Литературная Газета, 6537 (№ 51-52/2015)

Вселенная ритмов

Вселенная ритмовВыпуск 4

Спецпроекты ЛГ / Муза Тавриды / Штудии

Теги: Крым , культура

Поэзия – язык, которым Бог говорит с человеком

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовётся…

Ф.И. Тютчев

Произведения искусства изначально ориентированы на воспринимающего субъекта, поэтому проблема «художественный текст – читатель» является центральной в таком направлении теории литературы, которое принято называть герменевтикой, являющейся частью рецептивной эстетики (лат. receptio – принятие, восприятие).

Восприятие художественного феномена (в данном случае речь будет идти о поэзии), как известно, обусловлено психологическими особенностями индивида – типом мышления, структурой характера, способностями и др., а также его личностным опытом в разных сферах жизни и культуры. Мерилом значимости художественного текста для духовной жизни человека выступают не всегда осознаваемые им на вербальном уровне ассоциации, которые невидимыми нитями «привязывают» текст и его автора к реципиенту и делают их значимыми компонентами его духовного бытия. Думается, что при таком активном общении человека со «своей» поэзией происходит редукция его внутреннего мира: поэзия как бы возносит его над бытом, вводит в иное измерение жизни – в категориях общечеловеческого, духовного, горнего, божественного – и приближает к Создателю.

Поэзия – язык, которым Бог говорит с человеком.

Воздействие художественного произведения на читателя может проявляться в разных формах: в заучивании наизусть целых текстов и актуализации их в соответствующих обстоятельствах; в сочинении к ним музыки и исполнении их в вокальном формате; в использовании строк из любимых текстов в качестве эпиграфов к произведениям любого рода и жанра; в создании научных работ разного типа, интерпретирующих особенности поэтики прецедентного текста, и др.

Далее – рефлексии и медитации о месте личности и поэзии Анны Ахматовой в духовном пространстве моего – восьмидесятилетнего – бытия.

В учебных программах филологических факультетов моих студенческих лет (1952–1957 гг.) имя А. Ахматовой не значилось по понятным причинам: прошло только шесть лет после 1946 г. Моя «встреча» с А. Ахматовой произошла в 1978 г., когда мне с большим трудом удалось достать сборник «Стихотворения и поэмы», вышедший в свет в Ленинградском отделении издательства «Советский писатель» в 1976 г. (В те годы такие книги в свободную продажу не поступали: их можно было приобрести с большой переплатой или по блату в обкомовских и горкомовских книжных лавках.)

С тех пор и до сего дня поэзия Ахматовой занимает особое место в моей духовной жизни. Анна Ахматова – м ó й Поэт. И, конечно, я могу назвать любимые стихи, которые знаю наизусть и периодически, по случаю, читаю: «Тебе покорной? Ты сошёл с ума!...»; «Мне ни к чему одические рати…»; «Долгим взглядом твоим истомлённая…»; «Это просто, это ясно…»; «Разрыв»; «Ржавеет золото и истлевает сталь…»; «Что войны? Что чума? Конец им виден скорый…» и др. С каждым из этих стихотворений связан свой клубок ассоциаций, прошивающих, пронизывающих мою жизнь и придающих ей особую, сокровенную, «ахматовскую» окраску.

В очередной мой приезд в Ленинград (1988 г.) я попросила коллегу съездить со мной в Комарово. Запомнились Будка, низкая надмогильная плита с чёрным железным крестом и высокие сосны, уходящие в вечное небо.

30 июня – 5 июля 2003 года в Санкт-Петербурге состоялся X Международный конгресс МАПРЯЛ «Русское слово в мировой культуре», в работе которого я тоже приняла участие – выступила с докладом «Русский дискурс в речевой деятельности крымских татар». После окончания работы участникам конгресса были предложены на выбор разные экскурсии. Я выбрала Фонтанный Дом. Услышала в записи голос Анны Андреевны: она категорично, с неодобрением говорила о Наталье Гончаровой. И очень поразил меня почему-то небольшой сундук в коридоре, на котором после освобождения из лагеря спал Лев Гумилёв.

Стихи я начала писать поздно. «Подражание Ахматовой» с эпиграфом из её раннего стихотворения было вторым по счёту моим сочинением.

Подражание А. Ахматовой

И в тайную дружбу...

Походкою лёгкой вошла.

А. Ахматова

И в тайную дружбу вступила,

И в тёмные очи глядела.

По нимбу волос серебристых

Рукой осторожной прошлась.

И сердце моё трепетало –

Рука твоя властно и нежно

С моею рукою сошлась.

Москва, 1977

А далее – только ахматовские эпиграфы:

О, как весело мне думать,

Что тебя увижу я!

