ЛоГГ. Том 2. Амбиции

Глава 8. Падение Золотого Дерева[1]

Если бы можно было сказать, что в сердце у каждого есть один священный основополагающий принцип, то в сердце Зигфрида Кирхайса он, несомненно, был воплощён в словах золотоволосой юной девушки, сказанных одиннадцать лет назад:

— Зиг, пожалуйста, будь добрым другом моему брату.

Рыжеволосый мальчик очень гордился, что Аннерозе, которой в то время было пятнадцать, говорила с ним так. У Кирхайса почти никогда не было проблем со сном, но в тот единственный раз он метался и ворочался несколько часов и, лёжа в темноте, поклялся стать верным рыцарем этих брата и сестры.

Райнхард, с его золотыми кудрями и фарфорово-белой кожей, был прекрасным мальчиком, похожим на ангела со спрятанными крыльями. Если бы только он был вежливее в общении с другими людьми, то обязательно стал бы популярным среди детей своего возраста. Однако, в противоположность внешности, он был нагл и агрессивен, так что быстро нажил себе множество врагов. Вскоре нельзя было бы с уверенностью сказать, что он сможет спокойно пройти по улице, если бы рядом с ним всегда не было Кирхайса, пользующегося уважением и популярностью среди городской детворы.

Был один мальчик, на год старше Райнхарда и Кирхайса, которой превосходил ростом и силой всех детей по соседству. Только Кирхайс, всегда умевший хорошо драться, мог справиться с ним один на один. И вот как-то раз, когда Кирхайса не было поблизости, тот мальчик поймал Райнхарда в парке и попытался преподать ему урок. Возможно, он хотел сломать его и сделать своей марионеткой.

Когда мальчик для затравки начал с каскада угроз и оскорблений, Райнхард посмотрел ему в лицо своими глазами, похожими на холодные драгоценные камни, а потом неожиданно пнул ногой в промежность. Когда тот, сложившись пополам, упал, Райнхард схватил камень и стал безжалостно бить его. Даже когда его противник был уже покрыт кровью и звал на помощь, неспособный думать о продолжении драки, Райнхард не остановился. Ещё один мальчик, увидев это, побежал к Кирхайсу, чтобы рассказать о происходящем. Кирхайс тут же примчался и оттащил, наконец, Райнхарда от хулигана.

Райнхард не получил ни царапины. Он вёл себя так, словно ничего не случилось, и не проявлял никаких угрызений совести. Только когда Кирхайс указал на его окровавленную одежду, Райнхард внезапно потерял самообладание. Он испугался, что у него будут проблемы, если его сестра узнает об этом. Хотя Аннерозе не стала бы ругать брата, но она смотрела на него с таким разочарованием в подобные моменты! Ничто иное не действовало на Райнхарда так, как этот взгляд.

Мальчики провели импровизированное стратегическое совещание и, придя к решению, прыгнули одетыми в фонтан. Это смыло кровь с одежды Райнхарда, а сказать Аннерозе, что они упали в фонтан было гораздо легче, чем пытаться объяснить ту ужасную драку.

Когда Кирхайс задумался об этом, то понял, что ему-то незачем было мокнуть. И всё же, тот вечер был так приятен — обёрнутые одним одеялом с Райнхардом, они пили горячий шоколад, приготовленный Аннерозе, а подержанный робот-прачка, купленный старшим фон Мюзелем, громко заявлял о своём существовании на заднем плане.

Больше всего Кирхайса тогда беспокоило, что жертва расскажет своим родителям о том, что сделал с ним Райнхард. Но этого так и не произошло. Мальчик, о котором шла речь, всегда искал способы показать свою силу, и, очевидно, гордость не позволила ему привлечь родителей. Хотя это не значило, что он не попытается отомстить, так что впоследствии Кирхайс всегда держался рядом с Райнхадом. Если бы тот мальчик привёл своих шестёрок, Райнхард не смог бы справиться со всеми в одиночку. Но, в конечном счёте, оказалось, что и эта тревога была напрасной. Несмотря на то, что сам Райнхард был привлекательной целью, никто из этих малолетних хулиганов не был настолько глуп, чтобы становиться врагом Зигфрида.

Вскоре после тех событий Аннерозе забрали во внутренний дворец императора Фридриха IV. Райнхард поступил в военную школу, вернувшись позже, чтобы позвать с собой и Кирхайса. Таков был конец тех старых дней.

С того времени Райнхард поднимался всё выше и выше по лестнице амбиций, таща своего рыжего друга всего на шаг позади себя.

Кирхайс отвечал взаимностью. Эти златовласые брат и сестра были его домом, самой его жизнью. В этом он чувствовал радость глубокого удовлетворения. В конце концов, кто ещё мог бы следовать по следам Райнхарда, когда он поднимался в небо?

— Прекрасная работа, Кирхайс, — сказал Райнхард, приветствуя вернувшегося с пограничья друга ослепительной улыбкой.

Командуя крупными силами, Кирхайс сражался в одиночных битвах по всей Империи, выполняя свою задачу настолько безупречно, будто сам Райнхард оказался сразу в двух местах. Маркиз Литтенхайм, второй человек в дворянской коалиции, стал теперь лишь горсткой космической пыли, а Кирхайс добавил к своему флоту силы всех тех, кто пожелал сдаться. После того, как он подавил последних мятежников на границе, он отправился к Гайесбургу, чтобы встретиться с основным флотом Райнхарда.

«Достижения адмирала Кирхайса просто слишком удивительны», — такие перешёптывания стали в последнее время обычным делом в командном центре Райнхарда. Это были слова похвалы, но в то же время зависти и даже предупреждения.

Главная причина, по которой Райнхард смог спокойно сосредоточиться на борьбе с основными силами герцога Брауншвейга, состояла в том, что Кирхайс установил власть и порядок во всех отдалённых регионах. Этот факт признавали все, и даже сам Райнхард говорил это. И как бы ни были велики достижения Кирхайса, Райнхард знал, что все они сделаны ради него.

— Ты, должно быть, устал. Проходи, присаживайся. У меня есть вино и кофе, что ты будешь пить? Хотел бы я предложить яблочный пирог сестры, но мы не можем быть разборчивыми на линии фронта. Считай это ещё одним поводом желать скорейшей победы и возвращения.

