Лис. Сказания Приграничья (СИ)

Глава 1

Темное, безоблачное небо, похожее на простыню, усеянную крапинками светящихся точек, пронзила красноватая тень. Одна из точек полыхнула, на секунду скрыв кусочек полотна в алой пелене. Мгновение — и на небе вновь покой. Внимательный зритель, если, конечно, он бы всматривался в миллиарды точек на простыне, смог бы насчитать еще одну. Но разве сейчас кто-то смотрит на небо в поисках еще одной, только что родившейся звезды?

Бусид стоял, обвеваемый ледяным ветром, на вырубленном в скале балконе. Издалека выступ походил на выступающую лапу громадного ящера, заточенного в горе Прибой. Крестьяне, из чьих деревень было видно это место, так и называли его — Драконий коготь. Редко кто из людей добирался до этой затерянной в горе обители.

Да и зачем? Что можно найти крестьянину, которого заботит пропитание семьи и дань, или странствующему рыцарю, который стремится встретить подвиг, в заброшенном месте, где когда-то жил отшельник? Бусид набрел на странный дом случайно, когда исполнял обязательную для монахов Гномьих гор миссию-паломничество. Юному претенденту пришлось покинуть родной дом, целый год бродить по Приграничью, ища что-то, о чем не слышало большинство. Испытывать навыки, которые тренировались двадцать лет подряд. И только вернувшись, выяснив что-то для себя, получить долгожданный сан адепта и продолжить обучения, только надеясь стать послушником или монахом.

Бусид справился, заработал рясу, найдя спрятанную в глубине горы пещеру. Там, защищенный ловушками и големами, стоял лишь один сундук, в который спрятали властвующие раньше маги свои дневники. Хороший улов, который стоил ученику пары шрамов на спине.

Можно было бы рассказать и об обители в Драконьем когте, но новоиспеченный адепт промолчал. Да и что здесь было важного? Когда Бусид впервые здесь оказался, то наткнулся лишь на обглоданный птицами скелет бывшего хозяина, да пару тарелок с ложками. Кто он такой, этот отшельник, что поселился здесь? Как он смог выдержать ледяные ветра и лавины? Ответа Бусид так и не получил, но поделился секретом с другом, соседом по келье. С Отр…

Бусид тряхнул головой. Чуть не нарушил заповедь. По правилам монастыря Гномьих гор, адепт, не справившийся с задачей, терял право на имя. А те, кто продолжал звать его так, считались соучастниками его провала. Монахи Гномьих гор были суровы к тем, кто не смог выполнить приказ.

Оступившийся. Вот как теперь его зовут. Бусид рос вместе с Оступившимся, делил редкие игры и часто тренировался вместе. Но быстро обогнал приятеля, получил звание адепта, потом послушника. Но не отдалился от товарища. Наоборот, поделился найденной обителью, приходил сюда с ним в редкие свободные вечера. Куда еще мог пойти Оступившийся, Бусид представить не мог. И не ошибся.

— Давно мерзнешь? — послышался голос сверху.

— Считай, пару часов. А ты куда отходил? — не поднимая головы, ответил Бусид. Бояться было нечего — товарищ хоть и оступился, не выполнил приказ, но напасть на послушника не смог бы. Понимал, чем это закончится.

— Поесть хотелось. Вчера ночью совсем продрог. Вот чудеса — там, внизу, еще тепло. А здесь такой буран поднялся. До костей промерз. Вот и решил, что надо поймать что-нибудь, — сказал адепт и спрыгнул с небольшого уступа на балкон. Монах приземлился мягко, спружинил ногами, слегка согнув их в коленях. В руках мужчина держал тушку кролика.

— Да, верно. С едой холода полегче, — кивнул Бусид, даже не взглянув на добычу. Так и стоял, с напряженной спиной, прямой, как жердь, и смотрел вдаль, на море на горизонте.

— Будешь? Я немного дров натаскал, можно костер развести. Поешь со мной, — спросил адепт, перебирая пальцами шерсть кролика. Трупик уже остыл, на шерсти скопился иней.

— Скажи, Отр… — Попытался спросить Бусид, но запнулся. Глаза адепта расширились, на лице отразился ужас. Бусид покачал головой — словно товарищ не понимал, что сотворил, и надеялся на помилование. Но только как?

— Говори, — глухо попросил адепт, отбросив ставшую ненужной тушу кролика. Труп животного ударился о запорошенную стенку балкона, перевалился через отделанные обледеневшим деревом перила и исчез.

— Скажи, как ты не справился? Тебе помешали? Или что случилось? — спросил Бусид, хоть и не должен был. Настоящий воин не пытается узнать причины. Если дать шанс объясниться тому, кто оступился, можно поверить, что тот не виноват. Человек оступившийся всегда будет пытаться оправдать себя, даже если и виноват. Такова природа. Молчание затянулось.

— Говори! — рявкнул Бусид, первый раз взглянув на товарища. Посмотрел — и отшатнулся, увидев решимость в его глазах.

— Он был сильнее, — нашел в себе силы ответить адепт. — Не сходи с пути, брат. Ты знаешь, зачем ты здесь, и я знаю.

Бусид покачал головой, глядя на товарища. Нащупал рукоять меча, спрятанного под свободным балахоном. Права на прощение у воина нет и быть не может. Если человек оступился раз — оступится и дальше.

— Я все делал, как умел. Пытался пробить его болтом, но он успел отклониться. Меч он отразил, от ножа сбежал. Когда пытался кулаками — он вертелся, как змея. Но оказался сильнее, — пробормотал адепт, склонив голову. К концу фразы голос его потух, он понял, что говорит зря.

Бусид подошел к товарищу. Обнял его. Тело адепта вздрогнуло, дернулось, пытаясь вырваться из хватки. Но в ту же секунду успокоилось, расслабилось в объятиях.

— Прости, Отрок, — сказал Бусид, отстраняясь. Меч выскользнул из груди адепта, на черной рясе проступило небольшое пятно. Монахов учили бить по-разному. Есть люди, которые должны умирать в муках. Тогда бьешь в живот, заставляя чувствовать, как кровоточат кишки. Или ударишь в грудь, между ребер, так, чтобы проткнуть легкое. Если сделать это верно, то человек будет жить до тех пор, пока из легких не выйдет весь воздух. Ощущение, словно тонешь, только длится это намного дольше.

А есть и другой способ. Убить так, чтобы противник не почувствовал смерти, а сразу отправился в небесные просторы. Уколоть мечом в сердце, в нужную точку. Человек не понимает, пытается вздохнуть — и сознание оставляет тело. Когда на коже проступает первая капля крови, он уже мертв.

Бусид осторожно, стараясь не уронить, опустил адепта на ледяной каменный пол. Прислонил к стене, где несколько лет назад в такой же позе полулежал скелет хозяина обители.

Он нашел в себе силы не убегать. И достойно принял смерть.

Бусид сжал рукоять меча. Ладонь заледенела, пальцы не чувствовали кожи, которой была обита гарда. Отрок заслужил легкой смерти. И заслужил, чтобы его имя произносили вслух. Не испугался признать поражение, не стал придумывать отговорки. А принял то, что оказался слаб. Это тоже путь воина, путь адепта.

Кусочек неба вновь вспыхнул. Справа, кажется, совсем близко, загорелась еще одна яркая желтая точка. Говорят, такие воины, как Отрок, тоже оказываются на небе. Может, новая звезда и есть новый дом, куда несется сейчас душа товарища?

— Я буду рад, если это так, — пробормотал Бусид, пряча меч в ножны. Товарища придется оставить здесь. Нужно исправить то, что не смог сделать Отрок.

Бусид, не обращая внимания на разбушевавшийся буран и слепящий глаза снег, перемахнул через перила балкона и понесся вниз. До ближайшего выступа горы было лететь с десяток метров. Не смущаясь долго падения, монах приземлился на скалу, чуть соскользнул вниз и гигантскими прыжками понесся дальше, прочь с горы. Вслед за монахом бросилась сошедшая с одной из вершин Прибоя лавина.

Место, которое в качестве своего пристанища выбрали маги Ордена, местные племена называли платом Василиска. Еще во времена правления Лонгфорда четвертого здесь была пологая площадка, на которую войска паладинов загнали волшебников в последней бойне. Много воинов и колдунов полегло на плато, а каменная площадка тогда превратилась в изрытое заклинаниями месиво из земли и камней. Добраться до верхнего уступа, который остался цел, представлялось невозможным для обычного человека — нужно было не сломать ноги на самом плато, где земля покрылась вечным льдом, а потом вскарабкаться по отвесной стене в сотню человеческих ростов.

Местные верили, что место это проклято. Отчасти суеверие подтверждало то, что домашние звери при приближении к разрушенному плато впадали в панику, а птицы и дикие монстры обходили площадку стороной.

Почему плато Василисков? Маги, загнанные в угол, использовали последний козырь — использовали заклинание призыва древних тварей. Гора Прибой содрогнулась от возвращения ящеров, которые, как говорят, правили миром тысячу лет назад. Величиной с пару домов, ящеры были быстры, как снежные барсы, но в несколько раз тяжелее и опаснее. Их длинные хвосты, покрытые шипами, за раз сбивали с лошадей десяток всадников, ядовитые клыки перегрызали закованных в доспехи рыцарей, словно это были мягкие ягоды.

Но паладины справились и с Василисками. Ценой тысячи жизней, но победили. И были готовы захватить обитель магов, добраться до манускриптов с тайными знаниями, которые так яростно обороняли волшебники. Поняв, что судьба не на его стороне, архимаг, который, как говорится в легендах, помнил ребенком еще прадеда Лонгхорна четвертого, принял решение.

Архимаг активировал заклинание, и горы расступились, выпуская на плато сероводородный газ. Заставить послушаться горы стоило архимагу почти всей энергии, которую он скопил за долгую жизнь. Но для того, чтобы привести в действие самоубийственный план, хватило и частички. С помощью которой архимаг, стоящий посреди плато среди сражающихся магов и паладинов, создал небольшой огненный шар. Даже не шар — небольшой шарик, способный потеряться в сморщенной ладони старца. Но хватило и этого.

На секунду плато превратилось в ад. Огонь плавил камни, за мгновения сжигал и магов в темных балахонах, и рыцарей в блеклых, покрытых кровью, доспехах. Плавились камни, небольшие песчинки в земле превратились в стекло. Поэтому на плато так ярко сверкает лед.

Огонь уничтожил всех — и рыцарей-паладинов, и магов, и только несколько человек по главе со старым колдуном, который никогда не рвался в бой, а находил удовольствие в науке, остались живы. Ведь никто не мог видеть, что на самом верху скалы, которую обглодал огонь, нетронутой осталась пещера. Совсем небольшая — из трех залов, которые можно было пройти пешком за минуту.

Именно там, на вершине плато Василисков и размещается до сих пор обитель Ордена магов — мельчайшая часть былого величия колдунов Приграничья.

В темной зале становилось нестерпимо холодно. Не спасал и магический огонь, который разозливший Жануар вызвал, потратив немного накопленной энергии. Не спасал и костер из дров, собранных Вайном, который считал использование энергии в бытовых целях расточительством. Магам приходилось кутаться в шкуры из снежного барса, на ноги надевать сапоги, обитые шерстью овцы. Но мороз все равно побеждал.

На столике посредине залы искрил молниями магический шар. Во всплесках отражалась картинка — бредущий по темному лесу парень, в истрепанных штанах и порванной рубашке, пошитых из дешевой ткани. Он шел вдоль дороги, но на открытую местность не выходил, прятался за вековыми деревьями, живым забором растянувшимися вдоль пути.

— Визард зря пожертвовал собой, — с сожалением пробормотал Жануар, растирая онемевшие ладони друг о друга. — Этот пришелец совсем не то, что нам нужно для миссии.

— Пока еще рано судить, — примирительно поднял руки открытыми ладонями к товарищу Вайн. Молодой маг старался уловить в голосе коллеги радостные нотки, но так и не услышал их. Хотя это ничего не значило — Жануар был хорошим актером. И хоть на это не было никаких предпосылок, Вайн был уверен, что маг рад.

— Нужно не судить, нужно анализировать. И ты сам должен понять, что Лис не подходит. Он трус, — бросил Жануар, всматриваясь в магический шар. Как раз сейчас там парень, который и не подозревал, что за ним наблюдают, остановился на краю глубокой, в человеческий рост ямы.

— В этом уверен ты, но я против. Ничего трусливого Лис не сделал, и мы можем ему помочь, — поджал губы Вайн. Чувство тревоги не отпускало молодого мага, настолько странным было поведение Жануара. Когда проект только начинался, Жануар с энтузиазмом воспринял идею о переносе пришельца. Затем, когда маги нашли в манускриптах древнее, покрывшееся пылью веков заклинание, резко пошел на попятную.

— Чтобы понять, воин человек или нет, недостаточно следить за тем, что трусливого он сделал, — сказал Жануар и провел рукой над магическим шаром. Картинка приблизилась, лицо парня высветилось крупным планом. При желании маги могли разглядеть царапины, оставленные хитрыми ветками, на лице юноши. Парень озирался, стараясь найти обходной путь. Яма, около которой он остановился, была не меньше десятка шагов диаметром. Откуда ему было знать, что это не просто овраг, а след от ноги горного тролля, который зачем-то забрел в лес у подножья Прибоя.

— Действительно? И что, по-твоему, тогда показывает, какой получается из человека воин? — насмешливо спросил Вайн, пытаясь сохранить на лице доброжелательную заинтересованность. Хотя сам в этот момент думал о другом. Некоторым людям свойственно открыто осуждать то, что они в глубине души чуют у себя. Жануар так сильно стремится сделать Лиса трусом, что поневоле закрадываются мысли о том, что сам маг побоялся.

— То, на какие храбрые поступки способен человек. У нашего пришельца был шанс проявить храбрость, отомстить за друга. Этим он показал бы и храбрость, и честь, — резко бросил Жануар, повышая тон. Маг с ненавистью смотрел на шар. Там юноша, не найдя обходного пути вокруг ямы, отошел чуть назад. Берега провала, который образовался от тяжелой поступи тролля, заросли толстыми стволами деревьев, стоящими впритык друг к другу. Сколько же сотен лет назад здесь ступал тролль?

— А может быть, проявил бы глупость? Нападать на Ольстерра ему было не очень-то логично, вокруг слишком много посторонних, которые порезали бы его на кусочки, — хмыкнул Вайн. Чего мог побояться Жануар? Тогда, когда выяснилось, что для заклинания по обмену душой пришельца между мирами нужна жертва? Он подумал, что его отправят на заклание? Поэтому тянул? Вряд ли, он же знал, что достаточно магического потенциала для жертвы только у Визарда и Вайна. Жануар оказался вне жребия.

— Воин не думает, глупо он поступит или нет. Воин на поле боя руководствуется честью и отвагой, а уже потом считает, глупо он поступил или мудро, — бросил Жануар, глядя на шар. Там юноша, отмерив достаточно места для разбега, ринулся к краю ямы. Добежал, оттолкнулся двумя ногами, взлетел. Стремительно преодолел пропасть, сделал сальто вперед для ускорения. Приземлился на другом конце ямы. Замер на секунду, постоял, расставив руки в стороны, выравнивая равновесие. Побрел дальше. Десять шагов полета, не меньше.

— Тогда такой воин скоро станет не просто отважным, но и мертвым, — хмыкнул Вайн. Маг был удовлетворен — теперь он прочитал в глаза Жануара то, что хотел. Ненависть. Как бы хорошо Жануар не скрывал свои чувства, иногда эмоция все равно проскользнет. Но что это значит? Если бы Жануар хотел смерти Визарда, то радовался бы тому, что заклинание удалось, и душа старшего мага навсегда потерялась в тоннеле между мирами. Или сейчас у него другой мотив?

— Если человек — настоящий воин, то он всегда готов к смерти. Всю жизнь готовит себя к последней битве, готовится умереть с честью, без сомнений в правильности выбора. И поэтому живет долго — настоящий воин не умирает, — мотнул головой Жануар. Капюшон балахона мага взбился, открывая темные пряди, свисающие на лоб. Он раздраженно повел рукой — изображение сместилось, будто перенеслось с ракурса одной летящей птицы в глаза другой. Теперь маг смотрел, как юноша пробирается по лесу, а вдалеке, на горизонте, был виден шпиль смотровой башни замка. Похоже, путешествие юноши через лес у Прибоя подходило к концу.

— Вы оба правы. И оба забываете, что не стоит судить человека только по одному поступку, — раздался старческий голос сзади. Оба мага развернулись, склонили головы в молчаливом покорном приветствии. Какие бы разногласия не охватывали магов Ордена, все они прерывались с появлением учителя. Колдуна, который был старше их в несколько раз. Волшебника, лицезревшего бойню на плато Василисков, пережившего взрыв, устроенный архимагом. Основателя Ордена Магов. — Мальчик попал сюда совсем недавно, но уже успел поругаться с судьбой. Он пережил столько неприятностей, сколько ему не пришлось бы испытать и за сотню лет в его мире.

— Но он сбежал. Он занес меч, но не смог закончить удар, — упорствовал Жануар. Вайн молчал, предоставив право беседовать с товарищем учителю. Ему не давала покоя мысль, которая только что пришла в голову. Чтобы скрыть смятение, Вайн наклонил голову еще ниже, стараясь не встречаться глазами с учителем и товарищем по Ордену.

Жануар поддерживал идею о переносе до тех пор, пока Визард не произнес последние слова заклинания. Взбрыкивал для порядка, понимал, что остальные начнут что-то подозревать, если он не проявит характер и попытается хотя бы для видимости поспорить. Уж таков был Жануар, и Вайн давно привык видеть в нем мага, в котором проявляются черты подростка, пытающегося самоутвердиться.

Значит, не разглядел вовремя, как подросток вырос. Все возмущения Жануара, попытки доказать, что Лис не подходит для их плана — это искреннее радение за путь и судьбу Ордена? Или шанс заставить учителя поменять кандидата, вытащить из того мира другого воина? Значит, жертва Визарда будет напрасной. Но это лишь полпути. Ведь учитель не отступиться от плана, ему в любом случае будет нужен человек из другого мира. А значит, кому-то придется отправиться в тоннель между мирами. И этот кто-то будет явно не учитель, и не Жануар, ведь тот просто не выдержит нагрузки.

Когда заклинание переноса активируется, маг, отдающий себя в жертву, перекачивает через себя огромные потоки энергии. И если ширина его энергетического канала будет слишком малой, то он просто взорвется, но не построит аркан. Жануар знает об этом, понимает, что до нужно уровня ему развиваться не меньше сотни лет. Выждать такой срок можно, но зачем? Когда есть Вайн, уже подготовленный к этим нагрузкам.

Вайн почувствовал, как на ледяной коже, под мешковатым балахоном, выступили капли пота. А готов ли он отдать себя в жертву? И зачем это нужно Жануару? В чем смысл этой игры?

Маги слишком долго были заперты в башне на плато Василиска, слишком долго скрывались, не взаимодействовали с людьми. Умение строить интриги пропало без постоянной практики, и Вайн не мог точно сказать, что движет Жануаром. Жадность? Корысть? Тщеславие? Или Вайн все придумывает, и на самом деле эти мысли — ничего больше, чем проявление трусости?

— Не нужно судить человека только по одному поступку. Прежде чем писать книгу, нужно собрать все информацию. Продолжайте наблюдать за Лисом, действуйте по плану, — покачал головой старик. Вайн почувствовал, как мудрые глаза учителя пробираются к нему в душу. Маг был силен. Его последние слова были предназначены для Вайна? Значит, учитель догадался, что за сомнения терзают душу среднего ученика?

Вайн почувствовал, как щипцы, до этого в тревоге сжимающие сердце, чуть расслабились. Учитель хочет подсказать ему — не делай поспешных выводов. Может быть, все так, как ты говоришь. Значит, будь настороже. Может быть, все не так, ты многое придумал и сейчас клевещешь на товарища. Значит, не обвиняй голословно. Дождись, пока станет больше ясности.