А. Ахматова

Первобытное, древнее чувство,

Оторвав от привычного быта,

Закружило меня, заметало

По дорогам дальним земным.

Только б мне к тебе прикоснуться,

Окунуться в твои объятья,

И испить твоего дыханья,

И в глаза твои заглянуть!

Всё оставлю и всё заброшу,

Всё забуду и переиначу!

Ничего мне теперь не нужно.

Только – ты – позови – меня!

Самарканд, 1981

* * *

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда...

А. Ахматова

Как глаза твои жадно глядели

В тёмно-серые очи мои!

Как легко мои руки взлетели

На тяжёлые плечи твои!

Но безрадостна и бескрыла

Эта встреча с тобой была.

И я с горечью уронила

Два измятых тобой крыла.

Самарканд, 1981

* * *

Вечерний и наклонный

Передо мною путь.

А. Ахматова

Если б те, кого встречала я на жизненных дорогах,

Мне бы просто улыбались иль махали бы рукой,

Я б, наверно, не грустила, я бы вовсе не вздыхала,

Стала б чаще улыбаться и весёлою была.

Если б те, кого учила я премудростям науки,

Мне хоть изредка звонили и справлялись о делах,

Я бы вовсе не грустила, может, даже не болела,

Я бы чаще улыбалась и здоровою была.

Если б тот, кого любила, позвонил мне в день рожденья,

Позвонил бы и здоровья от души мне пожелал,

Я бы сразу улыбнулась, я бы больше не сердилась,

Я б забыла все обиды. Мне бы легче стало жить.

Если б тот, кого рожала в муках, нянчила, растила,

Мне бы чаще улыбался, резких слов не говорил,

Я б не плакала ночами, днём бы тяжко не вздыхала,

Я бы тоже улыбалась и счастливою была.

Если б те, кого встречала…

Если б те, кого учила…

Если б тот, кого любила…

Если б тот, кто родился ´ …

Тех я больше не встречала.

Те меня давно забыли.

Тот уже ушёл из жизни.

А мой сын – всегда со мной.

Симферополь, 2012

И последнее моё стихотворение, так и названное:

Ахматовское

«Вечерний и наклонный

Передо мною путь».

Пора остановиться.

И время отдохнуть.

Те трудные дороги

Достойно я прошла.

Подведены итоги.

Завершены дела.

А сердце неустанно

Стучит в моей груди.

Как будто говорит мне:

«Живи, не уходи!»

Симферополь, 2013

Примерно в те же годы поэзия Анны Ахматовой начала входить в мой духовный мир и опосредованно – через стихи моего многолетнего корреспондента, русиста-филолога, доцента Андижанского педагогического института Израиля Моисеевича Ландсмана (родился 4 февраля 1926 года, скончался 9 марта 2007 года в Кливленде, США).

Он был прекрасным знатоком русской (и не только) поэзии XIX–XX веков, но особенно выделял А. Ахматову. Вот как он сам написал об этом в маленькой заметке «Несбывшаяся встреча. Из воспоминаний филолога», напечатанной в газете «Андижанская правда» от 29 августа 1987 года:

« С Анной Ахматовой я никогда не был знаком. Видел её однажды в Ташкенте, в годы войны. Она была с Н.Я. Мандельштам, женой Осипа Мандельштама.

Мои сокурсники, писавшие стихи, иногда обращались к Ахматовой за советом. Зое Тумановой, нашей студентке, она подарила фарфоровую вазочку для цветов.

После войны я учился в Ленинграде. Где-то рядом жила Ахматова, но мысль о встрече с ней казалась мне кощунством. В университет приезжали тогда многие поэты. Никогда не бывала Ахматова.

Общение с поэзией Ахматовой началось для меня ещё в годы войны и прошло через всю жизнь. Муза Ахматовой влекла меня в Ленинград. Это и предопределило разлуку с «ломтём чарджуйской дыны» и «розовым карликом» – гранатовым кустом.

После Ленинграда льняной косой и васильковыми глазами мелькнула Белоруссия, а потом – снова бирюза минаретов, будившая воспоминания о золотой адмиралтейской игле. В моих стихах, навеянных Ахматовой, воскресал призрачный город, омытый весной:

У Крюкова канала золотится

В голубизне весенней колокольня,

И голуби воркуют у решётки

Никольского собора о любви.

А над водой бордюром изумрудным

Висят зазеленевшие деревья,

И посвежевшие дома глядятся

В серебряно-заманчивую глубь.

Четыре года спустя я поехал на Комаровское кладбище. Увидел огромный железный крест, нахмуренные ели, алую гвоздику и белый мраморный профиль поэтессы.

