Лиза в лесу

Эверс Ганс Гейнц

Лиза в лесу

Когда в одно воскресное утро маленькая Лиза сидела дома одна, ей вдруг ужасно захотелось выйти погулять.

— Синьора Элеонора Дузе! — сказала она своей большой кукле. — Прошу вас одеться, мы отправляемся на улицу наслаждаться чудесным утренним воздухом.

Маленькая Лиза называла свою куклу «синьорой Элеонорой Дузе», потому что ее мама как-то сказала дяде-писателю, что ни одна артистка в мире не нравится ей так, как синьора Элеонора. Раньше, правда, куклу звали Катриной, но Лиза находила, что с тех пор, как ее назвали «синьорой Элеонорой», она стала гораздо красивее. Когда она бывала довольна куклой, она целовала ее и называла «Дюзочкой», а когда сердилась — то звала просто «Синьорой». Это звучит очень презрительно, думала маленькая Лиза.

Она надела кукле самую большую шляпку, а сама осталась простоволосой, только тщательно повязала вокруг шеи платок — все-таки было воскресенье, и, хотя вряд ли ей кто-нибудь бы встретился по дороге, она хотела выглядеть поприличней. Потом Лиза спустилась в большой сад. Там она долго не задержалась — только разочек остановилась, чтобы сорвать цветок мать-и-мачехи.

— Дюзочка, — сказала она, — это я дарю тебе, ведь послезавтра у тебя день рождения.

Она приколола цветок к куклиной шляпке.

— А скажи-ка, Дюзочка, — задумчиво продолжила она, — у тебя и взаправду послезавтра день рождения?

Кукла не отвечала, и Лиза начала сердиться.

— Синьора! — заявила она, — Вот я спрошу у мамы, взаправду ли у вас послезавтра день рождения! И если взаправду окажется, что послезавтра не ваш день рождения, так я вам вообще ничего дарить не буду!

Лиза побежала по саду так, что ее светлые волосы заколыхались на ветру. Она пронеслась по грядке тюльпанов и мимо большого куста пионов. Она вообще терпеть не могла пионы, потому, что они были толстые и противные. Их и сравнить-то ни с чем нельзя, думала Лиза, разве что с тетей Эмилией; та такая же толстая, и к тому же с красным лицом.

Но у магнолий она задержалась и понюхала воздух.

— Синьора Элеонора, — сказала она, — если у вас все-таки взаправду послезавтра день рождения, то я приглашаю вас на ванильное мороженое!

Она подумала: вот будет хорошо, если мама согласится отпраздновать день рождения куклы, потому что тогда можно будет съесть лишнюю порцию мороженого за синьору Элеонору.

Тыквенные грядки она обошла далеко стороной. Там работал садовник, а ей было совсем ни к чему, чтобы ее заметили, потому что сегодня ей хотелось выбежать из сада через калитку в дальней стене. Она еще немного задержалась у крыжовника, ягоды которого ей очень нравились, особенно когда они были еще твердыми и зелеными. Она съела несколько штук, а остальными набила карманы. Потом ока побежала к задней стене сада. Там находилась калитка, почти скрытая низко нависавшими ветвями большой бузины, усыпанными белыми цветами. Лиза нажала на щеколду, но это не помогло: дверца была заперта на большой замок. Она принялась трясти замок, колотить по калитке руками, толкать ее обеими ногами, но глупая дверь даже не шелохнулась.

— Ах ты, противная старая дверь! — сердито вскричала Лиза. — Никогда я еще не видала такой ужасной старой двери! — Она внимательно посмотрела на стену. Нет, та была слишком высока, перелезть через нее было Лизе не под силу… Ах, гнусный рыжебородый садовник, что это ему пришло в голову именно сегодня запереть калитку? Лиза сгоряча пожелала, чтобы все его тыквы сгнили на корню — так она разозлилась!

Потом она снова схватилась за задвижку, и начала дергать ее, что было сил. И, в конце концов, наколола руку гвоздем, да так, что по белой коже покатились алые капельки крови.

Это было больно, и маленькая Лиза испугалась. Она села на траву под бузиной и принялась горько плакать. Здоровой рукою она крепко прижимала к себе свою большую куклу и не переставала всхлипывать и хныкать так, что, пожалуй, могла бы разжалобить и камень.

