Литературные майораты

9

Вопросъ о правѣ собственности можетъ быть любопытнѣйшій изъ вопросовъ, занимающихъ XIX вѣкъ, такъ какъ онъ интересенъ и съ юридической, и съ политической, и съ экономической, и съ нравственной точки зрѣнія, долго былъ камнемъ преткновенія и для публики, и для большинства писателей. Мнѣ самому случилось на немъ споткнуться, но я имѣю передъ своими собратьями хоть то преимущество, что сразу понялъ всю трудность этого вопроса и предугадалъ его разрѣшеніе. Думали, что достаточно одного здраваго смысла для разрѣшенія задачи, которая обхватываетъ всѣ стороны общественной жизни, которая впродолженіи 4000 лѣтъ не поддается философскому анализу, основной принципъ которой формально отвергался величайшими изъ мудрецовъ. И вотъ, зажмуривши глаза, всякій вздумалъ лѣзть на арену и браться за защиту несчастнаго института, за что и награждался благодарностью народовъ, которые всегда поклоняются людямъ, отстаивающимъ дорогія ихъ вѣрованія. И въ академіи, и на трибунѣ, и въ школѣ, и въ печати всякій хвастается тѣмъ, что разбилъ софиста; къ чему же привела эта блистательная побѣда? — Истина скрылась, а сомнѣніе стало еще безнадежнѣе, самый же институтъ собственности подвергся такимъ преобразованіямъ, что есть причина опасаться за его существованіе. Правительство, конечно, въ этомъ нисколько не виновато: усиливая репрессивныя мѣры, изобрѣтая новыя гарантіи, всѣми силами отстаивая институтъ права собственности, оно и не воображало, что право собственности вовсе не нуждается въ подобныхъ поддержкахъ, что если оно теряетъ свою самостоятельность, то превращается въ простую привилегію, утрачиваетъ всякое значеніе; такимъ-то образомъ, вступивъ въ союзъ со штыками, истина и справедливость безвозвратно погибаютъ.

Такъ какъ для поддержанія истины и справедливости въ высшей степени важно, чтобы общество поближе познакомилось съ этимъ вопросомъ, то я рѣшаюсь вкратцѣ изложить результатъ моихъ изслѣдованій о поземельной и литературной собственности.

Старые законники прямо говорили, что право собственности основывается на принципѣ завладѣнія и не принимали никакой другой гипотезы. Въ подпору къ праву завладѣнія принимали еще принципъ завоеванія, съ помощью котораго новый владѣлецъ становится на мѣсто прежняго, побѣжденнаго, вступаетъ въ его права. Въ то время, когда еще признавали права сильнаго, когда на завоеваніе, — естественное послѣдствіе каждой войны, смотрѣли какъ на нѣчто вполнѣ законное, подобное объясненіе права собственности было вполнѣ удовлетворительно. Явились Монтескье и Боссюэтъ и стали утверждать, что право собственности основывается исключительно на постановленіяхъ положительнаго законодательства. Въ наше время эта теорія оказалась несостоятельною и явились двѣ новыя. Одна кладетъ въ основаніе права собственности — трудъ; этой теоріи держится г. Тьеръ въ своемъ сочиненіи, «О собственности». Другая, считая мнѣніе Тьера неблагонамѣреннымъ, полагаетъ, что истинное основаніе права собственности лежитъ въ индивидуализмѣ; что право собственности есть проявленіе человѣческаго Я. Къ числу представителей этой теоріи принадлежатъ гг. Кузенъ и Фр. Пасси. Нечего и прибавлять, что положенія этой теоріи кажутся пустыми и самонадѣянными въ глазахъ послѣдователей Боссюэта, Монтескье и г. Тьера. Они основательно спрашиваютъ: — почему же не всѣ люди собственники, если для установленія собственности нужны только воля, свобода, личность и человѣческое Я? —

Въ такомъ положеніи находился вопросъ, когда и я съ своей стороны взялся за его разрѣшеніе. Принявшись за разборъ и очистку всѣхъ этихъ теорій, я доказалъ, что всѣ онѣ одинаково ложны; я показалъ, что фактъ завладѣнія, самъ по себѣ, не можетъ породить никакого права; что авторитетъ законодателя заслуживаетъ всякаго уваженія и объ неповиновеніи законамъ не можетъ быть и рѣчи, но что въ настоящемъ случаѣ нужно осмыслить самый законъ, доискавшись до его мотивовъ, что трудъ — вещь священная, но что право, имъ порождаемое, не выходитъ изъ границъ простаго вознагражденія, по извѣстной экономической формулѣ: «услуга за услугу, продуктъ за продуктъ, цѣнность за цѣнность» и что трудъ никакимъ образомъ не можетъ сообщить человѣку званіе поземельнаго собственника; что человѣческое Я составляетъ только одинъ изъ элементовъ права собственности, для которой необходимо соединеніе двухъ моментовъ: вещи усвоиваемой, и лица, субъекта усвоивающаго, но что кромѣ того всетаки необходимо опредѣлить основанія и условія завладѣнія потому, что иначе всякій пролетарій явится къ вамъ и въ силу своего человѣческаго Я будетъ объяснять, что онъ также собственникъ.

Противъ мнѣнія гг. Кузена и Фр. Пасси, приписывающихъ такое огромное значеніе нашему Я возстаетъ само Евангеліе, которое осуждаетъ эгоистическія стремленія человѣка подъ именемъ грѣха — любостяжанія. Всякому извѣстно, что первобытная церковь отвергала институтъ права собственности; впослѣдствіи пришлось сдѣлать уступку, но строгость первоначальнаго принципа была удержана въ устройствѣ монастырей. Съ паденіемъ Западной Римской имперіи палъ и институтъ права собственности; на развалинахъ его подъ вліяніемъ церкви и германскаго духа возникла феодальная система, окончательно разрушенная только въ 1789 году.

