Ложь во благо

Глава 10

Я стояла возле обеденного стола и разглядывала кусок пазла и коробку, пытаясь найти сходство между ними. Клементина вертелась у ног, щекоча хвостом мои обнаженные колени. Я отодвинулась, дернувшись.

– Клем, прекрати.

Она запрыгнула на ближайший стул и мяукнула, требуя внимания. Положив коробку на стол, я погладила ее по голове и уставилась на доску.

Это был плохой день. Клиент, записанный на два часа, меня самозабвенно игнорировал, что могло бы послужить приятной передышкой, если бы я не переживала насчет своих способностей психиатра.

Раньше я никогда об этом не беспокоилась. Я всегда была немного излишне самоуверенной, убежденной, что могу взмахнуть ручкой, открыть рот и выдать потрясающий диалог, который перевернет мозги моих клиентов так, чтобы они станут меня слушаться. Но после смерти Джона и Брук я все больше и больше убеждалась, что мой эмоциональный радар временно – или даже бесповоротно – сломался.

Взять, к примеру, мою последнюю встречу с Джоном. Он был взбешен из-за Брук. Я помню, как сидела напротив него и чувствовала приземлявшиеся на лицо капельки слюны, когда он возмущался из-за мужчины, с которым она, по его мнению, встречалась.

Я не верила этому, но моя работа была не в том, чтобы судить о невиновности жены – я должна была только фильтровать и анализировать его мышление. Большинство проблем с доверием уходили корнями в жизненный опыт, тянулись аж из детства. Джон постоянно упирался при попытках обсудить его взросление, что только больше подтверждало проблемы с доверием в качестве естественной защитной реакции. Если бы моя психологическая антенна была настроена на правильную волну, я бы проигнорировала попытки диагностировать корень его неуверенности в себе и вместо этого сконцентрировалась на более очевидном факте – что его злость могла выйти из-под контроля и вылиться в физическое насилие.

На телевизоре в гостиной было включено развлекательное шоу. Я посмотрела, как ведущий несся к сцене, давая пять зрителям по дороге.

У меня всегда была неприятная гипотеза о браке – в какой-то момент совместной жизни один партнер тайно желает смерти другому.

Это непопулярная теория. Когда я поднимала ее на психологических событиях и форумах, она всегда разжигала спор, некоторые доктора перескакивали на территорию обычных людей, охали, брызгали слюной и настаивали, что они в браке сорок лет и НИ РАЗУ не желали смерти своему партнеру. Но где-то в самом темном, тщательно подавляемом уголке души, спрятанном за притворством… я знаю, что там всегда наступает правдивый и слабый момент, когда вспыхивает мысль… надежда. Для большинства людей она мимолетна. Для некоторых, вроде Джона, это заноза. Глубоко сидящая заноза, отломившаяся под кожей, которую невозможно вытащить, не расковыряв все место целиком, но этого никто не делал, поэтому она начинала гнить. Там размножалась инфекция. Она убивала и пожирала окружающие здоровые ткани, пульсировала и болела, подавляла каждую мысль и действие, пока не захватывала контроль над жизнью человека.

Я слышала столько размышлений и теорий о нанесении вреда Брук, что это превратилось в фоновый шум. Я утратила чувствительность. Я приняла тот факт, что Джон фантазировал об убийстве Брук, и прекратила ему ужасаться, потому что не верила, что это когда-либо случится. Они были женаты пятнадцать лет. Если бы он правда собирался ее убить, он бы уже это сделал. И что с того, что он думал об изменах Брук? Он был почти таким же злым год назад, когда она припарковалась на холме, не дожала ручник, и седан скатился, въехав в припаркованную машину.

Это не моя вина. Я вставила пятисторонний кусочек на место и мысленно проговорила слова, пытаясь найти в них правду.

Это не моя вина. Я спорила с ним, защищая Брук. Становилась на ее сторону. Отмечала всю их историю отношений и его необоснованную неуверенность в ней.