В ветвях бузины у нее над головой уселся большой черный дрозд-пересмешник. Услышав Лизин плач, он стал громко свистеть. Это звучало так, будто он насмехался над несчастьем девочки. Лиза еще пуще рассердилась и крикнула ему:

— Замолчи, глупая птица, замолчи сейчас же!

Но птица не замолчала; ей, наверно, казалось, что когда она свистит, а Лиза кричит на нее, получается очень красивый дуэт.

Чтобы не слышать дрозда, Лиза зажала уши и заорала еще громче. Но скоро она устала кричать и молча сидела, прислонив головку к стволу бузины.

Когда птица, наконец, улетела, девочка тоже успокоилась, только слезы еще долго катились у нее по щекам. Но вот она закрыла глазки, и вокруг нее стало тихо-тихо…

Вдруг Лиза почувствовала, как что-то цепляется за подол ее платья. Она глянула вниз — а это ее большая кукла, синьора Элеонора Дузе, о которой она совсем позабыла!

— Лиза! — говорила кукла. — Лиза, что же ты спишь? Ведь мы собирались сегодня утром погулять?

— Ах, милая синьора Элеонора, — отвечала Лиза, мы же не можем выйти из сада! Противный садовник с косматой рыжей бородой запер дверь в ограде на замок!

— Если дело только в этом, — засмеялась большая кукла, — то вот, попробуй, не подойдет ли этот ключ?

С этими словами она вынула из кармашка совсем крохотный золотой ключик и протянула Лизе. Та вскочила на ноги и вставила его в замок. Хотя замочная скважина была много больше ключика, механизм тут же сработал, и дверь открылась. Лиза запрыгала от радости.

— Дюзочка! Дюзочка! — кричала она. — Ты — самая золотая кукла, какую я только видела! И уж теперь — неважно, взаправду или нет у тебя послезавтра день рождения — я приглашаю тебя на мороженое. И обязательно постараюсь упросить маму, чтобы она дала нам по две порции!

Она схватила куклу на руки, три раза поцеловала в губы, и быстро проскользнула в калитку.

— Нет, подожди, — сказала кукла. — У тебя такой зареванный вид! Дай-ка твой платок да подними меня повыше!

Лиза так и сделала, и кукла очень осторожно и тщательно вытерла девочке глаза.

— И нос! И нос! — в восторге крикнула Лиза.

— Нет, — с достоинством отказалась синьора Элеонора, — это ты и сама можешь сделать! — Посадив куклу на траву, Лиза утерла нос, а потом снова потянулась взять ее на руки.

— Знаешь, Лиза, не надо меня все время носить на руках, — проворно вскочив на ножки, заявила кукла. — Это очень скучно! Я пойду сама, а если устану — скажу тебе.

И, взявшись за руки, они побежали вглубь леса. Вскоре им повстречались две странные личности: высокий важный господин и пожилая женщина. Старуха была снизу овальная, а сверху — тонкая и длинная. На ней было перепачканное сажей пальто. У мужчины, тоже порядком закопченного, все туловище было тонкое и длинное, а на искривленной вперед шее сидела очень маленькая головка.

— Здравствуйте, барышня Лиза! — сказал господин, — Как поживаете?

— Спасибо, хорошо, — отвечала Лиза. — Но кто вы такие?

— Разве ты нас не знаешь? — удивилась грязная старуха. — Я — Угольная Лопатка с кухни, а это мои муж — Кочерга.

— Вот как? — удивилась Лиза. — И вы гуляете в воскресное утро в лесу? А кто же будет поддерживать огонь в печке? Бегите скорее домой, вас потеряла кухарка!

— Нас потеряла кухарка! Нас потеряла кухарка! — в страхе вскричали оба и наперегонки припустились бежать на кухню.

Лиза смотрела вслед и потешалась над удивительными прыжками и кульбитами, которые они выделывали. Потом они с куклой пошли дальше. Но так как Лиза была вдвое выше и шагала вдвое шире, то очень скоро кукла попросила ее идти помедленнее, потому что для кукол ходьба вообще непривычна, и она уже начала уставать.