В следующую секунду сердце Вайна, которое, казалось, вошло в обычный спокойный ритм, вновь учащенно забилось. Вайн почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Я найду время, что проверить тех кандидатов, которые нас устроили, но не было подходящего момента, — сказал Жануар и выдержал паузу. — Может быть, линии судьбы перекроились, и нам удастся подобрать лучшую кандидатуру. Без запасного плана никак нельзя.

— Хорошо. И продолжайте подпитку парня, — старик улыбнулся краями губ и вышел из зала. Жануар развернулся к магическому шару и принялся выписывать пассы руками, перенастраивая видимость. Товарища и незаконченный разговор он игнорировал.

Вайн отошел в сторону, подошел к стеллажам и сделал вид, что изучает один из древних фолиантов. Хотя на душе мага, прожившего всю сознательную жизнь в Ордене, скребли кошки. Сегодня он выяснил для себя — ужасно, когда приходится думать о предательстве близких. Но еще ужаснее понимать, что ты жутко, до дрожи в коленках и сжимающегося сердца, боишься умереть.

Глава 2

Лес подходил к концу. Все реже и реже встречались исполинские деревья, идти удавалось все чаще прямо, а не петлять между поваленным растениями, чьи ветви были толще самого меня. Такие огромные заросли я видел разве что на фотографиях в географических журналах. Не тронутые цивилизацией леса — в нашем мире их не осталось, здесь — сколько угодно.

Просека заканчивалась, впереди показалось поле, засеянное неизвестным мне злаком. Я подбежал к дереву, стоящему у опушки небольшой поляны. Не сбавляя скорости, забежал по стволу, прыгнул, схватился руками за нижнюю ветку. Подтянулся. Добрался до следующей ветки повыше. И так, пока не добрался до вершины.

Усевшись поудобнее, я постарался не обращать внимания на жесткую кору под мягким местом, и осмотрелся. Солнце выглядывало из-за горизонта, стояло ранее утро. Странно. На ночлег меня смогло приютить только дупло, выбитое неизвестной, и, судя по размерам, огромной птицей. Забылся я тревожным сном, как казалось, несколько минут назад. Вот только стояла ночь, звезды закрыли тяжелые тучи, откуда стеной лил дождь. Я спрятался в дупле, прикрыл глаза — а когда открыл, стихия отступила, и только свежий воздух и мокрые листья на ветвях напоминали о ливне. Рассвет. Я выбрался из дупла, потянулся — казалось, не провел несколько часов в скрюченном положении, а отоспался на шикарной кровати. Наверное, все дело в воздухе?

Почти полчаса бега по пересеченной местности — и вот я стою на верхушке дерева, по виду напоминавшее дуб, такого же огромного, раскидистого, с множеством ветвей. Но в коричневой, похожей на мокрый песок, коре. Отличная вышла разминка.

На горизонте виднелись несколько деревянных домиков. Еще одна деревушка? От некоторых крыш шел дым. Наверное, крестьяне топят печи. Или греют остуженные за ночь дома, или готовят. Что? Кашу, наваристую, с мясом? Или мятые тофтели с луком? Блюдо, которое так похоже на наше пюре. Во рту скопилась слюна, я представил запах от пышущей жаром печи. Есть хотелось нестерпимо.

По улочкам деревни неспешно прогуливались конные отряды. Даже не отряды, скорее дежурные — по два всадника на десяток проулков. Вдали, за деревушкой, в утреннем тумане на небольшом холме скрывался замок.

Что выходит? Или я совершил грандиозную ошибку и добежал до графства Ольстерров, или все-таки добрался до резиденции Донгеллов? Тогда почему так быстро? Я припомнил рассказ Кэттона — он говорил, что на лошади до Донгеллов скакать не меньше пары часов быстрой рысью. Как я успел за остаток ночи и немного утра преодолеть такой путь?

Рисковать значит рисковать, так? Деревня — это теплая одежда, горячая еда. Все равно другого выхода у меня нет, не оставаться же в лесу? Я погладил бунтующий живот и начал спускаться.

Сердце слегка царапнуло. Кэттон. Так я на самом деле лишь отложил месть за друга? Или испугался? Он-то не струхнул меня защитить, бросился на того, кого боялся больше смерти. А в результате все равно встретился со старухой с косой. Я тряхнул головой, отгоняя чувство вины. Нет, сейчас не время. Слаб не тот, кто споткнулся, а тот, кто не нашел в себе силы встать. История еще не закончена.

Я быстро шел, изредка переходя на бег, через поле. Злаки колосились, ростом доходили до пояса. Вокруг порхало множество птиц. Вороны? А это — местный аналог пшеницы? Я так и не смог запомнить местные названия овощей и фруктов, несмотря на рассказы Кэттона. Разве что тофтели въелись в память.

Птицы, заполонившие все поле, при моем приближении разлетались, обиженно крича. Затем, стоило мне пройти чуть дальше, возвращались на облюбованные места. В очередной раз наступив на засохший ком земли, я посмотрел вниз. Сапоги впору было выбросить. Подошвы прорвались, на ступнях образовались мозоли. Я откинул ставшие не нужными тряпки, двинулся дальше. Сначала земля впивалась в кожу, раны жгло. Но скоро ступня стала жесткой, образовалась корочка из земли и огрубевшей кожи. Было славно чувствовать влажную землю и высохшие стебли злаков.

Эта деревушка, в отличие от Маринэ, была не огорожена забором. Поле закончилось, и вдоль дороги, то справа, то слева, появлялись небольшие домики. Избушки, сложенные из деревьев. Такие я видел только на картинках, в совсем старых русских деревнях.

Чем ближе я был к замку, тем чаще стали попадаться здания. Вот уже появились домики, огороженные забором — за небольшим частоколом был разбит огород. И рядом, вплотную к забору, стоял еще один домик. За ним — другая избушка.

— Стоять! — раздался грозный окрик. Я вздрогнул. Из-за угла показались два всадника. Я ругнулся — залюбовался видом и совсем забыл про свои подозрения. Ольстерры или Донгеллы?

— Ты кто такой? — рявкнул детина, чей конь двигался на полкорпуса впереди. В легкой кольчуге, без шлема, он свободно развалился в седле вороного скакуна. Лицо воина, а не стражника — борода рыжая, выжженная на солнце, волосы густые, слегка взъерошенные. И нет ленты.

Я сообразил, что из отличительных признаков нужного графства я знаю только цвет ленты. Но если у Ольстерров голубые ленты носили только офицеры, это значит, что у Донгеллов приняты те же порядки?

Пока я молча думал, лихорадочно перебирая в голове варианты ответа, всадники приблизились почти вплотную.

— Ты чего молчишь? Немой? — крикнул рыжий. Рука воина легла на рукоять меча, спрятанного в ножнах. Второй окинул меня оценивающим взглядом и потянул свой меч наружу. Лезвие с тихим свистом заскользило из ножен. Всадник отрывисто бросил товарищу:

— Слушай, я не видел его в деревне, — и уже громче, глядя на меня сверху вниз: — На колени, чернь!

Я молчал. Мозг просчитывал ситуацию. Что говорить? Рассказать про драку в лесу? Или про захват деревни?

— Точно, он не из наших. У наших такой одежды нет, да и лицо… Слишком белое. Он не крестьянин, — сказал недоверчивый воин. Легким движением сапога коснулся коня, тот всхрапнул и двинулся ко мне.

Я среагировал быстрее, чем воин вынул меч. Испытывать судьбу не хотелось, да и хватило мне уже драк. Рывок вперед, удар правым кулаком. Костяшки попали всаднику под колено, его лицо исказило болью. Плохой прием, болезненный. Не вырубит, но задержит. Лишнюю секунду я выиграл.

Я ринулся вбок, перескочил через частокол, прямо в огород, выполнив сальто вперед. Понесся дальше, разбрасывая растущие на грядках овощи.

— Хватай его! Шпион! — завопил сквозь зубы недоверчивый всадник. Сзади послышался топот. Огород заканчивался. Я перескочил частокол, оказался на соседней улочке. Направо? Налево? Куда бежать? По улице нельзя, верхом они меня догонят.

Я подбежал к ближайшему домику, подпрыгнул, ухватился за край крыши. Секунда — и вот я уже наверху, на самой избушке, вымощенной досками. Теперь можно и осмотреться.

Всадники добрались до моего «домика», закружили вокруг. Несколько крестьян, оказавшихся на улицы, бросились врассыпную.

— Стой! Все равно возьмем! — крикнул рыжий и взял привязанный к седлу изогнутый горн. Приложил к губам, дунул. Раздался гулкий стон. Черт!

Я быстро повернулся вдоль своей оси, осматриваясь. Так и есть, худшие догадки оправдались. Через две улочки услышали призыв еще два всадника. Заметили меня, стоящего на крыше, и ринулись, не разбирая пути, ко мне наперерез. Теперь путь к замку преграждали рыжий с недоверчивым, а еще двое отсекали от меня выход в поле.

Куда бежать? Я заметался по крыше. Рискнуть исчезнуть в лесу?

— Я свой! — завопил я, заметив, что рыжий заряжает непонятно откуда взявшийся арбалет. Где он его нашел-то?

— Палач разберется, — хмыкнул в ответ всадник и направил оружие в мою сторону. Рефлексы сработали верно. Я дернулся вправо, распластался на крыше. Болт свистнул над головой и исчез, пролетев сразу над несколькими улицами. Тугая пружина.

Я вскочил, глянул на рыжего. Тот спешно перезаряжал арбалет. Сколько у меня времени? Три секунды? Четыре?

— Стой, сволочь! Убью, — вопил сзади недоверчивый воин. Да, крепко его задело.

С поля приближались еще два всадника. Шестеро на одного? Это много даже для меня. Значит, путь в леса закрыт, на открытой местности они меня сцапают на раз два. Я посмотрел на замок — вот он, рядом. Попробовать?

Я ринулся с крыши, рискуя сломать себе шею. Было не так высоко, но в полтора человеческих роста дом точно высился. Приземлился как кошка, сразу на обе ноги. Спружинил, ушел в кувырок. Теперь ролл, чтобы погасить энергию, и не останавливаясь мчаться вперед.

Еще один забор. Прыжок. Черт! Я зацепился ногой за торчащий слишком высоко жердь. Привычки бегать босиком не было, стопы горели. Я рухнул в огород. Повезло — земля была перекопана, удар пришелся на мягкий грунт.

Над головой свистнул болт, вонзился в стену домика передо мной. Надо же, повезло. Если бы не падение, то набегался я бы сейчас, с железом-то в икре.

Превозмогая боль в подбитом ударом о землю колене, вскочил. Ринулся дальше, огибая домик. Вновь через частокол. Впереди кто-то оставил около домика корыто. Отлично! Я разогнался, вскочил на край деревянной емкости. Оттолкнулся — корыто закачалось, но поздно. Я уже летел вперед.

Схватился за край крыши, подтянулся. Не останавливаться! Кровь бурлила как никогда. Какой паркур по Москве! Вот она, настоящая трасса. Строишь путь на ходу, организм работает как швейцарские часы. Мозг закипает, просчитывая трассу. Сзади подгоняет стук копыт и возгласы воинов.

Я выпрямился, ругнулся, снова упал. Еще один болт, теперь рыжий почти попал — спину обожгло, пот смешался с кровью, осталась глубокая царапина. Хорошо, что прошел вскользь. Черт бы побрал этого стрелка. И ведь с каждым разом все точнее!

Я взял разгон с низкого старта, оттолкнувшись от дерева и ногами, и кончиками пальцев рук. Добежал до края крыши, прыгнул. На мгновенье мир замер, показалось, что я лечу.

Вот за это ощущение люди и занимаются паркуром, городской акробатикой. За мгновение полета, за момент, когда кажется, что гравитация отключилась.

Между домиками было не меньше шести метров. Я приземлись на крышу, ушел в ролл. Услышал восторженно-недоумевающий возглас сзади. Хорошо, выиграл несколько секунд.

Уйдя во второй кувырок, я спрыгнул с крыши, нарушив главное правило — всегда смотреть, куда прыгаешь. В этот раз перекат вышел в неизвестность, и, разумеется, правило тут же подтвердилось. Я влетел в заготовку тофтелей. Плоды рассыпались, раскатились по огороду. Секунду потребовалось для того, чтобы вскочить, восстановить равновесие. Но выигрыш во времени был потерян.

Я, еще оглушенный, ринулся вперед, не разбирая дороги. Перескочил через очередной частокол, добрался до утоптанной земли. Рванул дальше по улочке, надеясь успеть. В глазах потемнело, упал я с крыши, ударившись головой. Вот и откат.

Сквозь пелену разглядел поднятые ворота замка. Черт! Сознание чуть прояснилось, я увидел ров и гладкие стены за ним. За обороной замка следили — может быть, и удалось бы залезть, но не вот так, без подготовки.

Я бежал, понимая, что передо мной тупик. Куда? Остановился передо рвом, чувствуя себя загнанной мышью. Впереди — ров, на дне которого торчат заточенные колья. Прыгать туда и не напороться на острие? Невозможно, слишком часто они натыканы. Справа и слева — большие дома, построенные впритык друг к другу. А сзади — нарастающий топот.

Я почувствовал, как ног что-то коснулось. Веревка! Я дернулся, но поздно. Узел веревки затянулся, колени сомкнулись и я рухнул, выставив вперед руки. Оправившись от падения, я посмотрел вверх, но заметил только острие меча перед глазами.

— И зачем пытался сбежать? — усмехнулся рыжий, покачивающий меч передо мной. Поднимая клубы пыли, до нас добрался и недоверчивый.

— К черту палача, — крикнул он разозлено и занес меч над моей головой.

— Нет, стой! Мне нужен… — завопил я, но замер, споткнулся, поняв, что не помню имя. Черт, рыцарь, ты же представлялся! Как тебя зовут!

Недоверчивый с любопытством смотрел на меня, готовый ударить. Солнце поблескивало на полированной глади клинка. Секунда. Вторая.

— Нам приказали доставлять подозрительных к палачу, а не убивать, — неуверенно пробормотал рыжий.

— Скажем, что так вышло, — улыбнулся недоверчивый воин. — Есть что сказать? От кого прибыл?

Клинок ринулся вниз, к моей незащищенной шее. Я закрыл глаза. Ну что, вот и все?

Пыль вокруг осела, вернулись распуганный погоней птицы. Я приготовился. Сожалеть было не о чем. Взбудораженный гонкой организм успокаивался, сердце замедляло ритм. Логично, ведь все мое пребывание в этом мире шло к тому, что я закончу с мечом в горле?

— Не сметь! — оборвал мои мысли крик. Я открыл глаза. Меч летел на меня, метя в шею. Вдалеке несся рыцарь, топая так, что пыль стояла столбом. Не успеет? Точно, не успеет.

Значит, придется принять погибель здесь? Умереть, словно пес, на дороге? Отдать кровь, почти добравшись до цели? Я дернулся. Где смелость, которую прививали мне с детства? Где уверенность, которую выпестовали на тренировках?

Время замедлилось. Как тогда, когда я готовился опустить клинок на Ольстерра. Я встряхнулся. Сдаться? Лежать, готовясь принять удар, который станет последним? Значит, я так слаб, что не найду сил подняться?

Я рванулся в сторону, перекатился. Меч ударил острием протоптанную землю — там, где мгновение назад покоилась моя шея. Обреченность, готовность умереть — все отошло на второй план.

Топот ног рыцаря, смутно знакомый голос — единственное, что сейчас имело значение. Не важно, кто это. Главное, я получил отсрочку приговора. Пусть на несколько секунд, но я их выиграю.

Я заелозил по земле, стараясь перевернуться еще раз, и еще. Откатиться от клинка, который один раз прошел мимо, но второй раз вряд ли промахнется.

— Остановись! — раздался голос рыцаря. Уже совсем близко. Еще не веря, что спасся, я откатился дальше, раздирая руки в кровь. Веревка стянула ноги чуть ниже икр, еще сильнее врезалась в кожу. Плевать, зато могу остаться в живых.

Меч вонзился в дюйме от моего лица. Затем последовал плевок, который попал мне на грудь.

— Скажи спасибо, что командир успел. Но мы с тобой еще встретимся, — буркнул недоверчивый и дернул веревку. Я охнул, от рывка веревка натянулась, меня швырнуло в сторону, переворачивая со спины на живот.

Недоверчивый нагнулся, схватился за узел. Потянул, ослабил захват. Ноги онемели, я почувствовал, как тысячи иголок пронзают ступни, так надолго лишенные притока крови.

Сильные руки подняли меня, встряхнули. Я охнул, взмахнул руками. Ноги подогнулись, и если бы не подставленное вовремя плечо, я бы вновь оказался на земле.

— Эк они тебя. Ну и бучу ты здесь устроил, друг, — смеясь, сказал рыцарь. Черт, ну как я мог забыть его имя.

— Старался как мог, Айрин, — улыбнулся я.

— Ты извини парней, на взводе они. А тут появляешься, молчишь. Ты откуда такой? Одежды твои мне знакомы, — спросил Айрин, подозрительно оглядывая мою тюремную робу. Но несмотря на подозрения, придерживать меня он не перестал.

К ногам постепенно возвращались силы. Я уцепился за стальной наплечник рыцаря, встал ровнее, сдерживая дрожь в коленях. Вроде бы в норме.

— Дни были такие, что и не сообразишь, как верно ответить, — уклончиво сказал я. Называть он меня может хоть другом, хоть братом, но кто его знает, что на уме у этого рыцаря? Хотя Айрин и вызывал во мне только добрые чувства, еще со времен первой стычки в лесу, придется быть осторожнее. — Когда вы умчались, я к Ольстеррам попал. На рудники.

— Догнали? — охнул Айрин, отпуская мое плечо. С недоверием посмотрел, как я осторожно переступая с ноги на ногу, понял, что падать снова я не собираюсь, и удовлетворенно кивнул.

— И обогнали. Не хороший я ездок, вот и попался. Так что отработал я за ту драку, хорошо, хоть сбежать смог.

Айрин покачал головой, махнул рукой столпившимся всадникам. Те послушно разошлись, только недоверчивый, получивший от меня под колено, сначала внимательно посмотрел на меня, кивнул на свой меч и только после этого запрыгнул в седло. Глядя, как он удаляется, я только вздохнул — не успел появиться у Донгеллов, как уже умудрился заработать себе врага.

Мост замка пришел в движение. Заскрипели петли, деревянная громада двинулась вниз, через ров. Крестьяне, прячущиеся возле домов, настороженно переговаривались.

— Значит, смог выбраться от Ольстерров. Стареет Сеттерик, раз пленников так просто упускает — хмыкнул Айрин.

— Не сказать, что так просто, — покачал я головой, решив не скрывать от Айрина подробности. В любом случае придется довериться Донгеллам хоть немного. — На деревню, где шахта была, кочевники напали.

Мост гулко бухнул о землю. Ворота со скрежетом втянулись в стену, открывая проход в сердце графства Донгеллов.

— Пойдем. Тебе не помешает отдохнуть, — кивнул Айрин и провел по мне взглядом. Представляю, как у меня был вид — рубашка и штаны превратились в лохмотья, пятна старой крови смешались со свежей, сочащейся сейчас из царапин. Весь в пыли, без обуви.

— Да и приоденем тебя. Мы в долгу, так что не стесняйся, — подтвердил мои опасения Айрин и двинулся вперед, топая по мосту.

Я на секунду задержался, посмотрел на проулки между ближайших домиков. Кажется, там, среди просто одетых крестьян, стоял рослый худощавый мужчина, одетый в мешковатый балахон. Балахон, похожий на рясу, ту, в которую был облачен монах, напавший на меня у Ольстерров.

Я моргнул, посмотрел еще раз. Потом вокруг. Нет, никого не было. Показалось? Если от последних нервных дней я еще и галлюцинации заработал, то все совсем отлично. Я тряхнул головой, присмотрелся. Да нет, показалось.

