Лилия и меч

Глава 16

Наконец от Джейкоба прибыли заказанные отрезы материи – прекрасная шерсть, полотно и шелк вместе с великолепным красным бархатом, на покупке которого настоял Радолф. Распаковывать их Лили помогала Уна, которая от восторга чуть не онемела. Лили тоже всеми силами старалась изобразить энтузиазм, но у нее это плохо получалось.

– Должно быть, лорд Радолф высоко вас ценит, миледи, – прошептала Уна. – Большинство норманнов чересчур скупы, чтобы наряжать жен в такую роскошь. Вы уверены, что он не англичанин?

Лили от души рассмеялась:

– Дурочка, смотри не скажи этого в его присутствии: Радолф очень гордится собой.

Однако ее веселость продлилась недолго. Лили не переставала думать о том, что происходило в это время при дворе, как протекал разговор, и с напряжением ждала, что перед гостиницей вот-вот остановится гонец и сообщит, что Радолф взят под стражу. Тогда Жервуа посадит ее на лошадь и умчит на юг, в Кревич.

Не так мечтала Лили увидеть Кревич. Она хотела приехать туда вместе с Радолфом, а не в одиночку, спасаясь бегством, скорбя по мужу и любовнику и не зная, доведется ли когда-либо увидеться с ним вновь...

Уна продолжала тараторить, но Лили не слушала. Она никогда не отличалась сентиментальностью, но после встречи с Радолфом ей постоянно приходилось то взлетать на гребне радости, то проваливаться в бездну безысходности.

Надеясь, что Уна не замечает ее рассеянности, Лили склонилась над отрезами ткани, усердно изображая былой энтузиазм.

– Мне нужны белошвейки, – задумчиво произнесла она, проводя пальцем по бархату, – иначе на пошив платьев у меня уйдет целая вечность. Возможно, ты согласишься мне помочь?

Уна смущенно потупила взгляд:

– Я не в большой дружбе с иголкой, миледи.

Лили улыбнулась:

– Ладно. Зато твоим кондитерским изделиям нет равных во всем Йорке.

В глазах Уны блеснула гордость.

– Ваша правда, миледи!

Они все еще продолжали любоваться радугой раскинутых перед ними тканей, когда в дверь просунулась голова Элис Реннок. Ее лицо слегка раскраснелось после встречи с Жервуа в соседней комнате. Элис тут же назвала два семейства, у которых можно было позаимствовать белошвеек для изготовления нового гардероба Лили.

Со вздохом сожаления Уна оставила двух подруг, чтобы заняться другими делами.

– Его цвет похож на цвет спелых ягод осенью! – воскликнула Элис, восторженно глядя на красный бархат, и тут же перевела глаза на Лили. – Я слышала новость о леди Кентон...

– Да, и в этом обвиняют Радолфа, – вскипела Лили. – Я тоже там находилась и знаю, что леди Кентон была жива, когда мы уезжали. Видела бы ты, каким мы доставили Радолфа домой: в таком состоянии он не мог никому причинить вреда. Все это выдумки тех, кто завидует его богатству и могуществу и хочет внести разлад в его дружбу с королем.

Элис посмотрела на подругу с сочувствием:

– Знаешь, Лили, я тоже не верю ни единому слову из того, что болтают. И... Ты ведь любишь его, правда?

Лили испуганно взглянула на подругу. Если уж Элис ничего не стоило разглядеть правду...

Но Элис и на этот раз сумела ее утешить.

– Ты хорошо это скрываешь, Лили, но ведь я знаю тебя с детства. Скажи, почему ты не хочешь, чтобы и он знал об этом?

Лили пожала плечами:

– Если я выдам ему все свои секреты, у меня ничего не останется, чтобы в случае чего защитить себя. Даже в семье у человека должен быть щит. Я научилась этому, пока жила с Воргеном.

– Радолф благородный человек, и он вряд ли станет использовать против тебя твои чувства. К тому же теперь ты его жена...

Лили подумала, что Элис вряд ли следует знать о прошлом Радолфа и его недоверии к женщинам.

– Существует разница между любовью и долгом, – назидательно произнесла Лили. – Если я не скажу ему об этом, мне будет не так больно, когда он от меня отвернется.

