Два месяца в Шато Виллар растворились в одном сладком, лихорадочном вихре. Поместье, подобно живому существу, вдохновленному любовью, превратилось в идеально слаженный оркестр, где каждый инструмент — от мастера до служанки — знал свою партию и исполнял ее с особым трепетом. Ведь творили они не просто праздник — творили сказку для своего Графа и его Прекрасной Невесты.
Воздух гудел многоголосьем: перекличка распорядителей, смех, доносившийся с кухни, где Луи командовал армией поваров, мерный стук молотков Жана и его плотников, возводивших в парке ажурные беседки и расширявших мраморную террасу для бесконечных танцев. Звенел хрусталь — Мари, с нежностью матери, перемывала и расставляла фамильный сервиз, шепча названия предметов прошлых эпох. Из мастерской Анри доносилось гудение пил и запах озона — там рождались не только светящиеся шары, но и миниатюрные фонтаны, чьи струи должны были переливаться всеми цветами радуги. Шуршали дорогие ткани в ателье мадам Рене — целый флигель был отдан под создание того самого шедевра. И почти ежечасно — звонок у ворот: то мраморные плиты для новых ступеней, то ящики с диковинными цветами для Мартена, то бочонки с вином, отобранные лично Луи.
Шато пропиталось запахами предвкушения: свежеструганной древесины и лака для новых построек, раскаленного металла из временной кузницы для кованых элементов беседок. С кухни манил гипнотический аромат карамелизированного миндаля и ванили — Луи колдовал над десертами. Тончайшие ноты французского шелка и пудры дорогого итальянского кружева витали в покоях мадам Рене. В оранжереях и на верандах царило густое, опьяняющее благоухание тысяч бутонов — роз, пионов, гортензий, лаванды. И даже запах свежей типографской краски казался волшебным — Мари, высунув кончик языка от сосредоточенности, каллиграфическим почерком выводила имена гостей на приглашениях из плотной, бархатистой бумаги с гербом Вилларов.
Лео был душой и сердцем этой симфонии. Он появлялся повсюду: обсуждал эскизы арок с Жаном, вдыхая запах сосны; с Мартеном выбирал оттенки роз, чьи лепестки усыпят путь невесты; дегустировал с Луи соусы, закрывая глаза от наслаждения; спорил с загоревшимся идеей Анри об «эффекте северного сияния» над танцполом; приносил мадам Рене эскизы жемчужных заколок, идеально подходящих к ее творению. Его кабинет был завален толстыми конвертами с гербами герцогств и графств — ответами на приглашения. Каждое «Да, будем непременно!» было маленьким триумфом, заставлявшим его сердце биться чаще. Почтальон, развозивший эти драгоценные согласия, стал героем дня. Лео ловил себя на мысли, что даже воздух в Шато стал другим — гуще, слаще, звонче, заряженным любовью и ожиданием чуда для нее.
Однако, среди восторженных ответов на приглашения, как шипы среди роз, приходили и другие письма. Конверты с печатью маркизы дэ Эгриньи были аккуратны, но их содержимое остужало пыл Лео.
Он распечатывал одно из них в кабинете, отойдя от стола с гербованными «Да!». Тонкий лист пахнул фиалковым порошком, но слова были стальными:
«Дорогой Леонард. Радость моя безмерна, видя, как Шато Виллар расцветает для твоего счастья. Однако, тени Версаля длинны. Наш августейший друг проявляет… повышенный интерес к твоим планам. Де Лоррен не успокоился, его шепот в королевском ухе ядовит. Будь осторожен в выборе гостей — некоторые «друзья» могут оказаться ушами врага. Я делаю все возможное, чтобы отвлечь внимание и нейтрализовать самые острые углы, но королевская милость ныне — тонкий лед. Наслаждайся подготовкой, но не теряй бдительности. Твоя тетушка, Элиза.»
Лео скомкал письмо, потом разгладил его ладонью, чувствуя, как привычная ярость клокочет под ребрами. Он вышел в парк, где Жан возводил арку. Запах сосны, смех Мартена, обсуждавшего с подмастерьями цветы, — все это было реальным, осязаемым. Его миром. Его счастьем. Он вдохнул полной грудью. Пусть король строит козни. Он, Лео Виллар, строит будущее. Для Елены. Он бросил взгляд на башню, где в ателье мадам Рене рождалось ее платье, и решимость снова зажглась в нем ярче любого фонаря Анри.