Это не моя вина. Может, у нее и правда случился сердечный приступ.

Я взяла бокал вина и сделала большой глоток, пару мгновений покатав мягкое мерло на языке, а потом позволила ему просочиться в горло.

С резким «динь-дон» прозвенел дверной звонок, и я повернулась на звук, а Клементина пронеслась мимо, прячась под диван.

На моем пороге стоял Роберт Кевин с букетом цветов в руках. Я, колеблясь, замерла в прихожей,

Было поздно, почти девять. Слишком поздно для неожиданного визита, несмотря на то что я в любое время была против них. Я могла бы просто прокрасться обратно за угол в темный коридор. Держаться подальше от окон в надежде, что он утратит интерес и отправится домой.

– Гвен, – он приложил руку к двери. – Я тебя вижу сквозь стекло.

Ну конечно. Я надеялась, что приглушенный свет не выдаст меня, но удача в последнее время не проявляла ко мне благосклонности. Проглотив ругательство, я отодвинула засов.

– Привет, Роберт, – сказала я коротко итак холодно, как только могла, учитывая, что в руках у него был букет розовых тюльпанов, а на лице отображались раскаяние и сожаление. Мне уже много лет не дарили цветов. Я взяла их и с трудом сдержалась, чтобы не зарыться в тюльпаны лицом, вдыхая аромат.

– Я знаю, что уже поздно, но мне нужно было извиниться.

С цветами в руках захлопнуть дверь было проблематично, поэтому я ответила своим самым непроницаемым тоном:

– Давай.

– Мне не стоило читать дело. Честно, без твоего ведома мне не стоило даже готовить завтрак. Извини.

Я проанализировала извинение и увидела в нем искренность. Более сильная женщина оспорила бы несколько ключевых моментов, отчитала бы за его действия, а потом сорвала бы бутоны и бросила их в лицо, но на улице царила прохлада, мои пижамные шорты были недостаточно теплыми, чтобы стоять в них в открытой двери, и я не могла проявлять жестокость к человеку, пережившему утрату ребенка.

– Ладно, – примирительно сказала я. – Спасибо за цветы.

Легкое принятие извинений его явно удивило, но он медленно кивнул, отступив от порога.

– Не за что. Мне правда жаль.

– Ага, – я оглядела его, освещаемого фонарем на крыльце. Он носил костюм, на этот раз не тройку, висевший на шее галстук был развязан, а верхняя пуговица рубашки – расстегнута. Если судить по внешнему виду, ему нужно было поесть и поспать, а я могла помочь ему только с одним.

Я отступила и придержала дверь.

– Хочешь зайти? Я могу подогреть лазанью, если ты голоден.

Он робко улыбнулся, и это выражение выглядело просто незаконно привлекательным на его красивом лице.

– Конечно, – медленно сказал он. – Если ты не против компании.

Роберт съел три огромных квадрата лазаньи, а потом набросился на начатый пазл. Я сидела, скрестив ноги, на мягком стуле и наблюдала, как его руки движутся по доске, словно он ребенок из «Менса», занятый кубиком Рубика.

– К тому же, если говорить о путешествиях, – он вставил темный кусочек на место. – Я не хочу переживать за них, пока их везут в переноске где-то там, в багажном отделении.

Он перечислял все причины, почему у него не было домашнего питомца, и все они казались весомыми, если воспринимать его как бездушный объект и не брать в расчет радость, которую животное привносило в человеческую жизнь.

– Как часто ты путешествуешь? – я качнула бокал, наблюдая за переливами бордовой жидкости.

– Нечасто, – признал он. – Прошлым летом я был на озере Тахо. Но знаешь, в какой-то момент я буду путешествовать.

– Конечно, – я сделала глоток. – Трудоголик, женатый на своей работе. От одного зависимого другому, я тебе скажу, что путешествия не станут реальностью. Ты же это знаешь, да?

Он поморщился.

Я взяла кусочек и осмотрела рисунок на нем.

