Вы в Лондоне, в пучине, чей прибой —
Одновременно громкий и глухой,
И на берег обломки извергает,
И хочет новых жертв, ревёт, играет.
Но сколько там сокровищ в глубине!
У каждого читателя, взявшего в руки эту книгу, уже есть свои представления о Лондоне. Большое число журнальных и газетных статей, альбомов и фоторепортажей, кинофильмов и телепередач отпечаталось в памяти различной информацией и многими зрительными образами. Достаточно произнести слово «Лондон», как возникают ассоциации, в одних случаях — богатые и разнообразные, основанные на широком знакомстве с городом, в других — более или менее односторонние и трафаретные. У каждого, если можно так выразиться, уже есть «свой Лондон».
Большинству читателей, наверное, знаком характерный облик Вестминстерского дворца — резиденции английского парламента. Однако далеко не каждый знает, что тут же рядом, в Вестминстерском аббатстве, находится истинная архитектурная редкость — капелла Генриха VII. Упоминания о площади Пикадилли, ораторах на лужайках Гайд–парка, двухэтажных лондонских омнибусах на узких улицах Сити, торжественных разводах караула во дворе Букингемского дворца почти всё время мелькают на страницах разнообразных изданий. Но редко можно прочитать об удивительных архитектурных сооружениях юридического подворья Темпл, услышать о большом ансамбле Гринвичского госпиталя или встретить изображения поразительно живописного дворца Хэмптонкорт.
Эта книга, конечно, не может претендовать на сколько‑нибудь исчерпывающее описание лондонских достопримечательностей.
Вряд ли это можно сделать и в гораздо большем по объёму издании. Её цель — рассказать только о наиболее значительных в историческом и художественном отношении памятниках, с тем чтобы читатель, которому не довелось ранее узнать о некоторых из них, смог прибавить их к «своему» Лондону, расширив тем самым свои представления об одном из крупнейших городов мира.
Однако, прежде чем приступить к разговору о Сити, Вестминстере и Тауэре, сверкающем и богатом Вест–энде и районах рабочего Ист–энда, о самых интересных архитектурных сооружениях послевоенных лет, постепенно меняющих облик старого Лондона, стоит сказать о некоторых общих, но зато первых и непосредственных впечатлениях, о том, что удивляет каждого, приехавшего в столицу Великобритании.
Темза. Вид от Вестминстерского моста в сторону Сити
Конечно же, всякий, кто едет в Лондон, отлично знает, что ему предстоит увидеть один из крупнейших городов мира. Если об этом не удалось предварительно прочитать дома, то многочисленные проспекты в салоне самолёта или каюте теплохода напомнят о том, что в Лондоне более восьми миллионов жителей и ещё около двух миллионов ежедневно приезжает сюда на работу из пригородов. Поэтому, естественно, каждый уже готов к тому, что перед его глазами предстанет множество кварталов, улиц, площадей, потоки автомобилей и бурный, напряжённый ритм уличного движения. И все же при приближении к Лондону — самолётом, поездом или водным путём — вдруг начинаешь ощущать, что этот город–гигант совершенно необозрим, кажется бесконечным и неуловимым. Любопытно, что о таком своём восприятии пишут и рассказывают самые разные люди. Это ощущение не исчезает, а только усиливается после того, как человек прожил в Лондоне уже несколько дней и недель, познакомился с его районами, площадями, улицами, выдающимися памятниками. Реальное основание этому лежит в особом, только Лондону присущем сочетании многих обстоятельств, которые и определили его ярко выраженную индивидуальность.
Схематический план центра Лондона
I. Площадь у Мэншн–хауза; II. Чипсайд; III. Финсбери–серкус; IV. Ладгейт–хилл; V. Флит–стрит; VI. Чансери–лейн; VII. Холборн; VIII. Стрэнд; IX. Трафальгарская площадь; X. Уайт–холл; XI. Площадь Парламента; XII. Мэлл; XIII. Сент–Джеймсский парк; XIV. Грин–парк; XV. Гайд–парк; XVI. Кенсингтон–гарденз; XVII. Улица Пикадилли; XVIII. Площадь Пикадилли; XIX. Ридженг-стрит; XX. Оксфорд–стрит; XXI. Милбэнк; XXII. Набережная Виктории.
1. Тауэр
2. Тауэрский мост
3. «Монумент»
4. Мэншн–хауз
5. Королевская биржа
6. Английский банк
7. Гилдхолл
8. Собор св. Павла
9. «Варфоломей Великий»
10. Сент–Джонз–гейт
11. Олд Бейли
12. Саутуоркский собор
13. Круглая церковь в Темпле
14. Сомерсет–хауз
15. Темпл–бар–мемориал
16. Здание Суда
17. Стейпл–инн
18. «Игла Клеопатры»
19. Вокзал Чэринг–кросс
20. Ковент–гарден
21. Церковь св. Мартина на Полях
22. Колонна Нельсона
23. Национальная галерея
24. Арка Адмиралтейства
25. Здание «Конной гвардии»
26. Кенотаф
27. Банкентинг–хауз
28. Парламент
29. Вестминстерское аббатство
30. Вестминстерский собор
31. Галерея Тейт
32. Букингемский дворец
33. Памятник королеве Виктории
34. Сент–Джеймсский дворец
35. Королевская Академия
36. Марбл–арч
37. Гайд–парк–корнер
38. Арка Веллингтона
39. Памятник Питеру Пану
40. Кенсингтонский дворец
41. Памятник принцу Альберту
42. Концертный зал Альберт–холл
43. Музеи: науки, геологии, естественной истории
44. Музей Виктории и Альберта
45. Челси–госпиталь
46. Университет
47. Британский музей
48. Дворец Лэмбет
49. Госпиталь св. Томаса
50. Здание Совета Лондонского графства
51. Королевский Фестиваль–холл
52. Олд Вик
53. Вестминстерский мост
54. Мост Ватерлоо
55. Лондонский мост
В самом деле, можно ли увидеть и ощутить границы Лондона, если он, уступая Нью–Йорку по числу жителей, вместе с тем раскинулся на площади в два раза большей, занимая ныне колоссальную территорию в 1800 квадратных километров! В отличие от многих европейских столиц, развитие Лондона не было ограничено строгой городской чертой. Чётких границ нет у него и сейчас. Фантастически огромный город незаметно переходит в свои пригороды и города–спутники. В течение столетий застраивавшийся невысокими, обычно двухэтажными домами, он, естественно, должен был распространяться на всё большую территорию и стал к настоящему времени поистине безграничным.
В Лондоне нет единого общегородского центра, на который были бы ориентированы районы города, и это несомненно усиливает ощущение необъятности и неуловимости его градостроительной структуры. Лондон — это «город–созвездие», образовавшийся в результате срастания отдельных, вполне самостоятельных городков и деревень, обязанных своим возникновением прежде всего Темзе. Многие особенности, свойственные каждому такому некогда маленькому городку, зачастую и поныне определяют специфические признаки отдельных районов Лондона.
Ядро нынешнего Лондона составляет Лондонское графство, или собственно Лондон. Он занимает площадь в 302 квадратных километра и состоит из Сити, Вестминстера и двадцати семи столичных округов. Вокруг него лежит так называемое «внешнее кольцо», площадь которого более 1500 квадратных километров. Это Большой Лондон, возникший уже в начале XX века. Но и в этих границах городу стало тесно. По плану реконструкции Большого Лондона, составленному в 1944 году и сейчас осуществляемому, предусматривается строительство многих городов–спутников.
Интересно, что большинство людей, впервые приехавших в Лондон, привозит с собой несколько предвзятое к нему отношение. Направляясь, к примеру, в Рим или Париж, человек уже готовится к встрече со множеством художественных памятников, ждёт ярких эстетических впечатлений. В то время как, подъезжая к британской столице, многие прежде всего думают о том, что приближаются к одному из самых сложных социальных организмов, контрасты и особенности которого уже давно привлекают к себе внимание философов и учёных, политиков и литераторов. Безусловно, Лондон, как сложнейший социальный организм, — явление исключительное, бесконечно интересное и неисчерпаемое. Но вместе с тем улицы и площади города с каждым новым днём знакомства с ним все определённее и богаче начинают раскрывать человеку, его изучающему, свои превосходные архитектурные памятники и целые ансамбли. Поражают и музеи, обладающие многими тысячами редчайших произведений культуры и искусства почти всех стран и народов мира. Их совокупность не уступает другим центрам Европы, известным своими художественными коллекциями. Для многих это обстоятельство оказывается приятным и неожиданным открытием. Правда, в Лондоне выдающиеся архитектурные памятники иногда труднее увидеть, чем в других городах, их действительно нужно «открывать» в глубине современных кварталов или под наслоениями позднейших перестроек. Но зато большинство из них воспринимается не как музейные экспонаты, находящиеся под открытым небом, а как часть современного города, настолько органично они вошли в жизнь столицы Великобритании. И тогда вдруг исчезают первоначальные представления о некоторой односторонности Лондона, и один из крупнейших городов мира обретает в нашем сознании многогранность и богатство проявлений, ему действительно присущих.
Предыстория Лондона уходит корнями в глубокую древность. Судя по материалам археологических раскопок, можно предположить, что на месте нынешнего города, ещё задолго до завоевания римлянами Британских островов в 43 году н. э., уже существовали небольшие поселения. Однако никаких следов крупного поселения, которое могло бы считаться непосредственным предшественником Лондона, археологи не нашли. Не упоминает о наличии на этой территории какой‑либо значительной кельтской крепости и Юлий Цезарь, оставивший подробное описание своих двух походов на Британские острова в 55 и 54 годах до н. э.
Впервые название Лондиниум встречается в описаниях Тацита в 61 году, но весьма возможно, что это лишь видоизменённое на римский лад кельтское название Лин–дин (Llyn‑din), которое можно перевести приблизительно как «озёрная крепость». Место, где возник город, было болотистым. Во время прилива воды Темзы покрывали его целиком, действительно образуя огромное озеро, над которым поднимался невысокий глинистый холм, да несколько небольших островов.
Представляется наиболее вероятным, что свою историю Лондон ведёт с I века н. э. Римляне построили Лондиниум по образу и подобию своих городов, возведя вокруг него стену, сначала земляную, а затем, в IV веке, каменную, которая проходила почти по границе теперешнего района Сити. Её направление легко проследить: память о древних городских воротах сохранилась в названиях улиц и площадей Сити, оканчивающихся на «гейт», — Ньюгейт (новые ворота), Олдгейт (старые ворота) и другие. Этим римским стенам, которые подновляли в течение почти тысячи лет, было суждено остаться единственными в истории Лондона. Их следы до сих пор ещё можно кое–где увидеть в Сити.
Помимо стен, наиболее важным памятником римского Лондиниума, сохранившим своё значение для дальнейшей истории города, был мост через Темзу, вошедший в историю как Лондонский мост. Большую роль сыграли и проложенные римлянами дороги, которые соединили Лондон с другими центрами римской культуры на Британских островах. Их направление прослеживается в некоторых нынешних улицах. Впрочем, вряд ли люди, делающие в наши дни покупки на оживлённой Оксфорд–стрит, крупнейшем торговом центре Вест–энда, знают о том, что здесь проходила римская дорога, поворачивавшая затем на северо–запад, в том месте, где теперь у Гайд–парка стоит Мраморная арка — Марбл–арч.
Любопытным напоминанием о Лондоне римского времени служит и так называемый «Лондонский камень», вделанный в стену церкви св. Суизина на Кэнон–стрит в Сити. Предполагается, что это был римский верстовой столб, аналогичный «Золотому столбу», стоявшему на римском форуме в Риме, от которого расходились дороги и вёлся счёт расстоянию.
Для истории Лондона римский период имел большое значение. Уже тогда сочетание хороших сухопутных дорог и крупной водной артерии — Темзы — сделало Лондон важнейшим торговым центром не только Британии, но и всей северной Европы, во многом определив дальнейшее развитие города.
Однако, если не считать археологических находок, в современном Лондоне на поверхности земли почти не сохранилось памятников римской поры.
То, что оставалось после ухода римских легионов из Британии в 410 году, пришло в запустение во время набегов племён с континента, начавшихся в середине V века и продолжавшихся в течение нескольких столетий.
И все же, несмотря на суровую, неспокойную военную жизнь, постепенно развивались в Лондоне ремесла и торговля. В конце IX века были подновлены его стены.
Новый этап в истории Лондона начинается в XI веке, после норманского завоевания. В это время в Англии завершилось формирование феодальных отношений и отдельные области страны объединились в единое государство, что ускорило экономическое развитие страны. Обуздание феодальной вольницы, суровое преследование разбоев создали относительную безопасность торговых путей. Общение с Нормандией, входившей до XIII века в английское королевство, усилило не только торговые, но и культурные связи с континентом.
История средневековых городов континента полна упоминаний о борьбе горожан с феодалами–рыцарями, на землях которых строились эти города. В Англии сложилась иная практика. Города, чаще всего возникавшие здесь на территориях, подвластных королю, обычно покупали у него различные хартии на те или иные вольности. Богатый Лондон получал особенно широкие привилегии. Начало этому было положено ещё в 1066 году, когда город открыл свои ворота Вильгельму Завоевателю, признав его королём. Уже в XII столетии лондонцы имели самоуправление и назначали судью и шерифа как в Лондоне, так и в графстве Миддлсекс, часть территории которого занимал город. Они получили привилегию судиться только в Лондоне и беспошлинно торговать по всей Англии. К XIV веку горожане, и прежде всего складывавшаяся купеческая верхушка, стали уже такой значительной социальной силой, что с ней волей–неволей приходилось считаться и самой королевской власти. Не раз, бывало, именно голос горожан решал вопрос, кому быть королём Англии.
Окружённый стенами средневековый City of London — город Лондон — живёт по своим собственным законам и обычаям, зорко следя за сохранением своих привилегий. Впоследствии за этой старейшей частью города и закрепится дошедшее до наших дней название — Сити.
Во многом Лондон был похож на другие средневековые города. Центром его общественной жизни и одновременно лучшим архитектурным памятником был собор, предназначавшийся не только для богослужений. Здесь часто решались и важные вопросы жизни города, заключались торговые сделки. Стоявший на том месте, где нынче находится собор св. Павла, этот старый Сент–Пол был увенчан в XIV веке шпилем, по высоте превышавшим нынешнее грандиозное здание почти на 30 метров. В Лондоне была своя ратуша — Гилдхолл. Выстроенное в XV веке здание не сохранилось, но есть все основания предполагать, что оно было достаточно богатым, хотя по своему архитектурному облику сильно отличалось от аналогичных сооружений континентальной Европы. Как в любом средневековом городе, одно из центральных мест было отведено рынку. В Лондоне их было несколько. Чипсайд — широкая и шумная магистраль нынешнего Сити — был главным из них. Но Чипсайд представлял собой не рыночную площадь, а скорее широкую улицу. Вдоль неё стояли дома богатых горожан, а по центру улицы были расположены источники питьевой воды — так называемые фонтаны. В самый большой и нарядный из них вода поступала по сложной водопроводной системе, тянувшейся на многие километры и сооружённой ещё в XIII столетии.
В отличие от многих средневековых столичных городов континентальной Европы, в Лондоне, не было постоянной королевской резиденции. Замки и дворцы строились вне стен, окружавших город. Учитывая силу Лондона, ещё Вильгельм Завоеватель в конце XI века возводит на его восточных границах крепость — Тауэр, во многом для того, чтобы, в случае необходимости, оказывать давление на горожан. Последователи Вильгельма Завоевателя продолжали его политику: продавали городу различные привилегии, вместе с тем укрепляя Тауэр.
Жизнь средневекового Лондона была тесно связана не только с выросшим рядом с ним Тауэром. В нескольких километрах к западу в XI веке началось строительство Вестминстерского аббатства и, по соседству с ним, королевского дворца. На южном берегу Темзы разрослось предместье Саутуорк, которое к XIII веку было главным узлом дорог, соединявших Лондон с континентом. Охрана Лондонского моста «извне» была одной из важнейших обязанностей предместья в течение столетий. В это же время было положено начало Стрэнду, одной из главных улиц современного Лондона, соединяющей Сити и Вестминстер. В XIII веке на ней появились дома английской знати. Вокруг городских стен росло кольцо монастырей. Средневековый City of London постепенно становился как бы «городом в городе».
Каждая из отдельных частей будущего Лондона имела свои условия развития. В каждой из них складывались свои архитектурные ансамбли, возникали памятники большого исторического и художественного значения. Средневековых памятников сохранилось не очень много, и они ни в коей мере не определяют лицо современного Лондона. Но некоторые из них, как, например, Вестминстерское аббатство, вошли в золотой фонд не только английской, но и мировой архитектуры, а иные и теперь поражают своеобразием художественного решения и заставляют восхищаться мастерством их строителей.
Если история средневекового Лондона — это прежде всего история нынешнего Сити, то история Лондона XVI века — это сложное взаимодействие торгового Сити, правительственного Вестминстера и вступившего в период бурного роста рабочего Ист–энда, Это Лондон времени начавшейся в стране ломки феодальных отношений и интенсивного развития промышленности, реформации церкви и усиления королевской власти, Лондон всё более обостряющихся общественных конфликтов, которые вскоре приведут к событиям английской буржуазной революции. Но вместе с тем XVI век — это эпоха блестящего подъёма английской культуры, главным центром которой становится прежде всего столица страны.
Джордж–инн на южном берегу Темзы
Церковное строительство заметно уступает теперь место светскому. Вместо монастырских школ появляются колледжи, один из которых — Грэшэм–колледж, существующий и в наши дни, явился своего рода первым английским университетом, основанным на светских, а не на церковных началах. Одно из самых примечательных зданий Лондона этого времени — Королевская биржа в Сити, символ и центр расширяющейся коммерческой инициативы тогдашней Англии. В 1570 году начинают свою историю лондонские театры. Южный берег Темзы, в частности район Саутуорк, становится центром театрального Лондона времён Шекспира.
Выросший из средневековых народных зрелищ, английский театр XVI века, более чем все остальные виды искусств в этой стране, был связан с широким зрителем. И до и после появления первых театральных зданий бродячие актёры давали представления на постоялых дворах, на улицах перед гостиницами, которых на подступах к Лондону было великое множество. Интересно, что здания первых театров воспроизводили привычные для актёров условия: деревянные галереи в два–три яруса окружали земляной партер, в котором, как во дворе гостиницы, стоя, сидя или даже лёжа располагались вокруг сцены зрители. Ни один театр этого времени до наших дней не сохранился, и лишь небольшая часть гостиницы в Саутуорке — Джордж–инн, — относящейся к концу XVII века, может дать некоторое представление о постройках такого рода в старом Лондоне.
Резким усилением социальных контрастов ознаменовалось для Лондона XVI столетие. Новые роскошные дворцы и парки возникают поблизости от Вестминстерского аббатства. Вместе с тем к востоку от Сити разрастаются неблагоустроенные кварталы, в которых селятся ремесленники и рабочие первых лондонских доков.
Переломным в истории строительства Лондона стал 1666 год. 2 сентября в Сити разразился грандиозный пожар, который удалось потушить лишь на третий день. К тому времени по меньшей мере тринадцать тысяч двести домов превратилось в уголь и пепел. Почти вся территория Сити лежала в развалинах. В западной части Сити огонь прорвался за городские стены, нанеся урон кварталу Темпл, где находились юридические подворья. Сгорели не только деревянные жилые здания, но и каменные постройки. Не уцелел и средневековый собор св. Павла. «… Камни летели в разные стороны, растопившийся свинец ручьями тёк по улицам», — писал в своём «Дневнике» мемуарист и учёный Джон Эвелин.
Это была вторая большая беда, за короткое время обрушившаяся на Лондон. Годом раньше эпидемия чумы унесла около ста тысяч жителей, причинив, естественно, наибольший урон Сити и его густо населённым окрестностям.
Теперь же «Большой пожар», как его стали называть, уничтожил центральную часть города — район наиболее жизненно важный для торгового Лондона. По сути дела, Сити надо было не столько восстанавливать, сколько строить заново. И притом на участке не таком уж маленьком по масштабам того времени.
К работе приступили немедленно. Была назначена строительная комиссия, куда вошли три архитектора от Королевских мастерских[1] — Хью Мэй, Роджер Прэтт и Кристофер Рен — и три представителя от Сити: архитекторы Миллз, Роберт Хук и Эдвард Джармен — «искусный строитель».
Из всех шестерых Кристофер Рен (1632–1723) был несомненно наиболее крупной фигурой: человек широко образованный, не только архитектор, но и видный учёный — физик, астроном и математик, один из основателей Королевского общества (английская Академия наук), впоследствии, в 1680 году, ставший его президентом. К моменту пожара им был уже возведён ряд значительных построек для Оксфорда и Кембриджа. В начале 1666 года он вернулся из Парижа, где ознакомился с новейшими достижениями французской архитектуры и приступил к проектам давно уже предполагавшейся реставрации старого собора св. Павла. Пожар прервал эту работу.
Рен прекрасно понимал, какие широкие возможности открывались теперь перед ним. На расчистившейся после пожара площади можно было не только возвести сразу большое количество зданий, которые отвечали бы современным условиям жизни Лондона, но и коренным образом изменить старую запутанную средневековую планировку. Проект восстановления Сити, предложенный Реном, учитывавший новейшие достижения в области градостроения и отличавшийся чёткостью и логичностью решения, был признан лучшим.
По плану Рена прямые магистрали, расходившиеся радиально от пяти площадей, должны были прийти на смену лабиринту улиц и переулков старого Сити. Собор св. Павла, Биржа, с расположенными поблизости Почтамтом и Монетным двором, и площадь у Лондонского моста, по–прежнему единственного постоянного моста в Лондоне, становились главными композиционными центрами района. Вдоль Темзы предполагалась набережная.
Примером для такой планировки, где улицы шли из одного центра, могла служить и знаменитая Пиацца дель Пополо в Риме и известный по гравюрам проект веерной системы улиц в Париже начала XVII века. Притом во время своей поездки во Францию Рен мог познакомиться и с регулярной разбивкой Версальского парка и по достоинству оценить мастерство расположения парковых скульптур Версаля, замыкавших перспективы аллей. Во всяком случае принцип разумной ясности, характерный для классицизма, составлял основу плана Рена. Перспективы улиц по его проекту великолепно завершались не только собором и биржей, но и церквами, силуэты колоколен которых должны были украсить город. Пятьдесят церквей из сгоревших ста восьми предстояло восстановить архитектору. Чисто эстетические принципы проекта Рена находились в полном соответствии с практическими нуждами Лондона. Разработанный им план подчёркивал деловой характер города и значение его как столицы.
Однако замыслы Рена намного превосходили возможности современной ему Англии. Государство не имело достаточных средств для подобного строительства. К тому же на пути претворения в жизнь планов архитектора встали частнособственнические интересы владельцев земельных участков. Мысль о коренной реконструкции Сити пришлось отбросить. Жителям разрешили за их собственный счёт возводить дома на старых фундаментах, при условии соблюдения ряда правил, принятых парламентским указом о восстановлении Сити 1667 г. Строить деревянные дома было запрещено. Им на смену пришли кирпичные, с отделкой из белого камня и с окнами одинаковых размеров, равномерно распределявшимися по всем этажам здания. Была установлена стандартная высота домов: четыре этажа для главных улиц, три — для улиц поменьше и два этажа для переулков.
Кирпичные постройки начали появляться в Лондоне незадолго до пожара, но отныне они стали образцом жилых строений и для других городов Англии.
Пожар 1666 года не только повлиял на изменение внешнего облика Лондона, но и послужил толчком к росту новых его районов. Люди состоятельные предпочитают теперь выбираться за пределы тесного Сити, все ещё сохранявшего свои, ставшие уже ненужными стены. Окончательно разрушены стены были лишь в 1760 году.
В XVIII столетии размежевание функций каждого отдельного района города становится всё более отчётливым. Если в деловом Сити в этот период возводят новые здания Банка и Ост–Индской компании, то в Вестминстере строится Адмиралтейство, а по соседству, на Стрэнде, сооружают гигантское парадное здание Сомерсет–хауза, в котором размещаются правительственные учреждения и созданная в 1768 году Академия художеств. Аристократические особняки группируются в основном вокруг дворцов и парков Вестминстера, где возникает теперь новый богатый и благоустроенный жилой район Вест–энд.
К середине следующего столетия Сити, Вестминстер и Вест–энд становятся уже лишь незначительной частью охватившего их кольцом, лихорадочно растущего города. Любопытно привести несколько цифр. К 1801 году население Лондона составляло около миллиона человек. В 1841 году оно уже приближалось к двум миллионам. При этом в 1801 году в Сити, Вестминстере и Вест-энде жила почти половина всего городского населения, тогда как к 1841 году в них находилось всего лишь около двадцати пяти процентов общего числа жителей Лондона.
В XIX веке Лондон — столица огромной Британской империи — растёт вширь особенно интенсивно, но хаотически. К югу от Темзы появились промышленные районы, связанные с центром города уже шестью мостами. Сильно разрастается Ист–энд. Перенаселённые, тесные кварталы лондонской бедноты скоро выходят за пределы Ист–энда, вклиниваясь даже в районы аристократического Вестминстера и Вест–энда.
Со второй половины XIX века Сити, а затем и Вест–энд постепенно превращаются в нежилые районы. Если в начале XIX века в Сити ещё насчитывалось сто двадцать восемь тысяч человек, то в 1951 году эта цифра сократилась всего лишь до пяти тысяч.
Наиболее обеспеченные слои населения стараются переселиться в пригороды, поближе к природе, тем более что развитие транспорта позволяло сохранять связь с городским центром.
В конце XIX — начале XX века сильно меняется архитектурный облик центральных районов. Возникают новые оффисы и перестраиваются старые. Пышная и безвкусная эклектика зданий банков, промышленных и торговых компаний, отелей и роскошных магазинов вытесняет строгие классические ансамбли Вест–энда и старинные постройки Сити.
Пройдёт ещё полстолетия, и уже после второй мировой войны здания современных форм снова начнут менять лицо, на этот раз уже не только старых кварталов Лондонского графства, но и многих районов возникшего в начале века Большого Лондона.
С южного берега Темзы открывается великолепный вид на Сити. На склоне холма, полого спускающегося к реке, сгрудились здания, устремляются вверх шпили и колокольни церквей. Над всем этим вздымается громада купола собора св. Павла, с которым пытаются соперничать строящиеся поблизости современные небоскрёбы из стекла и бетона.
Сити — маленький клочок земли, «одна квадратная миля», как любят говорить англичане, то есть менее двух квадратных километров. Но это — сердце Лондона и его колыбель. В наши дни Сити — крупнейший банковский центр, определяющий финансово–экономическую политику Англии. Здесь банки — английские и иностранные, биржи — Королевская, Фондовая, Хлебная, Угольная и другие, многочисленные конторы важнейших английских монополий и фирм, редакции крупнейших газет, Главный почтамт, центральный уголовный суд, известный под названием Олд Бейли.
По какой улице ни пройдёшь — везде чинные ряды огромных каменных зданий, массивные чугунные кольца и ручки тяжёлых дверей, гербы, напоминающие о почтённом возрасте и солидности предприятий. Так же как и многие другие здания Лондона, сложенные из белого портлендского камня, красивого, но легко впитывающего копоть и гарь, дома в Сити почернели, лишь выступы да карнизы и капители колонн вымыты дождями и влажными западными ветрами. Об этой своеобразной графичности Лондона много и часто пишут.
Сити — это город в городе. Здесь есть свой собственный лорд-мэр, избираемый на год, пожизненные олдермены и общинные советники — обычно владельцы банков или фирм, срок избрания которых в административные органы Сити один год. Здесь своя полиция. Её легко узнать по гребню на каске и золотым пуговицам мундиров.
У Сити чётко выраженные границы: на западе — квартал Темпл и переулок Чансери–лейн, на юге — Темза, на севере — Холборн, Смитфилд, Финсбери–серкус. На востоке Сити граничит с Тауэром.
Особенно определённо границы Сити обозначены с запада, со стороны Вестминстера, в котором издавна находились резиденции английских королей. И в наши дни у начала улицы Флит-стрит, символизируя границы Сити, стоит Темпл–бар–мемориал — памятник, сменивший в 1880 году массивные деревянные ворота — Темпл–бар, сооружённые ещё в 1672 году. На высоком постаменте помещён раскинувший крылья геральдический грифон Сити, отлитый в бронзе скульптором Чарльзом Берчем. Два таких же грифона, только посеребрённых, стоят с 1963 года и на набережной Виктории, там, где граница Сити подходит к Темзе.
В давние времена, въезжая с официальным визитом в эту часть города, правящий монарх должен был получить на то разрешение Сити. Памятью об этом древнем обычае, подчёркивавшем права и привилегии, завоёванные горожанами Лондона, служит традиционная церемония, совершающаяся и ныне у Темпл-бар–мемориала. Королевский кортеж останавливается, и, при большом стечении зрителей, лорд–мэр, в знак того, что он временно слагает свои полномочия, вручает монарху так называемый «жемчужный меч», который король тотчас же ему возвращает, лишь символически прикасаясь к усыпанной жемчугом рукояти.
Собираются толпы народа на улицах Сити и в ноябре каждого года, посмотреть, как новый мэр, после своего избрания, во главе торжественной процессии отправляется принести присягу в здании Суда. Весь церемониал этого выезда, парадное облачение мэра, мантия и драгоценная цепь, карета лорд–мэра, золочёная и расписная, изготовленная ещё в 1757 году, привлекают живейшее внимание зрителей к этому эффектному зрелищу, ведущему своё начало ещё с конца XIV века.
Темпл-бар-мемориал
С середины XIX века, когда Сити уже превратился в чисто деловой район, там сложился своеобразный распорядок жизни. Больше всего народу здесь бывает по будням. В рабочее время скапливается около полутора миллионов человек. К вечеру почти вся эта масса людей покидает Сити. Нескончаемые людские потоки стремительно несутся по улицам. Даже солидных и невозмутимых клерков, всегда, в любую погоду появляющихся в чёрном котелке и при чёрном зонтике, увлекает этот водоворот. Битком набиты вагоны подземки, заполнены двухэтажные вместительные автобусы, улицы забиты автомобилями самых различных марок. На одном из бойких перекрёстков у Английского банка в такое время за час проходит более шести тысяч машин. И это «дневное население» Сити всё возрастает по мере появления новых гигантских зданий контор и оффисов, строящихся на местах домов, уничтоженных при воздушных налётах во время второй мировой войны.
Ночью в Сити остаётся всего лишь несколько тысяч человек — сторожей, уборщиков, служащих типографий.
Пусто в Сити и в воскресные дни. Гулко раздаются шаги одиноких прохожих, спешащих в церковь на утреннюю молитву, проносятся редкие автобусы, некоторые станции метро закрыты. Шумный, клокочущий город отдыхает.
Как раз в такие часы лучше всего знакомиться с Сити. В притихших, кажущихся теперь немножко музейными, улицах как‑то ощутимее выступает многовековая история Лондона. Вдруг замечаешь, что этот суровый, деловой район города имеет своё неповторимое своеобразие, что среди чопорных, респектабельных, холодных громад притаилось немало ещё памятников старины и редкостных архитектурных сооружений. Обнаруживаешь, что даже топография узеньких, кривых улиц Сити сохраняет многое от средневекового города, несмотря на изменения и перепланировки, которым подвергался за свою долгую историю этот район.
Если посмотреть на карту Сити, то видно, что здесь есть два основных композиционных центра: собор св. Павла и маленькая площадь, образованная скрещением восьми улиц, стекающихся к «сердцу Сити», знаменитой лондонской триаде: Английскому банку, Королевской бирже и Мэншн–хаузу — резиденции лорд-мэра Сити.
На первый взгляд все три здания на площади у Мэншн–хауза несколько схожи друг с другом. Их могучие портики, увенчанные фронтонами с аллегорическими скульптурами, явно рассчитаны на то, чтобы производить впечатление своим величием. Но стоит лишь немного присмотреться, и становится видна существенная разница между ними.
Мэншн–хауз — самая ранняя постройка. Она сооружена в 1739–1753 годах талантливым архитектором Джорджем Дансом старшим. От двух других зданий Мэншн–хауз отличается удачно найденными пропорциями и сочностью в трактовке деталей. Низкий рустованный первый этаж служит цоколем для двухэтажного строения с широким шестиколонным портиком коринфского ордера. В пышном фронтоне, венчающем портик, помещён скульптурный рельеф работы Роберта Тейлора, изображающий аллегорию Величия и Процветания Сити. С двух сторон к портику ведут лестницы с балюстрадой. Полукруглые и остроконечные фронтончики, чередуясь, венчают окна второго, главного этажа. Рассчитанный на торжественные приёмы и одновременно являющийся резиденцией мэра, Мэншн–хауз выстроен в духе богатых особняков, которые английские архитекторы 1730 — 1750–х годов создавали в большом количестве, вдохновляясь творениями выдающегося зодчего позднего итальянского Возрождения Палладио.
Мэншн–хауз
В главном зале Мэншн–хауза, так называемом «Египетском», обычно проходят парадные приёмы. Многочисленные статуи, украшающие этот зал, представляют единственное в своём роде собрание английской скульптуры середины XIX века на различные сюжеты английской литературы от Чосера до Байрона.
Небезынтересна и коллекция английского серебра XVIII— XIX веков, а также хранящиеся здесь эмблемы власти лорд–мэра: хрустальный жезл, возможно, ещё англосаксонской работы, с золотым навершием XV века — лорд–мэр несёт его во время коронационных торжеств; золотая цепь 1544 года, украшенная эмалевыми розами (эмблемой Тюдоров) и превосходным сардониксом в бриллиантовой оправе, на котором в 1799 году был вырезан герб Сити; уже упоминавшийся жемчужный меч, исполненный в XVI столетии, и ряд других, не менее ценных ювелирных изделий.
Стоящая рядом с Мэншн–хаузом Королевская биржа моложе его на сто лет. Предназначенная для деловых операций, она оформлена более строго и несколько суховато. Фронтон украшен рельефом работы Вестмакотта, изображающим Торговлю, которой оказывают почести лорд–мэр, английские и иностранные купцы. Однако по сравнению с Мэншн–хаузом все детали мельче и дробнее. В решении фасада Биржи проявились черты английского классицизма, характерные уже для XIX века. Законченное в 1844 году архитектором Уильямом Тайтом, здание Биржи явилось третьим по счёту, стоящим на этом же месте. Первое, выстроенное в 1566 году, простояло сто лет, пока его не уничтожил пожар 1666 года. Второе, отстроенное Джарменом, сгорело в 1838 году.
Сити. Королевская биржа и Английский банк
От этих первых двух зданий Биржа Уильяма Тайта унаследовала план. Её основную часть составляет огромный внутренний двор, сверху застеклённый и обнесённый колоннадой. На стенах его помещены полотна английских художников конца XIX — начала XX века на сюжеты истории Англии. По традиции была сохранена и башня. Но она настолько не согласовывается ни по рисунку, ни по своим пропорциям со всем зданием, что о её принадлежности к Бирже вначале просто не догадываешься. В одной из ниш башни помещена статуя Томаса Грэшэма, основателя первой биржи, а шпиль башни увенчан эмблемой Грэшэма — большим золочёным кузнечиком–флюгером, хорошо известным лондонцам.
