Лучик надежды

Глава 6 Майкл Холлидэй[27]

– А потом сбежались соседи, засуетились вокруг ее бедной мамы, когда она рожала. Рэни говорит, что там, где она росла, так было принято: твой дом – их, а их дома – твои. Никто не запирал входные двери…

– Старики всегда это говорят, – улыбнулся Джек, предложив Мэтти чипсы из дымящейся бумажной упаковки, в которой хранился его ланч.

Как ему удавалось так плохо питаться, но при этом не быть размером с половину Африки? Уму непостижимо!

– Держу пари, что говорят. Передняя дверь дедули была как Форт-Нокс[28]… Помнишь? Одни засовы и цепочки. Глядя на это со стороны, можно было подумать, что у него в гостиной лежат золотые слитки.

– Рэни говорит, что так оно и было. В Ливерпуле среди жителей домов рядовой застройки нравы могли быть не такими, как в среде шропширских фермеров.

Джек улыбнулся.

– Извини. Я тебя перебил. Ее мама даже не знала, что она беременна?

Мэтти подула на дымящиеся чипсы, зажатые в пальцах.

– Очевидно, нет. Рэни была поздним ребенком. Ее мать уже и так родила восьмерых. Ей было за сорок, и она считала, что время, когда может забеременеть, осталось в прошлом. Мать называла Рэни своим «маленьким сюрпризом», а вот отец был менее лиричен. Он называл ее «бандеролью почтальона».

– Х-м-м-м… Это, должно быть, очень обидно.

Мэтти вспомнила, как легко Рэни рассказывала ей о своей жизни. Уязвленной она при этом не выглядела, но Мэтти не могла быть уверена, что не имеет дело с маской, которую Рэни носит уже долгие годы.

– Она говорит, что отец начал ею гордиться, когда дела у нее пошли вверх, поэтому мне кажется, что со временем он все-таки полюбил дочь.

– Она тебе нравится?

– Да. Знаешь, Джек, она совсем не похожа на дедушку Джо. Она рассказывает о своем прошлом с гордостью, не стесняется ничего, даже плохого. Не думаю, что смогла бы спокойно рассказывать незнакомке, что мой отец подозревает, что я не от него, а вот для Рэни это всего лишь часть рассказанной ею истории. Я никогда не встречала такого человека. Она, конечно, личность, но есть в ее характере какая-то легкая нагловатость, не свойственная пожилым леди.

– У тебя не возникало подозрений, что дедушка многого недоговаривал? – спросил Джек, кидая хрустящий кусочек обжаренной в тесте рыбы полному надежд голубю.

Мэтти, опешив от резкости тона, уставилась на Джека. Будучи писателем, он умел сразу же проникнуть в саму суть любой ситуации, но при этом никогда прежде не делился с ней своими наблюдениями. Было как-то странно обнаруживать незнакомые прежде аспекты их взаимоотношений с дедушкой Джо.

– Я часто об этом задумывалась. Мне кажется, он был довольно скрытным человеком, особенно это проявилось после смерти бабушки.

Джек улыбнулся, но Мэтти видела, что глаза его остались серьезными.

– Не удивлюсь, если он был знаком с Рэни Сильвер и у них завязался бурный роман. Представляешь лицо твоей мамы, если бы правда всплыла?

– Сомневаюсь, что жизнь у него была такой же яркой, как у Рэни. Пока что я не знаю, насколько можно верить всему, что она рассказывает, но признаюсь, с ней я часто смеюсь.

– Рад, что кому-то удается…

– О чем ты?

– Ни о чем. – Джек сунул остатки своего ланча в бумажный пакет и положил его обратно на одеяло для пикников. – Как приятно видеть тебя вновь улыбающейся! Я уже начал бояться, что этого никогда больше не случится.

Мэтти наблюдала за двоюродным братом. Неужели она казалась настолько погруженной в депрессию? Она делала все возможное, чтобы скрыть свое горе, и рассчитывала, что сумеет одурачить всех, притворяясь счастливой. Судя по всему, она потерпела фиаско.

– Видимо, мои актерские способности намного хуже, чем я предполагала. Признаться, я думала, что у меня неплохо выходит.

– Выходило… выходит, но ты забываешь, что я слишком хорошо знаю тебя. Другим, возможно, кажется, что ты неплохо справляешься.

