Ловец душ

ГЛАВА 23

По дороге домой она замучила его вопросами, и он наконец взмолился, чтобы она не задавала новых, перебивая его, пока он не успел ответить на прежние. Она только смеялась, обещала, что будет молчать и слушать, но должен же он понять, что она просто умирает от любопытства!

— Отлично понимаю, только ты все же смотри, куда едешь. Знаешь, как-то ужасно не хочется, выйдя из этого кошмара живым, погибнуть в заурядной автокатастрофе.

— Я слишком возбуждена, — согласилась она. — Может, ты сядешь за руль?

— Нет. Просто не спеши так: у нас будет достаточно времени, чтобы просмаковать эту историю во всех подробностях.

Через пять минут они подъехали к дому. Карфакс вытащил из багажника чемодан и подождал, пока Патриция возилась с ключами.

— Я настолько возбуждена, что у меня сейчас обе руки левые! расхохоталась она. — Ну вот наконец попала!

Войдя в дом, он бросил чемодан у лестницы и, не поднимаясь наверх, направился прямиком к бару. Открыв его, он увидел выстроившиеся в ряд ведерко со льдом, два бокала и пять бутылок: бурбон, скотч, водка, джин и темное «Лёвенбрау».

— Ты в самом деле решила устроить праздник, — присвистнул он, налив себе шесть унций "Спешл Вэллер Резерв" и бросив в бокал кубик льда. Обернувшись, он заметил, что Патриция застыла в центре комнаты и разглядывает его с каким-то непонятным возбуждением.

— Иди ко мне, — позвал он. — Надеюсь, ты не собиралась приглашать на сегодняшнюю вечеринку гостей?

— Нет, конечно, — ответила она, усаживаясь рядом. — Я всего лишь пополнила наши запасы спиртного. Сегодня вечером я не хочу видеть никого, кроме тебя. Но, честно говоря, я думала, что первое, за что ты схватишься, войдя в дом, это буду я, а не бутылка виски!

— Сначала реши для себя, — рассмеялся он, — что важнее сейчас: мой рассказ или постель?

— Конечно же, рассказ! — Она глубоко затянулась, выдохнула облачко дыма и улыбнулась ему: — А мне ты не собираешься налить, милый?

— Ни за что на свете! — ответил он, плеснув ей три унции бурбона, нагнулся и, подавая ей бокал, нежно поцеловал ее в губы. Она ответила с такой страстностью, что он даже на минуту заколебался, не отложить ли рассказ на потом. Но как ни изголодалась она по сексу, нетерпение узнать подробности о Вестерне все же было сильнее. Да и к тому же ему не хотелось, чтобы в постели она терзалась вопросами.

Он сел рядом с ней, вдохнул в себя аромат, струящийся из бокала, попробовал напиток кончиком языка, издал восторженное "Ах!" и отпил с пол-унции.

— А вот теперь, — сказал он, — я готов начать все с самого начала.

Когда он закончил свой рассказ, она сочувственно погладила его по плечу:

— Это, наверное, было отвратительно. Я говорю о том, что тебе пришлось смотреть на полуразложившееся тело. Мне даже стало его жалко, несмотря на то что он самый жуткий ублюдок в мире.

— Нюхать его было похуже, чем смотреть на него, — задумчиво отозвался Гордон, — Впрочем, он вонял и при жизни.

— Слава Богу, он ушел навсегда и уже не сможет вернуться. Что ж, выпьем за Вестерна, где бы он сейчас ни был!

— Выпьем с благим пожеланием оставаться ему навсегда там, где он сейчас! — поддержал ее тост Гордон и, подняв бокал, опрокинул в себя все его содержимое, закашлялся, утер слезу и поднялся. — Пойдем наверх. Я не хочу больше терпеть ни минуты.

— Я не могла бы придумать лучшего способа отпраздновать это, — сказала она и тоже встала. Он взял ее за руку — и повел через комнату к лестнице.

После он сказал:

— Я вижу, ты действительно истосковалась: первый раз в жизни ты расцарапала мне спину. Когда ты это сделала, я как-то ничего не почувствовал, но уже сейчас чертовски саднит.

Он поднялся с кровати и, встав к зеркалу вполоборота, стал разглядывать царапины.

— Раз это твоя работа, так и займись починкой, — наконец проворчал он и пошел в ванную, где достал из аптечки бутылочку спирта и коробку с перевязочным материалом.

В дверях уже стояла Патриция с сигаретой в зубах. Судя по ее довольному виду, она ни капельки не раскаивалась в содеянном. Смазав царапины спиртом и наложив пластыри, она прильнула к нему воем обнаженным телом и прошептала:

— Я еще не до конца удовлетворена…

— Исцарапанный мальчик боится снова попасться тебе в коготки. Царапаться было вовсе не обязательно — Что?

