Особенно привлекательной невидимость становится на войне. Можно представить себе смятение противника, атакованного неизвестно кем… Но допустим на минуту, что это возможно и что кто-то обнаружил – да, реально добился невидимости ограниченного участка на определенное время. Допустим также, что такое открытие сделано непосредственно накануне или во время Второй мировой войны и его авторам удалось привлечь к себе внимание со стороны военных.
Хмурым октябрьским утром 1943 г. в охраняемой зоне военно-морской базы Филадельфии стоял эсминец «Элдридж», бортовой номер DE 173. Специалисты из управления военно-морских исследований ВМФ США решили его использовать для тайного эксперимента «Радуга». Основываясь на Единой теории поля, разработанной Альбертом Эйнштейном, они создали электромагнитную систему, способную сделать корабль невидимым.
Рис. I.1. Филадельфийский эксперимент
После поворота рубильника воздух вокруг корабля стал темнеть. От воды поплыл зеленоватый туман. Через несколько минут «Элдридж» исчез из виду, хотя на воде все еще виднелось углубление от его корпуса.
Когда «Элдридж» исчез в Филадельфии, множество людей видели его внезапное появление в порту другой базы – Норфолк. Через несколько минут «призрак» стал таять, и тут же корабль «проявился» в Филадельфии.
Но самое страшное – то, что эксперимент имел тяжелые последствия для экипажа судна. Большинство моряков погибли, а те, кто выжил, сразу же были списаны из армии и остаток жизни провели в некой закрытой клинике для умалишенных. Это заставило американских военных отказаться от рискованных исследований.
Великое восточно-японское землетрясение[17] не только смыло шквалом цунами побережье одного из островов Страны восходящего солнца, но и взбаламутило всю прилегающую акваторию Тихого океана. Даже во владивостокский Залив Петра Великого океанические течения приносили следы ужасной катастрофы, усеивая побережье смытыми вещами и обломками жилищ. Как-то раз компания отдыхающих жителей Владивостока наткнулась на странную находку. Это был небольшой матросский сундучок, обернутый в выбеленную морскими волнами просмоленную парусину. Осторожно открыв сундук, туристы обнаружили свернутые в рулон бумаги, на которых красным карандашом было крупно выведено Philadelphia Experiment.
Все это мне сообщил по электронной почте дальневосточный писатель Дмитрий Абросимов, которому приятели, зная его страсть к изучению всяческих загадочных рукописей, принесли свою находку. Он же и сделал замечательный литературный перевод:
28 ноября 19… г.
Я не верю, что кто-то найдет эту записку. Тем более не верю, что кто-то примет всерьез ее содержание. Но я больше не могу хранить эту тайну. Она жжет изнутри. Жжет, как и сознание того, что я один из последних, а то и последний участник проекта «Радуга».
Рассказывать об этом бесполезно – кто поверит официально освидетельствованному сумасшедшему? Хотя с месяц назад я попытался.
Мучимый картинами прошлого, я ходил кругами у монумента солдатам Второй мировой в мемориальном парке неподалеку от Колорадо-Спрингс, когда заметил двух молодых парней в форме ВВС.
Один фотографировал что-то в небе, а второй прогуливался по парку. Молодые пилоты с расположенной вблизи военно-воздушной базы, они напомнили меня двадцатилетнего. Я тогда тоже был полон надежд и отваги. А правительство втянуло меня в авантюру, а после выбросило из флота, признав сумасшедшим. Но я знаю, что увиденное мной действительно существует!
Я решился подойти к пилоту, что ходил по дорожке, и спросил, как ему здесь нравится. Он ответил, что, в общем-то, ничего, но постоянная муштра утомляет. Мы разговорились. Я даже показал ему свое удостоверение лейтенанта военно-морских сил и рассказал, как меня вышвырнули после этого чертового эксперимента.
Пилот поинтересовался, что за эксперимент. В тот момент у меня появилась надежда, что этот парень поверит мне. В общих чертах я рассказал ему, в чем заключалась суть эксперимента.
Когда подошел второй пилот, я уже рассказывал, как нас выпихнули из флота, после того как эксперимент провалился. Я говорил, что нас всех признали сумасшедшими и поэтому нам никто не верит. Первый пилот, похоже, мне поверил. Но второй парень отвлек его и многозначительно закатил глаза. Я понял, что рассказывать дальше бесполезно, и сменил тему.
Потом пилоты отправились к себе на базу, а я больше никогда не приходил в тот парк.
