Глава вторая

По мере того как мы двигались в гору, растительность становилась все скуднее. Вскоре почва совсем оголилась, и в конце аллеи мы оказались на обширной очень ровной и совершенно голой площадке. Сделав еще несколько шагов мы вышли к месту, где стояло нечто вроде трамбовочного инструмента, напоминавшего по виду бабу или ручной копер, применяемый при укладке брусчатки в мостовую.

Казавшаяся на первый взгляд легкой, хотя и полностью сделанная из металла, баба была подвешена к небольшому светло-желтому аэростату, похожему своей вогнутой по кругу нижней частью на монгольфьер.

Земля под этим предметом имела престранный вид.

На достаточно большой площади там и тут торчали человеческие зубы самых разных форм и цветов. Ослепительно белые рядом с желтоватыми и коричневыми резцами курильщиков. В этом странном скопище находились все оттенки желтого цвета: от легчайших соломенных тонов до самых насыщенных рыжеватых окрасов. Свою лепту в это многоцветье вносили синие зубы — от нежно-голубых до темных, с которыми соседствовало множество черных, бледно-красных и алых окровавленных корней.

Разнообразие форм и размеров зубов, казалось, не имело конца: огромные коренные и чудовищного вида клыки соседствовали с почти незаметными молочными зубами. Ансамбль расцвечивался металлическими отблесками пломб.

В месте, где стоял копер, плотно посаженные зубы одним лишь чередованием цветов образовывали настоящую, пока еще незаконченную картину. Все вместе изображало рейтара, дремлющего в темном подземелье, njмно лежащего на берегу подземного озерца. В плотном облаке, отлетавшем от головы спящего и символизировавшем его сон, собраны были одиннадцать юношей, пригнувшихся в страхе перед неким почти прозрачным воздушным шаром, к которому устремлен был полет белой голубки и от которого на земле оставалась легкая тень, окутывавшая мертвую птицу. Возле рейтара лежала старая закрытая книга, едва видная при слабом свете от факела, воткнутого в пол подземелья.

В этой необычной зубной мозаике преобладали желтый и коричневый цвета. Остальные, менее часто встречавшиеся тона придавали картине живые и привлекательные нотки. Голубка, составленная из великолепных белых зубов, красовалась в позе быстрого и грациозного порыва вперед. Умело подобранные корни обозначали красное перо, украшавшее темную шляпу, брошенную рядом с книгой, или же просторный пурпурный плащ с медной пряжкой из хитроумно расположенных коронок. Из смешанного множества синих зубов были выполнены лазурного цвета штаны, втиснутые в широкие сапоги из черных зубов. Хорошо выделявшиеся на общем фоне каблуки составлены были из зубов цвета лесного ореха, а равномерно расположенные пломбы играли роль гвоздей.

Баба остановилась как раз на левом сапоге.

За пределами картины со всех сторон в полнейшем беспорядке разбросаны были другие зубы, не имевшие никакого живописного вида. Вокруг воображаемой границы, обозначенной по окружности самыми удаленными от центральной части зубами, простиралось пустое пространство, ограниченное шпагатом, привязанным к торчащим на несколько сантиметров из земли тонким колышкам. Мы остановились перед этим неровно натянутым барьером.


Внезапно копер сам собой поднялся в воздух и, пролетев под легким дуновением футов пятнадцать-двадцать, опустился недалеко от нас прямо на потемневший от табака зуб курильщика.

Кантрель махнул нам рукой, перешагнул через шпагат, пересек незанятую полосу и подошел к воздушному аппарату. Мы все двинулись за ним, очень стараясь не сместить разбросанные зубы не сомневаясь, что тот видимый беспорядок, в котором они валялись, был нелегким результатом долгих исканий.

Когда мы подошли ближе, до ушей стало доноситься тиканье от сверкавшей на солнце бабы.

Кантрель решил не ждать наших расспросов, а сам принялся показывать разные части аппарата.

На самой верхушке аэростата, в образованном кольцевым вырезом сетки круге находился автоматический алюминиевый клапан с круглым отверстием и крышкой, возле которой виднелся циферблат небольшого хронометра.

Под шаром на толстых вертикальных стропах, служивших нижней частью сетки, полностью изготовленной из тонкого легкого шелка, удерживалась на продетых в отверстия буртика концах не гондола, а круглая алюминиевая тарель, похожая на перевернутую крышку, горизонтальное дно которой тонким слоем покрывало какое-то вещество желто-охристого цвета.

К нижней части тарели, в самом ее центре, был прикреплен тонкий алюминиевый же вертикальный цилиндр, служивший корпусом всего предмета.

От верхней части цилиндра отходил вверх и вбок длинный стержень, тоже из алюминия, поднимавшийся выше тарели и оканчивавшийся тремя наконечниками. На конце каждого из них было установлено по довольно большому хронометру с зеркалом позади. Все три циферблата смотрели в разные стороны, тогда как их зеркала устремлены были в одну и ту же находящуюся где-то посередине точку, глядя при этом соответственно примерно на запад, юг и восток. В тот момент первое зеркало было направлено прямо на солнце и отражало его лучи на второе, переправлявшее их на тарель-гондолу, в то время как третье, казалось, не играло никакой роли. Каждое зеркало было связано со своим часовым механизмом четырьмя горизонтальными рейками с мелкими зубцами, вставленными в заднюю крышку хронометра по окружности сверху, снизу, справа и слева. Рейки эти выходили с другой стороны механизма на круглый циферблат по диаметру чуть меньше самого прибора.

Приводимые в движение невидимыми зубчатыми колесами, связанными с механизмом хронометров, рейки могли подаваться на любое доступное им расстояние вперед или назад, изменяя тем самым наклон зеркал. Спереди каждая рейка оканчивалась металлическим шариком, помещенным на две трети в полую обрезанную сферу, укрепленную на задней стороне зеркала. Такой способ крепления позволял зеркалу перемещаться в самых разных направлениях.