— Господин Райнхард, я бы хотел поговорить с вами кое о чём, — хотя Кирхайс высоко оценил оказанный ему тёплый приём, но он не мог ждать дольше, чтобы подтвердить или опровергнуть то, что узнал.

— О чём же?

— О двух миллионах людей, погибших на планете Вестерланд.

— И что насчёт них?

На мгновенье прекрасное лицо Райнхарда исказило раздражение. Кирхайс не пропустил этого. И почувствовал, как что-то холодное сдавливает его сердце.

— Господин Райнхард, я получил сообщение от одного человека, утверждающего, что вы знали о планах атаки на Вестерланд и, по причине политической целесообразности, позволили этому случиться.

Райнхард ничего не ответил.

— Это правда?

— …Да, — Аннерозе и Кирхайс были единственными людьми, которым Райнхард никогда не мог лгать.

Взгляд Кирхайса стал крайне серьёзным, даже требовательным. Было очевидно, что он не собирается оставлять эту тему. Вздохнув всем телом, Кирхайс сказал:

— Господин Райнхард, в Империи, какая она есть сегодня… под пятой династии Гольденбаумов… невозможно существование подлинного правосудия. Именно поэтому я верил, что если вы сбросите её, то что-то изменится.

— Я не нуждаюсь в том, чтобы выслушивать это от тебя.

Райнхард знал, что находится в невыгодном положении. Возможно, ему вообще не стоило вступать в эту дискуссию с Кирхайсом. Оставаясь с другом наедине, он возвращался обратно в дни их детства, дни, когда они были равны. Обычно Райнхард этого и хотел — это была его вторая натура. Но теперь он жаждал, чтобы это были вертикальные отношения, где начальник может одним приказом прогнать подчинённого. Разумеется, жаждать этого его заставляло чувство вины за массовую гибель жителей Вестерланда.

— Владетельные аристократы будут уничтожены. Это историческая неизбежность, расплата по пятисотлетним долгам, так что я понимаю неизбежность кровопролития. Но вы не должны приносить людей в жертву. Освобождение людей должно стать основой для вашей новой системы. Жертвуя же ими в политических целях вы подрываете фундамент, на котором она будет построена.

— Я ЗНАЮ ЭТО!

Райнхард одним глотком осушил бокал и хмуро уставился на своего рыжеволосого друга.

— Господин Райнхард, — в голосе Кирхайса звучала огромная печаль и лишь малая толика гнева. — Борьба за власть, что разыгрывается между вами и высокородными — это битва между равными. Вы можете использовать любую тактику безо всяких сожалений. Но когда вы приносите в жертву простых людей, это окрашивает ваши руки кровью, и никакие красивые слова не помогут её смыть. Зачем человеку ваших достоинств опускаться до этого ради временной выгоды?

К этому моменту лицо златовласого юноши окрасила болезненная бледность. Кирхайс был прав, а он нет. И, как ни абсурдно, это осознание порождало всё большее сопротивление. Он смотрел на своего друга глазами мятежного ребёнка.

— Довольно твоих проповедей! — закричал Райнхард. Он чувствовал стыд и, пытаясь избавиться от него, злился всё больше и больше. — Во-первых, Кирхайс, разве я интересовался твоим мнением?

Кирхайс ничего не ответил.

— Я спрашиваю тебя: разве я интересовался твоим мнением?

— Нет, вы меня о нём не спрашивали.

— Верно. Ты можешь делиться своим мнением, если я тебя об этом попрошу. Что сделано, то сделано. И больше не говори об этом.

— Господин Райнхард, аристократы сделали то, чего никогда не должны были делать, но вы… Вы не сделали того, что сделать было необходимо. И я не знаю, чей грех больше.

— Кирхайс!

— Да?

— Кто ты для меня? — бледное лицо и яростный блеск глаз отражали гнев Райнхарда. Кирхайс ударил его в самое больное место. Чтобы Кирхайс не понял этого, Райнхарду пришлось показать ещё больший гнев.

Поскольку дело дошло до этого, у Кирхайса не оставалось иного выбора, кроме как отступить.

— Я верный слуга вашего превосходительства, маркиза Лоэнграмма.

После этих вопроса и ответа они оба почувствовали, как нечто невидимое, нечто драгоценное беззвучно разбилось.

— Хорошо. Значит, ты понимаешь, — сказал Райнхард, сделав вид, что ничего не заметил. — Для тебя приготовлены комнаты. Отдохни там, пока у меня нет для тебя приказов.

Кирхайс молча поклонился и вышел из комнаты.

Правды была в том, что Райнхард не знал, как ему поступить. Ему следовало бы пойти за Кирхайсом и извиниться за то, что он сделал. Сказать, что это был всего один раз, и больше он никогда такого не сделает. Не нужно говорить этого при всех, их двоих будет вполне достаточно. Только это могло бы растопить это горькое чувство. Только это…

Но именно этого Райнхард просто не в состоянии был сделать.

Райнхард также полагал, что Кирхайс и так должен понимать, что он чувствует. Бессознательно, он зависел от поддержки Кирхайса.

Сколько раз они ссорились друг с другом, пока были детьми? Райнхард всегда был причиной. А Кирхайс — тем, кто улыбался и прощал его.

Но будет ли всё так и на этот раз? Райнхард ощущал непривычную неуверенность.

Крепость Гайесбург, это рукотворное небесное тело, осталась без внешней поддержки и находилась в осаде.

Люди внутри не могли поверить в происходящее. Разве несколько тысяч дворян не пришли сюда со своими войсками всего полгода назад? Разве не гудел в ней воздух от их энергии и активности, словно сама столица Империи была перенесена сюда? В настоящее время каскад восстаний жителей планет, дезертирства солдат и военных поражений уже почти превратил крепость в гигантский некрополь для аристократов.

— Как это могло случиться? — спрашивали друг у друга ошарашенные дворяне. — И что делать теперь? О чём думает герцог Брауншвейг?

— Он не говорит ни слова. Непонятно, думает ли он о чём-нибудь вообще.

Падение авторитета и популярности герцога было поистине катастрофическим. Многочисленные ошибки, которые раньше оставались незамеченными или считались слишком мелкими, чтобы обращать на них внимание, теперь вырастали в сознании людей. Неумение принимать верные решения, плохое понимание ситуации, отсутствие лидерских способностей. Любой из этих черт было более чем достаточно, чтобы оправдать критику.

