Лигеметон. Ложный Апокриф

Посвящается всем грешным душам…

От лукавого

НАФС 1

ПАНДЕМОНИУМ

Приди таким, какой ты есть и каким ты был Come as you are, as you were

Приди, весь в грязи, Come dowsed in mud,

Пропитанный известью, Soaked in bleach

Таким, каким я хочу, чтоб ты стал. As I want you to be…¹

Джонни Версетти

Я ехал в дом, где жили Мальчик-собака и Человек-уголь. Их старинный особняк располагался в самом сердце города. Такой старинный. Ему будто тысяча лет. Быть может, больше. Возможно, он стоял здесь до приезда Колумба. Дом абсолютно не вписывался в современный урбанистический антураж, равно как и лживые слушки о его обитателях: злобном полтергейсте, живых тряпичных кукол-убийц Панча и Джуди, семействе скелетонов Эллиотов, человекообразном комаре Германе и им подобным.

Всегдашнее не теряющее актуальность занятие и детей и стариков – это шкворчать о том, как время от времени до их ушей докатываются панические вопли, неразлучно с раскатами нечеловеческого хохота по ту строну белой кирпичной стены.

Ложь чистой воды! Истина же стократ поразительней…

Ворота открылись, и машина, шелестя шинами, въехала во двор. Следуя моде, ухоженные деревья давно поменяли пышные зеленые костюмы на более легкие, бедные, красно-желтые прикиды, а пройдет еще немого времени как они и вовсе уподобятся аскетам.

Остановившись у веранды, водитель заглушил мотор. Я выбрался из кожаного кресла, ощутил прохладное дыхание осенней поры, поправил все видимые складочки костюма тройки, мельком глянул на блестящие стрелки «Luminox», те показывали 10:07, и открыл заднюю, лакированную дверцу «Mercedes-Benz».

Мортимер Дрейк – мой Архонт – сидел с приспущенными веками. Кто угодно подумал бы, что бритоголовый, с короткой, ухоженной бородой джентльмен задремал по дороге и непременно ошибся бы. Сверхъестественные колебания – едва уловимый характерный запах – наводили на мысль, что «работа» кипит.

Тревожить его в данный момент – себе в убыток (сам не терплю, когда отвлекают), но, слава Лилит, мне и не пришлось.

Жестковатые янтарные глаза Архонта открылись, и он выбрался из машины. Отставая на шаг, я неспешно последовал за ним к крылечку.

Не успел он занести руку для стука, как дверь с витиеватыми узорами распахнулась. На пороге появился бесстрастный Инч Мондел – мажордом особняка. Он был человеком (впрочем, спорное заявление) неопределимого по внешности возраста с правильными чертами лица, одетым в костюм с иголочки. Не получалось даже представить его вне Дома. Он составлял с ним единое целое. Спросить его, когда он стал мажордомом – все равно, что спрашивать человека, когда у него появились руки или лицо. Инч Мондел сдержанно поклонился и сделал приглашающий жест.

Стены, до неприличия белые, приятно отдавали прохладой. Как же много воды утекло с тех пор, как я наведывался сюда в последний – он же и первый – раз. На мраморном полу черные ромбы чередовались с красными, застучав по ним каблуками туфель и не удостоив визитом гардеробную, мы прошли через вестибюль напрямик в гостиную.

Не останавливаясь, я мельком кинул взгляд на свое отражение в ростовом зеркале: пиджак антрацитового цвета поверх черной рубашки сидел превосходно. И все же руки сами собой потянулись разгладить иллюзорные морщинки на рукаве и поправить треугольник платка в петлице.

Кроме зеркала на пути встретилась статуя четвероголового монстра, отчаянно срывающего с себя кожу десятью лапами. Казалось, изваяние вот-вот пробудится, издаст рык и разнесет тут все вокруг. Внезапное наваждение было одним из тех самых иррациональных страхов. Без понятия, что оно за существо, но почему-то, Архонт проявил к нему… уважение.

Как выяснилось, мы прибыли далеко не последние.

Вортинтон Годрик, которого за глазами называют Фламинго, сидел за махагоновым круглым столом с хмурым лицом, сцепив пальцы под подбородком. На нем была белая рубашка и фланелевый жакет.

Позади, сосредоточенный как полярная глубоководная акула, тоже сцепив пальцы в замок, но на уровне ремня, стоял его Приближенный – Рагнар. Рыжебородый амбал с вечно приподнятыми плечами был в льняном свитере стального, как и его глаза, цвета. На толстом поясе закреплена кобура с дерзко выглядывающей рукоятью служебного пистолета. Он всегда вызывал у меня уважительное опасение. Колючие глаза враждебно и пронзительно глянули на меня из-под жирных бровей. Рагнар сдержанно кивнул. Я ответил тем же.

Мой Архонт тоже заметил, что глава культа кригеров не в духе и без приветствия расположился за тем же столом. А я плавно переместился ему за спину, чуть поодаль не нарушая личного пространства.

Оказывается, в комнате находился еще один Архонт. Тихий как призрак и невозмутимый как смерть – Артур Грэм. Его Приближенный отсутствовал (признаюсь, даже не помню, видел ли я его когда-либо).

Взгляд невольно пал на его ботинки. Они были припудрены таинственной мучнистой пылью. Даже я, входящий в десятку первых посвященных, теряюсь в догадках от чего она. Молотые кости? Последствие алхимических опытов? Сахарная пудра? Вопрос на миллион долларов, а то и больше.

Завернутый в строгий угольно-черный фрак Артур Грэм замер у камина. Сцепив за спиной коричневые пальцы, покрытые аспидно-черными пятнами, он разглядывал огромную на всю широкую стену картину. Непроизвольно и я сам поддался ее чарам. Так, на левой стороне триптиха меня заворожила пятнистая кошка с мышью в зубах.

Завсегдатаем меня нельзя было назвать, поэтому пялился на всех и вся, надеюсь, умело скрывал это.

Пока меня пленили аллегории, аллюзии и реминисценции средневекового шедевра, к нам потихоньку присоединялись остальные главы культов и их Приближенные.

Когда в комнату вошел самый противоречивый и аморальный Архонт Лигеметона, Фламинго тут же заметно напрягся, а Рагнар сжал свою бульдожью челюсть и звериные лапы в кулачищи.

– Что за внезапная сходка, Вортинтон? – занимая место напротив, поинтересовался Доминик Сантино.

Естественно он пришел один. Когда-то давно у него был Приближенный. Без понятия как тот проштрафился, но поговаривают, Сантино съел его сердце с фасолью и экстра-выдержанной текилой.

Если от Артура Грэма исходила аура жуткой мистики, то глава Картеля – самой опасной группировки в городе (а возможно и в мире) – по прозвищу Второй Капоне давил отвращением и нездоровым безумием. У него не было бровей и даже ресниц. Руки сплошь в татуировках протекающих даже вдоль лица, по гладкому черепу к затылку. Дерущиеся кайманы на бицепсах, перекрестные цепи вокруг шеи, на одном предплечье – оса с худым продолговатым брюшком и каплей яда, стекающей с острия иглы.

– Да, Годрик. Не терпится услышать причину, по которой меня оторвали от дел, – сказал Натаниэль Эмерсон, пожалуй, самый прагматичный и эрудированный сефирот. Аристократичная осанка, взгляд, который, безусловно, был у доктора Франкенштейна. Такой весь из себя важный.

Чего совсем не скажешь о его Приближенном: заметное и без подзорной трубы брюшко, оттопыренные, словно натянутые ветрами паруса, уши, пышные штанины брюк, винтажная шевелюра в стиле рокабилли, которой все блистали полвека назад. Эдуардо выглядел как снулая рыба. Уставший, побитый.

Не успел Вортинтон высказать Умнику и пары теплых слов в ответ, как в комнату проскользнул одноухий таксист в кожаной фуражке, с кожей цвета чернозема и железной щетиной. Бач был Приближенным, однако преспокойно занял место за столом. Последний раз глава культа нолов выходил из тени… никогда.

Шесть Архонтов уже заняли свои положенные кресла вокруг отполированного диска рассчитанного ровно на семь персон. Не хватало всего-навсего самой импульсивной и эксцентричной особы – главы культа симплигатов. Но ведь, как известно, даме положено по штату приходить всегда с опозданием. А в данном случае речь шла о Пиковой Даме.

– Простите-простите. Дела-дела. Все уже в сборе?

Синтия Мун ворвалась в комнату так же неожиданно, как и сердечный приступ для юной души. С ее баскетбольным ростом узорчатый пиджак из парчи смотрелся капельку аляповато, а вот прическа красила: волосы разделенные пробором с одной стороны черные, с другой – красные.

Цокая красными туфлями, она подошла к столу, освободила точно созданные для игры на пианино пальчики от перчаток и по очереди одарила абсолютно каждого из присутствующих разоружающей улыбкой. За ней точно тень, нависла Нэнси. Прическа в стиле «Солдат Джейн. Рваный топ, куртка косуха и массивные тяжелые ботинки делали ее мужеподобной. Клипсы в губах, крыле носа и ушах вызывали у меня раздражение глаз. Я так зациклился на кусочках металла, что не сразу осознал: Синтия Мун обращается лично ко мне.

– Эй, зеленоглазый, ты теперь вместо лысоватого карлика? – Голос лился мягким потоком, как топленый шоколад.

Меньше чем за минуту Пиковая Дама раздела меня взглядом. Я уловил ее запах, будто она сама целенаправленно послала его. От нее пахло флер-д’оранжем.

– У Депинпика на данный момент другие, важные дела, – пролил свет Мортимер. – И Джонатан любезно вызвался сопроводить меня. – Все тут же уставились на Джонни Версетти будто он – главный виновник торжества.

– Предлагаю уже начать, – спас меня Умник.

– Да, думаю, вам не терпится узнать, почему я вас собрал, – заговорил Годрик Вортинтон. – Сегодня утром мне в участок поступил звонок… и не один. Догадываетесь, к чему я веду?

– Пока не очень, Ворти.

– Суть пока не ясна, – добавил Мортимер, – но кто именно из присутствующих грешен, думаю, ни у кого не возникает сомнения.

Жалящие, словно медузы, взгляды нацелились на Второго Капоне. А тот лишь заносчиво ухмыльнулся, отбивая один ему ведомый дикий ритм пальцами, на костяшках которых наколоты черные скарабеи.

– Да, Доминик, я к тебе обращаюсь! – Жила на шее Годрика вздулась канатом.

Ветал вперился в него взглядом. Видели ли вы когда-нибудь глаза, так сильно налитые кровью, словно они вот-вот лопнут и сфонтанируют? Глаза, наполненные таким неизлечимым, нечестивым безумием, что в них больно и нестерпимо смотреть? Вот такие глаза были у сильнейшего в своем культе тауматурга.

Однако стоит отдать должное самому волевому и до сих пор непобедимому Годрику Вортинтону, который выдержал взгляд Второго Капоне и объявил во всеуслышание:

– Сегодня утром на школьном автобусе похитили семеро детей возрастом от 7 до 11 лет.

Я скривился так, точно щеку проткнули рыболовным крюком и потянули.

В комнате поднялась шумиха. Все были возмущены и ошарашены. Напускное величие как ветром сдуло, на миг Архонты превратились в портовых грузчиков.

– Дон, это правда, ты похитил детишек?

– Тебе что до них, Син, у твоих «бабочек» нет сосунков. И тем более они не ваша клиентура.

В ответ на колкость губы плотно сомкнулись – превратились в мелукю черточку. Слышать подобное, ей было отрадно до дрожи.

– Что твои намерения к детям такие же благие, как у изголодавшейся гиены к антилопе, это к провидице не ходи, – заметил Мортимер.

– Господа, давайте не будем делать поспешных выводов, – дипломатично проговорил Натаниэль Эмерсон. – У Сантино наверняка нашлась веская причина для столь вопиющей глупости.

– Я собрал всех не ради объяснений или обсуждений. Похищение детей – дело серьезное и громкое! Этим может заняться ФБР, а внутри их организации нет сефиротов. Поэтому…

– Когда припрутся федералы, мы их живо уберем, как ты и сказал среди них нет наших, они всего лишь пустые хоть и с пушками.

– Поэтому, – как ни в чем не бывало продолжил Фламинго, – чтобы не привлекать излишнее внимание и не поднимать шумиху надо уладить дело наискорейшим образом.

– Вортинтон, мы же сефироты, люди – это наш скот. Мы вольны делать что…

– Ты перешел черту, Сантино.

– Вортинтон, мы сами проводим ее.

– Мы строим империю, Сантино, – продолжил Вортинтон арктическим тоном, – более полувека пребывания и обживания в городе, не такой уж и большой срок, чтобы считать себя непрогибаемым под обстоятельствами. Имей в виду, если федералы начнут активно двигаться, отсидеться у себя в бункере не выйдет.

– Верно, численность пустых пока что превалирует, – заметил Натаниэль.

– Где дети, Сантино? – спросил в лоб Годрик. – Они живы?

– Преступность – моя вотчина, я не обязан тебе докладывать.

– Твоя сфера тесно пересекается с моей, и у нас договор, если тебе вдруг так мощно ударила кровь в голову. Никаких крупных криминальных дел без моего согласия.

– Помню, но ведь так скучно, не так ли? – Извращенный смех резанул мне и всем присутствующим уши. В лице не изменились только невозмутимый как айсберг Артур Грэм, Годрик Вортинтон и сонный Эдуардо.

– Не вынуждай меня, Доминик, – сухо процедил кригер сквозь зубы, с холодной сдержанной яростью. На человеческом лице начали проявляться черты безжалостного, хищного зверя, кажется, что-то тигриное.

Обстановка начала накаляться. Воздух протестующе завибрировал от резонанса столь не сочетаемых запахов.

– Мы всего лишь скромные служители нашей Владычицы. – Впервые за собрание синеватые губы на покрытом кляксами лице разомкнулись.

Спокойный как буддийский монах во время медитации, и такой же сосредоточенный, Артур Грэм проговорил тихим голосом:

– У нас общая цель, однако, идем мы к ней разными путями, и каждый считает свою тропу самой удобной и наикратчайшей. Мы неизбежно будем сталкиваться с людьми… с пустыми. Это их мир… пока что. – Он помолчал, тщательно подбирая слова. – Для кого-то из нас они скот (Сантино блеснул алевшими глазами), для кого-то питомцы (Пиковая Дама улыбнулась), или оппоненты (Годрик наморщил лоб), или материал (Натаниэль Эмерсон кивнул). Но здесь и сейчас мы собрались не осуждать путь каждого из нас. Мы – из многих единое. Мы – Лигеметон.

Немного пространная, пафосная речь мэтра мистического искусства танатозиса остудила витающий по комнате враждебный порыв.