– Я соболезную, что такое случилось с твоим сыном.

После того как Роберт ушел из моего дома, я поискала информацию о нем в Интернете. Впечатляющая история судебных дел и юридические почести оказались похоронены на шестой странице результатов поиска за статьями из национальных новостей, пресс-релизами и сотнями видео и постов, ищущих зацепки и добивающихся правосудия для Гейба Кевина. Половина новостных результатов принадлежала периоду исчезновения. Другая половина была опубликована после того, как за заводом по переработке в Бербанке обнаружили тело его сына с грубо вырезанным на груди сердцем и выброшенными в мусор гениталиями. Шестая жертва Кровавого Сердца, носящая его фирменные отметки.

Он поднял взгляд от пазла и посмотрел мне в глаза. В тусклом освещении бара я не разглядела глубину скорби – в его глазах плескалась боль. Она искажала лицо. Отягощала фигуру.

Я лечила нескольких пациентов, потерявших ребенка. Скорбь никуда не уйдет. Она немного растворится в его глазах. Он научится лучше ее маскировать, прятать, но она навсегда останется с ним. Потерять ребенка равноценно потере конечности. Напоминанием об этом было каждое движение, пока новые изменения в жизни не становились полноценной частью личности.

Он поджал губы.

– Не нужно соболезнований. Это мне его не вернет.

Нет, не вернет. Я сменила тему:

– Как я понимаю, тебя держат в курсе новостей касательно ареста.

– Ага, – он перебрал кучку беспризорных элементов пазла. – Ты осведомлена об убийствах Кровавого Сердца?

Я была одержима убийцами, поэтому самый известный серийный убийца Лос-Анджелеса был под моим микроскопом с самого начала. Я приподнялась на стуле и взяла бутылку, доливая вино в свой бокал. Не спрашивая, подлила и ему.

– Это по моей части, так что да. У меня профессиональный интерес к убийствам.

– В ночь, когда мы познакомились, ты сказала, что часто даешь экспертные показания.

– Верно.

– Составляешь психологические портреты?

– Иногда, – к чему он клонил?

– Когда-нибудь делала подобное с серийным убийцей?

– Только в медицинском.

Он ничего не сказал, поэтому я выждала, пока он все обдумает. Я вставила на место кусочек пазла, обнаружив его место.

– Я бы хотел тебя нанять.

– Для чего?

– Для начала, чтобы составить психологический портрет Кровавого Сердца.

Я могла бы состряпать неплохой портрет за день, поскольку знала о его убийствах уже многое. Но Роберта Кевина, вероятно, «неплохое» бы не устроило.

– Зачем?

– Мой сын умер от его рук, – он гневно взглянул на меня, предупреждая дальнейшие расспросы. – Разве мне нужна другая причина?

– Нет, – медленно сказала я. – Но твоего сына нашли девять месяцев назад. Зачем ждать до нынешнего времени и только сейчас составлять психологический портрет? Убийца у них.

– Я не был с тобой знаком девять месяцев назад.

Я выиграла несколько секунд, медленно отпив мерло. Не то чтобы я не хотела соглашаться. У меня чесались руки выставить Роберта за дверь и наточить карандаш. Но что-то здесь было не так, и мне нужно было определить, что конкретно.

– У тебя есть дело твоего сына? – вероятно, нет. Для него это было бы кошмаром. И все же что-то в уверенной манере держать себя говорило мне, что оно у него имелось.

Он кивнул.

Ох, какую же травму его психике нанесло каждое фото со вскрытия, каждая небрежная записка по делу. Я пыталась не поморщиться.

– У меня есть его дело, и в следующие несколько дней я смогу достать остальные.

Остальные? Я вдохнула, представляя возможность просмотреть дела шести жертв.

– Как ты их получишь?

– Просто знай, что я могу их достать.