— А, может быть, нам лучше отдохнуть? — предложила Лиза. — Я помню, там, впереди есть скамейка.

Синьора согласилась. Но едва они подошли к старой каменной скамье, как их окликнул резкий голос:

— Здесь занято!

Тут только Лиза заметила, что на одном краю скамьи сидел карандаш. На нем было черное пальто, такое длинное, что из него выглядывали только маленькая головка да ножки.

— Простите, господин Карандаш, — сказала Лиза,

— Но ведь на скамейке столько места! Разве нам нельзя на минуточку присесть? Моя кукла…

Тут она почувствовала, как ее дернули за палец.

— Лиза, — сказала кукла тихонько, — я думаю, ты напрасно всем рассказываешь, что я кукла!

— Моя подруга очень устала, — быстро поправилась Лиза.

— Гм! — буркнул Карандаш, — Тогда, по крайней мере, представьтесь. Вы кто?

— Я Лиза, — сказала девочка, — а это моя… — Тут ее снова дернули за палец, — … моя подруга, синьора Элеонора Дузе.

— Прошу садиться, уважаемые, — промолвил черный господин, вежливо кивнув головой. — Но, смею заметить, я не Карандаш, а Вечное Перо[1] вашего дяди-писателя!

— Что за потеха этот лес! — сказала Лиза удивлено, усаживая куклу на скамейку. — Скажите, господин Перо…

— Вечное Перо, — поправил господин в черном.

— О, извините — конечно, Вечное Перо! — продолжала Лиза, — Но скажите, пожалуйста, как же мой дядя будет писать стихи, если вы шляетесь здесь по лесу?

— Шляюсь? — вскричал Вечное Перо. — Шляюсь! Во-первых, я никогда не шляюсь, а прогуливаюсь, во-вторых, ваш дядя вообще ничего не пишет, а пишу я, и в-третьих, вы просто две глупые девчонки, самые глупые из тех, что когда-либо появлялись в этом лесу!

Лиза была поражена тем, как внезапно и грозно рассвирепел господин Вечное Перо, а кукла так даже побледнела от гнева:

— Вы даже не знаете, кто перед вами! — закричала она. — Да будет вам известно, что я — знаменитая синьора Элеонора Дузе! Это обо мне Лизина мама сказала, что никто из артистов не нравится ей так, как я!

— Да, именно так она и сказала, — подтвердила Лиза.

— Ах, она именно так и сказала? — насмешливо откликнулся господин Вечное Перо. — Да разве это причина, чтобы оскорблять меня?

— Мы вовсе не хотели вас оскорбить! — сказала Лиза. — Но и вы не смеете говорить ничего плохого о моем дяде-писателе и, особенно о моей маме, потому что она самая лучшая мама, какую я знаю!

Вечное Перо одернул на себе пальто и протянул Лизе руку.

— Барышня Лиза! — сказал он. — К вашей многоуважаемой маме я питаю самое глубокое почтение, потому что она печет замечательное сладкое печенье. Но что касается вашего дяди-писателя, у которого я работаю Вечным Пером, то должен вам заметить, что он ужасный дурак!

— Как? — воскликнула Лиза. — Но ведь он всегда приносит мне конфеты!

— А вы не обольщайтесь этим, барышня, — продолжал Вечное Перо. — Я-то его лучше знаю! Он дурак! Он ничего не может! Мне все приходится делать за него! Сейчас я как раз занимаюсь тем, что сочиняю за него летнюю песню. А потом он скажет, что сам ее написал. Вот такой дурак!

Вечное Перо так раскипятился, что изо рта у него потекли чернила.

— Я истекаю кровью! — закричал он. — Пожалуйста, перевяжите меня скорее!

Но Лиза не решилась дотронуться до него, опасаясь перепачкать себе все пальцы. Тогда Вечное Перо сам вытер чернила рукавом своего черного пальто.

— Не расскажете ли вы нам стихотворение, которое сейчас сочиняли, господин Вечное Перо? — вежливо предложила Лиза.

— Мне очень приятно, что вы так интересуетесь поэзией! — сказал Перо. — Это прекрасное стихотворение, и я им очень горжусь. Вот, пожалуйста, послушайте:

— Но ведь теплым летом бывает теплый ветерок! — сказала синьора Элеонора.