Каждый день эта тройная система следовала за ходом солнца от восхода и до заката. С утра зеркало, повернутое к востоку, первым принимало его огненные лучи. После прохода светилом меридиана это зеркало оказывалось в тени, а его роль брало на себя то, что находилось напротив. Трудясь от зари до сумерек, зеркало, обращенное к югу, вступало в действие вторым, направляя в неизменную точку лучистые потоки, непрерывно льющиеся на него с того или другого соседних блестящих дисков.

В средней части установленного наискосок стержня с тройным наконечником был заделан короткий прямой штатив, почти сразу же расходившийся на две изогнутые в виде полуокружности ветви, концы которых смотрели в зенит. Этот полукруг, перпендикулярный идеальной вертикальной плоскости, в которой находился скошенный вбок стержень, частично мог служить оправой для сильной круглой линзы, закрепленной между концами штатива на двух штырьках, вставленных в самые их концы.

Линза помещалась точно на пути светового пучка, отражавшегося от самого дальнего зеркала, и лежала параллельно заливавшим ее лучам.

С внешней стороны внешней части одной из изогнутых ветвей укреплен был малюсенький хронометр, задача которого состояла в том, чтобы поворачивать линзу в строго определенное время, что им и выполнялось благодаря хитроумному соединению его механизма с соседним штырьком.

Устойчивость всей конструкции обеспечивала горизонтальная тяга, оканчивавшаяся, как цирковая штанга, шаром-противовесом; сама же тяга была ввинчена в алюминиевую стойку как раз с противоположной стороны от линзы и зеркал.

Огромная магнитная стрелка, словно взятая из гигантского компаса, пересекала стойку перпендикулярно ей и на половине ее высоты, выступая на одинаковую длину в ту и другую стороны. Своей магнитной силой она удерживала воздушный аппарат при его полетах всегда и строго в нужном направлении. Ее северный конец находился прямо под зеркалом, обращенным к югу, а южное острие подобным же образом стояло напротив сферического противовеса, хотя и на меньшем удалении.

Стойка покоилась на трех алюминиевых лапках, изогнутых и цельных, напоминавших ножки столика в уменьшенном виде. Каждая из них упиралась в землю, придавая копру достаточную устойчивость. В самом низу изгиба во внешней части ножки виден был циферблат маленького часового механизма, чуть выступавшего за ее пределы.

С внутренней стороны лапок в самой их середине были закреплены три тонких, направленных друг на друга гвоздика, своими остриями слегка вколотых в торец малюсенького диска из синего металла, словно висящего одиноко прямо под осью стойки. В миллиметре кверху от него находился диск такого же размера, но сделанный из металла светло-серого оттенка, подвешенный на вертикальном прутке, верхний конец которого уходил внутрь стойки.

Чуть повыше точки, от которой отходили лапки, на нижнем конце стойки был встроен еще один часовой механизм.


Дав нам достаточно времени, чтобы внимательно рассмотреть бабу, Кантрель пошел назад, вся наша группа двинулась за ним, и несколько секунд спустя мы уже вновь стояли у шпагата, вторично перешагнув через него.

Слабый звук удара вскоре привлек наши взгляды к нижней части аппарата. Серый диск между тремя лапками быстро опустился на своем прутке к нижнему и словно приник к нему. Точно в тот миг, когда оба диска соединились, находившийся под ними коричневый зуб оторвался от земли и, повинуясь какой-то таинственной притягивающей силе, прилип к синему диску снизу. Звук от двух этих движений, казавшихся одновременными, слился в один.

Немного погодя сверкнула линза, которая вдруг резко повернулась на четверть оборота на своей горизонтальной оси и теперь стояла перпендикулярно световому пучку, исходившему по идущей косо вниз линии от зеркала, обращенного к югу. В результате лучи, пересекающие увеличительное стекло, плотно концентрировались на всей поверхности желтого вещества, размазанного на круглой тарели под аэростатом. Некоторые из нижних тонких стропов сетки отбрасывали едва заметную тень полосок на это внезапно возникшее мерцающее полотно. Под влиянием созданного таким образом сильного жара охристое вещество выделяло, очевидно, легкий газ, проникавший в шар через его расширенное книзу отверстие, так как оболочка постепенно надувалась. Подъемная сила оказалась вскоре достаточной, чтобы весь аппарат легко оторвался от земли, а линза в это время совершила еще четверть оборота в том же направлении, после чего желтая смесь потемнела, ибо солнечные лучи перестали освещать ее.

Пока мы стояли за границей из шпагата, ветер изменился и баба была снова отвезена к картине из зубов, однако этот ее второй маршрут шел под довольно широким углом относительно первого, так как инструмент направлялся к более темному месту подземелья, где дремал рейтар.

Внизу же, пока длился полет, одна из ножек вытянулась, подчиняясь усилию штока, выдвинувшегося изнутри на полсантиметра.

Вскоре шар заметно похудел и прибор опустился двумя своими не удлинившимися ножками на кучку темных зубов на одном из берегов подземного озерца, а выдвинувшаяся незадолго перед тем ножка коснулась земли в центре еще не заполненного места. В момент приземления мы увидели, как на верхушке аэростата, выпустив требуемое количество воздуха, бесшумно закрылся клапан с помощью простого алюминиевого диска, который мог уходить из-под отверстия или вновь появляться под ним все в той же плоскости, вращаясь на оси, вставленной в отверстие на его краю. Проведя некоторую аналогию, мы понимали теперь, как совершился первый перелет копра благодаря линзе и клапану, согласованные перемещения которых тогда ускользнули от наших неопытных глаз.

Тем временем серый диск поднялся вверх между тремя ножками и опять на миллиметр отделился от синего. Тотчас же, словно показывая, что магнитная сила пропала, потемневший от никотина зуб, доставленный по воздуху аппаратом, отклеился от синего диска и упал на землю прямо на незаполненное место в мозаике. Цвет вновь прибывшего зуба гармонично сочетался с цветом соседних, и он как бы добавил в картину свой собственный, попавший в нужную точку мазок.