– Ну… я утешилась. – Мэтти перебирала пальцами, вслушиваясь в жужжание пчелы у своего уха. – Интересно слушать, как кто-то посторонний рассказывает о том времени, когда дедушка был молодым. С тех пор прошла уйма времени, а эта встреча как бы все начинает заново. Я всю жизнь любила слушать дедушкины воспоминания о пятидесятых, но после ссоры мы больше не разговаривали. Когда я общаюсь с Рэни, то возникает ощущение, что дедушка снова рядом… – Она вдруг почувствовала нарастающую душевную боль и попыталась отвлечься, чтобы ослабить ее. – Рэни очень интересно рассказывает о своей жизни. Тебе не помешало бы познакомиться с ней. Уверена, она тебе понравится.

– Она меня пугает, если то, что ты рассказываешь о ней, – правда. Твоя Рэни съест меня живьем.

– Не исключено.

Мэтти улыбнулась собственным мыслям. Рэни посмотрит на Джека и решит, что выиграла лотерею. Со своими светлыми волосами, глазами адриатической голубизны и атлетическим телосложением он, казалось, был героем, сошедшим со страниц книг. Пожалуй, половина жительниц Кингс-Санбери согласились бы засвидетельствовать это. Мэтти испытывала сильную привязанность к двоюродному брату. При этом не последнее место занимало то обстоятельство, что Джек, похоже, понятия не имел, какое впечатление он производит на противоположный пол. Пожалуй, их дед был таким же в возрасте Джека. Он определенно даже не догадывался, до какой степени бабушка его любит. Иногда она загоняла своего муженька в угол деревенского паба «Зеленый человек» и кричала на весь зал: «Я люблю тебя, ты, болван!» Ее нетрадиционные заверения в любви стали среди односельчан притчей во языцех и предметом насмешек над дедушкой Джо до конца его дней.

– Так ты еще поедешь к ней?

– Да, конечно. Мне кажется, что мы с Рэни по-настоящему сдружимся.

Мэтти полной грудью вдыхала свежий деревенский воздух, пока шла по узкой тропинке, вьющейся по краю поля, которое находилось под паром. Солнце просвечивало сквозь сочную ярко-зеленую листву старых дубов, росших в лесочке, где, будучи маленькой девочкой, она играла с Джоанной, Джеком и их двоюродными братьями и сестрами. Маршрут был хорошо знаком, он навечно отпечатался в ее памяти, и каждый шаг она знала наперед. Мэтти зажмурилась, вслушиваясь в звуки, вдыхая запахи нагретых солнцем полей, вспоминая все, что было знакомо ей с детства.

На следующем поле, расположенном чуть ниже, Матильда, пребывая в нежном возрасте пятнадцати лет, впервые увидела Ника Кёри, первого парня, которым она по-настоящему увлеклась. Он играл в футбол с другими парнями из школы. Они носились по заросшему густой травой полю, испещренному следами гусениц трактора. Мэтти была вместе с Джоанной. При виде его Матильда встала как вкопанная. У девочки перехватило дыхание. В дальнейшем сестра постоянно напоминала Мэтти об этом случае. Конечно, парень с золотистыми волосами и голубыми глазами так и не заметил ее существования на этой земле, но первый случай всепоглощающего внимания к противоположному полу накрепко засел в ее памяти. Тотчас же в голове всплыл образ Ашера. Она так ничему и не научилась после того фиаско. Когда Мэтти познакомилась с Ашером на чужом дне рождения в пивном ресторанчике города Шрусбери, она окаменела от пробудившегося в ней желания, застыв на месте, как пятнадцать лет назад в полях. Ее что, ослепило и она поддалась химии тела? Именно поэтому она не разглядела Ашера, не поняла, чем на самом деле он является. Крысой.

Ступни ее ног с заметной силой топали по красноватой пыли тропинки. Женщина вымещала свой гнев, топча подошвами песчаник. Запах потревоженного песка смешался с темной прохладой леска, когда Мэтти вошла в зеленые ворота дубовых ветвей и стволов, напоминающих ей о сотнях игр в прятки, которые семья Белл устраивала на верхнем поле. За прошедшие несколько недель столько всего случилось, что ей необходимо было свободное пространство и одиночество, чтобы попытаться со всем разобраться.