Теперь Королевская биржа уже утратила былое значение. Её зал используется для самых различных целей. Последнее время в нём экспонируются коллекции музея Гилдхолла — лондонской ратуши.
Что же касается действующей Фондовой биржи, то это шумное, живущее нервной, лихорадочной жизнью здание, малоинтересное в художественном отношении, находится тут же поблизости, за Английским банком.
Громоздкое здание Английского банка — или, как его иногда называют, «банка банков» — довлеет над тесной площадью. Это уже не одноэтажное строение, каким видели лондонцы банк на том же месте в XVIII и XIX веках. Ныне это семиэтажное сооружение с огромным портиком в центральной части главного фасада, вознесённым на уровень самых верхних этажей. Цоколь портика, украшенный рельефными гигантскими фигурами, в свою очередь лежит на колоннаде, протянувшейся по всей ширине здания. Однако, несмотря на огромные размеры, общая композиция фасада в целом кажется дробной и лишённой монументальности.
Воздвигнутое в 1921–1937 годах архитектором Гербертом Бейкером это эклектичное и, можно сказать, претенциозное сооружение поглотило стоявшее здесь более раннее здание банка, считавшееся одной из интереснейших работ Джона Соуна — английского архитектора рубежа XVIII и XIX веков. От банка Соуна осталась фактически лишь коробка стен, а его строгие неоклассические интерьеры оказались полностью уничтоженными.
Гилдхолл. Главный фасад
Широко известное в Лондоне здание Английского банка ныне вряд ли можно причислить к архитектурным достопримечательностям города.
Маленькая площадь Сити с её Биржей, резиденцией мэра и учреждённым ещё в 1694 году Английским банком в течение четырёх столетий являлась своеобразным центром предпринимательской деятельности и крупных финансовых операций. Здесь и в ближайших кварталах, где разместилось множество банков, акционерных компаний и различных фирм, создавались огромные состояния, велась бешеная конкурентная борьба, заключались большие и малые сделки, организовывались колониальные захваты и, в конечном счёте, определялась политика государства.
Падения и взлёты биржевых спекулянтов, скандальные открытия крупных финансовых афер сотрясали Сити и маленькую площадь в его центре, привлекали к ней внимание всей страны. События, происходившие в Сити, не только во многом определяли судьбы миллионов людей, населявших Британские острова, но и часто оказывали огромное влияние на многие отдалённые территории и государства.
Однако Сити, этот древнейший район Лондона, не сразу стал финансовым и банковским центром. В средние века здесь селились ремесленники и торговцы; названия улиц Сити до сих пор напоминают об этом отдалённом времени. Так, например, Английский банк стоит на Треднидл–стрит — улице «Иголки–нитки». По соседству расположены Молочная и Хлебная улицы. Поултри — название шумной магистрали, ведущей к площади у Банка, — можно перевести как «улица домашней птицы». Чипсайд, продолжением которого является Поултри, означает «район рынка», здесь была центральная рыночная площадь средневекового Сити.
Поблизости, замыкая перспективу улицы Кинг–стрит, расположен Гилдхолл — лондонская ратуша, в которой с XV века было сосредоточено управление городом, где проходили заседания магистрата и различных городских корпораций.
Здание Гилдхолла неоднократно перестраивалось, после того как было возведено в первой половине XV столетия. Его замечательные деревянные перекрытия XV века сгорели при пожаре 1666 года, а новые, представлявшие искусную копию старых, погибли в 1940 году. Но фасад Гилдхолла работы Джорджа Данса младшего, относящийся к 1788–1789 годам, сохранился.
Архитектор, обычно работавший в русле классического направления, обратился здесь к традициям готики. Верх окон заострён, как в зданиях позднего средневековья, широкие пилястры с каннелюрами завершаются навершиями наподобие готических башенок–пинаклей. При этом Дане сохранил старый портал Гилдхолла, который обычно датируют 1425 годом. Через него и нынче входят в ратушу.
Гордость Гилдхолла, ещё со времён средневековья, составляет огромный зал в 46 метров длины. И хотя от средневекового холла остались лишь его пропорции да кое–где куски старой кладки, все же он может дать достаточное представление о значении этого помещения для старого Лондона. По своим размерам он уступал лишь залу королевского дворца в Вестминстере. Так же как в Вестминстер–холле, в зале ратуши в средние века проходили наиболее шумные судебные процессы.
Вплоть до настоящего времени в этом зале избирают лорд-мэра. В течение уже четырёхсот лет под сводами зала по этому случаю устраивают торжественный банкет, на котором, начиная с первой половины XIX века, подают традиционный черепаховый суп. Речь, которую на этом банкете произносит премьер–министр, часто является программной, имеющей немаловажное политическое значение.
Если искать в Гилдхолле сохранившиеся части старой ратуши, то надо обязательно спуститься в его подвальное помещение. Здесь можно увидеть готические своды редкой красоты, хотя они должны были по своему назначению служить всего лишь опорой средневековому зданию. Эти своды, с сильно выступающими рёбрами и широкими лопастями гладких плоскостей между ними, по праву считаются самыми выразительными среди тех, что сохранились от подземных сооружений средневекового Лондона.
При Гилдхолле находится картинная галерея и библиотека. Картинная галерея может доставить зрителю большое удовольствие своими полотнами, изображающими традиционные лондонские торжества и обычаи на протяжении веков. В библиотеке же находится великолепная коллекция гравюр и книг по истории Лондона.
«Варфоломей Великий». Интерьер
На территории сегодняшнего Сити можно обнаружить целый ряд памятников старины. Главным образом это части отдельных зданий. Все они относятся к XII‑XVI векам, исключение составляют ещё более ранние остатки древней римской стены, окружавшей город.
Так же как в ратуше, в нескольких церквах хорошо сохранились средневековые крипты (подземелья). В треугольнике между улицами Элдерсгейт, Ньюгейт и Чартерхауз, северо–западнее ратуши, уцелело несколько построек, входивших в состав монастырей или являвшихся резиденциями духовенства.
Важнейшая среди них — церковь св. Варфоломея, известная под названием «Варфоломей Великий». Основанная в 1123 году, она является одним из трёх наиболее значительных сооружений раннего средневековья, которые можно увидеть ныне в Лондоне.[2] Интерьер её восточной части, сохранившей массивные аркады с цилиндрическими опорными столбами, в полную меру даёт возможность почувствовать суровость и монументальность английской архитектуры романского стиля.
Рядом с ней на улице Или–плейс стоит прекрасно сохранившаяся от начала XIV века Или–чэпел — домовая церковь лондонской резиденции епископа города Или. По своим размерам она уступает прославленным в истории не только английской, но и европейской архитектуры капеллам св. Георгия в Виндзорском замке (1493–1516), Королевского колледжа в Кембридже (ок. 1446–1515), капелле Генриха VII в Вестминстерском аббатстве (1503–1519). В Или–чэпел нет тончайшего кружева поздних готических каменных сводов. Но зато она привлекает своей интимностью, миниатюрностью, большей человеческой теплотой, вложенной в неё строителями. Наверное, прославленные в старом Лондоне епископские сады были очень подходящим фоном для этого здания.
Капелла была создана в период расцвета в Англии готической архитектуры и бурного развития строительной техники. Однако она интересна не виртуозными конструктивными решениями перекрытий огромных пролётов, столь характерных для готических зданий, а прежде всего своими замечательными окнами. Основное внимание здесь было обращено на красоту оконных переплётов, разнообразие их рисунков, подбор витражей, окрашивавших лившийся сквозь них свет в яркие тона, что придавало интерьеру нарядность и праздничность. Особеннно хороши огромные стрельчатые окна восточного и западного фасадов.
Оформление оконных проёмов является лишь отдельным, частным элементом готического стиля, но при этом столь выразительным, что английские исследователи даже берут его за основу принятой ими периодизации памятников английской готики. Сочетание ланцетовидного узора оконных переплётов, характерного для ранней английской готики XIII века, и богатого орнамента криволинейных форм, появляющегося в XIV столетии, дало основание определить дату постройки капеллы — около 1300 года.
Неподалёку, восточнее Или–чэпел, в переулке Сент–Джонз-лейн можно увидеть живописные позднеготические ворота с башнями и надвратными помещениями, относящиеся к 1504 году. Это бывший вход в монастырь св. Иоанна, основанный ещё в 1100 году и упразднённый Генрихом VIII, хотя здания продолжали стоять до середины XVI века. В дальнейшем этому архитектурному памятнику суждено было войти в историю английской культуры как месту, где в 1731 году начал издаваться один из старейших английских журналов — «Джентельменз Мэгэзин».
На площади Чартерхауз–сквер частично сохранились помещения богатого дома XVI века, включающего в себя остатки стоявшего ранее на этом месте монастыря XIV столетия. В начале XVII века здесь был открыт известный в истории Лондона приют для бедных — Чартерхауз, неоднократно упоминаемый в произведениях английских литераторов. Основанная тут же небольшая школа для бедных мальчиков вскоре превратилась в крупное учебное заведение, в стенах которого получили образование Эдмунд Спенсер, Теккерей и другие известные деятели английской культуры.
"Монумент" и церковь св. Магнуса
Все названные здесь памятники лежали за пределами стен Сити. Это обстоятельство если и не уберегло их от позднейших перестроек, то во всяком случае спасло от пожара 1666 года, уничтожившего почти всё, что находилось внутри стен. Как уже упоминалось, в огне сгорело тринадцать тысяч двести домов, и Сити пришлось отстраивать заново.
В память об этом событии, надолго запомнившемся лондонцам, архитектором Реном в 1671–1677 годах[3] был воздвигнут памятник— «Монумент», как его называют в Англии. Это высокая, покрытая каннелюрами колонна дорического ордера, которую завершает купол, увенчанный бронзовым навершием в виде урны с языками пламени. Прототипом явно служила знаменитая римская триумфальная колонна Траяна. Поэтому Рен предполагал вначале поместить на вершине «Монумента» статую Карла II, в правление которого случился пожар. Этот проект был отклонён.
Памятник стоит поблизости от Лондонского моста. По преданию, считается, что его высота — 61,5 метра — как раз соответствует расстоянию от «Монумента» до лавки пекаря в Пуддинговом переулке, где начался пожар. Триста сорок пять ступеней внутри ствола колонны ведут на её вершину, откуда открывается широкая панорама Сити.
Конечно, раскинувшийся внизу город мало чем напоминает Лондон, возродившийся из пепла в конце XVII века, Лондон, каким хотел его видеть Кристофер Рен, немало вложивший своего труда в восстановление города. Но и сейчас те церкви, которые Рен выстроил в Сити после пожара, остаются в числе главных архитектурных ценностей Лондона.
В тесном, густо населённом в то время Сити, разделённом на множество приходов, было колоссальное количество церквей.
К моменту пожара их насчитывалось сто восемь. Из восьмидесяти семи сгоревших церквей предстояло восстановить пятьдесят, и вся эта огромная работа была поручена Рену. Лишь двадцать семь из них сохранилось до наших дней. Не все они равноценны по своим художественным достоинствам, но многие вошли в золотой фонд английской архитектуры неповторимым разнообразием своих планов, гармоничной цельностью интерьеров, бесконечной изобретательностью рисунка колоколен. Все колокольни хорошо видны со смотровой площадки «Монумента».
У самого Лондонского моста стоит церковь св. Магнуса. Её большая массивная четырёхугольная башня увенчана могучим восьмигранным фонарём под свинцовым куполом. Изящные пилястры охватывают фонарь. Купол завершается шпилем–обелиском.
На полпути между Банком и собором св. Павла виднеется силуэт колокольни известнейшей лондонской церкви Сент–Мери-ле–боу (1670–1683). Церковь стоит на Чипсайде, улице, которая в средние века была центром города. Недаром в Лондоне издавна считалось, что человек, родившийся в той округе, где слышны колокола Сент–Мери, — истинный, настоящий лондонец, «коккни».
Колокольня Сент–Мери–ле–боу может быть причислена к самым красивым из созданных Реном. Высокую стройную башню венчают две лёгкие ротонды, поднимающиеся одна над другой. Охваченные колоннадой, они кажутся воздушными. Верхнюю — меньшую — поддерживают изогнутые волюты, как бы напоминая о том, что отличительной чертой старой, стоявшей здесь до пожара церкви были арки, нёсшие небольшой шпиль, отсюда и название — Мери–ле–боу: Мария «арочная». Соблюдая традицию, Рен также завершает своё строение шпилем, украшенным флюгером–драконом.
Сент–Мери–ле–боу
Церковь св. Стефана.
Интерьер
Дальше к западу выделяется колокольня церкви Сент–Брайд на Флит–стрит. Самая высокая из всех возведённых Реном (69 м), она состоит из пяти прорезанных арками, уменьшающихся в размерах восьмигранников, поставленных один на другой. Основанием им служит башня, украшенная пилястрами и фронтонами. На её углах, так же как в церкви Сент–Мери–ле–боу, — навершия, отдалённо напоминающие средневековые пинакли. Вся композиция завершается сравнительно коротким шпилем.
В колокольнях Рена, чисто по–английски, легко сочетаются черты классицизма и готики, тех двух главных архитектурных стилей, интерес к которым не увядал в Англии вплоть до XX столетия.
Достоинства церкви св. Стефана на улице Уолбрук (1672— 1677) можно оценить только тогда, когда войдёшь в неё. Снаружи она малоинтересна. Как всегда в церквах Сити, её фасад зажат домами и не привлекает особого внимания. Колокольня церкви также маловыразительна, небольшой шпиль как бы спрятался за широкой балюстрадой. Но зато интерьер, более просторный, чем можно было бы ожидать, очаровывает спокойной гармонией классических, сдержанных форм. На первый взгляд простой и чёткий по своему решению, он, однако, таит в себе много неожиданного.
Стоя у входа, воспринимаешь внутреннее пространство сильно удлинённым, хотя в плане церковь представляет собой прямоугольник, длина которого не намного превосходит ширину. Вначале кажется, что церковь задумана и решена как традиционная базилика с широким центральным и узкими боковыми нефами. Ряды стройных коринфских колонн подчёркивают это впечатление. Ощущение развивающейся перспективы и уходящего вглубь пространства поддерживается обилием света в алтарной части, льющегося через витражи, занимающие значительную часть восточной стены. Но стоит сделать несколько шагов вперёд, и вдруг неожиданно обнаруживаешь, что большая часть здания занята подкупольным пространством, а сам купол, чисто классический, с венками и розетками, заполняющими кессоны, и есть важнейшая часть всего сооружения, определяющая наибольший эффект интерьера. Тогда начинаешь понимать, что длина здания относительно невелика, а его объём в первую очередь подчинён куполу.
Перекрытие куполом квадратного в плане основания уже неоднократно применялось в западноевропейской архитектуре: в сооружениях зодчих Италии и Франции можно найти немало тому примеров. Однако следует отметить новизну этого приёма для Англии. Купол церкви св. Стефана — один из ранних в строительной практике английских архитекторов. В ещё большей мере заслуживает внимания и даже удивления, как своеобразно, свободно и смело Кристофер Рен решил эту задачу.
Собор св. Павла. Вид со стороны Флит–стрит
Собор св. Петра. Вертикальный разрез
В основном купол церкви св. Стефана покоится на четырёх арках. Архитектор отказался здесь от массивных опорных столбов. Углы подкупольной части здания срезаны по диагонали ещё четырьмя арочками, лежащими на стройных колоннах. Эти арочки открывают находящиеся за ними вверху над карнизом оконные проёмы. Таким образом, центральное подкупольное пространство оказалось залито светом, а основание купола украсилось приятной для глаза линией восьми ритмично следующих друг за другом по кругу арок. Сам же купол, изящный и утративший тяжесть, как бы парит в воздухе.
Многообразная и широкая строительная практика Кристофера Рена, решение различных сложных технических и архитектурнохудожественных задач, создание столь изысканных интерьеров, как в церкви св. Стефана, послужили хорошей подготовкой, своего рода «генеральной репетицией» к важнейшему делу всей жизни Рена — собору св. Павла, начатому 21 июня 1675 года и законченному через тридцать пять лет в 1710 году.
Собор св. Павла — наиболее выдающееся здание лондонского Сити. Он уже давно вошёл в историю английского и мирового искусства как интереснейший архитектурный памятник, постоянный объект горячего интереса и самих англичан, и миллионов туристов, приезжающих в столицу Великобритании.
Существующее ныне здание стоит на том же месте, где ещё в VII веке была возведена церковь, посвящённая св. Павлу, считавшемуся покровителем и заступником Сити. В течение всего средневековья неоднократно перестраивавшийся старый Сент–Пол был средоточием общественной жизни Лондона и наряду с ратушей считался главным зданием Сити. После пожара 1666 года перед Кристофером Реном была поставлена трудная задача не просто восстановить сгоревшую постройку, каменный остов которой частично сохранился, а создать новое грандиозное сооружение— крупнейший протестантский храм, который должен был противостоять самому значительному католическому храму — собору св. Петра в Риме. Для строительства Сент–Пола парламентом были изысканы средства за счёт введения налога на уголь, привозимого в Англию морским путём. Если учесть значение угля для англичан, станет очевидным, что это грандиозное здание по существу выстроено на деньги, собранные с миллионов лондонцев и жителей других городов и деревень Англии.
Ныне трудно представить себе Лондон без собора св. Павла. Колоссальное сооружение, стоящее к тому же на холме, оно прочно вписалось в панораму центральной части города. Купол собора возвышается над Лондоном и давно уже стал органичной и неотъемлемой частью его силуэта. До последнего времени Сент–Пол оставался самым высоким лондонским зданием — он поднялся ввысь на 111 метров! Даже сейчас, когда в Лондоне построено уже немало многоэтажных, высотных домов, собор св. Павла сохранил роль композиционного центра в ансамбле Сити и прилегающих к нему районов. Можно только догадываться, какое грандиозное впечатление он производил в начале XVII! века, когда весь Лондон был двух-четырёхэтажным.
Собору тесно в Сити. Его почти вплотную обступили дома, перед ним нет никакой площади. Улица Ладгейт–хилл, подходя к собору, разделяется на два рукава, обтекая этого гиганта. Образовавшуюся перед ступенями главного входа небольшую площадку замостили каменными плитами и обнесли полукружием низких гранитных столбиков. До 1873 года здесь была высокая ограда, в ещё большей мере закрывавшая и без того недостаточный вид на здание. Ныне с западной стороны она снята, но частично сохранена у остальных фасадов. Эта ограда, изготовленная в 1714 году, заслуживает пристального внимания, так как представляет собой редкий образец английских изделий из кованого железа начала XVIII века.
Почти в центре площадки, у главного входа в собор, через два года после завершения его строительства был поставлен памятник правившей тогда в Англии королеве Анне (в настоящее время — реплика 1886 г.). Однако площадка настолько мала, что оценить, какое место в общей композиции занимает этот памятник, оформляющий замкнутое пространство перед собором, можно разве лишь посмотрев с верхних этажей соседних домов.
Со стороны главного, западного фасада собор наиболее эффектен. Первое, что обращает на себя внимание, — это огромный портик, почти тридцатиметровой высоты. К нему ведут два марша широких ступеней. Необычность портика состоит в том, что он расчленён на два яруса и имеет шесть пар колонн в нижнем и четыре пары в верхнем ряду. Его венчает фронтон со скульптурной композицией на сюжет «Обращения Савла» работы Френсиса Берда — одной из немногих монументальных композиций в Англии начала XVIII века. Двухъярусное решение портика, весьма вероятно, оказалось вынужденным для архитектора, очевидно, понимавшего, что это может нарушить цельность впечатления и фасад не получит должной монументальности. Первоначальные проекты Рена предусматривали другой портик — гигантского ордера. Однако в каменоломнях не нашлось монолитов необходимой величины, и эту мысль пришлось оставить.
Две башни–колокольни возвышаются по обе стороны портика. В той, что справа, находится самый большой колокол Англии — «Большой Пол», весящий 16 тонн. Эти башни, возводившиеся уже к концу строительства, в 1706–1708 годах, имеют спаренные колонны на углах, выступы и западины, сильно изрезанную линию карниза и представляют наиболее беспокойную и динамичную по формам часть здания. В них явно чувствуется воздействие архитектуры барокко, с образцами которой Рен познакомился во время поездки во Францию в 1665 году. Башни собора по своему стилю несомненно контрастны портику и куполу, однако Рен умело объединяет их в одно целое. Крайние пары колонн нижнего яруса портика закрывают внутренние углы башен, тем самым органично соединяя их с центральной, основной частью собора. Величественный купол, в свою очередь, увенчан световым фонарём, повторяющим форму башен. Эта перекличка архитектурных мотивов придаёт всему сооружению цельность, несмотря на большое разнообразие применённых форм и декоративных элементов.
Собор св. Павла. Вид с юго–востока
Собор св. Павла. Западный фасад
Купол составляет главную достопримечательность собора св. Павла. Лучше всего его можно рассмотреть с юго–восточной стороны. В последние годы отсюда открылся вид на собор, после того как были убраны здания, разрушенные во время войны. В художественном отношении купол — наиболее убедительная и удачная часть всего сооружения. Учтя достижения своих предшественников в этой области, и прежде всего великих итальянцев Браманте и Микеланджело, Рен создал собственный оригинальный вариант. Ему удалось воплотить заветную мечту — подарить Лондону купол, который не уступал бы куполу собора св. Петра в Риме и другим прославленным образцам Италии и Франции.
Возведённый Реном купол поднят на очень высокий барабан, охваченный двумя ярусами колонн. Он отличается величественным спокойствием форм. Его стремление ввысь умеряет не только отсутствие сильно выступающих рёбер, но и две великолепные галереи, опоясывающие его: «каменная» у основания второго яруса колонн барабана и «золотая», наверху, у основания фонаря.
В техническом отношении творение Рена представляет триумф инженерной мысли Англии начала XVIII века. В его решении сказался талант Рена — учёного и выдающегося математика.
Купол собора св. Павла — тройной. Человеку, осматривающему собор снаружи, видна только его внешняя свинцовая оболочка. Она лежит на деревянной конструкции. В свою очередь, эту конструкцию, так же как и многотонную башенку светового фонаря, венчающую купол, несёт кирпичный конус — самая главная часть всего сооружения. Конус полностью скрыт также и от глаз зрителей, находящихся внутри собора, так как под ним расположен ещё один, внутренний купол, мягкой полусферой перекрывающий подкупольное пространство и имеющий в центре отверстие, через которое взгляд уходит в кажущуюся беспредельной высоту — к световому фонарю на вершине. Замечательный инженерный расчёт Рена выдержал не только проверку временем. Он подвергся суровому испытанию во время войны, когда бомбы падали в непосредственной близости от собора и даже повредили сам собор в его восточной части. Но, несмотря на все колебания почвы и сотрясения, купол, вознесённый Реном на стометровую высоту, великолепно сохранился.
Собор св. Павла. Интерьер
У основания внутреннего купола находится ещё одна галерея, так называемая «галерея шёпота», знаменитая своим акустическим эффектом. Слово, сказанное совсем тихо на одной её стороне, явственно слышно у противоположной стены, хотя диаметр купола достигает в этом месте 32 метров. Именно с этой галереи лучше всего видны росписи купола, исполненные в 1716–1719 годах художником Торнхиллом. Монументальная живопись не получила в английском искусстве достаточного развития, и скромные монохромные росписи Торнхилла на сюжеты деяний апостола Павла относятся к числу наиболее известных.
Осматривая собор снаружи, удивляешься его длине — 175,5 метра! Замечаешь также, что знаменитый купол венчает здание, имеющее в плане форму удлинённого, «латинского» креста. Особенно же отчётливо это видно, когда стоишь под куполом в центре собора. В основе всего сооружения лежит конструкция, типичная для английских средневековых церквей: три длинных нефа, пересечённых почти посередине здания поперечным тройным трансептом.
На таком традиционном плане настаивало консервативное английское духовенство. Сам Рен хотел видеть своё здание несколько иным, более близким формам итальянского Возрождения. И хотя ему приходилось считаться с официальными требованиями, тем не менее всюду, там, где это было хоть в малейшей степени возможно, Рен настойчиво проводил в жизнь свои замыслы. Английские исследователи с неизменным удивлением отмечают, что собор, выстроенный Реном, за исключением плана, фактически не имеет почти ничего общего с проектом (последним из трёх), утверждённым в 1675 году к строительству. Воспользовавшись разрешением менять в ходе строительства отдельные детали, Рен, по сути дела, внёс много существенных изменений.
Декоративное оформление собора св. Павла отличается относительной сдержанностью. В соответствии с обрядностью англиканской церкви, в нём нет обильной лепки, позолоты, скульптур, нашедших столь широкое применение в убранстве католических церквей Европы. Но зато интерьер поражает грандиозностью заключённого в нём пространства, совершенством самих архитектурных форм, мастерством исполнения каждой детали и высоким уровнем отделочных работ. Здесь можно увидеть превосходную резьбу по камню, великолепные балюстрады и решётки кованого железа. Впрочем, первоначальный облик сохранился далеко не во всём интерьере собора. Меньше всего переделкам подверглись нефы. В 1860 году был учреждён специальный денежный фонд для «украшения» интерьера. Тогда‑то и появились статуи над «галереей шёпота», а подкупольное пространство и алтарная часть засверкали мозаиками, что внесло заметные изменения в первоначальный облик здания.
Самое ценное в убранстве собора св. Павла — сохранившиеся в алтаре от конца XVII — начала XVIII века великолепные ажурные, кованого железа решётки работы Жана Тижу и замечательные резные деревянные скамьи в хоре собора, исполненные известным английским скульптором конца XVII века Гринлингом Гиббонсом. Скамьи представляют собой сложную композицию грандиозных размеров, в которую включены колонны коринфского ордера, сочные гирлянды из цветов и фруктов (любимый орнаментальный мотив Гиббонса), ажурные решётки, волюты, головки херувимов. Это превосходный образец тончайшей резьбы по дереву, исполненной с большим размахом и высоким художественным совершенством.
Достойно украшает собор и орган 1694 года — один из лучших в Англии.
Гринлинг Гиббонс. Резные скамьи в соборе св. Павла. Деталь
С конца XVIII века собор св. Павла стал традиционным местом захоронений английских знаменитостей. Здесь нашли свой последний приют некоторые деятели английской литературы и искусства: первый президент Королевской Академии художеств Рейнольдс, известный лексикограф доктор Сэмюэль Джонсон, крупнейший английский пейзажист Тернер. Со временем в соборе образовался мемориальный «уголок художников», в противоположность «уголку поэтов» Вестминстерского аббатства. Но в основном собор св. Павла стал усыпальницей английских военачальников. Многочисленные надгробия украшены скульптурами полководцев XIX века в древнеримских тогах и сандалиях, изображениями военных кораблей, пушек, различных военных атрибутов. Большинство надгробий похоже одно на другое и в художественном отношении малоинтересно. Привлекают внимание гранитный и порфировый саркофаги крупнейших деятелей военной истории Англии Нельсона и Веллингтона, находящиеся в крипте собора. Но, может быть, самое выразительное, запоминающееся надгробие в соборе св. Павла — это мемориальная плита у могилы создателя Сент–Пола Кристофера Рена, на которой по-латыни написано: «Если ты ищешь памятник — посмотри вокруг».
Когда Рен делал свои первые проекты сооружения собора, ему было немногим более тридцати лет. Когда же в 1711 году парламент объявил строительство законченным, архитектор приближался уже к восьмидесятому году своей жизни.
Короткая и неширокая улица Ладгейт–хилл спускается от собора св. Павла и, нырнув под железнодорожный мост (большинство вокзалов Лондона находится в центре города), выходит на маленькую площадь Ладгейт–серкус, сплошь застроенную домами XIX века. Здесь проходила граница средневекового Сити, и старые городские ворота стояли ещё до 1760–1761 годов, хотя граница Сити уже отодвинулась дальше к западу, до той черты, где ныне стоит Темпл–бар–мемориал. Как раз в этом отрезке Сити находится одна из самых известных лондонских улиц — Флит-стрит, тесно связанная с литературным миром в прошлом, газетно–журнальный центр Англии в настоящем.
Флит–стрит. Гостиница «Старый чеширский сыр»
Здесь в тавернах и харчевнях—своего рода общественных клубах Лондона XVIII века — шумели литературные споры. В существующей и поныне маленькой гостинице «Старый чеширский сыр», по преданию, часто встречались автор «Векфильдского священника» драматург Голдсмит и литературный критик, учёный, лексикограф Сэмюэль Джонсон. Здесь же, слушая их разговоры, Джон Босвелл делал свои заметки, из которых впоследствии составилась «Жизнь Сэмюэля Джонсона» (1791) — один из лучших и самых ранних образцов литературной биографии. Рядом с Флит-стрит начал свой путь известный юмористический журнал «Панч». Завсегдатаем «Таверны дьявола» у начала Флит–стрит, на месте которой давно уже стоит здание банка, был прославленный автор «Путешествий Гулливера» Джонатан Свифт, а ещё раньше, в шекспировские времена, — крупнейший английский драматург Бен Джонсон.
Флит–стрит сегодня — это никогда не засыпающий, шумно и напряжённо работающий мир непрерывно действующих телетайпов и ротационных машин, средоточие телеграфных агентств, издательств, редакций крупнейших газет и журналов, английских и иностранных, утренних, дневных и вечерних, лондонских и провинциальных. Огромным потоком сюда стекается и немедленно обрабатывается информация со всего мира. Тут же рождается множество сенсационных сообщений, которые через несколько часов тиражом в десятки миллионов экземпляров распространяются по всей стране.
Сотни газет и журналов, издающихся на Флит–стрит, находятся в руках пяти–шести компаний, принося им огромные прибыли. Вместе с тем эта хорошо налаженная пропагандистская машина чутко реагирует на требования большого бизнеса и в интересах крупнейших политических группировок создаёт и формирует общественное мнение страны.
Среди громоздких сооружений на Флит–стрит в архитектурном отношении наиболее значительно здание газеты «Дейли экспресс», выстроенное в 1931 году Эллисом и Кларком в сотрудничестве с архитектором Оуэном Уильямсом. Оно сразу же выделяется подчёркнутой упрощённостью и вместе с тем оригинальностью наружного оформления. Это один из самых ранних памятников современной английской архитектуры, предвестник тех зданий, которые только в последние годы начали во все возрастающем количестве появляться в Лондоне.
Однако стоит пройти совсем немного в сторону Темпл–бара, от которого берет своё начало Флит–стрит, как попадаешь в совершенно иной Лондон — Лондон, где современность облечена в сугубо традиционные, стародавние формы, попадаешь в один из самых своеобразных уголков города, где по сей день сохраняется особый уклад жизни, в какой‑то мере существует свой специфический язык, где за фасадами домов XIX века, выходящими на Флит–стрит и Стрэнд, спрятался удивительный архитектурный ансамбль, самому старому зданию которого почти восемьсот лет. Это юридический Лондон — владения корпораций английских адвокатов, с XIV века лежащие на западной границе Сити. Они протянулись на добрый километр от Темзы до Холборна, перешагнув через Холборн.
Адвокатура издавна играла громадную роль в Англии, так как система английского судопроизводства всегда отличалась крайней сложностью. Даже в наши дни адвокату надо знать не только решения парламента, но и многочисленные судебные прецеденты, обычаи и традиции вековой давности. Разбираться во всех юридических тонкостях, правовых нормах и вести дела в судах здесь крайне трудно. Не случайно поэтому особое значение в Англии издавна приобрела специальная система обучения адвокатов их сложному ремеслу. Это обучение осуществляется юридическими корпорациями — школами (иннами), возникшими ещё в XIII веке и вплоть до наших дней процветающими в Лондоне. Четыре корпорации считаются главными: Иннер- и Миддл–Темпл, Линкольнз–инн и Грейз–инн. Их названия распространяются и на занимаемые ими кварталы у начала Флит–стрит.
В Иннер–Темпл входят через низенькую подворотню редкостного здания — одного из немногих деревянных домов в Лондоне, построенных ещё до пожара 1666 года. Оно сразу же привлекает внимание своим необычным для современного города обликом. Острые коньки крыши. Деревянные верхние этажи нависают над нижним — каменным. На некогда белой, оштукатуренной стене выделяются окрашенные в чёрный цвет бревна каркаса здания. Чётко вырисовываются сильно выступающие окна в тяжёлых дубовых рамах, разделённые переплётом на множество маленьких квадратиков. В средние века такие жилые дома заполняли улицы Сити. Низкие своды его подворотни, ведущей в древний квартал Лондона, сохраняют черты своей далёкой эпохи и рождают у человека ощущение контраста по отношению к шумной и стремительной жизни, оставшейся позади Флит–стрит и соседних улиц.
Миддл-Темпл-холл. Интерьер
Своё название квартал Темпл получил от находившегося на этом месте ещё в XII‑XIV веках монастыря рыцарей тамплиеров. В 1308 году монастырь был упразднён Эдуардом II, и со второй четверти XIV века Темпл был превращён в училище права.
Темпл состоит из небольших, мощённых плитами серого камня, чаще всего прямоугольных дворов, обстроенных трёх- или четырёхэтажными домами из красного кирпича, с белыми наличниками дверей и окон. В первых этажах — служебные помещения, в верхних — жилые комнаты. Несмотря на перестройки XIX века и большие повреждения, нанесённые войной, — это один из немногих уголков города, где можно получить представление о Лондоне конца XVII — начала XVIII века. Здания того типа, который преобладает в Темпле, стали появляться ещё до пожара 1666 года, но получили особенно широкое распространение уже после пожара благодаря Рену. В комбинации этих двориков, лежащих на разных уровнях (Темпл расположен на склоне холма, спускающегося к Темзе), узких переходов между ними, лесенок, старинных подворотен, газонов и деревьев и заключено своеобразие и очарование этого кусочка старого Лондона.
В Темпле всё рождает исторические и литературные ассоциации. Одним из студентов Миддл–Темпла был Чосер. Здесь работали Томас Мор и Ричард Бринсли Шеридан, часто бывал Диккенс, жили Сэмюэль Джонсон и замечательный английский драматург Оливер Голдсмит. В Иннер–Темпл находится и могила Голдсмита—-одинокое надгробие в углу двора, рядом с церковью.
Круглая церковь Темпла, несмотря на полученные в войну повреждения и многочисленные реставрации, остаётся одним из самых ценных памятников средневековой архитектуры в Лондоне. Выстроенная в 1160–1185 годах, она принадлежала ещё монастырю тамплиеров. Зубчатый парапет башни, массивные выступающие контрфорсы придают этому сооружению облик крепости. По всей Англии насчитывается лишь четыре подобные церкви.