– Господин Грэм прав, – сказал Умник, проведя пальцами по седому, словно облепленному паутиной виску. – Давайте без эксцессов. Причина собрания установилась и, думаю, теперь первостепенной задачей надлежит разрешить данный вопрос.

– Голосуем, мальчики.

– Кто за то, чтобы вернуть детей?

Шесть рук взметнулись вверх.

– Да будь оно неладно, уже и повеселиться нельзя.

– Скажи уже, где дети, Дон.

Второй Капоне немного побрюзжал и сдался:

– На заброшенном обувном складе в гетто. Угол 42-й и Мэйс.

– Кто охранят их? – допытывался Годрик.

– Снаружи прозелиты. Внутри со щенками несколько матерых веталов.

– Похищение детей – дело громкое даже для нашего города. Нужно поработать на публику.

– Ха! – осклабился Сантино. – Забери меня Батна², так и знал, что моя выходка сыграет тебе на руку, Вортинтон!

– О чем ты, Дон?

– Ну как, вы разве не в курсе? Наш добропорядочный комиссар метит в мэры!

– Он говорит правду? Ты баллотируешься?

– Эта новость пока еще не обнародована, – процедил Годрик. – Мы только готовим кампанию. Как ты узнал? – И прежде чем Сантино ответил, уставился на тихоню-таксиста.

– Что я могу сказать, – нол коснулся шрама, где отсутствовало ухо. – Тени, они повсюду.

– В любом случае, – признал тут свой промах Фламинго, – сосредоточимся на текущем деле.

– Да-да, ты хочешь устроить рейд, так?

Кивок.

– Я не дам упечь моих сефиротов за решетку. Хотя нет, одного ветала все-таки повяжи. Мне не хватает своих внутри тюрьмы. Они там хорошо кормятся. Растут как на дрожжах. – Ядовитый смех снова залез мне в уши настырной чумной крысой.

– Есть еще пожелания?

– Да нет, Вортинтон, это все, спускай кригеров с цепей.

– Рагнар, займись этим лично.

– Слушаюсь, Архонт, – пробасил косматый великан.

– Постойте, мы упускаем из виду важную мелочь. Дети. Они одновременно и жертвы и свидетели, а агенты федерального бюро посетят город в любом случае. Что делать с ними?

– Пожалуй, тут я могу предложить услуги своего культа. Кто как не дэймосы лучше всех работают с разумом? И за моей спиной как раз находится один из лучших. Джонатан, отправляйся с Рагнаром.

– Слушаюсь, Архонт.

Если бы я только знал, чем кончится конклав, ни за что бы не подписался на него. Нет, работу я, бесспорно, люблю (даже бесплатную), правда сомневаюсь, что будет весьма занятно, после стольких лет снова поработать в компании с Рагнаром, но, надеюсь, много времени оно не отнимет. Меня еще ждет одно архиважное дело…

Рука в белой перчатке повернула дверную ручку и выпустила нас на свежий воздух. Свинцово-серые тучи упрямо отказывались уступать место солнцу. Если меня с Рагнаром отправили на задание, такое впечатление, что Нэнси и Эдуардо вежливо указали на дверь, словно Архонты не доверяют даже собственным Приближенным.

– Выглядишь точно по́днятый некросом кадавер.

Эдуардо даже не улыбнулся.

– Спасибо за эвфемизм, Джонатан.

Рагнар уже сел за руль и как истинный джентльмен тактично ждал, когда Нэнси сядет на мотоцикл и освободит место для выезда, а я, воспользовавшись моментом, завел «маленькую беседу» с хаоситом.

– Что думаешь насчет истории с детьми? Второй Капоне совсем рехнулся, скажи?

– Не бери в голову, Джонатан.

– То есть тебе совершенно наплевать на детей?

– Ты не Приближенный, – указал мне на место Эдуардо. – Спрашивать о мотивах вышестоящих – моветон.

– Да, отвечать ты не обязан, – сказал я немного с акцентом на последнем слове, намекая на нашу первую встречу.

На лице хаосита не дрогнул и мускул. Ответ я получить не успел – «Hummеr» цвета серебристый металлик позвал меня, рыча мотором.

В машине попахивало гарью, как если бы кресла, пол и вообще все испачкали сажей.

Сработал электронный замо́к на воротах (а может Инч Мондел открыл их используя Силу) и мы выехали на Пеннироял-стрит покинув Пандемониум.

Черствые пальцы нажали кнопку на магнитоле – заиграл «тяжелый металл». Пришлось терпеть всю дорогу…

Ехали молча. За весь путь Рагнар не проявил и капли желания побеседовать, а у меня начинать разговор не было охоты. Находясь внутри его «броневика» я с грустью вспомнил о своем «Ferrari». Прошел почти год, а «TORPEDO» до сих пор в ремонте. Забери Лилит того, кто так раскурочил мою машину! Сделал меня капитаном без корабля.

– Приехали.

Три патрульных машины беззвучно мигали сиренами, а спецотряд у бронегрузовика нетерпеливо шаркал подошвами, топчась на месте в ожидании штурма.

– Идем, – коротко обронил кригер.

Ворота к нашему появлению уже выломали, так что мы преспокойно вошли на закрытую территорию и… выстрел! Совсем рядом – так близко, что на ботинок попали частички каменной крошки – врезалась пуля. По нам открыли пальбу! По-кошачьи отпрыгнув, я спрятался за тем, что было ближе всего – Рагнаром. А кригер даже бровью не повел (разве что прорычал сердитым зверем). Больные ушлепки совсем страх потеряли?! Еще и заголосили, как индейцы, забери их Батна! В конец свихнулись!

Я думал, Второй Капоне предупредит их о нашем визите. Бьюсь об заклад «так веселее» – решил он. Только получить пулю – лично мне отнюдь совсем не весело.

Сгорбившись за массивной фигурой, я уже собирался побудить кригера к действию (тот замер, словно корабль, натолкнувшийся на мель), но, слава Лилит, он зашевелился без моих наставлений. Из-под сероватого плаща вынырнул «Glock» – наверное, единственный и самый верный друг Рагнара. Я услышал, как передвинулся штифт предохранителя, после чего пистолет изрек всего несколько коротких междометий. Кригер молчал, за него говорил ствол, причем весьма красноречиво! Он снял последнего пустого очередным метким выстрелом. Наступило затишье.

– Идем, – снова бросил Рагнар.

Спрашивать ранил он их или убил, я не стал. Мне все равно. Каждый из этих подонков, не колеблясь, отрезал бы хвост котенку и перекрыл им дыхание младенцу.

Внутри было пусто и грязно, точно в трюме давно изгнившего после крушения корабля. Ищейка кригер шумно вдыхал носом воздух, не путаясь под ногами, я следовал за ним. На полу, под грудой мусора, скрывался тяжелый люк. Ухватившись за толстую ручку, Рагнар потянул, металл жалобно застонал и показал нам лестницу вниз.

Комната, пол которой устелен клеенками в красных разводах, не внушала мне и капельки доверия. Она полнилась грязными крюками, свисающими с потолка и прочими немытыми мясницкими инструментами; такое ощущение, что мы на скотобойне или в логове доктора Прокруста, а не на обувном заводе.

Кригер направился к единственной двери, та поддалась, открывшись, но не ему. На нас вытаращился бритоголовый в черном переднике. Не успел он пикнуть, как голова его уже развернулась на сто восемьдесят градусов. А я почему-то в этот момент подумал: как хорошо, что Рагнар не пожимает никому при встрече руки. Такими лапищами, наверное, обладали викинги или богатыри. При виде мертвого тела я скривился, но не от жалости, нет. На затылке красовалась татуировка – муха в кольце муравьёв – сигил веталов. Значит, он был сефиротом, хоть и не из моего культа, но все же из Лигеметона. В который раз убеждаюсь, что как бы одухотворенно не звучали слова о единстве, на деле это никак не проявляется.

За дверью в просторном помещении нас встретило еще двое веталов. Я почувствовал тонкий запах гари… химерии. Казалось, Рагнар вот-вот превратится – покроется костяными наростами, отрастит когти или хвост, может целых два. К слову, трансформацию кригеров мне доводилось уже наблюдать и не один раз, но полноценный «облик», а тем более самого Приближенного Фламинго, кажется, никто не видел. И, похоже, меня тоже не удостоят такой чести.

Не было никаких магических искр, ни ломающего звука перестройки костей или растяжения мышц. Ничего мало-мальски эффектного. В какой-то момент рука Рагнара стала пепельно-серая и обзавелась длинными когтями. Возможно, были и другие внешние изменения в теле, но одежда не давала увидеть больше.

Кригер аллюром подскочил к одному из веталов и сбил с ног. Двигался он настолько сверхъестественно быстро, что и сапсан не поспел бы за ним. Схватил за голову и припечатал об пол так, что череп раскололся точно самый испорченный кокос. Этот звук – сухой хруст, был отчетливо слышен. Но вот только, Лилит его побери, зачем так жестоко?! Оставшийся ветал стоял, как и я в полной оторопи. Рагнар направился к нему, скрежеща друг о друга когтями: мотивчик был как у натачиваемых охотничьих ножей. Кригер обрубил ему пальцы и точечным ударом в затылок отправил в забытье.

Как только с веталами было покончено, я подошел ближе и не поверил глазам.

У стены располагался вольер – длинная невысокая стеночка из тонкой решетчатой сетки, закрытая камуфляжным брезентом так низко, что даже ребенку не встать в полный рост. Обычно в таких местах содержат мелких животных. Но внутри сидели дети. В кровоподтеках и синяках, все как один смотрели в никуда. Остекленевший взгляд. Глаза сухие, все слезы выплаканы. Хрупкие тельца неприкрытые ничем – в чем мать родила – дрожали от страха и холода, как осиновый лист. У кого-то распухло лицо, будто изъеденное пчелами, у кого-то только расквашена губа, кто-то так и вовсе выглядит как человек-слон, а у тех, чьи лица не тронуты, руки и ноги, полностью покрылись глубокими следами зубов. Их содержали как зверушек, или того хуже – без подстилок, ни тарелок с водой. Ничего. Такие маленькие, беззащитные. Ни один ребенок, завидев нас, не издал ни звука. В них выхолостили всю надежду.

Я подошел к ограде поближе, и кровь заледенела в жилах. В самой середке, сидя на коленях, положа крохотные подбородки на плечи друг другу, застыли в обнимку два ребенка. Разлучить их не представлялось возможным. С макушек и до самых мягких пяток, они покрылись засохшей красной коркой, которая скрепила тела крепче их же объятий. От них отдавало едва переносимым запахом крови, который вонзался мне в ноздри холодным железным крючком. Такие же грязные крючки, как и в предыдущей комнате, подцепили мне веки, и как бы я не пытался их сомкнуть, не получалось. Рагнар все понял, когда вошел. Он понял по запаху.

– Ну же дэймос, делай свою работу. – Тяжеловесная ладонь ткнула меня в спину.

– Нет. Сначала убей того ветала.

– Приказ был оставить одного в живых.

– Плевать! Ты что слепой? Посмотри, что они с ними сделали! Убей.

Рагнар мотнул головой. Он даже не изменился в лице, словно видел подобное тысячу раз, а то и больше.

Подонки. Я стиснул кулаки. В них нет ни капли человеческого. Я взял себя в руки, а точнее взял свое человеческое естество и засунул куда подальше. Джонни Версетти поможет детям, только если будет с холодной головой.

Едва заметное движение правой кистью и с нее срывается бледно-голубое облачко – примитивное заклинание усыпления, или вернее сказать убаюкивания; настолько слабое, что стопроцентно не подействует на взрослых пустых обладающих хоть каплей воли и совершенно невосприимчиво для сефиротов, а вот на детский не окрепший разум – вполне.

Облачко поплыло в сторону детей, плавно избавляясь от бесформенности и принимая вид, как воздушная вата, осьминога. Октопод продрейфовал у каждого чумазого личика, выпуская тонкие струйки, которые мигом забирались в каждый крохотный нос, тем самым отправляя в мир сновидений.

Я повернулся к Рагнару, тот стоял, прихватив за шкирку обмякшее тело ветала.

– Давай вытащим их отсюда, я могу сделать свою работу по пути в участок. – Находиться в детском концлагере уже не было сил.

– Хорошо.

– Во сне время течет медленнее.

Он дернул густой бровью удивленный моим откровением по поводу профессионального ремесла. Да и я сам не ожидал, что произнесу что-то подобное. У каждого культа свое мистическое искусство. И хоть Рагнар не мог использовать ни одно заклинание из области мантики (как и я – химерии), знать чужие секреты – малое, но все же преимущество в нашей холодной войне.

Стражи порядка укутали детей в одеяла, усадили детей в полицейский фургон и мы тронулись в дорогу. Я провел ладонью по сальным волосам каждого спящего цветка жизни, устанавливая, таким образом, связь с разумом. Устроился поудобнее в тесном фургончике и скользнул в их мир.

Для быстроты, я решил не плавать от одного разума к другому по очереди, а объединить всех в одном эфемерном пространстве. Находиться одновременно в нескольких сознаниях мне еще не доводилось, но иметь дело с детьми (пусть и впервые), с их несформировавшимся разумом гораздо проще, чем со зрелыми личностями.

Я оказался на небольшом цветочном островке между беснующимся черным океаном и алым точно кровь небом. Земля под ногами содрогалась от подземных толчков, связать целых четыре мира в единое полотно оказалось не такой уж и удачной идеей. Все может разорваться в самый ответственный момент. Однако время дороже золота, и Джонни Версетти готов рискнуть.

Поле, состоящее из четырех неравных участков, благоухало изумительными ароматами. Изумительными для жуков-могильщиков, шакалов, грифов и прочей мерзости питающейся падалью. Для них такой клочок земли, несомненно, стал бы настоящим парадизом. Вопреки исходящим ядовитым миазмам гнили и удушья, внешний вид каждого из цветников был совершенно уникальный. Не знаю, существуют ли на самом деле хоть близко похожие цветы, я о таких даже не слышал, но вот что знаю наверняка – всему этому великолепию никоим образом не полагается цвести в детских умах!

Всегда интересно наблюдать, как внутри разума нематериальные вещи неосознанно принимают ту или иную и всегда самую подходящую форму. Цветок как воспоминания о боли, страданиях – удачный символизм. Растение, равно как и негативные воспоминания не мыслит, но дышит и что важнее – плодится, разбрасывая семена.