Пожав плечами, я двинулся вслед за рыцарем в замок Донгеллов.

Глава 3

Вдали послышался звук горна. Бусид знал — трубили часовые, требующие смены караула. За два дня он выучил расписание всадников — заканчивающие службу предупреждали заступающих о том, что пора опустить мост, впустить уставших воинов в тепло. А другим время выбраться наружу — сначала в деревушку, что раскинулась вдоль замка Донгеллов, а затем в окружные леса и поля.

Ночью дозор усиливали, по территории вокруг замка одновременно скакали не меньше сотни воинов. Днем проще — три десятки караулили в полях и лесах, еще десятка медленно бродила в самой деревне.

Звук горна затих вместе с ветром. Тишина затянулась. Наконец до Бусида донеслись звуки копыт. Легкой рысью скакали стражники домой, спеша в тепло. Воин поежился, подбросил в костер еще сухих веток. Застегнул пояс, отряхнул с плаща капли росы. Ночи стали прохладнее, но костер трещал, грел.

Бусид подтащил кусок поваленного дерева поближе к огню, устроился поудобнее на жесткой коре. Снял стягивающие кожу перчатки, пошевелил освободившими пальцами, протянул ладони к костру. Воин чувствовал беспокойство. Но от чего?

Отрок оказался прав, цель была сильнее, чем они думали. Бусид затерялся среди крестьян сегодня днем, и вблизи наблюдал, как жертва пытается скрыться от стражников. Не профессионал, не убийца — это точно. Не было в его побеге отточенного профессионализма наемника. Бусид немало побродил по Приграничью, сталкивался с разными людьми. Нет, наемника он бы узнал.

Но цель… Парень был неплохо подготовлен, хотя техника и страдала. Он хорошо прыгал, приземляясь, интуитивно ставил ноги чуть шире плеч — без долгих тренировок такие рефлексы не выработаешь. Но воином не был — это стало ясно по первому удару.

Бусид знал, как поступил бы стражник любого из графств — схватил бы нападавшего за сапог, стянул с коня. Наемник и вовсе не подпустил бы стражников так близко. Монах — тот не стал бы убегать, прыгнул бы в седло и расправился с нападавшим, не слезая с его же лошади. Но этот парень…

Удар под колено был не плох. Верный, отточенный. Но зачем? Ведь парень только разозлил стражника. Если бьешь — то не убегай. Вот кодекс воина.

Бусид тряхнул головой. Какая разница, кто он такой? Бусид послушник, ему дали цель. Значит, нужно просто убить. Воин погладил лежащий рядом арбалет. Нет, ошибок Отрока он не повторит, не вступит с ним в открытый бой. Сначала нужно прощупать — действительно ли парню так везет, или это все хорошая актерская игра? Бусид не сомневался — при желании неловкость и непрофессионализм можно и разыграть. Но вот как понять, зачем?

Солнце скрывалось за горизонтом, день уступал свои права. Бусид добавил еще дров, костер разгорелся жарче. Дерево трещало, воин сощурился. Сейчас хорошо. Нужно отдохнуть, а завтра приниматься за работу. Дождаться, пока цель выйдет из замка, или проникнуть внутрь.

Но мысль о том, кто же этот парень, вновь и вновь возвращалась.

Бусид встал, отошел от огня. Сразу напала прохлада леса. Вдали гулко ухнула потревоженная кем-то птица.

Кому может навредить этот парень? Откуда он? Монахи убивали только в нескольких случаях. Из самозащиты — если кто-то раскрыл место их обители, если кто-то узнал о них слишком много. Не тот случай. Бывает, монахов нанимали сильные мира сего — всегда жить в изоляции никому не удастся, это понимал каждый воин. И иногда приходится выступить как наемник, помочь богатым разобраться между собой.

Но кого мог заинтересовать этот парень? Он стал целью еще до того, как причинил неудобства Ольстеррам, значит, дело не в них. Донгеллы? Тогда зачем они приняли его как гостя? Король? Он и знать не знает про какого-то паренька, который бродит по Приграничью.

Значит, третий вариант. Монахи всегда убивали тех, кто мог возродить магию в этом мире. Тех, кто помогал магам. Значит, этот парень связан с магами? Да, хоть и в это не верится.

Маги. Бусид в задумчивости сорвал травинку, мокрую от росы. Покрутил ее в пальцах, рассматривая, как отражается огонь от костра в капельках. Положил в рот, пожевал, ощущая кисловатый привкус.

Монахи, сколько себя помнил Бусид, всегда боролись против магии. Магия и боевые искусства — две грани одних возможностей. Только одни получали возможность управлять энергией, ища сведения в древних книгах, надеясь получить все и сразу, не приложив труда. А другие годами оттачивали мастерство, учились управлять энергией. Монахи боевых искусств используют ту энергию, которая есть внутри каждого человека. А маги берут энергию извне, паразитируют на мире вокруг.

Бусид погладил арбалет. Значит, парень маг? Или помощник магов? Но как же его побег от всадников? Цель явно занималась боевыми искусствами, Бусид определял это навскидку, даже не присматриваясь. Или магия. Или искусство. Третьего не дано. Так кто же такой этот парень?

— Прости, что я тогда не смогла отблагодарить тебя, — улыбнулась Калли, пододвигая ко мне поднос с фруктами. Девушка улыбалась, глядя, как я сначала жадно влил в себя густой суп, похожий на чечевичный, а после набросился на жаренное мясо. Кажется, кролика. Да и не важно, как этот зверь называется здесь. Главное, что желудок наполнялся едой, и больше не бурчал, переваривая сам себя.

Насытившись, я забрал из вазы два округлых красноватых плода, напоминающих наши яблоки, только в разы мягче. На вкус — как яблоко, а жуешь словно персик. Чудная еда. Откинувшись в глубину широкого кресла, я, наконец, смог расслабиться.

Как выяснилось, та девушка, отважно бросающаяся на Ольстерров, была племянницей графа Люциуса Донгелла. И сейчас она сидела напротив, совсем не похожая на того взъерошенного зверька. Одетая в легкое, невесомое платье теплого пастельного оттенка, закрывающую всю кожу, кроме тонкой длинной шеи, девушка полулежала в кресле напротив. С улыбкой наблюдая, как я насыщаюсь, забыв про приличия. А что? Они попробовали бы побегать сутки без крошки во рту.

Айрин выдал мне сменную одежду пажа — доспехов моего размера не было, все воины Донгеллов были выше и шире меня. Тому же Айрину я макушкой доставал только до плеча. Поэтому пришлось мне щеголять в персикового цвета обтягивающих брюках и белой рубашке свободного покроя.

— Ничего страшного, — буркнул я, пытаясь проглотить слишком большой кусок фрукта. Девушка мило улыбнулась, но вмиг стала серьезной, глянув куда-то позади меня. Хлопнула дверь, я обернулся — в гостиную замка Донгелл вошел седовласый мужчина. Чуть сгорбившись, он шел, быстро перебирая короткими ногами. «Словно крыса, только хвоста не хватает», — подумал я.

Гостиная в замке была точь в точь такой, какими демонстрировали обеденные залы в рыцарских фильмах. Большая, с камином и креслами в углу, и с длинным обеденным столом, за которым легко смогли бы принять пищу человек тридцать, посередине. Мужчина добрался до стола, остановился в двух шагах напротив Калли. Мы разместились в углу стола, так что я оказался сидящим сбоку от мужчины.

— Значит, это тот самый воин, который спас мою любимую племянницу от рук грязных Ольстерров? — спросил вошедший чуть писклявым, высоким голосом.

— Да, дядюшка! Это Игорь Лисицын. Игорь, это мой дядя, граф Люциус Донгелл, — Калли вскочила и чуть поклонилась. Имя ей пришлось выговаривать, напрягая артикулярный аппарат. Я не отличал различий между языками, мне казалось, что говорю я на том же русском, да и здешние жители общались на чистом языке, без акцента. Но почему-то с именами у них были проблемы.

— Можно просто Лис, так короче, — сказал я и, последовав примеру Калли, поднялся с кресла.

— Я выражаю от имени графства Донгеллов вам благодарность, молодой человек. Отныне и до тех пор, пока наша дружба не будет омрачена, вы желанный гость в моих землях, — сказал Люциус тусклым, лишенным эмоций тоном. При этом на меня он даже не взглянул.

— Благодарю, — ответил я и чуть склонил голову. Все-таки благородная особо, аристократия.

— Калли, подготовь отчет о запасах на зиму. Ночью начинает холодать, пора этим заняться. И отбери парней. Через неделю мы выезжаем в Керч, на встречу с королем. Кроме моих охранников, нужны еще люди. Пусть Эдгар проконтролирует, — потеряв ко мне интерес, тем же бесцветным, писклявым голосом отдал приказ Люциус и развернулся.

— Да, дядя, — покорно ответила Калли в удаляющуюся спину. Слегка качнув головой, она нахмурилась, но через секунду вновь повернулась ко мне, и лицо ее было освещено улыбкой.

— Строгий у вас дядя, — отметил я. Мне показалось, или во взгляде Калли мелькнула ненависть?

— Он граф, а я его племянница. Так все устроено — мы работаем вместе, и на кого еще надеяться графу, если на родственников? Сейчас мир такой, что приходится доверять только избранным, — промолвила Калли. Из смешливой девчонки, которая встретила меня с обедом, она вмиг превратилась в строгую девушку. На лице не осталось и следа задорной теплой улыбки, вместо нее стала править серьезность. — Расскажите, что случилось в деревне Маринэ.

Тени от факелов, которые в обилии были развешены вокруг, плясали на стенах. Тепла добавлял и треск поленьев в камине. Я глубоко вздохнул — от обильной еды навалилась сонливость, тело расслабилось, почуяв уже, казалось, утраченное чувство спокойствия.

— После того, как ваши парни ускакали, я решил собрать немного добычи с поверженных воинов Ольстерров… — подумав, начал я рассказ.

Калли слушала внимательно, не перебивала. Серо-голубые глаза, не отрываясь, следили за мной. Я поведал ей все, что видел, в том числе рассказал и про убийство Кэттона, но не стал упоминать о нападении монаха. Не знаю, почему, но настороженность не отпускала. Может быть, дело в том, что я видел, как легко Калли меняется? И не понимал, какая она настоящая?

— Да, Сеттерик всегда был таким. Для Ольстерров жизнь человека не стоит и медной монеты, — задумчиво прокомментировала Калли, когда я поставил точку в рассказе, поведав о побеге через шахты. Про маленькую комнатку-перекресток я тоже умолчал.

— Всегда? Кэттон рассказывал, что графства ведут тихую войну, но в открытую не выступают. Почему? — поинтересовался я, добавляя в опустевшую глиняную чашу еще травяного настоя. Напиток, наподобие чая, здесь заваривали в больших чайниках, каждый объемом литра на три.

— Графства создал Лонгфорд пятый, как раз после большой войны с магами, — ответила Калли, поглаживая длинные, струящиеся по плечам волосы. — Король хотел контролировать все земли в Приграничье, но его стражников хватило только на Керч.

— Не понимаю, — помотал я головой и погладил подбородок. Пальцы нащупали жесткие волосы — следить за собой последние дни не удавалось, о бритве пришлось забыть. Хорошо же я выглядел на приеме у аристократии — с недельной щетиной, волосы свалялись и превратились в засаленный ком.

— В Приграничье разбросано много деревень. После войны с магами Керч оказался в упадке, требовалось много золота для восстановления города. Лонгфорду пришлось поднять дань. Многие из тех, кто жил в городе и довольствовался своим хозяйством, были вынуждены отправляться за стены и пытаться зарабатывать больше. Засеивались поля, строились загоны для скота, — Калли откинулась на кресло, чуть прикрыла глаза, словно вспоминая курс истории.

— Город начал расти? — догадался я.

— Скорее, окраины. Кто-то уходил еще дальше, появлялись дома около горы Прибоя. Мужчины работали на добыче, их жены занимались огородами. Так появлялись целые деревни. Но врагов у подданных Лонгфорда и без магов достаточно. Нападки кочевников. Охотящиеся звери, которые недовольны тем, что на их территории поселились люди. Сначала Лонгфорд поручил охрану деревень Гвардии, но воины были не приспособлены работать стражами. Да и не хотел король разбрасывать личные силы по всему Приграничью.

Я покачал головой и сделал глоток травяного настоя. Горячий, пахнущий мятой напиток обжег рот и провалился в живот, распространяя по телу тепло и успокоение. Расслабленность.

Похоже, все миры развиваются по одной схеме. Лонгфорд был умным правителем — избавился от переизбытка населения в Керчи и одновременно создал экономику на сельском хозяйстве. Верное решение.

— Тогда Лонгфорд решил, что контролировать все одному не удастся, — тем временем продолжала Калли. — И выделил две семьи, которые особо отличились во время войны с магами. Им дали постоянное право на отличные земли, сделали наместниками короля. Выделили средства на строительство замков и отправили в статусе графов развивать землю. Графства расположились по обе стороны от горы Прибой, и кроме контроля за полями и деревнями, получили право на разработку шахт. Чтобы, как выразился тогда король, иметь средства на осуществление воли правителя.

— Хороший ход, — кивнул я. — Выделил кучу проблем для решения, а в качестве награды сбросил со своих плеч еще одну заботу — добычу руды. Причина вражды графств в этом?

— Точно, — засмеялась Калли. — Руда нужна Керчу в огромных количествах, также как и камень. Город все время растет, хоть право на строительство за стенами замка и стоят мешка золота. В Керч пытаются перебраться зажиточные крестьяне, старосты деревень и прочая элита Приграничья.

— А зачем? Ты же говоришь, что это стоит довольно дорого? — недоумевающе покачал я головой. — Смысл бросать хозяйство и переезжать в новое место, отдавая за это все, что заработал?

— По закону Лонгфорда, деревни не могут иметь своей армии. Так что вся оборона у нас строится на графствах и Гвардии. А опасностей с каждым годом все больше. Говорят, что с гор стали спускаться монстры, которых уничтожали наши деды. Да ты и сам участвовал в одной такой заварушке. Вот люди, которым есть что терять, и бегут в город. Ну, или ищут прямой защиты у графов, переселяются в деревни около замков.

— Значит, разделяй и властвуй, — пробормотал я и внимательно посмотрел на Калли. — Почему Ольстерры напали на Донгеллов? Ты так и не ответила?

— Твой друг правильно сказал — мы находимся на войне. Правда, на войне тихой, — почти шепотом сказала Калли и осторожно коснулась пальцами закрытой волосами шеи. — Официально графства — это наследники короля, исполнители его воли. И должны сотрудничать, вместе работая над процветанием Приграничья. Но Ольстерры… Они стремятся к власти, и готовы пойти на что угодно ради того, чтобы снискать положительный взгляд короля и его лояльность.

— Но смысл? Если вы находитесь в одинаковой позиции? Что дает Ольстеррам давление на Донгеллов?

— Власть, — прошептала Калли. Голос у девушки был грудной, бархатный. Я качнул головой, поправил волосы, стараясь встряхнуться, избавить от вязкой пелены, в которую засасывал ее рассказ. — Сеттерик наверняка будет пытаться претендовать на трон.

Возможно, мое недоумение отразилось на лице, потому что девушка прервала медленный шепотом и расхохоталась. Смех заливистым ручейком заполнил зал, я улыбнулся в ответ.

— Видимо, ты и правда издалека. И никогда не связывался с графствами. Здесь везде царит раздор — позиции в Приграничье диктуются законом, и Ольстерры пытаются найти лазейку. Сейчас у Лонгфорда нет наследника, и судя по слухам, которые ходят по Керчи, не будет. Значит, когда король умрет, право на престол будет принадлежать его верным подданным. А ими по закону автоматически становятся молодые графы.

— Молодые? — переспросил я.

— Да. Новым королем Приграничья может стать либо сын Лонгфорда, в любом возрасте. Либо, если такого нет, то это должен быть или мужчина из Ольстерров и Донгеллов, которые пережили больше пятнадцати зим и меньше сорока. Самому Сеттерику, да заберет его смерть, уже пятьдесят, а вот его сын подрастает, и следующей зимой ему стукнет пятнадцать. Самый возраст.

— Все равно я не понимаю. Если Сеттерик в любом случае видит своего наследника на троне, то почему он давит на Донгеллов?

— Сеттерик — злобное существо, рожденное в аду, — выкрикнула Калли. — Но что у него не отнять — так это умение строить планы и идти к цели. Сметая все на пути. Сеттерик видит в Донгеллах угрозу. Из наследников Люциуса — только я, племянница, сейчас в живых. Но если я найду избранника, то он станет одним из претендентов на престол и сможет побороться с отпрыском Сеттерика.

На щеке девушки появилась дорожка от выкатившейся слезы. Она торопливо махнула рукой, стирая ее. Да что такое? Кажется, она что-то скрывает от меня. Почему?

— В чем на самом деле причина твоей ненависти к Сеттерику? — глухо спросил я. Замерла тишина, слова эхом отразились от стен.

— У Долнгеллов был претендент на престол. Мой жених, — ответила Калли, скрывая глаза. В миг из гордой наследницы графа она превратилась в обычную девушку. Сжавшись на кресле, она взяла со стола вышитую кружевами салфетку, промокнула глаза. — Из знатного рода, его отец занимал высокую должность в Гвардии. Настоящий воин. Сеттерик избавился от него.

— Убил? — спросил я, вспоминая, с каким равнодушием старший Ольстерр разрубил Кэттона. Да, хороших же врагов я нажил. Такую фигуру как я Ольстерр сметет с доски, даже не поморщившись.

— Еще хуже. У Сеттерика вышла сложная комбинация, и я слишком поздно догадалась, что он хочет сделать. Ольстерр сильно ослабил Донгеллов, объявив нас в заговоре по возвращению магов в мир, — сказала Калли. Тень злобы вновь мелькнула на ее лице, в голосе появился металл.

— Магов?

— Магия, как известно, запрещена после войны. И каждый, кто попытается связаться с уцелевшими магами, которые по приданиям скрываются в горах, должен быть казнен, — начала рассказывать Калли. Голос у девушки был безжизненный, но спокойный, словно она уже давно успокоилась и приняла утрату, хотя и не избавилась от душевной боли. — Сеттерик подставил моего жениха, Ульфрика. Он был храбрый воин, как и все в его семье. Часто ходил в походы, бывал в Гномьих горах. Привозил оттуда добычу — в том числе и несколько амулетов, которые, как оказалось, были магическими. Некоторые дарил мне, некоторые оставлял в доме отца. Но откуда ему было знать о том, что это артефакты? Он-то думал — просто красивые побрякушки.

— И что случилось? — спросил я, уже заранее зная ответ.

— Паладины. Сеттерик имеет хорошие связи в Церкви, он доложил о находках. И заставил поверить паладинов в то, что Ульфрик виноват в заговоре против короля. А наш Лонгфорд, справедливый король, но слишком хорошо помнит то, что было во время войны с магами. И доверяет паладинам. Ульфрика признали виновным.

— И что с ним стало? — спросил я. Хоть голова и шла кругом от обилия новой информации, но ключевую суть я ухватил. Магия все еще существует, и нужно выяснить про нее побольше.

— Моего жениха сожгли, — просто ответила Калли. В голосе девушки не читалось возмущения. — Казнь прошла на главной площади. Улики были неопровержимы — у Ульфрика в сумке нашли амулеты с магическим фоном. Их конфисковали, его — на постамент. Я не выдержала, не смогла смотреть на это. И убежала из графства. Как оказалось, зря.

— В каком смысле зря? — поинтересовался я, подливая девушке травяного настоя. Та кивнула, с трудом сделала глоток. Короткая пауза, и Калли продолжила.