«У меня нет ответов, – сказала она себе, – и, возможно, никогда не будет».

Лишь одно маячило светлым пятном в тумане вопросов, воспоминаний и сожалений: начало ее дружбы со старушкой восьмидесяти четырех лет, которая когда-то была знаменита. Рэни только начала рассказывать ей историю своей жизни, но Мэтти уже попалась к ней на крючок. Пожилая леди, без сомнения, была опытной актрисой. Каждый поворот в своем рассказе она умело обставляла таким образом, чтобы полностью завладеть вниманием ее слушательницы. Мэтти постаралась представить Рэни в дни ее славы, когда девушка с кудрявыми волосами цвета воронового крыла разбивала сердца мужчин по всей Великобритании и за ее пределами, поражая их своим легким отношением к чему бы то ни было. В последний приезд Мэтти в Боувел Рэни показала ей несколько черно-белых фотографий, включая ее первые снимки на публике, сделанные вскоре после того, как она начала работать с оркестром Теда Фарнсворта. Девушка казалась очень молоденькой и болезненно худой; последнее, очевидно, объяснялось тем, что ее детство прошло в бедности. А еще у нее было не по годам взрослое выражение лица. Принимая наигранные позы перед камерой фотоаппарата, девушка светилась жизнерадостностью и озорством. Учитывая, что Мэтти знала о силе ее голоса, комбинация была просто убийственной. Неудивительно, что дедушка Джо описал свое первое знакомство с записью «Серебряной пятерки» так: «Я словно пробудился от серого, безрадостного сна и обнаружил, что вокруг радуга».

Если кому и надо было оказаться сейчас окруженной радугой, так это Мэтти. В последнее время она уж слишком часто занималась самокопанием в мрачных закоулках собственной души. Пришло время сменить точку зрения.

Мэтти взобралась по ступенькам через перелаз и оказалась по другую сторону каменной стены, ограждающей здание почты Кингс-Санбери. Когда она направилась в деревню, ее взгляд остановился на полосатом тенте, растянутом над входом в магазинчик «Белл Бибоп». Желтые полоски чередовались с зелеными цвета перечной мяты. Тент ярко выделялся на фоне сельской зелени. Мэтти улыбнулась. Она всегда улыбалась, завидев этот тент. А потом Мэтти вспомнился день, когда ей в голову впервые пришла мысль об обустройстве винтажного магазинчика. С самого начала она воображала его именно таким. Он должен был вобрать в себя вещи из пятидесятых, те самые, которые она любила отыскивать на сельских блошиных рынках и в лавках антиквариата, вещи, воплощающие в себе невинный оптимизм того десятилетия. Война закончилась. Мрачные дни дефицита и вынужденной бережливости медленно уходили в прошлое, и люди осмеливались мечтать о светлом будущем. Когда дедушка Джо рассказывал о пятидесятых годах, глаза его светились. Он утверждал, что это было самое лучшее время, тем более что в эти годы он был молод и полон надежд. В пятидесятые появились новые технологии, новые кинофильмы и новая музыка. Тогда ощущалось сильнейшее влияние США, со всей их экстравагантностью и верой в американскую мечту. Молодое поколение, ищущее свою идентичность, видело в Америке яркую, экзотическую страну. Даже сейчас, по прошествии стольких десятилетий, вещи, которые продавались в ее магазинчике, поражали Мэтти своей красочностью, жизнерадостностью и надеждой на лучшее.

Рэни Сильвер жила в этой мечте пятидесятых. Мэтти знала об этом наверняка из того, что уже успела от нее узнать.

«Если я смогу постичь мир Рэни, слушая ее воспоминания, то, не исключено, это сможет помочь мне найти надежду в моей собственной жизни», – подумала женщина, проходя мимо дорогóй до смешного кондитерской, где продавались сласти ручной работы, и улыбаясь при воспоминании о контрабанде, пронесенной для Рэни.

– В школе я училась плохо, – призналась Рэни, когда она и Мэтти сидели в Боувеле на лавочке перед небольшим прудом с уточками.

Женщины крошили и бросали кусочки еще не остывшего круассана местным пернатым, которые явно умели ценить всякие вкусности и прочие радости жизни.

