Лики Срединного царства. Занимательные и познавательные сюжеты средневековой истории Китая

Кровавый след Желтого Тигра. Триумф и гибель крестьянского царя Чжан Сяньчжуна

То глажу сталь рукой,

А то пылинки сдую:

Люблю мой меч нежней,

Чем деву молодую!

Все началось с осла. Серого и ушастого. Он исправно таскает на своей многострадальной спине мешки и корзины с финиками. Возит их по дорогам и деревням, городам и базарам. Хозяев, бродячих торговцев, у него двое — старый Чжан и молодой Чжан. Отец и сын, лет пятнадцати. Но вот однажды в одном из городков осла неосмотрительно привязывают к местной достопримечательности — мемориальной арке, поставленной в честь здешнего богача и аристократа. Местные жители, увидев свежий ослиный навоз на столь священном месте, поднимают невероятный скандал. Сбегаются ревнители порядка и строгой морали. Старшего Чжана начинают избивать. Тот прикрывает руками голову — чтобы не убили. Палками и ногами бьют осла. Младший Чжан бросается на помощь отцу, но тоже получает свое. Его отшвыривают в сторону. Избитого отца заставляют руками убирать навоз, унижают на глазах у сына. Парнишка стоит, окаменев, до боли сжав кулаки. Не мигая смотрит он, как отец грязными от навоза руками утирает кровь, текущую из угла рта и из носа. Ему бы в руки меч «гусиное перо» или стальную плеть! Он бы расправился с этой сворой холуев! Однако время его еще не пришло. Но оно придет, и о нем заговорит весь Китай.

Чжан Сяньчжун! О его храбрости и силе народ слагает легенды. О его жестокости враги пишут небылицы. Они боятся и ненавидят этого высоченного громилу с пудовыми кулаками. Он может убить одним ударом. У него желтое лицо в мелких рябинках с «тигриным» подбородком. Суровый лик. Он хитер и лукав. Вспыльчив и азартен. Беспощаден в ненависти. Грозен в гневе. Недаром в свои двадцать пять лет получает прозвище Желтый Тигр. Первоклассный наездник. Отважный воин. Лихой кавалерийский командир. Официальные истории приписывают ему патологическую страсть к убийствам: «Если один день не убьет ни одного человека, становится унылым и печальным». Он «в высшей степени бесчеловечен и кровожаден». В его войсках степень заслуг командиров определяется якобы по числу убитых ими людей.

После смерти Желтого Тигра минские биографы создали образ законченного злодея. Что только ему не приписывают! И стремление уничтожить всех богачей. И попытку истребить всех «ученых мужей», то есть вырезать все привилегированное сословие. И массовые казни «ученых». И поголовную резню населения города Учан на реке Янцзы, когда «гнилое человеческое мясо плыло, покрывая всю реку». Дабы убедить людей, что он не человек, а исчадие ада, приводят пример совершенного им святотатства. В Китае высшее божественное начало — Небо, а гром — «голос Неба»! Гром без грозы — особое предостережение свыше! Грозное и дурное предзнаменование! В тот день, когда Чжан Сяньчжун, заняв Чунцин, казнил тамошнего удельного князя, «при безоблачном небе гремел гром. Многие среди разбойников перепугались. Сяньчжун в гневе стрелял из большой пушки, целясь в Небо». Ну разве не ясно, что перед нами выродок, который не внимает предупреждению свыше, пренебрегает указанием судьбы? Мало того. Он смеет стрелять в само Небо! А это кощунство вдвойне! И еще. Готовясь к переправе через озеро Дунтин, он отправился погадать в храм. Гадание оказалось неблагоприятным. Тогда Желтый Тигр отбросил гадательный сосуд, выругался и велел начинать переправу. Одним словом — нечестивец!

Однако есть и другие свидетельства. Вот что говорит современник и очевидец событий: «Я слыхал, что Чжан Сянь-чжун, прибыв в Хэнчжоу (город в Хунани. — Авт.), не тронул ни одного человека. Когда я спросил об этом Лоу Дэгуна, он подтвердил, что это действительно так». Это свидетельство сохранилось по недосмотру. Ибо цензоры вычеркивали правду об этом человеке. Сохранились сведения, что он общался с миссионерами-иезуитами. Уважал их как «чужестранцев и ученых». Хвалил их учение. И даже обещал в случае победы воздвигнуть христианский храм. Как сообщают иезуиты, находившиеся тогда в Чэнду, в столице созданного им государства в провинции Сычуань, «он начал свое правление с такой терпимостью, справедливостью и великодушием, что завоевал все сердца. И действительно, по природе своей он был наделен такими добродетелями, что не было милосердия, которое он бы ни совершил». Кажется, что это сказано о совсем другом человеке! Так где же правда? Известно, что Чжан Сяньчжун пробовал писать стихи. Заставлял профессиональных рассказчиков пересказывать ему романы — «Троецарствие» и «Речные заводи». И якобы из них «заимствовал сокрытые и внезапные удары по врагу». В занятых им городах проводил экзамены на соискание ученых степеней. Он раздавал золото, чтобы помочь бедствующему населению, стремился привлечь к себе народ и ставил перед собой высокие цели. У Чжан Сяньчжуна был политический советник из среды шэньши — Ван Чжаолин. Сотрудничал Желтый Тигр и с другими минскими шэньши и чиновниками.

К сокровищам и богатству он относится с глубоким презрением. Если они попадают к нему в руки, предпочитает их уничтожать. Почему? Да потому, что боится разложения в среде своих сподвижников. Считает, что богатство разрушает и разъединяет, а не сплачивает. Однажды повстанцы по его приказу «отвели воды реки Цзиньцзян. Вырыли в русле яму в несколько чжанов глубины (1 чжан — более 3 метров. — Авт.). И закопали в ней бесчисленное множество золота и драгоценностей. Затем открыли плотину и пустили воду. Они назвали это “водной кладовой” и говорили: “После нас никто этим владеть не будет!”»

Впрочем, что правда, то правда: во всех занятых им «столицах» удельных князей он беспощадно уничтожает минских властителей: топит в реке, отдает на растерзание своим соратникам. Расправляется он и с членами княжеских семей, и с их сановниками. Но продовольствие из их складов раздает народу. Выделяет деньги на помощь голодающим. Обещает отменить налоги. Так кто же он?! Примитивный бандит или идейный борец? И откуда он?

Его родина — провинция Шэньси на северо-западе Минской империи. Здесь много гор и оврагов. Много лошадей и овечьих стад. Здесь проходит граница с Монголией. Это край крепостей, воинов и всадников. Здесь война всегда у порога. Здесь ценят отважных и сильных, лихих и бесшабашных. О жителях этого края современник событий пишет так: «Тамошний народ обладает большой физической силой. Они бесстрашные удальцы и любят драку».

Чжан Сяньчжун появился на свет в 1606 году. Это год Лошади. Но это еще и год Кометы! Над Китаем повисает хвостатая «Звезда-метла». Вся Поднебесная по ночам смотрит на это грозное чудо. Народ в страхе, ибо «небесное помело» — дурное предзнаменование! В свое время поэт Лю Цзи писал:

Издавна считалось: «Небо кометой, как метлой, смывает грязь». С грешной земли. С лица государства, где правящая династия утратила праведный путь. Но кто же будет «сметать» прогнившую династию Мин с лица земли? Тот, кто родится в год Кометы.

Двум мальчикам, родившимся в тот год в Китае — Ли Цзычэну и Чжан Сяньчжуну, — суждено было повести за собой грозные армии. Один из них — Ли Цзычэн взойдет на престол сначала в Сиани, а затем в Пекине. И станет императором династии Да Шунь. Другой — Чжан Сяньчжун воздвигнет трон в Чэнду. Создаст в Сычуани Великое Западное государство. Станет его царем (ваном). Но пока он всего лишь мальчишка, сын простолюдина, родившийся в год Лошади. А она для него больше чем символ. Самим рождением ему как бы уготовлены конь, седло, топот копыт и свист ветра в лошадиной гриве. Удаль «конного разбойника» и слава лихого атамана. Вот что сообщает источник: «С молодых лет он обладал удивительной силой, не терпел спокойствия. Вначале он поступил в частную школу. С учеником, который жил с ним в одной комнате, затеял ссору и ударом кулака убил его. У его семьи [за это] взяли под залог имущество… Отец сильно разгневался и прогнал его». Юноша становится бродягой. Вынужден скитаться в чужих краях. Одна состоятельная семья усыновляет его. Приглашает для него учителя. Но он вновь затевает драку, убивает двух своих соучеников и бежит из приютившей его семьи.

Затем он поступает в солдаты. Но воинская дисциплина не для него. Нарушает порядок и совершает нечто такое, за что приговаривается к казни. Однако командир, безмерно ценивший его необычайную физическую силу, добивается для него помилования. Но солдатская служба Чжан Сяньчжуну в тягость. И он дезертирует. Его неумолимо тянет к разбойной вольнице. Время стоит особое — начинается крестьянская война. Разбойничьи шайки, в которые поначалу приходят «взбунтовавшиеся и беглые солдаты, курьеры почтовых станций, голодающий люд, конокрады и бродяги», разрастаются в повстанческие отряды.

Летом года Лошади (1630) двадцатичетырехлетний Чжан Сяньчжун присоединяется к одной из шаек, затем переходит в отряд, состоящий из дунган, то есть китайцев-мусульман. Отрядом руководит известный атаман Ма Шоуин по прозвищу Старый Мусульманин, который дает новичку прозвище Желтый Тигр. Наблюдая за Чжан Сяньчжуном в деле, вожак видит, что не ошибся. Но как быть с религией? Вполне возможно, что бойцы, и прежде всего атаман, пытаются обратить новичка в ислам. Если это так, то его последующий уход от Старого Мусульманина отчасти объясняется нежеланием принимать учение пророка Мохаммеда. Буйной и разнузданной натуре Желтого Тигра противопоказан ислам с его ограничениями. Одного лишь запрета на вино, не говоря уже об обязательных регулярных молитвах, вполне достаточно, чтобы отвадить лихого разбойника от религиозной дисциплины этого отряда.

Обретя боевую славу, он отделяется от Старого Мусульманина. Вскоре собирает и возглавляет собственный отряд в тысячу удальцов, хотя ему немногим более двадцати пяти лет! Его отряд совершает несколько успешных рейдов. Захватывает восемнадцать небольших крепостей на севере Шэньси. Имя его становится известным. Чжан Сяньчжун присваивает себе титул князя. Отныне он «Восьмой Великий князь». До него уже семь атаманов присвоили себе княжеское достоинство: Чуанский князь; Князь Утрамбованной Земли; Князь, Упорядочивающий Мир; Князь, Рушащий Небо; Князь Смутного Времени; Далянский Князь и кто-то еще седьмой. Могучее племя атаманов множится. Появляются все новые славные имена: Тигр, Перепрыгивающий Горы, Большой Красный Волк, Рассвет Высокого Неба, Золотой Мост, Син — Красный Волк, Заполняющая Небо Звезда, и Цао Цао, принявший имя «величайшего злодея-цареубийцы» древности. Итак, Чжан Сяньчжун теперь один из этой славной когорты разбойничьих вожаков.

Новоиспеченный князь успешно ведет свой отряд по родной провинции — сквозь огонь крестьянской войны. Между тем зона боев переполняется правительственными войсками. Те методично громят разрозненные силы повстанцев. Атаманы в тревоге! Им нужна координация действий и новое смелое решение. И вот тогда инициативу берет на себя самый авторитетный тогда лидер Ван Цзыюн — Золотой Мост. В июле года Овцы (1631) он созывает совещание атаманов, на которое собираются 36 вожаков. Под их началом более 200 тысяч бойцов. В основном конница. Одним из первых приезжает Чжан Сяньчжун. За ним его бывший начальник и «крестный отец» — Старый Мусульманин, Цао Цао, Син — Красный Волк и три «князя» — Упорядочивающий мир, Рушащий Небо и Смутного Времени. Здесь же и Чуанский князь Гао Инсян со своими полководцами, среди которых Ли Цзычэн, носивший кличку Звезда, Разящая Войска. Это первая встреча двух атаманов, родившихся в год Кометы — «Звезды-метлы».

Атаманы признают верховенство Золотого Моста. Вырабатывают общий план действий. И со своими отрядами одновременно начинают пробиваться на восток. Форсируют Желтую реку — Хуанхэ. Одним из первых через ее бурные воды на левый берег переправляется Восьмой Великий Князь со своими удальцами. Здесь в южной части Шаньси он взаимодействует с отрядом Золотого Моста. Вместе они прорывают полукольцо правительственных войск, пытающихся их окружить. Пробиваются в Хэнань. В год Курицы (1633) они вторгаются на юг столичной области и движутся на Пекин. Дабы их остановить, минские власти стягивают сюда войска из четырех провинций. Из столичных лагерей прибывает императорская гвардия. Эти элитные части оснащены аркебузами и мушкетами. Вооруженные лишь холодным оружием, повстанцы впервые сталкиваются с прицельным огнем на поле боя. Завязываются тяжелые кровопролитные бои. Наступающие несут большие потери. В одной из битв гибнет Золотой Мост. Атаманы прекращают наступление и отходят. Их преследуют и оттесняют к северному берегу реки Хуанхэ.

Великая река Китая — осенью многоводная и бурная — преграждает повстанцам путь. Переправиться невозможно! Минские военачальники от радости потирали руки, уверенные в том, что «разбойники» сейчас начнут сдаваться. Но те тянут время, хотя и ведут переговоры о капитуляции. Чего-то ждут. А ждут морозов, и они пришли! В декабре река замерзает. Первый лед тонок, он трещит и ломается, однако ночью повстанцы все-таки переходят на южный берег. Наутро в минском лагере изумление — бандиты внезапно исчезли! Но последовать их примеру императорские войска не решаются.

Повстанцы снова вырываются на оперативный простор. Их общим вождем становится Чуанский князь Гао Инсян. Он ведет их на юг. С боями они переходят из одной провинции в другую. Однако исчезла цементирующая цель, и нет общего плана. Слабеет связь между отрядами, растет разобщенность атаманов. Единый поток дробится. Одним из первых в «свободное плавание» отправляется Чжан Сяньчжун. В его отряде несколько тысяч человек. Образуются как бы два центра притяжения. Первый и более сильный — Чуанский князь и его «чуанские полководцы» — Ли Цзычэн и Ли Го. Второй — Восьмой Великий Князь, вокруг которого группируются мелкие отряды. С ним взаимодействуют, когда им это выгодно, такие прославленные и опытные вожаки, как Цао Цао и Старый Мусульманин.

Ни вражды, ни явного противостояния у Чжан Сяньчжуна с Чуанским князем нет. В феврале года Свиньи (1635) Гао Инсян собирает в Хэнани совещание атаманов. Желтый Тигр едет в Инъян. Подчиняется общим решениям. Принимает единый план действий, предложенный Ли Цзычэном. Его примеру следуют другие атаманы. Хотя все они, за исключением «чуанских полководцев», не хотят полной зависимости от одного военачальника и объединения своих войск в единую армию не желают. Им не нужен верховный главнокомандующий! Их цель — самим решать свою судьбу. Более, чем кто-либо, этим духом заражен Чжан Сяньчжун. Натура буйная, волевая, сильная, свободолюбивая. Но пока, следуя плану, принятому на совещании, они вместе идут на восток, в области, лежащие к северу от великой реки Янцзы. Колонна Чжан Сяньчжуна наступает в авангарде. За ней следуют чуанские войска. Им сопутствует успех. Они с ходу овладевают Фэнъяном — Средней столицей Минской империи. Здесь в руки атаманов помимо прочих богатств попадают сокровища императорского мавзолея. Это сооружение венчает собой кладбище предков основателя Минской династии Чжу Юань-чжана. Сам мавзолей повстанцы предают огню. Узнав об этом кощунстве, император Юцзянь облачается в белые траурные одежды и безутешно рыдает. Атаманы же вместе с «народом веселятся и пируют».

Вот тут-то и происходит ссора между Ли Цзычэном и Чжан Сяньчжуном. Казалось бы, из-за пустяка. Как сообщает источник, «Цзычэн требовал у Сяньчжуна маленького евнуха из императорского мавзолея, который искусно бил в барабан. Сяньчжун не дал. Цзычэн разгневался». Два полководца конфликтуют из-за музыканта? Вряд ли. Это лишь повод, предлог к разрыву. А главное — столкновение двух противоположных позиций, соперничество, борьба за авторитет, за престиж, за верховенство. Видимо, для Желтого Тигра отдать барабанщика означало признать свое подчиненное положение. Поставить себя ниже «чуанского полководца». На такое не мог пойти Восьмой Великий Князь, сознавая, что за первой уступкой может последовать реальное подчинение чужой воле. Как бы там ни было, ссорятся одногодки, рожденные под знаком Кометы, то есть «Звезды-метлы». Именно им предназначено Небом «вымести» из Китая старую прогнившую династию и основать новую. Ссорятся соратники по борьбе. И этот разлад в будущем грозит трагедией и для всей страны, и для каждого из них. Именно здесь, на пирах в Фэнъяне, зарождаются семена фатального раскола, который приведет к краху великое начинание.

В год Мыши (1636) Восьмой Великий Князь навсегда порывает с Чуанским князем и его полководцами. Отныне Желтый Тигр охотится самостоятельно. Ему всего тридцать лет, но слава о нем гремит по всему Китаю. Осенью этого года на плахе в Пекине погибает Гао Инсян. Его титул — Чуанский князь переходит к Ли Цзычэну. И теперь личная неприязнь между «детьми года Кометы» сливается с противостоянием «чуанского» и «тигриного» центров. После гибели Гао Инсяна первый явно слабеет. Второй же, напротив, набирает силу. Многие повстанческие полководцы признают Восьмого Великого Князя своим верховным вождем. Враги характеризуют его как «наиболее хитрого, отважного и сильного среди атаманов». Его влияние и роль возрастают. На время он славой и авторитетом затмевает своего главного соперника — нового Чуанского князя Ли Цзычэна.

Осенью того же года Мыши он вместе со Старым Мусульманином начинает новое мощное наступление в долину Янцзы. Их силы составляют до 200 тысяч бойцов. Соединившись с отрядом Цао Цао, они выходят в район Великого канала. Здесь к ним присоединяются Кожаный Глаз и другие атаманы. Два месяца они осаждают город Аньцин, а затем две недели яростно штурмуют его стены. Тем временем сами осаждающие оказались блокированы со всех сторон подошедшими сюда минскими войсками. Атаманы снимают осаду и с кровопролитными боями прорываются сквозь вражеское кольцо, оставляя на полях сражений тысячи трупов. Правительственные войска упорно преследуют повстанцев. Дабы избежать гибели, атаманы расходятся по разным направлениям. Им кажется, что их игра проиграна. В одной из битв Желтый Тигр тяжело ранен. И только верный конь спасает ему жизнь. Ряды его бойцов тают, связь с другими атаманами прерывается. Его главная задача — спасти то, что осталось от его войска. Что делать? Сдаться на милость победителей?

В мае года Тигра (1638) Желтый Тигр обращается к врагам с выражением покорности. Для династии Мин это большая удача! Его смирение оценено. Отныне грозный атаман со своим воинством числится на службе у правительства. «Главарь бандитов» получает должность начальника гарнизона в одном из городов провинции Хубэй. От властей он просит продовольствие для 100 тысяч своих воинов. Власти, боясь конфликтовать с ним, выполняют эту просьбу. Вслед за Желтым Тигром на тех же условиях прекращают борьбу Князь, Рушащий Небо, Старый Мусульманин, Цао Цао и еще десять видных вождей. В следующем году Зайца (1639) на государственную службу переходят Стрелок, Поражающий Небо, Князь Широкого Неба, Летящая По Небу Звезда и еще 15 атаманов. В Пекине бурное ликование: смуте пришел конец, династия Мин вне опасности!

Но Небо, видно, не хочет окончания смуты. Оно шлет на Китай новые испытания — стихийные бедствия, засухи, нашествия саранчи, неурожаи, голод, эпидемии, мор. А с севера на территорию Минской империи вторгаются маньчжуры. Разгораются новые бунты. В деревнях, горах и лесах скапливаются массы обездоленных, и начинаются новые бунты.

Летом года Зайца (1639) Желтый Тигр неожиданно выступает против династии. Больше года он сидел смирно, пополнив, перевооружив и хорошо одев свое воинство. Теперь пора! За ним поднимают свои отряды Цао Цао, Старый Мусульманин и еще одиннадцать атаманов.

Сначала Желтому Тигру сопутствует успех. Но вскоре минские власти бросают против него огромные воинские силы. После нескольких поражений он отступает, уводя людей в горы. Здесь в горных укрытиях противник яростно атакует его потрепанное и поредевшее воинство. Тигр терпит жестокое поражение, в плен попадают его жена и наложницы. У него остается чуть больше тысячи конных и пеших бойцов. Но с помощью горцев Чжан Сяньчжун приводит свой отряд в порядок, пополняет его и тихо, со свернутыми знаменами и без барабанного боя, ведет бойцов на запад, на соединение с отрядами Цао Цао и Летящей По Небу Звезды. Их совместные действия служат сигналом к массовому восстанию. Оно охватывает громадную территорию в долине Янцзы. Военное счастье возвращается к Желтому Тигру. В феврале года Змеи (1641) он яростно громит минское войско под Хуанлином (провинция Хубэй), затем совершает дальний и дерзкий кавалерийский рейд на крепость Сянъян на реке Хань — ставку минского главнокомандующего, центр удельного княжества с резиденцией двух князей императорской крови. Повстанцы захватывают обоих принцев, их сановников и всех казнят.

С осени года Змеи для Желтого Тигра снова начинается полоса неудач. От него отделяются атаманы Цао Цао и Кожаный Глаз и со своими войсками уходят в лагерь Ли Цзычэна. К войску Чуанского князя присоединяются и Старый Мусульманин, и Князь Левого Золота, и новые молодые вожаки — Крошка Юань и другие. Ясно, что в борьбе за лидерство побеждает Ли Цзычэн. Но почему же атаманы покидают его? Уходят к более сильному и удачливому? Считают, что у Чжан Сяньчжу-на меньше шансов стать императором в Пекине? Или может быть, атаманам не нравится его презрение к богатству?

Чжан Сяньчжун остается в одиночестве. Это жесточайший удар по его самолюбию и замыслам. Теперь он скорее Одинокий Тигр. И охотиться ему отныне приходится в одиночку. А это сразу же сказывается на его военных операциях. В сентябре года Змеи (1641) Чжан Сяньчжун терпит крупное поражение. Несколько десятков тысяч его бойцов взяты в плен. Сам он, раненный, пользуясь ночной темнотой, бежит с поля боя. От погони его спасает непогода.

Желтый Тигр собирает уцелевших воинов, пополняет их ряды новобранцами и через месяц яростно бросается в новую сечу. Но его ждет полный разгром. Лишившись войска, он спешит в лагерь Ли Цзычэна просить помощи у своего удачливого соперника. Явное унижение! Но иного выхода нет. Однако Чуанский князь не хочет принять беглеца в свою армию. Более того, он размышляет, не убить ли Желтого Тигра, но прежде созывает совещание атаманов. Цао Цао советует не губить соперника, а помочь в создании нового войска. С его помощью можно отвлечь от армии Чуанского князя крупные силы противника к югу от реки Хань. Это решает судьбу Чжан Сяньчжуна. Ему дают 500 всадников, заключают договор о разделе «сфер влияния». Все земли к югу и западу от реки Хань становятся зоной действий будущей армии Чжан Сяньчжуна. И через короткое время эта армия появляется словно из-под земли. Он снова в седле! Но до конца своих дней не простит Ли Цзычэну унижения. Он сразу же нарушает заключенное соглашение, демонстративно действуя в зоне Чуанского князя, и лишь под давлением превосходящих минских сил уходит на запад.

Он внимательно следит за действиями Чуанского князя. А тот весной года Лошади (1642) взял город Сянъян на реке Хань и приступил к созданию там своего государства. Это заставляет Желтого Тигра задуматься. Годы идут. Больше десяти лет он не выпускает из рук оружия, а по сути, все еще разбойный атаман! Восьмой Великий Князь, а своего княжества до сих пор не имеет! Пора создавать свое государство, свою династию! Не желая уступать своему сопернику, Чжан Сяньчжун овладевает крупным городом Учан на реке Янцзы, топит в ее волнах местного удельного князя, казнит членов его семьи и затем, по примеру Чуанского князя, приступает к созданию своего правительства. Делает Учан своей столицей и переименовывает его в Небесный Дар. Принимает титул «Великого Западного Князя». Использует печать утопленного им удельного властителя с надписью «Западный князь». Назначает начальников ведомств, наместников, губернаторов и других чиновников. Создает новые административные единицы. Возобновляет государственные экзамены на получение ученых степеней. Отпускает крупные суммы денег на помощь голодающим и проводит мобилизацию мужчин в армию.

Однако Желтому Тигру не суждено закрепиться в Учане. Во-первых, Учан слишком близок от Сянъяна — столицы создаваемого Ли Цзычэном государства. И тот требует, чтобы соперник покинул его «сферу влияния», ушел на запад. Во-вторых, к Учану двинулась мощная минская армия.

Желтый Тигр оставляет свою «столицу» и уходит на юг. Теперь главная его цель — найти спокойный край для создания своей династии и своего государства — и подальше от Чуан-ского князя, чтобы больше никогда не иметь с ним дела! Одно время он думает основать свое царство в Хунани со столицей в Чанша. Но угроза со стороны минских войск заставляет отказаться от этой идеи. Тогда он выбирает богатую и густонаселенную Сычуань. Она удалена от центров господства династии Мин. Правительственных войск здесь мало. Край еще не разорен войной. Хотя и здесь действует разбойная вольница — отряды атаманов Яо и Хуана.

Весной года Обезьяны (1644) армия Чжан Сяньчжуна, идя вдоль северного берега Янцзы, вступает в Сычуань. В июле после нескольких дней осады штурмом берет город Чунцин. Желтый Тигр учиняет жестокую расправу над здешней верхушкой — минской бюрократией, удельным князем, его окружением и всеми, кто оказывал сопротивление. В начале сентября он подступает к Чэнду — столице Сычуани. И уже 9 сентября, на третий день штурма, вступает в город. Не дожидаясь неминуемой расправы, местный удельный князь с супругой и приближенными кончают самоубийством. Многие бросаются в колодцы. Но здесь Желтый Тигр старается не лить много крови. Его будущая столица должна быть чиста от нее. Горожане и окрестные крестьяне к нему доброжелательны. Он обещает отменить тяжелые минские налоги. Устанавливает каменную стелу с приказом о порядке поведения его бойцов. Смысл сего документа, дошедшего до нас, таков: грабежей и насилий быть не должно!

Вскоре почти вся Сычуань оказывается в руках Чжан Сяньчжуна. Почти, но не вся. На юге окопались минские войска. В горах — на северо-востоке и востоке — отряды Яо и Хуана. Здесь же действуют отряды повстанцев, подчиняющихся Ли Цзычэну. Пограничные горные районы на западе и юге населены неханьскими народностями. Вожди аборигенов не признают власть пришельцев с востока. Таким образом, Желтый Тигр владеет центральной, равнинной, то есть самой важной, частью Сычуани, именуемой Красным бассейном. Здесь он создает свое патриархальное, народное, крестьянское государство с крестьянским царем во главе.

Роскошную резиденцию покончившего с собой местного удельного князя Чжан Сяньчжун превращает в свой дворец. Здесь 14 декабря года Обезьяны происходит пышная церемония — восхождение нового монарха на трон Великого Западного государства. Так отныне называется царство Желтого Тигра. Но он не решается провозгласить себя императором (хуанди) и Сыном Неба (тяньцзы). Он становится ваном (царем) Великого Западного государства. Итак, на царский престол восходит простолюдин. Человек из низов. Бывший бродяга и дезертир. Разбойник и атаман. Повстанческий вождь и самозваный князь. Отважный воин и народный мститель. Вокруг него боевые соратники: полководцы, командиры и телохранители. Рядом с ними те, кто рискнул примкнуть к новой власти, — прежние минские чиновники и «ученые мужи». Те, кто надеется сделать из грозного «разбойника» смирного конфуцианского правителя, который будет плясать под их дудку. Девизом своего правления он избирает Великое Послушание (Да Шунь). Чэнду отныне именуется Сицзин (Западная столица). 14 декабря обо всем этом торжественно объявляют войскам и населению.

Но Желтому Тигру нужна надежная опора. В одном из храмов Западной столицы на глазах у командиров своего войска новый государь проводит торжественный обряд усыновления четырех наиболее видных и преданных ему военачальников. Они становятся приемными сыновьями монарха, получают его царственную фамилию Чжан. Это Сунь Кэван, Ай Нэн-ци, Лю Вэньсю и Ли Динго. Им он присваивает титул знатности цзянцзюнь — полководец. «Сыновья» должны быть мощным противовесом гражданским сановникам. Последних он набирает из бывшей минской администрации и «ученых мужей» Сычуани. Из этой среды назначает двух канцлеров и начальников шести традиционных ведомств. Кроме того, создает пять «военных управлений». Однако реальной власти эти сановники и бюрократы не имеют. Он им просто не доверяет. Вся власть сосредоточивается в руках пяти человек — самого монарха и его приемных сыновей. По сути, это узкий военный совет повстанческих лидеров. Штатская бюрократия всего лишь декорация. Вся власть в руках царя Великого Западного государства. Фактически все дела он решает единолично. А усыновленные им четверо «полководцев» выполняют волю «отца».

Лихой разбойный атаман пробует стать мирным праведником. Повстанческий полководец пытается быть справедливым, беспристрастным и мудрым государем. Народный мститель старается примириться со своими врагами. Дикий тигр намерен превратиться в домашнего буйвола. Он пытается играть роль обычного конфуцианского правителя. Даже обзаводится политическим советником из числа «ученых мужей». Пытается сотрудничать, во всяком случае, ладить с минскими чиновниками и помещиками, то есть с теми, против кого всю жизнь воевал. Пытается, но плохо получается! Ибо даже на троне он — все еще повстанческий вождь, сохраняющий взгляды и обычаи боевой молодости. По сути, вместо конфуцианского монарха, послушного сановникам и «ученым мужам», на троне самодержавный правитель, который проводит прокрестьянскую политику. Конфискует земли крупных помещиков и распределяет их между крестьянами. Жестоко расправляется с теми чиновниками и «учеными мужами», которые этому сопротивляются. Сычуанская знать в ярости. Для нее он не государь, а враг! Как был разбойником, так разбойником и остался!

Казалось бы, в своем противостоянии с местной верхушкой Желтый Тигр должен был искать поддержку у Ли Цзычэна. Сам бог велел им быть союзниками! Но нет! Его вражда к сопернику неистребима. Он и не думает посылать к нему послов для переговоров. На севере Сычуани продолжаются мелкие стычки его отрядов с атаманами бывшего Чуанского князя. А тот в год Обезьяны (1644) терпит поражение за поражением, теряет Пекин, который успел к тому времени захватить, и отступает на запад. Чжан Сяньчжун видит, что дела Ли Цзычэна становятся все хуже и хуже. Однако монарх Великого Западного государства пальцем не шевелит, чтобы помочь своему брату-атаману и встать с ним плечом к плечу против общих врагов. Вражда и обида выше разума и общих интересов! Попав в тяжелое положение, преследуемый армией завоевателей-маньчжуров и их пособников, Ли Цзычэн пытается начать переговоры с Чжан Сяньчжуном и посылает к нему своих послов. По сути, это плохо замаскированная просьба о помощи. А также напоминание — сегодня уничтожат меня, а завтра — тебя! Но новоиспеченный монарх послов прогоняет. Злоба, мстительность и злорадство затмевают его разум.

Тем временем к персоне нового периферийного властителя проявляют повышенный интерес завоеватели-маньчжуры. Заняв Пекин, они сажают на трон Китая малолетнего богдохана — Фулиня. Дабы не проливать свою кровь при завоевании Сычуани, новая династия Цин предпринимает несколько попыток привлечь Чжан Сяньчжуна на свою сторону. Ему предлагают на почетных условиях перейти в подданство Цинской империи. Желтый Тигр отвечает отказом. Он не намерен служить «северным варварам». И даже то, что к югу от Янцзы сосредоточиваются вооруженные силы сторонников династии Мин, а на территории самого Великого Западного государства то здесь, то там поднимают голову остатки минских войск, не пугает его. Но вскоре Желтый Тигр начинает терять одну позицию за другой, и к весне года Курицы (1645) его столица оказывается в кольце врагов. Под властью Великого Западного государства остается лишь часть центральной равнины. Сюда не только с юга, но и с севера напирают минские войска. А за их спиной к северным границам Сычуани приближается маньчжурская конница князя Хаогэ и китайская пехота перешедшего на службу к маньчжурам У Саньгуя.

В начале года Собаки (1646) Желтому Тигру приходится оставить свою столицу и отойти на север. Он созывает своих командиров на большой совет и представляет план похода на север — в Шэньси, на свою родину. Перед этим на случай смерти объявляет свое завещание: «Перейти на сторону династии Мин!», что не мешает ему вскоре громить минские войска. Затем он двигается навстречу войскам своего соперника, уже покойного Ли Цзычэна. Теперь они на стороне династии Мин, и ими командует Ли Го. Впрочем, не дойдя до них, Желтый Тигр поворачивает обратно! Он мечется. Вдруг происходит что-то непонятное — он идет в направлении преследующей его маньчжурской армии. Зачем? Чтобы разбить ее? Но тут на сторону завоевателей перебегает один из его ведущих военачальников Ли Цзиньчжун. Изменник наводит легкую маньчжурскую конницу на лагерь Желтого Тигра, расположенный среди красноватых холмов Фэнхуан близ Сичуна. Здесь 12 января 1647 года разворачивается грандиозная битва. Почти полумиллионная армия Чжан Сяньчжуна бьется с превосходящими силами Хаогэ и У Саньгуя.

В то холодное январское утро его разбудил начальник телохранителей: «Вставайте, государь! Варвары напали врасплох! Их конница в нашем лагере! Вставайте, государь!» Схватив меч и плеть, Желтый Тиф кинулся вон из палатки, одним рывком оказался в седле и вылетел на ближайший холм. Увиденное заставило его окаменеть. Боевых порядков не было. До полудня он упорно и яростно пытался навести порядок в хаотичной массе сражающихся и надеялся, что не подойдет пехота врага и удастся продержаться до темноты. Но отряды У Саньгуя все-таки появились и с марша бросились в сечу. Тогда во главе своих всадников Желтый Тигр ринулся в контратаку.

Но счастье, видимо, окончательно ему изменило. Вместе с несколькими телохранителями он слишком глубоко врубился во вражеские ряды и опомнился, когда его стали осыпать стрелами. С близкого расстояния, прицельно, почти в упор. Стрелы застучали в его панцирь. Одна глубоко вонзилась ему в левый бок, и он упал под копыта коня. Враги поспешили отрубить ему голову — ведь за нее была обещана груда серебра!

Эту несчастную голову водрузили на пику и поставили у входа в палатку князя Хаогэ. Застывшими навек глазами Желтый Тигр смотрел на почти неразличимое в наступавшей ночи поле битвы, где навсегда пресекся его путь воина и полководца и где полегло и было взято в плен более 200 тысяч его воинов. Где-то вдали приемные сыновья-полководцы собирали, чтобы увести на юг уцелевших воинов. Впереди их ждали еще многие походы, сражения, осады и отступления. Для него же, Желтого Тигра, все закончилось. И лишь посмертная маска ужаса — его страшный лик — напоминала о том, как он был грозен при жизни.

Звезда, Разящая Войска. Боевой путь Ли Цзычэна

Ли Цзычэн родился в северо-западной провинции Шэньси в крестьянской семье среднего достатка. Отец часто ходил на гору Хуашань и молил Небо о ниспослании второго сына. Однажды во сне Дух возвестил ему: «Дам тебе в сыновья Звезду, Разящую Войска!» После этого и родился Ли Цзычэн. В один и тот же год Лошади (1606) умирает его старший больной брат и появляется на свет племянник — Ли Го. Дядя и племянник, однолетки, вместе растут, воспитываются, со страстью упражняются в военных искусствах: фехтовании, беге, стрельбе из лука. Не чураются и вина. Своим сверстникам говорят: «Мы должны развивать в себе таланты бойца! А учение нам ни к чему!» Среди своих товарищей Ли Цзычэн резко выделяется ростом и необычайной физической силой.

Тем временем отец беднеет. Земли мало, и подросток вынужден искать заработка на стороне. Пасет овец у местных богачей — знатной помещичьей семьи Ай. Бросив надоевшее занятие, уходит в город — учиться военному делу. Становится первоклассным наездником, метким стрелком из лука, мастером боевых единоборств. Он и его дружки наводят страх на всю округу. Но вот «буян» женится и поступает конным курьером на почтовую станцию. Вот уж дело как раз для него! Однако вскоре умирает отец и оставляет хозяйство в полном расстройстве. Ли Цзычэн осваивает навыки кузнеца. Неплохо зарабатывает. И тут происходит нечто из ряда вон выходящее.

За измену он убивает жену. Его арестовывают и доставляют в уездный центр. Тюрьма. Скорый суд. И страшный приговор. Ночью он скрывается из камеры смертников. И спешит, но куда? Обратно — к себе домой! Сводить счеты. Поквитаться с помещичьим сынком из семьи Ай. Он отправляет к праотцам барчука и снова бежит. На этот раз на запад, в чужие края, в Ганьсу, и нанимается солдатом в местные войска. Но вскоре оставляет гарнизон и уходит к «конным бандитам».

Под небом Китая в 30-е годы XVII века множатся вооруженные отряды и конные лавины. Их ведут в бой атаманы, чьи имена звучат как набат. Вот Ван Цзыюн по прозвищу Мост Красного Золота — он пользуется огромным уважением. Именно он первым хотя бы на время объединяет предводителей. Это случилось в Шэньси в год Овцы (1631). Здесь собираются 36 отрядов — всего более 200 тысяч бойцов. Под руку Ван Цзыюна переходит «цвет» разбойной вольницы — Ло Жуцай по прозвищу Цао Цао, Летящая По Небу Звезда, Стрелок, Поражающий Небо, Князь Левого Золота, Кожаный Глаз (выбитый стрелой глаз скрыт повязкой), Князь, Изменяющий Мир, Девять Драконов, Князь Умиротворенного Неба, Князь Широкого Неба, Восемь Будд, Князь, Облетающий Землю, Яркая Звезда, Син — Красный Волк, Скорпион, Шило, Протыкающее Броню, Дракон, Взвившийся в Небо, Князь, Взбаламутивший Мир…

Ли Цзычэн оказывается в отряде Чуанского князя — знаменитого атамана Гао Инсяна, признанного лидера повстанцев. Новичок сразу показывает себя отважным воином, а затем и умелым командиром. Гао делает Ли своим побратимом, присваивает ему звание Чуанский полководец, выдает за него замуж свою сестру. В новых набегах, походах и битвах растет авторитет Ли Цзычэна. Его имя становится известно всему Китаю. Во время осады Кайфэнаему стрелой выбило глаз. Но он радуется, ибо предсказано, что императором станет одноглазый.

Враги не жалеют для Ли черной краски: у него-де нос скорпиона и голос, как у шакала, он «характера подозрительного и жестокого. Ежедневно убивает людей. Отрубает ноги. Вырезает сердца, считая это развлечением». Что только ему не приписывают — коварство, хитрость, непочтение к родителям, необузданную свирепость. Якобы он впадает в дурное настроение, если не прикончит кого-нибудь за день. Но в то же время вырисовываются иные черты. Он верен товарищам. Питает почти братскую любовь к своему племяннику Ли Го. Предан своему начальнику и побратиму Гао Инсяну. Постоянно заботится о соратниках, делит с ними и радость и горе. Справедлив к подчиненным. Умеет прощать врагов. Так, он принимает одного из них, ранившего его из лука, и в знак примирения ломает стрелу.

С года Мыши (1636) зовет себя князем, но ведет суровую жизнь, полную лишений. Не терпит роскоши. Ест только просо и рис, то есть самую простую пищу. Одевается скромно. Не любит вина и женщин. Дабы угодить ему, один из перебежчиков дарит атаману похищенную красавицу. Ли Цзычэн приходит в ярость. Приказывает казнить подхалима и вора, а женщину вернуть в семью. Словом, полная противоположность Ло Жуцаю по прозвищу Цао Цао. Этот разгульный весельчак и бражник «имел несколько десятков жен и наложниц, которые одевались в белые и цветные шелка. В его лагере было несколько групп певичек, и жил он на широкую ногу». Зато в деле два вождя удачно дополняли друг друга: «Ли Цзычэн виртуозно вел атаки. Ло Жуцай искусно сражался. Они оба были нужны друг другу как левая и правая рука».

Ли прежде всего — воин и полководец. В боях и походах он наравне со всеми: не бежит от смерти и безжалостен к врагам. Он и мститель за страдания народа, и справедливый чиновник. При всякой возможности раздает бедноте захваченную добычу — деньги и зерно. Поголовно уничтожает императорскую родню — удельных князей. Истребляет их подручных.

Год Мыши (1636) был несчастлив для повстанцев! Сначала с Чуанскими полководцами окончательно порывает Чжан Сяньчжун. Затем в неравном бою терпит полный разгром Гао Инсян. Сам Чуанский князь попадает в плен. Драгоценный трофей под сильной охраной отвозят в Пекин. Там после чудовищных пыток «старого вождя» четвертуют на рыночной площади. Теперь Ли Цзычэн — главный вождь чуанских войск. И они провозглашают его новым Чуанским князем. Так вчерашний пастух становится сиятельным полководцем.

Летом года Коровы (1637) крестьянское движение идет на спад. Большие соединения повстанцев рассеиваются. Одни вожаки гибнут. Другие сдаются в плен, третьи переходят на службу к династии Мин. Кажется, все планы рушатся, все усилия потрачены впустую, все жертвы напрасны. Ли Цзычэн решает увести свои отряды в провинцию Хэнань — на зимовку. Но прежде надо с боями пробиться через горный проход Тунгуань. В жестоком бою Ли Цзычэн терпит поражение. Теряет все свое войско. Из окружения он прорывается всего лишь с восемнадцатью всадниками; они укрываются в горах, как загнанные звери. Холод. Голод. Ли Цзычэн в отчаянии, даже хочет повеситься. И лишь воспитанник останавливает его. Верные сподвижники уговаривают прибегнуть к помощи тайных сил. На пороге кумирни Ли Цзычэн просит своего друга Лю Цзунминя: «В случае неблагоприятного предсказания отруби мне голову и сдавайся». Входит в храм. Первое гадание пророчит ему блестящую судьбу! Второе — полную победу! Третье — сулит верховную власть в стране! Ли Цзычэн потрясен: «Я овладею Поднебесной! Непременно стану императором». Возвращается к своим. Все воспряли духом. Лю Цзунминь убил двух своих жен, чтобы они не попали в руки к врагам и не мешали при прорыве из окружения. Обращаясь к Ли Цзычэну, он восклицает: «До самой смерти буду следовать за Вами, Государь!» Многие дают ту же клятву. И они пробились из каменного мешка. А затем через горы ушли в Хэнань.

Год Свиньи (1643) принес коренной перелом в крестьянской войне. Минские войска уже не могут остановить Ли Цзычэна. Теперь он — великая сила. За его спиной огромная, почти миллионная армия.

Основную ее массу составляет конница. «Пересекая высокие горные хребты и крутые косогоры, скакали напрямик. Из рек опасались только Хуанхэ. Что касается таких рек, как Хуай, Се, Цзин и Вэй, то воины… вставали на спины лошадей или же, хватаясь за их гривы и хвосты, быстрее ветра переплывали на другую сторону. Копыта перегораживали реку и останавливали течение» — это явное преувеличение должно, по мысли пишущего, показать численность и мощь конной лавины.

Ли Цзычэн вводит в своей армии строгую дисциплину и порядок. Принимает титул Великого Полководца, Следующего Велениям Неба и Возрождающего Справедливость. Создает себе в помощь особый орган — собрание военачальников.

Однако не все атаманы согласны подчиниться единому главнокомандующему. Они не желают расставаться с нравами разбойной вольницы. Хотят «свободно разгуливать по Поднебесной!». Первый из недовольных — все тот же знаменитый Цао Цао — Ло Жуцай. Его отряд и особенно личный обоз — настоящий склад сокровищ и предметов роскоши, место частых увеселений. Кроме многочисленных наложниц атамана, певичек, танцовщиц и музыкантов, там толчется множество «веселых женщин». Беспрестанные пиры, танцы, гульбище. Все это разлагающе действует на солдат. Ли Цзычэн уговаривает Цао Цао остепениться. Все впустую! Цао Цао, Кожаный Глаз, Князь Левого Золота, Крошка Юань и другие сколачивают свою группировку. Не слушают Ли Цзычэна и военный совет. Цао Цао отказывается выполнить боевой приказ. Тогда Ли прибегает к силе. По решению военного совета убиты предводители непокорных. Принцип единоначалия в армии побеждает.

В бою у Жучжоу в провинции Шэньси Ли Цзычэн наносит сокрушительное поражение огромной правительственной армии. Легко овладевает мощной крепостью Тунгуань и после трехдневной осады входит в Сиань — главный город Шэньси. Здесь повстанцы создают свою государственность. 8 февраля года Обезьяны (1644) Чуанского князя торжественно провозглашают императором. Теперь он Сын Неба и Отец Народа. Новая династия получает наименование Да Шунь (Великое Послушание). Девизом своего правления он избирает Юнчан (Вечное Изобилие). 1644 год объявляется первым годом эры Юнчан. Повелитель учреждает «новые» аристократические титулы — хоу, бо, цзы, нань и награждает ими без малого 170 своих соратников. Формируются шесть традиционных для Китая ведомств — чинов, налогов, обрядов, военных дел, наказаний и работ. Укрепляется военный совет из 25 первейших полководцев. Сиань переименовывается в Западную столицу (Сицзин). Появляются должности канцлеров-секретарей Государственного совета. Отливается новая монета. Вводятся экзамены на соискание ученых степеней.

Весной года Обезьяны Ли Цзычэн начинает поход на Пекин. С ним идет 400 тысяч человек пехоты и 600 тысяч конницы. Города и крепости либо сдаются сразу, либо капитулируют, не выдерживая штурмов. Впереди войск нового императора летит добрая молва. Его солдаты не причиняют вреда простым людям, раздают бедноте деньги и зерно богачей, освобождают от налогов. Мальчишки распевают повстанческие песни:

А раз это поют дети, значит, такова воля Неба! Торжественно шествует армия Ли Цзычэна. Все удельные князья и императорская родня истребляются. На милость победителя сдаются командующие войсками и губернаторы. Минские солдаты, офицеры, чиновники и «ученые мужи» переходят на сторону наступающих. В страхе перед ними разбегается войско, спешно собранное правительством. Путь на столицу открыт!

