Лорды Белого замка

Глава 4

Ирландское море оказалось глубоким, холодно-зеленым, увенчанным барашками белой пены, которые разбивались и осыпались мраморной крошкой в глубокие впадины между волнами. Сильный восточный ветер раздувал паруса, корабли взбирались на горные кряжи волн и падали вниз, держа путь к ирландскому берегу и порту Уотерфорд.

Фулька немного мутило, когда их корабль нырял с очередного вала и взбирался на новый. Он оказался в числе немногих счастливчиков, кого пощадила морская болезнь. Лорд Теобальд, Жан де Рампень и прочие из свиты Иоанна беспомощно лежали в трюме, зеленые, как молодой недозревший сыр, и их все время тошнило, словно беременных женщин. Не считая команды и архидьякона-валлийца, Фульк единственный еще держался на ногах, и буйство стихии на открытой палубе было ему приятнее, чем смрад трюма.

К Фульку, покачиваясь и плотнее кутаясь в плащ, подошел валлийский архидьякон. Это был невысокий человек средних лет с песочного цвета волосами и выбритой на макушке тонзурой. На его круглом, обычно добродушном лице застыло раздражение.

– Если у них сейчас желудок не выдерживает, то можно поворачивать и держать путь к дому, – презрительно сказал он. – Лучше погода точно не станет.

Пока они ожидали посадки на корабль в Милфорд-Хейвене, Фульк прислуживал архидьякону за столом у лорда Теобальда. Звали этого человека Гиральд де Барри Манорбирский, и он сопровождал все предприятие как один из немногих людей, знакомых с ирландцами и их обычаями. Архидьякон повсюду носил с собой восковые таблички, на которых стилом писал заметки. Единственная причина, по которой он сейчас не строчил ехидные замечания и не записывал досужие сплетни, – то, что море было слишком бурным.

– Вы хотите сказать, что погода станет еще хуже?

Фульк тревожно глянул на несущиеся по небу тучи, а потом на очередную прозрачную стену моря, угрожавшую снести носы их кораблей.

– Сие одному Богу ведомо. У ирландцев море столь же своевольно, как и они сами. – Колючие глаза архидьякона Гиральда удивленно блеснули, и он саркастически поинтересовался: – Эй, парень, да ты никак сдрейфил?

Фульк зажал в руке нательный крестик.

– Я уповаю на Господа нашего, – сказал он.

– Так и подобает, сын мой, и вера тебе понадобится. Ибо король Генрих отправляет капризного ребенка выполнять задачу, которая по плечу лишь взрослому мужчине, – скривился Гиральд. – Не сомневаюсь, что кровь будет течь в прямом соответствии с количеством поглощенного вина.

Фульк ничего не ответил. Судя по всему, Гиральд был прав – хотя бы потому, что в Милфорде Иоанн и его ближайшие товарищи взошли на корабль в изрядном подпитии.

– А кроме того, – продолжал Гиральд, грозя указательным пальцем, словно ветхозаветный пророк, – полагаю, что бочки серебра, кои мы погрузили на борт, вряд ли когда-либо доберутся до войска, которое Иоанну вменяется подкупить. Помяни мое слово, нас ждут неспокойные времена.

Архидьякон враскачку подошел к противоположному борту и стал вглядываться в даль.

Впередсмотрящий на марсе прокричал со своего опасного наблюдательного пункта:

– Земля!

Фульк встал рядом со священником и, щурясь от брызг, тоже начал всматриваться в горизонт. Когда корабль взобрался на гребень очередной волны, Фульк увидел туманные очертания неподвижных серо-зеленых холмов.

– Горы Уиклоу, – пояснил Гиральд. – К полуночи будем в Уотерфорде.

Слегка потрепанный, но целый и невредимый, не считая кое-где порванных парусов и слегка протекающих швов, флот принца Иоанна вошел в Уотерфорд, приветствуемый несколькими ирландскими баронами – переселенцами нормандского происхождения, что вторглись в Ирландию еще четверть века назад и пустили здесь корни. Нетвердо стоящих на ногах, покачивающихся от последствий морской болезни и выпитого вина, Иоанна и членов его свиты препроводили в крепость Уотерфорд, известную как Башня Реджинальда – по имени построившего ее вождя викингов.

Лорд Теобальд чувствовал себя прескверно во время всего вояжа и лишь невероятным усилием воли сумел держаться прямо, пока конюх подводил к нему под уздцы гнедого жеребца. Лорд вцепился в поводья и покачнулся. Лицо Теобальда было серо-зеленым.

– Подсади меня, – приказал он Фульку. На последнем слове его чуть не стошнило.

Фульк поспешно подбежал и поставил ногу Теобальда в стремя, толкая его вверх. Барон оттолкнулся и тяжело опустился в седло. Сквозь зубы у него вылетело приглушенное ругательство, и он рыгнул в лошадиную гриву. Конь, уэльский коб, заволновался, и Жан покрепче сжал поводья. Обыкновенно румяное лицо оруженосца приобрело землистый оттенок, а ноги шли нетвердо, но он держался гораздо лучше господина.

– Сэр? – тревожно посмотрел вверх Жан. – С вами все в порядке?

– Ничего страшного, только держи эту скотину ровнее, – через силу выдавил Теобальд.

– Да, милорд.

Жан быстро переглянулся с Фульком и, щелкнув языком, пустил лошадь тихим шагом. Теобальд мучительно застонал. Фульк шагал у стремени, неся штандарт своего лорда, и влажный морской ветерок приятно хлопал шелком. Впереди сверкали вышитые золотом анжуйские леопарды на кроваво-красном фоне. Темная голова Иоанна, увенчанная золотым обручем, то поднималась над грозным окружением из копий и знамен, то снова пропадала из виду. Горожане-ирландцы мало отличались от англичан и валлийцев. Те же простые котты неярких оттенков коричневого, песочного и зеленого цветов. Кое-где попадались синие или другие более яркие одеяния, выделявшие из толпы человека зажиточного. Старики здесь отращивали длинные волосы и носили тяжелые окладистые бороды, которые напоминали Фульку об одичавшем отшельнике, встретившемся ему как-то в лесу за Олбербери. Звуки ирландского, или гэльского, языка были непривычны для его ушей: они казались одновременно и музыкальными, и резкими. Фульк поверхностно знал валлийский, нахватавшись немного от Керидвен, няни Алена. Ирландский по сравнению с ним был менее мелодичным, но по-своему завораживающим.

Фульк заметил, что ни коренные местные жители, ни нормандские переселенцы не улыбались. Люди почтительно кланялись торжественной королевской процессии, но на лицах было написано недоверие, а кое у кого в глазах горел насмешливый огонек. Фульк чувствовал между лопатками легкий зуд, ощущение уязвимости, и слегка успокоился, лишь когда они оказались под защитой толстых стен Башни Реджинальда.

– Вы сможете спешиться, милорд? – Придерживая стремянный ремень, Фульк тревожно посмотрел на Теобальда: тот так стискивал поводья, что костяшки пальцев у него побелели.

Теобальд молча кивнул, плотно сжав губы. Наклонившись вперед, он перекинул правую ногу через седло и соскользнул по боку гнедого на землю. На мгновение Фульк принял на себя весь вес его тела, ухватив Теобальда за плечи и придержав ему ноги.

Покачнувшись, барон усилием воли выпрямился.

– Почему я чувствую себя так, будто до сих пор нахожусь на борту корабля? – простонал он и на нетвердых ногах отошел в угол внутреннего двора. Там бедняга согнулся пополам, и его стошнило.

– Фицуорин, ты и на меня точно так же действуешь. – Принц Иоанн задержался у входа в башню, чтобы поддеть Фулька. – Меня при виде тебя просто тошнит.

Его спутники захихикали. Фульк взирал на Иоанна в вежливом, но ледяном молчании. После случая с шахматной доской принц не упускал возможности вывести Фулька из себя, хотя прежде никогда не делал этого в присутствии Ранульфа де Гланвиля или Теобальда Уолтера. Теперь, когда в руках Иоанна была власть, а Теобальд оказался беспомощен, принц явно чувствовал свою безнаказанность. Самым разумным для Фулька было игнорировать Иоанна и надеяться, что ему быстро надоест швыряться оскорблениями, если те будут отскакивать, как мячик от стены.

– Сир, соблаговолите войти. Для вас все готово, – сказал Филип Вустерский, сопровождая свои слова приглашающим жестом. Его отправили вперед, чтобы заблаговременно подготовиться к приезду его высочества.

Принц наклонил голову.

– Разумеется, у меня нет ни малейшего желания оставаться здесь, со всякими болванами и простолюдинами, – заявил он. – Позаботьтесь, чтобы милорду Уолтеру помогли почиститься. Сомневаюсь, что от его оруженосцев будет польза.

Он пошел дальше, и Фульк наконец выдохнул.

– Не обращай внимания, – вполголоса проговорил Жан.

– Всякий раз, как он начинает меня злить, я делаю в уме очередную зарубку, – сверкнул глазами Фульк. Он подошел к белому как мел Теобальду, который стоял, опершись о стену. – Вы можете идти, милорд?

Держась за живот, Теобальд медленно выпрямился.

– Будь я проклят, если меня придется нести, – хрипло сказал он и забрал у Фулька знамя, чтобы использовать древко в качестве костыля. Поддерживаемый слева и справа оруженосцами, он медленно двинулся в башню.

Филипу Вустерскому удалось отыскать в замке отдельную комнату, чтобы Теобальд мог прилечь и подождать, пока его разыгравшийся желудок успокоится. Жан отправился на поиски травяного отвара для их господина, а Фулька оставил распаковывать багаж. Лорд Теобальд лежал на своем дорожном тюфяке желтый, словно восковая фигура. Фульк подозревал, что барон не только страдает от последствий морской болезни, но и вдобавок съел что-то такое, чего не приняли его внутренности. Юноша подошел к узкому оконному проему и стал вглядываться в дождливые апрельские сумерки. Ограниченный обзор позволял увидеть лишь несколько построек на внутреннем дворе. Созерцая подобный пейзаж, вполне можно было представить себя где угодно, от Вестминстера до Ламборна. До ноздрей Фулька донесся аппетитный аромат жарящегося мяса. Лежащий на кровати Теобальд тоже почувствовал запах и застонал.

Тяжелая завеса, отделявшая комнату от лестницы, загрохотала по карнизу. Фульк обернулся. Но вместо Жана с чашкой отвара он увидел восхитительно-красивую молодую женщину, рядом с которой шла собака. Огромная псина с косматой серебристо-серой шерстью, крупнее ему еще не встречалось – даже больше, чем отцовская оленья борзая: каждая лапа размером с плуг. Ален, самый младший из братьев Фулька, запросто мог бы кататься на такой собаке, как на пони. На незнакомке были платье из розовой шерсти в нормандском стиле и белая накидка, которую придерживала плетеная лента. Волосы, черные и блестящие, как у Фулька, двумя тяжелыми косами свисали до пояса.

– Миледи? – Голос Фицуорина вдруг оказался высоким и срывающимся, хотя вроде бы ломка его закончилась уже больше полугода тому назад.

Короткая команда на гэльском, указующее движение пальцем – и собака улеглась на пороге, словно на гигантском коврике. Женщина уверенными шагами вошла в комнату.

– Мне сказали, что один из лордов принца Иоанна нездоров и нуждается в уходе.

Она говорила на нормандском французском, языке двора, с певучим акцентом, который делал слова чарующими. Васильковые глаза незнакомки были огромными, а цвет губ гармонировал с темно-розовым платьем. Подойдя к тюфяку, она посмотрела на распростершегося на нем Теобальда.

Фульк судорожно сглотнул:

– Его еще на корабле укачало, и вот что-то дурнота никак не проходит. А вы кто?

Вопрос выплеснулся из него, как клякса на чистую страницу пергамента. Вся кровь в теле словно бы отхлынула от головы и стремительно потекла вниз.

Будто осознавая смущение Фулька, незнакомка улыбнулась ему понимающе: чуть насмешливо и слегка удивленно.

– Меня зовут Уна Фицджеральд, я вдова Роберта Фицджеральда из Докьонелла, это в Лимерике. С тех пор как зимой умер мой муж, мой дом здесь, и поскольку я немного умею врачевать, то ухаживаю за недужными. – Она намотала косу на руку и внимательно вгляделась в Фулька. – А кто вы?

Юноша сумел изобразить неуклюжий поклон:

– Фульк Фицуорин из Ламборна и Уиттингтона, оруженосец лорда Уолтера.

Она слишком молодо выглядела для вдовы. Кожа Уны по-прежнему была цветущей и свежей, а на лице – ни единой морщинки, из чего можно было заключить, что она не намного старше Фулька. Он подумал, что надо бы выразить соболезнования в связи с кончиной ее мужа, но потом решил, что лучше вообще ничего не говорить.

– А вы сами не страдали от морской болезни, Фульк Фицуорин?

Она положила руку Теобальду на лоб и пробормотала какие-то сочувственные слова.

– Нет, миледи, только в самом начале, и то слегка.

– Тогда вы один из немногих счастливчиков, так же как и ваш сеньор, его высочество принц Иоанн.

– Вы уже познакомились с ним, миледи? – бесстрастно проговорил Фульк.

– О да. – Ее голос также звучал ровно, не выдавая никаких чувств. – Он был в зале, когда меня позвали лечить вашего господина.

Из торбы, висевшей на плече, Уна достала маленький холщовый мешочек.

– Давайте больному совсем по чуть-чуть: столько, сколько помещается на ногте вашего большого пальца, предварительно растворив в горячем вине. Один бокал сейчас, другой – вечером, а третий – завтра утром.

Теобальд с трудом приподнял голову:

– Как скоро я смогу встать?

– Как только комната прекратит раскачиваться, а вас перестанет тошнить, – сказала Уна.

Теобальд опустил голову и шевельнул кадыком, проглотив отрыжку.

– Чувствую себя совершенно беспомощным, – простонал он.

– Что ж, таково состояние человека от колыбели и до могилы. – Улыбка Уны лишала ее слова колкости. – Когда встанете, два дня потом ешьте только сухари и пейте слабый бульон, чтобы снова не началась тошнота.

Фульк открыл мешочек, нюхнул его содержимое и, отвернувшись, чихнул.

– Мята и имбирь – они для вдыхания не предназначены, – засмеялась Уна и пошла к выходу. Еще одно слово на ирландском подняло могучую собаку на ноги.

– Наверное, ваш зверь много ест? – спросил Фульк.

Женщина посмотрела на него насмешливо:

– Если только сильно проголодается или если кто-нибудь опрометчиво позволит себе излишние вольности. Подойдите и погладьте собаку, если хотите, – жестом пригласила Уна. – Ее зовут Тара. Не бойтесь, она не укусит, пока я не прикажу.

Честно говоря, Фульк больше боялся, что его укусит Уна. А собак он любил. Молодой человек уверенно шагнул вперед, позволив псу обнюхать его руку и лизнуть ее длинным розовым языком. Потом почесал зверя под подбородком и с трудом удержался на ногах, когда пес навалился на него с выражением подлинного собачьего блаженства в глазах.

Уна задумчиво следила за юношей.

– А у тебя нежные руки, – сказала она, внезапно перейдя на «ты».

Фульк почувствовал, как у него запылали уши.

– Не знаю, миледи, как-то не замечал.

– Зато я заметила. Мало у кого из мужчин нежные руки.

Новая команда на ирландском вывела собаку из блаженного транса. Она мгновенно вновь стала послушной и последовала за хозяйкой к дверям.

– Без сомнения, я еще увижу тебя, Фульк Фицуорин, – сказала Уна Фицджеральд и, коротко кивнув, удалилась.

Всего через несколько мгновений раздалось предостерегающее рычание пса, а затем внезапно послышался громкий окрик Уны, которая скомандовала Таре: «Ко мне!» Фульк выбежал из комнаты и увидел Жана, который застыл на ступеньках с дымящейся кружкой в руке, медленно приходя в себя после потрясения.

– Господи Иисусе, ты видел эту зверюгу?! – воскликнул он. – Больше, чем вьючный пони, а зубы – как частокол!

Он оглянулся через плечо, словно ожидая увидеть целую стаю волкодавов, гнавшихся за ним по пятам.

– Да, мы уже познакомились, – с легким самодовольством улыбнулся Фульк. – Ее хозяйка приходила лечить лорда Теобальда.

Жан поднял бровь:

– А почему это, интересно, у тебя такой довольный вид? Вряд ли тебе так понравилась эта жуткая собака. Как ее зовут?

– Собаку или женщину?

– Ты знаешь, о ком я.

Фульк усмехнулся:

– Женщину зовут Уна Фицджеральд, и она, между прочим, вдова.

– А ты, часом, не решил ли скрасить этой Уне одиночество?

Замечание о его нежных руках и без того распалило кровь Фулька, но он не подал вида.

– Наверное, не зря при ней собака, – сказал он. – Дабы защитить бедную вдову от нежелательных домогательств.

– Ну, положим, твои-то домогательства явно не были нежелательными. Иначе с чего бы у тебя вдруг блестели глаза! Эй, приятель, ты чего это так покраснел?

– Во имя Господа! – простонал с тюфяка Теобальд. – Засуньте свои члены обратно в штаны и займитесь наконец делом. А то я сдохну от жажды или от поноса, пока вы тут болтаете чепуху!

Фульк и Жан обменялись ухмылками.

– Да, сэр! – хором сказали они и едва удержались, чтобы не расхохотаться.

Болезнь Теобальда постепенно отступила, но его так долго мучил понос, что лорд был слаб, как котенок, и до конца недели не мог посещать официальные приемы в большом зале. К тому моменту почти все плохое, что могло произойти, уже произошло. Иоанн правил, как ему заблагорассудится. Он с самого начала не хотел ехать в Ирландию. Это была всего лишь жалкая кроха, брошенная ему со щедрого отцовского стола, подачка, чтобы заставить младшего сына замолчать. Опыта у Иоанна не было никакого, да он и не горел желанием исполнять вмененные ему обязанности.

Пока Теобальд спал и набирался сил, Жан и Фульк подолгу были свободны от поручений. Де Рампень, по своему обыкновению, завязал знакомства повсюду: в кухне, на конюшнях, на скотобойне и на молочной ферме. Будучи чрезвычайно способным к языкам, он быстро овладел начатками гэльского и получил доступ к общественному мнению, которое отнюдь не было положительным во всем, что касалось Иоанна. Коренные жители воспринимали его как очередной сапог, явившийся растоптать ирландцев. Нормандские поселенцы считали принца несносным мальчишкой, который постоянно подтверждал свою репутацию скандалиста, капризули и человека, напрочь лишенного хороших манер.

Поступали через Жана и другие сведения, представлявшие для Фулька особый интерес.

– Леди Уна Фицджеральд? – Мясник срезал с бычьей ноги последние кусочки мяса и звучно шлепнул Фульку в руку мозговую кость. – О, это важная персона. Собрался за ней приударить? Тогда первым делом надо задобрить ее псину. – И он кивнул на кость.

– Этого, боюсь, будет недостаточно, – рассмеялся Фульк и с любопытством посмотрел на мясника. – А почему вы сказали, что она важная персона?

– Имей в виду, парень, что у тебя куча соперников. Тут у нас, наверное, человек пятьдесят, не меньше, наберется тех, кто претендует на ее руку и сердце. И неудивительно! Леди Уна – богатая наследница и редкая красавица. Нечасто можно встретить то и другое одновременно. Однако у тебя больше шансов, чем у остальных: ты первый догадался попросить у меня косточку. Только вот что я тебе скажу, – прибавил он, – куй железо, пока горячо. Принц Иоанн мигом сбагрит красотку тому, кто предложит самую высокую цену.

Фульк застыл. Кость у него в руке была влажной и липкой. Воздух пропитывал стойкий запах парного мяса. По закону, вдову можно было снова выдать замуж только с ее собственного согласия, но закон этот сплошь и рядом нарушался.

– Противная мыслишка, да? – Мясник повернулся к колоде и вытащил из нее топор. – Но так уж все в мире устроено, – продолжил он. – Не угостишь собаку косточкой, не забив корову.

Скривившись от такого сравнения, Фульк вышел из кухни во двор. И еле-еле успел отскочить в сторону, резко обернувшись на внезапный окрик и близкий топот копыт. Его едва не сбила группа всадников, которые резко остановились в центре двора. Их лошади толкались, приседали, кружили. По коротким ярким коттам и клетчатым плащам вновь прибывших можно было бы принять за гэльских лордов, если бы… Если бы не бороды. Да и вдобавок каждый из них щеголял внушительными усами. Кто-то отпустил растительность на лице до пояса. Другие заплели бороды в косички, а двое всадников разделили их на пряди и намазали воском, так что те стали твердыми и походили на два веретена.

Фульк в остолбенении разглядывал незнакомцев, широко раскрыв глаза.

– Есть на что посмотреть, ты согласен, Фульк Фицуорин? – проговорила Уна, тихо подойдя и встав рядом. Собака следовала за ней по пятам.

Фульк вздрогнул, и сердце его бешено заколотилось.

– Кто эти люди?

– Первые ирландские лорды, пришедшие засвидетельствовать свое почтение принцу Иоанну и попросить у него поддержать их.

– В чем поддержать?

На этот раз Фульк достаточно расхрабрился, чтобы почесать шелковистые уши собаки. Она подняла нос и принюхалась, но ей хватило воспитания не выхватить зубами косточку, которую юноша держал в другой руке.

– В их противостоянии с другими ирландскими лордами, которые вскоре также нанесут визит твоему принцу и тоже постараются завоевать его покровительство. В нашей стране вечно одно и то же. Ни один человек не может в одиночку сдерживать остальных, и поскольку все лорды обладают примерно одинаковой властью, то тратят время на бессмысленные войны. – Уна подняла на Фулька свои огромные васильковые глаза. – У твоего принца есть наемники, а также бочки серебряных монет, чтобы купить оружие и людей. Поэтому стоит добиваться его расположения.

Фульку вспомнилось, что об этих бочках монет толковал во время морского путешествия архидьякон Гиральд.

– Не думаю, что принц Иоанн такой уж завидный жених, чтобы его обхаживать, – сказал он и покраснел.

Здоровое тело юноши откликалось на близость молодой красавицы. И у Фулька закрались тревожные подозрения, что она это прекрасно чувствует.

– А кто, по-твоему, завидный жених? – спросила она, чуть улыбнувшись. – Вот ты, например, обручен?

Фульк сглотнул:

– Нет еще, миледи.

– Нет… – Ее лицо посуровело. – А девочек сбывают с рук в совсем еще нежном возрасте. Сколько тебе лет, Фульк Фицуорин?

– Пятнадцать, – ответил он. В эту минуту ему страшно хотелось, чтобы цифра была побольше.

– Когда мне исполнилось пятнадцать, я была замужем уже два года, – вздохнула Уна. – Впрочем, девочки взрослеют быстрее мальчиков. Приходится.

Фульк спросил, можно ли дать собаке кость. Уна кивнула и что-то сказала по-гэльски. Собака завиляла хвостом, раскрыла свои внушительные челюсти и благовоспитанно взяла угощение из руки юноши.

– Я тут слышал, что якобы принц Иоанн выдаст вас замуж за того, кто предложит самую высокую цену.

Уна рассмеялась, и от звука ее смеха у Фулька по спине пополз холодок.

– Пусть попробует, – сказала она и положила руку ему на рукав. – А ты бы посватался за меня?

Фульк неловко кашлянул. Хотя он и был неотесанной деревенщиной, но понимал, что Уна играет с ним.

