Лодырь

Сейчас я нахожусь в своей комнате в общежитии кампуса строительного колледжа. Сосед уехал на каникулы к родственникам, поэтому здесь только я, знойное летнее утро, холодный мохито и печатная машинка. И рад бы я шагнуть в будущее, поклацать по мертвым кнопочкам, но сейчас это, что называется, “непозволительная роскошь”. Денег еле хватает прокормить тот холодильник с колесами, что под окном. А себя уж тем, что останется.

Проба пера. Спасибо.

Я наконец готов распотрошить столбы писчей бумаги, чтобы вложить в эти листы историю. Не буду лгать, я долго собирал образ этого рассказа в голове, не решаясь начать: «через месяц», «к концу года», «как только закрою долги по учебе…» – думал я. Время шло. Пролетел год, другой, и вот этот день настал. День моего рождения. Пусть это будет подарком от Томаса Брайта Томасу Брайту.

Эпизод I

Первый курс колледжа. Первый глоток свободы, опьяняющий до безумства. То, что было до него, можно сравнить разве что с тюрьмой.

Я вырос в детском доме города Гарсия. Вспоминаю себя тогда, вспоминаю, со скольких лет я начал понимать, кто я и где. И все чаще кажется мне будто и родился я в том же детдоме. Родителей не помню, найти их никогда не хотел, да и нужды особой в этом не было. Можно считать то место домом, но ведь домой обычно хочется возвращаться, ведь так? Военная дисциплина, избиения, вонючие с желтыми пятнами матрасы на скрипящих кроватях; злые на всё и вся воспитатели – все это как-то не очень дружилось с понятием «дом». Как бы то ни было, все это не помешало мне сдать школьные экзамены на отлично и совершить тот долгожданный и успешный рывок «на волю».

И вот я показал свое белое, еще детское личико неизведанному миру, а в нем уже – знакомый холод, безразличие, снова «должен» и «надо». Теперь думаю: где же все–таки было хуже? Это ли та плата за бессмысленное и, казалось, обреченное существование? К черту сентиментальности! Я псих. Я на свободе. На свободе без смирительной рубашки, да!

Я стоял перед трехэтажным зданием общежития, в которое мне предстояло заселиться. Не помню всей последующей бумажной возни, зато провожающего меня коменданта – добренькую, крупную женщину лет сорока – помню прекрасно, как и весь путь по ветхим коридорам до своей новой комнаты.

Дверь с выцветшим номером «14» со скрипом распахнулась, и перед моими глазами предстала не комната, а какие-то декорации к фильму о студенческой жизни: помещение 10 шагов от двери к окну и шагов 5 от стены до стены было погружено в слезоточивый запах перегара. Духота и лень.

Комната общежития – удивительное явление. Это место хранения мусора, продуктов (хорошо, если это не одно и то же, хотя бывали случаи…), посуды; рабочее место, спальное место, столовая. Тут же строятся планы, здесь – взлетная полоса для первокурсников к воздушным за́мкам, в этих стенах произносятся пылкие речи, царит непомерная самонадеянность, ломаются судьбы – десять к окну и пять от стены до стены – теперь, думаю, понятнее, что такое комната общежития.

– Та-а-к… Что это тут у нас… – «доброе утро» для моих новых соседей от коменданта.

Тут я стал зрителем постановки «Восстание мертвецов» – уж больно похоже. Разве что ваши мозги им ни к чему, а вот стаканчик с водой…

– Дра-а-асте-е, – ответило тело, вылезающее из–под одеяла и растягивающее гласные.

– Гатслир, ты в курсе, что у тебя последнее предупреждение…– комендант окинула место происшествия взглядом, – было? – многозначительно добавив, она прошла в комнату.

Ступая меж пластиковых бутылок, пакетов, одноразовых стаканчиков, она добралась до стола, стоящего у кровати второго бедолаги.

– Это что? – она подняла со стола электрический чайник, будто это и впрямь орудие убийства.

Ответа не последовало.

– Значит, это я забираю. Сегодня зайду еще раз – чтоб был порядок. Это ваш новый сосед, кстати, – уже в дверях добавила комендант.

