(Сам я еще не смог найти эти видео, но как разыгрывается воображение при сочетании «Д. Линч» и «радикальная мастэктомия»…)
«M.o.L.», из которой в саундтреке СБ доступны только отрывки, заработала в андерграунде репутацию лучшей песни всех времен для поцелуев — стоит проверить.
(вообще похоже, что 92-й был для Линча годом маниакальной творческой активности)
Стоматология, кстати, судя по всему, новая страсть Линча: фото на титульной странице сценария «Шоссе в никуда», на котором парень с одной половиной лица нормальной, а другой невероятно вспученной и вздутой и отвратной, оказывается, из учебника по сложным стоматологическим случаям. В Assymetrical Productions это фото обожают и ищут легальные возможности его размещения в рекламе и постерах «Шоссе в никуда», за что, будь я парнем с фото, я запросил бы поистине астрономическую сумму.
(А «Дюна» действительно визуально шикарная, особенно гигантские монстры-черви на пустынной планете, которые своими тройными фаллическими рылами странно напоминают таинственного червя, что Генри Спенсер держит в таинственно гудящем кабинете в «Голове-ластике»).
Все, кто хочет увидеть, как Процесс и его стимулы уничтожают все клевое и живое в режиссере, пусть рассмотрят недавнюю траекторию Ричарда Родригеза (ошибка Уоллеса — он Роберт): от плазма-финансированной живости «Эль Марьячи» до кровавой претенциозности «Десперадо» и пустого и стыдного «От заката до рассвета». Очень грустно.
(на этот раз он идеально использовал Маклахлена — ведь роль Джеффри как раз и требует простолицей унылости — плюс Джека Нэнса из «Головы-ластика» и Дина Стокуэлла из «Дюны» и Брэда Дурифа, и никто из них еще не был страшней, плюс дал Присцилле Портер из «Далласа» и Хоуп Лэндж отовсюду роли жутких мамаш…)
(постельная сцена частично жуткая потому, что именно так я себе и представляю секс с Патрицией Аркетт).
(Знаю, что ужасно часто повторяю имя Бальтазара Гетти, но, по-моему, это самое прекрасное и абсурдное имя реального человека, что я слышал, и я обнаружил, что записываю на площадке о Бальтазаре Гетти все, даже не очень нужное или полезное (потому как сам Гетти оказался неинтересным и пустым и нарциссичным, как типичный нефтяной наследник, ставший звездой, не успев преодолеть пубертатный период), из одного чистого удовольствия повторять его имя как можно чаще)
(неестественность, трансовость, которые делают постельные сцены одновременно сексуально «знойными» и эстетически «холодными» — примерно тот метаэротический эффект, который пытался эмулировать Гас Ван Сент, когда показал постельные сцены в «Моем личном штате Айдахо» как серию сложных неподвижных фото, из-за чего вместо жуткого транса Линча они были больше похожи на иллюстрации к Кама Сутре).
(и в качестве отступления — но важного отступления — добавлю, что у меня с 1986-го есть личное правило относительно свиданий: любое свидание, на котором я еду к месту жительства девушки подобрать ее, но там участвую в таком разговоре с родителями или соседями, который можно хотя бы отдаленно назвать линчевским, — автоматически последнее свидание, на которое я пойду с этой девушкой, вне зависимости от ее достоинств в других сферах. И что это правило, рожденное после просмотра «Синего бархата», служило мне верой и правдой и спасало от разнообразных леденящих кровь переплетов и засад, и что друзья, которым я его пропагандировал, но которые его намеренно проигнорировали и продолжали встречаться с девушками с очевидными элементами линчеанизма в характерах или связях, потом об этом пожалели).
Кстати, влияние Линча распространяется и на мейнстримные голливудские фильмы. Избыток мрачных механизмов, внезапные вспышки пара из труб, эмбиентные индустриальные звуки и т. д. из ранних вещей Линча явно повлияли на Джеймса Кэмерона и Терри Гиллиама, и Гиллиам довел до предела увлечение Линча вульгарными фрейдистскими фантазиями («Бразилия») и трактовками древних мифов и современных психозов («Король-рыбак»).