Элис с удивлением взглянула на нее.

– Ты знаешь его лучше меня и должна поступать так, как считаешь нужным. По крайней мере у тебя есть муж, к тому же молодой, и он испытывает к тебе желание. А мне, боюсь, уготован сэр Озрик.

Лили поежилась:

– Друг твоего отца? Нет, Элис, этого не может быть!

– Отец предупредил меня, что если я никого не найду себе в Йорке, то он выдаст меня за этого старика.

. – Но я полагала, Жервуа... – Лили отвела взгляд в сторону. – Прости, я видела, как вы смотрите друг на друга...

– Для моего отца он простой наемник, и это правда. Я бы хотела видеть его своим мужем, полагаю, и он не возражает. – Она с трудом подыскивала слова. – Лили, если Радолф замолвит за Жервуа словечко перед моим отцом...

Лили растерянно посмотрела на подругу:

– Конечно, я попрошу его! К счастью, он не такой, как Ворген, который отказывал мне во всем и получал от этого удовольствие. Я обязана тебе гораздо большим, Элис, и с удовольствием сделаю тебе это маленькое одолжение. Но почему Жервуа не хочет сам обратиться к Радолфу?

Элис сердито сверкнула глазами:

– Потому что он мужчина и «имеет гордость».

Лили понимающе сжала руку Элис:

– Я попрошу, не сомневайся. Тебе не понадобится выходить замуж за сэра Озрика.

– Очень надеюсь. Озрик настолько отвратителен, что король непременно должен издать указ, запрещающий ему жениться до самой смерти. – Теперь, когда забрезжил луч надежды, Элис тут же стряхнула с себя дурное настроение. – Ладно, давай раскроим хотя бы одно платье! Заняв себя работой, мы перестанем думать о том, что происходит сейчас в замке. Как насчет этого? – Элис взяла в руки отрез шерсти темно-синего цвета. – Пойдет для нижней сорочки?

Полотно было столь тонким, что, когда Элис поднесла его к свече, оно стало почти невидимым.

Лили улыбнулась:

– Просто превосходно!

Готовая на все, лишь бы хоть на короткое время отвлечься от тревожных мыслей, Лили с энтузиазмом отдалась работе. Может, когда она позволит себе вспомнить о Радолфе, он как раз шагнет на порог комнаты целый и невредимый.

– Что лорд Радолф на это скажет? – Задавая вопрос, Вильгельм всем телом подался вперед и застыл в напряженном ожидании, отчего стоящие вокруг него плотным кольцом придворные слегка попятились. Только лорд Кентон, маленький, богато разодетый человечек, с серым от усталости и горя лицом, и Радолф, рослый и могучий в военной амуниции, с черными глазами, полными холодной ярости, не двинулись с места.

Двор замер в ожидании.

– Сир, с леди Анной меня ничто не связывало, кроме воспоминаний, и с тех пор, как умер отец, я ее не видел до дня моей свадьбы, когда она заговорила со мной и моей женой.

– Ты спал с ней! – злобно рявкнул Кентон. – Она сама мне это сказала. Приехав в Йорк, ты хотел возобновить отношения. Жена тебя не волновала, потому что ты обвенчался с ней по принуждению. Тебе нужна была моя Анна.

– «Твоя Анна» – лгунья.

Хотя плечо Радолфа сводило от боли, он не желал показать слетевшемуся на судилище воронью свою слабость. Только сила и слагаемые о ней легенды могли помочь ему.

– Зачем ей лгать? – Светлые глаза Кентона полыхали огнем. – Что она от этого выигрывала?

– Твою ревность, – холодно ответил Радолф. – Этот же фокус она использовала с моим отцом, выбирая себе фаворитов среди челяди и вынуждая его совершать одну глупость задругой. Она хотела, чтобы ты стремился заново завоевать ее, Кентон.

– Боже, что за чушь! – Кентон раздраженно взмахнул рукой. В мерцании высоких свечей драгоценности на его пальцах заиграли радужным огнем.