Два дня спустя я бежал. Я снова почувствовал дыхание криттеров. Когда бежишь так же долго, как я, невольно научишься чувствовать их на расстоянии. Я забрал свои вещи из мотеля и уехал в маленький городок в пустыне. Криттерами – тварями – назвал этих существ Том незадолго до гибели. Я уверен, что он именно погиб, а не просто пропал без вести…
Странно, но в большом городе они находят меня раньше, чем в пустынной местности. Я даже не представляю, с чем это может быть связано. Мне всегда казалось, что чем больше людей, тем легче скрыться. С криттерами оказалось иначе. Сейчас я сижу в очередном дешевом мотеле и при свете слабой лампы пишу эту записку. Поймите меня правильно, я воспитывался в католической семье, и самоубийство претит мне. Но уж лучше так, чем попасть к ним в лапы. Если у них есть лапы…
Просто я устал бежать. Мне уже под шестьдесят, а постоянные переезды и стрессы заставляют меня выглядеть на все восемьдесят. И не только выглядеть, но и чувствовать. На последние деньги я заказал этот номер и хорошо поужинал в кафе при мотеле. Верный друг – старенький флотский револьвер – еще способен стрелять, и завтра он сделает последний в моей жизни выстрел. Странно, я ведь не убил ни одного человека, хоть и воевал почти три года. Но на корабле трудно встретиться с противником лицом к лицу, а должность навигатора вооруженных столкновений не предусматривает. Как-то странно знать, что первым человеком, которого я убью, окажусь я сам. Но это будет позже. Сначала… сначала я напишу всю правду о том, что на самом деле произошло с моим кораблем и моими друзьями.
Все началось в конце июня 1943-го. Меня, Хэнка и Тома отозвали с нашего старого корыта и перевели в Ньюарк на новенький, только спущенный со стапелей эсминец. На построении объявили, что новый корабль примет участие в сверхсекретном правительственном проекте под кодовым наименованием «Радуга». Естественно, все дали подписку о неразглашении. Признаться честно, в то время я был горд участием в правительственном да еще и секретном проекте. Хотелось сделать что-то великое, что перевернет историю и сотрет с лица земли Гитлера и его подручных. Знал бы я тогда, чем этот проект закончится…
Тем временем для проведения испытаний корабль поставили на якорь неподалеку от дока. Энергетическую систему эсминца усилили подключением (с помощью кабелей) генераторов двух других кораблей. На носу, корме и в центральной части эсминца разместили три здоровенных трансформатора. Еще понаставили кучу приборов и протянули множество кабелей по палубам. Том – до войны он преподавал в колледже – предположил, что испытывают новую систему размагничивания корпуса корабля, чтобы к нему не прилипали немецкие магнитные мины. Хэнк посмеялся над Томом и больше в шутку, нежели всерьез предположил, что будут испытывать систему невидимости корабля. Что называется, попал пальцем в небо.
Если помните, в то время ходило множество слухов о немецких ракетах ФАУ, о странных летательных аппаратах войск союзников, о секретном чудо-оружии русских. Поэтому идею невидимости мы тоже не отбросили, хотя в довесок напридумывали еще с пяток забавных теорий, вроде электрических пушек или магнитных ускорителей для двигателя. Да, в то время мы были веселы и отважны…
Первый тревожный звоночек прозвучал, когда мы с Хэнком возвращались на корабль из бара и случайно услыхали спор двух «больших шишек», которые курировали проект. Один – явно ученый – говорил, что проводить эксперимент слишком рано, так как оборудование не стабилизировано и могут пострадать люди. Собеседник ученого, какой-то высший чин военно-морских сил, настаивал на немедленном проведении эксперимента, угрожая прекращением финансирования работ. Военный заявил, что его заботит только исход войны и что невидимость корабля от немецких радаров важнее жизни нескольких человек.
Как потом признался Хэнк, у него по спине прополз неприятный холодок от услышанного. Но, несмотря на отрицательное мнение ученых о готовности эксперимента, правили бал все же военные. На корабль навесили еще кучу оборудования и назначили контрольный тест на 20 июля.
В то утро у меня не было никаких плохих предчувствий. Я был бодр и почти забыл подслушанные слова о том, что могут пострадать люди. Тогда я был наивен и верил, что флот позаботится о наших жизнях и о нашем здоровье. Корабль сняли с якоря, по радио мы услышали приказ включить оборудование. С берега за нами наблюдали военные и ученые. Как мне сказал Том, среди последних он узнал фон Неймана и Эйнштейна. В то время я еще не знал, кто это такие.
Тем временем ученые на корабле запустили свои технические штучки. Невидимость удерживалась в течение пятнадцати минут, хотя мне показалось, что времени прошло намного больше. Я почти сразу же почувствовал тошноту и слабость. Собрав силы, я оперся о бортик и наблюдал за происходящим. Я видел, как пространство над кораблем становилось темнее. Вокруг эсминца сформировалось что-то вроде линзы, через которую корабли сопровождения виделись крайне размыто. Через несколько минут линзу, в которой оказался наш корабль, заполнил неведомо откуда взявшийся молокообразный зеленоватый туман.
Члены экипажа, находившиеся на палубе, испытывали тошноту и слабость. Кого-то рвало, один матрос кружился на месте и что-то говорил в пустоту. Том, стоявший рядом со мной, посмотрел вверх и воскликнул:
– Смотри, Джеймс! Там какая-то тварь!