— Не перебивайте меня, глупая вы гусыня! — сердито заворчал Вечное Перо и начал снова:

— Но ведь бывают только ящерицы, а ящеров не бывает, — возразила Лиза.

— Да? — вскричал господин Вечное Перо. — А если это ящерецын муж? А? Тогда его надо называть «ящер»! Так, на чем это я остановился?

— Это такая букашка, — догадалась Лиза. — Так ведь она называется «медведка» и вовсе не умеет рычать!

— Я прошу не перебивать меня! — закричал Вечное Перо. — Разве я виноват, что вы не знаете природоведения? «Медведик» — это муж «медведки», и раз его так зовут, то он обязан уметь громко рычать!

— Как же она ими шевелит, если их у нее и не видно? — спросила Лиза.

— А так и шевелит, что не видно. Все божьи коровки немного ненормальные, разве вы не знаете? Но слушайте же дальше:

— Кому уснуть? — удивилась Лиза.

— Как кому? Усы ведь тоже устают шевелиться, усам тоже надо спать. Отчего мы вообще засыпаем, как не от усталости — это же так просто!

— Да, — согласилась Лиза, — это-то просто… Между тем Вечное Перо продолжал:

— Извините меня, господин Вечное Перо, но так вообще нельзя! — сказала Лиза. — Зайцы не могут летать, яйца откладывают куры, а «заячьи яйца»[2] только мама печет на Пасху! И не летом, а после Троицы!

— Ах ты, мокроносая зазнайка! — крикнул Вечное Перо. — Зайцы не могут летать? А если на воздушном шаре, то почему бы ему им и не полетать? А мой заяц просто забыл посмотреть в календарь, вот он и несет яйца детям так поздно!

— Ну? — спросил господин Вечное Перо, закончив. Как вы находите мои стихи?

— Очень красиво, — сказала Лиза, — но только…

— Что «только»? — спросил он.

— Только — извините меня, господин писатель — очень смешно! Я никогда не видела ящериц, которые бы ели марципан!

— А я вообще нахожу стихотворение ужасно глупым! — воскликнула синьора Элеонора. — Дядя-писатель будет вами очень недоволен.

Тут уж господин Вечное Перо пришел в полную ярость. Он запрыгал и закричал:

— Что вы вообще в этом понимаете, глупая кукла? Да, вы, нелепая кукла, набитая ватой и тряпками, в которой нет ни крови, ни мяса!

— Ах! Ах! — выдохнула Синьора, взмахнула ручками и упала в обморок. Лиза подхватила ее и, в свою очередь, сама со злостью закричала на господина Перо:

— А вы-то что задаетесь? В вас тоже нет ни капельки крови!

— Глупая тварь! Глупая тварь! — визжал Вечное Перо. — Я тебе покажу, есть ли у меня кровь! Я заполнен ею доверху! Она у меня настоящая, темно-голубая!

С этими словами он схватился обеими руками за свою голову и резко рванул ее вверх. Из шеи брызнула сильная струя чернил и в один миг залила Лизу и ее куклу. Лиза вскочила, подняла куклу на руки и пустилась бежать изо всех сил. А противная авторучка насадила свою голову-колпачок обратно на шею, и, оглушительно хохоча, закричала им вслед:

— Теперь будете знать, как оскорблять господина Вечное Перо, когда он сочиняет стихи! Вот я еще скажу твоему дяде, чтобы он больше не носил тебе конфет!

Лиза быстро обернулась, показала ему нос и крикнула:

— Ты — старая погремушка-побрехушка!

И поскорее поспешила прочь.

Вскоре они подбежали к роднику, над которым висело объявление: «Здесь чистят кукол и маленьких девочек (особенно от чернильных пятен)».

— Ага! — подумала Лиза, — Это очень кстати!

А где же чистильщица?

— Я здесь! — проворковал кто-то низким грудным голосом, и Лиза с испугом увидала сидящую неподалеку огромную старую жабу. — Десять пфеннигов[3] с человека! — продолжала та. — Это вам станет недорого!

Лиза пошарила в своем кармашке, но денег не было. На серебряные монетки, что ей вчера дал папа, она уже накупила в автомате шоколадок.