Линза сделала четверть оборота в обычном направлении, и испарения желтоватой субстанции, разогретой светом, начали снова раздувать оболочку шара. Шар поднялся в воздух, линза еще раз повернулась, а шток-удлинитель вернулся в ножку, служившую ему футляром. Ветер не поменялся, и баба продолжила свой путь по прямой до одиноко лежавшего в удалении розового тонкого остроконечного корня, к которому аппарат стал опускаться в результате срабатывания клапана на шаре.


Тут Кантрель принялся объяснять нам, зачем понадобилась эта необычная воздушная машина.

Метр довел до предела возможного искусство предсказания погоды. Следя за множеством чрезвычайно чувствительных и тонких приборов, он мог за десять дней знать направление и силу любого дуновения ветра в том или ином определенном месте, а также, каких размеров, плотности и способности конденсировать влагу будет наименьшее облако, которое должно там появиться.

Желая сильнее подчеркнуть невиданную точность своих приборов, Кантрель задумал аппарат, способный создать эстетической природы произведение благодаря лишь силе солнца и ветра.

Он построил стоявшую перед нами бабу и снабдил ее пятью верхними хронометрами, управлявшими всеми ее перемещениями. Самый верхний из них открывал и закрывал клапан, а остальные приводили в движение зеркала и линзу затем, чтобы надуть от солнечного огня аэростат, используя для этого также желтое вещество специального состава, выделявшее под действием любого тепла некое количество водорода. Состав этого вещества придумал сам метр, придав ему такие свойства, что оно выделяло летучий газ, только когда линза направляла на него лучи дневного светила.

Таким образом, Кантрель обзавелся устройством, которое с помощью лишь более или менее прямых солнечных лучей могло, воспользовавшись задолго предугаданным воздушным потоком, переместиться по точному маршруту.

Метр занялся после этого поисками материала для создания своего произведения. Ему казалось, что только изящная мозаика способна вызвать сложные и повторяющиеся перемещения аппарата. Требовалось, однако, чтобы разноцветные кусочки можно было с помощью какого-нибудь чередующегося магнитного усилия притягивать нижней частью копра, а потом отпускать В конечном счете Кантрель решил воспользоваться открытием, сделанным им же несколькими годами раньше и приносившим на практике великолепные результаты.

Это была любопытная система, позволявшая удалять зубы без боли и без опасного и вредного применения обезболивающих средств.

В результате долгих опытов Кантрель получил два очень сложных металла, которые при сближении друг с другом мгновенно создавали особую и непреодолимую магнитную силу, воздействовавшую только на ту часть человеческого зуба, которая состоит из известковой материи.

Один из этих металлов был серый, другой — с синеватым отливом стали. Вырезав из каждого по кружку радиусом в один миллиметр, он закрепил серый на конце слегка скошенной в торце твердой ручки, а по окружности синего кружочка вставил, расположив их симметрично и с одинаковым интервалом, три коротеньких стерженька, другим своим концом упиравшихся в стенку цилиндрика, снабженного тонкой рукояткой. Когда возникала необходимость, работая отдельно обеими руками, он вводил цилиндрик в рот пациента, прижимал его толстые и не острые края к двум зубам по обе стороны больного зуба и подводил серый кружочек так, чтобы наложить его на синий. Магнитная сила проявлялась при этом моментально с такой мощью и резкостью, что больной зуб, подчиняясь ей, покидал насиженное место, не оставляя пациенту времени на то, чтобы ощутить хоть какое-нибудь причиняющее муку движение хирурга. Зуб устремлялся к синему кружочку внутри цилиндра, обладавшего завидной прочностью, так как и сам он, и три стерженька изготовлены были из платины. Когда нужно было удалить нижний зуб, цилиндрик устанавливался в нормальное положение и синий кружочек помещался над зубом. Когда же, напротив, оперировать приходилось на верхней челюсти, цилиндрик и серый кружочек необходимо было перевернуть, хотя в самих действиях от этого ничего не менялось. Если зубов во рту было маловато и рядом с больным зубом не во что было упереть инструмент, метр отбирал из огромного количества кубиков из цельной слоновой кости тот, который по своей высоте мог наилучшим образом заменить недостающий зуб. Цилиндрик устанавливался на здоровый зуб, а с другой стороны — на слоновую кость, и так обеспечивалась требуемая опора. Когда же вокруг больного зуба было пусто, то к нему приставлялись уже два кубика. Если опорные зубы были разной величины, Кантрель пользовался набором квадратиков разной величины, один из которых устанавливался на меньший зуб и в нужный момент служил совершенно ровной опорой цилиндру.

Благодаря особому сочетанию атомов, вызывавших ее действие, магнитная сила прикладывалась только в той точке, которая находилась точно на оси воображаемой трубки безупречной формы и бесконечной длины, проходящей через центр обоих кружков, а диаметр этой трубки был равен диаметру кружков. Таким образом, не было никакого риска, что серый кружок притянет вдруг к себе один из здоровых зубов, тогда как синий воздействовал лишь на часть нужного зуба и никак не затрагивал соседние. Такое четко ограниченное воздействие в сочетании с необыкновенной силой приводило к желаемому результату при полном отсутствии боли в виду быстроты операции. Как только зуб был извлечен и прилипал к синему кружку, Кантрель сразу же отводил от него серый из опасения того, что, как показали его опыты, магнитная сила будет проявлять себя и дальше, невзирая на препятствие, и может случайно повредить здоровые зубы, если вдруг пациент дернется или он сам сделает неточное движение.

О методе его вскоре узнали, и в Locus Solus потекли непрерывным потоком посетители, причем все они уходили оттуда весьма довольные тем, как быстро и умело была устранена причина их страданий, а сами они не ощутили при этом никаких неудобств.

Метр складывал в кучу зубы, извлеченные с помощью его искусства, но все никак не мог заняться этой странной коллекцией, откладывая ее уничтожение с одного дня на другой.

После того же, как в голове его возник новый план, он мысленно возблагодарил себя за неторопливость, давшую ему в руки полезный и удобный материал.

