Весной в гости к Сереге Ветрову приехал дедушка. Специально посмотреть новую квартиру. Дедушка ходил по квартире, и все ему нравилось. Он садился в мягкие кресла, тихонечко подпрыгивал, прикрывал от удовольствия глаза и творил: «Мягко… Как на перине…»
Дедушка включал люстру и зажмуривал глаза, глядя, как ярко горят четыре лампочки в хрустальном абажуре.
Серега и родители ходили следом, переглядывались и пересмеивались. Такой старый дедушка, вся голова белая, а как маленький. Вон кран с водой холодной открыл, потом с горячей. Ладонь намочил. В сопровождении Сергея пожелал вынести в мусоропровод ведро. Совсем пустое ведро. В нем только яичная скорлупа да смятая коробка из-под сахара-рафинада. Дед высыпал мусор и прислушался, как летит, шурша, с пятого этажа по мусоропроводу коробка.
— Чудеса! — качал головой дед.
Серега понимал деда. Ведь всю жизнь жил дед в деревянном доме. Топил печку дровами, носил воду из колонки на коромысле, жег мусор в железной бочке, а золу рассыпал по огороду. Вот и удивляется он городской квартире, как удивлялся бы Серега, попав на борт космического корабля.
Когда дед завершил осмотр, сели обедать. Ели картошку с солеными грибами и бочковые огурцы. Дедушкины гостинцы.
— Да, хорошо пожить в таком доме… — сказал дед. — Только совсем облениться можно. Вода из крана течет, плита сама греется. Гвозди для занавесок, и то строители прибили. Женщине стирка-уборка, а мужику — совсем пропасть… А, Пашк?.. У тебя скоро брюхо через ремень висеть будет. Станут звать пузаном!
— Не станут… — засмеялся отец. — Я по утрам бегаю!
После обеда дед в окошко глядел. Расстроился, что по улице проехало сразу три «скорых помощи». Сказал, что без свежего воздуха и работы народ ослаб. Болеет. Похвалил девочку, которая возле подъезда голубей пшеном кормит. Помолчал, а потом говорит:
— Двор-то какой пустой… Взгляд остановить не на чем…
— Так дом-то новый совсем… — успокоил его отец. — Переселились только. Вес наладится. Детскую площадку построят, турник. Домоуправление деревья посадит…
— Ой, Пашка… — сморщился дед. — Ой, стыдно тебя слушать! Будто ты не на Агафоновке вырос, а в господском дому. Ты ж таким не был. Помнишь, мальчонкой-то в сарае строгал, и грядка своя у тебя была в огороде. И козлят пас, когда еще в школе не учился… А теперь… ждешь, когда чужой дяденька придет и у тебя под окошком дерево посадит!
Сереге смешно было наблюдать, как дед его отца, главного инженера большого завода, ругал, как маленького, и называл Пашкой. Отцу неприятно было, что дед так разговаривает с ним при Сереге. Он встал со стула и начал из угла в угол ходить. Он всегда так ходил, если нервничал.
— Это тебе, папа, не Агафоновка! — сердито сказал он деду. — Тут дерево нельзя сажать, где хочется. Архитектор двор спланировал. Где песочница, где столбы для бельевых веревок, где газоны — все на бумаге нанесено…
— Ну, Пашка, ты и жук… — оборвал его дед и пошел в прихожую.
Возмущаясь, кряхтя и качая головой, дед натягивал ботинки.
— Папа, ну что вы обиделись на такую мелочь? — испугалась Серегина мать.
— Я обиделся? — поднял брови дед. — Я и не думал обижаться. Просто у нас с Сергеем дела…
Сергей сунул ноги в кеды и через секунду стоял рядом с дедом. Ему нравилось, что у них с дедом бывают секреты. Никто сейчас не сможет догадаться, куда они идут. Мать с отцом, отодвинув занавеску на кухонном окне, будут смотреть вслед и теряться в догадках. И ни за что не догадаются, что дед с внуком пошли на рынок покупать саженцы.