— Милая Жабочка, — сказала она, — я забыла дома портмоне. Но если хотите, я дам вам крыжовника.

При этом она вытащила горсть ягод, которые набрала в саду.

Жаба попробовала крыжовник.

— Он еще зеленый и очень кислый, — сказала она.

— О! — воскликнула Лиза, пытаясь ее переубедить, — Вот он-то и есть самый вкусный! Кроме того, из него получаются лучшие в мире крыжовенные пастилки!

— Ну что ж, — сказала жаба, — давайте его сюда! А теперь ложитесь на траву, чтобы я могла вас хорошенько почистить!

Едва маленькая девочка улеглась, как старая толстая жаба начала облизывать ей платье. Она высовывала свой бородавчатый язык из пасти и слизывала чернильные пятна. Лизе было жутко, но она лежала тихо, потому что не хотела идти домой такой грязнулей.

Жаба очень старалась. Она громко сопела, совсем как тетя Эмилия.

— Это, по крайней мере, вкусно? — спросила Лиза.

— Даже очень, — заверила ее старая жаба. — Это — чернила марки «Гогенцоллерн»[4], они с трудом смываются. И если бы я не была лучшей на свете лизальщицей пятен, вам бы от них никогда не избавиться!

Когда платье Лизы было вылизано дочиста, жаба принялась за Синьору, которая все еще была в обмороке. Она уже почти закончила свою работу, когда заметила, что у куклы на правой щеке осталось еще одно чернильное пятно. Прежде чем Лиза успела ее остановить, жаба высунула свой бородавчатый язык и вылизала бедной синьоре Элеоноре все личико. Пятна исчезли, но во время этой процедуры кукла пришла в себя и так испугалась, что начала жалобно кричать и плакать. Старая жаба мигом отскочила от нее, а Лиза подняла ее на руки и стала успокаивать.

— Тише, Дюзочка, тише! — говорила Лиза. — Она тебе ничего не сделает. Она — чистильщица пятен и, вообще, очень добрая старая жаба!

Тут кукла посмотрела на жабу, и обе подружки от души поблагодарили ее.

— А вы не могли бы порекомендовать меня вашей маме? — спросила жаба.

— Ах! — сказала Лиза, — я бы с радостью, но моя мама вообще не выносит жаб!

Жаба вздохнула и сказала:

— Очень плохо, но все-таки передайте ей, что жабы бывают очень разные!

— Тут вы правы, дорогая госпожа Жаба, — ответила Лиза, вежливо присев перед жабой и погладив ее рукой. Синьора Элеонора подала жабе ручку и низко поклонилась. Потом они пошли дальше в лес, и Лиза решила сегодня же вечером сказать маме, что жабы и впрямь бывают очень разные.

— Ну, Элеонора, — помолчав, спросила Лиза, — ты уже пришла в себя? Эта авторучка, которая зовет себя господином Вечное Перо, вела себя слишком нагло!

— Спасибо! — сказала синьора Элеонора. — Мне теперь гораздо лучше! Я никогда не выносила этих писак — они такие неблагодарные!

На этих словах ее прервал странный звук, который с каждой секундой становился все ближе и ближе. Сперва как будто прозвучало громкое козье блеяние, но скоро Лиза отчетливо различила голоса.

— Нет! — блеял один голос. — Так не пойдет! Победителем будет тот, у кого на голове меньше шишек!

— А кто же будет считать шишки? — промекал другой голос.

— Каждый будет считать сам у себя! — крикнул первый. — Или у другого, это все равно!

— Нетушки! — возразил второй. — Так ты опять меня перехитришь! Нам нужен судья!

Тут Лиза увидела двух забавных парнишек, голых до пояса, в мохнатых меховых штанах. Присмотревшись, она заметила, что это были никакие не штаны, а самые настоящие козлиные ноги. Сзади у мальчиков болтались небольшие хвостики, совсем как у козликов. На лбу у каждого были маленькие рожки. Оба выглядели добродушными — прямо как на картинке, которую папа повесил над диваном в своем кабинете.

После неприятного приключения с наглой авторучкой Лиза решила быть очень вежливой; она сказала обоим драчунам «Добрый день!», назвала свое имя и представила Синьору.