Миддл–Темпл–холл. Вид со стороны Фонтанного дворика
Особенно большое впечатление оставляет интерьер церкви, в котором прослеживаются различные этапы строительства здания. Алтарная, прямоугольная часть была закончена в 1240 году. По контрасту с её лёгкими стрельчатыми сводами, залитыми светом, ещё сильнее выступает суровость облика более ранней круглой церкви с массивной каменной кладкой и щелями–окнами. Церковь примечательна не только своей архитектурой, но и надгробиями, изображающими средневековых рыцарей в полном вооружении, лежащих на плоских чёрного мрамора плитах, вделанных в изразцовый пол.
Каждая из юридических корпораций, кроме церкви, имела библиотеку и холл для торжественных обедов и церемоний. Не все они сохранились, многие перестроены. Но холлы Миддл-Темпла и Линкольнз–инн заслуживают специального внимания.
Особенно известен холл в Миддл–Темпле, начатый ещё до 1562 года и законченный в 1570 году. Он представляет собой от–дельно стоящее прямоугольное кирпичное здание, длиной в 43 и шириной в 31 метр. Наиболее примечателен его интерьер и, в частности, великолепные ажурные дубовые перекрытия. Подобные перекрытия холлов составляли славу и гордость английских резчиков по дереву и получили наибольшее распространение в средние века. Те, что украшают Миддл–Темпл–холл, — одни из лучших в Лондоне, наряду с более ранними перекрытиями Вестминстер–холла и холла во дворце Хэмптон–корт, близ Лондона.
В юридических кварталах Лондона
Замечательна в Миддл–Темпл–холле и другая неотъемлемая часть оформления подобных залов: это высокий «экран», отделяющий вход в зал от его основной, большей по размерам, части. Он богато украшен резными деревянными колонками, кариатидами, арками, картушами. Покрытый сплошным резным орнаментом, он представляет великолепный образец декора, характерного для Англии XVI века.
2 февраля 1601 года в этом зале была поставлена «Двенадцатая ночь» Шекспира. Пожалуй, это единственное сохранившееся в Англии здание, где современники Шекспира видели его пьесы.
Стейпл–инн на Холборне
Северный фасад Миддл–Темпл–холла выходит в поэтичный Фонтанный дворик, воспетый многими литераторами Англии. Фонтанный дворик с его старыми вязами переходит в спускающиеся к Темзе сады Темпла. Здесь, по свидетельству Шекспира, были сорваны розы, ставшие эмблемами дома Йорков и дома Ланкастеров в кровопролитной феодальной войне, известной под названием войны Алой и Белой розы. Клумба с белыми и красными розами по традиции существует и ныне у западного фасада Миддл–Темпл–холла.
Не меньшую ценность, чем Темпл, представляет и Линкольнз-инн. Надвратная башня 1518 года, кирпичные дома конца XVI века, с островерхими крышами и «обоймами» замысловатых печных труб, холл с деревянными перекрытиями 1490–1492 годов — представляют архитектурный ансамбль, не уступающий Темплю, особенно если учесть его хорошую сохранность.
Весь район по соседству с Линкольнз–инн был раньше занят помещениями, принадлежавшими школам, в которых готовились к поступлению в юридические корпорации. Единственно, что от них сейчас сохранилось, — это здание на Холборне, известное под названием Стейпл–инн, которое, наряду с уже упоминавшимся домом на Флит–стрит, является редчайшим памятником жилой архитектуры Лондона конца XVI века, пережившим пожар и сохранившим свой облик в последующих перестройках.
Здание Суда
В 1868–1882 годах район старых юридических подворий пополнился новым сооружением. На стыке Стрэнда и Флит–стрит, у самого Темпл–бара, по проекту архитектора Дж. Стрита было построено здание судебных установлений, широко известное ныне в Лондоне как здание Суда. Оно настойчиво обращает на себя внимание внушительными размерами, массивной башней с часами, вереницей башенок поменьше, стрельчатой аркадой и окнами, напоминающими по своим линиям английскую раннюю готику. Это своего рода «вольная композиция на готические темы», подчёркивавшая некую преемственность: до постройки этого здания суд заседал в древнем готическом зале Вестминстерского дворца.
Среди всех районов Лондона Сити несомненно в наибольшей мере имеет своё специфическое лицо. Контрасты старого и нового, традиционного и современного, присущие всему городу, особенно ощутимы в этом районе тесных, кривых улочек, напоминающих о древней истории Сити.
Сегодняшний Сити поистине многолик. Рядом с огромными зданиями банков, промышленных и торговых компаний, воздвигнутых в недавнее время, стоят сооружения многовековой давности — каменные страницы летописи, запечатлевшей сложный путь развития города, изменения уклада жизни, его быта и традиций. Среди многих зданий контор и различных официальных учреждений размещается большое число уникальных памятников, отразивших эволюцию архитектурных форм, художественные вкусы прошлых эпох, произведения, вошедшие в историю мирового искусства. Шумные, многолюдные, перегруженные транспортом улицы — и рядом — переулки с редкими прохожими и тишиной, удивительной для центра многомиллионного города.
В последние годы многое начинает меняться в Сити. В результате разрушений военного времени образовались пустые участки, открывшие возможность новой застройки. Рядом с собором св. Павла, а также севернее Гилдхолла возводится значительное число многоэтажных зданий современных архитектурных форм. В квартале Барбикэн строительство небоскрёбов совмещают с сооружением автотрасс, целиком отделённых от территории, предназначенной для пешеходов. Она поднята на уровень вторых этажей и состоит из различных переходов, мостов, галерей. Предполагается возродить и давно уже отсутствующие в Сити торговые центры. Всё это, несомненно, существенно меняет облик Сити, и контрасты между его древними памятниками и современностью становятся ещё более резкими и неожиданными.
Тауэр
Тауэр. "Белая башня" и "ворота изменников"
У восточных границ Сити высятся мрачные башни Тауэра Почти девять веков стоит здесь эта могучая крепость.
Исторически Тауэр не принадлежит Сити. Когда в XI веке норманны вторглись на территорию Британских островов, Вильгельм Завоеватель начал строить крепость у самых стен Лондона не только для того, чтобы держать под контролем устье Темзы, но и для острастки непокорных горожан, чья самостоятельность издавна вызывала опасения правителей Англии.
Тем более не относится Тауэр к рабочему Ист–энду и докам, которые со временем выросли почти рядом с его стенами.
Но если уже прослеживать нити, связывающие Тауэр с другими частями города, то они прежде всего приведут в Вестминстер. Так же как Вестминстер, Тауэр представлял королевский Лондон. Он был главной укреплённой резиденцией английских королей, тогда как в Вестминстере находился дворец, очевидно, никогда не имевший развитой системы укреплений. В Вестминстерском аббатстве совершались коронации; в Тауэре, вплоть до конца XVII века, английские монархи проводили ночь перед коронацией. Уже в течение трёхсот лет в Тауэре хранятся регалии и драгоценности короны. Во время коронационных торжеств их под особой охраной вывозят в Вестминстер с тем чтобы по окончании церемонии немедленно возвратит> обратно.
За долгие годы своей истории Тауэр выполнял различные функции. В средние века в его стенах чеканили монету. Позднее здесь хранились бумаги государственного архива и находилась обсерватория, пока её не перевели в Гринвич. Тут же был расположен старейший в Лондоне зверинец. И уже с самого начала своего существования Тауэр, как многие другие средневековые замки, служил не только крепостью и дворцом, но и тюрьмой. Однако Тауэр — не совсем обычный замок. Помимо на редкость богатого событиями исторического прошлого чрезвычайно интересен своеобразием архитектурного решения своих древнейших сооружений.
Тауэр, каким мы видим его в наши дни, представляет собой комплекс разновременных зданий, обнесённых двумя рядами мощных стен с зубчатыми башнями и массивными воротами. В былые времена стены опоясывал ров, шириной свыше 36 метров, лишь несколько более узкий со стороны Темзы. Общая площадь всех его укреплений — 4,8 гектара, а если присчитать сюда ров и террасу, отделяющую Тауэр от Темзы, то получится 7,3 гектара. Это не только один из крупнейших замков Англии, но безусловно и самый известный.
Самая старая часть Тауэра и одновременно древнейший в наши дни архитектурный памятник Лондона — Белая башня, начатая около 1078 и законченная в 1097 году. Епископ Гундульф Рочестерский руководил строительными работами. Однако если начать искать в Тауэре башню, да ещё белую, то поиски ни к чему не приведут. Огромное, массивное, почерневшее от времени сооружение с зубчатыми стенами и четырьмя башенками на углах и есть Белая башня. Такое название она, возможно, получила потому, что стены её были в XIII веке выбелены. Белая башня представляет собой редкостный образец крепостного донжона, то есть наиболее сильно укреплённой башни замка, занимающей центральное положение по отношению к остальным его фортификациям. Донжон являлся обычно жилым помещением владельца замка и последним убежищем защитников крепости, в случае если внешние стены не могли сдержать натиска нападающих. Здесь же находились обширные кладовые.
Башни у входа в Тауэр
Норманские донжоны, к которым относится Белая башня, имели особенно мощные стены, так как первоначально норманны не обносили свои замки другими оборонительными сооружениями. Внушительные пояса укреплений с бастионами, которые мы видим сегодня в Тауэре, начали строиться вокруг Белой башни только в XIII веке, очевидно, после того, как в результате Крестовых походов англичане познакомились с практикой сооружения замков на Востоке и в континентальной Европе. Вот почему толщина стен Белой башни, строившейся двумя столетиями раньше, достигает почти 4 метров! Необычны и её размеры— 32,5 X 36 метров, при высоте в 27 метров. Она уступает только донжону в Кольчестере (графство Эссекс) и является одним из самых больших донжонов в средневековой архитектуре Западной Европы.
По своей конфигурации и планировке помещений Белая башня принадлежит к очень редкой группе донжонов, характерной именно для Англии, и притом только для XI‑XII веков.
В башне четыре этажа. Наружная лестница, защищённая не сохранившейся ныне каменной пристройкой, вела во второй этаж. Отсюда по внутренней винтовой лестнице можно было спуститься в сводчатые подземелья, служившие кладовыми и тюрьмой, или подняться наверх, в жилые помещения. В третьем, главном этаже находился Банкетный зал, Комната меча и капелла св. Иоанна, верхняя часть которой занимала соответствующее пространство и четвёртого этажа.
Нынче в залах Белой башни развёрнуты музейные экспозиции. Что же касается капеллы, то она остаётся редчайшим в Лондоне памятником архитектуры романского или, как называют его англичане, норманского стиля. Её могучие стены и тяжёлые коробовые своды, круглые опорные столбы, увенчанные кубами капителей, и гладкие, без всяких украшений арки — всё впечатляет своей массивностью, напоминая не только об особенностях строительной техники того периода, но и о суровом времени, когда капелла создавалась.
Белая башня стоит посреди некогда обширного внутреннего двора крепости, застроенного более поздними зданиями. В средние века часть двора, лежащая к югу от Белой башни, была занята королевским дворцом, сооружение которого, очевидно, было начато в XIII веке. В середине XVII столетия этот дворец, с которым, как с Тауэром в целом, в сознании англичан ассоциировалось представление о монархическом произволе и деспотизме, был в значительной мере разрушен войсками Кромвеля. Со временем от здания не осталось ничего, кроме маленькой Гардеробной башни, одиноко стоящей во дворе крепости.
В XIII веке в Тауэре шло особенно активное строительство. К этому времени относится расположенная во внутреннем дворе церковь св. Петра, дошедшая до нас, однако, в том облике, который она получила уже при перестройке в XVI веке.
В Тауэре
Оборонительные стены Тауэра также в основном датируются XIII столетием. При Генрихе III была возведена большая часть внутренней линии укреплений и начата наружная — со стороны Темзы. Её в основном закончили к концу XIII века при Эдуарде I. Большие работы по усилению бастионов велись в начале XVI столетия. Несмотря на то что стены Тауэра подвергались многочисленным перестройкам и реставрациям, как, впрочем, и вся крепость, они и сейчас оставляют большое впечатление. Несокрушимыми представляются бастионы наружной линии укреплений. Особенно мощными кажутся башни у входа в крепость, вросшие в землю по обе стороны рва. В средние века их разделял подъёмный мост, позднее заменённый постоянным, каменным. В одной из них ещё сохранилась массивная кованая решётка, которую опускали через прорезь в полу надвратной башни, с тем чтобы наглухо закрыть вход, если во время нападения не выдержали бы могучие ворота. За наружной линией стен лежит ещё одна, внутренняя, четырёхметровой толщины, усиленная тринадцатью башнями. И все‑таки, несмотря на все многочисленные бастионы и внушительную вооружённую охрану, в 1381 году восставшие крестьяне, которыми предводительствовал Уот Тайлер, овладели Тауэром.
Названия башен напоминают о жизни крепости в далёком прошлом, о мрачных событиях, с ней связанных. Кровавая башня — по преданию, в ней умертвили наследных принцев, детей Эдуарда IV, когда Ричард III захватил власть… Колокольная— здесь били в набат, Соляная, Колодезная… Огромная башня св. Томаса, оседлавшая ров со стороны Темзы, — это главные «водяные ворота» Тауэра. Через «Ворота изменников», расположенные под башней, в Тауэр привозили его узников.
История Тауэра сложилась так, что ему не приходилось выдерживать длительных осад и боев. Его башни — тёмные, сырые, с узкими щелями бойниц, в XVI веке, в период укрепления абсолютной монархии Тюдоров, были окончательно превращены в тюрьму для государственных преступников, стяжавшую печальную и мрачную известность. Тауэр стал тогда местом особенно диких пыток и расправ над сотнями людей. В государственной измене обвиняли и неугодных королевских жён, и незадачливых политиков, и претендентов на престол, и тех, кто дерзал выступить против королевского деспотизма, и тех, чьи мысли шли вразрез с учением церкви.
В 1535 году сложил свою голову на плахе узник Тауэра Томас Мор, мыслитель–гуманист, один из родоначальников утопического социализма. В Соляной башне сохранились изображения знаков зодиака, начертанных в XVI веке неким Хью Дрейпером из Бристоля, заключённым в Тауэр, по обвинению в колдовстве.
Тауэрский мост
Среди пленников Тауэра называют Вальтера Рали, знаменитого мореплавателя, пирата и одновременно известного английского поэта начала XVI века, юную леди Джейн Грей, бывшую королевой всего лишь несколько дней, организатора «порохового заговора» Гая Фокса и множество других известных и менее известных людей. Свои тюремные функции Тауэр сохранял и во время второй мировой войны.
Человеческие трагедии, разыгрывавшиеся в Тауэре, издавна привлекали внимание. Литераторы посвятили им немало строк, художники — полотен. Романтика древней крепости, связанные с ней судьбы людей, её богатое событиями историческое прошлое, наконец, её музейные коллекции — старинный арсенал и ценности короны — все это и сейчас влечёт к Тауэру десятки тысяч зрителей самых различных возрастов Любопытствующим туристам охотно покажут место, где стоял эшафот, поведут смотреть отвратительные орудия средневековых пыток, выставленные в Белой башне наряду с древним оружием. Их направят в Вейкфильдскую башню, где за особо толстыми стенами до 1850–х годов хранились государственные бумаги, а затем экспонировались королевские регалии.[4] В скипетре сверкает один из крупнейших бриллиантов мира, «звезда Африки», являющийся частью огромного алмаза, носившего имя Куллинан и найденного в 1905 году. Другую часть этого алмаза — вторую «звезду Африки» можно увидеть в короне Британской империи. Одну из многих выставленных здесь корон украшает знаменитый древний бриллиант Кохинур.
Нынешний Тауэр уже мало похож на ту грозную крепость, какой он вошёл в историю. Ещё в 1843 году засыпали ров, и вместо воды здесь появился ярко–зелёный газон, оттеняющий серый камень стен. Во время многочисленных реставраций увеличили окна, в том числе и в Белой башне. Посажено большое количество деревьев. В прошлом такой суровый и буквально политый кровью внутренний двор в значительной части засеян травой, и по ней важно разгуливают чёрные тауэрские вороны. Когда в 1831 году зверинец перевели в Риджентс–парк, воронов оставили в крепости. Они окружены специальной заботой — государство выплачивает гарнизону Тауэра два шиллинга четыре пенса в неделю для кормления птиц. Дело в том, что, согласно легенде, устои Британии незыблемы до тех пор, пока вороны не покинут Тауэр. Для большей гарантии, однако, птицам подрезают крылья.
Своеобразный, театральный колорит Тауэру придают охраняющие его гвардейцы в красных мундирах, высоких медвежьих шапках и в ещё большей мере — стражники, йомены, нынче, скорее, служители Тауэра, одетые в красочные костюмы личной гвардии короля времён Тюдоров. Они встречают посетителей уже у главных ворот крепости, и они же, с наступлением темноты, закрывают ворота Тауэра, секунда в секунду, согласно ритуалу, существующему уже более семи столетий.
В конце XIX века панорама Тауэра обогатилась памятником, своим обликом тесно с ним связанным. Это Тауэр–бридж — Тауэрский мост, выстроенный в духе средневековых сооружений, с «готическими» башнями, с тяжёлыми цепями мостовых конструкций. Однако впечатление сходства со средневековыми памятниками чисто внешнее. Мост строился в 1886–1894 годах инженерами Джонсом и Бэрри и вполне соответствовал техническим возможностям Англии своего времени. Он может быть быстро разведён, чтобы пропустить большие корабли в последний доступный для них отрезок Темзы между Тауэрским и Лондонским мостами, в так называемый «пул» или «затон». Чтобы в это время не прекращалось пешеходное движение, был сделан переход в верхнем уровне моста, к которому ведут лестницы внутри башен. Теперь, однако, этим переходом уже не пользуются.
Тауэр–бридж — памятник типичный для Англии, где приверженность к старинным архитектурным стилям сохранялась в течение веков и в ряде случаев существует и поныне. Соседство Тауэра определило здесь, конечно, выбор средневековых форм, интерес к которым был всегда особенно стойким в Англии. И хотя своей огромной массой Тауэр–бридж несколько подавляет крепостные бастионы, но, прочно вписавшись в лондонский пейзаж, он образует единый ансамбль с Тауэром, став одной из видных достопримечательностей города.
Помимо Сити и Тауэра, средоточием исторических, культурных и художественных ценностей древнего Лондона был Вестминстер.
По существующему ныне административному делению, этот огромный центральный район Лондона начинается почти у самых западных границ Сити. Однако обычно это название связывают с древнейшей частью района — собственно Вестминстером. Прежде всего оно ассоциируется с Вестминстерским дворцом — резиденцией английского парламента и Вестминстерским аббатством. Так же как с Тауэром, с ними связано по крайней мере девять веков английской истории.
Задолго до того как 20 января 1265 года один из вождей баронской оппозиции, Симон де Монфор, собрал первый в истории Англии парламент, а строительство Вестминстерского аббатства ещё не начиналось, этот главнейший район современного Лондона, носивший тогда название города Вестминстера (the City of Westminster), жил весьма оживлённой жизнью. Очевидно, уже в VII веке на небольшом островке, не затоплявшемся во время приливов Темзы, на бойком месте у переправы через реку, возник монастырь бенедиктинцев, лежавший к западу от Сити и потому названный Вестминстером, или западным монастырём.
В середине XI столетия Эдуард Исповедник начал возводить здесь большую каменную церковь Вестминстерского аббатства, впоследствии перестроенную. Единственное её изображение имеется на «ковре из Байе», знаменитой вышивке XI века.
Рядом с аббатством, на месте современного здания парламента, возник и дворец, остававшийся до XVI века главной резиденцией английских королей. В его залах располагался ряд учреждений высшей государственной власти. С 1547 года здесь заседал парламент. Так, уже в XI веке правительственный центр оказался вынесенным за пределы Сити. В ту пору Вестминстер и Сити разделяло несколько километров заливных лугов.
Старый дворец, представлявший собой конгломерат разнохарактерных и разностильных построек, известный нам по старинным гравюрам, сгорел в 1834 году. С этого времени начинается история нового Вестминстерского дворца, который ныне больше известен как здание парламента. Что касается Вестминстерского аббатства, то оно сохранило свой средневековый облик до нашего времени.
Существующий сейчас комплекс зданий аббатства относится к XIII и последующим столетиям. Это не только лучший памятник средневековой архитектуры Лондона, но и один из шедевров западноевропейской готики. Само аббатство перестало существовать ещё в XVI веке. В период реформации его постигла судьба остальных монастырей Англии — оно было упразднено. Ликвидация монастырей чаще всего сопровождалась и разрушением принадлежавших им строений. Однако здания Вестминстерского аббатства, тесно связанные с жизнью королевского двора, уцелели. Частично они перешли в ведение колледжа, который существует и поныне, являясь одной из самых старых школ Англии. Сама же монастырская церковь, за которой сохранилось название — Вестминстерское аббатство, осталась местом богослужений, соответствовавших новой обрядности. В то же время она продолжала играть ту особую роль, которая была ей отведена ещё в XIII веке. Уже тогда аббатство предназначалось для коронаций и одновременно должно было служить королевской усыпальницей. Позднее, в XVII столетии, здесь появились погребения знаменитых людей Англии — поэтов, литераторов, учёных, актёров, а потом и выдающихся государственных деятелей. Начиная с XVIII века вошло в обычай устанавливать мемориальные памятники, и Вестминстерское аббатство стали рассматривать как пантеон славы. Все это определило то особое значение, которое аббатство всегда имело для англичан.
Вестминстерское аббатство. Западный фасад
Вестминстерское аббатство не может не поразить своими размерами. Его длина 156,5 метра, а высота центрального нефа — 31 метр, то есть приближается к высоте современного десятиодиннадцатиэтажного дома. Как все средневековые сооружения подобных масштабов, здание строилось несколько столетий. В работе принимали участие лучшие мастера Англии — Джон Глостерский, Роберт Беверли, Генри Йевель и другие. Особого упоминания заслуживает Генри Рейнский, королевский каменщик Генриха III, при котором в 1245 году и начали возводить аббатство. В XIII веке была выстроена восточная часть собора, зал Капитула, галереи, окружающие с севера и с востока монастырский дворик. В XV столетии был закончен главный неф и западный фасад в его нижней части. В начале следующего века появляется капелла Генриха VII. И, наконец, в середине XVIII столетия ученик Кристофера Рена Николас Хоксмур сооружает западные башни собора.
Тесно связанное уже в начале своей истории с королевским двором, ориентировавшимся на Францию, Вестминстерское аббатство было выстроено в формах, несколько необычных для английской готики; в нём сильно чувствовалось влияние французских образцов. Прежде всего это сказалось на плане самой церкви. Её поперечный корпус — трансепт, отодвинут к востоку, алтарная часть имеет не прямоугольное, как обычно в Англии, а закруглённое завершение, и вокруг неё расположен целый венец капелл. Необычна также и высота главного нефа. Он самый высокий в Англии — как правило, английские соборы несколько ниже. Поэтому Вестминстерское аббатство получило не свойственную английским готическим церквам сильно развитую систему контрфорсов и аркбутанов, подпирающих снаружи стены в тех местах, где они принимают распор сводов. Эта опорная конструкция производит особенно сильное впечатление, если смотреть на здание с юга, из монастырского дворика. Да и главный, западный фасад с его двумя башнями своей компактностью скорее напоминает готические соборы Франции. Вместе с тем само декоративное решение фасада позволяет безошибочно угадать в нём английские черты. Здесь нет торжественных и богато оформленных порталов, играющих столь значительную роль в готических соборах континента. Обращает на себя внимание полное отсутствие скульптуры. Зато нигде, кроме Англии, не встретится столь изысканная резьба по камню, образующая на поверхности стены как бы сетку с крупными прямоугольными ячейками. Нет здесь, на главном, западном фасаде, и обычного для французских соборов большого круглого окна, которое принято называть «розой». В Вестминстерском аббатстве такие окна помещены лишь на торцовых стенах северного и южного трансептов. Очень своеобразные, с красивым каменным переплётом, расходящимся во все стороны от центра окна, они несомненно украшают аббатство. К сожалению, оба окна дошли до нас лишь в том виде, какой они получили во время слишком усердных реставраций конца XIX века. Форма переплёта розы северного фасада была при этом сильно изменена. Предполагается, что его первоначальный облик сохранился в рисунке изразцового пола XIII века в зале Капитула.
I. Западный фасад; II. Северный неф; III. Центральный неф; IV. Южный неф; V. Хор; VI. Клуатр; VII. Зал Капитула; VIII. Капелла Генриха VII.
1. Могила Неизвестного солдата; 2. «Уголок поэтов»; 3. Алтарь; 4. Гробница Эдуарда Исповедника; 5. Гробница Генриха VII; 6. Капеллы; 7. Восточная галерея монастырского дворика; 8. Северный портал; 9. Библиотека.
Вестминстерское аббатство. Северный портал. Деталь
Вестминстерское аббатство. Трансепт
Время разрушало собор. Постепенно исчезали старинные витражи — их подлинный рисунок далеко не всегда восстанавливали при реставрационных работах. Выветривался камень, его подновляли, зачастую внося при этом поправки в детали отделки здания. Северный портал Вестминстерского аббатства несёт на себе особенно заметные следы подобных реставраций. И всё-таки отдельные утраты и частичные искажения не смогли нарушить общую гармонию форм северного портала — одной из красивейших частей Вестминстерского аббатства.
В художественном отношении наибольшую ценность в Вестминстерском аббатстве представляет его интерьер. Он просто ошеломляет. Внутри здание кажется гораздо шире и выше, чем можно предположить, глядя на него снаружи. Оно становится неожиданно лёгким. Желтоватый мрамор, рвущиеся ввысь тяги, упругие линии стрельчатых арок, свет, льющийся со всех сторон через огромные окна с цветными витражами, — всё создаёт это впечатление, особенно усиливающееся в солнечную погоду. Камень как бы утрачивает свою тяжесть, становится гибким и послушным в руках искусных строителей. Опираясь на тонкие мраморные стволики, устремлённые вверх, на огромной высоте как бы распускаются пучки нервюр — выступающих рёбер свода, — образуя над головой великолепный шатёр.
Вестминстерское аббатство. Свод центрального нефа
Интерьер Вестминстерского аббатства отличается удивительной органичностью и цельностью. Лишь внимательный взгляд специалиста заметит, что восточная и западная части здания несколько отличаются друг от друга. Восточная часть — более ранняя. Именно с неё и начали в XIII веке строить новое Вестминстерское аббатство, разобрав часть находившейся на этом месте церкви XI в. Вплоть до XV столетия так они и стояли — новое, готическое, великолепное в своей лёгкости строение XIII века в восточной части, и старая, романского стиля, тяжеловесная по формам западная часть XI века. В конце XIV‑XV столетии романскую часть также перестроили в готическом стиле, но при этом архитектурное решение оказалось необычным. Дело в том, что в готических соборах, сооружавшихся веками, каждая часть здания, как правило, отчётливо отражает особенности архитектуры того периода, когда она создавалась. Здесь же западную часть перестроили не в духе господствовавшей в XV веке поздней готики, а по образцу более ранней, восточной части, и в полной гармонии с ней, что и создало ощущение единства всего ансамбля.
Осматривающих аббатство обычно ослепляет великолепие интерьера, драгоценная россыпь красок витражей, ошеломляет обилие надгробных памятников, теснящихся в его стенах. Но далеко не каждый знает, что за стенами собора, в сохранившихся от XIII и XIV веков частях старого монастыря можно увидеть ещё много интересного и уникального.
Вестминстерское аббатство. Галерея монастырского дворика
Древние монастырские постройки примыкают к зданию с юга и группируются вокруг так называемого клуатра — квадратного двора, обнесённого открытыми арочными галереями. Этот монастырский дворик также составляет одну из достопримечательностей Вестминстерского аббатства. Его галереи, сложенные из светлого камня, с выступающими тёмными рёбрами стрельчатых сводов и изящным каменным переплётом арочных пролётов, очень живописны.
Клуатр являлся центром монастырской жизни. В северной галерее, где арки имеют широкие пролёты и пропускают много света, находилась монастырская библиотека, работали писцы. Южная галерея примыкала к трапезной, здесь умывались. Сама трапезная не сохранилась, но в стене южной галереи до сих пор можно увидеть ниши, которые заслуживают внимания не столько тем, что в них помещались вешалки для монашеских полотенец, сколько тем, что они сохранили красивый каменный переплёт характерного для XIV века рисунка, напоминающего соты.
Позади западной галереи был расположен дом аббата — главы монастыря. Выстроенный в XIV столетии, дом сохранился. Часть его видна справа от входа в Вестминстерское аббатство, хотя редко кто сразу обратит внимание на маленькое, неказистое здание с зубчатым парапетом, прилепившееся к величественному фасаду аббатства, да и к тому же в наши дни наполовину застроенное броским зданием книжного магазина. Одну из комнат этого дома, названную Иерусалимской, Шекспир описывает в своих хрониках как место смерти Генриха IV.
И наконец, восточная галерея. Она вела в спальное помещение монахов—так называемый дормиторий — огромный зал с деревянным сводчатым потолком, превращённый теперь в библиотеку. Переходы и капелла, расположенные под дормиторием, являются самой старой частью аббатства, сохранившейся ещё от XI века. Некогда здесь находилась монастырская ризница. Сейчас тут открыт музей, среди экспонатов которого — восковые фигуры различных знаменитостей. Одни из них, как, например, изображение Карла II, явные посмертные маски, другие — имеют мемориальное значение либо просто носят развлекательный характер. Восковая фигура адмирала Нельсона была сделана скорее всего для привлечения внимания публики, а может быть, и вследствие некоторого соперничества с собором св. Павла, где находится могила Нельсона.
Вестминстерское аббатство. Свод зала Капитула
В восточной же галерее расположен вход в знаменитый зал Капитула, который без преувеличения можно назвать жемчужиной английской готики. Стоящий особняком, зал имеет форму многогранника, характерную и для других английских залов Капитула. Каждая грань, за исключением двух, — это огромные, во всю ширину стены стрельчатые окна, обрамлённые рядами тонких мраморных колонок и заполненные ярким многоцветием гигантских витражей. Повсюду, и в сложном каменном оконном переплёте, и в резной аркаде, обегающей зал под окнами, повторяется мотив грациозной стрельчатой арки с завершением в виде трехлистника. Ритм линий, удивительно музыкальный, простой и изысканный одновременно, создаёт ощущение гармонии частей и целого. Резные каменные детали совершенны по исполнению, а пол, выложенный изразцами XIII века, в рисунке которого часто повторяется узор готического окна — «розы», радует глаз.
Капелла Генриха VII. В глубине — здание парламента
Капелла Генриха VII. Вид от здания парламента
Но все это замечаешь уже потом, а сначала, войдя в помещение, видишь только одно: тонкий пучок мраморных колонок в центре зала, от которого во все стороны, как крона пальмы, расходятся нервюры свода. Пространство, занимаемое сводом (около 18 метров в диаметре), кажется несоразмерно большим для такой лёгкой опоры. Все, однако, тщательно рассчитано. Вынесенные наружу могучие контрфорсы и упорные арки надёжно гарантируют сохранность здания. Так же как в остальных частях аббатства, относящихся к началу английской готики, красота заключена здесь и в убранстве, и в самой логике конструкции.
Почти с самого начала своей истории зал Капитула исполнял двоякую роль. Законченный строительством в 1253 году и предназначенный для монастырских собраний, он уже с 1282 года стал одним из мест заседаний палаты общин. В 1540 году, после роспуска монастырей, зал перешёл в собственность короны и вплоть до 1865 года использовался как помещение государственного архива. В подземелье под залом Капитула ещё с XIII века находилась королевская сокровищница, в которой хранились регалии, пока в 1660–х годах они не были переведены в Тауэр.
Капелла Генриха VII. Интерьер.
Среди лучших памятников готической архитектуры Англии особо выделяются сравнительно небольшие залы капитулов и капеллы. Одна из самых знаменитых — капелла Генриха VII—находится в Вестминстерском аббатстве.
Созданная как усыпальница Генриха VII в первое двадцатилетие XVI века, она представляет собой один из лучших, если не лучший, памятник поздней английской готики, выстроенный в так называемом «перпендикулярном» стиле. Правомочность этого названия можно ясно понять, если посмотреть на капеллу снаружи. Огромные окна имеют характерный рисунок переплёта с пересекающимися под прямым углом горизонтальными и вертикальными линиями. Более того, даже поверхность опорных столбов кажется покрытой сотнями маленьких прямоугольников, вторящих рисунку окон. Грань между окнами и стеной стирается. Множество мелких плоскостей, на которые разбиваются стены здания, целый лес каменных листочков и стилизованных цветов, покрывающих башенки над опорными столбами, резные упорные арки и парапеты — все это превращает поверхность капеллы в подобие сплошного каменного кружева с чётко выраженным «перпендикулярным» узором. Возвышающееся рядом основное здание собора, к восточной части которого пристроена эта нарядная капелла, кажется по сравнению с ней простым и суровым. Разницу лишь немного сглаживает ставший с течением времени густо–чёрным цвет стен обоих зданий.
Главную достопримечательность капеллы составляют её знаменитые веерные своды с подвесками, считающиеся вершиной достижений позднеготической архитектуры Англии. Когда входишь в капеллу, создаётся поразительное впечатление: кажется, что в воздухе висят огромные ажурные каменные сталактиты. Гладких поверхностей не остаётся — все покрыто сложнейшим плетением каменных «нитей». Этот замечательный по своей необычности свод выложен резными плитами толщиной всего около 10 сантиметров, причём опорой для них служит основание тех самых «вееров», которые глаз зрителя воспринимает как бы подвешенными к своду. Остроумно преодолев множество технических трудностей, строители добились на редкость впечатляющего эффекта. В частности, они сумели вывести «веера» так, что окружности их не пересекаются. Это единственный пример подобного решения, встречающийся в готической архитектуре. Лёгкие и изящные переплёты окон, множество скульптур под резными балдахинами, почти сплошь покрывающих стены, как бы аккомпанируют рисунку свода, а разноцветные, яркие знамёна кавалеров ордена Бани, свисающие над деревянными резными скамьями, делают интерьер капеллы ещё более нарядным.
Капелла Генриха VII. Свод
Внимание человека, входящего в Вестминстерское аббатство, неизменно раздваивается между великолепной архитектурой и скульптурными памятниками, подавляющими своим обилием.
Наибольший художественный интерес представляют средневековые надгробия, занимающие восточную часть собора. Самое раннее из них относится к концу 60–х годов XIII века. Это монументальная гробница Эдуарда Исповедника, изготовленная по заказу Генриха III итальянскими мастерами. Высокий цоколь гробницы одет мозаикой из смальт, а верхняя часть, некогда бывшая золотой, содержит саркофаг и украшена двухъярусной аркадой с пилястрами коринфского ордера.
В XIV и XV столетиях в алтарной части собора, вокруг гробницы Эдуарда Исповедника, а затем и в капелле Генриха VII появились надгробия английских королей и королев, лиц близких королевскому двору и высшего духовенства. За ними последовали надгробия английской знати, занявшие капеллы вокруг апсиды. На огромных, монументальных саркофагах лежат, выполненные в бронзе и дереве, золочёные и ярко раскрашенные фигуры, увековечивающие умерших. В своё время многие из них были украшены драгоценными камнями, ныне отсутствующими: ещё в XVI веке, в бурный период реформации, аббатство лишилось многих своих богатств.