С трудом ступая среди заразы, гнили и хвори (землетрясения никуда не делись и постоянно напоминали об утекающих минутах), я направился к цветнику, при взгляде на который меня обдало арктическим холодом. Соцветия до жути напоминали пухлые губы покрытые коркой из самого синего льда. Аккуратно ступая с каждым шагом внутренние органы превращались в увесистые куски льда. Завыл колючий ветер, заживо сдирающий кожу. Вытерпеть его еще хватало пороху, но вот холод сковывающий нутро… Несмотря на то, что все не материально, мозг посылал ложные сигналы по всему телу и пусть в реальности мне не настолько холодно, однако если долго медлить, боюсь, обмороженные пальцы придется ампутировать!

Семнадцать невыносимых шагов и вот – под ногами стеклянное окошко льда. Колени больно врезались в твердь. Я содрогнулся. Языки холода облизали лицо и руки, волосы захрустели как рыбные палочки. Нос почти отпал, а сердце грозилось вот-вот отойти к вечному сну. Пора избавиться от этой заразы.

Лет пятьдесят назад (будучи прозелитом), я как какой-нибудь дилетант начал бы грубо и примитивно колошматить по льду тем самым оставив осколки, а в таком случае ужасное воспоминание не исчезло бы до конца, со временем созрело и превратилось в навязчивую идею или психоз. Сейчас же, когда за плечами десятилетия опыта и практики, я отучился ловить рыбу динамитом, предпочитая куда более тонкие методы.

Я приклеил руки к стеклянной глади и посредством воли и мантики разжег тепло в ладонях. Руки накалились как металл в кузнице, кости просвечивали сквозь кожу. Лед потек. Нельзя оставлять ни частички воспоминаний и поэтому рот, нос и каждая открытая пора кожи на теле впитывали клубы пара. Я костенел, но не прерывался ни на один удар сердца, что стучало все тише.

Когда отверстие получилось достаточным, чтобы просунуть руку, я стремительно вцепился в цветок – совершенно такой же, как и те, что вокруг, только крупнее – и вырвал его. Он сразу же признал нового хозяина, стал моей собственностью. Силой мысли вышло уменьшить его до размера антенны поплавка, и он перекочевал в петлицу на пиджаке.

Буран начал утихать, Слава Лилит. Холод отступил и в следующий момент на горизонте высоко над черной водой прорезались белые молнии похожие на шрамы, уродующие алый лик неба. Состыкованные вместе миры начали трещать по швам. Дело дрянь! Один есть, осталось еще три. Необходимо поторопиться…

Со вторым цветком-воспоминанием получилось управиться… быстро? Долго? Одна Лилит и знает.

Фантасмагория чистой воды. Цветы, которые ни в жизнь не отличить от круглых карамельных леденцов на палочке, раскачивались точно маятники часов каждый в своем ритме: быстро, рвано, тягуче. Их движущиеся в бесконечность красные спирали гипнотизировали и одновременно сводили с ума. Течение времени и пространства исказились. Я шел и одновременно стоял на месте. Воздух стал вязким как сироп, язык будто натерли приторной конфетой, а под кожей надувались воздушные шарики с гелием. Меня тянуло вверх, отчего пришлось замереть и припасть к земле.

Нет, такой расклад мне категорически не по душе! Что ж, если Джонни Версетти не способен подойти к цветку, то цветок сам придет к нему!

Закрыв глаза, полностью отстранился от всего: тикающих в разнобой звуков, сладких запахов, ощущения приторной липкости на коже и под ней.

Пустая рука прекратила быть таковой. В ней появилась связка из трех колец (такие еще бросают на палку в парках развлечений, чтобы выиграть приз; только мои острее). Синее кольцо завибрировало, и я неуклюже метнул его. Оно летело, будто самолет на радиоуправлении, сужалось и расширялось как зрачок и что самое главное – скашивало зловредные цветки-леденцы. С двух рук я запустил желтое и зеленое кольца ему в помощь. Жужжа как шмели, они носились в воздухе, срезая белые палочки-цветоножки практически под корень тем самым тут же давая сладостям сорваться ввысь и бесследно взорваться точно фейерверки.

Не прошло и пары минут, как вокруг раскинулась голая земля. У ног валялся исключительно один цветок-карамель. Я поднял его, отправил в рот, проглотил, не рассасывая и без удовольствия.

Без промедления следующий тревожный знак не заставил себя долго ждать: к небесным вспышкам добавились громовые раскаты, звучащие скорее как хор из протяжных стенаний сорвавшихся детских голосов. Придется еще ускорить темп…

Только накаркал себе же под руку. При штурме следующего цветка, Лилит его побери, потребовалась запредельная осторожность, и «ускорить темп» не вышло.

С грехом пополам я сдерживался разворотить тут все и прорваться к воспоминанию напрямик, так было бы и быстрее и проще, но использовать грубую Силу – только ускорить разлом скрепленных сознаний. Получается замкнутый круг. Поэтому легкие шаги, трезвый ум – залог успеха.

Копьевидные листья, торчащие из стволов, со змеиной прытью набросились на мои изнеженные ноги. Разодрали брюки вместе с кожей и мясом! Кажется, мой крик даже заглушил гром. Вдобавок их околоцветники выглядели точно миниатюрные терновые венцы, которые метко стреляли шипами в глаза. Но и угроза ослепнуть – еще полбеды. Цветы, да что там, начисто все вокруг было приправлено токсином. Он был везде: пурпурными каплями на лепестках, пыльцой в воздухе, земля пропиталась им и сделалась скользкой как рыбий жир. Я почувствовал себя как после многочасового катания на центрифуге. Подобное состояние было категорически не по вкусу, так что с выплеском Силы каждый миллиметр тела – включая ноздри и глаза – покрылся прозрачной толстой пленкой и тогда-то дурман стал нипочем. Остался лишь горький привкус на языке.

Слава Лилит, не все цветы-охранники были враждебно настроены, некоторые «спали», вдоль таких я и продвигался шаг за шагом, прикрывая нос и глаза рукавами. К счастью болезненная игра в классики не затянулась надолго, хотя мучений подарила по горло.

Когда я наконец-то сжал цветок в руке, огромные белесые полосы разделили небо на четыре неровные части, океан завихрился, а содрогающийся остров потянуло в водоворот. Я грохнулся на колени…

Двигаясь как солдат на фронте – почти лицом к земле – я протискивался сквозь заросли пожелтевших черепов с продолговатыми кривыми позвоночниками, от них разило горящей плотью и оттого слезились глаза, и свербел затылок.

Раздался треск изгибающихся хребтов и мигом позже меня буквально попробовали на зуб. Челюсть вырвала кусок икроножной мышцы (моей мягкой мышцы!), потом меня так же неожиданно боднули в спину – еще, еще и еще. Не оборачиваясь – нет времени! – стирая зубы в порошок, я перебирал отбитыми локтями, продираясь вперед. Придется терпеть. Все нереально, боль нереальна. Воля победит. Вытерплю. Ради детей. Ради обретения частички Силы. Останавливаться нельзя.

В момент, когда остров начал раскалываться на бесчисленные кусочки пазла, беря пример с неба, в паре метров перед собой я заприметил мерзко скалящийся череп со свернувшимся в кольцо на манер змеиного хвоста позвоночником.

Подбадриваемый беспрерывно клацающими челюстями и жгучими спину частичками обгоревшей плоти, которыми плевались черепа, я упорно полз по невозможно острым костям, режущим ладони и внутреннюю часть бедер. В голове почему-то играл тот самый «тяжелый металл» из магнитолы Рагнара.

Заветный череп был на расстоянии вытянутой руки, из последних сил я потянулся к нему намереваясь вставить пальцы в глазницы и тогда же каждый атом сотканного мной эфемерного мира распался…

Тьма. Знакомая тьма. Родная. После «разрыва» меня выбросило в самое безопасное место – собственные чертоги сознания. Похоже, ваш покорный слуга облажался. Что ж, остается только зализать раны и привести себя в порядок.

Одновременно с тем как изорванный в клочья костюм возвращался в прежний солидный вид, а ментальные раны затягивались с не меньшей скоростью, чернота начала растворяться – проступили образы привычного, родного душе антуража.

Затылок приятно холодил кафельный пол, ступни грело теплящееся в камине пламя. Я почувствовал небольшую тяжесть на животе. Череп. Он был у меня. Я все-таки успел! Полноценный букет боли, умопомешательства, самоистязания и страха собран. Теперь дети могут жить и спать спокойно. И в качестве награды за труды – букет из сонма немыслимых кошмаров. Все честно! Вот бы подарить сей букетик тому, кто раскурочил мою машину. Держу пари, отдача была бы колоссальная. А если вложить гораздо больше Силы, последствия наверняка будут фатальными …самоубийство? Да, скорее всего. Увы, на такое у меня пороху не хватит. Причем в обоих смыслах: и Силы и воли. Для подобного потребовался бы колоссальный объем Силы, сравнимый, пожалуй, с озером. А это уже уровень Архонта. Ладно, приберегу букет на черный день.

Признаюсь, было полнейшей неожиданностью, что каждое из воспоминаний оказалось таким сильным, агрессивным и столь глубоко укоренившимся. Что же там в них? Что веталы сотворили с детьми?

Я встал с пола и направился к двери, ведущей из сознания. Приоткрыл ее и буквально почувствовал, как подскакивает или поворачивает машина. Мы еще не добрались, а значит время на моей стороне! Гляну-ка я на свою жатву. Нечего и говорить, там будет на что посмотреть.

Воспоминания, мысли, чувства детей слились в тонкую книгу в твердой обложке. Я уселся в мягкое кресло и под треск пламени начал перелистывать страницы трагичной истории детей.

***

Майкл, Габриэлла, Митчелл, Долли, Кристи, Сэм и Билли Бантер. Так их звали.

Закадычные друзья Сэм и Майкл, учились в одном классе, жили на одной улице, в одном многоквартирном доме прямо напротив друг друга. Да что там, они даже родились в один и тот же день! Как и большинство девятилеток они не хотели ничего кроме как играть и беситься дни напролет, пока не упадут без сил. Всегда веселые и беззаботные сорванцы знающие, что папа с мамой о них позаботятся.

Они дружили с самых пеленок, стояли друг за дружку горой и никогда не соперничали. В некоторой степени каждый из них боялся выбиться в лидеры и одновременно боялся отстать в чем-то. Все чего они желали – делать все вместе и только. Идти нога в ногу, не отставая и не опережая один другого.

Если Сэм получал по английскому «Пять», Майкл не успокаивался, пока ему не поставят ту же отметку. А если Майклу ставили по арифметике четыре, Сэм даже не помышлял получить высшую оценку, а исключительно такую же, как и у Майкла.

Наказания друзья тоже отбывали вместе. К директору их вызывали как сиамских близнецов и разделялись они лишь придя домой, стоя каждый в своем углу (причем одинаковое количество времени).

Как-то раз, прогуливая очередной скучный урок, Майкл и Сэм готовились к очередной шалости. Накупили десяток воздушных шариков, наполнили их водой из умывальника в школьном туалете. Кого гиперактивные дети собирались забросать ими, конечно, догадаться не сложно. Вот только большая перемена наступит еще не скоро. И тогда мальчики решили спрятать боезапасы. Но где?

Горбатая миссис Гролье – школьная библиотекарша была стара как само время. И каждый школьник, от первоклашки до выпускника, знал, что очки в толстой оправе нисколько не помогают ей хорошо видеть, а еще что желто-зеленая кофта делала из нее самую что ни на есть допотопную черепаху.

– Главное не разбудить Черепаху, – шепнул Майкл Сэму, приоткрыв дверь библиотеки.

На перемене в святая святых книг не было ни души. Мальчишки с болтающимися шариками в руках крались к дальним полкам стеллажей и нет-нет да и косили взглядом на шумно сопящую Черепаху. Сейчас очки свисали на цепочке с шеи, и сомкнутые глазенки походили на сморщенные виноградинки. Но стоит ей водрузить их на переносицу и поднять веки… Бородавка на выпуклом лбу казалась им наблюдающим третьим глазом. У мальчишек противно засосало под ложечкой.

– Подвинь книги, – прошептал Сэм.

Шарики превратились в снаряды, грозящие взорваться при мало-мальски настойчивом соприкосновении.

Майкл освободил место, первая «граната» заняла свою нишу… Следом вторая… Черепаха дрыхла.

– Представляешь, как завизжит Лиззи, когда мы ее обкатим водой? – захихикал Майкл.

– Осторожно! – выпалил Сэм. Но поздно.

«Граната» лопнула. А следом еще одна.

Миссис Гролье подняла подбородок, забегала виноградинками по стеллажам, но ничего подозрительного не заприметила – зрение у нее было как у крота, а вот слух – как у кошки!

– Тихо! Замри!

– Да какой, вода льется!

Миссис Гролье вскочила с места, точно упырь выбрался из заколоченного гроба. Настойчиво застучали каблуки, но еще сильнее застучали сердца Майкла и Сэма.

Текучим движением Миссис Гролье проскользнула между шкафами и набросилась на свою добычу.

– Чёй-то вы тут учудили?! – вскричала она, чувствуя, как все сильнее намокают туфли. Толстые линзы искажали ее глаза так, будто они занимают все лицо.

Майкл и Сэм прокололись уже третий раз за месяц, а значит, их отстранят от уроков до конца осени. Целый месяц уборки по дому, никаких гуляний, видеокассет с кино и мультфильмами, игр в приставку и прочих развлечений. Все приятности лопнули как те самые шарики с водой.

Ну уж нет!

– Миссис Гролье, мы нечаянно, не надо директора, – проблеял Сэм.

– Мы все исправим. Все вымоем.

– Великий Скотт! Что вы наделали с книгами?! Испортили школьную собственность. Вот погодите…

– Мы их посушим! Сейчас же, – сказал Майкл.

– И будем вам помогать каждый день.

– После уроков.

Миссис Гролье скрестила руки на груди.

– И на переменах, – добавил Сэм.

– Если сейчас же не высушите книги, я с вас, пакостников, три шкуры спущу!

Остаток урока Майкл и Сэм спасали книги. Майкл стелил на стол бумажные полотенца, а Сэм вертикально ставил на них книги. Майкл клал полотенца между обложкой и страницами, потом Сэм менял мокрые на сухие. Поначалу это было даже забавно, но к пятнадцатой книге превратилось в тоску зеленую. Сэм было собирался сделать бумажный самолетик, но друг пихнул его локтем в бок и указал на не спускающую с них глазенок Черепаху.

Так, каждый последующий день Майкл и Сэм после уроков топали в библиотеку помогать Миссис Гролье. Плечом к плечу, всегда вместе, настоящие друзья.

Габриэлла и Кристи тоже дружили. Но иначе. Габриэлла считалась самой красивой девочкой в своем классе (и самой обеспеченной). У нее было все, что только может желать ребенок: модные наряды, шикарные вещи, и даже маленький пони! (Куда уж без него.) Конечно, все поголовно хотели с ней дружить, угождать миниатюрной принцессе начальной школы.