— Сеттерик ничего не делает просто так. Я то подумала, что дело здесь в отношении, в эмоциях — он сильно злился, что все считали моего Ульфрика претендентом на трон. Но Сеттерик в плане пошел дальше. — объяснила Калли, сминая хрупкими пальцами салфетку. — Когда я вернулась в графство, выяснилось, что мы потеряли большую часть заказов на поставку руды в Керч. Фактически у нас отняли право разрабатывать шахты, под предлогом того, что Ульфрик не один замышлял заговоров. В замок Донгеллов прибыла Гвардия, начались допросы.

— Многие последовали за Ульфриком? — спросил я, догадываясь, что скажет девушка.

— Больше, чем кажется. Люциус хороший воин, хороший граф. Но он не политик. У него в голове одни лишь битвы, — покачала головой Калли и покраснела. — Меня не было три дня. Всего три дня! А Люциус успел все испортить. Он собрал отряды, нападал на Ольстерров, требовал справедливости. Ему было обидно за Ульфрика, он принял его как сына. Обидно за обвинения, несправедливые — Люциус никогда бы не связался с магами. Но не так нужно было себя вести. У нас забрали шахты, и оставили лишь деревни с полями. Это максимум, на что я смогла договорится. Пришлось отдать всех людей Ульфрика, его отряд. Все они до сих пор не вернулись из темниц паладинов.

— Значит, Сеттерик решил подставить твоего жениха ради денег… — кивнул я, дивясь количеству последствий одного, казалось бы, заговора.

— Не только. Ведь количество войск в графствах также ограничено. Разрабатываешь ты шахту — можешь нанять десяток наемников или сделать ополчение из крестьян. Две — два десятка.

— Лонгфорд боится мятежа? — догадался я.

— Наш король справедлив и умен, — кивнула Калли. Но он отдал Ольстеррам наши шахты, и значит, усилил его. Так что в открытом противостоянии Сеттерик сможет уничтожить Донгеллов, и только остатки уважения Лонгфорда мешают ему расправиться с нами, — подтвердила Калли. — Та шахта, в деревне Маринэ — она была нашей. И почти все рабы, которые сейчас трудятся там — это бывшие свободные жители, крестьяне. Наши люди, наши!

— Но как они… — начал я, но девушка перебила.

— Он превратил их в рабов силой, просто отобрал у них свободу! — повысила голос девушка, давясь слезами. — Разве это ему позволил король? Он отдал право на шахты, но не людей! И обратиться к королю за помощью мы не можем — ведь Донгеллам больше веры нет, нужно время, чтобы восстановить доверие.

Рассказ прервал стук. Калли вздрогнула, замерла. Соскользнула с кресла с грацией кошки, направилась к дверям, на ходу крикнув разрешение входить. Я дотянулся до глиняной чашки, сделал глоток уже остывшего настоя. Поморщился, провел языком по зубам — холодный напиток не приносил свежесть, а казался обычной горькой водой.

Калли вернулась на свое место, вслед за ней прошли Айрин и еще один старый знакомый, которого я видел на месте нападения — Эдгар. Худощавый рыцарь в этот раз был одет в свободного покроя куртку, под которой белела рубаха, и черные брюки. Проигнорировав меня, он продолжил начатый еще в дверях доклад.

— … отбили пару деревень к югу, но все равно не успеваем. Ольстерры используют разбойников. Дома старосты сожжены, сами крестьяне пропали. Не удивлюсь, если они уже в шахтах. Говорят, нападение на Маринэ оставило Сеттерика без рабочей силы. Только непонятно, зачем кочевникам было убивать крестьян — обычно они их угоняют к себе, а на этот раз, как рассказывают наши люди, воины Сеттерика устроили им братскую могилу невдалеке от деревни.

— Сеттерик пообещал рабам свободу, если они смогут отбиться от кочевников, — встрял в диалог я. Эдгар, словно только что заметил мое присутствие, сощурился.

— И как? Нашелся хоть один, кто выжил? — спросил рыцарь.

— Нет. Сеттерик отправил их вперед, а свои людей поставил за их спинами, — отрицательно помотал головой я и рассказал подробности битвы.

Эдгар, внимательно выслушав меня, открыл рот, но внезапно бросился на Калли.

— На пол! — рявкнул Айрин, отреагировав на движение соратника. Могучая рука дернула меня за плечо, смела с кресла. Я упал, не успев сгруппироваться, и стукнулся плечом о ножку стола.

Кость пронзила острая вспышка, но я подавил вскрик, уставившись на спинку кресла. Там, на уровне моей груди, дерево пробил стальной болт.

— Охрана! — завопил Эдгар, прикрывая тело ругающуюся Калли. Рыцарь прижал девушку к полу, закрыв так, что лишь дергающиеся ноги выглядывали из-под худощавого тела мужчины. — Нападение на графиню!

В зале засуетились. Я перевернулся на бок, посмотрел на витражное стекло. Арбалет пробил в нем маленькую, аккуратную дырку. На спине выступил холодный пот. Похоже, целью стрелка была не Калли.

Глава 4

— Теперь мы квиты, — захохотал Айрин и хлопнул меня лапищей по плечу, вдавив в кресло. Здоровяк храбрился, но шутки у рыцаря выходили натянутые.

Калли пыталась пить настой, который ей буквально силой всучил Эдгар перед тем, как убежать раздавать указания. Пальцы девушки дрожали, горячий напиток норовил вырваться из чаши и обжечь. Охрана графства проверила окружные места, хорошо подходящие для засады. Как я и думал, никого найти не удалось. Мы переместились в кресла в глубине зала, около камина.

— Сомнений нет, это уж точно. Мою шкуру сегодня ты спас, — кивнул я рыцаря, выдавив из себя улыбку. Хоть воины Донгеллов и поручились, что рядом с замком чужаков нет, и нападавший скрылся, прихватив арбалет, я то и дело посматривал на окна.

— Наши люди прочешут местные леса, но вряд ли кто-то будет найден. Убийца профессионал — стрелял с крыши дома портного. Мужика нашли связанным, без сознания, но живым. Сейчас парни допрашивают его, может, видел нападавшего, — сказал вбежавший в гостиную Эдгар. Рыцарь опустился в кресло рядом с Калли.

— Ольстерры перешли к наемным убийцам. Теперь даже в собственном доме я не в безопасности, — прошептала Калли. Девушка была растеряна и больше не походила на леди. Она забралась в кресло с ногами, съежилась и то и дело поглядывала на Эдгара.

— Почему-то мне кажется, что это не Ольстерры. Тихие убийства совсем не в стиле Сеттерика, — сказал Эдгар и посмотрел на меня.

— Ты хочешь сказать… — начал Айрин, переводя взгляд с соратника на меня и обратно.

— Я хочу сказать, что охотился ассасин на нашего таинственного друга, — бросил Эдгар. Рыцарь казался расслабленным, но я заметил, как его рука потянулась к ножнам, где был спрятан изогнутый меч. — И я не думаю, что наш гость — крестьянин в поисках денег. Сначала драка, потом ассасины. Кому ты так насолил, что они наняли убийц с Гномьих гор?

Я посмотрел на Эдгара, который с непроницаемым лицом наблюдал за мной. Казалось, что если я дернусь, он зарубит не раздумывая. Айрин глядел с недоумением, Калли — с изумлением.

— Это уже второе нападение, — решил признаться я. Похоже, только Донгеллы смогут мне помочь. Как говорится — враг моего врага мой друг.

— Рассказывай все по порядку. И не утаивай, — скомандовал Эдгар. По тону я понял, что старого рыцаря, или кем он на самом деле был, не одурачишь. Взгляд серых глаз сверлил, словно он пытался забраться в самую душу, прочесть мысли.

Я говорил долго — начав рассказ с полета с многоэтажки и закончил — деревней Маринэ и странным камнем, который охраняли паладины.

В гостиной повисла тишина, которую первым нарушил Эдгар.

— Значит, паладины окончательно договорились с Ольстеррами. Если Сеттерику доверили хранение артефакта — считай, Август у него в кармане, — сказал рыцарь, с задумчивым видом взглянув на Калли.

Девушка по ходу моего рассказа распрямилась, собралась. Напряжение, вызванное нападением, ушло — перед нам снова сидела гордая молодая леди.

— И все наши предположения подтвердились. Сеттерик на самом деле претендует на престол, — кивнула Калли.

— И вряд ли он собирается ждать, пока Лонгфорд умрет, — подтвердил Эдгар. Я вздрогнул от неприятного звука — рыцарь помял запястья, кости хрустнули.

— Похоже, этот артефакт не дал какого-то преимущества Сеттерику, — заметил я, вспоминая бойню в Маринэ. — Он лежал без дела, пока рабы и воины гибли под ножами кочевников.

— Артефакт работает только после настройки. Нужен определенный ритуал, после которого магический камень привязывается к хозяину и на время передает ему часть магической энергии. Кочевники, судя по твоим рассказам, пользовались таким же, — отмахнулась Калли. Я замер.

— А откуда ты знаешь все это? — спросил я, осторожно поглядывая на Калли. Как-то не вязалась ее тирада с недавним рассказом про запрет магии.

Калли с опаской взглянула на Эдгара. Тот впился в меня тяжелым взглядом, но я выдержал блеск серых глаз, не потупился, хотя и чувствовал, что воин давил. Или он не воин? Мне все больше казалось, что худощавый рыцарь находится на особом положении в графстве. Пауза затянулась, и я не решался ее нарушать. Наконец, Эдгар бросил взгляд на девушку и еле заметно кивнул. Та расслабилась, поерзала в кресле.

— Таких артефактов несколько — камни, каждый величиной минимум с ладонь, гладкие, словно светящиеся изнутри, — описала Калли. Я прикинул — да, очень похоже. — Каждый из камней обладает разной душой, дает разные способности хозяину. И чтобы обладать ими, нужно пройти ритуал — всегда разный.

— Так у вас запрещена магия, или все это были пустые рассказы? — спросил я, путаясь от обилия информации. Да и Калли вела себя странно — услышала, что я появился из другого мира, но даже ухом не повела, а сосредоточилась на Ольстеррах.

— Любой человек, когда приходит к власти, понимает, что без магии дальше ему уже не продвинуться. И Ольстерры, и Донгеллы, и сам Лонгфорд — все понимают масштабы ужасающей силы магии. Но разница в том, что Донгеллы никогда не использовали магию в свои целях, а лишь исследовали ее, — горячо возразила Калли. Щеки девушки запылали, от былой расслабленности не осталось и следа.

— Так значит, все нападки на твоего жениха, Ульфрика — они были частично правдой? — меня пронзила догадка.

— Нет. Ульфрик и правда был хорошим, но просто воином. Он и понятия не имел, что в его добыче есть магия. Я не врала, — ответила Калли, гордо вскинув голову. — Донгеллы обладают одним из артефактов, оставшихся после разрушения плато Василисков, но они никогда не использовали его!

— Ты говоришь, никогда не использовали. Но ты же знаешь, что он может? — спросил я, втайне надеясь на положительный ответ. Тело, непривычное к долгому сидению на одном месте, затекло, мышцы ныли, требуя нагрузки. Мне хотелось скорее сорваться с места и двигаться.

— Я понимаю, что ты хочешь скорее попасть домой, — улыбнулась Калли заговорщицки. — И как мне кажется, мы сможем помочь друг другу.

«Слушай только своими ушами. Смотри только своими глазами. Ставь под сомнение то, что видишь и слышишь», — говорил учитель Бусида, когда он в очередной раз оказывался на полу со свежей царапиной от деревянного меча.

Тренировки в ордене монахов начинались, когда ребенку исполнялось три года. Детям прививалось понимание, что боль — это лишь индикатор опасности.

Детей монахи учили слышать и видеть все, что происходит вокруг, и доверять только глазам. Специально обманывали, заставляли поверить в учительское слово и раз за разом выбивали страх перед авторитетом.

«Ты воин. Значит, ты должен уважать того, чье мнение считаешь важным. Но слышать и видеть ты должен сам», — говорил монах, когда Бусид получал палкой под колени, делал сальто в воздухе и падал, рискуя сломать шею. Сколько таких уроков было вбито за двадцать лет? Сотни тысяч падений, миллион ударов? Бусид хорошо усвоил урок.

И сейчас он сидел на верхушке дерева, затерявшись в густой листве. На той ветке, где еще недавно пытался осмотреть окрестности человек, который должен был умереть. Умереть от его, Бусида, выстрела.

Воин-монах верил своим глазам. Болт, выпущенный из арбалета, мчался цели прямо в верх живота. Плохие учителя говорят — стреляй в сердце, но это неверно. Сердце защищено ребрами, и велик риск, что цель выживет. Если же стрелять туда, где соединяются грудь и живот, то попадешь в артерию. Которая снабжает сердце кровью. И если ее перебить, то сердце человека становится просто ненужным органом, рудиментом, прекращающим отбивать ритм за доли секунды.

Бусид глубоко вздохнул. Выдохнул. Повторил процесс еще несколько раз, чувствуя, как кровь наполняется кислородом. Как сжатое в пружину тело постепенно приобретает мягкость. Позади был стремительный бег через деревню и поле. Бусид мчался, норовя обогнать по скорости хорошего скакуна.

И сейчас, отдышавшись, он переваривал первый в жизни проигрыш. Но радовался, что не вышел в открытый бой, не поддался порыву побитого самолюбия и не бросился в атаку. Воинов Донгеллов Бусиду перебить бы удалось, но лишние жертвы не входили в план монаха. А вот насчет убийства цели воин теперь сомневался. Нет, он знал свою задачу и собирался уничтожить парня, но теперь следовало притормозить и подготовиться. Настало время думать, а не действовать.

Бусид вздохнул, задержал дыхание. Сердце никак не хотело успокаиваться. Как же так? Ведь Бусид последний раз промахивался, когда ему было десять. С тех пор — ни одного выстрела не прошло мимо мишени. Воин погладил лежащий рядом арбалет. Собственноручно выточенный из крепкого горного дерева, которое привыкло переносить морозы и засухи. Тетива изготовлена из нитей снежного барса — крепче только драконьи жилы, да где их сейчас достать.

Нет, в оружие Бусид был уверен. Значит, дело не в этом. Воин закрыл глаза. Попытался восстановить в памяти полет болта. Выточенная из гномьей стали игла пробивала доспехи и была идеально сбалансированной. Таким же болтом Бусид подбил в глаз снежного барса, а этот зверь, известно, быстрее и изворотливее любого коня Приграничья. Тогда Бусид стоял в двух сотнях шагов от зверя.

Такой же болт лишил жизни горного снежного тролля. Сталь проникла в мозг монстра через хрящ переносицы. Расстояние было еще больше — пятьсот шагов до цели.

Сегодня пришлось стрелять с трех сотен. Не мог Бусид промахнуться, не мог! И не мог глава тайной стражи Донгеллов Эдгар среагировать на воина. С худощавым Бусид уже встречался — знатный интриган, он умело скрывался за спиной Калли, защищал ее любой ценой. Эдгар очень умен — но он не воин. Скорее, разведчик, который привык передвигаться тихо. Но не телохранитель. Почему он смог даже не увидеть, а почувствовать выстрел?

И сам болт. Бусид, перед тем как спрыгнуть с крыши и умчаться прочь из деревни, проверил — болт впился в спинку кресло, где сидела цель, на уровне груди. Это на пять пальцев выше, чем точка, в которую стрелял Бусид.

Воин верил в себя. Прислушался к себе и понял, что он сделал все правильно. Лишь третья сила могла вмешаться и помешать воину. Дело не в том, что он промахнулся. Дело в тех, кто заставил его болт пролететь мимо цели. Вот в чем проблема.

И пока он, Бусид, не поймет, кто защищает цель, вряд ли задание получится выполнить. Воин в задумчивости потер подбородок. Кто-то защищает парня, который появился в Приграничье неизвестно откуда и сразу попал в передрягу. Но кто? И главное — зачем?

В Приграничье смеркалось. Небо озарилось багрянцем заката, но солнце еще боролось за свои права, не желая прятаться за горизонт, и освещало золотом верхушку горной гряды Прибоя. Я с сожалением посмотрел в витражное окно, чуть улыбнулся заведомо проигравшему солнцу и спустился вслед за ожидающей меня Калли в подвалы замка.

Путь шел по длинной винтовой лестнице — мы сделали минимум пять полных оборотов, пока не наткнулись на массивную дверь. Калли с неожиданной для хрупкой девушки силой толкнула дверь, которая бесшумно распахнулась. Подвижной механизм туда встроили, что ли? Чуть выше гулко стучали каменные ступени под сапогами неотступно следующего за нами Эдгара.

— Донгеллы не использовали магию, потому что она вместе с властью развращает. Превращает человека в зверя, который жаждет только повелевать, — тихим шепотом сказала Калли, разворачивая холщовый сверток. Длинные тонкие пальцы аккуратно, словно боясь уронить, достали из тряпья блестящий синевой камень.

— То, что на первый взгляд дарует силу, может убить, — процитировал я старинный японский трактат, которыми в обилии меня пичкали на тренировках.

— Если Ольстерр продвинулся так далеко, если он уже хранит один из артефактов, значит, скоро он нападает на нас. Сеттерик знает, что я храню доставший от отца камень, и не продам и не выменяю его. Потом он заберет артефакт у кочевников. Если у него будет три камня сразу, то ни паладины, ни Гвардия не смогут остановить его, даже объединившись. И если он их еще попытается перетянуть на свою сторону, то Донгеллы будут просто вырезаны подчистую, — сказала Калли. Грусть звучала в словах девушки.

— Как ты хочешь ему помешать? — спросил я, возвращая камень. Или мне показалось, или же артефакт был чуть теплым, словно внутри камня тлел небольшой огарок свечи.

— С магией можно бороться, только применяю магию, — сказала Калли и махнула рукой, убирая со лба непослушную прядь. Светлые, почти белые волосы дернулись, на них переливался, отражаясь, свет от факелов. — Все зависит от того, какая у тебя цель. Если собрать три артефакта из шести вместе, то можно захватить остальные. А можно — уничтожить само понимание магии. Смотри.

Девушка сдернула со стены широкий тюль, открывая взору шкаф, заполненный книгами и свертками бумаги. Все было расставлено в хаотичном порядке, древние фолианты соседствовали с тоненькими свитками на еще не пожелтевшем от старости пергаменте.

— Когда Ульфрика сожгли, я не смогла горевать долго, — сказала Калли и отвела взгляд. — Донгеллы и раньше занимались исследованием магии, но скорее формально, ведь нельзя упускать ни один шанс. А после его смерти я задалась совсем другой целью — уничтожить саму сущность этой мерзости. Настоящих магов в Приграничье не осталось — тех, которые могли управлять энергией без артефактов. Поэтому можешь даже не искать — до тебя весь полуостров прочесали паладины. Я уверена, что если бы хоть кто-то остался в живых, то он не смог бы скрыться от ищеек Августа.

Я вспомнил паладина в сверкающих доспехах, молчаливого, с волевым лицом человека, который привык добиваться своих целей несмотря ни на что.

— Но остался шанс — артефакты. Мне известно о шести. Один принес Ульфрик из Гномьих гор, другой у кочевников, третий у Ольстерра. Нам нужно получить тот, что находится в шахтах деревни Маринэ. Тогда я смогу построить аркан, который укажет точное местонахождение остальных, — пробормотала Калли, копаясь в свитках. Книги и листы пергамента падали из шкафа, девушка не обращала на них внимания.

— Вот! — воскликнула Калли, отряхивая пыль с одного из широких листов. Я посмотрел на написанное — нет, какие-то закорючки. Такого языка я не знаю. — Построив его, мы сможем найти третий!

— И что дальше? — спросил я, кашлянув. Пыли в подвале было больше, чем на дорогах.

— Дальше я отправляю тебя обратно, домой! — воскликнула Калли, рассматривая вязь уже другого заклинания, начертанного на другом свитке. — Все складывается отлично! Аркан сам найдет на тебе следы чужого заклинания, и отследит нужный путь. И сожрет из пространства достаточно энергии, чтобы опустошить магическое поле. А нам это только и нужно. После того, как ты отправишься домой, я уничтожу все артефакты! И планы Ольстерров провалятся! Без всех артефактов ему ни за что не одолеть Лонгфорда!