Но когда я посмотрел в ту сторону, куда указывала его рука, я ничего не заметил, кроме сгустка зеленоватого тумана. Вокруг раздавалось какое-то жужжание или шипение. Когда наконец все это закончилось, я обнаружил, что мои пальцы побелели – с такой силой я сжимал край бортика. После теста мы думали, что на доводку оборудования эксперимента дадут больше времени, но руководство штаба ВМС настояло на проведении следующей фазы 12 августа.
Прошло немногим более трех недель, и настал день икс.
На этот раз никакой бодрости не было и в помине. Я боялся. Да что там, вся команда эсминца боялась до дрожи в коленках. Том, весь белый, стоял рядом на мостике. Он дрожал и повторял только:
– Ох, Джеймс! Неужели опять? Там эти твари, Джеймс! Криттеры! Я видел одну из них в прошлый раз. Мне показалось, она охотится за мной, Джеймс!
Я и Хэнк как могли успокаивали его, но нам самим было не по себе. В этот раз должны были дать полную мощность и на длительное время. По радио передали сигнал, и «научники» запустили оборудование. В течение четырех-пяти минут ничего не происходило, а затем все повторилось, как в прошлый раз – тошнота, слабость, формирование линзы, искаженный вид кораблей за ней, молокообразный зеленоватый туман. Дальше линза и туман закружились вокруг корабля. Жужжащий звук, сопровождавший работу оборудования, быстро превратился в гудящее шипение, а потом усилился до бурлящего грохота, похожего на шум горного потока.
Мне было крайне нехорошо – тошнило и подгибались колени, но я видел, как корабль растворяется в зеленом тумане. Вокруг линзы уже ничего не было видно, как вдруг шум пропал. Беззвучно полыхнуло голубым, и на мгновение воздух очистился. Корабль стоял в гавани у доков. Но гавань была другая!
Я не помню, что еще тогда чувствовал кроме страха. Это после я узнал, что корабль переместился в гавань Норфолка, штат Вирджиния. Но в тот момент я очень сомневался в том, что все уже закончилось, и страшно боялся осознавать, что это может быть совсем не так. (Вообще, все мои воспоминания об эксперименте связаны с постоянным чувством страха.) Так вот, как я и написал, корабль переместился в неизвестную мне гавань, и я подумал, что все кончилось. Но тут я почувствовал, что стою, ни на что не опираясь. Гавань исчезла, но уже привычная линза не появилась. Что-то меня подняло, и я увидел, что нахожусь в пространстве, состоящем из взвеси зеленоватого тумана и серого облака, в которое, как мне казалось, превратился корабль.
Том и Хэнк, рядом висевшие в тумане, внезапно оказались внизу и словно уменьшились. Потом раздался тяжелый вздох, и мир вокруг содрогнулся. Я снова стоял на палубе корабля, но она колыхалась и дрожала словно желе. Где-то далеко почти на пределе слышимости раздался дикий крик. Я повернул голову – это движение далось мне с огромным трудом. Время словно остановилось. Я увидел Тома и его, криттера. Он был немного похож на амебу, какой ее рисуют в учебниках. Аморфное образование, зеленый сгусток тумана, клубящийся дымными щупальцами.
Криттер висел рядом с Томом и, казалось, ничего не делал, но Том кричал нечеловеческим голосом и растворялся. Из-за неизвестного эффекта этого пространства я еле слышал голос моего друга, словно он находился на огромном расстоянии от меня. Но Том был в двух шагах!
Хэнк забился в угол и смотрел застопорившимся взглядом на криттера. Я заметил, что зрачки Хэнка увеличились настолько, что не было видно радужки, а на лице появилась ужасающая гримаса. Не знаю, на кого был похож в тот момент я, но Хэнк выглядел натуральным психом.
Тем временем Том уже перестал кричать и почти исчез. Остался только силуэт, сквозь который я видел серый металл бортика. Рядом так же безучастно висел криттер. Я хотел, честно хотел подойти к Тому и постараться помочь ему! Но тело не желало повиноваться мне, я с трудом поворачивал голову. Даже глазные яблоки, казалось, со скрипом вращались в орбитах.
Затем будто резко захлопнули дверь в иной мир, дрожь под ногами прекратилась, и палуба вновь застыла, вернув мне ощущение реальной силы тяжести. Я снова мог владеть телом, но было уже поздно. От Тома не осталось и следа, криттер тоже исчез.
Я огляделся. Вокруг эсминца шуршало волнами море, неподалеку виднелись корабли сопровождения. Все – как всегда, и лишь клочья зеленоватого тумана, плясавшие на ветру, напоминали о случившемся. С трудом переставляя одеревеневшие ноги, я подошел к Хэнку и помог ему подняться. Он молча схватил мою руку и крепко сжал ее.
