Литературная Газета 6297 ( № 42 2010)

И за борт её бросает

Литература

И за борт её бросает

МЕТАТЕКСТ

От каких даров мы отказываемся

Лев ПИРОГОВ

Известно, что главной проблемой правительства является народ. «Слишком медленно ходит и каждый день ест».

Не будь народа, – жадного до социальных расходов и не чуткого к инновациям, – какую модернизацию можно было бы себе забабахать!

Не даёт…

Ну да правительство над этим работает. Решает потихонечку проблему народа. А у нас свои проблемы не кормлены – нам надо книжку писателя Иличевского «Перс» обозревать. Но смотрите-ка: уровень другой, а проблема та же! Как всё связано в этом мире… Вот ведь главная проблема литературы – что? Не писатели и не издатели, нет. Они парни хорошие, без них вообще бы никакого государства (зачёркнуто), никакой литературы не было. Главная проблема литературы – читатели.

Ленивы и нелюбопытны – не любят, не умеют и не хотят читать. Коли не встанешь перед ними на четвереньки и не сделаешь ртом непотребный звук для смеха, так и вовсе в твою сторону не зевнут.

Означает ли это, что литература должна стоять на четвереньках?

Сложный философский вопрос.

Возьмём шире. Главной проблемой человеческой цивилизации является человечество. Есть такая штука: «антропологический барьер». Это когда быстродействие современной техники опережает скорость реакции управляющего техникой человека. Чтобы такая техника была эффективной, чтобы оправдывала вложенные в неё силы и средства, чтобы просто-напросто могла действовать, приходится человека из неё изымать, заменять роботом, то есть другой техникой.

Ну и с какой стати техника должна обслуживать человека – если он её обслужить не в состоянии?

Примерно так рассуждали придумщики «Терминатора». Дальше помните: техника людей уничтожила, стала сама жить. В буквальном смысле дегуманизация приключилась.

Но то техника. А как же искусство?

А точно так же.

«Techne» – это ведь и есть искусство по-древнегречески. И дегуманизация с ним очень даже запросто уживается.

Я не про «человека-собаку». Контемпорари-арт – вещь потешная, существующая для отвода глаз от куда более серьёзных процессов. Авангардист в жёлтой кофте хватает с прилавка булочку – и наутёк, все охотно бегут за ним: «Ату, ату!» – а в это время кто-то другой, в консервативном костюме, спокойно и со вкусом выносит всю лавочку.

Так вот «Перс» наконец. Я, может быть, ошибаюсь, но есть стойкое ощущение, что Александр Иличевский сегодня – литературный эталон, «акмэ». Скажем, если Прилепин или Садулаев – это «мейнстрим для бедных», сиречь для публики, то Иличевский – «мейнстрим для особенных». Для тех, кого интересует «литература высших достижений», а не читательский успех.

Что, нет такого?..

Так вот «Перс». Есть в этом романе один образ, являющийся, по-моему, ключом к пониманию даже не писательской техники, а целой писательской философии. Это дельфины. В романе, между прочим, изложена такая гипотеза: дельфины воспринимают звук как зрительный образ. Для нас звук – временная и логическая последовательность; мы «разбираем» звуки речи, раскладывая по долготе-высоте, а дельфины воспринимают звук «нелинейно», как целостный образ.

Кажется, роман как раз и рассчитан на дельфиний тип восприятия. Вроде бы в нём есть «линии» – если напрячься, по ним можно пересказать фабулу. Типа герой жил в детстве в Азербайджане, выучился на гидрогеолога (потому что нефть), потом эмигрировал в США, потом вернулся, движимый не столько ностальгией, сколько нынешним научным интересом плюс семейными (или постсемейными) обстоятельствами, – и погрузился в острый, пронзительный мир воспоминаний, да ещё и произошло тут с ним что-то. Плюс у людей, которых он встречает и о которых думает, тоже какие-то свои истории, свои пауки в голове. Всё это ужасно перепутано и запутано – «как в жизни».

Жизнь ведь тоже не понимаешь, пока живёшь. Только потом уже, вспоминая прожитое, отсекая детали и зачастую перевирая смысл событий, наговариваешь, как на магнитофон, понятный самому себе парафраз жизни.

Примерно по этой логике пишутся и реалистические романы.

Но у Иличевского детали не отсечены и со страшной силой рвут одеяло на себя. Вначале этому умиляешься, восхищаешься даже, потом приходит раздражение – «автор за деревьями не видит леса».

Но это не автор, это я, читатель, его не вижу (не забываем, кто главная проблема литературы).

И покуда критическая масса деталей не взорвётся и не вынесет мой мозг со сверхкосмической скоростью более восьми километров в секунду, пока «целостный образ» не распылит на кванты мой орган логики, жаждущий линейной последовательности повествования, я буду не понимать.

«Как в жизни».

А дальше станет не важно.

Дальше будешь чувствовать кожей, порами, втягивать ноздрями, жариться на прикаспийском солнце и иссыхать на ветру. Вы когда-нибудь видели корни трёхсотлетнего гранатового дерева? Я видел – теперь уже.