А чего хотела сама Габриэлла? Девочка мечтала о друге, настоящем друге, одном единственном, который не будет рядом с ней только ради одалживания дорогих побрякушек и поднятия статуса в кругу сверстников. К сожалению таково детство и отрочество почти каждой богатой девочки…

На ее десятилетие (оно пришлось на самый конец лета), родители пригласили родственников, одноклассников, соседей, пожаловали даже те, кому она просто однажды обронила «привет», словом нагрянули все-все-все.

К десяти годам Габриэлла наконец-то осознала, что ее дни рождения проводятся по большому счету не для нее самой, а потому что кое-кто любит похвастаться, обожает, чтобы потом о размахе праздника вспоминали еще долго-долго. А вспомнить всем точно будет что…

Только представьте: сонмище детей на просторном заднем дворике (напоминающий скорее миниатюрный парк развлечений) носятся туда-сюда по сочной, ароматной траве, подлетают к клоуну, раздающему воздушные шарики в форме животных, и тут же мчатся к длиннющему столу с лакомствами, натрескаться до отказа. А после: кто на качели, кто «бомбочкой» в бассейн.

Габриэлле подарили страсть сколько подарков, но ни в одной коробке: большущей или крохотной, с розовым бантиком или любого другого яркого цвета, не нашлось того что желало сердце малышки.

В то время пока так называемые друзья (которые даже не обращали на именинницу внимания, а только и делали, что развлекались на всю катушку) были всецело поглощены гривастым пони и нескончаемым потоком конфет и смузи, Габриэлла скучающе сидела в тени приземистого деревца, наблюдая за вереницей марширующих в свою крепость муравьёв. Девочка фантазировала: представляла поменявшихся местами насекомых и детей. Миниатюрная детвора, вопя писклявыми голосочками, путается в лабиринте муравейника, в то время как гигантские мураши нежатся на надувных матрасах в бассейне попивая фруктовые коктейли через соломинку и бросают друг другу в рот конфеты-шипучки. Габриэлле такое казалось до умопомрачения забавным. Она та еще выдумщица! Что могло бы случиться дальше, придумать ее воображение не успело – к ней подошла девочка в голубом платьице и волосами заплетенными во множество косичек.

– С Днем рождения.

– Спасибо, – ничуточки невесело ответила Габриэлла. – Извини, я… не помню, как тебя зовут.

– Мы с тобой в одном классе, – смутила ее еще больше девочка. Я Кристи. – Она улыбнулась и протянула жвачку – явно не с большого стола, а из собственного кармана – дешевую пластинку, насквозь пропитанную синим красителем. Сунешь такую вот в рот и язык станет синий-синий как незабудки.

Габриэлла капельку оживилась.

– Давай разделим ее. По половинке тебе и мне.

– Я уже одну умяла. Вот. – Кристи показала василькового цвета язык.

Девочки засмеялись. Габриэлла не медля взяла пластинку и отправила себе в рот. И чуть-чуть пожевав, высунула теперь такого же оттенка язык. Настроения разом прибавилось.

– Знаешь, ты первая кто меня поздравила и единственная кто хоть что-то лично от себя подарил.

– Да ты что?

– Да… А почему ты не играешь вместе со всеми?

– Плавать я не умею, от сладкого меня пучит, а бегать мне нельзя.

– Почему нельзя?

– У меня начинает болеть в груди и кружиться голова.

– Ого, выходит не одной мне тут невесело.

– Да нет, я веселюсь, только по-своему.

– И как же?

– Ну, например, – Кристи наклонилась к уху Габриэллы, словно их могли подслушать, – я представила, что тортики, пирожные, резиновые червячки и все, что есть на столе, ожило и набросилось на детей. – Она тихонько рассмеялась. – Глупо да?

Не поверив ушам Гарбиэлла разинула рот, снова показывая синий язык. Она-то думала только у нее одной такая чудаческая фантазия. Не тут-то было!

– А можно я тебя буду называть Габи?

– Меня так еще никто не называл… Можно, – внезапно для самой себя согласилась она. – А я тогда буду звать тебя Крис.

– Здорово, мне нравится. Правда меня так мама зовет. Ну а раз ты тоже не играешь со всеми то, как развлекаешься?..

Девочки сидели под деревом, долго и увлеченно болтая. У них нашлось много общего. Любовь к чтению (книгу о юном волшебнике и колдовском камне они зачитали до дыр), обе вели личные дневники и обожали клубничное мороженое.

Да, то был отличный день – лучший за все лето для маленькой именинницы. Ведь ее желание наконец-то сбылось. Габриэлла завела настоящего друга.

Когда солнце начало уходить на покой, дети заметно подустали, задор поугас, один за другим будто грибы после дождя появлялись родители и забирали своих чад.

– А вот и мои. Было весело. Пока Габи.

– Пока, Крис, увидимся в школе.

Улыбка Габриэллы растянулась до сережек на ее непроколотых ушах. Она не могла дождаться, когда увидит Кристи снова, когда они обменяются обещанными книгами и отведают клубничного мороженого на перемене.

Как только все гости исчезли, точно в воду канули, оставив после себя на память разбросанные по всему дворику фантики, подтаявшие на солнце недоеденные пирожные, почти сдувшихся воздушных животных и замученного, затисканного, обезвоженного пони, тогда к Габриэлле подплыла мама.

– Крошка моя.

– Да, мам?

– Я заметила, что ты весь праздник провела с одной девочкой.

– Это Кристи. Она…

– Тебе не следует с ней водиться.

– Почему?

– Так будет правильно. Просто пообещай мне, хорошо?

– Но…

– Никаких «но». – Мама строго подняла указательный палец.

– Мама права, – сказал отец. – Она… другая. Просто не обращай на нее внимания. У тебя и без того пруд пруди хороших друзей.

– Ты поняла нас? – настойчиво спросила мама.

– Да.

– Вот и умница. Ой, крошка моя, а что у тебя с языком?!..

Всю ночь Гарбиэлла размышляла, что имел в виду папа, говоря: «Она другая». Что это значит? Кристи одевается не так ярко как Габриэлла? У нее дома нет бассейна? Или попросту не такие дорогие вещи и школьные принадлежности?

Почему Криси «другая» Габриэлла гадала до самого утра. Она просто была еще слишком маленькой, и ей, естественно, не пришло в голову, что родителям не понравился цвет кожи Кристи. Слишком темный…

Обрывать столь славную дружбу не понятно из-за чего, просто потому что так сказали родители и точка, она не собиралась. Так, их видимое общение ограничилось уроками физкультуры, на которых они кидали друг другу мяч. В кафетерии они сидели за разными столиками. Ежеминутно для всех девочки делали вид, что не водятся друг с другом. Они дружили тайно, обменивались записочками, прятались на переменках за деревьями и углами школьного здания. Крис и Габи дружили той дружбой, которую понимали они одни.

Раньше Габриэллу со школы забирала мама, но в новом учебном году дочка заявила, что уже достаточно взрослая и будет ездить на желтом школьном автобусе. Ведь там она могла побыть с Кристи. Чтобы не привлекать к себе внимание, подруги всегда занимали второе с конца сиденье. Они шептались, хихикали и периодически поворачивались, бросая сердитые взгляды на хулигана Митчелла – тот плевался в девчонок бумажными шариками из ручки, или дергал их за волосы, или громко отрыгивал алфавит. Собственно из-за него никто в конце и не сидел.

В школе «Грейфрайерс» Митчелл считался самым отъявленным шкодником. «Эй, малявка, что там у тебя в коробке для ланча?» – было коронной фразой двенадцатилетнего верзилы с широкой костью в теле. Он выбивал деньги на завтрак у тех, кто был на голову ниже, кидал жвачки в волосы девочкам, которые ему нравились, подлаживал кнопки на стулья ненавистным учителям (а ненавидел он всех) или натирал доску мылом. В общем, делал все то, чем и положено заниматься бунтарю и безобразнику.

Учился он естественно плохо и больше уроков любил кататься на велосипеде и махать кулаками. К слову орудовал он ими нередко. Почти каждый ученик начальной школы был близко знаком с его молотом и кувалдой. Чаще всего доставалось Билли Бантеру – неумеренно раскормленному юнцу с одутловатым лицом. Он был жутким обжорой, в его рюкзаке и карманах вечно подтаивали шоколадные батончики. И Митчелл, которому мама не давала ни цента на ланч, был главным кошмаром толстого Билли.

Один раз Билли удалось избежать расхищения карманов четыре перемены подряд. И вот наступила последняя.

Первым делом Митчелл заглянул в туалет, затем в раздевалку, а дальше принялся рыскать по коридорам, вдоль шкафчиков. Он то крался как ниндзя, то переходил на рысь. Живот отзывался урчанием раз в минуту, хоть часы сверяй.

– Вот ты где! – выпалил Митчелл, завернув за очередной угол. – Я-то тебя обыскался. Иди-ка сюда.

Билли Бантер максимально надвинул круглые очки на переносицу, сделал фигу (правда тыкнуть ею не поднялась рука) и дал деру.

– А ну стой, ты, жирный филин! – крикнул Митчелл и бросился вдогонку.

На удивление Митчелла толстяк бежал весьма прилично и заставил его хорошенько попотеть. А как же тогда вспотел сам шаровидный Билли – страшно представить!

Пот застилал ему глаза, наверное, поэтому он и неудачно резко свернул вправо и впечатался лбом в косяк школьного шкафчика. Звон вибрирующего тонкого металла эхом раскатился по коридору. Билли распластался на полу морской звездочкой, на лбу выросла напоминающая рог красная шишка. Физиономия Билли Бантера (у которого так сказать щеки из-за спины видать) после «поцелуя» со шкафчиком выглядела теперь как сочная фрикаделька.

– Живой?

Глядя на корчащегося от боли Билли в хулигане-задире Митчелле проснулось сочувствие.

– Давай помогу встать.

– Я хочу домой! – захлюпал носом Билли Бантер.

Митчелл не сомневался, что привести сейчас в таком виде толстяка к учителю – получить очередное нежелательное приглашение в клуб «Выходного дня». А проводить субботы в школе он не горел желанием. Уж лучше с голоду помереть! Так что, пораскинув мозгами, Митчелл взял Билли Бантера под руку и повел на улицу.

В школьном автобусе сидело (а может и пряталось?) несколько детей. Двое парней клацая по кнопкам геймбоя в четыре руки, неотрывно пялились в миниатюрный экран. В глубине автобуса сидели две девочки, обе нравились Митчеллу и он надеялся, это взаимно (с чего бы они тогда всегда садились рядом с ним?). Митчелл вместе с Билли прошел по салону в самый конец. Сидящую в середине по левую сторону Долли, он даже не заметил. На нее вообще мало кто обращал внимания.

Тихоня Долли. Серая кофточка, помятая юбочка. Она была одного возраста с Митчеллом и при случае нет-нет да и поглядывала на него. Девочка изгой влюбилась в плохиша. «Ну почему он не дергает за волосы меня?» – думала Долли, штрихуя в своем блокноте сердечко с двумя именами. Ее никогда не обижали, но и никогда не заступались, на нее попросту не обращали внимание. Разумеется, у такой как она друзей нет и в помине.

На переменках Долли игралась с насекомыми: давала забавные выдуманные имена паучкам, которых прятала в пенал. Она жила своими мыслями в своем иллюзорном мире. Два раза в неделю после занятий Долли ходила к школьному психологу. Как давно длятся сеансы, она уже и не могла сказать точно. Дни сливались в недели, а те в месяцы. Ей казалось, мама с учителями без всякой на то причины направили ее сюда в первый день школы.

И там, в кабинете, немолодая на вид строгая женщина слушала ее, задавала вопросы, предлагала различные интересные тесты. Нигде больше, кроме как растянувшись на кожаной кушетке, Долли не чувствовала себя нужной. Подобно тому, как некоторые вырезают свое имя на дереве, она оставила незримый отпечаток тела на кушетке.

«Ты особенная, Долли» – повторяла ей мисс Флит на каждом сеансе.

И в один непримечательный день малышка Долли по-настоящему поверила ее словам. Она решила довериться мисс Флит и впустить в свой мир…

– Я хочу показать вам кое-что.

– Что это? – Мисс Флит взяла толстую разрисованную тетрадь с замко́м, открыла первую страницу, прочла заглавие: – Имаго.

Длинные пальцы с алым лаком ловко переворачивали страницы одна за другой. Сквозь прозрачные стекла очков мисс Флит – без году неделю окончившая институт и пока что не набившая оскомину от работы – с нескрываемым любопытством рассматривала любительский комикс, нарисованный от руки тихоней Долли…

Гусеница Грета Ото – певица. Она хочет стать знаменитой певицей. Когда до Греты Ото доползли слухи, что группа «Микрориум» ищет нового вокалиста (предыдущий ушел подсев на что-то более тяжелое, чем рок), она отправилась на прослушивание. Нет, ее не закидали тухлятиной, но указали на дверь.

– Голос у тебя, что надо, куколка. А вот выглядишь тленно, – сказал ей рыжий мотылек с бас гитарой.

Грета Ото не из тех девиц, кто после такого заявления уйдет помалкивая в тряпочку.

– Докажи.

– Что доказать?

– Что ты лучше меня.

Боби Мори издевательски рассмеялся.

– У тебя даже нет группы!

– А у тебя вокалиста.

– Найдем.

– И я найду. – Грета скрестила руки на груди.

К Боби Мори подошел богомол клавишник и зашептал что-то на ухо.

– Скажи, куколка, слышала ли ты о клубе «Свампи Грасс»?

– Кто ж не слышал? В наших кругах его называют трамплином для музыкальных групп.

– Верно, – улыбнулся басист. – В конце сезона там пройдет рок-битва.

– Тогда там и выясним, кто круче, – без колебаний подхватила Грета.

Она не сомневалась, что рок-битва – отличный шанс разрешить все не пустым – как сам Боби Мори – словом, но делом. А точнее – песней.

– Моя группа против твоей.

Заключив пари, Грета развернулась и упорхнула…

Собрать группу оказалось не легкой задачей, дело шло не настолько гладко как кожаная куртка Боби Мори, но в конечном итоге Грета откопала таких же изгоев, как и она сама и создала собственную группу.

Каждый участник виртуозно управлялся со своим инструментом. Ударник-паук безбашенно задавал ритм всеми восемью лапами; на гитарах лабали близнецы-шмели, бэквокал – трио сладкоголосых пчелок-сестриц.

Огонь стремления победить в глазах солистки разжигал совсем не денежный приз в двадцать пять тысяч (чего не скажешь про остальных участников группы), Грета была намерена утереть нос смазливому и тщеславному пижону Боби Мори.