Говорила она спокойно и… по-доброму, как мама. А ее детишки-студенты сели ей на шею, болтают ножками и пиво сосут.

Я был в восторге. Насмотревшись фильмов про колледжи и студентов, я принял эту комнату за чистый хрестоматийный образ. Это был искренний восторг. Он заполонил каждую клеточку моего тела, из-за чего не появлялось мысли омерзительной, чувства отвратительного. Для меня это было что-то вроде маленькой победы – мои ожидания воплощаются в реальность, по логике, все остальное будет куда круче, а главное – я смогу увидеть все сам! Да что там увидеть, почувствовать! Попробовать…

– Я – Гатслир, та туша – Почель, – меня поприветствовал хорошо сложенный парень, на вид ему было чуть больше двадцати, но густые усы добавляли пару лет его заплывшей физиономии.

– Я – Томас. Томас Брайт. Весело тут у вас, – я уже принялся вглядываться в детали интерьера: в углы, утварь, предметы на столах и под ними, собирая полноценный образ. – Ну, сегодня я тут не останусь, завтра приеду.

– А, окей, – Гатслир с чувством выполненного долга лег обратно «в могилу».

Я оставил свой номер на клочке туалетной бумаги и поблагодарил Господа за возможность поискать ручку среди остальных декораций.

Со временем удалось поближе познакомиться с Гатслиром и Почелем – ребята неплохие, вернее сказать, толковые. Много пришлось узнать о порядках и беспорядках в общежитии, выслушать с полдюжины историй о тусовках и вечеринках, короче говоря – наверно заключить, что эпицентр всего молодого угара – комната №14. Слушать – интересно, но становиться частью всего этого у меня желания не было.

В детском доме засыпать приходилось под пьяные споры сверстников, которым получилось достать где-то спирта; часто не получалось заснуть из-за боли в мышцах после многочасовых марш-бросков (так нас всех наказывали за одного провинившегося). Но могу ли я хотя бы теперь получить отдых и воздаяние? Я задался таким вопросом, когда третью ночь подряд Гатслир и Почель принимали гостей и устраивали им незабываемый вечер. И мне заодно.

Я переехал от них к Фраю. Фрай – это мой сосед, который отправился в незабываемое путешествие к родственникам на все каникулы и оставил меня сегодня одного. Не считая этих голосов в голове.

___

Началась студенческая жизнь. Как и полагается, до поры до времени я был далек от того, что существует вне учебных аудиторий. Познать «то самое», то, чем развлекают себя некоторые студенты после занятий, я не слишком торопился. Спешки мне хватало по утрам, когда приходилось бестолково ворошить гардероб, чтобы надеть что-то новое и впечатляющее. Хотелось завести тонну новых знакомств, найти друзей, получить специальность, наконец.

Учеба – захватывающие увлечение. Может, я был бездарем, а может подача моих преподавателей не вселяла должный интерес к науке… И быть мне бездарем, потому что даже думать над этим мне не хочется. Знакомство с чем-то новым, освобождение от бессмысленных обязанностей и избавление от стокилограммового портфеля с макулатурой – это, наверное, единственные плюсы, которые пришли мне на ум, когда пелена первого, чистого восторга спа́ла.

Я освоился. Легкие привыкли к осадкам от выхлопных газов и смолам табака. Молодое, девственное тело – чистый холст, но денег на хорошие краски у меня не было. Деньги высылала служба опеки, если я просил об этом. По закону, конечно, каждую неделю мой кошелек должен был наполняться синими купюрами – реклами – в размере до двух тысяч. Но из того заведения, в стенах которого мне пришлось провести детство, ежегодно выпускаются сотни молодых парней и наладить бесперебойное финансовое обеспечение такой ораве голодных щенят – довольно непростое задание для седых старожилов из администрации того заведения. Нет ничего постыдного в том, чтобы попросить у службы денег – им это даже выгодно, с какой-то стороны. Думаю, таким образом они понимают, что их бывший воспитанник еще жив. В общем, говоря о деньгах, скажу так – еда потеряла свой вкус и эстетику: в моей жизни она стала играть лишь роль топлива, в самом сухом и тусклом понимании.

