или инвестируют доллары. Переменная M управляет PT только в том случае, если V - константа, больше или меньше.

Фридман разработал проницательное и правдоподобное объяснение того, почему скорость достаточно постоянна и составляет примерно 1,7 раза в год. Фактор скорости является экзогенным: он отражает не политику, а глубоко укоренившиеся психологические склонности человека. Как объясняется в его удостоенной премии "гипотезе постоянного дохода": "предпочтение ликвидности" (желание иметь наличные) и его предполагаемая противоположность, норма сбережений, зависят от целевых показателей сбережений и дохода на протяжении всей жизни. Вы экономите до тех пор, пока не достигнете своей цели, а затем тратите. В молодости вы склонны к сбережениям, а в старости - к тратам. Сбережения определяются не наличием выгодных инвестиционных возможностей, не изменениями процентных ставок или налоговых ставок, не новыми интересными потребительскими товарами или привлекательными средствами сбережения, а неизменной психологией человека.

Социологическое объяснение скорости Фридманом выводит ее за рамки экономической политики. Если скорость фиксирована и экзогенна, то господствует денежная масса. Таким образом, несмотря на свои либертарианские взгляды и превосходную критику государственной власти, Фридман в итоге стал сторонником контроля федерального правительства над деньгами как рычага, с помощью которого эксперты могут регулировать и стабилизировать экономику. В качестве верховного эксперта Фридман предложил поддерживать денежную массу на автопилоте на уровне 3 процентов годового роста.

Либеральные экономисты, такие как Пол Кругман, и консерваторы, такие как Джон Тейлор из Стэнфорда, охотно принимают последствия монетаристского кредо. Но опыт показывает, что скорость не является чем-то постоянным. На протяжении большей части двадцать первого века скорость падала как камень в один год и взлетала как ракета в другой. Денежный мультипликатор - показатель скорости, измеряющий, сколько экономической активности поддерживает денежная база ФРС или "мощные деньги" - колеблется между 3,1 и 12. В годы после финансового кризиса 2007-2008 годов денежная база США выросла с 800 миллиардов долларов до 4 триллионов долларов, но скорость резко упала. В Японии скорость падает уже два десятилетия после бурного роста в 1980-х годах. В США, как утверждает Луис Гейв из гонконгской компании Gavekal economics, "скорость очень изменчива и не поддается прогнозированию".

В своей речи об экономисте свободного рынка Жаке Рюффе во французском парламенте в 1996 году сторонник золотого стандарта Льюис Лерман объяснил: "Весь опыт работы Жака Рюффа в качестве центрального банкира научил его... что ни один центральный банк, даже могущественная Федеральная резервная система, не может определить количество банковских резервов или количество денег в обращении. В свободном обществе только пользователи денег - потребители и производители на рынке - могут определять, какие деньги они хотят держать [или] варьировать валюту и банковские депозиты, которые они хотят хранить".

Если скорость не является фиксированной склонностью, то потребители, инвесторы и кредиторы могут противодействовать любой денежной политике, просто изменяя скорость, с которой они тратят или инвестируют доллары. В последние десятилетия они нейтрализовали каждое изменение денежной массы почти равным и противоположным изменением оборота. Теперь они, возможно, разжигают "инфляцию" новым всплеском скорости, внезапно расходуя средства, накопленные во время пандемии COVID-19. В интервью 2003 года, за три года до своей смерти, Милтон Фридман наконец признал: "Использование количества денег в качестве цели не было успешным. Я не уверен, что сегодня я стал бы настаивать на этом так же сильно, как когда-то".

Скорость не является эффектом психологических сил, находящихся вне экономики. Скорость выражает оценку обществом экономических возможностей и альтернативных издержек. Положительные ускорения скорости происходят, когда инвесторы погружаются в реальные компании и приводят в движение кривую быстрого освоения возможностей и прогресса. Отрицательное ускорение происходит, когда люди вкладывают деньги в товары и существующие активы. Ни в том, ни в другом случае центральный банк не контролирует деньги. Мы, люди, контролируем их и используем их, чтобы противостоять, насколько это возможно, манипуляциям и одурманиванию государственных денег, которые Хайек назвал "корнем и источником всего денежного зла".

Если мы в конечном итоге контролируем деньги, то деньги не нуждаются в суверенном источнике в каждой или любой стране. Их источник может находиться вне политической системы. Они не нуждаются в управлении центральным банком. Валюты по всему миру не нужно разделять и пускать в свободное плавание по отношению друг к другу.

Как учит почти забытая история, можно иметь столетия растущей торговли при стабильном денежном стандарте, денежной системе, которая вознаграждает труд, сбережения и предприимчивость, а не политику и тягу. При стабильном денежном стандарте торговля почти никогда не балансирует, но почти всегда растет.

Необходимые реформы подразумевают отношение к деньгам не как к власти, а как к информации. В то время как государственная власть может увеличить объем денег, она может только снизить их ценность. Я был на пути к этому осознанию во время моей поездки в Китай около тридцати лет назад вместе с Милтоном Фридманом.

По другую сторону пролива процветала Япония с самой большой денежной массой на душу населения в мире. Как эта картина согласуется с моделью Фридмана? В то время как Милтон Фридман советовал лидерам коммунистического Китая "взять под контроль денежную массу", я говорил прессе в Китае, что нужен не контроль над деньгами, а деконтроль над предприятиями. "Пусть расцветает миллиард цветов", - сказал я. Меня спросили, что произойдет в 1997 году, когда закончится британский режим в Гонконге. Я сказал, что "1997 год - это год, когда Гонконг начнет захватывать Китай". В некотором смысле, я считаю, что это произошло в 1990-х годах, когда лидеры коммунистического Китая Дэн Сяопин и Цзян Цзэминь создали "свободные зоны" по образцу Гонконга вдоль и поперек китайского побережья, от Шэньчжэня до Шанхая.

Вскоре Китай приступил к высшему в мире всплеску создания богатства без каких-либо заметных изменений в своей денежно-кредитной политике. Я узнал от покойного экономиста из Стэнфорда Рональда Маккиннона о силе «финансового развития». Витал - это предпринимательское создание банков и других финансовых институтов. Но Китай так и не принял монетаризм Фридмана или плавающую валюту. Он зафиксировал стоимость юаня на долларе, к большому огорчению американских монетаристов, и принял в качестве своего любимого экономиста интеллектуального соперника Милтона Фридмана и нобелевского лауреата Роберта Манделла. Поклонник золотого стандарта и сторонник предложения, Манделл отстаивал режим фиксированных валют. Китайцы назвали свой ведущий финансовый университет в Пекине Международным университетом предпринимательства Манделла, а он стал "почетным профессором" в тридцати других учебных заведениях Китая.

Монетаризм - представление о том, что ценность денег зависит в первую очередь от их нехватки - все чаще отвергается, и все же денежный мистицизм - идея о том, что денежная масса является ключевым фактором экономической эффективности, а не просто ее показателем - все еще продолжает подрывать экономическую мысль. Вся теория денег страдает от коварной инфекции материалистического суеверия: идеи, что деньги - это вещь, материальный элемент, товар. Эта ошибка является основополагающей во всей экономике, от Адама Смита и Давида Рикардо до марксизма, австрийской "маржиналистской революции", преобладающего "монетаризма" Фридмана и даже до тарабарщины современной денежной теории. Она внедряет материалистическое суеверие в то, что по своей сути является функцией информации. Пока мы не избавимся от этого проявления материализма, мы не сможем создать валюту, подходящую для информационной экономики.

ГЛАВА 12. Являются ли деньги товаром?

Возможно, еще более соблазнительным и, безусловно, более универсальным, чем убеждение, что ценность денег зависит от их количества, является представление о том, что они ценятся за свои качества, так же как земля, скот, рабы или вампум, которые иногда используются в качестве денег, ценятся за качества, которые делают их полезными. Почти все эксперты по деньгам сходятся в одном соблазнительно простом и ослепительно обманчивом заблуждении: в убеждении, что в том или ином смысле деньги - это товар. Это материальная вещь, ценная сама по себе в силу своих физических свойств и своей ограниченности.

Как и компакт Локка - или Гоббса - эта теория претендует на то, чтобы обосноваться в "истории". Люди начали торговать вещами и запутались в липких асимметричных калитках бартера. Пытаясь обменять то-то и то-то на то-то и то-то, они столкнулись с неустранимым разочарованием в достижении необходимого совпадения желаний. (Мюррей Ротбард хочет горячий сэндвич с пастрами, но хочет ли владелец гастронома получить отрывок речи о бесполезности дробного резервного банковского дела?)

Согласно теории, на протяжении истории торговцы испытывали один товар за другим, чтобы найти достаточно взаимозаменяемый для поддержания торговли. Отказавшись от оленьих шкур, пшеницы и скота как слишком специфических и громоздких, они переходили к безделушкам и безделушкам. Где бы они ни начинали, они обычно заканчивали серебром и золотом в качестве монет. Они были драгоценными, делимыми, портативными и трудно подделываемыми. Эврика. В начале восемнадцатого века, когда физик Исаак Ньютон стал мастером монетного двора в Великобритании, золото в конце концов взяло верх над серебром. В течение многих веков золото явно работало как глобальные деньги.

Фридрих Хайек верил в эту историю с товарами. С ней соглашались и другие экономисты, включая Карла Менгера, Людвига фон Мизеса, Милтона Фридмана, Пола Самуэльсона, Пола Кругмана и практически всех других экономистов, которых вы можете назвать. Джон Стил Гордон, выдающийся историк и автор книги "Империя богатства", излагает этот консенсус так доходчиво, как никто другой:

Деньги - это просто другой товар, ничем не отличающийся от нефти, свиных желудков или чугуна. Поэтому деньги, как и все товары, могут расти и падать в цене. Но поскольку деньги, по определению, являются единственным товаром, который повсеместно принимается в обмен на все остальные товары, у нас есть специальный термин для обозначения падения цены денег: мы называем это инфляцией. Когда цена на деньги падает, цена на все остальные товары должна расти.

Гордон спрашивает: "Что вызывает падение цены денег? Ответ очень прост: увеличение предложения денег по отношению к другим товарам и услугам". Затем он переходит к обязательной цитате Милтона Фридмана: «Инфляция всегда и везде является денежным явлением. [Она] может быть вызвана только более быстрым увеличением количества денег, чем объема производства».

С антропологическим подтверждением, использованием в ключевых жизненных событиях, таких как заключение мира, брак и наследование, анекдотами из тюремных лагерей и отдаленных тихоокеанских островов, историями покупки Манхэттена у индейцев за безделушки и безделушки, статистическими графиками и престидижитацией предложения и спроса на деньги, царствующие эксперты - со многими изощренными вкусами - приходят к выводу, что деньги ценны, потому что они, по сути, являются драгоценностями.