– Если бы даже и посватался, принц Иоанн все равно отказал бы. Он не слишком-то мне благоволит.

– Уверяю тебя, принц оказал бы тебе величайшую милость, запретив жениться на мне. Ты бы пожалел, если бы я стала твоей супругой.

– Я…

– Фульк, нас зовут в зал! – Через двор бежал Жан. – Уильям де Бург хочет, чтобы ирландским лордам прислуживали за столом, нам надо приступать к своим обязанностям.

Он остановился, запыхавшись, поклонился Уне и с интересом уставился на ее руку, лежавшую на рукаве у Фулька.

– Обязанности есть обязанности, – сказала Уна, отпустила руку Фулька и посмотрела на него долгим взглядом. – Спасибо за кость.

По дороге к залу Жан завистливо поинтересовался на бегу:

– Как ты только это проделываешь?

– Что именно?

– Заставляешь таких женщин обратить на себя внимание. Видит Бог, половина оруженосцев в лагере все отдала бы за то, чтобы эта Уна прикоснулась к ним и посмотрела так, как она глядела на тебя.

– Да она просто-напросто дразнила меня, – смутился Фульк.

– Ну-ну! – скептически хмыкнул Жан.

Когда они явились в зал, их немедленно отправили к столу для почетных гостей и велели принести вина. Гэльские лорды собрались у очага, вполголоса переговариваясь и запуская пальцы в свои внушительные бороды. К ирландцам присоединилась пара баронов из числа нормандских поселенцев. У этих растительность на лице была подстрижена аккуратнее, а одежда выглядела менее цветастой. Иоанна со свитой нигде не было видно. Хотя де Бург изо всех сил старался играть роль гостеприимного хозяина, с лица его не сходило мрачное выражение. Он то и дело бросал выжидающие взгляды в сторону лестницы, ведущей в частные покои.

– Боюсь, ничего хорошего он не дождется, – проговорил Жан вполголоса. – Вчера ночью принц вылакал столько вина, что вполне хватило бы потопить парусник. Даже если его высочество и появится, он будет не в том состоянии, чтобы приветствовать важных гостей.

Слова Жана подтвердились. Пока они с Фульком разносили гостям вино, в дальнем конце зала раздались фанфары и со стороны лестницы встали два стражника, знаменуя появление королевской свиты.

Фульк чуть не перелил вина в чашу, но глава клана не заметил его оплошности, поскольку и его внимание тоже было приковано к группе людей, вышедших из темноты лестницы в большой зал, залитый дневным светом. Иоанн еще явно страдал от неумеренных возлияний вчерашнего вечера. Походка его была нетвердой, и даже если нынче ночью принц и прилег, то спал он в одежде, которая была вся измята и заляпана пятнами. Темные волосы клочьями торчали вокруг золотого обода, стягивавшего лоб. Иоанн напоминал нищего в чужой одежде или мальчишку, нарядившегося для карнавала в костюм взрослого и пытающегося скрыть свою неопытность с помощью бочонка вина. Спутники принца выглядели не лучше: их пошатывало, и глаза у всех были красными.

Не обращая ни малейшего внимания на группу у очага, Иоанн неуверенными шагами направился к помосту и рухнул в кресло с высокой спинкой, перед которым стоял покрытый скатертью стол на козлах. Свита сбилась вокруг, словно стая полусонных бабочек.

– Вина! – рявкнул Иоанн и щелкнул пальцами.

Младший оруженосец стремглав кинулся исполнять распоряжение принца, и Фульк почувствовал жалость к мальчику и презрение к Иоанну. Чтобы не встречаться глазами с монаршим взглядом, а заодно и с монаршей злобой, Фицуорин занялся гостями, у которых откровенно вызывающие манеры и явное невежество принца вызвали громкий ропот.

– Я не стану преклонять колено в знак уважения перед этим самодовольным болваном! – тщательно подбирая французские слова, возмущенно заявил один из гэльских лордов нормандскому поселенцу. – Я уж, скорее, готов поцеловаться в знак примирения с королем Диармайтом[7].