Кантрель решил воспользоваться своим запасом зубов для создания мозаики. Разнообразие их оттенков и форм вполне подходило для этого замысла, воплощение которого выгодно дополнялось корнями с более или менее яркой окраской, а также коронками и пломбами с их блестящими отливами.

В нижней части своего копра, между тремя служившими ему опорой ножками метр установил два новых диска, подобных тем, что использовались им в ходе операций с зубами пациентов. Однако на этот раз он подобрал для них такой состав металла, чтобы получить гораздо меньшую силу притяжения. Ведь теперь нужно было подбирать просто ссыпанные на землю зубы, а не выдирать их из десен. При прежней силе, перенося свою легкую добычу из одной точки в другую, прибор поднял бы все зубы, оказавшиеся на его пути, и они цеплялись бы друг за друга снизу вверх. Но этого серьезного неудобства удалось избежать, так как новые диски сохранили только размер и цвет первоначальных, сила же их была достаточна лишь для того, чтобы оторвать от земли с близкого расстояния не оказывающий сопротивления зуб. Хронометр, установленный снизу алюминиевой стойки, приводил в действие вертикальную тягу и тем самым вызывал в точно выбранный момент схождение или расхождение обоих дисков, увеличивая или ослабляя силу этого необыкновенного магнита.

Кантрель мог добиться такого же результата, задумай он свою мозаику из разноцветных кусочков жести, которые легко бы переносил и сбрасывал электромагнит при включении и выключении тока. Однако при таком способе пришлось бы обременить летающий копер громоздкой системой аккумуляторов, что намного усложнило бы управление им.

Поэтому метр предпочел свой первоначальный замысел, в котором находило применение давнее, являвшееся его законной гордостью открытие. К тому же оно привлекало и своими неожиданными сторонами, ибо задуманная им необычная картина должна была составляться из деталей, чья форма и цвет определялись исключительно случаем, а не какой бы то ни было волей художника.

Когда баба была дополнительно снабжена гигантской магнитной стрелкой, перед Кантрелем встала новая задача. Во время прогулок по различным уголкам будущего произведения аппарат-челнок должен был сохранять строго вертикальное положение. Но чем дальше будет продвигаться работа над мозаикой, тем большей будет опасность, что три ножки нарушат равновесие аппарата, становясь как на опору на уже уложенные зубы. Копер же, наклоняясь, серьезно изменит скрупулезно выверенную ориентацию зеркал с их равномерным перемещением, и тогда аппарат не сможет подняться в воздух.

Чтобы решить этот принявший жизненно важное значение вопрос, Кантрель вырезал в нижней части ножек углубление, приспособил к каждой из них маленький часовой механизм, выдвигавший в нужный момент изнутри шток с закругленным концом, опускавшийся на время вниз.

Когда одна ножка становилась на уложенный в мозаику зуб, две другие заранее удлинялись своими штоками, упиравшимися концами в землю. Когда же на зубы опускались две ножки, третья снова-таки опиралась на свой шток.

Тонкие вспомогательные штоки должны были выдвигаться больше или меньше в зависимости от высоты зубов, сильно отличавшихся друг от друга по толщине. Коренные и молочные, зубы взрослых и детей лежали на земле неровной плоскостью, ибо среди них не было двух одинаковых по размерам. Само по себе это не могло повлиять на конечный результат, так как живописная ценность мозаики не пострадала бы от какой-то там неровности поверхности. Но Кантрелю пришлось бы всерьез считаться с этими неровностями для настройки часовых механизмов трех штоков. Между коренным зубом мужчины и резцом ребенка, если взять для примера два крайних случая, разница в высоте будет достаточно велика, и в зависимости от того, на какой из них станет одна из ножек, штокам двух остальных придется совершать более или менее длинный выезд из своих гнезд, чтобы коснуться земли. Кроме того, всякий раз, как две ножки будут одновременно нацеливаться на два зуба разной величины, одной из них доведется выдвигать свой шток. Под конец же работы, когда все три ножки во время установки зуба на еще не заполненное место будут опираться на три зуба сразу, будут приходить в действие один или два выдвижных штока, несмотря на полное отсутствие контакта с землей.

Принимая во внимание все эти особенности, разработка трех нижних хронометров, конечно, потребовала бы чрезвычайно большого труда. К счастью, в отношении удлиняющих штоков трудности для метра могли возникать только в месте укладки самой мозаики, а не за ее пределами, где, поскольку он не был стеснен в пространстве, можно было разбросать зубы так, чтобы баба, подбирая их, становилась на землю естественным образом всеми своими тремя ножками. Поневоле связанный атмосферными потоками, которые он намеревался использовать, Кантрель, по крайней мере, мог выбирать по собственному усмотрению на одной из бесконечных прямых точку приземления после каждого перелета от картины из зубов. Для этого нужно было лишь добиться, чтобы часовой механизм клапана включался раньше или позже. Такой простор для маневра позволял ему избежать, даже в самом начале этого предприятия, какого бы то ни было стеснения на широком поле, которое мало-помалу должно было освобождаться, а потому аппарату при подъеме зубов никогда не пришлось бы удлинять свои ножки.


Размышляя о будущем произведении, Кантрель решил выбрать сюжет, требующий темных красок — по причине коричневых и желтоватых тонов, которые неизбежно должны были преобладать в материале для мозаики. Желательно было изобразить какую-нибудь живописную сцену на фоне слабо освещенного глубокого грота. Ему припомнилась одна скандинавская легенда, которую Эзайя Тегнер называет den Rytter — «Рейтар» в своей «Саге о Фритьофе». Эта народная поучительная сказка, полностью отвечавшая его замыслу в главных своих событиях, в свое время вдохновила французского фольклориста Файо-Рокенси на получивший известность перевод.

Году эдак в 1650 богатый норвежский вельможа, герцог Гьортц, безумно влюбился в красавицу Кристель, супругу одного из его вассалов — барона Скалдрупа. Гьортц призвал к себе рейтаpa Аага — отпетого разбойника, не гнушавшегося никакой работой, лишь бы ему хорошо платили.