Группа «Хризалида» репетировала не покладая рук. Рок-битва была на носу. Однако все чаще товарищи Греты бросали на нее странные взгляды…

– Что-то не так? – не выдержала она как-то их упорного молчания.

– Тут такое дело, – начал паучок, – поешь ты окейно…– У Греты встал ком в горле. Она вспомнила, как Боби Мори басил ей крайне похожие строчки.

–…только пролетка с образом.

– Но ты не переживай, подруга, – хором сказали ей пчелки, – мы это исправим…

Мисс Флит перевернула страницу и обнаружила пустой лист. Комикс был не окончен.

Хоть и без цельной картины, но она безошибочно уловила посыл данной истории. Гусеница Грета Ото – сама Долли. Солистка группы «Хризалида» обладает всеми чертами характера, которыми обделена Долли в реальности: решительность, активность, прямота и жизнерадостность. И лишь одно сходство можно найти между Гретой и Долли – внешность. Серая и ничем не примечательная. В душе Долли жаждет стать такой же, как и ее героиня, но может статься, она неосознанно сделала героиню похожей на себя.

– Что скажете? – Долли затаила дыхание.

Мисс Флит закрыла комикс и бессознательно погладила обложку.

– У тебя талант. Придумала и нарисовала целую историю. Знаешь…– осторожно начала мисс Флит, – мне теперь до жути интересно, что будет дальше. Ты ведь продолжишь рисовать?

– Да…думаю, надо закончить.

– Ты не уверена?

– Ну, я никак не могу придумать, что случиться дальше.

Мисс Флит сделала вид, что задумалась.

– А почему Грета гусеница?

– Э-эм, просто мне нравятся насекомые, – смутилась Долли. – Даже больше чем животные…и люди.

– Ясно… Увы, время сеанса вышло. Увидимся послезавтра в то же время на том же месте.

– Д-да, – Долли поднялась с места и спрятала тетрадь в портфель.

Когда она взялась за дверную ручку, мисс Флит окликнула:

– Твоя героиня, Грета Ото, мне кажется, ей нужно больше раскрыться. Преобразиться что-ли.

Долли задумалась и вдруг ее осенило. Девочка уверенно кивнула и направилась к автобусу…

Погруженная в свой выдуманный мир тихоня Долли; обсуждавшие новую книгу о мальчике чародее Габи и Кристи; сорванцы Сэм и Майкл вдавливающие все сильнее кнопки гейм боя; хулиган Митчелл рисующий маркером на спинке сиденья дурацкие словечки; а также Билли Бантер облизывающий пальцы от шоколада; все они не сразу сообразили, что автобус везет их совсем не по привычному маршруту. Если бы они были чуточку внимательнее, то заметили, что за рулем не старина Стэн с густыми усами-щеткой. Под козырьком кепки скрывалось бледное веснушчатое лицо худощавого похитителя детей.

Когда автобус заехал в трущобы гетто дети заволновались. А подъехав к всеми забытому зданию – запаниковали. Дверца автобуса распахнулась, в салон вошли три фигуры одетые в черные ветровки с натянутыми на лица капюшонами. Все произошло стремительно…

Детские руки больно сжали, потянули на выход; тем, кто ревел и пинался, сдавили конечности. Страх и смятение охватили детские умы и сердца…

Тишину на территории обувной фабрики разорвали тонкие крики. Их эхо отскакивало от стен внутри здания. Спустившись по железной лестнице вниз, дети прекратили орать и хныкать – запах запекшейся крови на крюках кляпом заклеил им рты. Одного за другим детей затолкали в грязный вольер. Они плакали навзрыд захлебываясь слезами. А наблюдающих за ними похитителей, казалось, такое их состояние только возбуждало…

Габриэлла и Кристи держались друг за дружку, Сэм и Майкл прижались к стене, они хотели быть как можно дальше от пялящихся на них двух фигур. Неестественно костлявые, они выглядели как изъеденные ржавчиной гвозди. В особенности тот в черном переднике. Его смех колол детям барабанные перепонки больнее, чем медицинские уколы вену.

Задира Митчелл и тихоня Долли были единственными, кто пока что не пролил слез. Не потому что они не боялись, вовсе нет, их липкий пот говорил об обратном. Они тоже были не в силах пережить кошмар в одиночестве. Долли взяла за руку Митчелла, а тот стиснул ее мокрую ладонь и поклялся самому себе, во что бы то ни стало не отпускать.

– Ну что, малявки, поиграем? – раздался сиплый голос.

И началась игра. Самая ужасная игра, какую можно было только придумать. Сначала детям пустили кровь. Веталы рыком подозвали их к себе (ни у кого не отыскалось глупости ослушаться), приказали протянуть сквозь сетчатую решетку ладони, вытянули из мочек ушей иглы и ужалили маленькие пальцы. Получив необходимый элемент для заклинания, они слизнули красную жидкость с иголок и начали энвольтование.

Вольер превратился в кукольный театр, а дети – марионеток. Ими управляли, как хотели. Митчелл и Долли не контролировали себя; каждую их конечность удерживали незримые нити, тянущиеся к пальцам тауматургов.

В первую очередь их заставили снять одежду. Затем вести себя как животные: лаять, мяукать, хрюкать, передвигаться на четвереньках. Дети скулили, рычали и рвали свою же одежду зубами и даже жевали как траву.

Когда кукловодам приелось дрессировать новоиспеченных питомцев, они взялись за Майкла и Сэма. Управляя детьми, точно персонажами из видеоигры, веталы заставили их драться, и это походило не на детскую разборку на школьном дворе, а скорее на битву не на жизнь, а на смерть.

Кровь, слюни, сопли брызгали во все стороны. Майкл сломал Сэму четыре пальца, и в отместку расстался с передними зубами. Майкл разбил Сэму лицо, а Сэм вырвал половину ногтя у Майкла. Детский бой подогревал кровь в жилах сефиротов (и не только в жилах). Веталы кормились детскими телесными страданиями, их Сила росла как грибок в запущенном душе.

Они наслаждались живым шоу. Когда их широко открытые, словно иллюминаторы, глаза наполнились кровью, игра, чувство власти и прилив новых сил сорвали им башню. Они переступили черту.

Двое детей прохромали на середину вольера, встали лицом к лицу и принялись с чувством царапать друг друга. Ногти, неважно длинные или обгрызенные, впивались в гладкую кожу, оставляя за собой след из красных дорожек. Под ломающие тишину скулеж и стенания они штриховали друг друга, рисуя тонкие красные линии. Все происходило кропотливо и протяжно. Вот открылся детский рот и укусил плечо; молочные зубы вонзились так глубоко, что свело челюсть. Потом отмеченный ребенок проделал то же самое для другого. Веталы сотрясались от упоения.

Остальные дети были не в силах смотреть на подобное: кто вжался лицом в стену, кто закрыл руками лицо, но всхлипывали они все.

Двое детей-мучеников смиренно опустились на колени и продолжили монотонно, как бы лениво сдирать кожу; разрывать нежное мясо по всему телу. Накопившаяся внутри боль: острая, давящая, сочилась как сукровица. Спустя несколько минут они сверху донизу покрылись быстро остывающей кровью. Она струилась из рассеченного лба, бежала по ложбинке нагого позвонка, вертикальные порезы на запястьях выталкивали жизнь из болезненно пульсирующих крохотных вен. Дети пребывали в затяжной агонии. Веталы – в блаженном экстазе. Они управляли детьми, контролировали их кровь и то с какой скоростью она вытекает, куда течет. В какой-то момент веталы ослабили нити, а потом и вовсе порвали управляющую связь. И дети, что ужасно, по-прежнему остались безутешны. Они поняли, что вот он конец их жизни. Жизнь капала на пол липкой красной жидкостью, две полоски багряных слез не ровно разделили лицо на три части, бесконтрольно стекая к подбородку, соединялись и капли падали вниз.

Дети обнялись, прижались щека к щеке, плотно притиснулись телами, так крепко, что одного только ощущения кожа к коже было достаточно для того, чтобы разделить боль. Они замерли, заключив самих себя в кровяной кокон, превратились в куколок. Все закончилось тихо, спокойно, без эмоций. Тихо и спокойно. Без эмоций.

***

Я отложил книгу, неосознанно погладил обложку, точь-в-точь как мисс Флит комикс-тетрадь Долли, а затем сдержанно ушел из библиотеки памяти обратно в беспощадный город.

Возвращение было не шибко приятным. Будь рядом ванна со льдом, без колебаний нырнул бы в нее с головой. Достав платок, вытер с лица холодный пот, а минуту спустся дверцы фургона распахнулись.

– Справился?

– Можешь не сомневаться, – резче, чем следовало бы, ответил я Рагнару. После увиденного от хорошего настроения не осталось и следа. – Я свободен?

– Да. Родители уже ждут их.

Я молча выбрался из фургона и без промедления засеменил к выходу из подземной парковки полицейского участка.

Часы указывали почти без четверти три. Осталось семнадцать минут! А опаздывать моветон. В который раз с грустью, а потом и злостью, вспомнилось о «Ferrari» в ремонте. Вот бы заполучить нательный предмет угонщика, тогда я бы ему устроил…

Поймав такси, назвал место – только бы не попасть в пробку – и откинулся на сиденье.

– Тяжелое утрице?

На непринужденный разговор не было сил.

– Просто веди машину, Ахмед.

Заведение с причудливым названием «Никогде» не блистало изыском, но уютная атмосфера и французская кухня компенсировали сей недостаток.

Пригладив галстук, распылив на себя немного одеколона, я вплыл внутрь и уверенно зашагал к столику к одиноко скучающей девушке в черно-белом джемпере и джинсах.

Самое примечательное в ее фигуре – не гладкая капельку смугловатая кожа, или те самые выведенные учеными идеальные пропорции женского тела, а уникально-прекрасное зеркало души. Один глаз синий, другой – зеленый. Даже в глубокой темноте в них одновременно проблескивали мужество амазонки и призыв о заботе.

– Джонни, ну наконец-то, не прошло и миллион лет. – Она стрельнула глазками с толикой укоризны, но я-то уже успел обзавестись толстой шкурой, а потому выдержал ее взгляд.

– Ой, да ладно тебе, Рене. Опоздал всего на минуту. – Я поцеловал ее в губы цвета спелой вишни и, безусловно, такие же вкусные. Она редко пользовалась косметикой, а если и красила визаж, только слегка: штришок тут, подвести там, телесного цвета лак на ноготках.

Еще одной чертой, которая мне в ней нравилась, и в то же время нет, была бессловесная настойчивость – она никогда не опускала ресницы, особенно от застенчивости или стыда. Порой мне казалось, этих двух слов Рене в жизни не слышала.

– Что с тобой, Джонни? Выглядишь помятым.

Я поспешно начал избавляться от несуществующих складок на костюме. А Рене рассмеялась.

– Расслабься, Джонни. Ты как всегда одет с иголочки, прям настоящий денди 19-го века. – Она рассмеялась еще сильнее. – Я имела в виду состояние души. И не стой столбом, как болван. Садись уже.

Удивительно, но даже ее упрек был сродни мягкому бризу, проносящемуся над усыпанным ракушками побережьем.

– Ну так чего измученный такой?

– Все в порядке. Сейчас закажу себе «Черный бивень» и стану бодрее бодрого.

– А я уже заказала тебе. И еще яблочный коблер.

– Мерси! Приятно, когда знают твои вкусы.

Хотя признаюсь, сейчас я бы предпочел что-то покрепче, но во избежание лишних вопросов со стороны Рене и чтобы не показаться алкоголиком, лучше подождать вечера.

– А пирог со взбитыми сливками?

– Ну да.

Прекрасно. Белый цвет поможет смыть с памяти кровь и все его оттенки. Что-то, не иначе опыт, подсказывает, после недавнего чтива стоит избегать красного.

– Что пишут? Очередная газетная утка? Сделаешь себе на ухе татуировку в виде логотипа безалкогольной газировки и получишь пожизненную скидку?

Рене наморщила носик.

– Такое же вроде было лет пять назад, а фактоиды не повторяются.

– Так что там?

– Новости из зоопарка.

– Львица родила детеныша с двумя головами?

– Фу-у! Нет.

– А что?

– Кто-то украл обезьяну.

– М-да, в Нью-Гранже каждая свежая новость похлеще предыдущей.

Рене отложила газету, и я не стал развивать тему.

Принесли кофе, булочки, яблочный коблер… и мороженое. Клубничное. Его густой красный цвет стал неожиданным триггером, запустившим неконтролируемую череду картинок в голове. От нахлынувшего головокружения по телу растеклась чахлость. В желудке, словно забултыхалась гнилая рыбина. Не следовало лезть в воспоминания детей. Надо было сразу их уничтожить, развеять, превратить в песок. Но нет же, Джонни Версетти бережно их изъял. А для чего? Нагнать кошмар и морок на какого-нибудь пустого? Нет, овчинка выделки не стоила. Определенно.

– О чем призадумался, Джонни?

Дымок, колеблющийся над чашкой кофе, источал чуждый аромат, тот самый запах застывшей крови на окоченевших детских тельцах. Если бы не присутствие Рене, я бы смел чашку со стола точно мерзкое насекомое.

– Да так, прости. – Я поморгал, согнав с сетчатки кровавые образы.

Вяло ковырнул вилкой пирог и с великим усилием заставил себя поднести ко рту кусочек. При этом, упорно не замечая пиалы с клубничным мороженом. Похоже, оно заслужило место в списке ненавистных вещей, рядом с сигаретами и собственным возрастом.

Рене игралась ложкой у себя во рту, сто процентов соблазняла, а я только и делал, что не поддавался. А хотелось бы!

– Рене.

– Да, дорогой?

– У меня для тебя кое-что есть. – Я достал маленькую коробочку из нагрудного кармана пиджака и положил на стол.

– Что это? – Она открыла коробочку и не смогла скрыть восхищения. – Джонни, они же безумно дорогие.

– В отличие от тебя. Ты бесценна. Примеришь?

Рене, кажется, не повелась на столь буржуазный комплимент.

– Это не просто какие-то сережки, а от Tiffany!

Подумаешь. Когда у тебя столько лет за спиной, в финансовом плане само собой уже не испытываешь никаких трудностей. Так что не наслаждаться роскошью и дороговизной – грех.

– А с чего вдруг такие дорогие подарки? Да и вообще, с чего вдруг подарки? Признавайся, Джонни.

– Сегодня же три месяца, как мы встречаемся.

– А мы встречаемся? – с лукавством промурлыкала она.

– Рене…

– Раньше ты никаких подарков не делал!

– Рене…

– Я думала у нас свободные отношения!

– Рене…

– Что?!