Я скептически нахмурилась:

– Ну да, – если это было правдой, если бы я смогла просмотреть дела всех жертв Кровавого Сердца… мечта психолога. И еще лучше – убийца был уже за решеткой. Я могла бы навестить его. Поговорить с ним. Провести полноценное психиатрическое оценивание при наличии разрешения от его команды юристов.

Я осознала, что глазею на него, и выпрямилась на стуле.

– Ладно. Я это сделаю, – я пыталась сдержать восторг, но он все равно просачивался в речь.

Уголки его губ приподнялись, но не в улыбке. Он был разочарован, но у меня не было времени обдумать это прежде, чем он заговорил:

– Я принесу тебе копию дела Гейба завтра.

– Это было бы отлично, – я смотрела, как он бросил кусочек пазла, не найдя ему места.

– Я пойду домой. Спасибо за еду и гостеприимство.

– Не за что, – я встала. – Я благодарна за цветы. Они красивые.

Двое вежливых взрослых, кружащих вокруг мертвого подростка.

– Спасибо, что не хлопнула дверью перед моим лицом, – он остановился в прихожей, а затем наклонился и нежно поцеловал меня в щеку. Щетина скользнула по коже, от него пахло так же, как в ночь нашего знакомства, но без сигаретного дыма из бара. Приятно. Очень приятно.

– Спокойной ночи, – он отстранился и вышел за дверь, споткнувшись на первой ступеньке и схватившись за опору.

– Осторожно. Спокойной ночи, – я придерживала дверь, пока он не спустился до середины лестницы, направляясь к блестящему черному «Мерседесу», припаркованному на моей дорожке. Я закрыла дверь и заперла замок, а потом потянулась и задвинула засов.

Вернувшись в столовую, я взяла наши бокалы и пустую бутылку, затем выключила свет, оставив пазл на другой вечер. Стоя у раковины, я выдавила лавандовое средство для мытья посуды на новую мочалку и вымыла тарелку.

Он был интересным мужчиной. С очень высоким эмоциональным интеллектом. Он мог читать меня так же хорошо, как я его, или даже лучше. Он умело прятал эмоции за обаянием. Мой отец сказал бы, что он держал свои игральные карты близко к груди, и был бы прав. Он был скорбящим мужчиной с тяжелым прошлым, но также… в нем было что-то более глубокое. Я не могла определить, что именно, и это сводило меня с ума.

Может, это было просто примитивное влечение. Мое тело реагировало на его присутствие странным образом, и, когда мы расходились, я поборола желание потянуться за поцелуем.

Я взяла пушистое белое кухонное полотенце и протерла красную керамическую тарелку. Мне также нужно было оценить вероятность того, что мое влечение к Роберту Кевину усилилось, когда я обнаружила его связь с Кровавым Сердцем. А теперь, когда он нанял меня составить психологический портрет, я практически вибрировала от восторга.

На таких возможностях делались карьеры. Если Рэндалл Томпсон был убийцей – а все новости отмечали, что так и есть, – его дело будет изучаться специалистами психологических наук десятилетиями. Его мотивы. Его прошлое. Переход мысли в циклическое действие. Рэндалла Томпсона будут сравнивать с Лонни Франклином-младшим и Джозефом Джеймсом Деанджело, а мне достанется роскошный вид на каждую деталь из первых рядов. Если Роберт добудет мне доступ… к черту цветы и оргазмы. Это огромное событие, и, каким бы невероятным это ни казалось (все шесть дел?), я поверила, когда он сказал, что сможет достать дела.

Самоуверенность, возможности, воспоминания о нашей совместной ночи – спутанных простынях, разгоряченных телах и лихорадочных поцелуях, – из-за всего этого Роберт Кевин застрял у меня в голове. Это фиксация, притом не совсем здоровая.

Он скорбел. Он травмирован. Гейб Кевин умер, как и пятеро других невинных мальчиков. В этом был виноват монстр, и мне не стоило пускать слюни на мысли о его изучении. Я открыла шкафчик и водрузила тарелку поверх остальных.

Шестеро мальчиков умерли, и скоро мне вручат ключи к причине.