Пылкими словами сюзерен поведал ему о неукротимой любви, сжимавшей его сердце, и обещал рейтару озолотить его в тот благословенный день, когда он сможет похитить и доставить к нему — одну и без защиты — ту, чей образ преследовал его даже во снах.

Чтобы не быть узнанным Гьортц наденет на себя личину волка, когда наступит час утоления его желаний. Зная, что пожалуйся кто на него королю, ему не миновать страшнейшей кары, он хотел сделать так, чтобы у Кристель не было не только доказательств, но и подозрений на его счет.

Aar двинулся на охоту и устроился неподалеку от поместья барона, поджидая удобный случай.

Однажды вечером, когда он прятался в парке замка, который он ни на миг не упускал из виду, рейтар увидел прогуливавшуюся в одиночестве Кристель, направлявшуюся в его сторону. Улучив момент, он одним прыжком набросился на несчастную молодую женщину, однако не успел помешать ей закричать. Скалдруп услышал этот вопль о помощи, кликнул слуг и смог вовремя настичь похитителя, чтобы вызволить супругу.

По приказу взбешенного барона Аага тут же поволокли в огромную пещеру, тянувшуюся под парком, тайный вход в которую находился в чаще совсем рядом с местом, где было совершено нападение.

Этот давно уже заброшенный тайник сообщался когда-то с подземельями замка на тот случай, если бы защитникам его пришлось спасаться от проникших в замок врагов. Там они могли бы надежно укрыться в надежде выбраться под покровом ночи через тайный выход в лесной чаще.

Дойдя до середины пещеры со своими людьми и пленником, Скалдруп приказать воткнуть в землю смолистую ветку, сорванную с дерева и зажженную, когда они спускались под землю.

В пещере, пропитанной зловонными испарениями и влагой от покрытого тиной озерца, царил жуткий мрак.

Оставив рейтара в этом безмолвном логове, которому суждено было стать его могилой, барон вышел тем же путем, а слуги замуровали вход в подземелье громадными глыбами красного камня, ворочать которыми одному человеку было не под силу. Глыбы эти взяты были из почти разрушившихся искусственных каменных горок, стоявших по бокам одной из близлежащих аллей парка. Уже больше полувека подземный ход, ведущий в замок, был завален обрушившейся породой, и ничто не могло спасти осужденного от медленной и жестокой смерти, поджидавшей его вдали от людского ока и рук, способных ему помочь.

После нескольких тщетных попыток сдвинуть красные камни, загромождавшие выход, рейтар отошел и тщательно осмотрел свое просторное узилище, а осмотрев, понял, что никакой надежды вырваться у него нет.

В одном из углов он наткнулся на какую-то старую, во многих местах уже истлевшую книгу — единственный, более или менее ценный экземпляр, оставшийся от жалкой кучи томов, выброшенных туда как на свалку и почти уничтоженных плесенью и крысами.

Он подошел к лучине, рассмотрел книгу и прочел ее название: «Сборник Кэмпа Визера, напечатанный для королевы Софии Соренсоном Веделем, 1591 г.».

В надежде отогнать хоть на время осаждавшие его мрачные мысли Aar улегся на землю, раскрыл наугад книгу и попал на трогательную легенду, озаглавленную «Сказка о водяном шаре».


Жил когда-то под Эйсволдом принц Рольфсен, славившийся широтой души и благородством.

Рольфсен владел несметными богатствами и обожал дочь свою Ульфру, чистое юное создание сказочной добродетели. Кроме нее, у него было еще одиннадцать сыновей, от которых ему, однако, пришлось отречься по причине их вероломства, подлости и жестокости.

По смерти Рольсэсена во владение всем состоянием отца вступила добрая Ульфра, ибо, хоть и была она самой младшей из его детей, именно ее отец сделал своей единственной наследницей.

Вне себя от злости одиннадцать братьев отправились к колдунье Гунвере и стали просить ее уморить Ульфру с помощью какого-нибудь ведьминского зелья.

Колдунья не заставила себя долго упрашивать, но с сожалением призналась, что ее сил не хватит для того, чтобы в одночасье погубить девушку. Она могла лишь превратить ее в голубку на год, а за это время братья легко смогут убить ее, если им удастся разыскать ее в царстве птиц, в котором она укроется на время своего изгнания.

Юноши согласились с предложением Гунверы, и она, прогнусавив какое-то заклинание, сообщила им, что Ульфра только что была превращена в голубку и улетела, им же открылась возможность завладеть ее сокровищами.

Колдунья снабдила их тысячью советов, а еще дала клетку с коноплянкой, которая, когда ее выпустят, должна была привести их, порхая в воздухе, в царство птиц. Наконец она сказала им волшебное слово, чтобы они могли защититься им от смертельной опасности, когда достигнут цели.

Дело в том, что царство птиц охранял страшный дух, выглядевший, как прозрачный водяной шар средних размеров, который преграждал вход в царство мало удачливым охотникам.

Любое живое существо, которого касалась тень диковинного шара, тут же падало замертво. Особенно опасна была встреча с шаром ночью, когда на всегда ясном в тех краях небе луна и звезды излучали достаточно яркий свет, от которого получалась изрядная тень.

Но если громко произнести магическое слово, раскрытое Гунверой, то жидкий шар сразу же улетит далеко прочь.

Братья распрощались с колдуньей, а та посоветовала им не откладывать дело в долгий ящик, ибо если они не лишат Ульфру жизненного начала, то через год она улетит из птичьего царства, снова примет человеческий облик и вернет себе свой трон и богатства, а разорителям ее не достанется ничего.

Прежде всего братья поспешили завладеть отцовскими богатствами, воспользовавшись отсутствием сестры. Забыв, что Гунвера наказывала им поторопиться, они почти целый год вели разгульную жизнь, швыряя золото пригоршнями, наслаждаясь прелестями сегодняшнего дня и не заботясь о будущем.

Лишь за несколько дней до рокового срока они вдруг вспомнили о грозившей им опасности и пустились в путь, следуя за коноплянкой, которая все это время не испытывала недостатка в зерне и воде.