И далее по спектру — в мире арт-фильмов в стиле бисер-перед-свиньями достаточно взглянуть на заумные, мрачноватые, медленные пиршества тоски Атома Эгояна или Гая Мэддина, или на «Часового» 1992-го француза Арно Деплешена (который сам режиссер называет «задумчивым интуитивным исследованием разделенного сознания» и который на деле об отношениях мед-студента с отрубленной головой), или, в принципе, на практически все недавнее, что снял любой француз младше 35, чтобы тоже увидеть чувствительность Линча — клеймо на горячих норовистых скакунах кинематографа.
(Не считая «Дюны», какая, казалось, и хотела бы иметь такой, но, к зрительскому смущению, не имела).
Знаю, что непонятно объясняю; кажется, это слишком сложно, чтобы объяснить понятно. Это как-то связано с тем, что для юных зрителей некоторые фильмы слишком страшные или напряженные: ребенок, у которого еще не выработалась психическая защита, может ужасно перепугаться из-за хоррора, который вы или я посчитали бы нелепым и тупым.
То, что в «Шоссе в никуда» идея входа в голову буквальна — не случайность.
(журнал «Premiere», кстати, отправляет писателей в безумно шикарные отели. Сильно сомневаюсь, что все отели в ЛА такие).
Знаю, это все звучит, как дешевый прикол, но богом клянусь, я серьезно. Именно неуместный реализм дешевых приколов и превращает город в линчевский.
Мэри Суини — одна из трех продюсеров «Шоссе в никуда». Ее основные обязанности, судя по всему, — ежедневные форс-мажоры, черновая версия и ее хранение и организация. Она была монтажером Линча на «Огонь, иди со мной».
(не «Третий помощник», по неким твердо установленным причинам)
(= Роберт Лоджа)
(= Бальтазар Гетти, о котором, наверное, лучше не говорить, разве только что он выглядит как Том Хэнкс, Джон Кьюсак и Чарли Шин вместе взятые, но лишенные энергии. Он не особенно высокий, но в материале «Шоссе в никуда» выглядит высоким, потому что у него плохая осанка, а Дэвид Линч зачем-то велел ему преувеличить эту плохую осанку. Как Красивый Молодой Актер-Мужчина, Бальтазар Гетти по сравнению с Леонардо Дикаприо — примерно как Форд Эскорт по сравнению с Лексусом. Его звездная роль — Ральф в недавнем «Повелителе мух», где он был безвкусный и бесхребетный, но не ужасный. Он был мискастом при плохой режиссуре в роли бездомного ребенка в «Дне Города ангелов» (ну откуда бездомный ребенок каждый день берет гель для волос?) и действительно неплох в угрюмом образе в «Опусе мистера Холланда».
Если честно, я не могу отделить предсказания, насколько хорош будет Бальтазар Гетти в «Шоссе в никуда», от своих личных впечатлений о нем с площадки, каковые были настолько равномерно негативные, что лучше много не распространяться. Но например, он чертовски раздражал всех и каждого, когда бегал между дублями по площадке и выпрашивал сотовый для «срочного разговора». Сознаюсь, что подслушал пару его срочных разговоров, и в одном из них он сказал кому-то «Но обо мне-то она что сказала?» три раза подряд. Еще пример — он был заядлым курильщиком, но сигарет при себе никогда не носил, и всегда стрелял их у команды с видом, будто они делали для фильма примерно 1 % от того, что делал он. Признаться, все это не страшные оскорбления, но зато их было много. Также не в пользу Гетти сравнение с его дублером, который, оказывается, был его другом и всегда стоял с ним рядом в идентичном костюме автомеханика с пришитой на груди надписью курсивом «Пит» и идентичным отвратительным эрзацем карбункула на лбу, и который был расслабленный и клевый и очень веселый — например, когда я выразил удивление, что столько времени на съемках тратиться на стояние и ничегонеделание, дублер Бальтазара Гетти сказал: «Да, вообще-то мы работаем бесплатно; а платят нам как раз за ожидание», и может, вам надо было бы оказаться там, но это в контексте мозгодробильной скуки стояния на площадке целый день было невероятно смешно.
Ладно, к черту: самым раздражающим в Бальтазаре Гетти было, что когда бы Дэвид Линч не появлялся рядом, Гетти становился елейным и сверх-уважительным и жополизным, но когда Линча рядом не было, Гетти прикалывался над ним и зло пародировал его особенный голос (про это см. далее), причем пародия была неудачная, но очевидно неуважительная и обидная).