Вестминстерское аббатство. Уголок поэтов
Николас Брокер и Джеффри Преет. Надгробие Ричарда II. Деталь
В исполнении средневековых надгробий Вестминстерского аббатства можно проследить две традиции: итальянскую и местную, английскую. Помимо гробницы Эдуарда Исповедника, один из лучших образцов итальянской работы представляет надгробие Генриха VII, созданное около 1518 года современником Микеланджело — Пьетро Ториджано.
Среди надгробий английской работы выделяются своей пышностью и мастерством исполнения те, что расположены рядом с алтарём. Их относят к концу XIII — началу XIV века. Здесь, над саркофагами, возвышаются высокие каменные балдахины, вторящие формам готической архитектуры этого периода. Стрельчатые арки, контрфорсы, башенки, ниши с помещёнными в них скульптурами — все богато украшено резьбой в виде стилизованного растительного орнамента и создаёт впечатляющий декоративный эффект.
Вестминстер-холл и башня Виктории
Доподлинно известно, что целый ряд надгробий был исполнен лондонскими мастерами. Облик умерших, как правило, передан обобщённо, но одежда обычно трактована очень детально. В ряде случаев встречаются выразительные портретные изображения, иногда носящие уникальный характер. Так, например, прямотой характеристики и тщательной передачей черт лица поражает портрет Ричарда II, очевидно, выполненный на основе погребальной маски. Исполненное же в итальянских традициях изображение Генриха VII создаёт иной, облагороженный образ.
Все эти надгробия Вестминстерского аббатства образуют лучшую в Англии коллекцию средневековой скульптуры.
Памятники более поздних эпох заняли западную часть здания и трансепты. Сотни надгробий и мемориальных статуй, бюсты, медальоны, фигуры в рост и монументальные композиции в мраморе теснятся вдоль стен в несколько рядов и ярусов. В течение XVII‑XIX веков, когда расширился круг тех, кто получил право быть увековеченным в Вестминстерском аббатстве, памятников накопилось столько, что часто они заслоняют перспективу, нарушая тот художественный эффект, на который здание было рассчитано. Множество исторических событий и человеческих судеб стоит за надгробиями Вестминстера. В капелле Генриха VII погребены королевы–соперницы Елизавета Тюдор и Мария Стюарт. В той же капелле была могила Оливера Кромвеля и других вождей английской буржуазной революции XVII века. В эпоху Реставрации их тела были извлечены из могил и обезглавлены на Тайберне, известном лондонском месте казней.
Памятник Чосеру, автору знаменитых «Кентерберийских рассказов», был воздвигнут над его могилой в 1556 году — через полтора столетия после его смерти. Но похоронили Чосера в Вестминстерском аббатстве не как одного из родоначальников английской литературы, а как служащего аббатства: в этой должности великий поэт доживал свои дни. Так в южном трансепте возник известный «уголок поэтов». Здесь погребены Чарлз Диккенс, Ричард Бринсли Шеридан, Эдмунд Спенсер, Альфред Теннисон; установлены мемориальные памятники Шекспиру, Мильтону, Бёрнсу, Голдсмиту, Теккерею и многим другим поэтам и писателям.
В Вестминстерском аббатстве покоится прах Исаака Ньютона и Чарлза Дарвина.
В северном трансепте, в «уголке государственных деятелей», возвышаются монументы премьер–министрам Уильяму Питту старшему, лорду Пальмерстону, Гладстону, памятник верховному судье Мэнсфилду, считающийся одной из лучших композиций английского скульптора Флаксмана.
С 1920 года в Вестминстерском аббатстве находится могила Неизвестного солдата.
Современные захоронения отмечены металлическими табличками и каменными плитами, вмонтированными в пол.
В дни коронационных торжеств Вестминстерское аббатство преображается. По всей длине собора, закрывая статуи, размещаются ряды нарядных лож. Сама процедура коронации совершается перед алтарём, на возвышении, специально созданном для этой цели ещё в XIII веке. Сюда ставят трон и деревянное с позолотой и росписью коронационное кресло английских королей, относящееся к началу XIV столетия. Это кресло, под сиденьем которого хранится так называемый «камень судьбы», считается одной из исторических реликвий Англии и вот уже шестьсот лет хранится в аббатстве.
Покидая Вестминстерское аббатство, сверкающее мрамором и позолотой, ещё не потускневшей после больших реставрационных работ, проведённых в 1959 году, утомлённый обилием впечатлений, уже почти не замечаешь маленькую церковь св. Маргариты, стоящую у северного портала аббатства, хотя она относится к началу XVI века и также входит в число немногих сохранившихся памятников средневековой архитектуры Лондона.
Здание парламента со стороны Темзы
Вестминстер-холл. Интерьер
Широкая уличная магистраль, вечно заполненная бурным потоком машин, отделяет Вестминстерское аббатство от Вестминстерского дворца. Безусловно, это одно из самых эффектных и знаменитых зданий современного Лондона. Развёрнутое почти трехсотметровым восточным фасадом вдоль берега Темзы, оно рождает разнообразные впечатления. Его пропорции и архитектурный облик воспринимаются различно в зависимости от времени дня, от того, освещено ли здание солнцем или окутано пеленой моросящего дождя. Но во всех случаях оно привлекает необычностью своего контура, красотой своих башен.
Это здание возникло в 1840–1860 годах на месте старого сгоревшего в 1834 году дворца, представлявшего собой к тому времени сочетание самых разнохарактерных построек. Однако при пожаре удалось спасти, помимо сильно пострадавшей крипты под капеллой св. Стефана, самую ценную в архитектурном отношении часть старого дворца — Вестминстер–холл. Судьба оказалась милостива к нему и вторично: зал уцелел во время разрушительной бомбёжки немецкой авиации в мае 1941 года, когда был разрушен соседний с ним зал палаты общин.
Для современного Лондона Вестминстер–холл является лучшим и самым выразительным памятником средневековой светской архитектуры. Начатый в 1097 году, он был перестроен в конце XIV века. Генри Йевель, талантливый лондонский каменщик, уже упоминавшийся в связи с Вестминстерским аббатством, выложил стены. Знаменитые деревянные перекрытия были возведены при участии королевского плотника Хью Эрланда.
Вестминстер–холл занимает площадь в 1800 квадратных метров. Его высота 28 метров. Это один из самых грандиозных средневековых залов, известных в архитектуре Западной Европы, деревянная кровля которого к тому же не поддержана никакими опорными столбами. Пролёт зала в 21 метр ширины перекрыт резными дубовыми открытыми стропилами, держащимися на сложной системе сильно вынесенных вперёд деревянных кронштейнов. Форма этих перекрытий трудно поддаётся описанию.
Обычно их принято сравнивать со шпангоутами старинных фрегатов, как бы перевёрнутых вверх дном. Но это сравнение отнюдь не раскрывает всей сложности конструкции, высокого уровня плотничьего мастерства строителей и того поразительного художественного эффекта, которого им удалось достичь. Подобная система деревянных перекрытий, обычно применявшихся в жилых зданиях и приходских церквах Англии, явилась одним из своеобразных достижений английской средневековой архитектуры и нигде больше в Европе не получила столь широкого распространения и не достигла такого высокого художественного уровня, как в этой стране.
В Вестминстер–холле удивляет цельность композиции, безупречность пропорций и линий резного рисунка. С веками дерево перекрытий потемнело, и теперь они кажутся погруженными в таинственный полумрак. Пространство зала наполнено серебристо–лиловатым светом, льющимся через цветные витражи стрельчатых готических окон. По свидетельству англичан, в любую погоду от стен веет холодом. Всё напоминает о древности зала, помогает оживить происходившие в нём события.
Иногда здесь собирался парламент. Но уже с конца XIII века палата общин стала регулярно заседать в Вестминстерском аббатстве. В течение пятисот лет, с XIV по XIX век, Вестминстер–холл имел в основном два назначения: это был зал для коронационных банкетов и место, где заседал Верховный суд Англии. Здесь состоялись все крупнейшие судебные процессы этих столетий. В Вестминстер–холле прозвучал смертный приговор Томасу Мору, Карлу I, Гаю Фоксу, возглавившему «пороховой заговор», мятежным шотландским лордам середины XVIII века Килманроку, Бальмерино и Ловату. Здесь же в 1653 году был провозглашён лордом–протектором английской республики Оливер Кромвель, а через восемь лет, после реставрации монархии, останки Кромвеля извлекли из могилы, и его голову выставили на крыше того же Вестминстер–холла. В 1795 году в этом зале постыдным оправданием закончился нашумевший семилетний процесс над Уорреном Гастингсом, генерал–губернатором Индии, привлечённым к суду за совершённые им по отношению к Индии преступления.
Старый Вестминстерский дворец и мост. Приезд лорд–мэра. Гравюра
В XIX веке Вестминстер–холл уже перестаёт быть центром бурных событий лондонской жизни. В Сити было выстроено здание Суда, последний коронационный банкет состоялся в этом зале в 1832 году, а ещё раньше из зала навсегда были изгнаны торговцы книгами и сукнами, лотки которых вносили шумную суету в стены зала в конце XVII века. В XIX столетии Вестминстер–холл превращается в музейную реликвию, и лишь в редких случаях, когда умирает английский монарх или особо почитаемый премьер–министр, зал используют как место, где выставляют гроб с телом покойного. Последний раз эта церемония состоялась в связи со смертью Уинстона Черчилля.
Вестминстер–холл соединяется со зданием парламента выстроенным уже в XIX веке порталом св. Стефана.
В 1965 году Англия торжественно отметила 750–летие Великой хартии вольностей, обычно именующейся по–латыни Магна карта, и 700–летие английского парламента. Однако, несмотря на своё древнее происхождение и широкую известность за пределами страны, палата общин долго не имела собственной резиденции. Приходилось проводить заседания в древнем Вестминстер–холле или делить территорию зала Капитула Вестминстерского аббатства с его владельцами–монахами. Лишь в 1547 году парламент получил постоянную резиденцию в капелле св. Стефана старого Вестминстерского дворца. Чтобы приспособить капеллу XIII — XIV веков к процедуре парламентских заседаний, её пришлось целиком застроить скамьями и галереями, что исказило архитектурный облик зала. К тому же вход в капеллу лежал через Вестминстер-холл, где в то время заседал Верховный суд Англии. И все же, несмотря на эти неудобства, палата общин собиралась в капелле св. Стефана вплоть до пожара 1834 года, который вновь оставил её без постоянного места заседаний.
К лету 1835 года специальная комиссия изложила свою рекомендацию — возвести новый дворец на старом месте. По преданию, выбор местоположения во многом определялся также и тем соображением, что, находясь на берегу Темзы, здание парламента, в случае народных волнений, не сможет быть окружено революционной толпой. Строить дворец было рекомендовано в готическом или же в елизаветинском стиле (то есть в духе светской архитектуры Англии конца XVI в.).
Из девяноста семи проектов, представленных на конкурс, в готическом стиле был исполнен девяносто один. Предпочтение отдали проекту Чарльза Бэрри, архитектора молодого, но уже обратившего на себя внимание рядом построек. В 1837 году начали сооружение террасы, отодвинувшей береговую линию Темзы, а ещё через три года жена Бэрри положила первый камень в основание нового дворца.
Здание парламента — наиболее значительное творение архитектора Бэрри. И хотя оно вызвало самые противоречивые суждения и оценки, это не помешало ему сразу же стать одной из достопримечательностей города. Обращает на себя внимание верно найденная соразмерность основных объёмов столь значительного по своим масштабам сооружения. Если смотреть на него издали, неизменно производит большое впечатление почти классическая строгость и широкий размах его фасадов, и при этом — живописность его очертаний в целом. Могучая, в плане квадратная, башня Виктории и огромная часовая башня, асимметрично расположенные в северной и южной частях дворца, придают ему неповторимое своеобразие. Вместе с небольшой башенкой со шпилем, помещённой над центральным залом, они не только украшают его, но и своей высотой уравновешивают огромную протяжённость фасадов.
Башня Виктории, поднявшаяся в высоту на 104 метра, оформляет королевский вход в парламент. Во время сессии на ней поднимают британский государственный флаг. Часовая башня имеет 98 метров высоты. На ней установлен часовой механизм, отличающийся большой точностью. Можно сказать, что это «главные часы» государства. Огромный, специально отлитый для башни колокол «Биг Бен» (Большой Бен), весом 13,5 тонны, отбивает часы. Бой Большого Бена постоянно передают английские радиостанции. Своё название часы получили по имени Бенджамина Холла, одного из руководителей строительства. В период парламентской сессии, с наступлением темноты, на башне зажигается прожектор.
Британская империя сооружала своему парламенту здание редкой даже по вкусам того времени пышности и размеров. Справочники приводят цифры: 3,2 гектара площади, 3 километра коридоров, 1 100 комнат, 100 лестниц… Конечно же, сухие цифры не раскрывают художественных достоинств или недостатков дворца, но в какой‑то мере они свидетельствуют о сложной планировке здания, в которой сказались и особенности парламентской структуры, и традиции, издавна сопутствовавшие заседаниям, и повседневная деловая жизнь английского парламента. Помимо основных залов палаты общин и палаты лордов, необходимо было предусмотреть помещения, рассчитанные на парадный церемониал ежегодного открытия парламента с присутствием на нём королевы, читающей тронную речь. Нужны были специальные помещения для голосования, километры коридоров, которые соединили бы центральные залы с библиотеками, столовыми, различными подсобными помещениями. Бэрри сумел очень логично расположить все это несметное число комнат, коридоров, дворов.
Северную часть здания, осенённую башней Виктории, занимают палата лордов и помещения, связанные с ней парламентским церемониалом. К ним относятся: пышная Королевская галерея, рассчитанная на парадные процессии; комната, в которой облачают королеву для её торжественного появления в парламенте; лобби, в дословном переводе с английского — зал ожиданий, а фактически — кулуары, зал для обмена мнениями, принятия частных решений. Характерно, что тем же термином на парламентском жаргоне обозначают группу деятелей, которые в своих интересах оказывают давление на депутатов.
В южной половине дворца, рядом с «Биг Беном», расположен зал палаты общин. Тут же лобби палаты общин, помещения для голосования, резиденция спикера.
Коридоры соединяют эти важнейшие части Вестминстерского дворца с Центральным залом, занимающим середину здания и служащим своего рода приёмной, местом общения членов парламента с «внешним миром». В этом зале почти всегда царит оживление. Депутаты принимают петиции от своих избирателей. Журналисты, узнав последние парламентские новости, сразу же из многочисленных телефонных будок сообщают их своим агентствам. Здесь много публики, туристов.
Отсюда коридор ведёт в зал св. Стефана, построенный на месте уничтоженной пожаром капеллы. С возвышения в конце зала открывается лучший вид на интерьер Вестминстер–холла.
Своим успехом у современников строитель здания парламента — Бэрри во многом был обязан сотрудничеству с Огастесом Пьюджином, великолепным знатоком готической архитектуры, человеком фанатически влюблённым в искусство среднезековья и рьяным его пропагандистом. К тому же Пьюджин являлся прекрасным рисовальщиком. Исследования последних лет показывают, что множество тщательно и даже с изяществом исполненных архитектурных рисунков Вестминстерского дворца принадлежит именно его руке.
Благодаря изобретательной фантазии Пьюджина фасады и башни Бэрри украсились затейливой резьбой по камню. Образцом, вдохновлявшим Пьюджина, была капелла Генриха VII, выстроенная, как уже упоминалось, в позднеготическом «перпендикулярном» стиле и находившаяся тут же, всего лишь через дорогу от нового строившегося дворца. Особенно много работал Пьюджин по оформлению интерьеров здания парламента. Однако здесь чувство меры нередко ему изменяло. Нигде не найдёшь спокойной глади потолков и стен. Повсюду — деревянные резные панели, балдахины, ниши, яркие мозаики, огромных размеров фрески, пёстрые обои. Полы многих помещений выложены изразцами — жёлтыми, голубыми, коричневыми. Измельченность орнамента, перегруженность деталями, пестрота красок — всё то, что приводило в восторг богатую буржуазную публику 1840–х годов, утомляет глаз современного зрителя и только мешает заметить иногда подлинно высокое мастерство исполнения.
Палата лордов
Наибольший интерес представляет интерьер палаты лордов. Декоративные приёмы, встречающиеся во внутренней отделке всего дворца, достигают здесь своей кульминации. Потолок сплошь покрыт изображением геральдических птиц, зверей, цветов и т. п. Стены облицованы деревянными резными панелями, над которыми расположены шесть фресок. Восемнадцать бронзовых статуй баронов, добившихся у короля Иоанна Великой хартии вольностей, стоят в нишах между окнами, взирая на инкрустированный балдахин королевского трона, на ряды скамей, обтянутых ярко–красной кожей, на знаменитый диван лорда–канцлера.
Этот диван напоминает о давнишней традиции: раньше лорд-канцлер восседал в парламенте на мешке с шерстью, символизировавшем основы британской торговли и благосостояния. Подлинный мешок с шерстью стал теперь уже музейным экспонатом, но традиция осталась: председатель палаты лордов, облачённый в чёрную с золотом мантию, в пышном белом парике открывает заседания палаты сидя на мягком диване.
И также по традиции в северном конце зала заседаний палаты лордов существует бронзовая кованая преграда, обозначающая место членов палаты общин и возглавляющего её спикера, которое они занимают во время открытия парламента.
Часть Вестминстерского дворца, в которой находится палата общин, была разрушена во время второй мировой войны. При восстановительных работах сохранили общий готический характер архитектуры. Но резные в камне и дереве детали отделки, а также многие предметы убранства, составлявшие ранее единый стилистический комплекс со всем помещением, повторены не были. Введение осветительных софитов современных форм ещё более нарушило художественную цельность облика зала. Однако и в своём первоначальном виде зал палаты общин носил гораздо более скромный и деловой характер, чем зал палаты лордов. Его стены были покрыты тёмными дубовыми панелями, а скамьи обтянуты зелёной кожей. Это сочетание сохранено до нашего времени.
Палата общин
Залы заседаний палаты лордов и палаты общин расположены в противоположных концах дворца и разделены центральным холлом и другими служебными помещениями. Тем не менее увенчанное балдахином и обтянутое зелёной кожей кресло спикера палаты общин по плану здания находится строго на одной оси с «мешком» лорда–канцлера в палате лордов. Перед креслом спикера — большой стол. Когда начинается рабочий день палаты общин и спикер занимает своё место, на этот стол должен быть положен спикерский жезл. Без этой процедуры заседание не может начаться. Перед столом — свободное пространство, обрамлённое рядами депутатских скамей. Те, что справа от спикера, принадлежат правительственной партии, те, что слева — оппозиции. Верхняя часть зала занята галереями: одна — для прессы, над креслом спикера; другие — вокруг зала — предназначены для дипломатического корпуса и публики. Боковые двери зала палаты общин ведут в два помещения для голосования. Как известно, в английском парламенте система голосования весьма отличается от обычной. Голосуя, депутаты… выходят из зала. Тот, кто избирает западные двери, голосует «за», тот, кто выходит в восточную дверь, — «против».
Вестминстерский собор
Архитектор, строивший новый Вестминстерский дворец, должен был предусмотреть все подобные тонкости парламентской процедуры. Сама архитектура здания, планировка его помещений должна была служить поддержанию многих традиционных ритуалов.
Широко известно, что англичане особенно ревниво оберегают свои традиции. Можно сказать, что в этой стране существует своего рода культ традиций. Некоторые из них давно стали неотъемлемой частью повседневной жизни англичан, иные превратились в своего рода театральные зрелища, расцвечивающие будни. К одним относятся с полной серьёзностью, другие вызывают у самих же англичан снисходительную улыбку. Есть традиции, выросшие из бытового уклада или связанные с каким‑нибудь историческим событием. Многие из них живут как бы сами по себе, другие — специально культивируются. Существуют традиции полезные и отжившие свой век, ставшие анахронизмом. Традиций в Англии столько и они так разнообразны, что о них можно было бы написать не одну книгу. Немало их связано и с английским парламентом, который всегда находился на виду у зрителей.
В 1605 году Гай Фокс, возглавивший «пороховой заговор», попытался взорвать здание парламента. С тех пор 5 ноября каждого года стража, одетая в старинные костюмы, с фонарями и алебардами, обыскивает подвалы и закоулки дворца, хотя заранее отлично известно, что никаких бочек с порохом они в этих помещениях не обнаружат. Более того, поиски идут в новом здании дворца, выстроенном уже через два с половиной столетия после «порохового заговора».
Если заседание палаты общин заканчивается поздно ночью, то и сейчас под сводами дворца можно услышать возглас: «Кто идёт домой?» В давние времена тёмные лондонские улицы были далеко не безопасны, и парламентарии предпочитали возвращаться домой, собравшись большой компанией. Ныне здание Вестминстерского дворца и окружающие его улицы залиты ярким электрическим светом, а членов парламента ждут у подъездов удобные автомашины. Однако «Кто идёт домой?» по–прежнему звучит, как столетия назад. И таких традиций соблюдается в Вестминстере наших дней великое множество. Самой важной из них является ежегодная, пышная и сложная церемония торжественного открытия парламентской сессии с участием королевы, всех членов правительства и депутатов обеих палат.
Дома в Куин–Эннз–гейт
Памятник Ричарду Львиное Сердце
Осмотрев парламент, ещё не следует покидать район Вестминстерского дворца. Невдалеке от него, в узеньких улицах Олд-куин–стрит и Куин–Эннз–гейт можно обнаружить единственный в своём роде, сохранившийся без значительных изменений «островок» восемнадцативекового Лондона. Это целый ряд скромных кирпичных жилых домов с изящной отделкой из белого камня, выстроенных около 1704 года. Здесь переносишься в атмосферу Лондона времён Свифта и Дефо.
Тут же поблизости, на улице Виктории, расположено большое кирпичное с белыми полосами здание Вестминстерского собора, выстроенное архитектором Бентли в 1895–1903 годах в ложновизантийском стиле — с куполами, типично византийскими трёхстворчатыми окнами, имеющими полукруглое завершение, и при этом с колокольней, по очертаниям напоминающей итальянские прототипы. Эта приметная колокольня, хорошо видная издали, является одним из высотных ориентиров района Вестминстера. Внутри собор сверкает великолепными мраморами и мозаиками, оригинально сочетающимися с кирпичной кладкой стен.
Заслуживает внимания и сама площадь Парламента — прямоугольник зелёного газона, пересечённый дорожками, на котором выстроились в ряд статуи государственных деятелей Англии XIX века — лорда Пальмерстона, Дизраэли, Каннинга и других. Тут же — статуя Авраама Линкольна, являющаяся копией известного памятника в Чикаго.
Площадь Парламента была образована по плану Бэрри на месте целого лабиринта грязных и узких улиц одновременно с Вестминстерским дворцом. Соединив в единый ансамбль древнее Вестминстерское аббатство и здание парламента, она стала одним из украшений города. Нынешняя, несколько видоизменённая по отношению к первоначальной разбивка площади была осуществлена вскоре после окончания второй мировой войны.
К югу от площади Парламента, непосредственно между Вестминстерским дворцом и аббатством, лежит ещё одна, маленькая площадь, называемая Олд–палас–ярд — «Двор старого дворца». Она находится на том месте, где в XI веке впервые возникли дворцовые постройки Вестминстера. Эту площадь легко узнать по эффектной конной статуе Ричарда Львиное Сердце, работы итальянского скульптора Марокетти, установленной здесь в 1860 году. В 1899 году, то есть в 150–летнюю годовщину английской буржуазной революции, у самой стены Вестминстер–холла поставили бронзовую статую Оливера Кромвеля, созданную скульптором Хамо Торникрофтом.
Однако из всех памятников, что окружают Вестминстерский дворец, самым значительным по своим художественным достоинствам является знаменитая скульптурная группа Огюста Родена «Граждане Кале». Это одна из первоначальных авторских отливок, сделанная специально для Лондона и установленная здесь в 1915 году около башни Виктории, в садике, выходящем на Темзу. Недавно памятник был несколько передвинут и поставлен на более низкий, чем раньше, пьедестал, что отвечает замыслу самого скульптора.
Площадь Парламента и Большой Бен
Памятник Кромвелю у стены Вестминстер-холла
Большинство памятников, расположенных на центральных улицах города, создано в XIX веке и увековечивает события и деятелей английской истории прошлого столетия. За редким исключением они однообразны в своей холодной помпезности и лишены истинного вдохновения. К тому же, пожалуй, термин «памятник» — в широком смысле этого слова — к ним мало применим. Это, скорее, статуи, монументы. Чтобы стать «памятником», им, к сожалению, не хватает не только силы художественного обобщения и своеобразия, но и достаточной связи с архитектурным фоном. Вокруг них мало свободного пространства. Им тесно даже на самых крупных магистралях Лондона. Некоторые статуи ютятся у стен зданий, иные выстраиваются друг за другом по самому центру улицы, как, например, на Уайтхолле, одной из важнейших лондонских артерий, соединяющих площадь Парламента с другой известной площадью — Трафальгарской. Расположение монументов по центру улицы невольно воспринимается как ещё одна лондонская традиция, воскрешающая в памяти Чипсайд — главную улицу средневекового Сити.
Конечно, все это не исключает наличия в Лондоне целого ряда запоминающихся своим исполнением, удачно поставленных памятников. К их числу несомненно принадлежит Кенотаф, скромный мраморный обелиск, в память погибших в двух мировых войнах.
Помещённый, как и многие другие монументы, в центре улицы и также ограниченный сравнительно небольшим пространством, он, тем не менее, сразу же обращает на себя внимание монументальностью, простотой и лаконизмом своих форм. Известному английскому архитектору Э. Лаченсу, создавшему Кенотаф в 1919–1920 годах, удалось найти верные пропорции для самого памятника и точно соотнести его с окружающими зданиями. Ежегодно, в начале ноября, здесь совершается торжественная церемония возложения венков, которая собирает большое число жителей Лондона.
Кенотаф
Уайтхолл
Кенотаф установлен на том месте, где короткая улица Парламента переходит в Уайтхолл — улицу важнейших правительственных учреждений столицы. Последнее обстоятельство именно и принесло известность этой парадной, но, за редким исключением, малоинтересной в архитектурном отношении магистрали. Первые официальные здания появились здесь в XVIII веке, но свой нынешний облик Уайтхолл приобрёл уже в начале XX столетия.
В 1722–1726 годах на Уайтхолле, рядом с нынешней Трафальгарской площадью, было выстроено Адмиралтейство (архитектор Томас Рипли). Оно отгорожено от улицы так называемым Адмиралтейским экраном — стеной с колоннами и нишами, увенчанной фигурами двух бронзовых морских коней. Возведённый в 1759 — 1761 годах талантливым английским архитектором Робертом Адамом, экран является одной из самых ранних его работ. В 1911 году архитектор Уэбб закончил весь комплекс сооружением Арки Адмиралтейства, в которой ныне помещается библиотека.
С Адмиралтейством почти соседствует мрачное серое строение с часовой башней, которое обычно называют «Конная гвардия» (Horse Guards), возведённое в 1750–1760 годах по несколько более ранним чертежам Уильяма Кента. В Лондоне оно широко известно тем, что ежедневно в 11 часов утра перед ним совершается сложный церемониал смены конного караула — зрелище весьма эффектное, обычно привлекающее немало зрителей.
На Уайтхолле находится казначейство, законченное постройкой в 1845 году, здания министерства внутренних и иностранных дел — оба работы архитектора Скотта (1868–1873 гг.), министерства обороны, выстроенное по проекту архитектора Юнга в 1907 году. Достопримечательностью Уайтхолла является и маленькая улица Даунинг–стрит, известная тем, что в доме № 10 начиная с середины XVIII века находится официальная резиденция премьер–министра Англии. Фотографии этого небольшого кирпичного здания с неизменно стоящим у дверей полицейским часто рекламируют путеводители и справочники по Лондону.
Адмиралтейство и Адмиралтейский экран
Самым примечательным зданием на Уайтхолле несомненно является Банкетинг–хауз, или Банкетный зал, выстроенный в 1619— 1625 годах первым крупным английским архитектором Иниго Джонсом. Свидетель важных исторических событий, редкий по своему художественному значению памятник, вошедший в золотой фонд английской архитектуры, он оказал воздействие на творчество нескольких поколений английских архитекторов.
Арка Адмиралтейства
Банкетинг–хауз — это единственно сохранившаяся часть дворца Уайтхолл, давшего название и нынешней улице и всему кварталу, бурное развитие которого началось ещё четыреста лет тому назад, ознаменовав новый этап в строительстве Лондона. Поэтому предыстория Банкетинг–хауза, в какой‑то мере определившая лицо целого района современного города, заслуживает того, чтобы на ней остановиться.
Заметные перемены в облике Лондона стали намечаться в начале XVI столетия, вскоре после окончания в 1485 году длительной кровавой междоусобной войны, получившей название войны Алой и Белой розы. В стране установилась единая централизованная королевская власть, поддержанная горожанами Лондона и парламентом.
Позиции абсолютизма в Англии особенно укрепляются при Генрихе VIII, который отказывается подчиниться Риму, идёт на разрыв с католической церковью и объявляет себя главой новой, реформированной, англиканской церкви. Реформация сопровождается не только разрушением монастырей, но и конфискацией в пользу короны их имущества и земель, которыми король теперь наделяет своих фаворитов или богатых купцов Лондона. Дома новых владельцев вырастают на месте бывших монастырей в самом Сити и вокруг него; интенсивно застраивается пространство по берегу Темзы между Сити и Вестминстером. Перераспределение земель оказало немаловажное воздействие на архитектурный облик города: уничтожалось или перестраивалось сразу большое количество зданий, ранее определявших городской силуэт.
Венецианский посол в Англии — Соранцо писал в 1551 году о том, что по берегам Темзы стоит уже «много больших и красивых дворцов, но руины церквей и монастырей портят все впечатление».
Смена конного караула во дворе здания «Конной гвардии» на Уайтхолле
Наиболее крупное строительство в XVI веке ведёт королевский двор. Средства, концентрировавшиеся в его руках, открывали в этой области широкие возможности. Особенно большие работы развернулись поблизости от Вестминстерского дворца и аббатства. Здесь, на землях, до 1532 года принадлежавших госпиталю для прокажённых при монастыре св. Якова, вырастает, существующий и поныне, Сент–Джеймсский дворец. В руки короля переходят конфискованные владения кардинала Уолси — лорда-канцлера Англии и архиепископа Йоркского, попавшего в опалу в 1529 году. Среди этих владений находился богатый городской дом Уолси, известный под названием Йорк–хауз или Йорк–плейс. Здание тотчас же начали расширять и перестраивать, дав ему новое название — дворец Уайтхолл.
Тогда же, в середине XVI века, для королевских охот были огорожены и объявлены заповедными большие пустоши и леса, расположенные вблизи дворца. Они составили территорию нынешних лондонских парков — Сент–Джеймсского, Грин–парка и Гайд–парка. Впоследствии, когда вокруг разросся Лондон, дворцы и просторные парки оказались в центре города.
Главным лондонским дворцом в XVI столетии стал Уайтхолл. Он представлял тогда собой группу разнохарактерных зданий, которые со своими усадьбами занимали территорию от Трафальгарской площади до здания парламента и от Темзы до Сент-Джеймсского парка. Время это в истории Англии было ознаменовано многими успехами в области развития светской культуры. Впервые Англия соприкоснулась с искусством стран, уже вступивших в эпоху Возрождения. Для работы в Вестминстерском аббатстве приглашают итальянских мастеров. Из Германии ко двору Генриха VIII приезжает один из крупнейших художников того времени — Ганс Гольбейн Младший. Помещения для него были отведены во дворце Уайтхолл.
В конце XVI — начале XVII века блестящую страницу в истории дворца составили театральные представления — так называемые «маски». Особенно славились декорации и костюмы, созданные Иниго Джонсом, человеком широко образованным и разносторонне талантливым. Когда 12 января 1619 года пожар уничтожил старый Банкетный зал дворца, где обычно давали представления «масок», именно Иниго Джонсу и поручили выстроить новый Банкетный зал, рассчитанный на парадные приёмы, встречи послов и, по–прежнему, на театральные представления. Выстроенное Джонсом здание, то самое, которое теперь украшает собой Уайтхолл, открыло новую страницу в истории архитектуры Англии. Оно означало решительный поворот английского зодчества к художественным принципам Ренессанса и приобщение к архитектурным традициям континентальной Европы. Здесь проявилось новое для Англии понимание пропорций и стремление к гармонии, опирающейся на строгий математический расчёт. Основные пропорции здания находятся в соотношении 1 : 2. Банкетинг–хауз имеет 34 метра в длину, 17 метров в ширину и столько же в высоту. Над высоким цоколем поднимаются два этажа. Ритмично, в линию, расположены по фасаду широкие окна. Центр здания выделен восемью колоннами — ионического ордера в нижнем ряду, коринфского — в верхнем. Над окнами верхнего этажа — фриз в виде резных в камне гирлянд. Изящная балюстрада завершает всю композицию.
Банкетинг–хауз
Своей цельностью и компактностью Банкетинг–хауз заставляет вспомнить образцы итальянской архитектуры XVI века, и в частности— традиции Андреа Палладио, творчески воспринятые Иниго Джонсом. Старинные гравюры, на которых Банкетинг–хауз изображён в окружении более ранних зданий, дают наглядное представление о коренных изменениях, начавшихся в английской архитектуре. К сожалению, сейчас Банкетинг–хауз уже гораздо меньше выделяется среди соседних построек. Богатый «министерский» Уайтхолл начала XX века подчинил себе всё, что оставалось на нём от предшествующих столетий.
Банкетинг–хауз Иниго Джонса широко известен также и тем, что его огромный двухсветный зал, занимающий почти все здание, украшен плафоном кисти гениального фламандского мастера Рубенса. Он был написан специально для этого зала и в настоящее время представляет собой единственную хорошо сохранившуюся работу художника в области плафонной живописи. Исполненный Рубенсом во Фландрии, плафон был перевезён в 1635 году в Лондон и занял предназначенное для него место. Он состоит из девяти частей, соответственно членениям потолка Банкетинг–хауза. Каждая часть является самостоятельной аллегорической композицией, но все вместе они объединены общей темой прославления Якова I. Таково было условие заказа, предложенное Рубенсу Карлом I, сыном Якова. Великолепные эскизы к этому плафону хранятся в коллекциях Государственного Эрмитажа.
Несколько поколений английских монархов лелеяло мечту о грандиозной перестройке всего комплекса старых зданий дворца Уайтхолл. Сохранились проекты 1630–х, 1647–1648, 1661 годов. Наиболее ранние из них исполнены Иниго Джонсом и частично его учеником Джоном Уэббом. Банкетинг–хауз должен был стать одним из звеньев нового огромного дворца, для которого была отведена вся территория старого Уайтхолла со всеми его угодьями. Однако исполнение такого грандиозного плана было явно не под силу английскому двору, тем более накануне гражданской войны 1640–1649 годов.
