Литературная Газета, 6546 (№ 12/2016)

Кража со взломом

Кража со взломом

Книжный ряд / Библиосфера / Субьектив

Теги: Андрей Аствацатуров , И не только Сэлинджер

Андрей Аствацатуров. И не только Сэлинджер: десять опытов прочтения английской и американской литературы. – М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2015. – 312 с. – 4000 экз.

Зачин как минутка биографических откровений – это, конечно, дань утомительной необходимости, но кто-то же должен. Андрей Аствацатуров – всамделишный кандидат филологических наук, доцент кафедры истории зарубежных литератур СПбГУ, преподаватель литературного мастерства в Смольном. Автор трёхзначного количества научных статей, трёх прозаических книг («Люди в голом», «Скунс­камера», «Осень в карманах»,) трёх монографий (названия которых опустим по причине натужных длиннот) и выпущенного недавно нон-фикшен «И не только Сэлинджер».

Как написал бы сам Аствацатуров, обозначим панораму. «Литературное мастерство в Смольном» – это своеобразная школа неоперившегося бумагомарателя, где учат слагать предложения в тексты без значительного ущерба для читателя. И как автор замечает в предисловии, классический лекционный подход тут совсем не годится: «слушатели в ответ на филологические рассуждения, выводы и историко-литературные экскурсы откликнутся равнодушным: «И что? Зачем нам всё это?». А посему задачей стало «посмотреть на тексты взглядом эдакого «литературного вора», то есть ответить себе на вопрос: что я могу здесь позаимствовать или попросту украсть, оставшись при этом непойманным?» В одном из интервью Аствацатуров идёт и того дальше, отпуская себе совсем уж скромную роль «увеличительного стекла» и препоручая проведение мастер-класса непосредственно классикам. В самом деле: Голдинг, Апдайк, Фолкнер и Шервуд Андерсон плохому не научат.

Из таких посылок и родилась новая книга, с рекламой которой автор не первый месяц путешествует из Петербурга в Москву. Получилось не то чтобы пособие по написанию своего «Над пропастью во ржи», а скорее литературоведение для самых маленьких, крупным шрифтом и с картинками. Особенно это заметно в сравнении с прозорливо неупомянутой монографией «Феноменология текста: игра и репрессия», где Аствацатуров возделывал ту же делянку американской литературы. Тогда вышло несколько заумней, но не в пример масштабней. Сам автор, впрочем, не возражает и тут же признаётся, что задумал книгу «скорее как игру, где найдётся место для смеха, дуракаваляния, равно как и для филологического анализа, и для художественной сюжетности» . Так оно и получилось. Уняв свою известную любовь к Сэлинджеру, Аствацатуров отвёл ему едва ли не самое скромное количество страниц и честно распотрошил десяток писательских кладовых, доступно отчитавшись о процессе и результатах грабежа. Как ему свойственно, с байками и следами высокой словесности.

Так, разбирая скрытую в названии фолкнеровского «Шума и ярости» шекспировскую метафору, Аствацатуров в лучшем смысле неканонично подытоживает свои размышления: «Насмешка над Макбетом оборачивается насмешкой над нами. Вернее, над нашим привычным чтением, пассивным, неучаствующим, ожидающим, подобно тому, как клиент в ресторане ждёт жареного гуся с приправами, хорошо приготовленный мир, скреплённый причинами и следствиями, пространством и временем. Инстинкт Фолкнера явно антиресторанный» . Удались и несколько автобиографических зарисовок, вроде то ли душеспасительного, то ли душещипательного отчёта о посещении вечера петербургской поэзии: «Голые, разрисованные стены. Зал небольшим квадратом. Сбоку – барная стойка. Посредине, одна за другой, – длинные деревянные лавки. В дореформенной России на таких лавках пороли крепостных слуг. А теперь тут народ с пивом. Надо полагать, поэтическая молодёжь» . И хотя большинство художественных вкраплений удачными не назовёшь – не потому что плохи, а потому что скучны, – литературовед, в отличие от беллетриста, из Аствацатурова откровенно интересный.

В своих филологических изысканиях Аствацатуров до той степени хваток, что читать его не то чтобы одно беспримесное, но всё-таки удовольствие. К тому же, несмотря на сознательно сниженный интеллектуальный ценз, занять себя смогут и пресыщенные любители покопаться в архитектонике. Так что если интересно, почему тексты Сэлинджера суть отражение читателя, а Генри Миллер не только старый распутник, но и ниспровергатель всей системы европейского миропонимания, – вот они, три сотни страниц удобным для глаз шрифтом.

Андрей Мягков