День Свадьбы начался не с рассвета, а задолго до него. Шато Виллар не спало. Напряжение витало в воздухе, но это было не нервозное ожидание, а сладкое, игристое, как первые пузырьки в бокале шампанского, предвкушение. Камень за камнем складывалась обещанная сказка.
Лео, бледный от бессонной ночи, проведенной в последних проверках, но с глазами, горящими как угли, в безупречно отглаженной сорочке, был воплощением сфокусированного счастья. Он летал по дому, не столько контролируя, сколько делясь своей радостью:
«Жан, шатер у озера? Уверен, выдержит даже ураган восторга? Мартен, лепестки! Только те, что распустились на заре, каждые полчаса — свежий ковер счастья! Луи, фуа-гра — шедевр баланса, помнишь? Анри, батареи? Твой свет — душа праздника! Мадам Рене уже выехала к Елене? Пьер, БУКЕТ?! Он должен быть идеален, как она!»
Его голос, хоть и торопливый, звучал не тревогой, а ликованием. Каждая деталь была гимном Елене.
Садовники, как ювелиры, подправляли уже безупречный изумруд газона. Слуги в белоснежных перчатках расставляли стулья с церемониальной точностью, их лица светились участием. Анри и его команда, счастливо перемазанные в саже и изоляции, монтировали последние светильники, маскируя провода в гирляндах свежей зелени. На кухне царило вавилонское столпотворение, пахнущее божественно: повара, как алхимики, превращали ингредиенты в съедобные скульптуры, а воздух был насыщен ароматом свежеиспеченных круассанов, крепкого кофе и… безграничной надежды. Мари, руки которой слегка дрожали от волнения, с невозмутимой точностью расставляла именные карточки на столах. Повсюду царила лихорадочная, но счастливая деятельность.
Когда первые лучи солнца позолотили башни Шато, по дороге к церкви Сен-Жермен уже выстроились жители окрестных деревень. Их наряды, лица, полные доброго любопытства и участия, создавали живой коридор. Над полями висела особая, звенящая тишина — затишье перед бурей счастья, которая вот-вот должна была обрушиться.
Церковь Сен-Жермен, преображенная Мартеном в цветущий Эдем, была переполнена до отказа. Мягкий свет, проникая сквозь древние витражи, смешивался с теплым сиянием сотен свечей, создавая атмосферу неземного благоговения. Затих последний шепот. Орган заиграл торжественную, трепетную прелюдию. Все, как один, замерли и обернулись к тяжелым резным дверям.
И явилось Чудо.
Елена де Вальтер, а теперь Виллар, в платье от мадам Рене. Но это было не платье. Это было воплощение лунного сияния и утреннего тумана. Оно струилось по ее фигуре мягкими, невесомыми волнами французского шелка цвета сливок, подчеркивая изгибы с целомудренной грацией. Невероятное венецианское кружево, тончайшее, как паутинка, покрывало лиф и ниспадало длинными, полупрозрачными рукавами, перетекая в шлейф поистине королевской длины, который несли трое прелестных пажей. Жемчуга, словно слезы счастья русалки, мерцали на корсаже и были вплетены в фату, удерживаемую изящнейшей миниатюрной диадемой, где бриллианты искрились, как пойманные в ловушку звезды. Она шла медленно, величаво, опираясь на руку старого графа де Монтескью, чье лицо светилось глубокой нежностью и гордостью. Ее лицо, слегка затененное фатой, излучало такой внутренний свет, такую чистую, бездонную радость и любовь, что у многих на глазах выступили слезы. Это была не просто красота — это была сияющая гармония, почти неземное видение.