Близилась английская буржуазная революция. 30 января 1649 года по приговору Верховного судебного трибунала, прозвучавшему в Вестминстер–холле, Карл I был казнён. Казнь происходила у стен Банкетинг–хауза, через окно которого Карл I взошёл на эшафот.
Несколько лет спустя, в годы протектората, Уайтхолл стал резиденцией Оливера Кромвеля, который поселился в нём со своим секретарём — знаменитым литератором Джоном Мильтоном. Позже, в период Реставрации, здесь пребывал двор Карла II.
Проекты перестройки дворца никогда не были осуществлены. В 1697 году очередной пожар уничтожил все дворцовые строения, кроме Банкетинг–хауза, к счастью, избежавшего огня. В конце XIX века в нём разместили экспозиции военно–исторического музея, а после реставрационных работ 1964 года зал вновь предполагалось использовать для приёмов и концертов.
Если пройти по Уайтхоллу от Банкетинг–хауза в сторону Трафальгарской площади и повернуть налево, под Арку Адмиралтейства, то попадёшь на красивую улицу, обсаженную молодыми платанами. Это Мэлл, самая широкая и самая прямая улица центральной части Лондона. Если бы не асфальт, её можно было бы принять за парковую аллею, тем более что по всей длине к ней примыкает Сент–Джеймсский парк. Действительно, первоначально Мэлл был проложен в 1660–1662 годах выдающимся парковым архитектором Людовика XIV Ле Нотром, приглашённым в Англию для разбивки Сент–Джеймсского парка. Тогда Мэлл представлял собой одну из аллей, обсаженную четырьмя рядами деревьев, и король играл здесь в мяч. Французское название игры — пэль-мэль превратилось в английском произношении в пэлл–мэлл и дало имя двум нынешним улицам: Мэлл и параллельной ему улице Пэлл–Мэлл. Свой современный вид Мэлл приобрёл только в самом начале XX века, когда архитектор Эстон Уэбб превратил его в парадный подъезд к Букингемскому дворцу, с 1837 года главной лондонской королевской резиденции.
Букингемский дворец. Восточный фасад
Перед Букингемским дворцом была создана просторная круглая площадь, в центре которой поставлен довольно громоздкий памятник королеве Виктории в окружении множества бронзовых аллегорических фигур (скульптор Брок, 1901 г.).
Парадный, но безрадостно–скучный восточный фасад дворца, оформленный Эстоном Уэббом, относится к 1913 году. Именно этот, главный фасад наиболее известен и лондонцам и приезжим, так как перед ним на широком дворе, обнесённом массивной решёткой из кованого железа и бронзы, каждое утро совершается смена караула королевских гвардейцев.
Парадные смены караула происходят и в других странах. Но, пожалуй, только в Англии, с её умением культивировать традиции, эта церемония превратилась в одну из достопримечательностей города.
Однако вернёмся к Букингемскому дворцу. Он принадлежит к тем зданиям Лондона, первоначальный облик и основной замы–сел которых с течением времени был совершенно изменён. Его история и название восходят к началу XVIII столетия. В ту пору на этом месте находился загородный дом герцога Букингемского, выстроенный в 1705 году в незначительном отдалении от тогдашнего Лондона. В 1825 году известный английский архитектор Джон Нэш начал перестройку старого дома для короля Георга IV. Архитектор классического направления, Нэш особенно прославился в области городской планировки, о чём речь будет ещё впереди, а также был широко известен умением выгодно использовать пейзажное окружение для своих построек. Перед его Букингемским дворцом находился глубокий двор, открытый в сторону Мэлла, отчего этот городской дворец воспринимался как богатый загородный дом, который хорошо согласовывался с расположенными вокруг него парками. Сменивший Нэша Эдвард Блор[5] пристроил в 1846 году корпус, замкнувший двор со стороны Мэлла, и композиция Нэша оказалась полностью нарушенной. Восточный фасад этого корпуса, лишь переоформленный в 1913 году Уэббом, и является ныне главным фасадом дворца. Свой первоначальный характер здание сохранило только с западной стороны, выходящей в дворцовый сад.
Богатые лепкой и позолотой, несколько тяжеловесные, интерьеры дворца недоступны для посетителей. Но в недавние годы для обозрения была открыта королевская картинная галерея, в которой хранится значительное количество работ выдающихся мастеров западноевропейской школы, а также картины английских художников.
Сент–Джеймсский дворец. Надвратная башня
На Мэлле, неподалёку от Букингемского дворца, находятся и другие известные лондонские дворцы. В их числе Сент–Джеймсский дворец и примыкающий к нему Кларенс–хауз, а также Мальборо–хауз, построенный Реном в 1709–1710 годах и ставший с 1817 года королевской собственностью. В историческом и архитектурном отношении из них особенно интересен Сент–Джеймсский дворец. Большая его часть была перестроена после пожара 1809 года. Но кирпичная надвратная башня с разномасштабными окнами и восьмигранными зубчатыми угловыми башнями сохранилась ещё от XVI столетия. Со временем кирпич потемнел, башня стала казаться суровой и мрачной, похожей скорее на крепостное, чем дворцовое сооружение. Она является типичным памятником английской дворцовой архитектуры времени Тюдоров, стоявшей на грани средневековья и Возрождения, когда дворец–крепость только ещё начинал превращаться в более удобное и открытое для солнца светское жилище.
Несмотря на то что само здание вот уже более ста лет как перестало служить главной королевской резиденцией в Лондоне, в представлении англичан все же именно Сент–Джеймсский дворец связан с понятием «двор»; считается, например, что все иностранные послы аккредитованы при Сент–Джеймсском дворе.
Триста–четыреста лет тому назад название «Вестминстер» относилось только к очень небольшому участку города и связывалось, главным образом, с Вестминстерским аббатством и дворцом, где находились высшие законодательные и судебные учреждения страны. Со временем поблизости выросли и другие дворцы–резиденции, на Уайтхолле сконцентрировались министерства, и все это несколько расширило район правительственного Лондона. Нынче, произнося слово «Вестминстер», лондонец подразумевает не только те кварталы, где расположены Вестминстерское аббатство и здание парламента, но и те, где находится министерский Уайтхолл и соседствующие с ним дворцы.
Все происходящее в Вестминстере постоянно привлекает к себе внимание. Непрестанно сменяющие друг друга шумные политические события быстро становятся предметом горячих споров и обсуждений. Так было несколько столетий тому назад, так происходит и сейчас. Одни события становятся важными этапами в истории государства, иные быстро исчезают из памяти. А немые свидетели этих событий — превосходные архитектурные ансамбли Вестминстера, выдающиеся шедевры английского зодчества, здесь расположенные, продолжают привлекать к себе людей и являются предметом законной гордости англичан, любящих и ценящих памятники искусства и старины своей древней столицы.
Часто говорят о том, что Вестминстер незаметно переходит в Вест–энд. Это, конечно, правильно. Собственно говоря, если иметь в виду Вест–энд как географическое понятие, то и сам Вестминстер должен быть отнесён к Вест–энду. Если же говорить о Вест–энде в целом, в том смысле, какой вкладывают в него сами лондонцы, то к нему, помимо уже упомянутого Вестминстера, следует отнести огромные парки, примыкающие к дворцам, и выросшие вокруг них за последние триста лет кварталы центрального Лондона с их разнообразными площадями и улицами, особняками и роскошными магазинами, театрами и аристократическими клубами, знаменитыми лондонскими музеями. И хотя все это уже давно перестало быть «западным концом», само название «Вест–энд» укрепилось, хотя в него вкладывают теперь не столько географический, сколько социальный смысл. Вест–энд — это парадный, богатый Лондон, являющийся контрастом рабочему Ист–энду.
Знакомство с Вест–эндом удобнее всего начинать с его замечательных парков, затем перейти на улицы и площади, побывать в музеях и театрах центрального Лондона.
Наиболее известные парки Лондона — Сент–Джеймсский, Грин-парк и Гайд–парк, западная часть которого называется Кенсингтон-гарденз, тянутся цепочкой друг за другом. Все они были королевскими угодьями и возникли на месте заповедных охотничьих лесов, огороженных в XVI веке Генрихом VIII. Если посмотреть на карту, то видно, что разросшийся вокруг город вклинился в них, чётко отграничив их друг от друга. И все же их площадь и сейчас огромна — почти 400 гектаров. Это уникальный случай, когда в центре большого, столичного и к тому же древнего города оказалось такое обилие зелени. Развиваясь как город рассредоточенного типа, не скованный кольцом городских стен, Лондон мог позволить себе такое неэкономное расходование площади.
Гайд–парк–корнер
Арка Веллингтона у входа в Гайд-парк
Эти парки, наиболее известные благодаря своему центральному местоположению, далеко не единственные в Лондоне. Несколько севернее лежит Риджентс–парк, площадью в 63 гектара, то есть больше, чем Сент–Джеймсский и Грин–парк вместе взятые. К южному берегу Темзы выходит большой увеселительный парк Баттерси. Виктория–парк — единственный крупный участок зелени в рабочем Ист–энде. На западных окраинах города расположен грандиозный (993 га) Ричмонд–парк. Рядом с ним — Ботанический сад в Кью; далее, к северу, великолепные просторы Хэмстеда; к востоку — Гринвичский парк… И это не считая множества других садов и парков с громкими названиями, а иногда и вообще без названий.
Лондонцы гордятся своими парками и очень ценят их. Для них это не только предмет эстетического наслаждения, а действительно «лёгкие» города. Специфический характер английских парков позволяет почти забыть о том, что ты находишься в сердце огромной столицы. Конечно, здесь есть и аллеи, и статуи, а иногда и фонтаны, но большая часть площади парков всегда отдана просто деревьям, траве и воде. На траве можно и сидеть и лежать. Она не мнётся: её коротко подстригают, культивируя веками. Бегай по ней, играй или загорай, сколько хочешь, если позволит нещедрое лондонское солнце.
Большинство лондонских парков—так называемые пейзажные парки. Основной принцип их разбивки — естественность, близость к нетронутой природе. Главная роль в них отводится просторным лужайкам, полянам, часто с одиноко стоящими на них деревьями. Дорожки отодвинуты обычно к краям полян. Акцентируется не красота самой садовой дорожки, а тот вид, который с неё открывается. Что же касается представлений о том, что считать нетронутой природой, то они достаточно видоизменялись в течение XVIII и начала XIX века, когда вопросам садоводства в Англии уделяли особенно много внимания. Кенсингтон–гарденз и Гайд-парк, над планировкой которых в 1730 году трудился садовод Бриджмен, сад в Кью, созданный в 1760–х годах известным английским архитектором Чеймберсом, Риджентс–парк, распланированный Нэшем около 1800 года, — все они представляют разные виды и периоды в истории лондонских пейзажных парков. Внимательный глаз и теперь заметит существующую между ними разницу, хотя время и люди внесли в их первоначальный облик значительные коррективы.
Гайд-парк
Регулярных парков с прямыми стрелами аллей, подстриженными деревьями и цветниками чётких геометрических форм в самом Лондоне мало. Из них, в первую очередь, заслуживает внимания привлекательный цветник в духе голландских регулярных садов, разбитый перед Кенсингтонским дворцом. Зато в Хэмптон-корте, близ Лондона, можно увидеть не только прекрасный регулярный парк во французском стиле, один из лучших в Англии, но и целую «коллекцию» маленьких садов: «английский времён Тюдоров», «голландский» и другие. Они славятся своей красотой и разнообразием и составляют очень удачный фон для дворца, который сам по себе является одним из замечательных памятников английской архитектуры.
Широкой известностью не только в Англии, но и за её пределами пользуется сад в Кью. В нём нынче размещается один из крупнейших в мире ботанических центров. Этот «сад» площадью в 120 гектаров был заложен двести лет назад по проекту архитектора Чеймберса, явившегося инициатором создания так называемых «парков с сюрпризами», которые оказали большое влияние на европейское садоводство. Миниатюрные храмы, беседки, мостики, открывавшиеся взору на поворотах дорожек, были призваны сделать прогулку по такому парку особенно занимательной, богатой разнообразными впечатлениями. Среди «сюрпризов» в Кью особенно известна существующая и поныне китайская пагода 50–метровой высоты, построенная Чеймберсом в 1762 году как дань возросшему в Англии второй половины XVIII века интересу к искусству и экзотике заморских стран.
Из парков центрального Лондона наиболее живописен Сент-Джеймсский. Это типичный пейзажный парк, выглядящий так, как будто рука садовода и не прикасалась к природе. В своей основе он сохраняет планировку Джона Нэша, предложенную в 1828 году взамен существовавшей здесь ранее регулярной разбивки, осуществлённой по проектам Ле Нотра. По всей длине парка протянулся пруд. Если остановиться на мостике, переброшенном через него, то глазам откроется один из красивейших видов Лондона: башни Вестминстерского аббатства на фоне серебристо–голубого неба, как бы вырастающие из зелёных крон. На воде и на суше — стаи птиц: лебеди, дикие утки и обязательно… пеликаны. Это традиция, ведущая своё начало от XVII века, когда русский посол в Англии подарил Карлу II двух пеликанов для коллекции птиц, которых король разводил в Сент–Джеймсском парке. Птиц никто не трогает, и они совсем не боятся людей. Вообще не только в Сент–Джеймсском, но и в других лондонских парках много пернатых. А в окраинных парках можно увидеть и стада грациозных оленей.
Роттен–роу и Гайд–парк–корнер–скрин
В непринуждённую, почти сельскую атмосферу лондонских парков вносит диссонанс небольшая площадь, находящаяся здесь же поблизости, на стыке Грин–парка и Гайд–парка, где современный город бурно врывается в мир тишины и идиллического спокойствия. Это известнейшее место в Лондоне, Гайд–парк–корнер, маленькая площадь, образовавшаяся на скрещении нескольких оживлённейших улиц. Она считается чуть ли не самым шумным и загруженным перекрёстком Европы. Здесь постоянно бурлит транспортный водоворот. При наибольшей загрузке за час проходит пять–шесть тысяч автомашин. Те из них, что стремятся на Пикадилли, ныряют в тоннель, остальные растекаются несколькими потоками по площади, как будто исполняют какой‑то замысловатый автомобильный танец. Пешеходам здесь нет пути. Перебраться на другую сторону улицы можно, только лишь воспользовавшись подземными переходами, открытыми в 1950–х годах. Кажется невероятным, что совсем рядом, в нескольких минутах ходьбы, на изумрудных лужайках Гайд–парка пасутся медлительные тучные бараны, что рядом по аллее, начинающейся у самого Гайд–парк–корнера, совсем как сто лет назад, скачут кавалькады всадников в специальных костюмах для верховой езды или, выехав на утреннюю прогулку, гарцует на лошадях целое семейство.
Здесь, на Гайд–парк–корнер, особенно остро можно почувствовать, что значат все эти парки для жителей Лондона, как способствуют они нервной разрядке в условиях напряжённого темпа городской жизни. В парке лондонец сразу же начинает жить в ином окружении, в замедленном ритме. Зелень, вода, птицы, живописные пейзажи рождают новые впечатления, всё успокаивает и даёт отдых. И это даже в том случае, если лондонец просто проходит через парк, направляясь из одного квартала в другой по своим делам, не говоря уже о времени обеденного перерыва или отдыха после работы.
Гайд–парк–корнер всегда был одним из самых оживлённых центров аристократического Лондона. Когда в конце XVII века стали застраиваться богатыми домами район улицы Пикадилли и кварталы севернее Сент–Джеймсского дворца, угол у Гайд–парка начали рассматривать как важный композиционный центр тогдашнего Лондона, как парадный въезд в город. Во второй половине XVIII века наиболее известные лондонские архитекторы создавали проекты для его оформления. В 1778 году выдающийся архитектор и градостроитель Роберт Адам предложил поставить здесь триумфальную арку, а по обе стороны от неё у входов в Гайд–парк и Грин–парк — колоннады. Отголоском этой идеи оказался архитектурный ансамбль Гайд–парк–корнера, созданный в 1825–1828 годах Децимусом Бартоном, но уже не как парадный въезд в город, а как подступ к Букингемскому дворцу, также начатому строительством в 1825 году. Этот ансамбль, несколько видоизменённый, существует и поныне. У начала аллеи Конститьюшн–хилл возвышается триумфальная арка. Она известна как «Арка Веллингтона», так как на ней была установлена конная статуя герцога, заменённая в 1912 году бронзовой статуей богини победы на колеснице. Напротив неё, у главного входа в Гайд–парк поставили беломраморную колоннаду, прорезанную тремя арками и украшенную рельефами, воспроизводящими фриз Парфенона, привезённый в Англию в 1801–1803 годах.
Марбл-арч
В парк ведёт много красивых ворот и калиток. Кроме главных ворот — Гайд–парк–корнер–скрин, особенно известна Мраморная арка — Марбл–арч, стоящая у северо–восточного угла парка. Это монументальное сооружение с тремя проездами, с колоннами и рельефами, прототипом для которого послужила римская триумфальная арка Константина, было задумано Джоном Нэшем. Первоначально арка замыкала двор перед Букингемским дворцом. Когда же Блор закончил строительство нового дворцового корпуса, арку передвинули к Гайд–парку. Позднее, в 1908 году, из‑за сильного движения транспорта угол парка пришлось срезать, и с тех пор Марбл–арч оказалась самостоятельно стоящей посреди площади.
Из всех лондонских парков Гайд–парк наиболее тесно связан с жизнью города, его историей. Может быть, в этом сыграли роль его гигантские размеры (250 га вместе с Кенсингтон–гарденз), удобное местоположение и то, что он был открыт для публики раньше, чем другие королевские парки, — ещё в 1637 году, то есть накануне английской буржуазной революции. И может быть, именно потому Гайд–парк кажется самым английским из лондонских парков. Сотни людей, отдыхающих прямо на газонах; всадники, гарцующие на Роттен–роу — аллее со специальным мягким грунтом, ещё в XVII столетии отведённой для верховой езды; ораторы на углу парка у Марбл–арч, говорящие на самые различные темы, от серьёзных, политических, до таких, как ведение домашнего хозяйства или обучение певчих птиц; многолюдные митинги и демонстрации на широких парковых полянах — все это Гайд–парк, и все это Лондон.
Памятник Питеру Пану в Кенсингтонском саду
Западнёй частью Гайд–парка, Кенсингтон–гарденз, завладели дети. Здесь, на Круглом пруду, маленькие (а иногда и большие!) лондонцы устраивают состязания игрушечных яхт, а на широкой аллее бегают наперегонки. Все это тоже стало традицией, особенно после того как в 1904 году появилась чудесная сказка писателя Д. Бэрри, место действия которой — Кенсингтон–гарденз. Главному герою этой сказки, вечно юному Питеру Пану, в 1912 году за одну ночь, как в сказке, был поставлен бронзовый памятник (скульптор Джордж Фрэмптон), полюбившийся лондонцам самых разных возрастов. Но и для тех, кто не знаком с героями сказки Бэрри, кто ничего не знает о «дорожках, которые протоптались сами собой», — потому что им скорее хотелось попасть к Круглому пруду, обещающему столько занимательных развлечений, или кто даже не догадывается о том, какое оно необыкновенное, это дерево Чекко Хьюллета, где мальчишки всегда ведут раскопки, потому что Чекко потерял здесь один пенс, а нашёл вме–сто него целых два, — и для них в Кенсингтон–гарденз найдётся много интересного. Нужно обязательно посмотреть великолепные цветники «голландского» сада перед Кенсингтонским дворцом и сам Кенсингтонский дворец, лучшая часть которого была возведена Кристофером Реном для Вильгельма Оранского в 1689—1691 годах, и расположенные во дворце редкостные коллекции Музея истории Лондона.
Памятник принцу Альберту
Что касается памятника принцу Альберту — мужу королевы Виктории, установленному в одном из оживлённейших мест Лондона, где Кенсингтон–гарденз сливается с Гайд–парком, то он обязательно сам обратит на себя внимание своей претенциозностью и гигантскими размерами. Он был создан по проектам Гилберта Скотта в 1863–1872 годах. Высота всего памятника от уровня земли 55 метров. Несколько широких маршей ступеней ведёт со всех четырёх сторон к высокому цоколю, украшенному 178 мраморными фигурами художников и скульпторов, музыкантов и поэтов разных эпох. По углам — скульптурные группы, олицетворяющие ремесла и науки. На цоколь поднята пятиметровая бронзовая, золочёная фигура принца, а над ней, опираясь на тонкие пучки гранитных колонн, возвышается каменный балдахин, украшенный мозаиками и увенчанный готическим шпилем. Археологическая тщательность в воспроизведении средневековых архитектурных и орнаментальных мотивов сочетается здесь с ярко выраженным стремлением к внешней эффектности и парадности, при полном, однако, отсутствии должной монументальности. Этот памятник явился, пожалуй, наиболее пышной и дорогостоящей иллюстрацией тенденций, характерных для официального искусства викторианской Англии. Весьма характерен он и для творчества Джорджа Гилберта Скотта, последователя идей Пьюджина, архитектора и археолога, необыкновенно почитавшегося в Англии второй половины XIX века, для которого основной архитектурный принцип состоял в том, чтобы «украшать конструкцию».
"Хрустальный дворец". Гравюра
Памятник принцу Альберту связан с целой группой зданий мемориального характера, расположенных поблизости, в районе Южный Кенсингтон. Они как бы представляют отдельную страницу в истории Лондона второй половины XIX века, которая начинается открытием в 1851 году на территории Гайд–парка Первой всемирной выставки. В её организации большую роль сыграло Общество искусств, учреждённое ещё в 1754 году с целью поощрения искусств, ремёсел и торговли. Главной достопримечательностью выставки оказалось само выставочное помещение — знаменитый «Хрустальный дворец», получивший известность далеко за пределами Англии. Он представлял собой огромную, расположенную террасами трёхнефную постройку с центральным трансептом, состоявшую из ажурного железного каркаса, заполненного стеклом. Дворец очень напоминал оранжерею, тем более что внутри него оставались расти два больших вяза, рубить которые было запрещено парламентом. Это сходство не удивительно, так как строителем «Хрустального дворца» был садовник Джозеф Пэкстон. Его опыт создания огромных оранжерей для заморских пальм подсказал простое и оригинальное решение. Была создана конструкция, состоявшая из однотипных, заранее заготовленных частей. Их применение давало возможность осуществить строительство в кратчайшие сроки. Здание, занимавшее около 70 ООО квадратных метров площади, начали собирать всего лишь за девять месяцев до открытия. Современники считали «Хрустальный дворец» чудом инженерного искусства. Позднее Корбюзье писал: «Я не мог оторвать глаз от этой торжествующей гармонии». К сожалению, этот «хрустальный предвестник» современных конструкций не сохранился до наших дней. После Всемирной выставки его демонтировали, потом с некоторыми изменениями вновь собрали в Сайденхемском парке, в южном Лондоне. Здесь его постигла печальная участь: он сгорел в ноябре 1936 года. Но составить представление о ранних английских сооружениях из стекла и металла можно, посмотрев существующие по сей день лондонские вокзалы, такие, как Кингз–кросс (архитектор Кьюбитт, 1851–1852) или Пэддингтон (архитектор Дигби Уайат, 1852 — 1854). Нынче их архитектурные формы покажутся бесконечно старомодными, но в своё время они вносили свежую струю в архитектуру Англии, и в частности — Лондона, и представляли разительный контраст стилизаторским тенденциям официальной английской архитектуры второй половины XIX столетия.
После окончания Первой всемирной выставки по инициативе Общества искусств на средства, полученные от выставки, парламентом был куплен земельный участок, к югу от Кенсингтон–гарденз, с тем, чтобы создать на нём комплекс музеев и учреждений для пропаганды достижений в области прикладных искусств.
В этом решении сказалось стремление к возрождению художественных ремёсел, желание способствовать развитию всех видов прикладного искусства. Таким образом, в 1857 году возник Южно–Кенсингтонский музей, известный с конца XIX века как Музей Виктории и Альберта — крупнейшее в Англии хранилище памятников прикладного искусства разных времён и народов.
По соседству с Музеем Виктории и Альберта находится политехнический музей — Музей науки, отпочковавшийся от Южно-Кенсингтонского музея в начале XX столетия. В этом же квартале расположен огромный музей естественной истории, являющийся филиалом Британского музея, выстроенный в 1873 — 1880 годах. Поблизости находятся Геологический музей и Промышленно–коммерческий, выросший на базе Имперского института (1887 — 1893), теперь называющегося Институтом содружества наций.
Рядом с музеями возникли и учебные заведения. В 1883 году начало строиться здание Королевского музыкального колледжа — Лондонской консерватории, а в 1900 году в центральном корпусе тогдашнего Имперского института временно разместился Лондонский университет.
Концертный зал Альберт-холл
На северной оконечности квартала, через дорогу от памятника принцу Альберту, был выстроен в 1867— 1871 годах по проекту Фоука знаменитый Альберт–холл, крупнейший лондонский зал, рассчитанный более чем на восемь тысяч слушателей и предназначенный для различных конференций и концертов. Это круглое кирпичное здание — своего рода «колизей» — под куполом из стекла и металла. Все наружные украшения сведены к терракотовому фризу с аллегориями наук и искусств. Своей широкой известностью зал во многом обязан тому, что уже давно стал местом ежегодных общедоступных симфонических концертов, инициатором которых был известный английский дирижёр Генри Вуд.
В архитектурном отношении всю эту группу зданий, весьма разнообразных по своему внешнему виду, объединяет лишь печать эпохи, их создавшей: характерное для викторианской Англии комбинирование и стилизация форм, унаследованных от прошлых столетий, стремление к торжественной парадности. Единого архитектурного ансамбля они не составляют, однако как музейный и научный комплекс они представляют большой интерес.
Вест–энд не есть нечто единое. Если посмотреть на карту Лондона, то можно увидеть, как сетка широких магистралей, проложенных или расширенных в XIX — начале XX века, разграничивает его кварталы. Разграничивает не только на карте, но и в действительности. Различные части Вест–энда имеют своё специфическое лицо. Главные улицы — «реки» и «прибрежные полосы» домов живут своей особой, бурной и напряжённой жизнью, по своему ритму совсем не похожей на ту, что течёт в глубине кварталов. Вдоль улиц Оксфорд–стрит, Риджент–стрит, Пикадилли, Нью–Бонд–стрит и других протянулись километры сверкающих колоссальных витрин самых дорогих и роскошных магазинов Лондона. Это крупнейший торговый центр всей страны, главная резиденция богатейших торговых фирм, дочерние предприятия которых можно встретить чуть ли не в каждом городе Англии. Поблизости от парков издавна располагалось особенно много аристократических особняков. В последнее время некоторые из них были перестроены в роскошные гостиницы для миллионеров, иные сдаются внаём по фантастическим ценам. Квартал Сохо, где в конце XVII века начали селиться богатые эмигранты, до сих пор сохранил экзотический колорит иностранного квартала, но давно уже перестал быть районом богатых. Квартал Блумсбери, строго говоря, уже не относящийся к собственно Вест–энду, но отделённый от него лишь улицей Оксфорд–стрит, всегда отличался спокойствием и тишиной и не случайно стал одним из научных центров Лондона. Полной противоположностью Блумсбери является треугольник между Трафальгарской площадью, Пикадилли–серкус и Лейстер–сквер, находящийся в самом сердце Вест–энда. Нынче это почти нежилой, невероятно шумный центр зрелищных предприятий. А совсем неподалёку от ослепительных, ошеломляющих богатством витрин, кварталов, в которых расположены особняки и правительственные здания, поблизости от стен Вестминстерского аббатства и аллей Гайд–парка, сразу же за парадным фасадом лондонского Вест–энда, в глубине его кварталов находится немало домов, где ютится беднота, лишённая элементарных условий человеческого существования. Трущобные кварталы вклинивались в сверкающий Вест–энд и, в сущности, становились органической его частью.
Так и живут все эти разные улицы и кварталы своим собственным укладом и ритмом — живут рядом, но необычайно контрастно и несхоже их бытие. Поистине, Вест–энд — это явление весьма сложное, и его социальный разрез может дать необыкновенно интересный материал тому, кто захочет познакомиться с Лондоном несколько глубже и серьёзнее, а не только по многочисленным справочникам туристских контор.
На улицах Вест-энда
Архитектурная судьба каждого из кварталов Вест–энда сложилась по–разному. Перестройки начала XX века сильно изменили облик этой части города, особенно его главных улиц. Отели и магазины безжалостно вытеснили не только отдельные особняки, но и целые архитектурные ансамбли, выстроенные выдающимися английскими архитекторами XVIII и XIX веков и в своё время служившие украшением города.
Среди немногих сохранившихся старинных особняков Вест-энда примечателен бывший дом лорда Берлингтона на Пикадилли, так называемый Олд–Берлингтон–хауз. Он был выстроен в 1715–1716 годах Коленом Кемпбеллом, одним из ведущих представителей классицистического направления в английской архитектуре первой половины XVIII века. Двухэтажный, с рустованным нижним этажом и большими окнами главного, второго этажа, между которыми в центральной части фасада были помещены ионические колонны, особняк отличался строгой элегантностью. Вместе с тем он точно соответствовал образцам дворцовой архитектуры, разработанным Андреа Палладио, интерес к творчеству которого вновь возник в Англии в начале XVIII века.
Лестница дома № 44 на Беркли–сквер
По примеру Берлингтон–хауза, воплощения аристократических вкусов начала века, было построено немало лондонских особняков первой половины XVIII столетия. Любопытно, что именно Берлингтон–хауз фигурировал в сатирическом листке «Маскарады и оперы», высмеивавшем аристократические вкусы. Эта гравюра была исполнена в 1724 году Уильямом Хогартом, ярым поборником самобытности в искусстве.
Кенвуд. Вид со стороны парка
Перестроенное в конце 60–х годов XIX века, здание, тем не менее, во многом сохранило свой первоначальный характер. Однако своей известностью в наши дни оно обязано прежде всего тому, что в нём с 1867 года помещается Королевская Академия. Здесь, по традиции, ежегодно устраиваются выставки, летняя посвящается творчеству современных художников, зимняя — старым мастерам.
Особняков, подобных Берлингтон–хаузу, первоначально расположенному обособленно, отступя от линии улицы, в Лондоне было всегда не очень много. В Вест–энде даже наиболее фешенебельные дома строились не как отдельно стоящие виллы, а как часть единой городской застройки улиц и главным образом специфических лондонских площадей, о которых речь ещё впереди. Как правило, фасады таких зданий отличаются скромностью и сдержанностью, но интерьеры этих домов по контрасту поражают своей роскошью. Стоя, например, на Беркли–сквер у дома № 44, мало примечательного внешне, узкого, всего в три окна, очень трудно догадаться о том, что видишь перед собой одно из лондонских архитектурных сокровищ. Славу этого здания, выстроенного в 1744 году главой английских палладианцев Уильямом Кентом, составляет великолепно сохранившаяся внутренняя отделка. Здесь находится самая богатая по оформлению гостиная и самая сложная по архитектурному решению лестница, какие только можно было встретить в частном лондонском доме середины XVIII века.
Решётка у входа в Зайон-хауз
То же внимание к интерьерам характерно для особняков Вест-энда, возведённых в 1770–х годах архитекторами братьями Адам. Их поле деятельности было весьма обширным. Главные работы связаны с именем старшего из братьев — Роберта Адама. В Лондоне сохранилось множество его построек, составивших целую эпоху в истории английской архитектуры. Они встречаются и в самом центре Вест–энда. Здесь обращает на себя внимание дом № 20 на Портмен–сквер, известный под названием Хоум–хауз (1773— 1777). Сооружения Р. Адама можно увидеть и на тепереш–ней западной и северной окраинах города — это Зайон–хауз (1762— 1769), Остерли–парк (1761 — 1779), Кенвуд (1768), роскошные, некогда загородные особняки английской знати, окружённые великолепными парками. Они хранят ценные собрания картин и мебели и теперь доступны для обозрения. И хотя некоторые из них отделены от центра города многими километрами, по своему духу все они, конечно же, принадлежат Вест–энду.
Роберта Адама обычно считают одним из основоположников неоклассического направления в английской архитектуре. Возникшее в 1760–х годах как реакция на палладианство, оно основывалось на непосредственном обращении к античности, минуя эпоху Возрождения. Однако античность преломлялась в творчестве Адама весьма своеобразно. Его интерьеры меньше всего напоминают о благородной простоте греческих храмов или о величественной монументальности римских общественных сооружений. Внимание зодчего прежде всего привлекала архитектура античных жилых домов. Фрески освобождённых из‑под пепла Помпей вдохновляли его воображение в не меньшей степени, чем росписи греческих ваз, большое количество которых стекалось в те годы в собрания английских коллекционеров. Потолки и стены гостиных, библиотек, галерей в богатых лондонских домах, построенных Робертом Адамом, обычно заполнены лёгким, несколько измельчённым, но всегда изысканным, изящным орнаментом, лепным или расписным, воскрешающим в памяти его излюбленные античные прототипы. Наилучшее представление об этой стороне его творчества может дать так называемая этрусская комната в Остерли–парк-хаузе. Её орнаменты и цветовая гамма — красно–коричневая, чёрная и жёлтая — восходят к раннегреческим вазам, в XVIII веке ошибочно считавшимся этрусскими.
Зайон-хауз. Длинная галерея
Проходя по залам таких особняков, никогда не знаешь, что ждёт тебя в соседней комнате. Постоянно меняются размер и форма следующих друг за другом помещений, варьируются орнаменты, самыми неожиданными сочетаниями поражает раскраска.
В Зайон–хаузе, наиболее пышном из особняков Адама, сначала входишь в огромный просторный холл, выдержанный в белых тонах, с черно–белым рисунком мраморного пола. За ним следует совсем небольшой аванзал, отягощённый обилием позолоты, цветным штуком, рельефами, золочёными статуями, венчающими колонны из зелёного мрамора, добытого со дна Тибра в Италии. В столовой преобладает цвет слоновой кости и позолота. Стены гостиной обтянуты малиновым шёлком, а пол устлан заказанным по рисунку Адама ковром с антикизирующим орнаментом в красных, золотых, синих тонах.
Мебель и все детали обстановки, как обычно, до мельчайших подробностей продуманы самим архитектором. Современники считали его интерьеры воплощением английского комфорта. Нынче многие из них могут показаться несколько утомительными, слишком откровенно афиширующими богатство их владельцев.
Великолепным примером мастерства Адама являются колоннада и арка у входа в Зайон–хауз — конструкция удивительно изящная. Главное в ней — её силуэт. Неповторимую красоту ему придают тонкие контурные металлические навершия, кажущиеся воздушными. Их лёгкость ещё более чувствуется по контрасту с массивной фигурой бронзового льва, увенчивающего арку.