Я тоже ничего не говорил. В тот момент все слова казались лишними, да и не знали мы, как выразить словами пережитое.
После высадки на берег оказалось, что от экипажа уцелела едва половина, а приставленные к оборудованию «научники» почти все исчезли. Нас отправили на длительную «реабилитацию». Жили мы на каком-то засекреченном объекте, где нас с утра до вечера допрашивали об увиденном. В то время с моряками стали происходить невероятные вещи: одни как бы «замерзали» – выпадали из реального времени, другие вовсе «растворялись» в воздухе, чтобы уже никогда не появиться вновь…
Самый жуткий случай произошел, когда прямо в комнате, где сидели мы с Хэнком и очередной допросчик, появился криттер. (Тогда я еще не чувствовал их приближения.) Тварь выплыла прямо из стены. Хэнк встал, оборвав фразу на полуслове, и внезапно пошел на криттера. Я опешил, но ринулся к нему и попытался схватить за руку, но мои пальцы поймали только пустоту. Хэнк вошел в стену и исчез. Военный следователь наблюдал за происходящим круглыми глазами. Я бросился из комнаты и завернул за угол, куда выходила стена. Хэнка там не было.
Как оказалось, криттера следователь не видел. Он заметил только, как Хэнк встал и вошел в стену. А моим словам никто не поверил.
Впоследствии все члены команды, в том числе и я, были уволены как «психически неуравновешенные». Это оказалось весьма удобным для дискредитации возможных откровений.
С тех пор я только и делал, что бежал. Иногда в газетах мне попадались статьи о загадочных исчезновениях. Часто там печатались фамилии некоторых членов нашего экипажа. Я знаю, их забирали криттеры. Этих тварей я научился чувствовать на расстоянии. Кстати, до сих пор не понял, кто они и что им от нас нужно. Эксперимент открыл криттерам проход в наш мир, и сейчас они то ли питаются нами, то ли забирают всех, кто знает об их существовании. Не знаю.
Я пытался рассказывать об эксперименте, но мне никто не верил. Как же, меня ведь официально признали сумасшедшим. Убегая от криттеров, я побывал во всех штатах, одно время даже думал уехать за границу, но не смог собрать достаточно денег.
Годы шли, а я все бежал и бежал. Из одного штата в другой, из большого города в маленький. По-моему, я остался последним из экипажа, кто еще не покончил с собой или не сдался криттерам. Но теперь я устал.
…Все хотел закончить записку умной или поучительной мыслью, вроде – не шутите с пространством-временем! Но ничего на ум не приходит. Я не знаю, может быть, «Радуга» действительно что-то дала науке, и благодаря проекту человечество сделало множество великих открытий. Но почему-то об открытиях этих нигде не упоминается. И не зря, наверное, Эйнштейн сжег свои записи перед смертью. Говорят, он посчитал, что человечество не готово к новым открытиям. После того, что я видел, мне остается только согласиться с ним.
Пожалуй, не будет никакого последнего слова. Всю историю проекта «Радуга» вы теперь знаете и можете сделать какие-то выводы. Но меня всю жизнь мучает один вопрос: «Неужели этот проект стоил жизни моих друзей и нашей команды?» Возможно, если бы я знал ответ, мне было бы легче перенести случившееся. Надеюсь, я все же попаду в рай и там не будет этих тварей.
Господи, помоги всем нам!
Машинально сложив вместе несколько свежераспечатанных листков, я щелкнул степлером и достал из ящика письменного стола объемную коленкоровую папку с ботиночными шнурками. Здесь уже хранилось несколько случайно доставшихся мне рукописей из разоренной университетской библиотеки. Разложив их перед собой, я нашел на книжной полке книгу военного журналиста и писателя Александра Бабакина «Битва в ионосфере»[18] и углубился в знакомые страницы. Через некоторое время мне уже казалось, что странные события, произошедшие осенью 1943 г. в акватории филадельфийской военно-морской базы, близки к своей разгадке. И скорее всего, Филадельфийский эксперимент тем или иным образом был связан с испытанием некоего совершенно уникального радиолокационного оборудования. Вполне возможно, именно о чем-то подобном и писал полковник Бабакин в своем журналистском расследовании трагедии и триумфа отечественных загоризонтных радиолокационных боевых систем…
Особенно любопытен рассказ писателя об истории открытия ранее неизвестного явления – дальнего коротковолнового рассеяния радиоволн отдельными элементами поверхности Земли. Автор открытия – профессор, д.т.н. Н. И. Кабанов из Новосибирского электротехнического института доказал, что радиоволны, излучаемые радиопередающим устройством под некоторым углом к горизонту, отражаются ионосферой и идут обратно, к Земле. Часть их энергии рассеивается неоднородностями земной поверхности и распространяется в разные стороны. Рассеянные радиоволны вновь отражаются от ионосферы и возвращаются на Землю, причем какая-то их доля попадает на антенну приемника-излучателя.