На самом деле одиннадцать трейлеров, по большей части из «Проката Студийного Оборудования Футхилла у Глендейла» и «Транскорд Мобайл Студий Бербанка». Все трейлеры без колес, на блоках. Ханивагон — четвертый трейлер в шеренге. Есть трейлеры для Освещения, Реквизита, Спецэффектов, Гардероба, вещей рабочих и пары самых больших звезд из каста, хотя на трейлерах звезд нет имен или золотой звезды на двери, ничего. На трейлере Спецэффектов реет Веселый Роджер. Из трейлера Освещения доносится тяжелый гранж, а снаружи пары других трейлеров в полотняных креслах сидят крутые на вид члены съемочной команды и читают «Car Action» и «Guns and Ammo». Некая доля команды фильма проводит почти все время в Базовом лагере за различными делами в трейлерах, хотя и трудно понять, чем они заняты, потому что у них какая-то особая карнавальная аура людей, которые едва ли не живут в трейлерах и считают их своей особой территорией, и не особенно настроены разрешать туда влезать и смотреть, чем они заняты (это длинный способ сказать, что я их боялся спросить). Но все равно это крайне технические занятия. Например, у трейлеров Освещения и/или Операторов, в тени, торчат штативы и осветительные мачты и приспособления всех длин и размеров, выстроенные ровно, словно артиллерия. На стеллажах рядом со штативами есть полки с подписями типа «2 X MIGHTY,» «2 X 8 JUNIOR,» «2 X MICKEY MOLES,» «2 X BABY BJs». На коробках с линзами подписи типа
ДЛИННОФОКУСНЫЕ A ФИЛЬТРЫ/4 X 5/ДИОП ШИРОКОУГОЛЬНЫЕ
50mm «E» T2 4’ SPC 200- 108A 30mm «C» T3 4’
75mm «E» T2 4’ B FILTS 4X5 40mm «E» T2 3.5’
100mm «E» T2 4’
По всей площадке ходят инспекторы пожарного департамента Лос-Анджелеса, пронзающие взглядом, если закуриваешь сигарету, и никотиновые условия тяжелые, потому что Скотт Кэмерон постановил, что курить можно только рядом с наполненной песком урной, каковая оказалась только одна, и Дэвид Линч, верный курильщик сигарет «American Spirit All-Natural», обычно реквизирует урну, а людям, которым хочется курить и которые не Линч, приходится грызть кулаки и ждать, пока он отвернется, чтобы ее стащить.
Усвоив столько стереотипов из медиа, при посещении Лос-Анджелес лично я чувствовал любопытное облегчение, что город действительно подтверждает все предубеждения, а не опровергает их, заставляя тебя презирать свое невежество и восприимчивость к стереотипам: а именно вещи вроде сотовых, безудержной миловидности, странной смеси сентиментальности Нью-Эйджа и правой финансовой хватки. (Например, один из упомянутых выше людей по имени Балун, парень в шлепках Birkenstocks и с видом, будто он живет целиком на целлюлозе, разработал сложную формулу для описания статистической связи между маржин-коллами на определенные фьючерсы товаров и рыночной ценностью определенных типов недвижимости, и откуда-то взял себе в голову, что я и/или журнал «Premiere» должны быть заинтересованы в описании формулы в этой статье так, чтобы позволить Балуну создать старт-ап с дорогими информационными рассылками, чтобы люди зачем-то платили огромные суммы денег ради доступа к этой формуле, и добрую часть дня он был абсолютно непоколебим, его бестолковость была просто дзенской — словно линчевский псих с автобусной остановки с ученой степенью из Лондонской школы экономики — и единственный способ, каким мне удалось отвязаться — это клятвенно заверить, что я найду способ вставить его и его формулу в статью, клятва, которую я только что выполнил, хотя если в «Premiere» достанут старое доброе редакторское мачете, тут я уже ничего не смогу поделать.
(Кстати, в случае, если вы думаете, что я вру или преувеличиваю, что встретил два незнакомых между собой человека по имени Балун за один визит — другой Балун участвовал в на редкость неумелом уличном дуэте банджо и маракасов на средней полосе прямо рядом с роскошным пустым моллом напротив прекрасного балкона, который был слишком узок и угрожающе остро огорожен, чтобы на него выйти, и причина, по которой я познакомился с этим Балуном — мне хотелось узнать, не заработал ли он свои жуткие рубцы на лице и шее от шальных четвертаков и полтинников, которые в него швыряли с проносящихся машин, и оказалось, что нет)).