— Значит, мы дожидаемся ночи и двигаемся в Маринэ? — уточнил Эдгар, до этого стоящий за спиной. — Ты сможешь вспомнить дорогу к лазу?

— Вспомню. Но ночью будет сложнее, — помявшись, ответил я. — Может, мы успеем до заката? Еще есть несколько часов.

— Днем нельзя — если вы поднимете шум, могут пострадать рабы, — категорично махнула головой Калли. Этим она окончательно меня успокоила, и мы направились наверх, прочь из подвала. Кажется, дело сдвинулось с мертвой точки, и у меня все-таки появился шанс попасть домой? Я вспомнил страх и обреченность в глазах Кэттона, когда меч Ольстерра рубил его. И появился шанс отомстить.

Глава 5

Если решил что-то сделать, то действуй сразу, не жди, пока страх завладеет тобой. Так говорил сенсей на тренировках, и этому принципу я следовал всю жизнь. Пока что он меня не подводил.

Я повис на уступе, зацепившись рукой за удобно выступивший из скалы камень. Или я перепутал путь, или во время побега страх правил балом, но тогда гора Прибой казалась достаточно пологой. Сейчас, подкравшись к подъему рядом с деревушкой Маринэ, я проклинал себя за самонадеянность.

— Их слишком много. Мы не пройдем. Г'ахм! — выругался с десяток минут назад Айрин, наблюдая, как стражники меняются на карауле возле деревни Маринэ. Широкоплечий воин, похожий в полном доспехе на танк, норовящий подмять под себя все, что не успеет отскочить, яростно ругался, смешивая русский и гномий языки. Или не русский? Ладно, понятный и непонятный мне языки.

— Пройдем. Можно снять их по очереди, а после прорваться в деревню, — хмыкнул Эдгар, глядя, как перебрасываются шутками те, кто уже отдежурил с теми, кому еще несколько часов предстоит стоять за воротами Маринэ и пялиться на лес.

Мы спрятались неподалеку, на заросшем высоким кустарником холме. Залегли так, чтобы оставаться незамеченными, но при этом видеть все, что творится вокруг деревушки и за ее невысокими стенами.

Маринэ после бойни практически не восстановили — вместо отстройки сгоревших деревянных домов Ольстерры натянули шатры. Новые ворота еще не поставили, подлатали старые, пробитые тараном кочевников. И похоже, ждали нового нападения — охрана увеличилась в несколько раз.

— Похоже, Сеттерик стянул сюда половину своих парней, — нахмурился Эдгар. План по захвату деревушки рушился на глазах. Донгеллов подвела их же самонадеянность — парни надеялись, что они появятся возле деревни и будут требовать, чтобы Сеттерик вышел за стены. Преподнесут все так, словно пришли на переговоры, но рядом их ждет затаившееся в лесах войско. Под шумок я должен был проникнуть в деревню и пройти через главный вход. Но, глядя на патрули, которых можно было отвлечь разве что конным отрядом, план пришлось менять.

Я висел на горе, собираясь с мыслями. Нужно было вспомнить все, что я знаю о скалолазании. Как оказалось — фактически ничего. Боевые искусства не предполагают бег по горам, а паркур — это все-таки преодоление препятствий, а не подъем по практически отвесной скале без страховки.

Пальцы царапнули камень, я вцепился в камень еще сильнее, не обращая внимания на ломающиеся ногти. За то время, пока я пробыл в этом мире, руки покрылись мозолями и постоянно обновляемыми царапинами, поэтому волноваться еще из-за ногтей точно не было смысла. Одной раной меньше, одной больше — какая разница.

Я напряг мышцы, подтянулся, подталкивая себя ногами. Донгеллы выделили мне новую одежду — свободные теплые штаны и рубаху наподобие той, что носили под доспехами Айрин и Эдгар. От кольчуги я отказался — только сокращать скорость и тратить силы. А вот за сапоги, крепкие, с шипами на подошвах, я был готов благодарить Калли в полный голос. Мои истрепанные кеды точно не подходили для путешествий по скалам.

Суставы хрустнули, я сделал выход силой и выкатился на небольшую полянку. Говорят, в горах много таких мест, где любят разбивать лагерь альпинисты. Я посмотрел вниз — если память не отказала, то до нужной точки оставалось совсем немного. А вот обратно довольно далеко — верхушки деревьев в небольшой рощице перед началом подъема казались подозрительно маленькими. Это с какой же скоростью я убегал от Ольстерров, что пронесся такое расстояние буквально за пару минут? И повезло же не свернуть шею.

Я побрел по поляне до следующей скалы. Ноги скользили по сырой глине. Моросящий, но уже набирающий силу дождь делал затею еще глупее. Сапоги проезжали по влажной земле, усыпанной иголками — на пологих островках горы Прибой росли в основном хвойные деревца.

Сделал несколько глубоких вздохов — нужно успокаиваться. Кровь стучала в висках, дыхание сбивалось. Пахло снегом, который завоевал горы там, высоко над головой. Я посмотрел на верхушки скал, которые скрывались за облаками. Сколько же нужно времени, чтобы добраться до вершины? Казалось, что несколько дней подъема точно потребуется.

Нужное место показалось вдалеке. На вид как простая яма, отверстие зияло черной дырой на освещенном луной камне. Я подобрался к нему — сначала передвигаясь на полусогнутых, а затем и вовсе подполз, цепляясь за выступы руками и ногами. Ухватился за край расщелины, подтянулся и, напрягая живот, перебросил цепляющиеся о скалу ноги в дыру.

Нащупал сапогами каменные ступеньки, осторожно отпустил руки. Тело отклонилось назад, я соскользнул в туннель и принялся перебирать ногами. Спина упиралась в скалу, я цеплялся за выступы. Наконец, внизу показался огонек.

Все верно — ступеньки заканчивались, начинался коридор. Я повис на руках, осторожно спустился с помощью ладоней на пролет вниз и разжал пальцы. Мгновение, и я уже на каменном полу. От спуска остались лишь царапины на спине и прорехи от острых камней на рубахе.

Крадучись, я двинулся вперед. Кажется, туннель ведет напрямую в комнату-перекресток, никаких поворотов я не помню. Повеяло холодом — дул ветер, донося до ноздрей запах гнили. Я сморщился. В прошлый раз такого аромата я не почувствовал — был слишком возбужден?

Туннель заканчивался, на поворачивающей стене, потолок которой был укреплен деревянными балками, плясали тени от невидимых мне факелов.

Я погладил примотанные к поясу толстым кожаным ремнем ножны. Кроме одежды, Донгеллы снабдили меня и оружием. Легкий меч с узким лезвием я нашел в завалах арсенала графства. Обычный одноручный был слишком коротким, двуручный — слишком большим и тяжелым. Я остановил выбор на клинке, похожем больше не на оружие средневековых рыцарей, а на казацкую шашку. Не очень широкий, но длинной точно больше метра, он походил на то оружие, которые использовали на тренировках по кендо.

За стеной послышалось бормотание. Я прижался к гладкому камню, выглянул, стараясь остаться в тени. Паладин возле камня был один. Я вспомнил его — старший, более благоразумный, но и более опытный. Он бормотал себе под нос на незнакомом мне языке. Я прислушался — больше похоже не на разговор с самим собой, а на чтение молитвы — слова шли в определенном ритме, но без рифмы.

— Выходи на свет, путник, и скажи, зачем пришел, — оборвал молитву и сказал паладин. Рука дернулась, ладонь машинально легла на рукоять меча. Я промолчал и выдвинулся из-за стены. Паладин держался ко мне спиной.

— Зачем тебе камень силы? Ты же не маг? — спросил паладин.

— Я не маг, ты прав. Но я тот, кто знает, что делать с этим камнем, — ответил я, стараясь держать нейтральный тон. Всплеск адреналина прошел, я почувствовал, насколько холодно в подземелье. Поежился. Понял, что робею перед старым паладином. И совершенно не хочу с ним драться.

— Нет, вряд ли, — сказал паладин и обернулся. Серые, подернутые дымкой глаза уставились на меня. Я почувствовал, как нечто начинает давить на меня. Голова заныла, словно в черепе образовалась липкая жижа, живая, обволакивающая мозг. — Ты не из этих мест. Ты пришел издалека.

Паладин помолчал, не отрывая от меня взгляда. Вид его был спокоен, воин так и не шелохнулся. На доспехе тускло отражался свет факела. Я дернулся. Раз, второй. Нет, ноги отказывались повиноваться. С руками та же беда. Меня словно парализовало. Да он колдует!

— Не могу определить, откуда ты. Но пришел ты не за властью, нет в тебе такой жажды, — мне показалось, или в голосе паладина мелькнула эмоция? Легкое удивление, точно. — Зачем тебе артефакт? На наемника ты не похож, на монаха тоже. Кто ты такой?

Я попытался разжать губы, но лишь замычал. Паладин и не ждал ответа — он двинулся вокруг меня, рассматривая безжизненными зрачками. Спиной я почувствовал холодок — по влажной полоске, оставленной на позвонках потом, гулял сквозняк.

— Нет, не могу понять. Кто тебя защищает? Маги? Но зачем им артефакт? Камень силы для них всего лишь игрушка, — пробормотал паладин и небрежно махнул рукой. — Отвечай, зачем тебе камень?

— Хаааххх, — выдохнул я, обнаружив, что губы снова стали повиноваться. Я вдохнул, закашлялся, сглотнул скопившуюся слюну. Напряг мышцы — бесполезно, тело было не в моей власти. Противник лишь даровал возможность говорить. Я посмотрел на него — паладин терпеливо ждал.

— Зачем тебе камень? — повторил паладин, надвигаясь. Интонации изменились — голос стал чуть холоднее, но я уловил намек и понял — врать воину света не стоит.

— Я не собираюсь использовать магию во вред. Я хочу уничтожить артефакты — этот и еще два, — объяснил я, закрыв глаза. Сенсей учил, что если ты попал в захват, не стоит метаться и паниковать. Так ты лишь расходуешь силы. Не удается вырваться сразу, захват слишком сильный — значит, стоит расслабить и копить силы. Нет такого захвата, в котором отсутствует слабое место. Как это работает с магией? Не знаю. Но попытаться стоит.

— Зачем тебе это? — спросил паладин. Он приблизился совсем близко — не зрением, скорее кожей я чувствовал, что он стоит в шаге от меня. Поза спокойная, устойчивая. Он слушает, а рука лежит на рукояти меча, готовая рубить, если я совру.

— Сеттерик Ольстерр. Я хочу не дать ему завоевать престол и так отомстить. А сам хочу вернуться домой, — пробормотал я. Что делать? Дергаться смысла нет, энергия крепко держит меня. Я чувствовал, как от паладина идут фибры, как энергия окутывает мое тело, проникает под кожу и держит под контролем мышцы.

— Магия для добра, — сказал паладин другим, живым голосом. От неожиданности я открыл глаза. И отшатнулся бы, если бы не парализованное тело. На меня словно смотрел другой человек — туман пропал, дымка, закрывающая его зрачки, исчезла.

— Чтобы спастись, — ответил я, наблюдая за его реакцией.

— Зря ты задумал это. Магия — это зло, справиться с которым не под силу обычному человеку. Магия — это почва, на которой растет жажда власти. Никто не может использовать магию в добрых целях — только во вред другим, — пробормотал паладин и усмехнулся, но оборвал смешок на середине. Замер, резко обернулся.

Коридор пронзил вскрик, который эхом отразился от стен комнаты и ушел бродить по коридорам. За паладином что-то прошуршало, мелькнула тень. Воин дернулся, его спина задрожала. Снова тень — что-то, размером с самого паладина выскочило из тени, ринулось на стоящего ко мне спиной мужчину. Мгновение — и существо снова скрылось во мраке одного из коридоров.

Паладин вздрогнул. Колени его подломились, тело повело вперед. С гулким стуком металла доспеха о каменный пол паладин упал лицом вперед. Голова от удара дернулась, шлем отскочил в сторону. Под латами расплывалась лужей бордовая жидкость.

Путы ослабли, я почувствовал, что снова могу двигаться. Свободен!

Но ликовать рано. Я вытащил шашку из ножен, чуть согнул колени, принимая классическую фехтовальную стойку. Клинок смотрел вперед, на уровень груди предполагаемого противника. Из коридора напротив ринулось что-то, напоминающее человека. Человека, ростом доходящего мне до пояса, вместо ног которого…

— Гадство! — не сдержал я возгласа.

На меня двигались две сабли, их держала тошнотворная смесь человека и змеи. Широкий, в толщину человеческого тела хвост переходил в покрытый серой чешуей живот. Дальше существо мало чем отличалось от обычного мужчины, разве что с сильно старой, морщинистой кожей. На лице улыбка-оскал, верхние клыки выдвинуты вперед из челюсти. Волосы седые, переходят в такую же светлую бороду с хаотично торчащими комками волос. На груди и лице разбросаны кусочки чешуи, такой же серо-салатовой, какой был покрыт хвост.

Наг! Я узнал существо из сказок. Противник был быстр, намного быстрее, чем я мог ожидать, но тренированное тело спасло. Рефлексы сработали, я отпрыгнул, уворачиваясь от несущихся клинков, окровавленных предыдущей жертвой.

Я бросился в сторону, но не удержался на ногах — сапог стукнулся о камень, я споткнулся, повалился на бок, выставив в сторону приближающегося нага шашку.

Успел раньше, чем монстр подполз — подскочил, тяжело дыша, бросился в сторону, пропуская нага. Тот не успел затормозить, я добавил шашкой сзади. Лезвие затерялось в твердой, словно дерево, чешуе, но смогло добраться до мяса. С чавканьем шашка пробила броню. На клинке осталась зеленая жижа, которая заменяла монстру кровь.

Наг зашипел, я различил интонации злости. Пырнул монстра еще раз, на сей раз не так удачно — колющий удар лишь погнул лезвие и оставил броню невредимой. Похоже, пора сматываться.

Я ринулся к постаменту, схватил камень свободной рукой и бросился в противоположный коридор. Черт, куда он ведет?

Пол под ногами зашевелился, откуда-то из глубины горы послышалось гудение. Что еще за напасть?

— Враг! Стой!! — раздалось сзади злобное шипение. Так эта тварь еще и говорить умеет?

Факелы на стенах слились в одну линию — я бежал, стараясь передвигать ногами как можно быстрее. Бесполезно. Не вписавшись в очередной поворот, я ударился плечом о стену и потерял скорость. Вырвавшись на светлую площадку, выругался — вместо прохода наружу я оказался на верхнем этаже уже знакомой шахты. Значит, коридор выбрал все-таки не тот.

Что делать? Пока я лихорадочно соображал, засовывая камень в карман штанов, на площадке появился наг. Казалось, что порез на хвосте, подле спины, он вовсе не заметил. Существо двигалось с той же скоростью, что и раньше. Змеечеловек ринулся на меня. Я попытался броситься в сторону, но не успел. Гора словно вздрогнула, я растянулся на камнях и покатился.

Нага последовал моему примеру. Площадка в момент стала неровной, превратилась в наклонную. Монстр подполз ближе, я увидел стремительно приближающиеся сабли. Стиснув зубы, я развернулся, ударил первым. Скольжение продолжалось. Снизу послышались встревоженные крики. «Черт, рабы же сейчас в камерах, запертые», — мелькнула мысль.

Я лупил по голове нага шашкой, пытаясь пробить череп. Не удавалось — будто под волосами была та же чешуя, защищающая монстра получше любой брони.

Пальцы скребли камень, но хватали лишь пустоту — уцепиться было не за что. Еще секунду — и пропасть.

— Ха!! — завопил я, вцепившись в веревочную лестницу, которая чудом оказалась прямо на краю разрушенной площадки. Гору продолжало трясти, сверху посыпались камни — начиная с мелких, но с каждым разом все крупнее и крупнее.

Наг приближался — уже без сабель, он несся на меня, расставив руки, будто надеялся обнять меня. На лице — гримаса ярости. Секунда — и монстр полетел вниз, ударившись мне о ноги. Я охнул и закачался, надеясь, что сил в пальцах хватит. Руку жгло, веревка вырывалась на свободу. Вторая рука отпустила шашку и схватилась за веревку.

Я попытался подтянуться, но не смог — там, ниже, на ногах, словно висел груз.

— Черт, — выдохнул я, сдерживая крик. Наг. Он вцепился в меня, обнял, сжав руками мои икры.

Падать было слишком высоко — люди, мечущиеся на глубине, казались размером не больше ладони. Сколько в этажах? Двадцать? Тридцать? Веревка качалась, отзываясь на каждое движение разрушающейся горы.

Что может быть хуже, чем висеть над пропастью с грузом в виде нага, который пытался перебирать руками и подняться выше? Руки начали уставать, плечи и бицепсы горели. Наг шипел, и не собирался отпускать.

— ААА! — завопил я, чуть не разжав пальцы. Чертов наг! Человек, пусть и враг, понял бы, что я постараюсь раскачаться, спасти обоих, чем упасть. Но не монстр. Наг вцепился мне в ляжку и раскачивался, словно стремясь заставить меня броситься вниз.

Черт, ну уж нет! Я дернул начавшую неметь ногу, но наг не разжимал челюсть. Стараясь не обращать внимания на боль, я начал раскачиваться. До ближайшего края оставалось не меньше пары метров. Пальцы болели, вскоре я уже перестал их чувствовать. Наг убрал одну руку, стараясь перехватить повыше. Другого шанса не будет.

Я дернулся, лягнул тварь в седой затылок. Пальцы соскользнули, но момент был удачным — веревка раскачалась достаточно. Я долетел до деревянных лестниц, ударился о край животом. Разрывая кожу на пальцах в клочья, вцепился в площадку. Наг по инерции ударился в каменную стену.

— Враг! Еще один враг! — зашипел наг, разжал руки, полетел вниз. Скрипящий голос удалялся.

Пальцы пронзила боль — похоже, сустав не выдержал и вылетел. Я скользнул вниз и успел зацепиться за самый край площадки, когда смотрел уже на низ деревянных опор. Подтянулся из последних сил, забросил тело на площадку.

Тяжело дыша, закрыл глаза. Нет, нельзя. Расслабляться рано. Застонал, перевернулся на бок, стараясь не обращать внимания на рану на ляжке. Наг вырвал из ноги кусок мяса, порванные штаны залило кровью. Рана пульсировала.

Нет, это еще не смерть, еще рано. Встал сначала на четвереньки, стиснул зубы, поднялся выше. Распрямился, выдохнул. Гора дрожала, рядом рухнул камень, величиной с голову. Бежать, теперь бежать.

Я попытался вздохнуть, закашлялся — легкие разрывало.

— Черт! — прорычал я и ринулся по площадке вниз. Не обращать внимание на боль. Не думать о ней. Еще живой. Пора понять, что в этом мире выживает тот, кто не умеет умирать.

Кочевники редко оседали надолго в одном месте, и уж совсем никто из жителей Приграничья не мог представить, что у степного народа может быть свой город. Конечно, выстроенный не ими, а любезно захваченный отцом Вандера у колонии эльфов. Хорелтолл, или, в переводе с эльфийского, Лесное плато, скрылся от странствующих рыцарей и торговых караванов за скалами Прибоя.

Затерянный в густом лесу, край которого переходил в узкую полоску песчаного пляжа и затем сразу в океан, Хорелтолл был хорошо спрятан от любопытных взглядов. И немудрено — ведь городом сотню полуразрушенных деревянных домиков, построенных эльфами под столетними деревьями, можно было назвать с натяжкой.

Вандер выбрался из своей лачуги, которую традиционно выбрал с края, на возвышенности. Поморщился, когда покосившаяся дверь скрипнула и дернулась, рискуя вырваться из сгнившего проема. Вандер не любил Хорелтолл — город был постоянным напоминанием того, что его отец смог завоевать для кочевников убежище, а он, сын, пока что только уничтожал своих людей в стычках с графами.