Можно только сожалеть о том, что не сохранились до наших дней первые крупные ансамбли жилых домов Вест–энда, являвшиеся украшением старого Лондона, также связанные с именем братьев Адам. Во время второй мировой войны сильно пострадала улица Портленд–плейс, одна из наиболее цельных по своему художественному облику. В 1936 году была снесена терраса Адельфи, представлявшая первую в Лондоне попытку создать парадное оформление Темзы.
Гордон-сквер в Блумсбери
Особняков, в той или иной степени представляющих интерес, в Вест–энде немало. Однако многие из них основательно изменены перестройками позднейшего времени, а иные не являют собой образцов исключительного значения. Такие сооружения, как Берлингтон–хауз, дом на Беркли–сквер или особняки, построенные или украшенные братьями Адам, заметно выделяются на общем фоне.
Естественно, что время сильно меняло художественные вкусы богатых заказчиков. Всё больше стало появляться в Вест–энде комфортабельных особняков разбогатевших предпринимателей, с удобной планировкой помещений, отделка интерьеров которых хотя и отличалась богатством, но часто была лишена истинно художественного вкуса. Все чаще сооружаются здания, в которых заказчик–домовладелец лично занимает лишь какую‑то его часть, а остальное помещение сдаёт внаём. Дороговизна участков в уже сплошь застроенном Вест–энде и стремление к максимальной наживе стали направлять строительство в сторону повышения этажности.
Во всяком случае, наиболее ценные в художественном отношении особняки Вест–энда в своём большинстве относятся ещё к XVIII или самому началу XIX века.
Линкольнз–инн–филдс
Лейстер–сквер
Если пройти в глубь жилых кварталов Вест–энда, обязательно обратят на себя внимание весьма своеобразные, тихие и, чаще всего, небольшие по размерам площади. Образованные в XVII — XVIII веках, в период интенсивной застройки Вест–энда, они значительно отличаются от площадей других крупных европейских городов того же времени. От них не расходятся прямые лучи широких улиц, нет здесь и какого‑нибудь одного главного, доминирующего здания — замка, дворца, собора, — которому подчинено все окружение. Попытка Рена ввести в градостроительную практику Лондона подобные площади не получила широкого отклика вплоть до XIX столетия.
Наиболее ранние площади Вест–энда представляют собой замкнутое пространство, в которое улицы вливаются как‑то незаметно, играя ту же скромную роль, что и дорожки в английских парках. Большую часть такой площади занимает газон, огороженный красивой решёткой, растут платаны, почти всегда стоит какой‑нибудь памятник. Однако эти садики в центре площадей нередко находятся в частном владении и для широкой публики бывают не всегда доступны. Сплошная стена домов, обычно как две капли воды похожих друг на друга, отделена от зелени проезжей частью. Деревья не подстригают — они достаточно далеки от окон и не заслоняют свет. Все это вместе взятое определяется английским словом square — сквер, что значит — площадь.
Как известно, в русском понимании эти слова — «площадь» и «сквер» — имеют неодинаковое значение. Следует учитывать это различие и когда мы говорим о лондонских скверах. Единый в английском языке термин может быть употреблён для обозначения и небольшого внутриквартального садика и большой, с крупными транспортными потоками площади, к тому же иногда вовсе не имеющей деревьев. В данном же случае речь идёт о специфических для лондонского Вест–энда небольших зелёных площадях, стороны которых застроены жилыми домами.
Они ведут своё начало от Ковент–гарденской площади, созданной ещё Иниго Джонсом в 1630–х годах к северу от Стрэнда. Вслед за ней была образована Линкольнз–инн–филдз в юридических кварталах Лондона, затем Гровнор–сквер (1695), Беркли–сквер (1698), Сент–Джеймс–сквер (1684) и другие. Сент–Джеймсская площадь всегда считалась самой фешенебельной. В XIX веке были особенно популярны площади в квартале Белгрейвия. Часто такие площади тянулись друг за другом цепочкой, составляя ядро жилых районов Вест–энда. В XVIII столетии они начали появляться уже по всему городу. Эти площади продолжают существовать и поныне. Однако большинство зданий на них за прошедшие двести лет перестроено. Только в Блумсбери, в силу особых условий, цепочка площадей сохранилась почти в своём первозданном виде. Английские источники так рассказывают об истории этого квартала.
В конце XVIII века герцог Бедфордский задумал предприятие в духе своего времени. На его землях в Блумсбери были разбиты зелёные скверы — широкие и узкие, короткие и длинные, — вокруг которых выстроены одинаковые кирпичные здания, сдававшиеся в аренду. При этом были поставлены жёсткие условия: арендаторы не имели права открывать в домах ресторан или лавку, на фасадах запрещались любые вывески и объявления. Улицы, которые вели в квартал со стороны Оксфорд–стрит, были перегорожены воротами (снятыми лишь в 1893 году по указу парламента), посторонние лица в квартал не допускались. Поддерживалась высокая арендная плата; назначались такие сроки аренды, чтобы они истекали в разное время. В течение почти ста пятидесяти лет возможность каких‑то значительных перестроек здесь была сведена к минимуму.
Со временем рядом с Блумсбери пролегли важные транспортные артерии города, в самом квартале возник крупный научный центр и выросли здания Британского музея (1823 — 1855 и после–дующие годы), Университетского колледжа (1827), Лондонского университета (1936); в настоящее время ведётся строительство нового здания библиотеки Британского музея, но все это не затронуло большую часть Блумсбери. Квартал как бы законсервировался.
Риджент-стрит в XIX веке. Гравюра
В противовес тихим площадям квартала Блумсбери три наиболее знаменитые лондонские площади — Трафальгарская, Пикадилли и Лейстер–сквер — живут шумной и напряжённой жизнью. Они представляют собой символический центр современного Лондона, как бы исполняя ту роль, которую в римскую эпоху играл небольшой «Лондонский камень» в Сити.
Самая старая из них по времени возникновения — Лейстер-сквер, заложенная ещё в середине XVII века. По своему типу она похожа на те площади, о которых только что шла речь. Сейчас на ней стоят здания преимущественно XIX — XX веков, расположены роскошные лондонские кинотеатры, кафе, рестораны. Центр площади занимает уютный сад. Много цветов и скамеек. На углах площади мраморные бюсты Ньютона, крупнейших английских живописцев XVIII века Хогарта и Рейнольдса и выдающегося хирурга XVIII столетия Джона Хантера. Здесь они не столько представляют английскую науку и искусство, сколько напоминают о том, что все четверо некогда жили на самой Лейстер–сквер или поблизости. Это созвездие скульптур возглавляет стоящая в центре сквера скромная статуя Шекспира, поднятая на весьма внушительный постамент. Высеченная на нём надпись сообщает о том, что сад с его скамейками и статуями был создан в 1874 году на средства некоего барона Альберта Гранта.
Площадь Пикадилли, или Пикадилли–серкус, по своему облику совсем не похожа на Лейстер–сквер. Лондонцы любят шутливо упоминать о том, что статуя Эроса, бога любви, установленная здесь в 1892 году (скульптор Гилберт), и есть самый центр Лондона. Так это в действительности или не так, но центром паломничества туристов Пикадилли несомненно стала. Тысячи иностранцев стекаются сюда смотреть огни реклам, что считается столь же обязательным, как присутствие при смене караула у Букингемского дворца. На этой необычайно оживлённой, небольшой площади все буквально идёт колесом, все крутится и вертится. Под землёй— кольцо пешеходных переходов вокруг кассового зала метро. На поверхности — круговорот машин вокруг статуи Эроса и поток людей на тротуарах. На стенах домов—от уровня земли до самых крыш и даже над крышами — утомительная, крикливая, феерическая рекламная круговерть. Сами лондонцы в районе Пикадилли не живут. Здания принадлежат оффисам, отелям, ресторанам, ночным клубам, мюзик–холлам, театрам, кинотеатрам. В округе Пикадилли и Лейстер–сквер всех их вместе взятых — несколько сотен. Одних кинотеатров здесь свыше сорока. Различных театральных залов столько же. Рекламы на Пикадилли настолько вошли в жизнь современного Лондона, что человек, пришедший нынче на эту площадь, совершенно не в состоянии представить себе, каким первоначально был этот уголок города, где в своё время находился архитектурный ансамбль, считавшийся гордостью Вест–энда.
Камберленд-террас
Площадь Пикадилли образовалась на скрещении двух крупнейших улиц Лондона — Пикадилли и Риджент–стрит. Последняя была проложена в 1817— 1825 годах архитектором Джоном Нэшем, уже упоминавшимся в связи с Букингемским дворцом и Сент-Джеймсским парком. Эта магистраль легла в основу больших градостроительных планов, предпринятых в Вест–энде в первой трети XIX века. Риджент–стрит должна была связать Карлтон–хауз — резиденцию регента, будущего Георга IV, находившуюся у начала Мэлла, с парком — нынешним Риджентс–парком, в северной части Лондона, где предполагалось строительство своего рода загородной виллы для принца. Большие отрезки этой улицы, протянувшейся почти на 5 километров, были застроены домами, представлявшими значительный художественный интерес. Её самой красивой частью был могучий изгиб, так называемый Квадрант, начинавшийся у площади Пикадилли, где Риджент–стрит должна была огибать частные владения. Но великолепные, классического стиля аркады, которыми Нэш украсил улицу и площадь, нынче можно увидеть только на старинных гравюрах. В первой четверти XX века Риджент–стрит совершенно изменила свой облик. От старого сохранилось немного: только начало и конец улицы. В конце её, у Риджентс–парка, находится Камберленд–террас — ряд самостоятельных зданий, сросшихся в одно величественное и парадное сооружение, оформленное единым классическим фасадом, с колоннами, фронтоном и скульптурными композициями. В начале улицы, у Мэлла, расположено аналогичное строение Карлтон–хауз–террас, возведённое Нэшем, после того как в 1827 году старый, обветшалый Карлтон–хауз был снесён. Непосредственно на месте этого исчезнувшего здания стоит памятник — колонна герцога Йоркского, установленная в 1830–е годы. От Мэлла к ней ведёт широкая лестница — Ватерлоо–степс. Небольшая площадь — Ватерлоо–плейс, образовавшаяся вокруг колонны, как бы начинает собой современную Риджент–стрит. Что же касается Квадранта, то нынче, стоя на Пикадилли–серкус, вместо оштукатуренных и окрашенных в светлые тона аркад Нэша, видишь тяжеловесные, почерневшие каменные здания отеля Пикадилли (1905), положившего начало перестройкам на Риджент-стрит.
Рекламы на площади Пикадилли
Риджент–стрит в наши дни
Карлтон–хауз–террас
Своей популярностью с площадью Пикадилли может поспорить, пожалуй, лишь Трафальгарская площадь — одна из красивейших в Лондоне. Широкая, открытая солнцу, опоясанная деревьями, она спускается террасами в сторону Уайтхолла. Задуманная в 1820–х годах Нэшем, она в основном сохранила планировку, предложенную уже в 1840–е годы Чарльзом Бэрри, которому и принадлежала идея создания террас. На верхней из них, занимая всю ширину площади, протянулось двухэтажное здание Национальной галереи — одного из самых замечательных музеев Лондона. Выстроенное в 1832–1838 годах архитектором Уилкинсом, представителем позднего английского классицизма, оно определяет собой архитектурный облик площади. Классический портик Национальной галереи, суровое спокойствие черно-белых стен (сажа и дожди!) выгодно отличают здание от невыразительных, эклектичных домов, которые со временем выросли вокруг. И хотя обычно принято считать, что здание не обладает достаточной монументальностью, которая отвечала бы ключевой позиции, занимаемой Национальной галереей в ансамбле Трафальгарской площади, его сразу же замечаешь и подходишь к нему не без волнения, зная, что в его стенах хранятся бесценные сокровища, созданные кистью крупнейших мастеров европейского искусства.
Ватерлоо–степс и колонна герцога Йоркского у начала Риджент–стрит
Нельзя представить себе Трафальгарскую площадь и без церкви св. Мартина на Полях — англичане называют её Сент-Мартинз–ин‑де–филдс. Это самое старое здание площади, возведённое архитектором Джеймсом Гиббсом ещё в 1722–1726 годах и считающееся его шедевром. Классический портик церкви св. Мартина на Полях и её стройная белая колокольня со шпилем послужили образцом для немалого количества приходских церквей Англии. Здание не только украшает Трафальгарскую площадь, пожалуй, именно оно и рождает ощущение единого, целостного ансамбля. Его портик как бы находит отклик в колоннах Национальной галереи, а вертикали колокольни вторит колонна Нельсона.
Памятник Нельсону занимает главное место на самой большой, вымощенной светлым камнем террасе. Отлитая в бронзе скульптором Бейли, фигура адмирала венчает гранитную колонну с бронзовой коринфской капителью, установленную в 1839— 1842 годах Уильямом Рейлтоном. Колонна высока — 44 метра, к тому же поднята на могучий пьедестал. От этого стоящая на ней пятиметровая фигура адмирала кажется непропорционально малой. У подножия памятника застыли четыре огромных бронзовых льва — творение известного английского анималиста Э. Ландсира. Вокруг них постоянно можно увидеть стаи голубей и толпы туристов. Два фонтана (архитектор Лаченз, 1939) рассыпают мириады брызг, придавая немалую привлекательность площади.
Трафальгарской её назвали в 1830 году, в память о битве 1805 года при мысе Трафальгар на атлантическом побережье Испании. Английский флот под командой адмирала Нельсона одержал тогда победу над франко–испанской эскадрой, обеспечив господство Англии на морях. Сам Нельсон погиб в этом сражении. Сцена его смерти, так же как события крупных морских битв, ранее выигранных адмиралом, представлена на бронзовых рельефах, украшающих пьедестал колонны. Рельефы отлиты из металла трофейных французских пушек. Со временем по сторонам колонны Нельсона поместили официозные, малоинтересные в художественном отношении статуи и бюсты английских генералов и адмиралов. Последние из них появились в 1948 году, а один постамент до сих пор остаётся ещё незанятым.
Трафальгарская площадь
Колонна Нельсона на Трафальгарской площади
Кроме колонны Нельсона, среди памятников Трафальгарской площади заслуживает внимания конная статуя Карла I работы Ле Сюера, отлитая в 1633 году. По своему типу она близка к многочисленным парадным конным памятникам, восходящим к статуе Марка Аврелия в Риме. Но при этом её отличает редкий для таких памятников прозаизм в трактовке самого образа короля. Он несколько мешковато сидит в седле, изображён не в античной тоге, а в современном костюме; и на ногах короля — не римские сандалии, а все в складку, ботфорты. Другого такого парадного конного памятника, отмеченного печатью оригинальности, в Лондоне не встретишь.
Статуя Карла I стоит на южной оконечности Трафальгарской площади, носящей название Чэринг–кросс, там, где у начала Уайтхолла скрещиваются несколько оживлённых улиц Лондона. Её установили в 1675 году, на том самом месте, где во времена Реставрации были казнены члены парламента, подписавшие смертный приговор королю. До 1647 года здесь, у деревни Чэринг, стоял памятный крест, Чэринг–кросс, откуда и произошло название этого оживлённого перекрёстка Лондона, так же как Пикадилли считающегося одним из символических центров города.
Фонтаны Трафальгарской площади и церковь св. Мартина на Полях
Для лондонцев Трафальгарская площадь — это не только знаменитые здания и памятники. Уже в течение многих десятилетий Трафальгар–сквер является местом, где проходят многолюдные митинги и демонстрации английских рабочих и демократически настроенной интеллигенции.
Обширный район Вест–энда, известный своими красивыми улицами и знаменитыми площадями, многочисленными парками и дворцами, является также центром театральной и концертной жизни. В нём сосредоточено почти полсотни театров — больших и малых, оперных, музыкальных, драматических. Здесь же находится и большинство прославленных музеев британской столицы.
Широко известно, что Лондон имеет давние театральные традиции. К моменту приезда Шекспира к северу от стен Сити уже было два театра — «Театр» и «Куртина». Прославленный шекспировский «Глобус» возглавлял театральный Лондон свыше полувека. Место, где стоял этот знаменитый английский театр, отмечено нынче мемориальной табличкой на стене пивоварни в Саутуорке.
В 1960 году своё трёхсотлетие отметил старейший из нынешних театров Лондона, Друри–лейн.
Полтораста лет существует один из самых выдающихся театров Англии, Олд Вик, нынче в основном посвятивший себя творчеству Шекспира. Он находится неподалёку от того места на южном берегу Темзы, где в своё время стоял шекспировский «Глобус». В 1931 году из состава Олд Вик выделилась балетная труппа, выступавшая затем в театре Сэдлере Уэллс, и в 1957 году получившая название Королевского балета. Судьба этой лучшей балетной труппы Англии последние двадцать лет связана со сценой Королевской оперы Ковент–гарден.
Ковент–гарден. У Королевской оперы и цветочного рынка
Этот перечень можно было бы продолжить. О лондонских театрах много пишут, имена актёров, выступавших на их сценах, известны далеко за пределами Англии. Однако, несмотря на давние традиции, в Лондоне нет ни одного театрального здания, которое было бы выстроено раньше XIX века.
Из всех театров в архитектурном отношении наиболее примечателен Друри–лейн. Он был возведён в 1810–1812 годах известным в те годы архитектором Бенджамином Уайатом, на месте старого сгоревшего театрального здания. Спокойный классический портик и величественная колоннада, обращённая к Рассел-стрит, были пристроены в 1820 и 1831 годах.
Заслуживает внимания и здание Королевской оперы в Ковент-гардене, хотя не столько своими архитектурными достоинствами, сколько своеобразием ансамбля, частью которого оно оказалось, а также теми историческими ассоциациями, которые связаны с кварталом Ковент–гарден (испорченное конвент–гарден: монастырский сад).
В 1630–х годах этот квартал был перепланирован Иниго Джонсом. Архитектор образовал здесь самую первую в Лондоне площадь, которую окружил аркадами, и возвёл в её западной части небольшую церковь. Это был единственно упорядоченный участок среди хаотической застройки тогдашнего Лондона. Однако владелец площади, герцог Бедфордский, не без выгоды для себя решил устроить на площади… рынок. Со временем от первого архитектурного ансамбля Лондона осталась лишь одна церковь. Рынок же разросся, и для большинства лондонцев понятие Ко–вент–гарден ассоциируется теперь в гораздо большой степени с овощами или цветами, чем с именем Иниго Джонса. Так и стоят нынче друг возле друга: скромная церковь св. Павла, возведённая одним из крупнейших английских архитекторов середины XVII века, и внушительные гранитные колонны портика, украшающего овощной рынок (1828–1831). Рядом с ними в 1859 году Е. М. Бэрри сооружает огромный застеклённый зал цветочного рынка, явно навеянный архитектурой «Хрустального дворца». А несколько позднее тот же Бэрри пристраивает вплотную к нему Королевский Оперный театр с его гигантским портиком, поднятым на аркады первого этажа.
Теперь несколько слов о лондонских музеях. В Англии существует огромное количество музеев и частных коллекций, которые хранят первоклассные произведения культуры и искусства.
Основные музеи сконцентрированы в Лондоне, и прежде всего в западных кварталах города. Официальные справочники называют свыше пятидесяти различных музеев. Говорить о Лондоне, не упомянув хотя бы о главных из них, — значит опустить одну из важнейших страниц в культурной жизни этого города, потому что лондонские музеи — это подлинная гордость Англии.
Самый старый и самый большой из них — Британский музей, считающийся одним из крупнейших музеев мира. Его коллекции начали складываться в середине XVIII века, но занимаемое им нынче здание, с величественным классическим фасадом, выходящим на Рассел–стрит, строилось в основном с 1823 по 1852 год архитектором Робертом Смерком. Знаменитый читальный зал библиотеки музея, перекрытый куполом, имеющим 42 метра в диаметре, был возведён в 1856–1857 годах братом Роберта, Сиднеем Смерком. Британский музей фактически включает в себя несколько музеев совершенно различного профиля. В его состав входит Музей археологии и этнографии, библиотека, собрание гравюр и рисунков и Музей естественной истории, отпочковавшийся ещё в 1881 году от основных коллекций и занимающий самостоятельное, большое здание в Южном Кенсингтоне. За этим перечислением скрываются бесчисленные памятники культуры, вывезенные англичанами из различных стран, найденные во время археологических раскопок, приобретённые из частных собраний. В Британском музее находится огромная коллекция памятников древнеегипетского искусства, особенно богатая монументальной скульптурой; знаменитые рельефы ассирийских дворцов; уникальные комплексы греческой скульптуры, включая мраморы Парфенона, — творение Фидия, одного из наиболее выдающихся мастеров Древней Греции, а также рельефы и статуи, украшавшие Мавзолей Галикарнасский, который греки называли одним из семи чудес света. Здесь хранятся ценнейшие коллекции мексиканских масок, бронзовые и каменные статуи из Индии и Цейлона; уникальные, своеобразнейшие бронзовые рельефы и изваяния, созданные мастерами Экваториальной Африки пять–шесть веков тому назад.
Британский музей
Заслуженной славой пользуется библиотека Британского музея, где собрано свыше 6 миллионов томов книг и замечательная коллекция рукописей. Стены читального зала библиотеки видели выдающихся учёных всего мира, известных историков, поэтов, исследователей в самых различных областях знаний. В течение трёх десятилетий постоянным читателем библиотеки был Карл Маркс. Во время своего пребывания в Лондоне здесь работал Владимир Ильич Ленин.
Британский музей, однако, не экспонирует произведений живописи. Самые большие художественные коллекции принадлежат Национальной галерее, Галерее Тейт и Музею Виктории и Альберта.
Читальный зал библиотеки Британского музея
Национальная галерея, начало которой было положено в 1824 году, хранит картины преимущественно старых мастеров. В её залах собрано около двух тысяч первоклассных полотен крупнейших художников западноевропейских школ. Редкой полнотой и разнообразием отличаются коллекции итальянского искусства. Наряду с картинами мастеров высокого Возрождения — Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана, здесь можно увидеть произведения художников раннего Возрождения — Дуччо, Мазаччо, Пьеро де ла Франческа и других, не часто встречающиеся за пределами Италии. В 1962 году Национальная галерея стала счастливой обладательницей знаменитого картона Леонардо да Винчи «Мадонна с младенцем и св. Анной», приобретённого с помощью различных пожертвований — от крупных сумм, собранных меценатами и обществами поощрения искусств, до шиллингов и пенсов, присланных простыми англичанами.
Собрания картин испанской, немецкой, голландской и фламандской школ XVII века включают великолепные полотна Веласкеса и Гойи, Дюрера и Гольбейна, Рембрандта и Вермеера Дельфтского, Ван Дейка и Рубенса. Постепенно разрастается коллекция картин французской школы. В залах английского искусства привлекают внимание кардинальные произведения крупнейших мастеров XVIII‑XIX веков. Здесь собраны полотна остроумного Хогарта, поэтичные портреты Гейнсборо, правдивые, дышащие свежестью, пейзажи Констебля и романтические композиции Тернера — с их туманами и бурями, солнечными восходами и закатами.
Почти все лондонские музеи, как вообще многие музеи западных стран, ведут своё начало от частных коллекций, проданных или подаренных на определённых условиях. Приобретение таких коллекций или отдельных памятников искусства составляет основной источник роста лондонских картинных галерей. Все это объясняет и ряд специфических особенностей музеев. Частные коллекции нередко остаются островками в музейных экспозициях. Владельцы, передающие по завещанию или в дар свои коллекции музею, во многих случаях обусловливают порядок их экспонирования. Это часто лишает музей возможности включить эти произведения в единую хронологически последовательную экспозицию, сосредоточить вместе картины одних и тех же мастеров или школ. Бывает, что условия, поставленные владельцами коллекций, определяют даже сам профиль музея.
Всё это, например, можно обнаружить в Галерее Тейт, одном из первоклассных художественных музеев. В его основе лежит собрание картин, принадлежавшее промышленнику Генри Тейту, на средства которого в 1897 году были возведены первые залы галереи. Коллекция состояла из работ современных на момент открытия музея, и притом английских, художников. В этом направлении галерея продолжала и продолжает расти. В 1910 году на частные средства были пристроены залы для размещения пейзажей Тернера. По завещанию художника его картины должны были экспонироваться все вместе. Так возник прецедент для появления в галерее полотен английских «классиков». Нынче одна часть экспозиции музея включает живопись и графику английской школы — от XVI века до картин современных английских мастеров. Другая часть экспозиции посвящена западноевропейской живописи и скульптуре конца XIX‑XX веков. Наряду с картинами импрессионистов и постимпрессионистов здесь можно увидеть редкие скульптурные работы Ренуара, Дега и Матисса, обычно известных своими живописными произведениями. Ряд залов посвящён новейшим течениям современного искусства в живописи и скульптуре.
Музей Виктории и Альберта
Состав коллекций очень крупного Музея Виктории и Альберта необычайно разнообразен. Они в большой мере дополняют как Национальную галерею, так и Британский музей. Его залы знакомят с основными периодами в истории европейского искусства на примере живописи, скульптуры, графики, всех видов прикладного искусства. Среди его главных сокровищ — семь из десяти картонов Рафаэля, заказанных папой Львом X, чтобы изготовить по ним шпалеры для Сикстинской капеллы в Ватикане. Коллекция итальянской скульптуры эпохи Возрождения, здесь хранящаяся, считается одной из наиболее значительных за пределами Италии. Великолепны средневековые изделия из слоновой кости. Собрания мебели, тканей, керамики, изделий по металлу пользуются мировой известностью. Произведения искусств и ремёсел стран Востока, особенно Индии, не только не уступают тем, что находятся в Британском музее, но иногда и превосходят их.
Особенную ценность представляет замечательное, не имеющее себе равных собрание работ английского пейзажиста Джона Констебля, большая часть которого была подарена музею дочерью художника.
Частное коллекционирование, питающее музеи Лондона, приводит в тому, что картины одних и тех же мастеров и даже целые периоды в истории искусства представлены в самых различных собраниях. Тому, кто интересуется французским искусством XVIII века, необходимо побывать не только в Национальной галерее, но и в Уоллес–коллекшн, частном собрании, открытом как музей в доме его бывших владельцев. Чтобы познакомиться с собранными в Лондоне картинами художников Франции конца XIX века, надо посетить не только Галерею Тейт, но прежде всего — Институт Курто в Блумсбери, поблизости от Британского музея, где хранится одна из самых известных работ Эдуарда Мане «Бар в Фоли Бержер».
Прекрасные полотна Рембрандта, Мурильо, Пуссена, эскизы маслом Рубенса и Тьеполо, великолепные портреты кисти Рейнольдса и Гейнсборо доставят большое удовольствие тому, кто найдёт время посетить картинную галерею при Дульвичском колледже, на южной окраине Лондона.
Картины английских мастеров можно встретить почти во всех лондонских музеях. Кроме тех, о которых уже говорилось, надо упомянуть блестящую коллекцию в Кенвуде, особняке на северной оконечности города, а также Национальную портретную галерею, здание которой примыкает к Национальной галерее. Большие культурные ценности собраны и в других музеях Лондона.
Столица морской державы, естественно, располагает крупным морским музеем. Его коллекции экспонированы в Гринвиче. В Гилдхолле и Музее Лондона находятся редкие документальные и изобразительные материалы по истории города. Музей естественной истории хранит одну из богатейших в мире коллекций животных и растений, минералов и метеоритов. Одновременно это известнейшее в Британии научное учреждение по изучению памятников естественной истории. Интересен Геологический музей с его развёрнутой системой наглядных пособий. В Музее науки можно увидеть и приводимую в движение модель парового двигателя Ньюкомена, и прославленную «Ракету» Стефенсона — паровоз, привёзший первый пассажирский поезд из Ливерпуля в Манчестер, и современную научную и инженерную аппаратуру. В новом здании музея помещается специальный отдел аэронавтики. Вместе с Музеем Виктории и Альберта эти три музея составляют ядро своего рода музейно–научного городка, образовавшегося в Южном Кенсингтоне во второй половине XIX столетия. В отличие от других лондонских музеев, здесь уделяется особенно большое внимание использованию экспозиций в учебных и образовательных целях.
Что же касается широко разрекламированного собрания восковых фигур мадам Тюссо, то его следует отнести, скорее, к разряду коммерческих предприятий, хотя музеем его именуют достаточно часто и посетителей в нём бывает намного больше, чем в иных лондонских музеях. В справочниках и путеводителях обычно сообщается, что у «мадам Тюссо» посетителя ждёт встреча с историческими и современными знаменитостями, которые предстанут «совсем как живые». Действительно, здесь увидишь кого угодно — фигуры гангстеров и королей, Наполеона и битников, известнейших футболистов и прославленных космонавтов, Спящую красавицу и самое мадам Тюссо. За своё «идолопоклонство» и любопытство турист расплачивается суммой почти вдвое большей, чем входная плата в любой музей или особняк, хранящий подлинно художественные сокровища. Полтора столетия назад мадам Тюссо принадлежало небольшое собрание восковых фигур, исполненных в XVIII веке во Франции, мастера которой славились точностью и жизненностью воспроизведений. Однако оно давно уже растворилось в огромном количестве манекенов, подбор которых и качество исполнения часто оказываются весьма сомнительными. К тому же вся коллекция уникальна только в количественном отношении. В этой связи стоит вспомнить, что, например, в Вестминстерском аббатстве хранятся восковые фигуры ещё XVII века.
Всякая однозначная характеристика такого сложного района, как Вест–энд, будет неточной. Шумные улицы и знаменитые площади соседствуют здесь с тихими кварталами богатых особняков, большие открытые для публики парки — с крохотными частными скверами, множество самых разнообразных мест увеселений — с учреждениями культуры и искусства. Однако все же главная тональность этого района, его наиболее запоминающиеся внешние признаки определяются многокилометровыми рядами роскошных магазинов, сотнями ресторанов и кафе, многочисленными клубами и кинотеатрами, яркими рекламами. В этом смысле поговорка: в Сити делают деньги, а в Вест–энде их тратят — не лишена основания.
Расположенные рядом Сити и Тауэр, Вестминстер и Вест–энд, каждый в отдельности, имеют своё собственное, неповторимое лицо. Однако они удивительно дополняют друг друга и образуют нечто единое, что в конечном счёте определяет образ центрального Лондона. В значительной мере этому способствует и объединяющая эти районы вечно оживлённая Темза.
Трудно представить себе Лондон без Темзы. Знакомясь с городом, надо обязательно увидеть её набережные и совершить хотя бы небольшое путешествие и в сторону дворцового ансамбля Хэмптон–корт, и в сторону доков и Ист–энда.
«Отец–Темз», «Темза–батюшка» — так называют её англичане. И это понятно. Ведь именно полноводной Темзе обязан Лондон своим возникновением и своим процветанием. Благодаря ей этот многомиллионный город, лежащий довольно далеко, в 80 километрах от Северного моря, связан не только с морем, но и с океаном — со всем миром.
Лондонцы всегда хорошо понимали, чем являлась для них эта река. Рассказывают, что Карл II, вечно ссорившийся с Сити, пригрозил однажды перенести свою резиденцию из Лондона, куда-нибудь в другое место и не возвращаться до тех пор, пока непокорные горожане не выполнят его волю. Лорд–мэр Сити ответил на это, что весьма сожалеет о столь неосмотрительном поступке, который монарх собирается совершить, но высказал надежду на то, что Темзу король при этом все‑таки оставит городу, а тогда уж Лондон как‑нибудь сумеет снести этот жестокий удар.
Темза — деловая река. И это ощущается не только в восточной части Лондона, в порту и доках, но и в центре города. Её нельзя назвать нарядной. Набережными одета лишь незначительная её часть, гораздо меньшая, чем можно было бы ожидать в богатом столичном городе. Вплоть до последнего времени склады и предприятия располагались у самой воды, чуть ли не напротив здания парламента. Они по–прежнему покрывают её берега в других частях города. На сравнительно большом и при этом наиболее парадном участке, от Вестминстера до Сити, Темзу пересекают три железнодорожных моста, что также отнюдь не служит её украшению, но зато накладывает специфический, деловой отпечаток и на этот район. И хотя на Темзу выходит немало по–своему примечательных зданий, можно сказать, что лишь немногие из них служат её украшением и связаны с ней композиционно. Пожалуй, удачнее всего по отношению к Темзе расположено здание парламента.
Темза у набережной Виктории. Вид в сторону парламента
Говоря о Темзе, нельзя не упомянуть и об её известнейших мостах. Всего в центре города их одиннадцать, не считая железнодорожных. Сейчас не осталось ни одного, который был бы сооружён раньше первой четверти XIX века.
Большинство из них строилось или перестраивалось уже во второй половине XIX столетия. Наибольшим своеобразием отличается уже упоминавшийся Тауэрский мост с его как бы крепостными башнями и цепями. Ниже его, по течению Темзы, мостов нет, но несколько проложенных под руслом реки туннелей соединяет её берега.
Первым мостом в истории города был Лондонский мост, наведённый римлянами. До XII века он оставался деревянным. Затем его заменили каменным. Это был тот самый Старый Лондонский мост, на котором по средневековому обычаю громоздились дома, лавки, защитные башни. Облик его донесли до нас пейзажи первой половины XVIII века и воспоминания путешественников. Между 1756 и 1762 годами по указу парламента с него сняли дома, а в 1831 году окончательно снесли и сам мост, заменив его Новым Лондонским мостом, просуществовавшим до 1968 года. Теперь решено построить на его месте новый, отвечающий требованиям возросшего движения транспорта. Ассигнований, однако, не хватало. И тогда, как сообщили газеты, городские власти решили… продать Лондонский мост, с условием, что он будет установлен в любом месте мира как исторический памятник. Летом 1968 года первая партия камней распиленного на куски Лондонского моста уже была на пути в штат Аризону, где мост станет предметом любопытства туристов. А из остатков гранитных устоев бывшего Лондонского моста предполагается изготовить немало сувениров.
"Старый Лондонский Мост". Картина Сэмюэля Скотта
Мост Ватерлоо
Вторым, по времени возникновения, был Вестминстерский мост, сооружённый в 1738–1749 годах и с тех пор неоднократно перестраивавшийся. Находящийся также в центре города известный мост Ватерлоо — самый современный. Его официальное открытие состоялось в 1945 году. Созданный по рисунку архитектора Джайлса Гилберта Скотта, он легко узнается по спокойным очертаниям светлых бетонных арок, не без изящества опоясывающих Темзу. До 1930–х годов на его месте находился старый мост Ватерлоо, возведённый в 1811–1817 годах и считавшийся одним из красивейших мостов Европы того времени. Его пришлось заменить из‑за начавшихся в нём разрушений.