Рекли стали покрывать те потребности, которые успели стать чуть ли не первичными: сигареты, развлечения и, конечно, алкоголь. В последнем как таковой нужды не было. Была потребность в атрибуте, в дополняющем элементе. Мне не дадут соврать студенты, друзья вашего отца в гараже, представители богемы и пропащие пьяницы: алкоголь – это неотъемлемая часть занимательного времяпрепровождения. Так повелось, что у нас в Гарсии ни один праздник, ни одно событие не обходится без известного «За это надо выпить!». Обычно алкоголь ставят на стол при наличии повода, но в моих кругах алкоголь и был поводом для того, чтобы что–то поставить на стол. Об алкогольных напитках ходили легенды, сочинялись миллиарды историй под стать «оскаровским» номинациям. Да что уж там! Поэмы и величайшие прозы таят в себе сказания о хмеле и хмельных состояниях души! А еще говорят: «Было бы желание, а повод найдется». Вот и у меня повод всегда был, всегда – уникальный, всегда – обольстительный.

Я в компании малознакомых мне людей, у нас снова повод. Идет дискуссия:

– Вот и что? Завтра опять учеба, после нее – домашнее задание, еда, сон, – начал первый.

– Ты хочешь что–то предложить? – спросил второй.

– Ясно, Ар–у не наливать… – подначивал третий.

– Я говорю о том, что мы ходим по кругу, и никто даже не думает о том, чтобы выйти из него! – доказывал чувственно первый, – проживаем день сурка снова и снова, а зачем? Это молодость?

– Как мысль – неплохо, – вставил я, – но нет конкретики.

– Конкретику для себя сам найди, я так, просто.

Первокурсники, что уж тут говорить – нам жизнь, насыщенная развлечениями, нужна как младенцу грудное молоко. Можно, конечно, травить малыша порошками и смесями, но что из него вырастет?

Оборачиваясь назад, я понимаю, насколько непродолжительна была моя чистая и, если угодно, правильная жизнь. Не прошло и месяца, не успел я свыкнуться с новым, непонятным окружением, как праведное бытие мое кончилось. Все произошло быстро. Мне, наверное, не хватило тогда трезвости во взглядах, хладнокровия, я был недостаточно разумен. Впрочем, оно и понятно. То таинственное время готовило много интересного, но я скажу, что вряд ли это мог быть предначертанный путь – скорее, развилка. Но даже сегодня мысль: “Туда ли я повернул?” не дает мне покоя…

Эпизод II

Я не могу назвать себя религиозным человеком, но тогда я чувствовал, что без такого «болванчика» потеряюсь; не было смысла, не было опоры. Поддержка от самого себя – мало что давала; так много людей проходило через меня, каждый со своим мнением, каждый со своим советом и каждый противоречил другому. Скоро пришло осознание того, что слушать кого–то бессмысленно, но как оказалось потом – этой установке я все равно изменил.

От нечего делать я решил наведаться в свою уже бывшую комнату – комнату Гатслира и Почеля. Я застал их в странном состоянии, в каком-то невиданном мною прежде духе. Лица их излучали умиротворение и радость, они улыбались и мило беседовали о чем-то; иногда подшучивали и в унисон смеялись тихо и беззаботно. В комнате играла текучая, ритмичная мелодия, воздух был наполнен терпким ароматом восточных благовоний. Когда я вошел и начал смотреть на них, одновременно окидывая взглядом интерьер комнаты, разговор прекратился. Гатслир поднялся из положения для медитации и стал медленно, не спеша приближаться. Абсолютно меня не замечая, он подошел к двери и закрыл ее резким поворотом ключа.

– Ты пришел… – сказал он, глядя на стену, – ну, садись.

Я сел на кровать.

– Что вы тут делаете? – я было смутился от того, насколько нагло это прозвучало, но мне было чертовски интересно.

– Про «алтерианство» слышал что-нибудь? – спросил вдруг Почель и резко, будто его окатили водой спросонья, поднял голову,

– Немного… – я начал вспоминать статьи из газет и рассказы одноклассников, – что–то вроде секты, да?

Они укоризненно, даже надменно посмеялись, Почель что–то промычал, и Гатслир громко заговорил, будто проповедник.