Вождь кочевников зашел за дом, бегом добрался до холма, с которого открывался вид на город. Нет, все-таки здесь было намного хуже, чем в их стойле на равнинах. Там и шатры складывались быстро, в путь можно было собраться за пару часов. И люди не расслаблялись — оседлый образ жизни заставлял задумывать о таких, на взгляд Вандера, непотребных вещах, как постоянный дом, достаток, земледелие. Такие мысли могли сгубить кочевника, заставить его отказаться от гордого имени степного воина.

На город можно было лишь смотреть. В отличии от степных стойл, здесь уши Вандера не различали привычных звуков его народа. Не слышно, как женщины готовят пищу, как обхаживают уставших. Не слышно криков раненных и стонов матерей убитых. Все звуки, даже гогот детишек, прекращающийся только на ночные часы покоя, терялись в шелесте листьев. Вандер поморщился — легкое дуновение приводила кроны деревьев в движение, создавало гудение в ушах, которое вождь кочевников ненавидел больше самых лютых врагов.

Нет, все-таки леса — это убежище эльфов, а для кочевника — пытка. Не прав был отец, когда решил оставить это место для потомков. Хотя сегодня городок пригодился — разбитые Ольстеррами кочевники отступили, и успели добраться до убежища раз в пять быстрее, чем если бы мчались к стойлу.

Вандер погладил себя по груди. Через балахон он почувствовал еле заметное тепло — это разряженный камень питался энергией его тела, постепенно набирал силу. Кто знал, что человек — это ходячий восстановитель силы для артефакта?

Внизу, около входа в его домик показалась знакомая лысая голова. Вандер улыбнулся, помахал рукой, привлекая внимания. Обладатель лысины, знакомый с детства шаман Энд — вот кто знал об артефакте все. А главное — Энд предан ему, поэтому за проваленную стычку с Ольстеррами придется его лишь наказать, но не убивать. Вандер, в отличии от отца и прочих властителей кочевников, не страдал излишней жестокостью, а считал, что преданными людьми разбрасываться нельзя.

Ветер усилился, заставив Вандера поежиться. Холод пробирался под плащ, гладил грубую кожу кочевника, заставляя волосы, обильно покрывавшие руки и грудь, ерошится. Кочевники не привыкли одеваться тепло — в горы, где стояла вечная зима, они не стремились, у моря лагерь разбивали только вынужденно. А в степи тепло сохранялось надолго.

В степи, но не в лесу на побережье, подумал Вандер, наблюдая, как первая снежинка падает на траву на полянке.

— Только осень на подходе, а уже снег пошел, — сказал Вандер, обнимая подошедшего шамана. Энд ответил на объятия, похлопал вождя по спине.

— Магия влияет на мир, меняет его. Это лишь первый отголосок того, что ты совершил, пробудив артефакт, — улыбнулся Энд, подставляя руку под снежинку. Крохотный кусочек замороженной воды дотронулся до кожи, растаял и сразу же испарился.

— Что ты подразумеваешь под хуже? — спросил Вандер, наблюдая за набирающим силы снегом. Его становилось все больше и больше. Ветер усилился.

— Ты затронул древние процессы, пробудил ото сна то, что давно не трогало мир. Эта сила рвет саму пелену существования, перестраивает мир под себя. А мир будет сопротивляться. И не надейся, что все пройдет легко и по плану — нет, появятся те, кто будет противостоять тебе, — хмыкнул шаман. Он мялся, постоянно проводя рукой по лысине, которую стала мокрой от снега.

Вандер наконец услышал сквозь шум листьев детский гогот и улыбнулся — маленькие кочевники носились по грунтовым дорогам и прыгали, пытаясь поймать снег.

— Ты знаешь, о ком говоришь? — чуть помолчав, спросил Вандер.

— Да. И ты знаешь. Ты видел их, когда активировал артефакт, — ответил, улыбаясь, шаман.

— Значит, все-таки Орден магов. Старик проснулся, и готов повести своих псов в бой? — выплюнул Вандер. С магами у кочевников всегда были натянутые отношения. Первые считали степняков кем-то вроде животных, бродячих псов. Кочевники отвечали за это колдунам неприкрытой ненавистью и считали за радость прирезать странствующего колдуна. Но все это было еще до войны. Вандер улыбнулся, вспоминая ругательство одного из магов, которому он перерезал глотку — «Прахайд», или Степной пес. Может быть, и пес, но сейчас именно маги боялись высунуть нос из своего убежища в горах, а кочевники были свободны. Это знание грело Вандеру душу.

— Ты недооцениваешь наших давних друзей, — мурлыкнул Энд себе под нос. Вандер догадался, что шаман увидел что-то, что не заметил он.

— Ну же, не тяни, — нетерпеливо сказал вождь.

— Маги притащили в наш мир пришельца. Юношу, похожего на обитателя нашего мира, — сказал Энд, в очередной раз вытирая лысину. — И помогают ему, стараясь не показывать своего лица. Нам осталось понять, зачем он здесь.

— И мы будем иметь рычаг давления на Орден, — удовлетворенно кивнул Вандер. Шаман искупил свою вину за ошибку. Почти искупил — все же погибших от рук Ольстерров воинов не вернуть. Также как не достичь этим искуплением победы. Вандер повернулся к стоящему чуть позади шаману, на ходу снимая с пояса кинжал.

— Пора? — бесстрастно, как ему казалось, спросил Энд. Но именно казалось — Вандер знал, что тот, кто наказывает сам себя, не будет настолько слаб, чтобы задавать вопросы. Что ж, подумал вождь, значит, шаман понимает, насколько он слаб. Это хорошо. Амбициозные и уверенные в своих силах люди рядом с собой Вандеру были не нужны.

Шаман развернулся к вождю спиной, снял балахон, оставшись голым по пояс, в одних стянутых тонкой веревкой на поясе брюках.

— Ты знаешь, зачем это, — сказал Вандер и, не дожидаясь ответа, трижды взмахнул кинжалом. Лезвие оставило на спине три глубоких царапины, рисуя размашистый символ. Шаман выстоял, не издал ни звука. Снега повалил сильнее, секунда, и спина Энда стала мокрой.

Вандер вытащил из кармана заранее припасенный сверток, развернул его и швырнул порошок на свежие раны. Смесь перца и соли осела на влажной спине, смешалась с кровью. Шаман чуть дернулся, вождь услышал, как скрипнули зубы старого друга.

— Я ошибся, и я понесу наказание, — пробормотал Энд, глядя на вождя кочевников. Тот выждал пару мгновений и кивнул, отпуская шамана. Тот глубоко поклонился и ушел, держа спину выпрямленной, словно вместо позвоночника у него под кожей был спрятан меч.

— Первая ошибка, — прошептал Вандер, наблюдая за товарищем. Специальный порошок будет разъедать спину пару дней, останутся шрамы. Если Энд совершит еще одну ошибку, экзекуция повторится, но на этот раз спина будет гнить не меньше недели. Третий раз будет смертельным. Но перед тем, как испустить дух, тот, кто ошибся, будет мучиться не меньше месяца, видя, как заживо разлагается его тело, как отваливаются куски мяса.

Вандер вздохнул. За пеленой снега краснела окровавленная спина шамана. Таковы были традиции кочевников. Но сейчас не время думать об этом. Нужно выяснить, кто же тот парень, которого притащили маги, и как лучше сыграть этим знанием. Вандер широким шагом направился в домик на отшибе, там, где была база разведчиков. Дать команду и заняться другими вопросами. Забот было много — ведь война не закончилась, кочевники проиграли только первую битву за артефакт. Но впереди еще есть шансы отыграться.

Все равно жив. Я почувствовал, как мышцы наливаются силой. Как всегда, после изнурительной тренировки или долгой трассы, на которой приходится выкладываться — когда делаешь заключительный шаг, будто открывается новое дыхание.

Нога немеет, похоже, укус пришелся глубоко. Рубашка на спине изодрана в клочья, пропиталась кровью из глубоких порезов. Ладони превратились в окровавленные лохмотья. И ладно.

Гора задрожала сильнее, камни, нет, огромные булыжники градом повалили с потолка. С грохотом они рушили подпорки, стирали лестницы, которые годами строили в этой пещере. Природа решила показать свою мощь человеку, и последний явно проигрывал.

Я выдохнул, закашлялся, схватившись за грудь. На рубашке остался кровавый отпечаток ладони. Ерунда, ребра вроде не сломаны. Но радоваться рано — еще нужно выжить.

Прихрамывая, волоча непослушную ногу, я рванул прочь из пещеры. Смешался с остатками рабов, которых подгоняли к выходу два молодых стражника. Воины, еще не набравшие мужской стати, выглядели в доспехах подростками, которые решили поиграть в рыцарей. Похоже, основная часть стражи, сохранившаяся после побоища, уже давно покинула пещеры.

Пробежав уже знакомый коридор, я добрался до выхода. Рабы толпились около узкого прохода. Я заработал локтями, отталкивая особо неторопливых. Деревня была похожа на муравейник, который кто-то взбудоражил, переполошив все палкой.

Я огляделся, зло улыбнулся — главного Ольстерра нигде не было видно. У полуистлевших, так и не убранных после пожара домиков столпились группами по десять-двадцать человек рабы. Ими пытались командовать офицеры — разоряясь во все горло, они размахивали руками, принося долю паники в царивший хаос.

Есть выбор — рваться вперед, напролом, или пытаться пробраться к выходу тихо, вдоль стен или по крышам. Я с сомнением посмотрел на ладони. Если меч держать у меня еще и выйдет, то карабкаться по домам я не смогу при всем желании. Значит, остается только один выход.

Я проводил взглядом удающегося стражника, спрятавшись за спиной крупного раба, который нерешительно топтался прямо перед выходом из шахт. Рубашка у меня была коричневого цвета, а когда пропиталась кровью, так стала еще темнее. Штаны черные. Деревню освещали несколько факелов, но проулков без света было полно, так что шанс был. Выбираем быстрый вариант.

Я закусил губу и, стараясь не закричать от вновь проступившей боли в раненной ноге, ринулся вперед. Оттолкнув широкоплечего раба в пробегающего мимо стражника, я не стал смотреть на результат проделки, а ринулся в проулок напротив. Факелов там не было, а свет луны не дотягивался до скрытой домами дороги.

— Куда прешь, идиот! На место! — ругань за спиной подтвердила, что мой маневр удался. Пока стражники разбирались с рабом, посмевшим, как им показалось, бунтовать, я спокойно скрылся в темноте.

Главное не останавливаться. По тренировкам я хорошо знал, что значит замедлиться хотя бы на мгновение. Сбивается дыхание, начинает работать та часть мозга, которая отвечает за сомнения. Все бойцы решительны и бесстрашны? Тот, кто скажет такое, врет. Мы всегда сомневаемся в правильности пути, но знаем, что такие сомнения могут привести к смерти во время драки или побега. Значит, нужно раз решить и действовать, не оборачиваясь.

Где же ворота? Я прислушался — кроме шума за спиной, ругань раздавалась и в противоположной стороне, где-то неподалеку. Мне показалось, или я услышал знакомый голос?

Холодный ветер пронесся над головой, взъерошив волосы. Я рванул дальше, стараясь не снижать скорость. Поворот, еще один.

— Айрин! — прошептал я, вывернув после очередной развилки на освещенную дорогу. Прямо передо мной, за спинами четыре рыцарей — одного всадника и трех мечников — высился проем от ворот.

Чуть дальше находились Айрин и Эдгар. Так и не спешившись, они переругивались со стражниками Маринэ, не выбираясь из седла.

— И мне плевать, откуда вы достанете вашего паршивого графа, но чтобы он оказался здесь раньше, чем я устану ждать! А устаю я быстро! — разобрал я зычный голос Айрина.

Пора? Точно! Я рванул по дороге, уже не скрываясь. Схватил ножны, поморщился от прорезавшей ладонь боли, и сорвал их с пояса. Жаль, но меч остался в пещере, потерянный в бою с нагом.

Раненная нога споткнулась, ударилась носком сапога в булыжник. Я взмахнул руками и рухнул, встретив лбом другой камень.

— Черт! — выругался я сквозь зубы, стараясь не трясти головой. Перед глазами все поплыло, сквозь туман пробивались яркие искры. Я сел, морщась от боли, пошевелил ступней. Кажется, работает, не сломал. Рубашка, зацепившись о камень, при падении разодралась на две части. Я сдернул ставшую бесполезной тряпку, швырнул ее в сторону.

Тело, особенно бока, покрывали синие пятна кровоподтеков. На животе глубокая царапина, ляжка, которую прокусили клыки нага, распухла, стала больше соседки в полтора раза. Рана на ноге, оставшаяся от монстра, представляла собой месиво из мяса, запекшейся крови и грязи.

— Заражение точно будет, — обреченно пробормотал я, поднимаясь с колен. Стражники могли обернуться в любой момент, привлеченные грохотом, который я создал.

Это понял и Эдгар. Злобно зыркнул на меня сквозь спины стражников. Один из Ольстерров заметил взгляд, стал разворачиваться. Увидеть меня воин не успел, так как Эдгар выхватил меч. На клинке сверкнуло отражение луны, лезвие ударило любопытного стражника в плечо.

Эдгар на мгновение задержал оружие в ране, затем дернул, прорезая рану еще больше.

— Дерьмо! — завопил мечник, схватившись за плечо и выронив меч.

— Нападение! Донгеллы! — завопил всадник, но заткнулся, оглушенный ударом двуручника Айрина. Воин попал острием в кольчугу, лезвие застряло в маленьких кольцах и не причинило вреда. Не причинило, если бы не сила рыцаря. Айрин ударил всей мощью, так, что воина сбросило с коня, который обиженно заржал, переступая на одном месте.

Стражник Ольстерров отлетел в сторону, явно уже без сознания, упал, стукнувшись головой о дорогу, и затих.

Оставшиеся нетронутыми мечники не стали бросаться в бой сразу и отступили на пару шагов. Другого шанса у меня не будет — наверняка крик всадника привлечет охрану. Сегодня я остался жив, но это удача. А удача имеет свойство заканчиваться.

Я ринулся вперед, замахнулся ножнами. Айрин увидел меня, ударил двуручником в меч противнику. Тот от напора отступил, попятился. Прямо на меня. Айрин не стал дожидаться, развернулся и напал на противника Эдгара. Оставшийся без врага стражник захохотал, но замахнуться не успел — я ударил ножнами его в затылок.

Мечник упал на колени, зашарил по земле ладонями. Оглушенный, он ползал, ища отлетевшее в сторону оружие. Я подпрыгнул к нему, упал рядом, впечатав локтем его лицо в дорогу. Глупый удар, если противник тебя видит. Но если дезориентирован — самое то, чтобы он ушел в нокаут.

— На коня! — рявкнул Эдгар, взмахом меча лишая жизни оставшегося на ногах стражника. Лезвие разрезало Ольстерру шею, кровь ручьем ринулась на кольчугу.

Я разбежался, попал ступней здоровой ноги в стремена. Оттолкнулся больной, запрыгнул в седло, не обращая внимания на брызнувшие слезы. Конь оглушенного Айрином стражника всхрапнул, встал на дыбы. Я схватился за гриву, потянул за жесткие волосы.

— Тихо, тихо. Скачи, дорогой — прошептал я, впиваясь каблуками сапог коню в бока. Тот обиженно замотал головой, но послушался, перешел на рысь. Эдгар обогнал, встал впереди, указывая путь. Сзади подключился Айрин. Похищенный конь, оказавшись в колонне, успокоился — я почувствовал, как он перестал дрожать, сердце выровняло ритм.

— Поднажмем! — завопил Эдгар. Я послушно ударил коня пятками, не сдержал стон от горящей ноги. Сбоку, в двух шагах от коня, в землю впилась стрела — нас пытались достать лучники. Но поздно — деревня Маринэ осталась позади, мы все дальше удалялись от взбешенных Ольстерров. Одеревеневшая рука ощупала карман штанов — нет, артефакт чудом не потерялся. Камень напоминал о себе еле различимым теплом.

Глава 6

Луна освещала лес возле горы Прибой. Пошел снег. Я посмотрел на небо — простыня из разноцветных звезд смешивалась с кажущимися серебряными хлопьями.

Ольстерры, несмотря на опасения Донгеллов, не стали нас преследовать, и через несколько минут бешеной скачки кони сбавили ход. Я смог выпрямиться в седле. Сжимая бедра, я потянулся, разминая спину, с удовлетворением услышал, как хрустнули суставы. Тело еще не привыкло к езде верхом — хоть и не болело, как в первый раз, но все еще затекало.

Лес вокруг пестрел красками — лунный свет, отражаясь от покрытых паутиной листьев, создавал волшебную гамму. Кроны переливались красно-винными оттенками, переходящими в серебристые, словно лезвия мечей, превращались в желтые, будто солнце, и бурые, как орошенная кровью земля.

Ехать было еще долго, чуть больше часа, но мы не спешили. Эдгар, удостоверившись, что погони нет, сказал не напрягать коней, чему я был только рад. Так, поездка в крепость Донгеллов превратилась в неспешную прогулку.

Скрашивали время беседой — Эдгар, отдав команду, пришпорил коня и возглавил отряд, его спина маячила далеко впереди. Айрин же наоборот, догнал меня, пристроил коня на полкорпуса впереди и начал выспрашивать меня подробности о моем мире, заодно делясь своими историями.

— Как же вы живете-то, без лесов, без полей? — спросил Айрин, достав из седельной сумки кожаную флягу. Воина не поразили рассказы о технике, не вдохновили подробности — да и что я мог рассказать? Как дитя своего времени, я мало представлял себе, как работает телефон или компьютер. То есть мог, как и, наверное, любой парень моего возраста, починить что-то, но вот объяснить средневековому рыцарю принципы двигателя внутреннего сгорания — увольте.

— Нас просто слишком много. Ты говоришь, что в Приграничье живет почти двести тысяч человек.

— Ну, — кивнул Айрин, не сводя с меня взгляд.

— А у нас в одном городе, бывает, что несколько миллионов человек. Вот оно и выходит, что здания у нас в десятки этажей, а месте все равно не хватает. Приходится рубить леса, застраивать поля. Надо же жить кому-то, — улыбнулся я.

— Лис, а зачем тебе туда снова? Ты рассказываешь про свой дом так, будто там вообще ничего хорошего нет, — отхлебнув из здоровенной глиняной кружки, сказал Айрин.

— Тоже скажешь, ничего хорошего… — пробормотал я, забирая у воина любезно предложенную флягу. Разговор повернул совсем не в ту сторону, начинал раздражать.

— Ну ты сам посмотри. Говоришь, бабы все с ума сошли — мало того, что любая крестьянка себя принцессой ставит, так еще и мужики это им позволяют. Работы толком никакой, сам говорил. Просто поле свободное нельзя взять и засеять. Одни воры вокруг, а ответить сталью им нельзя, ты же виноват будешь, — Айрин возмущенно махнул рукой, отвешивая воображаемому вору подзатыльник. Конь под рыцарем заворчал, тряхнув гривой.

— А что, у вас дань не берется разве? — спросил я, успокаиваясь и возвращая фляжку. Вино было крепленным, прохладным, и сразу ударило в голову. Айрин услышал из всего рассказа то, что больше всего его волновало.

— Так то дань. Ее всегда можно отдать продуктом, если не продашь. А у вас вон как — налоги. Не одно и тоже, — сказал Айрин, отхлебывая. И неожиданно спросил. — Зачем тебе туда? Оставайся у нас.

— Зачем, говоришь? — спросил я, погладив коня по гриве. Потряс головой, пытаясь сбросить сизый туман с сознания. И правда, зачем? Айрин, конечно, не знает всего, и говорит путанно, но в одном он прав — что мне там делать? Вечно кофе варить? На чемпионаты по боевым искусствам мне уже никак, возраст не тот, да и спонсоров нет.

— Лис, ты уснул? — Айрин дотянулся, от души хлопнул меня по плечу, так, что я чуть не вылетел из седла.