Набережные появились на Темзе всего лишь около ста лет назад. Самая парадная из них — набережная Виктории, протянув–шаяся почти на два километра по северному берегу реки от Вестминстерского моста до моста Блэкфрайерз в Сити. Её закончили в 1870 году, отвоевав у Темзы значительный кусок берега. Все пространство, занятое набережной, в прежние времена дважды в день покрывалось водой во время приливов. О том, как высоко поднималась вода, могут дать представление «водяные ворота» XVI века, которые вели в бывшую усадьбу архиепископа Йоркского. Сейчас они оказались довольно далеко от береговой линии, на территории сада, расположенного вдоль набережной, вообще самой озеленённой из набережных Лондона. Выходящие на неё здания в своём большинстве относятся к концу XIX — XX веку и обращают на себя внимание в основном своими размерами. Прежде всего это относится к главной резиденции англо–голландской нефтяной компании Шелл–Мекс. Тринадцатиэтажный грузный куб, увенчанный часовой башней, занимает одно из наиболее выигрышных мест на набережной у поворота реки близ моста Ватерлоо. Поблизости от моста расположено и одно из самых старых зданий набережной — Сомерсет–хауз. Выстроенное в 1776— 1786 годах архитектором Чеймберсом, оно ныне вмещает различные правительственные учреждения. Его парадный классический фасад имеет протяжённость более двухсот метров. Все здание поднято на высокую террасу, к которой прежде, до постройки набережной, вплотную подходила река.
«Игла Клеопатры» на набережной Виктории
Неотъемлемой принадлежностью набережной Виктории в представлении лондонцев являются её старинные железные фонари, обвитые у основания фигурами дельфинов, и скамейки, опорой которым служат кованого железа верблюды и сфинксы. Прочно вписались в лондонский пейзаж и несколько памятников, расположенных на набережной. Один из них — стоящий на вечной стоянке против Сомерсет–хауза корабль «Дискавери», на котором капитан Роберт Скотт отправился в 1912 году в путешествие к Южному полюсу, закончившееся гибелью исследователя.
У моста Ватерлоо высится египетский обелиск из красного гранита, известный под названием «Игла Клеопатры». Это один из двух обелисков, созданных в 1500 году до н. э. и стоявших перед храмом в Гелиополисе. В 1820 году его подарил англичанам султан Мохаммед Али. Судно, на котором его транспортировали, затонуло во время шторма в бискайском заливе, и в Лондон обелиск был доставлен только в 1877 году, после того как его извлекли со дна морского. Камень сильно выветрился и почернел — годы, море, а затем и лондонский климат сделали своё дело.
От обелиска, стоящего в излучине реки, открывается великолепная панорама всей набережной. С восток л её замыкает купол собора св. Павла. Напротив, по другую сторону Темзы, отделённый от реки узкой полосой зелени — концерн чый зал Фестиваль-холл и здание Совета Лондонского графства. У начала набережной устремились вверх башни здания парламента, а чуть ближе, у самого Вестминстерского моста, поднятые на высокий пьедестал взметнулись бронзовые кони, впряжённые в колесницу Бодичеи. Полный стремительного движения, этот памятник, созданный в 1850–х годах Томасом Торникрофтом, открыт в 1902 году. Он воскрешает в памяти события далёкого прошлого Лондона, когда в I веке н. э. местные племена во главе с Бодичеей восстали против римского владычества и захватили город.
Одет гранитом и отрезок Темзы напротив парламента, от Вестминстерского моста к югу, до моста Лэмбет. Это — набережная Альберта, завершённая почти одновременно с набережной Виктории и близкая к ней по оформлению, но гораздо более узкая и не такая парадная. Её основную часть занимают выстроенные в те же годы кирпичные корпуса госпиталя св. Томаса, соединённые друг с другом арками. С юга к ним почти вплотную подступает территория Лэмбетского дворца, являющегося уже почти семьсот лет лондонской резиденцией архиепископа Кентерберийского. Сами дворцовые здания относятся в основном к XIX столетию, но несколько помещений сохранилось от средних веков, в том числе и почерневшая кирпичная надвратная башня с отделкой из белого камня на углах, возведённая в конце XV века.
Полоса зелени перед Фестиваль–холлом и набережная Альберта представляют собой наиболее благоустроенные подступы к Темзе на её южном берегу. Впрочем, обойма небоскрёбов, растущих в последние годы на этом же берегу Темзы, южнее Лэмбетского дворца, очевидно, внесёт существенные коррективы в панораму южного берега реки.
Памятник Бодичее на набережной Виктории
Помимо названных набережных, заслуживают внимание ещё две: Милбэнк — короткий участок на левом берегу реки, между мостами Лэмбет и Воксхол, примечательный в основном тем, что на нём находятся Галерея Тейт, эффектный небоскрёб компании Виккерс и зелёная набережная Челси. Главное место здесь занимает здание инвалидного дома для пенсионеров Королевской армии, так называемый Челси–госпиталь, сооружённый Кристофером Реном в 1682–1692 годах. Он стоит несколько поодаль от набережной. Огромный, зелёный двор, образованный его корпусами, открыт в сторону Темзы. План Челси–госпиталя отличается рациональностью и ясностью, наружное оформление — подчёркнутой простотой и сдержанностью, соответственно назначению здания. Основным украшением этого невысокого кирпичного сооружения, с фасадом очень большой протяжённости, являются спокойные портики из белого портлендского камня. Один размещён в центре главного трёхэтажного корпуса, другие в каждом из двухэтажных боковых флигелей. Обращённый к Темзе главный фасад украшен к тому же стройной колоннадой на уровне первого этажа и небольшой башенкой–фонарём из белого камня.
Камнем облицованы и углы здания. Чувство меры и строгий вкус одного из виднейших архитекторов Англии проявились здесь наилучшим образом.
Продолжение набережной Челси носит название Чейн–уок. Здесь преобладают жилые дома. Некоторые из них, как обычно, двухэтажные, кирпичные, были выстроены по берегу реки ещё в конце XVIII века, когда небольшое селение Челси только начинало своё превращение в один из районов Лондона. Другие здания— тоже из красного кирпича, но с большим количеством этажей, относятся уже к постройкам богатой «викторианской» Англии. Тут же поблизости, на набережной Челси, расположен и известный в Лондоне Суон–хауз, выстроенный в 1875 году архитектором Норманом Шоу и послуживший примером для многих жилых домов Лондона конца XIX — начала XX века. За последнее столетие район Челси изменился не очень сильно. Его тихие улицы с аккуратными палисадниками перед домами, с красивыми и очень разнообразными кованого железа решётками у входов в дома позволяют ещё представить себе Лондон таким, каким видели его английские писатели и художники XIX века, любившие здесь селиться. Дома на Чейн–уок связаны с памятью выдающегося английского пейзажиста Тернера, поэта и художника Данте Габриэля Россетти и многих других, но более всего — с именем замечательного живописца Джеймса Уистлера. Его полные настроения пейзажи, которые он называл ноктюрнами, запечатлели красоту ночной и вечерней Темзы, с её сонной гладью воды и бесшумно скользящими по ней барками, причудливым в сумерках силуэтом старого моста Баттерси, россыпью далёких огней вечернего Лондона.
Челси-госпиталь
Вплоть до середины XVIII века Темза оставалась самой удобной из лондонских «дорог». И пользовались тогда рекой как средством сообщения во много крат больше, чем теперь. Подсчитано, что во времена Шекспира на расстоянии от Виндзора до устья Темзы около сорока тысяч лодочников занималось перевозками по реке. Именно Темза прежде всего связывала друг с другом старейшие кварталы города, и вполне естественно, что на её берегах возникало немало ценных архитектурных памятников. К тем, что уже упоминались, надо добавить два замечательных архитектурных ансамбля. Один из них находится в низовье Темзы — это ансамбль Гринвичского госпиталя, связанный прежде всего с именами Иниго Джонса и Рена, другой — дворец Хэмптон–корт, расположенный вверх по реке, так близко от границы нынешнего Лондона, что нельзя не упомянуть о нём, тем более что он является одним из ценнейших и лучше всего сохранившихся памятников английской дворцовой архитектуры.
Строительство Хэмптон–корта в основном относится к двум периодам. Начало дворцу было положено в первой четверти XVI века, более поздняя часть была возведена Реном в 1689— 1694 годах.
Первым владельцем Хэмптон–корта был кардинал Уолси, архиепископ Йоркский. Однако ему недолго пришлось наслаждаться выстроенным на берегу Темзы загородным домом, не уступавшим по своей роскоши королевским резиденциям. После его опалы в 1529 году Хэмптон–корт стал собственностью Генриха VIII, который тотчас начал расширять его, превратив в дворец, ещё более богатый и величественный, чем Сент–Джеймсский или Уайтхолл. Двор пребывал в Хэмптон–корте вплоть до 1760 года.
Хэмптон–корт. Общий вид
Хэмптон–корт. Кирпичные трубы
В начале XVI века главный путь к Хэмптон–корту лежал по реке. И нынче до него можно добраться катером, начав увлекательное путешествие по Темзе от самого Вестминстерского причала. Однако в наши дни предпочтение отдают более скорым сухопутным средствам передвижения.
Знакомство с Хэмптон–кортом, окружённым парками и садами, обычно начинается с большого зелёного двора, позволяющего ещё издали увидеть дворец и сразу же почувствовать его своеобразную живописность. Он не совсем ещё расстался с крепостным обликом. Западный фасад ощетинился зубцами стен и надвратных башен. Одни из них — широкие, восьмигранные, типичные для английской архитектуры времени Тюдоров, очень похожие на башни Сент–Джеймсского дворца, другие — стройные, узкие, с шлемами наверший. Ещё более причудливым делают силуэт здания целые «соцветия» каменных труб, тянущихся к небу. Если присмотреться, можно увидеть, что каждая из труб представляет собой виртуозную композицию из кирпича, положенного то ребром, то на торец, то выступающего под углом. Ни одна из них не похожа на соседнюю. Вообще в Хэмптон–корте можно найти немало примеров на редкость живописной английской кирпичной кладки XVI века. Необычен сам формат кирпичей — до 28 сантиметров длины при ширине почти в 23 сантиметра, а высоте — не более 5 сантиметров. В XVII столетии такой кирпич в Англии уже не встречается. Хэмптон–корт весь сложен из красного кирпича, но карнизы и контуры зубцов обведены белым камнем. В белом камне выполнены также навершия башен и ажурный переплёт окна–эркера над воротами западного фасада — кружево, одетое на латы… В стену каждой восьмигранной башни вставлено по терракотовому медальону с рельефными изображениями голов древнеримских императоров. Аналогичные медальоны работы итальянского мастера Джованни да Майяно можно увидеть и в стенах башен в глубине дворца. Это одни из первых вестников искусства Итальянского Возрождения на английской почве.
К воротам дворца ведёт каменный мост XVI века, переброшенный через ров и украшенный белокаменными фигурами геральдических зверей, полных высокомерия, держащих щиты с гербами королевского дома. Восстановленные в начале XX столетия, они несомненно принадлежат к числу интересных украшений дворца.
Хэмптон–корт. Задний фасад
Хэмптон–корт. Часовой двор
Хэмптон–корт. Геральдический «бык Тюдоров» на мосту
Если посмотреть на Хэмптон–корт с птичьего полёта, то за его западным фасадом обнаружится чуть ли не целый маленький город. Кирпичные здания, зубчатые стены которых ещё усилены башнями, расположены по сторонам нескольких дворов, следующих друг за другом. Первый, так называемый Нижний двор с наибольшей полнотой сохранил тот облик, какой он получил ещё при Уолси. Асимметрично расположенные окна на фасадах, низкие двери под приплюснутыми «тюдоровскими» арками ведут в комнаты, где жила многочисленная свита кардинала. Второй двор — Часовой. Астрономические часы, находящиеся в его надвратной башне, исполнены в 1540 году и показывают время, месяц, число, количество дней от начала года, фазы луны и время подъёма воды у Лондонского моста. Главной постройкой в этом дворе является холл, выстроенный для Генриха VIII и являвшийся самым парадным помещением его дворца. Как обычно, в художественном отношении наиболее интересен интерьер, и прежде всего — традиционные для холлов сложные деревянные перекрытия. По своей конструкции холл Хэмптон–корта близок уже упоминавшимся холлам Вестминстерского дворца и Миддл-Темпла. Все три относятся к лучшим образцам построек такого рода в Англии. Но, в отличие от двух других, перекрытия холла в Хэмптон–корте, возведённые уже в 1531–1536 годах, то есть почти на сто пятьдесят лет позднее вестминстерских, украшены резьбой, в которой ясно выражены орнаментальные мотивы эпохи Возрождения. В конце зала находится возвышение для королевского стола. Эта часть помещения, как было принято в английских холлах XVI века, имеет большое выступающее окно–эркер, разделённое переплётом на множество мелких частей.
Хэмптон-корт. Холл
В Хэмптон–корте хорошо сохранился и весь комплекс подсобных дворцовых помещений XVI века. Непосредственно под холлом находится огромный пивной погреб, рядом с ним — винный. Его звездчатые готические своды заслуживают того, чтобы ими полюбоваться. Поблизости расположены и дворцовые кухни с вертелами, печами и жаровнями таких размеров, что они наверняка пришлись бы по вкусу самим Гаргантюа и Пантагрюэлю. Многочисленные хозяйственные постройки, соединённые небольшими двориками и переходами, теснятся с северной стороны дворца на полосе земли, тянущейся вдоль его парадных дворов. Эти здания с острыми коньками крыш и высокими каменными трубами отличаются своеобразной живописностью, образуя при этом разительный контраст с суровой и величественной архитектурой дворца.
Хэмптон–корт. Вид с юго–востока
Хэмптон–корт. Фонтанный дворик
Приземистый переход ведёт из Часового двора в последний из парадных дворов — Фонтанный. Здесь как бы попадаешь уже в другую эпоху. Небольшой, квадратный, покрытый травой дворик обнесён лоджиями, над которыми ритмично, в ряд, расположены высокие окна, увенчанные фронтонами. Круглые окна в верхнем этаже обрамлены пышными резными каменными венками. Вся композиция увенчана балюстрадой. В облике Фонтанного дворика нет ничего, что напоминало бы о замках и крепостях. Его архитектура носит абсолютно светский характер, тогда как пропорции зданий отличаются спокойной уравновешенностью и гармоничностью. Единственно, что связывает этот дворик с предыдущими, — это использование тех же строительных материалов — красного кирпича и, для отделки, белого камня, да ещё то, что все помещения расположены вокруг замкнутого пространства двора. Это та часть Хэмптон–корта, которая была перестроена Реном, когда в конце XVII века тюдоровский дворец уже стал казаться старомодным, не отвечавшим новым представлениям о комфорте и нормах придворной жизни. Один из проектов, к счастью, неосуществлённый, предусматривал снесение вообще всех старых зданий Хэмптон–корта, за исключением холла. В конечном счёте, перестройке подверглась, однако, только восточная часть тюдоровского дворца.
Окна жилых комнат и парадных залов дворца выходят в Фонтанный дворик и в парк, разбитый перед южным и восточным фасадами. Парадные апартаменты образуют две длинные анфилады, каждая из которых начинается пышной лестницей. В интерьерах широко используется лепнина, резьба по дереву; росписи потолков полны аллегорических фигур, изображений античных богов и героев. Особенно большое впечатление оставляют резные карнизы и панели, исполненные одним из самых талантливых английских скульпторов конца XVII века, Гринлингом Гиббонсом.
Почти два столетия отделяют друг от друга старую и новую часть Хэмптон–корта. За это время — с XVI по XVIII век — принципы светской, ренессансной культуры, ростки которой только начали пробиваться в английской архитектуре и искусстве начала XVI века, уже в полную меру воплотились в творчестве Иниго Джонса и получили дальнейшее развитие и своеобразное преломление в классицизме Рена.
Хэмптон-корт. Восточный фасад
Гринлинг Гиббонс. Резьба по дереву в залах Хэмптон–корта. Деталь
Та часть Хэмптон–корта, которая была выстроена в конце XVII столетия, представляет собой один из наиболее значительных памятников раннего английского классицизма. Вместе со старой половиной дворца она образует один из ценнейших культурно-бытовых и архитектурно–художественных ансамблей Англии. Большой интерес представляют и коллекции произведений искусства, хранящиеся в Хэмптон–корте. Его главное сокровище — картоны Мантеньи на сюжет «Триумф Цезаря», исполненные в 1485— 1494 годах.
С названием Гринвич в наши дни, пожалуй, прежде всего ассоциируется представление о Гринвичской обсерватории и меридиане, ставшем особенно известным после того, как в 1883 году на Международном геодезическом и географическом конгрессе именно от Гринвичского меридиана условились отсчитывать географическую долготу. Гораздо меньше известно о находящемся в Гринвиче выдающемся архитектурном ансамбле, с которым связана до некоторой степени и судьба обсерватории.
Хэмптон–корт. Парк
Жан Тижу. Кованая решётка в саду Хэмптон-корта
Нынче Гринвич входит в черту Большого Лондона. В течение четырёх веков он существовал как самостоятельный городок. История его восходит к XVI столетию, к периоду оживления на Темзе, восточнее Лондона, ко времени развития кораблестроения и возникновения первых доков. В самом Гринвиче, однако, доков и верфей не было. Расположенный в живописной, холмистой местности, этот городок в начальный период своей истории считался фешенебельной загородной резиденцией английской знати, селившейся вокруг Гринвичского дворца и примыкавших к нему парков.
Когда дворец обветшал, на его месте в 1616 году было заложено новое дворцовое здание, вошедшее в историю английской архитектуры как Куинз–хауз или Вилла королевы. Её строил Иниго Джонс, и это была первая значительная работа архитектора. Вилла королевы, стоящая неподалёку от Темзы, маленькая, компактная, с лоджией по второму этажу южного фасада, обращённого к парку, и нынче украшает собой архитектурный ансамбль, известный теперь под названием Гринвичского госпиталя.
Впрочем, госпиталь начали возводить только в самом конце XVII столетия. Ещё в 1660–е годы в Гринвиче продолжалось дворцовое строительство. Тогда же на территорию парка, только что перепланированного Ле Нотром, из Тауэра была переведена Королевская обсерватория. Старейшее из принадлежащих ей нынче зданий было сооружено в 1675–1676 годах Кристофером Реном.
Гринвичский госпиталь. Вид с Темзы
Ансамбль Гринвичского госпиталя
Однако главная работа Рена в Гринвиче — Морской госпиталь, начатый в 1696 году. С именем Рена связывают проект всего ансамбля и архитектурное решение его основных частей.
После смерти Рена работу продолжил Хоксмур, ученик и постоянный ассистент Рена в Гринвиче, который и придал всему ансамблю его современный облик.
Наиболее величественный вид на Гринвичский госпиталь открывается со стороны Темзы. Ещё издали видишь колоннады двух зданий с элегантными куполами, как корабли, выплывающие навстречу друг другу. Пространство между ними замыкает стоящая вдали Вилла королевы.
Вступив на берег, обнаруживаешь, что композиция всего ансамбля гораздо сложнее, чем казалось сначала. У самой Темзы, на террасе почти трехсотметровой длины стоят два корпуса, повёрнутые к реке своими торцовыми фасадами, оформленными классическим ордером. Здания были закончены в первой трети XVIII века, хотя основная часть того из них, что справа, была возведена ещё в 1660–х годах. Продвигаясь вглубь от берега реки по широкой эспланаде, лежащей между этими корпусами, видишь две сплошные стены колонн, украшающих величественные здания под куполами. Здания стоят друг против друга, в ряд с предыдущими постройками, но на более высокой, чем первая, террасе. Это капелла и холл, созданные Реном в 1679–1689 и 1698–1705 годах. За фасадами этих зданий скрыты другие корпуса госпиталя. Колоннады огибают их углы и уводят взгляд далеко в глубь лежащего между ними пространства. Меньшее по ширине, чем между первыми двумя корпусами, оно кажется ещё более узким из‑за того, что купола сдвинуты к внутренним краям обеих построек. И когда, увлекаемый строгим ритмом могучих дорических колоннад, проходишь и эту вторую террасу, взору внезапно открывается широкая зелёная поляна. В глубине её стоит совсем маленькая Вилла королевы — высоко ценимое в Англии творение Иниго Джонса, считающееся первым в стране классическим зданием. Фланкирующие её постройки относятся уже к XIX веку.
Разные мнения существуют по поводу того, насколько удалась Рену общая композиция ансамбля. Упрекали его в том, что открывающаяся с Темзы перспектива ведёт «в никуда», так как завершается слишком малым по размеру памятником, и в том, что слишком часто стоят колонны, окружающие барабаны куполов. Но как бы то ни было, Гринвичский госпиталь остаётся единственным сохранившимся в самом Лондоне классическим архитектурным ансамблем, обладающим и единством замысла, и должной монументальностью.
Часть зданий Гринвичского госпиталя отведена нынче для экспозиций Национального морского музея. Своеобразным музеем является и стоящий у гринвичских причалов «Катти Сарк», последний из деревянных чайных клиперов XIX века.
Замечательные архитектурные ансамбли Хэмптон–корта и Гринвичского госпиталя, Вестминстерский дворец, госпиталь Челси и многие другие здания достойно украшают Темзу, эту важнейшую реку Англии. Однако все же наибольшую славу ей принесли всемирно известные лондонские доки и порт, расположенные в восточной части города. Всей историей своего развития и каждым нынешним днём напряжённой жизни они связаны с огромным районом Лондона, Ист–эндом.
Даже сравнительно беглое ознакомление только с главными достопримечательностями Лондона требует много усилий и времени. Памятники древности, выдающиеся сооружения и целые архитектурные ансамбли, первоклассные произведения искусства, превосходные парки, площади и сверкающие, шумные центральные улицы — всюду много удивительного, заслуживающего пристального внимания. Однако, как ни поразительны Тауэр и Сити, Вестминстер и Вест–энд, всего этого явно недостаточно для того, чтобы сказать, что знакомство с огромной столицей британских островов состоялось. Необходимо собственными глазами увидеть ещё один важнейший лондонский район, где нет древних соборов и поражающих воображение дворцов, почти нет зелени и великолепных площадей, но зато есть много другого интересного и поучительного, дающего богатую пищу для размышлений и позволяющего увидеть Лондон как бы в другом ракурсе. Речь идёт о восточной части города, о «восточном конце» — Ист–энде. Знакомство с ним даст не только новые, отличные от ранее испытанных впечатления, но и позволит совершенно по–другому понять и оценить увиденное в деловом Сити и богатом Вест–энде. Словом, не побывав в Ист–энде, ещё нельзя считать, что вы видели Лондон.
Ист–энд — это необыкновенно большой промышленный и рабочий район к востоку от Сити, возникший вокруг доков и многих предприятий с ними связанных. Среди округов, относящихся к собственно Ист–энду, выделяются Поплар и Степни — наиболее старые промышленные районы Лондона. Само собой разумеется, это не означает, что все или почти все промышленные предприятия сосредоточены только лишь в Ист–энде. Их достаточно много и в других частях города, а люди, работающие на этих предприятиях, рассеяны на огромной территории. Вот почему и бытуют два понятия, выраженные одним названием Ист–энд — рабочие округа в районе доков как понятие географическое и весь трудовой Лондон с точки зрения социальной.
История Ист–энда уходит корнями в далёкое прошлое Лондона. Бурное промышленное развитие Англии в XVI веке превратило Лондон в крупнейший торговый центр, через который, прежде всего благодаря Темзе, шёл сбыт большинства производимых в стране товаров. Все это требовало создания огромного торгового флота. Строилось большое число военных судов как для защиты торговых кораблей, так и для морских операций в войнах, которые велись в это время. После разгрома в 1588 году «Непобедимой Армады» Англия, вытеснив с морей свою бывшую соперницу Испанию, ещё больше расширила строительство флота. Первый, сухой док был создан в 1599 году в Ротерхите. Через несколько лет, в 1612–1614 годах, в Блэкуолле появляются доки Ост–Индской компании. Вокруг них, на северном берегу Темзы, начинает расти рабочий район Поплар. Интенсивное строительство доков в период промышленного переворота приводит к возникновению района Степни.
Транспортировка, погрузка и выгрузка товаров, конечно, требовали огромного числа рабочих рук. Однако в ещё большем количестве рабочих нуждались сами доки, а также связанные со строительством и оснасткой кораблей многочисленные канатные, ткацкие и другие мастерские. В Лондон хлынуло огромное количество ремесленников. Это были и согнанные огораживаниями со своих земель крестьяне и сельские ремесленники, мастеровые из Фландрии, Франции и других стран, гонимые за свои религиозные убеждения и искавшие в протестантской, «веротерпимой» Англии убежища. Историки отмечают почти катастрофический рост населения города. Если в 1530 году в Лондоне жило около пятидесяти тысяч человек и из них только тридцать пять тысяч в Сити, то к 1605 году столица насчитывала уже около двухсот двадцати пяти тысяч жителей. Старый город, конечно, не мог вместить весь этот человеческий поток, да, собственно, и не хотел этого делать. Сити ревниво оберегал свои привилегии, и многочисленные правительственные указы запрещали селиться сначала ближе двух километров от стен Сити, а затем эту дистанцию ещё больше увеличили. Хотя принимавшиеся законы не всегда оказывались действенными, тем не менее огромное число людей было поставлено в исключительно тяжёлые жизненные условия. Обитая в неблагоустроенных кварталах, они в своём большинстве оказывались в кабале у хозяев, потому что по английским законам того времени бездомных и не имевших работы людей ждали наказания и тюрьмы или дома для бедных, мало отличавшиеся от тюрьмы.
На улицах Ист–энда
Так в XVI веке неподалёку от Сити, главным образом к востоку от него, начинает складываться Ист–энд, имя которого станет нарицательным для всего трудового Лондона.
Особенно много строилось в Ист–энде различного рода промышленных предприятий в XVIII веке. И если докеры селились поблизости от доков, причалов и пристаней, то рабочие, занятые на этих предприятиях, естественно, старались найти себе жильё также неподалёку от места работы. Даже сейчас, спустя двести лет, в эпоху высокого развития техники, транспортная проблема для многомиллионного Лондона с его необыкновенно большой территорией — одна из острейших. А в ту пору иметь работу для простого рабочего означало и жить тут же, недалеко от места работы. Вот почему один из самых первых и важных признаков, определяющих лицо сегодняшнего Ист–энда, это чередование и постоянное совмещение в одних и тех же кварталах предприятий и жилых домов. Вряд ли нуждается в комментариях, сколь печально такое соседство для жителей Ист–энда.
В своей массе Ист–энд малоэтажен. Многие километры улиц застроены двухэтажными кирпичными, почерневшими от копоти и гари, совершенно одинаковыми домами. Их унылое однообразие в десятках кварталов не может не угнетать. Есть и немало многоквартирных домов с сырыми дворами–колодцами, открытыми железными галереями, которые служат не только входом в квартиры, но и обычным местом сушки белья. Почти все кварталы Ист–энда полностью лишены зелени, и это в городе, который славится своими огромными и действительно великолепными парками, находящимися в центре. Отсутствие садов и скверов ещё больше ухудшает условия существования населения Ист-энда, лишает его отдыха и радости, делает эти районы тоскливыми, особенно в пору дождей и туманов или в засушливые, жаркие летние дни.
Дома Ист-энда
В Ист–энде всегда селилось много эмигрантов. Характерный для всего района признак — наличие многих кварталов, почти сплошь заселённых выходцами из какой‑нибудь одной страны. Эти кварталы обычно живут своим собственным укладом, сохраняя обычаи и нравы, язык и религию своего народа. Только чаще всего эти колонии эмигрантов живут ещё в более худших условиях, скученно и намного беднее других обитателей Ист–энда.
О трущобах Ист–энда говорят и пишут в самой Англии достаточно много. Но необходимо отметить, что кварталы трущоб, где ютится беднота и низкооплачиваемые рабочие и служащие, находятся не только в Ист–энде, но и во многих других районах города. Когда в 1830–1850–х годах в жизнь Лондона вторглись железные дороги, их вокзалы и депо строились в разных частях города, включая и центральные районы. В непосредственной близости от квартала Блумсбери с его Британским музеем были построены в 1836–1849 годах Юстон–стейшн, в 1851 году — Кингс-кросс, в 1868–1879 годах — Сент–Пэнкрасс, а в 1850 году немногим севернее Гайд–парка возникает вокзал Пэддингтон. Так же как докеры и рабочие Ист–энда, железнодорожные рабочие и служащие селились рядом с местом своей работы и жили в таких же, как в Ист–энде, неблагоустроенных домах, нередко в глубине «благополучных» кварталов, под прикрытием их парадных фасадов. Так трущобные кварталы стали появляться и к западу от Сити. Один из худших трущобных районов, Сент–Джайлз, описанный Фридрихом Энгельсом в книге «Положение рабочего класса в Англии», находился в самом центре Вест–энда, поблизости от респектабельных Оксфорд–стрит и Риджент–стрит. Интересно, что ещё столетием раньше выдающийся английский художник Уильям Хогарт неоднократно избирал именно Сент–Джайлз местом действия своих обличительных гравюр. Об этом же районе писал Ч. Диккенс в «Холодном доме».
Новое строительство в Ист-энде
Многочисленные выступления в печати передовой интеллигенции, доклады комиссий, протесты различных организаций и самих жителей привлекли в середине XIX века внимание к положению в трущобных районах Ист–энда и других кварталах.
Первые робкие попытки улучшить жилищные условия лондонских рабочих носили чисто филантропический характер. На частные средства в Сент–Пэнкрассе в 1840–1850 годах, а затем и в Бетнал–грин были выстроены многочисленные кирпичные дома для рабочих, с характерными открытыми галереями, опоясывавшими каждый этаж со стороны двора, на которые вели наружные железные лестницы. Таких зданий немало ещё сохранилось в современном Лондоне. Мгновенно перенаселённые, они превращались в ещё худшие трущобы, сырые и тёмные. Появились и такого рода филантропические «усовершенствования», как Колумбия–маркет — рынок в районе Бетнал–грин. Это кирпичное здание в неоготическом духе, со стрельчатыми окнами, башенками, украшенное нравоучительными надписями, вроде: «будь трезвым», «говори правду» и т. п. В те же 1840–е годы для бедного населения Ист–энда в его северной части был разбит Виктория–парк, до сих пор оставшийся единственным крупным участком зелени в огромном Ист–энде. В 1875 году поблизости от парка был открыт филиал Музея Виктории и Альберта, так называемый Музей Бетнал–грин, в котором большая часть экспозиции посвящена художественным ремёслам, в том числе и местного производства. Нужно иметь в виду, что в этот период передовая интеллигенция возлагала большие надежды на то, что обучение художественным ремёслам и их возрождение смогут вернуть рабочим радость труда. Все эти прекраснодушные филантропические начинания были, конечно, бессильны улучшить положение жителей Ист–энда и существенно изменить их условия жизни.
Церковь на ул. Бердетт-роуд в Степни
К другим мерам, проведённым в середине XIX века с целью оздоровления трущобных районов, относится прорезка новых улиц. Характерно, что эти меры прежде всего, однако, коснулись не Ист–энда, а запущенных, трущобных участков в западном Лондоне. Через Сент–Джайлз провели Шафтсбери–авеню и Чэринг-кросс–роуд. В двух шагах от здания парламента и аббатства проложили улицу Виктории.
Что же касается Ист–энда, то расчистка здесь шла и продолжает идти на редкость медленными темпами. С 1890–х годов лондонский муниципалитет предпринимает строительство квартирных домов, но темпы работ были очень медленны, особенно до второй мировой войны. Несколько расширилась эта деятельность в послевоенное время. Строительство, ведущееся муниципалитетом, широко рекламируется. Так, например, квартал Лэнсбери в округе Поплар был представлен как экспонат на национальной выставке «Фестиваль Британии» в 1951 году. Высокие пятнадцатиэтажные здания сочетаются здесь с шестиэтажными и маленькими двухэтажными домами с привычным для англичан расположением квартир в двух уровнях.
Но такие показательные участки в Ист–энде единичны и, кроме того, как говорят сами англичане, они чаще бывают более удачны в стадии архитектурных макетов, нежели в натуре. На практике же застройка часто ведётся хаотически, без должного учёта характера местности и существующего окружения. За последнее десятилетие в Ист–энде появилось несколько интересных по своему архитектурному решению зданий. Одно из них — церковь на улице Бердетт–роуд в Степни, представляющая собой кирпичный глухой куб со своеобразным куполом, по форме напоминающим кристалл, верхние грани которого — крыша, а боковые — стекла, дающие основное освещение интерьера. Выделяется также здание лесосклада на Парнелл–роуд в округе Поплар (1961). Облицованное деревом, оно особенно примечательно своими деревянными перекрытиями, в форме нескольких гиперболических параболоидов. Другими словами — здание имеет ряд следующих друг за другом перекрытий в форме квадратов, два угла которых по диагонали приподняты вверх, а образовавшееся под ними пространство застеклено. Таким образом, решение проблемы верхнего освещения, необходимого для складского помещения, получило здесь определённое художественное выражение.
На главных улицах Ист–энда, конечно, встречаются и хорошие магазины, здесь есть десятки кинотеатров. Художественные выставки, которые устраивает Уайтчэпельская галерея, привлекают внимание всего Лондона. В Ист–энде рождались новые и интересные искания и в области театра: театральный коллектив «Юнити» тому пример. Однако для такого огромного района, какой занимает трудовой Ист–энд с его многомиллионным населением, все это бесконечно мало, можно сказать, капля в море, по сравнению с тем, что имеет в несколько раз меньший Вест–энд.
В Ист–энде нет архитектурных сооружений, способных поразить своей древностью или чистотой стиля, нет больших музеев, содержащих художественные ценности, — гордость и подлинное сокровище трудового Ист–энда, а вместе с тем и всего города, это всемирно известные доки и порт. Причалы лондонского порта протянулись по Темзе на много километров буквально от границ Сити и почти до устья реки. Их общая протяжённость достигает 60 километров. Этот порт, по сути дела, уникален. Он доступен для морских судов с большой осадкой, благодаря сложной системе доков–шлюзов, в которых поддерживается небходимый уровень воды в те часы, когда во время морских отливов мелеет Темза. Общая водная поверхность этих доков — 250 гектаров. В лондонском порту на Темзе сейчас корабли не строят. Здесь есть только судоремонтные доки. Основное назначение всех этих многочисленных доков — разгрузка товаров. Всюду колоссальное нагромождение складов. На самой Темзе стоит множество подъёмных кранов, расположено большое число причалов, а значительное число прибывающих судов разгружается при помощи специальных барж–лихтеров. Напоминающие какой‑то фантастически сложный лабиринт, доки пропускают почти половину всего импорта страны. Это один из крупнейших портов мира.
Темза у Тауэрского моста
От первых скромных доков конца XVI — начала XVII века не осталось и следа. Самые старые доки нынешнего лондонского порта — Вест–Индские, открытые в 1802 году. Самые новые и самые отдалённые от города — доки в Тилбери, предназначенные для разгрузки крупных океанских судов и пассажирских лайнеров. Ближе всего к Тауэрскому мосту расположены доки св. Екатерины. Выстроенные в 1820–1828 годах инженером Телфордом, они считаются одним из лучших образцов английской промышленной архитектуры начала XIX века. Эти доки невелики, в них заходят лишь небольшие морские суда. Зато крупнейшие причалы лондонского порта, принадлежащие докам королевы Виктории и Альберта, сооружённые во второй половине XIX века, с присоединёнными к ним в 1921 году причалами доков короля Георга V, составляют около 20 километров.