Так, двигаясь вслед за птицей, уверенно порхавшей впереди, они сделали несколько длинных переходов пока не очутились однажды перед дремучим лесом, наполненным шумом крыльев и птичьим щебетом. Коноплянка прервала тут свой полет, показывая братьям, что они достигли птичьего царства.

Был полдень, и солнце ярко сияло в чистом небе. Внезапно братья с ужасом увидели невесть откуда появившийся водяной шар, о котором предупреждала их колдунья. Однако напрасно пытались они вспомнить волшебное слово, давно позабытое в бесконечных пирушках.

Шар тем временем приближался, оставляя на земле бледную тень, которая сначала коснулась коноплянки, сморенной усталостью и не имевшей больше сил, чтобы взлететь. Птица замертво свалилась на землю, как от удара молнией, не успев издать ни звука.

И тут началась страшная охота. Юноши, подгоняемые страхом, кидались из стороны в сторону, стремясь ускользнуть от упорно преследовавшего их воздушного врага. Борьба эта не могла длиться долго — с такой ловкостью жидкий шар летал по воздуху, гоняясь за обреченными, безуспешно стремившимися не дать смертоносной тени накрыть себя.

В этот момент из гущи птичьего царства взмыла вверх голубка и устремилась к поляне, на которой разыгралась трагическая сцена. Поднявшись над шаром, чтобы не очутиться в его тени, голубка погрузила в него свой клюв и выпила до последней капли зловещую летучую воду.

Братья же, поняв, что голубка эта — их сестра Ульфра, с раскаянием преклонили перед ней колени. Голубка покружила немного над ними и дала им понять, что нужно двигаться за ней, что они с покорностью и сделали.

Как только показались родные места, время проклятья истекло и нежная Ульфра вернулась в свой девичий облик. С трогательными словами примирения она протянула руку братьям, чьи мрачные замыслы сумела разгадать.

Прощенные братья зажили с того времени вместе с сестрой, вернувшей себе богатства и окружившей их нежной заботой, хотя при этом им дана была полная свобода.


Чтение сказки позволило Аагу несколько забыться в пещере, где он был заживо погребен бароном Скалдрупом. Чувствуя, что его клонит в сон, он, положив книжку рядом с собой, вытянулся и вскоре уснул.

Под впечатлением прочитанного он не замедлил увидеть во сне одиннадцать братьев из сказки, дрожащих от страха перед водяным шаром, тень которого уже умертвила их проводницу коноплянку. Увидел он и, как вдалеке взлетела белоснежная голубка и устремилась на помощь своим братьям-врагам.

Постепенно голубка принимала все более четкие очертания, и рейтар почувствовал, как она коснулась его. Он открыл глаза и увидел рядом с собой Кристель, сжимавшую ему руку, пытаясь разбудить его.

В нескольких словах молодая женщина рассказала Аагу о том, что произошло после того, как вход в пещеру завалили красными камнями. Вся дрожа от мысли об ужасной смерти, уготованной напавшему на нее мужчине, Кристель взяла в библиотеке замка и унесла в свою спальню старые рукописи с чертежами и описанием древней усадьбы Скалдрупа.

Она надеялась найти в них указание на какой-нибудь потайной ход, достаточно хорошо сохранившийся для того, чтобы она могла в одиночку, не прибегая к чьей бы то ни было помощи, добраться до рейтара. Тщательные поиски увенчались успехом.

Хорошо запомнив каждое слово должного и полного всевозможных деталей описания, она спустилась среди ночи в подвалы замка, а там, поднявшись на цыпочки в нужном месте, нажала на невидимую пружину, спрятанную среди торчащих из темной и неровной стены камней.

Вслед за тем одна из плит пола, удерживаемая четырьмя массивными колоннами, стала вдруг подниматься и остановилась на некоторой высоте, открыв заполненное водой отверстие. Кристель нащупала правее, на том же участке стены, еще одну пружину, нажала ее, и вода стала убывать, обнажая ступени, ведущие в подземный коридор. Молодая женщина сошла по ступенькам вниз и оказалась в темном туннеле, по стенам которого сочились струйки ледяной воды, только что полностью заполнявшей этот проход.

Так она добралась до пещеры рейтара, как раз на обычном уровне озерца, вода которого после нажатия второй пружины освободила туннель. Осторожно ступая по внутреннему пологому карнизу, она зашла в саму пещеру, подошла к пленнику и разбудила его от тяжелого сна.


Потрясенный ее рассказом, Aaг был невольно поражен связью, возникшей в последние мгновения его сна между Кристель и белой голубкой, которая, как ему показалось, коснулась его, после чего он освободился от оков сна. II в сказке, и наяву вероломно преследуемая невинность пришла на выручку орудию, ставшему причиной нанесенного ей зла.

Пока он предавался этим размышлениям, Кристель позвала его жестом за собой и по тому же пологому склону снова вошла в туннель, отверстие которого виднелось прямо над озерцом.

Преодолев в молчании туннель, оба они вышли через потайной люк, спрятанный в подземельях замка. Теперь Кристель нажала по очереди в нижней части стены, справа и слева, две другие пружины, расположенные под двумя первыми. При этом сначала вернулась вода, и это значило, что озерцо в пещере снова наполнилось до краев, а затем на свое место легла плита, плотно закупорив невидимый узкий проход. Молодая женщина с благодарностью подумала о предусмотрительности, с которой зодчий когда-то устроил этот тайный ход на случай отчаянного бегства даже в те времена, когда пещеру от замка отделяла простая дверь — тогда еще не заваленная, но которую хитрые захватчики вполне могли перекрыть. Мысленно она возвращалась к скрытому механизму, устройство которого разгадала несколько часов назад, когда она изучила старинные книги с чертежами подземелья и подробным их описанием. Озерцо пещеры соединялось под землей с озером Мьозен, лежавшим на таком же уровне в трех километрах восточнее. Когда нажимали на вторую пружину и так держали ее, из некой трубы лилась вода в сосуд, наполняла его и он, опускаясь, действовал как противовес, приводивший в движение сложную систему шатунов и рычагов, чтобы перекрыть проход между пещерой и озером. Одновременно открывался водосток, пробуренный на двухметровой глубине в одной из стенок пещеры, заполненной водой, и тут же вода из озерца частью сливалась в этот колодец. Благодаря такому спаду воды можно было перейти из замка в пещеру. При сильном нажатии на третью пружину приоткрывался запорный механизм отверстия в дне сосуда, вода из него выливалась и он возвращался в первоначальное положение, тогда как шатуны и рычаги снова перекрывали колодец и освобождали проход, через который вода озера Мьозен вновь поступала в пещеру. По такому же принципу наполняемого водой и опорожняемого противовеса действовали первая и четвертая пружины, поднимавшие и опускавшие плиту.