— Есть слово такое, Айрин — Родина. Дом, по другому. Вот твой дом — он где?

— Здесь, конечно. У Донгеллов — я там родился, — тряхнул гривой Айрин и недоумевающе уставился на меня.

— И за родину свою ты воевал, так?

— Конечно! — Айрин хлопнул себя кулаком по груди. Звенья кольчуги обиженно звякнули. — И с гномами, и с кочевниками! Да с кем только не воевал!

— А в мирное время тоже любишь ее? — прищурясь, спросил я.

— Конечно! Я всегда ее люблю!

— Ну а мы, русские, такие, — хмыкнул я. — Знаешь, вроде как не патриоты все. И ругаем нашу Родину, и порядки, и народ. И проблемы свои выставляем напоказ, хоть многим это не нравится. Но любим. Такие вот мы. Поэтому и ищу я магов — у вас хорошо, у нас похуже. Но там родина. А это вроде бы сейчас уже и пустые слова для многих, но не для меня.

Айрин молча покачал головой, присосался к фляге. Говорить больше не хотелось. Айрин погрузился в воспоминания — судя по временами появляющейся улыбке, вспоминал свои победы. А я качался в седле и думал — правда, что же такое. Средневековый рыцарь, ожившая фантастика — и то это заметил. Ведь правда — все как один, родину любим. Да и храбрости не занимать — чтобы там не говорили все эти психологи-социологи про выродившихся мужчин, все это чушь. Если будет нужно — наши мужики наваляют кому нужно. Но вот ругань.

Будто стыдно это — дом свой любить. Рассказывал я рыцарю про проблемы — так язык сам говорил, даже думать не приходилось. Легко это — ругать. А как похвалить, как объяснить, почему любишь — так язык не поворачивается, какое-то смущение. Стыдно признаваться в этой любви.

Я погладил бок коня, от которого исходило тепло. Всего неделю здесь, сколько событий, а все равно скучаю по дому, понял я. Сражения отвлекали, закалили — да, я изменился. Но по дому все равно — скучаю.

Конь оступился, провалившись копытом в небольшую ямку. Скоро выровнялся, продолжил легкий бег по утоптанной тропинке посреди леса. Опасности вроде и не было, но я рефлекторно сжал бедра, пытаясь удержаться в седле. Нет, все в порядке. Но что-то смущало.

Пронзенной догадкой, я покачал правой ногой. Нет, никакой боли. Еще полчаса назад ногой было невозможно пошевелить, не поморщившись от стреляющего огня, который стремительно распространялся от раны. Сейчас же…

Я потрогал лежащий в кармане камень — показалось, или он стал теплее? Нет, все верно, артефакт грел руку так, словно я держал ее над огнем.

Потянувшись, не останавливая коня, я задрал штанину и покачал головой, молча всматриваясь на бурый рубец на ляжке, чуть выше колена. Там, куда почти час назад вцепился клыками и выдрал увесистый кусок мяса наг. От рубца выше, туда, где в кармане лежал артефакт, протянулись капилляры сосудов. Сетка краснела на белой коже, постепенно теряя насыщенность.

Значит, камень умеет лечить. Эх, мне бы такой в первый же день в этом мире — не пришлось бы ходить у Ольстерров, морщась от каждого неловкого движения.

Сзади послышался топот копыт — догонял отставший Айрин.

— Что такое? — кивнул на мою оголенную ногу рыцарь.

— Да показалось, что паук укусил. Нет, все в порядке, — улыбнулся я воину, поспешно возвращая штанину на место. Почему я решил не рассказывать о чудодейственном свойстве артефакта Айрину? Не знаю, но мне показалось это решение верным.

— Что там? — воскликнул Айрин и умчался вперед. Я увидел, что впереди спешился Эдгар. Радуясь здоровой ноге, я тронул коня за рыцарем.

Обиженно заржав, мой транспорт помчался вперед. Паутина на деревья, которая серебристым покрывалом тянулась по листве, превратилась в сплошную линию. Схватив удила, я притянул их к себе и затормозил коня, едва не промчавшись мимо воинов Донгелла. Айрин что-то увлеченно, размахивая руками, доказывал Эдгару. Худощавый воин, закутавшись от рассветной прохлады в плащ, хмуро наблюдал за товарищем.

Спешившись, я подошел к спутникам и увидел то, что их так встревожило. На распятье дороги, затерянные в кустах, доходящих до пояса, лежали два трупа. Я подошел ближе, всмотрелся.

Убитые нашли пристанище под кустами недавно, гниение еще не началось. Причина смерти — меч, который одному пробил грудь, разорвав и вдавив кольчугу в кожу. Второму лезвие порвало горло. Красная дорожка тянулась от распутья к убитым — похоже, прикончили их на повороте, а в кустах решили спрятать, надеясь, что трупы не заметят. Тела лежали в лужице крови.

— Кто это? — спросил, я пытаясь спрятать дрожь в голосе. Я насмотрелся на достаточно большое количество смертей в этом мире, но так и не смог к ним привыкнуть. Да и можно ли стать настолько холодным, чтобы легкомысленно относиться к чужой смерти? Не уверен, что я смогу быть таким.

— Отличительных знаков нет — все ценные вещи убийцы забрали, гербы сорвали, — буркнул Айрин, переворачивая один из трупов. В груди убитого хлюпнуло, из пробитой раны брызнула густая черная кровь.

— Десяток лошадей, не меньше, — сказал вернувшийся с перекрестка Эдгар. — Копыта небольшие, кони точно не рыцарские. Или эльфы, или кочевники.

— Кочевники, это их стиль, — покачал головой Айрин, укладывая убитого в первоначальное положение. В руках рыцарь держал обломок стрелы. — Сначала их подстрелили, а уже потом зарубили.

— Могут и эльфы, — бросил Эдгар, осматривая трупы. — Но скорее всего ты прав, ничего ценного нет, а ушастые не забирают человеческую добычу. Нам нужно спешить.

— Следы ведут в нашу сторону? — догадался Айрин, запрыгивая в седло. Я последовал его примеру.

— Да. Может, они и свернули к побережью, но что-то мне кажется, что по нашу душу. — кивнул Эдгар. Рыцарь взлетел в седло и пришпорил коня. Тот забурчал и помчался вперед.

— Не отставай, — бросил Айрин, направляя своего коня вслед за товарищем. Мне оставалось лишь понадеяться, что я не вылечу из седла.

Мы пролетели чащобу, выбрались на опушку. Ноги ломило, бедра, кажется, превратились в одну большую, горящую огнем мозоль. Конь возмущенно ржал, но хода не сбавил, успевая за скакунами Донгеллов.

Конечно, я встречал разбойников и в нашем мире. Возвращаясь с работы после вечерней смены я смог отвесить несколько оплеух мелким шавкам, которые ошивались на проспекте. Однажды пришлось сматываться по крышам — тогда напали настоящие волки, не чета мелким гопникам. Те знали, что хотели, и не собирались оставаться без добычи. Но здесь…

Что могло быть у этих двух путников? Кошель с горстью медных монет? Меч, за который на рынке не выручишь и золотого? Судя по ранам, их не пытались ограбить. А просто убили, заодно забрав хоть что-то ценное. Так сколько на самом деле стоит жизнь?

— Кочевники! Вперед! — заорал Айрин, ударив коня шпорами. Впереди ожидала битва, и тяжелый рыцарь обошел Эдгара, вырвавшись вперед. Похоже, роли у двух особо приближенных к графу воинов были распределены — в обычное время командовал Эдгар. Хмурый и рассудительный. Когда же наступало время битвы, подключался Айрин.

Вдали показался замок Донгелл. Одна из башен, пристанище Люциуса, дымила. Серый тяжелые клубы поднимались высоко в небо и растворялись в рассветной дымке. Золотой багрянец солнца накрыл территорию Донгеллов алой тенью.

Я пустил коня галопом, но мы все равно отставали. Моля всем известным богам, я держался одной рукой за удила, другой — за седло, надеясь не вылететь. Деревушка перед замком графства стала ближе — я почуял запах гари. Издали послышались крики. Вдали полыхнула крыша одного из домов. Эдгар скакал на десяток корпусов впереди, размахивая мечом. Я отпустил руку от седла и машинально погладил пояс.

— Черт! — выругался я, вспомним, что так и не обзавелся мечом. И куда я мчусь, совсем без оружия?

Деревья стали редеть, мы выскочили на поле. До деревушки осталось всего ничего. Там, с краю, здоровенный мужик размахивал оглоблей, пытаясь сбить сразу двух кочевников. Они гарцевали вокруг на небольших лошадках, и ругались сквозь зубы на своем каркающем наречии.

— За Донгеллов! — послышался крик Айрина вдали. Я увидел, как рыцарь врезался в одного из кочевников. Такой же огромный, как и его хозяин, конь, даже не притормозил, а лишь боднул головой бок лошади степняка. Та, меньше тяжеловоза в два раза, пронзительно заржала, сбиваясь на шипение, и отлетела в растущие неподалеку злаки.

Кочевник не удержался в седле, описал дугу над дорогой и с криком упал на землю. Айрин обрушился на оставшегося в седле степняка, размахивая двуручным мечом. Крестьянин, который, судя по бугрившимся под легкой сорочкой мышцам, был кузнецом, размахнулся оглоблей. Длиной с человеческий рост бревно ударило по голове выбравшегося из кустов степняка, словно молот о наковальню. Череп хрустнул, из дыры в затылке потекла серая, смешанная с кровью, тягучая масса.

Айрин разобрался с всадником — тот лежал, рассеченный надвое, около домика на отшибе деревни. Но от дерущейся толпы чуть дальше отделились три степняка и ринулись к рыцарю. Воин скрестил мечи с первым, отразил удар второго. В битву вмешался Эдгар, вынырнувший откуда-то сбоку.

— Меч, подбери! — крикнул, не оборачивайся, худощавый рыцарь. Я покачал головой и спрыгнул на землю — хмурый воин, казалось, мог предусмотреть все. Сражающиеся отдалились чуть дальше, запах гари бил в нос — огнем занялись соломенные крыши неподалеку.

Стараясь не смотреть на размозженный череп кочевника, я подобрал его саблю, вытер окровавленную рукоять о штаны. Завертел головой — кажется, шаманов, стреляющих огнем, было не видно.

— Здесь справятся! Нужно добраться до замка! — послышался крик Айрина. — Догоняй!

Оказалось, пока я мешкал, Донгеллы разобрались с троицей кочевников. Их лошади разбежались, только одну успел поймать кузнец. Он последовал моему примеру, подобрал меч, лежащий в шаге от трупа степняка с отрубленной рукой. Вскочил в седло и погнал коня в гущу боя. Туда, где уже рубились Айрин и Эдгар.

Я засмотрелся на рыцарей. Те, казалось, родились с мечом в руке. Клинки были продолжением их рук, такой битвы я еще не видел. Конечно, кочевники не были элитной фехтовальщиков, но рыцари, казалось, вовсе не замечали их атак. Айрин брал силой — блокировал удары так, что степняки роняли сабли, а некоторые и вовсе оставались с рукоятками в руках. Эдгар, не обладающий такой мощью, был намного увертливее. Пока Айрин размахивался и убивал одного кочевника, хмурый рыцарь умудрялся раскручивать полуторный меч так быстро, что с лошадей падали двое, а то и трое степняков.

— А ведь ты боишься, — тихо произнес я. Черт, действительно, боюсь. Стою в нескольких шагах от боя, где сражаются те, кто вытащил меня из деревни Маринэ буквально час назад. И не пытаюсь броситься им на помощь, хотя совсем недавно рвался в бой, пытаясь отбить еще незнакомых товарищей от элиты гвардии Ольстерров.

Страх ранит намного глубже, чем меч. Тебе может казаться, что ты победил страх, и справился, но он все равно накладывает отпечаток. И чем больше ты будешь сражаться, чем больше ты будешь бояться — тем страшнее будет дальше. Честь — это и есть преодоление страха. А единственный способ не бояться вовсе — это безумие.

Я размахнулся саблей, рассек клинком воздух. Лис никогда не боялся драки. Да, отступал, если не мог справиться — но никогда не боялся.

Я вскочил в седло, ударил коня пятками. Тот всхрапнул, но послушно помчался вперед. Эдгар и Айрин не задерживались, врезались в очередную свалку и двигались дальше, к воротам замка, оставляя после себя кровавый след.

Вот и первый противник — худой, как и все кочевники, голый по пояс. Ребра торчали, одетые лишь тонкой полоской загорелой кожи. Он взмахнул саблей, ринулся на меня. Я блокировал удар, поддел гарду, резко дернул. Вышвырнул саблю из его рук и тут же нанес короткий удар справа. Прямо в руку — лезвие рассекло запястье, хлынула кровь. Еще один удар, на этот раз в бок — и кочевник падает с лошади, зажимая рану.

Мой конь начал топтаться на месте — похоже, стараясь сохранить равновесие, я слишком сильно сжал бедра, пятки врезались в бок. Теперь не останавливаться, двигаться дальше. Снова противник — на этот раз повыше, да и мечом размахивает не так глупо, как тот раненный бедолага.

Степняк отмахнулся от выскочившего из проулка крестьянина, как от надоедливого комара. Попал кончиком меча ему в голову, рассек лоб. Мужик завопил.

— Молись, крыса! На колени перед детьми степи! — рявкнул кочевник. Мне показалось, что голос звучал не от человека, а от вселившегося в него ворона, настолько каркающим была речь степняка. Противник дернул повод, конь закусил удила, поднялся на задние ноги. Передние копыта замолотили у меня перед лицом, я дернулся назад, отпрянул.

— Трус! Сдохни! — захохотал кочевник и пустил взбешенного коня вперед. Я прижался к седлу, пропустил меч над головой. Главное, не упасть, иначе кони затопчут.

Сабля была ужасно сбалансирована, кончик лезвия казался тяжелее, чем рукоять. Я ударил, целя кочевнику в грудь, но смог лишь оцарапать ему бок. Тот ударил наотмашь, но я увернулся — меч попал плашмя по спине. Кони развернулись, снова пошли на сближение.

Тишина вокруг давила. Как всегда во время боя, движения вокруг смазались. Я видел лишь меч, несущийся на меня. Кочевник перестал играть — лезвие целило прямо в грудь. Если удар достигнет цели, меня сорвет с коня, и я повисну в воздухе, держась за меч, застрявший между ребрами.

Всегда сокращай дистанцию в бою — вот принцип боевых искусств. Оставь красивые замахи для кино — во время драки нужна эффективность, а не эффектность. Кочевник был слишком уверен в своих силах, поэтому и совершил ошибку.

Я дождался, пока кочевник приблизится. Давай, еще ближе, еще. Было страшно, но только до того момента, как я решил, что делать. Затем страх ушел. Когда лезвию оставалось до моей груди не больше полуметра, я резко дернул саблей, отбивая удар.

Пришлось извернуться, потерять равновесие, практически лечь на седло. Но меч кочевника ушел, и до меня ему не дотянуться. А вот мне…

Степняк двигал мечом дальше, уже за меня, по инерции. Моя же сабля от удара, от блока кочевника остановилась, я потерял импульс, скорость. Это то мне и было нужно. Нагнувшись к голове коня, я уцепил его за гриву, надеясь, что разозленное животное не сбросит меня. Повезло — конь лишь заржал, но двинулся дальше. Моя сабля прошла вперед, коснулась солнечного сплетения кочевника. И нырнула глубже, разрезая незащищенную кожу.

Я дернул рукоять наверх, клинок повернулся, с хлюпом и хрустом разрывая ребра. Ну вот и еще один. Это можно назвать убийством из-за самозащиты? Наверное, ведь не мог я остаться там, на поляне, пока мои друзья сражаются за свой дом? Или мог?

Нет, сейчас не время. Я тряхнул головой, вытащил оружие из степняка. Воин пополз вбок, накренился. Держась обеими руками за рану, злобно на меня посмотрел и рухнул из седла.

Краски и звуки вернулись. Трещали от огня соломенные крыши, женщины бегали с ведрами, пытаясь победить огонь. Мужики-крестьяне присоединились к воинам Донгеллов. Вооруженные мотыгами, штакетинами, кочергами, они громили низкорослых степняков. Защищая себя, своих женщин и детей, свой дом. Один из крестьян оттолкнул кочевника, спешащего ко мне. Махнул рукой, словно в благодарность за убитого всадника, и занялся пешим степняком — раз за разом опускал тому на голову широкую доску оторванную от какого-то забора.

Не дожидаясь окончания экзекуции, я рванул дальше, к замку. Кочевников теснили, вместе с крестьянами Донгеллы превосходили нападающих. У ворот дрались несколько десятков. Айрин и Эдгар были в гуще толпы. Их кони, зараженные горячкой боя, ржали вслед за криками хозяев, морды покрывала пена.

Кочевников было явно больше — похоже, они стянули основные силы на атаку замка. Что было внутри, я не видел — ворота оказались прикрыты, и неясно, сколько человек сдерживало сейчас атаку на покои графа и Калли.

Я собирался броситься друзьям на помощь, и уже вытянул ноги, готовый пришпорить коня, как заметил подозрительное шевеление в углу. Около того самого домика, с которого я умудрился упасть под ноги стражнику, к дерущимся крался кочевник, закутанный в темный плащ. Необычный наряд, я уже видел такой на нескольких степняках. Там, в деревни Маринэ, именно эти темные, шаманы, устроили огненный ад. Значит, теперь они стали прятаться?

— Что делать? — пробормотал я, сжимая пальцы на рукояти сабли. Крикнуть кого-то на помощь? Не успеют, шаман заметил меня. Придется самому, воспользовавшись тем, что я пока что невидим. Спрыгнув с коня, я погладил его по гриве.

— Потерпи, постой пока здесь, — прошептал я и потрепал зверя по морде, за что заработал теплый взгляд умных лошадиных глаз.

Рванувшись назад, я кое как прицепил саблю на подвязке пояса и побежал к краю крыши. Подпрыгнул, уцепился за деревянный карниз, который не давал соломе скатиться. Подтянулся, забрался по пояс на крышу. Раны на ладонях зарубцевались, но прошли еще не до конца. Свежие шрамы разошлись, желтая солома окрасилась кровью, несколько капель упали с крыши на землю. Плевать, терпимо.

Я закинул ноги наверх, упал на солому. Растянулся, тяжело дыша, стер пот со лба. Поморщился — соленая влага защипала царапины на руках.

Теперь вперед. Я покрутил головой — если залез я с юга, то шаман сейчас подкрадывается с запада. Выходит, мне нужно преодолеть две крыши и спрыгнуть с третьей. Я встал в полный рост. Выдохнул. Побежал.

В два длинных прыжка я добрался до края крыши и прыгнул. Расстояние между домами было не очень большим — метра три. Но трасса вышла опасной — причем не из-за высоты или расстояния прыжка, а скорее из-за приземления и опоры. Солома на крышах покрылась росой, и сапоги скользили, норовя разъехаться в разные стороны.

Я допрыгнул до второй крыши, ушел в ролл — кувырок через плечо, чтобы погасить инерцию. Тормозить нельзя, нужно двигаться дальше. Вскочил на ноги, бросился к краю — прыжок. Разгон вышел коротким. Уже на середине пути я понял, что ноги не успеют добраться до крыши. В полете ушел в другой прием — опасный и неприятный даже при грамотном исполнении. Паркуристы называют его «кинг-конгом». Тело в воздухе повернулось параллельно земле. Выдох — нужно заставить сердце биться быстрее. Я приземлился на руки, ладони уперлись аккурат в край. Еще сантиметр — и я бы ловил воздух, падая на землю. Не сбавляя скорости, оттолкнулся, чувствуя, как горят предплечья, и бросил тело дальше. Кувырок, и сразу встать на ноги и бежать.

На третьей крыше занялся огонь, солома трещала, тлеющими кусками падая вниз. Зато повезло в другом — домики были поставлены почти впритык друг другу, расстояние между крышами было меньше двух шагов. А значит, уж точно меньше одного прыжка городского акробата.