23 апреля года Обезьяны крестьянские колонны уже у стен Пекина. На следующее утро начинается штурм. Но солдаты на стенах не желают сражаться. Уже к вечеру одни за другими открываются трое ворот в башнях Внешнего города. И повстанцы, не встречая сопротивления, входят во Внутренний город.

Невероятная паника охватила чиновников, богачей и купцов. Еще большее смятение в Пурпурном Запретном городе — дворцовом комплексе. Прячут наследника престола. Всем женщинам приказано покончить с собой. Императрица вешается. Наложницы государя бросаются в пруды и колодцы. Монарх пытается зарубить мечом свою дочь. Утром 25 апреля на зов императора Юцзяня не является ни один сановник, и к концу дня император в отчаянии удавился на шелковом поясе. Рядом повесился единственный оставшийся ему верным евнух. Власть династии Мин в Северном Китае пала!

В поддень 25 апреля Ли Цзычэн верхом подъезжает к городским воротам. Здесь он останавливается и приказывает объявить войскам: «Кто из солдат посмеет причинить вред хоть одному человеку, будет убит без пощады!» После этого вступает в столицу. За ним следуют его соратники. Кавалькада в молчании движется по улицам. У открытых дверей домов, у ворот, вдоль стен стоят горожане. В руках — зажженные свечи. С приближением процессии падают ниц. На лица наклеены бумажные кружки с двумя знаками: «Покорный народ». Крупные надписи на воротах — «Первый год эры Юн-чан». Кое-где иероглифами выведено: «Десять тысяч лет жизни Шуньтяньскому князю!» — такой титул дал ему простой люд. Сотни минских чиновников выражают новому монарху свои верноподданнические чувства. Ли Цзычэн торжественно следует в Пурпурный Запретный город. Входит в тронный зал, поднимается на возвышение и садится на «драконовый трон». Теперь он настоящий Сын Неба. Сбылось предсказание: императором стал одноглазый.

Его ближайшие сподвижники празднуют победу. Пьют вино. Поют. Смеются. Делят меж собой императорских наложниц, фрейлин и служанок, развлекаются с ними. Ли Цзычэн понимает, что подобные действия могут деморализовать войска и озлобить горожан, и вне дворца принимает жесткие меры. Двух бойцов, разграбивших лавку шелков, по его распоряжению тут же казнят. Других виновных в грабежах рубят на куски. В войсках вводится строжайшая дисциплина, в Пекине воцаряются мир и тишина. Новый государь собирает во дворце старейшин кварталов, расспрашивает о нуждах жителей столицы. Ему необходима поддержка простолюдинов, и он ее всячески добивается.

Но как быть с остатками минских властей? Трех пленных сыновей повесившегося императора он окружает заботой — на них нет вины. Но вот кровопийцы-сановники и стяжатели-чиновники?! Как быть с ними? 28 апреля всем им велено явиться во дворец. Из 1300 пришедших 500 сразу казнены. Остальные подвергаются оскорблениям и избиениям. Большинство арестовывают, требуют с них награбленное золото и серебро. Пытают и калечат несчастных, а все их богатства конфискуют. Начинаются облавы и охота на тех, кто прячется. Настоящий террор против чиновничества, знати и минской императорской гвардии. Арестовывают 500 личных телохранителей Юцзяня, выводят за городские ворота и рубят всем головы.

После нескольких дней полного порядка в столице разражается вакханалия бесчинств, вымогательств, убийств. Не только богатые, но и среднего достатка дворы идут на разграбление. У торговцев отнимают сначала золото и серебро, потом — шелк и атлас, вслед за тем — все, что приглянулось. Тех, кто пытается протестовать, вешают. Мздоимство и грабеж идут рука об руку с массовым насилием над женщинами. Проститутками или дамами из уважаемых семей — все равно. Армия разлагается, возвращается к нравам разбойной вольницы. Праведного императора из бывшего атамана не получилось.

А за Великой стеной уже ждет грозная конница маньчжурского князя-регента Доргоня. От Китая ее отделяет крепость Шаньхайгуань — база мощной минской армии во главе с опытным полководцем У Саньгуем. Как только не пытается Ли Цзычэн склонить его на свою сторону, но все напрасно. Недалеко от Шаньхайгуани У Саньгуй наголову громит двадцатитысячное войско повстанцев. Тогда крестьянский император с частью своих сил — до 400 тысяч бойцов — выступает на север и идет к Шаньхайгуани. Поняв, что дело его плохо, У Саньгуй мчится в лагерь маньчжуров, приносит им позорную клятву верности и переходит на службу к врагам Китая. Но основатель династии Да Шунь не знает об этом даже в день генерального сражения. Не знает, что за спиной солдат У Саньгуя стоит и ждет своего часа мощная панцирная кавалерия Доргоня. Почти 140 тысяч отборных, закаленных в боях и походах всадников.

Решающий бой начинается утром 27 мая у Шаньхайгуани. Доргонь приказывает У Саньгую бросить в сечу все его силы, дабы измотать крестьянскую армию. Ли Цзычэн со своим штабом наблюдает с холма за ходом битвы и отдает распоряжения. Первые часы схватки сулят ему успех. Противник несет большие потери и постепенно отходит. Смятые ряды бывших минских войск колеблются. Но в самый разгар сражения, огибая правый фланг армии У Саньгуя, появляется маньчжурская конница и наносит жесточайший удар по левому флангу и в тыл войскам Ли Цзычэна. Измотанные бойцы после короткого сопротивления отступают, а вскоре обращаются в бегство, устилая поле множеством убитых и раненых. Преследуемый У Саньгуем, Ли Цзычэн с остатками войска спешит к Пекину. Он не решается оборонять этот огромный город, где население настроено враждебно и запасов продовольствия нет. Впрочем, он успевает 3 июня торжественно взойти на трон, а утром следующего дня крестьянская армия покидает Пекин.

Ли Цзычэн едет верхом в своей обычной скромной одежде, только золотой знак императорского достоинства выделяет его среди соратников. Он ведет свое войско на юго-запад. Около Чжэдина крестьянский государь дает неприятелю новое сражение. Ожесточенный бой длится два дня. Обе стороны несут большие потери. Ранен сам Ли Цзычэн. Его враги охотно идут на союз с завоевателями-маньчжурами и присягают новой династии Цин, чей представитель Доргонь обосновался в Пекине. Поражения и отступления приводят к раздорам в крестьянском войске. Начинается грызня между сподвижниками Ли Цзычэна. Он останавливается в Сиани, делает ее своим оплотом и укрепляет войско. Безуспешно пытается договориться о взаимодействии с Чжан Сяньчжуном, который основал в Сычуани свое Великое Западное государство.

Между тем враги наступают. В марте года Курицы (1645) около крепости Тунгуань происходит грандиозное сражение. Армия Ли Цзычэна разбита, многие его соратники пали.

Оставив без боя Сиань, повстанцы отступают на юг — в долину реки Хань. Распри между полководцами усиливаются, распадается военный совет. Бойцы Ли Цзычэна приближаются к Янцзы, форсируют ее и на короткое время овладевают Учаном. Здесь их ждет новый враг — войска южноминского правительства, созданного в Нанкине. Уклоняясь от новых крупных битв, измученная долгими переходами и стычками, сильно поредевшая армия Ли Цзычэна уходит на юг провинции Хубэй.

Здесь, в горах Цзюгун, закатывается Звезда, Разящая Войска. В октябре года Курицы след крестьянского императора теряется. Его исчезновение окружено легендами. Предание гласит: прославленный атаман добровольно оставил греховный мир. Постригся в монахи и уединился в буддийском монастыре. Знающие люди говорят иное. Грозный воитель заболел и скончался от недуга. Его вдова Гаоши, племянник Ли Го, приемные сыновья и друзья тайно похоронили вождя, воздав ему воинские императорские почести. Дабы враги не осквернили могилу, она была тщательно замаскирована.

Между тем очень многие верили в то, что Ли Цзычэн жив. Люди по-прежнему надеялись: настанет день и он снова бросится на защиту бедноты! Так атаман обрел бессмертие. В народной памяти началась вторая жизнь пастуха, ставшего императором.

Несмываемое клеймо измены У Саньгуя

Багровый закат освещал Великую Китайскую стену. Вечерняя пора вступала в свои права и в крепости Шаньхай-гуань. На верху Барабанной башни пробили начало двенадцатой стражи, или «часа свиньи». Так называлось время от девяти до одиннадцати часов вечера. Откликаясь на рев большого барабана, по всей крепости ударили в перевернутые пустые котлы, из которых прежде солдатам раздали рисовую кашу со свининой. Заиграли отбой военные рожки, а когда их звуки затихли, командующий Восточной армией Минской империи У Саньгуй в сопровождении четырех телохранителей поднялся по внутренней лестнице на Барабанную башню. Он повернулся на запад. По тянущимся вдаль горам Яньшань причудливо вилась и уходила за горизонт Великая стена со своими укреплениями, заставами и сигнальными вышками. Много ближе, там, где кончаются горы, и далее, вплоть до побережья Ляодунского залива Желтого моря, лежит узкая равнина, перегороженная Великой стеной. К ней и пристроена знаменитая Шаньхайгуань — «Застава между горами и морем». Отсюда, с башни, она видна как на ладони — мощная твердыня с двойным кольцом стен.

У Саньгуй обернулся на восток. С этой стороны Шаньхайгуань прикрывает небольшая крепость Застава Южной реки, или Ворота Восточного потока. Стык Великой стены и залива охраняет крепость Город Спокойного моря со своей высоченной Башней Прозрачного моря. Тем самым промежуток между хребтом Яньшань и Ляодунским заливом превращен в мощный укрепленный район. Отсюда — прямая дорога на Пекин. Здесь везде лагеря, палатки, склады, коновязи. Помимо 40 тысяч отборных бойцов, опытных и хорошо обученных, под началом У Саныуя от 70 до 80 тысяч военных поселенцев. Все они не раз сражались против «варваров» — маньчжуров. Сверх того Восточная армия располагает конницей и отрядами наемников. Однако сейчас, в конце апреля года Обезьяны (1644), ее положение просто критическое. С севера грозной тучей надвигается 140-тысячная панцирная конница маньчжурского князя-регента Доргоня. А с юго-запада неукротимой лавиной идут полчища восставших крестьян во главе с самозваным императором Ли Цзычэном.

До нынешнего года его военная карьера складывалась отнюдь не блистательно. У Саньгую тридцать два года, а он всего лишь военачальник (цзунбин). Правда, в его руках самая многочисленная и боеспособная армия Минской империи. Но именно поэтому У Саныуя в любой момент могли отстранить от командования. Даже одержать победу над врагом и то опасно. Сановники, евнухи и особенно временщики тут же строчат доносы на полководца, который якобы замышляет захватить власть в Поднебесной! На такие наветы охотно клевали и слабовольный Юцзяо, и нынешний государь Юцзянь. Подозрительный и истеричный, он загубил многих. Боясь страшной участи, сторону врага принимали те, над кем нависала угроза казни. Так поступил талантливый воитель Хун Чэнчоу. Но измена командующего бросает тень на его подчиненных, и, чтобы сохранить себе жизнь, в лагерь противника вслед за ним перешел дядя У Саньгуя — видный военачальник Цзу Дашоу. После этого подозрения в адрес У Саньгуя усиливаются, его понижают в должности, и он лишь чудом избегает куда более страшной кары. Напуганный и обиженный, честолюбивый полководец затаивается и ждет своего часа.

Ситуация сложная. Ему в любой момент могут поставить в вину «тайные» переговоры с Доргонем. Дело в том, что он действительно их ведет. Причем ведет с полуофициального разрешения тех придворных кругов, которые желают мира с маньчжурами. Положение правящей династии критическое: империя Мин вынуждена вести войну на два фронта — отражать натиск маньчжурского государства на северо-востоке и одновременно бороться с восставшими крестьянами на западе. Между Доргонем и У Саньгуем развертывается своего рода военно-дипломатическая «дуэль». В чем-то они схожи. Ровесники и почти земляки. Оба профессиональные и потомственные военные. Но то, что их разделяет, намного сильнее. Доргонь — ближайшая родня покойного и нынешнего богдохана. Приверженец шаманизма. Кавалерийский командир. Мастер крупных наступательных операций. Глава государства — над ним нет верховной власти. У Саньгуй — военный из «ученых мужей», шэньши. Конфуцианец. Прежде всего начальник пехоты. До сего времени вел лишь ограниченные оборонительные бои. Целиком зависит от императорского двора и интриг вокруг трона. Однако и Доргонь, и У Саньгуй заинтересованы в сотрудничестве. Но ситуация быстро меняется, причем для династии Мин в худшую сторону.

Весной начинается стремительное наступление повстанцев на столицу Минской империи. В страхе перед войском Ли Цзычэна разбегается правительственная армия. У Саньгуй и его Восточная армия — это последняя надежда династии Мин. Поняв наконец, что обиженное семейство надо спешно задобрить, император Юцзянь выдает ему крупный аванс. С отца снимают опалу и демонстративно назначают начальником императорской гвардии. Ни больше ни меньше! Затем сыну Ни с того ни с сего присваивают аристократический титул бо — нечто вроде графа. И практически сразу же отдают приказ срочно выступить на помощь столице!

Однако У Саньгуй и не думает спасать бездарного и злого монарха. Его заставляют принять бой с войском Ли Цзычэна?! Но у последнего — почти миллион солдат, а у У Саньгуя — не более 140 тысяч. В худшем случае его ждет полный разгром. В лучшем — от Восточной армии-победительницы останутся ошметки. Словом, идти к Пекину — значит потерять и армию, и свою голову! У Сяньгуй медлит, а вскоре приходит о падении столицы. Полчища Ли Цзычэна заняли Пекин. Император повесился.

С захватом Северной столицы крестьянская армия приближается не только к войскам У Саньгуя, но и к коннице Доргоня. Столкновение этих трех сил неизбежно! Вопрос лишь в том, с кем пойдет У Саньгуй?

Его отец У Сян не бежит из Пекина и вместе со своими близкими становится заложником повстанцев. Во время казней минских сановников его не трогают. Но требуют склонить сына на сторону новой династии Да Шунь. Наконец в Шаньхайгуань приходит дурная весть. Правая рука самозваного императора, бывший кузнец Лю Цзунминь арестовывает У Сяна и уводит к себе любимую наложницу У Саньгуя. Услышав об этом, У Саньгуй приходит в ярость. Срочно набирает в свою армию семь тысяч новых солдат. Громит передовой отряд повстанцев, подошедший к границе. Из 20 тысяч «разбойников» спасаются всего тридцать два — остальные полегли н!а поле боя. Тяжело раненному «бандитскому» военачальнику еле удается избежать плена.

Узнав об этом, Ли Цзычэн направляет против У Саньгуя два корпуса солдат во главе с Тан Туном и Бай Гуаньэнем. Но, поостыв, придает этой экспедиции скорее дипломатический характер. Тан Туну велено переманить минского полководца на сторону повстанцев, ради чего У Сяна заставляют написать письмо сыну. Кроме того, У Саньгую передают личное послание Ли Цзычэна.

Прибыв в ставку У Саньгуя, Тан Тун вручает ему письмо отца и уговаривает присягнуть династии Да Шунь. У Саньгуй хитрит, тянет время. Что делать? С севера подходит конница Доргоня, с юга наступают войска Ли Цзычэна. Узнав о приближении главных сил новоиспеченного императора, У Саньгуй спешно набирает новых солдат и обращается к маньчжурам с просьбой о союзе. Доргонь отвечает уклончиво. Оба прекрасно понимают, что порознь им не одолеть Ли Цзычэна. Тогда почему князь-регент всякий раз ни с чем отсылает назад посланца из Шаньхайгуани? Проницательный Доргонь видит У Саньгуя насквозь и догадывается о его тайных замыслах. Тот надеется при поддержке маньчжуров уничтожить «бандитов» и занять Пекин. Затем посадить наследника минского императора Цилана на престол, сделать из него марионетку и самому править Поднебесной.

Князь-регент предлагает У Саньгую иной вариант. Минский полководец вместе со своей Восточной армией должен стать подданным династии Цин, другими словами, подвластным ему, Доргоню! А за это получить цинский титул князя первой степени. Доргонь знает, что у У Саньгуя выбора нет — либо перейти под его начало, либо быть разбитым Ли Цзычэном. Следовательно, рано или поздно он смиренно приползет в маньчжурский лагерь.

У Саньгуй колеблется. Не хочет изменять родине. Не хочет жертвовать жизнью отца-заложника и остальной родни. Китайцу трудно нарушить принцип сыновней почтительности (сяо). И он решает последовать совету отца и согласиться на предложение императора династии Да Шунь. Выступает с войском на запад и оставляет крепость Шаньхайгуань, которую срочно занимает Тан Тун. А к Великой стене спешат еще 20 тысяч бойцов Ли Цзычэна. Тем самым в тылу У Саньгуя образуется военный кулак. У Саньгуй решает, что новоявленный император хочет взять его в клещи, и немедля поворачивает свою армию назад. Громя силы Тан Туна и второй авангард Ли Цзычэна, он берет восемь тысяч пленных, торопится к Шаньхайгуани. Все мысли о переходе на сторону династии Да Шунь отброшены! Теперь у него с Ли Цзычэном война не на жизнь, а на смерть! Остается одно — при содействии «северных варваров» установить свою власть в Китае под прикрытием имени минского наследника.

Но и Доргонь не прочь разыграть ту же карту. Заручившись обещанием Доргоня прислать конницу, У Саньгуй направляет Ли Цзычэну ультиматум: «Я должен получить сына императора, а потом остановлю войска!» Своему отцу он пишет письмо с отказом перейти на сторону династии Да Шунь. И тем самым обрекает У Сяна на гибель, поскольку письмо попадает в руки Ли Цзычэна. Придя в ярость, он казнит всю семью и род У Сяна — более тридцати человек. А когда узнает о разгроме Тан Туна и ультиматуме, с 400-тысячным войском выступает из Пекина к Шаньхайгуани. У Саньгуй обнародует прокламацию, полную брани в адрес повстанцев и их вождя. С севера к крепости подходит, как и обещано, конница Доргоня. Правда, не слишком близко.

Почему же Доргонь оставляет своего нового союзника незащищенным? Да потому, что У Саньгуй все еще не перешел в подданство Цинской империи! Не дал клятвы верности богдохану Фулиню. А Ли Цзычэн уже подступает к крепости вплотную. И тут нервы У Саньгуя сдают.

Восемь раз ездит его посол из Шаньхайгуани в ставку князя-регента. Восемь раз возит богатые дары маньчжурским князьям. Те твердят одно — нужна присяга династии Цин! Тогда двинем войска! Положение У Саньгуя — хуже некуда.

Когда Восточная армия оказывается в кольце осады, У Саньгуй понимает, что дальнейший торг с маньчжурами для него гибелен. Лучше уступить Доргоню, нежели попасть в лапы Ли Цзычэна! С 20 тысячами своих солдат он идет на прорыв. И вот У Саньгуй — в маньчжурском лагере. Явившись перед Доргонем, он смиренно объявляет себя подчиненным князя-регента. Затем начинается процедура перехода в цинское подданство. У Саньгуй выполняет древний ритуал. Своим мечом он закалывает белого коня и приносит его в дар Небу. Тем же оружием убивает черного быка и посвящает его в жертву Земле. Тем самым он входит в связь с высшими силами Вселенной. Окровавленным клинком отрезает полу своей одежды, уничтожая свой прежний статус полководца, по сути, совершает ритуальное самоубийство. Преломляет стрелу — символ императорского повеления и тем самым освобождается от клятвы верности павшей династии Мин. Затем маньчжуры заставляют У Саньгуя принести традиционную в таких случаях клятву преданности. Сам ее текст и особый обряд они унаследовали от предков-чжурчжэней. С точки зрения китайца-конфуцианца, такая присяга до крайности унизительна и означает «потерю лица», то есть публичный позор. Человеку сбривают со лба волосы, а остальные заплетают в косу, спускающуюся на спину: мужской шиньон — традиционную китайскую прическу тем самым заменяют на маньчжурскую. Лишь после этого Доргонь решает, что У Саньгуй сжег за собой все мосты.

Вслед за тем союзники подступают к Шаньхайгуани и общими усилиями прорывают кольцо осады. У Саньгуй возвращается в свою крепость, все население которой по его приказу сооружает себе маньчжурскую прическу. Когда в конце мая Доргонь с остальным войском подходит к Шаньхайгуани, У Саньгуй открывает перед ним ворота цитадели и встречает князя-регента с великим почетом.

У Саньгую необходимо срочно ввести маньчжурскую прическу во всей Восточной армии. Но для этого не хватает ни цирюльников, ни времени. Тогда как же маньчжурам отличить в бою воинов У Саньгуя от «разбойников»? На этот случай солдатам приказано разорвать белые полотнища на длинные полосы и обмотать себя так, чтобы получились три белые полосы поверх одежды. Символика такова: слово «три» (сань) входит в имя У Саньгуя. А белый цвет — цвет траура в Китае — должен означать скорбь по покойному императору династии Мин. Иным солдатам из-за нехватки ткани пришлось пожертвовать своими портянками. Вот теперь союзники готовы к генеральному сражению! Всего у них около 280 тысяч профессиональных опытных воинов против почти 400 тысяч бойцов крестьянской армии. Отныне их шансы на победу резко возрастают. Хитрый князь-регент бережет «драгоценную» кровь маньчжуров, но зато намерен щедро лить кровь китайскую.

И вот 26 мая года Обезьяны в районе Ипяньши, к югу от Великой стены и к западу от Шаньхайгуани начинается грандиозное сражение. Со стороны союзников бьется лишь одна Восточная армия. Конница Доргоня в дело пока не вступает. Китайцы — солдаты У Саньгуя и Ли Цзычэна целый день упорно убивают друг друга. И только ночь разводит бойцов по лагерям. С рассветом битва возобновляется.

У Саньгуй вводит в бой все свои силы. В сопровождении нескольких десятков всадников и наследника престола Ли Цзычэн поднимается на холм Мяоган. Отсюда крестьянский император наблюдает за ходом боя и отдает приказы. Наступает полдень — самый разгар сражения. Ли Цзычэн почти уверен в успехе. Противник несет огромные потери, смятые ряды Восточной армии прогибаются. Но и пехота Ли Цзычэна измотана длительным рукопашным боем. И вдруг на поле появляется маньчжурская конница. Эта грозная лавина с ходу врезается в боевые порядки повстанцев. Неожиданный и сильнейший напор свежих сил сминает крестьянскую армию. После короткой схватки с маньчжурами она обращается в бегство, устилая землю телами. «Трупы лежали поперек более чем на 80 ли (то есть примерно на протяжении 40 километров. — Авт.). Лошадям некуда было поставить копыта. Войска бросили столько обозов, что невозможно сосчитать», — сообщает современник этих событий.

Потерпев жестокое поражение, Ли Цзычэн снова пытается договориться с У Саньгуем, которому выгодно сохранить войско повстанцев в противовес маньчжурам. Крестьянский вождь даже обещает отдать ему наследника, но только в обмен на прекращение военных действий. У Саньгуй соглашается, и вскоре к нему в лагерь доставляют Цилана. Так между минским полководцем и вождем «разбойников» заключается союз. У Саньгуй останавливает Восточную армию и не двигается с места — значит, повстанческое войско может спокойно вернуться в Пекин. Видя, что вчерашние враги сговариваются у него за спиной, Доргонь в гневе велит У Саньгую преследовать отступающих «разбойников». Боясь удара в тыл, У Саньгуй начинает действовать как бы по приказу Доргоня и вместе с Циланом направляется к столице. Уже на марше он издает одну за другой прокламации с обращениями к народу, где объявляет о скором прибытии наследника престола и вступлении в Пекин «Войска справедливости», то есть Восточной армии. Кроме того, в них содержится брань в адрес Ли Цзычэна и его бойцов и призыв к борьбе против «разбойников». А те с утра 4 июня начинают покидать столицу.