Разумеется, те люди, которые сейчас винили Брауншвейга больше всех, сами сделали его своим предводителем и под его началом развязали гражданскую войну, и потому они были виновны не меньше. В конечном счёте, аристократам пришлось прекратить обвинять своего вождя, проклинать себя за принятые решения и перейти к выбору меньшего из зол среди немногих оставшихся вариантов.

Гибель в бою. Самоубийство. Бегство. Капитуляция.

Что же им выбрать из этих четырёх?

Выбравшие один из первых двух вариантов могли ни о чём не волноваться. Каждый из них по-своему готовился к доблестной, но бессмысленной гибели. А вот те, кто выбрал жизнь, находились в пучине сомнений.

— Даже если мы объявим о своей капитуляции, — сказал кто-то, — примет ли её белобрысый щенок… то есть, маркиз Лоэнграмм? Мы сейчас в непредсказуемой ситуации…

— Вы правы, — ответил ему другой. — Сомнительно, что он примет её, если мы придём к нему с пустыми руками. Но вот если мы принесём ему подарок…

— Подарок?

— Я имею в виду голову нашего предводителя.

Они тут же замолчали, тревожно оглядываясь вокруг. Даже собственные мысли уже вызывали страх и чувство вины.

Уже начались самоубийства. Первыми были пожилые аристократы и те, кто уже потерял сыновей в этой гражданской войне. Некоторые из них просто молча выпивали яд, в то время как другие поступали по примеру древних римлян и резали себе вены на запястьях, изливая ненависть и проклятия в адрес Райнхарда.

С каждым новым самоубийством ощущение свободного падения у выживших всё усиливалось.

Герцог Брауншвейг топил себя в алкоголе. Хотя у него не было возможности узнать об этом, но его поведение было удивительно похоже на то, как маркиз Литтенхайм провёл свой последний день. Но по сравнению со своим погибшим конкурентом, герцог Брауншвейг казался более позитивным. Он созвал молодых аристократов и веселился вместе с ними, в пьяном угаре подстёгивая свой боевой дух, крича, что «убьёт этого белобрысого выскочку и сделает кубок из его черепа». Разумные люди хмурились, со всё большим пессимизмом относясь к тому, куда всё движется.

Только молодые аристократы во главе с бароном Флегелем ещё не отказались от борьбы. Кое-кто из этой группы даже оставался непомерно оптимистичным.

— Всё, что нам нужно сделать — это сразиться в одной битве и заполучить голову белобрысого щенка. Сделав это, мы изменим историю — и в то же время расплатимся за все наши прошлые поражения. Мы должны в последний раз сразиться с врагом. Другого пути нет.

С такими намерениями они посреди пьяной пирушки стали убеждать герцога отдать приказ о реорганизации оставшихся боевых ресурсов для решительного наступления, которое должно вдохнуть новую жизнь в аристократию.

Когда Райнхард увидел первое из посланий, доставленных ему на флагман, по губам молодого гросс-адмирала Империи пробежала лёгкая улыбка.

— О? Письмо от фройляйн Мариендорф?

Хильда, Хильдегарде фон Мариендорф. Райнхард вспомнил её сияющие глаза, полные ума и жизни. И это воспоминание было очень далеко от неприятного. Он вставил кристалл в систему воспроизведения, и с ним заговорило чёткое изображение дочери графа Мариендорфа.

Письмо Хильды, или, по крайней мере, большая его часть, касалось действий или бездействия дворян и чиновников — сторонников Райнхарда, оставшихся на Одине. В этом отношении оно напоминало официальный доклад. Однако внимание Райнхарда привлекла та часть, где говорилось о герцоге Лихтенладе, канцлере Империи.

«Его светлость сейчас проводит ревизию всех государственно-политических дел. В то же время он очень занят, навещая столичных дворян. Складывается впечатление, что у него есть какой-то грандиозный план», — в словах Хильды была нотка сарказма, выражаемая чуть кривой улыбкой, но одновременно они были смертельно серьёзны. Она посылала Райнхарду предупреждение.

— Этот старый лис…. — пробормотал Райнхард. — Звучит так, будто он готовится ударить меня в спину.

Он холодно улыбнулся, представив лицо это семидесятишестилетнего государственного деятеля: суровый взгляд, резко заострённый нос, белые, как свежевыпавший снег волосы. У Райнхарда были подготовлены собственные планы касательно интригана-министра, хотя сейчас их выполнение, возможно, придётся ускорить. В руках старика были и император, и императорская печать. Одного клочка бумаги хватит ему, чтобы украсть у молодого гросс-адмирала его позицию.

Райнхард перебрал остальные письма, проигнорировав со второго по шестое, и наконец, выбрав седьмое. Оно было от его сестры Аннерозе.

Поинтересовавшись его здоровьем и произнеся слова беспокойства и предостережения, она закончила письмо следующим образом:

«Пожалуйста, никогда не забывай о том, что для тебя важнее всего. Иногда тебе может показаться, что от этого лишь беспокойство, но гораздо лучше признать и оценить что-то, пока оно у тебя ещё есть, чем жить потом с сожалениями, потеряв его. Поговори обо всём с Зигом и выслушай, что он тебе скажет. На этом пока всё. С нетерпением жду, когда ты вернёшься домой. До свидания».

Задумавшись, Райнхард коснулся своего изящно очерченного подбородка гибкими пальцами. Затем пересмотрел сообщение ещё раз.

Это только его воображение, или прекрасное лицо Аннерозе было чем-то омрачено? Как бы то ни было, в том настроении, в каком он сейчас был, Райнхард был скорее раздражён, чем признателен за то, что сестра посоветовала ему поговорить обо всём с Зигфридом Кирхайсом.

«Для сестры суждения Кирхайса более ценны, чем мои? — незваное воспоминание о бойне на Вестерланде мелькнуло у него в голове, отчего настроение Райнхарда упало ещё ниже. — Возможно, так и есть. Но я сделал это не потому, что мне так хотелось. У меня были веские причины так поступить».