Короче говоря, всё нормально. Средства отвечают задачам. Гипотеза работает. Но. Есть ведь там ещё и акула. Смотрите, прямо рядом с дельфинами: «Негодная на вкус акула-молот отличалась живучестью; выпотрошенная ради печени, со вспоротым брюхом резво уходила в воду, где жадно принималась поедать собственные внутренности, которые тут же выскакивали наружу и акула снова заглатывала их. Кружась на месте, акула распускала сизо-алый цветок, который дрейфовал к корме».

Это тоже «ключ к философии». Давится своими внутренностями и кружит на месте. Иличевский обогатил литературу и одновременно обокрал читателей. Проглотил – и тут же из разверстого брюха выронил. Не прочтут ведь. Даже если «Большую книгу» получит.

Так и сгинут в утробах двух-трёх сотен из «особенного мейнстрима» все не для них предназначенные вкусности. Типа:

«– Советский союз был рай. А сейчас, я тебе честно скажу… – Тельман понизил голос и оглянулся с хитрецой. – Я тебе так скажу. Если будет война с Россией – никто воевать не пойдёт. Все сразу пойдут сдаваться. Я точно тебе говорю».

(Гляди-ка, прямо как у нас в анекдоте: у Лукашенко всего четыре дивизии, но если на Россию войной пойдёт, к Москве все сорок подойдут.)

Или типа:

«Почему, говорю, Марию Господь Сыночком без спроса подарил? Почему не спросил, а можно ли? Где права человека? Прости меня, Господи, что не по уму спрашиваю, но за девицу заступиться желаю…»

(Как у Шукшина в «Забуксовал», помните: кого Русь-тройка везёт? Чичикова, прохвоста?! Или как у Толстого в «Критике догматического богословия», похоже.)

А вот дурачок Марат думает, что во всём зле мира виновата Америка:

«План американцев, по словам Марата, такой: Иран схватывается с Азербайджаном, Америка их разнимает и в результате захватывает обе страны».

(Ой… Я ведь тоже так думаю…)

Ну это ладно, шут с ним. Картинки с выставки.

Важно другое. Вот Иличевский обогатил и без того богатых читателей. Чего плохого, казалось бы. Пусть богатые будут ещё богаче, правильно? Если кризис – спасай банки, а социалку как-нибудь секвестируем. У кого нет миллиарда – вон с горизонта жизни! Сколково не сметь загораживать…

Думается, ни один русский интеллигент в сочувствии к подобной морали не признается. Это низкая мораль – для пользователей ай-подов. Мы не такие.

Но почему тогда, позвольте спросить, мы руководствуемся ровно тем же самым в своей прямой интеллигентской, так сказать, деятельности?

Я это не к тому, чтобы обязать всех вослед Толстому писать сказки для крестьянских детей. Писательской душе не прикажешь. Но мы-то, расставляющие книги по росту, выдвигающие на премии и продвигающие к читателю?.. Что, тоже «душе не прикажешь»? Ну такая, значит, у нас и душа, с ай-подцем.

(…Вот не хотел же переходить на личности, но сорвусь. Билли Холидей пела, а не «пел», потому что она женщина! (Мужчина – тот Джонни Холлидей.) И литературный редактор «Перса» Михаил Бутов, он же по случайному совпадению ответственный секретарь премии «Большая книга», соискателем которой этот роман является, не знать этого не может. Ибо меломан известный. Значит, корректор?.. Всё зло мира от Америки и корректоров!..)

На днях один человек – миссионер – ведёт литературный кружок у заключённых, – рассказал о своих подопечных вот что:

«О. Генри и Уэллс им гораздо «понятнее», «ближе», «веселее» (закавычено, потому что неточно), чем, к примеру, Аверченко или Куприн. Не сюжетно даже, а лексически. Под правильную русскую художественную речь почти засыпают. Не поймать мне пока мысль, но что-то прорисовывается, с учётом шквального успеха у них Шукшина и вполне приличного приёма Шаламова».

Зацепил меня этот рассказ. Казалось бы: ну смешно, зэки, тоже мне критерий.

А Шукшин?..

А «большое видится издалека»?

Я так думаю: вот есть разные вещи в жизни. Вроде все нужны, всякие важны – и зубная паста, и крем для лица. Но когда край наступит, что оставишь, а что с собой возьмёшь?

«Зэкам нравится» – это и есть что-то вроде такого маленького испытания на излом. Когда нечто вроде бы величественное, монументальное (Куприн) превращается в бессмысленные кружавочки.

Что уж говорить о дельфинах.

А «Перс», ну что «Перс». Для таких романов следовало бы выделить особую премию вроде Шнобелевской – за смешные и бессмысленные на неспециальный взгляд исследования. Типа левитации лягушек в магнитном поле. Специалисты поймут: в левитации лягушек тоже смысл есть. В «мирное время».

Тут, возможно, и зарыта собака между милейшим Бутовым и во всех отношениях неприятным мною. Он за вычетом всяких «но» считает наше время «мирным», движущимся в правильном направлении, пригодном для неспешных остроумных исследований. А мне кажется, что край, пожар и набат. Ему подавай лягушек, мне – чтоб как для зэков.

Казалось бы: какое время – такая литература.

А ну как наоборот?

Ну не из-за книжек же мы в самом деле ссоримся…

Александр Иличевский. Перс : Роман. – М.: АСТ: Астрель, 2010. – 636 с. – 5000 экз.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии: