Лорд-грешник

Глава 22

Когда Брайд вошла в дом, единственным ее желанием было добраться до спальни, где она могла снова обрести самообладание, которого ее лишил визит к мистеру Туикенему.

Однако ее надеждам не суждено было оправдаться.

Едва открыв дверь, Брайд заподозрила неладное. В доме стояла такая тишина, словно там никого не было.

Внезапно на площадке лестницы, ведущей в кухню на цокольном этаже, возникла Джоан; глаза сестры, затуманенные сочувствием, выглядели так, как будто она вот-вот заплачет.

– Что-то произошло? – подозрительно спросила Брайд.

– Лучше спустись к нам. Это Анна.

– Что? Заболела?

Покачав головой, Джоан повернулась и молча пошла вниз. Брайд поспешила следом.

В кухне Джилли что-то помешивала в кастрюле, стоявшей на огне; Мэри сидела недалеко от двери. Настроение было сродни молчанию в карете.

– Анна уехала, – выпалила Мэри, увидев старшую сестру. – Нет, ты можешь в это поверить? Велела отнести вниз свои дорожные сундуки прямо у нас под носом, а потом взяла и уехала.

– Я говорила ей, что она не может уехать, но она не обратила на мои слова никакого внимания. – Джоан покачала головой и вздохнула.

Поведение Анны ошеломило Брайд не меньше, чем всех остальных.

– И куда она поехала?

– Назад в Шотландию. – Мэри картинно закатила глаза. – «Домой», как она выразилась. Да она просто сумасшедшая!

– Брайд, она уехала вместе с Маккеями. Роджер обещал мне присмотреть за ней, – сообщила Джоан. – Он поможет ей найти жилье и не позволит, чтобы ее обидели. Ты не должна слишком беспокоиться за нее.

Брайд без сил опустилась на стул возле рабочего стола. Если бы она сегодня не ушла из дома… Хотя вряд ли это что-либо изменило. Мягкая по характеру, Анна иногда могла быть очень упрямой.

– Анна – взрослая женщина, – наконец сказала Брайд. – Если она хочет уехать, мы не можем ее удерживать.

– Она, видимо, давно собиралась, – задумчиво произнесла Мэри, – и знала, что Роджер зайдет перед отъездом за своими деньгами. Поэтому она заранее все упаковала. Я думаю, Роджер пытался отговорить ее, но безуспешно. Так они и уехали вместе с ней в их фургоне.

– А когда Мэри предложила сопровождать ее, Анна и слушать не захотела, – вздохнула Джилли.

Брайд с удивлением посмотрела на сестру.

– Я думала, ты не собираешься покидать Лондон.

– Лондон всегда будет на месте. – Мэри пожала плечами. – Я считала неправильным, что сестра уедет одна. К тому же от меня не так много пользы, как, к примеру, от Джоан, а в Лондон я всегда могу вернуться.

Брайд чуть не лишилась дара речи. Это было самое умное из того, что Мэри когда-либо говорила или делала. Кажется, ее маленькая сестра прощается с детством.

– Я никогда еще не видела Анну такой решительной. – Джоан с трудом заставила себя улыбнуться. – Она сказала… она велела передать, что любит тебя. И еще вот это. – Джоан протянула Брайд свернутый лист. Это было прощальное письмо Анны.

«Милая сестра, мне очень горько, что тебя нет здесь именно тогда, когда я уезжаю, но, может, это и к лучшему. Пожалуйста, не беспокойся за меня. Во время путешествия Маккеи позаботятся о моей безопасности, а их мать поможет мне, когда мы приедем домой. У нас с Роджером давняя дружба, более глубокая, чем ты предполагаешь, он будет заботиться обо мне.

Я не виню тебя за решение покинуть Шотландию. Это было необходимо. Тем не менее, все мы не нужны в Лондоне. Я знаю, ты хочешь, чтобы мы оставались вместе, но мне пора возвращаться домой.

Я беру кое-какие тетради отца. Надеюсь, ты не возражаешь против моего желания иметь эти вещи у себя. Вчера я продала большую часть моих новых платьев, так что деньги у меня есть. Я прошу тебя позаботиться, чтобы мне посылали доход с процентных бумаг, когда он начнет поступать. Обещаю разумно его использовать.

Пожалуйста, найди в своей душе прощение для меня за то, что я тебя покидаю. Я верю, что ты справишься без меня: с тобой Джоан, да и Мэри не всегда будет избалованным ребенком.

Брайд, я знаю, что твое место в Лондоне, и так же знаю, что этот город не для меня.

И все-таки сердце мне подсказывает, что скоро мы опять увидим друг друга.

Твоя любящая сестра Анна».

Перечитав письмо несколько раз, Брайд бросилась к себе в спальню. Дрожащими руками она отперла сундук, где хранились пластины и бумаги отца, а затем со страхом заглянула внутрь.

Кажется, все было в порядке. Она приподняла большие пластины. Слава Богу, и пластины для банкнот, и бумага лежали на своих местах.

– Я не решилась проверить, – сказала Джоан, стоя на пороге.

– Она их не взяла. Конечно, ведь пресс здесь, и нет способа пустить их в обращение, так что это было бы глупо…

– Я уверена, на наши цели Анна собирается использовать свой доход.

– Без сомнения.

Джоан вошла в спальню и обняла Брайд.

– Ты выглядишь очень встревоженной…

– Анна такая рассеянная, ты же знаешь. Она словно живет в другом мире и дышит другим воздухом. Хотя она всего на два года моложе меня, но по виду сущий ребенок. Как она позаботится о себе?

– Поверь мне, сегодня Анна совсем не выглядела ребенком; скорее она была рыцарем, выступающим в крестовый поход. Роджер очень искренне обещал присмотреть за ней, а он лучший из сыновей Маккея.

– Не такая уж отличная рекомендация, если судить по остальным.

Джоан засмеялась, и Брайд тоже, но глаза ее защипало от слез.

– Анна станет ужасным волшебником. – Представив сестру в этой роли, Брайд снова засмеялась, хотя слезы уже катились у нее по щекам. – Ночью она просто заблудится в долине.

– Возможно, она попытается дать немного денег посредникам Сазерлендов или прочесть им нотацию за их дурное поведение. – Джоан насупилась и прикусила нижнюю губу, словно передразнивая сестру.

– Кстати, волшебник должен быть мужчиной. Она взяла мужскую одежду и шляпу?

– Сейчас проверю, хотя думаю, что да. А может, она рассчитывает на помощь настоящего волшебника.

Обе сестры снова засмеялись, потом заплакали. Наконец Брайд вытерла слезы и глубоко вздохнула:

– А все-таки я рада, что Анна уехала. Если нас поймают, не знаю, сумела бы она пережить то, нам предстоит. Теперь она, возможно, в безопасности. Я напишу ей, что на расспросы о нас она должна отвечать как можно туманнее. Она это умеет. Пусть даст им понять, что обо всем происходящем не имеет ни малейшего представления. А ты напиши Роджеру, чтобы он поселил Анну в каком-нибудь безопасном месте и чтобы она сменила имя. Будет лучше, если все подумают, будто мы навсегда покинули долину.

Сестры долго стояли молча, и все это время Брайд грустно смотрела на письмо, которое держала в руке.

– Я буду очень скучать по ней.

– Мне все будем скучать, хотя мне кажется, что Анна еще здесь. Я не чувствую пустоты, которая всегда остается после чьего-либо отъезда.

Поцеловав сестру, Джоан пошла на кухню, чтобы помочь Джилли с обедом, а Брайд снова развернула письмо и начала тщательно изучать написанные строчки, указывающие на искусство Анны в подделках.

Милая, бесхитростная мечтательница Анна. Брайд представила сестру в камзоле, панталонах и шляпе, скачущую ночью верхом, чтобы передать деньги семьям, изгнанным из своих домов. Много лет этим занимался их отец, потом его место заняла старшая из сестер. Теперь легенду продолжит Анна.

Может, отец был прав? Может, в Анне действительно есть что-то от феи, и на этот раз миф перестанет быть сказкой?

Брайд хотелось отложить встречу с Линдейлом, чтобы свыкнуться с отъездом Анны и подготовить себя к новой потере, однако днем она все же поехала в маленький коттедж. Они встречались там уже два раза, и по дороге ей вспомнились те счастливые часы. Линдейл всегда заставлял ее улыбаться, и, когда они вместе смеялись, будущее казалось ей не таким печальным.

Вот только сегодня вряд ли будет много смеха. На коленях у нее лежал пакет с гравюрами Каральо. Пришло время сказать правду, хотя бы насчет этой части отцовского наследства. Когда Линдейл узнает об этом, он, возможно, страшно рассердится и сразу откажется от женитьбы, которую столь опрометчиво предложил ей.

Однако графа в коттедже не оказалось; кареты у подъезда тоже не было. Женщина, занимавшаяся уборкой, давно ушла, и в маленькой кухне гостью ждал лишь холодный ужин.

Миновав скромно обставленную гостиную, Брайд поднялась в спальню, взглянула на кровать, над которой не было ни зеркала, ни роскошного балдахина, и с грустью подумала о том, что скоро их занятия любовью закончатся. К несчастью, ей будет очень этого не хватать, и вряд ли она снова познает нечто подобное. Дело не только в удовольствии, которое она получала, но и в отношении к ней Линдейла. Этот человек понимал, что ей нравится, прежде чем она успевала осознать это, и, что еще важнее, он понимал, чего она не хочет. Он прекращал любую игру, если обнаруживал, что она не хочет играть.

Стоя неподвижно, Брайд смотрела из окна на маленький огород позади дома. Все растения будто спали. Заходящее солнце грело ей кожу, однако не могло победить холод в ее душе.

Ясно, что ее путь определен задолго до того, как Линдейл появился в их долине: Разве она может изменить прошлое или отказаться от наследства отца?

А если бы даже могла, то вряд ли бы это сделала.

Услышав, что к крыльцу подъехала карета, Брайд почувствовала внезапную панику и поспешно оглядела спальню.

Не здесь. Не в этом коттедже. Она не хотела запятнать свои воспоминания.

Ей удалось сбежать по лестнице и оказаться у двери как раз в тот момент, когда Линдейл входил в дом. Глаза у него весело блестели. Он отбросил в сторону перчатки, шляпу, и Брайд позволила ему поцеловать ее, но удержала, когда Эван хотел снять сюртук.

– Давай погуляем в саду, порадуемся солнцу, пока можем.

– Конечно. Должны же мы воспользоваться преимуществами загородного дома.

Выйдя через кухонную дверь в сад, они пошли по выложенной камнем дорожке к простой скамье под голыми ветвями фруктового дерева.

Линдейл указал на пакет, который Брайд принесла с собой.

– Что это?

– Гравюры Каральо. Ты просил меня захватить их. – Брайд осторожно сломала печать на обертке.

Против ее ожидания, при виде гравюр Линдейл не выказал особого энтузиазма.

Когда Брайд развернула бумагу, он поднял верхний лист и стал тщательно осматривать его. А она внимательно следила за выражением его лица.

Наконец Брайд не выдержала:

– Я должна тебе кое-что сказать. Это подделка. Ты сам увидишь, когда сравнишь их с твоими сериями.

Положив лист на место, Линдейл молча ждал.

– Их сделал мой отец. Во Франции, увидев какие-то старые потертые изображения, он решил, что эти изображения, должно быть, из серии Каральо, и создал на их основе пластины.

– Понимаю, причуды художника.

Брайд поморщилась.

– Не совсем.

– По-твоему, он продал некоторые свои творения как оригиналы Каральо?

– Я так не думаю. Но все же он рассчитывал, что их сочтут дополнениями к серии. Вряд ли отец что-то продал, однако пластины он делал с намерением продать их в качестве оригиналов.

Вот она и призналась.

Линдейл по-прежнему оставался невозмутимым, хотя Брайд предпочла бы увидеть его гнев.

– И когда он сделал пластины?

– Еще до моего рождения и вскоре после своего путешествия, когда он был совсем молодым человеком. Во всяком случае, я так думаю. Насколько мне известно, в мою бытность он не сделал с тех пластин ни единого отпечатка, так что эти гравюры очень ранние.

– Кажется, твой отец понимал неблаговидность этого занятия…

Брайд не хотелось продолжать, но…

– Он гравировал и другие пластины, воссоздающие изображения, которые были утеряны, например, «I Modi» Раймонди.

– Так эту серию продал твой отец, Брайд?

– Нет.

Возникла отвратительная пауза.

– Значит, ты, дорогая?

– Тоже нет. И все же кто-то это сделал. Пластины были украдены больше года назад, я убеждена, что твои серии отпечатаны с них.

Брайд не отрываясь смотрела на мертвую виноградную лозу, цепляющуюся за палку, а когда наконец осмелилась поднять глаза, ее ошеломило выражение лица графа – оно было серьезным, но отнюдь не гневным. Скорее Линдейл выглядел… очень довольным.

– Ты знал!

– Предполагал.

– Что именно?

– Много лет назад произошло нечто такое, из-за чего я вынужден был приехать в долину Шотландии. Мой дядя по неизвестной мне причине разорил твоего отца. Сначала я думал, что виной всему его политические взгляды, но дядя Дункан не интересовался политикой… Зато он чрезвычайно любил гравюры.

– А это имеет какое-то значение?

– Разумеется. Ты знала имя моего дяди, хотя притворялась, что не слышала о нем, знала, что произошло между Дунканом Маклейном и твоим отцом, но не хотела мне сказать. Тогда я заподозрил, что твой отец либо продал Дункану сомнительную работу, либо пытался это сделать. Когда мой дядя это обнаружил, он заставил твоего отца покинуть город под угрозой разоблачения.

– Ты прав. Я не хотела, чтобы ты узнал, чем занимался мой отец. Если бы я призналась, что слышала его разговор с твоим дядей, ты бы непременно стал выпытывать у меня, о чем шла речь. Надеюсь, ты не слишком осуждаешь меня за то, что я притворялась несведущей.

– Конечно, я тебя понимаю. Возможно, с этих гравюр Каральо все и началось. Я унаследовал мои серии от Дункана: они долгое время находились в его коллекции; поэтому, увидев якобы вновь обнаруженного Каральо твоего отца, он должен был сразу понять, что это подделка.

– Но как мое нежелание признать, что мне известно имя твоего дяди, заставило тебя заподозрить моего отца в подделке «I Modi»?

– Когда я искал граверов, достаточно талантливых, чтобы подделать работы старых мастеров, среди прочих мне назвали Томаса Уотерфилда. Я даже не внес его в список, поскольку думал, что речь идет о тебе и твоих сестрах. Только узнав, что этим именем также пользовался и твой отец, чтобы избежать разоблачения Дункана, я все понял. Сравнив мои «I Modi» с гравюрой позднего мистера Уотерфилда, я убедился в своей правоте.

– И ты был настолько уверен, что это не я?

– Такая мысль приходила мне в голову, но я сразу ее отбросил. Если бы ты гравировала эти пластины, то не стала бы так пристально изучать технику, как делала это ночью в моем салоне; ты бы с первого взгляда узнала свою работу. – Линдейл указал на Каральо: – Эти пластины тоже были украдены вместе с «I Modi»?

– Да.

– Мы должны их найти, все до единой. Гравюры могут быть сделаны и проданы частным образом. Эротическое содержание таких вещей заставляет многих коллекционеров держать в тайне их приобретение.

Брайд ожидала взрыва, приготовилась к обвинениям и презрению, а вместо этого Линдейл советовал продолжить расследование.

– И тебе не хочется убить меня на месте?

Линдейл взял ее за руки.

– Я рад, что ты доверилась мне. Теперь, открыв свою мрачную тайну, возможно, ты более доброжелательно посмотришь на мое предложение.

Брайд почувствовала, как в душе ее растет благодарность… и одновременно – глубокая печаль. А потом к ним присоединилось еще одно чувство, смягчая боль в сердце.

Она любила его.

Чтобы не потерять самообладание, Брайд крепко сжала руку Эвана. Поначалу она рассчитывала признаться в незначительном обмане и заставить графа уйти, избавившись тем самым от необходимости худших откровений, но теперь его великодушие и любовь к нему вынуждали ее признаться во всех преступлениях, совершенных отцом и ею самой.

И все же она не сможет рассказать ему все ради безопасности сестер, как не сможет допустить, чтобы их связь продолжалась – ведь ложью она предала бы свою любовь.

– Боюсь, твое предложение чересчур опрометчиво, поэтому я освобождаю тебя от всяких обязательств.

– Разве я просил об этом? Я только снова делаю тебе предложение, ты не заметила?

– Но если пластины будут использованы, все непременно раскроется, и в лучшем случае твою графиню признают дочерью преступника. Так как имя Уотерфилд стоит и на моих пластинах, кое-кто будет считать, что подделками занималась я, а не мой отец. Ты слишком добр, чтобы прервать наши отношения, но ты знаешь, что должен. Наша связь запятнает тебя, и, тем не менее, это неизбежно.

В глазах Линдейла вспыхнул гнев.

– Брайд, неужели ты пришла сюда с намерением бросить меня? Ты ведь согласилась на месяц испытательного срока, а минуло только две недели.

– И все равно ты знаешь, что нам лучше расстаться.

– Не думай. Может, ты привыкла жертвовать своей жизнью и счастьем ради «лучше», а я нет. Я не позволю этому «лучше» делать из нас обоих мучеников. – Линдейл встал. – Хватит свежего воздуха и солнца, идем в постель.

Брайд засмеялась сквозь слезы.

– Это твой лучший способ закончить разговор, Линдейл?

– Если ты имеешь в виду разговор о конце отношений и расставании, то да. – Он протянул ей руку. – Пойдем со мной, Брайд, туда, где нет печали, где нет страха, который нельзя преодолеть, и нет грехов, которые нельзя искупить.

Брайд знала, что не должна соглашаться, и все же не могла отказать ему, как не могла отказать себе и своей любви в утешении, которое он ей обещал, а заодно в возможности в последний раз познать счастье.