Литературная Газета, 6541 (№ 06/2016)

Новороссия – русская судьба

Новороссия – русская судьба

Общество / Человек / Дайджест

Теги: Россия , Украина , Донбасс , Павел Губарев

Прошло уже два года с тех пор, как в Донбассе началось восстание против киевской власти. Среди его лидеров был Павел Губарев – «народный губернатор Донецка». Сейчас уже подзабылось, чем рисковали, чем жертвовали участники сопротивления. Книга Павла Губарева «Факел Новороссии» напоминает о важных деталях тех событий. В этой книге – и важные обобщения дипломированного историка, и наблюдения участника важных исторических событий.

Путь с балаклавой на лице

Меня, слепого от напяленной на голову балаклавы с заклеенными скотчем глазными прорезями, запихали в «фольсксваген» и приковали наручниками к сиденью. Да как-то так хитро: одну руку – к подлокотнику, вторую заломили за спину и пристегнули к первой руке. Причём использовали комбинацию из двух наручников. Я бы сам до такого вряд ли смог додуматься.

Мотор заработал, машина тронулась.

– Куда вы меня везёте? – пробовал спросить я, но в ответ меня крепко саданули по голову чем-то твёрдым. Кажется, рукоятью пистолета, да так больно, что я предпочёл замолчать. Страха не было. Был ледяной холод в груди и решимость принять испытание достойно. Боялся ли я, что меня отвезут в глухое место и там прикончат, где-нибудь закопав? Да нет. Всё-таки на дворе стояло начало марта 2014-го, озверение и ожесточение последующих месяцев ещё не разгорелось. Да и взяли меня после общения с прессой, и брали представители официальной СБУ, а не какая-­то неформальная банда. А в структуры спецназа СБУ отбирали всё-таки вменяемых.

Двигаться я не мог: в такой позе меня сковали. Мог только слушать. В микроавтобусе со мной ехали пятеро. Ещё пятеро, как я понял, двигались в другой машине. То есть меня брало примерно отделение киевской «Альфы». Кем они были? Ухо уловило западноукраинский говор с характерными словечками: его ни с каким другим не спутаешь. Слышался и говор уроженцев «кондовой», центральной Украины. Звучала и чисто русская речь. Тот, кто говорил не на мове, указывал, куда ехать по улицам Донецка.

«Местный, проводник. Явно из донецкой «Альфы»…» – догадался я.

Мы долго ехали в неизвестном для меня направлении. Порой я впадал в сон-полузабытьё.

В тот момент мой адвокат обрывала все телефоны СБУ, пытаясь меня отыскать. Вдруг трель мобильника раздалась в микроавтобусе. Ленка смогла выцарапать номер старшего группы, «повязавшей» меня.

– Да! Да… Да… – донёсся до меня его голос. Потом он обратился ко мне и внятно произнёс:

– Это твой адвокат. Скажешь ей так: «Следую с сотрудниками СБУ, моей жизни ничего не угрожает…»

И приставил трубку к моему уху. Я услышал Лену:

– Следую с сотрудниками СБУ, – повторил я, – в неизвестном направлении, моей жизни ничего не угрожает.

Больше мне не дали сказать ни слова до окончания пути. Куда меня везут, я действительно не знал. Ничего хорошего, конечно, не ожидал. Нам всем было известно, что после переворота 21 февраля центральный аппарат СБУ в Киеве перетряхнули и заполнили эсбэушниками с Западной Украины. Конечно, догадывался, что придётся попасть в их лапы. Но куда меня ве­зут? В Полтаву? В Сумы? Или всё-таки в Киев? Да всё равно.

Ход машины погружал в сон. Быстро темнело.

Казалось, минула вечность, когда мы прибыли на место. В Киев. В следственный изолятор СБУ на Владимирской. А дальше всё было по заведённой процедуре: привели меня в специальную комнату, где осмотрели, изъяли все личные вещи, которые не положены в камере. Ну шнурки там всякие, ремень, колющие и режущие предметы. Я дрожал от холода в одной футболке. Куртку мою хваткие ребятки из «Альфы» оставили себе ещё в микроавтобусе. Ибо в карманах её лежало почти десять тысяч долларов. Вернее, волокли меня в микроавтобус ещё в куртке, накинутой на плечи, но по дороге она слетела, и её подхватил один из эсбэушников. Денежки они, конечно, «позычили» вместе с одеждой.

О куртке я вспомнил лишь тогда, когда очутился в комнате досмотра, где стоял жуткий колотун.

– Где моя куртка? – пробовал спросить я, но ответа не дождался. Так меня и препроводили в холодную камеру в одной футболке.

Как ломают волю

Меня поместили в одиночку. Четыре на два с половиной метра. Было очень холодно, а я был в одной футболке. У меня очень болела межпозвоночная грыжа: заработал её, не очень удачно упражняясь со штангой. В тесной клети камеры были две железные кровати, на сетки которых «позабыли» положить матрасы. Чтобы не замёрзнуть, стащил с кровати одеяло и закутался в него. А потом лёг прямо на сетку. Из-за боли в позвоночнике мне и сидеть-то было трудно.