– Никогда не умела подчиняться приказам других. Я научилась читать, считать и писать собственное имя. Это давалось мне легко, а вот с тригонометрией у меня были настоящие трудности. Когда же устраивался рождественский вертеп, мне всегда доставались главные роли. Подозреваю, что директор нашей школы тоже был в числе моих ранних поклонников. Из-за этого моя мама угрожала рассказать соседкам о его шашнях с миссис Оллереншоу, которая работала в магазинчике на углу. Видите, девушке всегда полезно иметь друзей в нужное время и в нужном месте.

– А после школы вы пошли работать?

– Этого хотел мой отец. Он не горел желанием сбагрить меня какому-нибудь парню, как случилось со многими из моих школьных подруг. Его мама работала прислугой с двенадцати лет, и отец считал, что именно это сделало из нее ту, которую он уважал. Ну а мне не хотелось быть психичкой с деспотичным складом ума, какой была моя бабуля, поэтому у меня имелись собственные планы.

– Чего вы хотели?

Глаза Рэни блеснули за затемненными вариофокальными линзами очков.

– Хотела запрыгнуть в первый же поезд и уехать подальше от дома. Так, в сущности, и вышло. Я соврала, сколько мне на самом деле лет, и упросила водителя грузовика, который вез муку, отвезти меня в Бирмингем. Там я уговорила торговца печатными машинками взять меня с собой в Лондон. На вокзале Кингс-Кросс я познакомилась с девушкой из Скегги. В Шордиче[29] у нее жила двоюродная сестра, мечтающая стать актрисой. Девушка приехала к ней в гости и предложила мне место на полу, чтобы провести ночь. Я прожила там три дня, потом девчонка уехала, а ее сестра предложила мне свободную комнату в обмен на уборку. Ну, я была младшей в семье. Восемь братьев и сестер. Мама заставляла меня мыть крыльцо уже в пять лет. В восемь я смазывала дегтем петли калитки, а с девяти стирала белье.

– Ух ты!

Рэни пожала плечами. Медные пуговицы на нефритово-зеленом шерстяном жакете сверкнули на солнце.

– Там, где я родилась, люди не чурались никакой работы, делали все, что придется, если в этом была нужда. Это впоследствии помогло мне встать на ноги, и, что бы со мной ни случалось, я всегда с этим справлялась. Ну, я покорно склонила голову, принялась за работу, а когда выпадала свободная минутка, читала объявления в «Сцене», касающиеся прослушиваний. Спустя четыре месяца мне улыбнулась удача.

Желая заполучить добавку, одна из уточек выбралась из воды и встала у ноги старой женщины, обутой в туфлю с ремешком сзади такого же нефритового цвета, как и жакет. Рэни вслух выразила свое неудовольствие, но все равно бросила ей кусочек выпечки, которую ела на завтрак.

– И это было вашим первым прослушиванием? – спросила Мэтти.

– Первым и единственным… Ну, в 1975 году чертова Би-Би-Си решила записать со мной пробу для телевизионной программы. Но это уже другая история… Короче говоря, я поздно вышла из квартирки актрисы и не успела на автобус. Пришлось на своих двоих топать до Ковент-Гардена, где проводились прослушивания. Тед Фарнсворт и его оркестр. Я слушала их по радио у себя в Ливерпуле вместе с мамой и сестрами. Их музыку передавали по пятничным вечерам. Они были по-настоящему знамениты, играли не хуже оркестров в голливудских фильмах, которые я видела, когда вместе с братьями удавалось пробраться в кинотеатр. Я ничего не знала о том, как следует петь вместе с оркестром, но верила, что у меня очень красивый голос. К тому же еще никто не хотел этой работы сильнее, чем я. Оказалось, что для воплощения твоей мечты в жизнь не так уж много нужно. Главное – поверить в себя, Мэтти Белл. А еще нужно иметь медные яйца размером с Ливерпульскую птицу[30].

Мэтти хихикнула.

– Не могу поверить, что я слышу эти слова от милой пожилой леди!

– Милой? В этой старой птице нет ничего милого, дорогуша, но я рада, что вам со мной не скучно.

– Это уж точно, – улыбнувшись, подтвердила Мэтти. – Мне нравится слушать ваши рассказы. Они изумительны.