(выглядят как черные полотна или опавший парус, помогают концентрировать свет, где нужно)
Неясно, это ее имя, фамилия, прозвище или что. На Чесни стандартная гранжевая фланелевая рубашка и грязные кроссовки, где-то 4 метра светлых волос цвета солнца на голове, удерживаемые на месте (слабо) темными очками, и она может справиться с анаморфными линзами как нефиг делать.
(В команде есть один молодой парень, все обязанности которого, кажется, сводятся к тому, чтобы ходить со стеклоочистителем Windex и бумажными полотенцами и протирать каждую стеклянную поверхностью до ослепительной чистоты).
(Актеры на локейшне проводят огромное количество времени в трейлерах, и при этом совершенно непонятно, что они там делают, и мне кажется, «Premiere» могли бы сделать отличный материал, только начав расследовать эту тайну).
(= «Computer-Generated Images», «изображения, сгенерированные компьютером», как в «Джуманджи»)
Т.е. «Электронный пресс-кит», интервью, полное острот, которое журналисты «Шоссе в никуда» потом отошлют в Entertainment Tonight, на местные телестанции, где хотят острот Пуллмана, и т. д. Если фильм — большой хит, ЭПК вплетают в «За кадром» в документалках типа «Создание Того-то и сего-то», которые так любит НВО. Оказывается, все именитые звезды обязаны делать ЭПК для каждого своего фильма; это вроде прописано в контракте. Я видел все ЭПК, кроме Бальтазара Гетти.
(Превращение Пуллмана в обманутого мошенника в «Последнем соблазнении» было довольно внезапным, но Пуллман так хорошо сыграл, что мало кто понял, что это был он).
Несмотря на напор журнала «Premiere», мне не разрешили посмотреть порно с обеими ее персонажами, так что не могу оценить хардкорность ее выступления в «Шоссе в никуда». Интересно будет увидеть, что из порно переживет окончательный монтаж и рецензию не имеющих чувства юмора МРАА. Если многое из того, что, по слухам, содержится в видео, появится в финальной версии «Шоссе в никуда», Аркетт завоюет совершенно новую аудиторию.
Р. Блейк, крещенный в 1933-м Майклом Джеймсом Губитози в Натли, Нью-Джерси, был одним из детей-звезд в «Нашей банде» и был незабываем в роли одного из убийц в «Хладнокровно», и т. д.
Последняя мощная роль Денниса Хоппера до «Синего бархата» была в «Апокалипсисе сегодня» 1977-го, а потом он стал голливудским посмешищем. Дефо обрел амплуа Христа после «Взвода» и «Последнего искушения», хотя надо заметить, что его чувствительные губы излучали угрозу даже на кресте.
И Ричард Прайор в фильме — как Ричард-Прайор-знаменитость-с-неврологической-болезнью, а не как черный.
Бен Дина Стокуэлла в «Синем бархате» технически, наверное, был геем, но релевантна в Бене только его жуткая женственность, которую Фрэнк называл «манерами». Единственное гомоэротическое подводное течение в «Синем бархате» — между Джеффри и Фрэнком, но ни того, ни другого не назовешь геем.
(Если задуматься, в «Синем бархате» еще были два черных работника магазина техники (оба по имени Эд), но, опять же, их чернота была случайной по сравнению с комически-символичной слепотой одного Эда и зависимостью второго Эда от идеальной памяти на ценники слепого Эда. Я же говорю о персонажах, которые бы в фильмах Линча были центрально меньшинствующими).
(Целиком произвольные примеры:) Вспомните, как «Миссисипи в огне» Паркера шарили по нашим сознаниям, словно первокурсник под лифчиком одногруппницы, или грубый, наглый переворот «Танцев с волками» уравнения старых вестернов «Белый=Хороший & Индеец=Плохой». Или подумайте о фильмах вроде «Рокового влечения» и «Незаконного вторжения» и «Крепких Орешков I–III» и «Имитатора» и т. д., где так непрестанно поощряют кровавое наказание злодея в кульминации, что нам уже можно надевать тоги. (Формульная неумолимость поражения злодея придает кульминации странно смягчающее, ритуальное качество, и в каком-то смысле делает злодеев мучениками, жертвами нашего требования черно-белой морали и удобного суждения… По-моему, именно во время «Крепкого орешка» я впервые сознательно болел за злодея).