Нормандский поселенец чувствовал себя не в своей тарелке.

– Принц навеселе, – попытался он оправдать Иоанна. – Мне кажется, его высочество не ожидал нашего приезда.

– Чушь! – Ирландский вождь столь оживленно жестикулировал, что Фульку пришлось из осмотрительности отступить назад, дабы у него из рук не вышибли кувшин. – Он прекрасно знал, что лорды Ирландии едут в Уотерфорд приветствовать его прибытие на эту землю, чтобы самим полюбоваться человеком, которого отправили нами править. – Он презрительно показал подбородком в сторону помоста. – Я не вижу здесь взрослого человека; я вижу избалованного и беспомощного ребенка. Как, интересно, Иоанн будет управлять страной, если он не способен справиться даже с самим собой?

Стараясь сохранять невозмутимость, Уильям де Бург подвел к помосту ирландских и нормандских лордов, чтобы представить их принцу.

Подперев щеку, Иоанн наблюдал, как они идут к нему, а потом театрально зевнул, прикрыв рот рукой. После чего обернулся за поддержкой к своим товарищам, которые одобрительно ухмыльнулись.

– А не может этот балаган подождать? – громко осведомился принц у де Бурга. – У меня сейчас мозги из башки вылетят, я все равно не запомню эти ирландские имена. Они все звучат так, будто кому-то засветили кулаком в брюхо. А в бородищах у них уже, наверное, блохи завелись.

Один из товарищей Иоанна радостно загоготал. Фульк скривился. В дружеском кругу это замечание показалось бы забавным, но высмеивать союзников и вассалов публично было глупо, постыдно и опасно. Хороший хозяин заботится о благополучии гостей. Хороший правитель заботится о том, чтобы преданность его подданных оставалась непоколебимой.

– Завестись там может мятеж, если вы не измените своего отношения, – вполголоса произнес де Бург. – Сир, вы не можете позволить себе нажить врагов среди этих людей.

– Я могу себе позволить все, что захочу, – запинающимся языком произнес Иоанн.

– Даже кровавую войну вместо мира? – сквозь зубы прошипел де Бург. – Между прочим, многие из них говорят по-французски. Вы уже нанесли нам непоправимый вред.

– Да что ты раскудахтался, как старуха! – Иоанн усилием воли выпрямился и напустил на себя гордый королевский вид. – Преклоните колени и принесите мне вассальную клятву! – приказал он, возвысив голос. – А потом можете идти.

Поколебавшись некоторое, довольно продолжительное, время, Роберт Фицалан, один из нормандских поселенцев, выступил вперед, преклонил колено и принес клятву верности. Он говорил так, будто ему сдавило горло, но все-таки сумел выговорить нужные слова. Однако его примеру никто не последовал. Ирландские лорды все до одного развернулись и вышли, так и не признав за Иоанном права управлять ими. У дверей они забрали у слуги свое оружие и покинули зал.

Бранясь себе под нос, Уильям де Бург побежал за ними, пытаясь уговорить остаться, но вернулся ни с чем. Грозно сдвинув брови, он направился к помосту.

Иоанн, пошатнувшись, поднялся на ноги:

– Что бы ты ни собирался сказать, придержи язык. Это ты меня во все это втравил. Теперь сам и расхлебывай. – Качаясь, принц спустился с помоста. – Я пошел к себе, и не смей меня больше беспокоить.

Де Бург остановился, словно оглушенный боевым топором. Единственный нормандский лорд, присягнувший на верность, выглядел жалким и неприкаянным. Фульк разглядывал кувшин, который держал в руке, и вспоминал, как в Вестминстере Иоанн свалил вину на него, приказав заплатить за испорченный сосуд.

«А рано или поздно, – подумал он, – за непомерное тщеславие Иоанна заплатить придется всем нам, и некоторым, возможно, ценой собственной жизни». Сейчас принц играл уже не для забавы, как прежде в шахматы или кости. Теперь игровая доска стала больше, ставки – выше, и для победы требовалась беспощадная целеустремленность.