В 1950 г. Государственная комиссия под председательством академика А. И. Берга рассмотрела полученные Н. И. Кабановым данные и дала следующее заключение:
Настоящей работой впервые экспериментально установлено существование регулярных рассеянных отражений от Земли на коротких волнах, что имеет принципиальное значение для исследований условий распространения коротких волн, в частности применительно к эксплуатации магистральных линий и средств дальней радионавигации.
Многие оригинальные эксперименты, поставленные Н. И. Кабановым с сотрудниками, позволили обнаружить, что рассеяние радиоволн гористыми участками Земли происходит более интенсивно, чем морями, и подтвердили, что по границам дальности отражений можно судить о состоянии ионосферы. Использование эффекта Кабанова для ее исследования в режиме возвратно-наклонного зондирования позволило определять условия распространения радиоволн в радиусе до 12 000 км, т. е. почти над четвертью поверхности земного шара. Эффект Кабанова нашел широкое применение в ионосферной радиолокации, и Н. И. Кабанов с С. Г. Евсюковым разработали совершенно необычный способ радиолокационного загоризонтного обзора поверхности Земли через ионизированные следы метеоров.
Американский физик Т. Эккерслей, долгое время исследовавший коротковолновое рассеяние, отрицал возможность приема рассеянных отражений от Земли. Однако через два года после открытия Н. И. Кабанова коротковолновое рассеяние было подтверждено американским физиком А. Беннером. После этого стали вестись наблюдения за прохождением радиоволн с использованием коротковолнового рассеянного отражения от Земли в радиусе до 6000 км. В США разработаны сверхдальние загоризонтные радиолокаторы, основанные на эффекте Кабанова.
Тут, конечно же, можно вспомнить и разработки Николы Теслы, вошедшие в его «Мировую систему». Долгое время после изобретения радио А. С. Поповым считалось, что для целей связи наиболее приемлемы длинные волны, так как они позволяют устанавливать связь на бóльших расстояниях, чем короткие. Между тем на возможность коротковолновой связи для «беспроводного телеграфа» указывал сам А. С. Попов. Тем не менее еще многие годы среди радиотехников бытовало мнение, что короткие волны, в отличие от длинных, не в состоянии распространяться на значительные расстояния за горизонт. Именно Тесла одним из первых предложил практические схемы использования радиосвязи на коротких волнах, но его общие рассуждения с указанием на некие эксперименты, схему которых он скрывал, были весьма скептически восприняты такими известными личностями, как Г. Маркони. Таким образом, до открытия Н. И. Кабанова в 1947 г. никто не мог представить себе, чтобы радиосигнал, посланный на коротких волнах, можно было принять в том же месте, откуда он послан.
Однако предупреждаем: по мере того как вы будете вникать в суть рассуждений Эйнштейна, вы вдруг поймаете себя на том, что киваете в знак согласия головой. Через некоторое время его доводы станут казаться вам настолько очевидными и не содержащими ничего оригинального, что вы, пожалуй, начнете клевать носом. Затем наступит момент, когда вы с трудом сможете сдержать зевоту. Берегитесь: к этому времени вы зайдете столь далеко, что уклониться от потрясения не удастся, ибо очарование эйнштейновской логики заключается именно в ее кажущейся наивности и простоте.
Рис. 1.1. Великий физик Альберт Эйнштейн (1979–1955)
Согласно специальной теории относительности, больше не существует предпочтительных состояний движения; это означает отрицание эфира в смысле предыдущих теорий. В самом деле, если бы эфир все-таки существовал, то он должен был бы находиться в каждой пространственно-временной точке в определенном состоянии движения, которое должно было бы сказываться в оптических явлениях. Никакого предпочтительного состояния движения нет, как учит специальная теория относительности, поэтому нет никакого эфира в старом смысле.
Начало 1990-х гг. знаменовало крушение крупнейшего государственного образования в Северном полушарии земного шара, приведшего к неописуемому количеству человеческих трагедий…
Как умирающий организм постепенно отключает все менее значимые функции, рушащееся под напором хаоса «новой демократии» государство постепенно прекращало финансирование «малоактуальных» статей расходов, в список которых тут же попали фундаментальные научные исследования. Люди, которые ими занимались, стали не нужны. Так и я с тысячами своих коллег оказался на улице, как говорится, без гроша в кармане. Единственным способом заработка в условиях новой «безграничной демократии» для стареющего профессора оказалась эпизодическая работа грузчика на гигантском промтоварном рынке, выросшем за считаные месяцы столь долгожданного «народовластия», тут же метко названного «охлократией».
А между тем вокруг бушевал карнавал, устроенный «постперестроечной накипью» – дельцами-нуворишами, которые грабили страну и перепродавали остатки некогда столь внушительного народного достояния. Мутная пена безудержной коррупции, помноженной на спекулятивные устремления, захлестнула и агонизирующую систему высшего образования, где начались безудержная «прихватизация» и распродажа оборудования и недвижимости.
Как-то раз, проходя мимо старинного здания университетской библиотеки, этого полузабытого осколка моей университетской юности, я с недоумением отметил, что здание выглядит как-то странно. Прежде всего мое внимание привлекли распахнутые настежь антикварные резные двери с цветными узорчатыми стеклами, в которые орава коротко стриженных личностей явно уголовной наружности, считавших себя новыми хозяевами жизни, шумно втаскивала большие коробки с компьютерами. Сразу же тоскливо защемило сердце – стало ясно, что я увижу в узком мощеном дворике за древней аркой…
Хороших книг было много, слишком много. Варварски затоптанные грязными сапогами грузчиков, таскавших новую мебель к заднему крыльцу бывшей библиотеки, они раскинули свои страницы и безответно взывали к помощи и состраданию, словно люди, потерпевшие жизненное кораблекрушение…
У меня случайно оказалась с собой пара пластиковых пакетов, которые мгновенно наполнились книгами с очень знакомыми названиями, но уже через пару минут я понял, что если сейчас же не остановлюсь, все мои находки тут же снова окажутся на грязной брусчатке. Тем не менее напоследок, я, по странному капризу, подхватил под мышку еще и увесистую папку в изрядно потертом коленкоровом переплете, привлекшую меня странной, выведенной под трафарет аббревиатурой DE 173 USS ELDRIDGE.
Вечером после первой ревизии приобретенных сокровищ я с какой-то дрожью от предвкушения чего-то необычного развязал шнурки коленкоровой папки. В ней оказались какие-то схемы, графики и несколько растрепанных, хотя и кое-как скрепленных проржавевшими скрепками тетрадей, состоявших из машинописных страниц с небрежно вписанными в них формулами. Просмотрев записи и несколько раз удивленно хмыкнув (уж очень эти формулы и схемы были необычными), я непроизвольно пожал плечами и принялся за первую тетрадь.
…Ряды электронных ламп, заполнявших практически весь кормовой трюм, тлели и вспыхивали красновато-желтыми огоньками. Стоило прищурить глаза – и казалось, будто ты стоишь среди поляны, на которой раскинуты угли от прогоревшего костра. Слышалось жужжание тлеющих и потрескивание статических электроразрядов, как в гигантском улье.
– Внимание! Режим накачки, – громко объявил руководитель эксперимента. Тут же два оператора стали щелкать большими эбонитовыми тумблерами и перебрасывать рукоятки рубильников. Лампы засияли желто-оранжевым светом, а их жужжание медленно перешло в грозное гудение, при этом потрескивание разрядов слилось в непрерывное стрекотание, напоминающее мотоциклетный моторчик.
– Переходим к первой ступени генерации, – руководителю приходилось уже напрягать голос, чтобы перекрыть шум «электронного улья». Свет ламп перешел в ярко-белую гамму, и все участники эксперимента надвинули на глаза консервные банки альпинистских черных очков. Где-то среди сполохов ламп щелкнул выстрел сильного разряда, затем еще один, сильно запахло озоном и сгоревшей изоляцией. Разговаривать стало совершенно невозможно, поэтому все смотрели на руководителя, как на дирижера какого-то фантастического оркестра, показывающего жестами каждому участнику опыта его партию. Вот он взмахнул рукой, показывая в угол, и все с изумлением стали смотреть, как на изгибе квадратной трубки волновода стала расти, выдуваясь, как огненный мыльный шар, груша плазмоида. Еще одно мгновение – и шаровая молния, оторвавшись от волновода, медленно поплыла над пульсирующим морем света, но полет ее был недолог. С потолка трюма везде свисали толстые медные шины воздушного заземления, и, соприкоснувшись с одной из них, шаровая молния исчезла с таким громким хлопком, что полузадраенные иллюминаторы отозвались жалобным звоном.
Склонившись к уху ближайшего к нему оператора, руководитель прокричал:
– Похоже, Тесла был прав, да и старик тоже предупреждал о спонтанных выбросах энергии.