Самыми успешными деньгами, в конце концов, были золото и серебро, и они имеют общий приятный блеск, украшающий шеи, запястья и пальцы. Ценность золотых монет как ювелирных изделий убеждает пользователя в том, что если они потеряют свою ценность как деньги, то, по крайней мере, сохранят свою ценность как металл для позолоты или декора. Именно этот остаточный товарный доход, по мнению экспертов, и сделал золото историческим воплощением денег. Его денежные свойства по-прежнему во многом превосходят государственные фиатные валюты, которые существуют только благодаря государственной власти и изобретению высокотехнологичной торговли валютой со скоростью 8 триллионов долларов в день для сортировки ценностей.

Золото, как гласит история, преобладало в качестве денег, потому что, подобно драгоценностям, оно сохраняет свою ценность во времени и пространстве. Пока Ричард Никсон не оставил золото в 1971 году, оно объединяло рынки, пересекая национальные границы. Извлеченное из затонувших галеонов, оно передавало ценность через века. Как сказал Рональд Маккиннон из Стэнфорда, «при золотом стандарте внутренние и международные расчетные единицы были одинаковыми». Это был глобальный товар.

Именно мой редактор и мудрец хедж-фондов Ричард Виджиланте перевернул с ног на голову имперский товарный консенсус: "Нет... деньги ценятся не потому, что они действительно драгоценности. Драгоценности ценятся потому, что они действительно деньги".

Эта мысль сразу показалась мне убедительной, когда я подумал о европейских беженцах, спасающихся от войны и разрухи, погромов и паники, прихватив с собой свои "ценности", свои драгоценности. Затем Гейл Пули предоставил мне эмпирические доказательства в виде отчета из Эр-Рияда, Саудовская Аравия, где он преподавал в 1990-х годах.

Саудовцы любят золотые украшения, и в их столице Эр-Рияде есть несколько рынков для их продажи. Один из крупнейших расположен рядом с площадью Аль-Сафат, также известной как площадь Дира, или площадь Правосудия. Это одно из последних мест на земле, где проводились публичные казни, местные жители называют ее "площадью Чоп-Чоп".

В пятницу днем после молитвенного собрания в мечети полиция и другие официальные лица расчищали место, чтобы освободить место для ампутаций. Размещение золотого магазина в тени разделочной доски "Чоп-Чоп" (неважно, головы или просто руки), по понятным причинам, снижает стоимость безопасности и служит доказательством в пользу стимулирующей школы экономики.

Вопрос в том, ценились ли красивые золотые предметы в магазинах в основном как ювелирные изделия или в основном как портативные деньги.

Десятки небольших розничных магазинов на площади выступают в роли продавцов и покупателей золотых украшений, на видном месте вывешены цены покупки и цены продажи. Все цены выражены в риалах за грамм по каратам. Золото обычно бывает от 18 до 24 карат. Между ценой покупки и ценой продажи обычно существует 5-процентный спред. Весы стоят на каждом прилавке, хотя некоторые покупатели приносят свои собственные весы для подтверждения веса.

Вывод очевиден. Золотые украшения всегда ценятся как деньги, за базовое золото, с временной надбавкой за дизайн. Превращение золота в ювелирные изделия позволяет владельцам получать удовольствие от демонстрации своего богатства. Но при следующей сделке, когда украшение перепродается, золото возвращается к своим унциям, обычно теряя всякую художественную ценность. Следующий владелец оплачивает стоимость золота только по весу. На этих рынках можно найти всевозможные элегантные украшения. Но чтобы узнать точную цену, просто положите его на весы. Премия за дизайн исчезла, это всего лишь граммы золота по курсу. Все 180 000 метрических тонн, добытых на протяжении веков, все еще здесь. Это надолго.

При всей своей здравой привлекательности вера в то, что деньги являются товаром, коварно вводит в заблуждение. Она передает идею о том, что деньгам можно приказать существовать, что, если подумать, очевидно, не соответствует действительности, по крайней мере, если деньги должны чего-то стоить. Напротив, деньги - это побочный эффект и мера инноваций, которые производятся как свидетельство творчества и новых знаний. Идея денег как товара способствует распространению смертельного заблуждения Мидаса - что золото само по себе является богатством, а не мерилом богатства. Она способствует распространению соблазнительного заблуждения Скруджа, согласно которому деньги способствуют жадности и поощряют ее. Она поощряет господствующую веру в то, что богатство может быть увеличено путем умножения денежной единицы. Она предполагает, что баснословная "денежная масса" подчиняется закону Сэя и создает свой собственный спрос, что деньги - это продукт центростремительной государственной власти, а не центробежных предпринимательских знаний.

Деньги как товар поощряют глобальную одержимость статистическим неравенством, как будто обладатели большого богатства могут перераспределить его в пользу других, не разрушив в конечном итоге его ценность, а возможно, также добродетель и знания получателей. Это способствует формированию мнения, что богатство можно "взять", а не заработать - что деньги являются не столько частью процесса обучения, зарабатывания знаний, сколько функцией "печатания", "выпуска", "поставки" или распоряжения единицами богатства как такового. Это способствует распространению мифа о "денежной массе". Он подразумевает, что деньги можно копить, не инвестируя, или производить - и каким-то образом все еще быть полезной мерой стоимости - без инноваций и изобретений, творческого применения обучения и новых знаний.

Деньги - это гёделевская логическая система, отражающая "доказательство неполноты" Курта Гёделя. Выступая на конференции в Кенигсберге в 1930 году, Гёдель, тогда двадцатичетырехлетний аспирант, доказал, как мы уже видели, что все логические системы зависят от аксиом, которые не могут быть доказаны в рамках самой системы. К счастью для мира, который мог бы проигнорировать Гёделя, на конференции присутствовал Джон фон Нейман, которого нельзя было игнорировать.

Как проницательно заметил фон Нейман, доказательство Гёделя зависело от его изобретения математической "машины", которая использовала числа для кодирования и доказательства алгоритмов, также выраженных в числах. Это изобретение, воспринятое фон Нейманом и Аланом Тьюрингом, заложило основы информатики и теории информации.

Как показал Тьюринг, все эти системы требуют внешнего оракула. Программист становится основным источником интерпретации, позволяющей компьютерам функционировать. Тьюринг также заявил, что теорема неопределенности Гейзенберга - которая, в общем, гласит, что измерения, согласно нашему пониманию квантовой физики, неизменно неточны - является продолжением доказательства Гёделя. Тьюринг рассматривал такую неизбежную неточность как эффект всех самореферентных петель материализма. Измерительные приборы физических лабораторий измеряют атомы, электроны и фотоны - атомы, электроны и фотоны. Результаты никогда не могут быть абсолютно точными.

Точно так же мы не можем в конечном итоге измерять товары товарами, которые, в свою очередь, оцениваются товарами. Если деньги являются товаром, то они не могут быть также надежным средством измерения или надежной единицей счета.

Как сложное выражение логики и информации, деньги представляют собой очевидный рубеж для теории информации. Как логическая схема, они должны иметь аксиоматическое основание вне себя. Они не могут процветать как тривиальная тавтология, в которой их ценность проистекает из того, что они покупают и оцениваются ими. Такая концепция всегда заканчивается крахом или инфляционным взлетом.

Все товары гипотетически могут быть оценены по отношению к другим товарам и таким образом обмениваться друг на друга в круговом обмене. Деньги - другое дело. Они созданы не для совершенствования бартера, а для его преодоления. Преодоление бартера требует чего-то, что не является товаром. Это подразумевает наличие внешнего оракула, как Тьюринг продемонстрировал для компьютерных систем, или аксиом, выходящих за пределы самих себя, как Гёдель доказал для всех логических систем. Деньги не могут быть товаром, потому что они должны быть оракулом.

Оракул, однако, не может быть просто произвольным. Арифметика, как показал Гёдель, является оракулом: она не может быть выведена без аксиом. Но если бы оракул начал с провозглашения аксиомы 1+1 = 1+1+1, никто не принял бы его нефункциональную систему. Даже фиатная валюта, какой бы хлипкой она ни была, имеет эту объективную ценность: оракул примет ее в уплату налогов.

Здесь мы снова можем провести аналогию с универсальной системой измерения, известной как Международная система СИ (Système Internationale). Она является оракульной - она функционирует, потому что все соглашаются с высказываниями оракула. Но она не является произвольной. Измерения СИ могут быть воспроизведены любым человеком с атомными часами, поскольку шесть из семи стандартов выражаются во времени. Метр, например, может показаться мерой пространства, но СИ основывает его на расстоянии, проходимом светом в вакууме за крошечную долю секунды (девятигигагерцовое излучение атома цезия в основном состоянии). Единственное исключение в таблице СИ подтверждает правило. Моли молекулярной массы избегают прямой ссылки на время, поскольку рассчитываются по числу Авогадро. Но, как учил нас Эйнштейн, массы, как и энергии, также являются выражением скорости света в повелительной латентности секунд.

Вы можете поехать в Севр, Франция, чтобы проверить свою измерительную палку, но вы можете сделать это и дома, если у вас есть оборудование. Оракул заслуживает доверия, потому что измерительная палочка воспроизводима.

Чтобы функционировать в качестве измерительной палочки, деньги должны иметь устойчивый физический стандарт, как, например, СИ. Без этого постоянного стандарта деньги становятся товаром, пригодным только для бартера, их цена меняется по отношению ко всем другим товарам.

В случае с золотом экономисты запутались, потому что его использование в ювелирных изделиях, украшениях и, в конечном итоге, в электронике было настолько очевидным, что создавало впечатление, что оно является товаром. Между тем, реальный физический стандарт, устанавливающий золото в качестве измерительного стержня, был неочевиден, действительно удивителен и удивительно похож на стандарты СИ, поскольку он также основан на времени.

Примечательно, что время, необходимое для добычи все большего количества золота, менялось очень медленно. Как отметил Джуд Ванниски в 1979 году в книге "Как устроен мир", золото сводит на нет прогресс капитала и технологий, потому что в любой момент времени золото, которое еще осталось в земле, труднее найти и труднее добыть, чем золото, добытое тысячелетия, столетия или десятилетия назад.

Наш современный старатель, использующий, возможно, десятки миллионов долларов оборудования, собирает больше золота в год, чем любой старый старатель со своей кастрюлей. Машины умножают человеко-часы. Благодаря машинам, около двух третей золота, находящегося сегодня под землей, было добыто с 1950 года. Тем не менее, со временем найти оставшееся золото в земле стало настолько сложнее, что прибыль от добычи золота остается низкой, а сам процесс медленным.