— Фамос, — начал один из них по-латыни, что на этом языке значит «прекрасно», — что мы вас встретили! Меня зовут Ганс. Я фавн[5], а это мой брат Пауль, мы близнецы — сыновья папы Штука. Мы хотим немного побоксировать. Не хочет ли кто-нибудь из вас быть судьей!

— С удовольствием, — сказала Лиза. — Только объясните мне, что я должна делать?

— Все очень просто! — сказал фавн Пауль, у которого шерсть на ногах была порыжее, чем у брата. — Мы будем тридцать раз сшибаться рогами. Потом ты посчитаешь, у кого больше шишек!

— Боже мой! — вскричала Синьора. — Да я и видеть не хочу, как люди дерутся!

Однако Лиза решила, что ее кукла слишком чувствительна.

— Синьора, — сказала она холодно, — вы можете и отвернуться!

Оба маленьких фавна засмеялись, потом кинулись друг на друга, да так, что только треск по лесу пошел! Казалось, им было совсем не больно, потому что вид у них был на редкость довольный. Лиза медленно считала удары и каждый раз, как они сходились, хлопала в ладоши. То падал Пауль, то Ганс катился в траву; но они вставали снова, наклоняли головы и опять, как обыкновенные дворовые козлики, наскакивали друг на Друга.

— Тридцать! — крикнула Лиза, — Теперь хватит. Идите ко мне, я посчитаю вам шишки!

Она села на траву, а оба фавна улеглись у ее ног. Ганс положил ей голову на колени, и Лиза начала считать шишки. Ей пришлось искать очень долго, потому что волосы на голове у фавна были густые, длинные и порядком спутанные.

— Хи! — ворчал, усмехаясь, фавн. — Какая приятная щекотка!

— Лежи спокойно! — предупредила Лиза и дала ему щелчок. Наконец, счет был закончен, и на место брата лег Пауль. В итоге у каждого оказалось ровно по тридцать шишек, так что бой окончился вничью. Тут они захотели начать все сначала, потому что для них боксировать рогами — первейшее удовольствие, да к тому же когда считают шишки, бывает такая приятная щекотка; но Лиза объяснила, что на сегодня хватит, а в следующее воскресенье она опять охотно будет судьей. На это оба мальчика-козлика согласились, после чего пару раз поскребли землю копытами и, громко мекая, умчались в лес.

В поисках своей куклы Лиза огляделась вокруг. Той нигде не было. Девочка возмутилась: как это ее собственная кукла посмела убежать!

— Синьора! — крикнула она. — Синьора! Где вы прячетесь?

Ни звука…

— Синьора Элеонора Дузе! — и еще громче. — Элеонора Ду-у-узе!

Только эхо ответило: — У-у-зе!

— Дюзочка! Дюзочка! — заплакала Лиза. — Милая Дюзочка, где же ты?

И вдруг она услышала издалека слабенький голос:

— Я здесь! Помоги! Помоги мне! Помоги мне!

Лиза сломя голову бросилась в кусты, туда, откуда пришел крик о помощи. Чем дальше она забиралась в чащобу, тем труднее становилось идти. Кусты шиповника цеплялись за платье, царапали ей руки и лицо. Скоро чаща стала такой густой, что Лиза уже не знала, сумеет ли она когда-нибудь из нее выбраться. И все-таки шаг за шагом она пробивалась вперед, и, наконец, вышла на просторную полянку, окруженную зарослями шиповника. Там росло множество огурцов, подвязанных к длинным хворостинкам, а посреди них сидел громадный еж, на острые иголки которого и взглянуть-то было страшно.

— Вы не видели мою куклу? — робко спросила ежа Лиза, с трудом переводя дух.

— Твою куклу? Да вон она! Последний огурец во втором ряду.

Только теперь Лиза заметила, что у всех огурцов были человеческие лица и что последний огурец во втором ряду и вправду очень похож на Синьору.

— Что ты сделал с моей куклой? — спросила Лиза.

— Я взял ее в жены, — спокойно ответил еж и начал набивать свою трубку. — Теперь она моя новая жена, огуречиха номер 18. Сначала я превратил ее в огурец, а потом уже взял в жены. Я и тебя сейчас превращу в огурец, после чего ты станешь моей женой, Огуречихой номер 19.