Его собеседник только молча энергично закивал в ответ. Между тем эксперимент продолжался. Один из ученых с заметным усилием повернул на несколько делений деревянный штурвальчик реостата, так напоминающий уменьшенную копию рулевого механизма, и гудение ламп сразу же изменило свою тональность, сместившись к нижней части звукового спектра. Вдруг гранатой взорвалась одна из дальних ламп, и буквально под ногами руководителя ей эхом ответила еще одна, так что во все стороны полетели мелкие осколки тонкого стекла. Ученый, не замечая струйки крови, текущей из пореза на щеке, скрестив руки, решительно повернулся к главному оператору, давая ему знак о прекращении опыта, но было уже поздно…
Из центрального черного ящика с батареей громадных электронных ламп в трюм полились волны изумрудного свечения, сопровождаемого непереносимым сверлящим звуком. Тела людей запылали сквозь одежду багровым светом, стены трюма стали таять, но вместо безграничной дали океана перед пораженными экспериментаторами предстала клубящаяся тьма, озаряемая вспышками аварийного освещения…
Закончив читать, я стал автоматически следить за лихорадочными сполохами разноцветной рекламы за окном, и тут же в голове мелькнула мысль, что где-то я уже читал о подобном эксперименте. Порывшись на книжных стеллажах, я выудил потрепанную брошюрку общества «Знание» из серии «Знак вопроса» с броским заглавием «Что случилось с эсминцем “Элдридж”»? Написанная в 1990-х гг. замечательными исследователями исторических загадок А. С. Кузовкиным и Н. Н. Непомнящим, она рассказывала об одном из самых таинственных экспериментов ХХ в., который привел к многочисленным человеческим жертвам. Отметив прозорливость этих научных обозревателей, я углубился в знакомые строчки:
Документы, полученные в ходе судебного процесса против ЦРУ, подтверждают, что оно занималось изучением НЛО с 1949 г. ЦРУ периодически указывало, что расследование случаев появления НЛО закончено в 1952 г. Однако документы объемом 1000 страниц, полученные через суд по закону о свободе информации, показывают, что правительство обманывало нас все эти годы.
Местная группа по изучению НЛО, объединяющая около 500 ученых, поставила задачу доказать или опровергнуть существование НЛО. 14 января 1979 г., руководитель этой группы У. Сполдинг заявил в интервью газете The New York Times: «Просмотрев полученные документы, наша группа пришла к убеждению, что НЛО действительно реальны, а правительство США оказалось нечестным и осуществляет политику полного сокрытия информации по НЛО… Информация направлялась в ЦРУ, Белый дом и Агентство по национальной безопасности».
…«Результатом» была полная невидимость корабля типа эсминец на море и всей его команды (октябрь 1943 г.). Магнитное поле имело форму вращающегося эллипсоида и простиралось на 100 м (больше или меньше, в зависимости от положения Луны и градуса долготы) по обеим сторонам от корабля. Все, кто находился в этом поле, имели лишь размытые очертания, но воспринимали всех тех, кто находился на борту этого корабля, и, кроме того, таким образом, будто они шли или стояли в воздухе. Те, кто находился вне магнитного поля, вообще ничего не видели, кроме резко очерченного следа корпуса корабля в воде – при условии, конечно, что они находились достаточно близко к магнитному полю, но все же вне его…
Половина офицеров и членов команды того корабля сейчас совершенно безумны. Некоторых даже по сей день содержат в соответствующих заведениях, где они получают квалифицированную научную помощь, когда они либо «воспаряют», как они сами это называют, либо «воспаряют и застревают». Это «воспарение» – последствие слишком долгого пребывания в магнитном поле – вовсе не является чем-то неприятным для моряков, обладающих здоровым любопытством. Но становится таковым, если те при этом «застревают». В этом состоянии они не способны двигаться по своей воле, если один или двое товарищей, которые находятся с ними в магнитном поле, быстро не подойдут и не прикоснутся к ним, иначе они «замерзнут».
Если человек «замерзает», его положение тщательно маркируется, и затем магнитное поле отключается. Все, кроме «замерзшего», теперь снова могут двигаться и радоваться своему, как кажется, материальному телу. Тогда член команды с наименьшим сроком службы должен пойти в то место, где он найдет лицо или обнаженный, не прикрытый униформой участок кожи «замерзшего». Иногда это длится только час или чуть больше, иногда целую ночь и день, а однажды понадобилось шесть месяцев, чтобы «разморозить» человека.