Год от года объем золота, извлеченного из земли, не растет и не уменьшается. Он изменяется гораздо менее драматично, чем фиатные валюты. Графики "золотого запаса" выглядят совсем не так, как графики денежной массы на американских горках. К 206 000 метрических тонн золота, которые уже находятся под землей (а это почти все золото, добытое за всю историю человечества), старатели добавляют около 3 000 тонн в год, увеличивая общий запас примерно на 1,5 процента в год. Это намного меньше, чем глобальный рост валового внутреннего продукта или валового продукта.

Этот 1,5-процентный прирост может как уменьшиться, так и вырасти по мере увеличения знаменателя. Сегодня мир разрабатывает шлаковые отвалы и размышляет о добыче золота из океана и космоса.

Золото успешно используется в качестве измерительного стержня, потому что его дефицит коренится во времени, затрачиваемом на его добычу, которое существенно не меняется, в то время как все остальное становится более изобильным.

Однако то, что золото является самыми успешными деньгами в истории, не подтверждает монетаризм, который предполагает, что деньги ценны только потому, что их мало. Напротив, действительность и доступность золотого измерительного стержня не уменьшает предложение денег. Оно позволяет значительно увеличить его.

Как показал Натан Льюис в своих книгах "Золото: The Monetary Polaris" и «Gold: Даже при золотом стандарте не существует никакой связи между количеством золота в мире и количеством денег. Если цена золота фиксирована, деньги могут вырасти до любого необходимого уровня в ответ на обязательства предпринимателей по прибыльным проектам. Во время промышленной революции количество золота в мире увеличилось всего в 3,4 раза, а денежная масса США выросла в 163 раза. По словам аналитика Forbes Джона Тэмни: "Никогда не может быть переизбытка хороших денег».

Это окончательное опровержение денег как товара. Никто не верит, что бумажные деньги являются товаром; если бы это было так, бумажные деньги стоили бы примерно столько же, сколько бумага, на которой они напечатаны. При золотом стандарте бумажные деньги, которые можно обменять на золото, сохраняют свою ценность благодаря надежному измерительному стержню. Если измерительному стержню можно доверять, то деньги можно приумножать по мере необходимости для осуществления реальных проектов. Точно так же, как СИ устанавливает каждый измерительный стержень, а не сумму всех измерительных стержней, каждый доллар измеряется золотом, а не суммой всех долларов.

Это измерение можно сделать невероятным. Ленинский рубль был обесценен на миллион процентов отчасти потому, что в казне почти не было золота. Однако в обычных обстоятельствах, при наличии заслуживающего доверия правительства и значительного количества золота на руках, измерительная палка оправдывает один доллар за один раз.

Кёнигсбергская конференция 1930 года может служить притчей. Самые выдающиеся математики мира отрицали оракульный источник математики. Тем не менее, год за годом они совершали монументальные теоретические подвиги, не подозревая, что сами предпосылки их работы были недоказуемыми оракулами, пока Гёдель не указал им на это. Точно так же мы почти никогда не думаем о деньгах как о прорицании, потому что финансовые системы, выросшие вокруг них, настолько сложны и встроены в нашу культуру и экономику, что хрупкость лежащего в их основе прорицания редко занимает наше сознание.

Тем не менее, фиатная валюта явно оракульная. "Все знают, что она основана на вере. Разница между золотом и фиатной валютой заключается прежде всего в том, что прорицание золота имеет более прочную основу в физической реальности времени.

Экономика теории информации связывает деньги со временем, самым фундаментальным и необратимым носителем информации во вселенной. Деньги не являются содержанием транзакций, они являются их носителем. Использование низкоэнтропийных, предсказуемых, не вызывающих удивления денег, однако, позволяет передавать высокоэнтропийную информацию. Всемирные сети стекла, света и воздуха, составляющие низкоэнтропийные каналы интернета, несут не более важные или высокоэнтропийные "новости", чем всемирная сеть ценовых сигналов. Но если деньги являются шумными, а не предсказуемыми, то ценовой сигнал вводит в заблуждение. Деньги не могут одновременно быть информацией и нести информацию.

Принцип Эрнста Маха" в физике гласит, что в любой точке Земли сходятся непостижимые силы всей Вселенной, теоретически суммируемые в любой конкретной точке. Принцип Маха применим и к экономике. Каждая цена - это выражение всемирной топологии других цен, передаваемых деньгами и укорененных во времени. Если правительства изменят топологические данные, система цен будет давать ложные свидетельства и запутает процессы обучения и открытий, которые обеспечивают экономический рост и прогресс.

Единицы измерения палочек СИ не могут плавать, потому что они обеспечивают метрики, которые позволяют строительным проектам, компьютерным конструкциям, оборудованию для переработки продуктов питания, сетям, холодильникам, топливу, трубопроводам, исследовательским лабораториям, капитальному оборудованию для микрочипов, промышленным датчикам, системам освещения, медицинским инструментам, оптоволоконным кабелям, протезам, железнодорожным путям, складским помещениям, больничному оборудованию, вычислительным "облакам" и другим сложным системам в промышленности и правительстве соединяться и функционировать, чтобы поддерживать нашу жизнь.

Деньги - столь же важная метрика. Не меньше, чем метр, грамм или люмен, деньги нуждаются в определенном статусе за пределами того, что они измеряют. В глобальной экономике валюты не могут быть интегрированы в коммерцию, как если бы деньги были товаром, измеряемым деньгами. Валюты должны быть привязаны к абсолютной сетке измерения вне процесса обмена. Если цены не скоординированы, они будут сбивать бизнес с пути, и он не будет добавлять ценность в экономику. Он не будет производить знания посредством поддающегося проверке обучения.

Деньги как ключевая метрика и носитель информации в экономике также могут быть надежными только в той степени, в какой их ценность укоренена во времени. Как единственная необратимая реальность во вселенной, с направленностью, придаваемой термодинамической энтропией, невосприимчивая к попыткам дублирования, подделки или хранения, время является самой чистой точкой отсчета для всех ценностей.

Чтобы преодолеть нынешний экономический упадок, поразивший мир, мы должны вернуться к режиму реальных денег, основанных не на капризах банкиров, а на физических константах Вселенной.

Неумолимо дефицитное, но произвольно расширяемое, невозможное для дублирования или восстановления, одинаково распределенное для всех, время является измерительной палочкой для экономической деятельности. Цены на время - это унитарный способ оценки богатства во времени и пространстве. Цены времени демонстрируют новое состояние изобилия или даже сверхизобилия.

Деньги - это, прежде всего, время, которое остается дефицитным, когда все остальное становится изобилием. Время измеряет рост богатства через обучение - новые проверенные знания. Обучение имеет смысл только в виде последовательностей, проходящих через время. Если обучение не происходит, деньги теряют ценность, а экономика погружается в прошлое.

С точки зрения всеведущего Бога, находящегося вне времени, все прошлое и будущее известно в детерминированной вселенной. Но время опускает движущийся занавес над будущим, которое требует от человека учиться, чтобы жить. Как токенизированное время, реальные деньги измеряют процесс обучения и делают его делимым и взаимозаменяемым в мировой экономике.

Как единственный необратимый элемент во Вселенной, направленность которому придает термодинамическая энтропия, время является самой чистой точкой отсчета для всех ценностей. В отсутствие цифрового золотого стандарта инвесторы по всему миру продолжат переход к цифровым валютам на основе блокчейна, в основе которых лежит последовательность транзакций, зафиксированных во времени. Благодаря огромному прогрессу в технологии хранения данных - миллиардному увеличению пропускной способности и цифрового хранения - блокчейн является способом решения двух больших хакерских кризисов в мировой экономике: около восьми миллиардов единиц персональных данных, потерянных интернетхакерами, и разврат глобальных денег под режимом мировых центральных банков, которые, по сути, являются хакерами финансовой системы. Предприниматели, которые наилучшим образом соединят подъем информационных технологий со стабильностью золота, создадут новый технологический стандарт как для интернета, так и для мировой экономики.

Размышляя над этой перспективой, правительства и центральные банки сейчас предпринимают лихорадочные усилия, чтобы доказать свою дальнейшую значимость, создавая суверенные цифровые валюты под контролем центральных банков в качестве окончательного инструмента контроля над своим народом. При достаточной жестокости они, вероятно, смогут это сделать, но результат не будет радостным ни для правительств, ни для их граждан.

Попытки контролировать количество денег или векторы скорости, противостоять необратимым потокам времени и энтропии, будут столь же бесполезны в будущем, как и сейчас, но, возможно, даже более разрушительны. В той мере, в какой нам будут навязывать выпущенные правительством цифровые валюты и более эффективно препятствовать развитию неодобряемых предприятий, экономика будет стагнировать, а так называемая "инфляция" будет стремительно расти.

Цифровая валюта должна стать облегчением для правительства, а не поводом для усиления его власти. Если при золотом стандарте правительство имело мало значения, то при цифровом стандарте необходимость в правительстве будет еще меньше. Чтобы преодолеть нынешний экономический упадок, поразивший мир, мы должны вернуться к режиму реальных денег, привязанных не к капризам банкиров и их хозяев, а к физическим константам Вселенной, самой неизбежной из которых является само время.

ГЛАВА 13. Биткойн

Тяжело дышащие тревоги по поводу фиаско со взломом интернета, вместе с вашим искренним пением о том, как центральные банкиры взламывают мировые деньги для удовольствия и удобства политиков, по-прежнему игнорируют реальную проблему, которая нас волнует.

Это наша ежедневная игра с именем пользователя, паролем, адресом электронной почты, PIN-кодом и общим идентификатором. Какая комбинация имен, цифр или адресов подходит к какой подписке, банковскому счету, веб-странице, приложению, правительственному учреждению или компьютеру? Это проблема "x" к "n". Это серьезно. Если мы ничего не придумаем, то потеряем не только свои банковские счета, но и здоровье и волосы.

По сравнению с 10 триллионами долларов в день валютных операций, или Бробдингнагианским чрезвычайным монетаризмом ФРС, или примерно 5 миллиардами атак вредоносных программ в год и взломов данных, затрагивающих около 2 миллиардов пользователей сети ежегодно, комбинаторный взрыв идентификаторов и продавцов может показаться пустяком. Нас приучили даже не жаловаться. В конце концов, в том, что мы не можем следить за своей основной личной информацией, виноваты мы сами. Разве не так?