Так «сбылась» несбывшаяся встреча ».

Мы с И.М. Ландсманом были знакомы заочно с 1969 года (среди откликов на мою кандидатскую диcсертацию был и его отзыв), но встретились впервые в Самарканде в 1978-м, на очередной научной конференции. И с того дня началась наша переписка, которая длилась около 20 лет. И почти в каждом письме были адресованные мне стихи. В них встречались цитаты, реминисценции, аллюзии из разных произведений Ахматовой, некоторые – в качестве эпиграфов (выделены курсивом):

…И горжусь я обретённой Музою

На холмах гранатовой земли .

И придёт ахматовская нежность

Погасить горючую печаль.

Вот целиком одно из его стихо­творений:

* * *

И снова осень валит Тамерланом....

А. Ахматова

Ахматовой предсказанная осень

На древней Тамерлановой земле.

И золотые в чёрных кольцах осы,

И город весь в сентябрьском тепле,

И бирюза воспетых минаретов,

«Сияние неутолённых глаз...»

И рядом в розах алых Сад Поэтов,

Где я в ту осень встретил Вас.

Андижан, 1980

Позже присланные мне стихи И.М. Ландсман сам объединил в цикл и назвал его «Тамерланова осень» («И снова осень валит Тамерланом» – первая строка стихо­творения, написанного в Фонтанном Доме в 1947 году, с посвящением Б.П. – Борису Пастернаку).

В июне 1989 года в Ферганской области Узбекской ССР произошли массовые столкновения между узбеками и месхетинскими турками, известные как «ферганские события». Угрозы со стороны узбеков раздавались и в адрес евреев. Так И.М. Ландсман оказался в США, в г. Кливленде, где уже давно жила его сестра. Я же в конце 1990 года была приглашена ректором Симферопольского государственного университета на должность профессора кафедры русского языка. А вскоре – развал Советского Союза, галопирующая инфляция, нищета и т.п. Было не до писем. И когда через несколько лет я попыталась возобновить связи с коллегами, моё письмо, адресованное И.М. Ландсману, вернулось с пометой: Адресат выбыл .

Прошло ещё несколько лет. И вот в октябре 1997 года я получила посланный мне с оказией пакет из Кливленда, в котором был сборник стихов И.М. Ландсмана. Во вложенном в сборник письме было и последнее адресованное мне стихо­творение, в котором есть две цитаты из Ахматовой:

За океаном Ваш портрет

Теперь в моём иконостасе.

Он светом памяти согрет,

Бег времени над ним не властен.

Напоминает он порой,

Как осень валит Тамерланом ,

Засыпав золотой листвой

Седые камни Регистана.

Кливленд, 1997

Этот единственный сборник стихов Ландсмана (1996) назван им «Певческий мост»: «Петербург – столица русской поэзии. Певческий мост – её символ. В этом и смысл названия книги» (из авторского предисловия). В посвящении мне на титульном листе книги написано: « Дорогая Адиле Мемедовна! В этой книге есть маленький эмират Эмировой как след незабываемой Тамерлановой осени в Самарканде ». В ней несколько стихотворений из моего цикла «Тамерланова осень». Вот одно из них:

Адиле Эмировой

Как липы цвет на расстоянии,

Нас ароматами пьянит,

Так и душа при расставании

О вас возвышенно грустит.

Но отцветают дни в страданиях

И утишается печаль.

И прелестью очарования

Становится разлуки даль.

Сборник «Певческий мост» И.М. Ландсмана – своеобразное, возможно, уникальное художественное свидетельство человека, любившего Россию, русскую культуру, в частности – поэзию. В книге встречаются имена русских поэтов: А. Пушкина, Ф. Тютчевв, М. Цветаевой, О. Мандельштама, Б. Пастернака, С. Кирсанова, Б. Ахмадулиной, Б. Окуджавы и, конечно, А. Ахматовой:

Со мной на чужбине любимые книги –

Поэты России со мной.

И кажется мне, что на гриновском бриге

Я снова вернулся домой.

Иду я, как прежде, знакомой дорожкой,

Где кустик граната цветёт.

И солнце горячей узбекской лепёшкой

Встречает меня у ворот.

Некоторым из поэтов посвящены отдельные стихи: Б. Пастернаку, Б. Окуджаве, Б. Ахмадулиной и, конечно, А. Ахматовой:

Анна Ахматова

Спадая с плеч, окаменела

Ложноклассическая шаль.

Осип Мандельштам

Я вижу золотую шаль

И тот знакомый горбоносый профиль…

Звучат в душе классические строфы –

И вновь жива Давидова печаль.