Пришлось сконструировать в высшей степени сложный аппарат, чтобы возвратить «свежезамороженных» и «глубокозамороженных». Обычно «глубокозамороженный» теряет рассудок, беснуется и несет несуразицу, если «заморозка» длилась больше одного дня по нашему отсчету времени…
Говорят, что одно из колец мифического царя Соломона было покрыто арамейской вязью, означавшей «Все проходит». К этому изречению мудрый правитель Древнего Востока обращался в самые трудные моменты своей жизни. Но однажды его захлестнула столь черная полоса неудач, что не стало помогать даже любимое изречение. Владыка в досаде сорвал кольцо с пальца, и тут перед его изумленным взором предстало продолжение афоризма, выгравированное на внутренней стороне кольца: «И это тоже пройдет…»
Трудно даже сказать, сколько раз я вспоминал приведенную здесь поучительную притчу в угаре «новой жизни», возникшей на развалинах научных школ мирового уровня, с тоской наблюдая криминальное всевластие союза олигархов и бюрократии, совершенно осатаневших от полной безнаказанности. Но… безвестный мифотворец был абсолютно прав – прошло и это. Как-то даже удалось прибиться к глянцевому бульварному журналу, устроившись там «свадебным генералом», очень осторожно критически комментирующим несусветную чушь всяческих астрологов, контактеров и экстрасенсов, окончательно сошедших с ума от безбрежной свободы излагать простофилям свои примитивно-убогие фантазии, граничащие с чудовищной глупостью. Возникла и обратная связь с читателями, которые часто благодарили меня за то, что я раскрыл им глаза на жуликов и прохиндеев, увешанных «эзотерическими» дипломами об окончании всяческих «магических» школ колдунов и целителей. Вот как-то раз, на самом пороге Миллениума, среди обычного потока писем мне попался на глаза толстый конверт, обклеенный зелеными марками с красивыми минаретами. В сопроводительной записке от Михаила Шапкина, проживающего в Ташкенте, говорилось:
Эту рукопись дал мне мой знакомый. Он был в США и на уличной распродаже в Нью-Йорке купил себе старый пожарный шлем. Внутри этого шлема, видимо в качестве подкладки, лежала старая тетрадь с тонкими обгоревшими обложками, и от нее пахло плесенью. Ее пожелтевшие листы были исписаны чернилами. В некоторых местах они так сильно выцвели, что буквы едва угадывались на пожелтевшей бумаге. Кое-где большие участки текста были совершенно испорчены водой и представляли собой светлые чернильные пятна. К тому же края у всех листов обгорели, и некоторые слова исчезли безвозвратно.
Из перевода я сразу понял, что эта рукопись принадлежит известному изобретателю Николе Тесле, который жил и работал в США. Много труда было потрачено на обработку переведенного текста; кто работал с компьютерным переводчиком, тот хорошо меня поймет. Много проблем было из-за потерянных слов и предложений. Много мелких, но, может быть, очень важных деталей этой рукописи я так и не понял.
Надеюсь, что она приоткроет вам некоторые загадки истории и мироздания.
Дальше шел собственно текст рукописи, который мой среднеазиатский корреспондент предвосхитил броским заголовком «Вы ошибаетесь, мистер Эйнштейн, эфир существует!», сделанным красным карандашом. Тут я заметил, что и все остальные страницы густо испещрены цветными пометками и густо покрыты восклицательными и вопросительными знаками, а на полях даже выписаны простым карандашом какие-то формулы. Скептически хмыкнув, поскольку все это сильно напоминало послания разных непризнанных гениев, присылавших «теории всего» в нашу редакцию, я принялся за чтение.
Сейчас много говорят о теории Эйнштейна. Этот молодой человек доказывает, что никакого эфира нет, и многие с ним соглашаются. Но, по-моему, это ошибка. Противники эфира в качестве доказательства ссылаются на эксперименты Майкельсона – Морли, которые пытались обнаружить движение Земли относительно неподвижного эфира. Их эксперименты закончились неудачей, но это еще не означает, что эфира нет. Я в своих работах всегда опирался на существование механического эфира и поэтому добился определенных успехов.
Что представляет собой эфир и почему его так трудно обнаружить? Я долго думал над этим вопросом и вот к каким выводам пришел: известно, что чем плотнее вещество, тем выше скорость распространения в нем волн. Сравнивая скорость звука в воздухе со скоростью света, я пришел к выводу, что плотность эфира в несколько тысяч раз больше плотности воздуха. Но эфир электрически нейтрален, и поэтому он очень слабо взаимодействует с нашим материальным миром, к тому же плотность вещества материального мира ничтожна по сравнению с плотностью эфира. Это не эфир бесплотен – это наш материальный мир является бесплотным для эфира.
Несмотря на слабое взаимодействие, мы все же ощущаем присутствие эфира. Пример такого взаимодействия проявляется в гравитации, а также при резком ускорении или торможении. Я думаю, что звезды, планеты и весь наш мир возникли из эфира, когда по каким-то причинам часть его стала менее плотной. Это можно сравнить с образованием пузырьков воздуха в воде, хотя такое сравнение очень приближенное. Сжимая наш мир со всех сторон, эфир пытается вернуться в первоначальное состояние, а внутренний электрический заряд в веществе материального мира препятствует этому. Со временем, потеряв внутренний электрический заряд, наш мир будет сжат эфиром и сам превратится в эфир. Из эфира вышел – в эфир и уйдет.
Каждое материальное тело, будь то Солнце или самая маленькая частица, это область пониженного давления в эфире. Поэтому вокруг материальных тел он не может оставаться в неподвижном состоянии. Исходя из этого можно объяснить, почему эксперимент Майкельсона – Морли закончился неудачно.
Чтобы понять это, перенесем эксперимент в водную среду. Представьте, что вашу лодку крутит в огромном водовороте. Попробуйте обнаружить движение воды относительно лодки. Вы его не обнаружите, так как скорость движения лодки будет равна скорости движения воды. Заменив в своем воображении лодку Землей, а водоворот – эфирным смерчем, который вращается вокруг Солнца, вы поймете, почему эксперимент Майкельсона – Морли закончился неудачно.