– Вы уже знаете, сир, как было дело, – не спеша продолжил Радолф, обращаясь к королю. – Я пошел на встречу с Анной, потому что ее поведение огорчало мою жену, и попросил не беспокоить меня больше, пригрозив в противном случае открыть ее мужу глаза. Я знал, что Кентон любит свою жену. Она тоже это знала, но также понимала, что он не может прощать ее бесконечно. Для таких людей всегда наступает момент, когда вино всепрощения выпито до дна и ничего, кроме осадков, в бокале не остается. Возможно, она достигла этого момента. Так было с моим отцом.

– Что ты знаешь о... – начал Кентон ядовито, однако король, подняв руку, заставил его замолчать и устремил глаза на внушительную фигуру своего Меча:

– И как же леди Анна восприняла твой совет, Радолф? По-доброму?

Радолф усмехнулся:

– Куда там, сир! Она разозлилась и ускакала. Больше я ее не видел. Я был только рад, что она убралась, и со своими людьми вернулся на постоялый двор.

Не в состоянии больше сдерживать ярость, Кентон резко повернулся:

– Ты последовал за ней и зарезал ее, потому что она не желала потворствовать твоему сластолюбию! Из-за того, что она когда-то любила тебя, ты не мог отпустить ее.

Радолф заскрежетал зубами:

– Моя жена может с лихвой удовлетворить любые мои потребности.

Вильгельм наклонил голову, чтобы скрыть улыбку, но лорд Кентон не желал успокаиваться:

– Похоже, я не добьюсь здесь справедливого расследования. Хорошо известно, что король и Радолф скорее друг для друга братья, нежели монарх и подданный.

Неожиданно Вильгельм поднялся, и все вокруг невольно замерли.

– Я прощу тебе твои слова, – мягко, почти вкрадчиво проговорил он, и в его глазах сверкнул блеск стали, – потому что высоко ценю свою жену. Ты высказал все, что у тебя на сердце; я тебя выслушал. Теперь доверься мне: я не успокоюсь, пока не найду убийцу твоей жены. Вот только... я не верю, что искать его следует среди нас.

Лорд Кентон устремил на Радолфа злобный взгляд. Некоторое время он боролся с собой, боясь, как бы не сорвались с языка те слова, которые, он это отлично понимал, нельзя произносить в присутствии короля.

Наконец справившись с собой, он заговорил, и от напряжения его голос прозвучал резко и отрывисто:

– Благодарю вас, сир. Надеюсь, вы не осудите меня, если я продолжу розыски убийцы моей жены... своими методами. – Прежде чем король успел ответить, он развернулся и быстрым шагом покинул зал.

Вильгельм тяжело ударил ладонью по подлокотнику кресла и свирепым взглядом впился в бесстрастное лицо Радолфа.

– Ты поставил меня в трудное положение, друг мой, – произнес он тихо. – Надеюсь, ты это сознаешь.

Радолф почтительно склонил голову:

– Да, сир. Я чрезвычайно благодарен вам за оказанное доверие.

Вильгельм кивнул. Но его лицо по-прежнему сохраняло настороженное выражение.

– Кентон – могущественный человек, почти такой же могущественный, как ты, Радолф, и он имеет сильных друзей. В Англии совсем недавно воцарился мир, мне бы не хотелось, чтобы два моих наиболее влиятельных барона вцепились друг другу в глотки.

– У меня нет претензий к лорду Кентону.

Вильгельм нахмурился: возникшая неразрешимая ситуация очевидно, его сильно печалила.

Внезапно, словно вычерпав до дна чашу уныния, он воскликнул:

– Довольно, я устал от этого мрака! Пойдем на тренировочное поле и посмотрим, кто лучше управляется с мечом!

У Радолфа упало сердце. Проявление слабости будет свидетельствовать против него, особенно сейчас, когда Вильгельм открыто принял его сторону, поэтому он не осмелился обмолвиться о раненом плече. Однако Вильгельм тотчас заметит, если он будет сражаться с меньшим мастерством и пылом, чем обычно, и тогда, возможно, углядит в проигрыше намерение добиться особого расположения. Значит, придется сражаться в полную силу и достаточно долго, чтобы удовлетворить Вильгельма, и только потом проиграть; тогда все будет выглядеть убедительно.