– Я хочу большего. Давай сблизимся по-настоящему. Официально станем парой.

Она задумалась. Или сделала вид, что задумалась. А я, кажется, перестал дышать.

– А у нас получится? В смысле иногда мы не видимся неделями. Я даже не знаю, где ты живешь.

– А я – кем ты работаешь. Но мы легко восполним пробелы.

Рене совсем иначе глянула на сережки, словно Ева на запретный плод. Принять или нет. А я как тот Змей продолжил:

– Нам ведь хорошо вместе, правда? Наша страсть, словно бушующий океан – ее не усмирить, не унять. Мы дрейфуем на волнах, и остановить нас ничто не в силе.

Рене вытаращила глаза, точно перед ней умалишенный.

– Что за внезапный приступ поэзии?

– Не сработало?

– Не-а.

– Перебор с пафосом?

– Самую малость. – На ее лице появились ямочки, а значит, поэтическая шалость удалась! Большего мне и не надо.

– Рене, подарок тебя ни к чему не обязывает. Давай не будем торопиться. Хорошо?

– Ладно. Я просто и не догадывалась, что налоговые инспекторы так много зарабатывают. Ты, наверное, живешь в «районе шелковых чулок», угадала?

Я многозначительно улыбнулся и сделал глоток остывшего кофе.

Похоже, правду вещают ТВ сериалы и пишут в книгах: все крепкие отношения построены на обмане. В нашем с Рене случае все завязано на полуправде и недомолвках. Да, придется обманывать ее о своей работе, а если прознает, где мой дом, вопросов возникнет больше, чем зубов у акулы. Не стоило привязываться к Рене, сам не понимаю, как так вышло, но отпускать ее я не намерен и неважно, что нам никогда не стать семьей в традиционном смысле слова. Хотя кого я обманываю…

Некоторое время мы беззаботно беседовали. Сперва о погоде, потом перешли на кино, прошлись по фильмам Мурнау, неожиданно заговорили о телекинезе, затем все как-то перетекло к флирту и, в конце концов, к настоящему десерту. После затяжной безешки, Рене сказала то, что я сам хотел предложить.

– Поедем ко мне?

– Прямо сейчас?

– Да.

– Да.

Рене жила в уютной двушке многоквартирного дома на втором этаже.

Как только закрылась дверь, она сказала не своим голосом:

– Раздевайся. – И подавая пример, качая бедрами, прошагала к одноместной постели, стянула с себя джемпер, а за ним без стеснения освободилась от лифчика.

В молчании, только учащенно дыша, Рене завязывала волосы в конский хвост. Я бросил, не глядя куда-то в сторону, пиджак. А за ним и рубашку. Серебряная пряжка ремня звякнула об пол.

– Подними. Медленно.

Опустился на одно колено, ноготки царапнули по плечу. Второе колено с покорностью коснулось пола. Золотой скорпион в ее пупке взирал на меня алмазными глазами. Руки Рене завладели ремнем, мои были вытянуты вдоль тела. Она жадно облизала металлический кончик ремня, словно он – ложка мороженого, провела им по моим щекам, губам. Такой холодный. Как ледышка. Колени начали саднить. Так приятно. Язычком ремня Рене кольнула мне под подбородком, голова вздернулась, шею обвила кожаная удавка.

– Кто я?

– Ты – моя любимая. Ты – моя удавка.

С концентрацией снайпера Рене начала сдавливать, а я – задыхаться. Пять секунд – десять ударов сердца – претворились в целую вечность. Плотоядную. Алчную.

Петля ослабла, дыхательная эйфория захлестнула меня без остатка, растеклась до самых кончиков пальцев, в которых мало-помалу усиливалось покалывание.

Рене начала освобождать взятую в плен шею.

– Нет. – Я инстинктивно стиснул ее запястье. – Еще один раз.

– Уверен?

– Несомненно.

– Хорошо. Но потом – моя очередь.

…Часы на прикроватном столике показывали 18:58. Спустя два часа раскинуться во всю вширь на кровати, пока Рене принимала душ, было все равно, что блаженствовать на седьмом небе или даже лучше – улететь в космос.

Занавески были задернуты, в пропитавшейся по́том комнате царил полумрак, на потолке блекло светились желтые звезды. Немного инфантильный выбор обоев для взрослой независимой девушки. Возможно, в детской Рене были такие же обои. Или она попросту всегда мечтала ночевать под открытым небом. Можно спросить ее об этом. Или узнать, не задавая вопросов. Лилит меня побери, что же я делаю? Выдумываю причину заглянуть в ее разум. Чтобы вышвырнуть грешные мысли, взял с тумбочки пульт и включил телевизор. Телеведущая в синем пиджачке скороговоркой зачитывала с телесуфлера:

– Сегодня в первой половине дня из начальной школы «Грейфрайерс» было похищено семеро детей. Полиция, не дожидаясь сотрудников ФБР, занялась делом о похищении самостоятельно. В итоге четверых детей удалось спасти. Двое – убиты похитителями. Один на текущий момент числится пропавшим. Наш канал приносит искренние соболезнования семье погибших детей и надеется, что пропавшего ребенка найдут.

Найдут, как же. Десяток овчарок-ищеек не сравнится с одним кригером! Если бы Фламинго захотел, пацана давно бы нашли. Или его уже нашли, но не отпускают? Это заставляет задуматься: на кой Лигеметону ребенок? Посвящение детей? Неужели Архонты пойдут на такое? Да бред. На собрании все были удивлены. Или претворялись? Впрочем, подобными мыслями не стоит загружать трюм. А то мало ли весь корабль пойдет ко дну. К тому же я, собственно, и не детектив, чтобы расследовать дело о пропавшем киндере. Как сказал Эдуардо: совать нос в дела вышестоящих, мягко говоря – моветон.

– … Теперь о других новостях… Комиссар полиции Годрик Вортинтон выдвинул свою кандидатуру на пост мэра. Беря во внимание его личное курирование операцией по спасению детей, а также прошлые заслуги перед городом, составить комиссару конкуренцию остальным кандидатам будет весьма проблематично.

Я выключил ящик, думать о политике, интригах и прочей дребедени сейчас совершенно не в кайф. Свербело в другом месте…

Ванна Рене импонировала мне больше чем моя собственная. Белая, сверкающая, в стиле «унисекс».

Закрыв глаза, Рене балдела под миниатюрным водопадом. При стуке в стеклянные дверцы душа она вздрогнула и зачем-то, наверное, на автомате, прикрылась руками.

– Джонни, какого?! – Дверца была закрыта, отчего голос звучал приглушенно.

– Составить тебе компанию?

– И не мечтай. Пошел вон!

– Да-а?

– Да-а!

– Тебе не провести меня, Рене.

– Да что ты говоришь?

– Во мне встроенный детектор лжи.

– И в какое место он у тебя встроен?

– Вот ты мне и расскажешь.

Я разомкнул дверцы, и прохладные струйки, точно из пулемета, выстрелили прямо в лицо.

– Ах так!

Сражение за насадку закончилось, не успев и начаться. Грубую мужскую силу как цунами – не перебороть. Правда, женскую хитрость как смерть и налоги – не миновать. Улыбаясь как дурак, я получил кусок мыла в рот. Рене пальчиками "зашагала " по моему животу поднимаясь все выше, обогнула татуировку на груди и вытянула мыло – оно упало под ноги.

– Подними, – властно прошептала она.

– И не мечтай! – Я клюнул ее в губы. А затем и она меня.

Мы занялись водными процедурами. Как настоящие цивилизованные люди.

– Ты в банде? – Она провела по татуировке затмения.

А вот и он – момент истины. Три месяца отношений без обязательств и, наконец, плотину прорвало. Меня взяли на абордаж и начали забрасывать личными вопросами.

– Думал, так буду выглядеть круче в молодые годы.

– Молодые годы? А, ну да, сейчас же ты дряхлый старик. – На щечках Рене родились долгожданные ямочки.

– А что насчет твоей? – Я погладил ее запястье с длинной, прописной, кажется, латинской фразой. – Первая любовь?

– Напоминание о родителях.

– Они?..

– Погибли, когда я была еще малышкой.

– Прости.

– За что? Не ты же их ограбил и убил. Меня воспитала тетя. Она скончалась год назад. И я переехала сюда. – Рене закрыла кран – душ перестал шипеть.

Завернувшись в полотенце, оставляя мокрые следы, она вышла из ванны, а мне стало не по себе. Впервые за двадцать лет я вспомнил о своих родителях…

По части готовки Рене была чистым профаном. Мы перекусывали тостами. Хрустящими и чуточку подгорелыми. Она уселась мне на колени, отломала корочку от запеченного хлеба, разделила ее на две неравные части и поделилась со мной. Какая же она …многогранная.

– Тебе пора, – вот так в лоб заявила она. Хорошо успел все проглотить, а то бы однозначно подавился. – У меня этой ночью ночное дежурство.

– А где ты работаешь?

– В больнице.

– Так ты у нас медсестра? Не ожидал. Знаешь, у меня как раз ноющая боль в…

– Не начинай, Джонни.

– Ладно-ладно. Когда увидимся снова?

– Я позвоню тебе.

Идиллия разрушилась как песочный замок от штормовой волны.

Париться в затхлом такси не было охоты. Свежий воздух и звездное небо так и подстрекали прогуляться на своих двоих. Солнце давно уплыло за здания и улицы Нью-Гранжа наводнили прохожие. Кто-то шел с работы, а кто-то наоборот – плелся туда, кто-то в подпитии, а кто-то на кураже. Помятые лица, угрюмые, обманчиво безобидные.

Я тек по Грол-стрит под практически неугомонный аккомпанемент проблесковых маячков мчащихся рядом или где-то неподалеку скорой помощи, или пожарных, или патрульных машин. Звук сирен – обычное дело в нашем славном городе.

Переходя на зеленый меня чуть не сшиб белый фургончик с надписью «КОРОНЕР». Считается, что повстречать его на пути – равнозначно, а то и похуже, чем встретить черную кошку или разбить зеркало. Лично я считаю подобное суеверие – глупостью чистой воды и не верю в него. А вот во что верю так это в Силу. А идеальное для дэймоса место Силы это, бесспорно, самый престижный отель в городе, в котором, к слову, Джонни Версетти и заслужил гнездиться. Фешенебельный. В стиле арт-деко. Похожий не на небоскреб, а скорее на океанский лайнер. «Данталион».

Поприветствовав консьержа Гарри кивком, я было направился к лифту, но вдруг какая-то девушка бросилась мне наперерез.

– Джонни Версетти?

Сефирот (из пустых я единственно с Рене на короткой ноге) была одета как портовая шлюха: сетчатые колготки с дыркой на колене, виниловая куртка, кричащий визаж. Из какого она культа сомнений не возникало.

– Кто спрашивает?

– Я симплигат. – Подтвердила она догадку. – И мне нужны твои услуги.

Как приятно когда репутация работает на тебя. Мы отошли подальше от посторонних ушей и продолжили.

– Так поможешь с мелкой проблемкой? Слышала, лучше тебя никого нет.

– И в чем состоит твоя проблемка?

– Ну, надо проучить одного сефирота.

– Сефирота? Я не ослышался? Не пустого?

Она кивнула.

– Пардон, но устраивать подлянки своим же – не комильфо.

– Да это не дэймос.

– Ветал? – Я затаил дыхание.

– Не-а.

– Ничем не могу помочь. Чужой культ или нет, не играет роли.

– Я заплачу́.

– Иначе и быть не может.

– Десять штук.

Захотелось рассмеяться в ее нахальную мордашку.

– Сделаешь какое-нибудь наваждение. Пусть перейдет дорогу на красный.

– Погоди, что? Ты хочешь, чтобы я покалечил другого сефирота?

– Э-э, не совсем покалечил…

Брови машинально поползли вверх. Джонни Версетти, конечно, горазд на многое: вернуть позабытые воспоминания, одолеть фобию, навязать фобию, избавится от зависимости. Но не сжить со свету пустого и тем более сефирота!

– Бабочка, – я заговорил с ней ласково, как с ребенком, – похоже, ты ошиблась адресом. То о чем ты просишь, если я правильно понял, с этим не ко мне. И даже, подчеркиваю, даже, если бы я и взялся за твою «проблемку», такое обошлось бы куда как дороже! Разговор окончен.

– Нет. Постой! – Она придержала меня за локоть и заговорила уже совсем другим тоном. – Я могу рассчитаться иначе. Не деньгами.

Кажись, она совсем тронулась умом. Я спокойно освободил руку от похотливых пальцев.

– Скажи, что мне сейчас мерещится запах малефицизма. Иначе на красный перейдешь уже ты!

– Прости-прости. Больше не повторится. Но ты должен мне помочь!

– Ложь. Я тебе ничего не должен!

Продолжать и дальше бесплодный разговор не имело смысла. Что за ненормальная. Все настроение испортила, забери ее Батна. Я взял прямой курс на лифт.

Внутри вставил ключ карту (исключительно с ее помощью можно было очутиться в пентхаусе Архонта, ну и в моей маленькой бухте), нажал кнопку и уже собирался плавно воспарить на семнадцатый этаж, как раздался окрик:

– Придержите лифт!

Что ваш покорный слуга и сделал.

– Спасибо, – сказал пожилой мужчина европейской внешности.

– Не за что. Вам какой? – с напускной любезностью осведомился я.

– Тринадцатый.

– Не верите в суеверия? – Я нажал нужную кнопку.

– Как и в силу конституции, правительственные заговоры и что красное мясо вредно для здоровья, – уверенно заявил пустой.

– Вот как. А во что верите?

– В свободу слова и иронию вселенной.

– Что ж, в таком случае Нью-Гранж прямо создан для вас.

НАФС 2

АФФЕКТ БАБОЧКИ

Я разобью вдребезги твоё сердце I will blow your heart to pieces

И я буду любить тебя, если ты мне позволишь, And I’ll love you, if you let me,

И я буду любить тебя, если ты не заставишь меня голодать And I’ll love you, if you won’t make me starve

Ох ох ох ох… Ох ох ох ох… Ох ох ох ох… Oh oh oh oh… Oh oh oh oh … Oh oh oh oh³

– Сегодня ты изменишь, Чарли, – сказал Айк.

– Что?!

– Он хотел сказать «изменишься», – поправил приятеля Виджэй.

Три дверцы «Buick» распахнулись и выпустили в только-только начинающуюся ночь двух ловеласов, а также их друга Чарли.

– Вдохни и выдохни, приятель. Сосчитай до десяти и расслабься. Тебе там понравится, – заверил Виджэй, после чего вдавил кнопку сигнализации на брелке.

– «Там» это собственно где? А ну живо колитесь, куда вы меня притащили?