Идя в авангарде союзных войск, У Саньгуй надеется прибыть в Пекин первым. Маньчжурская конница нарочито держится сзади. Наступает 5 июня. В городе распространяется манифест для чиновников и народа: всем надлежит соблюдать полный порядок и выйти за крепостные стены — встречать наследника престола! До захвата власти У Саньгуем остаются считанные часы! Однако в самый последний момент в его ставку летит строгий приказ Доргоня — к Пекину не приближаться, в столицу не входить, преследовать отступающих «разбойников». Между тем солдаты и офицеры Восточной армии еще не знают об этом приказе. Воинам, всю жизнь проведшим в пограничных крепостях и отдаленных гарнизонах, не терпится увидеть столицу Поднебесной!

Для У Саньгуя настает ночь тяжких раздумий. Ночь, когда снова надо решать судьбу — и свою собственную, и своей армии, и Северного Китая. До рассвета в его походном шатре горит огонек светильника. Глядя на крохотное пламя, У Саньгуй взвешивает все «за» и «против» и понимает: шансов на успех у него нет! Схватка за власть над Пекином и Северным Китаем проиграна! Отныне он — всего лишь верноподданный маньчжурской династии Цин. Наутро по его приказу Восточная армия, огибая столицу, уходит на юго-запад, преследуя войско «разбойников». Только после этого маньчжуры начинают доверять ему.

Пока Пекин ожидает прибытия наследника престола, У Саньгуя и его армии, Доргонь 6 июня с малыми силами быстро и тихо проникает во Внутренний город и вскоре обосновывается в Запретном Пурпурном городе. Так утверждается новая власть. Население еще несколько дней не может понять, что же происходит там, «наверху». Доргонь требует выдать наследника минского престола. И сам Цилан, и его брат Цыхуан бесследно исчезают в дворцовой темнице. Позже их без лишнего шума лишают жизни. Тем самым из рук У Саньгуя выбивают последнее, уже не нужное ему оружие. Затем Доргонь возвещает, что господство династии Мин в Китае сменяется правлением маньчжурской династии Цин. Пять месяцев спустя — 19 октября года Обезьяны — Доргонь привозит из Мукдена в Пекин цинского богдохана Фулиня. Этого мальчика провозглашают императором всего Китая, а Пекин объявляется столицей Цинской империи. В ходе коронационных торжеств от имени нового Сына Неба У Саньгую даруется титул Князя — Усмирителя Запада (Пинси ван) и статус князя-данника (фаньван).

Наш рассказ о тех драматических и знаменательных для Китая днях окончен. Осталось лишь сказать несколько слов о дальнейшей судьбе героя. Долгие восемнадцать лет (1644–1662) У Саньгуй бьется сначала с крестьянскими войсками, а затем с полками Южной Мин, завоевывает для династии Цин западные провинции. За многие победы его удостаивают титула князя первой степени (цинван). Именно он в 1662 году казнит последнего минского правителя, а перед этим получает в свое владение провинцию Юньнань и сопредельные ей земли на юго-западе, где маньчжуры позволяют ему создать свое «данническое княжество». Когда же они решают отобрать у него и власть, и войско, он поднимает мятеж. Почти пять лет (1673–1678) старый полководец в союзе с двумя такими же князьями-данниками сражается против Цинской династии. В 1678 году У Саньгуй провозглашает себя императором и вскоре, на шестьдесят седьмом году жизни, умирает от кровоизлияния в мозг. А через три года рушится его государство.

С начала войны «трех князей» маньчжуры усиленно льют на У Саныуя ушаты грязи, стараясь превратить его в злодея. Он-де сгусток хитрости и лицемерия, коварства и измены! Он — воплощение безнравственности, корысти и властолюбия! Бросил на произвол судьбы последнего минского императора! Погубил собственного отца! А такой выродок способен на любую подлость! Что он и доказал, подняв оружие против «благодетельной и милостивой» династии Цин. С легкой руки цинской пропаганды У Саньгуй становится для потомков профессиональным предателем, а его имя — символом измены родине…

Мудрый князь становится посмертным императором. Жизнь и дела регента Доргоня

Без единого выстрела этот человек овладел столицей Китая, а затем залил морем крови его центральные и южные провинции, оставив там сожженные города и горы трупов. Трижды ему предлагали трон, но он трижды от него отказался.

Оставшись князем, он, по сути, стал полновластным правителем Цинского государства. Императорский титул ему присвоили посмертно, объявив его Сыном Неба. Это был единственный случай в истории Цинской империи. Ее границы он раздвинул от Великой стены до берегов Южно-Китайского моря. Между тем для европейского, в том числе для российского, читателя его имя и дела остаются почти неизвестными.

Айсинь Гиоро Доргонь (Доргунь) — четырнадцатый сын основателя Маньчжурского государства — хана Нурхаци (1559–1626, правил с 1616 по 1626 год). Его мать — ханша Сяолэ была третьей женой этого грозного властителя. Доргонь был слабого телосложения и не отличался особым здоровьем. Зато сила духа и ум выделяли его среди сверстников. Лисья хитрость сочеталась в нем с волчьей хваткой, а физические недостатки восполнялись энергией и талантом. Тогда реальный вес того или иного члена правящего Золотого рода (Айсинь Гиоро) определялся числом подчиненных ему армейских «знамен», то есть маньчжурских кавалерийских корпусов. Поэтому все три сына — Сяолэ-Аджигэ, Доргонь и Додо — сызмальства предназначались отцом в командующие маньчжурских «знамен». Так, Доргоню было определено «Белое знамя». Еще при жизни отца он получил титул князя третьей степени (бэйлэ) и пятнадцать рот (ниру) самого почетного маньчжурского «Желтого знамени».

После смерти Нурхаци в 1626 году и воцарения его сына Абахая (1592–1643, правил с 1626 по 1636 год) началась блистательная карьера Доргоня. Новый государь присвоил ему высший тогда княжеский титул (хошо бэйлэ), утвердив его командующим «Белым знаменем». Абахай покровительствовал своему младшему брату, а тот платил монарху своей верностью. С годами Доргонь обрел военный опыт, постоянно участвуя в походах. Особенно он отличился в 1628 году в войне против южномонгольского Чахарского ханства. За отвагу Доргонь получил почетный монгольский титул Мэргэнь дайчин (Мудрый воитель). Воздавая дань его уму, деловитости, рассудительности и административному дару, Абахай активно использовал его и на гражданском поприще. С созданием в 1631 году системы «шести ведомств» (министерств) Доргонь получил пост начальника Ведомства чинов (Либу), то есть стал вторым после Абахая лицом в государстве. Сановную должность «министра» он успешно совмещал с карьерой полководца. Весной и летом 1635 года Доргонь вместе с князьями Юэто (Иото) и Хаогэ руководил покорением Чахарского ханства. Конница под его командованием захватила врасплох остатки чахарских войск и вынудила их сдаться. При этом в руки Доргоня попали последний правитель Чахарского ханства — малолетний Эджэ и его мать. Именно Доргонь завершил завоевание Южной Монголии и присоединение ее к маньчжурским владениям.

В том же году Доргонь руководил походом против империи Мин. Пройдя через Великую стену, его конница ворвалась в Северный Китай и разорила провинцию Шаньси. Маньчжуры захватили четыре города, все их население и 76 тысяч голов скота они увели на свою территорию. К этому времени Доргонь имел реноме не только отважного воина, искусного полководца, но и рассудительного политика и опытного администратора. Именно ум и управленческие способности выделяли его из общей массы князей, большинство из которых блистало лишь воинскими доблестями. Когда хан Абахай в 1636 году провозгласил себя императором государства Цин, он сразу же присвоил Доргоню титул князя первой степени. С тех пор он именовался Мудрый князь (Жуй циньван, Жуй-ван). А через два года ему было присвоено звание «Великий военачальник, получающий приказы» от самого императора.

В ноябре 1638 года Доргонь и Юэто повели двумя потоками маньчжурскую кавалерию в очередной поход на Китай. В этом победоносном набеге на империю Мин Доргонь совершенно затмил своего напарника. В битве при Инлу он наголову разбил армию минского императора. Прорвавшись далеко на юг от Пекина, конница Доргоня прошла через три провинции — Чжили, Шаньдун и Шаньси. Маньчжуры захватили и разграбили 58 городов, среди них такие крупные, как Тяньцзинь и Цзинань. В руках победителей оказались богатые трофеи и огромное количество пленных, в том числе ближайший родственник минского императора удельный князь Дэ-ван. На обратном пути войско Доргоня с колоссальным обозом беспрепятственно переправилось у Тяньцзиня через Великий канал и в начале 1639 года благополучно возвратилось в Маньчжурию. Этот рейд окончательно закрепил за Доргонем славу талантливого и удачливого полководца, что вызвало некоторую настороженность у императора. Абахай ждал только повода, чтобы поставить опасного для себя молодого князя на место. Для этого он приказал Доргоню участвовать в длительных осадах китайских крепостей Суншань и Цзиньчжоу. Отсутствие тут явных успехов можно было легко приписать промашкам слишком зарвавшегося «выскочки». Такой случай представился в 1641 году при осаде Цзиньчжоу. Абахай обвинил Доргоня в нерешительности, понизил его княжеский титул на одну ступень (до цзюньвана) и наложил штраф — 10 тысяч лянов серебра. По тем временам это была огромная сумма. Так Доргонь оказался в положении обиженного.

Судьба полуопального князя круто изменилась 10 сентября (по другим данным — 24 сентября) 1643 года, в день смерти Абахая. Кончина 52-летнего богдохана была окружена тайной. По одной версии, он был ранен, болел и безуспешно лечился. Чуя приближение конца, Абахай созвал Совет великих князей. Наследником престола он объявил своего девятого малолетнего сына Фулиня (1638–1661), а до его совершеннолетия управлять государством поручил двум регентам — Цзиргалану (Джиргалан) и Доргоню. Главным был оставлен 44-летний Цзиргалан. Это был племянник Нурхаци, князь первой степени (хошо циньван) и видный военачальник. Отличился в походах против Кореи (1627), Чахарского ханства (1632) и империи Мин (1641). Еще при жизни Абахай всячески выдвигал Цзиргалана в противовес Доргоню. Остальные великие князья (да бэйлэ) должны были обеспечить поддержку двум регентам, в чем они и поклялись умирающему.

По другой версии, смерть Абахая была скоропостижной, что породило всевозможные домыслы о ее насильственном характере. Тотчас же в Мукдене — тогдашней столице Цинской империи — вспыхнула яростная схватка за власть между различными группировками внутри царствовавшего Золотого рода (Айсинь Гиоро). На экстренном заседании Совета великих князей разгорелись бурные страсти. Все началось с предложения старого князя Дайсаня посадить на трон Хао-гэ — старшего сына Абахая. Когда этот вариант не прошел, Аджигэ и Додо попытались отдать престол своему брату Дор-гоню. Как дальновидный политик, он решительно отклонил этот проект. По маньчжурским правилам престолонаследия Сыном Неба мог стать человек только из нисходящей по отношению к Абахаю линии, то есть его сын или внук. Тогда князья-военачальники потребовали провозгласить императором одного из сыновей покойного. Выбор пал на его девятого сына — шестилетнего Фулиня (годы царствования 1643–1661, девиз правления Шуньчжи — Благоприятное правление). До его совершеннолетия страной должен был править регент.

На эту ключевую должность каждая из двух борющихся за власть группировок намеревалась посадить своего лидера. Во главе одной стоял Цзиргалан, а другая считала своим лидером Доргоня. Между этими соперниками вспыхнула схватка за власть. Большинство маньчжурской аристократии — разные ветви царствующего рода Айсинь Гиоро побоялись начать открытую междоусобицу, которая грозила ослабить Цинскую империю и сорвать далеко идущие завоевательные планы. Поэтому дело кончилось компромиссом. Регентами стали оба — и Доргонь, и Цзиргалан. Многие справедливо опасались, что неумный политик Цзиргалан вкупе с послушным ему мальчиком-государем провалят выполнение «великих замыслов» Нурхаци и Абахая. Уже после принесения клятвы верности новому богдохану князья Адали и Сото предприняли попытку возвести на престол Доргоня. Узнав об этом, Дайсань и Доргонь публично разоблачили заговорщиков, а те сложили свои головы на плахе. Таким образом, Мудрый князь второй раз не «клюнул» на заманчивую авантюру.

Во главе государства встали два «князя-регента» (шэчжэн ван). Однако очень скоро волевой и умный Доргонь забрал в свои руки бразды правления, оттеснив от трона косного и недалекого Цзиргалана. К своему званию «князь-регент» Доргонь присоединил еще и титул «дядя императора». А на следующий год понизил своего соперника до звания «регент-помощник», то есть сделал его всего лишь своим «заместителем». На посту фактического правителя Цинской империи Доргонь проявил себя деятельным и прозорливым политиком. Его дальновидность и предусмотрительность во многом способствовали укреплению династии Цин в Китае.

С конца 1643 года Доргонь начал подготовку к очередному набегу на северные провинции Минской империи. Для этого он подтянул к Великой стене 140 тысяч всадников «восьмизнаменной» армии. Вместе с тем со смертью Абахая на плечи Доргоня легло ведение секретных переговоров с китайским военачальником У Саныуем. Династия Мин находилась на краю гибели и искала мира с империей Цин. В Пекине хотели развязать себе руки в Маньчжурии, а затем разгромить повстанческие армии. Предполагалось использовать для этого и грозную конницу «северных варваров». За эту услугу Пекин обещал часть китайской территории и денежное вознаграждение. Между тем стало ясно, что династия Мин уже не в силах остановить победного наступления миллионной повстанческой армии. Регент понял, что создается идеальная обстановка, чтобы захватить Северный Китай вместе с Пекином. Но для этого требовалось перетянуть на свою сторону армию У Саньгуя и в союзе с ним разгромить полчища «бандитов» Ли Цзычэна.

Мудрый князь, умело воспользовавшись тем, что У Сань-гуй оказался меж двух огней, расчетливо загнал того в угол. Затем, спасая от наступления войск Ли Цзычэна, заставил присягнуть на верность династии Цин. Став таким образом повелителем У Саньгуя, регент со своей конницей вступил в Шаньхайгуань. Теперь на стороне Цин оказалось до 300 тысяч воинов. В двухдневном генеральном сражении 26 и 27 мая союзники разгромили крестьянское войско. Путь на Пекин для Доргоня был открыт.

Пока пекинцы ждали вступления в город «Войска справедливости» У Саньгуя, Доргонь с авангардом «восьмизнаменных» войск тихо, как ночью лиса в курятник, проник во Внутренний город. По приказу Мудрого князя его воины по всем крепостным стенам Внутреннего и Императорского городов водрузили белые знамена и флаги, выдавая себя за китайских солдат У Саньгуя. Даже высшие сановники династии Мин не сразу узнали, что дворцовый комплекс занят «варварами». И, только увидев, что воины все, как один, «по-варварски» сидят на полу, сановники поняли свою ошибку. На следующий день регент сменил китайскую охрану девяти ворот крепостной стены Внутреннего города и объявил об отстранении китайских сановников от дворцовых дел. Поняв, что «северные варвары» обвели их вокруг пальца, минские сановники смиренно явились во дворец на поклон к князю-регенту и верноподданнически попросили его взойти на китайский престол. Так в третий раз Доргоню был предложен императорский трон, но он опять отказался от этой чести. Приказав всем китайским сановникам и чиновникам оставаться на прежних постах, он известил их, что в Пекин скоро прибудет новый государь — маньчжурский богдохан.

А пока Доргонь вводил в Пекин все новые и новые «восьмизнаменные» части. Когда воинов оказалось достаточно, он изгнал из Внутреннего и Императорского городов все китайское население. Затем повелел всем мужчинам-китайцам соорудить маньчжурскую прическу, обрить головы спереди, а волосы сзади заплести в косу. Чиновникам и прочему служилому люду было приказано носить одежды маньчжурского образца. Так завершилась мастерски проведенная Доргонем виртуозная операция по захвату чужой столицы — без осады, штурма, без уличных боев и резни. Мудрому князю было чем гордиться. В очередной раз показав себя дальновидным и терпеливым политиком, он продемонстрировал ум, волю, политическое чутье и коварство.

19 октября 1644 года Доргонь привез Фулиня в Пекин и через одиннадцать дней провозгласил его императором Китая. Этот мальчик стал третьим после Нурхаци и Абахая монархом Маньчжурского государства, вторым цинским императором — после Абахая, но первым властелином Китая, то есть хозяином наследия империи Мин. Правда, подавляющую часть распадающегося Минского государства маньчжурам еще предстояло завоевать.

По случаю приезда Фулиня в Пекин в конце 1644 года Доргонь издал особый императорский указ — важнейший программный и пропагандистский документ. В нем говорилось, что маньчжуры пришли в Китай по «Воле Неба» и по просьбе самих китайцев, дабы спасти их от ужасов смуты. Для этого столица Цинской империи переносится в Пекин. Весь Китай должен подчиниться маньчжурам. Его императором становится богдохан с девизом Шуньчжи. В этом документе, написанном под диктовку Доргоня, прямо подчеркивалось, что именно князь-регент «основал государство» Цин в Китае и, стало быть, он имеет право на реальную власть. Искусный демагог, Доргонь не скупился на посулы, обещая всем китайцам то, чего они хотели. Чиновникам — сохранение постов и повышение по службе. Шэньши — возобновление экзаменов на ученые степени. Крестьянам и помещикам — частичную отмену одних и снижение других налогов плюс освобождение от недоимок. Торговцам — налоговые послабления. Бедным, убогим и угнетенным — защиту.

На отвоеванной у династии Мин территории Доргонь сохранил основные институты минской администрации. Он охотно принимал на службу минских чиновников. Восстановил практику экзаменов и рекомендаций для занятия чиновных должностей. Снизил налоги и покончил с вмешательством придворных евнухов в дела правления, смягчил произвол завоевателей при захвате ими земли и домов у китайцев. Решительно пресек браки между маньчжурами и красавицами китаянками, чтобы избежать ассимиляции малочисленных завоевателей в массе покоренного населения. Повел жестокую борьбу с местной китайской бюрократией, пытавшейся уничтожать минскую налоговую документацию, дабы безнаказанно утаивать собранные с населения суммы.

Главной же заботой регента оставалось завоевание территории минского Китая. Волевой, хитрый и коварный, он успешно применял выработанную еще монголами практику окружения огромных территорий вместо их «фронтального» захвата. Такими гигантскими «клещами» Доргонь охватил сначала Северный Китай, а затем и остальную Минскую империю к югу от Янцзы. Под руководством Доргоня маньчжуры в 1644 году захватили провинции Чжили, Шаньси, Шэньси, Хэнань и Шаньдун, в 1645 году — Цзянсу, Хубэй и Цзянси, в 1646 году — Сычуань, Фуцзянь и Чжэцзян. Между тем в 1648 году в ряде уже покоренных маньчжурами провинций (Гуандуне, Цзянси и Шаньси) начались выступления китайцев против завоевателей. Власть Цинской империи зашаталась. Однако благодаря организаторским и военным талантам Доргоня, его умелому руководству и энергии маньчжуры быстро преодолели кризис и перешли в контрнаступление. В этой ситуации регент в очередной раз показал себя талантливым стратегом и главнокомандующим, блистательным тактиком-полководцем. В 1649 году он лично повел стотысячное войско в Шаньси и умело подавил восстание мятежного военачальника Цзян Сяна.

Мудрый князь завоевал Китай руками самих же китайцев. Всячески оберегая «драгоценную» маньчжурскую кровь, регент гнал на убой войска бывших минских военачальников, перешедших на службу к династии Цин. «Пушечным мясом» служили солдаты У Саньгуя, Кун Юдэ, Шан Кэси и Гэн Чжунмина. Последних Доргонь всячески поддерживал, жаловал им титулы «князей-данников». Чтобы сохранить жизни маньчжурских воинов, Доргонь использовал также конницу ханов Восточной Монголии, давая им за это различные льготы. Заинтересованный в закупках оружия, и прежде всего у европейцев, он не препятствовал приезду христианских миссионеров и оказывал им знаки уважения. Мудрый князь особо покровительствовал иезуитам, используя их знания.

С прибытием Фулиня в Пекин Доргонь освободил для него императорские покои. Сам же перебрался в скромный квартал на юго-востоке Запретного города. Именно этот квартал, именовавшийся при Минах Наньчэном, стал фактически правительственной резиденцией Цинской империи. В Наньчэн стремилась всеми правдами и неправдами попасть сановная, военная и чиновная верхушка госаппарата. Залы же перед императорскими покоями поражали малолюдьем. Понимая всю неприглядность массового пресмыкательства маньчжурских и китайских карьеристов перед ним, князь-регент постоянно призывал придворных лизоблюдов демонстрировать свое почтение и усердие не ему, а Сыну Неба. Однако подобные нравоучения лишь подчеркивали неограниченность власти Доргоня. Все решала военная сила. Реальным могуществом обладал тот, у кого было больше «знаменных» корпусов. Под командованием Доргоня находились пять из восьми «знамен». Власть Мудрого князя настолько окрепла, что в 1647 году он сместил Цзиргалана с поста «регента-помощника», обвинив его в присвоении императорских привилегий. С устранением опасного соперника Доргонь стал единоличным и всемогущим владыкой при малолетнем богдохане.

Решение всех военных и административных дел, кадровых перестановок и денежных вопросов происходило теперь в Наньчэне. Здесь же находилась главная регалия государства — Великая императорская печать. Без нее любой указ или эдикт был недействителен, не подлежал оглашению и исполнению. Власть Фулиня оставалась сугубо номинальной. Став фактически диктатором, Доргонь вызвал к себе враждебность многих князей и сановников. Их бесило, что Великая императорская печать — высший знак монаршей власти — хранилась в резиденции регента и он мог издавать указы от имени малолетнего императора, не обращаясь к нему за подписью. В то же время вокруг Доргоня сложилась мощная группировка приверженцев. Среди них его братья — Аджигэ и Додо, а также сын последнего — Дорбо. В эту клику входили князья и полководцы Боло, Никань, Маньдахай и Убай, высшие сановники империи, в том числе императорская родня. Регент уверенно опирался на своих братьев — князей Аджигэ и Додо. Сместив в 1647 году Цзиргалана с поста регента, он назначил на его место Додо. После его смерти в 1649 году от оспы Доргонь оказался единственным правителем Цинской империи.

С точки зрения маньчжурской аристократии, регент был деспотом. Он унижал князей, мог обвинить их в каком-либо преступлении и бросить за решетку. С теми князьями и сановниками, кто осмеливался противиться ему, Доргонь был крайне суров и скор на расправу. С открытыми врагами, такими, как Цзиргалан, он не церемонился. Уже в 1648 году он предъявил новые обвинения поверженному Цзиргалану, понизив его еще раз по службе, титулам и рангам. В том же году он отправил в тюремное заключение своего племянника, прославленного полководца князя Хаогэ, который покончил в застенках самоубийством.