Все же это был сущий пустяк по сравнению с сознанием, что теперь ему ничто не угрожает и он вновь обласкан королем и свободен от яростных обвинений Кентона и от лживой Анны, доставшей его даже из могилы. Было и еще нечто, что придавало его походке особую упругость, когда он следовал за Вильгельмом: Лили не придется бежать из-за него в Кревич.

Скоро он к ней возвратится, и она опять поднимет ему навстречу свои холодные серые глаза. Радолф искренне верил, что их серая бездна скрывает искры едва уловимого обещания лучших времен. Это будет жизнь, о которой он прежде не смел и мечтать: с теплой, любящей женой и детьми, готовыми неотступно следовать за ним. Ради этого стоило немного потерпеть, ради этого стоило жить. И возможно, именно это искал его отец.

Элис немедленно отправила слугу в дом дядюшки за нитками, иглами и ножницами, а когда он вернулся, они с Лили, аккуратно раскроив ткань, принялись за шитье.

Лили уже позабыла, какую радость можно получать от женского общения. В годы юности, когда была жива ее мать, их дом звенел от гомона голосов и смеха. Мягкие укоры матери никогда не приглушали сияния глаз Лили, когда она внимала надеждам и чаяниям тех, кто находился на ее попечении.

Сейчас, вспомнив об этом, Лили дала себе слово, что, когда у нее будет собственный дом, она возродит эту добрую традицию. Радолф наверняка с ней согласится. Лили вспомнились слова Гадрен о том, что обитатели Кревича платили своему господину преданностью, потому что он держит их в тепле и сытости.

«Я не бросаю своих» – так, кажется, он сказал.

Что ж, ничего дурного не будет, если она приложит некоторые усилия, чтобы ее люди ни в чем не нуждались. Ворген всегда создавал вокруг себя хаос, но Радолф больше походил на человека, предпочитающего гармонию.

Становилось поздно, по углам сгущались тени, и хотя Элис по-прежнему беспечно щебетала, Лили давно пропускала ее слова мимо ушей. Она прислушивалась к звукам за дверью, стараясь уловить среди них признаки, свидетельствующие о приезде Радолфа.

Наконец до ее слуха донесся приближающийся цокот копыт. Вскинув голову, Лили выпустила из пальцев иглу и, заметив волнение подруги, замолчала на полуслове.

Постоялый двор наполнился тяжелым топотом и громкими голосами, среди которых Лили различила голос Жервуа. Она резко распрямилась, и кусок синей шерсти, над которым Лили трудилась, соскользнул на пол.

– Элис, – прошептала она, – не могла бы ты посмотреть, вернулся ли лорд Радолф?

Элис бросила на нее неуверенный взгляд, потом встала и быстро вышла.

В зале было полно мужчин, оружие и доспехи загромождали и без того тесное пространство. Сначала она ничего не видела, кроме потных лиц и тусклого мерцания кольчуг, потом услышала голос Жервуа и, проталкиваясь сквозь толпу, устремилась к нему.

Капитан стоял у камина, разливая вино по кубкам. Заметив Элис, он обернулся; его глаза на миг застыли, затем вдруг насторожились.

– Миледи?

Элис мгновение смотрела на него, затем перевела взгляд на исполинскую фигуру, ссутулившуюся на скамье у очага. Радолф выглядел весьма плачевно: его влажное лицо украшали грязные разводы, на подбородке сочилась кровью свежая царапина, черные волосы стояли дыбом, словно он только что снял шлем. Когда он потянулся за бокалом, стало ясно, что одной рукой он почти не владеет.

Несмотря на столь ужасный вид, он улыбнулся.

– Наконец все это безумие подошло к финалу, – пророкотал он, оборачиваясь к Жервуа.

– Теперь мы двинемся на север, чтобы начать строительство проклятого замка, а потом отправимся на юг, в Кревич! Ура! – гаркнул Жервуа, поднимая кубок.

Тост подхватили, и по комнате разнесся дружный звон доспехов.

Элис повернулась и осторожно двинулась назад в комнату.

Лили сидела на кровати и изо всех сил пыталась хранить спокойствие.

– Он под стражей, и мне предстоит ехать в Кревич, – произнесла она тускло. – Я слышала, они все говорили. Мне нужно собирать вещи. – Внезапно поднявшись на ноги, она постояла немного и вдруг без слов упала, лишившись чувств.