Всякий раз, когда что-то идет не так с нашими интернет-радостями и покупками той или иной срочной фривольной вещи, мы признаемся в своей неумелости и ответственности. Мы стесняемся даже сказать об этом супругу. Если мы не оставили пароли и другие данные в самом компьютере, доступные любому "ботанику", мы написали их на листочке на столе, где их мог прочитать любой случайный злоумышленник.

Еще более угрожающим является то, что всякий раз, когда один из наших надежных сторонних поставщиков - Bank of America, Кадровое управление США, Target, Chase, IRS, Amex, Medicare, Visa - теряет еще несколько миллионов единиц персональных данных, мы должны следить за этим.

Мы должны изменить все номера наших кредитных карт и сообщить новые номера всем нашим соответствующим автоплатежам, иначе внезапно наш E-ZPass перестанет работать на шоссе, и полиция штата включит свои мигающие синие огни Судного дня, в то самое время, когда наше VIP-членство Джима Рикардса прекратит свое действие, и сайт отказывается допустить нас к ключевым пунктам действий, которые расскажут нам, как преодолеть надвигающийся мировой финансовый Армагеддон, спланированный ЦРУ, и мы остаемся в безнадежном подвешенном состоянии, в то время как последние минуты и секунды, оставшиеся нам для сохранения нашего драгоценного статуса мировой резервной валюты - как мы выживем без нее?-ускользают безвозвратно... и мы обречены на невежество, как простой обычный подписчик или даже жалкий плебей-халявщик (хотя мы пытались заплатить за VIP Pro. Пытались!). В результате мы полностью упускаем инсайдерский сигнал VIP-миллиардеров, который позволил бы нам присоединиться к Джеффу Безосу и Элону Маску и заработать миллионы на продаже планеты в короткие сроки во время грядущего глобального валютного и климатического апокалипсиса, на котором элита делает свои состояния.

Из-за отсутствия блокнота было потеряно целое состояние.

Серьезно, глобальные халтуры, которые должны нас пугать, и хастл, который гонит нас по наклонной, имеют один и тот же источник и решение.

Проблема заключается в неправильном распределении ответственности. Вы - один и осажденный; их много и они огромны. Но именно вы должны отслеживать все свои дифференцированные пользовательские данные для всех своих полудоверенных третьих сторон, а не они отслеживают одного вас и адаптируются к вашим потребностям. Когда что-то идет не так, каждая из ваших подписок на сайт действует так, как будто это единственный сайт в вашем портфолио, и, конечно, вы знаете, какая комбинация имени пользователя и пароля применяется в каждой непредвиденной ситуации на каждой машине. В любом случае, в правилах и условиях вы действительно подписали свой дом, гражданство и привилегии на ношение обуви в очереди TSA, не прочитав внимательно мелкий шрифт.

Это нарушение централизации того, что должно быть децентрализовано - персональных идентификаторов и данных - и децентрализации того, что должно быть централизовано - ответственности за управление транзакциями и безопасностью на корпоративных сайтах. На каждом сайте, с которым я имею дело, есть еще один набор персональных идентификаторов и данных, которые сайт создал для меня. Чтобы действовать с каждой из этих множащихся личностей, я должен доказать, что я на PayPal, или я на Amazon, или я на моей подписке на Jim Rickards, десятки и десятки сайтов - это на самом деле только я, я сам и я. Каждый раз я должен утверждать, что я, созданный этими сайтами в соответствии с их собственными системами. Я локален, но все мои "я" централизованы вместе со всеми вашими "я" в великом беспорядке ID.

Между тем, ответственность за управление транзакциями и безопасность возлагается на миллиарды пользователей - все эти идентификаторы и пароли - вот почему каждая неудача в подключении кажется нам виноватой.

Централизация всех этих миллиардов личностей - вот почему сеть не является ни безопасной, ни надежной. Все данные находятся на относительно небольшом количестве сайтов, богатых на цели, а потенциальные хакеры исчисляются миллиардами, анонимными и бесплотными. Это не та проблема, которую можно решить с помощью еще одной заплатки для защиты конфиденциальности или даже удвоением годового мирового дохода индустрии кибербезопасности в размере 256 миллиардов долларов, прогнозируемого к 2027 году, по сравнению со 172,5 миллиардами долларов в 2022 году.

Закон Меткалфа, придуманный изобретателем Ethernet Бобом Меткалфом и названный вашим автором, гласит, что ценность сетей увеличивается на квадрат числа узлов. Но существует также криптозакон Меткалфа. Он инвертирует сетевой закон, переворачивая его с ног на голову. Криптозакон Меткалфа гласит, что уязвимость сети увеличивается на величину поверхности атаки, которая также является квадратом числа узлов. Взламываемость проявляется во всех интерфейсах между ними.

Каждый дополнительный пользователь централизованной системы, такой как Visa или Mastercard, Google или Facebook, снижает уровень безопасности. Новые пользователи создают новые векторы возможных атак. Каждый новый пользователь - это возможный хакер или жертва взлома.

Как отмечает армейский эксперт по криптографии Дэвид Крюгер, эффективность существующей "многослойной точечной защиты" - программных исправлений - растет только аддитивно. Он останавливает один вектор атаки за раз. Тем временем векторы атак расширяются по квадрату Меткалфа. Отбиваться от них с помощью патчей - глупость или мошенничество.

В результате возникает скандал с безопасностью сети и деньгами: чем больше мы тратим на интернет-безопасность и чем больше расширяем сеть, тем более уязвимой она становится.

Безопасность обеспечит не лоскутное одеяло, а архитектура. Миру необходимо архитектурное решение для Интернета, который действует как космический копировальный аппарат, где нет ничего надежного, а адреса определяются правительствами. Нынешний интернет страдает от страшного первородного греха: адреса Интернет-протокола (IP) заперты в определенных странах и политических юрисдикциях, что побуждает правительства во всем мире воображать, что они должны владеть и регулировать Интернет, или, по крайней мере, свою часть его. От ЕЭС до Вашингтона и Пекина, правительства стран-монополистов повсюду называют интернет-компании опасными монополиями и трясут их вниз, говоря, что они должны заставить их отвечать за "фальшивые новости", "язык вражды" и нарушения конфиденциальности.

Соединенные Штаты считают, что должны держать китайские руки и маршрутизаторы Huawei подальше от американских IP-адресов. Китай хочет возвести новый великий брандмауэр против остального мира. В Турции Реджеп Тайип Эрдоган считает, что ему должны принадлежать турецкие IP-адреса. IP-адрес стал для правительств соблазном "приди и получи".

Учитывая множащиеся миллиардные взломы на фоне огромного увеличения расходов на "защиту и безопасность" компьютеров, мы не можем полагаться ни на кого и ни на что в сети. Недоверчивыми становятся даже серверы и коммутаторы, а также важнейший протокол Border Gateway Protocol, связывающий одну подсеть с другой. Под регулирующим огнем находятся интернетные соблазны TikTok, временные линии Facebook, кошельки WeChat, обещания Байдена, поиск Google, нарушители "сетевого нейтралитета", облачные сервисы Amazon и правила конфиденциальности. В "список объектов" правительства США, наряду с иранским ядерным оружием и патогенами биологической войны, теперь попали маршрутизаторы с раскосыми глазами и устройства распознавания лиц от Huawei (хотя оборудование Huawei было напичкано американскими чипами и основано на американских стандартах).

Существующий Интернет - это гигантская копировальная машина. Это его большое достоинство как инструмента коммуникации и исследования: мы имеем доступ ко всему, что было написано, сказано или снято когда-либо и где-либо. Однако, как свободный копировальный аппарат, он не является надежным хранилищем для документов, которые должны быть надежно защищены, включая ваш банковский счет. Когда документ взламывается, оригинал невозможно легко отличить от копии; мы не можем сказать, что было первым, а что появилось позже. И снова мы возвращаемся к времени как единственной стабильной метрике во Вселенной. Только время нельзя ни умножить, ни повернуть вспять. Безопасный Интернет и деньги, свободные от государственного хищничества, должны быть привязаны ко времени.

Решение этой проблемы существует с 2009 года, изложенное в ставшей культовой "белой книге", автором которой является псевдоним Сатоши Накамото, «Биткойн: пиринговая система электронных денег». Его ключевая инновация называется блокчейн. Но до сих пор его потенциал не был полностью реализован, потому что его первоначальные проявления - биткойн наиболее известен - были фатально несовершенны.

Идея блокчейна заключается в том, что каждый узел глобальной сети - ваш компьютер, компьютер ваших соседей, Джеффа Безоса и Билла Гейтса, даже Хиллари и Дональда - может хранить полную историю, упорядоченную во времени, каждой транзакции, когда-либо размещенной во всей сети. Транзакции будут храниться в сжатой математической форме - в виде хэша, а не в виде "Салли купила Джиму виджет на день рождения".

Однако блестящая идея заключается в том, что, таким образом, время совершения транзакции становится неизменным свидетельством ее подлинности. Поскольку каждая новая транзакция несет на себе неумолимый математический отпечаток всех предыдущих транзакций, ее невозможно отделить от них в записи и подделать. Блокчейн делает ваши личные данные единичными и неизменными, а ваши транзакции - предметом беспрекословного заверения. Если какой-либо государственный орган или корпоративный офис заявит, что вы не заплатили что-то или нарушили какое-то правило, у вас будет неопровержимая запись с временной печатью, подтверждающая обратное. Вы не находитесь в беспомощной зависимости от какой-то удаленной бюрократии, которая скажет вам, кто вы и что вы сделали.

Как это вообще возможно? Это дар той же технологии, которая дала нам сеть и ее проблемы. Ключевая идея Сатоши заключалась в том, что развитие закона Мура с момента его создания более полувека назад может решить проблемы как взлома сети, так и взлома наших денег.

Размышляя о массивном двухмиллиардном увеличении плотности памяти за последние пятьдесят лет, эксперты повсюду делают вывод, что это чудо технологии чипов благоприятствует доминированию централизованного "облака" и его монопольных владельцев, от Amazon до Meta-Facebook и Google-Alphabet. Вопреки тому, что я назвал "законом микромира", новые чипы якобы способствуют централизации вычислений в огромных центрах обработки данных. Но Сатоши увидел, что новые суперчипы могут освободить нас от этой туманной империи. Двухмиллиардного прорыва в памяти достаточно, чтобы обеспечить децентрализованную локальную обработку и хранение хэшированных и проштампованных по времени историй транзакций в вашем ноутбуке или смартфоне.

Это понимание было контринтуитивным. Каким образом астрономический поток онлайновых транзакций в мировой экономике может быть зафиксирован на каждом узле сети? Ответ заключается в нанокосме информационных технологий. Эффективность хранения битов на молекулах, удваивающаяся каждый год или около того, дает общий объем памяти, который затмевает расширение простого хранения денег на битах.