Авторитарная власть Доргоня противоречила принципам родовой «демократии» внутри царствующего клана Айсинь Гиоро, особенно при малолетстве монарха. Тем не менее в чрезвычайных условиях беспрерывной войны в Китае был нужен сильный и талантливый лидер — гарант окончательной победы. В этом плане Мудрому князю не было достойной замены, и враги были вынуждены терпеть его диктаторские замашки. Впрочем, Доргонь, неуклонно концентрируя реальную власть в своих руках, всячески стремился оставаться в рамках закона и соблюдения приличий. Дабы отвести от себя нарекания в чрезмерной гордыне, он пошел в 1648 году на эффектную демонстрацию. На аудиенции у императора, каясь в им самим выдуманных «прегрешениях», он трепетно простерся ниц перед десятилетним мальчиком. И конечно, был тут же прощен.

При всем том Мудрый князь неустанно заботился о возвышении своего статуса: в 1643 году он получил титул «князь-регент», в 1644 году — «регент-дядя», в 1645 году — «регент — дядя императора», в 1649 году — «регент — отец императора». Так Доргонь вплотную подошел к титулу «отец императора», который вскоре себе и присвоил. Кроме того, у него появился и монгольский титул государя — каган, хан. Тем самым грозный регент готовил сохранение своего всевластия и после достижения Фулинем совершеннолетия. По маньчжурским правилам, когда управление государством переходило к монарху, регент становился рядовым членом Совета великих князей. Чтобы этого не произошло, Доргонь заранее создавал для себя исключительное положение.

Все более входя в роль полновластного правителя, Доргонь возложил второстепенные дела на своих доверенных сторонников, а свободное время стал посвящать развлечениям. Началась погоня за разного рода удовольствиями. Вчерашний труженик постепенно приобретал черты сибарита. После смерти жены в начале 1650 года он демонстративно женился на вдове Хаогэ — загубленного им племянника. Вслед за этим приказал королю Кореи прислать в Пекин корейских принцесс в качестве наложниц «отца императора и князя-регента». Он все чаще ездил на облавную охоту в Жэхэ — область к северу от Великой стены. Здесь Доргонь вознамерился создать собственную ставку, построить дворец и город. Словом, создать что-то вроде удельного княжества и «второго двора» в противовес Запретному городу. Подданными этого «удела» должны стать воины и население, приписанные к двум его «личным» корпусам — «Белому знамени» и «Белому с каймой знамени». Сюда из Наньчэна Доргонь замыслил перевести свою ставку и руководство империей. Тем самым Пекин должен был утратить свою роль главного политического центра государства.

Однако все эти планы рухнули в одночасье. 31 декабря 1650 года на тридцать девятом году жизни Доргонь умер в Хара-Хотуне — недалеко от Великой стены. Смерть его была неожиданной и потому породила массу слухов, версий и подозрений. Упорно поговаривали об отравлении потенциального узурпатора трона его врагами. Тем не менее власть Доргоня и страх перед его загробной тенью даже после похорон были столь велики, что его карьера продолжалась уже без него. В январе 1651 года его посмертно провозгласили императором. Как монарху ему было присвоено храмовое имя Чэнц-зун — «Предок, коему сопутствовал успех». Доргонь был канонизирован как Справедливый государь (И-хуанди). Вскоре, однако, власть перешла к врагам покойного регента. Среди них выделялись Цзиргалан и Обой, а также глава складывавшейся клики евнухов китаец У Лянфу. Последний не мог простить покойнику, что тот скрутил дворцовых евнухов в бараний рог. Именно усилиями этой троицы была начата кампания очернения покойного. Уже в марте 1651 года Доргонь был обвинен по многим статьям: узурпировал власть, унижал князей, переделывал официальные документы. Покойный был лишен княжеского достоинства и императорского титула, всех почетных званий и объявлен злодеем. Его сторонники были публично осуждены. Восемь из них сложили головы на плахе. Очернение Доргоня продолжалось без малого 130 лет. И только император Хунли в 1778 году вернул этому выдающемуся государственному деятелю все его титулы (кроме императорского) и звания.

Первое время после смерти Доргоня в маньчжурских верхах образовался вакуум власти. Ни в его окружении, ни среди его врагов не нашлось личности, равной ему по масштабу и силе. Взявший было бразды правления богдохан Фулинь передоверил дела У Лянфу — главе дворцовых евнухов. После смерти Фулиня в 1661 году и разгона клики евнухов власть перешла к одному из членов Регентского совета князю Обою (правил до 1669 года). Затем его сменил князь Сонготу (до 1679 года). Все они оказались на две головы ниже Доргоня. И лишь забравший в свои руки дела правления (с 1679 по 1722 год) император Сюанье встал вровень с Мудрым князем-регентом.

Шиньон против косы. Прическа ценой жизни

Слухи о том, что завоеватели-маньчжуры заставят всех китайцев-мужчин изменить прическу, ходили давно. Им верили и не верили. Но в то ясное солнечное утро исчезли все сомнения. 23 июля года Курицы (1645) город Цзянъинь взбудоражило известие. На рассвете в этот уездный центр на южном берегу Янцзы прибыл начальник по фамилии Фан. Незадолго перед этим он перебежал на сторону маньчжуров и теперь привез от них императорский указ о бритье волос. Выборные от богатых горожан просили было разрешения сохранить старую прическу, но им ответили категорическим отказом. Фан был предельно краток. На сооружение маньчжурской прически — три дня! За невыполнение — казнь! Торопитесь! И никаких просьб!

Узнав об этом, город загудел как растревоженный улей. Обыватели, жители пригородов и крестьяне из соседних деревень стекались на площадь за новостями. К полудню здесь уже было трудно протолкнуться. Люди волновались. Слышались крики: «Волосы брить не дадим! Не допустим поругания наших обычаев! Сохраним традиции предков! Будем верны династии Мин! Долой изменников!» Через толпу, держа над головой свиток, протиснулся Сюй Юндэ. Этого обладателя ученой степени знали и уважали как истинного патриота. Развернув свиток, он прикрепил его на стене здания. Это был портрет Чжу Юаньчжана — основателя династии Мин. Сюй Юндэ со слезами на глазах поклонился портрету. За ним склонили головы и все собравшиеся. Ученый муж поднялся на опрокинутый базарный ларь и воскликнул: «Можно отрубить голову, но нельзя брить волосы!» Толпа ответила громким эхом: «Волосы брить не дадим! Да здравствует династия Великая Мин! Смерть изменникам!»

Весь город был охвачен волнением. Оно перекинулось в окрестности. Через северные ворота в Цзянъинь вошло сельское ополчение. Его приход послужил сигналом к восстанию. Горожане и ополченцы разом вышибли двери в уездной управе. С криками ворвались внутрь и смяли присмиревших солдат и чиновников. В ярости искали начальника уезда — изменника Фана. Наконец нашли и убили. Схватили и избили его приспешников. Поймали и связали нескольких маньчжурских шпионов. А люди все прибывали. Мятежники стали выбирать руководителей обороны. Требовали раздать им аркебузы, хранившиеся в башнях крепостных стен. Так началась героическая эпопея защитников Цзянъиня — славная и трагическая страница китайской истории.

До маньчжурского завоевания в империи Мин сохранялась традиционная мужская прическа. Длинные волосы скручивались на затылке в пучок и закреплялись шнурком, шпилькой или палочкой. Получался своего рода шиньон. Именно он отличал китайца — носителя древней конфуцианской цивилизации — от всех прочих народов, считавшихся либо «варварами», либо просто «дикими». Такая прическа стала символом патриотизма и национальной гордости, знаком превосходства над соседями Китая. Она резко отличалась от маньчжурской, когда волосы со лба выбривались, а остальные заплетались в косу. Такая коса казалась китайцам «варварской», уродливой и смешной, а заплести ее значило признать власть маньчжуров! Тем самым мужской шиньон превращался в символ открытого сопротивления завоевателям. А это каралось отсечением головы.

Заняв в 1644 году Пекин, а затем и весь Северный Китай, маньчжуры издали указ о замене китайской прически на маньчжурскую. Однако это требование строго соблюдалось лишь в столице, в северных же провинциях китайцы по-прежнему ходили с шиньонами, поскольку князь-регент Доргонь не хотел озлоблять население севера, пока не был завоеван юг. Но в 1645 году сразу после овладения Нанкином — Южной столицей Китая — он повелел всем мужчинам на территории Цзяннани в десятидневный срок соорудить себе маньчжурскую прическу. Во всех городах края на рынках, площадях, у городских ворот, на стенах управ был вывешен грозный указ. В нем говорилось: «Кто выполнит приказ, станет подданным нашего государства. Кто замешкается, будет наказан как сопротивляющийся разбойник!» Родившаяся тогда пословица гласила: «Хочешь сохранить голову — должен лишиться волос! Сохранишь волосы — лишишься головы!»

Насилие вызвало взрыв народного гнева. Горожане и сельские жители сотнями брались за оружие. Между тем в Нанкине и других городах Цзяннани верхи повергнутой империи с легкостью и необычной поспешностью сменили фасон прически. Спасая свои головы и карьеру, на сторону победителей перешли большинство минских придворных, сановников, чиновников и военных.

Своим предводителем восставшие жители Цзянъиня провозгласили судейского чиновника Чэнь Минъюя, известного своей честностью и справедливостью, а командующим — Шао Кана, сведущего в военном деле. Он не решился раздать оружие народу, во всем полагаясь на солдат и офицеров гарнизона, а также на речную военную флотилию. Этими силами Шао Кану удалось отразить первый удар цинских войск, посланных на усмирение Цзянъиня.

Второй натиск цинских войск оказался мощнее. Бой шел за те кварталы, что находились вне крепостных стен. Отстаивая западную часть города и южные ворота, солдаты Шао Кана были вынуждены отступить. Противник сжег восточные кварталы и разграбил пригороды. Отважно билось сельское ополчение. С ним взаимодействовали джонки местной флотилии. В схватке «деревенские удальцы» убили командующего маньчжурской конницей, однако с подходом новых частей противника они были рассеяны. Их вожака Гао Жуя схватили и за отказ служить маньчжурам казнили. Потерпела неудачу и речная флотилия. Ее командир позорно бежал. Стало ясно, что Шао Кан не сумеет отстоять город. Нужен был другой воевода.

Выбор пал на жившего в окрестностях города судейского чиновника Янь Инъюаня. По словам современника, это «был широкоплечий человек большого роста. Со смуглым лицом и тонкими усами. Характер у него был твердый и решительный. Приказы четкие и строгие. Тех, кто нарушал закон, наказывал плетьми и протыканием ушей». Зато тем, кто отличался, никогда не скупился на пожалования. Раненым собственноручно делал перевязки. Убитым устраивал пышные похороны. Совершал жертвенное возлияние вина и оплакивал их. Воинов звал «любимыми братьями», а не по имени — так в Китае обычно обращались к слугам и простолюдинам.

В лице Янь Инъюаня восставшие обрели талантливого организатора и военачальника. Он открыл склады с аркебузами и порохом и вооружил защитников города. Весь Цзянъинь разбил на сектора. Уговорил местных богачей помочь. Жертвователей оказалось много. Благодаря им храбрецы снабжались всем необходимым. В осажденном городе находилось сто пушек, триста бочек пороха, шестьдесят тонн свинцовых и чугунных ядер, тысяча арбалетов и шестьсот тонн продовольствия. В итоге Цзянъинь превратился в настоящую крепость. Янь Инъюань провел всеобщую мобилизацию. Создал городское войско. Установил в нем образцовый порядок и жесткую дисциплину. Не давал ни малейшего снисхождения даже самым близким своим помощникам. Особо заботился о том, чтобы бойцы были сыты, одеты, обуты и крепки духом.

Неприятель рассчитывал занять взбунтовавшийся уездный городишко с ходу и ринулся на штурм северных ворот. Атака захлебнулась. Пришлось начать осаду. К стенам города стягивались все новые и новые отряды — маньчжурские и китайские. Последние состояли из бывших минских солдат во главе с изменником Лю Лянцзо. Он организовал новый штурм — на этот раз со стороны восточного угла крепостной стены. Его солдаты под защитой деревянных навесов, покрытых мокрой кожей, бросились вперед, но их встретил настоящий град каменных глыб, и они отступили.

Через несколько дней под Цзянъинем собралось до 100 тысяч вражеских воинов. С утра до вечера окруженный город обстреливался из пушек, осыпался градом стрел. Каждый день с его крепостных стен уносили много раненых. Лю Лянцзо решил уговорами склонить «мятежников» к капитуляции. По его приказу святые отцы из ближайшего буддийского монастыря Сыфан целыми днями стояли на коленях под стенами города, призывая «заблудшие души» сдаться. Однако все их усилия пропали впустую. Тогда Лю Лянцзо сам обратился к Янь Инъюаню. Подъехав к стене, он вызвал его и стал склонять перейти на сторону династии Цин, ссылаясь на то, что так поступили уже многие минские военачальники. На это прозвучал гордый и гневный ответ: «Генералы сдаются, но офицеры — никогда!»

Закончился первый месяц осады. Второй. А крепость все стояла. Штурм следовал за штурмом, но всякий раз атакующие откатывались, неся большие потери. Умельцы из числа защитников города придумали и стали во множестве изготовлять небольшие луки. У их стрел вместо наконечников были пороховые заряды. С попаданием такой «огненной стрелы» в лицо человек умирал мгновенно, а при ударе ее в тело — погибал в страшных мучениях. Цинские солдаты до смерти боялись этого оружия. Кроме «зажигательных стрел» применялся «огненный ковер», придуманный самим Янь Инъюанем. Видимо, так называлась горящая нефть, которую разливали и поджигали под ногами вражеских воинов. Широко применялись железные палицы с крючками на хлопковых веревках. С их помощью противников зацепляли и втаскивали на стену. Враги в ужасе от всех этих необычных средств ведения войны боялись приближаться к стенам города. «Маньчжурские солдаты, несмотря на свою многочисленность, во время приступа менялись в лице от страха… и не было среди них никого, кто бы ни молил Бога дать ему возможность вернуться живым», — писал современник. Цзянъинь стал казаться атакующим средоточием каких-то таинственных сил — духов, демонов, привидений. «Однажды вечером, — писал очевидец, — когда яростно ревел ветер с дождем, во всем городе не зажигали огня. Вдруг с четырех сторон поднялся какой-то сверхъестественный блеск. Врагам показалось, что на городской стене командуют трое в ярко-красных одеждах. А в действительности этого не было. Увидели также, что какая-то женщина-полководец схватила знамя и отдает команды. А в действительности этого не было тоже».

Видя, что штурм за штурмом не дают результата и только приводят к потерям, маньчжурский командующий решил приступить к непрерывному обстрелу города: «Грохот орудий слышался днем и ночью. Земля сотрясалась на сто ли (более чем на 50 километров. — Авт.) вокруг. Внутри города число убитых и раненых увеличивалось с каждым днем. Плачу на одной улице вторил плач на другой». Ядра тяжелых цинских орудий пробили наконец городские ворота. Проломили крепостную стену.

Наступило 11 октября. В полдень начался решающий штурм. Цинские солдаты наконец ворвались в город. Завязались ожесточенные уличные бои. Два дня длилось яростное сражение, расколовшееся на сотни схваток. Янь Инъюань героически бился с врагом. Восемь раз он водил своих «братьев» в атаку, надеясь вырваться из города, но сделать этого не удалось. Видя, что кольцо врагов сжимается, Янь Инъюань решил покончить с собой. Он вонзил в себя меч, но, видимо, рука в последний момент дрогнула, и самоубийства не получилось. Тогда Янь Инъюань бросился в озеро, думая утопиться, но тут его настигли цинские солдаты. Связав воеводу, они привели его в буддийский храм, где находился Лю Лянцзо.

Тут в храм в окружении офицеров и телохранителей вошел маньчжурский князь Додо. Все ждали, что пленный либо поклонится командующему, либо падет на колени. Однако Янь Инъюань, наоборот, гордо выпрямился. Один из маньчжуров острием пики ударил его в голень. Янь Инъюань рухнул на пол храма. Здесь его и оставили лежать, а к исходу дня перенесли в буддийский монастырь. Той же ночью он скончался от потери крови.

Верхом на коне и с мечом в руках сражался на улицах Чэнь Минъюй. Со своим отрядом он также пытался пробиться к воротам и встретил смерть, как подобает воину. Погибли и все члены семьи Чэнь Минъюя: они заперлись в доме и, дабы не попасть в плен, сами подожгли его. Наступившая ночь на время прервала битву. Маньчжуры надеялись, что наутро, осознав бессмысленность дальнейшего сопротивления, бунтовщики капитулируют. Однако они обманулись в своих ожиданиях. На рассвете уличные бои возобновились с прежней силой. Тогда Додо приказал: вырезать поголовно все население города. Люди гибли, не прося пощады, и «ни один из них не покорился». Одни сами бросались на мечи. Другие приказывали своим слугам прикончить их. Третьи вешались. Четвертые всей семьей сгорали в своих жилищах. Глава одной из таких семей на память потомкам написал на стене крупными иероглифами: «Здесь умирает Ци Сюнь! Его жена, дочь, сын и сноха тоже умирают!» Ручьи крови текли по улицам и переулкам города.

К вечеру 13 октября резня завершилась. Это был восемьдесят первый день героической обороны. Из 60 тысяч горожан уцелели только 53 человека. От рук карателей пало почти 112 тысяч обитателей окрестных сел. Всего в уезде погибли 172 тысячи человек. Страшен был вид Цзянъиня: «В городе убитыми были заполнены доверху все колодцы. В водоемах… трупы лежали в несколько рядов». Цинский наместник Цзяннани, лютый палач Хун Чэнчоу, доносил в Пекин об «умиротворении»: «В городе почти все истреблены. В пригороде все деревни опустошены, и лишь немногим удалось бежать». По сути, победители завладели не городом, а дымящимися развалинами и грудами трупов. Этой героической эпопее посвятил свое произведение «Воспоминание об обороне города Цзянъиня» очевидец событий Сюй Чжунси, давший яркое и правдивое описание увиденного.

Отчаянное сопротивление Цзянъиня приковало к себе основные силы армии князя Додо. А это сорвало дальнейший бросок завоевателей на юг. Темп наступления был утерян. Под стенами города и в уличных боях захватчики потеряли свыше 75 тысяч убитыми. При штурмах пали три маньчжурских князя и восемнадцать военачальников. Из 240 тысяч осаждавших у Додо остались около 160 тысяч солдат и офицеров. Армия была измотана, требовала отдыха и подкреплений. Из-за этого маньчжуры не смогли разгромить отступавшую на юг большую колонну минских войск под командованием Цянь Тана. В то же время новое правительство династии Мин, созданное во главе с Тан-ваном, укрепилось в Фуцзяни и Гуандуне и привело свои войска в относительный порядок. Историк тех лет, клеймя предательство минской бюрократии, переметнувшейся в лагерь завоевателей, писал: «Только два простых судебных пристава (Янь Инъюань и Чэнь Минъ-юй. — Авт.) выполнили свой долг, борясь за один город. Если бы раньше люди, охранявшие ворота столицы (Нанкина. — Авт.), действовали как они, то тогда бы Южный Китай не был так легко отдан противнику».

В своем героизме защитники Цзянъиня были не одиноки. Два месяца держался город Цзядин. Овладев им, каратели вырезали 20 тысяч жителей. Однако и после этого горожане восстали вновь. Мужественно оборонялся небольшой городок Куньшань. Его штурм длился четыре дня. Только на пятые сутки маньчжуры ворвались в город и учинили кровавую бойню. Свыше 40 тысяч жителей полегли от мечей «северных варваров» и их китайских подручных. На фоне самоотверженности простых людей особенно отталкивающей выглядит измена родине со стороны правящей верхушки империи Мин, которая не только переметнулась в стан врага, но и обратила оружие против соотечественников.

Меч, кисть и тушечница. Борьба и творчество Хуан Цзунси

Пекинский суд еще до начала этого памятного слушания 1628 года понимал всю щекотливость своего положения. Истец — восемнадцатилетний юноша гневно требовал смертного приговора для двух ответчиков. Оба были ставленниками клики дворцовых евнухов. По ложному доносу этих двоих в тюремном застенке погиб его отец — член недавно разгромленной евнухами группировки реформаторов Дунлинь. Пылкий молодой человек вызывал у судьи симпатию, сочувствие и уважение. Во-первых, он уже был кандидатом на получение ученой степени (чжушэн). Во-вторых, в своей мести неуклонно следовал сыновнему долгу. А это была одна из самых почитаемых норм конфуцианской этики. Тем не менее прислушаться к зову своего сердца судья не спешил. Дело в том, что истец приехал из южной приморской провинции Чжэцзян. Он был небогат и не имел сильных покровителей в Пекине. Иное дело ответчики — крупные чиновники, богатые люди, пользовавшиеся поддержкой влиятельных дворцовых евнухов. Связываться с такой силой опасно! Да и ответчики упорно отметали предъявленное им обвинение. Более того, эти двое начали встречный процесс. Однако у одного из доносчиков сдали нервы. И он тайно послал истцу очень крупную взятку. Юноша с омерзением и гневом отверг сделку. А затем довел факт подкупа до сведения судьи. На очередном слушании дела взяткодатель все отрицал. Вот тогда-то и произошло невиданное. Молодой человек выхватил из своего левого рукава длинное железное шило, бросился на мерзавца и ранил его. Если бы тот вовремя не отпрянул, то пал бы мертвым. Ринувшиеся к нему на помощь судебные приставы парировали второй разящий удар яростного мстителя. Видя бесполезность дальнейшей борьбы, нападавший молча и гордо удалился. Вскоре весь Пекин только и говорил о случившемся. Все порядочные люди горячо одобряли порыв сына, мстящего за отца. Имя юноши было у всех на устах. Так в политическую жизнь Китая вошел Хуан Цзунси — в последующем гордость китайской науки и культуры.

С середины XVII столетия на интеллектуальном небосклоне Срединного государства сияли три светила. Это был Хуан Цзунси (Хуан Личжоу, 1610–1695), Гу Яньу (Гу Тинлин, 1613–1682) и Ван Фучжи (Ван Чуаншань, 1619–1692). Три выдающихся ученых-энциклопедиста, крупных мыслителя и пламенных патриота. Самой значительной фигурой в этой блестящей плеяде талантов бесспорно оставался Хуан Цзунси. Сферы его интересов — математика, география, теория музыки и календарные расчеты. Хуан стал творцом историко-философской науки в Китае, создав классические работы по истории философии эпох Сун, Юань и Мин. Эти династии правили в Китае в X–XVII веках.

С детства Хуан Цзунси отличался выдающимися способностями и тягой к знаниям. В тринадцать лет он, выдержав государственные экзамены, получил первую ученую степень. Он находился под сильнейшим нравственным влиянием отца — Хуан Цзунсу (1584–1626), известного ученого, педагога, писателя и прогрессивного политика. Обладатель высшей ученой степени (цзиньши), отец был столичным цензором, то есть инспектором-контролером, и одним из лидеров реформаторского движения Дунлинь, пытавшихся предотвратить крушение Минской империи. С приходом дунлиньцев к власти в 1620 году Хуан Цзунсу оказался в эпицентре политической борьбы. В его доме проходили тайные ночные совещания дунлиньцев. Ряд ведущих реформаторов были его близкими товарищами. Живя с 1623 года под отцовским кровом в Пекине, Хуан Цзунси окунулся в самую гущу борьбы между дворцовыми евнухами и реформаторами. Именно здесь, в столице, он понял разницу между «мутным и чистым» в политике. Душевным потрясением для молодого Хуана стал разгром движения Дунлинь в 1625 году. К этому времени они с отцом вернулись к себе на родину — в Чжэцзян. Победившая придворная клика во главе с временщиком, главным евнухом Вэй Чжунсянем, перешла к репрессиям. В числе прочих аресту подлежал и отец Хуан Цзунси. Его сочли настолько «опасным преступником», что для доставки в столицу направили роту императорской гвардии. Отца бросили в дворцовую тюрьму. Началась череда допросов и истязаний. 24 июля 1626 года отец умер в застенке от пыток.