Взвизгнув, Элис бросилась к подруге:

– Лили, он здесь, в соседней комнате. Он пьет вино и смеется. С ним все в порядке, это правда.

Некоторое время спустя Лили зашевелилась и с помощью Элис приняла сидячее положение. Слушая рассказ Элис, она рассеянно кивала, плечи ее слегка расслабились, но она по-прежнему не улыбалась.

Когда Элис протянула ей кубок с вином, Лили поморщилась от его кислого вкуса, по ее телу прошла дрожь. В первый момент Лили подумала, что ее стошнит, и сделала несколько глубоких вдохов.

– Я уже в порядке, – заверила она, когда дурнота прошла, и пристально посмотрела на Элис. – Вероятно, я слишком долго просидела взаперти в этой комнате, но думаю, что еще надышусь свежим воздухом, когда поскачу с моим господином на юг, в его владения. – Взглянув на Элис, Лили попыталась улыбнуться, но у нее ничего не вышло. В уголках ее глаз вдруг выступили слезы, лицо опечалилось. – О, Элис, увижу ли я тебя когда-нибудь снова?

От этого вопроса и у Элис сжалось сердце, но ее веселая, неунывающая натура взяла верх, и на губах тут же заиграла улыбка.

– Конечно, увидишь, почему нет? Радолфу нужно будет проверять свои северные земли... твои земли, тогда мы и увидимся. К тому же я могу приехать к тебе на юг погостить. Мне ведь нужен муж, ты еще не забыла? Уверена, в Кревиче найдутся достойные кандидатуры.

Лили улыбнулась и тут же услышала звук тяжелой поступи. Ее глаза широко распахнулись: в дверном проеме, заполняя его почти до отказа, высилась мужская фигура.

– Милорд!

При виде ее опечаленного лица Радолф рассмеялся:

– Нет, леди, я не попал в засаду, но кое-что все же произошло. Так, немного поразвлекся с королем... Впрочем, еще неизвестно, что хуже.

Элис зажмурилась. Удивительно, подумала она, отчего эти мужчины всегда считают синяки и ссадины предметом гордости?

Радолф оторвался от двери и ввалился в комнату. Жервуа немедленно принялся стаскивать с него кольчугу, стараясь не причинить лишней боли.

Лили наспех попрощалась с Элис и, проводив ее, бросилась на подмогу капитану. Радолф жив – от этой мысли ее сознание переполнилось радостью.

Когда они закончили, Радолф с облегчением вздохнул и повалился на кровать, предоставив жене суетиться вокруг его израненного тела. Раньше никто, кроме сквайра или слуги, за ним не ухаживал, и он пришел к выводу, что жена исполняет эту роль гораздо лучше. Забота Лили превращала трепку, полученную от рук Вильгельма, почти в благословение. Отдаваясь заботе ее ласковых рук, Радолф только чуть постанывал, позволяя ей протирать себя мочалкой, смазывать лечебными мазями, а потом потчевать сыром, мясом и красным вином.

А когда все наконец закончилось, он, лежа на здоровом боку, наблюдал сквозь полуопущенные ресницы, как Лили хлопочет в комнате, складывает его одежду и убирает по местам. Потом она стала причесываться и заплетать в косу серебристое богатство своих волос.

Радолф любовался ее длинными ловкими пальцами, отрешенной красотой ее лица. Он не мог придраться к тому, как она о нем заботилась, но теперь она вдруг представилась ему далекой и чужой. Он даже подумал, что Лили боится огня, время от времени вспыхивающего между ними. У нее ведь тоже имелись свои секреты.

Глаза Радолфа скользнули по круглым плечам к груди, скрытой под одеждой, и его зрение вдруг обострилось. Действительно ли эта округлость стала тяжелее и пышнее? Он невольно улыбнулся. Теперь, находясь в безопасности, его прекрасная Лили прибавила в весе. Нет больше беготни и страха, никто не гонит ее, как дикого зверя, заставляя прятаться в лесной чаще. В Кревиче она станет еще пышнее и счастливее.

– Иди ко мне, – позвал он.