Дед вошел в трамвай, как на агафоновскую улицу. Поздоровался, начал со всеми заговаривать, будто видел не впервые, а знал сто лет. С каким-то малышом, который плакал на весь вагон, начал играть в «козу рогатую». Сереге даже неудобно за деда стало. Все едут сами по себе, молчат, книжки читают, в окна смотрят, а дед смеется и разговаривает. Они проехали всего четыре остановки, а какой-то дядька в соломенной шляпе уже успел пригласить деда в гости с ночевкой. Чтобы встать на заре и сходить на рыбалку. У этого дядьки свой дом за рекой. Дед записал его адрес на пачке папирос и простился, как с родным.
Вторник — день не базарный. На рынке не было столпотворения, но торговля потихоньку шла.
Забыв про саженцы, дед застрял у ворот возле тетки, которая держала на руках толстого рыжего щенка. Дед брал щенка за каждую лапу, как будто здоровался. Он заглядывал ему в пасть и приговаривал:
— Ой, пес… Ой, друг… Сильный пес будет. Нёбо черное, злой…
— Купите… — с надеждой предложила тетка. — Акбаром звать, и прошу недорого три рубля!
— Я бы такого за пятерку взял… Да у меня дома две. Взял бы и третью до кучи, если бы не самолетом лететь…
Дед с большим сожалением расстался с рыжим щенком и пошел дальше. Мимо рядов с первой редиской в конец рынка, к саженцам. Он хотел купить черемуху.
— Черемушка, Серега, самое лучшее дерево… Душу греет. Сколько про нее песен написано…
Но саженцы продавал только один мужик. Смородиновые кусты, завернутые в мешок. Мужик был одет в старый военный плащ и кирзовые сапоги. Грязь на сапогах высохла и потрескалась. Видно, вез смородину он издалека, а никто покупать ее не торопился. Мужик устал. Повернувшись спиной к своему товару, он лузгал семечки из бумажного кулька. И смородина устала. Новенькие листочки поникли, съежились, будто задумали спрятаться обратно в почки.
— Твои? — кивнул на кусты дед.
— Мои… — лениво ответил мужик.
— А чего торгуешь квело? Надо подхваливать…
— Кому надо, тот и так возьмет…
— Какой ты сердитый, это надо же… Я к тебе с открытой душой, а ты губы сковородником…
Мужик присел на корточки и стал рассказывать деду про свое горе. Как у него лучший кролик заболел. Белый великан Тишка. Мужик рассказывал, какой это умный кролик, какие у него красные глаза и породистая морда. А теперь вот второй день ничего не ест и живот у него жесткий.
— А чем ты его кормил? — спросил дед.
— Да хозяйка сухарей принесла от соседей.
— А тебя сухарями накормить, у тебя какой живот будет? Эх, садова голова… Кролик — животное нежное. Ему надо молочай да вику… А ты его на сухарях…
И дед рассказал мужику, как надо вылечить кролика. Как сделать массаж и какое дать лекарство.
Потом они вспомнили войну. Дедушка фронт, а мужик работу в колхозе. И дед опять записал адрес на пачке папирос. А нового знакомого к себе в гости пригласил. В поселок Агафоновку, на Волгу.
— Дед, а чего это ты со всеми знакомишься? — спросил Серега, когда они шли домой и дед тащил на спине мешок с саженцами. — Ты же их первый раз видишь и не увидишь больше никогда… Думаешь, он к тебе в гости поедет…
— Глупый ты еще у меня, Серега… — засмеялся дед. — Мы же все люди, а значит, все родня…
Дед шумно вошел в прихожую, торжественно внес мешок, пристроил его под вешалкой и объявил Серегиным родителям голосом довольным:
— Ну вот… Посадим во дворе кусты, и будет совсем другое дело…
— Зачем вы тратились? — робко сказала Серегина мать.
— Я тратился? — удивился дед. — Ни копейки не заплатил. Эту смородину мне Петр Иваныч дал…
— Какой Петр Иваныч? — не понял отец.