Для шестнадцатилетнего юноши это был страшный удар. Днем он искал успокоения в книгах. Ночами беззвучно плакал, уткнувшись лицом в одеяло. Перед глазами юноши постоянно стояла цитата из древнего канона, выведенная на стене усадьбы еще дедом: «Ты забыл — Го Цзянь убил твоего отца!» Когда власть жестокого временщика рухнула, Хуан Цзунси поспешил в Пекин, намереваясь убить Вэй Чжунсяня. Он имел при себе длинное железное шило — орудие мести и объяснительную записку. Однако к моменту прибытия юноши в столицу его ненавистный враг уже покончил самоубийством. Тогда Хуан решил мстить подручным Вэй Чжунсяня — его «когтям и клыкам», причастным к гибели отца. Двое из них в свое время настрочили донос на отца, из-за которого он попал в застенок. Против них-то и начал Хуан Цзунси судебный процесс, с гневом отказавшись от тайно предложенного ему «отступного» — свыше ста килограммов серебра и золота. Видя, что разбирательство ничего не дает, он решил сам вершить правосудие и ранил главного из этих мерзавцев. Позже с помощью друзей он прикончил двух других подручных Вэй Чжунсяня. Эти акты мщения были восприняты обществом как исполнение сыновнего долга перед погибшим отцом. Хуан Цзунси стал объектом восхищения и симпатий истинных конфуцианцев.

1628 год оказался и для Хуан Цзунси, и для всего Китая переломным. В тот год началась «великая смута», которая вместила в себя и Крестьянскую войну (1628–1646), и маньчжурское завоевание Китая (1644–1683), и гибель Минской империи, и войну «трех князей-данников» (1673–1681), и чудовищную послевоенную разруху. Настало время, когда «небо раскололось и земля разверзлась». Пытаясь остановить этот грозный разрушительный поток, передовые люди Китая надеются продолжить дело реформаторов движения Дунлинь, стремятся создать свое движение, обуздать придворных евнухов и обновить государство. В 1630 году Хуан Цзунси становится членом политического и литературного «Общества возрождения» («Фушэ»), оппозиционного придворным кругам, и в первую очередь евнухам. В 1632 году на съезд общества прибыли уже более двух тысяч интеллектуалов со всех концов Китая. Новое общество стали называть «маленькое Дунлинь».

В него вступали те, кто ранее поддерживал и сочувствовал реформаторам или втайне разделял их цели.

Когда в 1644 году до Хуан Цзунси доходит весть о захвате повстанцами Ли Цзычэна Пекина и падении там династии Мин, он бросает научные изыскания и собирает отряд добровольцев для поддержки пошатнувшейся империи. Ее новой столицей становится Нанкин. Здесь на трон восходит один из минских князей Фу-ван (Чжу Юсун). Однако вскоре свою диктатуру устанавливает клика евнухов во главе с Ма Шинном и Юань Дачэнем. Против них выступила молодежь, выдвинувшая своим лидером Хуан Цзунси.

К тому времени крестьянская армия уже была разбита и отступала на запад, а почти весь Северный Китай очутился во власти маньчжуров. Над страной и над усеченной империей Мин нависла смертельная угроза. Но вместо создания единого фронта борьбы против чужеземцев клика Ма Шиина принялась сводить старые счеты и уничтожать своих политических противников. Став в 1644 году в Нанкине вторым человеком в правительстве, Юань Дачэнь организовал массовые аресты членов «Фушэ». Приказано было бросить в тюрьму всех этих 140 человек. Правящая клика именовала их «саранчой». Дабы не быть схваченным и не разделить участь отца, Хуан Цзунси скрывается в подполье. За его поимку неоднократно объявляется большая денежная награда. Не желая попасть в лапы к своему лютому и могущественному врагу, Хуан Цзунси на корабле бежит в Японию. Однако вскоре туда приходит грозная весть — маньчжуры начали завоевание Китая к югу от Янцзы. Под угрозой его родные места. И он спешно возвращается домой.

После падения Нанкина в 1645 году Хуан Цзунси вместе со своими младшими братьями собирает отряд в несколько сотен добровольцев и с оружием в руках сражается против «северных варваров». Бойцы Хуана показали себя отважными воинами. Их головы были повязаны белыми платками. Поэтому их называли «войском белоголовых». Против завоевателей-маньчжуров сражались и два других корифея китайской науки XVII века — Ван Фучжи и Гу Яньу; последний даже получил высокий чин в Военном ведомстве. Отряд Хуан Цзунси действовал в окрестностях озера Тайху. Позже под натиском противника это небольшое «войско» отступило с юга Цзянсу в северные районы Чжэцзяна.

Под Шаосином Хуан Цзунси встречается с «временным правителем» гибнущей Минской империи Лу-ваном (Чжу Ихай). Он готов поставить свое «войско белоголовых» на службу претенденту на минский престол. В 1646 году Хуан Цзунси становится цензором-инспектором и крупным сановником Военного ведомства. Он оказывается в числе пяти крупных военачальников и политиков, на которых в 1646–1647 годах опирался Лу-ван. Когда же под натиском завоевателей Лу-ван бежал в Фуцзянь, Хуан Цзунси не поддался общей панике. Потеряв на равнине много бойцов, он отводит остатки своего отряда — пятьсот человек — в горы.

К концу года не только Чжэцзян, но и Фуцзянь оказываются в руках завоевателей. Все это заставило окружение Лу-вана искать военной помощи в соседней Японии. И Хуан Цзунси в 1649 году плывет в Страну восходящего солнца просить сегуна Токугава Иэмицу о помощи и присылке на материк самураев. Просить чужеземцев всегда трудно. А для тогдашнего китайца подобная миссия унизительна вдвойне. Китай — Срединное государство — считал себя Центром Вселенной, гегемоном мира и единственным средоточием цивилизации. А Страна восходящего солнца среди всех прочих именовалась китайцами «варварской» и «даннической». Японцев называли «восточными варварами», «карликовыми чертями» или «маленькими чертями из-за Восточного моря». Для китайца-великодержавника было мучением перейти от высокомерной пренебрежительности и величественной снисходительности к роли смиренного просителя. Именно в такой ситуации очутился приехавший на Японские острова Хуан Цзунси. Унижение оказалось особенно болезненным, поскольку сёгун и князья (даймё) не пожелали впутаться в кровавую драму Китая. И посланец минского правителя вернулся ни с чем.

Он решает ехать домой. Его родные края уже попали под власть «северных варваров». Но завоеватели не преследуют тех, кто сложил оружие. Хуан Цзунси вынужден пойти на очередное унижение: принять подданство маньчжурской династии Цин и изменить прическу. Он заплетает себе маньчжурскую косу и сбривает волосы с передней части головы.

Вчерашний боевой командир, сановник, политик и дипломат целиком отдается научным занятиям и преподаванию и до конца жизни в 1695 году остается вне активной политики. За эти годы Хуан Цзунси становится человеком энциклопедических знаний. Он много сделал в области изучения конфуцианского канона, истории конфуцианства, литературы, истории и математики. Вокруг него появляется много последователей и учеников. Постепенно он становится признанным авторитетом не только в чисто научной сфере. Его мнение высоко ценится в среде патриотической интеллигенции. Поэтому завоеватели всячески стараются переманить этого влиятельного старца на свою сторону.

Попытки поставить его талант и авторитет на службу новой династии становятся особенно настойчивыми в годы войны «трех князей-данников», когда власть династии Цин снова оказывается под ударом. Завоеватели стремятся перетянуть на свою сторону оппозиционных шэньши и интеллигенцию. Маститому ученому делают предложения одно заманчивее другого, но он все их отклоняет. Его нельзя ничем купить. Да, он отбросил меч и вышел из боя, но служить врагам не будет! К старому «упрямцу» применяют мягкие «меры воздействия» — угрозы, заманчивые обещания, интриги, комплименты и подкуп. Все эти приемы оказываются бесполезными перед его стойким неприятием новой власти. В этом он не одинок.

Не признал новую династию и Гу Яньу, давший себе клятву не служить «северным варварам». Демонстративно изменив свое прежнее имя на Яньу — Пламенная Воинственность, он совершил паломничество ко всем могилам минских императоров. За все это дважды — в 1655 и 1668 годах — сидел в тюрьме в Цзинани. После этого ему вновь предлагали стать чиновником, проповедовать покорность новой династии и участвовать в составлении многотомной «Истории династии Мин». Гу Яньу остался непреклонным. Зато когда патриотически настроенная интеллигенция в 1651 году создала оппозиционное «Литературное общество» («Цзинъинь шишэ»), или «Союз скитальцев» («Таочжи шэ»), Гу Яньу сразу же вступил в него.

Не менее твердую позицию занимал Ван Фучжи. После поражения патриотических войск в 50-х годах он сменил фамилию и ушел в подполье. Новые власти объявили его в розыск. Ученый прятался в горах провинций Хунань, Гуанси и Гуйчжоу — в глухих медвежьих углах среди народностей мяо и яо. В горах Шичуаншань Ван Фучжи устроил себе жилище в пещере. Ученики почтительно звали его «Учитель Чуаншань». Он проигнорировал обещание амнистии и не пошел в услужение к маньчжурам.

Между тем жизнь стареющего Хуан Цзунси течет без изменений. Ученый работает в библиотеках и дома. Гостит в семьях, где имеются коллекции редких и нужных ему книг, рукописей и документов. Переписывается с друзьями и выдающимися учеными. Готовит все новых и новых учеников. Он умер своей смертью на 86-м году жизни, окруженный всеобщим почтением.

Научное, политическое и культурное наследие Хуан Цзунси огромно и многогранно. Мы же рассмотрим лишь его вклад в области политических и правовых учений. Самым знаменитым его произведением стал политико-правовой трактат «Просвещаю варваров в ожидании визита [совершенномудрого государя]» («Мин и дай фан лу»), написанный в 1662 году. Он посвящен анализу взаимоотношений общества («Поднебесной») и правителя. Следуя учению древнекитайского философа Мэнцзы (372–289 годы до н.э.), Хуан Цзунси утверждал, что в жизни общества должна доминировать общая польза-выгода (ли). Народ обладает приоритетом над государем, а отсюда вполне допустимо свержение порочного монарха. Размышляя о «справедливом правлении», ученый ставил под сомнение тезис о непогрешимости императора — Сына Неба как высшего существа. «То, что для государя истина, не обязательно истина. То, что для государя ложь, не обязательно ложь!» Нужно добиться, чтобы «Сын Неба не осмеливался считать себя определителем истины и лжи. Большой ущерб Китаю причиняет не кто иной, как император. Если в Поднебесной нет уголка, где можно было бы пребывать в спокойствии, то это дело рук государя».

По мнению Хуан Цзунси, следует «рассматривать Поднебесную в качестве хозяина, а правителя — в качестве гостя». Именно так было в древности — при совершенномудрых государях. Потом все поменялось местами. Императоры стали считать Поднебесную своим частным владением. Монарх воспринимал себя уже «хозяином», а Поднебесную — «гостем». Такое нарушение истинных устоев государственности началось именно с переориентации монарха на интересы собственные и выгоды своей семьи. Легитимность верховной власти резко падает, когда правители считают Поднебесную своим семейным достоянием. Отсюда борьба за трон и Смуты. Владыки подменяют общественные интересы своими личными, игнорируют интересы подданных. «По этой причине народ Поднебесной озлобился на правителя и смотрит на него как на врага и называет тираном». Поэтому «порядок или беспорядок в Поднебесной зависят не от возвышения или гибели династии, а от радости или горя всего народа». Исходя из этого, идеальное государство должно стать ограниченной монархией.

«Государство принадлежит народу, а не является собственностью императора», — писал Хуан Цзунси. Раз «народ — хозяин, а государь — его гость», то монархия легитимна лишь при соблюдении интересов всей Поднебесной и общественной пользы-выгоды. Для восстановления легитимности правления главным является законодательство. Традиционная система Китая издревле считала, что мораль выше закона. Хуан Цзунси, наоборот, поставил право над этикой. В дилемме «законы или люди» он определяющим считал юридические нормы. Сначала должны «иметься упорядочивающие законы, после чего появятся упорядочивающие люди». При этом следует отделять «законы [в интересах] Поднебесной» от «законов [в интересах] одной семьи [правителя]». Последние ученый считал «незаконными законами». Необходимо обновление правовых устоев, ибо «каждая эпоха имеет законы данной эпохи», а «соответствие законов [своему] времени обусловливает порядок». Говоря о деградации современного ему права, Хуан Цзунси предлагал вернуться к «идеальным» нормам «золотого века» древности.

В административной сфере он осуждал произошедший отрыв императора от чиновной иерархии, отделение государя от административной системы. В традиционном Китае чиновники считались «руками и ногами» Сына Неба, а весь госаппарат — частью тела государя. Власть монарха уподоблялась господству личности над своим телом. Части же по своей природе подчинялись целому. Поэтому власть Сына Неба считалась безграничной. В противовес этому Хуан Цзун-си дал иную — ограничительную — трактовку этой дилеммы. А именно — следует признавать и зависимость целого от его частей. Такой подход был направлен против крайностей абсолютной монархии. Хуан Цзунси считал, что император должен быть включен в единую правящую иерархию. Тем самым власть Сына Неба в определенной мере должна быть ограничена, разделена со всем правящим аппаратом. Правитель должен быть не над госаппаратом, а вместе с ним. «Поднебесная не может быть упорядочена одним человеком». Кроме того, Китаю необходимы первый министр, то есть глава правительства, и руководимый им кабинет министров. Ни того ни другого не было в традиционной государственной системе Китая.

По мнению Хуан Цзунси, необходима инстанция, выдвигающая и обсуждающая законы, а также контролирующая их исполнение. Такой силой должны стать учебные заведения — школы всех ступеней. Речь шла о частных конфуцианских школах и академиях, неофициальных объединениях ученых — носителей конфуцианской этики. Здесь Хуан Цзунси видел неразрывность трех систем — образовательной, экзаменационной и чиновной. Поскольку учебная, квалификационная и административная системы уже срослись друг с другом, школы сами превратились в «места, где взращиваются служилые». Поэтому надо, чтобы «все средства упорядочения Поднебесной исходили из школ». Учебные заведения должны стать представительными органами, выражающими общественное мнение и доносящими его до госаппарата и государя. В рамках предлагаемой Хуан Цзунси единой общегосударственной системы образования каждая ее отдельная школа или академия имеет право на собственное свободное мнение по всем вопросам. Тем самым учебные заведения своим авторитетом влияют на дела правления.

Стремясь ограничить всевластие императора и бюрократического аппарата, Хуан Цзунси предлагал поднять роль советников-конфуцианцев и расширить влияние ученых авторитетов в управлении государством. Важнейшим таким инструментом должна стать высшая школа, своего рода столичный университет во главе со своим старейшиной-ректором. Последний по своему усмотрению формирует ученый ареопаг из числа ведущих конфуцианских авторитетов. Раз в месяц сам император и высшие сановники должны почтительно слушать лекцию-наставление старейшины-ректора. Тот по своему рангу приравнивается к первому министру. При случае ректор может занять пост премьера. На периферии главы местных учебных заведений каждые две недели также должны читать здешним чиновникам лекции-наставления. Тем самым за счет создания интеллектуального звена государственной системы Хуан Цзунси предлагал абсолютную власть монарха и мощь госаппарата поставить под реальный контроль высших научных и моральных авторитетов при введении гласности. Так, на периферии ученые-наставники должны были публично под барабанный бой объявлять о выявленных ими злоупотреблениях и упущениях местной бюрократии. Такие предложения Хуан Цзунси, как ограничение самодержавия императора и власти бюрократии, интеллектуально-этический контроль над госаппаратом и гласность, выглядят не только как движение вперед, но и как возврат к идеалам древности. Тогда мудрые и нравственные советники-конфуцианцы наставляли «заблудших» государей на путь истинный. Иначе говоря, Хуан Цзунси искал свой идеал в древности.

В традиционном Китае личность искони подавлялась государством. Частные интересы считались синонимом корысти, стяжательства и моральной деградации. Конфуцианская деспотия в противовес «низменным» побуждениям «частника» насаждала незыблемое господство «общих» «высокоэтических» целей, то есть интересов казны. На практике это вело к ограблению, притеснению и сдерживанию инициативной личности. В противовес этой официальной доктрине Хуан Цзунси считал, что частные интересы не должны искореняться государством. Наоборот, их следует использовать для блага всего Китая. На всех уровнях государственной системы частные устремления необходимо направлять в русло общей пользы-выгоды. А императору надлежит стать верховным координатором этого потока во всей Поднебесной. Ради наилучшего сочетания частного и государственного Хуан Цзунси предлагал провести административную реформу. По его мнению, существующую жесткую централизованную систему «центр — округа — уезды» следует заменить мягкой децентрализованной сетью «феодов», похожей на ту, что существовала в древности до династии Цинь (221–206 годы до н.э.). В этом можно видеть, по сути, первый шаг к федерализму, местной автономии и самоуправлению территорий. В своем трактате Хуан Цзунси разработал и основы экономической политики идеального государства. Для перехода к нему необходимо восстановить древнюю систему «колодезных полей» (цзин тянь) и тем осуществить уравнительный передел земли. Упорядочить налоговую систему и военную организацию, а также всемерно поощрять ремесло и торговлю. Ученый предлагал провести унификацию денежной системы и учредить банки. Между тем славу Хуан Цзунси как ученому принесли прежде всего исторические сочинения, посвященные эпохе Мин (1368–1644). Как историк Хуан Цзунси критически относился к официальной историографии. «Из династийных историй можно брать только хронологию», — писал он.

Научные и политические построения Хуан Цзунси остались непревзойденными в течение XVIII столетия. Завоеватели-маньчжуры боялись распространения его «крамольных» идей. Трактат Хуан Цзунси «Просвещаю варваров в ожидании визита [совершенно-мудрого государя]» и ряд других трудов попали в список запрещенных книг. Смелые идеи Хуан Цзунси в XVII веке в условиях жесточайшего террора цинских властей имели ограниченное распространение. В основном они стали известны в Китае много позже. Запрет на их публикацию был снят лишь в конце XIX—начале XX века.

Дорога на плаху. Как оборвалась карьера предателя

Осенью года Собаки (1646) по дорогам приморской провинции Фуцзянь из дворца-крепости Аньпинчжэнь двинулась длинная и внушительная процессия. Впереди — слуги владельца этого «имения», за ними — отряды его личной «гвардии». Далее челядь и носильщики с ценной поклажей в сундуках. Телохранители шли спереди, сзади и с боков роскошного паланкина, в котором сидел сорокадвухлетний «владыка Фуцзяни», всесильный «первый министр», обладатель титула «герцог» (гун) Чжэн Чжилун. За ним шествовали секретари, чиновники, служащие. В нескольких паланкинах несли его сыновей и прочую родню. Далее следовали телохранители, солдаты и обоз. Процессия двигалась торжественно, почти триумфально, а сам глава ее сиял счастьем. Населению и местным властям объявлялось, что Чжэн Чжилун следует в ставку маньчжурского князя Боло, дабы вступить в должность императорского наместника Фуцзяни и Гуандуна. Никто вокруг, да и сам виновник торжества ни минуты не сомневался, что его феерическая дотоле карьера поднялась еще на одну ступень. Поражались лишь его небывалому везению. В те дни никому даже в голову не приходило, что этот баловень судьбы и ловкач делает в своей бурной жизни первую и последнюю, роковую, ошибку.

Родился Чжэн Чжилун в год Дракона (1604) в довольно бедной семье служащего. Вскоре его отец получил место мелкого чиновника в богатом торговом приморском городе Цюань-чжоу в Фуцзяни. Родители возлагали на мальчика большие надежды — прочили ему карьеру ученого, шэньши и чиновника. Однако парень оказался лентяем, драчуном и задирой. Тем не менее он понравился местному окружному начальнику, который стал оказывать ему свое покровительство. С отъездом благодетеля сей лоботряс в год Собаки (1622) бежал из дома и на время осел в Аомэне (Макао) у своего деда по матери. Здесь он поступил на службу к португальцам, хозяевам крохотной колонии на юге Гуандуна, и перешел в христианство, получив имя Николае Гаспар, или Николае Игуань. Итак, уже в юности он не только бросил родителей, но и предал родную «религию» — этическое учение Конфуция. Через два года дед снабдил его товарами и пристроил на корабль, отправлявшийся в Японию. Чжэн Чжилун обосновался в Японии, занялся внешней торговлей и контрабандой. На морях в ту пору было крайне неспокойно. Поэтому купцы, занимавшиеся нелегальной внешней торговлей, имели на своих судах вооруженную охрану. Все это вызывало гнев китайских властей, именовавших таких торговцев и их охрану «морскими бандитами», «пиратами» и «разбойниками». В эту категорию попал и наш герой.

В год Мыши (1624) Чжэн Чжилун перебрался в Хирадо. Здесь он женился на дочери богатого японского купца из рода Тогава. Жена-японка родила ему в том же году в Нагасаки мальчика, ставшего позднее прославленным Чжэн Чэнгуном. Вскоре Чжэн Чжилун поступил на службу к богатому китайскому купцу, ведшему морскую торговлю с Японией и часто приезжавшему в Страну восходящего солнца. Тот передал Чжэну большую сумму — 10 тысяч лянов серебра, оставив на его попечении свою семью. Однако после внезапной смерти своего благодетеля Чжэн присвоил все его сокровища и деньги, совершив очередное предательство. Затем он посвятил себя морскому разбою. В 1624 году он вошел в подчинение Ян Сыци — крупного «авторитета» среди тогдашних «джентльменов удачи», грабившего как соотечественников, так и «заморских варваров». Сначала Ян Сыци обосновался в Японии, а позже перебрался на Тайвань. Когда он умер, Чжэн Чжилун возглавил его флотилию, став главой корсаров Тайваня. Какое-то время он даже считался хозяином острова. Так, прибывшие на Тайвань в 1624 году голландцы из Ост-Индской компании некоторое время платили ему арендную плату за занятые ими земли.

Но в год Коровы (1625) для пиратов наступили тяжелые времена — минское правительство повело борьбу с морским разбоем и перетянуло на свою сторону ряд видных корсаров. Тогда Чжэн решил уйти под покровительство голландцев и поступил на службу Ост-Индской компании. Однако сотрудничество с европейцами не задалось, и Чжэну пришлось покинуть Тайвань.

Убежище себе он нашел в «империи» известного тогда на всем Дальнем Востоке Ли Тана, до 1625 года возглавлявшего всю китайскую контрабандную торговлю на море. В свое время его — главу китайской общины в Маниле — испанцы бросили в тюрьму, а имущество конфисковали. После десяти лет заключения узнику удалось бежать и добраться до Японии. Здесь Ли Тан стал главой китайских общин в Хирадо и Нагасаки, богатейшим купцом-контрабандистом, владельцем многих торговых кораблей. Минские власти считали его «морским разбойником», а представители голландской и английской Ост-Индских компаний видели в нем достойного коммерсанта. Когда голландцы в 1624 году обосновались на Тайване, он, выступая в роли главы местных китайцев, оказал немалую помощь «рыжебородым варварам». Занятие контрабандой и пиратством сближало его с европейскими купцами-авантюристами. Среди европейцев Ли Тан был известен под кличкой «Капитан Китай», а также под псевдонимом Андреа Диттис. Впрочем, голландцы были очень осторожны, зная о его пиратских «шалостях» и темных сделках.