После событий на Вестерланде от герцога Брауншвейга все отвернулись, и гражданская война теперь должна была закончиться гораздо раньше, чем прогнозировалось изначально. А значит, в целом это послужит на благо народу. Кирхайс слишком привержен высоким идеалам, далёким от реального мира, и потому попал в ловушку собственных принципов.

Ещё одна вещь обеспокоила Райнхарда: нигде в своём послании Аннерозе не сказала чего-нибудь вроде «передай мои наилучшие пожелания Зигу». Значило ли это, что она отправила ему отдельное письмо? И если да, то что она сказала ему? Райнхарду хотелось это узнать, но, учитывая его нынешнее чувство неловкости по отношении к Кирхайсу, он просто не мог этого сделать.

Но что бы ни происходило между ним и Кирхайсом, стоило только вмешаться Оберштайну, как Райнхард немедленно встал на сторону своего рыжеволосого друга.

— Даже если вся Вселенная обернётся против меня, Кирхайс останется на моей стороне. Так будет всегда. И потому я всегда вознаграждаю его. Что в этом плохого?

В ответ на горячие слова Райнхарда, начальник его штаба безо всяких эмоций произнёс:

— Ваше превосходительство, я вовсе не предлагаю вам отстранить или изгнать адмирала Кирхайса. Я только прошу вас внять предупреждению, что ему лучше занимать такую же позицию, как Ройенталь и Миттермайер. Вам следует относиться к нему, как к подчинённому. В организации не нужен номер два. Не имеет значения, талантлив он или бездарен, его существование всё равно принесёт вред. Не должно быть никого, кто может стать заменой для номера один и принять на себя преданность его последователей.

— Я понял, — сказал Райнхард. — Достаточно. Больше не обращайтесь ко мне по этому поводу.

Сильнее всего Райнхарда раздражало то, что в словах Оберштайна была определённая логика. Почему же слова этого человека, несмотря на их правильность, совершенно не убеждали?

Миттермайер пришёл в каюту Ройенталя, и теперь они наслаждались игрой в покер. На столе, в ожидании долгой баталии, стоял термос с кофе.

— У меня такое чувство, будто между маркизом Лоэнграммом и Кирхайсом что-то не так, — заметил Миттермайер, вызвав пристальный взгляд разноцветных глаз Ройенталя. — Тебе не кажется, что эта история…

— Это всего лишь слухи, — сказал Ройенталь. — По крайней мере, на данный момент.

— Даже если это так, распространение таких слухов опасно.

— Очень опасно. Но не знаю, можем ли мы что-то с этим поделать.

— Проблема очень деликатна. Если слухи безосновательны, то надо разобраться, кто их распространяет. Но если это правда, то всё гораздо сложнее. В любом случае, нам не удастся остаться в стороне.

— С другой стороны, — ответил Ройенталь, — если мы будем действовать опрометчиво, то можем в итоге превратить еле тлеющий огонёк в бушующий пожар.

Они взглянули на свои карты. Оба решили сбросить по три и вытянули из колоды новые. Следующим заговорил Ройенталь:

— Это беспокоит меня уже некоторое время. Похоже, нашего начальника штаба волнует, что маркиз Лоэнграмм и Кирхайс столь близки, как в частной жизни, так и публично. И эта его идея, что номер два вреден для дела. Теоретически, в ней есть смысл, но…

— Оберштайн? — дружелюбия в голосе Миттермайера не было. — Признаю, он умный человек. Но у него есть плохая привычка вызывать неприятности там, где их раньше не было. До сих пор всё шло хорошо, так зачем силой что-то менять только потому, что в чём-то оно не подходит к теории? Особенно, если речь идёт о человеческих взаимоотношениях.

Миттермайер посмотрел на свои карты, и напряжённая линия его губ смягчилась.

— Каре валетов. Похоже, завтра выпивку ставишь ты.

— У меня тоже каре, — в разного цвета глазах появилась коварная улыбка. — Три дамы и джокер. Сожалею, господин Ураганый Волк.

Миттермайер с досадой прищёлкнул языком, бросая карты на стол. В следующую секунду раздался сигнал тревоги. Враг выходил из крепости Гайесбург.

Молодые аристократы-максималисты, возглавляемые бароном Флегелем, убедили герцога Брауншвейга согласиться на эту неподготовленную вылазку.

Однако это не значило, что в ней участвовали все оставшиеся силы. Меркатц последовал приказу без комментариев, но другая влиятельная фигура, адмирал Адальберт фон Фаренхайт, отказался куда-либо идти.

— Нам нужно использовать преимущество, которое даёт нам крепость. Заставить врага пролить как можно больше крови, а самим настроиться на затяжную битву и ждать изменения ситуации. А вылазка лишь приблизит наше поражение.

Когда он говорил это, его глаза цвета морской волны были полны гнева и презрения.

На этом Фаренхайт не остановился, выложив сразу весь список претензий, накопившихся за это время.

— Прежде всего, вы и другие офицеры — это товарищи по оружию, а не хозяин и слуги. Возможно, по рождению у нас и разные статусы, но мы все являемся вассалами Галактической Империи и сражаемся, чтобы защитить династию Гольденбаумов от маркиза Лоэнграмма. Это должно быть целью, объединяющей нас. Военные эксперты пытаются донести до вас совет, как избежать худшего развития ситуации, но, тем не менее, вы продолжаете говорить этим властным тоном и заставляете всех нас поступать согласно вашей воле. Герцог Брауншвейг, возможно, вы чего-то не понимаете?

Речь Фаренхайта была предельно жёсткой.

Герцог Брауншвейг побелел от гнева, слушая критику Фаренхайта. Ещё ни разу в своей жизни он не позволял подобной дерзости остаться безнаказанной. В прошлом, впадая в ярость, он часто бросал бутылки или стаканы в слуг. Массовое убийство жителей Вестерланда, по сути, было продолжением той же тенденции.

Однако сейчас, перед атакой, Брауншвейг кожей чувствовал, как его поддержка испаряется. Прежде всего, он больше не был уверен в победе. Герцог успокоил дыхание, а потом, скрывая за насмешкой собственную нерешительность, сказал:

— Мне не нужны трусы.

И приказал готовиться к вылазке, проигнорировав совет Фаренхайта.

Флот дворян вырвался из крепости, огрызнулся орудийным залпом и рванулся вперёд, выстраиваясь в ряд. Они пытались сокрушить врага голой силой.

Райнхард встретил их тремя рядами артиллерийских кораблей, оснащённых скорострельными крупнокалиберными лазерными орудиями, выпускавшими непрерывные залпы по приближающимся вражеским судам.

У аристократов не было недостатка в боевом духе. Получившие повреждения корабли отступали, но им на смену тут же шли новые ряды, создавая непрерывные волны атак. По мере того, как число этих атак и следующих за ними неудач возрастало, словно флот дворян бился о стенку, боевой дух начинал даже вызывать уважение.

Наконец, Райнхард приказал рою скоростных крейсеров, который он держал в резерве, начать контратаку на предельной боевой скорости.

Момент для нападения был выбран безупречно. К этому времени уже шесть волн атак разбились о непреодолимую стену, и экипажи кораблей дворянской коалиции начинали чувствовать физическое и умственное истощение.

Кроме того, что было ещё хуже для аристократов, атаку крейсеров возглавлял адмирал флота Зигфрид Кирхайс.

Райнхард отвёл своему другу самую важную роль в этой битве. Обычно он отдал бы этот приказ лично, но сейчас, когда его эмоции ещё не успокоились, он передал его через Оберштайна.

При одном упоминании имени Кирхайса, солдаты флота аристократов не смогли скрыть тревоги, которую молодой непобедимый адмирал уже начал вселять в сердца врагов.

— Вам незачем бояться этого рыжего щенка! Это отличный шанс отомстить за маркиза Литтенхайма!

Но хоть командиры и пытались поднять боевой дух своих солдат такими криками, это было лишь пустой бравадой. Крейсеры, ведомые Кирхайсом, ворвались в их ряды с невероятной энергией и скоростью, а затем к битве присоединились также силы Миттермайера, Ройенталя, Кемпффа и Биттенфельда. Флот Райнхарда продолжал тотальную атаку, быстро наращивая преимущество, добытое Кирхайсом, и почти мгновенно обеспечил себе победу.

Когда Ройенталь преследовал пытающиеся сбежать вражеские корабли, с ним вышел на связь барон Флегель, один из вражеских командиров. Появившись на экране, барон признал поражение, но в то же время вызвал Ройенталя на дуэль, предлагая бой между их кораблями один на один.

— Не будьте смешны. Нет смысла вступать в смертельный поединок с уже побеждённым врагом. Можете гавкать нам вслед, сколько пожелаете, — холодно ответил Ройенталь и продолжил своё продвижение, пролетев мимо линкора, с которого Флегель бросил ему вызов.

После Ройенталя перед Флегелем появился корабль Фрица Йозефа Биттенфельда, командира Шварц Ланценрайтеров. Но даже он, вопреки своей агрессивной репутации, не принял безумный вызов барона. Победитель уже определён, а сражение с врагом, уже смирившимся с гибелью, на этом этапе будет не более чем напрасной тратой солдатских жизней.

— Довольно, прекратите это, — сказал один из офицеров Флегеля, капитан Шумахер, не в силах больше смотреть, как его командир с безумным видом вглядывается в экран связи. — Никто не согласится на дуэль с вами. Для них это не имеет смысла. Сейчас важнее другое: мы должны радоваться, что всё ещё живы. Теперь нам нужно найти убежище и начать составлять планы нашего возвращения.

— Замолчи! — прикрикнул на него барон Флегель, отмахиваясь от совета подчинённого. — Что ты имеешь в виду, говоря «мы должны радоваться, что всё ещё живы»? Я не боюсь смерти. Нам больше ничего не осталось, кроме как сражаться до последнего человека и красиво погибнуть, как всегда умирали дворяне Империи.

— Красиво погибнуть? — Шумахер рассмеялся, но его смех был горьким. — Если это то, чего вы хотите, то я понимаю, почему мы проиграли. Всё это лишь прикрывает красивой обёрткой ваши неудачи и позволяет вам погрузиться в трагически-героические фантазии.

— Ч-что ты сказал?!

— Хватит уже. Если хотите красиво погибнуть, то умирайте сами, но не впутывайте в это нас. Почему мы должны идти за вами и отдать жизнь ради ваших эгоистичных фантазий?

— Наглый пёс! — заорал барон. Он попытался достать свой бластер, но неуклюже выронил его на пол. Торопливо подняв его, Флегель направил бластер в грудь своему офицеру.

Однако прежде, чем он смог выстрелить, тело барона Флегеля пронзили лучи энергии, выпущенные сразу из нескольких стволов.

В продырявленном мундире, барон сделал три, потом четыре шага на подкашивающихся ногах. Его широко распахнутые глаза, казалось, смотрели не на подчинённых, а на потерянные дни славы, которые больше никогда не наступят. Когда он упал на пол, некоторые увидели, что его губы шевелятся, но никто не смог услышать, как он на последнем вздохе прошептал: «Слава Империи». Капитан Шумахер опустился на колени рядом с телом барона и закрыл его веки. Солдаты, которые только что предали и убили своего командира, собрались вокруг него

— Что вы будете делать теперь? — они решили довериться разумному офицеру.

— Пожалуй, для меня уже слишком поздно пытаться перейти на сторону маркиза Лоэнграмма. На какое-то время я укроюсь на Феззане. Там я и подумаю, что делать дальше.

— Можно ли нам отправиться вместе с вами?

— Конечно, я не против. Но если кто-то не хочет этого, прошу, дайте мне знать. Все вы свободны поступать так, как пожелаете, будь то присоединение к Лоэнграмму или возвращение в родные миры.

Наконец, линкор, бывший прежде достоянием барона Флегеля, покинул поле боя под управлением нового командира, и его истерзанный боем корпус исчез в глубинах космоса.

Тем временем, на другом корабле тоже разворачивалась драма. Молодой офицер с холодным, жёстким выражением лица смотрел, как капитан призывает всех к самоуничтожению и массовому самоубийству. Не говоря ни слова, он вытащил свой бластер и выстрелил капитану в голову.

— Измена! — закричал старший офицер всего за секунду до того, как его самого застрелили. Успев лишь вытащить оружие, он рухнул рядом с телом капитана. К тому времени, по всему кораблю уже начали обмениваться вспышками выстрелов. Экипаж разделился на две части, офицеров и рядовых солдат, между которыми разразилась смертельная схватка.