— Очень простой… — дед достал пачку папирос. — С улицы Беговой.
— У тебя тут разве друг живет?
— Теперь живет. Мы с ним на базаре познакомились. Несите лопату и ведро воды. Надо смородину посадить, а то она заморилась….
— У нас нет лопаты… — пожал плечами отец.
Перехватив гневный взгляд деда, мать предложила:
— Может, совок для муки подойдет? Он железный…
— Эх, Пашка… Садова твоя голова… — печально пропел дед. — Мужик ты или кто? У тебя мальчишка растет, а в хозяйстве такой нужной вещи нету… Стыд-то какой, лопату просить по людям…
Дед послал Серегу к соседям. Но лопаты не оказалось ни в одной квартире на площадке. Дед прямо расстроился. Он сел на табуретку, закурил и, повесив низко седую голову, вздыхал:
— Не знаю, как люди живут… Развели бесполезных вещей — тьму… А лопаты не держут. Без нее ведь, как без рук! Это вот вам на что? — дед ткнул прокуренным пальцем в фарфоровый подсвечник.
— Для красоты… — сказала мать.
— Для красоты…
Дед пошел по этажам. Он звонил во все квартиры и, когда щелкал замок, приглаживал седой чуб, обдергивал полы пиджака и спрашивал вежливо:
— Извините, конечно… У вас лопаты не найдется на полчаса?
Люди смотрели на него так, будто он спрашивал зимой живую бабочку. Чем выше поднимался дед, тем несчастнее становилось его лицо.
— Надо же… — горько сказал он, прислонившись к перилам на девятом этаже. — Серега, на Агафоновке расскажи — не поверят! Хоть совковая, хоть саперная, хоть штыковая, ну, какая-то одна должна же у людей быть… И еще, Серега, не пойму среди бела дня, а все на два ключа запираются… Соседи же все… Живут рядом.
Когда старичок с девятого этажа вынес деду лопату, завернутую в цветастую тряпку, Серега просиял. Пусть не думает дед, что у них и городе живут такие уж никчемные люди…
— Вот это хозяин… — похвалил дед. — Вот это я понимаю! А то ведь я к вам к тридцать шестому позвонил, нарочно посчитал…
— А как же… — хихикнул старичок. — У меня весь инструмент в порядке. Что хочешь могу предложить — плоскогубцы, пилку по железу, напильник любой…
— Смородина вянет… — развел руками дед. — Другой раз приду!
Серега с дедом сажали под окнами смородину, а отец лил в ямки воду и утаптывал землю вокруг саженцев. Собрался народ. В основном старушки да женщины, которые гуляли с ребятишками. Они хвалили Ветровых и говорили, что двор сразу красивее стал.
— Я еще вам черемуху посажу… — подмигнул дед.
Все размечтались, глядя на пустой двор, по которому летал мусор и обрывки газет. Решили разбить клумбы, посадить груши, а одна старушка предложила посеять лен. Серега с дедом и отцом ушли домой, и жильцы еще долго мечтали вокруг смородины. Кто-то колышки вбил и оградил саженцы веревкой.
За ужином дед сказал:
— Хочешь, Пашка, обижайся на меня, хочешь не обижайся, но я тебе прямо скажу… Так нельзя! В квартире у себя все украсили, а во дворе — шут ногу сломит. А двор — он тоже ваш… Можно и подмести когда. И лавочки для старух в холодке поставить…
Отец деду не возражал. Это было бесполезно.
Наутро дед чуть свет ушел из дому. Никто не знал, куда он пошел и скоро ли придет. Но завтракать не садились. Серега то и дело выглядывал в окно. На смородиновых кустах чистили перья воробьи и галдели на весь двор.
Дед пришел к обеду. Он молча выложил на кухонный стол молоток, пилу и лопату без черенка.
— Вот, Серега и Пашка… — серьезно сказал дед. — Черенок к лопате вырежу. Теперь вас можно считать за мужиков. И дом у вас теперь настоящий. А то так было… не знаю что…