Блокчейн переносит персональные данные из централизованных бюрократических структур к человеку и переносит ответственность за безопасность транзакций на бюрократические структуры, которые их проводят.

Как серия транзакций, отмеченных временем, которые определяют монету из битов, блокчейн выражает деньги как информацию во времени. Информация - это неожиданные или удивительные биты. Удивление - ощущение изменения сознания от момента к моменту - имеет смысл только с течением времени. Точно так же деньги имеют смысл только с течением времени.

В глазах Бога, где все знания доступны сразу, деньги были бы ненужными, поскольку все находится в нужном месте в божественной диспенсации. Это мир бартера, где нет нужды ни в памяти, ни в деньгах, а все обмены мгновенны и неопосредованны. Но в мире, в котором мы живем, время измеряется энтропией - многогранной концепцией, которая объединяет увеличение физического беспорядка или случайности со временем в физической вселенной с ростом творческих неожиданностей в потоке растущего знания и обучения в течение земного времени. Деньги - это токенизированное время.

Такая структурная децентрализация, когда ваша единичная личность находится у вас, а история транзакций прозрачно и неизменно регистрируется во всем Интернете, может устранить зависимость от доверия и заменить его уверенностью. Повсеместная запись транзакций и хранение вашей личности вместе с вами и вашим закрытым ключом препятствует как манипулированию сверху вниз, так и зависимости и подчинению снизу вверх. Записи, распределенные повсюду в сети, создают непреодолимый барьер для взлома в любом месте. Децентрализация также обеспечивает универсальность, свободу и конфиденциальность, которые регулируются деньгами как временем и памятью.

Ваша личность должна быть единственной и неизменной, а ваши транзакции - многочисленными и безопасными. На блокчейне эта цель наконец-то становится достижимой. Если криптозакон Меткалфа гласит, что каждый дополнительный узел в сети увеличивает ее уязвимость, то каждый дополнительный пользователь сети, опирающейся на блокчейн, повышает безопасность. Он расширяет охват и надежность консенсуса. Это основная особенность блокчейна и новая парадигма для сети.

Как понять, что парадигма провалилась? Если ее результат таков: чем больше денег вы тратите, тем хуже результаты. Интернет становится все более взламываемым, чем больше мы тратим на интернет-безопасность, а мы тратим примерно на 20% больше каждый год. Мировые деньги все больше и больше поглощаются валютными операциями на сумму 8 триллионов долларов в день, которые увеличиваются примерно на 50 процентов каждые четыре года. В основном эта денежная чехарда оборачивается торговыми и валютными войнами и стагнацией экономики.

Изобретение Сатоши блокчейн - это "единство", решающее обе стороны вдвойне провальной парадигмы мировой экономики: крах интернет-безопасности и скандал с деньгами. Однако сам биткойн стал движением, подпитываемым растущим волнением людей, которых он обогатил. Проблема в том, что его технические недостатки - в первую очередь, его жесткий лимит нехватки и вытекающая из него волатильность - одновременно способствовали росту его рыночной стоимости и обрекают его на роль окончательной глобальной валюты.

Чтобы сделать биткоин подходящими деньгами и руководством для предпринимателей, подражая золоту, Сатоши сделал его дефицитным. Установив лимит в 21 миллион единиц к дате 2141 года, он заставил его реагировать на новые экономические возможности и технические изменения. Привлекательный для "HODLders", которые стремятся к богатству, "держась за биткоины всю жизнь", этот выбор мог сделать биткоин слишком волатильным, чтобы служить транзакционными деньгами. Для сравнения, если бы биткойн рос с темпами ежегодных поставок золота, то в 2141 году он, вероятно, достиг бы 350 миллионов единиц. Резко ограничив возможное количество единиц и переложив все изменения на цену, Сатоши превратил биткойн в волатильный спекулятивный актив, а не в надежный измеритель стоимости.

Биткоин имеет ограничение в 21 миллион единиц к 2141 году, и все, кроме 2 миллионов, или 91 процента, уже выпущены, поэтому в неспокойные дни он крайне нестабилен - до 20 процентов. Поскольку 5 миллионов биткоинов безвозвратно исчезли из-за потери закрытых ключей доступа к ним, чистое предложение BTC может даже сократиться.

Это ограничение является фатальным для биткойна как денег. Предложение денег должно быть способно расширяться по мере расширения производственной экономики. Валюта в конечном итоге является лишь измерительной палочкой для этого производства. Ограничив общее предложение биткойна, его создатели позолотили лилию, сделав деньги более золотыми, чем золото, предложение которого увеличивается примерно на 1,5 процента в год. Монета, существующая только в эфире, превратилась в товар, а значит, ее ценность как финансового измерительного инструмента была уничтожена.

Биткойнеры, далеко не прогрессивные, держат свои монеты как старомодный спекулятивный актив, как картины Ван Гога, карточки новичка Микки Мантла или, в общем, коллекцию монет. Волатильность монеты делает ее бесполезной в качестве наличных или для инвестиций. Валюта должна быть прежде всего лишена информационного сюрприза. Волатильность биткойна делает его полным волатильных сюрпризов.

Деньги ценны только тогда, когда вы их раздаете и бросаете на воду. Они предназначены для содействия торговле, инвестициям и предпринимательству. Правило Биткойна - HODL, hold on for dear life, правило посткапиталистического периода. На биткойн-конференциях много говорят о том, что нужно купить биткойн и "отправиться спать, в отпуск или в круиз".

Деньги приобретают свою ценность за счет прибыли от творческих экономических проектов - знаний, которые они позволяют получить, информации, которую они дают, времени, которое они экономят. Причина, по которой доллар так жадно ищут, заключается не в том, что он поддерживает экономику США, а в том, что экономика США поддерживает его. Он является ведущей мировой резервной валютой, потому что его можно инвестировать в огромную ткань американского предпринимательства и покупать глобальный набор товаров и услуг.

Биткойн стремится стать золотом, но золото - это метрика, а не хранилище стоимости. Даже при золотом стандарте количество золота, которым обеспечена валюта, обычно не влияет на ее цену. Монетарные свойства золота позволяют доверять ему в качестве измерителя стоимости даже в относительно небольших количествах. Поскольку золоту доверяют, небольшое количество может обеспечить огромный рост транзакций. PayPal, Visa и другие надежные платформы с транзакциями на триллионы долларов почти не нуждаются в физических деньгах.

Прежде всего, Сатоши не удалось создать новое золото, потому что он сделал время одномерным, как будто у времени есть прошлое, но нет будущего. Понимая, что деньги должны быть такими же скудными, как время, он проигнорировал другую важнейшую особенность времени - его бесконечную растяжимость. Успешные деньги должны сочетать в себе эти две характеристики времени, которое парадоксальным образом является и скудным, и бесконечным.

Успешные деньги должны в конечном итоге определяться расширением знаний и обучения. В информационной теории экономики знания в конечном счете измеряются временем.

Измерение прибыли от обучения предпринимателей и, следовательно, увеличение предложения знаний и денег зависит от двух факторов: готовности предпринимателей взять на себя риски и возможные отрицательные стороны бизнес-проектов, с одной стороны; с другой стороны, готовности кредиторов и инвесторов финансировать их.

Эти ограничения регулируют уровень реальных процентных ставок, меры времени. Это измерители не фальшивых фиатных валют центрального банка, а реальных цен времени, принятых предпринимателями и их инвесторами. Настоящие процентные ставки не могут быть гарантированы правительствами. Гарантированный кредит не поддается фальсификации и не порождает реального роста и обеспечения.

Не менее важным, чем ограниченность денег во времени, является их расширяемость.

После азиатского финансового кризиса 1998 года технологический крах был вызван в значительной степени стремительным ростом курса доллара. Во время технологического бума председатель ФРС Алан Гринспен сократил выпуск долларов. Он заявил, что имеет место "иррациональное изобилие" и "инфляция", в то время как на самом деле зарождалась новая цифровая экономика, возглавляемая Facebook Тиля, Amazon Безоса, Google и тысячами других компаний.

В последние четыре года двадцатого века, во время технологического и телекоммуникационного бума, стоимость доллара по отношению к золоту выросла на 57 процентов. Измеряемый временными ценами, доллар сильно подорожал, поскольку мультипликаторы производительности интернет-экономики двигались к реализации. Но, как и в случае с Биткойном, когда количество монет достигло 21 миллиона, предложение долларов не смогло соответствовать поразительному росту знаний и богатства. Роль доллара как измерительной палочки была сведена на нет.

Деньги должны расширяться пропорционально тому, как они необходимы для проведения сделок, экспериментов и запуска проектов. Они должны быть безграничны, как предпринимательское воображение, отфильтрованное дисциплиной банкира, и должны расширяться в такой же степени, как ограниченные двадцать четыре часа в сутки, которые определяют цены времени, иногда называемые динами, необходимые для ведения бизнеса.

Другие лучшие криптовалюты находятся за рубежом или на горизонте, они больше похожи на золото тем, что их мало, но они также способны расти по мере накопления богатства и знаний. Добыча биткоина, если она ведется правильно, удивительно похожа на медленное, но неуклонное увеличение запасов золота.

Web 3.0 - следующая фаза интернета, которая сейчас зарождается, - будет по своей сути безопасной криптосетью, которая наконец-то предложит решение двух великих взломов. Проблемы нынешнего поколения криптовалют уступят место системе, которая будет эффективно хранить уникальные идентификаторы устройств, уникальные пары пользователей по биометрическим данным, адреса с открытым ключом и идентификаторы с закрытым ключом.

Оставляя блокчейн для критически важных функций хранения данных и личных идентификаторов, Web 3.0 может устранить огромные доверенные третьи стороны и создать блокчейн, который выполнит распределенное обещание мечты Сатоши.

В современном мире кий-бола, где все не имеет трения и прозрачно взламывается, анонимность правит, вместе с ее неизбежным партнером - паранойей. Правительство Соединенных Штатов считает, что оно должно держать китайские глаза и маршрутизаторы подальше от американских IP-адресов, которые, как оно считает, принадлежат ему. В то же время Китай возводит новый великий брандмауэр против остального мира, и паранойя правит, поскольку все живут в страхе перед скрывающимися хакерами.

Но, как объясняет пионер телекоммуникаций Дэниел Бернингер, все это абсурд. Мы изобрели IP-адреса, чтобы обеспечить широкую зону связи между компьютерами. Теперь они присваиваются часам и кардиомониторам, кухонным приборам и беговым дорожкам. Если подвергнуть их государственному контролю и регулированию, то "Интернет вещей" остановится на своем пути.