Этот «достойный муж» и стал патроном Чжэн Чжилуна. Они были одного поля ягода. Когда в августе 1625 года Ли Тан умер, оставив после себя запутанные дела и много долгов, его «корпорацию» возглавил Чжэн Чжилун. Он имел широкую агентуру в китайских общинах на Филиппинах, в Юго-Восточной Азии и особенно в Стране восходящего солнца. С помощью Чжэна купцы Фуцзяни поставили под свой контроль всю торговлю с Японией. Поставив себя «вне Китая», Чжэн Чжилун активно сотрудничал с его врагами-колонизаторами, прежде всего с голландцами. Посылал он гонцов и к испанцам в Манилу, поддерживал связи с христианскими миссионерами.

С года Зайца до года Овцы (1627–1631) Чжэн Чжилун широко субсидировал китайцев, переселявшихся с материка на Тайвань. Через Тайваньский пролив он перевозил их на кораблях своего флота. Только в 1627 году во время засухи и голода в Фуцзяни он доставил на остров несколько десятков тысяч человек. На Тайване они получали земли и за нее платили арендную плату роду Чжэн. В этой крупномасштабной акции бывшим пиратом двигало отнюдь не сострадание к голодающим, а сугубо корыстные цели. По сути, он готовил на Тайване для себя нечто вроде удельного княжества. При этом новоиспеченному богачу хотелось обрести почет, знатность и прочное основание для своей полууголовной «империи» на море. Для этого надо было перебраться на материк и войти в бюрократическую систему Минской империи. Поэтому Чжэн решил поступить на службу к минскому правительству. Сделал он это в год Дракона (1628) вместе со всем своим флотом, то есть предал «святое морское братство» корсаров. На него была возложена охрана морского побережья Фуцзяни от пиратов и «заморских варваров» — в первую очередь голландцев. В своем новом качестве бывший морской разбойник должен был, замаливая прежние грехи, бороться со своими недавними собратьями по ремеслу — пиратами. Делал он это весьма успешно. За разгром эскадры Лю Сяна и Ли Куйти и захват этих двух главарей пиратов Чжэн Чжилун получил высокое офицерское звание, а за военные действия против голландцев и англичан чин был повышен.

Став крупным минским сановником, Чжэн Чжилун продолжал считать Тайвань территорией, находящейся в своем подчинении, и использовал остров как базу торговли с голландской компанией. По соглашению 1640 года он обязался поставлять голландцам шелк-сырец для японского рынка, а те, в свою очередь, перевозить его китайские товары. На материковой части Китая Чжэн Чжилун начал усиленно скупать пахотные земли. Его поместья — более пятисот! — появились в Фуцзяни и Гуандуне. Самой крупной была усадьба-крепость Аньпинчжэнь на берегу моря.

Ни одна морская джонка не могла выйти в море или войти в порт без разрешения Чжэн Чжилуна, не уплатив особый корабельный сбор в его личную казну. Но основные доходы ему приносила оптовая торговля рисом, который он получал от арендаторов, сидевших на его землях в Фуцзяни, Гуандуне и на Тайване. Его годовой доход достигал 10 миллионов лянов, что равнялось примерно половине годового дохода Великобритании. Его имение-крепость Аньпинчжэнь было «заполнено до краев» деньгами и драгоценностями. Свое богатство Чжэн Чжилун успешно использовал для повышения собственного престижа при императорском дворе в Пекине.

С началом маньчжурского нашествия Чжэн Чжилун со своими родственниками принял участие в борьбе против «северных варваров», поддерживая минский престол. В год Обезьяны (1644) Чжэн Чжилун и два его брата собрали под своим началом большое войско. После захвата Пекина маньчжурами минский двор обосновался в Нанкине. В июне 1644 года, с восшествием на трон князя Фу-вана (Чжу Юсун), Чжэн получил титул бо. Когда в год Курицы (1645) минский князь Тан-ван (Чжу Юйцзянь) провозгласил себя императором в Фучжоу, Чжэн Чжилун стал главнокомандующим его войск, а его родной брат и два двоюродных возглавили соединения морских и сухопутных сил. Их отряды составляли основную часть стотысячной армии Тан-вана. Помимо военных дел в руках Чжэн Чжилуна сосредоточились и все финансы, в том числе около ста тысяч лянов серебра, пожертвованных на оборону. Семейство Чжэн держало в своих руках не только главные сухопутные силы правительства Тан-вана, но и весь фуцзяньский флот.

В год Собаки (1646) Чжэн Чжилуну даруют высший аристократический титул «гун». По сути, вся власть в Фуцзяни переходит в его руки. Его боятся чиновники и сам Тан-ван. Чжэн преследует неугодных ему лиц, а чиновники спешат к нему на доклад и поклон. Тан-ван, сознавая свое бессилие, не может противиться воле всевластного «премьер-министра». В угоду ему признает его старшего сына Чжэн Чэнгуна своим, жалует юноше императорскую фамилию Чжу и присваивает титул бо. Отныне Чжэн Чжилун, как и подобает государю, князю или наместнику, уже не поднимается со своего кресла-трона при приеме сановников и чиновников. Он уже не встречает, как положено по правилам этикета, входящего и не провожает его до выхода по окончании аудиенции.

В год Собаки (1646) цинские войска развернули стремительное наступление в Чжэцзяне, под угрозой оказалось все нажитое Чжэн Чжилуном в Фуцзяни — власть, богатство, поместья, торговые предприятия и флот. Видя победоносное продвижение «варваров» на юг, «владыка Фуцзяни» стал думать не об отражении неприятеля, а о переходе на его сторону во имя сохранения своего добра. Настало время для очередного предательства. Под предлогом отсутствия продовольствия он фактически сорвал второй поход фуцзянь-ских войск на север — против маньчжуров. Еще не перейдя открыто в стан завоевателей, он перестал активно поддерживать минские войска. Все помыслы Чжэн Чжилуна сосредоточились на сохранении своей власти и богатства, поместий и кораблей.

В середине года Собаки Чжэн Чжилун вступил в переговоры с врагом о капитуляции; он торговался о ее условиях и вскоре совершил акт самого настоящего предательства. Когда армия маньчжуров под командованием князя Боло вышла к границам Фуцзяни и полководцы Тан-вана сосредоточили свои войска для обороны узкого ущелья Сяньсягуань — «ворот» в эту провинцию, Чжэн Чжилун отвел свои войска от ущелья, обрекая тем самым армию Тан-вана на полный разгром. Его не остановило даже то, что его братья и некоторые из сыновей выступили против капитуляции. «Как плохой конь всегда не хочет расставаться с конюшней, так и Чжэн Чжилун не хотел расставаться со своим богатством», — так один из китайских историков XVII века охарактеризовал главный побудительный мотив предательства бывшего пирата.

Маньчжуры, казалось бы, оценили его старания. Командующий цинскими войсками Боло пообещал назначить Чжэн Чжилуна наместником Фуцзяни и Гуандуна, сообщив, что для него уже отлита соответствующая печать, а самого его ждут в цинском лагере для обсуждения дел и кадровых назначений в этих двух провинциях. Получив приглашение от Боло, Чжэн Чжилун буквально потерял голову от радости и в сопровождении трех сыновей помчался в расставленный для него капкан. По дороге в ставку Боло он расклеивал объявления, а в них хвастался присвоением ему сана императорского наместника. Устанавливал цены для тех, кто желал получить чиновную должность в его наместничестве. Словом, вел себя так, будто маньчжуры уже отдали ему в наместничество Фуцзянь и Гуандун. Боло действительно встретил его приветливо и устроил в честь гостя трехдневный пир. Но в третью ночь маньчжуры схватили будущего Чжэн Чжилуна и под охраной доставили в Пекин — ко двору богдохана Фулиня, а точнее — в распоряжение всевластного князя-регента Доргоня. До сих пор Чжэн Чжилун не ценил тех, кто желал ему добра. Обманывал доверявших ему. Продавал тех, кто его покупал. Изменял одним, переходил к другим. А теперь сам попал в лапы обманщиков и превратился в трофей победителей, их разменную монету.

Князь-регент Доргонь приписал перебежчика к китайскому «Желтому знамени». Это был самый привилегированный корпус ханьцзюней — китайцев, служивших в «знаменной» армии династии Цин. Так в недавнем властитель Фуцзяни стал полупленным, полугостем, полузаложником. Ему присвоили придворное звание, дававшее право присутствовать на утреннем приеме у богдохана и подавать этому восьмилетнему мальчику прошения. В одночасье «владыка Фуцзяни» потерял все — войско и флот, власть и богатство, земли, поместья и титулы. Вместо этого он обрел неусыпный надзор за каждым своим шагом и место в золоченой клетке. Известие об измене Чжэн Чжилуна вызвало негодование в лагере китайских патриотов. По договоренности с Боло Чжэн должен был сдаться маньчжурам со всеми своими войсками и флотом. Однако многие части и корабли не последовали приказу «хозяина» и включились в борьбу с завоевателями. С досады маньчжуры понизили статус своего пленника — перевели его из Желтого в «Красное с каймой знамя» ханьцзюней.

В Пекине перебежчик прожил пятнадцать лет (1647–1661), из них первые девять на положении почетного пленника и ценного заложника, а потом еще шесть в качестве узника. До поры до времени маньчжуры берегли его в качестве средства давления на его непокорного сына — Чжэн Чэнгуна и даже пожаловали в год Мыши (1648) титулом «нань», который был на четыре ступени ниже его прежнего титула «гун». Между тем в Фуцзяни и Гуандуне собралось сильное войско во главе с Чжэн Чэнгуном, и маньчжуры потребовали от отца повлиять на сына и принудить его к капитуляции. При этом они пытались привлечь Чжэн Чэнгуна на свою сторону — в год Змеи (1653) богдохан Фулинь пожаловал ему и его дяде княжеские титулы. Беспокоясь, что сын и брат откажутся от этой «чести», Чжэн Чжилун написал им письмо с увещеванием покориться династии Цин. На следующий год император присовокупил к титулу Чжэн Чэнгуна еще и высокий воинский чин. Завоеватели обещали отдать роду Чжэн в удельное княжество четыре приморские области в Фуцзяни. Однако и это не возымело действия — Чжэн Чэнгун категорически отказался признать династию Цин. Особенно поразило маньчжуров, что ответ сына на письмо отца был выдержан в «высокомерном стиле», не соответствовавшем принципу «сыновней почтительности». Когда стало ясно, что расчет на отцовское влияние не оправдался, у Чжэн Чжилуна отобрали все титулы и чины и бросили его в тюрьму. Император приказал заключенному написать еще одно письмо сыну и потребовать от него капитуляции. В случае отказа богдохан грозил вырезать весь род Чжэн. Однако и эта угроза не подействовала. После этого пленник потерял всякую ценность в глазах своих новых хозяев. В год Коровы (1661) — после смерти императора Фулиня и вступления на престол малолетнего богдохана Сюанье — регентский совет приказал казнить Чжэн Чжилуна, трех его сыновей и остальную родню, находившуюся в столице. Нашему герою предстояло участвовать в процессии, разительно отличавшейся от его помпезной поездки в ставку Боло в 1646 году.

Ясным холодным утром 24 ноября его вывели из камеры во двор тюрьмы в Императорском городе. Там уже ждали охрана и вереница позорных телег для перевозки осужденных. Около них стояли три его сына — Шиэнь, Шиинь, Шимо и приговоренные к казни родственники. Здесь же находились чиновники и служители Дворцового управления и начальник тюрьмы. Секретарь Императорской канцелярии торжественно зачитал высочайший указ. Приговор гласил — всем смертная казнь через отсечение головы за измену императору и династии Цин. По иронии судьбы Чжэн Чжилуна — патологического предателя — вели на плаху за измену, которой он не совершал. Осужденным натянули белые саваны с черными иероглифами, обозначавшими их имена, преступление и приговор. Затем всех разместили на повозках, и под конвоем солдат печальный караван двинулся по заполненным зеваками улицам Внутреннего, или Маньчжурского, города к воротам Сю-аньу в Трехъярусной башне крепостной стены и далее — на Западный рынок, или площадь Цайшикоу, в северной части Внешнего, или Китайского, города, традиционное место публичных казней. Там вокруг помоста с плахой уже толпились зрители. Ждал их и палач с тяжелым изогнутым двуручным мечом. По традиции приговоренные к казни обычно доказывали свою твердость пением героических песен из популярных театральных пьес. Пел ли их наш герой и как он вел себя на эшафоте — этого мы не знаем.

Так на пятьдесят седьмом году оборвалась жизнь, похожая на авантюрный роман. Кем только не был наш герой! Шалопай, блудный сын, клерк, торговец, контрабандист, пират, военный, сановник, властитель целой провинции. Все это — внешние ступени феерической карьеры. Если же посмотреть с точки зрения морали, то картина будет иная. Вор, бандит, прислужник колонизаторов, двурушник, предатель. Это был человек, готовый на любое преступление ради карьеры, профессиональный обманщик — и не удивительно, что рано или поздно он сам угодил в западню.

Реют знамена Коксинги. За что сражался «король Формозы»

Обезумев от черной вести, больной правитель Тайваня судорожно метался по огромной роскошной кровати под шелковым пологом. Рыча как зверь, он в бессильной ярости изгрыз в кровь руки. Было от чего прийти в ярость! Его полководцы подняли мятеж, и к ним примкнул его старший сын и наследник Чжэн Цзин — виновник громкого семейного скандала! Дело в том, что Чжэн Цзин вступил в любовную связь с кормилицей младшего брата. По нормам конфуцианской этики эта женщина приходилась ему чем-то вроде мачехи. Кровосмесительный блуд налицо! Правитель в ярости приказал арестовать и казнить всех троих — сына, кормилицу и рожденного от них младенца — своего внука. Обрек на казнь и свою жену — за плохое воспитание сына. А сын вместо того, чтобы смириться с приговором отца, поднял против него войска. Это же вопиющее нарушение принципа «сыновней почтительности» — краеугольного камня конфуцианской этики! Лежа в постели, правитель еще продолжал принимать верных ему чиновников. Тем не менее все понимали — это конец его владычества! Реальная власть с каждым днем все больше ускользала из его рук. Болезнь брала свое, и он все чаще впадал в забытье. Тогда перед его взором проходили картины недавнего прошлого. Яростные битвы. Дальние походы. Осады городов. Позор отступления. Интриги и предательство. Заговоры и казни. Морские сражения. Тайфуны и штормы. Тяжело умирать в тридцать восемь лет! Горько чувствовать, что ты предан помощниками, покинут соратниками! Когда смерть склонилась над его изголовьем, он видел искрящуюся от яркого солнца водную гладь и свой флот. Так умер Коксинга — первый «король Формозы», как его называли европейцы.

Это был необыкновенный человек. Будучи полукитайцем-полуяпонцем, он носил японское и китайские имена, а также две китайские фамилии, да к тому же получил европейское прозвище. Имел пять аристократических титулов. Сын бывшего пирата, он встал во главе гигантского военного флота и создал сильную армию. Пятнадцать лет он вел упорную войну на море и на суше с завоевателями Китая. Создал свое государство, изгнал голландских колонизаторов с Тайваня и основал собственную династию.

Родился он в 1624 году в Японии, в Нагасаки. Мать его, дочь японского купца из рода Тогава, дала ребенку первое — детское имя Фукумацу. В 1631 году, когда ему исполнилось семь лет, отец Чжэн Чжилун перевез его и мать в Фуцзянь. Здесь он получил классическое конфуцианское образование. Тогда его звали Чжэн Сэнь. По окончании школы юноша стал чжушэном, то есть обладателем права на сдачу экзаменов для получения ученого звания. С началом маньчжурского завоевания Китая его отец приобрел огромный вес при дворе одного из минских правителей — Тан-ване, который пожаловал юноше фамилию минской династии Чжу и имя Чэнгун. Поэтому тот стал именовать себя «Господином с императорской фамилией» — Госинъе. Европейцы произносили это словосочетание как «Коксинга». Тан-ван признал его своим наследником и присвоил титул «бо». Вскоре вчерашнему школяру было пожаловано звание «главнокомандующий-усмиритель». Так именовали заслуженных полководцев, восстанавливающих порядок на мятежных окраинах империи Мин.

Когда его отец Чжэн Чжилун в 1646 году перешел на сторону завоевателей, сын публично осудил его. Дядя юноши Чжэн Хункуй помог ему бежать на остров Сямэнь. После измены Чжэн Чжилуна войска и флот клана Чжэн остались под предводительством трех его братьев — родного Чжэн Хункуя и двоюродных — Чжэн Ляна и ЧжэнЦи. Первый командовал сухопутными частями, а двое других — военными флотилиями, базировавшимися на островах Сямэнь и Цзиньмэнь. Чжэны не смогли защитить от маньчжуров свое родовое гнездо — имение и крепость Аньпинчжэнь — и бежали. Мать Чжэн Чэнгуна бежать отказалась и покончила с собой.

Год Собаки (1646) стал для Чжэн Чэнгуна страшным годом. Он потерял отца, мать, трех братьев, своего государя. Враги захватили земли, поместья, дома и богатство его семьи. У клана Чжэн остались только корабли, базы на островах, часть прежнего войска, на судах — моряки и воины. Но все это в руках его дядей. Потеряно многое, но сохранилась воля к борьбе и ненависть к завоевателям. Пойти в подчинение к своим дядям юноша не захотел и собрал в Гуандуне свой собственный отряд. Деньги для этого он взял из «кассы» вернувшегося из Японии торгового корабля отца. Теперь вместо книги и кисти для письма в его руке оказался меч.

Впервые отряд Чжэн Чэнгуна вступил в бой в марте 1647 года, а в следующем году его окрепшие войска уже овладели рядом городов на побережье Фуцзяни, в том числе крупными торговыми центрами. Созданная им небольшая эскадра разрослась, в его руках оказался боеспособный флот. В течение ряда лет Чжэн совершал нападения на цинские войска и гарнизоны на побережье Фуцзяни, восточной части Гуандуна и Южного Чжэцзяна. Силы его непрерывно росли. «Хотя Чжэн Чэнгуну было немного лет, но он обладал большими способностями в военных и гражданских делах и выделялся из всех своих братьев и дядей. Близкие и далекие — все стремились к нему», — сообщает авторитетный источник. Вскоре он стал признанным лидером патриотических сил на юго-востоке Китая. Его флот полностью господствовал у побережья.

Многие стремились примкнуть к нему, чего, однако, нельзя сказать о его дядях. Тогда Чжэн Чэнгун сам проявил инициативу. Однажды, воспользовавшись тем, что один из дядей беспробудно заснул после пира, он захватил его корабли и на следующий день мягко поинтересовался: «Может быть, ты одолжишь мне свою армию?» И дяде не оставалось ничего иного, как ответить согласием на просьбу племянника. Другой его дядя, потерпев сокрушительное поражение от маньчжуров, сам был вынужден с остатками своих войск присоединиться к племяннику. Затем Чжэн Чэнгуну подчинились войска и корабли на архипелаге Чжоушань, и, таким образом, под его началом оказались все значительные силы сопротивления. Завоеватели и их пособники именовали Чжэн Чэнгуна «пиратом», его флот — «морскими бандитами», а отряды союзного ему ополчения на материке — «горными разбойниками». В 1652 году Чжэн Чэнгун занял почти весь юг Фуцзяни и, по сути, создал здесь свое государство.

Закаленная в боях армия Чжэн Чэнгуна стала грозной силой в борьбе против маньчжуров. Она пользовалась активной поддержкой местного населения. Все это сплачивало армию — сложную по составу, разнородную по характеру отрядов, входивших в нее, объединявшую уроженцев разных провинций и областей. Под знамена Чжэн Чэнгуна стекались торговцы и моряки, лодочники и рыбаки, крестьяне и шэньши, ремесленники и интеллигенты. Военачальники и солдаты приходили к нему как из минских, так и цинских войск. К нему шли бойцы из местных ополчений. В 1652 году, когда к армии Чжэн Чэнгуна присоединились антиманьчжурские силы всего Юго-Восточного Китая, она насчитывала 170–200 тысяч воинов. Враги даже называли цифру в 270 тысяч человек.

В войсках Чжэн Чэнгуна преобладала легкая пехота — пикинеры и лучники. В боях против маньчжурской конницы пехота ощетинивалась множеством длинных пик, имея на вооружении также мечи, сабли и кинжалы. Часто применялась ядовитая дымовая завеса, именуемая «волчьим дымом». От вражеских стрел пикинеров прикрывали воины со щитами — одинарными, «соединенными» и «плетеными». Во время обстрела для защиты употреблялось «большое ватное одеяло». Важную роль играли лучники. Помимо луков и арбалетов широко использовалось огнестрельное оружие — японские мушкеты и аркебузы, в том числе трехствольные. Артиллерия имела пушки европейского и китайского образцов. Тяжелая пехота состояла из вооруженных секирами латников, защищенных кольчугами, шлемами, железными масками, налокотниками и набедренниками. Одна кольчуга весила до 24 килограммов, поэтому латников набирали из особо сильных воинов. Их называли «железными людьми» или «тигровой гвардией», поскольку их доспехи раскрашивались красными и синими полосами. Таких воинов у Чжэн Чэнгуна насчитывалось не более 30 тысяч. Вся пехота была босоногой — даже военачальники ходили босиком, так как после дождя люди в обуви увязали в грязи. Если же кто-либо надевал сапоги хотя бы на прием, его выгоняли и лишали наград. Ахиллесовой пятой армии Чжэн Чэнгуна была малочисленность конницы. В этом она заметно уступала маньчжурской. Основной зоной действия сухопутных сил служили приморские районы, где они могли опереться на поддержку флота, островных баз и прибрежных крепостей. Во внутренних районах юго-востока армии Чжэн Чэнгуна помогали отряды местного ополчения.

В начале войны цинский флот был крайне слаб. Командиры не умели вести морской бой, многие страдали от морской болезни. Поэтому Чжэн долгое время владел превосходством на море. Его ударной силой был фуцзяньский флот. Фуцзяньцы были лучшими мореходами в Китае. В состав эскадры Чжэна поначалу входило 30–40 кораблей. Число их постепенно росло: в 1655 году оно достигало 200–300, а позднее — нескольких тысяч. При подготовке похода на Нанкин было построено более 3 тысяч военных джонок. Впрочем, побеждал Чжэн Чэнгун не только числом, но и умением. В знаменитом морском бою 1660 года под Сямэнем у него было вдвое меньше кораблей, нежели у противника, — 400 против 800. Но он заставил врагов занять наветренные позиции и нанес им крупное поражение, пустив ко дну множество цинских судов. В течение нескольких недель обломки кораблей и трупы врагов устилали окрестные берега.

Фуцзяньский флот отличался хорошей маневренностью и высоким качеством вооружения. В морском бою широко применялись всевозможные пороховые огнеметы и такие приемы, как таран и абордаж. Корабли Чжэн Чэнгуна поражали своими большими размерами, прочностью каркаса, крепкими бортами и высокими мачтами. У одних кораблей были узкое днище и широкая палуба, на которой устанавливались пушки европейского образца. В безветрие такой корабль шел на веслах. У других судов были заостренные нос и корма, а по бортам торчали острые на концах бамбуковые шесты, не позволяющие противнику подойти на близкое расстояние. Между ними располагались бойницы для стрельбы из пушек, аркебуз, мушкетов и луков. И те, и другие суда, однако, были недостаточно устойчивы, что приводило к большим потерям во время ураганов, довольно частых у побережья Юго-Восточного Китая.