В первом ряду, рядом с почетными гостями, сидела маркиза д'Эгриньи. Ее осанка была безупречна, лицо — маской светской умиленности. Но ее аметистовые глаза, скользнув по королевскому герольду, стоявшему у дверей, по слишком внимательному лицу одного из придворных графов в дальнем ряду, стали холодными, как зимнее озеро. Легким движением веера она поймала взгляд своего старого знакомого, герцога де Монморанси, сидевшего ближе к королевской ложе, и едва заметно подняла бровь. Герцог, старый лис Версаля, почти неуловимо кивнул. Элиза снова устремила взгляд на невесту, но уголки ее губ напряглись. Она видела не только красоту Елены, но и сети, уже сплетающиеся вокруг молодоженов.
Лео, стоявший у алтаря в безупречном фраке из темно-синего бархата с серебряной вышивкой в виде виноградных лоз (символ Вилларов), замер, забыв дышать. Весь огромный мир, все гости, весь шум праздника — все схлопнулось в одну единственную точку: Елену. Его сердце замерло, а потом ударило с такой силой, что эхо его стука, казалось, должно было разнести стены церкви. В его глазах, широко распахнутых, отразилось немое благоговение, безграничное обожание и полное, абсолютное счастье, переполнявшее его до краев. Он не видел больше никого. Только Елену. Его мечту. Его чудо. Его жизнь.
Зал ахнул, единым сокрушенным вздохом. По рядам пробежал шепот, полный искреннего изумления: «Божественный ангел…», «Невиданное совершенство…», «Сияет, как солнце…». Даже самые искушенные аристократы, видавшие сотни свадеб, замерли, потрясенные. Свадьба Лео Виллара и так обещала стать легендой, но вид невесты превзошел все, даже самые смелые, ожидания. Это был не просто демонстративный блеск богатства — это была бездна безупречного вкуса, пронизанная бесконечной любовью и желанием Лео создать для нее одно-единственное, непревзойденное совершенство.
Слова клятв звучали в торжественной тишине чисто, сильно, наполняя пространство святостью момента. Лео смотрел в серо-голубые глаза Елены, снявшей фату, и видел в них не просто свое отражение — он видел все их завтра, все их «навсегда». Его голос, произносящий «Да, беру тебя в жены…», был тверд, как скала, и тёпл, как летнее солнце, наполненный до краев безграничной любовью и преданностью. Ее «Да» прозвучало как чистый хрустальный колокольчик, звонкое и исполненное безудержной радости. Когда обручальное кольцо — простое золотое — и кольцо с глубоким синим сапфиром, символом верности и чистоты, скользнули на ее палец, зал выдохнул, как будто само здание облегченно вздохнуло. Их первый поцелуй как муж и жена был нежным, глубоким, обещающим целую вечность счастья. Он прозвучал под гром аплодисментов, радостные возгласы и счастливые всхлипывания. Граф и графиня Виллар. Их сказка началась здесь и сейчас.
Праздник в Шато Виллар стал живой легендой еще до своего завершения. Парк, преображенный в волшебное королевство с сияющими арками-порталами, парящими световыми шарами Анри (плавно менявшими цвет от ледяной лазури до теплого медового золота) и журчащими мини-фонтанами, подсвеченными изнутри, был ослепителен. Столы, накрытые под открытым небом, ломились от изысканных творений Луи, каждое из которых было маленьким произведением искусства. Музыка лилась неиссякаемым потоком, унося гостей в вихрь вальсов и задорных кадрилей. Гости, очарованные неземной красотой невесты, роскошью и размахом праздника, но больше всего — сияющей, почти физически ощутимой любовью новобрачных, танцевали до упаду, смеялись, поднимали тосты. Лео не отпускал руку Елены ни на мгновение. Его гордость, его обожание, его счастье светились ярче всех диковинных огней Анри. Он создал эту сказку. Для нее. И вид ее сияющих глаз был высшей наградой.
Во время одного из вальсов, когда Лео вел Елену в плавном кружении, они оказались рядом с маркизой, грациозно беседовавшей с группой гостей. Элиза ловко вычленилась из разговора и сделала шаг навстречу танцующим, будто желая восхититься Еленой.
«Не отвлекайтесь, Леонард», — ее шепот был едва слышен под музыку, но резал, как лезвие. — «Человек в ливрее с гербом герцога Орлеанского у третьего фонтана. Он не слуга герцога. Он — глаза короля. И уши. Танцуйте, смейтесь, но помните — они здесь.» Она улыбнулась Елене, громко сказав: «Вы затмеваете само сияние, дорогая!» — и снова растворилась в толпе, оставив Лео с ледяным комом в груди и еще более крепкой хваткой руки Елены.