И это был далеко не единственный корабль, на котором началось вооружённое столкновение между солдатами и высокопоставленными офицерами. Неблагородные — младшие офицеры и солдаты — отказывались сопровождать аристократов на их пути к самоуничтожению.

На одном корабле, капитана, который долгое время притеснял своих солдат, живьём бросили в термоядерный реактор. На другом двум высокопоставленным офицерам, которые никогда не были популярны среди рядовых, пришлось голыми руками драться насмерть. Затем победителя выкинули в вакуум через воздушный шлюз. Ещё на одном корабле солдату, который шпионил за сослуживцами, докладывая капитану об их словах и поступках, накинули на шею верёвку и протащили по нескольким палубам, прежде чем застрелить.

Безумие битвы послужило катализатором, и гнев, недовольство и обиды, накопленные за пятьсот лет, наконец, прорвались. Корабли аристократов стали сценами мятежей, внутренней борьбы и массовых самосудов.

Многие суда, захваченные солдатами, останавливали двигатели, ложились в дрейф и обращались ко флоту Райнхарда со словами: «Мы сдаёмся и смиренно просим о снисхождении»…

Был, однако, один корабль, где жажда мести оказалась столь сильна, что солдаты забыли передать сообщение о капитуляции, — и он взорвался под градом выстрелов.

Другой открыл огонь по своим убегающим товарищам, сигнализируя о желании перейти на другую сторону.

В момент, когда поражение стало несомненным, высшей аристократии был предъявлен окончательный счёт за пять столетий непрерывного упадка при несправедливой социальной системе. Больше некого было винить. Они жестоко расплачивались за свои собственные деяния.

— Всё так, как и предсказывала фройляйн Мариендорф. Недовольство рядовых по отношению к офицерам благородного происхождения станет одним из залогов моей победы. Поразительная точность суждений.

Райнхард произнёс это, глядя на обзорный экран на мостике «Брунгильды», и начальник штаба, вице-адмирал Оберштайн ответил:

— Честно говоря, я не думал, что это противостояние закончится уже в этом году, но всё разрешилось на удивление рано. По крайней мере, с этими разбойниками и узурпаторами.

— Разбойники и узурпаторы… — холодно пробормотал Райнхард. Благодаря его победе — и поражению аристократов — этот вошедший в официальные записи термин, который он придумал для них, оказался справедлив. Судить побеждённых — естественное право победителя, и Райнхард собирался воспользоваться им.

Если бы Райнхард оказался проигравшим, то этот постыдный титул достался бы ему, как и позорная смерть. Так что, с этой точки зрения, у него не было причин колебаться в использовании своих полномочий.

— Враг, находящийся перед нами, уже лишился своих сил. Вскоре вам пора будет вернуться на Один, чтобы начать приготовления к борьбе с врагом, стоящим позади.

Указание Райнхарда было кратким, но Оберштайн прекрасно всё понял.

— Как пожелаете.

Следующая битва будет проходить не в космосе, а во дворце, где излюбленным оружием являются интриги, а не лазерные пушки. И это будет битва не менее ужасная, чем те, которые происходят между огромными флотами кораблей.

Флот торжествующего противника встал перед адмиралом Меркатцем, блокируя его флагману возможность вернуться в крепость Гайесбург.

Адмирал Меркатц вошёл в свою каюту, вытащил бластер и уставился на него. Это будет последнее дело в его жизни. Меркатц крепко сжал рукоять бластера и приставил его к виску, когда дверь вдруг открылась, и в каюту вбежал его адъютант, Бернхард фон Шнайдер.

— Остановитесь, ваше превосходительство! Уважайте хоть немного свою жизнь.

— Капитан Шнайдер…

— Прошу прощения, адмирал. Я заранее вынул энергокапсулы, опасаясь, что вы можете попытаться сотворить что-то подобное, — в руке Шнайдера тускло блеснули энергетические капсулы от бластера.

С кривой улыбкой, старый адмирал бросил бесполезный бластер на стол. Шнайдер поднял его.

Маленький экран в каюте показывал яркие сцены уже потерпевшего поражения и теперь двигающегося к гибели флота аристократов.

— Я предполагал, что всё может обернуться так. И теперь всё это стало явью. Всё, что я смог сделать, это немного отодвинуть этот день, — сказал Меркатц, а потом перевёл взгляд на своего помощника. — Как бы то ни было, когда вы вынули капсулы? Я даже не заметил.

Ничего не говоря, Шнайдер открыл барабан и показал Меркатцу. Капсулы были внутри. Рот адмирала чуть приоткрылся.

— Вы одурачили меня. Вы зашли так далеко лишь для того, чтобы сказать мне, что нужно продолжать жить, капитан?

— Да, именно так.

— Ради чего жить? Я командующий разбитого войска и, с точки зрения новой власти, неисправимый мятежник. Во всей Империи больше нет места, где я смог бы остаться в живых. Если я сдамся, маркиз Лоэнграмм может простить меня, но даже мне известно, что такое воинский позор.

— Если вы позволите мне сказать, ваше превосходительство, маркиз Лоэнграмм пока что правит не всей Вселенной и, хотя наша галактика довольно тесная, в ней всё ещё есть места, куда его власть не распространяется. Прошу вас, покиньте Империю. Так вы сможете сохранить жизнь и подумать над тем, чтобы однажды нанести ответный удар.

— …Вы предлагаете мне эмигрировать?

— Верно, ваше превосходительство.

— Раз вы говорите о возможном возвращении, я полагаю, что наша цель не Феззан. Значит, вы выбрали другой вариант.

— Да, ваше превосходительство.

— Союз Свободных Планет… — сказал Меркатц сам себе. Это название прозвучало неожиданно свежо. Когда он думал о Союзе прежде, то всегда старался игнорировать сам факт его существования, используя по умолчанию традиционный термин «территории повстанцев». — Я сражался с этими людьми более сорока лет. Видел, как от их рук погибло множество моих людей, и сам убил многих из них. И вы считаете, что они примут кого-то вроде меня?

— Я предлагаю положиться на прославленного адмирала Яна Вэнли. Говорят, он немного эксцентричен, зато человек с широкими взглядами. Кроме того, даже если он откажется, мы всего лишь вернёмся к тому, с чего начали. И если дело дойдёт до того, вы умрёте не один.