— Но я не хочу к тебе в жены! Я не хочу превращаться в огуречиху номер 19! — крикнула Лиза.

— А почему бы и нет? — повернулся к ней еж. — Тебе будет очень хорошо. Я буду два раза в день поливать тебя. Ну, а когда ты созреешь, я тебя, конечно, срежу и пущу на салат. Вот, смотри, эта уже созрела!

Еж вскочил и обнюхал огуречиху, которая тут же громко заревела от страха. Затем он притащил бутылочку уксуса и бутылочку растительного масла, перец, соль, горчицу, расставил все это перед собой подле большой салатной миски. Наконец, он взял длинный нож и поточил его на камне.

— Теперь я сниму с нее зеленую кожу, — сказал еж Лизе, — и ты сама увидишь, какой из нее получится аппетитный салат!

Не обращая внимания на стоны и плач бедной огуречихи, он сорвал ее, рассек ножом и очистил от кожуры, потом порезал на кружочки, высыпал их в салатную миску, заправил уксусом, маслом, солью, перцем, горчицей и начал все это перемешивать ложкой и вилкой.

— Я ем огуречный салат каждый день, — сказал еж. — На свете нет ничего вкуснее! Хочешь попробовать? И ты будешь такой же вкусной в скором времени.

Но Лиза не стала пробовать. Ее охватил ужас, потому что теперь она воочию убедилась в том, какая это ужасная судьба — превратиться в огурец и быть съеденной противным ежом! Она начала тихонько плакать, и, как бы вторя ей, жены-огуречихи заревели в полный голос. Постепенно их беспорядочные вопли сложились в такую песню:

— Как тебе нравится эта песенка? — спросил еж у Лизы. — Я сам сочинил ее, и теперь каждый вечер разучиваю с моими огуречными женами. Я считаю, что кушать гораздо приятнее, когда при этом для меня еще и поют. Так ты нисколечко не хочешь попробовать? Ну что ж, тогда я съем все один!

— Приятного аппетита, — прошептала Лиза — просто по привычке, потому что она была воспитанной девочкой.

— Спасибо! Все бы мне так. Хм! — смаковал еж закуску. — Какой нежный вкус у моей женушки!

Потом он ел и ел и ел — до тех пор, пока в миске не осталось ни единого кружочка. А когда кончил, то собрал всю свою посуду и сказал Лизе:

— Ну как, нравится тебе в ежовом царстве? Скоро я тебя тоже буду превращать. Я колдую очень просто: буду злить тебя, пока не позеленеешь, а потом посажу на грядке и начну хорошенько поливать, чтобы ты пустила крепкие корни. Надеюсь, через пару недель из тебя выйдет отменный салат. Уж тогда-то я тебе и порадуюсь! Но сперва мне надо поспать после обеда.

Тут еж завалился на бок и сразу же крепко уснул.

Лиза озиралась вокруг, соображая, как бы ей поскорее убежать сквозь колючие заросли прочь из владений старого ежа. Но нигде не было видно ни малейшего прохода. И вдруг она услышала, как огуречиха под номером 18, та, что раньше была синьорой Элеонорой Дузе, тихо заговорила:

— Лиза! Иди скорее сюда!

Лиза подбежала и наклонилась над огуречихой.

— Ты еще можешь освободить меня, — сказала та. — Только скорее выдерни меня из земли, пока я не пустила корни.

Лиза тянула и дергала изо всех сил. Наконец при очередном рывке стебель подался, и Лиза вместе с огурцом повалилась на землю.

— Тише! — сказала огуречиха. — Только бы еж не проснулся! А то он заколдует нас обеих! Теперь ты должна меня хорошенько обдуть и огладить, чтобы моя огуречность слетела с меня!

Лиза так и сделала, и чем больше она дула и гладила, тем больше огурец опять превращался в куклу. Наконец, Синьора полностью освободилась от своей огуречной природы — только на лице у нее осталось маленькое зеленое пятнышко, которое Лиза не успела сдуть.

Когда Лиза увидала, что обратное превращение так хорошо удалось, она хотела было освободить и других огуречных жен, но Синьора ее остановила.