Ведя рейтара темными лестницами, Кристель, заранее запасшаяся ключами, отперла дверь на террасу, а затем парковую калитку и наконец вернула своему обидчику полную свободу вместе с прощением.

Вместо того чтобы воспользоваться столь благоприятной возможностью и совершить похищение, которое должно было принести ему целое состояние, Aar, на которого подействовало раскаяние одиннадцати братьев из прочитанной им легенды, бросился к ногам Кристель, чтобы выразить ей свое раскаяние от содеянного и благодарность.

Мгновение спустя он скрылся во тьме ночи, а молодая женщина тихо прошла к себе.


Остановившись на этом сюжете, благо в нем фигурировала желанная мрачная пещера, Кантрель выбрал в своем парке очень открытое место, отличавшееся частой сменой направления продувавших его воздушных потоков. Такое постоянное изменение ветра могло лишь способствовать активному перемещению взад и вперед бабы при создании картины. Он выровнял с большой точностью весь участок, намеченный им для работы, а затем стал терпеливо ждать наступления периода в двести сорок часов, когда, согласно его прогнозам, после одного из закатов не будет ни дождя, ни непогоды. Задуманное им и в самом деле нельзя было выполнять при сильном ветре, а более или менее густой ливень нарушил бы многие композиции, утяжелил бы оболочку аэростата и от него потускнели бы зеркала и линза.

Когда настало время, он вывел на продуваемую ветерком площадку воздушный копер и доставил туда же громоздкий ящик с зубами, вырванными им после изобретения двух металлов с необычными магнитными свойствами.

После этого, полагаясь на свой прогноз, он провел всю ночь в неуемных трудах, безошибочно сортируя свой зубной материал по разнообразным тонким оттенкам, пользуясь для этого необычным и чудесным светом особого, им же самим недавно изобретенного прожектора, произведшего революцию в мире студий и академий, ибо он позволял художникам работать после появления на небе звезд с такой же уверенностью, что и средь бела дня. Он нарочно выбрал именно вечер для начала отсчета двадцати провидческих оборотов часовой стрелки, чтобы оставить для своих сложных приготовлений долгие часы темноты, когда баба вынуждена будет простаивать. Начав же свою работу с рассвета следующего дня, она будет трудиться до заката десятого дня, полностью используя все до минуты светлое время, намеченное его прогнозом.

Бережно расходуя каждое мгновение, он старательно готовил свое будущее произведение, посматривая время от времени на шаблон, выполненный маслом по его указаниям маститым портретистом, положившим столько оттенков, сколько имелось зубов и корней соответствующего цвета. Оставив свободным место будущей мозаики, он сеял вокруг него готовые к ее заполнению зубы, которые должен будет подбирать копер во время своих перелетов.

Зубы заранее укладывались на землю так, как им предстояло лечь затем на картину сообразно их форме. Корни здесь же отделялись от верхней части специальной пилкой. Одновременно с этим скрупулезным посевом Кантрель регулировал с точностью до тысячной доли секунды будущие тончайшие детали некоего дополнительного механизма и моторчика, которым он снабдил каждый из девяти хронометров, а те, когда их заведут, должны были идти в течение двухсот тридцати трех полных часов, что было даже несколько больше, если учесть положение солнца в этот период года, чем время, которое должно было длиться все это приключение от первого рассвета и до последнего заката.

Когда в точно рассчитанную долю секунды подует в точно известном направлении ветерок, линза, движимая своим собственным часовым механизмом, направит пучок солнечных лучей на желтое вещество и задержится в этом положении более или менее надолго в зависимости от прозрачности атмосферы и излучаемого светилом тепла, пропорционально дуге его движения и, главное, в зависимости от относительной плотности того или иного облачка и времени, в течение которого оно будет закрывать пылающий солнечный диск. Трудясь над линзой, метру пришлось учесть и влияние тонких линий тени, ложащихся на желтую массу от шелковых нитей сетки.

Немалого тщания требовала хронометрическая настройка клапана. Резкие порывы ветра могли отнести копер в те моменты, когда он не работал, и на этот случай нужно было время от времени выпускать воздух из аэростата, невзирая на его воздушные странствия, с единственной целью утяжелить все устройство и сделать его тем самым более устойчивым. Но эта мера прямо влияла на работу линзы, которой нужно было впоследствии дольше освещать желтую смесь, дабы восполнить потери воздуха в оболочке.

Что касается нижней части, то задачу, выполняемую двумя дисками, служившими для захвата и сбрасывания зубов, решить было легче. II напротив, настройка трех хронометров, управляющих внутренними удлинителями ножек, вынудила Кантреля заняться труднейшими расчетами. С зеркалами дело обстояло яснее: их идеально равномерное движение имело целью только точно следовать за солнцем. Общее направление зеркал должно было немного меняться каждый день по причине ежедневных изменений, привносимых в видимый путь светила наклоном плоскости экватора к плоскости эклиптики.

Аппарат должен был оставаться совершенно неподвижным от захода солнца и до рассвета, причем к нему нельзя было даже прикасаться, ибо хронометры будут настроены с начала и вплоть до самого последнего дня. Их циферблаты, специально оставленные на виду, позволят знать в любой момент, все ли они показывают одинаковое и точное время, что достигалось отсутствием малейших нарушений их хода.