(солипсизм — не то чтобы самое пышущее здоровьем сердце психофилософских исследований)
Для тех, у кого якобы сверх-секретное производство, Линч и Ассиметрикал ужасно толерантны к интернам без видимых обязанностей и странным молчаливым молодым людям, что бродят по всей площадке «Шоссе в никуда». Тут есть кузен Изабеллы Росселлини, «Алессандро», парень 25 лет, якобы фотографирующий производство для итальянского журнала, но на деле в основном просто гуляющий со своей девушкой в кожаной мини-юбке (это девушка в мини-юбке) и причесывающий ежик и курящий максимально далеко от урны. Плюс есть «Роланде» (произносится ямбом: «РолАндЕ»; моя единственная беседа с Роланде состояла в основном из того, что он подчеркивал этот момент). Роланде — невероятно жуткий французский паренек со лбом в два метра высотой, который сумел как-то очаровать Линча и уговорил взять себя в интерны, и постоянно рыщет по площадке и ничего не делает, только торчит с маленьким блокнотом на спиралях и что-то записывает плотным неразборчивым психотически аккуратным почерком. Практически вся команда подтверждает, что Роланде жуткий и неприятный, и Бог знает, что там в его крошечных стройных заметках, но Линчу, видимо, паренек нравится, и если тот недалеко, он всегда отечески похлопывает его по плечу, на что паренек очень широко улыбается, а затем уходит, поглаживая плечо и что-то мрачно бормоча.
Самую известную картину Линча, названную «Ой, боже, мама, собака, она меня укусила», он сам описывал в главной статье Time так: «В нижнем углу комок пластырей. Темный задний план. Фигурка из черточек, вместо головы у нее — пятно крови. Потом еще очень маленькая собака из глины. Еще есть дом, маленький темный бугорок. Картина довольно грубая, очень примитивная и минималистская. Мне нравится». Сама картина, странным образом отсутствующая в книге «Images», но опубликованная на серии открыток, выглядит как диагностический рисунок типа «Дом-Дерево-Человек», после которого пациента немедленно отправляют в лечебницу.
(даже сходящие с ума по Линчу французские эксперты, у которых в Кайе дю Синема было больше двух дюжин эссе на тему его творчества — французы, видимо, почитают Линча как Бога, хотя факт, что они еще почитают за Бога Джерри Льюиса, добавляет здесь ложку дегтя…)
(см. «кардио-изнасилование» Бароном Харконеном мальчика-слуги в первом акте «Дюны»)
И это одна из причин, почему у линчевских персонажей есть такая странная непрозрачность, наркотическая серьезность, напоминающая отравленных свинцом детях в трейлерных парках Среднего Запада. Правда в том, что Линчу персонажи нужны флегматичными до умственной отсталости; иначе все, что они будут делать — иронически поднимать брови и показывать пальцами кавычки из-за откровенного символизма происходящего, что, естественно, последнее, что он от них хочет.
Линч сделал в эту западню полуторное сальто в «Диких сердцем», и это одна из причин, почему фильм кажется таким ПМ-милым, а вторая — что ироническое межтекстовое самосознание (см. «Волшебник страны Оз», «Из породы беглецов») — то, чего лучшие экспрессионистские фильмы Линча по большей части избегали.
(= Магистры Изящных Искусств, это обычно два года обучения для выпускников вузов, которые хотят писать прозу или поэзию профессионально)
(Теперь, оглядываясь назад, я надеюсь, что ее написала не бывшая жена Линча…)
(например: Кэтлин Мерфи, Том Карсон, Стив Эриксон, Лорен Вошо)
Этот критический тустеп, смесь Новой Критики и поп-психологии, можно назвать Ненамеренным Заблуждением.
(т. е. они «in-spired» = «ведомы, возбуждены божественным влиянием», от латинского inspirare, «вдохнуть»)
С этим можно декодировать фетиш Линча к парящим/летающим сущностям — ведьмы на метлах, духи и феи и Добрые Колдуньи, ангелы над головой. Например, его применение малиновок=Света и сов=Тьмы в «Твин Пиксе»: главное в этих животных то, что они подвижны.
(За исключением «Дюны», где плохие и хорошие практически носят шляпы соответствующих цветов — но «Дюна» в любом случае не очень линчевский фильм)
Эту трактовку сообщает большинство положительных отзывов на «Синий бархат» и «Твин Пикс».