И в платье, словно сотканном волной,

Поднявшейся из Финского залива,

Она оглядывает горделиво

Убранство комнаты простой.

Но отдаётся вновь её шагам

Узорчатый паркет дворцовый,

И прозвенели у ворот подковы,

Околоколенно скользнув по льдам.

Теперь её уносят кони вдаль,

В холодный петербургский вечер,

И снег ложится бережно на плечи,

Как старая классическая шаль.

Обращает на себя внимание обилие эпиграфов – строк из стихов разных авторов. Я специально подсчитала их и обнаружила следующее (авторы далее названы по нарастающей количества цитат): из Б. Пастернака – один эпиграф; из А. Пушкина, Б. Окуджавы и С. Кирсанова – по два; из Ф. Тютчева и О. Мандельштама – по три, из М. Цветаевой – пять, а из текстов А. Ахматовой – семь эпиграфов. Вот ахматовские строки, использованные И.М. Ландсманом в качестве эпиграфов:

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем… (с. 38).

Мне летние просто невнятны улыбки,

И тайны в зиме не найду.

Но я наблюдала почти без ошибки

Три осени в каждом году (с. 53).

Смуглый отрок бродил по аллеям… (с.83).

А в Библии красный кленовый лист

Заложен на Песни Песней (с. 98).

А я иду – за мной беда,

Не прямо и не косо,

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса (с. 102).

Как будто Лунная соната

Нам сразу путь пересекла… (с. 115).

Когда б вы знали, из какого сора

Растут стихи, не ведая стыда… (с. 118)

Имя А. Ахматовой, а также аллюзии и цитаты из её стихов «рассыпаны» на всём текстовом пространстве сборника:

Она с ахматовскою чёлкой

В мир поэтический вошла… (с. 88).

Ворвалась в окно луна,

Но только без Лунной сонаты,

Не та, что пересекла

Ахматовой путь когда-то… (с. 115).

А это стихотворение привожу полностью, без купюр:

Бег времени

Урну с водой уронив.

Об утёс её дева разбила.

А.С. Пушкин

Кончается двадцатый век,

А я живу его началом.

Мне времени несносен бег :

Оно в тупик меня загнало.

Но я брожу вдоль тех аллей,

Где Музу встретил смуглый отрок,

Где ночью в прорези ветвей

Дворцовые мерцают окна,

Где дева, уронив кувшин,

На камне северном томится,

Где у рубиновых рябин

Ахматова, как тень, таится.

Оно от начала ( Бег времени ) и до конца ( Ахматова, как тень, таится ) инкрустировано ахматовскими образами и цитатами. Последняя строка, кажущаяся несколько сомнительной в плане цитации, является парафразом ахматовских строк:

Из прошлого восставши, молчаливо

Ко мне навстречу тень моя идёт.

Когда-то, лет двадцать назад, я тоже бродила по аллеям Царскосельского парка и вспоминала ахматовские строки:

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озёрных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов…

Здесь столько лир повешено на ветки,

Но и моей как будто место есть.

А этот дождик, солнечный и редкий,

Мне утешенье и благая весть.

Там же, в присланном мне сборнике, лежали две газетные вырезки: цитированная выше «Несбывшаяся встреча. Из воспоминаний филолога» и «Библиотеки мира благодарят кливлендского поэта» (газета «Город К» русскоязычной общины г. Кливленда). Во второй сообщалось, что благодарственный отклик на посланный И.М. Ландсманом сборник стихов «Певческий мост» пришёл также от директора Российской национальной библиотеки (Санкт-Петербург) В.Н. Зайцева: «Огромное спасибо за память, за то, что не забываете наш великий город, «где ночью в прорези ветвей дворцовые мерцают окна»…»

* * *

Ландсмановские рецепции поэзии Анна Ахматовой как бы наложились на мои и тем самым расширили и обогатили мой ахматовский мир.

Что такое для меня феномен Ахматовой? Это причащение к миру прекрасного, к вселенской гармонии. (Думается, поэтические ритмы Ахматовой как-то сопряжены с ритмами вселенной.) Поэзия А. Ахматовой бесчисленными нитями разного рода ассоциаций – зрительных, слуховых, тактильных, обонятельных – «прошила» всю мою внешнюю и внутреннюю жизнь. Они, эти прихотливые ассоциации, всплывают в моём сознании неожиданно и, как иногда кажется, немотивированно, даже в явном противоречии с реальными фактами и событиями моего физического бытия. Но это всегда волнует и создаёт впечатление приобщения к вечному и прекрасному.

Это – моя Ахматова.

Адиле Эмирова, доктор филологических наук, профессор КФУ, СИМФЕРОПОЛЬ