Виджэй хлопнул Чарли по плечу и сказал:

– Ну, в старину такие места называли домами терпимости.

Чарли окинул взглядом трехэтажное здание, разрисованное неоновыми надписями и женскими силуэтами.

– «ЭЛИГОС» – прочитал он на призывно мерцающей вывеске. – Стрип-клуб?! Парни, вы что забыли, какое событие у меня на носу?

– Вот именно, что не забыли, – с азартом произнес Айк и шлепнул приятеля по ягодице. – Тебе надо нагуляться!

– А это точно надо мне, а не вам? Дженнис меня прибьет, если узнает.

– И как она тебе до сих пор не позвонила? – подивился Виджэй. – Обычно трезвонит каждые двадцать минут. Хоть часы по ней сверяй.

– Да такое было всего пару раз! И я уже с ней поговорил об этом. А еще я трубку дома забыл.

– Забыл или забыл? – При втором слове Айк сделал пальцами воздушные кавычки.

– Ладно, хорош прохлаждаться. Выпивка и девочки ждут.

Трое молодых людей в самом расцвете сил дали на лапу у входа охраннику и (не предъявив в карманах ничего воспрещенного) без проблем прошли фейсконтроль и с головой окунулись в оазис развлечений.

Глазам потребовалось чуток времени привыкнуть к фиолетовому полумраку, а ушам – к ритмичной музыке.

– Шикарное место, – попытался перекричать «The Runaways» Виджэй. – А посмотрите на девочек. Что творят, как изгибаются!

Дарси подошла к барной стойке, водрузила на нее поднос с пустыми бокалами и бутылками.

– Терпеть не могу смену официантки. Ты и представить себе не можешь, Дастин, эти шпильки… убивают.

– Словно в капканах ходишь, да?

– В точку!

– Не ты первая мне жалуешься на это.

– Ты бармен. Выслушивать нытье – твоя работа.

– Так клиентов. А не коллег.

– Ты, кстати, не поверишь, я посещаю курсы барменов. Еще два месяца и будем вместе жонглировать бутылками, круто да?

– Это называется флейринг, детка.

– Пофиг. Роба официантки и танцовщицы меня уже запарила.

– Зато как танцовщица ты можешь легко «дренировать» пустых.

– Да, с этим не поспоришь. Вторую робу я, пожалуй, не стану снимать, буду зашибать деньгу и одновременно подзаряжаться. Сохранять смазливую мордашку в наше время важнее всего. Спасибо, Даст.

– Спасибо не мне, а Пиковой Даме.

– Ладно, пошла вкалывать.

– Дуй давай.

Дарси отлепилась от барной стойки и прыснула к занимающим столик мужчинам.

Интересно, где, блин, Рокси ошивается? – подумала она.

Как только парни заняли свободный столик прямо у протяжной трехметровой сцены, практически сразу к ним подлетела полуголая девушка с объемной татуировкой узорчатой бабочки в зоне «декольте». Она присела рядом на корточки и промурлыкала:

– Что желают господа?

– Две пинты похотливой страсти и одну кварту лютой раскованности. Только нефильтрованной, дорогуша. – Айк подмигнул официантке.

– Не слушайте его, он сидит на баллонах с веселящим газом, – сказал Виджэй и погодя добавил: – Ром с кокой.

– … Для пирата, – хмыкнул Айк. – А мне отвертку. Чарли?

– Пиво.

– Слышала, малышка, тащи самое крепкое пиво, что у вас есть.

– Значит бутылочку «Армагеддона». Уже лечу, – упорхнула та.

– Парни, ну нам делать больше нечего, кроме как тратить зеленые? Может, в спорт-бар пойдем, а?

– Так тратим же на удовольствие. Вот, – Вижэй протянул Чарли двадцатку, – помани вон ту длинноногую цыпочку пальцем и засунь…

–… президента Джексона ей в трусики!

– Ну ты и пошляк, Айк, – буркнул Чарли, но деньги взял.

Не успел он кивнуть или поднять руку как, покачивая туда-сюда бедрами, танцовщица уже подступала к нему. Робким движением потеющих пальцев Чарли отодвинул резиночку розовых трусиков и вложил свернутую вдвое банкноту. Благодарная дева послала воздушный поцелуй щедрому Чарли, выпрямилась, бодро крутанулась и продефилировала обратно к отполированному до блеска шесту.

– А ты ей приглянулся.

– Стрельни номерок.

– Да ну вас!

Они пили, пожирали взглядами принимающих пикантные позы танцовщиц, болтали обо всем и ни о чем: о девочках, тачках, бейсболе. Алкоголь все крепчал, а купюры летели во все стороны.

– … Да брось, всякий, кто утверждает, что регулярность супружеского секса сильно преувеличена, просто ничего в этом не догоняет, – заявил Виджэй. – Чарли, вот скажи нам, Дженнис тебе все позволяет?

– В смысле?

– Ну, в постели. У вас вообще часто?

Чарли покраснел, как сицилийский апельсин то ли от стыда, то ли от высокоградусного алкоголя.

– Я это к чему, приятель, ничто так не скрепляет семейные узы, как регулярные сексуальные отношения.

–…Или отсутствие параграфа «алименты» в брачном контракте.

– Дурацкая шутка, Айк, – пробормотал Виджэй. – Я просто хочу сказать тебе, приятель, что брак – это ответственный шаг.

– … Сказал тот, кто женился на незнакомке в «городе грехов» под пьяную руку.

– И, тем не менее, – с игривой ноткой в голосе заметил Виджэй, – семейные узы я скрепить успел. И, к слову, не один раз.

Троица друзей рассмеялась и чекнулась рюмками без всякого тоста. А спустя час они уже напились в стельку. Особенно старина Чарли.

– Так, я не понял, и это все на что способно это заведение?

Для Чарли, накачавшегося пивом немного меньшим центнера, окружающие девушки превратились в размытые силуэты.

– Похоже, Чарли разошелся.

– Как бы он с Дженнис на утро не разошелся.

– Гарсон, – не обращая на реплики друзей, Чарли замахал рукой.

– Какой гарсон? Мы же не в ресторане.

– А девочки для него как еда.

– Что еще желаете, мальчики?

Виджэй заговорил, опережая Чарли, чтобы тот не наломал дров:

– Скажи, малышка, а что вы можете предложить для особенных клиентов?

– О, у нас широкий спектр услуг, – без запинки начала «бабочка», – наш клуб предоставляет эскорт услуги, сауну, парилку, массаж. Также у нас есть «комната фантазий».

– А вот тут поподробнее. Что за «комната фантазий»?

– Там вы сможете полностью уединиться, для вас станцуют эксклюзивный танец, можно «примерить» на себя разные роли.

– Фантазий! – заголосил Чарли. – Хочу фантазий!

– Прошу за мной на второй этаж господа.

Рокси пряталась в VIP- комнате, подальше от давящего на барабанные перепонки бита, а также от потных мужиков вечно норовящих ухватить за грудь или того намного ниже (и не всегда сзади). Она сидела в сплошь бархатной комнате, закинув ногу на ногу, время от времени слюнявя указательный пальчик, перед тем как перелистнуть очередную страничку Vogue.

Может сегодня? Откладывать, уже нет сил, думала она.

Захваченная глянцевыми картинками, она не заметила, как подруга бесшумно раскрыла бархатные занавески, прокралась точно пума, остановилась в двух шагах и сердито (почти с рыком) посмотрела на нее сверху вниз.

– Хватит на шмотки пялиться, работать иди!

– Лилит тебя полюби, Дарси! Меня чуть кондрашка не хватила!

Дарси – как и сама Рокси – была в одном нижнем белье. Она вырвала из рук Рокси журнал.

– Клиент ждет.

– Клиент? – оживилась Рокси.

– Да, так что отрывай свою костлявую попку от замшевого диванчика и лети делать то, за что тебе платят.

– Эй, у меня офигительная попка!

– Как скажешь.

– Тебе ли не знать, – с ноткой игривости проговорила Рокси. Подняла свою офигительную попку с места и прижала ее к бедру Дарси.

– Рокси, сейчас не время и не место.

– Ой ли? Мы же в долбаном стрип-клубе!

– Если не будешь работать, Пиковая Дама тебя вышвырнет взашей, и где ты тогда будешь кормиться? Правильно! На улицах в подворотнях сама знаешь кем и с кем. Тебе правда нужен такой геморрой?

– Пиковая Дама может поцеловать меня прямо в офигительную…

– Рокси!

– Ладно-ладно, я пошутила, не сердись. Так, что там с клиентом?

– В седьмой.

– Уже лечу к нему.

– Погоди, он заказал фантазию.

– М-м, и какую? Кого вожделеет очередной извращенец? Вульгарную медсестру, непослушную школьницу, кусок пиццы?

– Красную шапочку.

– Вау, что за фантазер.

– В гардеробной возьмешь красную накидку и красный кружевной лиф.

– Дарси, – тонкий пальчик прошелся по крылышку черной бабочки над грудью подруги. – А этот клиент… он кто? Его можно «дренировать»?

– Да просто какой-то пустой, так что развлекайся.

– Считай, я уже пред ним. Верчу офигительной попкой.

Рокси чмокнула подружку в губы и скрылась за занавесками.

Можно сказать, что еще вчера (на самом деле позапрошлым летом) Рокси слыла обычной, то есть пустой, девушкой. Пока в один прекрасный момент, не вкусила новую-новую сторону жизни…

***

В Церкви Святой Троицы, в грязном подвале с затхлым запашком стояли, образуя кривую букву «О», твердые раскладные стулья (обычно не больше десяти). Стены, голые как канадский сфинкс, отдавали холодом и тоской. И даже стол с кофемашиной и коробкой пончиков (которая появляется так редко почти что никогда) не добавляли тепла и настроения.

В подвальное помещение дряхлой, почти никому не нужной церкви Рокси ходила пять дней в неделю, словно на работу. Собственно, то и была ее работа. «Работка» – как говорила она про себя.

Давно не молодой на вид хиппи-очкарик – куратор и наставник группы – закатывал очередную проповедь, в которую уже и сам на сто процентов не верил. Тем не менее, он сказал:

– Спасибо, что пришел. Ты сделал первый шаг, что очень важно. Это начало.

Первый из двенадцати долбаных шагов, думала Рокси. Ее мутило от этого места. Она застряла. Застряла на пятом шаге.

– … Томас, брат, – сказал хиппи, – ты не можешь себе помочь, признай. Поэтому ты и пришел к нам.

Томас, замотанный в тряпье, с экземой на руках, кивал, соглашаясь с каждым словом. Рокси по одному его виду (точнее запаху) определила, что Томас здесь не ради «исцеления». Он тут незатейливо прячет свою проплешину от жарищи и дожидается перерыва в надежде добраться до пончиков.

Облом Томас, они залежалые, а кофе поганый.

– Да. Да, – повторял Томас, потирая руки (шкрябая ногтями по абсцессам на коже).

– Мы поможем тебе. Поддержим. Наставим. Поделимся опытом. Кто хочет поделиться?

На парня с пухлыми дредами можно было и не рассчитывать. Мысленно он сейчас где-то на Юпитере. Гэри – единственный, кто реально верит и делает всю эту галиматью – сегодня не было. Видимо нашел работу. Помимо Томаса, припожаловало еще двое новичков. Круто! Теперь руки потирала уже Рокси. Но выходит из всех присутствующих она самая «опытная». А это значит…

– Рокси, – не хочешь поделиться опытом с новичками? – подтвердил ее опасения Хиппи.

Рокси скрестила руки на груди и невыразительно пробубнила:

– Разберись в себе. Хип…наставник Лука тебе поможет. Мы поможем. Просто держись.

– Рокси, а что насчет тебя? – спросил Лука. – Ты уже довольно долго на одном месте. Ты готова пойти дальше?

Рокси признала, что у нее проблема; приняла ответственность за поступки и покопалась в своем прошлом. Теперь настал момент вывалить его на всеобщее обозрение. Поделиться самым сокровенным. Только вот выставлять свое грязное белье на показ, тем более перед подобным – да и любым другим – сбродом, она не собиралась ни под каким соусом.

В мыслях показав всем средний палец, она вымученно простонала:

– Я… я не готова. Это трудно. Но я найду в себе силы. Обещаю. Мне это нужно. Я понимаю.

Из нее не вышла бы потрясная актриса, но местную публику, в частности наставника, она убедила. И в который раз!

После того как двое новеньких поплакались в жилетку, Лука наконец-то сказал:

– Десятиминутный перерыв. Можете свободно общаться друг с другом. Кофе и пончики в вашем распоряжении.

Томас кинулся к еде с такой прытью, что на стуле почти виднелся остаточный образ. Лука пытался разбудить парнишку с дредами – казалось, тот уже на всех парах летит по белому туннелю. Рокси же определялась в выборе: девушка с сальными волосами или симпатичный парень в поношенных джинсах и фланелевой рубашке. Оба чувствовали себя не в своей тарелке. Поскольку Рокси предпочитала мальчиков, она направилась к…

– Привет. Ты Тайлер, верно?

– Да. А ты Рокси.

– Как жизнь?

– Как видишь паршиво, раз торчу тут в субботний вечер.

– Значит, сидел на коксе? Я тоже, – соврала Рокси. – Вначале будет жесть. Поверь мне. Чтобы не убить здоровье советую сперва перейти на что-то более легкое.

– Но Лука сказал…

– Он фанатик. И ни фига не соображает в медицине.

– А ты, стало быть, собаку на ней съела?

– Как сказал твой Лука: опыт у меня есть.

– Ну хорошо. И что ты предлагаешь?

– Пошли покурим.

– Я не курю.

– Я тоже.

Так Рокси познакомилась с Тайлером, который станет ее постоянным клиентом. (Она так думала). Но на следующее собрание группы наркозависимых он не явился. И через неделю тоже. Рокси злилась на себя. Она облажалась. Поставила не на ту лошадь. Новичков пока не было, а у остальных клиентов карманы пованивали грязью да плесенью.

Работать шныряясь по улицам ее не тянуло. Боялась (как вольная пташка у нее не было покровителя). Так что о карьерном росте можно было не заикаться.

Отсидев очередное (пустое во всех смыслах) утреннее собрание Рокси высунулась на улицу. Куда идти и что делать она не могла определиться. В бар? Дорого. Домой? Ни за что. Ублажать управляющего дома, чтобы тот отстал еще на неделю с долбаными вопросами о квартплате ей совершенно было не в кайф.

– Есть сигаретка? – окликнул мужской голос.

– Не курю. – Она даже не обернулась.

– Я тоже, – ответили ей и вот тогда она обернулась.