Я разбежался, прыгнул, ушел в сальто. Зажмурился, пролетел через огонь. Приземлился, сделав кувырок, и тут же заскользил вниз. Вовремя и удачно — шаман стоял прямо подо мной, в руке, направленной на толпу, разгорался шар огня.

Ноги достигли края крыши, я оттолкнулся, надеясь упасть прямо на противника. Лицо горело, сердце норовило вырваться из груди. Я вновь почуял, что значит бой.

Я соскользнул с крыши, упал на шамана. Удачно. Ударил его коленями в плечи, зацепился за шею, так, что голова кочевника оказалась между ног. Шаман сделал шаг назад, второй, но не устоял на ногах, рухнул на спину. Я разжал колени, упал рядом. Кочевник дернул рукой, ударил меня. Ладонь с мечущимся в ней огненным шаром попала по поясу, совсем рядом с карманом, где лежал артефакт.

Я вскрикнул — бок обожгло, запахло паленым мясом. Не обращая внимания на стонущего рядом шамана, принялся сбивать огонь с рубахи и штанов. Ухватился за камень, попытался отстраниться, но рука оказалась словно приклеенной. Я достал камень — он налился желтым, словно солнечным, светом. Я почувствовал, как ко мне от камня тянутся жгуты энергии — как тогда, когда я не мог пошевелиться под заклинанием паладина.

Страх, пойманный перед въездом в деревушку Донгеллов исчез, его место заняло и спокойствие.

Спокойствие и уверенность. Побеждает тот, кто не умеет умирать. Этот мир живет по этому принципу, и я принял его. Да, я уже совсем не тот, каким очнулся на поляне неделю назад. Да, здесь все не так, как дома. Но мозоли на руках не от плуга, а от меча, а там, неподалеку, сражаются друзья. Значит, нужно драться.

Мир, до этого замерший, словно кто-то нажал на кнопку «паузы», вновь вернулся в свой ритм. Рубашка тлела, но огонь удалось сбить. Я бережно убрал камень обратно, повернулся к шаману.

Тот лежал, постанывая, неестественно вывернул шею — словно пытался носом дотронуться до плеча. Заметив, что я двигаюсь, шаман не меняя позы протянул ко мне ладонь, словно за помощью.

Из руки его вырвалась струя огня. Я рухнул на землю, откатился. Бросился вперед. Следующую струю я просто отбил саблей. Железо раскалилось, раскраснелось. В три прыжка я добрался до шамана и рубанул. Лезвие отсекло руку по запястье, прекращая магические атаки.

— Хаггг! — выдохнул шаман, как я понял, ругательство, и засучил ногами, пытаясь отползти прочь, но удар саблей в грудь прекратил его агонию.

Я повернулся от мертвого кочевника, бросился к друзьям. Живых кочевников осталось совсем мало — Эдгар куда-то исчез, Айрин же бился, стоя по колено в трупах. С разных сторон на него наседали сразу четверо степняков.

— Держись! — рявкнул я, подлетая к кочевнику, который как раз пытался замахнуться на рыцаря. Взмах саблей — и кочевник падает на землю с рассеченный сзади шеей. Из раны струилась кровь и выглядывал бело-желтый позвонок.

Увидев, что количество противников уменьшилось, Айрин набычился и отсек одному из степняков голову, сократив разрыв. Череп кочевника отлетел в сторону, покатился по улице в сторону деревни, разбрызгивая кровь из торчащих наружу сосудов. Безголовое тело зашаталось и упало под ноги другому степняку.

Кочевник споткнулся, я извернулся и вонзил ему саблю вбок. Охнув, тот осел, из уголка рта потекла тонкая струйка крови. Вытащив оружие, я пнул противника в рану, из которой хлестала алая жидкость. Он вскрикнул, упал и пополз в сторону. Оставшийся один против двоих, кочевник заметался из стороны в сторону, но, увидев, что проиграл, бросил меч и поднял руки над головой.

— Вали, — устало бросил Айрин. Кочевник, не поблагодарив, бросился в проулок между домами.

— Сам как? — кротко спросил рыцарь. Я увидел, что кольчуга на груди у него рассечена, на лбу глубокая царапина, а одно колено залито кровью. Шел воин прихрамывая на поврежденную ногу.

— Цел. Ты драться сможешь? — участливо спросил я. Рыцарь тряхнул головой и прибавил шаг. Кажется, забота его обидела.

— Да. Эдгар должен быть в замке, поспешим, — бросил рыцарь и первым вошел в приоткрытые ворота.

Глава 8

Мы успели как раз вовремя. Эдгар стоял, обнажив меч, в середине дворцовой площади. Я бросил быстрый взгляд на башню, где совсем недавно обедал с Калли — несколько окошек полыхали, валил дым.

Кочевники приближались с опаской. Чего они боялись? Стрел? Или заклинаний?

Десять человек. Десять против троих. Рослые, обтянутые кожаными доспехами, они держали в руках щиты, на которых были намалеваны белым мелом и сизой грязью усмехающиеся черепа. Часть лиц пряталась за деревянными, грубо сбитыми шлемами. Половина из противников мечники — узкие лезвия поблескивали на уже совсем завоевавшем небо солнцем. Трое степняков вооружились длинными палками, на концах которых сверкали стальные набалдашники. Таких копий я не видел и даже представить не мог, как ими управляться. За спинами восьмерки маячили лучники, натягивающие тетивы.

— У нас есть шансы? — прошептал я Айрину. Мы подошли к Эдгару, остановились рядом. Кочевники не спешили нападать. Или ждали подмогу, или были настолько уверены в победе?

— Только если продержимся достаточно долго. Парни в деревне должны разобраться и пробиться в замок, — вместо него ответил Эдгар. Обычно хмурый рыцарь сейчас, казалось, был еще смурнее. Брови его сошлись к переносице, он покачивал мечом из стороны в сторону, будто в приглашающем жесте.

Я осмотрелся. На площади перед замком лежало несколько трупов — больше кочевников, и десяток воинов в кольчужных доспехах. Часть из них медленно тлели. Значит, я ошибся, и в самом замке шаман уже побывал, а снаружи дожидался нас? Или зачем он пытался напасть? Я тряхнул головой — сейчас не время думать об этом.

Кочевники медленно приближались. Зыркали маленькими бусинками глаз, в которых читалась злоба. Губы половины растянулись в гримасах. Степняки переругивались между собой и отпускали неразборчивые ругательства в нашу сторону.

— Пора, наверное, — гулко произнес Айрин. Рыцарь насупился, прижал подбородок к груди. — Чего тянуть-то?

Тяжеловес занес над головой меч. Завопил, заставив и нас, и кочевников вздрогнуть:

— За Донгеллов! — и бросился на противника.

— Ааааа, — завопили мы с Эдгаром и ринулись вслед за ним.

— Смерть! — ухнули кочевники, ощетинившись клинками и сбившись в кучу.

Айрин ворвался в их строй, не обращая внимания на мечи. Сделанные из дешевой стали, сабли скользили по кольчуге рыцаря. Часть клинков, пройдя сквозь звенья, застряли в плотном кожаном доспехе, который Айрин нацепил под кольчугу.

Строй кочевников разрушился. Рыцарь размахивал мечом так яростно и быстро, что мне пришлось взять правее, обходя разбушевавшегося воина. Эдгар скользнул влево и появился уже сбоку, практически за спинами кочевников. Первой жертвой стала именно его цель — хмурый рыцарь перерезал горло степняку с копьем, который уже нацелился на голову Айрина.

Я последовал примеру Эдгара, надеясь, что понял его тактику. Моя сабля устремилась вперед, заставляя степняка поднять копье над головой, чтобы отразить удар. Обманный выпад удался — кочевник раскрылся. Я ринулся к нему, сближая дистанцию, и проткнул его живот саблей. Охнув, тот схватился за клинок, потянул, режа ладони, пытаясь вытащить железо. Я помог, дернул меч на себя. Минус один.

Краем глаза я заметил, как Эдгар подкрался к еще одному копьеносцу — его меч торчал из груди кочевника, тогда как хмурый рыцарь стоял у того за спиной. Да, долго мне придется учиться, чтобы двигаться так же бесшумного и быстро.

Айрин пока что не открыл счет, но он в одиночку сдерживал все пятерку мечников, дав нам шанс вырубить копьеносцев. Но ведь кочевников было десять, а не восемь?

Я обернулся, но не успел — стрела свистнула и вонзилась мне в правый бок. Сжав зубы, я ухватился свободной рукой за древко и вытянул костяной наконечник. Из узкой раны брызнула кровь. Я отбросил стрелу, зажал бок и двинулся на помощь рыцарю. Моим обидчиком, как и другим лучником, занялся Эдгар. Хмурый рыцарь добрался и до них, вынудив выбросить луки и схватиться за длинные изогнутые кинжалы.

Айрину приходилось все тяжелее — мечники теснили его ближе к воротам, разрывая связь между нами. Кольчуга на груди и на боку окрасилась в красный, штанина на правой ноге была разорвана. Я ворвался в бой, сбил двух степняков с ног, создав кучу малу.

Несмотря на горячку боя, спокойствие, появившееся после ожога, подаренного шаманом, не проходило. Рядом мелькали мечи, танцевали в смертельном бое, а я лишь старался оценивать ситуацию и подмечал собственные недостатки. Я всегда думал, что моей мышечной массы более чем достаточно. Оказалось, совсем нет — до мощи Айрина мне было не дорасти. Но и подвижности Эдгара не хватало, по сравнению с худощавым рыцарем я был слишком медленным, слишком нерешительным.

Вот и сейчас, как мне казалось, я ударил слишком медленно. Но кочевнику было достаточно и этого. Моя сабля ударилась в подставленный щит, отлетела. Я не стал удерживать оружие, набравшее инерцию, а лишь подправил траекторию удара. Теперь клинок мчался в незащищенную голову другого степняка, который не посчитал нужным на меня оглянуться. За что и поплатился.

Сабля ударила острием в затылок, череп степняка раскололо на две части. Он пошатнулся, завалился прямо на Айрина, который пытался одним мечом удержать сразу две сабли кочевников.

— Держись, — рявкнул я рыцарю, ударив одного из нападающих на него кочевников коленом в поясницу. Схватил за шею, но ударить мечом не успел — один из степняков врезал мне локтем в затылок и собирался добавить последний удар саблей. Увидев лезвие, несущееся к моему горлу, я рухнул на землю, не забыв зацепиться за ноги степняка, который давил на Айрина.

Нашему «танку» точно была нужна помощь. Сдерживая сразу пятерых мечников, пусть и недолго, меньше минуты, он не только оказался ранен. Я видел, как пот льется с его лба, закрывая глаза и мешая ориентироваться. Как дрожат его ноги, как все чаще он не просто держит блок, а сначала отступает на шаг. Усталость — воин выкладывался на полную.

Я откатился вбок, затем еще раз, изворачиваясь от удара. Меч кочевника второй раз ударил совсем рядом с моей щекой. Я оперся о саблю, вскочил. Мельком заметил, как в ворота ворвалась пятерка воинов в полных латах, с красными полосами через грудь. Успели? Но им еще нужно пробежать площадь. Сколько это по времени? Двадцать шагов? Тридцать?

Напротив меня оказались сразу два кочевника. Оба в стойке, направили меч на меня. А что я? Более неудобной позы представить было нельзя. Меч острием направлен к земле, я стою на одном колене. Устойчивости нет.

— Сдавайся! — завопили рыцари, бросаясь к нам.

— Донгеллы! — отозвался Айрин и, словно у него проявилось второе дыхание, заработал мечом. Кочевники напротив меня переглянулись, сжали покрепче мечи и ринулись вперед, одновременно занося клинки для удара.

Что, это все? Мозг лихорадочно перебирал варианты спасения. Упасть, откатиться в бок — нет, не выйдет, один из степняков достанет. Упасть назад — с положения «на одном колене» это проблематично и долго. Поставить блок — тоже самое, что и с падением. Черт, ну почему их двое.

Если ситуация становится критической, и выхода из нее нет, попытайтесь хотя бы не быть жертвой. Эту фразу я услышал от сенсея лишь один раз. Он учил, что воин должен уметь предупреждать моменты, когда выбора нет. Фраза крепко засела в голове, и сейчас всплыла яркой надписью перед глазами.

Действительно, раз уж я собрался помирать, тогда чего тянуть? Может, лучше сделать это в атаке, а не трусливо прячась на земле?

Я покрепче ухватился двумя руками за саблю, оперся на выставленное вперед колено и бросился вперед. Не поднимаясь, практически на четвереньках, я разом сократил расстояние до кочевников, смешал их планы. Секунда растерянности — степняки не понимали, почему жертва сама бросается на меч. Времени мне хватило.

Развернувшись, я боднул правого от меня кочевника между ног плечом, и, уже падая на спину, вонзил в ногу левого саблю. Секунда, еще секунда. Я проехался спиной по каменной мостовой, вскочил, развернулся и уже был готов броситься на согнувшегося от подлого удара степняка, как услышал топот.

Рыцари добрались-таки вовремя. Успели. Меч одного разом обезглавил одного кочевника, раненный в ногу тут же бросил меч. Это спасло его — рыцарь не стал портить клинок степной кровью, а лишь отвесил оплеуху ладонью, одетой в стальную перчатку. Степняку хватило — завопив, он рухнул и ударился головой о мостовую.

— Калли, — крикнул Эдгар, от которого оттащили потерявшего голову лучника. Хмурый рыцарь выглядел не лучшим образом — потрепанный плащ был порван в десятке мест сразу, на щеке светилась царапина.

Я бросился за воином, по дороге нагнав Айрина.

— Продержались, друг, — сквозь боль улыбнулся рыцарь, топая по дорожке.

Замок встретил нас пылью и гарью. С окна над дверью сорвался истлевший карниз, рухнул перед нами, рассыпался в пепел.

— Надеюсь, живы, — буркнул Айрин, с трудом поднимаясь по винтовой лестнице на второй этаж, где располагалась уже знакомая гостиная.

Каменные ступеньки были заляпаны кровью, в углу торчали стрелы. Я шагал за рыцарем, сжимая меч в побелевших пальцах.

В гостиной уже беседовали Эдгар и Люциус. Граф, тогда показавшийся мне бесстрастным, в этот раз был возмущен и буквально кричал.

— Они ворвались в деревню. Два отряда, по двадцать человек. Стражники стали отбиваться. Из-за леса показался еще один отряд, я отпустил гвардейцев помочь нашим парням.

— Гвардия была подобрана специально, чтобы охранять вас и Калли. Не нужно было приказывать им идти в бой, как обычным стражникам, — мягко произнес Эдгар. Хмурый рыцарь стоял, переминаясь с ноги на ногу, будто желая что-то спросить. Похоже, он дожидается, пока граф спустит пар?

— Что, я должен был смотреть, как мои люди гибнут? — огрызнулся Люциус. Граф вскочил с кресла, начал мерить шагами гостиную.

— Где Калли? С ней все в порядке? — спросил я. Судя по возмущенному взгляду Эдгара и благодарному — Айрина, дело здесь было в субординации.

Люциус замер, так и не шагнув, с вытянутой вперед ступней. Вернул ногу на пол, развернулся. Плечи графа поникли, он разом успокоился, осунулся, вернулся в кресло.

— Ее схватили, я не смог ее отбить, — еле слышно ответил Люциус, демонстрируя руки. Верно, красный камзол был порезан десятки раз, под яркой тканью можно было разглядеть царапины. — Мне далеко до отличного фехтовальщика.

— Они убили ее? — выдохнул Эдгар. Хмурый рыцарь напрягся, готовый сорваться с места.

— Нет, ее забрал с собой шаман, — ответил Люциус. — Связал, бросил на повозку. Парни так и не смогли до них добраться.

— Черт! — рявкнул Эдгар, и ринулся прочь из гостиной, позабыв про графа.

— Вы сказали, что Калли забрал шаман? — спросил я.

— Да, они обсуждали вашу магию, черт бы ее побрал! — снова повысил тон граф. — Когда прозвучал горн о нападении, они были в подвале, в этой ее лаборатории. Я попытался предупредить, но шаман уже поднялся с ней, прижимая к ее горлу кинжал. Потом ворвались кочевники, я пытался их остановить, но…

Граф снова поник, уткнулся головой в ладони.

— Пойдем, может, Эдгар что-то выяснил, — хлопнул меня по плечу Айрин. Мы поднялись, поплелись прочь из зала. Уже на выходе меня остановил голос Люциуса:

— Это из-за ваших планов здесь оказался кочевник. Из-за ваших попыток играть с магией. Я всегда знал, что волшебство не доведет до добра.

Я обернулся — на меня смотрели злые, абсолютно сухие глаза.

— Женщина для кочевников — что мясо. Они изнасилуют девочку, а потом пустят на суп. Найди ее. Найди и верни мою племянницу, — процедил Люциус.

Я молча кивнул и вышел из гостиной.

Когда я ступил на последнюю ступеньку, Айрин успел дойти до Эдгара, который беседовал с худеньким пареньком, лет пятнадцати на вид. Когда я добрался до друзей, подросток уже успел свинтить.

— Они увезли ее на юг, в леса на побережье, — кивнув мне, сказал Эдгар. Голос у хмурого рыцаря был уставший, тон выдавал волнение.

— Что делать степнякам в лесах? Я-то думал, это больше земли эльфов, — удивленно вытаращился на рыцаря Айрин. — Да и странно — если у них телега, то двигаться они вряд ли будут быстро. Им бы сразу к себе в лагерь, или скрыться в пещерах. Но никак не к горе.

— В этом лесу есть одно место, где можно разбить лагерь. Там был заброшенный город, после войны кочевников с эльфами. Почему-то степняки не разобрали его на кусочки, как происходит обычно, — пожал плечами Эдгар, махнув рукой одному из рыцарей с красной лентой. — Но я верю своей разведке, поэтому если они и могли куда-то пойти, то только туда.

— А ты-то откуда знаешь про это место? — подозрительно сощурился Айрин.

— Пока ты работал во дворе молотом, я любил убегать от обязательной работы. А что еще оставалось делать, кроме как гулять. Вот и набрел как-то, случайно, — уклончиво ответил Эдгар. Он скомандовал подошедшему рыцарю собирать отряд и направляться вслед за нами. Мальчишка из крестьян подвел к нам коней — в том числе и моего, уже знакомого, отбитого в свое время у кочевников.

Я не сдержал улыбки, погладил коня по морде. Тот заржал, как мне показалось, радостно. Айрин и Эдгар вскочили в седла, двинулись прочь с площади. Я на секунду задержался, посмотрел на трупы, которые мужики из простых утаскивали прочь, на тлеющие соломенные домики, кучкой сгрудившиеся внутри замковой стены — похоже, шаманы порезвились и здесь.

Нахлынула тоска — словно тело и мозг отошли от напряжения во время битвы, откатились. Выходит, где бы я не побывал, там везде начинается война? Сколько сегодня погибло солдат? А крестьян? А кочевников? Никто не считал. А сколько душ в моем списке? Я не смог вспомнить. События последних дней проносились через память, но не задерживались, не удавалось подолгу концентрироваться на одном. Выходит, куда бы я не пришел, везде приношу горе? Да так, что даже не могу вспомнить?

Я погладил камень, чудом не выпавший из кармана во время битвы и бега по крышам. Он отозвался теплом. Я тряхнул головой, сбрасывая черную липкую пелену. Да что такое? Какой раз уже накатывает чернь, и только чудом удается выбраться.

— Ты едешь? — донесся до меня голос Айрина. Рыцарь как раз выезжал за ворота, обернулся и помахал мне.

Может быть, все так и есть — да, война, да, битвы. Но честь моя незапятнанная, и делаю я все верно. Разве нет? Что еще может воин сделать для тех, кто сражался с ним в одном строю, если не помочь мечом? В этом мире за кровь платят кровью, но и помогать принято сталью. И не могу сказать, что мне совсем это не нравится.