(а большинство позитивных критиков так и делает — это цитата из статьи о Линче в журнале «Нью-Йорк Таймс»).
(Не говоря уже об игнорировании того, что Фрэнсис Бэй в роли тети Джеффри, Барбары, стоит прямо рядом с Джеффри и Сэнди у окна, корчит гримасу при виде малиновки и говорит «Как можно есть жука?», а затем — насколько я понял, а я видел фильм раз восемь — КЛАДЕТ ЖУКА СЕБЕ В РОТ. Или, если это все же не жук, то достаточно жукообразный предмет, чтобы вы поняли, что Линч что-то имел в виду, заставив ее сделать это сразу после критики диеты малиновки. (Друзья, которых я опросил, разделились во мнении, ест ли тетя Барбара жука в этой сцене или нет — так что посмотрите сами)).
Как и, будем честны, что-то в нас, зрителях. Возбуждается, в смысле. И Линч очевидно сделал сцену изнасилования одновременно и ужасающей, и возбуждающей. Вот почему краски такие насыщенные и мизансцена такая детальная и чувственная, вот почему камера задерживается на изнасиловании, фетишизирует его: не потому, что Линч извращенно или наивно возбужден сценой, но потому, что он — как и мы — возбужден ею по-человечески, сложно. Подглядывание камеры одновременно подразумевает и Фрэнка, и Джеффри, и режиссера, и зрителей.
(преждевременно!)
По-моему, неслучайно, что из друзей-студентов, с которыми я впервые увидел «Синий бархат» в 1986-м, двое, которых фильм задел сильнее всего — те, кто сказал, что или фильм реально извращенный, или они реальные извращенцы, или и они, и фильм, те двое, что признали художественную мощь кино, но объявили, что Бог им свидетель, они больше никогда сядут за это пиршество извращения — были оба мужчины, как неслучайно и то, что они оба выделили медленную улыбку Фрэнка, когда он щиплет сосок Дороти и смотрит сквозь Стену 4 и говорит «Ты такой же, как я», как, возможно, самый жуткий и самый неприятный момент в их истории знакомства с кино.
Даже еще хуже. Как и большинство рассказчиков, у которых тайна — прием структурный, а не тематический, Линч куда лучше углубляет и усложняет тайны, чем сводит концы с концами. И второй сезон сериала показал, что он это отлично понимал и очень нервничал. К третьей серии шоу выродилось в шутки, тики, маньеризмы и болтологию, и отчасти это объясняется тем, что Линч пытался отвлечь наше внимание от факта, что он на самом деле понятия не имеет, как свести концы с конца в расследовании. Одна из причин, почему я на самом деле предпочитаю второй сезон первому — поразительный спектакль, как нарративная структура дезинтегрируется, а автор повествования дергается и бредит, пока сюжет не достигает той точки, где его слабость как автора должна раскрыться (только представьте ужас: дезинтеграция происходила на национальном телевидении).
Это бесспорно, аксиоматично. Более того, в большинстве детективных и криминальных и страшных и саспенсных фильмах США поражает больше не возрастающее насилие, а их бескрайняя и фанатичная преданность моральным истинам прямиком из сказок: серийный убийца не зарежет добродетельную героиню-девственницу; честный коп, который не знает, что его напарник продался, пока тот не решит убрать героя, тем не менее умудрится взять реванш и убить напарника в мучительном противостоянии; хищник, что преследовал героя/семью героя, несмотря на все свои рациональные и гениальные тактики в течение фильма, в конце превратится в бешеного психа и ринется в самоубийственное лобовое нападение; и т. д. и т. п. Правда в том, что главная компонента саспенса в современных американских фильмах — как режиссер будет манипулировать элементами сюжета и персонажами, чтобы изобрести очередной способ лелеять наши моральные убеждения. Вот почему дискомфорт, который мы чувствуем во время «саспенса» в кино, воспринимается как приятный дискомфорт. И вот почему, когда режиссер не может свести с концы с концами в подтверждающей устои манере, мы испытываем не смущение или обиду, но гнев, чувство, что нас предали — мы чувствуем, что нарушено негласный, но очень важный договор.
(не говоря уже (по разным рецензиям) о «надрывном переигрывании», «невнятности» и «чрезмерности»)