Новый веб заменит IP-адреса, контролируемые правительствами, на открытые ключи, контролируемые владельцами закрытых ключей, то есть вами и вашими биометрическими данными.

Мир бильярдных шаров уступит место Web 3.0. 5

Пористая пирамида, управляемая монополиями и политиками, уступит место восходящей архитектуре, основанной на неизменных бухгалтерских книгах с временной меткой нового, усовершенствованного блокчейна. Она станет мерилом для мировой экономики и глобальной сети. Он откроет жизнь после капитализма, которая на самом деле будет капитализмом, капитализмом, правильно понятым, с будущим процветания, гармонии и реального, неизменного доверия. Давайте построим его.

ГЛАВА 14. Теория информации и экономика

В анналах знаний и власти переломный момент наступает в родительстве, когда мы говорим нашим маленьким детям, что они не могут "иметь все". Когда они выходят из утробы матери в мир, они не управляют вселенной или даже своими собственными областями. Есть Бог, и на данный момент в иерархической вселенной это я и твоя мама.

Когда-то математики считали, что их дисциплина завершена, ее логика безгранична и детерминирована. Они полагали, что являются властителями всей науки. Но в Кенигсберге, Германия, в 1930 году, на конклаве в честь Давида Гильберта, выразителя полноты и универсальности математических аксиом, им было доказано, что они ошибаются, когда Курт Гедель представил свою теорему о неполноте. Математика, даже арифметика - действительно все логические, аксиоматические или, по расширению, алгоритмические системы - неумолимо неполны, полны предложений, которые они не могут доказать.

Это было историческое отрицание в городе исторических отрицаний. В 1736 году в Кенигсберге легендарный математик Леонхард Эйлер (произносится как "Ойлер") доказал, что семь мостов города нельзя последовательно пересечь, не пройдя по одному из них дважды. В этом процессе он заложил основы таких плодотворных математических режимов, как теория графов, топология и теория сетей.

Отличая карты от территорий, топологии от случайностей, Эйлер утверждал предел мощности переходов, применяя его к физическим и математическим мостам и линиям связи.

Создавая теорию информации, Курт Гёдель обеспечил более окончательное и космическое отрицание. С таким же успехом оно могло исходить от Бога.

Это был акт интеллектуального самоотречения, который положил конец всякому человеческому рабству перед детерминистской унитарной логикой. Заблокировав все алгоритмические мосты между людьми и небесной уверенностью, он сделал свободу императивом. Теория информации даже определила количество информации, ее энтропию, по степеням свободы, которыми распоряжается создатель сообщения.

Если у вас есть только одна степень свободы, один вопрос, который можно задать в игре бесконечных вопросов, энтропия или неожиданность составляет всего один бит. Информация сама по себе по сути является сюрпризом - потому что сообщение, которое можно предвидеть или надежно предсказать, не является информацией - информация - это неожиданные биты.

Но вам все еще нужен надежный, неудивительный, универсально определенный носитель информации. Без теории информации - последовательного способа определения, измерения и управления данными в движении в пространстве и времени - компьютерная наука будет непонятной, Интернет - непостижимым, а глобальная информационная экономика превратится в раздробленный Бабель.

Для современной теории информации генезисом и поворотным пунктом стало доказательство Гёделя. С момента своего нежелательного и негласного раскрытия на математическом конклаве в Кенигсберге в 1930 году гениальный подвиг Гёделя обрек все связные логические системы на неполноту.

От арифметики, геометрии, булевой алгебры до высшего квантового исчисления, которое в то время искал Джон фон Нейман, Гёдель показал, что все человеческие схемы мышления зависят от постулатов, недоказуемых в самой системе. Согласно высшей теории познания - эпистемологии - разум не позволит вам иметь тоталистическую систему. Реальность иерархична и открыта. Были изгнаны благочестивые надежды на детерминированное и полное логическое исчисление, которое дало бы математике эффективную теологию.

Гёдель доказал, что люди, даже чистые математики, даже его лучший принстонский приятель Альберт Эйнштейн, не могут быть всеведущими богами. Логика неявно запрещает быть всемогущими или единственными правителями.

Устранив детерминизм, Гёдель напомнил нам о человеческой автономии. Он дал гарантию свободы, необходимость веры и основу для новой информационной технологии. Присутствовавший в Кенигсберге фон Нейман один увидел, что доказательство Гёделя, использующее числа для кодирования понятий и их математической обработки, представляет собой то, что мы сегодня называем программой для вычислений. Не допуская чистоты и полноты детерминизма, как предполагали фон Нейман и его наставник Гильберт, схема Гёделя позволила создать распределенные вычислительные системы компьютеров с программированием сверху вниз.

Это был новый закон микромира: компьютеры в конечном итоге могут быть распространены так же широко, как и человеческие умы. В Кенигсберге фон Нейман оставил свою карьеру ведущего экспонента Гильберта и стал главным теоретиком компьютерной эры.

В 1945 году он разработал архитектуру компьютера фон Неймана, включающую все известные сегодня вычислительные устройства, в том числе устройства ввода-вывода, арифметические логические блоки, наборы команд, счетчики программ, память с произвольным доступом для инструкций и данных и внешнюю долговременную память. Он даже изложил "невонские" принципы работы массивно-параллельных нейронных сетей, которые были созданы на основе науки о мозге. Так называемые нейронные сети сегодня широко преобладают в "облаке" центров обработки данных, в системах искусственного интеллекта и машинного обучения, а также в графических процессорах вашего компьютера или смартфона.

Конструкция фон Неймана подтвердила теоретическую "универсальную машину Тьюринга" Алана Тьюринга. В 1936 году Тьюринг показал, что все вычислительные системы воплощают единую логическую структуру. При наличии достаточного количества памяти и времени машина Тьюринга может вычислить любое вычислимое число или алгоритм. Подтверждая теорему Геделя о неполноте, Тьюринг показал, что, будучи представленным бесконечным множеством возможных числовых кодов, большинство логических проблем в принципе невычислимы в рамках системы.

Клод Шеннон спустил эти темы и абстракции на землю и шаг за шагом развил их в практическую дисциплину децентрализованных компьютерных сетей. Будучи студентом магистратуры Массачусетского технологического института в конце 1930-х годов, он показал, что простые электрические реле в преобладающих телефонных сетях могут функционировать как примитивы для системы алгебраических рассуждений и "законов мышления" Джорджа Буля, созданной в XIX веке. Интегрируя математику с логикой, схема Буля подходила для вычислительных машин.

Накануне изобретения транзистора в Bell Labs, который потенциально мог поглотить все эти громоздкие реле в миниатюрный микромир, Шеннон наделил электронику и информатику способностью к логическим машинам. Электронные "затворы" и переключатели, перешедшие теперь на кремниевые "чипы", могли выполнять булевы логические операции (такие как AND, OR, NAND, NOR и NOT, которые до сих пор являются преобладающей идиомой в таких языках программного обеспечения, как Python и Java).

Но Шеннон не ограничивал свою теорию информации абстрактной математикой. От булевой алгебры и электроники для эмбриональных транзисторов и диодов он распространил свою схему на биологию и генетическую информацию. В то время как Уотсон и Крик открывали коды ДНК, Шеннон роковым образом распространил теорию компьютеров на бурно развивающиеся науки о жизни.

Докторская диссертация Шеннона под руководством Ванневара Буша была посвящена генетической революции Менделя и исследовалась в лаборатории Колд Спринг Харбор на Лонг Айленде. Названная "Алгебра для теоретической генетики", она сделала теорию информации полноценной дисциплиной, охватывающей как органические, так и неорганические явления, и в конечном итоге превратила фармакологию из химической лотереи в информационную науку.

Начав со смертельно секретной работы по криптографии в Bell Labs и MIT во время Второй мировой войны, Шеннон затем развил свои широкие идеи в подробные процедуры вычислений и коммуникаций, которые мы сегодня определяем как сердце теории информации. Возможно, отчасти потому, что секретная криптографическая сторона теории информации была отделена от публичной публикации Шенноном его "Математической теории связи" в 1948 году, интернет появился без криптографического слоя доверия.

Гигантская копировальная машина, которую можно легко взломать, пористая пирамида без платформы для неизменных записей или истин, интернет стал зависеть от внешних третьих сторон для всех транзакций и контрактов. Только сейчас, в рамках Веб 3.0 и его блокчейн-слоя неизменяемых транзакций с временными метками и автоматизированных "умных контрактов", интернет, наконец, может достичь полного видения Шеннона. Секретная военная работа Шеннона теперь может соединиться с его знаменитым послевоенным прозрением и завершить интернет с помощью криптографического блокчейна с временными метками.

Нанеся удар по лабиринтному "Дифференциальному анализатору" своего учителя Ванневара Буша, аналоговому компьютеру, который тогда считался самым грозным вычислительным механизмом, Шеннон провозгласил превосходство битов и байтов цифровой логики. Исследуя достоинства и недостатки аналоговых и цифровых вычислений, он показал, что только цифровые компьютеры могут быть машинами общего назначения.

Аналоговые компьютеры используют непрерывные значения - волны и потоки - для моделирования мнимой непрерывности природы. Вместо того, чтобы сводить свои входы к цифровым переключателям, они используют всю непрерывную волнистость или поток измерения. Элегантные и теоретически мгновенные в своих результатах, они позволяют создавать естественные модели, основанные на соблазнительных аналогиях с реальным миром.

Недостаток аналоговых компьютеров в том, что они переносят вычислительное бремя на эти связи с реальным миром, на вход-выход. Связанные необходимостью принимать неполные и внутренне неопределенные природные данные и переводить их в непрерывные системы символов, аналоговые компьютеры, включая современные проекты так называемого "квантового компьютера", основаны на квантовых загадках самореференции и неопределенности.

Как сказал Тьюринг, объясняя квантовый принцип неопределенности Вернера Гейзенберга, эти системы "используют фотоны и электроны для измерения фотонов и электронов". От Геделя и фон Неймана до Тьюринга и Шеннона теория информации демонстрирует конечную бесполезность всех самореферентных систем, будь то товарные деньги, измеряющие товары, или электроны и фотоны, измеряющие электричество и свет в нанокосме.

Как и в случае с Гёделем, то, что Шеннон забрал в философской полноте и детерминизме, он вернул практичностью и математической строгостью. Дав определение биту и байту, он удивил мир, показав, что информация - это не порядок, не детерминизм, не равновесие и даже не закономерность, а их противоположности. Информация - это то, что нарушает закономерность. Информация - это неожиданные биты, энтропия, следуя термодинамике физика Людвига Больцмана о беспорядке и возрастающей случайности. Математически идентичная физической энтропии, информационная энтропия имеет то же уравнение беспорядка. Информация - это не регулярность или закономерность. То, что вы ожидаете или предсказываете, не является информацией. То, что можно легко вычислить на основе детерминистских моделей, не является информацией. Информация - это неожиданность.