Когда на темно-синий бархат неба высыпали первые крупные звезды, Анри поймал взгляд Лео. Тот едва заметно кивнул, и в его глазах мелькнул тот же озорной огонек, что и у изобретателя. Оркестр смолк на высокой ноте. Смех и говор стихли, все замерли в сладком предвкушении, глядя в сторону озера.
И тогда случилось чудо. Не гром, а нежное, таинственное шипение разлилось по парку. Сотни, тысячи крошечных светящихся точек — не искр, а скорее частиц самого лунного света или пойманных в сачок волшебных светлячков — плавно поднялись в воздух над гладью озера. Они мерцали, переливаясь нежнейшими оттенками: розовым рассвета, лавандовым сумерек, серебристо-голубым льда, теплым золотом меда. Они плыли вверх легко, словно невесомые, образуя сияющие, дышащие облака, которые медленно, как по мановению волшебной палочки, трансформировались: то в гигантские, невиданные цветы, то в переплетающиеся сияющие сердца, то в ослепительную корону. Свет был мягким, магическим, окутывающим. Он освещал снизу восхищенные, замершие лица гостей и сияющие, как звезды, лица Лео и Елены, стоявших на террасе, крепко обнявшись. Елена прижалась к груди мужа, и на ее ресницах заблестели слезинки восторга.
«Это… — прошептала она, не в силах оторвать взгляд от небесного представления. — Это же… светлячки из сказки… Те самые…»
«Не просто светлячки, моя любовь, — Лео обнял ее еще крепче, целуя в висок, его голос был тихим и полным глубокого чувства. — Это наша любовь. Зажженная в небесах. Наше обещание «долго и счастливо». Для тебя. Всегда только для тебя, моя королева, мое сердце.»
Финальный залп световых «искр» рассыпался в небе золотым, медленно опадающим дождем и тихо угас, оставив после себя глубокую, благоговейную тишину, наполненную эхом восторга. Ночь наполнилась ароматом жасмина, влажной травы и бесконечного, обретенного навеки счастья. Сказка свершилась. Прямо здесь, под этими звездами, началась их настоящая, долгая и сияющая любовью жизнь.
Позже, когда самые стойкие гости еще танцевали… Лео и Елена уединились на маленькой скамье…
Тень отделилась от ствола старого дуба. Маркиза Элиза подошла к ним, ее платье мерцало в лунном свете.
«Волшебно», — прошептала она, глядя на последние угасающие огоньки гирлянд. — «Абсолютно волшебно. Вы создали чудо, Леонард.» Она обняла обоих, и в ее объятиях была и нежность, и стальная решимость. — «Завтра утром я уезжаю в Версаль. Королю нужно доложить о… блистательном успехе свадьбы его верных подданных.» Ее голос звучал иронично. — «Наслаждайтесь тишиной. Каждой ее секундой. Но будьте готовы к стуку в ворота. Он может прозвучать раньше, чем вы ожидаете. Людовик не терпит долгого ожидания… и напоминаний о своих поражениях.»
Она поцеловала Елену в лоб, потом Лео. — «Вы сильны вместе. Помните это. И знайте — я рядом.»
Маркиза растворилась в темноте так же тихо, как и появилась. Лео и Елена сидели, прижавшись друг к другу, ее предупреждение висело в воздухе, смешиваясь с ароматом жасмина.
«Значит, игра продолжается», — сказала Елена тихо, но ее голос не дрогнул. — «Но теперь мы играем вместе. И у нас есть тетушка Элиза.» Она обняла Лео крепче. — «А сегодня… сегодня была сказка. Наша сказка. И никакой король не отнимет у нас этот день.»
Лео прижал ее к себе. Она была его женой. Его союзником. Его силой. Пусть завтра будет что угодно. Сегодня они победили. И эту победу, эту свадебную сказку, у них уже никто не отберет. Но тень от крыльев Версаля легла на их счастье, напоминая, что покой будет недолгим.