Сразу же наткнулся на окрик надзирателя: «Лежать не положено, только сидеть можно днём, кровать должна быть заправленной!» Подчиняться я не собирался. Меня вывели в коридор и избили резиновой дубинкой. Но я и дальше не собирался им подчиняться. Всё время кутался в это убогое тюремное одеяло и лежал. Первые шесть дней узилища растянулись в один кошмар. Ведь никакого адвоката ко мне не допускали, к следователю не вызывали. Вообще ничего не объясняли! Оставили в полной изоляции, наедине с холодом и болью, с надзирателями – шкурами и садистами. Я сразу же объявил голодовку. Понятно, что таким образом мне хотели сломать волю, превратить в пугливое, вздрагивающее от любого окрика существо. Но не на того напали!

Спасаясь от боли, лежал. Надзиратели орали: «Встать с койки!»

– Не могу сидеть, у меня грыжа. Хотите – заходите и бейте! – уверенно сказал я в ответ. Они входили в камеру и принимались меня метелить. Потом сажали под стенку. Чтобы, значит, соблюдал строгий режим изолятора. Я опять поднимался и валился на койку, завернувшись в одеяло. Контролёры снова заходили и били меня. И так – несколько раз. А потом им надоело. От меня отстали.

Никогда не забуду этих надзирателей. Прапоров и сержантов-контрактников, наёмников. Быдло с зарплатой в три тысячи ещё тех гривен, выходцев из захолустных местечек Киевской области. Из Броваров или Борис­поля. Бить они любили: дубинками или кулаками, причём по тем местам, где следов не остаётся. По почкам. По пяткам. В живот. Но больше они любили моральные издевательства. Выволочь голого в коридор и минут на сорок поставить у стенки. И рассказывать, что я – полное дерьмо, ватник и колорад, сепаратист. Но однажды я заметил, что когда они так изгаляются, у них самих коленки дрожат.

– Ты на меня давишь, – сказал я тогда вертухаю. – Но у тебя самого поджилки трясутся, и ты сейчас обоссышься. Ты же спинным мозгом осознаёшь, кто – я, а кто – ты…

Конечно, я заработал несколько ударов. Но после такого жёсткого морального давления уже не было.

Всего в тюрьме работали четыре смены, сутки через трое. Из четырёх только одна была нормальной, прочие – просто уроды. В одной был особый отморозок, прицепившийся ко мне особо. Видать, бесил я этого нелюдя. Может, он был «национально свидомым», и был я для него политическим врагом, – не знаю. Выводит на прогулку – обязательно подножку сделает. Упадёшь – обязательно ударит. Чего, мол, падаешь? То в наручники закуёт, руки потом поднимет – заломает, как будто на дыбе. Особенно любил этот козёл ставить подножки в тёмной зоне: есть там такая в коридоре, где ничего не видно.

И других узников кошмарили. Пытался я поднять бунт в тюрьме. Читал раньше о том, как это делается. Начал колотить пустой миской в стальную дверь камеры, орать: «Ребята, давайте бунт устроим! Давайте поставим себя в этой тюрьме!» Так, чтобы нас вывели, построили вдоль стен, чтобы меня вызвал кум (начальник оперативной части), а я бы как зачинщик предъявил требования. Чтобы прекратились издевательства надзирателей. Чтобы мы могли сидеть, ходить, переписываться друг с другом, передавать в другие камеры пищу, книги. Чтобы нас на прогулку вместе выводили. Но меня не поддержали. Все были неопытными, первоходами, меня не поняли. А мне поставили в личном деле красную линию – склонен к побегу. И бить стали чаще.

Надзиратели использовали любой повод, чтобы истязать и издеваться. Грозили мне карцером, но не решились туда бросить. Спасибо товарищам на воле, что подняли бучу в социальных сетях. Они собирали деньги для моего освобождения из тюрьмы под залог в 80 тысяч гривен, сообщали о том, что ко мне не допускают адвоката. И даже сообщили, что я впал в кому.

«…Народный губернатор и глава общественной организации «Народное ополчение Донбасса» Павел Губарев находится в СИЗО СБУ г. Киева в коматозном состоянии. Об этом редактору сайта «Антифашист» сообщил источник из СБУ. «Павла Губарева жестоко избивали после задержания. Как по дороге из Донецка на столицу, так и непосредственно в следственном управлении СБУ. Пять дней назад Павел впал в кому. Именно по этой причине к нему не допускают адвоката – боятся разглашения», – отметил источник.

Также он подчеркнул, что Павла Губарева пытаются вывести из состояния комы усилиями ведомственных врачей. «Врачи – не по профилю, необходимая аппаратура отсутствует. Он нуждается в срочной госпитализации, но в специализированную клинику, в реанимацию его не доставляют по той же причине: боятся огласки. Надеются, что всё обойдётся и донецкий активист выживет. Но боюсь, случится непоправимое – Губарев в прямом смысле слова на грани жизни и смерти», – сообщили из Киева…»

С благодарностью перечитываю эти строки старых сообщений. В кому я не впадал, но такая кампания приструнила моих мучителей. Утка-фейк о моей коме, пущенная, кажется, Оксаной Шкодой, сразу же облегчила моё положение. Мной заинтересовались представители ОБСЕ, ко мне впервые впустили адвоката. Даже передачи стали разрешать. А вот свиданий не дали. Не пустили ко мне брата: он тогда в Киеве таксистом трудился. Потом и он уехал вслед за мной на Донбасс. После шума по поводу моей комы физического насилия со стороны тюремщиков стало меньше. Иногда исподтишка себе позволяли. Больше на моральный террор перешли. И совсем стало легко, когда наши 7 апреля в Донецке взяли областную администрацию и провозгласили ДНР.

Но это будет немного позже.