Следуя китайской традиции, Чжэн Чэнгун насаждал в армии и на флоте строгую дисциплину и слепое повиновение. Все это вызывало у его подчиненных постоянное чувство страха. Военачальники боялись наказания не только за поражение в бою, но и за насилие над населением. Любое посягательство на имущество местных жителей Чжэн строго карал. Один военачальник, обиравший народ, был казнен, другой получил за это двадцать ударов палками. Особо запрещались грабежи и бесчинства в отношении прибрежного населения, а также изъятие рабочего скота и орудий труда у крестьян. Тем самым Чжэн Чэнгун стремился заручиться народной поддержкой.

Крайне дорожил он союзниками. Когда ему предложили штурмовать город, признававший власть династии Мин, но не подчинявшийся ему лично, Чжэн Чэнгун ответил: «Для меня это неприемлемо!» В другой раз по такому же поводу он заявил: «Выступишь против союзника — сделаешь его врагом». Однако он был беспощаден к тем, кто выступал под знаменами династии Цин. Дабы устрашить противника, он мог поголовно истребить всех мужчин и женщин в «непокорном» городе.

Чжэн Чэнгун безжалостно убирал с дороги своих соперников. В то суровое время полководцы частенько убивали друг друга, чтобы завладеть войсками убитого, либо устранить слишком сильную фигуру в борьбе за власть, либо наказать того, кого они считали предателем. Чжэн Чэнгун отправил на тот свет двух своих двоюродных дядей. Один из них был изменнически убит в лагере Чжэн Чэнгуна; правда, позднее утверждали, что это произошло без его ведома. Другой на заседании военного совета был приговорен к казни за поражение в бою, но попытался оспорить приговор. Тогда Чжэн Чэнгун, выхватив меч, сам обезглавил его и выставил затем отрубленную голову для всеобщего обозрения.

Чжэн Чэнгун не знал пощады к врагам. Так, он приказал отрезать носы и уши у 4 тысяч пленных цинских солдат и в таком виде отпустить их обратно — к маньчжурам. По его приказу были утоплены в море двести пленных маньчжурских воинов. Зная, как его ненавидят в Пекине, он говорил: «У Цинов кусок застревает в горле при воспоминании обо мне». Враги за голову «мятежного лжеправителя на море» назначили высокую награду. Позднее они разрыли и осквернили все могилы рода Чжэн, что считалось для китайца страшным оскорблением.

Готовясь к походу на запад, Чжэн Чэнгун в конце 1652 года согласился вести переговоры с маньчжурами. При этом он требовал передать под его управление Фуцзянь и признать его «данником» наравне с правителями Вьетнама и Кореи. Переговоры с Пекином длились целый год и обеспечили войскам Чжэн Чэнгуна необходимую передышку. Только тогда завоеватели поняли, что «пират» водил их за нос. Накопив достаточно сил для нового наступления, Чжэн Чэнгун прервал переговоры. Он не согласился сложить оружие даже под угрозой казни отца, братьев и уничтожения всего рода Чжэн.

Вне всякого сомнения, Чжэн Чэнгун считал себя носителем великой исторической миссии. Когда его флот попал в бурю, он в ритуальной одежде вышел на палубу и обратился к Небу с такими слозами: «Я возглавил армию и освобождаю Китай. Если воля Неба существует, то пусть духи разберутся, топить ли мои корабли!» Тайфун, однако, не унялся и нанес огромный урон: более ста кораблей потонуло, погибло около 8 тысяч человек, в том числе три сына Чжэн Чэнгуна. Современники пытались объяснить это карой потусторонних сил.

Будучи верноподданным монархистом, Чжэн Чэнгун поддерживал представителей династии Мин как «законных» претендентов на престол. Постоянно говоря о «реставрации» этой династии, он даже свою основную базу — остров Сямэнь переименовал в Сымин («Думать о Минах»). Позднее Тайвань он назвал Дунду Минцзин («Восточная столица династии Мин»). В государстве, которое он создал в южной части Фуцзяни и на прибрежных островах, объектом особого поклонения стал Чжу Юаньчжан — основатель династии Мин. Отметим, что сам Чжэн Чэнгун, хотя и был единовластным правителем, довольствовался званием «главнокомандующий-усмиритель» и не присвоил себе титул царя или императора, как делали другие.

Подняв в 1646 году знамя борьбы за восстановление династии Мин, дяди Чжэн Чэнгуна признали главой династии минского князя Лу-вана, носившего титул «временного правителя» Китая. Сей «монарх без трона» скитался без пристанища на своем корабле, прозванном «плавучим дворцом», и дяди Чжэн Чэнгуна решили взять его под опеку. Они перевезли Лу-вана к себе в Фуцзянь, приняв при этом особые предосторожности. Дело в том, что Чжэн Чжилун из Пекина уже предлагал им арестовать Лу-вана и с этим трофеем перейти в лагерь завоевателей. Боясь, что маньчжуры сами захватят главу династии, дяди пошли на хитрость. Во время переезда князя спрятали на обычном корабле. В его же «плавучем дворце» и в его одеждах находился двойник. Охране был дан приказ: «В случае нападения цинских войск — удушить и выдать противнику!» Тем не менее Лу-вана благополучно доставили в Фуцзянь, где Чжэны создали ему временную резиденцию. От дядей Лу-ван перешел «в наследство» Чжэн Чэнгуну, который обходился с ним жестко и бесцеремонно. Несмотря на все уговоры, он отказывался признать верховенство «князя-скитальца», который, находясь на правах приживалы, потихоньку спивался и вскоре был вынужден отказаться от титула «временный правитель государства».

В 1648 году Чжэн Чэнгун признал власть минского Гуй-вана (Чжу Юлан), обосновавшегося на юго-западе Китая, и получил от него титул «хоу». Вскоре Гуй-ван пожаловал ему титул «гун», затем «цзюньван» и, наконец, титул «ванн», прислав золотую печать с титулом Яньпин-ван. Тот хранил ее, но не воспользовался ею ни разу, предпочитая свой старый титул «главнокомандующий-усмиритель». Почему же Чжэн отверг власть того, кто находился у него под боком, и признал государем князя, живущего далеко-далеко? Он явно не хотел иметь над собой верховную власть, которую другие могли бы использовать против него самого. Лу-ван в роли правителя легко мог стать орудием интриг и заговоров для устранения Чжэн Чэнгуна от реальной власти. А Гуй-ван в этом плане был для него совершенно безопасен. Видимо, по той же самой причине спившийся Лу-ван был позднее утоплен в море по приказу наследников Чжэн Чэнгуна.

Для Чжэн Чэнгуна как правителя главным была верность конфуцианским традициям. Своим поведением Чжэн хотел показать, что он «благородный человек» — цзюньцзы, для которого превыше всего преданность династии. Он не стал узурпатором трона, похитителем власти законного монарха, не провозгласил себя ни ваном, ни императором. Всячески демонстрируя свою скромность и отсутствие чрезмерных претензий, он остался истинным «конфуцианским военачальником» (жуцзян). Обладая реальной властью, Чжэн Чэнгун даже не присвоил себе титул «временный правитель государства» (цзяньго), оставаясь как бы «местоблюстителем» минского престола. Как истинный конфуцианец, он придавал огромное значение соблюдению положенных обрядов и ритуалов. С большим размахом подобные церемонии проводились им даже на войне — во время походов, когда каждый день и час были на счету. Причем такого рода мероприятия могли длиться четыре дня и более. Современник дал такую картину: «Остановились… и совершили жертвоприношения Небу. Все корабли были собраны в круг. Знамена, снаряжение и парадная одежда — все было красного цвета и издали походило на пламя… Были совершены жертвоприношения духам земли, а также гор, рек, водоемов и морей. Все были в черном и издали напоминали цвет туши… В праздничных одеждах принесли жертвы Тайцзу (Чжу Юаньчжану. — Авт.), а затем, надев траурные одежды, принесли жертвы покойному императору (Чжу Юцзяню, повесившемуся в 1644 году. — Авт.). Все были в белом и издали напоминали снег. Когда жертвоприношения были окончены, трижды прокричали: “Великий государь!” Военачальники и войска проливали слезы».

Чжэн Чэнгун требовал неукоснительного соблюдения законов, невзирая на лица. Последнее вызвало недовольство части его приближенных, предлагавших смягчить строгость законов. Отвергнув эти просьбы, Чжэн Чэнгун заявил: «Если прежде всего давать послабления, то со злоупотреблениями невозможно будет справиться!» Правитель был предельно строг в случае должностных преступлений чиновников и военных. Самым распространенным видом наказаний в таких случаях была смертная казнь. Лишь только раз он отступил от этого правила, и чиновник-взяточник был бит плетьми и выгнан со службы. Когда один из чиновников был уличен в хищении казенного зерна, Чжэн Чэнгун приговорил к смертной казни не только казнокрада, но и всех членов его семьи. Однажды слуга цинского военачальника отрубил своему господину голову и поднес ее Чжэн Чэнгуну. Тот приказал казнить слугу, заявив: «Если рабы убивают своих хозяев, значит, в Поднебесной царит беззаконие!» В другом случае, казнив раба за убийство господина, он щедро одарил семью казненного. И еще пример. Чжэн приказал выдать богатые подарки семье казненного им военачальника, сказав: «В государстве нет частных законов, но я осмеливаюсь оказывать частные милости». Впрочем, будучи самовластным правителем, Чжэн шел и на нарушение закона. Однажды его помощник согласно закону собирался казнить провинившегося, а Чжэн Чэнгун пытался воспрепятствовать этому. Когда же помощник упрекнул правителя в несоблюдении юридических норм, тот приказал арестовать слишком законопослушного подчиненного.

С невероятной строгостью и жестокостью Чжэн Чэнгун оберегал имущество своих «подданных». Независимо от стоимости украденного вора обязательно казнили. Могли сразу же отсечь голову за порубку всего лишь одного ствола чужого бамбука. Страх перед неотвратимостью наказания был столь велик, что сохранился и после падения государства Чжэнов на Тайване. Еще долгое время после этого в лавках товары хранились под открытым небом, и их не осмеливались украсть. Очень строго Чжэн Чэнгун карал нарушителей семейной морали. Неверных жен топили в море, а их любовников забивали палками до смерти. В религиозных вопросах, как и основная масса китайцев, правитель был достаточно мягок и либерален. Сам он не следовал религии отца, принявшего христианское крещение, и оставался ревностным конфуцианцем. В отношении же европейских миссионеров он проявлял достаточную терпимость. Например, разрешил построить католическую церковь на Сямэне напротив своей резиденции. Доминиканский монах, хорошо его знавший, писал: «Хотя он и происходил из христианской семьи, не верил ни в Бога, ни даже в силы ада».

Чжэн Чэнгун был отважным человеком, но как полководец рисковал своей жизнью только в самые критические моменты. Так, он лично руководил обороной Хайчэна и, когда цинская артиллерия разрушила городскую стену, находился в самом опасном месте. Но был ли Чжэн Чэнгун выдающимся стратегом? Мыслил ли он во всекитайском масштабе? На эти вопросы нельзя дать положительных ответов. Десять лет (1646–1656) Чжэн Чэнгун потратил на операции сугубо провинциального масштаба — в границах Фуцзяни. Борьба здесь шла за два крупных города — Цюаньчжоу и Чжанчжоу. Неудачные осады сменялись захватом городов, а затем их утратой. Победы чередовались с поражениями. Так, провалом окончилась осада города Фучжоу — столицы Фуцзяни в 1656 году. После поражений войска Чжэн Чэнгуна всякий раз отступали на свою базу — остров Сямэнь. А затем отсюда вновь переходили в наступление. И только в 1657 году, поняв бесперспективность этой тактики, Чжэн начал «поход на Север». Его войска и флот вторглись в провинцию Чжэцзян, овладев крупными городами Вэньчжоу и Тайчжоу. В конце своей жизни, в 1659 году, он решился на дальнюю экспедицию в долину Янцзы.

Тогда почти все «самостоятельные» полководцы крайне ревниво относились к успеху и славе своих соперников. Чаще всего они не желали объединять свои войска с другими или идти на выручку им. Таким же был и Чжэн Чэнгун. Взять хотя бы его взаимоотношения с Чжан Минчжэнем — главой другого, северного центра антицинского сопротивления. Тот базировался на архипелаге Чжоушань и имел стойкую поддержку на материке — со стороны патриотов Цзянсу и Чжэцзяна. По логике вещей, имея общего грозного врага, Чжэн Чэнгун и Чжан Минчжэнь являлись естественными союзниками. Однако они видели друг в друге соперников, за что обоим пришлось дорого заплатить. В 1651 году цинские силы захватили архипелаг Чжоушань, и «северяне» лишились своей морской базы. Чжан Минчжэнь был вынужден присоединиться к «южанам». Весной 1654 года Чжэн Чэнгун послал его на разведку боем в устье Янцзы, дав ему сто кораблей и 20 тысяч солдат и моряков. Эти силы — весьма ограниченные — должны были отвлечь на себя цинские войска и тем самым обеспечить благоприятные условия для операций «южан» в Фуцзяни.

Между тем «второстепенная» операция в Цзянсу с самого начала пошла не так, как запланировал Чжэн Чэнгун. Чжан Минчжэню сопутствовал крупный успех, разведка боем переросла в крупное наступление, которое могло завершиться захватом Нанкина. Овладевший Южной столицей получал право «восстановить эпоху процветания», то есть речь шла о воссоздании империи Мин и реставрации павшей династии. Между тем осуществить эти «великие планы» стремился сам Чжэн Чэнгун. Когда Чжан Минчжэнь подошел к Нанкину, глава «южан» не пришел на помощь к слишком удачливому сопернику, чтобы общими усилиями одержать победу. Более того, он приказал ему срочно вернуться в Сямэнь, сорвав успешно начатое наступление. Войска и флот Чжан Минчжэня были деморализованы этим приказом.

Чжан Минчжэнь не вернулся в лагерь Чжэн Чэнгуна, а обосновался на островах у берегов Цзянсу и Чжэцзяна. Здесь он вскоре умер при невыясненных обстоятельствах. По одной из версий, он был отравлен. Только через три года после этого Чжэн Чэнгун начал подготовку к своему походу на Нанкин. Для этого он построил более 3 тысяч военных кораблей и собрал 170-тысячное войско. Перед походом он с большой помпой объявил, что намерен продемонстрировать «великую верность», распространить в Поднебесной «великую справедливость», дабы возродить «великое дело». Чжэн Чэнгун рассчитывал укрепиться в долине Янцзы и тем самым расчленить цинскую территорию на две части. Выходом к Великому каналу он намеревался создать угрозу Пекину. Однако этот поход заранее был обречен на провал. Удобное время для наступления в долине Янцзы было упущено. К этому времени маньчжуры и их пособники смели последние очаги сопротивления на юго-западе и спешно перебрасывали высвободившиеся здесь войска в долину Янцзы.

Правда, поначалу казалось, что Чжэн Чэнгуну сопутствует успех. Он занял Чжэньцзян — город на стыке Великого канала и Янцзы. Одновременно сухопутное войско его союзника Чжан Хуанъяня, овладев городом Уси, развернуло широкое наступление в провинции Аньхуэй. Потопив флот противника, Чжэн Чэнгун вплотную подошел к Нанкину. Появление его войск у стен Южной столицы вызвало панику в Пекине.

Напуганные пинские сановники стали поговаривать о перенесении столицы в Маньчжурию. Успех патриотов грозил отрезать южные провинции от государства Цин. Чжэн Чэнгун дал цинскому командованию в Нанкине время для размышления, надеясь овладеть городом без штурма. Он настолько уверовал в успех, что утратил бдительность. В день своего рождения Чжэн Чэнгун устроил грандиозный пир, его участники сняли латы и перепились. Воспользовавшись беспечностью осаждавших, цинский гарнизон нанес неожиданный и очень чувствительный удар. Не успели войска Чжэн Чэнгуна оправиться, как на помощь гарнизону подошли посланные из Пекина войска. Наступление на Нанкин захлебнулось. Армии Чжэн Чэнгуна грозил полный разгром. Незадачливому полководцу пришлось посадить войска на корабли и вернуться ни с чем в Сямэнь. В погоню за ним были посланы все наличные военно-морские силы Цинской империи. И здесь Чжэн Чэнгун отыгрался за свою неудачу на суше. В 1660 году под Сямэнем в гигантском морском сражении он разгромил вражескую армаду, вдвое превосходившую его флот.

Провал похода в долину Янцзы красноречиво свидетельствовал о коренном переломе в войне. На суше хозяином положения стала династия Цин. Ее войска разгромили все очаги сопротивления на материке, кроме юго-востока, где еще сражались союзные Чжэн Чэнгуну отряды. Собственные же его силы были вытеснены победителями на острова Сямэнь и Цзиньмэнь. Однако и на море Чжэн Чэнгун не мог чувствовать себя спокойно — маньчжуры развернули массовое строительство боевых судов. Кроме того, на помощь цинскому флоту пришли голландские корабли Ост-Индской компании. Дабы изолировать Чжэн Чэнгуна и лишить его поддержки со стороны населения прибрежных провинций, завоеватели в 1661 году осуществили «выселение с приморья». Миллионы людей из прибрежной широкой полосы безжалостно сгонялись во внутренние районы. Лодкам запрещалось выходить в море. Маньчжуры надеялись таким образом обессилить Чжэн Чэнгуна и принудить его к капитуляции. Быстро таяли и вооруженные силы Чжэн Чэнгуна. В старые добрые времена его армия насчитывала до 270 тысяч человек, теперь же — в девять раз меньше. Сознавая бесперспективность дальнейшей борьбы против маньчжуров на материке, Чжэн Чэнгун принял решение оставить материк, сохранив за собой Сямэнь и Цзиньмэнь, и изгнать голландцев с Тайваня, обосноваться на острове, превратив его в основную базу затяжной войны против завоевателей. «Бросок» на Тайвань был сугубо вынужденной мерой, дабы избежать неминуемого разгрома.

В апреле 1661 года в Тайваньский пролив вышла армада из 8 тысяч судов — военных, десантных, грузовых и иных джонок. В их числе было 900 боевых кораблей. На отвоевание Тайваня Чжэн Чэнгун вел около 30 тысяч воинов. Перебросив сюда почти все свои силы с материка, он оставил крупные гарнизоны лишь на двух укрепленных островах у берегов Фуцзяни — Сямэне и Цзиньмэне. В мае 1661 года на Тайване высадился десант — 25 тысяч воинов. Потопив часть голландских кораблей и взяв без боя форт Провидение, китайцы осадили форт Зеландия. В это время Чжэн Чэнгун получил известие о казни отца, братьев и других родственников, арестованных в Пекине.

Многократное превосходство сил позволило ему не спешить с разгромом голландцев, а предложить им компромисс: «Земля эта издавна принадлежит нам, и следует возвратить ее нам. А свои драгоценности возьмите с собой, сколько хотите, и уезжайте!» Но гарнизон Зеландии сдаться отказался. Осада продолжалась более семи месяцев. И только в феврале 1662 года голландцы во главе с губернатором Тайваня Ф. Койетом капитулировали и покинули остров. Чжэн Чэнгун дал им возможность забрать все имущество, запастись водой и продовольствием и подобру-поздорову убраться на Яву. Колониальное господство Ост-Индской компании рухнуло. Чжэн Чэнгун оказался владыкой огромного острова, чье население приветствовало его как освободителя. Здесь он воссоздал свое «царство», утраченное на материке.

Поскольку тайваньское государство формально считалось частью империи Мин, остров был переименован в «Восточную столицу династии Мин» (Дунду Минцзин). Никто не был провозглашен императором, временным правителем или регентом. Островом управлял «главнокомандующий-усмиритель», который со своими помощниками совершал верноподданнический ритуал перед пустующим троном. Так возникла «монархия без монарха» — курьез, редко встречающийся в мировой истории. Как только историки не называли Тайваньское царство — «пиратское государство Коксинги», «независимое владение», «самостоятельное государство патриотов», «база для борьбы с завоевателями». Вся власть на острове принадлежала «главнокомандующему-усмирителю» Чжэн Чэнгуну. Европейцы именовали его «королем Формозы». Будучи правителем Тайваньского «царства», он так и не взошел на трон, а умер «в чине» полководца. После его смерти на острове двадцать лет правили его наследники — сын и внук. Таким образом, Чжэн Чэнгун фактически стал основателем новой династии. Между тем последний законный минский император Гуй-ван (Чжу Юлан) в том же 1662 году был казнен У Саныуем в главном городе Юньнани — Куньмине.

После захвата маньчжурами Юньнани в 1662 году и разгрома патриотических сил на материке государство Чжэнов на Тайване стало последним оплотом антицинской борьбы. Чжэны всячески обустраивали свое «царство». Была проведена административная реформа, сформирован чиновный аппарат. Земли компании, или «королевские поля», перешли в казенную собственность. Армию Чжэн Чэнгун перевел на самообеспечение, создав военные поселения, где солдаты совмещали занятие воинским делом с сельским хозяйством. Чжэны начали чеканить собственную монету. Чжэн Чэнгун всемерно укреплял свои армию и флот, надеясь вернуться на материк. Готовился им и еще один заморский поход — на Филиппины, где испанские колонизаторы периодически устраивали массовую резню хуацяо — китайских переселенцев. Узнав о планах Чжэн Чэнгуна, испанцы в 1662 году сознательно спровоцировали восстание хуацяо и потопили его в крови, чтобы лишить армию и флот китайцев возможной поддержки. Готовя военную экспедицию на Лусон, Чжэн намеревался отомстить за эти зверства, а заодно расширить за счет Филиппин свое «царство» и создать новую тыловую базу на случай потери Тайваня. Однако внезапная болезнь и смерть помешали осуществлению этих планов.

Чжэн Чэнгун умирал в бессильной ярости, сознавая крушение всех своих планов. Хотел изгнать «северных варваров» из Поднебесной. Хотел возродить империю Мин и старую династию. Хотел въехать в Нанкин победителем. Хотел восстановить господство своего рода в Фуцзяни. Хотел отомстить за казнь отца и братьев, за смерть матери, за разорение родного гнезда. Ничего из этого не сбылось. Более того, от его армии осталась малая часть. Его вытеснили с материка на полудикий остров в море. Его союзник по борьбе Чжан Хуанъянь перед смертью сказал: «Умер отец — не смог похоронить, гибнет государство — не смог спасти, умираю с чувством неискупленной вины!» С такими же чувствами уходил из жизни и Чжэн Чэнгун — «король Формозы». Но в историю Китая он вошел как национальный герой и кумир тайваньских китайцев.

Нам осталось кратко сказать о дальнейшей судьбе Тайваньского «царства» и династии Чжэнов. После смерти ее основателя в борьбе за власть победил его старший сын Чжэн Цзин, правивший до 1681 года. Во время «войны трех князей-данников» (1673–1681) его армия и флот приняли активное участие в боевых действиях на материке. Война окончилась поражением антиманьчжурской коалиции и истощением сил государства Чжэнов. Чжэн Цзину наследовал его сын Чжэн Кэцзан, но его тут же задушили, а на престол возвели малолетнего Чжэн Кэшуана. Внутренние распри привели к упадку, и островное государство не могло противостоять нападению цинской армии. Лишь на архипелаге Пэнху патриоты героически сражались целую неделю, потеряв 12 тысяч бойцов. Осенью 1683 года Тайваньское государство и династия Чжэнов прекратили свое существование практически без борьбы. Тем самым завершилось маньчжурское завоевание Китая, начатое в 1644 году.