При звуке его голоса ее руки замерли, и он уже решил, что Лили откажется, но она быстро закончила возиться с волосами, сбросила одежду и забралась к нему под одеяла.

У нее были холодные ступни, и он зажал их меж ног, чтобы согреть.

– Ты волновалась из-за меня, Лили? – спросил он, когда его руки заняли привычное место на ее бедрах.

Лили беспокойно шевельнулась, словно этот вопрос снова вернул ее тревожное настроение.

– Естественно, волновалась. Ты мой супруг, Радолф. Без тебя я вновь буду зависеть от милости твоего короля.

– Да, – согласился он тихо. – Я как-то забыл, почему ты так высоко меня ценишь.

В его голосе появились нотки, которых прежде Лили не слышала, что-то вроде иронии, насмешки над собой, и это ее испугало.

Она подозрительно взглянула на Радолфа:

– А что я должна была ответить? Что люблю тебя?

Оба на миг затаили дыхание, потом Радолф придвинулся к ней ближе, опаляя ее жарким дыханием.

– О любви я тебя никогда не спрашивал. – Он нахмурился.

– Да, конечно, – прошептала Лили.

Он поцеловал ее, пробуя горячим языком, в то время как его ладонь сомкнулась вокруг нежной, округлой груди, которой он только что восхищался. Она и правда пополнела. При мысли об этом у него даже закружилась голова. Забыв о своем ноющем теле, Радолф приподнялся над женой, думая лишь о том, что хочет завладеть ею. Но едва его плоть вошла в плотное, гостеприимное тепло ее лона, он с радостью и отчаянием осознал, что этого ему всегда будет мало.

По прошествии времени, когда ритм их дыхания пришел в норму, он ласково скомандовал:

– Теперь спи.

Его голос прозвучал непривычно нежно, и Лили послушно закрыла глаза, но Радолф все продолжал наблюдать за ней. Вопрос о любви между ними никогда не стоял, но теперь, когда он взял ее и сделал своей женой, ему этого было мало. Он хотел большего, но «большее» подразумевало искушение довериться ей, отдаться целиком и полностью в ее руки. Вот только Радолф сомневался, что когда-либо сумеет это сделать.

А как отреагирует она, если он все же ей доверится? Станет презирать его за слабость? Жалеть? Или превратит его жизнь в ад, как в свое время поступила с его отцом Анна?

Нет, в конце концов решил он, лучше уж не рисковать.

Лили слышала, как дыхание мужа постепенно выровнялось; он легко засыпал и быстро пробуждался, чувствуя себя отдохнувшим. Так засыпает ребенок, только Радолф давно вырос, и об этом ей напомнила приятная боль между ног. Лили хотела, чтобы и ее разум мог с такой же легкостью успокоиться, но он заставлял ее мучиться, и от этого ее бросало то в жар, то в холод.

Теперь уже она наверняка знала, что ждет ребенка.

Вопрос этот занимал ее все последние дни, будоража, словно яркая бабочка, хаотично бьющая крыльями. Поначалу она прогнала эту мысль – месячные могли запаздывать из-за выпавших на ее долю физических и душевных страданий. Она стала больше плакать и переживать, но разве другие женщины не плачут и не тревожатся? Возможно, она просто стала женственнее.

Последней каплей, развеявшей ее сомнения, стал обморок. Ее мать тоже падала в обморок, когда в ней зрела Лили. Она часто упоминала об этом во время дружеских посиделок в дневные часы за шитьем, добавляя свой рассказ к историям женщин, которые благополучно выносили и произвели на свет детей и теперь имели возможность поведать об этом.

«Я ношу ребенка Радолфа».

Эта новость должна была принести ей радость, но она никак не могла отделаться от воспоминания о том, что именно мысль о ребенке заставила Радолфа позаботиться о ней на случай, если он не вернется. Он точно так же, как и Ворген, отчаянно хотел иметь наследника, сына, который пошел бы по его стопам тирана севера.

Лили стиснула руку в кулак и прижала к животу. Где-то в глубине ее существа начинала петь звенящая радость и тут же замолкала: она любила мужчину, который подарил ей ребенка, но он не отвечал ей взаимностью, и это вызывало в ее душе разочарование и печаль.