— Ничего Ты просто хочешь, чтобы я боялся заниматься любовью.

Через несколько минут он, уже одетый, спускался по лестнице в холл. Патриция, в халате на голое тело, тащилась следом. Заметив, что она снова мостится на диване, он проворчал:

— Может, приготовишь мне чашечку кофе? Мне нужен стимулятор, а не депрессант.

— Конечно, милый. — Она вскочила с дивана. — Тебе растворимый или натуральный?

— Натуральный. И как насчет сандвича в довесок? Тогда я смогу продержаться, пока ты не приготовишь обед.

Она остановилась в дверях:

— А я-то надеялась, что мы пообедаем в городе. Сегодня мне ужасно не хочется возиться со стряпней!

— Ты же сама говорила, что ждешь не дождешься, когда сможешь заняться домашними хлопотами в качестве добропорядочной жены, — возразил он. — К тому же мне не хочется никуда выходить.

— Ну можно, только один-единственный разочек? Ради праздника?

— Нет. Мне осточертело питаться в ресторанах.

— А мне осточертело возиться у плиты!

— Хорошо, дорогая, я капитулирую. Но только сегодня. Но завтра ты приготовишь все мои любимые блюда.

"Ну вот мы и приплыли… — подумал Гордон. — И двух часов не провели вместе, а уже на ножах". Даже если принять во внимание, что Пат можно понять. Но ведь и его тоже можно понять!

Он услышал, что она наливает воду в кофейник. Затем раздался звон упавшей на пол крышки, сопровождаемый приглушенным чертыханием. Он улыбнулся всем этим таким домашним звукам и блаженно откинулся в кресле… Но тут же скривился от боли и сел прямо. Конечно, больше она ему спину так не распашет. Но им обоим немало, придется потрудиться, чтобы устранить из совместной жизни все способы причинять друг другу боль, все разногласия и взаимораздражающие факторы. Они же любят друг друга и в разлуке всегда тоскуют! Он не видел причин, почему бы им не пожениться, причем в самом ближайшем будущем. Они уже прожили вместе достаточно долго, чтобы хорошо изучить характеры друг друга и знать, чего ждать друг от друга и в радости, и в горе. Вот сейчас она выйдет из кухни, и он в лоб огорошит ее предложением! Хотя нет — а то она сразу бросится его обнимать, а ведь спина у него горит даже от простого прикосновения одежды. Вот чертова баба! Изумительная женщина!

Появилась Пат, неся на подносе чашку с кофе, поставила его на стол и замерла, словно ожидая от Карфакса какой-то реакции.

— Ну, в чем дело? — спросил он.

— Ты о чем?

— У тебя такой вид, словно ты чего-то ждешь.

— Нет, это я так. Просто не могу перестать думать о Вестерне. Слишком трудно привыкнуть к мысли, что нам больше не нужно его бояться.

Она снова ушла на кухню. Гордон открыл было рот, чтобы попросить ее вернуться и сесть рядом. Но потом подумал, что лучше прежде спокойно выпить кофе:.пороть горячку с предложением совершенно ни к чему. И сразу понял, что оттягивает этот момент, потому что подсознательно боится того, на что решился. Так, может, он просто ее не любит и боится сделать ошибку? Или его страх свидетельствует о том, что он боится, как бы она не погибла, как две его другие жены? Нет, не нужно быть суеверным! В супружестве нет ничего фатального, и Бог не всегда любит троицу!

Он услышал, как открылась дверца холодильника, и поднес чашку к губам. И в тот момент когда он отхлебнул первый глоток, до его слуха донесся странный хруст. Несколько секунд он слушал, пытаясь определить, что это такое. Чашка в его руке задрожала так сильно, что кофе выплеснулся на брюки. Он поставил ее на стол и крикнул:

— Пат, что ты там делаешь?

Хруст прекратился. Затем, после паузы, Патриция отозвалась:

— Я вдруг почувствовала дьявольский аппетит! А в чем дело?

Его сердце заколотилось так, что он испугался, что сейчас упадет в обморок, а в голове словно выбивали дробь барабанными палочками. Он медленно поднялся с кресла, пересек комнату, свернул за угол и, встав в дверях, заглянул в кухню.

Патриция стояла за стойкой, перед ней дымилась чашка кофе, в руке она держала пучок сельдерея и с аппетитом жевала его.

Он еще медленнее стал приближаться к ней.

— Чего это с тобой? Ты весь белый!

Кофе в ее чашке был светло-коричневым, а рядом с чашкой стояли сахарница и сливочник.

— Ты… ты… — Он сделал шаг вперед.

— Да что случилось? — Она попятилась, глаза ее нервно забегали.

Он взревел и бросился на нее. Она заверещала и, схватив чащку, выплеснула кофе ему в лицо. Вопль боли слился с ее визгом, и Гордон на секунду ослеп. А потом он потерял сознание.