Положивъ конецъ феодализму, революція, съ нѣкоторыми лишь ограниченіями, возстановила римскій институтъ права собственности, не подыскавъ, однако, философскаго ему объясненія. Текстъ закона передъ нами, а мотивовъ не видно. Но такъ какъ въ томъ періодѣ, который начался съ революціи, могутъ быть терпимы только раціональныя учрежденія, то праву собственности грозитъ теперь такая же опасность, какъ и въ первыя времена христіанства. Неужели праву собственности суждено испытать катастрофу, неужели и мы возстанемъ противъ него вмѣстѣ съ примитивною церковью? Такой вопросъ задаютъ себѣ всѣ слѣдящіе за ходомъ событій и видящіе ретроградный поворотъ дѣлъ. Многіе изъ отрицающихъ принципъ права собственности не сознаются въ этомъ, а многіе и сами того не сознаютъ. Я укажу напр. на слѣпыхъ защитниковъ централизаціи, на барышничающій сенъ-симонизмъ, вооружающійся противъ семьи и противъ свободы, на церковь, хлопочущую о возстановленіи погибшихъ монастырей и о возвращеніи утраченныхъ земель, на демократовъ, преклоняющихся передъ абсолютизмомъ, бредящихъ о какомъ-то единствѣ и приходящихъ въ негодованіе при одномъ имени федерализма.

Я совсѣмъ не такъ смотрю на вещи. Для меня еще недостаточно одного открытія эгоистичности и антисоціальности принципа собственности для того, чтобы я вооружался и противъ самаго института; напротивъ, подобное открытіе побуждаетъ меня только къ дальнѣйшимъ изслѣдованіямъ. Мнѣ кажется, что право собственности, до сихъ поръ не понято обществомъ потому, что этотъ институтъ выше уровня современной цивилизаціи. Вмѣсто того, чтобы требовать отмѣны права собственности, какъ дѣлаютъ это теологи, основатели разныхъ религіозныхъ орденовъ и коммунисты, я всегда протестовалъ противъ всякаго коммунизма, гувернементализма и феодализма; съ другой стороны, я ревностно защищаю принципы промышленной свободы и конкуренціи, я отстаивалъ семью и право наслѣдованія; теперь же, въ книгѣ, посвящонной борьбѣ противъ монополіи, я громко заявляю, что право собственности представляетъ собою важный и запутанный вопросъ, который нужно разрѣшать, а не оставлять безъ вниманія. Современная критика обвиняетъ меня въ противорѣчіи и непослѣдовательности, нападаетъ на вѣроломство моихъ выводовъ и на нахальство моихъ большихъ посылокъ, указываетъ на мое пристрастіе къ парадоксамъ, а между тѣмъ опытъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе подтверждаетъ основательность моихъ положеній. По мѣрѣ того какъ принципъ права собственности ослабѣваетъ подъ ударами промышленнаго феодализма, и абсолютизма верховной власти, общество чувствуетъ, что и само оно распадается, а между тѣмъ не находитъ средствъ къ защитѣ. Насколько нелогичны всѣ до нынѣ извѣстныя объясненія права собственности, настолько же безумно требовать въ настоящее время уничтоженія такого учрежденія, котораго мы еще не понимаемъ.

Возвращаясь къ гипотезѣ литературной собственности я нахожу во первыхъ, что нельзя брать для нея за образецъ собственность поземельную, которая и сама построена на мало извѣстныхъ началахъ; во вторыхъ, какъ будетъ доказано во второй части настоящаго сочиненія, каковы бы ни были мотивы учрежденія поземельной собственности, они не могутъ быть примѣнены къ собственности интеллектуальной потому, что въ мірѣ духовномъ не можемъ имѣть мѣста право завладѣнія.

Такова сущность моей въ высшей степени консервативной мысли, которая, надѣюсь, должна привлечь на мою сторону множество симпатій послѣ того скандала, который поднялся вслѣдствіе моихъ критическихъ изслѣдованій и выведенныхъ мною формулъ. Но есть люди во всѣхъ партіяхъ, и между красными и между бѣлыми, считающіе всякое разсужденіе святотатствомъ. Право собственности принадлежитъ къ числу тѣхъ кумировъ, относительно которыхъ недопускается свобода разсужденій, къ которымъ недозволяется примѣнять критическій методъ Декарта. Говорить о правѣ собственности и его происхожденіи для подобныхъ людей все равно, что подходить съ огнемъ къ пороху… даже болѣе! — это значитъ предостерегать публику противъ ихъ шарлатанскихъ продѣлокъ и совѣтывать ей держать руки въ карманахъ. Плуты, нажившіеся барышничествомъ и рекламами, такъ и ждутъ приближенія полицейскаго коммиссара всякій разъ какъ рѣчь зайдетъ о правѣ собственности. Подобнаго страху мнѣ не случалось видѣть ни въ одномъ изъ добросовѣстныхъ собственниковъ. Но пусть успокоятся эти, далеко не безупречные, защитники права собственности, въ моей книгѣ они не найдутъ доносовъ. Происхожденіемъ ихъ правъ можетъ заниматься уголовный кодексъ, но учоному изслѣдованію до нихъ нѣтъ никакого дѣла. Имъ, можетъ быть, придется когда либо предстать передъ судомъ полиціи исправительной, но между ихъ интересами и интересами настоящихъ, добросовѣстныхъ собственниковъ нѣтъ рѣшительно ничего общаго.