— Оставь их, — сказала она. — Им уже не поможешь. Они давно сидят в земле и успели сильно переделаться в огурцы. А нам надо скорее бежать!

Лизе было очень жалко всех ежовых жен, но что поделать: они уже слишком обогуречились, и теперь им было суждено навеки оставаться огурцами и, в конце концов, угодить в огуречный салат. Это-то она хорошо усвоила…

— Бежим скорее, — умоляла кукла, — не то он скоро проснется, и тогда мы уж точно пропали!

Но это было легче сказать, чем сделать. Вокруг поляны теснилась чаща из колючих кустов, и Лиза не видела в ней ни единого просвета. Более того, она не понимала, как ей удалось раньше пробиться сюда, ибо колючая переплетенная масса ветвей уже успела сомкнуться в том месте, где она вышла из нее.

— Надо сделать мост, — предложила синьора Элеонора Дузе.

— Но как? У нас же нет досок!

— Давай возьмем лейки, из которых еж поливает жен-огуречих, — продолжала кукла. — Мы начнем поливать одну из них — глядишь, она и вырастет!

Лиза взяла большую лейку, а Синьора — маленькую. Они стали поливать огуречиху под номером 15, что росла ближе всех к шиповнику. Едва вода полилась из лейки, как растение начало тянуться вверх. Огурец поднимался все выше и выше, пока не стал, как дерево. Еще немного воды — и ствол его начал склоняться на другую сторону колючей изгороди.

Лиза карабкалась сама и помогала Синьоре. Той было очень трудно, ведь куклы не умеют лазать по деревьям, но, в конце концов, забралась и она. Когда они были наверху, Лиза заметила, что лейка все еще висит у ней на руке. Тогда она размахнулась и швырнула тяжелой посудиной прямо в колючую спину старому ежу, отчего тот вскочил и сначала ничего не мог понять. Потом он заметил обеих беглянок и страшно разозлился.

— Мой огуречный салат сбежал, мой прекрасный огуречный салат! — кричал он. — Но погодите, негодницы, вот изловлю я вас, и уж тогда не миновать вам грядки да салатной миски!

Он подхватил с земли свою салатную вилку и начал взбираться на огуречный стебель. Лазил он очень ловко, и Лиза с куклой едва успели спрыгнуть на землю по ту сторону колючей заросли, как он соскочил следом. Лиза с куклой со всех ног помчались прочь!

Одна Лиза легко бы убежала, но бедная Синьора не могла поспевать за ней на своих коротеньких ножках, и потому сопение и фырканье ежа слышалось все ближе и ближе за спиной. Он вовсю размахивал своей валкой и кричал:

— Побегайте мне! Побегайте! Вот я вас схвачу, а там — на салат, на салат!

Лиза схватила куклу на руки. Эта заминка стоила беглянкам того, что еж, который был уже совсем рядом, едва не проткнул Лизе ногу своей вилкой. Маленькая девочка уже распростилась было с жизнью, как вдруг перед ней показалась стена сада, и в ней — знакомая калитка. Она проскочила вовнутрь и захлопнула дверь прямо у ежа перед носом. Потом она быстро повернула маленький золотой ключик, и замок закрылся.

Когда они с куклой оказались в безопасности, девочка почувствовала такую необычайную усталость, что без звука повалилась на землю под бузиной. Снова прилетел большой черный дрозд, но на этот раз он не стал насвистывать свою издевательскую песенку и смеяться над маленькой девочкой. Он запел очень звучно, нежно, и Лиза услышала:

Тут маленькая Лиза уснула, а на руках у нее уснула кукла, синьора Элеонора Дузе.

— Лиза! Лиза! — кричал кто-то над нею, и, делать нечего, девочка проснулась. Она взглянула вверх и увидела садовника с косматой рыжей бородой, того самого, которого терпеть не могла.

— Так вот где ты прячешься, бедовая девчонка! — сказал садовник. — Я весь сад обыскал, пока нашел тебя! Ну, беги скорей домой, твоя мама очень беспокоится, да и суп уж остыл на столе!

Тут Лиза вскочила на ноги и помчалась через сад домой, быстро-быстро — чтобы мама не боялась за нее, а суп не остыл еще больше.