Неровно подстриженные волосы, которые можно было запросто принять за лишай, дырявые совсем не по моде джинсы и тыщу лет не стираная фланелевая рубашка. Да, это был Тайлер собственной персоной. (Хотя сама Рокси выглядела не лучше: ни дешевая помада, ни тщательный макияж не могли скрыть необратимых следов наркозависимости.)

– Не думала, что столкнемся снова.

– Я искал тебя.

Кажется, я все-таки пойду в бар, подумала Рокси.

– Что надо? Косяк? Марку⁴?

– Поставщика.

Рокси хлопнула ресницами раз, второй.

– Хорошо, – легко согласилась она и указала Тайлеру за спину. – Нам в ту сторону.

Он развернулся и Рокси (развернувшись в противоположную сторону), шаркая сникерсами, дала деру.

Спринт зигзагом, за угол, опять за угол. Двадцать метров, сорок. Рокси была явно не в форме (фастфуд на пользу не идет никому). Выдохнувшись на шестидесяти метрах она – руки на коленях, спина сгорблена, отдышка – оглянулась через плечо. Тайлер стоял напротив отзеркаливая ее позу.

– Я…не…коп…

– По…шел…ты…

Прислонившись затылком к холодной кирпичной стене в проулке, они переводили дыхание. Ступни у Рокси ныли слезами пота, словно их продержали в микроволновой печи.

– Я хочу в долю. Работать с тобой.

– Чего-о-о?

– Ты подсаживаешь бывших нариков, или тех, кто только-только хотит бросить. И ты знаешь, где их искать. В группе поддержки наркозависимых. Это же гениально!

Рокси не повелась на дешевый, как и ее сникерсы, комплимент.

– От меня тебе чего надо?

– Говорю же, в долю возьми. Будем напарниками.

– Нет, ты точно двинутый.

– Дела у тебя ведь провисают сейчас, так?

Рокси ничего не проронила в ответ, и вопрос завис в воздухе, как пара кроссовок закинутых на ЛЭП.

– Нет клиентов, не на что и товар закупать. Брать в долг, с такой отстойной клиентурой рискованно. Тут я согласен.

Лесть. Рокси снова не повелась. Почти.

– Хватит мне ноги тянуть. Кинешь ты меня. Ясно как день.

– Я оплачу закупку товара. Поделим его поровну и толкнем.

Рокси задумалась. Положение у нее, в самом деле, дрянное. Еще неделю-две такого голяка и она сама будет, как тот бездомный Томас ошиваться на мусорках.

– А наличка у тебя точно есть? Не разводишь?

Тайлер полез в карман и наполовину засветил пачку купюр свернутых на манер толстенного косяка.

Рокси колебалась.

– Ладно, дуй за мной, – сдалась она, наконец, и указала за спину Тайлеру.

Тот, помня недавний забег потенциальной партнерши (и в другом смысле слова тоже) лишь бросил:

– Веди.

И они покрутили педали.

Солнце палило нещадно. По ящику передавали, что последний раз такой жаркий день был в годы Маккартизма⁵. Знойная духота заставляла Рокси чувствовать себя рыбой на раскаленном асфальте. И как та дохла без воды, Рокси медленно подыхала без денег. И тут как шут из коробочки появился некий Тайлер, который для Рокси как то облачко наполненное влагой. Такой шанс упускать нельзя! Во всяком случае – хуже уже не будет.

– «Железная башня». Слыхал я об этой дыре.

– А кто, блин, нет?

– Но там ведь отираются байкеры. У тебя есть байк?

– Они прикатывают только к вечеру. А до тех пор вход для всех у кого есть чем расплачиваться за выпивку.

– А мы разве пришли пить? Я думал…

Что думал Тайлер, Рокси слушать не стала и, толкнув двумя руками железную дверь, вошла в бар без окон.

Заведение в собачий полдень популярностью не хвасталось. В полумраке кто-то, одетый во все черное как ниндзя, играл в дартс (всегда кто-то да играет; стук дротиков не умолкает никогда). За единственным занятым железным столом на железных стульях протирали штаны четверо, и здешний приторный запашок пота их явно не смущал (что не сказать о Тайлере). Тайлер если и нервничал, то виду не подавал. Лишь дышал через рот да косился на стены, сплошь осыпанные металлическими заклепками, что были ни к столбу ни к периллу.

Хрустя орешками что под ногами (наверняка с гепатитом С), Рокси направилась к бармену за стойкой.

– Салют, Мак.

– Рокси, столько лет сколько зим.

– Нальешь выпить?

– Расплатишься?

– Да, грубиян, расплачусь! Приятель угощает.

– Приятель? Хм. – Упитанный бармен, точно горячо-опекающий отец Рокси, критично осмотрел Тайлера. – За какие интересно заслуги ты стал ее приятелем? – Приятель не успел и слова вставить, как Мак снова спросил: – так что будете?

– Пиво, – сказала Рокси.

– Мне – то же, что и ей.

Мак чуть погремел под стойкой, поставил на нее бутылки и с хлопком вскрыл их. Рокси, которая со вчерашнего утра ничего крепче кофе не пила, залпом влила в себя содержимое.

– Так-то лучше.

С этикетки бутылки Тайлеру строила глазки аристократка с длинными алыми волосам и стоящей грудью. Он глотнул пива (мысленно сравнил его с виски, а то и чем покрепче), затем шепнул:

– Пропивая мою пачку денег, мы ничего кроме цирроза не заработаем.

– Не гони коров.

– Лошадей.

– Что?

– Так правильно.

– Пофиг.

– Рокси, – все также тихо, но требовательнее проговорил Тайлер, – У нас вроде были другие планы.

А Рокси и не слушала его. Весь мир для нее съежился до размера бутылки.

– Я не потрачу на алкоголь ни цента. За пойло плати сама. Усекла?

Она продолжала беззаботно вливать в себя содержимое «Алой Королевы». И только когда желудок буквально заплавал в алкоголе (бутылка стала наполовину пустой; а Тайлер уже собирался уйти), вот тогда Рокси заговорила… но не с Тайлером.

– Мак, – протянула она, – мне нужно еще.

– Хм, так напилась, что не видишь? В бутылке остался еще алкоголь.

– Да я не об этом. Мне. Нужно. Еще. Понимаешь?

И тут до Тайлера дошло.

– Хм, сколько тебе нужно?

– 50 грамм травы и ешек⁶. Но в два раза больше чем обычно.

– Нет, – сказал Тайлер. – Дай нам кокс. Четверть.

– Хм. Ты приятель Рокси, но не мой. Я тебя не знаю. Пока что. Возьмите то, что сказала Рокси.

– Нет.

Рокси вытаращила глаза на Тайлера, словно на звезду кино или рок-идола. Она была в полнейшем шоке.

– Мы будем вести дела по крупному. – Тайлер достал три штуки зеленых, обвязанных резинкой, и глухо бухнул пачкой по стойке.

– Хм.

– Кокс. Четверть грамма. Через две недели вернемся.

– Если ты толкнешь 15 грамм за две недели, не мешая работе других бегунков, возьму тебя в штат.

– Нас, – вклинилась Рокси. – Мы напарники.

«Хм» – не сказал, но подумал Мак, забрал деньги, удалился (Тайлер отметил такую же татуировку на затылке, что и у одного из четверки потягивающих алкоголь у него за спиной) и вернулся так быстро, считай никуда и не уходил. Положил пакетик белого порошка на самое чистое место на стойке. Тайлер не торопился хватать наживку (насмотрелся криминальных боевиков). И был прав. Нет, нож в миллиметре от пальца ему не всадили. Вместо этого…

– Дай руку.

– На фига?

Бармен ждал.

Тайлер посмотрел на Рокси, та едва заметно кивнула, говоря, как бы: и со мной была та же хреномать.

Он протянул руку.

Бармен – железными, как и его заведение, руками – сдавил палец Тайлера, поднес иглу, тонкую как волосок и уколол подушечку пальца.

– Твою б-башню!

– Тише, неженка. Не волнуйся, она стерильная.

Бармен спрятал иглу с окропившимся концом.

– Какого?!

– Договор на крови.

Четверка посетителей во всю глотку расхохоталась. Тайлер сжал ладонь в подобие кулака. Не ударить, нет. Остановить кровь.

– Выпивку оплати.

Он неуклюже полез в карман (чистой левой рукой в правый карман), достал мятую банкноту, смял ее еще сильнее и швырнул на стол.

– До встречи через две недели, неженка, – протирая стойку, бросил бармен.

– Что за на хрен это было?! – взорвался Тайлер, когда они вышли из загаженного бара и отошли на приличное расстояние.

– Хотела спросить тебя о том же! Кокс? Серьезно?

– Кровь! На хрена ему моя кровь?!

– А я почем знаю?!

– Больной урод. – Тайлер отпустил все это время зажатый палец и осмотрел его. Рана затянулась.

Рокси закатила глаза.

– Да в порядке твой пальчик, ты как ребенок.

– Это я-то? По-моему в песочнице возишься как раз ты!

– Чего-о?

– Толкая ширпотреб, много не заработаешь. Надо играть по крупному.

– Точно-точно. И тогда заработаешь намного больше … лет за решеткой!

– Ты забыла, что сказал толстяк? Уложимся в сроки, и мы официально приняты. А значит, копы не повяжут нас.

– И как мы толкнем 15 грамм?

– Не как, а где. «Narcotics Anonymous»⁷. В городе их филиалов как собак нерезаных. Это же твоя идея, Рокси. Все толкают на улицах, в барах и клубах.

– Все точки заняты. Кроме…

– Кроме той, что нашла ты!

Рокси задумалась.

– Почему?

– Что «почему»?

– Почему ты не кинешь меня?

– Один я не успею загнать все вовремя. Как и ты. А кому другому я не доверил бы и миллиграмма. Пойми, у нас одна цель. Выбраться из вонючей лужи!

– Ладно-ладно. Хватит проникновенных, поучительных речей. Я все вкурила. Напарники.

– Напарники.

Они пожали потные руки.

– Долбаная жара, – пожаловалась Рокси.

– И не говори.

– Надо принять душ.

– Я подумал о том же.

В то время пока парочка разыгрывала мыльную оперу, ноги их куда-то несли. Как оказалось, ведущим был Тайлер и Рокси, автопилотом, двигала за ним.

И вот она уже посреди квартала, полностью отданного жилому фонду (если исключить парикмахерскую, видеопрокат и два продуктовых магазина). В тени рахитичного здания корпел над шахматами старикан. Он раскаркивался громче движка мустанга (и откуда в его глотке до сих пор столько мощи?) о пятнадцатом июле непонятно какого года.

По трещинам дорог и тротуаров топали самые разные лица, но каждого второго объединяло одно: таким лучше не попадаться по вечерам (да и днем то же). Словом, район точняк в котором гнездилась сама Рокси.

Тайлер поднялся по ступенькам на крылечко многоквартирного дома.

– Ты идешь?

Задавать глупый вопрос: «ты тут живешь?» Рокси не стала (успела подумать, прежде чем открыть рот) и молча поплелась за Тайлером.

В его однушке она чувствовала себя как дома. Не потому что Тайлер брякнул эту вводную фразу (а он даже не брякнул), а по причине вороха (одним тараканам известно сколько) нестираной одежды у задней спинки заправленной – к удивлению! – кровати.

Окно с драной противомоскитной сеткой было распахнуто до их прихода. Видно домушников Тайлер не опасался (четвертый этаж как-никак; да и стянуть кроме грязных шмоток у него нечего), так что вместо затхлого как в том баре запашка здесь веяло духотой с улицы.

Рокси не сомневалась, открой она дверцу низкого холодильника, увидала бы дюжины коробок из-под пиццы, от лапши с цыпленком кунг-пао или что она сама там еще заказывает.

– Надеюсь, про взаимное доверие мне читать лекцию не придется? – поинтересовался Тайлер, снимая футболку.

– Не бзди, я не клептоманка.

– Круто, – сказал он, расстегивая штаны. – Так ты идешь?

Рокси и бровью не дернула.

– Купонов на бесплатную воду у меня нет. А у тебя?

– Экономия прежде всего, да?

– Ну дак. – Сверкая задом, Тайлер зашагал в душ.

Разумеется, она сняла с себя все и двинулась следом. Для Рокси здесь не было ничего такого. Она хотела смыть пот, освежиться. И раз подвернулся случай снять накопившееся напряжение, почему бы и нет? Почему бы и не с Тайлером? Он симпатичный.

– А ты ничего так, – сказал он ей, прижав к себе.

Она заткнула его рот своим языком…

Тем же вечером Рокси и Тайлер (прикончив остатки пиццы из холодильника) принялись за дело. Позвонили в справочную. Оператор голосом робота дал номер реабилитационного центра. Дозвонившись туда, их направили в католическую церковь на Джером-авеню. «Вход не центральный, а слева между фонарем и кустами» – уточнил женский голосок. «Спасибо, – ответил Тайлер. – И еще вопрос. Есть ли филиал на Дайкер (район, где живет Рокси)?… Где-где? А 79-я, прямо напротив клиники абортов. – Рокси кивнула, показав, что знает, где это. – Отлично. Спасибо огромное!».

– Ты врубилась?

– Да, блин. А теперь дай деньжат на метро, и я поехала впаривать товар.

– Встретимся завтра, – сказал Тайлер и протянул ей несколько давно почивших президентов.

У обоих все прошло гладко, прям как попка самой Рокси. А в последующий раз и того глаже. С каждым разом постепенно набираясь опыта, они выработали пошаговый, поэпизодный план. Идеальный сценарий, раскадровка которого была следующей:

1. Сливаешься с толпой плаксивых нариков скормив им свою собственную (на скорую руку сочиненную) жизненную драму.

2. Берешь на прицел самое слабое звено.

3. Втираешься в доверие, на перерыве угощая сигаретой или жвачкой.

4. После собрания завязываешь болтовню (ностальгируешь об утраченном ощущении эйфории), ненавязчиво бросаешь несколько фраз типа: Одна щепотка. Каких-то двадцать миллиграмм. И через полчаса ты далеко за облаками. Покоряешь вселенную.

Потом без всякой задней мысли добавляешь: Помнишь это чувство, приятель?

5. Далее минуту или две помалкиваешь (тот самый переломный момент). Даешь потенциальному покупателю обсосать эту мысль и вспомнить старые деньки.

6. И выстреливаешь почти вплотную к уху, тихо, как с глушителем, но четко-четко, ты говоришь: У меня есть с собой немного. Поделиться?

Редко кто говорит «да» или «давай» вслух. Обычно как болванчики тупо кивают. В крайнем случае, согласие читается в глазенках – зрачки реагируют.

7. Заключительный штрих: обмен валюты на товар и слизняк на крючке.

Долбаный сценарий как та модель лечения, те самые 12 шагов (только почти в два раза меньше) – ни разу не подводил.