Кантрель закончил приготовления с первыми петухами и наполнил аэростат запасенным заранее, без применения желтой массы, нужным количеством водорода. Пользуясь всеми возможными капризами ветра, копер должен был закончить мозаику под вечер десятого дня. К этому времени будет точно, но в большем размере, воспроизведен написанный маслом шаблон, за исключением четырех тонких внешних каемок, обрамлявших модель, хотя их ничего не значащее отсутствие, ставшее предметом сознательного выбора, остановленного именно на этих местах, никак не вредило картине в целом. Оказавшиеся ненужными зубы, предназначавшиеся первоначально для внешней рамки картины, были выброшены на свалку. Кантрель, ранее уже объявивший публично о своих планах, открыл ворота своего имения, чтобы посетители могли в любое время наблюдать за воздушными прогулками аппарата и подтвердить отсутствие какого бы то ни было обмана. Вокруг привлекавшего внимание места на низких колышках была натянута веревка, удерживавшая любопытных на достаточном расстоянии, чтобы не создавать сколь-нибудь серьезных препятствий дуновениям ветра. Наконец бабу установили над одним из глазных зубов в ожидании того момента, когда можно будет воспользоваться в полном смысле слова первым благоприятным ветерком.

Теперь же дело близилось к завершению, так как шел уже восьмой день работы, и до сего времени движущийся аппарат благодаря прекрасно настроенным часовым механизмам переносил все зубы и корни на нужное место. Иногда в силу постоянной изменчивости ветра перелеты совершались довольно быстро, но часто также ветер дул, казалось, бесконечно в одну и ту же сторону, и тогда прибор часами ждал возможности снова взлететь. Время от времени небольшими группами появлялись иностранцы. Пока Кантрель говорил, несколько человек тихонько подошли посмотреть, как отправится в очередную ходку аэростат.


Метр почти заканчивал свою импровизированную лекцию, когда уже знакомый сухой щелчок привлек наше внимание к ножкам бабы. Под действием штока, перемещаемого дополнительным часовым механизмом, встроенным в нижнюю часть стойки, серый диск опустился и приник к синему, а к нему снизу прилип резко поднятый магнитной силой корень зуба, служивший целью аппарата.

Как положено, повернулась линза, чтобы пополнить воздухом оболочку, затем сделала следующий поворот, и копер поднялся в воздух, унося с собой корень.

Чуть заметный ветерок повлек бабу к перу, украшавшему шляпу рейтара; в нужный миг сработал клапан, и аппарат пошел к земле, диски расцепились, отпустив свою легкую жертву, завершившую бледно-розовый рисунок, добавив последнюю точку в кончик пера, чье среднее ребро было выполнено из кроваво-красных корней. Ножки аппарата опустились на три кораллового цвета корня одинаковой высоты, и выпускать ни один из удлинителей им не потребовалось.

Почти тотчас же линза выполнила свой поворот, создающий подъемную силу аэростата, и вернулась на место. Движения свои она совершала неизменно по направлению часовых стрелок.

Копер пролетел по той же прямой и опустился благодаря клапану над прекрасным клыком белее жемчуга, украшавшим еще не так давно, по словам Кантреля, ослепительную улыбку одной очаровательной американки.

В момент возникновения магнитной силы от сближения двух кружков металла легкое облако закрыло собой весь солнечный диск и вызвало различные пертурбации в слоях воздуха, где возникли новые потоки. Линза немедленно перешла в рабочее положение.

Появление облачной завесы было с самого начала предусмотрено Кантрелем, и он соответственно отрегулировал механизм нужного хронометра. Поэтому напряженное состояние собирающего лучи стекла длилось гораздо дольше, чем два предыдущих раза, когда пылающее солнце не закрывали никакие облачка и для порождения обильной порции водорода хватило нескольких секунд.

По завершении операции облегченная баба бесшумно взлетела и, влекомая сильным порывом ветра, нацелилась на голубку из сна, заполнив кончик одного из ее крыльев белым клыком, уложенным точно в предназначенное ему место. На этот раз, подчиняясь своему часовому механизму, внутренний шток одной из ножек при приземлении вытянулся далеко вперед и опустил свое безобидное острие на землю, сохранив таким образом равновесие всего устройства, тогда как две другие ножки оперлись о два зуба одинаковой высоты.

Тем временем аэростат освободился с помощью клапана от лишнего газа, затем был снова наполнен им после продолжительной работы линзы, поднялся в воздух, и, пока шток-удлинитель втягивался в свою ножку, аппарат направился по прежней линии в дальний конец площадки и выудил там голубой зуб весьма правильной формы, похожий на тот, который, судя по хроникам Второй империи, неприятно выделялся в великолепном жевательном аппарате графини Кастильоне, будучи единственным и оригинальным изъяном этой несравненной красоты.

В этот миг облачко быстро соскользнуло с солнца, вернув ему всю его мощь. С выходом светила из тени прекратились и воздушные потоки противоположного направления, возникшие во время этого краткого затмения, и ветерок задул примерно в ту же сторону, что и до этого. Линзе не пришлось долго работать, чтобы кочующая машина вновь взлетела и грациозным прыжком переместилась к штанам рейтара, а там резкое открытие клапана принудило ее приземлиться.

На земле ножки аппарата ждали три точки опоры весьма разной высоты: сама земля и два заморских зуба неодинаковой величины, но еще заранее под действием своих часовых механизмов два штока выдвинулись на нужную длину так, что самый длинный из них уперся в землю, а второй — в меньший зуб.

Новая добавка цвета индиго упала там, где надо, и быстро надувшийся аэростат продолжил полет по прямой линии до черного огромного и уродливого коренного зуба, на который и опустилась баба, мягко коснувшись своими ножками земли вокруг него и не прибегая к помощи удлинителей.

Тут Кантрель объявил нам, что, по его подсчетам, следующего автоматического перелета аппарата ждать придется бесконечно долго, и предложил не торопясь последовать за ним к другому участку громадного парка.

Загрузка...