– Для одного секта, для другого оружие, ну а третий считает это бичом общества, – изумление во мне росло с каждым его словом, – для нас, путников, алтерианство – путеводная звезда. Для нас это то, что делает жизнь красочной и наполняет ее смыслом!

– Путников? – я не смог удержать этот вопрос в себе.

Гатслир громко цокнул.

– Словами я не передам и малейшей части всего этого!

– Если попробовать попроще, то… – я вновь его перебил.

Почель встал, подошел к другу, положил руку на его плечо и сказал:

– Успокойся, присядь, я сам все ему расскажу, – Почель посмотрел на меня хищником и добавил, – попроще…

Хоть Почель и старался изъясняться понятнее, полная картина все еще оставалась под завесой. Однако общие черты их увлечения мне удалось понять: алтерианство – это вера, объект которой – потенциально безграничное сознание человека. «Потенциально безграничное» касается таких, как я – тех, кто ничего в этой вере не понимает, а уж тем более не является ее приверженцем. Выходит, если ты заинтересовался, то потенциал у тебя есть. Клирики, назовем их так, пару раз в неделю проводят «сеансы», не совсем похожие на церковную службу: довольно-таки простой антураж и понятные атрибуты. Музыка – основная составляющая всей «службы», остальное – это благовонии, располагающая атмосфера, уверенность в собственной безопасности и разговоры по душам. Здесь нет молений и проповедей как таковых: последователи алтерианства делятся мыслями и идеями, параллельно обсуждая это между собой. Алтерианец может поговорить с «Богом», то есть своим сознанием, напрямую, в одиночестве, но только тогда, когда будет готов.

Думается мне, что эти «верующие» приемлют все методы, чтобы преодолеть ограниченность своего ума. И да, согласен, звучит это, как бред фанатика, устав еще одной шизанутой секты, но именно эта секта, ее последователи и такая изощренная идея – все это случилось со мной в нужный, а может и не совсем, момент.

У Гатслира закончилось терпенье слушать Почеля.

– Ты все равно не поймешь! – с жаром заговорил Гатслир, – не интересно – тебя никто не держит! Но если проговоришься…

– Брат, ты начинаешь грубить… – Почель сверлил друга взглядом до тех пор, пока тот не переменился в лице и не сел обратно.

Почель продолжал теперь со мной.

– Видишь ли, в алтерианстве есть некая иерархия. Она, конечно, условная, но чтобы проникнуться полностью, все этапы нужно проходить постепенно.

Далее последовали размытые пояснения и еще одна вспышка Гатслира, после чего я решил уйти. Мы договорились, что я приду на «сеанс» завтра и испытаю всё на себе.

Я вернулся в свою комнату и долго не мог уснуть. Мысленно я повторял слова Почеля снова и снова, пытаясь соотнести их со своими приземленными понятиями. Поток размышлений сменился волнительным предвкушением.

– Где был? – спросил Фрай.

Меня дернуло от испуга и только через пару секунд я смог дать ответ.

– К Виниции ходил.

Виниция – моя подруга. Но сейчас я думаю, что она была моей подопытной мышкой. Как бы объяснить… Я вступил в совершеннолетие мальчиком. Мне был необходим, так скажем, компаньон для изучения человеческих отношений. Счастливого конца не получилось, но считаю, что оно и к лучшему.

– И как там у вас? – поинтересовался Фрай с другого конца комнаты.

– Медленно и уверенно, брат, медленно и уверенно…

Естественно, я лгал. С «медленно» понятно, но чего-чего, а уверенностью в наших отношениях и не пахло. Еще одна причина, по которой я врал – это желание избежать расспросов со стороны Фрая. Я признаюсь, где был на самом деле только тогда, когда сам все увижу и попробую. Мне было трепетно от мысли, что я буду не понят Фраем или упаду в его глазах. Он ведь единственный человек, которого я могу назвать другом после детского дома. Спустя некоторое время я уснул.

Новый день готовил что-то интересное, по крайней мере, что-то интереснее двух пар геометрии. Я направился в комнату Гатслира и Почеля, пытаясь заставить сердце биться с равномерной частотой.