Если распространить теорию на телекоммуникации, то следствием теории энтропии Шеннона является то, что для передачи высокоэнтропийной информации необходим носитель с низкой энтропией, неудивительный и предсказуемый. В экономике носителями низкой энтропии являются нормы права, права собственности и конституционные свободы. В информатике информация тяготеет к электромагнитному спектру, повсеместно управляемому неизменной скоростью света, что позволяет надежно различать упорядоченный носитель и неожиданное содержание.

Действуя на иерархическом уровне, превосходящем физику, химию и биологию, теория информации является наукой о доминирующих компьютерных и коммуникационных отраслях и инфраструктурах современной мировой экономики. Она лежит в основе дисциплин искусственного интеллекта и машинного обучения, которые в настоящее время вторгаются и преобразуют все сферы - от производства и финансов до фармацевтики и военных действий. Она была тщательно протестирована в течение десятилетий, и ее функциональность очевидна в Интернете, в хранилищах данных облачных вычислений, в суперкомпьютерах, в глобальных коммуникационных сетях, на роботизированных заводах, в передовом сельском хозяйстве, в фармакологии и в новом веке сверхизбыточности.

Единственная область, где теория информации решительно игнорируется, - это экономика. Экономика беспечно продолжает развиваться, как будто Гёдель, Тьюринг, фон Нейман и Шеннон никогда не жили. В экономической системе, явно основанной на информации, экономика по-прежнему рассматривается в основном как режим материальных ограничений, механических стимулов и детерминированных уравнений.

Теория информации предлагает путь освобождения к истине о том, что мы называем "жизнью после капитализма". Откровение Шеннона показывает, как избежать мрачной науки экономики дефицита, как преодолеть соперничество с нулевой суммой "избыточного населения" и истощенных ресурсов, которые неправильно измеряются деньгами, манипулируемыми правительством в гипертрофии финансов.

Там, где современная экономика по-прежнему устанавливает режим дефицита - "наука о дефиците", как сказал в 1932 году выдающийся британский экономист Лайонел Роббинс, - теория информации утверждает бесконечное изобилие возможных идей и проектов. Экономика фокусируется на человеческих желаниях и стимулах; теория информации фокусируется на человеческом творчестве.

Преобладающее определение экономики как науки о дефиците не помешало выдающимся экономистам, таким как нобелевские лауреаты Роберт Солоу из Массачусетского технологического института, Уильям Нордхаус из Йельского университета, Роберт Манделл из Колумбийского университета и Пол Ромер из Беркли, исследовать роль идей в экономической деятельности. Высказывание Ромера о "неконкурентном" характере идей, или "рецептов", которыми можно делиться без уменьшения или истощения, является каноническим ключом к экономике изобилия и основным принципом теории информации.

Тем не менее, в качестве отправной точки, предположение о дефиците калечит науку моделью неограниченного спроса и ограниченного предложения. Даже Ромер придерживается модели "химических элементов", ограничивающих человеческие творения. Это материалистическое суеверие: представление о том, что все человеческие начинания регулируются материальными, а не временными ограничениями.

Неявная идея заключается в том, что в некотором роде физическая вселенная по своей сути является тем, что фон Нейман называл "игрой с нулевой суммой", где все выигрыши одного игрока означают потери для другого, а не положительную игру с суммой выигрыша для всех. Из этого неявного представления о нулевой сумме вытекают все вечные кризисы, поддерживающие аварийный социализм, будь то якобы кризисы перенаселения и истощения энергетических ресурсов или якобы кризисы пандемии COVID-19 и "изменения климата".

Фундаментальной предпосылкой материализма является детерминистская вселенная. В ее основе лежит "эргодическое" предположение об унитарных причинах и следствиях: одни и те же причины всегда будут вызывать одни и те же следствия, и эти причины поддаются научной идентификации и статистическому предсказанию. Вместо свободно текущей информации правят выборки данных. Эта предпосылка ориентирует экономику на диагностику существующих статистических средних показателей, а не на прогнозирование новизны и неожиданностей в невесомой и не подверженной трению сфере разума.

Согласно детерминистскому допущению, объясняющими рынками являются такие понятия, как "совершенная конкуренция", макроэкономическое равновесие или, в идиоме австрийской экономики, "спонтанный порядок". Согласно этим концепциям, беспорядочные неожиданности, изображаемые в теории информации, в основном проявляются как негатив, несовершенство системы и повод для политического вмешательства и коррекции.

Наиболее успешные конкуренты считаются антиконкурентными угрозами. Это компании, которые правят новыми рынками, которые они создают, выпуская новые изобретения. Считается, что монополии подавляют инновации, а не стимулируют их.

На протяжении всей истории капитализма такие титаны, как IBM, General Electric и Standard Oil, уступали место преемникам, добивавшимся успехов в инновациях и "созидательном разрушении". Но и консерваторы, и либералы, похоже, хотят придерживаться режима "жизни после капитализма", который рассматривает Google, Amazon, Microsoft, Facebook и другие скоропортящиеся предприятия вроде "Alphabet" и "Meta" как неприступные монополии. В качестве средства защиты предлагается эффективная национализация со стороны регулирующих органов - только так эти преходящие предприятия могут обрести хищническое постоянство.

Отсутствует понимание Питера Тиля в его книге Zero to One, что все инновации изначально создают монополии и что экономика выигрывает больше всего, когда инноватор может сохранить свою монополию, опережая стадо. Все предприятия стремятся к беглым позициям монополии. Монополии становятся разрушительными главным образом тогда, когда они защищаются правительствами в режиме чрезвычайного социализма.

Взгляд на дефицит, демонизирующий монополию, также благоприятствует представлению об угрожающей и неумолимо ухудшающейся планете. Исправление ситуации обеспечивается активными правительствами, чьи постоянные регулирующие вторжения пронизывают чрезвычайный социализм.

Рассматривая беспорядок не как энтропию Шеннона творчества и удивления, а как неумолимую энтропию физического распада, экономика противоречит центральной идее теории информации. Вся информация - это энтропия. Будь она положительной или отрицательной, случайностью или изобретательностью, хаосом или творчеством, она в принципе не поддается исчислению на основе одной лишь закономерности. Она должна быть проверена на практике. В экономике она проходит фальсифицируемую проверку рынком. В теории информации экономические условия могут меняться так же быстро, как меняются умы.

Грандиозные ошибки макроэкономики способствуют постоянным микроэкономическим заблуждениям. Спрос и предложение рассматриваются так, как будто они являются отдельными и равными силами. Это предположение настолько распространено, что его отрицание делает вас отрицателем очевидного. Но закон Сэя остается верным: предложение создает весь реальный спрос. Понятие спроса как "желания" или "потребности" безнадежно субъективно и научно бессмысленно.

Сторона предложения первична, регулируется временем и полна специфики. Она представляет собой бесчисленное множество бизнес-проектов, зависящих от творческого подхода, который всегда становится для нас сюрпризом. Предложение измеряется временем, которое требуется для предоставления новых товаров или услуг. Спрос является производным, статичным, мгновенным и вневременным, с мутными агрегатами "желаний" и склонности к тратам. При режиме спроса слишком часто для удовлетворения этих желаний приходится использовать запасы существующих товаров или "перераспределять" их с помощью правительства.

Теория информации - это идея со стороны предложения. В модели со стороны спроса предполагается, что кривые предложения поднимаются с ростом цен. Но на самом деле предложение растет с падением цен, что означает прогресс в обучении. Кривые обучения на стороне предложения опережают кривые цен, навязанные "спросом". Объемы, расширяющиеся на стороне предложения, генерируют новые знания так же быстро, как они снижают цены на деньги.

В доминирующей экономической школе посредником между всеми желаниями и потребностями выступает еще один дефицитный ресурс, который часто кажется поглощающим все остальное. Называемые "деньгами", они считаются "товаром", воплощающим богатство, и аспектом национального суверенитета. Управляемые правительствами и центральными банками, существующие деньги имеют ограниченное "предложение" и являются еще одним аспектом экономики дефицита. Экономисты рассматривают их как ресурс, напоминающий территориальный домен или совокупность природных ресурсов. Правительства и центральные банки манипулируют ими для достижения труднодостижимых целей национальной политики. Деньги становятся главным рычагом и инструментом достижения политических целей.

Результатом этого является гипертрофия финансов, причем крупнейшей в мире отраслью по объему является торговля валютами: валютный обмен, называемый "форекс". Валютные рынки, объем которых приближается к 8 триллионам долларов каждые 24 часа, примерно в 73 раза превышают объем всех рынков реальных товаров и услуг, которые они измеряют. Форекс приносит прибыль 11 крупным банкам и власть политическим лидерам, ценой периодических кризисов в небольших странах, подверженных его неустойчивым приливам и отливам. Форекс также предоставляет интригующий азартный опыт для трейдеров по всему миру, от домохозяек в Сингапуре до пенсионеров на Каймановых островах.

При экспоненциально большей активности и усилиях, технологиях и ресурсах, чем золотой стандарт, который он заменил, Форекс умудряется создать гораздо менее надежную денежную единицу. Золотой стандарт преобладал в течение примерно двухсот лет и обеспечил стабильный измерительный стержень для промышленной революции.

Многие экономисты могут рассматривать валютную торговлю сегодня как большой успех "спонтанного порядка" и равновесия. Но теория информации изображает такую огромную турбулентность обмена как всего лишь шум в канале. Эксплуатация шума для получения краткосрочной прибыли, как и большинство краткосрочных сделок с активами, является пародией на капитализм, уменьшающей знания, обучение и богатство.

Все эти спекуляции на дефиците и игры с нулевой суммой побуждают экономистов верить в "кривую Филлипса": наличие слишком большого количества рабочих мест приводит к обесцениванию и инфляции. Обратная зависимость между безработицей и инфляцией предполагает, что слишком большое количество рабочих мест, товаров и услуг по своей природе истощает планету и снижает стоимость денег. В монетарной экономике все вращается вокруг инфляции (слишком мало товаров) или дефляции (слишком мало денег), подразумевая, что деньги - это не метрика, а инструмент политики, опосредованный денежными рынками.