Горы зёрна и мясных туш, тюки шерсти и гигантские штабеля брёвен и досок, заморские фрукты и специи — чего только не увидишь на складах и причалах лондонского порта, который лондонцы с удовольствием показывают гостям своего города как достопримечательность.
В лондонских доках
Славен Ист–энд и весь трудовой Лондон и своими революционными традициями. Его история тесно связана с международным рабочим движением. В Лондоне долгие годы жил и работал Карл Маркс, находили себе убежище многие деятели русской революционной демократии, не раз приезжал сюда и трудился здесь В. И. Ленин. Особенно много мемориальных мест, говорящих об этом, находится в северных рабочих районах Лондона.
На Джадд–стрит, около Брунсвик–сквер, в квартале, соседнем с Блумсбери, находилась знаменитая Вольная русская типография, основанная А. И. Герценом ещё в 1853 году. Через посредство изданий этой типографии Герцен хотел «громко говорить из Европы с Россией», разоблачать крепостничество и тиранию, вести пропаганду социалистических идей. В 1855 году А. И. Герцен выпустил первую книжку сборника «Полярная звезда», издание которой затем осуществлялось в Лондоне почти ежегодно до 1862 года. Здесь в 1857 году впервые начал издаваться «Колокол», получивший огромную известность и большое влияние среди русской интеллигенции. «Колокол» выходил раз, а затем, с 1865 года, два раза в месяц. Большинство экземпляров переправлялось в Россию, но его можно было купить и в Лондоне у книготорговца Трюбнера, на Патерностер–роу у собора св. Павла. (Патерностер-роу, этот известнейший в старом Лондоне центр книжной торговли, фактически перестал существовать в результате разрушений, причинённых этому району второй мировой войной.) Кроме того, «Колокол» продавался в книжной лавке Тхоржевского на Руперт-стрит, поблизости от Трафальгарской площади.
Здесь же, в Лондоне, было напечатано первое издание «Манифеста Коммунистической партии», провозгласившего великий интернациональный лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а в 1864 году было основано Международное товарищество рабочих — I Интернационал. Учредительный манифест I Интернационала и почти все его важнейшие документы были написаны К. Марксом. Генеральный Совет Интернационала также находился в Лондоне с 1864 до 1872 года.
Более тридцати лет своей жизни провёл в Лондоне Карл Маркс. До наших дней сохранились три дома, в которых он жил в разные годы. В доме № 4 по Андерсон–стрит Маркс поселился со своей семьёй, когда приехал в Лондон в 1849 году. Здесь он прожил недолго. Для семьи Маркса это был период особенно тяжёлых материальных лишений. Не имея денег для уплаты за помещение, семья вынуждена была оставить квартиру. С 1850 года Карл Маркс жил на Дин–стрит, в районе Сохо, в доме N2 28 по нынешней нумерации. В этом доме им были написаны «Восемнадцатое брюмера», статьи в «Нью–Йорк дейли трибюн», была проделана огромная подготовительная работа для «Капитала». В августе 1967 года Советом Большого Лондона здесь была установлена мемориальная доска.
Лоренс Брэдшоу. Памятник на могиле Карла Маркса
В 1856 году семья Маркса переселилась в небольшой домик на Графтон–террас, в Кентиш–таун, — северной части Лондона, в то время носившей ещё относительно сельский характер. Во всяком случае, от Графтон–террас было недалеко до Хэмстед-хис, великолепного парка, в котором Карл Маркс любил бывать, ещё живя на Дин–стрит в Сохо. Хэмстед–хис издавна был и остаётся в настоящее время подлинно народным парком Лондона. Сотни простых лондонцев, истинных «коккни», собираются сюда по праздникам. Это традиционное место весёлых народных гуляний, с ярмаркой, каруселями, различными зрелищами, которые устраиваются здесь в дни так называемых бэнк–холидей — «банковских праздников». Неподалёку от Графтон–террас, на Мейтленд-парк–роуд, раньше находился ещё один дом, связанный с именем Маркса, единственный, где в прошлом была установлена мемориальная доска. Это здание, в котором К. Маркс прожил последние годы своей жизни и где умер, было разрушено фашистской бомбой во время второй мировой войны.
Прах Карла Маркса покоится на близлежащем Хайгейтском кладбище. 14 марта 1956 года здесь состоялось торжественное открытие памятника, созданного на средства рабочих всех стран. Бронзовый бюст Карла Маркса (скульптор Лоренс Брэдшоу) поднят на высокий прямоугольный пьедестал из светло–серого корнуэльского гранита. В центре пьедестала — мемориальная плита, которая была первоначально установлена на могиле К. Маркса ещё Энгельсом. Над ней надпись по–английски: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Ниже мемориальной плиты на камне высечены слова К. Маркса: «Философы лишь разным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».
Имя Карла Маркса носит рабочая библиотека, расположенная у северных границ Сити, на улице Клеркенуэлл–грин, в квартале Смитфилд, давно вошедшем в историю Лондона. Именно здесь в 1381 году лорд–мэром Лондона был предательски убит вождь восставшего английского крестьянства Уот Тайлер.
Скромное двухэтажное здание библиотеки, открытой в 1933 году, в пятидесятую годовщину со дня смерти К. Маркса, нынче хранит свыше десяти тысяч книг, газеты, журналы, документы, связанные с историей английского и международного рабочего движения. Среди подборок газет особенно почётное место занимает «Искра». Это тем более знаменательно, что в одной из комнат этого здания, позже приобретённого английскими трудящимися для организации «Мемориальной библиотеки Маркса», В. И. Ленин редактировал материалы для газеты «Искра». Здесь была установлена мемориальная доска с надписью: «Ленин, основатель первого социалистического государства СССР, редактировал «Искру» в этой комнате в 1902–1903 годах». Над мемориальной доской — первый номер «Искры», а рядом известный портрет В. И. Ленина в его кремлёвском кабинете с номером «Правды» в руках. Печаталась «Искра» в этом же доме, в типографии, в которой английский социалист Гарри Квелч выпускал еженедельную газету «Юнити».
В Лондоне существует много мест, связанных с памятью В. И. Ленина.
Читальный зал библиотеки Британского музея. Н. К. Крупская писала в своих воспоминаниях о том, что Владимир Ильич половину времени проводил в Британском музее, когда они жили в Лондоне в 1902–1903 годах. В мае 1908 года Ленин работал в этом же зале над материалами к своему труду «Материализм и эмпириокритицизм».
Библиотека им. Карла Маркса
Сами улицы Лондона. Владимир Ильич любил совершать по ним путешествия на империале двухэтажных лондонских автобусов или пешком, изучая жизнь города с её противоречиями, находя в нём, как пишет Надежда Константиновна, «две нации».
В 1903 году Ленин руководил заключительной частью II съезда РСДРП, перенесённого в Лондон из Брюсселя. В 1905 году в Лондоне состоялся III съезд РСДРП, а в 1907 году — V съезд РСДРП. Он проходил в северных кварталах Лондона, в округе Ислингтон, в помещении церкви Братства.
За последние несколько лет заметно изменился силуэт Лондона. Куда ни глянь, над старыми лондонскими крышами группами или в одиночку высятся пока ещё не прокоптившиеся высотные здания. На первый взгляд все они похожи друг на друга: простые и чёткие геометрические объёмы, прямолинейные контуры, плоские линии крыш, фасады с чередующимися горизонталями стекла и бетона — всё то, что можно обнаружить в многочисленных памятниках современной архитектуры Запада, конструкции и формы которых восходят, в конечном счёте, к положениям, разработанным Ле Корбюзье и его школой. Заметно, однако, что здесь стараются избегать крайностей. Не так уж часто встречаются изощрённые, сверкающие стеклянными гранями гигантские параллелепипеды, поднятые на тонкие стойки, сооружением которых увлекался Мис ван дер Роэ (США) и другие представители современного функционализма. Почти нет здесь и усложнённых криволинейных поверхностей, демонстрирующих возможности железобетона. Нет эффектных купольных покрытий.
Очертания новых лондонских зданий относительно спокойны. На экспериментальные решения не хватает средств. К тому же совершенно очевидно, что формы современной архитектуры, развивающиеся в послевоенные годы на Западе, получают здесь национальную окраску, приспосабливаются к английским вкусам и привычкам. Любопытно, что традиционный для Англии кирпич продолжает часто встречаться как облицовочный материал в зданиях современной конструкции. Да и вверх Лондон начал расти совсем недавно, когда во второй половине 1950–х годов был снят запрет строить дома выше стофутовой пожарной лестницы, то есть десяти–одиннадцати этажей. «Новое поколение» лондонских небоскрёбов стало энергично «подрастать» только с начала 1960–х годов.
Сити. Здание газеты «Дейли экспресс».
Лондонский университет
В облик города современная архитектура вошла поздно и прокладывала себе дорогу очень медленно. Ещё в начале 1920–х годов в Лондоне господствовала пышная эклектика и различные «исторические» стили. На набережной Темзы, около Вестминстерского моста, стоит здание Совета Лондонского графства, выстроенное в 1922 году Ральфом Нотом, не без воздействия памятников эпохи Возрождения. В 1920–1923 годах Реджинальд Бломфилд застраивает Риджент–стрит тяжеловесными классицистическими зданиями.
Новые веяния в архитектуре Лондона, как вообще в Англии, начинают быстро распространяться лишь с начала 1930–х годов, во многом под влиянием и при участии переселившихся в Англию выдающихся зодчих и теоретиков современной архитектуры, таких, как В. Гропиус и других, бежавших из нацистской Германии. Широкий отклик получает в это время перевод на английский язык книги Ле Корбюзье «К новой архитектуре».
Среди «ветеранов» лондонской современной архитектуры здание газеты «Дейли экспресс» на Флит–стрит (1931), Королевский институт британских архитекторов (архитектор Грей Уорнум, 1934), новый Лондонский университет в Блумсбери (архитектор Чарльз Холден; начал строиться в 1931 году), станции метро, такие, как Арнос–гроув или Сент–Джонз–вуд. В зданиях Королевского института британских архитекторов и в Лондонском университете, несмотря на современные конструктивные приёмы и свойственную новой архитектуре простоту линий и объёмов, ещё очень много традиционного. Так, например, современная по формам шестидесятичетырехметровая башня библиотечного корпуса университета прорезана окнами, повторяющими привычные для англичан пропорции и переплёты окон XVIII века.
В лондонских кинозалах, магазинах, зданиях газетных издательств, в станциях метро возможности, открываемые новыми конструкциями, использованы более полно и откровенно. В здании газеты «Дейли экспресс» поражают огромные застеклённые поверхности — окна, чередующиеся с полированным чёрным стеклом, которым облицованы стены. Этот приём по своему духу не только ближе эстетическим исканиям современной архитектуры, но своей эффектностью создаёт как бы рекламу для самой газеты.
Знакомясь с Лондоном, весьма любопытно совершить прогулку по станциям метрополитена. Лондонское метро — одно из старейших в мире. В 1963 году отмечался его столетний юбилей. На первых линиях подземки курсировали ещё паровозы с основных железнодорожных линий. И хотя с 1863 года, естественно, многое изменилось в техническом отношении, внешний облик старых станций, находящихся в центре города, их платформы, спуски к перронам на редкость стойко хранят свой первозданный вид. Здесь ещё можно встретить старинные железные ступени. Вместо эскалаторов нередко подъем и спуск пассажиров производится лифтами, форма и вид которых наверняка были такими же ещё полстолетия назад. Узкие лабиринты переходов ведут к платформам, стены которых сплошь заклеены рекламами. О каких‑либо эстетических и архитектурных достоинствах здесь говорить не приходится. Но если спуститься под землю на одной из таких старых станций в центре Лондона и затем выйти на поверхность на какой‑нибудь из окраинных станций, которые начали строиться в 1930–х годах, то контраст будет разительным. Удобная планировка и лаконичная простота архитектурных форм сделали, например, станцию Арнос–гроув (архитектор Ч. Холден) одним из тех образцов нового строительства, успех которых немало способствовал утверждению современного стиля в архитектуре Лондона.
В предвоенные годы, в период экономической депрессии, в Лондоне строили не очень много, а во время войны строительство почти совсем приостановилось. Оно оживилось только в 1950–х годах.
Концертный зал Фестиваль-холл
Большим событием в жизни Лондона и Англии в целом и толчком к распространению новой архитектуры явился состоявшийся в то время в Лондоне «Фестиваль Британии» — национальная выставка, открытая в 1951 году, в столетнюю годовщину Первой всемирной выставки. Экспозиционная территория была отведена на южном берегу Темзы, между мостами Ватерлоо и Чэринг-кросс. Два больших сооружения, стоявших среди временных выставочных павильонов, особенно привлекали внимание: концертный зал Королевский Фестиваль–холл (архитекторы Лесли Мартин и Роберт Мэттью) и так называемый «Купол открытий» (архитектор Ральф Таббс).
Хотя по поводу Фестиваль–холла до сих пор высказываются весьма противоречивые суждения, он несомненно остаётся самым примечательным из общественных зданий Лондона, возведённых за последнее время.
Внешне он кажется малопривлекательным и даже довольно неуклюжим. Основной интерес представляет своеобразный замысел и планировка здания, удачное решение интерьера и сложных акустических проблем. Учитывая возможности, открываемые новыми железобетонными конструкциями, архитекторы сделали главным ядром здания зал, рассчитанный на три тысячи человек, который, по их замыслу, должен был восприниматься как бы подвешенным в громадной стеклянной коробке. Однако по техническим причинам пришлось заполнить углы здания рядом помещений и, таким образом, первоначальный замысел претерпел изменения. Зал расположен в самой верхней части здания, над главным и нижним фойе, которые лежат в двух уровнях и обращены застеклённой стеной в сторону Темзы. Когда главное фойе залито светом, оно просматривается с улицы на всю глубину и эффект, к которому стремились авторы, до некоторой степени достигается. Немало внимания уделено цветовому решению всего интерьера, в отделке которого использованы различные дорогостоящие материалы. Из главного фойе открывается великолепная панорама северного берега реки с парламентом и набережной Виктории. Одно из бесспорных достижений строителей Фестиваль-холла— отличная акустика и решение проблем звукоизоляции. Нужно иметь в виду, что буквально под его окнами проходит одна из крупных лондонских железнодорожных линий, что не могло не создать добавочных трудностей при постройке концертного зала.
Другое примечательное сооружение выставки — «Купол открытий» был временным павильоном, предназначенным для демонстрации научных и технических достижений Британии. Однако оригинальность его решения заставляет неоднократно вспоминать о нём и после окончания Фестиваля. Основной эффект был рассчитан на вечернее освещение. Благодаря искусно направленному свету как бы исчезали стены, и казалось, что покрывавший их огромный алюминиевый купол 111 метров в диаметре поддержан лишь тонкими стальными трубками и парит в воздухе. Проникнуть внутрь «Купола» можно было только через подземные туннели.
«Купол открытий»
Школа в округе Пэддингтон
На бывшей выставочной территории, рядом с Фестиваль–холлом, нынче планируется создание нового культурного центра Лондона. Здесь уже выстроен Национальный Дом кино, вскоре будет открыт Малый концертный зал и помещения для выступлений чтецов. В июле 1968 года здесь был открыт большой зал для художественных выставок, оборудованный верхним светом и соединённый с террасами, предназначенными для размещения скульптуры. Но в целом все эти проекты, задуманные ещё в конце 1940–х годов, осуществляются медленно, и для их завершения понадобится ещё немало времени.
Галерея Тейт и небоскрёб Виккерс
Коммерческие сооружения растут, увы, гораздо более скорыми темпами. Многие из них просто удручают своей безликостью. Бросается в глаза и отсутствие единой направляющей руки в выборе местоположения зданий. Оффисы «идут напролом» по берегу Темзы в самом центре города. Особенно кричащий пример несовместимого соседства — 25–этажный небоскрёб нефтяной компании Шелл, напоминающий спичечный коробок, поставленный на торец, к которому сзади добавлен ещё один, положенный плашмя. Он выстроен чуть ли не дверь–в-дверь с Фестиваль–холлом и к тому же почти напротив парламента. Так что в ансамбль готических вертикалей башни Виктории и Большого Бена теперь врывается плоская верхушка нефтяного детища.
Гораздо более удачно на противоположном берегу Темзы, на набережной Милбэнк, расположен небоскрёб компании Виккерс, хотя он и соседствует с Галереей Тейт. Выстроенный по проекту архитектора Р. Уорда в 1960–1963 годах, он легко узнается по эффектной и стройной 34–этажной башне с застеклёнными выпукло–вогнутыми гранями. Пожалуй, это единственный лондонский небоскрёб, форма которого действительно создаёт ощущение взлёта ввысь, к небу. Другим высотным зданиям Лондона в меньшей степени присуще это свойство — даже таким известным, как Кэстрол–хауз (1958–1960), наиболее приближающийся к американским образцам, или как Нью–Зиланд–хауз (1960–1963), поднявшийся в самом центре Лондона на углу Пэлл–Мэлл и Хей-маркет.
В послевоенные годы особенно много ценных и интересных предложений было внесено английскими архитекторами в области градостроения и жилой архитектуры.
Военные разрушения и усилившийся жилищный кризис вызвали острую необходимость вновь вернуться к вопросу об упорядочении стихийного развития Лондона.
В квартале Рохэмптон
Сент–Джеймсская площадь
В 1950–е годы в Лондоне жило уже свыше восьми миллионов человек, то есть около Vs населения всей страны. На огромной территории расползшегося во все концы города оно распределялось очень неравномерно. С одной стороны, в перенаселённых рабочих кварталах Ист–энда приходилось три тысячи человек на один гектар. Продолжали существовать и хаотические скопления старых домов вокруг вокзалов и различных промышленных предприятий в кварталах центрального Лондона. В то же время были сравнительно мало заселённые аристократические кварталы Вест–энда и просторные буржуазные пригороды. Плотность населения здесь составляла всего лишь сто человек на один гектар. Быстрейшего решения требовала также и транспортная проблема. Это станет понятным, если учесть хотя бы то обстоятельство, что нынче уже не только Сити, но и значительная часть Вест–энда превратилась в нежилой район. Сюда стекается для работы, за покупками и разного рода другими делами колоссальное количество людей. Уже в 1964 году ежедневно от окраин к центру и обратно перемещалось по крайней мере шесть миллионов человек.
В основе мер, которые были предприняты для регулирования роста послевоенного Лондона, лежало два проекта. Первый, предложенный ещё в 1943 году архитекторами Форшоу и Аберкромби, предусматривал реконструкцию территории Совета Лондонского графства, то есть центрального ядра города, занимающего площадь 302 квадратных километра. Второй проект, 1944 года, составленный Аберкромби, был посвящён проблеме развития Большого Лондона. Главная мысль этого проекта, получившего широчайшую известность, заключалась в том, чтобы ограничить рост Лондона путём создания вокруг него, в радиусе 30–50 километров, так называемых городов–спутников.
В 1947 году ответственность за новое строительство была возложена на муниципалитеты. Но только после 1955 года (когда был принят план развития собственно Лондона, разработанный Советом Лондонского графства) на участках, расчищенных в центральных кварталах, на пустырях, оставшихся после войны, постепенно стали вырастать новые здания. Сейчас они воспринимаются как изолированные островки среди старых построек города.
Однако реализация проектов даже в черте Лондонского графства не всегда соответствует намеченным планам. Частное предпринимательство и различные виды коммерческого строительства вносят много стихийного, вторгаются в ранее существовавшие архитектурные ансамбли, нарушая их цельность.
Коттеджи и башенные дома в квартале Рохэмптон
Тем большее внимание обращает на себя жилой дом, возведённый в 1960 году на Сент–Джеймсской площади архитектором Лэсденом. Несмотря на свою высоту и современные очертания, он удачно вписался в строгий ансамбль зданий XVIII века.
Среди целых комплексов жилых зданий, построенных в центральной части города, пожалуй, наибольшую известность получили дома в квартале Пимлико, возведённые в 1946–1962 годах по проектам архитекторов Ф. Пауэлла и X. Мойи.
Специфически английской чертой, отличающей новые лондонские многоэтажные жилые дома, является своеобразная планировка их квартир. Как известно, традиционное английское жилище развивается не по горизонтали, а по вертикали. Для Англии издавна были типичны не многоквартирные дома, а отдельные домики — хаузы, комнаты которых расположены чаще всего в двух–трёх уровнях: кухня и помещения для дневного пребывания— в нижнем этаже, спальня — в верхнем. В последние годы так стали располагать комнаты иногда и в многоэтажных домах. Таким образом, окна одной и той же квартиры находятся одни над другими, в двух этажах. Помимо таких домов, мезонетов, существуют и обычные дома с квартирами, комнаты которых размещены в одном уровне.
Чтобы получить представление о наиболее ярких сторонах современной жилой архитектуры Лондона, надо посетить окраины города, например кварталы Рохэмптон в юго–западном районе Уондсуорт или Со–граденз в районе Кеймберуэлл на юго–востоке. Здесь на сравнительно свободных землях особенно широкое применение получила смешанная застройка, где группируются несколько типов домов с разным количеством этажей. Так, например, в Рохэмптоне ступенчатая гряда одноэтажных коттеджей с индивидуальными входами и садиками соседствует с блоками многоквартирных домов и 11–этажными башенными зданиями. Дома разбросаны на холмах, среди бережно сохранённых вековых деревьев, лужаек и садов. Благодаря тщательно продуманной планировке создаётся впечатление, будто здания выросли как раз там, где это подсказано природой. Ощущение естественности усиливается благодаря тому, что основные транспортные магистрали лежат в стороне, а между домами проложены не только дорожки, посыпанные песком, но и тропинки. На траве можно сидеть и лежать, как это принято в английских парках. Давние английские традиции в понимании «живописного» получили здесь своеобразное преломление.
Предполагалось, что подобные комплексы зданий различных типов позволят расселить в них семьи разного количественного, возрастного и социального составов. На деле же оказалось, что исключительно высокая квартирная плата позволяет жить в них лишь людям, имеющим высокий уровень доходов.
В принципах строительства таких микрорайонов, как Рохэмптон, совершенно явственно звучат отголоски идей, высказанных ещё в 1898 году английским социологом Э. Хоуардом, предлагавшим, в целях разгрузки Лондона, в противовес промышленным городам–гигантам, каким Лондон уже был в то время, создавать небольшие, автономные города–сады, которые имели бы собственные предприятия, промышленные и торговые, и были бы окружены зелёным сельскохозяйственным поясом. Идеи Хоуарда, получившие широкий отклик во многих странах, в самой Англии легли в основу проекта Аберкромби о строительстве городов-спутников.
В этой области здесь уже сделано довольно много интересного. Вслед за Лечуорсом, первым английским городом–садом (1902), находящимся в 50 километрах от Лондона, и заложенным в 1920 году городом Уэлвином в 1946–1949 годах началось строительство восьми новых городов–сателлитов, из которых наибольший интерес представляют Харлоу и Бэзилдон.
Но и в этой области замысел английских социологов и градостроителей не получает должного воплощения. Не всегда удаётся обеспечить работой жителей городов–спутников на имеющихся здесь предприятиях. Потоки служащих и рабочих продолжают устремляться на работу в Лондон, а повышенная квартирная плата в этих домах, отнимающая 30–40 процентов заработка, фактически вновь оставляет открытой проблему расселения трудового Лондона.
Современная скульптура в квартале Рохэмптон
Аэропорт
О Лондоне написано множество различных книг. Однако ещё нет такой, где был бы по существу «весь Лондон». И это не случайно, настолько многогранен этот город сложнейших социальных взаимоотношений и контрастов, необычайно многообразного уклада жизни и быта, город многовековой истории и непрестанного обновления.
Эта книга также не ставила перед собой задачу всестороннего описания Лондона. Главное, чему посвящены её страницы, это рассказу о наиболее интересных в художественном отношении памятниках. Это не путеводитель по городу и тем более не исчерпывающий каталог его достопримечательностей. Здесь упомянуто преимущественно лишь то, в чём нашли своё отражение важнейшие события истории Англии, наиболее высокие достижения её культуры и искусства. В этих памятниках удивительно ярко проявились талант и высокое мастерство, особенности духовного развития и сам характер народа. Созданные зачастую много веков тому назад, они доставляют большое эстетическое наслаждение и современному человеку и бесспорно заслуживают внимания как важный вклад английского народа в художественную сокровищницу мировой культуры. Многие из них широко известны, другие знакомы только более узкому кругу специалистов. Если читатель найдёт здесь сведения до этого ему не встречавшиеся, и, присовокупив их к тому, что он уже знал о Лондоне, в целом составит себе некоторое общее представление об этом своеобразном и по–своему необыкновенном городе, его важнейших районах и выдающихся памятниках, задача книги будет исчерпана в полной мере.
А. Булушев. Строительство и планировка городов Европы. Париж, Лондон, Стокгольм. М., 1938.
А. Иконников. Современная архитектура Англии. Планировка городов и жилищное строительство. Л., 1958.
А. Иконников. Лондон. Л., 1962.
С. Образцов. О том, что я увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон. М., 1957.
H. Colvin. Dictionary of British Architects, 1660–1840. 1954.
T. Dannatt. Modern Architecture in Britain. Select examples of Recent Buildings. Introd. by T. Summerson. London, 1959.
N. Davey. Buildings in Britain. The Growth and Organization of Building Process in Britain from Roman Times to the Present Day. London, 1964.
W. Godfrey. A History of Architecture in and around London. London, 1911.
R. Gunnis. Dictionary of British Sculptors, 1660–1851 (1953). A. Hare. Walks in London, 2 vols. 7th ed. 1901.
W. Lоftie. A History of London, 2 vols. 2nd ed. 1884.
E. Mills. The New Architecture in Great Britain 1946–1953. London, 1953.
I. Nairn. Modern Buildings in London. London, 1964. New Architecture of London. A Selection of Buildings. Ed. by S. Lambert. London, 1963.
N. Pevsner. The Buildings of England. London. I. The Cities of London and Westminster. Penguin Books. 1957. N. Pevsner. The Buildings of England. London. II. Except the Cities of London and Westminster. Penguin Books. 1952.
S. Rassmussen. London, the Unique City. New York, 1937. T. F. Reddaway. The Rebuilding of London after the Great Fire. London, 1940.
J. Summerson. Georgian London. London, 1945.
7 Темза. Вид от Вестминстерского моста в сторону Сити.
8 Схематический план центра Лондона.
18 Джордж–инн на южном берегу Темзы.
26 Темпл–бар–мемориал. 1880 г.
29 Мэншн–хауз. 1739–1753 гг.
31 Сити. Королевская биржа. 1841–1844 гг. Английский банк. 1921 —1937 гг.
32 Гилдхолл. Главный фасад. 1788–1789 гг.
35 «Варфоломей Великий». Интерьер. 1–я четверть XII в. и последующие столетия.
39 «Монумент». 1671–1677 гг. Церковь св. Магнуса. 1671 — 1705 гг.
41 Сент–Мери–ле–боу. 1670–1683 гг.
42 Церковь св. Стефана. Интерьер. 1672–1677 гг.
45 Собор св. Павла. 1675–1710 гг. Вид со стороны Флит-стрит.
46 Собор св. Павла. Вертикальный разрез.
48 Собор св. Павла. Вид с юго–востока.
49 Собор св. Павла. Западный фасад.
50 Собор св. Павла. Интерьер.
53 Гринлинг Гиббонс. Резные скамьи в соборе св. Павла.
1695–1697 гг. Деталь.
55 Флит–стрит. Гостиница «Старый чеширский сыр».
59 Миддл–Темпл–холл. Интерьер.
60 Миддл–Темпл–холл. Ок. 1562–1570 гг. Вид со стороны Фонтанного дворика.
61 В юридических кварталах Лондона.
62 Стейпл–инн на Холборне. Конец XVI в.
63 Здание Суда. 1868–1882 гг.
64 Тауэр.
65 Тауэр. «Белая башня». 1097 г. «Ворота изменников».
67 Башни у входа в Тауэр.
69 В Тауэре.
71 Тауэрский мост. 1886–1894 гг.
76 Вестминстерское аббатство. Западный фасад. Начало XV в. Башни XVIII в.
78 Вестминстерское аббатство. План.
79 Вестминстерское аббатство. Северный портал. Деталь.
80 Вестминстерское аббатство. Трансепт. XIII в.
81 Вестминстерское аббатство. Свод центрального нефа. Конец XIV — начало XV в.
83 Вестминстерское аббатство. Галерея монастырского дворика.
85 Вестминстерское аббатство. Свод зала Капитула. 1253 г.
86 Капелла Генриха VII. В глубине — здание парламента.
87 Капелла Генриха VII. 1503–1519 гг. Вид от здания парламента.
89 Капелла Генриха VII. Интерьер.
91 Капелла Генриха VII. Свод.
92 Вестминстерское аббатство. Уголок поэтов.
93 Николас Брокер и Джеффри Преет. Надгробие Ричарда II. Деталь. 1394–1395 гг.
94 Вестминстер–холл и башня Виктории.
96 Здание парламента со стороны Темзы. 1840–1860 гг.
97 Вестминстер–холл. Интерьер. 1097–1402 гг.
99 Старый Вестминстерский дворец и мост. Приезд лорд-мэра. Гравюра Эд. Гудалла по картине Д. Робертса.
104 Палата лордов.
107 Палата общин.
109 Вестминстерский собор. 1895–1903 гг.
110 Дома в Куин–Эннз–гейт. Начало XVIII в.
111 Памятник Ричарду Львиное Сердце.
112 Площадь Парламента и Большой Бен.
113 Памятник Кромвелю у стены Вестминстер–холла.
114 Кенотаф. 1919–1920 гг.
115 Уайтхолл.
116 Адмиралтейство. 1722–1726 гг. Адмиралтейский экран. 1759–1761 гг.
117 Арка Адмиралтейства. 1911 г.
119 Смена конного караула во дворе здания «Конной гвардии» на Уайтхолле.
121 Банкетинг–хауз. 1619–1625 гг.
124 Букингемский дворец. Восточный фасад. 1913 г.
126 Сент–Джеймсский дворец. Надвратная башня. Ок. 1532-1540 гг.
128 Гайд–парк–корнер.
129 Арка Веллингтона у входа в Грин–парк. Установление в 1846 г.
131 Гайд–парк.
133 Роттен–роу и Гайд–парк–корнер–скрин. 1828 г.
135 Марбл–арч. 1828 г. Установлена у входа в Гайд–парк в 1851 г.
136 Памятник Питеру Пану в Кенсингтонском саду. 1912 г.
137 Памятник принцу Альберту. 1863–1872 гг.
138 «Хрустальный дворец». Гравюра Дж. Хоукинса. 1850 г. 142 Концертный зал Альберт–холл. 1867–1871 гг.
145 На улицах Вест–энда.
146 Лестница дома № 44 на Беркли–сквер. 1744 г.
147 Кенвуд. Вид со стороны парка.
149 Решётка у входа в Зайон–хауз. 1773 г.
150 Зайон–хауз. Длинная галерея. Начата в 1761 г.
153 Гордон–сквер в Блумсбери.
154 Линкольнз–инн–филдс.
157 Риджент–стрит в XIX веке. Гравюра Дж. Блака по рисунку Т. Шеперда. 1822 г.
159 Камберленд–террас. 1–я четверть XIX в.
160 Рекламы на площади Пикадилли.
161 Риджент–стрит в наши дни.
161 Карлтон–хауз–террас. 1827–1833 гг.
163 Ватерлоо–степс и колонна герцога Йоркского у начала Риджент–стрит. 1831–1834 гг.
164 Трафальгарская площадь.
165 Колонна Нельсона на Трафальгарской площади. 1839— 1842 гг.
167 Фонтаны Трафальгарской площади. 1939 г. Церковь св. Мартина на Полях. 1722–1726 гг. Башня и шпиль перестроены в 1842 г.
169 Ковент–гарден. У Королевской оперы и цветочного рынка. 1850–е гг.
170 Британский музей. 1823–1852 гг.
173 Читальный зал библиотеки Британского музея. 1856— 1857 гг.
175 Музей Виктории и Альберта. 1899–1909 гг.
180 Темза у набережной Виктории. Вид в сторону парламента.
182 «Старый Лондонский мост». Картина Сэмюэля Скотта. Исполнена до 1757 г.
183 Мост Ватерлоо. 1939–1945 гг.
184 «Игла Клеопатры» на набережной Виктории.
187 Памятник Бодичее на набережной Виктории. 1850–е гг. Открыт в 1902 г.
188 Челси–госпиталь. 1682–1692 гг.
190 Хэмптон–корт. 1–я четверть XVI в.; конец XVII в. Общий вид.
191 Хэмптон–корт. Кирпичные трубы. XVI в.
192 Хэмптон–корт. Западный фасад. XVI в.
193 Хэмптон–корт. Часовой двор. XVI в.
193 Хэмптон–корт. Геральдический «бык Тюдоров» на мосту.
195 Хэмптон–корт. Холл. 1531 —1536 гг.
196 Хэмптон–корт. Вид с юго–востока. Конец XVII в.
197 Хэмптон–корт. Фонтанный дворик. Конец XVII в.
198 Хэмптон–корт. Восточный фасад. Конец XVII в.
199 Гринлинг Гиббонс. Резьба по дереву в залах Хэмптон-корта. Между 1699–1702 гг. Деталь.
200 Хэмптон–корт. Парк.
201 Жан Тижу. Кованая решётка в саду Хэмптон–корта. Конец XVII в.
202 Гринвичский госпиталь. Вид с Темзы.
203 Ансамбль Гринвичского госпиталя. 1664–1728 гг.
207 На улицах Ист–энда.
209 Дома Ист–энда.
211 Новое строительство в Ист–энде.
212 Церковь на ул. Бердетт–роуд в Степни. 1958–1960 гг.
215 Темза у Тауэрского моста.
216 В лондонских доках.
219 Лоренс Брэдшоу. Памятник на могиле Карла Маркса. Открыт в 1956 г.
221 Библиотека им. Карла Маркса.
223 Сити. Здание газеты «Дейли экспресс». 1931 г.
224 Лондонский университет. Начат в 1931 г.
226 Концертный зал Фестиваль–холл. 1948–1951 гг.
228 «Купол открытий».
229 Школа в округе Пэддингтон. 1955 г.
231 Галерея Тейт. Открыта в 1897 г. Небоскрёб компании Виккерс. 1960–1963 гг.
232 В квартале Рохэмптон.
233 Сент–Джеймсская площадь.
235 Коттеджи и башенные дома в квартале Рохэмптон. 1952— 1959 гг.
236 Современная скульптура в квартале Рохэмптон.
237 Аэропорт. 1955 г.
На суперобложке:
Панорама центральной части Лондона.
Вестминстерское аббатство. Уголок поэтов.
На форзацах:
Старый Вестминстерский дворец и мост. Приезд лорд–мэра. Гравюра Эд. Гудалла по картине Д. Робертса.
Риджент–стрит в XX веке. Гравюра Дж. Блака по рисунку Т. Шеперда. 1822 г.