– Изумительны? Уже? Мне еще о пяти десятилетиях рассказывать. Лучше будет поторопиться… Так на чем я остановилась?

– На пути к прослушиванию.

Мэтти представила себе ясноглазую молоденькую девушку, полную решимости сделать что-то путное со своей жизнью. Лично Матильда не была уверена, что, когда она сама была молоденькой, ее решимость простиралась дальше пустых мечтаний. Нужно было обладать особым складом ума, чтобы рисковать так, как в свое время рисковала Рэни Сильвер. Мэтти, как ни странно, черпала в этом определенное вдохновение.

– А-а-а, ну да…

Рэни потерла ладони рук. Золотые кольца на фалангах ее пальцев звякнули.

– Так вот, пятнадцатилетняя девчонка выдала себя за семнадцатилетнюю. У меня ничего не было, кроме амбиций и дыр в жакете. Когда я добралась до театра, менеджер сцены заявил, что они уже увидели всех, кого хотели, и попытался остановить меня в дверях, ведущих на сцену. Но не тут-то было! Не для того я проделала такой длинный путь и в течение нескольких месяцев покорно выполняла всю домашнюю работу у актрисы, чтобы подчиниться ему. Я протиснулась мимо него и вышла на сцену так, словно она была моей собственностью. Тед Фарнсворт уже собирался уходить, но покорно сел на место, словно мальчик, послушавшийся собственной мамочки. Я спела «Вот и наступает ночь» с нотного листа, который одна из предшественниц выбросила в мусорную корзину, стоявшую за кулисами. Я фальшивила, как мне теперь представляется, но на это не обратили внимания. Тед прослушал мое пение и, несмотря на ошибки, заключил со мной контракт прямо на месте. Два шиллинга и шесть пенсов – за каждое выступление, состоящее из девяти песен. Я подумала, что умерла и попала на небо.

– Ух ты! Держу пари, родители вами гордились.

– Это уж точно, когда получили деньги, присланные мной, – поморщившись, кивнула Рэни. – В нашем доме деньги всегда значили больше, чем дела. Мне было все равно. Я занималась любимым делом, а не чахла у себя в доме в захолустье. Работа была, кстати, не из простых, но не настолько тяжелой по сравнению с жизнью, которую вам навязали.

– Очень вдохновляет, как я понимаю.

– Как бы не так, Мэтти. Если вы думаете, что стоит рвать из себя жилы ради того, чтобы обрести в жизни вдохновение, вы, без сомнения, не особо преуспели с вашим вдохновением. Без обид, – поспешно добавила она, бросив в сторону своей собеседницы лукавую улыбку. – Мэтти Белл! Что вам нужно в жизни?

Мэтти взглянула на старушку. Ее настолько увлек рассказ Рэни, что она думать позабыла о собственной жизни.

– Я хочу быть счастлива.

Ответ, казалось, сам по себе вырвался наружу откуда-то из глубин ее души. Внезапный всплеск эмоций.

– Ну, я имею в виду, что хочу, чтобы моему магазинчику сопутствовал успех, – добавила она. – Хочу стабильности, хочу обрести дом, в котором буду счастлива…

– Фи-и-и-и… Неправильный ответ!

От резкого, словно гудок, возгласа Мэтти встрепенулась.

– То, что вы сказали в первый раз, куда занимательнее. Мне кажется, нам следует немного поговорить о вас.

Утка в ногах Рэни, заметив, что от круассана ничего не осталось, обиженно задрала свой клюв и, громко возмущаясь, поплескала обратно по водной глади пруда.

– Мне так не кажется. Ваша жизнь намного интереснее моей.

Старушка окинула гостью многозначительным взглядом.

– Возможно… В следующий раз я снова у вас спрошу, а вы подумайте над более убедительным ответом, чем тот, который я сейчас услышала. Игра ведется и в те, и в другие ворота. Таковы уж правила. У вас есть куда больше того, что вы позволяете мне увидеть, Матильда. А теперь… Вы принесли шоколад?

Встревоженная проявленной Рэни проницательностью, Мэтти ощутила, как вжимается в мореный дуб скамьи. Она протянула старушке кондитерскую коробочку в белую и розовую полоску.