Денежные иллюзии приводят к тупым представлениям об эффекте торговли между гражданами разных стран с нулевой суммой. Среди экономистов-националистов национальная конкурентоспособность создает профицит торгового баланса, а дефицит торгового баланса свидетельствует о конкурентной несостоятельности. В мире с нулевой суммой стимулы, создаваемые девальвацией валюты, снижают номинальные цены и стимулируют экономический рост, а противоположные стимулы от повышения курса валюты и роста номинальных цен могут привести к спаду.

Однако в качестве информационного сигнала реальные цены являются ценами времени. Более низкие цены времени означают более высокую производительность и конкурентоспособность. Поскольку более производительные работники делают вашу страну более привлекательной для мировых инвесторов и предпринимателей, конкурентоспособность, скорее всего, приведет к дефициту торгового баланса, чем к профициту. Вместо того чтобы покупать ваш экспорт, люди приплывают к вашим берегам и покупают ваши активы.

Владелец зарубежного доллара может потратить его на американский экспорт или вложить в американскую компанию или ценную бумагу, но не в обе сразу. Обширные и глубокие рынки капитала Америки, полные информации, представляют собой конкурентный актив, который эффективно конкурирует с американскими товарами. Платежный баланс в большей степени определяется движением капитала, который ежеминутно реагирует на новую информацию, чем движением торговли, которое влечет за собой длительные периоды инвестиций, транспортировки и маркетинга со стороны предложения.

Согласно теории информации, деньги являются скорее измерительным инструментом, чем товаром. Как система символов, они обозначают измеряемые ими ценности и делают их взаимозаменяемыми и обмениваемыми. Но метрика не может быть частью того, что она измеряет. Как измерительная палочка товаров и других экономических ценностей - единица счета - ее реальная ценность зависит от ее надежности как носителя информации.

В этом отношении деньги как измерительная палочка неотъемлемо напоминают все физические измерительные палочки Международной системы СИ за пределами Парижа. В метриках СИ измеряются такие неизменные величины, как секунда, килограмм, метр, люмен, ньютон силы, джоуль энергии, ватт электричества и моль вещества. Единицы СИ делают возможными всемирные цепочки поставок и рынки с едиными единицами измерения.

Если деньги не меняют свою ценность как метрика, их предложение не является дефицитным. Ограничением объема реальных денег является только желание и способность предпринимателей делать инвестиции, в которые они верят, отфильтрованные желанием и способностью инвесторов финансировать их или банкиров одобрять их. Стоит повторить, что, по словам Джона Тамни из Forbes, "никогда не может быть избытка хороших денег".

Поскольку в информационной теории экономики деньги являются мерой богатства, а не самим богатством, они не могут быть перераспределены правительствами без того, чтобы вскоре потерять свою ценность. Деньги означают динамическую ткань знаний и обучения, моток сюрпризов, из которых состоит реальное богатство. Без знаний и обучения богатство растворяется, а деньги теряют свой смысл и ценность.

Принудительное перераспределение, будь то от продуктивных нефтяных скважин к бездеятельным ветряным мельницам или от прибыльных инноваторов к субсидируемым политическим модникам, является наиболее распространенной причиной "инфляции" или ухудшения денежного стандарта. Это свидетельствует не об избыточном предложении денег, а о сокращении предложения стоимости и реального богатства, об узурпации знаний властью. Проявлением этой ориентации являются кривые предложения, которые поднимаются по мере роста цен. В экономике с обесценивающимися деньгами рост цен, как правило, означает снижение стоимости. На самом деле, согласно теории информации, кривые предложения управляются кривыми обучения - кривыми обучения - и обычно растут, когда цены падают.

Материальные ресурсы столь же многочисленны, как атомы и молекулы во Вселенной. Как показывают Пули и Тупи, население не расходует ресурсы, оно их создает. Когда менее чем за два столетия численность населения выросла с 300 миллионов до более чем 8 миллиардов человек, наступила новая эра изобилия. В эпоху изобилия теория информации фокусируется на остаточном ресурсе - том, что остается дефицитным, когда все остальное становится изобилием. Таким остаточным ресурсом является время.

Время - это то, что объединяет метрики в Международной системе, с его привязкой к длинам волн и частотам, измеряемым в пикосекундах скорости света. В экономике, как и в теории информации, все начинания ограничены скоростью света и продолжительностью жизни.

Богатство - это знания, рост - это обучение, информация - это неожиданность, деньги - это время. С точки зрения детерминистской вселенной, рассматриваемой с позиции всезнания, вне времени и пространства, не может быть никаких сюрпризов, никакой информации, никаких прибылей или убытков, никаких неожиданных доходов. В идиоме экономики безвременье способствует "совершенной конкуренции". Совершенная конкуренция подразумевает и требует совершенной информации вне времени. При совершенной информации - отсутствии неожиданностей - все прибыли и убытки исчезают. Все факторы производства получают компенсацию пропорционально своему вкладу.

Что создает информацию и сюрпризы, прибыль и убытки, так это течение времени. Время раскрывает прошлое и скрывает будущее. В информационной теории экономики именно деньги передают течение времени.

В предпринимательстве управляющим ограничением является непосредственная нехватка и необратимость времени. С бесконечным временем возможно все. Конечное время налагает необходимость выбора и компромиссов. С ростом знаний, благодаря обучению, компании и работники выигрывают время, которое является мерой приращения знаний. Время выражается в процентных ставках (денежная стоимость времени), в бюджетах (ограниченных во времени), в контрактах (с датами и результатами) и счетах (которые ограничены во времени).

Время как ограничено в настоящем, так и бесконечно растяжимо в будущем. Если оценивать знания, то они становятся все более неопределенными по мере их прогнозирования на будущее. Чтобы выполнять свою информативную роль, деньги также должны быть дефицитными в своей нынешней ликвидности, но потенциально изобильными в будущем. Их стоимость, измеряемая реальными процентными ставками, возрастает по мере увеличения неопределенности в будущем.

Настоящие цены - это цены времени, количество часов и минут, которые вы готовы потратить на покупку любого товара или услуги. Измеряя реальный спрос во времени, цены времени выполняют закон Сэя в мире денег и сделок. Предложение времени создает весь реальный спрос. Теория информации переносит деньги на сторону предложения и делает их измерительной палочкой, а не волшебной палочкой для политиков. Цены времени упраздняют все мутные дебри экономики спроса и денежной теории с помощью одной универсальной метрики часов и минут, дней и лет.

Деньги - это зашифрованное время, которое не раскрывает своего источника. Но оно все равно представляет собой результат часов и минут работы в какой-то конкретной деятельности. Счета фиксируют расходы денег в прошлом и имеют конкретное содержание. Инвестиции относятся к будущему, и их доходность неизбежно неопределенна. Они прогнозируют конкретные сроки и временные обязательства, которые проверяются на предприятиях и рынках.

Согласно информационной теории экономики, деньги - это время, но время - это не деньги. Деньги - это токенизированное время, которое необходимо изобрести. Оно должно отражать как специфику прошлых сделок, так и неопределенность будущих прогнозов. Измерением степени неопределенности в отношении доходности будущего времени является процентная ставка. Во всех своих проявлениях деньги - это способ, с помощью которого неумолимое влияние времени становится измеримым и представляется в транзакциях в масштабах всей экономики.

Настоящая экономика должна прийти к согласию с теорией информации. Она должна выйти из мутного тумана спроса и денег в строгое исчисление времени и цен времени со стороны предложения. Она должна избежать ловушек детерминизма, статических наук о существующем опыте, иллюзий товарных денег, материалистических суеверий о дефиците. Она должна принять удивление и избыток, она должна признать, что у творения есть создатель, и что экономика - это знание, обучение и выполнение нашей собственной творческой роли в мире.

ЭПИЛОГ

Возможно, самым великим эссе в истории экономики является "Я, карандаш" Леонарда Рида, которое навсегда опровергло все притязания на исключительную компетентность. Рид доказал, что никто на земле не знает достаточно, чтобы сделать деревянный карандаш. Как вы думаете, может ли кто-нибудь в Агентстве по охране окружающей среды или даже в DARPA (Агентство перспективных оборонных проектов) создать триллион микрочипов?

Знания, воплощенные в любом сложном современном устройстве, не поддаются формулировке или предписанию. Вы можете указать последний шаг сборки, но не сможете проследить бесконечный регресс шагов к эпистемическим источникам. Вы не сможете постичь первобытный суп из всех компонентов всех машин, которые со временем объединились, чтобы создать любое из самых распространенных устройств нашей бесконечно сложной и постоянно развивающейся цивилизации.

Однако мы можем забыть. В своем шедевре "Мужское и женское" Маргарет Мид описала забытых соплеменников, некогда "смелых мореплавателей" в полинезийских племенах, которые в предыдущих поколениях изготавливали сложные каноэ для преодоления больших расстояний в море и ловли рыбы. Затем, в течение десятилетий, они позволили этим навыкам угаснуть. В итоге их потомки оказались изолированными на маленьких островах, близкими к голодной смерти и вымиранию.

Мид описывает мужчин, безучастно смотрящих на море, как будто это чужое царство, не имеющее отношения к их нехватке еды или возможности путешествовать. Она спрашивает: "Если простые люди на островах забыли, как строить каноэ, могут ли более сложные люди также забыть что-то столь же важное для их жизни?".

Сегодня мы видим, как очень сложные человеческие общества, возглавляемые изощренными политиками и экономистами, утратили важнейшую способность обеспечивать подлинные деньги как инструмент торговли. Мы видим, как либеральные западные общества забыли, что ограниченное, конституционное, низкоэнтропийное правительство необходимо для свободы. Мы видим, что многие западные либеральные правительства и международные организации стали рассматривать людей, которых они якобы представляют и которым служат, как чуму на планете, а не как провиденциальный источник творчества. Они ставят под угрозу будущее человечества, не говоря уже о будущем капиталистической экономики и поддерживающей ее мировой торговли.

Так же слепо, как те голодные полинезийские воины, смотрящие на море, мировые эксперты и политики в области денежного обращения смотрят на бурные океаны хаотичной торговли валютой, пришедшей на смену золотому стандарту, и не замечают, что что-то не так. Они созерцают непонятные лабиринты правил и норм, которые громоздятся в бюрократиях мира, не понимая, какое бремя они несут для творчества и предпринимательства.

В жизни после капитализма между "фиатной" экономикой политики и реальной экономикой знаний разверзлась огромная пропасть. Манипулируемые деньги распространяют фальшивые новости, а СМИ и академия следуют за деньгами.

Большинство людей доверяют миражу экономистов, политиков и СМИ, представляющих экономику как дефицит. Они потворствуют постоянному вмешательству правительственных бисеров, вместо того чтобы верить своим собственным глазам, которые показывают роговую креативность свободных народов.