— Болван. Вы должны жить. Вам ещё нет и тридцати, не так ли? С вашим талантом, маркиз Лоэнграмм точно возьмёт вас к себе.

— Я не испытываю ненависти к Лоэнграмму, но я уже решил, что буду служить под командованием только одного адмирала. Пожалуйста, ваше превосходительство, решайтесь.

Шнайдер ждал, и, наконец, его терпение было вознаграждено. Меркатц кивнул и сказал:

— Ладно. Я в ваших руках. Давайте попробуем обратиться к Яну Вэнли и посмотрим, что из этого выйдет.

Крепость Гайесбург находилась на краю гибели. Её внешнюю броню изуродовал непрекращающийся орудийный огонь, а внутри воцарилась своенравная власть смятения, паники и непрерывного шума.

Герцог Брауншвейг, глава вооружённых сил дворянской коалиции, слабым голосом позвал:

— Коммодор Ансбах… Где Ансбах?

Поблизости проходили несколько офицеров, а также рядовых солдат, но все они разбежались, будто бы не заметив отчаявшегося аристократа. Все были доведены до крайности, и ни у кого не было возможности беспокоиться о ком-то, кроме самих себя.

— Коммодор Ансбах!

— Я здесь, ваша светлость.

Герцог обернулся и увидел своего верного сторонника. Рядом стояли несколько его подчинённых.

— О, так вот ты где. Я не нашёл тебя в тюрьме, и решил, что ты уже сбежал.

— Мои люди пришли и выпустили меня, — коммодор низко поклонился, не показывая никакой обиды за то, что был брошен в тюрьму. — Могу представить, какие сожаления вы, должно быть, испытываете, ваша светлость.

— Да, я никогда не думал, что всё может обернуться таким образом, но теперь, когда это случилось, выбора больше нет. Нам придётся предложить мир.

— Мир? — коммодор моргнул.

— Я предложу ему самые выгодные условия.

— Какие условия?

— Я признаю его власть. Начиная с меня, все аристократы поддержат его. Это очень неплохие условия.

— Ваша светлость…

— А, да, ты прав. Я отдам ему также мою дочь, Элизабет. Это сделает его внуком предыдущего императора через женитьбу. Тогда его притязания станут обоснованными, как у наследника императорской династии. Это будет для него гораздо лучше, чем клеймо узурпатора.

— Ваша светлость, это ничего не даст, — с тяжёлым вздохом ответил Ансбах. — Маркиз Лоэнграмм не примет вашего предложения. Может быть, полгода назад он и согласился бы, но теперь ему не нужна ваша поддержка. Он собственными силами добился своего положения, и теперь никто не сможет встать у него на пути.

Коммодор смотрел на терзания своего господина с оттенком жалости. Герцог вздрогнул, на лбу у него выступил пот.

— Я герцог Отто фон Брауншвейг, глава великого рода, не имеющего себе равных среди дворян Империи. Ты хочешь сказать, что белобрысый щенок убьёт меня, несмотря на это?

— О, неужели вы до сих пор так и не поняли, ваша светлость? Именно по этой причине маркиз Лоэнграмм ни за что не оставит вас в живых!

Герцог выглядел так, словно его вены наполнились какой-то густой, вязкой жидкостью. Цвет его кожи постоянно менялся, будто поток крови у него в теле то останавливался, то снова начинал течь.

— И ещё потому, что вы враг человечности, — добавил коммодор беспощадно.

— Что?!

— Я имею в виду Вестерланд. Только не говорите, что вы забыли.

Собрав все силы, Брауншвейг взревел:

— Это бред! Неужели убить эту низкородную толпу — значило совершить преступление против человечности?! Как аристократ, как их правитель, я просто воспользовался своими правами! Не так ли?!

— Простолюдины так не считают. И маркиз Лоэнграмм на их стороне. До сих пор Галактическая Империя жила в соответствии с логикой аристократии, и в первую очередь вашей. Но теперь половина Вселенной будет управляться в соответствии с новой логикой. Вероятно, это станет ещё одной из причин, почему маркиз Лоэнграмм не позволит вам жить — чтобы заставить всех понять это. Он должен убить вас. Если он этого не сделает, то не достигнет своей цели.

Долгий, долгий вздох вырвался из уст герцога.

— Что ж, ладно. Я умру. Но я не вынесу, если этот щенок узурпирует трон. Он должен отправиться в царство Хель вместе со мной.

Коммодор Ансбах не знал, что ответить.

— Ансбах, я хочу, чтобы ты, так или иначе, не позволил ему узурпировать трон. Если ты поклянёшься, что сделаешь это, я не стану жалеть собственной жизни. Прошу, убей его ради меня.

В глазах Брауншвейга разгоралось пламя одержимости. Ансбах бесстрастно смотрел на него, потом кивнул со спокойной решимостью.

— Я понял. Клянусь, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы забрать жизнь Райнхарда фон Лоэнграмма. Неважно, кто станет следующим императором, это точно будет не он.

— Ты обещаешь?.. Хорошо.

Человек, бывший знатнейшим из дворян Галактической Империи, облизнул свои сухие губы. Хотя рассудком он уже всё решил, он не мог с лёгкостью отбросить тень страха.

— Я хотел бы… умереть лёгкой смертью.

— Понимаю. Вам стоит использовать яд. На самом деле, он уже подготовлен.

Они перешли в роскошные апартаменты герцога. Несмотря на то, что солдаты-дезертиры основательно разграбили их, в винной стойке всё ещё оставались бутылки с вином и коньяком.

Коммодор вытащил из кармана небольшую капсулу размером с ноготь мизинца. В ней была смесь из двух видов препаратов. Один не позволял мозговым клеткам насыщаться кислородом, что вело к быстрой смерти мозга. Второй блокировал нервные окончания, по которым распространялась боль.

— Вы быстро погрузитесь в сон, а затем умрёте без боли. Пожалуйста, смешайте это вином и выпейте.

Ансбах выбрал бутылку на винной стойке, посмотрел на этикетку и увидел, что это прекрасное вино урожая четыреста десятого года. Он налил вино в бокал, а потом открыл капсулу, в которой оказались мелкие гранулы.

Наблюдая за его действиями со своего кресла с высокой спинкой, герцог Брауншвейг внезапно задрожал. Свет здравомыслия исчез из его глаз.

— Ансбах, нет… я не хочу этого делать… — произнёс он срывающимся голосом. — Не хочу умирать… я сдамся… отдам все свои владения, все титулы… только не жизнь…

Коммодор глубоко вздохнул и дал знак своим людям справа и слева. Двое крупных, сильных офицеров шагнули вперёд и схватили Брауншвейга, удерживая его на месте, хотя и одного из них было бы достаточно.

— Что вы делаете! Отпустите меня, вы, дерзкие…

— Как последний глава рода герцогов фон Брауншвейгов, сделайте это сами, с честью и достоинством.

Ансбах поднял бокал и поднёс его к губам обездвиженного герцога. Брауншвейг стиснул зубы, отказываясь пить яд. Но тут Ансбах левой рукой зажал ему нос. Лицо герцога побагровело, и когда он больше не смог терпеть, то открыл рот, и отравленное вино тёмно-красным водопадом хлынуло в его горло.

Волна ужаса поднялась в глазах Брауншвейга, но это продолжалось лишь несколько секунд. Ансбах с каменным лицом стоял, наблюдая, как веки герцога опустились, а мышцы расслабились. Когда его голова безвольно упала, коммодор приказал отнести герцога в лазарет. Его подчинённые нерешительно колебались.

— Но, коммодор, он ведь уже мёртв…

— Именно поэтому я и хочу, чтобы вы это сделали. А теперь выполняйте приказ.

Это был довольно странный ответ. Ансбах взглядом проводил подчинённых, которые начали выполнять приказ, недоуменно покачивая головами.

— Золотое дерево почти упало, — пробормотал он негромко. — То, что придёт ему на смену, будет известно как… что? Зелёный лес?

Графиня фон Грюневальд — «графиня Зелёного Леса» — такой титул получила сестра Райнхарда Аннерозе от покойного императора, Фридриха IV…

Старый солдат шёл по коридорам, держа в руках маленький ручной компьютер, и, казалось, не знал, что ему делать. Младший офицер, ехавший на машине с водородным двигателем, остановился и крикнул ему:

— Эй! Что ты здесь делаешь в такое время? Как насчёт того, чтобы спасаться бегством или поднять белый флаг? Армия Лоэнграмма может оказаться здесь в любую минуту!

Старый солдат повернулся всем телом, не показывая ни малейшей тревоги.

— В каком вы звании? — спросил он.

— Ты сам этой поймёшь, если посмотришь на знаки различия. Я старшина. А что?

— Старшина? Значит, 2840 имперских марок.

— О чём это ты, старик?

— Вот, взгляните. Это передаточный сертификат Имперского банка. В любом месте любой планеты его можно обменять на деньги.

Старшина застонал:

— Слушай, дед, ты вообще понимаешь, что сейчас происходит? Сегодня весь мир изменится.

— Сегодня день выплат, — спокойно сказал старик. — А я отвечаю за жалованье. Вы сказали, что мир изменится, но на деле это означает лишь, что сменятся люди наверху. А мелким сошкам вроде нас нужно есть, и если не выдадут жалованье, то есть будет нечего. В этом смысле ничего не изменится, кто бы ни стоял во главе.

— Ладно, я понял. Садись в машину. Я отвезу тебя туда, где собираются желающие сдаться.

После того, как машина, несущая офицера и старого солдата, умчалась по коридору, в проходе появился молодой дворянин в чине капитана первого ранга, ищущий тяжёлое вооружение. Он всё ещё не отказался от сопротивления.

— Насколько я помню, этот склад должен быть пуст… — пробормотал он сам себе и всё же открыл дверь в надежде, что там осталось хоть что-то. Однако то, что он увидел, заставило его глаза широко раскрыться от удивления.

Внутри склада находилась гора военного снаряжения. Там были пищевые пайки, аптечки, одежда, одеяла и стрелковое оружие с боеприпасами. Пятеро или шестеро солдат и младших офицеров застыли в замешательстве при виде незваного гостя.

— Что всё это значит?! — заорал капитан. — Откуда взялись эти вещи?!

Выражение лица капитана испугало младших офицеров. Тем не менее, они не выпустили из рук переносных ящиков с пайками, которые прижимали к груди, и это ещё больше возмутило капитана.

— Что, язык проглотили?! Тогда я сам скажу! Вы спрятали всё это, чтобы сохранить для себя, вместо того, чтобы отправить на передовую! Так?!

Ответ на вопрос капитана ясно читался на их лицах, и его гнев на этих «хитрых простолюдинов» вскипел и прорвался сквозь границы здравого смысла.

— Бессовестные псы, стойте, где стоите! Я преподам вам урок дисциплины!

Крики и яростный рёв заполнили помещение. Но, наконец, на голову капитану набросили одеяло, и не прошло и десяти секунд, как он был убит. Как истинный аристократ, молодой капитан до последнего думал, что даже перед лицом полного поражения солдаты не станут сопротивляться наказанию от офицера.

Разрозненное единичное сопротивление подошло к концу, и первыми адмиралами, вступившими в крепость, когда она оказалась полностью захвачена, стали Вольфганг Миттермайер и Оскар фон Ройенталь.

Они смотрели на пленных аристократов, которые сидели по обеим сторонам коридора, ведущего в большой приёмный зал. Напуганные оружием солдат Райнхарда, израненные, грязные дворяне не могли держаться на ногах.

Миттермайер слегка покачал головой.

— Я и не мечтал, что настанет день, когда смогу увидеть владетельных аристократов выглядящими столь жалко. Можно ли назвать это началом новой эры?

— Одно можно сказать наверняка: это точно конец старой, — ответил Ройенталь.

Дворяне смотрели на них безо всякой враждебности. В их глазах были лишь страх и неуверенность, а ещё тень надежды заслужить расположение победителей. Когда их глаза встречались, то некоторые даже заискивающе улыбались. Сначала Миттермайера с Ройенталем это удивило, а потом они почувствовали отвращение. Но когда они задумались на этот счёт, то поняли, что лучшего доказательства победы невозможно представить.

— Их эпоха окончена. С этого дня начинается наша.

Два молодых адмирала гордо подняли головы и продолжили путь, шагая между рядами побеждённых.